Нити судьбы: Хогвартс (гет)

Ясная и сухая погода последних недель сентября позволила лесу детально продумать свой осенний наряд, и к началу октября деревья, окружавшие древние стены Хогвартса, безо всяких церемоний облачились в разноцветные мантии. Природа объявила осенний бал, и ветер, заиграв увертюру, закружил листья в лёгком вальсе. Приглашённые на праздник деревья прихорашивались и всё норовили заглянуть в Чёрное озеро, чтобы полюбоваться своим отражением, отчего озеро превратилось в волшебную палитру живописца. Алые клёны, золотистые берёзы, багровые дубы и оранжевые осины, смешиваясь в воде с лиловыми тенями облаков, создавали зеркальную мозаику, а каждый всплеск волн добавлял в неё бронзовые блики. Лишь только мрачные ели у подножия башен стояли как чёрные часовые, бросив вызов всей этой яркой вакханалии.

Но стоило этому яркому карнавалу достичь своего пика, как ветер внезапно переменился. С каждым днём ветер становился всё более дерзким. Теперь он уже не водил листья в танце, а бесстыже срывал с деревьев Запретного леса их праздничные наряды, обнажая мрачные чёрные стволы. Листья, подхваченные его порывами, кружась в холодном воздухе, молчаливо наблюдали, как долина погружается в гнетущее безмолвие.

И на этом пронизывающем ветре Хогвартс оставался островком тепла и жизни. Из высоких труб замка вился лёгкий дымок, в окнах отражался тёплый свет факелов, а в гулких коридорах раздавались голоса и смех студентов, спешащих на уроки или прячущихся от сквозняков в тёплых гостиных своих факультетов.

Школьная жизнь текла своим неспешным, но полным событий руслом. С возвращением хорошей погоды возобновились тренировки по квиддичу, и Гарри с командой днями напролёт отрабатывал сложные тактические манёвры, доводя их до автоматизма. Они часами продумывали, как не дать соперникам сбить гриффиндорских охотников с траектории, выстраивали хитроумные расстановки и оттачивали стремительные контратаки, способные застать врасплох даже самую подготовленную команду. Ветер свистел в ушах, метлы скрипели от резких поворотов, а крики и смех игроков разносились над полем — пока вечерний туман, медленно опускаясь на землю и окутывая башни Хогвартса призрачной дымкой, не начинал мягко намекать, что пора заканчивать.

Почти всё свободное время Гарри с друзьями проводил в библиотеке, где запах старых пергаментов и пыльных магических томов был гуще, чем привычный осенний туман над Запретным лесом. Преподаватели, убедившись, что ученики окончательно втянулись в учёбу после каникул, безжалостно увеличили нагрузку.

Так профессор Блэквуд, чья тень, казалось, от занятия к занятию становилась всё длиннее, точно желая поглотить весь класс и утащить его прямиком в варварское королевство эпохи Меровингов, — на последнем уроке радикально преобразила свой кабинет. Стены были увешаны грубыми звериными шкурами, от которых исходил запах сырости и забытых эпох. Сжимая в руках «Книгу Сумеречных Заклятий» Меровингов, профессор пыталась вытянуть из студентов ответы на вопросы: как маги стали советниками при дворе Меровингов и может ли маг править, не садясь на трон? В качестве практической демонстрации она выбрала Арабель Лафарг и заставила её исполнить «Обряд привязки» — древний ритуал, которым маги связывали свою судьбу с королевской династией. Но на этом испытания не закончились — Блэквуд задала написать два свитка к следующему уроку: сравнить «Саллический закон» и «Устав гильдии магов», да ещё и ответить на вопрос, почему женщинам-волшебницам запрещали наследовать земли. Задание прозвучало так, словно его придумали специально, чтобы заставить студентов возненавидеть саму идею письменности.

А ведь на предыдущем занятии кабинет профессора Блэквуд сиял античным великолепием — словно сама древнеримская курия перенеслась сквозь века: идеально отполированные колонны из каррарского мрамора, увенчанные золочёными коринфскими капителями; яркие отсветы пламени в форме крылатых Побед, танцующие по бронзовым канделябрам; воздух, напоённый ароматом ладана и выдержанного пергамента — всё было столь совершенным, что ни у кого не возникало сомнений: заклинание «Камера Люцида» сработало с безупречной точностью. Студенты, облачённые в римские тоги, которые, правда, сидели на них так же естественно, как мантия на гиппогрифе, корпели над свитком с «Речами Цицерона против волшебников-коррупционеров». Гермиона, конечно, не могла удержаться и отметила, что Сенат продал магическую защиту Рима за греческий огонь. Её проницательность принесла Гриффиндору пять баллов, но профессор Блэквуд произнесла похвалу таким сухим тоном, что можно было подумать, будто она сама заседала в том самом Сенате. Рон же умудрился отличиться по-своему: разглядывая древние счёты-абакус, он каким-то образом активировал их, и те начали выкрикивать суммы несуществующих долгов на латыни, требуя немедленной уплаты. Когда кабинет наполнился их монотонным ворчанием, а лицо Рона приобрело оттенок спелой тыквы, профессор Блэквуд с явным удовольствием сняла десять очков с Гриффиндора.

Уроки профессора МакГонагалл и профессора Фелла были построены на трансформации, но принципиально различались: МакГонагалл готовила учеников к осознанному овладению сложнейшим преобразованием — анимагией, тогда как Фелл, преподававший Защиту от Тёмных искусств, сосредоточился на противодействии принудительной трансформации — тем опасным видам магии, что способны лишить человека истинного облика против его воли. Оба пути были тернисты, но каждый по-своему захватывал дух.

В конце сентября на уроках Трансфигурации ученики приступили к заданию, которое после освоения превращения мыши в крысу казалось простым: превращали крысу в хомяка. Разница в размерах была невелика, но структура шерсти, форма тела и даже крохотные коготки требовали внимания к мельчайшим деталям. В октябре же задача усложнилась: крысу требовалось превратить в дрозда, а это означало не просто изменение внешнего вида, а полную перестройку скелета, формирование крыльев и оперения. Профессор МакГонагалл не уставала подчёркивать, что такая трансфигурация требует не только мастерства, но и глубокого понимания сути живого существа. Первые уроки прошли в сплошных неудачах: крысы пищали, махали хвостами, покрытыми клочьями перьев, или обзаводились нелепыми отростками вместо крыльев. У Мосс крыса, видимо решив стать уткой, покрылась перьями, но вместо крыльев, обрела перепончатые лапы. Беатрису залила краска смущения, но поддержка со стороны Дина быстро вернула ей улыбку.

После долгих часов практики и кропотливой домашней работы на следующих занятиях класс стал наполняться робким чириканьем. Первым добился успеха Уильям Бут — его дрозд неуверенно вспорхнул с парты. Вскоре последовали другие: Гарри — его дрозд получился немного коренастым, но узнаваемым; Гермиона — её птица выглядела так, как если бы сошла со страниц учебника; и Джинни — у которой птица едва прихрамывала на одну лапку.

У профессора Фелла всё было серьёзнее. На одном из занятий он демонстрировал заклинание Лигнум Вита, превращающее живое существо в дерево. Ученики с ужасом наблюдали, как подопытная мышь, подвергнутая этому заклятию, покрывалась грубой корой, а её крохотные усы превращались в тонкие веточки с листьями. Профессор Фелл объяснял, что противостоять этому можно антизаклинанием Гомо Реститутус, которое не только возвращало изначальный облик, но и создаёт защитный барьер.

Но самым жутким моментом стало занятие по изучению заклинания Терра Анима — превращению живых существ в глиняных големов. Профессор сдернул бархатное покрывало с серебряного подноса, обнажив клубок молодых гадюк и прежде, чем студенты успели вскрикнуть, он резким взмахом палочки выпустил ослепительную молнию — в тот же миг змеи превратились в миниатюрных глиняных големов. В наступившей тишине весь класс заворожено смотрел, как эти загадочные создания с пустыми глазницами сгруппировались и, повинуясь какой-то неведомой воле, начали медленно и ритмично, угрожающе наступать на профессора. Дав студентам прочувствовать животную панику неприятия реальности, Фелл взмахнул палочкой и произнёс: «Витеа Редукс!» … Земляная оболочка лопнула, и из-под глиняных обломков тут же выползли извивающиеся змеи, вызвав у студентов нервную дрожь.

Уроки зельеварения проходили в обычной атмосфере театрального великолепия, которое Слизнорт тщательно культивировал в своем классе.

Сам профессор, облаченный в бархатную мантию глубокого баклажанного оттенка, важно шествовал между столами, его округлый живот слегка покачивался в такт шагам, а усы подрагивали от едва сдерживаемого удовольствия. Внимательные глаза скользили по пузырящимся котлам и дрожащим рукам учеников. Иногда он останавливался перед чьим-то котлом, чтобы бросить беглый комментарий — то ли поощрительный, то ли с лёгкой насмешкой, но всегда с той теплотой, которая делала его любимцем многих учеников. На одном из уроков, посвященных приготовлению «Зелья трезвого ума», профессор, рассказав о его свойствах и описав, как всего несколько капель этого зелья способны прояснить разум — «словно утренний свет, пробивающийся сквозь туман», — не преминул добавить, что эффект этот мимолетен, а излишняя щедрость в дозировке может привести к весьма нежелательной откровенности, от которой любой студент потом пожалеет, что не провалился сквозь землю. Класс, разумеется, встретил его слова смешками.

В этом году большинство учеников относились к занятиям с необычайной серьезностью, зная, что малейшая ошибка — неверно добавленный ингредиент или лишняя щепотка порошка — может превратить зелье в бесполезную жижу. Слизнорт, чьи щёки розовели от удовольствия при виде студенческого рвения, в разумных пределах поощрял эксперименты. Тем не менее, останавливаясь у котлов, он неустанно напоминал о важности точности в зельеварении; его голос звучал почти как заклинание, повторяемое с неизменной настойчивостью. Когда же зелье, которое должно было струиться подобно жидкому шёлку, больше напоминало мутный яблочный сок, он, с едва уловимой улыбкой, скрытой в пышных усах, лишь качал головой.

Одним из ярких моментом стало занятие, на котором готовили «Зелье трезвого ума». Слизнорт, сияя от восторга, с глазами, горящими неподдельной гордостью, не мог сдержать похвалы в адрес Дарта Метью из Когтеврана. Этот юноша, с присущей его факультету изобретательностью, решил добавлять листья шалфея не разом, а по одному, тщательно следя за тем, как меняется цвет зелья. Профессор, едва не хлопая в ладоши, провозгласил, что такой новаторский подход заслуживает наград, и щедро отсыпал Когтеврану десять очков.

Однако не обходилось и без курьезов. Во время приготовления «Сиропа ясного взора» Грэхэм Монтегю добавил лишнюю каплю огуречного экстракта. Его зелье, вместо того чтобы приобрести нежный голубоватый оттенок, начало яростно пузыриться, окрашиваясь в ярко-зеленый цвет, точно болотная жижа. Слизнорт, чьё обоняние было столь же развито, как и у нюхлера, тут же замер на полпути к демонстрационному столу.

— О-о-о, мистер Монтегю, — протянул он, округлив глаза в преувеличенном ужасе, — если ваша цель — устроить из собственных ушей фонтан пены, то вы выбрали идеальную стратегию!

Класс засмеялся, а виновник, покраснев до кончиков ушей, под внимательным взглядом профессора, поспешно исправил ошибку.

В то время как Гермиона, Гарри и Джинни традиционно задавали высочайший стандарт, и Рон теперь демонстрировал сопоставимые результаты — его зелья больше не выделялись на фоне друзей. В этой интеллектуальной гонке гриффиндорцам достойно противостояли: скрупулезная Мария Алтынникова, изобретательная Арабель Лафарг и слаженный дуэт Бутов — Изольда и Уильям.

Именно у профессора Слизнорта зародилась здоровая конкуренция, распространившаяся и на другие предметы. Это соперничество не разделяло, а сплачивало студентов — и вскоре представители разных факультетов начали активно перенимать лучшие методы друг у друга.

Учебный год едва перешагнул октябрь, но уже стало ясно, что ни один урок не подарил студентам Хогвартса столько искреннего смеха и восторга, как тот, что провели профессор Стебель и Хагрид в Запретном лесу.

Накануне профессор Слизнорт, потирая руки, уговорил Хагрида помочь с пополнением запасов для своих занятий. Речь шла о редком зелье, которое требовало особых грибов — тех самых, что Хагрид недавно встретил в окрестностях Запретного леса.

И вот под наблюдением профессора Стебель и в сопровождении профессора Хагрида группа студентов вышла на небольшую поляну, скрытую где-то у начала Запретного леса. Студенты в ожидании выстроились неровным полукругом, то и дело переглядываясь, пока Хагрид, прищурив глаза, внимательно изучал поляну. Наконец его взгляд остановился на участке земли, сплошь усеянном странными грибами. Их упругие, блестящие шляпки, ловя каждый вздох ветра, подрагивали как живые. «Ну вот, красавцы мои, я же говорил, что найду вас», — совсем тихо сказал Хагрид, указывая на грибы.

Профессор Стебель, как всегда строгая, но с добродушным блеском в глазах, подняла руку, требуя полной тишины. Она объяснила, что эти грибы, известные как Прыгающие Поганки, собираются по просьбе профессора Слизнорта. «Они не ядовиты, — заверила она, — но пугливы до невозможности. Стоит чуть их потревожить, и всё — ускачут в чащу, словно стая перепуганных пикси. А догнать их — всё равно что пытаться поймать снитч без метлы».

Увы, как ни старались студенты ступать осторожно, каждый их шаг отдавался предательским хрустом сухих веток и опавших листьев. Джинни, пытаясь подавить кашель, всё же не сдержалась — и в тот же миг ближайшая Поганка, будто подброшенная невидимой рукой, взмыла в воздух на добрых четыре фута. Дин Томас, стоявший рядом, отшатнулся с таким изумлением, что чуть не сшиб Рона с ног, и целая стайка грибов, как по команде, бросилась наутёк. Они подпрыгивали в идеальном синхронном ритме, точно крошечные резиновые мячики, уворачиваясь от протянутых со всех сторон рук. Смех разносился над поляной, и большая часть урока прошла в весёлой, хоть и безнадёжной погоне за грибами: студенты спотыкались о корни, налетали друг на друга и хохотали до слёз, не замечая, как мало грибов на самом деле попадает в их корзины.

Однако Гермиона, верная себе, подготовилась заранее. Ещё перед уроком, перелистав в библиотеке потрёпанную книгу «Тысяча магических трав и грибов», она вычитала, что Прыгающие Поганки отличаются редкостным любопытством. Притаившись с Роном у корявого корня древнего дуба, они терпеливо ждали, пока грибы, поддавшись инстинкту, не подскакивали к ним достаточно близко. Тогда Рон с торжествующим видом набрасывал на них свой старый плащ.

Но самым неожиданным оказался метод, применённый Петром Бибилашвили, чьё имя большинство студентов до сих пор ещё выговаривало с трудом. С абсолютно невозмутимым видом он достал из кармана крошечный кусочек трюфеля и осторожно положил его на дно своей корзины. Запах, видимо, подействовал на Поганок как настоящий магический зов — одна за другой они начали запрыгивать в корзину, словно соревнуясь, кто окажется там первым. Даже Хагрид, глядя на это зрелище, не удержался и, почесав затылок, буркнул себе под нос что-то вроде: «Ну и ну, вот это фокус... Э-э-э, даже я бы до такого не додумался».

Собранный урожай — а его, к удивлению, всех, оказалось достаточно — отправили профессору Слизнорту. Ученикам пятого курса из этих грибов предстояло сварить Зелье Прыти — мощный эликсир, резко повышающий скорость реакции, но строжайше запрещённый на соревнованиях по квиддичу.

Запретный лес, полный древних тайн, вновь напомнил о себе студентам седьмого курса на уроках профессора Флитвика. Несколько занятий подряд он посвятил бытовым чарам, тем самым незаметным, но жизненно важным заклинаниям, которые способны спасти нерадивого волшебника в глухом лесу или безводной пустыне. Эти чары, как он утверждал, были способны не только утолить жажду из крохотной лужицы, но и вывести заплутавшего мага из любой незнакомой местности, будь то дебри Шотландии или неизведанные просторы далекого мира.

Профессор Флитвик, как всегда, возвышавшийся на своем импровизированном пьедестале из старых учебников, тонким голоском, похожим на звон крохотного серебряного колокольчика, объявил, что каждый уважающий себя волшебник-путешественник обязан уметь превращать обычную плоскую карту в рельефную. «Да не простую, а говорящую, с подвижными элементами, которые оживают под действием магии». — Объяснял он, и его маленькие ручки размахивали палочкой с такой энергией, что казалось, вот-вот он взлетит. Такая карта, по его словам, была не просто причудой, а настоящим сокровищем для тех, кто не проводит жизнь, сидя в уютной таверне Косого переулка, попивая сливочное пиво. «Круговое движение палочки, выполненное с должной точностью, в сочетании с невербальным заклинанием «Маппа Реалис» не раз спасало отважных магов в раскаленных песках Египта и на диких просторах Северной и Южной Америки», где даже трансгрессия порой оказывалась бессильна перед древними чарами, охраняющими забытые земли.

Для отработки этого непростого заклинания была выбрана местность, прилегающая к Хогвартсу: Черное озеро с его зеркальной гладью, Запретный лес, полный зловещих шорохов, Хогсмид, и сам замок, чьи шпили гордо возвышались над окрестностями. Учеников разделили на группы, поручив каждой из них воссоздать свой участок на карте с максимальной точностью.

Постепенно, под действием заклинаний, плоские географические карты начали преображаться: холмы и овраги, как живые, вырастали из пергамента; деревья, шелестя крохотными листьями, отбрасывали тени, которые удлинялись или укорачивались в зависимости от воображаемого времени суток, а над ними плыли белоснежные облака. Гарри, Рону, Гермионе и Джинни досталась часть Хогсмида, с его кривыми улочками и дымящими трубами «Трех метел». Другая группа, в которую вошли Дин Томас, Беатрис Мосс, Патрик Лонг и Джоан Граб, трудилась над оставшейся половиной деревни, то и дело споря о том, какого оттенка зелени заслуживает луг за «Кабаньей головой».

Две группы, работавшие над участками Запретного леса близ старого дуба кентавров, столкнулись с загадочной трудностью. Парсонс Белль, Окелло Опио и Ханку Тхая из одной группы, а также Кларк Кэнди, Одри Депп и Андрей Рысев из другой обнаружили, что их участки карты упрямо отказываются становиться рельефными. Сколько бы они ни махали палочками, сколько бы ни шептали «Маппа Реалис», пергамент оставался плоским, изредка подрагивая, как бы смеясь над их усилиями.

Профессор Флитвик, склонившись над этими злополучными участками, исследовал их с видом истинного мастера. Его палочка чертила в воздухе замысловатые узоры, но вместо холмов и деревьев из карты вырывались лишь аметистовые вспышки. С серьёзным видом, который редко появлялся на его обычно весёлом лице, он пояснил, что эти всполохи — явный знак тёмной магии, затаившейся в глубинах Запретного леса: даже в миниатюре лес строго хранил свои зловещие тайны.

Тем временем другая группа могла похвастаться настоящим успехом. Пуффендуйцы Герман Трасс и Энн Уилсон, объединив усилия с когтевранцами Мэтью Дартом и Джоан Граб, сумели отметить на своей карте движение гигантского кальмара в Черном озере. Сапфировыми огоньками, они оживили водную гладь, и теперь каждый мог видеть, как невидимый обитатель озера лениво пересекает его глубины.

К концу октября величественная рельефная карта Хогвартса и его окрестностей была завершена и выставлена в холле перед входом в Большой зал. Она сияла магическим светом, притягивая внимание учеников всех факультетов. Малыши с первого курса толпились вокруг, разглядывая миниатюрные шпили замка, узкие витражные окна, крошечные бойницы и массивную дубовую дверь, украшенную железными скобами. Ребята с любопытством переводили взор с тёмных дебрей Запретного леса на уютные домики Хогсмида, где из труб вился дымок, а в освещённых витринах «Трёх метел» и «Сладкого королевства» мелькали силуэты.

Завидев Хагрида, самые отважные ученики тут же начинали просить его указать опасные уголки леса, на что профессор только хмыкал, да почесывал густую бороду.

По воскресеньям, едва заканчивалась тренировка по квиддичу, четвёрка друзей — Гарри, Рон, Гермиона и Джинни — тут же исчезала с поля, и словно заговорщики, проскальзывали за пределы Хогвартса. Вместе с профессором Феллом, они трансгрессировали в Дартмут — пустынную, продуваемую ветрами равнину, где не было ни единой пары любопытных глаз, чтобы подсмотреть их тайные занятия. Здесь, среди вересковых полей, под низким, хмурым небом, профессор Фелл продолжал обучать их искусству свободного полёта. Он показывал, как, управляя потоками ветра, можно выписывать в воздухе фигуры, которые магы, называли «высшим пилотажем». К четвертому уроку все четверо так уверенно владели этим мастерством, что могли, не моргнув глазом, выполнить любую, даже самую замысловатую фигуру.

Гермиона, всю жизнь с подозрением относившаяся к мётлам, неожиданно для всех увлеклась полётами. Её мантия трепетала на ветру, точно крылья, а сосредоточенное лицо озарялось детской радостью, едва она взмывала в небо. Остановить её можно было разве что заклинанием «Арресто Моментум», а чтобы приземлить, требовался «Осталбиней», — до того она упоена была новой свободой. А Рон, зависая в воздухе воображал себя дирижёром: по его сигналу Гарри и Джинни синхронно выписывали в небе такие виражи, от которых у любого зрителя закружилась бы голова.

Измотанные утренней тренировкой по квиддичу, а днём — свободным полётом в Дартмуте, друзья вместе с профессором Феллом возвращались в Хогсмид, чтобы завершить день в тёплой, пропитанной запахом сливочного пива атмосфере «Трёх Мётел». Мадам Розмерта, привыкшая к воскресным визитам этой весёлой компании, заранее занимала для них стол, припасая любимые блюда каждого. Подавались тут и тыквенные пирожки для Гарри, и пудинг с патокой для Рона, и даже изысканный травяной чай с мёдом для Гермионы, который она неизменно заказывала, чтобы «согреться после полётов». Профессор Фелл, посмеиваясь, строил планы на следующие занятия, а друзья, хоть и усталые, с горящими глазами обсуждали, какие фигуры попробуют исполнить в следующий раз.

Поздно вечером они возвращались в Хогвартс, но усталость не мешала ещё одной важной традиции воскресного дня — визиту к Хагриду. Попрощавшись с профессором Феллом на развилке тропинки, что вела к замку, друзья сворачивали к хижине лесничего. А однажды, когда Фелл с присущей ему деликатностью намекнул, что не прочь составить им компанию, друзья, не раздумывая, заверили его, что и они, и Хагрид будут только рады. В тот вечер Хагрид, не привыкший к таким важным гостям, растерялся настолько, что извлёк из какого-то пыльного угла прошлогодний пирог, непонятно как уцелевший за всё это время. Пирог, конечно, больше напоминал кирпич, чем еду, но никто не посмел сказать об этом вслух. Верный пёс Клык, не зная, как относиться к незнакомцу, весь вечер просидел у ног хозяина, уложив огромную морду ему на колени и время от времени подозрительно поглядывая на профессора.

В тёплом, слегка душном воздухе хижины, пропитанном запахом сушёных трав и сырого дерева, друзья делились впечатлениями о занятиях, жаловались на нехватку времени и горы домашних заданий, но тут же признавались, что этот учебный год не сравнить с прежними — столько нового и удивительного они узнавали. Хагрид, как всегда, слушал с широкой улыбкой, а потом начинал свои нескончаемые рассказы. То он вспоминал недавнюю встречу с кентаврами, которые снова затянули старую песнь о Марсе и грядущих переменах, то переносился в свой первый день работы в Хогвартсе, когда сам был немногим старше Гарри. Его истории неизменно сопровождались громкими восклицаниями вроде: «А вот этого вы точно не знали!» или смущённым бормотанием: «Ой, кажись, мне не следовало этого говорить...»

Но самым волнующим моментом вечера всегда было прощание. Уже на пороге, когда друзья, позёвывая, лениво кутались в мантии и собирались уходить, Хагрид как бы невзначай ронял какую-нибудь загадочную фразу. Однажды, задумчиво почесывая бороду, пробормотал: «Кстати, видал я намедни странные следы у озера, что-то большое, видать, по ночам из воды вылезает». И тут же, будто ничего и не говорил, желал спокойной ночи, закрывая за ними дверь с таким видом, словно и не подозревал, какой переполох вызвал. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни, шагая по тёмной тропинке к Хогвартсу, то и дело оглядывались, напряжённо вглядываясь в тени, ожидая, что это «что-то большое» вот-вот появится из-за ближайшего куста.

В третью субботу октября воздух Хогвартса дышал предвкушением первой долгожданной игры сезона в квиддич. «Гриффиндор против Пуффендуя!» — звучало повсюду. Команды готовились сразиться на поле, и школа буквально бурлила от возбуждения. Стадион, возвышавшийся над пологими холмами у Запретного леса, напоминал разбуженного великана: его деревянные трибуны, выкрашенные в яркие цвета факультетов, дрожали от топота сотен ног. Золотые и алые флаги Гриффиндора развевались на ветру, соревнуясь с солнечно-жёлтыми и чёрными знамёнами Пуффендуя, а вымпелы со львами и барсуками яростно трепетали готовые немедленно броситься в бой.

Утро выдалось прохладным и ясным. Солнце, ещё не добравшееся до зенита, отбрасывало длинные тени от высоких башен стадиона. Ветерок бодрил, пощипывая щёки, небо сияло кристальной чистотой, а студенты, теснившиеся на трибунах, кутались в тёплые мантии с эмблемами своих факультетов. Гриффиндорцы, размахивая алыми шарфами, ревели и топали ногами так, что трибуны, казалось, вот-вот рухнут. Многие из них разрисовали себе лица золотыми и красными полосами, а один первокурсник даже нацепил на голову некое подобие львиной гривы, сделанной из крашеной шерсти. Пуффендуйцы не оставались в долгу: их жёлтые мантии сверкали на солнце, а болельщики потрясали огромными деревянными ложками, стуча, с оглушительным треском, ими друг о друга. Воздух наполняли пронзительные звуки дудок и дробь раскрашенных барабанов. Какой-то особенно бойкий болельщик в первом ряду притащил самодельный рог, из которого доносился звук, подозрительно похожий на мычание коровы.

На фоне этого оглушительного звона, крика и смеха выделялись голоса двух комментаторов, впервые занявших свои места у волшебного микрофона. Это были Андрей Рысев и Пётр Бибилашвили, их шутки уже раскатывались по трибунам, заставляя студентов давиться от смеха.

— Итак, Пётр, как думаешь, у кого сегодня больше шансов? — спрашивал Андрей. — У львов или у этих милых барсучков, которые таскают с собой громадные ложки вместо мётел?

— Ну, Андрей, — ответил Пётр, — если судить по костюмам, то план Пуффендуя очевиден. Видишь того парня в мантии, который напоминает пухлую подушку? Их тактика ясна: сначала — эстетический шок, потом — пока все в ступоре — захват снитча. Хотя... — он оглядел трибуны, — с такими корзинами для пикника, я не видел болельщиков квиддича. Может, они просто не туда попали.

— Смотри, сейчас начнут бутерброды доставать! — воскликнул Андрей. — Да они вообще пришли не игру смотреть, а гриффиндорцев дразнить! Видишь, специально размахивают колбасой! Это чтобы у команды Гриффиндора слюнки потекли, и концентрация сбилась!

Трибуны сотряслись от хохота, глядя на то, как несколько пуффендуйцев с аппетитом начали уплетать сэндвичи с ростбифом. Профессор МакГонагалл, сидевшая неподалёку, бросила на комментаторов суровый взгляд.

— Мистер Рысев, мистер Бибилашвили, — прервала она их, — Напоминаю, что микрофон предназначен для комментария игры, а не для обсуждения модных предпочтений студентов и ваших сомнительных комедийных способностей.

— Конечно, профессор! — хором ответили оба, и тут же Андрей, не удержавшись, изобразил перед микрофоном немое признание в любви трибунам, вызвав новую волну смеха и несколько восторженных свистков.

— Как думаешь, чем Редфорд будет мотивировать свою команду? — лукаво прищурившись, спросил Пётр. — Может, пообещает своим игрокам бесплатную подписку на «Омут новостей»?

— Ну, перед тем как поднять свое бренное тело к комментаторской кабине, — заявил Андрей, — я застукал капитанов у раздевалок. На мой вопрос, что они ждут от игры, Гарри воодушевлённо начал говорить про «красивую игру обеих команд», «слаженную работу» … Хотя, — Андрей снисходительно усмехнулся, — мне показалось, он сам не особо верил в эти красивые слова — у него, как мне почудилось, на мантии ещё не высохли несколько пятен от сливочного пива со вчерашней вечеринки.

— Кла-ассика! — закатив глаза, с наслаждением протянул Пётр. — А Мэй?

— А Мэй... — сделав драматичную паузу, продолжил Андрей, — Мэй заявил, что они тут не для «показательных выступлений с воздушными шариками». И знаешь что? Его команда смотрела на гриффиндорцев так, словно это не соперники, а основное блюдо на банкете.

— Видел, как Кевин Уитби за завтраком вилку точил? — подхватил Пётр. — Не зря их фанаты с деревянными ложками расселись, как на пиршество собрались. Интересно, они снитч ловить собираются или жаркое из гриффиндорского капитана подавать?

Трибуны взрывались смехом, рёвом, свистом и треском — кто-то особенно рьяно колотил по тарелке огромной ложкой.

— Ну что ж, — философски вздохнул Пётр, — либо кто-то сегодня поймает снитч, либо мы увидим первое в истории квиддича поедание соперника. В любом случае игра будет зрелищной!

Тем временем в раздевалке Гриффиндора царила атмосфера тихой решимости. Гарри собрал команду для последних напутствий перед выходом на поле.

— Слушайте, — начал он. — Мы сильны как никогда. У нас есть скорость и дух! Джинни, Ричи — ваши броски пробьют любую защиту. Рон, — он кивнул другу, — ты справишься с любым ударом. Дин, Джимми — не дайте бладжерам шанса вредить охотникам.

Затем, обращаясь к Деннису, и положив ему руку на плечо, Гарри ободряюще добавил:

— Играй спокойно. Ты всё лето тренировался с Оливером — это многое значит. Он вложил в тебя своё мастерство. — Гарри улыбнулся. — Он будет гордиться тобой. И я тоже. Делай то, чему научился, и не думай о трибунах. Мы с тобой, понял?

Деннис кивнул, и его плечи немного расслабились. Гарри дружески хлопнул его по спине и, повернувшись к команде, сказал:

— Ну что, готовы?.. Тогда вперёд!

Наконец, под оглушительный рёв трибун, команды вышли на поле. Андрей и Пётр замолкли. Мадам Трюк, в своей строгой мантии и с неизменным свистком в руках, стояла в центре поля. Перед ней выстроились игроки, держа наготове свои мётлы. Гарри и Мэй сошлись в центре поля и обменялись рукопожатием.

— Напоминаю всем, — громко сказала мадам Трюк, — я хочу честной игры. Никаких фолов, никаких грязных трюков. Пусть победит сильнейший.

Окинув команды пронзительным, не терпящим возражений взглядом мадам Трюк, с её неизменной суровостью, медленно обвела глазами позиции каждого игрока. Убедившись, что всё в порядке, она коротко кивнула и взмахнула рукой. По её сигналу четырнадцать мётел одновременно оторвавшись от земли, с тонким свистом рассекаемого воздуха, подняли игроков ввысь. За ними, из потёртого деревянного ящика, плавно взмыли игровые мячи: красный квоффл устремился вверх, а два чёрных бладжера, угрожающе гудя, закружились в поисках своих первых жертв. Золотистый снитч мелькнул на мгновение и тут же скрылся из виду.

Трибуны Хогвартса взорвались оглушительным рёвом, в котором смешались восторженные крики, топот ног и обрывки факультетских гимнов. Гриффиндорцы энергично размахивали алыми флагами, слизеринцы скандировали свои традиционные речёвки, а представители Пуффендуя и Когтеврана добавляли к общему гулу одобрительные возгласы. Мадам Трюк, не обращая внимания на этот хаос, поднесла к губам, отполированный временем свисток, и его резкий звук чётко обозначил начало игры.

— Итак, матч начался! Уилсон Энн и Оуэн Колдуэлл сразу же устремились в атаку на кольца Гриффиндора! — перекрывая гул болельщиков, быстро начал свой комментарий Пётр.

— Смотри, по правому флангу набирая скорость, несётся Ричи Кут! Кевин Уитби пытается его остановить, но… Кут обходит его одним изящным манёвром и перехватывает Оуэна! Просто загляденье! Квоффл у Гриффиндора… — едва сдерживая восторг прокричал Андрей.

— Может, Кевину стоило взять с собой не биту, а вилку для манёвра? — ехидно заметил Пётр.

— Ох, бладжер!.. Он всё-таки настигает Ричи… но в последний миг тот успевает передать квоффл Джинни! — соскочив с места воскликнул Андрей.

— Джинни, вперёд! Давай! Давай! — закричал Пётр.

— Эй, приятель, у нас нет любимчиков, забыл?

— Десять очков у Гриффиндора! — подытожил Пётр, когда красный мяч пронесся сквозь кольцо, и болельщики взорвались аплодисментами.

Пока Андрей и Пётр перебрасывались шутками у комментаторского микрофона, Гарри носился высоко над полем. Его глаза скользили по небу, выискивая едва уловимый в солнечном свете, знакомый блеск крылышек. Холодный и резкий ветер, трепал непослушные волосы, забирался под мантию, но Гарри продолжал методично патрулировать высоту.

На противоположной стороне поля в воздухе скользила Лаура Мэдли, невесомая как тень, ловец Пуффендуя. Лёгкая, как пёрышко, и стремительная, как молния, она, казалась, сама была частью ветра. Краем глаза, оценивая её позицию, Гарри одновременно следил за бладжером, рыщущего где-то неподалёку. Он на мгновение задумался, не заметила ли Лаура чего-то, что ускользнуло от его внимания, но тут же вынужден был резко нырнуть в сторону — совсем рядом пролетел бладжер, оставив после себя угрожающий гул.

Трибуны, оглушаемые восторженными криками болельщиков, преподаватели, неотрывно следившие за игрой, и даже его собственная команда, сражавшаяся за квоффл где-то внизу — всё это превратилось в фоновый шум. Для Гарри существовали лишь поле, раскинувшееся под ним, соперница, чья тень мелькала на краю зрения, и снитч, который мог проявиться в любую секунду, решив судьбу матча.

— Признаться, я даже не представляю, что бы делал Пуффендуй без своего капитана — Мэя Редфорда, — донесся до Гарри голос Петра. В его тоне угадывалась лёгкая ирония. — Это же настоящий мозговой центр команды, её серое вещество, если хотите! С какой точностью он выстраивает эти кинжальные прорывы своих охотников!

— Да уж, через него проходят все нити атак Пуффендуя, — подхватил Андрей, глядя на то, как Мэй долго не решался отдать квоффл кому-то из своих охотников, чтобы начать атаку. — Сколько он ещё будет думать, кому доверить мяч, чтобы тот, словно потерянная сова, не пролетел мимо ворот Уизли!

— А, Рон, сегодня скучает, — с притворным сочувствием заметил Пётр. — Может, пока Мэй думает, играть или не играть, попросим нашего скучающего вратаря исполнить «Рональд Уизли — наш король»? Говорят, два года назад это был главный хит Хогвартса!

— Хит на все времена, Пётр, на все времена! — фальшиво всхлипнув, воскликнул Андрей.

И болельщики Гриффиндора, подхватив шутку, дружно запели старую песенку:

Рональд Уизли — наш король,

Рональд Уизли — наш герой,

Перед кольцами стеной

Так всегда и стой...

Квоффла Рональд не пропустит

И победу не упустит,

Вратарём наш Рон родился,

Гриффиндору пригодился.

— Так, наконец-то решение! Навесной бросок от Мэя, и квоффл у Элеоноры Брэнстоун! Какая скорость, просто дух захватывает! — язвительно воскликнул Пётр, видя, как Элеонора неспешно набирала скорость.

— Верно, Петр, со старта она не стремительна, но уж если разгонится — летит быстрее «Хогвартс-экспресса»! — парировал Андрей.

— Знаешь, мне порой кажется, что квиддичное поле для неё тесновато!

— Мистер Рысев, мистер Бибилашвили, — сделала замечание МакГонагал, заставив комментаторов на мгновение умолкнуть. — Комментируйте игру. Свои оценки игроков приберегите для приватных бесед.

— Профессор, мы строжайше придерживаемся хода матча! — бодро отрапортовал ей Пётр.

Гарри, увлечённый перепалкой комментаторов, невольно улыбнулся. Эта беззаботная болтовня напомнила ему Фреда и Джорджа, с их неисчерпаемым запасом шуток и умением превращать любое событие в представление. Он на мгновение забыл о снитче, всецело предавшись воспоминаниям... как вдруг заметил, как Лаура резко рванула вверх. Её лицо напряглось, а взор был прикован к чему-то крохотному, трепетавшему в воздухе. Это был снитч! Расстояние до него было почти одинаковым, но Лаура успела разогнать свою метлу и была так опасно близко к нему!

Не раздумывая, Гарри впился в рукоять «Молнии» и пригнулся к метле так, что слился с ней воедино. Метла откликнулась мгновенно, и вот, рассекая воздух, он несся за снитчем. Ветер свистел в ушах. «Молния» всё же была быстрее — её мощь не знала себе равных. Рванув вперёд, обогнав Лауру, Гарри выбросил руку — пальцы коснулись холодной поверхности золотого крылатого шарика и… сжали его в кулаке.

Трибуны Гриффиндора взорвались ликующими криками. Болельщики вскакивали с мест, трубили в дудки и размахивали флагами с золотым львом. А на противоположных скамьях Пуффендуя царила совсем иная атмосфера — одни болельщики бессильно опускались на сиденья, другие свистели в знак протеста, третьи стояли в гнетущем молчании, не скрывая разочарования.

Игроки медленно приземлились на поле. Гриффиндорцы, сияя от восторга, бросались в объятия друг другу, громко хлопая по спинам. Пуффендуйцы, сохраняя спортивное достоинство, пожали руки победителям, но их опущенные головы и медленная походка красноречиво говорили об унынии, с которым они брели к раздевалкам.

— Последняя атака Пуффендуя захлебнулась! Гарри поймал снитч — игра окончена! — объявил Пётр.

— Победа Гриффиндора со счётом 210:10! — провозгласил Андрей. — Сегодня золотые львы показали великолепную игру, но турнир только начинается! Главные сражения ещё впереди, и Пуффендуй обязательно вернётся в игру с новыми силами!

— А мы прощаемся с вами. У микрофонов были Андрей Рысев…

— …и Пётр Бибилашвили!

— До встречи на следующем матче! — хором завершили они, и трибуны ещё раз взорвались аплодисментами.