Вечное сияние чистого чувства (гет)

— Ты пьян!

— А ты прекрасна! Завтра я буду трезвым, а ты по-прежнему будешь прекрасна!

Изабель и Мэттью. «Мечтатели»

* * *

Пейте до дна, и процесс совращения не покажется противным.

Клементина. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Когда Люциус проснулся, за окном было еще темно. В последние дни это стало привычным.

Хотя «проснулся» — не совсем то слово, ведь он не был уверен, что вообще сумел заснуть. Бессонница продолжалась уже много дней, которые постепенно складывались в недели и месяцы. Проблемы со сном начались еще в Азкабане — вот уж где по-настоящему сложно забыться и отправиться в объятия Морфея. Там, закрывая глаза, узник рискует никогда больше их не открыть.

Казалось бы, сейчас, находясь в родовом поместье, лежа в мягкой кровати в своей спальне, Люциус не должен испытывать неудобств, и сон вполне мог бы унести его в заветный мир грез... но нет. Видимо, слишком долгое пребывание в столь мрачном месте, за решеткой и в полном одиночестве не могло пройти для него бесследно. Как, впрочем, и для других волшебников, которым удалось оттуда выбраться. Азкабан оставлял свой след на каждом, кому доводилось там побывать.

Люциус поднялся с кровати, не желая в очередной раз изводить себя безуспешными попытками задремать хотя бы ненадолго. Неудачный опыт показывал, что подобные попытки не только не помогают, но и выматывают сильнее самого тяжелого физического труда. Он накинул халат и спустился в библиотеку — чтение всегда отвлекало его от непрошеных дум. Наугад взяв книгу с ближайшей полки, Люциус устроился на диване и принялся перелистывать страницы.

Но отвлечься оказалось далеко не так просто. Тяжелые мысли, словно назойливые мухи, не давали забыть о своем существовании. Казалось, Люциус видит, как они мельтешат перед глазами, слышит их надоедливое жужжание. Жаль, что это мысли, а не мухи, и нельзя с легкостью отогнать их прочь простым взмахом руки. И все же он старался не обращать на них внимания, делал вид, что их нет вовсе, и ничто не мешает ему читать в эту бессонную ночь. Глаза бегали по строчкам, ловили каждую букву в отдельности, каждое слово, даже словосочетания мелькали в голове, но общий смысл текста ускользал, прячась за пеленой ненавистных мыслей-мух. Что вообще он читает? Да и важно ли это? Взглянув на обложку, Люциус определил, что в руках у него третий том энциклопедии по зельеварению. Честно сказать, не самое занимательное чтиво, но вряд ли смена книги могла исправить ситуацию.

...лирный корень, белладонна, аконит, сушеные головки заунывников, шкура бумсланга... — мелькали перед глазами несвязные слова и предложения. Рецепты зелий, тонкости их приготовления, возможные побочные эффекты... Когда-то Люциус по праву считался чуть ли не мастером по зельям, знал больше сотни рецептов наизусть и мог с легкостью приготовить любой отвар. Правда, это было давно, ещё в молодости. Началось его увлечение зельеварением в Хогвартсе, и профессор Слагхорн сделал тогда все возможное, чтобы поддержать интерес к зельям столь «перспективного молодого человека». И, надо сказать, Слагхорн старался не впустую: все годы обучения зельеварение было одним из любимейших предметов Люциуса. Правда, после окончания школы этот интерес немного ослаб — тогда юный лорд Малфой с головой окунулся в светскую жизнь, не желая тратить время еще и на то, чем занимался на уроках долгие семь лет.

Однако позже это увлечение обрело вторую жизнь — благодаря близкому общению Люциуса со Снейпом. Северус был не очень разговорчив, и найти к нему подход оказалось нелегко. Он, казалось, сознательно оградил себя высоким забором, прячась за ним от остальных Пожирателей, будто не хотел иметь с ними ничего общего. Но Люциус никогда не сдавался без боя и вскоре обнаружил, что на одну тему Северус мог говорить часами, и темой этой были зелья. Так, за частыми беседами с другом, Люциус вспоминал школьные годы и свою отчасти угасшую страсть к зельеварению. Ведь нельзя полностью забыть то, что когда-то так увлекало... В связи с этим библиотека Малфоев пополнилась множеством различных пособий, учебников и энциклопедий. И еще относительно недавно, года три назад, Люциус не только любил коротать вечера за чтением мудреной книги о тонкостях зельеварения, но и был не прочь провести пару-тройку часов, стоя у котла и помешивая какое-нибудь замысловатое варево.

Сейчас же его сознание настолько придавлено грузом то ли пережитого, то ли происходящего, что он даже не в состоянии сконцентрироваться и прочесть хотя бы один драклов абзац! Что уж говорить о самом зельеварении... Если он вдруг решит спуститься в лабораторию, то взорвет котел, а в придачу и себя покалечит. А ведь лекарство ему сейчас совсем бы не помешало — в запасах осталась всего пара склянок Зелья для сна без сновидений, а без него был риск и вовсе лишиться рассудка. Только при помощи этого снадобья Люциус продержался последнюю неделю: напиток давал ему возможность поспать хоть пару часов в сутки. Конечно, вряд ли подобное можно назвать нормальным режимом, но все же это лучше полного отсутствия сна. А именно такая участь ожидает Люциуса, если он не сумеет справиться с недугом своими силами... Разве что... Разве что обратиться к Гермионе.

Да, очевидно, он не сумеет обойтись без ее помощи. Однако бессонница была отнюдь не первостепенной причиной, по которой Люциус так желал увидеть Гермиону. Более того, о зельях он даже не задумывался еще пару минут назад, если только где-то глубоко в подсознании... Но как докопаться до подсознания, когда и элементарные, плавающие на поверхности мысли так сложно поймать на удочку разума? Непросто было уловить каждую мысль в отдельности, но общий смысл потока сознания читался почти без труда: «Джин». Ему нужна Джин, она необходима ему так же, как живительная влага высыхающей почве. Без нее он рассыплется на кусочки. Даже если на Джин надета маска некой Гермионы Грейнджер — пускай! Лишь бы она была рядом.

Поняв, что мысли в который раз идут по кругу, и каждый шаг этой круговерти отмечен именем Джин Браун (или все-таки Гермионы Грейнджер?), Люциус сдался. Он отложил в сторону бесполезную книгу, дошел до кабинета и отыскал там флакончик с Зельем для сна без сновидений. Не обнаружив в себе сил для того, чтобы дойти до спальни, он устроился прямо тут, на кушетке. Лег, сделал пару глотков волшебного снадобья, и его наконец-то настиг долгожданный сон. Тяжелый, туманный, не приносящий необходимой бодрости, но все-таки это был сон.

* * *

Люциус открыл глаза лишь спустя несколько часов, когда услышал едва доносящийся до него шум из гостиной. Пару минут спустя, прислушавшись, различил шаги — кто-то уверенно шел по направлению к кабинету, где он и находился. Люциус спешно принял сидячее положение и, взяв с письменного стола исписанный его же почерком пергамент, принялся читать. После непродолжительного сна мысли немного прояснились, и сейчас он без труда понял, что в руках у него бумага из Гринготтса двухлетней давности.

— Мистер Малфой?

Услышав оклик, Люциус оторвался от бессмысленного чтения. Конечно, голос принадлежал Гермионе Грейнджер, которая беспардонно вошла без предварительного стука и стояла сейчас посреди его кабинета, смотря на него с нескрываемым волнением. Беспокоится о нем? Неужели?

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Вполне, — скорее прохрипел, чем проговорил Люциус. Долгое молчание дало о себе знать.

— Вы выглядите... не вполне здоровым, — с каким-то непонятным вызовом заметила Гермиона.

С каких пор эта девчонка считает возможным делать ему столь неуместные замечания о внешности? Пусть сколько угодно болтает о его деятельности и законопослушности, имеет на это полное право. Но, Мерлин, она еще осуждает его за непрезентабельный вид?.. Или?..

— Может, вам нужна медицинская помощь? — продолжила тем временем Гермиона.

...Или она просто переживает?

— Не стоит беспокойства, — уже пришедшим в норму голосом отозвался Люциус. — Вы ведь не для этого сюда пришли, верно?

Сейчас ему, как никогда раньше, тяжело было сдерживать эмоции. Они всеми силами пытались вырваться из воображаемого сейфа, где Люциус их запер. Нельзя забывать о том, что перед ним стоит всего-навсего Гермиона Грейнджер, грязнокровка, подруга Поттера. А никак не Джин, которую он, вопреки здравому смыслу, видел перед собой. Как же сложно, черт возьми!

— Верно, — кивнула Гермиона, нервным движением заправив выбившуюся прядку волос за ухо, и уточнила: — Точнее, не только для этого. Нам нужно поговорить.

— Я помню. Присаживайтесь, мисс Грейнджер. Можете чувствовать себя здесь... как... дома, — Люциус едва сумел закончить предложение, вспомнив, как когда-то давно Малфой-мэнор в действительности стал домом для одной девушки. И Гермиона Грейнджер, которая сидела сейчас на кушетке в паре футов от него и теребила манжет своей клетчатой рубашки, была почти ею — той самой девушкой. Или даже без «почти».

— Нам нужно срочно провести ритуал отмены, — уверенно начала Гермиона, рванув с места в карьер. И Люциус понял, почему она так нервничала, ерзала, почему так прицепилась к краю рукава рубашки — ведь за ним, на запястье, скрывался знак руны. Он мог бы догадаться о ее мыслях и раньше, если бы в его собственном сознании не творился такой раздрай. — Нужно отменить тот обряд... который... который мы проводили, — непонятно зачем уточнила она.

— Даже так? — Люциус не сумел сдержать ухмылку. Он отложил в сторону пергамент, показывая тем самым, что настроен на серьезный разговор. — Срочно?

В нем сейчас боролись два человека. Первый — Люциус Малфой, получающий удовольствие от издевок над Гермионой, любящий ставить ее в неловкое положение. Второй — Люциус, испытывающий боль из-за того, что девушка, которую он любил — или любит до сих пор? — говорит сейчас столь неприятные вещи. Разумеется, умом он понимал, что перед ним стоит не Джин, что Гермиона Грейнджер должна мечтать о разрыве этой ненормальной помолвки, состоявшейся еще до дня ее рождения. С чего бы ей желать иного?

— Думаю, нет смысла тянуть с этим, — резонно заметила Гермиона, чем, сама того не зная, подтвердила мысли Люциуса.

— Что ж, не смею вам перечить, мисс Грейнджер, — он пожал плечами.

— Так вы поможете... мне? — видимо, почуяв подвох, Гермиона вновь начала нервничать. Она закусила губу и, не моргая, глядела на Люциуса в ожидании ответа.

— Помог бы, будь это в моих силах, — пристально взглянув на обескураженную девушку, сказал он. — Но, боюсь, вряд ли я смогу сделать хоть что-то, что поможет вам в вашем деле.

Казалось важным отметить, что это именно ей, Гермионе, так не терпится разорвать с ним всякие связи. Будто для него общение с этой вздорной, чересчур амбициозной девчонкой было чем-то приятным. Или так оно и было? Люциус не мог понять. Но он совершенно точно не хотел, чтобы она исчезла из его жизни. Исчезла снова.

— Во-первых, мистер Малфой, это не только мое дело, — начала Гермиона. Щеки ее раскраснелись, в глазах появился живой блеск, негодование... Что ж, уж лучше злость, чем та скованность, которая сдерживала ее до этого. — Во-вторых, мне необходима книга с описанием ритуала. Надеюсь, все-таки в ваших силах предоставить мне ее! — гневно закончила она, словно бросая ему вызов.

— Не хочется вас расстраивать, но это не в моих силах, — отозвался Люциус без тени сожаления в голосе.

— А в чьих же? — она уже и не пыталась скрыть свою ярость. Это было довольно забавно — по крайней мере, так казалось Люциусу.

— Не могу знать, — он развел руками.

Гермиона глубоко вздохнула, по всей видимости, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Люциуса порадовало, что не один он вынужден скрывать то, что творится в душе. Раз уж он так старательно маскируется, то пусть и девчонка приложит усилия. Она ведь служащая Министерства, вряд ли принципы позволяют ей так запросто кричать на кого бы то ни было при исполнении должностных обязанностей.

— Так где эта книга? — ровным голосом произнесла Гермиона и мгновением позже выкрикнула, не сдержавшись: — Она же была у вас!

— Была. Но я ее сжег, — честно признался Люциус. Он поначалу и не думал рассказывать ей об этом, но, Мерлин, было чертовски любопытно наблюдать за ее реакцией. Этот праведный гнев... Право, только гриффиндорцы могут быть такими...

— Сожгли?! — предсказуемо возмутилась она, не дав Люциусу своим восклицанием даже закончить мысль. — Как? Зачем?!.. Когда?!

— Довольно давно, по личным причинам, — едва заметно ухмыльнувшись, спокойно ответил он.

Гермиона лишь молча хлопала ресницами, по всей видимости, обдумывая услышанное. Хотя внутри нее, вероятно, скрывался целый ураган эмоций, пока что она умудрялась сдерживать его.

— Это был единственный экземпляр? — спросила она.

— Единственный, — подтвердил Люциус, прекрасно осознавая, что одним лишь словом разрушает ее последнюю надежду.

— И вы не удосужились сделать копию? — Было непонятно, что ее больше возмущает: то, что он сделал их «проблему» неразрешимой, или же то, что так варварски обошелся со столь редкой книгой...

— Не счел нужным, — просто сказал он.

— И что теперь делать? — не скрывая растерянности, спросила она в пустоту, вряд ли ожидая услышать подробный план действий.

— Не имею ни малейшего понятия, — зачем-то ответил Люциус.

Повисла тишина. Тяжелая, почти осязаемая. Люциус размышлял о своем нынешнем положении, о том, какое место в его жизни теперь занимает Гермиона Грейнджер. Ведь для них обоих очевидно, что она не просто наблюдатель из Министерства, а нечто гораздо большее. Они это осознавали, но упорно старались делать вид, что все не так, что все куда проще, чем есть на самом деле. Но оба знали еще и то, что долго так продолжаться не может. Рано или поздно все должно как-то разрешиться, и чем весь этот абсурд закончится — катастрофой или же чем-то иным? — зависит только от них. От того, до чего они в конце концов додумаются.

— Вы позволите мне пользоваться вашей библиотекой? — спросила Гермиона, наконец прервав затянувшееся молчание. Своим голосом она разорвала плотную пелену тишины, которая уже грозила накрыть их полностью, не оставив возможности вырваться на свободу.

— Безусловно, — невольно вынырнув из размышлений, ответил Люциус.

Признаться, ему был не до конца ясен итог размышлений Гермионы, но он не стал задавать вопросы. Зачем ей его книги? Ведь есть же Министерское хранилище, а оно по объему ничуть не уступает его библиотеке. Разве что содержимое отличается разительно, но вряд ли Гермионе нужны какие-то запрещенные фолианты. Да и из его коллекции книг все мало-мальски опасные экземпляры, скорее всего, извлекли сразу после войны. Так есть ли у Гермионы какой-то конкретный план, или же она попросту схватилась за тоненькую ниточку, которая вряд ли способна вытянуть ее из болота, но все же дарит мизерную надежду на спасение?

Определенно, Люциус не мог понять ее логику, более того, не знал даже, какая из двух версий для него более предпочтительна. Опять сказывалось отсутствие нормального сна...

— Мне нужна ваша помощь, — вдруг сказал он.

— В чем? — не показав удивления, спросила Гермиона.

— Мне необходимы зелья, — сказал Люциус, а про себя добавил: «А еще нормальный сон, прежнее положение в обществе... и ты. Наверное, все-таки ты».

— Надеюсь, вам нужен не Напиток живой смерти? — усмехнулась она, даже не подозревая о его скрытых мыслях и чувствах. Что ж, тем лучше для нее.

— Нет, — Люциус не оценил ее иронию и сказал, не вдаваясь в подробности: — Мне нужно Зелье для сна без сновидений.

— Хорошо. Я захвачу его, когда приду в следующий раз, — пообещала она.

— Благодарю, — кивнул Люциус.

— Не стоит, — сказав это, Гермиона встала с кушетки и, пожалуй, чересчур поспешно направилась к двери, на ходу произнеся: — До встречи на следующей неделе, мистер Малфой.

Люциус не стал ничего отвечать, ведь она уже скрылась за дверью. А через какую-то минуту он услышал шум от камина — Гермиона уже переместилась в неизвестном ему направлении. Оставалось только ждать, а это было куда сложнее, чем хотелось бы.

* * *

Люциус прошел в библиотеку, где в течение последнего месяца Гермиона проводила довольно много времени. Она перемещалась в мэнор по каминной сети и, часто даже не удосуживаясь поздороваться с хозяином поместья, направлялась прямиком в библиотеку, где сидела за книгами до позднего вечера, с завидным упорством пытаясь найти что-то явно не существующее. Ведь они оба понимали, что та книга, содержавшая необходимый ритуал, была единственной в своем роде, древний рукописный экземпляр — почти семейная реликвия. И Люциус ее сжег. Так что же пыталась отыскать на книжных полках эта упрямая девчонка?.. Одному Мерлину известно.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — Люциус решил начать разговор. Это было не в порядке вещей, ведь все их беседы за прошедший месяц можно пересчитать по пальцам одной руки. Гермиона явно избегала встреч с ним, хоть и наведывалась в поместье едва ли не каждый день.

— Добрый вечер, — не отрываясь от чтения какой-то небольшой книжки, пробормотала она. Но Люциус не собирался так быстро сдаваться, хотелось во что бы то ни стало поговорить с ней — все равно о чем! В общем-то, ему было необходимо поговорить хоть с кем-то, поскольку в последнее время все его «общение» ограничивалось множеством внутренних монологов, а иногда и диалогов. Люциус, конечно, считал себя исключительно интересным собеседником, но такими темпами и до шизофрении было рукой подать — за метлой ходить не надо...

— Что читаете? Очередной научный трактат? — вежливо поинтересовался он. Ему на самом деле было любопытно узнать, как далеко продвинулись поиски. Может, он недооценивал Гермиону, и она уже в шаге от успеха? А может, все точно так, как он считал до сих пор, и она целый месяц топчется на одном месте, не желая признать бесполезность своей работы.

— Нет, «Наоборот», — все так же уткнувшись в страницы, проговорила Гермиона, старательно показывая свое нежелание обсуждать с ним хоть что-то. Напрашивался вывод, что она ничего стоящего не нашла, иначе не упустила бы возможности похвастаться своими успехами.

— Наоборот? Неужели что-то антинаучное? Боюсь, я не смогу в это поверить, — усмехнулся Люциус.

— Вовсе нет, — Гермиона сдалась и все-таки отложила книгу в сторону. — Это роман Гюисманса, он так называется — «Наоборот». Маггловская литература, вряд ли вас заинтересует. Мне просто нужно было немного отдохнуть от штудирования всех этих книг... — вздохнув, она обвела глазами огромные стеллажи.

— Думаете, я настолько убежденный фанатик? — приняв оскорбленный вид, поинтересовался Люциус, после чего уселся в кресло напротив Гермионы.

— Да, именно так я и думаю. И имею на это все основания, надо полагать, — резонно заметила она.

— Возможно... — он не стал спорить. — И все же, представьте себе, я заинтересовался.

— Маггловской литературой? — улыбнулась Гермиона. — Вот в это действительно сложно поверить.

— А вы попробуйте. Расскажите, что же в этой книге такого занимательного, что вы едва оторвались от нее?

Гермиона задумалась на пару мгновений, а затем начала рассказ:

— Главный герой романа, дез Эссент, обустраивал свой дом. Он хотел украсить его цветами, но обычные цветы казались ему слишком скучными. И он нашел выход: решил заменить их искусственными — это ведь так оригинально, не правда ли, мистер Малфой? — Люциус кивнул, внимательно слушая, Гермиона тем временем продолжала повествование: — Тем не менее, и это решение его не устроило. Тогда он купил живые цветы, которые выглядели как искусственные. Занятно, правда?

— Действительно, — согласился Люциус, поражаясь фантазии магглов. Живые цветы, похожие на искусственные? Нелепость. Да и к чему Гермиона рассказала именно этот отрывок? Что она хотела сказать ему этой историей? Что за загадки? А если это такая изощренная аллегория? Может, она хотела сказать, что Нарцисса для него была живым цветком, но была скучна и неинтересна — как и множество других женщин... А Джин — искусственный цветок? Тогда сама Гермиона — идеальный вариант? Живая, настоящая, но выглядит так же, как его Джин. Так же необычна, как идеальный для него цветок. Это ли хотела сказать ему Гермиона?

— Сравниваете меня с вашим главным героем? — спросил он. — А себя — с цветами?

— Вас? — удивилась Гермиона. — Нет, что вы. К слову, это было бы довольно печальное сравнение, ведь дез Эссенту потом стало плохо от ароматов тех цветов, которые он в конце концов купил. Он вообще был не очень здоров... Хотя видом цветов какое-то время наслаждался, пусть и недолго, так что все его метания не были напрасными.

— В таком случае я рад, что вы не проводили аналогий между мной и этим вашим... дез Эссентом, — признался Люциус, размышляя про себя о том, каково это — быть отравленным Гермионой Грейнджер? Явно не лучшая перспектива. А если думать метафорично — сможет ли она своим присутствием как-то отравить его жизнь?

— Можете быть уверены, — успокоила она его. — Знаете, мне пора продолжить изучать всю эту гору книг.

— Конечно, — Люциус поднялся с кресла. — Не буду мешать вашим поискам.

И он покинул библиотеку, после чего еще долго размышлял о цветах, о Гермионе и о Джин, проклиная маггловских писателей.

* * *

Она не появлялась уже несколько дней, и Люциуса тяготило ее отсутствие.

Благо теперь он мог относительно нормально спать — Гермиона снабдила его приличным запасом Зелья для сна без сновидений. Без помощи снадобья уснуть так и не удавалось, не стоило и пытаться. Смысл изводить себя, если результата нет? Все равно, что затаскивать на гору огромный камень, который вечно срывается вниз раз за разом.

Когда Гермиона не пришла шестой день подряд, что-то в сознании Люциуса дало сбой. Износилась какая-то деталь, сел аккумулятор, может, что-то иное — не имеет значения. Важно то, что он не мог так больше. Даже не беседуя, не находясь с ней в одной комнате, Люциус все равно знал, что она здесь, в его доме. А когда уходила, он понимал, что вскоре увидит ее вновь. Но в этот раз Гермиона не появилась, вопреки его ожиданиям.

Люциус сидел в гостиной со стаканом в руке, на столе стояла полупустая бутылка джина, которая сменила предшествующие ей две бутылки эльфийского вина. К счастью, запасы алкоголя в поместье были практически нескончаемыми, а домовики услужливо выполняли каждый приказ своего хозяина. В результате он опьянел, абсолютно и бесповоротно, впервые за очень долгое время.

Почти потеряв способность соображать, Люциус не без труда поднялся на второй этаж и подошел к заветной двери, у которой не был со времен войны. Он стоял у входа в бывшую спальню Джин, где скрывался ее злополучный портрет, с которым он привык разговаривать, обвиняя возлюбленную во всех своих бедах. Стоял у этой чертовой двери и пытался членораздельно произнести нужные заклинания, чтобы снять наложенные когда-то им же чары, скрывающие комнату. Ему это почти удавалось, только вот сложно управлять беспалочковой магией, будучи в стельку пьяным. Промучившись битый час, но так и не добившись желаемого, Люциус уселся на пол и начал прямо из горла пить джин, бутылку которого захватил с собой из гостиной.

Он уже почти заснул прямо здесь, на холодном полу, как вдруг услышал взволнованный оклик:

— Мистер Малфой! Мистер Малфой, что с вами?

Гермиона стояла прямо подле него и явно была шокирована увиденным. Еще бы — Люциус Малфой, до мозга костей аристократ, сидит на полу и пьет крепкий алкоголь прямо из бутылки... Чудное зрелище!

— Я... в полном п-порядке, — заплетающимся языком проговорил он, поднимая глаза на Гермиону. — Мне н-нужна палочка.

— Вы пьяны! — возмущенно выкрикнула она, будто он сам об этом не знал.

— Пьян! — подтвердил Люциус и, глупо улыбнувшись, спросил: — А знаешь, что я пил? Джин! Драклов джин, это гадкое п-пойло!

Видимо, Гермиона впала в ступор, так как не предприняла никаких попыток остановить Люциуса, когда тот поднялся на ноги и, словно это было в порядке вещей, без спросу извлек из кармана ее брюк волшебную палочку, прошептав ей почти в самое ухо:

— Потому что хороший напиток не назовут таким именем — Джин... Тебе ясно, девочка?

Не дожидаясь ответа, Люциус стал быстро произносить множество заклинаний, размахивая палочкой перед дверью, которую Гермиона даже не видела... пока не видела. Через пару минут, как только он умолк, вход в комнату стал виден им обоим. Но Люциус, казалось, уже успел забыть о существовании Гермионы — ему было нужно войти в комнату.

Он отворил дверь и переступил порог спальни. Не обращая внимания ни на затхлый запах пыли, ни на стоящую позади него и что-то говорящую Гермиону, Люциус приблизился к портрету, который в свое время изучил досконально — знал каждый мазок краски. Девушка на холсте, в отличие от него, нисколько не изменилась. И все так же была неподвижна. И, наверное, впервые за много лет он и не ожидал, что Джин вдруг оживет и заговорит, объяснит ему все. Наконец Люциус понял, насколько лишенным смысла было его желание увидеть портрет.

Люциус перевел взгляд на недоумевающую девушку, которая стояла рядом. Та смотрела на картину, почему-то удивленная. Смотрела так, словно глядит в зеркало и не узнает себя. Но это же она, точь-в-точь такая же — красивая, нежная... такая нежная! Рядом стояла Джин. Мозг, затуманенный алкоголем, не давал ему понять, как его возлюбленная тут очутилась, почему так странно на него смотрит, почему на ней дурацкая маггловская одежда. Но Люциус был уверен, что это она — его Джин. Он перевел взгляд с Джин на картину, затем обратно... И залюбовался. Определенно, оригинал был лучше.

Тем временем Джин, по-видимому, заметила на себе столь пристальный взгляд. Что-то спросила, но Люциус не слышал, а лишь видел ее — девушку с портрета. Он сделал шаг к ней навстречу, приблизившись вплотную, и провел рукой по ее гладкой щечке. Джин удивленно распахнула глаза. Что ее так удивляет? Ведь он любит ее, и она об этом знает — тысячу раз слышала его признания.

Люциус нежно обнял ее, крепко прижал к себе и, не обращая внимания на упирающиеся в его грудь ладошки, начал целовать ее шею, плечи. Наверное, она говорила что-то еще, скорее всего, протестовала недолго — Люциус не хотел этого слышать, а потому и не слышал. Главное, что через какое-то время он почувствовал, как руки Джин обвились вокруг его шеи, а девичье тело прижалось к нему так сильно, как он и хотел. Его губы быстро отыскали ее чуть приоткрытый рот, и они начали целоваться — долго, то страстно, то нежно, но всегда ненасытно. Они упивались друг другом так, как упивается долгожданной влагой рассохшаяся из-за долгого отсутствия дождя почва.

Люциус усадил ее на кровать — кровать с голубым балдахином, хотя для него это было неважно. Затем он начал медленно расстегивать мелкие пуговки ее белой блузки, а Джин тем временем избавляла его от рубашки, от брюк... К черту одежду!

Когда уже и нижнее белье было отброшено в сторону, Люциус принялся изучать любимое тело. Исследовал его взглядом, руками, губами, языком... Казалось, он знал ее всю, помнил каждый дюйм, но открывал все новые и новые грани. Люциус втянул запах ее кожи и едва не задохнулся от удовольствия.

— Ты так вкусно пахнешь... — прошептал он. И, увидев вопрошающий взгляд, пояснил: — Ты пахнешь собой. Так пахнешь только ты одна. Аромат нежности...

Сказав это, Люциус накрыл ее губы горячим поцелуем. Джин отвечала ему с таким упоением, на какое была способна только она одна. У нее были такие сладкие губы, что не хотелось отрываться от них ни на секунду.

— Так целуешься только ты... только ты... — вновь прошептал он, едва удерживаясь от того, чтобы не овладеть ею сейчас же.

Он с трудом оторвался от любимых губ и начал ласкать ее шею, плечи, ключицы, грудь, живот, бедра. Казалось, всего ее тела было мало для него в эти минуты. Ведь она так сладко стонала, так обхватывала его руками, впиваясь ногтями в спину и целуя, целуя, сотни раз целуя его всюду. Дойдя почти до предела, Люциус уложил Джин на спину — как она смотрелась, обнаженная, лежа на белых шелковых простынях! — и уверенным движением раздвинул ее ноги, быстро проник в нее, не сумев сдержать стон удовольствия. Какая Джин горячая, влажная, узкая, как ее тело приняло его! Эти ощущения слишком восхитительны для него, почти нереальны. Она слишком хороша! Джин отзывалась на каждое его действие, двигалась в унисон с ним — как идеально настроенный музыкальный инструмент. И, Мерлин, как же приятно играть на нем, спустя столько лет!

Люциусу хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Он то тонул в глубине ностальгии, то плыл на волнах ласк Джин. Боялся, что если оторвется от ее тела, то она исчезнет, растворится в воздухе, как мираж. Но ничто не может длиться вечно, и вот послышался очередной протяжный женский стон — самый приятный звук из всех возможных! Люциус почувствовал, как Джин задрожала всем телом, ощутил ее ногти на своей спине и излился в нее, получив острое, предельное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Придя в себя, он взглянул на любимую. Ее губы шевельнулись, произнося беззвучное «мистер Малфой». Но ему было неважно, что она хочет сказать. Он просто любил ее.

Люциус откинулся на спину, прижав к себе Джин, которая тут же устроилась у него под боком, положив голову на широкую мужскую грудь. Он ощущал ее размеренное дыхание и чувствовал при этом полное умиротворение — такого с ним не было много лет. Вокруг царила тишина, но не давящая, ставшая уже привычной, а новая — легкая. Вскоре Люциус крепко заснул — сам, без помощи зелий, и впервые за долгое время ему снился сон — яркий и совершенно бессюжетный, но оставляющий приятное послевкусие.