Золотые Длани (джен)

— Значит, вот как, — произнес герцог Лабайн, раздувая ноздри. — Мало того, что он не сумел как должно охранять мою невесту в пути, так еще и свалил на меня все труды по ее поискам! Как по-вашему, милорды: похоже это на честную игру?

Советники воздержались от ответов — вряд ли герцог услышал бы их, даже если бы соизволил выслушать. Несомненно, он уже сделал свои выводы, и теперь его не переубедить, даже если сам герцог Секлис предстанет перед ним и подробно разъяснит, в чем же дело.

— Неужели вам не кажется странным и это известие о разбойниках? — продолжил Лабайн. — Будь это в самом деле разбойники, жаждущие получить выкуп за леди Вальде, они давно бы прислали весть — мне или Секлису. Но вестей нет, как и требований выкупа.

— Ваша светлость, недавно наши воины захватили небольшой разбойничий отряд человек в двенадцать, — сказал граф Патар, один из ближайших советников герцога. — Всех их сурово допросили, но они, как один, отрицают, что слышали хотя бы слухи о похищенной леди. На костре или на дыбе человек не врет.

— Будь моя воля… — Лабайн осекся. — Есть и такие, кого не помешало бы вздернуть на дыбу, чтобы выпытать правду. Или такие, кому свет не мил без хитроумных замыслов и коварных интриг. Во имя Меча-Молнии! — Он глянул на длинный голубой штандарт с гербом. — Я надеялся взять в жены герцогиню Вальде, которая родила бы мне наследника. И что я получил вместо этого? Бессмысленную войну, напрасные расходы, обманутые надежды и странные объяснения, которые далеки от истины, как небо от земли.

— Мы станем продолжать поиски, ваша светлость, — произнес граф. — Они не могли далеко…

— Вы ищете не там! — перебил Лабайн. — Можете обыскать хоть весь Ходанн, каждую пядь земли, и не найдете ни намека на след. А след ловко заметён, милорды. И ведет он к тому, кто сплел всю эту сеть, в которую мы угодили, точно мухи.

— Но герцог Секлис…

Лабайн лишь отмахнулся. Как всегда, любые возражения укрепляли его в подозрениях. Казалось, он готов вскочить с трона и расхаживать по палате взад-вперед, но сдержался. Стиснув подлокотники унизанными перстнями пальцами, он решительно заговорил:

— Оставим в стороне слова, милорды, — они мало что значат, особенно для привыкших лгать. Взглянем лучше на дела. Секлис предложил нам военный союз, обещая быструю победу над Вербанненом. Мы согласились, выставили войско, дали орудия и припасы. И что мы видим? Секлис возится уже третий месяц, но так и не добился своего, хотя похвалялся взять Маннискор к чуть ли не к исходу пертроа! Наши воины застряли на берегу Схура, потому что проклятые вербанненские разбойники уничтожили мост и не дают нам переправиться через реку! А теперь еще бесследно исчезает герцогиня Вальде. Не кажется ли вам, милорды, что это напоминает приманку на веревке, которую сперва бросают наивной жертве, а потом отдергивают?

Некоторое время лорды размышляли над словами герцога. Потом каждый высказался по очереди.

— Военная удача бывает изменчивой, ваша светлость. После блистательных побед нередко следуют тяжкие поражения — и наоборот.

— Середина и юг Вербаннена более густо населены и лучше укреплены, чем север. Секлис легко прорвал северные заслоны, но стоило ему вторгнуться дальше — и начались затруднения.

— Не будем, ваша светлость, забывать еще кое о чем. Пускай Вербаннен — самый маленький из герцогств Аскеллы, но он и самый богатый. Большую же часть войска Секлиса составляют наемники. Их привлекла жажда богатой добычи — и это же подорвало их дух. Что делать с награбленным? Тратить или сберечь. Кто захочет вместо этого идти в очередной бой, который может оказаться последним?

— Кроме того, разбойные нападения Амайрана и ему подобных…

— Довольно! — перебил Лабайн, стукнув по резному подлокотнику трона кулаком. — Можно гадать сколько угодно. Я же скажу прямо: что-то здесь нечисто. Пока я не понимаю, что именно, однако я намерен выяснить правду — и я выясню. Что же до войны… Женитьба на леди Вальде принесет мне больше земель, чем любая победа. Только кто сможет с уверенностью сказать, что Секлис не пожелает сам пользоваться плодами наших общих побед? Я не честолюбив, но мне нужна моя невеста! Пусть во всем Ходанне объявят мою волю: тот, кто сообщит о местонахождении леди Вальде или какие-нибудь сведения о ней, получит в награду пятьсот золотых. Если же кто осознанно утаит сведения, будет казнен.

Сидящий в палате писец заскрипел пером, а лорды-советники, не решаясь переговариваться, обменялись взглядами. Однако взгляды их говорили яснее любых слов: если война никому не несет пользы, для чего продолжать ее вести? А если правитель желает продолжать, то много ли он стоит на своем престоле?

* * *

Несколько дней Лабайн не находил себе места. Никаких известий о герцогине Вальде он не получил, несмотря на объявленную щедрую награду, и тем сильнее это тревожило его. Гонцов к Секлису он не отправлял: поскольку мост через Схур был разрушен, пришлось бы либо ехать к югу, через Элласон, пересекая две границы, либо следовать через весь Вербаннен с северо-востока, где можно попасться на глаза разведчикам из приграничных крепостей, угодить в руки Амайрана или других разбойников. Лабайн убедил себя, что, быть может, все к лучшему — пусть Секлис сам ведет свою войну, если так желает. Сам он желал лишь одного — скорее заключить в объятия прекрасную Вальде.

Герцогиня Каинга, о которой Лабайн почти не вспоминал, пребывала под стражей в крепости Икалтой, одной из старинных твердынь близ Накбоона. Постриг еще не совершили — как ни старался Лабайн скорее отыскать священника, который согласился бы это сделать, такой нашелся лишь недавно. Решив, что свадьба с Вальде отложена ненадолго, Лабайн послал в Икалтой с приказом поспешить с постригом Каинги. Посланец вернулся обратно и сообщил, что герцогиня желает видеть супруга по срочному делу, не требующему отлагательств. Лабайн лишь отмахнулся — и не напрасно. Неприятную беседу с гонцом прервали двое слуг.

— Ваша светлость! — объявили они. — В Накбоон прибыл неизвестный человек, он утверждает, что имеет некие сведения о судьбе герцогини Вальде.

Все неурядицы — упрямая нелюбимая жена, неудачная война, интриги союзника, сомнения и тревоги — были тотчас забыты. Лабайн знаком выпроводил гонца и велел слугам немедленно звать нового вестника.

Вестник оказался совсем молод, не старше двадцати лет. От него разило конским и собственным потом, лицо раскраснелось, одежда покрылась пылью, но видом он походил на дворянина. Слегка смутило Лабайна одеяние вестника — он носил облачение кайбиганского стража.

— У вас есть вести о леди Вальде? — спросил Лабайн без приветствия и пустых разговоров.

— Да, ваша светлость. — Юноша поклонился. — Но, боюсь, они вас не обрадуют.

— Самая горькая правда лучше неизвестности, — произнес Лабайн, страшным усилием сдержав невольный гнев. — Говорите.

— Вы правы, ваша светлость. — Лишь сейчас гонец отдышался, лицо его по-прежнему пылало. — Лучше знать правду. А горечь ее велика, ибо что на свете может быть горше предательства?

— Предательства? — медленно повторил Лабайн, ощущая, что кровь отхлынула от щек и сердца к ногам, а в груди сделалось тесно. — Довольно загадок! Говорите яснее.

— Слушаюсь, ваша светлость. Как вы, вероятно, поняли, я служу в страже герцога Секлиса. Так случилось, что он сделал меня одним из исполнителей — поверьте, невольным — своего коварного замысла. А именно: пообещать вам в невесты леди Вальде, но на самом деле обмануть вас — после того, разумеется, как вы предоставите ему оружие, пушки и войска…

— Вот как… — прервал Лабайн. Голос его звучал едва слышно, будто он, сам того не заметив, размышлял вслух.

Слова гонца казались Лабайну здравыми и разумными — и вполне созвучными с собственными его мыслями. В этот миг он поневоле признался себе, что именно таких вестей и ждал. Теперь сомнений в вероломстве Секлиса не осталось. Впрочем, было бы мудро потребовать у этого юнца доказательств.

— Прежде чем вы продолжите свой рассказ, я хотел бы знать вот что, — сказал Лабайн, когда гонец вдохнул поглубже, намереваясь говорить дальше. — Зачем вы явились ко мне? Зачем рассказываете все это? Зачем, спрошу прямо, вы предали Секлиса?

— Затем, ваша светлость, — не повел бровью гонец, — что мне мерзко служить государю, который неверен собственному слову и союзам. А вассалов зачастую меряют по нраву их сюзеренов. Мне же обман и предательство противны, потому я и решил раскрыть вашей светлости глаза на вашего так называемого союзника и родича.

Слово «родич» взметнуло в душе Лабайна новую волну ярости и тревоги.

— Где леди Вальде?

— Увы, это мне не известно, — низко поклонился гонец. — Зато известно, что два дня назад она была на границе Кайбигана и Ходанна, где и передала мне письмо, дабы я вручил его герцогу Секлису…

— Какое письмо? — Лабайн вскочил с кресла, оглушительно топнув ногами. Под каменными сводами палаты зазвенело гулкое эхо. — Во имя Меча-Молнии! Она писала его? Где оно — у вас? Дайте мне!

— Слушаюсь, ваша светлость. — Гонец кинжалом распорол тунику, надетую поверх кольчуги, и вынул запечатанный сверток. — Собственно, я для этого и явился к вам, чтобы передать…

Лабайн не слушал. В два прыжка, не дожидаясь слуг, он поравнялся с гонцом и выхватил из его рук письмо. Оно не было надписано, лишь запечатано двумя печатями: кайбиганской с вороном на дубу и обычным женским символом — миртовой ветвью. Лабайн тотчас сломал обе и углубился в чтение.

«Отцу моему и государю Секлису, волею Превысшего правителю Кайбигана, от дочери его Вальде низкий поклон и пожелания здравствовать.

Лорд Йарангорд и прочие сообщили мне ваши новые приказы. Я готова следовать им и по-прежнему покорна вашей воле, хотя и не понимаю, к чему такие сложности. Но, дабы не вызвать ваш гнев и не стать причиной горя матушки, я воздержусь от излишнего любопытства. Волею Превысшего вам дана власть над всем Кайбиганом, а значит, и надо мною. От себя же скажу, что, буде вы полагаете герцога Лабайна недостойным моей руки, значит, так оно и есть на самом деле, и мне остается лишь смиренно повторить слова моего отца и склониться перед его повелениями.

Вместе с моими спутниками я готова направиться обратно по дороге в Кайбиган. По вашему, очевидно, приказу от меня скрывают подробный путь, которым нам надлежит следовать. Примите это как заверение в том, что ваши повеления строжайше исполняются. Да и не пристало послушной дочери любопытствовать насчет приказов отца, который желает лишь блага ей и своей стране.

Смею надеяться, что ничьи глаза, кроме ваших, не увидят содержания сего письма. Всем, кто приставлен охранять меня в пути, я всецело доверяю, подобно тому, как вы убеждены в их преданности. Любой из них с радостью доставит вам мое послание, дабы послужить скорейшему исполнению вашей воли.

С обещанием впредь повиноваться вашей светлости во всем,

ваша покорная дочь Вальде.

Писано в восьмой день хирроа сего года».

Лабайн прочел письмо раз, другой, затем тупо уставился на пергамент. Мысли улетели прочь, на смену им явился лютый гнев, сдобренный убеждением в собственной проницательности. И все же нечто заставило Лабайна задать гонцу еще один вопрос:

— Почему вы решили вручить мне это письмо? Как вы узнали его содержание?

Юноша вспыхнул и чуть помедлил с ответом. Но колебания его продлились всего мгновение.

— Когда леди Вальде повелела мне поспешить с посланием к герцогу и я готов был отправляться, до моего слуха долетело нечто странное. Я услышал, как стражи ее светлости обсуждают дальнейшую дорогу, и дорога эта вела явно не в Накбоон. Расспрашивать я не посмел, но во мне пробудились подозрения. Отъехав немного, я решился на неслыханную дерзость — вскрыл письмо герцогини. Содержание его возмутило меня не меньше, чем вашу светлость, ибо я окончательно убедился, что служу воле негодяя и обманщика. Сама же герцогиня — всего лишь жертва отцовской хитрости. Потому я и решил, что для меня было бы позором участвовать в исполнении столь коварных замыслов. Сперва я подумал уничтожить письмо, но потом понял, что оно станет для вас вернейшим доказательством. Пускай тем самым я совершил предательство, однако тот, кто сам предает союзников, заслуживает того, чтобы быть преданным.

— О да, клянусь Превысшим… — Лабайн смял письмо в руке и едва не бросил его в очаг, но вовремя остановился. Гонца он уже едва замечал. — Заслуживает… Заслуживает самой жестокой кары, какую может измыслить человеческий разум! О, что скажет этот честолюбец, когда я брошу ему в лицо доказательства его гнусных дел! Эй! — окликнул он слуг, дожидающихся поблизости. — Пергамент мне, чернила и перо!

Пока слуги несли принадлежности для письма, Лабайн рассеянным движением расправлял смятое послание герцогини. Нет, он остановился вовремя! Это доказательство подлых замыслов Секлиса еще сослужит ему добрую службу. Перо забегало по тонкому пергаменту, порой чуть ли не разрывая его и оставляя кляксы. Рука Лабайна с трудом поспевала за полетом мыслей. Слов же он не выбирал.

Лабайн не винил герцогиню Вальде — что взять с женщины? Как покорная дочь, она обязана повиноваться отцу и не подвергать сомнениям его слова. Пускай это не делает чести ее уму — да и зачем женщине ум? Довольно будет красоты и плодовитого чрева.

Пока герцог Лабайн изливал душу в яростных упреках вероломному союзнику, никто не заметил, как молодой вестник, так и оставшийся безымянным, покинул дворец, не потрудившись получить награду.

* * *

Дорога была безлюдна. Недавний печальный опыт, свой и чужой, заставил крестьян и горожан отказаться почти от всех поездок. Никому не хотелось случайно напороться на кайбиганский разъезд и угодить на допрос — и это было на руку Амайрану и его отряду.

Отряд насчитывал шесть десятков конных и столько же пеших. Амайран взял с собой тех новобранцев, которые уже успели поучаствовать в других налетах или хотя бы хорошо показали себя в учениях. Прочие остались в лагере под присмотром надежных людей. Амайран готов был верить всем, но понимал, что страшнейшим оружием против него станет именно предательство.

Уже второй раз за время путешествия отряд встречал утро. Они продвигались осторожно, хотя время подгоняло: в любой миг застрявшие на берегу Фаэта кайбиганцы могли уйти или навести переправу. Впереди и сзади ехали разведчики. За минувшие ночи и день они приносили только добрые вести: «Дорога пуста». Сейчас же они вернулись обеспокоенными.

— Там телега, — сообщил Пиор, — и в ней трое: двое мужчин и женщина. По виду обычные крестьяне. Но дорога здесь одна, свернуть некуда ни нам, ни им. И, что хуже всего, они заметили нас.

— Вы уверены? — спросил Амайран.

— Никаких сомнений, — подхватил другой разведчик, Мерал. — Они аж застыли на месте, возчик придержал лошадь. Мы, конечно, сразу поехали прочь. А вслед нам донеслось — вроде женщина сказала: «Кто это там?»

Амайран помрачнел. У него не было причин сомневаться в словах разведчиков — все они были преданы ему, а новобранец Мерал, родом из разоренного города Сиваона, не напрасно слыл одним из самых верных и яростных бойцов. Труднее было решиться на очередное необходимое зло. И Амайран решился.

— Теман, — сказал он, — возьми десяток и останови их. Расспросите хорошенько, откуда они и куда едут, а потом заведите в лес. Придется оставить их под охраной, пока мы не вернемся.

Без единого вопроса Теман коротко поклонился и подал знак воинам. За ним последовали пятеро конных и пятеро пеших. Без труда они нагнали перепуганных крестьян в телеге, хотя возчик от души нахлестывал лошадь. Женщина завизжала, мужчины схватились за ножи — иного оружия при них не было.

— Уберите ножи, — приказал Теман. — А ты замолчи. Никто не станет вас убивать. Лучше скажите, откуда вы.

— Пощадите, господин! — взмолился возчик. Теман улыбнулся такому обращению. — Мы — простые люди, едем в Барлу, это два дня пути, ежели на телеге. Ничегошеньки мы не видели, правда-правда, чтоб нам всем провалиться! Наше какое дело, кто вы, куда едете и зачем…

— Значит, все-таки видели. — Теман переглянулся с товарищами. — Поэтому мы вас задержим — здесь, в этом лесу, чтобы вы никому о нас не рассказали. И тише! Пусть даже по своей воле вы не расскажете, но вдруг вас перехватит кайбиганский разъезд? Станут бить или жечь пятки… или того хуже. — Он поглядел на женщину. — Сразу все скажете. Так что давайте вылезайте из телеги, а ты веди лошадь в лес.

Дальнейшие мольбы и уговоры оказались тщетны. Теман со своими людьми завел пленников поглубже в лес и еще раз наказал, чтобы не шумели и не пытались бежать — «а то хуже будет». Он приставил к ним трех стражей: одного из своего десятка и двух новобранцев покрепче. Стражи не скрывали недовольства: кому захочется торчать в тылу и стеречь случайных свидетелей, когда все прочие идут в бой? Но выбора не оставалось. Не убивать же их лишь за то, что оказались не к месту и не ко времени?

— Может, лучше было бы порешить? — предложил один из пеших новобранцев, пока они возвращались к своим. — Быстрее и надежнее.

— А если бы тебя или твою семью вот так же перехватили и порешили для надежности? — только и бросил в ответ Теман.

Лес, где пришлось оставить пленников, оказался последним на пути отряда. Теперь кругом расстилалась холмистая местность, которую прорезали дороги — одна широкая, мощеная, и кое-где проселки. На пути больше никто не встретился, воины поневоле прекращали разговоры, готовясь к предстоящему бою. Солнце еще не перевалило за полдень, когда встречный ветер принес отдаленный стук топоров и едва слышные голоса. Амайран остановил отряд, приказав всем молчать, и вновь отправил вперед разведчиков. Те вскоре вернулись.

— Стоят на прежнем месте — на берегу реки, сколачивают плоты, — сказал Пиор. — Окружили себя телегами. Кони пасутся в стороне, почти все воины заняты работой, обозных немного. Мы заметили четверых дозорных: двое наблюдают за рекой, двое — за дорогой.

— Они точно вас не видели? — спросил Амайран.

— Нет, мы следили с холма. Местность неровная, есть где укрыться.

— Ветер дует с реки, — прибавил подошедший Бритак. — Судя по запаху, скоро у них поспеет обед. Дождаться, когда они рассядутся есть, да и ударить.

Амайран задумчиво кивнул, мысленно выбирая удобное место, чтобы вести огонь из орудий. Важнейшей целью налета было взять кайбиганские припасы, и много ли будет толку, если они все сгорят? Тем более, две телеги гружены порохом — достаточно, чтобы на воздух взлетели оба отряда. Напрасной гибели товарищей, как и гибели возможной добычи, Амайран не желал.

— Можно пугнуть лошадей, — предложил Кэлем. — Если они бросятся в лагерь, начнется жуткий переполох. Тут и дозорным станет не до нас.

— Лишь бы не помчались в нашу сторону, — заметил Амайран. — Хотя вы сказали, что берега там почти голые, да и лагерь окружен обозом. Будем надеяться, что побегут вдоль реки.

Он велел Теману взять четверых мужиков из числа новобранцев и обойти кайбиганский лагерь слева. Названные ушли, вооружившись копьями. Прочий же отряд Амайран повел вперед — медленно и тихо. Дорога здесь в самом деле то петляла вокруг холмов, то переливалась через них. Через треть алкейма, перед самым большим холмом с плоской, лысой вершиной, отряд ушел с дороги. Амайран послал наверх разведчиков, а сам приготовился к нападению.

Разведчики спустились с холма и доложили, что кайбиганцы прекращают работу и рассаживаются обедать. Стук топоров и визг пил понемногу затихал, из-за холма слышались оживленные голоса и отрывистые приказы командиров. Амайран знаком подозвал пушкарей.

— Как только в лагере начнется суматоха, поднимайте орудия на холм и цельтесь. Только не заденьте обоз.

Оба пушкаря поклонились. Орудий было три — из числа тех небольших, что захватили в Каннатане, — зато они многократно показали себя в десятках стычек и боев. Расстояние от холма до лагеря позволяло вести огонь. Теперь оставалось только ждать.

Громовой топот, ржание и испуганные крики заставили всех в засаде встрепенуться. Пушкари, держащие орудия наготове, потащили их на вершину холма. Амайран последовал за ними.

— Мечутся все, просто страсть! — Один из пушкарей указал подбородком на объятый ужасом лагерь. — Кто попытался остановить, затоптали вмиг!

— Дайте залп по берегу, — приказал Амайран через плечо, пока мчался вниз по склону. Миг-другой — и он уже сидел в седле во главе своего отряда. — Вперед!

Не успел стихнуть дробный топот, в котором терялись жалобные стоны раненых и умирающих, как загрохотали пушки. Кайбиганцы вновь заметались — после бешеного натиска лошадей дозорным стало не до постов. Некоторые воины схватились за луки, но пушкари благоразумно укрылись за деревянными щитами. В этот миг кайбиганцы заметили новую угрозу, что мчалась на них, как вскрывшаяся по весне река.

Взбесившиеся лошади не только рассеяли кайбиганских воинов, но и разбили полукольцо из телег вокруг лагеря. Две-три откатились в стороны, образовав брешь, в которую и повел своих всадников Амайран. Теперь вражеские стрелы полетели в них. Кое-где послышались отрывистые стоны, почти заглушенные звуками вонзившихся в щиты стрел.

Прежде чем конный отряд достиг лагеря, пушки рявкнули еще раз. Теперь стрельба стала опасной для своих, зато выступили вслед за всадниками пехотинцы, значительную часть которых составляли обученные стрелки. Они также несли с собой деревянные и плетеные щиты, прикрываясь от ответного вражеского обстрела. Урон мог бы быть много тяжелее, если бы ворвавшиеся в лагерь всадники не рассеяли кайбиганцев окончательно.

Некоторые воины, отчаявшись спастись, бросились в реку. Других загнал туда Амайран. Отступить кайбиганцам было некуда: лагерь окружили с трех сторон, да и пушкари были наготове. Воины, что пытались спастись вплавь, вскоре тонули, ибо их в равной степени поражали жестокие судороги от холодной воды и стрелы бойцов Амайрана. Среди погибших оказался и кайбиганский командир: он ухватился было за торчащую из воды опору прежнего моста — и тотчас разжал руки, пораженный в лоб арбалетным болтом.

— Я его узнала, — бросила Дасия своему соседу, вставляя новый болт и натягивая тетиву. — Это он командовал теми, кто разорил мою деревню. Будь они все прокляты!

Женщина-стрелок оказалась надежным товарищем и превосходным бойцом — никто больше не смел ни в чем упрекать ее или косо смотреть. В рукопашном бою, когда из-под одной телеги вынырнули с десяток кайбиганцев, Дасия тоже не оплошала. Тяжелый нож ее вонзился под ребра ближайшему к ней воину, другого она оглушила рубящим ударом в лицо.

Неожиданность нападения сделала свое дело. Мало кто из кайбиганцев был в броне, поэтому они оказались уязвимы как для мечей и стрел, так и для копий и топоров. Телеги по приказу Амайрана отогнали в сторону, сбежавших лошадей же ловить не стали: хотя они были бы полезны отряду, для их пропитания требовалось слишком много сена и овса.

Амайран выдернул из плаща две стрелы — и еще сколько их застряло сзади, на спине. Прочная кольчуга выручила в который уже раз. Сквозь медленно уходящее боевое возбуждение проступала боль, но на нее сейчас не было времени. Амайран давно знал о награде за свою голову и не удивлялся, когда кайбиганцы скопом бросались на него в бою, надеясь убить, — но вместо этого гибли сами. Рукоять его меча скользила в ладони, перчатка насквозь пропиталась кровью. Неважно: зато они одержали очередную победу.

Остатки кайбиганцев оказались прижаты к реке и перебиты. Людям и лошадям приходилось осторожно ступать, ибо повсюду валялись трупы, оружие, опрокинутые котлы и заготовленные для переправы бревна, там и тут дымились костры. Амайран медленно ехал среди этого хаоса к захваченным телегам, когда грянул оглушительный взрыв.

Крики потонули в грохоте. Амайран не удержался в седле и упал навзничь на чей-то труп. Мертвая рука по-прежнему сжимала меч, на который он и угодил затылком. По счастью, ворот плаща смягчил удар, и клинок лишь рассек кожу на шее. Не обращая внимания на боль и текущую за шиворот кровь, Амайран поднялся: перед глазами плыло, уши заложило от недавнего грохота. Мир вокруг казался черно-серым, и, проморгавшись, он понял, почему. Одна из телег с порохом взорвалась.

Кругом поднимались с земли его товарищи — оглушенные, раненые, растерянные. Некоторым же из них, как с грустью заметил Амайран, больше не подняться никогда — в их числе оказался десятник Пиор и не меньше пятнадцати стрелков. Рядом Бритак утирал кровь из раны на голове, разбитой о бревно, и бранился себе под нос:

— Вот же щеррево отродье! И как только ухитрились…

Амайран поправил окровавленный платок на лице и вновь огляделся. Разведенные кайбиганцами костры еще не успели полностью прогореть. Любой из вражеских воинов мог в суматохе боя притвориться убитым и, выбрав время, бросить в нужную телегу горящую головню — сам Амайран непременно сделал бы так же. Он ощутил, как свет кругом меркнет, как уплывают прочь все мысли. Еще миг — и страшная усталость взяла бы над ним верх, если бы рядом не раздались крики:

— Смотрите, смотрите! Вон там! Плывет! Один!

Крики привлекли всеобщее внимание. Амайран тоже бросился к берегу и поглядел в указанную сторону. Среди темных, быстрых вод Фаэта мелькала голова пловца-кайбиганца и плечи, обтянутые белой рубахой. Порой он оглядывался, будто с испугом, и вновь продолжал путь. Двигался он ровно и уверенно, хотя порой его били судороги от холодной воды. Противоположный берег реки был высоким и крутым: очевидно, беглец выискивал удобное место, чтобы выбраться на сушу. А поскольку он плыл на запад, против течения реки, можно было с уверенностью сказать, что кайбиганцы уже двинулись на Пелейю — или скоро двинутся. Их он и намеревался во что бы то ни стало предупредить.

Отрывисто щелкнула тетива арбалета. Пловец забился в воде, которая тотчас окрасилась алым. Кованый болт пронзил его шею насквозь, и муки его продлились недолго. Вскоре он замер, точно груда тряпья, лишь волны слабо шевелили его руки и ноги. Дасия на берегу резко выдохнула и выругалась шепотом.

— Молодец, не зря похвалялась, — бросил ей Бритак и хлопнул по плечу, как товарища. Дасия только фыркнула в ответ.

— Куда же ты так спешил? — пробормотал Амайран, все еще глядя на темную воду. — И что ты должен был рассказать своим?

Из задумчивости его вырвал Кэлем.

— Пора уходить, — сказал он и оглянулся. — Мы тут такой шум подняли — только мертвый не услышит. Да и река далеко разносит звуки.

— Да, ты прав, — кивнул Амайран. — Нашумели мы изрядно. Гораздо сильнее, чем рассчитывали. Неспроста это.

— Ты думаешь, — голос Кэлема сделался едва слышным, — это кто-то из наших?

В глубине души Амайран был благодарен Кэлему: тот сказал эти слова за него. Подозрение появилось недавно и лишь сейчас укрепилось окончательно, хотя Амайран пока не делился им ни с кем. Впрочем, Кэлем неоднократно уже доказал, что заслуживает доверия. Заслуживал он и откровенного ответа.

— Почему нет? Суди сам: взрывается телега с порохом. Множество убитых и раненых, уцелевшие потрясены, а тем временем один кайбиганец незаметно удирает вплавь к своим. Случайность, совпадение — или умысел?

— Может, и умысел, но чей? Когда кажется, что все потеряно, любой может решиться на отчаянный поступок. Возможно, кайбиганцам был дан приказ ни в коем случае не допустить, чтобы кто-то захватил их припасы. Да и ты сам знаешь, как они жаждут заполучить тебя живым или мертвым.

— Знаю, — медленно ответил Амайран. — Очень жаждут. Потому и могут пойти на любые меры. Пока Превысший и святые хранят нас…

— Не в меньшей мере нас хранит твоя воля. — Кэлем выдернул из плаща Амайрана еще одну стрелу. — Но все может быть. Ты верно делаешь, что никуда не выпускаешь пришлых.

— И не выпущу. Если среди них правда есть лазутчик, сегодня ему представилась отличная возможность передать своим весточку. Если бы не меткость Дасии, это бы удалось. Но ведь и наших, Кэлем, тех, кому я могу всецело доверять, становится все меньше.

— Мы будем глядеть в оба. Ни с кого из них глаз не спустим. Сколько бы нас ни было, ты — наш вождь, и мы пойдем за тобой куда угодно.

— Я знаю, друг мой. — Амайран устало улыбнулся. Невыносимо заныли раны и ушибы, и он вновь оттолкнул боль прочь. — Но это расколет наше товарищество. Посеет недоверие и подозрения.

— В таком деле подозрительность лучше доверчивости, — заявил Кэлем и тоже заулыбался, завидев проходящую мимо Дасию: она собирала болты для своего арбалета. — В одном человеке я точно уверен — в ней.

Амайран не стал отвечать, лишь кивнул. Впереди было немало работы: собрать добычу, похоронить убитых кайбиганцев, вывезти своих погибших и раненых. Общую могилу устроили неподалеку в длинном овраге, куда и сложили трупы, засыпав землей и бревнами. Некоторые из раненых новобранцев громко стонали и причитали вслух, прощались со своими семьями, пока им не велели замолчать. Пускай Амайрана вынуждала на многое военная необходимость, но раненых он не добивал никогда.

В захваченные телеги впрягли нескольких отловленных лошадей. Недавний взрыв уничтожил одну телегу с сеном и повредил одну с припасами, хотя добыча и без того оказалась богатой. Амайран велел Кэлему взять полтора десятка и доставить четыре телеги в ближайшую ставку вербанненских войск — они знали, где и как пересечь Фаэт, минуя мосты. Кэлем на это лишь усмехнулся — «Не впервой!» — и отправился собирать людей. Никого из новобранцев он с собой не взял.

Амайран задумался, не отослать ли часть припасов трактирщику Поиссу, их давнему связному. Поглядев на раненых, он отказался от этой мысли. На скудном пропитании они вряд ли скоро поправятся. А сейчас каждый человек на счету.

От мысли, что, быть может, он лишает хлеба голодных крестьян и сам вручает его кайбиганскому лазутчику, вновь сделалось не по себе. Амайран отогнал думу прочь, как и невольный гнев. Явными подозрениями делу не помочь. Если в отряд правда затесался соглядатай, он станет искать возможности отлучиться и свидеться со своими. Впрочем, он наверняка понимает, что должен быть осторожным. «Пусть, — сказал себе Амайран. — Пусть сердце мое будет по-прежнему открыто для всех. И глаза пусть будут открыты. А разум — бодрствует».

Закончив с похоронами и забрав все, что нужно, отряд тронулся в обратный путь. Разговоры смолкли. Кто-то скорбел о погибших товарищах, кто-то раздумывал, подобно Амайрану, о виновнике взрыва. Впереди по-прежнему следовали разведчики — уже новые; из недавних остался в живых один только Мерал.

К вечеру добрались до леса, где остались захваченные пленники. На условный знак невидимые пока стражи ответили «все спокойно». К изумлению Темана и его товарищей, оба пленных мужчины оказались привязаны к деревьям, а женщина свернулась на дне телеги, словно обессилела от отчаяния.

— Сбежать попытались, — пояснили стражи. — Даже пустили было в ход ножи, да не на тех напали. Еще и баба эта как давай голосить на весь лес, будто ее режут, — насилу угомонили. Ты не думай, мы никого напрасно не обижали, и ее тоже. Даже припасами поделились, пока ждали.

— Развяжите их и проводите до поворота на ближайший проселок, — велел Теман. — Пусть скорее уезжают. А вы, — обратился он к пленникам, — лучше помалкивайте о том, что с вами сегодня приключилось. Мы вам не угроза, но берегитесь кайбиганцев и их соглядатаев.

Стражи тотчас освободили пленников, которые дружно пообещали молчать обо всем и словно не верили, что дешево отделались. Почти у самого перекрестка их вновь догнал Теман и передал по просьбе Амайрана небольшой мешок с зерном. Когда телега скрылась из вида за очередным изгибом дороги, отряд продолжил путь.