Стереть твой номер (гет)

Прошло несколько дней. Тихий вечер в квартире Скарамуччи был полной противоположностью той шумной субботы. Люмин сидела за его столом, подперев щеку рукой и пытаясь вникнуть в конспект по философии. Скарамучча развалился на диване, лениво листая что-то в телефоне. В комнате царила уютная, почти домашняя тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц и тихим свайпом по экрану. Вдруг Скарамучча хмыкнул. Люмин подняла на него глаза.

— Что такое?

— Ничего особенного, — он небрежно махнул телефоном. — Дотторе опять собирает народ.

Он отложил телефон и сел, устремив на нее свой пронзительный фиолетовый взгляд. Выражение его лица было, как обычно, трудночитаемым.

— Поедешь со мной? — он сделал короткую паузу, чуть склонив голову набок. — Или с тебя хватит?

Последний вопрос прозвучал без насмешки. В нем слышалась искренняя готовность принять любой ее ответ.

Сердце Люмин сделало кульбит. Первая, инстинктивная реакция — паника. Снова толпа, громкая музыка, необходимость поддерживать разговор, чувствовать себя не в своей тарелке. Воспоминание о том, как она стояла в стороне в начале прошлой вечеринки, все еще было свежим и неприятным.

Но потом… потом она вспомнила другое. Прохладу воды, смех Тартальи, чувство пьянящей смелости, когда она нырнула ему под ноги. А самое главное — она вспомнила удивленный, почти восхищенный взгляд Скарамуччи в машине. «Мне даже понравилось».

Она столько времени потратила на просмотр дурацких сериалов и прослушивание чартов, чтобы не чувствовать себя инопланетянкой в его компании. Отказаться сейчас — значило бы признать, что все это зря. Что она так и осталась той самой запуганной первокурсницей. Она закусила губу, переводя взгляд с него на свой конспект и обратно.

— А… там снова будет… так шумно?

Скарамучча усмехнулся, но на этот раз мягко.

— Люмин, это вечеринка Дотторе. Там будет так шумно, что заложит уши. Но я не оставлю тебя одну. Если, конечно, ты сама не сбежишь к рыжему дуралею брызгаться водой.

Его слова были поддразнивающими, но они дали ей именно тот толчок, который был нужен. Это был вызов. И намек на то, что ее смелость не была чем-то плохим. Она глубоко вздохнула, собирая всю свою решимость в кулак, и посмотрела ему прямо в глаза.

— Поеду.

Одно короткое слово. Но в нем было столько силы, что Скарамучча на мгновение замер, явно удивленный такой быстрой и твердой уверенностью. Он ожидал уговоров, сомнений, может быть, вежливого отказа.

На его губах медленно расцвела широкая, хищная усмешка. Та самая, от которой у Люмин всегда бежали мурашки по коже, но на этот раз — от восторга.

— Вот как, — протянул он, с неподдельным интересом разглядывая ее. — Смотри не стань популярнее меня, серая мышка. Я этого не переживу.

* * *

Хрупкая уверенность, с которой Люмин выходила из машины, начала таять, едва они переступили порог дома Дотторе. Она инстинктивно вцепилась в руку Скарамуччи, пока он кивал каким-то людям, которых она видела впервые в жизни. Ее глаза лихорадочно сканировали толпу в поисках хоть одного знакомого лица.

Ни Итто с его громким смехом, ни Томы с его дружелюбной улыбкой. Ни Тиори, которая бы наверняка одарила ее своим фирменным холодным взглядом, ни Синобу, которая бы незаметно подсунула ей стакан воды.

Ее взгляд наткнулся на рыжую макушку у барной стойки, и сердце на миг подпрыгнуло от облегчения, но парень повернулся, и это оказался не он. Черт возьми, здесь не было даже Тартальи.

Люмин снова вернулась к тому, с чего начинала. Она снова была просто «девушкой Скарамуччи». Невидимой и безликой. Все ее заготовки для разговоров, все эти изученные факты о сериалах и музыкальных группах казались сейчас бесполезными и глупыми. Она не знала, с кем говорить. Не знала, чем себя занять и куда деть руки. Она вцепилась в свой стакан с соком, словно это был спасательный круг в море незнакомых, громко смеющихся людей.

Скарамуччу то и дело отвлекали. Хлопали по плечу, звали к бару. Он не отпускал ее руку, держал рядом, как ценный, но немного странный аксессуар. Но вот к нему подошел сам Дотторе, высокий, с безумной ухмылкой, и увлек в какой-то серьезный разговор, жестом показывая на группу людей в углу. На секунду хватка Скарамуччи ослабла.

И в эту секунду Люмин осталась одна посреди ревущей комнаты. Паника подкатила к горлу ледяным комом. Ей показалось, что все смотрят на нее, на эту тихую девочку в простом платье, которая явно не вписывалась в эту компанию акул. Она сделала шаг назад, потом еще один, пока ее спина не уперлась в холодную кирпичную стену. Ее плечи невольно сжались. Она хотела стать невидимой, раствориться, провалиться сквозь липкий от влажности пол.

Она уже была готова развернуться и сбежать на улицу, просто чтобы подышать, когда почувствовала, как чья-то теплая ладонь снова накрыла ее руку.

— Уже удумала сбежать? — голос Скарамуччи прозвучал прямо над ухом, легко перекрывая шум.

Она вздрогнула и подняла на него испуганные глаза. Он смотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде не было ни капли раздражения. Только понимание. Он видел все: ее панику, ее желание исчезнуть, ее возвращение в собственную скорлупу.

— Я… мне здесь не по себе, — прошептала она, чувствуя, как глупо это звучит.

— Я знаю, — так же тихо ответил он. — Эта публика — не твоя.

Он чуть крепче сжал ее пальцы и повел за собой сквозь толпу, не обращая внимания на оклики. Они вышли на небольшой балкон, где было тише и прохладнее. Гул вечеринки доносился сюда приглушенно. Он прислонился к перилам рядом с ней, глядя на ночной город.

— Не пытайся им понравиться, — неожиданно сказал он. — Это бесполезно. Просто будь рядом со мной. Этого достаточно.

И на секунду Люмин ему поверила. Но когда он отвернулся, чтобы посмотреть на огни города, она посмотрела на него. На его профиль, на то, как напряжена его челюсть, даже когда он пытается казаться расслабленным. Он привел ее в свой мир, но держал на пороге, заслоняя собой. Это была не защита. Это была клетка, пусть и золотая.

«Нет, — решила она. — Этого недостаточно».

Она глубоко вздохнула, наполняя легкие прохладным ночным воздухом.

— Я сейчас, — тихо сказала она.

Скарамучча обернулся, вопросительно изогнув бровь, но она уже скользнула обратно в шумное, гудящее нутро вечеринки. Ее сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Каждый шаг сквозь толпу был маленькой победой. Бас бил по ушам, но она почти его не слышала, сосредоточенная на своей цели. Вот она. Синьора. У барной стойки, в окружении пары таких же безупречно одетых девушек, она выглядела как ледяная королева на своем троне.

Люмин подошла, чувствуя себя мышью, добровольно идущей в лапы кошки. Ее ладони вспотели. Она мысленно прорепетировала фразу раз десять, и каждый раз она звучала все глупее. Но отступать было поздно. Она подождала, пока в разговоре Синьоры возникнет пауза, и сделала шаг вперед.

— Привет, — ее голос прозвучал так тихо, что она сама его едва расслышала. Она откашлялась и попробовала снова, громче: — Привет. Я Люмин.

Синьора медленно повернула голову. Ее светло-голубые глаза окинули Люмин с головы до ног с таким холодным любопытством, будто она изучала новый, непонятный вид насекомого. Ее подруги замолчали.

— Я видела тебя в сторис у Скары, — выпалила Люмин на одном дыхании, чувствуя, как горит лицо. — Ты там на стол залезла… это было мощно.

Наступила оглушительная тишина, в которой был слышен только далекий бит музыки. Одна из подруг Синьоры фыркнула, но тут же осеклась под ее взглядом. Синьора отставила свой бокал. Она не улыбнулась. Не нахмурилась. Ее лицо было идеальной, бесстрастной маской.

— И? — ее голос был низким и бархатным, как дорогое вино, но с привкусом яда.

Этот простой вопрос выбил весь воздух из легких Люмин. Она ожидала чего угодно — насмешки, презрения, игнорирования. Но не этого. Не этого спокойного, выжидающего «и?», которое требовало продолжения. Паника на миг затопила ее, но она вспомнила взгляд Скарамуччи. Она делает это для себя.

— Просто… — она сглотнула. — Это было очень смело. И весело, наверное. Я бы… я бы так не смогла.

Она сказала это честно, без всякой лести, и эта обезоруживающая искренность, кажется, что-то изменила. Синьора чуть склонила голову, и в ее ледяных глазах промелькнул едва уловимый проблеск… не тепла, нет. Скорее аналитического интереса.

— Разумеется, не смогла бы, — наконец произнесла она, и в уголке ее губ появилась тень улыбки. Улыбки хищницы. — Для этого нужна не смелость, милочка. А скука и очень хорошее вино.

Она взяла свой бокал и сделала маленький глоток, не отрывая от Люмин взгляда.

— Понятно. Ну… я пойду, — пролепетала Люмин и, не дожидаясь ответа, развернулась и почти бегом направилась обратно к спасительному балкону.

Сердце все еще колотилось, но теперь уже не от страха, а от адреналина. Она сделала это. Она выжила. И это было… невероятно. Она выскочила на балкон и чуть не врезалась в Скарамуччу. Он больше не смотрел на город. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее. На его лице было выражение, которое она не видела никогда в жизни.

Это был не гнев. И не раздражение. Это было чистое, незамутненное, абсолютное изумление. Как будто его домашний котенок только что в одиночку одолел тигра.

Люмин прислонилась к перилам, тяжело дыша. Ее щеки пылали. В ушах все еще звенел холодный, бархатный голос Синьоры.

— Это было глупо, — выдохнула она, больше обращаясь к себе, чем к нему. Она закрыла лицо руками. — Так глупо. Я не знаю, зачем я это сделала. Она, наверное, подумала, что я полная идиотка.

Она ожидала услышать в ответ его фирменное язвительное «Я же говорил» или что-то в этом духе. Но он молчал. Когда она, наконец, убрала руки от лица, он был уже рядом. Он не касался ее, но стоял так близко, что она чувствовала тепло, исходящее от него.

— Глупо? — тихо переспросил он. В его голосе не было и тени насмешки. Только то самое, глубокое изумление. — Синьора не разговаривает с людьми, которые ей не интересны. Она их просто… стирает из воздуха. Игнорирует так, будто их не существует. Ты подошла к ней. Ты заговорила с ней. И она тебе ответила, — он говорил медленно, чеканя каждое слово, словно объясняя ей правила игры, которых она не знала. — Она на тебя смотрела. Она даже почти улыбнулась своей стервозной улыбкой, а это ее высшая форма признания чужой наглости.

Он протянул руку и медленно, почти невесомо убрал прядь волос с ее пылающей щеки. Его пальцы были прохладными. Они постояли в тишине еще пару минут, и эта тишина была самой комфортной за весь вечер. Но идиллию прервал один из приятелей Дотторе, высунувшийся на балкон и что-то крикнувший Скарамучче. Тот раздраженно вздохнул.

— Я сейчас, — бросил он Люмин, одарив ее взглядом, в котором смешались предупреждение и какое-то новое, непонятное доверие. — Никуда не лезь.

Слова эхом отозвались в ее голове. Но адреналин после разговора с Синьорой еще не утих. Он бурлил в крови, требуя действия. Она чувствовала себя так, словно только что научилась ходить и теперь хотела попробовать пробежать марафон.

Ее взгляд сам нашел его. Дотторе. Он стоял в центре самой громкой компании, жестикулировал, громко смеялся, и от него исходила аура хаотичной, почти безумной энергии. Он казался полной противоположностью ледяной Синьоре. Если та была коварной змеей, то Дотторе — бешеной гиеной.

А о чем с ним говорить? Что ему сказать? Про сериалы? Про музыку? Он выглядел так, будто слушает только крики подопытных в своей лаборатории. И тут Люмин поняла. Ей не нужна заготовка. Она просто пойдет. А там разберется.

Собрав остатки своей новообретенной смелости, она сделала шаг, потом второй, снова погружаясь в гул вечеринки. Она подошла к его компании как раз в тот момент, когда он закончил рассказывать какой-то анекдот, от которого все вокруг покатывались со смеху.

— Привет, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

Смех вокруг мгновенно стих. Дотторе, вытирая слезы от смеха, повернулся к ней. Его глаза, яркие и безумные, сфокусировались на ней. Улыбка сползла с его лица, сменившись выражением хищного, почти научного интереса.

— Ты друг Скары, да? — продолжила Люмин, чувствуя, как десятки глаз уставились на нее. — Я помню тебя, когда ты пришел с Синьорой в бар и позвал Скару в клуб. Вы, наверное, часто так раньше время проводили.

Дотторе наклонил голову, разглядывая ее так, словно она была редким экземпляром бабочки, попавшим в его коллекцию.

— А-а-а! — протянул он театрально, и его широкая улыбка вернулась, но теперь она казалась острой, как скальпель. — Мышка решила выйти из норки во второй раз за вечер!

Он сделал шаг к ней, и его компания инстинктивно расступилась, оставляя их в центре круга.

— Помнишь? Какая наблюдательность, — его голос был громким, почти издевательским. — Часто ли мы так проводили время? О, ты и сотой доли не представляешь, как мы проводили время. Истории наших похождений заставили бы твои светлые волосы встать дыбом.

Он наклонился ближе, вторгаясь в ее личное пространство. От него пахло озоном и чем-то медицинским.

— А теперь мой вопрос, — прошептал он заговорщически, так, чтобы слышала только она. — Так чего же ты хочешь, маленькая исследовательница? Узнать грязные секреты твоего принца?

Люмин замерла, его шепот пробрал до костей. Узнать грязные секреты? Она хотела понять его мир, а не копаться в его грязном белье. Она сделала крошечный шаг назад, выходя из тени его внушительной фигуры.

— Нет, — ее голос был тихим, но твердым. — Я не за этим.

Дотторе выпрямился, и его безумная ухмылка сменилась чем-то другим. Взгляд стал острым, аналитическим, словно он переключил режим с шоумена на исследователя.

— Я тебя видел, — сказал он, и его голос уже не был громким и театральным, а спокойным и режущим. — Видел на другой вечеринке. Ты слонялась без дела, не зная, чем занять себя. Изучала узоры на обоях. Пересчитывала пузырьки в своем бокале.

Он говорил это не как обвинение, а как констатацию факта. Как будто зачитывал протокол наблюдения.

— Если так и будешь стоять у стеночки, любое мероприятие станет скучным. Почему не веселишься как другие? — он чуть склонил голову, и его яркие глаза впились в нее. — Потому что никого не знаешь?

Его прямота обезоруживала. Вся ее храбрость, все ее отрепетированные сценарии испарились. Перед ней был не просто друг Скары. Перед ней был человек, который видел ее насквозь. Видел ту самую запуганную девочку, которую она так отчаянно пыталась спрятать. И Люмин сломалась. Она сделала то, чего никогда бы не сделала раньше с незнакомцем — сказала правду. Она опустила взгляд в пол, а затем заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

— Я просто… — ее голос дрогнул, — не умею разговаривать с незнакомыми людьми. Кажется, что каждый меня оценивает по десятибалльной шкале. Вот и пытаюсь научиться…

Она ожидала смеха. Ожидала, что он сейчас повернется к своим друзьям и громко передразнит ее. Но Дотторе не засмеялся. На его лице отразилось удивление, которое быстро сменилось… восторгом.

— По десятибалльной шкале! — воскликнул он, и в его глазах вспыхнул безумный огонек. — Прелестно! Какая восхитительная форма социального невроза!

Он вдруг рассмеялся — громко, раскатисто, но в этом смехе не было злобы. Это был смех человека, который только что сделал открытие. Параллельно он взял пустой фужер и наполнил его шампанским, протягивая ей.

— Здесь никто не ставит оценки. Здесь либо съедают, либо принимают в стаю. Третьего не дано. Ты уже поговорила с Синьорой и со мной и как видишь… Все еще стоишь на месте, и никто тебя не прогнал и, даже больше, я угощаю.

Люмин растерянно приняла напиток и поднесла к губам. Она не пила, но подумала, что немного можно, дабы поддержать компанию именно в этот момент подошел Скарамучча. Он не двигался резко. Он просто материализовался рядом, словно тень, и его рука мягко, но настойчиво накрыла ее, остановив бокал на полпути к ее губам.

Люмин удивленно подняла на него глаза. Он плавно, без всякого усилия, забрал у нее бокал. Затем, смерив Дотторе ледяным взглядом, он демонстративно поднес шампанское к своим губам и осушил его в один глоток.

— Так-так-так, — его голос был тихим и мурлыкающим, но в нем звенела сталь. Он поставил пустой бокал на стойку и обернулся к ней, склонившись так близко, что она чувствовала запах его парфюма. — И что это мы тут делаем? — его фиолетовые глаза с насмешливым блеском изучали ее раскрасневшееся лицо. — Пытаемся быть своей в доску? — продолжил он шепотом, чтобы слышала только она. — Угощаемся из рук… Дотторе?

Это не было похоже на гнев. Это было похоже на то, как кошка играет с мышью, которую только что поймала.

— Скара! Я просто… — начала было она, чувствуя, как обида смешивается со смущением.

Но ее перебил восторженный возглас Дотторе.

— О-о-о! Защитные инстинкты! — он хлопнул в ладоши, сияя от удовольствия. — Это великолепно!

Скарамучча даже не удостоил его взглядом. Вместо этого он собственнически положил руку на плечо Люмин, притягивая ее чуть ближе к себе.

Скарамучча стоял так близко, что его рука, лежащая у нее на плече, казалась тяжелой и горячей. Его усмешка была одновременно и раздражающей, и до странного ободряющей. Он не уводил ее, он ждал ее следующего хода.

Люмин подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, встречая его насмешливый взгляд своим собственным, внезапно ставшим дерзким.

— Ну, если так боишься, — ее голос был ровным и спокойным, — налей мне что-нибудь сам.

В воздухе повисла напряженная пауза. Дотторе издал сдавленный звук, похожий на восхищенный хрип. Один из его приятелей присвистнул. На лице Скарамуччи на долю секунды промелькнуло чистое изумление. Он явно не ожидал такого прямого вызова. А затем его губы растянулись в медленной, хищной улыбке. Он был не просто удивлен. Он был в восторге.

— О? — протянул он, наклоняясь еще ближе, так, что их лица разделяли считанные сантиметры. — Я боюсь? Милая, я боюсь только одного. Что ты привыкнешь к плохому влиянию и станешь еще невыносимее, чем я.

Не отрывая от нее взгляда, он плавно развернулся к барной стойке. Он проигнорировал ряды бутылок с алкоголем — джин, водку, дорогие ликеры. Его рука уверенно взяла большой картонный пакет, стоявший в стороне. С нарочитой аккуратностью он налил в чистый высокий стакан ярко-оранжевую жидкость. Затем он вернулся и протянул стакан ей. На его лице было выражение предельного самодовольства.

— Держи, пантера, — его голос был сладким, как мед. — Апельсиновый сок. Витамины. Тебе нужно расти.

Люмин смотрела на стакан с соком, потом на его торжествующее лицо. Это было так унизительно. Так по-детски. И так в его стиле, что она не смогла сдержать улыбку. Он принял ее вызов и переиграл ее на своем же поле язвительности. Она взяла стакан.

— Спасибо, папочка, — произнесла она с такой же ядовитой сладостью и, не отрывая от него взгляда, сделала большой глоток.

Дотторе за их спинами разразился таким хохотом, что чуть не поперхнулся.

— Боги, Скара, она тебя съест! Где ты только нашел такой экземпляр? Она бесценна

Смех Дотторе был заразным, и даже Люмин почувствовала, как уголки ее губ снова ползут вверх. Но Скарамучча не улыбался. Он чуть крепче сжал ее плечо, притягивая к себе еще на полсантиметра. Он медленно повернул голову в сторону Дотторе, и его фиолетовые глаза превратились в две холодные льдинки. Вся его игривость испарилась, сменившись ледяным высокомерием. Наступила тишина.

— Такие, как она, в библиотеках прячутся, — его голос был тихим, почти ленивым, но каждое слово падало в оглушенной тишине, как камень. — Особенно от таких, как ты.

— В библиотеках! Прячутся! От меня! — проревел Дотторе, указывая на себя. — Конечно, прячутся! И правильно делают!

Люмин почувствовала, как ее щеки заливает краска. Но это был уже не стыд. Это была странная, пьянящая гордость. Он не просто ее защитил. Он провел между ней и ими всеми жирную, четкую черту. Она — из другого мира. Из мира, который, по его мнению, был лучше. Скарамучча, довольный произведенным эффектом, снова повернулся к ней. На его губах играла самодовольная, победная усмешка.

— Пойдем, — прошептал он ей на ухо. — Кажется, ты уже достаточно напугала местную фауну на сегодня.

Скарамучча по дороге к балкону, кажется, нашел старого знакомого и увлекся разговором, оставив Люмин наедине с ее стаканом апельсинового сока. Она нашла спасение на огромном кожаном диване в чуть более тихом углу комнаты. На несколько блаженных минут она была просто невидимой, и это было почти комфортно.

Но уединение было недолгим. На диван с двух сторон от нее плюхнулись две девушки. Идеальные укладки, платья, которые стоили больше, чем ее месячная стипендия отличницы, и хищные улыбки.

— Ой, а кто это тут у нас прячется? — протянула одна, блондинка с ярко-красными губами. — Подружка Скары, да?

— Смотри, она все еще с соком! Какая хорошая девочка, — подхватила вторая, брюнетка, демонстративно покручивая в руках бокал с чем-то темным.

Люмин почувствовала, как ее снова заключают в тиски. Она понимала, что это не дружелюбная беседа. Это было нападение. Тихое, саркастичное, унизительное.

Ее первой мыслью было встать и уйти. Второй — обиженно замолчать. Но потом в голове всплыла строчка из какой-то статьи, которую она читала в рамках своей «социальной подготовки»: «Умение посмеяться над собой — признак сильного человека».

Сильного человека. Она так хотела им быть. Люмин заставила себя выдавить слабую улыбку.

— Да, я у него что-то вроде тамагочи, — сказала она, пытаясь попасть в их тон. — Нужно следить, чтобы вовремя пил сок и ложился спать.

— Тамагочи? Мило. Я до сих пор не понимаю, что Скара в ней нашел. Наверное, любит экзотику. Бедненькая, тебе, должно быть, так скучно с нами, «плохими девчонками»?

Люмин заставила себя тихонько рассмеяться вместе с ними. Но смех застревал в горле колючим комком. Она чувствовала себя так, будто только что добровольно ударила сама себя. Каждое слово, каждая улыбка были предательством по отношению к той тихой девочке, которая просто хотела, чтобы ее оставили в покое. И в этот момент над их головами раздался холодный, низкий голос.

— Эй, вам смешинка в рот попала?

Все трое вздрогнули и подняли головы. Над ними, словно ледяная статуя, возвышалась Синьора. Она держала в руке бокал с белым вином, и ее светло-голубые глаза без тени улыбки смотрели на двух девушек, полностью игнорируя Люмин.

— Поделитесь шуткой, — ее голос был тихим, но от него по спине пробегал мороз. — Я тоже хочу посмеяться.

Блондинка и брюнетка мгновенно сменились в лице. Их хищные улыбки сползли, сменившись испуганным подобострастием.

— Синьора, мы просто… болтали, — пролепетала блондинка.

— Да, просто шутили, — пискнула вторая.

Синьора чуть склонила голову, и ее взгляд стал еще холоднее.

— Мне кажется, ваш уровень глупости утомил эту девочку. Да и меня, если честно. Проветритесь.

Это не было предложением. Это был приказ. Девушки подскочили с дивана так, словно их ошпарили, и, бросая испуганные взгляды на Синьору, растворились в толпе. Люмин осталась сидеть одна, ошарашенно глядя на место, где они только что были. Синьора не села рядом. Она просто стояла над ней еще несколько секунд, делая маленький глоток вина.

— Никогда не смейся вместе с теми, кто смеется над тобой, — сказала она тихо, не глядя на Люмин. — Это делает тебя не сильной, а удобной.

И с этими словами она плавно развернулась и ушла, оставив Люмин одну на диване, наедине с ее апельсиновым соком и новой, горькой мудростью.

Она смотрела вслед уходящей ледяной фигуре и вдруг поняла, что не может просто так это оставить. Она должна знать. Собравшись с духом, Люмин вскочила и почти бегом бросилась за ней. Она нагнала Синьору у окна, выходящего на ночной город.

— Эй, Синьора! — окликнула она. Голос прозвучал увереннее, чем она ожидала.

Синьора медленно обернулась. На ее лице не было ни удивления, ни раздражения. Только холодное, выжидающее спокойствие.

— Зачем ты это сделала? — выпалила Люмин, не давая себе времени испугаться. — Мне показалось, что ты не особо мною впечатлилась.

Синьора чуть изогнула идеальную бровь. Она сделала маленький глоток вина, давая паузе затянуться и стать почти невыносимой.

— А причём тут я? — наконец произнесла она, и ее голос был абсолютно ровным. — Ты девушка Скары. И я, как минимум, уважаю тебя за то, что ты сделала его… терпимым. Впервые с тех пор, как он расстался с Мо…

Она резко оборвала себя, словно споткнувшись на ровном месте. Легкое раздражение на саму себя промелькнуло в ее глазах. Она чуть заметно кашлянула.

— Кхм, не важно.

Синьора снова посмотрела на Люмин, и ее взгляд был твердым, как сталь. Она излагала факты, а не делилась чувствами.

— В общем, ты девушка Скары, — повторила она, ставя точку в предыдущей, незаконченной фразе. — Его друзья — мои друзья тоже.

Она сделала еще одну паузу, окинув Люмин долгим, оценивающим взглядом, словно решая, достойна ли та следующего логического шага.

— Его девушка — мой друг тоже.

Слово «друг» в ее устах прозвучало не как теплое приглашение, а как официальный статус. Как будто она принимала Люмин в какой-то закрытый клуб со строгими правилами. Это не было предложением дружбы. Это было объявлением о пакте о ненападении. И, возможно, о защите.

Не дожидаясь ответа, Синьора плавно отвернулась и снова устремила свой взгляд на огни города, давая понять, что аудиенция окончена. А Люмин осталась стоять посреди комнаты, ошарашенная не столько неожиданным союзничеством, сколько случайно оброненным, незаконченным именем.

Мо…? Кто такая эта девушка, имени которого. Синьора даже не договорила? И что она сделала со Скарамуччей?

Смелость, подогретая успехом у бара Дотторе, еще не до конца иссякла. Люмин сделала шаг вперед, вторгаясь в ледяное личное пространство Синьоры.

— Ты изначально сказала, что он с кем-то расстался… — ее голос был тише, чем ей хотелось бы. — Что произошло?

Синьора обернулась. Если бы взглядом можно было замораживать, Люмин превратилась бы в ледяную статую. Всякое подобие снисходительности исчезло с ее лица, сменившись непроницаемой, опасной холодностью.

— Забудь, — отрезала она.

Ее тон не оставлял места для дискуссий. Но Люмин не отступила. Она просто смотрела, ждала. Синьора тяжело, почти раздраженно вздохнула, словно ее утомило объяснять очевидные вещи неразумному ребенку.

— Для твоего же блага советую не копаться в этой истории, — сказала она медленно, чеканя каждое слово. Ее взгляд был острым, как осколок льда. — А то Скара тебя не помилует.

Она говорила не для того, чтобы напугать. Она говорила так, как говорят о законах физики. Если прыгнуть с крыши — разобьешься. Если спросишь Скарамуччу о Моне — он тебя уничтожит. Просто и неотвратимо.

— Это не та рана, которую стоит ковырять чужими руками, — добавила она, и в ее голосе проскользнула тень усталости. — И уж тем более своими. Ты хотела быть в его мире. Вот тебе первое правило выживания: не трогай его прошлое.

Синьора бросила на нее последний, почти сочувственный взгляд, развернулась и окончательно растворилась в толпе, оставив Люмин одну наедине с гулом вечеринки и новым, страшным знанием.

Но как можно не думать о том, о чем тебе запретили думать? Этот вопрос теперь будет преследовать ее постоянно.