Система и душа (гет)

Идея Босс о «благотворительном стриме» эволюционировала с типичной для нее скоростью и непредсказуемостью. Узнав, что один из крупнейших модных домов ищет «лиц с репутацией» для своего шоу, она в течение 24 часов организовала нечто грандиозное — участие всей женской части «Святых» в знаменитом шоу Victoria's Secret в качестве приглашенных звезд.

«Это же гениально! — кричала она, влетая в мой кабинет с пачкой контрактов. — Мы — воплощение женской силы! Они — символ красоты и уверенности! Идеальный пиар для нашего благотворительного фонда! И представь, — ее глаза загорелись, — все мы на подиуме! Я в фиолетовых крыльях! Аша в чем-то черном и смертельно опасном! Ты... ты будешь петь!»

Я стояла в оцепенении. «Петь? Босс, я архивариус.»

«Ты — наша звезда! — перебила она. — И у тебя есть талант, который ты скрываешь! Я слышала, как ты напеваешь в своем кабинете! Это будет твой сольный номер!»

Отказываться было бесполезно, особенно когда к авантюре подключились Аша с Кинзи, увидевшие в этом тактические преимущества для прикрытия и вербовки. Так мы все оказались за кулисами самого гламурного и сюрреалистичного шоу в нашей жизни.

Первый выход был общим. Мы шли по подиуму под оглушительные аплодисменты: Босс в экстравагантных фиолетовых крыльях с встроенными светодиодами, Аша — в строгом, но невероятно сексуальном черном комплекте с крыльями, напоминающими крылья хищной птицы, Кинзи — в элегантном серебристом образе, излучавшем холодную власть. Я шла в струящихся белых крыльях, усыпанных кристаллами, стараясь не споткнуться и думая о том, что где-то в первых рядах сидят Бен, Пирс, Джонни и... он. Мысли об этом заставляли сердце бешено колотиться.

Но главный сюрприз был впереди. После быстрой смены образа я снова вышла на подиум, и зал ахнул. На этот раз у меня за спиной были не классические крылья, а огромное, пушистое сердце, собранное из белоснежных страусиных перьев. В руках у меня был микрофон.

Тишина в зале стала абсолютной. Оркестр заиграл нежные, но ритмичные аккорды, и я начала петь. Это была знакомая многим композиция, но с полностью переписанным текстом.

*[Куплет 1]*

*Мне нужно слышать, как ты говоришь вслух,*

*Ведь я таю, когда мое имя срывается с твоих губ.*

*Обожаю, как твой взгляд скользит по мне,*

*Прежде чем твои поцелуи коснутся меня.*

*[Пред-припев]*

*Голубоглазый британец свел меня с ума,*

*Как твои руки так точны и нежны?*

*Как твои слова находят путь прямо к сердцу?*

*Как ты знаешь, где именно...*

*Голубоглазый британец свел меня с ума,*

*От этого акцента на твоих губах,*

*От того, как твой ум решает все трюки?*

*Как ты знаешь, где именно...*

*[Припев]*

*Поцелуй меня в лондонских сумерках,*

*Поцелуй меня посредине Биг-Бена,*

*Поцелуй меня в лондонских сумерках,*

*Так что просто поцелуй меня...*

Как только слова «голубоглазый британец» прозвучали в зале, на секунду воцарилась тишина, а затем ее сменил нарастающий гул узнавания. Кто-то крикнул: «Это же про Миллера!». Шепот пронесся по залу, как лесной пожар. Вскоре весь зал подхватил припев, и тысячи голосов пели «Поцелуй меня в лондонских сумерках» обратно мне.

Я почти не смотрела в его сторону. Стыд и уязвимость заставляли меня сосредоточиться на огнях в дальнем конце зала. Я пела о самом сокровенном, выставляя его на всеобщее обозрение, и это было одновременно и страшно, и легко.

Когда последняя нота затихла, зал взорвался овациями. Спускаясь с подиума, я все же рискнула бросить быстрый взгляд на нашу ложу. Джонни Гэт свистел во всю мощь своих легких. Пирс что-то яростно печатал на своем планшете, вероятно, анализируя акустику зала. А Мэтт... Мэтт сидел совершенно неподвижно, его лицо было бледным, а глаза, те самые голубые глаза, были прикованы ко мне с выражением, которого я никогда раньше не видела — шока, растерянности и чего-то безмерно теплого.

Последующие за этим интервью стали для меня испытанием на прочность. Журналисты, разумеется, сразу набросились на главную сенсацию вечера.

«Наташа, эта песня — настоящее признание в любви? О ком она? О вашем коллеге, Мэтте Миллере? Он же голубоглазый британец!»

Я стояла в окружении репортеров, все еще в крыльях-сердце, чувствуя, как пудра и блестки не могут скрыть моего румянца. Но я научилась искусству уклонения.

Я улыбнулась, загадочно опустив ресницы. «Музыка — это искусство. Она о чувствах, которые знакомы многим. О том, как в самом неожиданном месте, даже среди протоколов и отчетов, можно найти что-то хрупкое и настоящее.»

«Но вы упомянули голубые глаза, британское происхождение и Лондон!» — не унимался журналист.

«А разве это не прекрасный образ?» — парировала я, сохраняя легкую, игривую улыбку. «Он вызывает образ кого-то умного, сдержанного, надежного, с безупречными манерами... и, возможно, немного загадочного. Разве не такого героя мы все ищем в своих историях?»

Мой ответ, который ничего не подтверждал и не отрицал, но говорил обо всем сразу, вызвал новый взрыв аплодисментов.

Вернувшись за кулисы, меня ждала вся наша женская команда. Босс схватила меня в объятия.

«Это было ЭПИЧНО! Рейтинги зашкаливают! Наш благотворительный фонд получил миллионные донаты в первую же минуту!»

Аша, обычно невозмутимая, одобрительно кивнула. «Тактически грамотный ход. Теперь твой образ будет отвлекать от наших реальных операций. Одобряю.»

Кинзи улыбнулась своей холодной, но искренней улыбкой. «Ты прекрасно справилась. Хотя, должна отметить, твой голос действительно заслуживает внимания.»

Позже, когда я уже переодевалась в обычную одежду, в мою гримерку постучали. На пороге стоял Мэтт. В руках он держал одинокое белое перо с моего костюма-сердца.

«Ты... — он сделал паузу, явно подбирая слова. — Ты была... статистически ошеломляющей.»

Его уши горели ярко-розовым, и он не смотрел мне прямо в глаза.

«А анализ текста песни, — он продолжил, наконец подняв взгляд, — показал 97%-ное соответствие моим... э-э-э... демографическим и профессиональным характеристикам.»

Я почувствовала, как краснею еще сильнее. «Мэтт, я...»

«Не извиняйся, — перебил он тихо. Он протянул мне перо. — Это выпало из твоего... сердца. Я подумал, ты можешь захотеть его сохранить.»

Его пальцы коснулись моих, и по моей спине пробежали мурашки.

«Спасибо,» — прошептала я.

«Нет, это... тебе спасибо,» — в его глазах мелькнула та самая искорка, которую я видела только в самые наши неформальные моменты. «За песню. И за... Лондонские сумерки. Это была моя любимая часть.»

Развернувшись, он быстро ушел, оставив меня стоять с пушистым белым пером в руках и с сердцем, которое пело свою собственную, еще не написанную песню.