Грегори Гойл и новый враг (джен)

Декабрь вцепился в Хогвартс ледяными когтями, как оголодавший грифон в свою добычу. Он пришёл не один, а приволок за собой целую свиту из пронизывающих ветров, что выли в каминных трубах погребальные песни, и свинцовых туч, которые брюхом цеплялись за верхушки башен, роняя на землю колючий, мокрый снег. Замок превратился в холодный, негостеприимный склеп. Коридоры, раньше полные жизни и смеха, теперь гудели от сквозняков и молчаливого страха. Гобелены на стенах потускнели, рыцарские доспехи, казалось, съёжились от холода, а портреты предпочитали дремать в своих рамах, не желая наблюдать за унылой процессией закутанных в шарфы и страх учеников.

Атмосфера была отравлена. Это был не тот весёлый предрождественский трепет, каким он был в предыдущем году. Это была тоска тюремного блока перед бунтом. Почти все разговоры так или иначе сводились к одному: к отъезду. Рождественские каникулы из приятного бонуса превратились в эвакуацию с тонущего корабля. «Ты едешь домой?», «Конечно, не собираюсь тут оставаться, когда по замку бродит неизвестно что», «Родители прислали кричалку, требуют, чтобы я немедленно вернулся» — эти фразы стали лейтмотивом декабря. Хогвартс перестал быть домом. Он стал ловушкой.

Присутствие авроров из Министерства лишь усугубляло это ощущение. Они не принесли с собой спокойствия, только стерильную, холодную дисциплину казармы. Их тёмно-красные мантии стали таким же привычным элементом пейзажа, как и призраки, но в отличие от последних, авроры были абсолютно реальны и лишены всякого очарования. Они ходили по замку парами, их тяжёлые ботинки чеканили шаг по каменным плитам с неумолимостью метронома. Их лица были непроницаемы, а взгляды — холодными и оценивающими, они сканировали каждого встречного ученика, словно пытаясь разглядеть за детской округлостью щёк клеймо Тёмного Лорда.

Их методы были прямолинейны и лишены изящества. Они патрулировали коридоры по строгому графику, останавливали случайных учеников, задавая короткие, резкие вопросы: «Куда направляетесь?», «Почему один?», «Вы видели что-нибудь подозрительное?». Иногда они проводили выборочные проверки, используя простейшие заклинания обнаружения, от которых по коже пробегал неприятный холодок.

Особенно неприятным было их вмешательство в повседневную жизнь замка. Они устраивали внезапные проверки общих комнат, врывались туда в самые неподходящие моменты — когда ученики готовились ко сну или делали домашние задания. Их присутствие было постоянным напоминанием о том, что Хогвартс больше не безопасен, что даже здесь, в этих древних стенах, пропитанных столетиями магии, может поджидать смерть.

Мой бизнес, разумеется, пришлось свернуть. Страх — товар скоропортящийся, и присутствие авроров сделало его менее выгодным. Одно дело — продавать защиту от невидимого монстра, и совсем другое — вести дела под носом у профессионалов из Отдела магического правопорядка. Я перестал продавать свои бесполезные амулеты и временно заморозил сбор дани с первокурсников. Риск не стоил прибыли. Лучше было затаиться, стать незаметным, слиться с серой массой напуганных школьников.

Драко поначалу воспринял прибытие комиссии как личную победу. «Мой отец своего добился, — говорил он с важным видом. — Фадж его большой друг. Теперь-то в этой дыре наведут порядок». Но его энтузиазм быстро угас. Авроры не обращали на него никакого внимания. Для них он был просто ещё одним учеником, потенциальным подозреваемым или жертвой. Его фамилия не открывала перед ним двери и не вызывала подобострастного трепета. Это было для него новым, неприятным открытием. Мир за пределами влияния его отца оказался устроен совсем иначе, и Драко это злило и пугало одновременно.

Я наблюдал за его трансформацией с профессиональным интересом. Драко Малфой, привыкший к тому, что его фамилия — это пропуск в любые двери, вдруг столкнулся с людьми, для которых он был никем. Авроры относились к нему с той же холодной учтивостью, что и к любому другому ученику. Они не заискивали, не кланялись, не спешили выполнять его капризы. Это было для него настоящим шоком.

Постепенно его самоуверенность начала давать трещины. Он стал более осторожным в высказываниях, перестал хвастаться связями отца при аврорах, даже начал избегать их, когда это было возможно. Я видел, как он напрягается, когда кто-то из них обращается к нему с вопросом, как неуверенно он отвечает, боясь сказать что-то не то.

Учителя тоже изменились. Снейп стал ещё более мрачным и раздражительным, если это вообще было возможно. Он явно не одобрял присутствие авроров в замке и считал это вмешательство в его территорию. МакГонагалл держалась с показной бодростью, но я замечал, как дрожат её руки, когда она думает, что никто не видит. Флитвик вздрагивал от каждого неожиданного звука. Даже невозмутимая обычно Помона Стебль выглядела встревоженной и рассеянной.

Дамблдор же, казалось, был единственным, кого присутствие авроров не слишком беспокоило. Он по-прежнему ходил по замку с тем же спокойствием, что и раньше, его глаза всё так же мерцали за очками-полумесяцами. Но я замечал, как он внимательно наблюдает за гостями, как изучает их методы работы. Между ним и главой комиссии, Амелией Боунс, установились отношения вежливой настороженности. Они уважали друг друга, но явно не доверяли.

За неделю до каникул, когда напряжение в замке достигло своего пика, произошло событие, которого уже никто не ждал. Утром, во время завтрака, в Большой зал влетела официальная сова из Министерства. Она спикировала не к Дамблдору, а приземлилась прямо перед Снейпом, протягивая ему запечатанный сургучом свиток и небольшой, тяжёлый ящичек, обтянутый кожей гиппогрифа.

Снейп вскрыл свиток, пробежал его глазами, и на его лице мелькнуло что-то похожее на удивление, смешанное с презрением. Он молча передал пергамент Дамблдору. Директор прочёл его, и его брови поползли вверх.

— Что там, Альбус? — не выдержала МакГонагалл.

— Люциус Малфой, — произнёс Дамблдор, и в его голосе прозвучала нотка усталого веселья. — Он выражает крайнюю обеспокоенность неэффективностью школьной медицины и, не дожидаясь, пока мы сварим восстанавливающее зелье из мандрагор, приобрёл за свой счёт сильнодействующий антидот от окаменения для мистера Крэбба. Он требует, чтобы мы применили его немедленно.

Новость разлетелась по залу со скоростью лесного пожара. Все взгляды обратились на Драко. Тот сидел, выпрямив спину, на его лице было написано самодовольное торжество. Это был его реванш. Его отец снова показал всем, кто здесь решает проблемы. Не Дамблдор с его загадочными речами, не Министерство с его бесполезными патрулями, а Люциус Малфой — человек дела, денег и власти.

Я наблюдал за реакцией присутствующих. Амелия Боунс, которая время от времени заглядывала к нам с проверками, выглядела слегка раздражённой — очевидно, ей не нравилось, что кто-то пытается диктовать ей условия. Снейп был мрачен как грозовая туча. Дамблдор сохранял невозмутимость, но я видел, как напряглись мускулы на его челюсти. Учителя переглядывались с недоумением. А ученики... ученики смотрели на всё это как на представление, в котором главную роль играл не директор школы, а богатый и влиятельный родитель.

После завтрака нас — меня и Драко — в сопровождении Снейпа повели в больничное крыло, как ближайший друзей Винса. Там уже собралась внушительная делегация: Дамблдор, мадам Помфри, Амелия Боунс и двое авроров. Винсент Крэбб лежал на своей койке, неподвижный и серый, как надгробная плита.

Снейп открыл ящичек. Внутри, на бархатной подушке, покоился один-единственный флакон из тёмного, почти чёрного хрусталя. В нём переливалась густая, перламутровая жидкость, похожая на расплавленный жемчуг. Она испускала слабое, холодное свечение.

— Вы уверены в этом, Северус? — спросила мадам Помфри, с недоверием глядя на флакон. — Я не знаю этого состава. Это может быть опасно.

— Люциус уверяет, что это новейшая разработка швейцарских зельеваров, — холодно ответил Снейп. — Стоит, как небольшой замок в Шотландии. И, в отличие от вашего варева из мандрагор, должно подействовать мгновенно.

Мадам Помфри поджала губы. Её профессиональная гордость была задето. Она привыкла быть единственным медицинским авторитетом в Хогвартсе, и вмешательство извне её явно не радовало. Но возразить было нечего — если зелье действительно могло помочь Крэббу, она не имела права препятствовать его применению.

Амелия Боунс наклонилась к флакону, принюхиваясь.

— Интересный аромат, — пробормотала она. — Чувствуется рог единорога, кровь дракона, что-то ещё... очень сложный состав.

— И очень дорогой, — добавил Снейп с кислой усмешкой. — Люциус никогда не экономил на демонстрации своих возможностей.

Не дожидаясь дальнейших возражений, он подошёл к Крэббу, осторожно приоткрыл ему рот и влил внутрь содержимое флакона.

Процесс был не таким быстрым и безболезненным, как, вероятно, надеялся Люциус. Сначала по телу Крэбба пробежала мелкая дрожь, словно от электрического разряда. Затем послышался тихий, но отчётливый треск — звук, похожий на то, как ломается тонкий лёд на луже.

Крэбб дёрнулся, его грудь судорожно вздымалась. Он закашлялся, его пальцы дёрнулись, затем сжались в кулаки. Процесс оживления был похож на болезненное, мучительное рождение. Он хрипел, его тело выгибалось дугой, а потом он резко сел на кровати, делая глубокий, шумный вдох, словно человек, вынырнувший из-под воды после долгого погружения.

— Где… где я? — прохрипел он, растерянно озираясь по сторонам. Его глаза были мутными и испуганными, он явно не сразу узнавал окружающих.

— Вы в больничном крыле Хогвартса, мистер Крэбб, — произнесла Амелия Боунс, делая шаг вперёд. Её голос был строгим, но не лишённым сочувствия. — Вы были... нездоровы. Постарайтесь вспомнить, что с вами произошло.

Крэбб потёр лоб, пытаясь собраться с мыслями. Его движения были неуверенными, словно он заново учился управлять своим телом.

— Сколько... сколько я тут лежал? — спросил он слабым голосом.

— Некоторое время, — мягко ответил Дамблдор. — Но сейчас это неважно. Важно то, что вы помните о случившемся.

— Я… я был на ужине. Поел. Потом пошёл обратно в гостиную. Коридор был пустой. Тихо так… только ветер за окном выл.

— Вы были один? — уточнил один из авроров, доставая перо и пергамент.

— Да. Драко и Грег ушли раньше. Я задержался. Ел пудинг. — Крэбб слабо улыбнулся при воспоминании о еде.

— И что было дальше? — мягко спросил Дамблдор.

Крэбб замолчал, его лицо исказилось от напряжения. Он пытался зацепиться за обрывки воспоминаний, но они ускользали, как дым.

— Я шёл мимо доспехов… тех, что у входа на кухню. И услышал звук.

— Какой звук? — быстро спросила Боунс, наклоняясь ближе.

— Странный такой… — Крэбб нахмурился, сосредоточиваясь. — Как будто кто-то скребётся по камню. Очень тихо, но жутко. Я не сразу понял, откуда этот звук доносится.

Он снова замолчал. Все в комнате затаили дыхание. Даже воздух казался гуще.

— Я уже хотел идти дальше, — продолжил Винсент, и его голос задрожал. — И тут я увидел их. В доспехе. На нагрудной пластине… она блестела от факела. И в ней… глаза.

— Чьи глаза? — спросил Дамблдор, его взгляд стал невероятно острым.

— Не знаю. Огромные. Круглые. Жёлтые, как расплавленное золото. Они просто смотрели на меня из темноты… из отражения. Я только их и успел увидеть. А потом… ничего. Просто холод. И всё.

Крэбб вздрогнул, словно снова почувствовав тот леденящий ужас.

— Больше ничего не помню, — прошептал он. — Только эти глаза. И страх. Такой сильный, что дыхание перехватило.

Наступила тишина, которую нарушало только тиканье больничных часов на стене. Амелия Боунс переглянулась со своими аврорами. Дамблдор погрузился в глубокую задумчивость, его пальцы машинально теребили длинную серебряную бороду. Снейп стоял неподвижно, его лицо было непроницаемо, но я заметил, как напряглись мускулы на его челюсти.

— Жёлтые глаза, — пробормотала Боунс, делая пометки на пергаменте. — Большие, круглые. Странный звук. Это объясняет кое-что.

— Объясняет что? — спросил Драко, который до этого молчал.

Боунс посмотрела на него, словно оценивая, стоит ли отвечать.

— Пока рано делать выводы, мистер Малфой, — сказала она наконец. — Но показания вашего друга очень ценны. Они дают нам первое детальное описание… нападавшего.

Большие, жёлтые глаза. Странный звук. Невидимый нападавший. И отражение — ключевая деталь. Жертва не видела монстра напрямую. Она видела его отражение в полированном металле. Как и Криви, который смотрел через объектив камеры. Как и миссис Норрис, которая, возможно, увидела отражение в луже воды на полу.

Картина начинала проясняться, и от этого становилось только страшнее. Я уже понимал, с чем мы имеем дело, но ещё не был готов поделиться своими подозрениями.

После того как Крэбба признали достаточно здоровым для возвращения в общежитие, наша процессия двинулась обратно в подземелья. Драко был на седьмом небе от счастья — его отец снова доказал всем свою силу и влияние. Он не переставал говорить о том, как швейцарское зелье подействовало лучше всех школьных снадобий.

— Видели? — шептал он мне, когда мы спускались по лестнице. — Вот что значит настоящие связи! Отец одним письмом добился больше, чем все эти авроры за неделю!

Я молча кивал, но думал о другом. Поступок Люциуса был не просто демонстрацией власти. Это была политическая игра. Спасая Крэбба, он показывал всем, что может решать проблемы там, где бессильны другие. Это поднимало его авторитет и, одновременно, подрывал доверие к руководству школы.

Вечером, когда Крэбб, всё ещё слабый и бледный, но уже способный ходить, вернулся в гостиную Слизерина, его окружила вся факультетская элита. Он стал героем, выжившим, первым, кто заглянул в глаза монстру и остался в живых, чтобы рассказать об этом.

Драко усадил его в лучшее кресло у камина и сам начал допрос, наслаждаясь своей ролью главного следователя.

— Рассказывай всё с самого начала, Винс, — потребовал он. — Не упускай ни одной детали.

Крэбб, всё ещё немного заторможенный, но уже пришедший в себя, повторил свой рассказ. О пустом коридоре, о странном шипении, о жёлтых глазах в отражении доспеха. Слизеринцы слушали, затаив дыхание. Атмосфера в комнате была наэлектризована.

— Огромные жёлтые глаза? — переспросил Маркус Флинт. — Значит, тварь большая. И она передвигается бесшумно, раз ты её едва услышал.

— И она боится прямого взгляда, — добавил Блейз Забини. — Все жертвы видели её через что-то. Вода, камера, металл. Это её слабость. Или условие для её атаки.

— А может, наоборот, — возразила Панси Паркинсон. — Может, прямой взгляд смертелен, а непрямой только парализует?

Эта мысль заставила всех замолчать. Логика была пугающей, но убедительной.

— В любом случае, — продолжил Флинт, — теперь мы знаем, как выглядит опасность. Большие жёлтые глаза и странный скрежет. Это уже что-то.

Теодор Нотт, который обычно молчал, неожиданно подал голос:

— А что, если это не один монстр? Что, если их несколько?

— Глупости, — отмахнулся Драко. — В легенде говорится об одном существе, которое оставил Слизерин.

— Легенда — это одно, — настаивал Нотт. — А реальность может быть другой. Кто сказал, что за тысячу лет это существо не размножилось?

Мысль была неприятной, но рациональной. Если в замке действительно жил древний монстр, что мешало ему обзавестись потомством?

Я молча сидел в углу, слушал и анализировал. Салазар Слизерин. Его символом была змея. Легенда гласила, что он был змееустом, мог говорить со змеями. Что, если монстр, которого он оставил в Тайной комнате… это и есть змея? Гигантская змея?

Имя само всплыло в памяти из какой-то старой книги по магическим тварям, которую прежний Грег читал ещё в детстве. Василиск. Царь змей. Рождённый из куриного яйца, высиженного жабой под звёздами Сириуса. Его яд смертелен, дыхание тоже ядовито, а взгляд убивает мгновенно. Но взгляд, увиденный в отражении или через что-то, лишь парализует.

Всё сходилось до мельчайших деталей. Скрежет, которое слышал Крэбб издавала чешуя змея. Огромные жёлтые глаза — именно такие описывали в старых бестиариях. Окаменение от непрямого взгляда — классический симптом встречи с василиском. Способность передвигаться по замку незамеченным — эти змеи могли проползать по самым узким щелям, если им позволял размер.

Монстр в Тайной комнате Слизерина — это определённо василиск.

Пока остальные продолжали строить догадки, я уже понял, с чем мы имеем дело. И это знание не приносило облегчения. Наоборот. Василиск был не просто чудовищем — это было абсолютное оружие, идеальный убийца, способный передвигаться по замку через водопроводные трубы и убивать одним взглядом. Против такого врага не помогут ни щитовые чары, ни дуэльные навыки. Против него поможет только одно — не встречаться с ним взглядом. Или бежать без оглядки.

Но как убежать от существа, которое может появиться в любой момент, в любом месте? Как избежать взгляда, если не знаешь, откуда ждать нападения?

Моя память начала лихорадочно перебирать всё, что отложилось в детской памяти Грега о василисках. Они боялись пения петуха — этот звук был для них смертелен. Они вроде бы избегали ласки — что звучало бредово. Они были глухи к человеческой речи, но понимали змеиный язык.

Последняя деталь заставила меня похолодеть. Змеиный язык. Парселтанг. Если василиск понимает только этот язык, значит, тот, кто его контролирует, должен быть змееустом. А змееусты в магическом мире встречались крайне редко. Это была очень редкая способность, чаще всего передающаяся по наследству.

Салазар Слизерин был змееустом. Том Риддл, ставший впоследствии Волан-де-Мортом, тоже обладал этим даром — я помнил это из книг о Гарри Поттере. Но кто ещё в Хогвартсе мог говорить со змеями?

Неожиданно в памяти всплыл образ: Гарри Поттер в зоопарке, разговаривающий с удавом. Конечно! Как я мог забыть? Поттер тоже был змееустом — он унаследовал эту способность от Волан-де-Морта через связь, установившуюся в ночь убийства его родителей. Действительно ли это был Поттер? Сейчас я как никогда жалел, что в тот день, когда мы с девушкой должны были смотреть второй фильм, я перевел этот вечер в другую плоскость слишком быстро.

Я украдкой оглядел гостиную, изучая лица своих сокурсников. Драко выглядел самодовольным, но не более того. Блейз Забини сидел с задумчивым видом, но его мысли явно были заняты совсем другим. Панси болтала с подругами о предстоящих каникулах.

Никто из них не производил впечатления человека, одержимого древним злом. Но ведь влияние дневника было тонким, коварным. Жертва могла даже не подозревать, что находится под контролем.

— Эй, а что ты молчишь? — вдруг обратился ко мне Драко. — Какие мысли по поводу рассказа Винса?

Я вздрогнул, возвращаясь к реальности. Все смотрели на меня с любопытством.

— Думаю, — сказал я осторожно, — нам стоит быть очень внимательными. Если монстр действительно такой опасный, лучше не рисковать.

— Он прав, — поддержала меня Панси. — Лучше перестраховаться. Я не собираюсь гулять по замку в одиночку, даже если мне ничего не грозит.

— Мудрое решение, — согласился Нотт. — В конце концов, мы же не знаем всех правил этой игры.

Разговор постепенно перетек в обсуждение мер предосторожности. Слизеринцы всегда были практичными людьми, и идея коллективной безопасности их не смущала. Решено было ходить группами, избегать пустынных коридоров и всегда носить с собой зеркальца — на случай, если придётся смотреть за угол, не рискуя встретиться взглядом с монстром.

* * *

Прим. автора — а на бусти сегодня выходит 28 глава, а также есть 4 эксклюзивных главы