Вечное сияние чистого чувства (гет)

Пролог

декабрь, 1998 год

Гермиона Грейнджер с ранних лет привыкла контролировать свою жизнь от начала и до конца — так, как это делают взрослые. Родители приучили ее к строгому режиму и экономии времени, на собственном примере показывая, как это удобно и полезно. В отличие от своих сверстниц, Гермиона никогда не вела глупые личные дневники, не помещала туда бессмысленные несистематизированные эмоции, обличенные в словесную форму. Зато у нее был ежедневник — практичная вещь, которая помогала не только ничего не забыть и не перепутать, но и упорядочить множество запланированных дел.

Каждый день Гермионы был расписан по минутам. Нельзя было отыскать ни одно дело, которому не было бы уделено отдельное место на одной из полочек в ее голове. Именно полочек — она любила сравнивать свой мозг с библиотекой, и эта аналогия была вполне оправдана. И, как известно, хорошая библиотека требует немалых усилий для того, чтобы содержать ее в чистоте и порядке, а потому Гермиона регулярно проверяла все свои «стеллажи» на возможное наличие «пыли» или каких-либо иных неприятных последствий захламления сознания.

Гермиона уже несколько месяцев работала в Министерстве Магии, была штатным сотрудником Отдела магического правопорядка — а это уже повод для гордости, ведь ей не исполнилось еще и двадцати лет! Однако такой успех нисколько не опьянял ее, скорее наоборот, заставлял смотреть на вещи более трезво. Получив очередную похвалу от начальства, Гермиона принималась трудиться с удвоенным энтузиазмом, не жалея себя, вновь и вновь скрупулезно записывая все важное в заветный — теперь уже магический! — ежедневник, после чего старательно «расставляла дела по полочкам». И до недавних пор эта стратегия ни разу ее не подводила. Ничто, казалось, не способно нарушить привычный ритм размеренного существования Гермионы. Казалось.

Так всегда и бывает — чем сильнее человек старается упорядочить свою жизнь, тем стремительнее растет вероятность того, что кто-то этот тщательно поддерживаемый порядок захочет нарушить. Или не захочет, но все равно нарушит. И Гермиону, как бы она ни старалась увернуться, данная участь тоже не обошла стороной.

Неделю назад с Гермионой произошло нечто необычное и непонятное пока что даже ей самой. Этому «нечто» не нашлось места ни на одной из множества полочек в ее голове. А она не привыкла к такому положению дел и мириться с подобным не собиралась! К примеру, когда Гермиона, будучи еще маленькой девочкой, не понимала, как самолету удается лететь в воздухе (ведь он такой большой и тяжелый!), она пыталась расспросить родителей об аэродинамике и прочих тонкостях маггловского воздушного транспорта. Или уже позже, поступив в Хогвартс и потерпев первую неудачу на уроке мадам Трюк, Гермиона не опустила руки, а побежала в школьную библиотеку с вполне определенной целью: прочесть как можно больше о полетах на метлах. Несмотря на то, что отношения с этим «опасным волшебным веником», как его про себя называла Гермиона, у нее сразу не заладились, она все же сумела выудить из множества талмудов с пыльных библиотечных полок нужную информацию. Впрочем, в этом была вся Гермиона Грейнджер. За годы обучения в школе чародейства и волшебства, а потом еще и за месяцы скитания по лесам в составе «золотого трио» она, казалось, успела узнать столько всего, что явной необходимости в получении информации не должно было возникнуть. Но, опять же, это ей лишь казалось.

И правда, полгода после окончания войны Гермиона жила в свое удовольствие, и все знания с легкостью размещались у нее в голове подобно новым книжкам на библиотечных стеллажах, не доставляя ей при этом никакого неудобства. Но так уж случилось, что вся эта вереница спокойных дней была лишь затянувшимся затишьем, и буря уже маячила на горизонте. Буря в лице одного осужденного Пожирателя Смерти.

И ради того, чтобы утихомирить возможную бурю, Гермиона прибыла в Азкабан, где вышеупомянутый Пожиратель отбывал срок. Встретиться с бурей, чтобы ее же предотвратить? Да, Гермиона любила оригинальные подходы к решению проблем. Она твердо решила попытать счастье и побеседовать с Люциусом Малфоем — той самой «бурей» — ведь только он мог разъяснить ей все то, чего сама она понять никак не могла. Кто знает, может, ей удастся поймать свой персональный «снитч» в виде ответов на все интересующие ее вопросы. И вот, в ожидании, пожалуй, чуда, она уже минуть двадцать сидела в комнате для встреч с заключенными и, пряча свой страх и неуверенность в самый дальний уголок сознания, ждала. Ну а что еще ей оставалось делать? Не гимн Хогвартса же напевать… Хотя, в данный момент перспектива выступить на сцене с сольной партией казалась Гермионе более заманчивой, чем предстоящая беседа.

Тревожные мысли кружились, словно стайка разбушевавшихся пикси, и не давали ей покоя во время ожидания, по пути в Азкабан и целую неделю до этого дня. А за последние минуты Гермиона успела уже раз десять проклясть конвоиров, из-за медлительности которых она уже пару раз была в шаге от того, чтобы вскочить со стула и покинуть это мрачное место раз и навсегда. От позорного побега ее сдерживали не только тяга к знаниям и стремление полностью контролировать ситуацию, но и пресловутая храбрость, неизменно приписываемая ее факультету. Нет, она не может струсить! Она ведь на стороне победителей, Волдеморт мертв, а все его последователи либо мертвы, либо взяты под стражу — как и сам Люциус Малфой, человек, вызывающий у нее страх и интерес одновременно. В любом случае бояться ей нечего.

Из размышлений ее выбросил скрип отворяющейся тяжелой металлической двери. Неприятный звук резанул слух, и Гермиона вздрогнула — то ли от испуга, то ли от нервного перенапряжения. Она с опаской посмотрела на Люциуса, который тут же показался в дверном проеме в сопровождении нескольких служащих Азкабана. Видя испуг Гермионы, узник послал ей взгляд, наполненный смесью ненависти и презрения — никаких «лишних» эмоций. Стало еще более неуютно, если это вообще было возможно, и Гермиона в очередной раз пожалела о том, что заявилась сюда, а не плюнула с Астрономической башни на все свои упорядоченные мысли на полочках. Точнее, уже неупорядоченные. Да и кого вообще волнует эта мнимая надвигающаяся буря? Можно было избежать столкновения с этим «ненастьем», стоило только выбросить из головы все ненужные мысли и воспоминания. Ведь, если очень постараться…

Не успела Гермиона подумать о том, что, если уж на то пошло, встать и убежать прямо сейчас было бы не так уж и невежливо (она ведь не на приеме у Министра, честное слово!), как поняла, что конвоиры уже скрылись за дверью, а Люциус Малфой сидит на стуле прямо напротив нее. Теперь их разделял лишь небольшой стол, в край которого Гермиона тут же и вцепилась. Вцепилась так, что даже костяшки пальцев побелели. Смешно — как будто данный предмет мебели мог ей помочь. Да и в чем помогать? Люциус не может представлять для нее угрозу, по крайней мере, не в этом месте и не при таком раскладе. Он узник, закованный в магические кандалы. А Гермиона пришла по делу. И Люциус не может ей ничего сделать, ничего дурного. А если повезет, то он, возможно, согласится помочь ей. Но почему тогда она сидит и дрожит, как первокурсница, взорвавшая котел на уроке зельеварения? А этот чистокровный сноб смотрит на нее с превосходством, словно она достойна быть лишь грязью на его некогда начищенных до раздражающего блеска ботинках! А может, и этого не достойна. Хотя, какие ботинки в Азкабане? Обувь узникам не полагалась, и Люциус был бос, но от этого его самоуверенность не становилась меньше, как ни странно.

— Мисс Грейнджер? — раздался в тишине чуть хриплый голос, и Гермиона оторвала взгляд от собственных рук и взглянула на Люциуса. Тот удивленно выгнул бровь, видимо, выражая тем самым свое недовольство — ведь она уже несколько минут старательно игнорировала его, хотя сама же и вызвала на разговор. — Чем обязан такому внимаю к моей скромной персоне, позвольте спросить?

— У меня есть к вам некоторые вопросы, м-мистер Малфой, — голос предательски дрогнул, но Гермиона старалась сохранять хотя бы внешнее хладнокровие. — Надеюсь, вас не затруднит ответить на них.

— Ну что вы, разве я могу отказать вам в таком пустяковом деле? — Люциус явно издевался. — Спрашивайте. Я отвечу на любые ваши вопросы. Что интересует? Секрет успеха? Не зудит ли метка по выходным? Как я ухаживаю за волосами?..

Одному Мерлину известно, как сильно Гермионе хотелось стереть эту самодовольную ухмылку с лица Люциуса. А заодно и вырвать его хваленые волосы, которые, кстати, были не в лучшем состоянии после длительного заключения — хоть что-то радовало.

— Прекратите, — Гермиона тихо, но уверенно одернула его. И тут же мысленно похвалила себя за то, что сумела произнести это слово без запинки. Спорное достижение, конечно, но всегда надо начинать с малого. — Я не намерена выслушивать ваши сомнительные остроты.

— Ох, простите. Я сожалею, что мой юмор не оправдал ваших ожиданий, мисс Грейнджер. Но мне все же хотелось бы узнать, зачем вы явились сюда. Согласитесь, Азкабан — не самое подходящее место для столь юной особы, — Люциус говорил вполне вежливым тоном, даже слегка улыбался уголками губ, но во взгляде его по-прежнему не было ни капли доброжелательности.

— Я уже сказала, мне нужно у вас кое-что спросить… — Гермиона решила пропустить мимо ушей его дерзкое «явились», сказанное, очевидно, лишь для того, чтобы задеть ее. Она выдержала паузу, собираясь с мыслями, после чего выпалила на одном дыхании: — Вы когда-нибудь были знакомы с девушкой по имени Джин?

Наблюдая за реакцией Люциуса, Гермиона даже испугалась выражения его лица в первые секунды. Весь его вид в тот момент выражал лишь злобу и ненависть, причем ненависть именно к ней, к Гермионе Грейнджер. Похоже, даже презрение к ее грязной крови отошло на второй план. Ответ же Люциуса никоим образом не вязался с эмоциями, которые на несколько мгновений овладели им.

— У меня много знакомых, мисс Грейнджер, и я не могу помнить каждого из них, — произнес он настолько спокойным тоном, что если бы Гермиона сама не видела непродолжительной вспышки ярости на лице собеседника, то и не заподозрила бы, что этот вопрос хоть сколько-нибудь задел его чувства. Тем временем Люциус продолжил играть роль абсолютно спокойного человека, добавив к сказанному: — Джин — очень распространенное имя, знаете ли.

— Вы могли встречаться с ней около двадцати лет назад. Джин Браун — так ее звали, — Гермиона не теряла надежды и пристально смотрела Люциусу прямо в глаза, пытаясь прочитать там ответ. Разумеется, безуспешно — невозможно было угадать его мысли. Она тут же пожалела, что так и не удосужилась овладеть искусством легилименции. Конечно, это непросто, но зато как данное умение могло бы сейчас помочь!

— Нет, я не помню, чтобы среди моих знакомых была женщина с подобным именем. Это все, что вы хотели узнать? — довольно резко спросил Люциус, стремясь, по всей видимости, закончить разговор. Неужели он думает, что она так просто поверит его слову и уйдет ни с чем? Нет, раз уж она решилась на встречу с бурей, она добьется результата, хоть какого — но результата!

— Не совсем. Мистер Малфой… Я могу дать вам время подумать, освежить память. Эта девушка, Джин Браун, внешне была очень похожа на меня. И примерно моего возраста, — еле слышно проговорила Гермиона и после небольшой паузы прибавила уже громче: — Если вы поможете мне в этом деле, я смогу договориться о сокращении срока вашего заключения. Законными путями, разумеется.

Сказать, что она не ожидала такой реакции — не сказать ничего. Люциус был взбешен. Вот она — буря! Он вскочил со стула и в два шага приблизился к Гермионе, при этом цепи его пугающе лязгали.

— Да что ты знаешь об этом, глупая девчонка?! — прокричал он, буквально испепеляя взглядом вжавшуюся в стул Гермиону. В его глазах действительно был настоящий ураган — ураган эмоций. — Откуда тебе о ней известно?! Как ты связана с ней?! Отвечай!

Люциус схватил ее за руку и силой оторвал от сиденья, а она была настолько ошарашена такой резкой сменой поведения, что даже не попыталась вырваться, а лишь испуганно смотрела на него.

— Ты онемела, грязнокровка?! — он продолжал буйствовать, и в этот момент Гермиона услышала спасительный вой охранных чар. Или это ей только почудилось?

Люциус толкнул Гермиону к стене, и она ударилась головой, пронзительно вскрикнув — не то от боли, не то от ужаса. Не обращая внимания ни на вой сигнализации, ни на крик своей «жертвы», ни на сковывающие движения кандалы, он подошел к ней вплотную и схватил ее за горло. При этом цепи противно звякнули, и Гермиона почувствовала не только прикосновение жесткой руки, но и холод металла — от этого ее бросило в дрожь.

— Ну?!

Но Люциусу было не суждено услышать ответ, поскольку дежурившая за дверью охрана с шумом ворвалась в помещение — все-таки сирена ей не померещилась! На днях Гермиона вычитала в одном магическом научном издании, что в Азкабане на кандалы наложены особые чары, улавливающие даже перемены эмоционального состояния заключенного — необходимая мера предосторожности. Ведь после того, как было решено исключить из тюремной охраны дементоров, узники вновь стали представлять угрозу для мирных посетителей. Что ж, такой ураган эмоций было сложно не уловить.

Авроры оттащили разъяренного Люциуса подальше от ошарашенной Гермионы и тут же скрылись вместе с ним за массивной дверью. Она тем временем пришла в себя и подумала, что сегодня, очевидно, не самый удачный день для посещения бывших Пожирателей Смерти и что стоит наведаться сюда в другой раз. Оставить этот вопрос нерешенным Гермиона не могла, особенно после того, как увидела, что Люциус явно что-то знает. И он поможет ей разложить все мысли по полочкам.

Одну встречу с бурей она пережила, значит, сможет выстоять и в следующий раз.

В тот день мы встретились. Ты стояла у самой воды, я издалека тебя заметил, помню, меня сразу к тебе потянуло. Я подумал: «Надо же, как странно — человек стоит спиной, а меня к нему тянет…»

Джоэл. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

август, 1997 год

Гермиона всегда любила музыку, а в далеком детстве, еще до знакомства с волшебством, она даже занималась бальными танцами. И теперь ее разочаровывал весьма скудный музыкальный выбор в магическом мире. Да и маггловские песни нравились Гермионе куда больше, чем, к примеру, очередной хит группы «Ведуньи», который заслушивали до дыр многие студенты Хогвартса.

И вот сейчас, на свадьбе Билла и Флер, играла уже пятая, по подсчетам Гермионы, композиция в исполнении Селестины Уорлок — певицы, которую так любит миссис Уизли, но терпеть не может сама Гермиона. Слишком уж сладкий, даже приторный голосок у этой артистки, мотивы песен скучны, а тексты до невозможности однообразны. Казалось, что все они были написаны за один присест и рассказывали одну и ту же банальнейшую любовную историю, но сюжет при этом менял окраску, отливая то чрезмерным трагизмом, то излишней сентиментальностью. Гермионе было чуждо и то, и другое — она всегда отдавала предпочтение реализму.

Но глупо было выказывать свое недовольство из-за подобных мелочей — ведь здесь, на столь важном и столь редком в теперешнее опасное время празднике, никого не заботил музыкальный фон. Все хотели порадоваться за жениха и невесту, да и просто повеселиться на славу. Поэтому Гермиона, стараясь не обращать внимания на внешние раздражители, самозабвенно оттанцевала с Роном под первые четыре композиции. Ей и самой хотелось забыть о том, что каждому гостю здесь угрожает опасность — пусть неявная, но четко осознаваемая самой Гермионой опасность. Ведь она всегда отличалась особой осторожностью, граничащей с занудством, и это качество ее характера не раз спасало «золотое трио» во время их школьных приключений. Как бы то ни было, сегодня Гермиона действительно старалась развлечься, хотя мысли о «пире во время чумы» не торопились покидать ее голову.

Но беда Гермионы была в том, что она именно старалась веселиться и отдыхать, в то время как ее подсознание в автоматическом режиме обдумывало план действий на случай нападения Пожирателей. Она вальсировала с Роном, который выглядел совершенно беспечным — его настроение омрачило разве что появление Виктора Крама, но он, по всей видимости, уже успел позабыть о небольшом споре с болгарским спортсменом. Ей бы такую забывчивость…

В танце Гермиона краем глаза наблюдала за Гарри, который уже долгое время беседовал о чем-то с неизвестной пожилой ведьмой. «Интересно, кто это?» — размышляла она, в очередной раз ища себе пищу для ума, и тут же сделала в голове пометку — обязательно разузнать у Гарри, о чем же он говорил с этой особой.

Как только закончилась очередная медленная композиция, Гермиона поспешила покинуть танцплощадку, перед уходом одарив Рона лучшей извиняющейся улыбкой, на которую только была способна. Она не привыкла носить обувь на высоких каблуках, а потому ноги жутко ныли, и продолжение танца стало бы для нее настоящей мукой. Искренне надеясь, что Рон понял ее и не держит обиды, Гермиона отыскала свободное место за одним из столиков, чтобы немного отдохнуть и поразмыслить. Благо, за школьные годы она научилась абстрагироваться от окружающего шума и спокойно могла готовиться к занятиям даже в гостиной Гриффиндора, где вечно стоял несмолкаемый гам. Сейчас этот навык пригодился ей, и через пару минут она осталась наедине со своими мыслями, которые тут же вернулись к незримо присутствующим на этой свадьбе Пожирателям Смерти и Волдеморту. Где они сейчас? Караулят неподалеку? Сидят в засаде с палочками наготове? Мерлин, такими темпами недолго и параноиком стать! А Гермионе совсем не хотелось оказаться в одном из отделений Больницы Святого Мунго… Но мысли — самобытны, им нельзя так запросто приказать уйти, даже если ты волшебница.

«Скорее всего, Пожиратели сейчас в Малфой-мэноре, обдумывают очередной план поимки Гарри», — решила Гермиона. Эта версия была и достаточно правдоподобной, чтобы соответствовать истинному положению дел, и достаточно оптимистичной, чтобы, убедив себя в ее реальности, можно было хоть немного успокоиться. Гермиона недавно подслушала разговор Люпина с мистером Уизли, они говорили, что «стоянка» приспешников Волдеморта, вероятнее всего, в поместье Малфоев. Интересно, как это воспринял глава семейства? Как будто кто-то интересовался его мнением… В воображении Гермионы явственно нарисовался Темный Лорд, елейным тоном спрашивающий у Малфоя-старшего: «Люциус, ты не возражаешь, если я поселюсь у тебя? Ну и еще пара десятков Пожирателей в придачу... Что-что? Ты не готов принять таких важных гостей? Ну, так и быть, поищу себе другое поместье. У тебя все равно чрезмерно помпезная обстановка…» Гермиона улыбнулась своим мыслям и встряхнула головой, прогоняя оттуда незваных Волдеморта, Малфоя-старшего и других Пожирателей. Нашла, чему улыбаться — глупейшим мыслям собственного же «производства»! Хотя, возможно, это лучше, чем вечная настороженность и опасения, пусть и имеющие под собой твердую почву.

Гермиона огляделась, увидела, что Гарри уже не занят беседой, и решила составить ему компанию. Она встала и направилась к другу, но на полпути обнаружила в нескольких ярдах от себя большую сверкающую рысь. Это был Патронус.

— Министерство пало. Скримджер убит. Они уже близко, — громкий голос Кингсли Бруствера прорезал внезапно образовавшуюся тишину.

Время словно замедлило свой ход, но лишь на пару мгновений. А затем стрелки часов побежали с удвоенной скоростью, и Гермиона не успела опомниться, как вдруг с разных сторон послышались хлопки аппарации — на них нападали Пожиратели. Раздавались чьи-то крики. Обстановка напоминала Гермионе маггловский фильм в жанре триллер — очень реалистично снятый фильм! «Вот и чума подоспела на пир, пусть и с опозданием», — промелькнула у нее в голове сумбурная мысль. Все было как в тумане. Или это кто-то наколдовал настоящий туман? Вряд ли, но все может быть.

Все вокруг было непонятно, все смешалось, и мысли в голове — тоже. Мир в восприятии Гермионы рассыпался на маленькие кусочки, и собрать воедино перемешанные фрагменты паззла было очень сложно. Гермиона быстро отыскала взглядом Гарри и ухватилась за его руку, словно за спасательный круг. Затем она выудила из этого хаоса и рыжую голову Рона, который, видимо, тоже искал друзей. Гермиона плохо соображала, но теперь хотя бы оба друга были на виду — картинка-паззл начала понемногу складываться. Она видела, что Гарри о чем-то спорит с Люпином, что-то говорит ему, но не могла разобрать слов… Наверное, он хочет сражаться, чувствует себя виноватым, как всегда. Иногда Гермионе казалось, что она попала на Гриффиндор случайно, потому что необдуманная храбрость Гарри (да и Рона тоже) часто была ей непонятна, чужда. А храбрость, смешанная с гипертрофированным чувством вины — это кошмарный коктейль, который и являл собой характер Гарри Поттера. И вот сейчас — опять это чувство вины. Пришел бы тогда сразу в логово Пожирателей и сдался Волдеморту, в настоящий момент тут ему угрожает не меньшая опасность, чем в самом поместье Малфоев.

Гермиона решила, что в данных обстоятельствах нельзя терять ни минуты на глупые препирательства. Свободной рукой она ухватилась за плечо Рона, который успел подойти к ним вплотную, и взмахнула палочкой, намереваясь перенести друзей в безопасное место. Но во время аппарации что-то пошло не так — ей показалось, что они рассекали пространство не несколько секунд, как обычно, а целую вечность, сжатую в одно нескончаемое мгновение. И все это время сознание Гермионы словно раскалывалось на маленькие кусочки. А потом эти кусочки впивались острыми краями в ее голову, в ее мысли, заставляя их дробиться на еще более мелкие части. Замкнутый круг… и бесконечная боль.

Спустя мучительные для Гермионы минуты, троица аппарировала на Тотнем-Кортроуд. Голова у нее раскалывалась, в глазах потемнело, она еле держалась на ногах — чтобы не упасть, ей пришлось крепко ухватиться за Рона. Она пыталась осмотреться по сторонам, боясь, что могла перенести друзей в какое-нибудь совершенно неподходящее место. Хотя любое место сейчас было лучше того поля боя, где они находились до аппарации.

— Что с тобой, Гермиона? Ты в порядке? — послышался взволнованный голос Гарри.

— Ты ранена? Тебя что, расщепило? Ну же, не молчи! — теперь истеричные нотки угадывались и в интонациях Рона.

Но Гермиона и сама не понимала, что произошло, а потому не могла ничего объяснить. Более того, из-за жуткой головной боли она не могла даже проанализировать ситуацию, чтобы прийти к какому-то умозаключению, как она всегда делала. Но надо было что-то сказать, чтобы предотвратить зарождающуюся панику.

— Я… Я не знаю. Нам нужно… нужно отойти… в безлюдное место. Быстрее.

Гермиона с трудом соображала, но даже в таком состоянии умудрялась руководить шокированными друзьями. Они взяли ее под руки и принялись отыскивать подходящую улочку. Прохожие тем временем без всякого стеснения глазели на них. Конечно, броские парадные мантии, вечернее платье, девушка, чуть ли не теряющая сознание — жителям Лондона было чему удивиться в тот вечер.

Когда троица добралась до темного проулка, Гермиона смогла без опаски, превозмогая острую пульсирующую боль в голове, отыскать в своей зачарованной сумочке необходимое зелье. Не теряя ни секунды, она тут же выпила залпом весь пузырек и прикрыла глаза в ожидании эффекта.

Наконец-то боль отступила, в сознании все прояснилось — сквозь плотную пелену туч начал проступать свет. Теперь Гермиона могла без труда оценить ситуацию и составить план действий. Для начала следует переодеться — при всем параде они слишком привлекали внимание, а в их положении это опасно. Необходимо как можно быстрее слиться с толпой. На глазах у пораженных друзей Гермиона извлекла из маленькой расшитой бисером сумочки две пары джинсов и прочие предметы одежды. «Заклятие незримого расширения — полезная штука», — подумала она, довольная собственной находчивостью и предусмотрительностью.

* * *

август, 1977 год

Люциус Малфой уже не первый год по праву считался хозяином фамильного поместья своего рода. Он жил там совершенно один, если не брать во внимание домовых эльфов — но разве кто-то причисляет их к членам семьи? Разумеется, нет. Домовиков и слугами-то назвать можно лишь с большой натяжкой, ведь их труд не оплачивается. Нельзя сказать, что семья Малфоев могла хоть как-то финансово пострадать, выдавая эльфам по паре галлеонов в месяц, но сам факт беспрекословного, практически рабского повиновения домовиков говорил о многом. Это означало власть, и у Люциуса в подчинении находилось несколько десятков домовых эльфов, каждый из которых был рад услужить хозяину.

Отец Люциуса, Абраксас, умер от драконьей оспы еще в семьдесят четвертом [1]. Став вдовой, Урсула Малфой не сочла нужным тратить много времени на скорбь и спешно перебралась в одно из фамильных имений на континенте, в солнечную Италию, пояснив сыну, что хочет там поправить свое пошатнувшееся в последние годы здоровье. Благосклонное к Малфоям общество решило, что она попросту не смогла вынести обстановки мэнора, которая напоминала ей о скончавшемся супруге. При этом все стороны были вполне довольны случайно родившейся легендой — Урсула могла без угрызений совести отдыхать, не занимаясь делами семьи и благоустройством дома, а Люциус получил абсолютную свободу действий, которой был лишен в годы юности из-за авторитарной линии поведения сурового отца. Сейчас же Люциус крайне редко вспоминал об упокоившемся родителе, у него хватало дел и без того. Скорбь была ему чужда, он считал, и в этом мнении сходился с матерью, что нет на свете более бессмысленного занятия, чем утомляющая печаль по кому бы то ни было, тем более по умершему. Жить нужно для живых, и в первую очередь — для себя.

Люциус сидел в фамильной библиотеке, покачивая в руке бокал, на дне которого плескалось красное вино, и просматривал одну из книг о темных искусствах. Он был облачен в белую рубашку и черные брюки классического покроя, распущенные волосы струились по плечам и придавали его облику легкий налет романтичности, свойственный героям английских романов восемнадцатого века. Если бы в библиотеку в эти минуты зашел безымянный художник, он бы, скорее всего, вдохновился образом молодого волшебника, погруженного в чтение.

Хотя, честно говоря, последние полчаса Люциус перелистывал страницы на автомате, даже не пытаясь вчитываться в текст, где детально описывались мудреные темномагические обряды, редкие боевые заклинания и составы сложнейших зелий и ядов. Но стоит отметить, что он не вникал в суть не потому, что ему все это было непонятно, вовсе нет — Люциус еще с раннего возраста проявлял интерес к книгам из запретной секции школьной библиотеки. Просто сейчас его мысли были заняты совершенно другим.

Сегодня он получил письмо от матери, которая отчаянно стремилась поскорее женить его на какой-нибудь юной особе, несомненно пребывающей в восторге от самого Люциуса. Оно и неудивительно — во всей магической Британии едва ли можно было отыскать женщину, которая не симпатизировала бы красавцу-аристократу. Он был умен, хорош собой, имел доверху наполненные волшебным золотом сейфы, к тому же, являлся единственным потомком древней знатной фамилии. В общем, его описание (с колдогафией — для наглядности) можно было бы опубликовать в книге под названием «Идеальный жених для юной чистокровной ведьмы», если бы такая книга существовала, конечно. Поэтому-то Люциус и не торопился связывать себя узами брака — слишком велико предложение, а критерии спроса были чересчур размыты. Кто она — идеальная леди Малфой? Пока что Люциус не мог дать ответа на этот вопрос, да и не стремился, считая, что всему свое время. А до того времени, когда состоится его предполагаемая свадьба, часам еще тикать и тикать.

Но Урсула, по всей видимости, не поддерживала позицию сына. Она, не жалея ни бумаги, ни чернил, ни даже собственного времени, расписывала Люциусу в своих нескончаемых письмах всевозможные достоинства, к примеру, юной мисс Блэк. Причем делала она это настолько мастерски, что Люциус уже даже смирился с участью стать когда-нибудь мужем Нарциссы, не такая уж она и плохая кандидатура на роль его невесты, как, впрочем, и любая другая девушка, ранее расхваливаемая его матерью. Но, право, упоминать в каждом письме о необходимости скорой помолвки было совершенно необязательно. Люциус и видел-то свою предполагаемую невесту всего пару раз после окончания Хогвартса, на светских приемах. А во время учебы у него хватало пассий и без Нарциссы.

Поразмыслив, Люциус решил известить мать о том, он уже давно не ребенок, может сам разобраться со своей жизнью и явно не нуждается в ее помощи при решении данного вопроса. Более того, он пояснил, что считает ее вмешательство крайне неуместным. Возможно, Урсула сочтет тон письма несколько грубым, но зато, пусть и оскорбившись, она должна будет немого остудить свой пыл. Ведь Люциусу и в самом деле было нужно еще пару лет прожить в свободе, а женитьба ассоциировалась у него с какими-никакими, но все же оковами — неспроста же жених и невеста кольца надевают.

Из размышлений Люциуса выдернул донесшийся из гостиной хлопок аппарации — в плотной тишине библиотеке этот звук раздался особенно громко, даже резанул слух. Люциус поначалу решил, что ошибся, определяя природу шума, или что ему послышалось — ведь на мэноре всегда стоял прочный антиаппарационный барьер, и только он один мог аппарировать в пределах поместья. Даже его мать была лишена этой привилегии, впрочем, она в ней и не нуждалась, потому что вообще не покидала пределы Италии в последние годы, а если бы в этом появилась необходимость — она спокойно могла бы воспользоваться каминной сетью. Но, как бы то ни было, Люциус отложил книгу и быстрым шагом направился в гостиную, не забыв прихватить с журнального столика волшебную палочку.

Он был немало удивлен, увидев прямо посреди гостиной девушку. Она стояла спиной к Люциусу, но он при этом все же мог детально рассмотреть ее стройную фигурку, легкое платье из сиреневого шифона и каштановые кудри. Девушка, видимо, не заметила его появления, а потому продолжала демонстрировать ему свою спину, упорно смотря в противоположную сторону. Некоторое время Люциус завороженно любовался незнакомкой, которая так и стояла, застыв на месте — словно фарфоровая куколка. Казалось, стоит включить музыку, и она оживет, начнет двигаться, покружится на месте, сделает реверанс…

Стоп. Какого дьявола он любуется неизвестной девушкой, которая каким-то немыслимым образом проникла в его дом, так тщательно охраняемый? Люциус поспешил скинуть с себя наваждение, и теперь «гостья» была для него просто незнакомкой — подозрительной, потенциально опасной ведьмой. Кто знает, что может скрываться за столь очаровательной внешностью? Оборотное зелье еще никто не отменял, а Малфои весьма состоятельны и обладают достаточно высоким статусом в обществе, чтобы иметь недоброжелателей.

Люциус уже было решил обнаружить свое присутствие, собираясь громко кашлянуть или сказать слова приветствия, но тут девушка, видимо, все же почувствовала его долгий заинтересованный взгляд и резко обернулась, отчего легкий ветерок заиграл у нее в волосах. Красиво. Люциус чуть было опять не залюбовался, но вовремя взял себя в руки и строго взглянул на незваную гостью, при этом как бы между делом направляя на нее свою палочку. Это был не жест угрозы, скорее предупреждения, но и он возымел свои результаты — незнакомка взирала на хозяина поместья с нескрываемым удивлением. Или даже со страхом. Сам Люциус был поражен не меньше, но он всегда умел скрывать свои эмоции, а потому, выждав паузу, спросил с чрезвычайным спокойствием:

— Кто вы такая, мисс? И что делаете в моем доме?

Но «мисс», похоже, не собиралась отвечать — она все так же стояла и вопрошающе, причем с явной опаской, смотрела на Люциуса, будто это он без приглашения заявился к ней в поместье, а она в свою очередь спросила его о чем-то.

— Мисс? — на этот раз более настойчиво спросил он.

Ответом вновь стала лишь тишина, которая становилась уже почти осязаемой. Люциус даже начал переживать, нет ли у этой девушки каких-то проблем. Быть может, она немая? Или глухая? Или находится под действием каких-то чар? Но слишком долго гадать ему не пришлось.

— Где я? — наконец-то выдавила из себя миловидная гостья, опровергнув все опасения Люциуса. Конечно, это было не совсем то, что он желал услышать, но уж лучше это, чем изрядно надоевшее молчание, сопровождаемое испуганным взглядом.

— Вы в моем поместье, мисс, в Малфой-мэноре, в графстве Уилтшир, — отозвался он, а затем добавил снисходительным тоном: — Теперь, может, соизволите ответить на мой вопрос? Как вы сюда попали?

— Я… Я не знаю, — пролепетала она, выглядя при этом донельзя растерянной.

Люциусу даже стало жаль ее. Девушка была либо очень хорошей актрисой, либо действительно не понимала, как оказалась в мэноре. Он в очередной раз внимательно осмотрел незнакомку — выглядела та довольно презентабельно, выходит, она перенеслась сюда с какого-то торжества. Вот только с какого? Люциус получал приглашения на все значимые празднества в пределах магической Британии, и он не мог припомнить, чтобы на сегодняшний вечер был назначен какой-либо прием. Скорее всего, «гостья» прибыла издалека.

— Как ваше имя? Откуда вы? — продолжил допрос Люциус, обрывая собственные размышления.

И вновь молчание. Казалось, она готова вот-вот расплакаться. Люциус отвел палочку в сторону, показывая, что не намерен нападать — он не смог придумать ничего лучше. Конечно, он еще не до конца убедился, что незнакомка не прячет под мастерски проработанной оболочкой злой умысел, но у него больше не было сил наставлять оружие на беззащитную растерянную девушку. И, похоже, его стратегия была верна, поскольку вскоре он все же услышал ответ:

— Не знаю… Я… Я не знаю, — быстро моргая и жалобно глядя на него, едва слышно прошептала незнакомка.

«Нет, ну это никуда не годится! — думал раздосадованный Люциус. — Если она еще и разрыдается в моем доме…» Он, как и большинство мужчин, жутко боялся женских слез и истерик, так как не знал, как с ними бороться. Следовало немедленно ее успокоить.

— Меня зовут Люциус Малфой, и я, как уже сказал, являюсь хозяином этого поместья, — уверенно начал он. Девушка не сводила с него внимательного, но вместе с тем испуганного взгляда. — И я немало удивлен тем, что вы появились здесь, в моем доме. Признаться, я не ждал гостей, — Люциус намеренно решил не упоминать о невозможности аппарации в мэнор, дабы еще больше не напугать ее. Тем не менее, он продолжил попытки разузнать хоть что-нибудь: — Насколько я понял, у вас провалы в памяти? Что последнее вы помните? Знаете, пожалуй, вам стоит присесть, — он кивнул в сторону дивана и, подождав, пока девушка последует его указаниям, сам «приземлился» в соседнее кресло. Усевшись, он поднял на относительно успокоившуюся гостью вопрошающий взгляд, давая тем самым понять, что все еще ждет объяснений.

— Я действительно не помню, как здесь оказалась, — чуть помедлив, начала незнакомка. — И я вообще не помню… ничего, — она взглянула на Люциуса своими большими карими глазами, которые, как ему почудилось, выражали какую-то запредельную тоску. Не было поводов не доверять этой девушке, ведь у нее даже палочки с собой нет — нет вообще ничего, даже дамской сумочки, с которой женщины вообще редко расстаются. Правда, это еще больше осложняет возможное объяснение того, как она перенеслась в Малфой-мэнор. Сплошные загадки.

— Пожалуй, вам стоит переночевать здесь, в поместье, мисс. Возможно, ваша амнезия стала следствием шока, — вслух рассуждал Люциус, стараясь хоть как-то успокоить девушку. Как бы он сам себя чувствовал, если бы не помнил своего имени? Да уж, сомнительное удовольствие. — Возможно, к утру ваша память частично восстановится, и вы сможете отправиться домой, — он ободряюще взглянул на нее.

Ему не приходилось раньше вести себя подобным образом с представительницами противоположного пола, коих он знал в избытке. Да, он всегда был предельно вежлив и обходителен с женщинами и никогда не скупился на комплименты и подарки… Но утешать? Нет, этого делать ему не доводилось. Но все когда-то происходит впервые.

И его усилия принесли свои плоды. Девушка уже не выглядела такой шокированной, и опасность того, что она устроит тут второй всемирный потоп из своих слез, отошла на второй план. Вместо этого она смотрела на него с некой долей любопытства и удивления — так, словно впервые увидела единорога… или, что куда хуже, фестрала.

— Я прикажу домовику приготовить спальню для вас, — сдержанно улыбнувшись, Люциус закончил беседу. Было ясно, что сегодня он вряд ли сможет добиться от безымянной гостьи чего-то путного. Та в ответ лишь благодарно кивнула.

«Мерлин, чего только не случается… Непонятно, чего ждать со дня на день, сюрпризы прямо на голову падают, словно бладжеры!» — думал Люциус, направляясь в свою комнату десятью минутами позже. Он уже распорядился, чтобы его новой знакомой приготовили спальню, и даже приказал домовикам наложить на полагающиеся ей покои защитные и запирающие чары, чтобы гостья не смогла выйти оттуда до утра. Мало ли, лишняя осторожность никогда не повредит, а сегодняшняя ситуация была крайне странной. Но разобраться со всем этим следовало завтра, на свежую голову.

А сейчас Люциус планировал поразмыслить о случившемся, в одиночестве. Что уж скрывать, эта особа определенно внесла некоторое разнообразие в его спокойную и размеренную жизнь, и данное обстоятельство в какой-то мере даже радовало Люциуса. Незваная гостья заинтересовала его. Конечно, ему было очень любопытно, он хотел узнать, кем же является эта девушка, и, самое главное, каким образом она очутилась в мэноре.

Стоило, наверное, самому проводить гостью до спальни, чтобы еще больше расположить ее к себе, но это было бы уже чересчур. Не в его правилах тратить на кого бы то ни было свое обаяние и гостеприимство сверх нормы, а Люциус не привык изменять своим привычкам. То, что он не прогнал ее на улицу на ночь глядя, уже дорогого стоит.

____________________________________

[1] На самом деле (по канону) Абраксас Малфой умер много лет позже.

Прошлое — лишь измышление ума. Оно ослепляет нас, обманом заставляет в него верить. Но сердце хочет жить в настоящем.

Стремление каждого — узнать, кто ты на самом деле. Но ответ на этот вопрос кроется в настоящем, а не в прошлом.

Маттиас. «Вспомнить все»

* * *

Утро — то время, когда нужно все обдумать. Часто люди по утрам прокручивают в голове примерный список дел на грядущий день, и тогда в сознании рождается масса ассоциаций и параллелей с тем, что уже было. Воспоминания нанизываются на нить, словно бусинки, смешиваясь при этом с домыслами и фантазиями. Кто-то размышляет о прошлом, кто-то — о будущем. А кому-то попросту нечего планировать — ведь прошлое скрыто плотной пеленой тумана, который не желает рассеиваться, а будущее чересчур размыто. Остается только настоящее, и действовать нужно без размышлений — просто жить одним мгновением.

Едва успев проснуться, Гермиона почувствовала, что что-то не так. В глаза сразу бросился бирюзовый балдахин, нависавший над кроватью; он был расшит серебряными нитями, которые переплетались в замысловатом узоре. Балдахин… Он словно перенесся в ее спальню из прошлого века. Странно… Гермиона пару минут лежала на спине, не шевелясь, и изучала взглядом вышивку на шелковой ткани, а потом вдруг резко села на кровати — и вспомнила. Но вспомнила не все, а лишь события вчерашнего вечера. События более странные, чем балдахин, так удививший ее поначалу — значительно более странные! Как вообще можно думать об интерьере комнаты, когда и имени своего не помнишь?

Гермиона быстро слезла с кровати, тряхнула головой и принялась осматривать комнату, где ей довелось провести ночь. Вчера она была слишком потрясена случившимся, поэтому легла спать сразу же, как только осталась одна — ведь и без того обрывочные мысли были спутаны и создавали в голове полнейшую неразбериху. Тогда Гермиона понадеялась, что к утру все станет на свои места, но она ошиблась — ровным счетом ничего не прояснилось. Обстановка говорила о том, что она оказалась в доме у вполне состоятельного человека, даже богатого. «И весьма привлекательного», — пронеслась в голове Гермионы неуместная мысль. Куда разумнее было бы обдумать собственную судьбу, а вовсе не оценивать внешний облик Люциуса Малфоя — единственного человека, которого она помнила.

Правда в том, что дальнейшая судьба Гермионы слишком размыта, чтобы ее можно было обдумывать. Очевидно, что сейчас ее память находится в таком же плачевном состоянии, что и вчера. Гермиона по-прежнему не могла назвать ни своего имени, ни места проживания, ни рода деятельности. Одним словом — ничего. Ничего существенного. Ничего из того, что могло бы помочь ей установить свою личность.

Гермиона подошла к висящему на стене круглому зеркалу в золотой раме и принялась разглядывать собственное отражение. То, что она увидела, определенно было ей знакомо, она чувствовала, что это ее родное тело, ее внешность. И эта мысль слегка успокаивала.

Еще немного побродив по комнате, копаясь в себе и в собственных мыслях, Гермиона пришла к выводу, что нет смысла тратить время на никому не нужные терзания. И потому она решила быстро привести себя в порядок и найти Люциуса — быть может, он сумеет хоть немного осветить ее сознание, в котором царила кромешная тьма. Ведь неспроста латинское слово «lux» [1] созвучно с именем хозяина поместья, в котором она временно гостила. «Хм, а я знаю латынь…» — эта мысль заставила Гермиону улыбнуться.

Сняв с себя рубашку, которую обнаружила вчера в гардеробе и за неимением иных вариантов использовала в качестве пижамы, Гермиона натянула на себя единственный имеющийся у нее предмет одежды — сиреневое платье. Оно было вечернее и, скорее всего, покупалось на случай какого-то торжества, но что поделать. Не спускаться же в гостиную в рубашке с чужого плеча? Если уж на то пошло, ей вообще никто не позволял копаться в гардеробе и уж тем более брать оттуда одежду. Но Гермиона подумала, что вряд ли Люциус стал бы возражать против такого ее самоуправства… если это вообще его рубашка. Хотя, вероятно, эта вещь все же принадлежала ему. Гермиона взяла ее в руки и заметила, что на манжетах вышиты инициалы — «ЛМ». Люциус Малфой.

Гермиона восстановила у себя в голове образ нового знакомого, и тут ей показалось, что она знала его и раньше. Да, она была в этом почти уверена. Сероглазый статный мужчина с длинными светлыми волосами, который взирает на всех свысока… Вряд ли где-нибудь найдется еще один подобный экземпляр. Желая скорее подтвердить или опровергнуть свое предположение, Гермиона завершила утренний туалет и покинула уже почти успевшую стать родной комнату. По сути, эта комната и была родной для нее, ведь Гермиона совершенно не помнила, как выглядел ее настоящий дом. Хотя предполагала, что он мало походил на Малфой-мэнор.

Интуитивно направившись в гостиную, на первый этаж, Гермиона не ошиблась — Люциус сидел там на диване со свежим номером «Пророка» в руках. Услышав шаги, он оторвался от чтения газеты и устремил свой взгляд на гостью. Изучающий взгляд. Гермиона смутилась от такого внимания и едва не споткнулась, спускаясь по лестнице, но самообладание все же взяло верх, и она преодолела оставшиеся ступеньки без происшествий.

— Доброе утро, мистер Малфой, — произнесла Гермиона ровным тоном, когда приблизилась к дивану. А затем так же одарила Люциуса очень внимательным взглядом. Почему бы не поиграть в «гляделки»?

— Доброе, мисс… — Люциус запнулся, очевидно, поняв, что не знает имени своей гостьи, и обворожительно улыбнулся ей, маскируя эту небольшую заминку. Он жестом пригласил ее присесть рядом, после чего добавил, по-доброму усмехнувшись: — Знаете, в высшем обществе не принято надевать один и тот же наряд два дня подряд, но, так и быть, я прощу вам эту оплошность. Как вам спалось?

— Вы не хуже меня знаете, что мой гардероб в этом поместье не отличается особым разнообразием, — парировала Гермиона с легкой улыбкой на лице. — Но, так и быть, я прощу вам это бестактное замечание. Я прекрасно спала, спасибо за гостеприимство.

— Не стоит благодарности. Не будете возражать против завтрака в моей скромной компании?

— Ни за что не откажусь от такого заманчивого предложения. Честно говоря, я жутко проголодалась. Не помню даже, когда в последний раз ела… — она невесело усмехнулась и добавила: — И это далеко не единственное, чего я не помню.

* * *

Столовая поразила Гермиону своей роскошью, как, впрочем, и все остальное убранство в поместье. Завтрак подавали домовые эльфы, но этот факт не показался ей удивительным — вероятно, они служили у нее дома. Домовики показались ей очень милыми, хотя немного запуганными и излишне подобострастными. Гермиона хотела что-то спросить у этих чудных созданий, но они взирали на нее с таким испугом и трепетом, что она решила отложить беседу до лучших времен.

— Вы так ничего о себе и не вспомнили? — вдруг спросил Люциус, прерывая затянувшееся молчание, когда они оба уже приступили к завтраку.

— Ничего, — оторвавшись от еды, Гермиона мотнула головой. — Хотя пару раз у меня в голове всплывали смутные образы, и я не могу понять, что это — мое разыгравшееся воображение или же реальные воспоминания. Не подскажете, мы с вами не встречались раньше? Ваше лицо кажется мне очень знакомым.

— Не думаю. Точнее, я не припомню, чтобы видел вас раньше, но вы вполне могли заметить мою колдографию в газете или еще где-нибудь. Знаете ли, род Малфоев довольно известен в магической Британии, и не только в ней, — проговорил Люциус, и Гермиона уловила явно проскальзывающие нотки гордости в его тоне. Ну конечно, она бы тоже гордилась, если бы происходила из знатного рода. А сейчас она даже понятия не имеет, кем были ее родители…

— Я так и предполагала, — задумчиво сказала она, — хотя все же надеялась, что вы что-нибудь обо мне вспомнили.

— К сожалению, тут я вам помочь не могу, мисс… Знаете, вам стоит выбрать себе имя, на время. Как насчет Оливии? — озорно улыбнувшись, спросил Люциус.

Гермиона задумалась ненадолго, потом отрицательно помотала головой, уверенно заявив:

— Нет, это не мое имя. Совсем нет. Какие еще варианты?

— Бренда? Сильвия? Николь? Матильда? Виктория? Миранда?..

На каждое произнесенное имя Гермиона мотала головой и чуть хмурилась в знак неодобрения. Ну как он мог подумать, что ее зовут Матильда? Абсурд!

— … Эстелла? Скарлетт? Вирджиния? Лукреция? — казалось, запас имен у Люциуса был неисчерпаемым.

— Да, да! Это определенно подходит! — наконец-то остановила его Гермиона.

— Что? Лукреция? — скептически отозвался Люциус, хотя сам же и предлагал это имя не более минуты назад. — Не очень удачный выбор — так звали мою прапрабабку. Не самая приятная была женщина, хоть и владела анимагией. Кстати, ее портрет висит на четвертом этаже…

— Нет же, Вирджиния! — перебила его словесный поток Гермиона. — Меня будут звать Джин.

Она была рада хоть какой-то определенности в своей жизни. Теперь она знает, как представляться при знакомстве. Казалось бы — такая мелочь, обычно никто об этом и не задумывается, но у Гермионы внутри будто огонек зажегся, даже дышать стало проще. Слава Мерлину! Или слава Люциусу Малфою?..

— А что насчет фамилии? — по-видимому, Люциус решил идти до конца в этой своеобразной игре.

— Придумайте сами, — Гермиона пожала плечами и посмотрела на задумавшегося Люциуса в ожидании «вердикта».

— Браун. Вам подходит — под цвет глаз.

— Неплохо. А вы бы не хотели стать Люциусом Греем — под цвет глаз? — она усмехнулась.

— Вряд ли. Меня устраивает моя фамилия, и то, что я ее помню, тоже вполне меня устраивает, — отозвался Люциус с серьезным видом, и Гермиона в очередной раз подумала, что он слишком трепетно относится к значению своей фамилии. — Кстати, у меня есть одна знакомая по фамилии Блэк, и глаза у нее черные, как ночь.

— Знакомая?.. — протянула Гермиона.

Конечно, несложно было догадаться, что у Люциуса есть невеста. И откуда только взялось это расстройство? Она знает его меньше суток и уже испытывает нечто, странно напоминающее ревность… Вот глупость из глупостей!

— Просто знакомая, — пояснил Люциус, ухмыльнувшись. Он словно прочел мысли Гермионы. — Мы вместе учились в школе, на одном курсе и факультете.

Гермиона подумала, что фамилия Блэк кажется ей смутно знакомой — вероятно, это тоже какой-то древний род, о котором слышал даже самый непросвещенный сквиб. Но почему она не может вспомнить ни одного конкретного волшебника, с которым была бы знакома? Кто ее друзья, родители?..

— Знаете, я почему-то совсем не помню имен. Никаких, — она решила озвучить свою мысль. — То есть, я вообще многого не помню, но забыла далеко не все. Вот, например: настойка полыни, сок дремоносных бобов, корень валерианы, корень асфоделя…

— Что это? Рецепт «напитка живой смерти»? — в удивлении изогнув бровь, спросил Люциус.

— Вы должны были сказать: «десять баллов Гриффиндору», — отозвалась Гермиона.

— Ну, я бы и все двадцать не пожалел. Да и Слагхорн был бы вами доволен, пригласил бы в клуб Сл… — начал он, но вдруг осекся и спросил с серьезным видом: — Вы сказали «Гриффиндору»? Значит, вы обучались в Хогвартсе?

— В Хогвартсе? — Гермиона непонимающе на него посмотрела. Сейчас для нее это слово представляло собой простой набор звуков.

— Да, это школа для магов, она расположена в Шотландии. Гриффиндор — один из ее факультетов. Он назван в честь Годрика…

— Конечно! Годрик Гриффиндор — один из основателей Школы чародейства и волшебства «Хогвартс», его имя также носит деревня Годрикова Впадина, где он когда-то родился! — отчеканила Гермиона, словно отвечала на уроке по истории магии. — Да, я, наверное, училась там, я вспомнила!

— Это существенно облегчит для нас процесс установления вашей личности, мисс Браун, — он будто примерял на девушку ее новоприобретенную фамилию. К слову, подходила она неплохо. — В Хогвартсе хранятся списки всех студентов, когда-либо обучавшихся в стенах школы, и к ним прилагаются личные дела. К тому же, судя по вашему возрасту, учебу вы закончили совсем недавно. Если вообще закончили — вы вполне можете сойти за студентку старшего курса.

Новость о том, что разгадка ее имени и прилагающейся к нему биографии так близка, не могла не радовать Гермиону. Она потеряла память всего несколько часов назад, но уже успела жутко устать от тянущей на дно неизвестности. Было страшно утонуть в таком большом мире, где никого не знаешь, и никто не знает тебя. Где никто не может помочь.

— Это замечательно! Вы ведь отведете меня туда, правда? — она посмотрела на Люциуса умоляющим взглядом.

— Конечно. Будем считать, что я взял на себя ответственность за вашу дальнейшую судьбу, как только вы появились в моем поместье.

— Спасибо, спасибо, Люциус! — восторженно прокричала Гермиона, но вдруг осеклась и уже куда тише пролепетала: — То есть… мистер Малфой. Простите.

— Ничего страшного. Можете звать меня по имени, Джин… Раз уж вы разрешили мне выбрать вам имя, то я не могу позволить такое официальное обращение с вашей стороны, — он уже не впервые за это утро обворожительно улыбнулся, видя смущение Гермионы.

— Хорошо, — та улыбнулась в ответ.

Люциус казался ей чрезвычайно любезным и очень милым. Конечно, он был единственным человеком, которого она знала (точнее, помнила) но это обстоятельство вовсе не умаляло его достоинств. Похоже, что он помогает ей от всей души, бескорыстно. Ей повезло, что она очутилась именно у него в поместье. Если, конечно, такое стечение обстоятельств вообще можно считать везением.

До конца завтрака Гермиона пребывала в чрезвычайно приподнятом расположении духа, ожидая скорого отправления в Хогвартс… и скорой разгадки всех странностей. Ей не терпелось наконец-то узнать все неизвестные и решить эту сложную задачу — задачу о ее прежней жизни.

* * *

Гермионе все казалось чужим и незнакомым, и от этого было тяжело — ей нигде не было по-настоящему уютно. Она ощущала себя гостьей в другом мире — гостьей, которую никто не приглашал.

Таким же чужим все было и в Хогвартсе — хотя Люциус утверждал, не без оснований, что она училась здесь. А это целых семь лет! Неужели можно полностью забыть место, где прожила столько времени?.. Хотя, проведя в кабинете директора минут двадцать и детально изучив обстановку, она начала улавливать в интерьере какие-то смутно знакомые детали — цветная оконная рама, книги с пожелтевшими страницами на полках, феникс в клетке… Да и Дамблдор, казалось, был хорошо ей знаком — Гермиона даже сумела подметить некие жесты, особенности мимики и интонации, присущие только ему. Теперь она была практически уверена, что директор должен знать ее и, возможно, уже понял, кто перед ним. И сейчас лишь удивляется столь неожиданному визиту.

Гермиона сидела в удобном старинном кресле, ожидая, пока Люциус закончит разговор с Дамблдором — он должен был объяснить директору причину их прихода. Она изредка бросала взгляды на двух мужчин, и ей казалось, что Дамблдор вовсе не слушает Люциуса — его глаза были устремлены куда-то поверх собеседника, даже сквозь него. А выражение лица у него было какое-то отсутствующее, будто ему рассказывали историю, которую он слышал уже не раз и успел запомнить все до мельчайших деталей, а сейчас не перебивает лишь из вежливости. Может, он откуда-то узнал, что приключилось с его бывшей студенткой еще до их появления? Как бы то ни было, Люциус продолжал рассказывать, Дамблдор — слушать с мечтательным выражением на лице, а Гермиона — ждать.

Завершив рассказ, Люциус поднялся со стула и молча покинул кабинет, не забыв перед этим послать Гермионе ободряющий взгляд. Мучительные минуты ожидания закончились. Она встала, подошла к письменному столу и посмотрела на директора в нерешительности. Тот предложил ей сесть, и Гермиона не преминула воспользоваться этим предложением. Отчего-то ей было боязно… Но вот отчего? Хуже ведь не станет в любом случае.

— Что же такого важного вы хотели от меня узнать, мисс? — во взгляде и интонациях Дамблдора читалось легкое недоумение.

— Вы меня не узнаете?

— Боюсь, что нет, юная леди, — директор развел руки в стороны. — Уж простите мне такой грех, но в моем возрасте сложно упомнить всех. Так откуда же я могу знать вас?

— Я… я, вероятно, училась в этой школе, профессор. — Гермиону одолевали сомнения. Она-то думала, что Дамблдор сразу узнал ее, и сейчас желает просто побеседовать с глазу на глаз. Но все оказалось вовсе не так радужно, как ей виделось изначально. Надежда начала потихоньку рассыпаться на мелкие песчинки.

— Вероятно? — он посмотрел на нее каким-то странным взглядом. О чем же они беседовали, если Дамблдор даже не в курсе, что она потеряла память?

— Я… не уверена, — подтвердила Гермиона. — Разве Люциус вам не объяснил?

— Я могу сказать вам точно, что всех, кто когда-либо учился в этой школе, я помню в лицо, несмотря на свой преклонный возраст. Так что вы ошибаетесь, причисляя себя к студентам Хогвартса.

— Вы уверены? — Это была единственная надежда, и Гермионе совсем не хотелось терять ее. Неужели старик не лукавит, говоря, что он ни разу ее не видел? Но она ведь почти убедила себя, что помнит это место! Что же делать дальше? Стало тяжело дышать. Вместо надежд осталась только лишь горстка песчинок.

— Да, мне не хочется вас разочаровывать, но я абсолютно уверен в своих словах, — этими словами Дамблдор развеял песчинки по ветру.

Гермионе ничего не оставалось, кроме как согласиться со словами директора, а потому она, поблагодарив его за уделенное ей время, поспешила покинуть кабинет — теперь такое общество совсем не казалось ей хоть сколько-нибудь приятным. За дверью дожидался Люциус — его компания была для Гермионы более предпочтительной. Она грустно улыбнулась, давая понять, что так ничего о себе и не узнала.

Только сейчас, глядя в его серые глаза, Гермиона осознала, что у нее нет в этом мире никого, кроме него. До тех пор, пока она не поймет, что с ней произошло, и пока не вернет на место свои утраченные воспоминания.

— Но, Люциус, я абсолютно уверена, что знакома с ним! — заявила Гермиона сразу после того, как в деталях пересказала свой диалог с директором. Им обоим показалось крайне странным то, что Дамблдор предпочел услышать историю о потере памяти дважды — и от Люциуса, и от Гермионы. Но, как оказалось, странность — основная черта его характера. Так сказал ей Люциус. А не доверять ему у Гермионы причин не было.

— Джин… Пойми, Альбус Дамблдор — величайший волшебник нашего времени, о нем написано в каждом учебнике по истории магии. Вряд ли у тебя был шанс не узнать о нем, — Люциус улыбнулся, пытаясь приободрить ее. Он взял ее за руку и повел по направлению к выходу из здания школы. В кабинет директора они попали по каминной сети, и Гермиона решила не вдаваться в причины, по которым Люциус выбрал иной путь для возвращения. В любом случае, прогулка до антиаппарационного барьера ей не помешает.

* * *

— Знаешь, я думаю, что мои родители — магглы, — сказала Гермиона с задумчивым видом. Они с Люциусом шли по тропинке на территории Хогвартса, намереваясь в скором времени аппарировать обратно в мэнор — до барьера оставалось не больше десятка ярдов.

— С чего ты взяла? — Люциус задал вполне резонный вопрос.

— Не знаю, — она улыбнулась. — Интуиция.

— Ну, если тебе нравится так думать — пускай, — снисходительно произнес он, подавая ей руку для совместной аппарации.

Секунда — и они уже были в поместье.

_____________________________________________________

[1] lux — свет (лат.)

Это мой мир, но он может стать нашим.

Тони. «Воображариум доктора Парнаса»

* * *

Люциус всегда был очень самостоятельным, с раннего детства. Он умел принимать решения и отвечать за их последствия, и практически никто не мог изменить его мнение о чем бы то ни было. Единственным человеком, оказывавшим на него значимое влияние, был его отец. Но сейчас Абраксас Малфой мог взирать на жизнь сына разве что с портрета, и Люциус теперь уже сам стремился влиять на окружающих. Он решал не только за себя, но и за других, хоть те об этом и не подозревали.

Ведь если подворачивается возможность сделать что-то выгодное для себя, пусть даже и в ущерб другим, разве можно не воспользоваться этим? Люциус считал, что нельзя. И это был не эгоизм, по его мнению, а здравый смысл. Он хотел все контролировать. Простое желание, пусть и сложное в осуществлении.

Но с недавних пор кое-что в жизни Люциуса изменилось. Не кардинально, но все же… Его мир не перевернулся вверх тормашками, не сделал сальто, а лишь немного сдвинулся — совсем немного, но ощутимо, и контролировать все стало чуть сложнее. Пока что было непонятно, на пользу ли ему этот сдвиг, ведь перемены — это не всегда хорошо, но и далеко не всегда плохо. Люциус не улавливал тревожных ноток, и все происходящее его устраивало. Присутствие Джин в его жизни нисколько не раздражало, более того — ему нравилось, что она была рядом. Прошло меньше двух суток с момента их знакомства, а он уже привык и, можно сказать, немного привязался к ней. Какой уж тут контроль? Скорее уж она влияла на него, чем наоборот.

Джин была красива, непосредственна… Она всегда говорила правду, ничего не скрывала, и ей можно было безоговорочно верить. Не сравнить с теми «светскими львицами», с которыми Люциус был знаком и за неимением выбора тесно общался. За ними обычно шлейфом тянулись сплетни, которые кружились, опускались на людей и опутывали их своими противными тонкими нитями, впиваясь в кожу, затрудняя дыхание. Люциусу претило такое общество — но с кем еще водить знакомство? С магглами? Это просто смешно. А сейчас с ним была Джин. Искренняя до невозможности! Невообразимо настоящая!

— Какие у тебя красивые волосы! — без стеснения говорила она. — Это какое-то заклинание? Зелье?

— Это страшная тайна, — шутя отговаривался Люциус. — Сам Министр хотел узнать мой секрет, но…

Джин звонко смеялась, и Люциус — вместе с ней. Это было необычно.

Если она чего-то не знала, то не стеснялась об этом сказать. Если чего-то хотела — тут же говорила об этом. Они обсуждали многое — от личной жизни и увлечений до науки. И Джин не притворялась, не умалчивала — будто Люциус был для нее самым близким, родным человеком. Хотя… почему «будто»? Так и было, если подумать. Пусть временно, но он оказался центром ее вселенной. А Джин для него — чем-то мимолетным, но до дрожи приятным. Даже жаль, что вскоре она покинет его дом — хотелось все дальше раскрывать эту удивительную девушку. Он словно книгу читал, запоем, перелистывая страницу за страницей… и боялся не успеть дойти до финальной главы. Торопился, но при этом не упускал ни единого слова, ни единой буквы, ни единой запятой.

Джин раскрывалась ему постепенно. Они провели вместе весь вчерашний день. Нет, не так. Они провели вместе всего лишь один вчерашний день. Но за столь непродолжительное время уже успели стать практически друзьями. Хотя, по правде говоря, Люциус не был знатоком теплых человеческих взаимоотношений. Да, он умел с легкостью очаровать любую даму из высшего общества, мог, не прилагая особых усилий, заручиться поддержкой более влиятельных в магической Британии лиц… Но в том, что касается настоящих чувств и искренних эмоций, Люциус был не особо сведущ. Все его друзья могли называться таковыми лишь на словах, в действительности же ему было глубоко наплевать на большую часть из них, да и их мнения о собственной персоне Люциус тоже знать не желал. Во всех своих знакомствах он искал выгоду для себя, и до недавних пор ему и в голову не приходило ставить под сомнение правильность такого подхода.

И вот теперь, казалось, уже познав жизнь во всех красках, Люциус наконец нашел друга. Точнее, подругу — подругу без прошлого. Что она могла рассказать ему о себе? Ничего, он сам видел то, что хотел видеть — создавал ее образ из мельчайших деталей. И много рассказывал ей о своей жизни: истории из детства, школьные приключения, со смехом вспоминал самые абсурдные сплетни о себе же… Джин тоже смеялась, хотя Люциус видел в глубине ее глаз печаль — оттого, что она не может поделиться с ним своими историями. А они, несомненно, были… Вот только как их вспомнить?

Тогда в качестве развлечения было решено придумать, как же Джин жила раньше. А что, имя же они ей придумали, так почему бы на время не сочинить занимательную биографию? Уж лучше липа, вымысел, чем полное отсутствие воспоминаний.

— Так что же, Джин, и где ты отдыхала этим летом? — небрежным тоном спросил Люциус, имитируя беседу двух давних знакомых.

— О, мы с родителями провели чудеснейший месяц на берегу Средиземного моря — ты знаешь, у нас там вилла, — озорно улыбаясь, поддержала начатую игру Джин. — Правда, тамошнее южное солнце плохо влияет на мою бледную кожу… — тут она поморщилась, якобы вспоминая, как ей приходилось то и дело прятаться в тени густых деревьев, чтобы избежать палящих лучей.

— Да, разумеется, я помню. Я приезжал туда после окончания Хогвартса, лет шесть назад. Твоя матушка любезно пригласила меня погостить. А ты тогда была совсем еще малюткой. Готовилась ко второму году обучения в Шармбатоне, если не ошибаюсь?..

— Стоп, Люциус! — прервала Джин так хорошо отыгрываемый диалог. — Как я могла учиться в Шармбатоне, если не знаю ни слова по-французски? Это неправдоподобно.

— Желаешь получить частные уроки иностранных языков, ma chère [1]? — обольстительно улыбаясь, предложил Люциус. Он знал этот язык превосходно — ни один француз не смог бы придраться.

— Не возражаю. Если найдется достойный учитель, разумеется, — с заговорщическим видом отозвалась Джин.

— Обещаю, ты не разочаруешься в преподавательских способностях, коими обладает твой предполагаемый professeur [2]. Это будет magnifiquement [3]! Ты ведь согласна стать коренной француженкой, я надеюсь?

Этим же вечером Люциус обучил Джин некоторым крайне необходимым, по его мнению, французским словам и выражениям. Заявления о том, что она спокойно прожила энное количество лет, не зная их, не подействовали на него. Конечно, такое можно простить обычной девушке, но не французской леди Джин Браун…

«Хм, все-таки неудачно я подобрал фамилию, — подумал Люциус. — Совсем не по-французски звучит». Но решение проблемы быстро пришло в его светлую во всех отношениях голову.

— Джин! — начал он. — Ты ведь знаешь, что твой отец был родом из Британии…

И дальше шла чрезвычайно трогательная и романтичная история о том, как юный англичанин по имени Джозеф Браун без памяти влюбился в прекрасную французскую леди. Та покорила его сердце, и результатом их пылкой любви стало появление на свет очаровательной девочки, названной родителями Джин и носящей это имя по сей день.

Сейчас, сидя у себя в спальне, Люциус не мог сдержать улыбки, вспоминая вчерашний вечер с Джин. Ему не верилось, что она одним своим появлением сумела настолько изменить его жизнь. Ему уже не хотелось коротать вечера в одиночестве, или в компании товарищей (разговоры с которыми всегда сводились к обсуждению финансов, выпивки и женщин), или в окружении тех самых прекрасных дам, бурно обсуждаемых в мужском обществе. Люциус устал от всего этого однообразия за столько лет. А беседы с Джин не позволяли скучать, даже одухотворяли его, именно поэтому не хотелось ее отпускать… Пожалуй, его мир не просто сдвинулся за последний день. С ним произошло что-то более масштабное. Но вот что — пока непонятно.

* * *

Спустившись утром в гостиную, Люциус обнаружил там Джин в компании домовика — они оживленно что-то обсуждали, хотя было абсолютно непонятно, какие темы для беседы могли найти эти двое. Сам он ни разу не сказал своим слугам ни слова, если не считать прямых приказов. Ну не погоду же с эльфами обсуждать, верно? А на большее они и не способны.

— Составишь мне компанию за завтраком? Или считаешь более предпочтительным для себя общество эльфа? — с нескрываемой иронией спросил он у Джин, присаживаясь рядом с ней на диван, а затем добавил после небольшой паузы: — Доброе утро.

— Доброе, — она приветливо улыбнулась Люциусу, пропустив мимо ушей его колкость. — Ты зря недооцениваешь своих маленьких домовиков. Беседа с Пипом отгоняла от меня скуку, пока одна важная персона не находила нужным показаться из спальни. Или для тебя лучше, чтобы я тут зачахла в одиночестве, а?

Люциус рассмеялся, глядя на озорную улыбку Джин. Мерлин, кто еще мог бы прочитать ему лекцию о значимости эльфов? Только она.

— Я чрезвычайно гостеприимный хозяин, а потому позволяю тебе общаться в моем поместье с кем только заблагорассудится... — Люциус пристально взглянул на нее, едва сдерживая улыбку, и продолжил: — Есть вероятность, что в саду завелись гномы, так что поспеши, пока они не мигрировали — я слышал, это очень интересные собеседники. Только будь осторожна — могут укусить.

Джин фыркнула в ответ на его предложение.

— Ни за что не упущу такую возможность, Люциус! Может, хоть эти садовые вредители раскроют мне секрет твоих роскошных волос, а то даже бедняга Пип говорит, что знать ничего не знает, — она развела руками, как бы показывая безвыходность своего положения.

— Это же страшный секрет… Я не делюсь таким ни с домовиками, ни с гномами.

— Ты ни с кем ими не делишься! — с притворной сердитостью заметила Джин.

— На то они и секреты, — заговорщически прошептал он в ответ.

— Зато, знаешь, Пип очень много помнит из истории мэнора, а ты мне так ничего и не рассказал о своем доме, хотя вчера у нас в распоряжении был целый день. Эх, мистер Малфой, я бы объявила вам выговор, но, боюсь, мое положение в этом доме не настолько высоко, чтобы диктовать условия кому бы то ни было.

— Ну, мы знакомы всего пару дней, когда мне было все успеть? — непонятно почему стал оправдываться Люциус.

— Пару дней? А я-то думала, что наши семьи дружны долгие годы. И ты гостил у нас на вилле несколько лет назад… Разве не так? Только не говори, что я опять что-то перепутала или позабыла! Моя французская душа этого не вынесет, Люциус! — и Джин в притворном ужасе округлила глаза и приложила тыльную сторону ладони ко лбу — такому драматичному жесту позавидовала бы любая театральная актриса.

Удивительно, но Люциусу казалось, что он знаком с Джин не один год. Она стала ему ближе, чем люди, которых он знал со школы. Разве это возможно? Выходит, да. И теперь Люциус хотел, чтобы их знакомство в действительности растянулось на годы, десятки лет…

А если Джин вспомнит все о себе — что тогда будет? Неизвестно. А вдруг она магглорожденная? Или переместилась к нему прямиком из Сиднея? Или, того хуже, у нее мог быть жених. Это предположение пугало Люциуса больше остальных.

Если рассудить, происхождение Джин мало его волновало — он ведь не такой фанатик чистой крови, каким был его покойный отец. Конечно, взять в жены дочь магглов — это слишком, но все возможно… А расстояния в мире волшебников и вовсе не могли стать хоть сколько-нибудь значимым препятствием. Сидней? Пускай! Да хоть Антарктида! Но вот вероятность того, что Джин могла быть влюблена в кого-нибудь или с кем-то обручена (да что там, она вполне могла оказаться даже примерной женой какого-нибудь напыщенного австралийца, который, очевидно, ее не достоин), была очень велика. Ведь только слепой мог не заметить ее прелести и очарования. А Люциус никогда не жаловался на зрение.

— Боюсь, твоей французской душе придется вынести еще немало. Например, завтрак, приготовленный за счет тяжелого труда бедных домовых эльфов. И тебе придется есть в компании их злобного хозяина-тирана, который нещадно эксплуатирует своих слуг. А еще этот жестокосердный человек хранит семейные тайны как зеницу ока, — сказал Люциус, придавая своему голосу налет таинственности, но при этом не скрывая широкой улыбки.

— Ладно, у меня, очевидно, нет иного выхода. Придется завтракать в компании этого ужасного человека с прекрасными волосами, — смеясь, заявила Джин. — Но знай, ты monster [4]!

— Très bien [5], Джин. К слову, для коренной француженки у тебя слишком явный британский акцент, милая. Но не будем об этом, пора приступать к трапезе — стол уже накрыт. Эльфы очень старались, поверь.

И по пути в столовую Люциус напомнил ей:

— Кстати, не забудь — в два часа мы отправимся в Мунго, так что будь готова. Я уже отправил сову целителю Осборну — он наш семейный врач, можно сказать.

* * *

В назначенное время парочка уже шествовала по коридору клиники, направляясь к нужному кабинету. Джин чересчур внимательно рассматривала развешанные на стенах портреты знаменитых целителей, было заметно, что она нервничает — Люциус обратил внимание, что она кусает губы и теребит край юбки. Он бережно сжал ее руку, желая подбодрить. Тонкие пальчики Джин тут же обхватили его ладонь.

— И что ты написал обо мне в письме своему целителю? — спросила Джин, и в голосе ее легко угадывалась тревога.

— Практически ничего, — Люциус пожал плечами. — Информация о тебе слишком конфиденциальна, чтобы распространяться об этом в корреспонденции. Ты сможешь разъяснить ему все при личной встрече, буквально через десять минут. А почему тебя это волнует?

— Меня не может это не волновать, Люциус. Как ты не понимаешь?! — в порыве чувств выкрикнула Джин. И уже тише добавила доверительным тоном: — Я боюсь.

— Я понимаю, Джин, но тебе не следует так нервничать из-за обычного обследования у целителя. Хочешь, мы не будем рассказывать ему все подробности, — Люциус задумался на несколько мгновений, а затем, довольно усмехнувшись, произнес: — Я просто привел на осмотр свою давнюю подругу из Франции, с которой моя семья дружна уже много лет. У тебя всего лишь небольшие провалы в памяти, и я забеспокоился… Скажем, этот недуг начал проявляться именно тогда, когда ты заехала ко мне в Малфой-мэнор, чтобы погостить. Ведь так все и было?

Лицо Джин выразило благодарность и одновременно с тем облегчение, и это обстоятельство не могло не порадовать Люциуса. Эта девушка сделала из него эмпата — он переживал вместе с ней, и сейчас ему стало легче дышать, как и ей.

— Он… он ведь не будет ни о чем меня расспрашивать? — спросила Джин с серьезным видом.

— Доктор Осборн — колдомедик. Ему нужно будет задать тебе несколько вопросов по поводу твоего самочувствия, не более того. Не бойся, допрос с пристрастием он тебе точно устраивать не будет, — успокоил ее Люциус. — Пошли, нам сюда, — он указал на дверь с табличкой «Дежурный целитель Чарльз Осборн».

Они зашли в просторную приемную, освещенную множеством хрустальных шаров со свечами внутри. Целитель Осборн, один из лучших специалистов во всем Мунго, уже ожидал их, сидя за столом и заполняя какие-то бумаги. Он не стал терять время понапрасну и, как только посетители уселись на специально отведенные места, начал расспрашивать Джин о симптомах. Она рассказала обо всем вкратце и тут же пояснила, что всего лишь пару дней назад прибыла из Франции, и потому ее карты в здешней клинике нет. Джин утверждала, что не переносила никаких тяжелых заболеваний, да и вообще не жаловалась на здоровье до недавних пор. У доктора Осборна не было причин для недоверия, поэтому он не видел смысла связываться с архивом Парижской Магической Клиники для выяснения всех подробностей истории болезни новой пациентки.

— Можете ли вы сказать, мисс Браун, когда вы впервые заметили пробелы в сознании?.. Чем вы занимались до этого?.. Быть может, вы увлеклись каким-то новым для вас видом спорта?.. Проводили какие-то эксперименты?.. Использовали неизвестные заклинания? Подвергались воздействию заклинаний?.. Принимаете какие-то зелья, отвары?.. Получали ли в последнее время какие-либо серьезные травмы?.. Не было ли у вас в семье подобных случаев амнезии?..

Люциусу казалось, что поток этих вопросов не иссякнет никогда. Целитель прервался лишь однажды, решив осмотреть пациентку на предмет каких-либо повреждений — внешних или внутренних, физических или душевных. Он минут двадцать водил палочкой по ее телу, хмурился, качал головой, но, судя по всему, так и не сумел обнаружить никаких отклонений от нормы. Джин же, несмотря на свои недавние переживания, держалась вполне уверенно и отвечала на все поставленные вопросы (хотя в правдивости этих ответов не была уверена даже она сама). Помимо прочего, ей удалось вполне удачно имитировать легкий французский акцент, и Люциусу это пришлось по вкусу — в ее речи появился некий шарм. Хотя, по его мнению, Джин и без того была хороша во всех отношениях.

— Возможно, вы стали жертвой неудачной аппарации? — продолжал монотонным голосом вопрошать целитель. Джин тут же напряглась.

— Да, вероятно, — тихо проговорила она немого осипшим голосом — наверное, от волнения. — Я уже говорила, что отчетливо помню только события после аппарации в Малфой-мэнор… Как думаете, это могло стать причиной моей проблемы?

— Я не вижу никаких других причин, мисс. Колдомедицине известны случаи, когда расщеплению подвергалась не только физическая оболочка мага, но и его сознание. Последний раз подобный инцидент был зафиксирован в Канаде более двухсот лет назад, и пострадавший так и не смог излечиться. Ему повезло гораздо меньше, чем вам, мисс Браун, тот больной полностью лишился рассудка после перемещения путем аппарации. Очевидно, его сознание было расщеплено на множество мельчайших частиц, и собрать их воедино не представлялось возможным, — вещал целитель так, словно читал лекцию.

— Но с тех пор колдомедицина шагнула далеко вперед, не так ли? — задал резонный вопрос Люциус.

— Верно, мистер Малфой, но, боюсь, в этой области никаких сдвигов не произошло. Просто потому, что нет смысла тратить тысячи галлеонов на исследования в никому не нужной сфере. За многовековую историю подобные случаи были зафиксированы лишь трижды, мисс Браун может занять почетное четвертое место в этом списке. Помимо того, что я вам уже описал, ранее расщепление сознания в пространстве происходило лишь в далеком пятнадцатом и двенадцатом веках. Методов лечения, естественно, также обнаружено не было, — заключил доктор Осборн, а затем добавил вполне добродушно: — Это, конечно, не мое дело, но я думаю, что пара-тройка потерянных воспоминаний — это еще не конец света, мисс Браун. Вы молоды, и, уверяю, ваша жизнь будет наполнена куда более яркими событиями, чем те, что так некстати позабылись.

— Конечно, доктор, — натянуто улыбнулась ему Джин. — Но мне интересно… Куда же все-таки делись мои воспоминания после расщепления? Пропали?

— Как и при физическом расщеплении, отколовшаяся часть сознания осталась там, откуда вы аппарировали. Но не мне вам объяснять, что воспоминания и мысли — это не нога или рука. И найти их попросту невозможно, как ни прискорбно это осознавать. Еще какие-нибудь вопросы, мисс? — колдомедик был все так же доброжелательно настроен.

— Нет, благодарю, вы мне очень помогли, доктор Осборн, — проговорила Джин, и Люциус поднялся со своего кресла, чтобы подать ей руку, после чего они вместе покинули клинику.

Люциус не мог отрицать, что, хоть целитель и не сумел ощутимо помочь, все же они узнали кое-что важное. Ситуация немного прояснилась. Наверное, неудачная аппарация — и правда единственная возможная причина амнезии. Ведь как иначе можно объяснить еще и то, что Джин перенеслась в мэнор, несмотря на антиаппарационный барьер? А так складывалась более-менее логичная картина. Просто произошел сбой.

Кроме того, Люциус не мог не радоваться оттого, что Джин не исчезнет из его жизни еще какое-то время. Пока не вернутся воспоминания, можно контролировать ее хоть немного. Не хотелось, чтобы его гостья покидала мэнор, но он желал, чтобы она вспомнила свое прошлое — так ей будет лучше. Ведь не помнить ничего — ужасно, и Люциус это понимал. Но он осознавал еще и то, что его жизнь без Джин Браун будет почти так же ужасна. Очевидно, его прежний мир уже не вернется, он изменился безвозвратно. И перемены эти ценны только тогда, когда рядом Джин.

______________________________________

[1] моя дорогая (фр.)

[2] учитель (фр.)

[3] великолепно (фр.)

[4] чудовище (фр.)

[5] очень хорошо (фр.)

Однажды сделал он из блестящей белой слоновой кости статую девушки необычайной красоты. Как живая стояла эта статуя в мастерской художника. Казалось, она дышит; казалось, что вот-вот она начнет двигаться, пойдет и заговорит. Целыми часами любовался художник своим произведением и полюбил наконец созданную им самим статую.

Н.А. Кун. «Мифы Древней Греции»

* * *

С недавних пор жизнь Гермионы стала необычной.

Сравнивать ей было не с чем, но она чувствовала, что все совсем не так, как раньше. Все абсолютно по-другому. Просто потому, что тогда рядом не было Люциуса. А сейчас он рядом и влияет на все, что происходит с нею, меняет ее жизнь, совершенствует ее саму. Хотя… Разве можно изменить Гермиону? Вряд ли, ее можно только создать. С нуля.

Они с Люциусом словно рисовали ее портрет на чистом холсте, работали над деталями, продумывали каждую мелочь. Или писали несуществующую книгу с биографией Джин Браун — с каждым днем в ней было все больше глав, и благодаря этому Гермиона чувствовала себя все более уверенно. Она могла при необходимости открыть нужную страницу и прочесть там все о себе. Или же взглянуть на холст и увидеть новую себя со стороны. Можно было даже придумать что-то на ходу. Ее жизнь медленно налаживалась.

Гермиону смущало одно лишь понимание того, что это все — иллюзия. Искусно созданная, почти идеальная, но все же иллюзия. Она будто жила в доме без крыши — в любой момент мог пойти дождь, дождь из забытой реальности, и он грозил залить весь ее выдуманный мир, не оставив ни одного мнимого воспоминания в утешение. Но самое главное — в глубине души Гермиона хотела, чтобы этот дождь обрушился на нее и помог все вспомнить. Ведь было бы куда проще наконец-то жить своей, настоящей жизнью! Знать, чего ждать от завтрашнего дня, а не томиться в неведении. Прошлое необходимо для того, чтобы планировать будущее, как ни странно.

Гермионе был очень симпатичен Люциус, даже более того. Но как она могла всерьез задумываться о своих чувствах к кому бы то ни было, если в памяти не сохранилось ни одного увлечения из прошлой жизни? Возможно, она любит кого-то другого. «Любила. В прошедшем времени», — Гермиона всегда поправляла ход своих мыслей, когда они касались этой темы. Конечно, она ведь совершенно определенно не может любить того, кого не помнит, это звучит абсурдно. И в то же время казалось вполне разумным любить того, кто всегда рядом, кто поддерживает ее. Любить того, кто оказался так добр к ней, когда это было необходимо.

Еще Гермиона часто думала о том, почему же она вдруг оказалась в мэноре в тот странный вечер. Она редко делилась своими соображениями с Люциусом, но мысли ее возвращались к этой теме не раз и не два за день. После приема у целителя Осборна Гермиона почти перестала надеяться, что воспоминания вернутся к ней сами по себе. Маловероятно, что ее амнезия — временное явление. При этом слова целителя о расщеплении сознания казались вполне разумными, по крайней мере, других объяснений не имелось вовсе, и приходилось довольствоваться этим. Оставалось лишь смириться с утратой части своей жизни. Но это вовсе не мешало Гермионе ждать, что рано или поздно кто-нибудь из ее прошлой жизни найдется и разъяснит все — скажет, кто она, сколько ей лет, как ее зовут, кто ее родители… Эти мелочи становятся намного важнее, если вдруг стираются из памяти.

Но как можно приблизить разгадку своей личности? Ответ на этот вопрос нашелся довольно быстро. Гермиона решила, что если часто появляться в людных местах, то когда-нибудь ее узнают. Ведь были же у нее родственники, друзья, знакомые? Не могло не быть! А британский акцент явно говорил, что она из здешних мест. Надо просто подождать, но при этом не сидеть безвылазно в поместье.

Поэтому Гермиона практически ежедневно убеждала Люциуса, что им необходимо прогуляться по Косой Аллее. И он никогда не отказывал ей.

Их запросто можно было принять за влюбленную пару, гуляющую без цели — чтобы развеяться и скрасить досуг. Они болтали, смеялись, при этом Гермиона постоянно всматривалась в незнакомые лица встречных прохожих — но все напрасно. Она никого не узнавала, ее — тоже. Зато Люциус представил ее многим своим знакомым, казалось, он в дружеских отношениях с доброй половиной магической Британии!

В середине дня они заходили в кафе, чтобы перекусить и отдохнуть, а позже заглядывали во всевозможные магазины, коими была переполнена улица для волшебников. Чаще всего их внимания удостаивался книжный магазин «Флориш и Блоттс», но как-то раз Люциус оставил солидного размера мешочек галлеонов и у мадам Малкин — он сумел убедить Гермиону в том, что ей необходим новый гардероб, ведь старого у нее попросту не было. Они провели не один час, рассматривая десятки самых разных моделей одежды, и Гермиону это даже увлекло. Более того, она заметила, что и Люциус не без удовольствия помогал ей определиться с выбором очередного платья, или мантии, или туфель, или даже ночной сорочки (которая должна была заменить ей привычную мужскую рубашку).

Их прогулки не прошли зря, но так и не принесли той пользы, которую ждала от них Гермиона. Август уже подходил к концу, а она так и не продвинулась в своих попытках узнать что-то о себе. Наоборот, скорее делала все возможное для создания новой жизни, для появления новых знакомых, для того, чтобы стать другим, не существовавшим до недавних пор человеком. Человеком, который чисто теоретически мог бы занять важное место в жизни некоего аристократа. Новое имя, новая биография, новые знакомые, новый гардероб, новое место жительства — чего еще ей недостает для полноценной жизни? Пожалуй, полный комплект. Разве что даты рождения не хватало…

— Люциус, а сколько тебе лет? — как-то спросила Гермиона, устроившись рядом с ним да диване в гостиной.

— Двадцать три, — просто ответил тот, даже не отрывая взгляда от страниц «Пророка».

— А мне?

— Восемнадцать, — ни на секунду не задумавшись, отозвался Люциус, все так же читая газету.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что ты недавно окончила Шармбатон, не забывай, — он все же отложил «Пророк» в сторону и обратил на нее свой взгляд.

— Ну, раз тебе все известно… Скажи, когда мой день рождения?

— Первого августа, — сказав это, он задумался. — Да, пусть будет первого августа. Не возражаешь?

— Нет, мне нравится, хотя до него еще почти год… А у тебя когда?

— Четвертого апреля.

— М-м-м… — Гермиона с ногами забралась на диван, ловко выхватила газету, которую читал Люциус, и начала перелистывать страницы. Она не читала, а рассматривала колдографии, ища знакомые лица. — Значит, тебе через полгода двадцать четыре. Ох, вы слишком стары, мистер Малфой! — звонко рассмеявшись, заявила она. Разумеется, Люциус вовсе не казался ей старым. Но разве можно было отказать себе в удовольствии понаблюдать за его реакцией?

— Ты так думаешь? — выгнув бровь, спросил он, изобразив угрозу, но в глазах явно были видны смешинки.

— Не уверена…

Гермиона вообще мало в чем была уверена, но по-прежнему не забрасывала попытки вернуть свои воспоминания, а вместе с ними и веру в себя. К примеру, пару дней назад она попросила у Люциуса пергамент и перо с чернилами, чтобы записывать туда все важное — сны, наблюдения, факты и размышления. Тот, конечно, любезно предоставил ей все письменные принадлежности, хотя при этом не забыл вставить саркастический комментарий по поводу того, что он вроде бы совершенно не похож на домового эльфа, к которому и следовало бы обратиться с подобной просьбой.

— Ты поссорилась с Пипом и не желаешь с ним разговаривать? Признайся, он тебе небезразличен, и ты хочешь, чтобы он соскучился по твоему вниманию? Еще немного, и я начну ревновать, Джин, — говорил он, ухмыляясь.

Люциус еще в первые дни пребывания Гермионы в имении решил «назначить» Пипа ее личным домовиком, раз уж они так поладили изначально. Его даже забавляла сложившаяся ситуация.

— Ты, как всегда, удивительно проницателен, Люциус, — смеясь, отвечала ему Гермиона. — Но ты не думал, что все как раз наоборот, и я стараюсь лишний раз провести время в твоем обществе?

— А это так? — он усмехнулся.

— А вот не скажу! — дурачась, она показала Люциусу язык.

— В таком случае, я все же начну ревновать тебя к эльфам…

На самом деле Гермионе было неловко тревожить домовиков, тогда как обращаться с различными просьбами к хозяину поместья она считала вполне разумным. «Бедные эльфы и так постоянно трудятся, — размышляла она, — а Люциус лишь несколько часов в день проводит в кабинете за бумагами». Откуда ей было знать, что он не желал тратить время, которое мог провести в приятной компании полюбившейся ему Джин, на скучную работу. Очевидно, что огромного запаса галлеонов из сейфов семьи Малфой хватит еще не одному поколению волшебников этого рода. К тому же, Люциус был абсолютно уверен, что успеет еще не раз приумножить этот капитал. Но в будущем. А пока ему хотелось наслаждаться настоящим. Но, как уже было сказано, об этом Гермиона даже не подозревала, а потому расходовала его время по собственному усмотрению.

Вечером того же дня Гермиона воспользовалась и пергаментом, и чернилами, делая записи. Она сидела за письменным столом в своей комнате и старательно формулировала мысли. Откуда-то взялась уверенность, что если она справится с этим «заданием», которое сама себе дала, то в качестве награды к ней вернется парочка воспоминаний. В общем, Гермиона подошла к делу со всей ответственностью. Она уже успела отметить, что в момент аппарации при ней не было никаких магических артефактов, в том числе и волшебной палочки. Естественно, документы тоже отсутствовали. Можно сказать, Гермиона оказалась в Малфой-мэноре с пустыми руками в прямом смысле этого слова. И с пустой головой — в переносном.

Однажды вечером они с Люциусом сидели в библиотеке и вместе изучали одну мудреную книгу, в которой как раз говорилось о сбоях при аппарации, о расщеплении и о других неприятностях, возникающих при перемещении в пространстве. В талмуде с пожелтевшими страницами было сказано, что при некоторых видах расщепления различные артефакты не переносятся вместе с их обладателями. Так стало ясно, почему при Гермионе не было палочки. А это изначально казалось очень странным — ведь всем известно, что каждый уважающий себя волшебник всегда носит этот незаменимый предмет с собой. Кроме того, палочка была необходима для аппарации.

Это открытие мало чем помогло Гермионе в анализе случившегося, но, тем не менее, дало пищу для размышлений. Она подумала, что вполне могла быть замужем — там, в прошлой жизни. Ведь обручальные кольца — это тоже артефакты, как и волшебные палочки, и мантии-невидимки, и любые другие зачарованные предметы. Но она решила не озвучивать эту догадку, преследуя при этом свои цели.

* * *

Прошел уже почти месяц со дня знакомства Люциуса и Гермионы. И оба они так привыкли друг к другу, что не могли представить, как жили до этого. Ну, Гермиона не могла представить это еще и потому, что Люциус был во всех ее воспоминаниях, а события из жизни без участия этого мужчины никак не хотели возвращаться в голову.

За все эти дни Гермиона так ничего о себе и не вспомнила, в том числе и того, что она на самом деле Гермиона, а вовсе не Джин. Да и о ней тоже никто не вспоминал, раз не предпринимал никаких попыток отыскать ее.

Люциус обращался к своим знакомым из Министерства Магии, чтобы разузнать, не поступали ли заявления о пропаже девушки, по описанию похожей на Джин. Но, увы, никто об исчезнувшей не справлялся. Либо кто-то очень хорошо скрывал свое беспокойство, что маловероятно.

Гермионе временами казалось, что до недавних пор она и вовсе не существовала, что она — лишь проекция чьего-то сознания, а потому и нет воспоминаний о личности. Она делилась этими мыслями с всегда понимающим ее Люциусом, но тот всячески опровергал данную теорию. Наверное, чтобы успокоить Гермиону, ведь он вряд ли что-то мог потерять, если эта гипотеза подтвердилась бы. Да, они сблизились за время знакомства, но все равно оставалась вероятность, что его гостья в один прекрасный — или ужасный? — момент все о себе вспомнит, и тогда красавец-аристократ, возможно, уже не будет для нее так важен. Но эти мысли терзали только Люциуса, Гермиона же просто хотела определенности, настоящей определенности, а не вымыслов и домыслов, которых в ее жизни стало слишком много.

— Твои воспоминания не вернуть, Джин, ты же помнишь, что сказал целитель Осборн. Они пропали, — говорил он во время их очередной беседы.

— Зато мое бывшее окружение никуда не пропало. Кто-то же должен меня помнить? — она не желала так лекго сдаваться.

— Чем тебя не устраиваю я в качестве окружения? — Люциус посмотрел на нее пронзительным взглядом и немного сощурился. Это обезоруживало.

— Ты… ты…

Конечно же, он полностью устраивал ее, причем в любом качестве, и они оба это понимали. Гермиона уткнулась лицом в плечо Люциуса, и тот обнял ее своими сильными руками. От его близости ей всегда становилось спокойнее. Его неповторимый запах, сильные руки, завораживающий голос — как она раньше жила без всего этого?..

«Чем тебя не устраиваю я в качестве окружения?» — повторила про себя Гермиона. Ох, вряд ли кого-нибудь могло бы удовлетворить окружение, состоящее из одного человека... Даже если этот человек был Люциусом Малфоем.

Поэтому Люциус решил ввести Гермиону в высший свет, познакомить ее со своим кругом. Для этого он давал в мэноре прием по поводу первого дня осени — кому из элиты нужен действительный повод для того, чтобы собраться и в очередной раз продемонстрировать всем свои наряды, богатство и знатность, а заодно перемыть друг другу косточки?

Гермиону очень взволновала новость о предстоящем событии. Еще бы, ведь за последний месяц она ни с кем тесно не общалась, кроме Люциуса.

— Как ты думаешь, мне понравятся твои друзья? — спросила она у Люциуса в день приема, не скрывая переживаний. Гермиону очень волновал этот вопрос, но еще больше ее беспокоило то, понравится ли она этим холеным аристократам.

— Я вполне терпимо отношусь к своим… друзьям, ведь сам волей-неволей отношусь к их кругу. Думаю, ты составишь менее лестное мнение, зато более объективное. Будет интересно выслушать твой вердикт.

— Так тебе не нравится собственное окружение? Не думал его сменить?

— Я как раз работаю над этим.

Последней фразой Люциус практически прямо сказал, что наслаждается общением с Гермионой, что она ему куда милее, чем его нынешние друзья. Но она в первую очередь услышала, что не вписывается в его привычное окружение. И никак не могла решить — хорошо это или плохо? Все было слишком запутанно, как всегда.

Да, Гермиона, не была своим человеком в высшем обществе, но и сам Люциус вряд ли привлек бы ее внимание, встреться они где-нибудь случайно. Увидев его, она, возможно, оценила бы явную мужскую красоту, но на этом бы все закончилось. Они никогда не стали бы ни близкими друзьями, ни чем-то большим. Но все изменил случай: Гермиона, вопреки привычному ходу времени, появилась в незнакомом поместье, беспомощная и ничего не помнящая о себе. А Люциус оказался рядом — сильный и все обо всем знающий. У нее не было ни единого шанса не обратить на него внимание.

Она должна постараться, необходимо сделать все возможное для того, чтобы прийтись по вкусу «магической элите», которая вскоре соберется в мэноре.

* * *

— Я выгляжу нелепо! — воскликнула Гермиона, осматривая себя в зеркале. Она так не считала, просто ей было непривычно видеть себя в изящном вечернем платье, на высоких каблуках, с замысловатой прической и изысканным макияжем… Она себя не узнавала.

— Ты выглядишь великолепно, — Люциуса, казалось, нельзя было смутить никакими заявлениями. — Как и должна выглядеть моя давняя подруга из Франции.

— Я похожа на Джин Браун?

— Ты и есть Джин Браун, милая. — Уверенный тон Люциуса имел благоприятное воздействие на душевное состояние Гермионы, и она успокоилась.

— Certes [1]. Мне не следует об этом забывать.

— Только не пытайся опять изображать французский акцент. Ты вечно о нем забываешь, и создается впечатление, что у тебя раздвоение личности, и одно из твоих «я» — коренная англичанка, ни разу не бывавшая во Франции, — усмехнулся Люциус.

— Но ты не можешь отрицать, что когда я о нем помню и контролирую свою речь, никто и не думает сомневаться в естественности моего акцента, — Гермиона действительно считала, что преуспела в этой своей игре во французскую леди.

— Possible [2]. Но тебе не стоит пытаться быть той, кем ты не являешься, Джин.

— Мерлин! Ты что, издеваешься? Кем я, по-твоему, являюсь?

Гермиона в очередной раз посмотрела на отражающуюся в зеркале роскошную девушку в облегающем платье из изумрудного шелка. Карие глаза блестят, на алых губах играет легкая улыбка, но взгляд немного растерянный. «Кто же я такая?» — спрашивала она себя, но ответа на этот вопрос не знала, как и на многие другие.

— У тебя есть уникальная возможность быть той, кем хочешь. Все мнения о тебе сложатся только сегодня вечером, — пытался приободрить ее Люциус.

— Именно это меня и пугает…

* * *

Вечер был в самом разгаре. Гости веселились, и Гермиона чувствовала себя весьма непринужденно, особенно рядом с Люциусом. А он почти всегда был поблизости, знакомил ее со всеми, беседовал с товарищами и с их женами — одиноких женщин на приеме не наблюдалось. И это обстоятельство радовало Гермиону.

— Знакомься, Джин, это моя давняя знакомая Беллатрикс Блэк, то есть уже Лестрейндж. И, собственно, ее муж Родольфус, — Люциус слегка коснулся губами пальцев прекрасной черноволосой ведьмы и пожал руку ее мужу. — А это Вирджиния Браун, моя подруга из Франции, она сейчас гостит в мэноре, чем оказывает мне большую честь.

— Приятно познакомиться, — отозвалась Гермиона, очаровательно улыбнувшись.

За прошедшую часть вечера она успела произнести эту фразу столько раз, что и не сосчитать. Да и зачем считать — она и половины имен новых «друзей» не запомнила. Но женщину по фамилии Блэк Гермиона помнила еще с того времени, как Люциус упомянул ее в одном из первых их разговоров. Черные глаза и черная фамилия. Еще и волосы черные, как крылья ворона — кто бы мог подумать.

Гермиона уже успела покружиться в вальсе с добрым десятком мужчин, все-таки ее новый яркий образ не мог не привлечь внимания представителей противоположного пола. Но больше всего ей понравилось танцевать с Люциусом. Как всегда — его запах, его руки, его взгляд. У Гермионы даже слегка кружилась голова от такой близости с ним. Или это все шампанское? Возможно, все вместе.

Но временами Люциус отходил от Гермионы для очередного делового разговора, оставляя ее в одиночестве. Точнее, в компании множества людей, но она чувствовала себя немного одиноко, когда его не было рядом. И тогда ее одолевали бесчисленные гости, в основном мужчины с приглашениями на танец.

— Мисс Браун? — Люциус едва успел отлучиться, как возле Гермионы появился мужчина, имени которого она не могла вспомнить. Чертова память! — Скучаете?

— Вовсе нет, — сдержанно ответила она. — Если только слегка.

— Признаться, я очарован вашей красотой. Разве можно оставлять такую девушку одну? Люциус очень неосмотрителен… — мужчина явно пытался заигрывать с нею.

— Что? — опешила Гермиона. Кажется, он намекает на то, что она и Люциус… Нет, нет, это ведь не так! — Эм-м… Люциус просто отошел на пару минут по важному делу.

— Что может быть важнее вас, мисс Браун?

— Можно просто Джин. А вы?..

— Александр. Александр Крам [3]. Понимаю, столько новых знакомств, вы, должно быть, в смятении.

— Слегка, — Гермиона улыбнулась.

— Что же… я бы хотел помочь вам справиться со смятением. Может, потанцуем?

«И как это должно помочь мне справиться со смятением?» — подумала Гермиона, а вслух сказала:

— С удовольствием.

Когда она вернулась после танца на прежнее место, Люциус уже ждал ее там. Лицо его было неуместно серьезным.

— Учти, он женат, — слова эти были произнесены тихо, но отчетливо. — У него сын недавно родился.

— Ты о ком? — не сразу поняла Гермиона. — Об Александре?

— Разумеется, о ком же еще? По-моему, ты слишком увлеклась танцем с ним.

— Нет, это ты увлекся своими деловыми разговорами, — она даже слегка обиделась из-за реакции Люциуса. Но он что… ревнует ее? Это было забавно.

— Нельзя увлечься деловыми разговорами, Джин. На то они и деловые! — Люциус продолжал гнуть свою линию.

— Ты слишком хмурый, — она широко улыбнулась. — Пошли лучше танцевать!..

Несложно было заставить Люциуса забыть об Александре Краме, через пару минут он уже кружил Гермиону в вальсе, и всю его напускную серьезность как рукой сняло.

Ближе к концу вечера Гермиона стояла у колонны и ждала, когда же Люциус в очередной раз освободится — уж очень ей не хотелось опять изображать заинтересованность в пустой светской беседе. «К чему обсуждать погоду? Она ведь от этого все равно не изменится!» — думала она про себя, бегло осматривая гостей. И тогда к ней подошла Беллатрикс, лицо которой почему-то выражало крайнюю недоброжелательность. Чем же Гермиона могла не угодить ей? Они ведь знакомы всего пару часов.

— Вирджиния, верно? — холодно спросила она.

— Да, можете называть меня Джин, — Гермиона выдавила из себя неуверенную улыбку. Однако ответной не дождалась.

— Ты имеешь виды на Люциуса, милочка, — жестко отчеканила Беллатрикс, и это был вовсе не вопрос. — Но я хочу, чтобы ты знала, что он занят.

— Что?.. Я вовсе не… я не… — Гермиона не могла сказать ничего путного, находясь под пристальным взглядом черных глаз. Неужели между ней и Люциусом что-то есть? Но он же говорил… И Беллатрикс ведь замужем… Как же сложно во всем разобраться!

— Ты прекрасно поняла, о чем я. Люциус помолвлен с моей сестрой, и я не позволю тебе все испортить.

— Мисс Блэк, я не…

— Я Лестрейндж, а не Блэк. И я не мисс. Я вышла замуж и сменила фамилию, Джин. И если ты тоже к этому стремишься, то я бы посоветовала выбрать любую фамилию, только не Малфой. Потому что эту будет носить моя сестра Нарцисса, можешь быть уверена, — Беллатрикс говорила обманчиво спокойным голосом, но в каждом произнесенном слове чувствовалась угроза.

— Я вовсе не собираюсь ни за кого замуж! — не выдержала Гермиона. — Мы с Люциусом просто друзья… Слышите? Друзья!

Выкрикнув последнее слово, она развернулась и с позором убежала. «Черт бы побрал это высшее общество и этот прием!» — думала Гермиона. Сейчас она хотела вернуть все обратно. Перенестись в тот мир, где они с Люциусом были только вдвоем, без всех этих людей. Без Беллатрикс и, что куда важнее, без Нарциссы.

_____________________________________

[1] конечно (фр.)

[2] возможно (фр.)

[3] Понятия не имею, как звали отца Виктора Крама, но пусть он будет Александром.

Если ты хочешь быть со мной — будь со мной…

Клементина. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Этот вечер был очень важен для Люциуса.

Сложно признаться в этом даже самому себе, но он переживал о том, как примет высший свет магической Британии его новоявленную подругу.

На деле оказалось, что придуманная ими легенда довольно прочна и выдерживает ненастойчивые расспросы любопытствующих о жизни Джин Браун. Где она училась? Где росла? Долго ли еще планирует оставаться в Уилтшире? Мерлин, кое-кто даже интересовался здоровьем ее матушки! Естественно, Джин с невозмутимым видом и вежливой улыбкой на лице отвечала, что мадам Ленора Браун пребывает в добром здравии и даже передает кое-кому приветы. «Спектакль» был отыгран идеально, можно сказать, премьера удалась. Джин предстала перед публикой настоящей французской леди. С этого дня можно было считать ее абсолютно реальной персоной, известной многим представителям элиты магического сообщества.

Люциус старался весь вечер не покидать Джин надолго, разве что уступал ее для танца очередному кавалеру. Но даже когда Джин кружилась в вальсе, он не сводил с нее пристального взгляда. Готов был и вовсе не моргать, лишь бы не упустить ее из виду, но его то и дело отвлекали надоедливые любители поболтать «ни о чем». Хотелось скрыться от них где-нибудь за колонной, но ведь глупо игнорировать гостей, которых сам же и пригласил. Особенно раздосадовал Родольфус Лестрейндж, решивший ни с того ни с сего обсудить карьеру Люциуса в Министерстве. Спрашивается, о чем тут было говорить? А пока они беседовали, Джин увлеченно ворковала с Крамом… Не стоило вообще приглашать его сегодня.

Хотя, пожалуй, не все гости мэнора предпочли бессмысленную болтовню. Посреди вечера Антонин Долохов, с которым Люциуса связывало лишь шапочное знакомство, отозвал его на «важный разговор». Русский маг долгими обходными путями к чему-то вел, хотя предполагаемая тема беседы была интересна лишь ему самому. Люциуса больше волновала оставшаяся в одиночестве Джин, но краем уха он все же слушал Антонина.

— Знакомство с твоим отцом позволило мне сделать некоторые выводы… Ты всегда придерживался правильных взглядов, Люциус, — говорил Долохов. — И то, о чем я веду речь, больше похоже на некий элитный магический клуб, он должен прийтись тебе по вкусу. И общество там самое отборное, друг мой…

Было непонятно, с чего это Антонин записал его в свои «друзья», ведь они даже приятелями не считались до сегодняшнего дня. Хотя упомянутый «элитный магический клуб» вполне мог бы заинтриговать Люциуса, но только в другом месте и в другое время.

— Отправь мне письмо с информацией об этом твоем клубе, Антонин, — Люциус невежливо перебил Долохова на полуслове. Это было не в его стиле, но иногда стоит изменять своим привычкам. — Я ознакомлюсь и отправлю тебе ответ с совой.

Люциус вежливо кивнул и оставил Антонина в одиночестве, точнее, в компании еще нескольких десятков гостей. «Точно не заскучает», — решил он. Следовало, конечно, более ответственно подойти к выполнению обязанностей хозяина поместья, но, с другой стороны, Люциус вообще не помнил, чтобы включал Антонина в список приглашенных. А потому совесть его совершенно не мучила, в принципе, как и всегда.

Нужно найти Джин. Люциус, разумеется, переживал о том, чтобы она не заскучала без него, но еще больше его волновало то, что ей может быть, напротив, совсем не скучно в компании других мужчин, отнюдь не обделяющих вниманием свою новую знакомую «из Франции». Но ее нигде не было видно.

Поначалу он решил, что Джин в очередной раз кружится с кем-то в танце и стал искать ее глазами. Но спустя несколько минут стало понятно, что это занятие совершенно бессмысленно, в зале ее совершенно точно не было. Это обстоятельство немного обеспокоило Люциуса. Почему она ушла, не предупредив его? Не хотела отвлекать? И почему вообще решила покинуть зал? Что могло случиться? Или она ушла ненадолго, лишь припудрить носик, а он напрасно переживает? Ответы на все эти вопросы сами найтись не могли, стоило подняться наверх, в комнату Джин.

В последний раз окинув гостей внимательным взглядом, Люциус направился на второй этаж, где располагались спальни. Он уже убедил себя в том, что ничего страшного с Джин не произошло. Видимо, она просто устала от шума и назойливых поклонников, решила спрятаться от всего этого в тишине своей комнаты. Его и самого частенько одолевало подобное желание. Но Люциус все же решил справиться о самочувствии Джин и поинтересоваться, не нужно ли ей чего-нибудь. Конечно, в ее распоряжении всегда были домовые эльфы, но если уж он придумал дополнительный предлог для посещения ее спальни, то почему бы его не использовать?

За размышлениями Люциус и не заметил, как добрался до нужной двери. Уверенно постучав и услышав тихий девичий голосок, позволяющий войти, он распахнул дверь и пересек порог комнаты, в которой царил полумрак. Лишь от пары свечей на прикроватной тумбочке исходило немного света.

Джин сидела на своей кровати с книгой в руках. Одета она была все в то же зеленое платье и вряд ли собиралась спать в ближайшее время. Люциус бросил на нее вопрошающий взгляд, желая получить объяснение — почему же она ушла, не предупредив его? Вряд ли ей вдруг потребовалось в срочном порядке прочесть пару глав из этой книги. Тем не менее, Джин по-прежнему с завидным упорством изучала злосчастные страницы, не удостоив Люциуса и взглядом.

— Джин? Что-то случилось? — он решился заговорить первым. Не вечно же стоять здесь, молча глядя на нее… Хотя, надо сказать, зрелище было довольно приятным, полумрак добавлял образу Джин немного таинственности.

— Нет, — тихо сказала она. — Я просто хочу побыть одна. Оставь меня, пожалуйста.

Джин по-прежнему не смотрела на него. А Люциус хотел увидеть ее глаза, прекрасные глаза, желал этого сильнее, чем когда-либо. Он несколькими шагами пересек комнату и присел рядом с ней. Теперь можно было почувствовать аромат ее духов. Чудесный запах — легкий, свежий, изысканный, как и сама Джин.

— Я не двинусь с места, пока не узнаю, почему ты ушла, — Люциус поставил ультиматум.

— Не хочу говорить об этом сейчас, а тебя ждут гости. — Ему показалось, что ее голос задрожал. Или не показалось?

— Джин… — мягко проговорил Люциус.

Но та никак не отреагировала, продолжая упрямо смотреть в книгу, хотя для обоих было очевидно, что она и не думает читать. Да и что там можно разглядеть при таком освещении? Люциус выхватил книгу из рук Джин и отложил ее в сторону.

— Ты испортишь зрение, если будешь читать в темноте, — поучительно сказал он.

— В детстве мама говорила мне то же самое, когда я читала с фонариком под одеялом, — усмехнулась Джин и добавила после небольшой паузы: — Странно, что я это помню.

Она наконец-то подняла на него взгляд и кривовато улыбнулась. Глаза ее были немного покрасневшими, они сохраняли остатки слез.

— Ты плакала, — это был не вопрос, а утверждение. — Почему?

— Внизу курили сигары, а от дыма у меня слезятся глаза. Вот я и поднялась ненадолго, — совершенно неубедительно соврала Джин. Если бы кто-то организовал конкурс на выявление самого неубедительного лжеца, то место в тройке лидеров ей было бы обеспечено. Люциус лично вручил бы ей награду.

— Ты хоть сама в это веришь? — спросил он, недоумевая. С чего бы ей вдруг плакать? Что могло ее расстроить? Ведь на приеме все шло как нельзя лучше, и Джин выглядела счастливой.

— Ты мне не веришь? — она вновь попыталась улыбнуться. Вышло довольно жалко. Этот спектакль начал выводить Люциуса из себя.

— Разумеется, нет! Какой, к дементорам, сигаретный дым?! Не было и нет там никакого дыма! Что, черт возьми, произошло?! — не выдержал он и повысил голос. Раньше они никогда не беседовали на повышенных тонах, но до сих пор и причин для этого не возникало.

— Прекрати! Не надо на меня кричать! — Джин закрыла лицо руками, и Люциус почувствовал себя ужасным человеком. Он заставил ее плакать, во второй раз за вечер.

— Прости, — прошептал он.

Люциус бережно обнял Джин, провел руками по нежной коже ее спины, вдохнул аромат волос… А она лишь уткнулась лицом в его плечо и никак не реагировала. Даже уже не плакала. Спустя пару минут Джин все же высвободилась из объятий, отстранилась. И посмотрела на него с осуждением. Странно.

— Почему ты не пригласил свою невесту, Люциус? — в ее голосе звучало обвинение. Люциусу редко доводилось слышать подобный тон в обращении к себе — мало кто мог позволить себе такую роскошь. Обвинять Малфоев — себе дороже. Но Джин, очевидно, придерживалась другой точки зрения… Хотя Люциус никак не мог понять, о чем она ведет речь.

— Может, это косвенным образом связано с тем, что у меня нет никакой невесты? — с сарказмом спросил он. — Или мне стоило вымышленную пригласить?

— Странно, я всегда думала, что относительно такого простого вопроса не может быть двух разных мнений, — немного дрожащим голосом проговорила Джин. — А мне совсем недавно сказали ровно противоположное. Я понимаю, Люциус, это не мое дело… Но почему ты ни разу даже не упомянул о своей помолвке? Это… тайна?

Она прикрыла глаза и опустила голову, Люциус смотрел на нее со смесью непонимания и злости. Злился он не на Джин, конечно, а на того, кто мог наговорить ей этой бессмыслицы.

— Кто тебе сказал такую чушь, дементор его побери?!

— Какая теперь разница… если это правда? — она посмотрела на него, в заплаканных глазах читались грусть и едва заметная надежда.

— Большая разница, потому что это ложь! — не сдержавшись, выкрикнул Люциус. Почему она так упорно не верит его словам?

Он вытянул руки и, беззвучно прошептав заклинание, провел пальцами у глаз Джин. Взгляд ее сразу прояснился, слезы исчезли. Видеть ее такой было гораздо приятнее. Один из многочисленных плюсов беспалочковой магии — можно лишь одним движением руки придать столь дорогому лицу изначальный «лоск». Не зря Люциус еще на старших курсах Хогвартса заинтересовался этим сложным видом волшебства. И, разумеется, освоил его. Ведь если Малфой чего-то хотел, то он всегда этого добивался. Причем любой Малфой, не только Люциус.

— И кто для тебя Нарцисса? — услышал он настойчивый вопрос Джин.

Странно, она даже ничего не спросила о заклинании, которое он использовал. В другой ситуации обязательно полюбопытствовала бы, сейчас же ее интересовала лишь одна тема.

— Нарцисса? — опешил в первый миг Люциус. — Нарцисса Блэк?.. Мы учились в Хогвартсе, она на год младше. Мы даже не друзья. Почему ты спрашиваешь?

— И вы… с ней… не обручены? — было видно, что каждое слово давалось ей с трудом.

— Мерлин, Джин, я ни с кем не обручен! С ней — в том числе. Подумай, какова вероятность, что меня забыли поставить в известность о помолвке?! — как бы хорошо он ни относился к Джин, как бы ни старался ее оберегать, сохранять хладнокровие сейчас Люциус попросту не мог.

— Но…

— И никаких «но», забудь все «но»!

Джин посмотрела на него каким-то непонятным взглядом, но, тем не менее, Люциус был убежден, что она больше не сомневается в его искренности. Конечно, она должна ему верить! Почему она вообще начала сомневаться в том, что он был с ней честен? Хотя в глубине души Люциуса даже радовала сложившаяся ситуация. Чуть-чуть. Джин ревновала, да, несомненно, это была ревность!

— Люциус… — неуверенно начала она. — Я… прости меня, я вела себя ужасно глупо, я… Мне стыдно.

Джин виновато улыбалась, а он смотрел на ее прекрасное лицо, в ее сияющие глаза... Она была совершенна. Так казалось Люциусу. А может, и не только ему.

— Ты чудесна, — он озвучил свои мысли.

Джин лишь смущенно потупила взор. Прелестная реакция на комплименты — ни одна из прежних знакомых Люциуса не вела себя подобным образом. Эти скромность и естественность очаровывали.

Он протянул руку к лицу Джин и приподнял ее подбородок, не оставив ей возможности отвести взгляд. Эти карие глаза завораживали Люциуса уже много дней. Но и губы манили не меньше. Особенно остро их притягательность ощущалась сегодня, сейчас, в этот миг. Он притянул ее к себе и коснулся своими губами ее горячих губ. Это длилось всего несколько секунд, но их так хотелось растянуть в минуты, часы… Люциус отстранился от Джин, и та удивленно взглянула на него. Впервые чувства после поцелуя были столь противоречивыми. Стоило ли это делать? Не разрушил ли он этим их налаженные теплые взаимоотношения? И, самое главное, что думает об этом Джин?.. Целая куча вопросов роилась в его голове, и ни на один он не мог дать точного ответа. Пока не мог.

Дальше произошло то, что сняло все вопросы.

Джин широко улыбнулась и прижалась к Люциусу, обнимая его так, словно боялась, что тот вдруг исчезнет. Но через какое-то время она все же рискнула ослабить «хватку».

— Люциус, — нерешительно начала она, — я…

Но он не хотел слушать никаких объяснений, не хотел ничего анализировать. И потому решил выбрать самый действенный в данной ситуации способ не дать ей продолжить свой монолог — вновь поцеловал ее. Но уже по-настоящему. Люциус обхватил ее лицо своими ладонями и снова припал к ее губам, но в этот раз Джин слегка приоткрыла рот, тем самым как бы давая ему разрешение. Он целовал ее так страстно, как, наверное, никого никогда не целовал. И чувствовал, как сильно бьется ее сердце — ощущал каждый удар. Джин сжимала его руки и с не меньшим желанием отвечала на этот долгожданный поцелуй. Это была гармония.

Они сидели и наслаждались близостью друг друга, позабыв о времени, как вдруг бой часов напомнил о нем. А заодно вспомнились и прием, и гости, и необходимость выполнять обязанности хозяина поместья.

* * *

— Ты ведь научишь меня беспалочковой магии? — спросила Джин, когда они спускались вниз, к гостям. Очевидно, к ней вернулось привычное расположение духа и свойственная ей тяга к знаниям.

— Разумеется, — с улыбкой ответил Люциус, но про себя подумал, что вряд ли у него есть возможность отказаться от выполнения этой настойчивой просьбы. — Может, хоть тогда ты наконец прекратишь бессовестно эксплуатировать мою палочку.

— Своей у меня пока нет, а твоя меня слушается. И не притворяйся, что не считаешь разумным такой подход. Тебе она не так уж и необходима…

Действительно, Джин жила в мэноре уже целый месяц, и все это время в случае необходимости удачно использовала волшебную палочку Люциуса, поэтому покупать новую не торопилась. Люциус предполагал, что она все еще надеется отыскать прежнюю палочку. Возможно, так оно и было. Но ему определенно не нравилась эта тонкая ниточка, связывающая Джин с прошлым, о котором он старался не думать.

— Может, и считаю, но все же нам с тобой стоит посетить Олливандера. Давно пора.

— Не имею возражений, — улыбнулась в ответ Джин. — Но это не освобождает тебя от обещания обучить меня беспалочковой магии, учти!

— Ну, разумеется.

Как оказалось, гости нисколько не пострадали от их отсутствия. Может быть, никто этого даже и не заметил. «Кому нужен хозяин поместья, когда вокруг полно важных персон, море самых изысканных напитков и блюд?» — иронично подумал Люциус.

Как только Джин пригласил на танец очередной очарованный ее красотой кавалер, Люциус стал искать глазами Беллатрикс. «Разочаровать» этого ухажера он еще успеет, сейчас это не главное.

Хотя Джин и не сказала ему ничего прямо, Люциусу не стоило большого труда понять, что именно Белла вбила ей в голову этот вздор про Нарциссу. Пусть ее мотивы и были вполне понятны, разобраться с этим все же стоило. Как она посмела, придя в его дом, плести тут интриги?! Пока Люциус размышлял, в толпе промелькнула копна черных вьющихся волос, обладательницей которой могла быть только Беллатрикс Лестрейндж — вряд ли где-то еще можно было отыскать женщину с подобной шевелюрой. Он стремительной походкой подошел к вероломной гостье.

— С каких пор ты по своему усмотрению выдумываешь факты из моей биографии, Белла? — холодно поинтересовался Люциус.

— О чем ты говоришь? — она с напускной невинностью хлопала ресницами.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем. И я требую объяснений.

— М-м-м… — Беллатрикс сделала вид, что задумалась. Это жутко бесило Люциуса, но он старался держать себя в руках и не показывать эмоций. — Ты про Цисси? Я всего лишь передала этой девчонке полезную для нее информацию. Ты бы лучше спасибо сказал, а не нападал на меня.

— Если ждешь от меня благодарности — не трать время впустую. И, кстати, полезная для тебя информация — я ни с кем не помолвлен. Пока что. И Нарциссе тоже можешь это передать, возможно, это cподвигнет ее на поиски жениха, который будет знать о том, что он жених! — буквально выкрикнув последние слова, Люциус резко развернулся и направился в другой конец зала, где его уже дожидалась Джин. Как только он увидел ее, хорошее настроение вернулось.

* * *

Пару часов спустя, когда все гости уже успели покинуть имение, Люциус, сидя в своей спальне, терзался размышлениями. Прошедший день, без сомнений, стал переломным в его устоявшейся повседневной жизни. В его жизни с Джин. В их отношениях.

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, он решил почитать перед сном, но уже через десять минут понял, что содержание книги совершенно его не увлекает. Его интересует только Джин. И Люциус, поддавшись порыву, решил в очередной раз посетить ее спальню. Но прежде заглянул в свой кабинет и, порывшись в ящичке, выудил оттуда небольшой флакончик с зельем и спрятал его в карман брюк. Можно было действовать дальше.

Тихонько постучав в дверь и убедившись, что Джин еще не спит, он зашел в комнату. Там было по-прежнему темно, но атмосфера изменилась, улетучилась грусть. И Джин стояла уже не в платье, а в одной только мужской рубашке. Это показалось Люциусу довольно занятным.

— Ты в моей рубашке, — констатировал он очевидный факт.

— Она удобная, — отозвалась она, улыбнувшись.

— Удобнее, чем шелковая сорочка за добрую сотню галлеонов? — Люциус скептически поднял бровь.

— Ты можешь найти другую причину, по которой я сейчас в ней? — в тон ему произнесла Джин и добавила, пристально глядя ему в глаза: — Тут на манжетах есть твои инициалы.

— Это вроде как специально, чтобы никто другой не надевал, — усмехнулся он.

— Не очень действенный способ. Как видишь, свои рубашки ты не сумел «обезопасить» от меня.

— Может, я этого и добивался?

— Правда?

— Нет. Но тебе идет.

— Я учту.

Люциус подошел к ней вплотную и обнял, перебирая руками распущенные волосы. Она была такая миниатюрная — на голову ниже его самого. Он поцеловал ее в макушку и поднял на руки. И правда — легкая, словно пушинка. Джин звонко рассмеялась и крепко обхватила его руками, прижимаясь к мужской груди. Ее тело было таким горячим, таким соблазнительным… Люциус аккуратно усадил ее на кровать и нежно поцеловал. И она ответила ему со всей страстью, на которую была способна.

Вскоре маленькие пальчики Джин потянулись к рубашке Люциуса, она начала проворно расстегивать пуговицы, в то время как он исследовал губами ее шею. Когда с пуговицами было покончено, Джин предприняла попытку стянуть с его плеч этот ненужный сейчас предмет одежды. Она казалась ему такой страстной и такой невинной одновременно, вместе это составляло гремучую смесь.

— Хочешь прикарманить еще одну мою рубашку, негодница? — хрипловатым голосом спросил Люциус.

— Имеешь что-то против?

— Наоборот, я только за.

Когда никому не нужная рубашка уже валялась на полу, Люциус навис над лежащей на кровати Джин, лаская губами и языком прекрасные плечи, ключицы, грудь. Ее рубашка была не расстегнута, а разорвана — увы, он не обладал тем же терпением, что и Джин. Простынь была усеяна отлетевшими пуговицами, но кому до этого есть дело?

— Малышка… — вспомнив кое о чем, заговорил Люциус, оторвавшись от ее губ. — Возможно, это немного самонадеянно, но… Видишь ли, я захватил одно зелье для тебя.

— Зелье? — Джин удивленно на него взглянула.

— Да. Противозачаточное зелье, — пояснил он.

— Мерлин, Люциус! — она залилась краской. — Это очень самонадеянно!

— Но ведь не чересчур? — он улыбнулся.

Джин лишь помотала головой. Через минуту опустошенный пузырек стоял на тумбочке.

Скользя губами и руками от груди Джин все ниже и ниже, Люциус одним движением снял с нее трусики. Когда он добрался до заветного места, из ее груди вырвался невольный стон наслаждения. Тут же Джин помогла ему справиться с брюками, и те полетели на пол вслед за рубашкой. Они вновь поцеловались — еще более страстно, еще более горячо.

— Люциус… — отрываясь от его губ, прошептала Джин.

— Я хочу тебя… — отозвался он.

— Да…

Люциус уверенно раздвинул ее ноги, проник в нее одним резким движением и сразу услышал исступленный крик Джин… крик боли? Он почувствовал, как острые ноготки впились в его спину. На глазах ее выступили слезы — снова. Потребовалось несколько секунд, чтобы все понять. «Она ведь даже не знала, что невинна… Не помнила…» — пронеслось в голове у Люциуса.

— Джин? — с беспокойством произнес он.

Тихий всхлип. Она сильнее прижалась к нему, словно ища защиту, и уткнулась лицом в его плечо.

— Больно, — едва слышно прошептала Джин.

— Моя малышка, — он со всей нежностью обнял ее, начал сцеловывать катящиеся из глаз слезинки. — Я позабочусь о том, чтобы тебе никогда больше не было больно…

Вскоре горячий шепот Люциуса успокоил ее, и Джин дала понять, что все в порядке, что она готова продолжить. Он начал медленно двигаться в ней. Через какое-то время она подхватила ритм — теперь они двигались вместе, в дуэте, с единым темпом и тактом. Джин была восхитительно прекрасна — такая тесная, такая горячая.

Люциус не мог сказать, как долго это продолжалась — время утратило значение. Джин извивалась под ним, стонала… Это были стоны удовольствия, больше никакой боли. Она бормотала его имя, неразборчиво шептала что-то еще, обжигала его кожу своими губами и дыханием… Они достигли пика наслаждения почти одновременно, и их стоны слились в один. Люциус никогда еще не чувствовал такого блаженства, ему хотелось заключить Джин в свои крепкие объятия и никогда, никогда не отпускать!

— Можно? — она захотела устроить свою голову у него на груди перед сном, но замерла в нерешительности.

Он прижал Джин к себе, не оставив возможности отстраниться. Ее «можно?» словно заставило открыться внутри него маленький мешочек с нежностью. И теперь это теплое чувство растекалось по всему телу — Люциус даже зажмурился от избытка эмоций.

— Знаешь, о чем я думаю? — тихонько спросила Джин, слегка приподнимая голову с его груди.

— О чем же?

— Я очень многого не помню о своей жизни, слишком многого. Зато точно знаю, кто стал моим первым мужчиной… — доверительно прошептала она.

Они лежали в обнимку, засыпая. Счастливые. Это было идеальное завершение дня.

Обожаю слово «отношения». Оно подразумевает все виды грехов.

Дэвид. «Реальная любовь»

* * *

Гермиона проснулась рано, едва рассвело, и стрелки на настенных часах ясно давали понять, что еще нет и шести.

В течение целого месяца она засыпала и просыпалась в этой комнате и ежедневно видела над собой неизменный балдахин насыщенного бирюзового цвета. Он стал для нее своеобразной точкой отсчета — с него начинался каждый день, им же и заканчивался. Гермиона любила рассматривать нависавшую над ней ткань, казалось, затейливый узор намеренно заводил ее в лабиринт размышлений. Да и поводов для раздумий было более чем достаточно. Прошлое, настоящее, будущее — все это не давало покоя, несмотря на внешнюю благоустроенность жизни.

И вот уже тридцать второе утро подряд Гермиона бродила взглядом по затейливой серебряной росписи. В этот раз ее мысли были куда приятнее, чем обычно, ведь рядом с ней лежал Люциус Малфой. Он крепко спал и при этом казался еще более красивым — жаль только, что сомкнутые веки не давали возможности любоваться глазами, они всегда словно гипнотизировали Гермиону. Сейчас же лицо его было расслабленно, Люциус глубоко и размеренно дышал, даже губы его сложились в некое подобие полуулыбки. Ему определенно снился приятный сон.

Гермиона разглядывала профиль Люциуса и боролась с почти непреодолимым желанием дотронуться до него, провести рукой по мягким длинным волосам, обнять... Но, к счастью, самообладания у Гермионы всегда было в излишке, и потому она все же сумела отвлечься от столь притягательного объекта, лежащего по соседству.

«Нельзя поднимать человека с кровати в такую рань из-за какой-то глупой прихоти», — решила Гермиона после непродолжительных раздумий.

«Не обязательно поднимать, можно просто разбудить и…» — пытался спорить с ней внутренний голос. Но мало кому удавалось переубедить Гермиону Грейнджер, если она приняла обдуманное решение. Этот раз не стал исключением.

Гермиона проворочалась на постели еще около часа, и впервые ее утренние размышления ни разу не коснулись безрадостной темы утраченных воспоминаний. Явный прогресс, если конечной целью ставить начало новой жизни, а не возвращение к старой. Но Гермиона теперь уже и сама не знала, чего желает добиться в итоге, она лишь ясно осознавала, что хочет, чтобы Люциус всегда был рядом с ней. С ним можно было не бояться ни «отсутствия» прошлого, ни некоторой «постановочности» настоящего. Ведь ко всему рано или поздно привыкаешь, а отвыкать ей попросту не от чего — как оказалось, даже в потере памяти есть свои плюсы.

Блуждая в мыслях, Гермиона не заметила, как уснула. Теперь они с Люциусом смотрели приятные сны уже вдвоем.

* * *

Проснулась Гермиона не скоро. Открыв глаза, она не сумела вспомнить, что видела во сне, но была уверена, что снилось ей что-то очень хорошее. Скорее всего, во сне присутствовал Люциус. А еще, кажется, там были радуга и легкий ветерок… Гермиона невольно улыбнулась. Выбираться из объятий Морфея оказалось намного приятней, когда реальность так же хороша, как и сон. А может и лучше. Хотя бы потому, что реальность не исчезает со звоном будильника.

Гермиона сразу почувствовала, что что-то не так, что-то существенно изменилось за время ее сна. Причина перемены нашлась очень скоро — Люциуса не было рядом. И та часть кровати, которая много суток до сегодняшней ночи была свободна, сейчас выглядела слишком пустой. Даже странно. Гермиона провела рукой по белоснежной простыне, ощутив еще не ускользнувшее тепло, и перекатилась на соседнюю сторону кровати.

Из ванной комнаты доносился шум воды, значит, пока Люциус там, у Гермионы было время полежать и подумать. Ее одолевали сомнения.

С одной стороны, в своих чувствах к Люциусу она была уверена, но ведь это относилось только к настоящему времени. А прошлое? Если оно каким-то образом вернется, если она вспомнит… Не изменит ли оно всю ее так старательно выстроенную из ничего жизнь, ведь весь фундамент ее нынешнего бытия состоит из сплошных иллюзий и выдумок. Единственная реальная основа — Люциус. На нем все держится, и без него весь ее мир рассыплется на маленькие кусочки, не останется ровным счетом ничего. Так что как бы Гермиону ни тянуло к Люциусу, как бы он ей ни нравился, она понимала всю зыбкость их отношений. Но она старалась отгонять от себя эти непрошеные мысли, ведь внешне все было так хорошо, как в самых радужных снах.

С другой стороны, мысли самого Люциуса были для нее закрыты. Что она для него значит? Искренен ли он был прошлым вечером… и ночью? Для Гермионы по-прежнему оставалось загадкой, по какой причине Люциус не прогнал ее из своего дома в первый же день их незапланированного знакомства, когда она по воле судьбы очутилась в гостиной мэнора. В гостиной, которая теперь кажется ей такой родной. Как и все поместье в целом, словно она всю жизнь здесь прожила. И его хозяин тоже стал самым близким для нее человеком. Люциус в ответ на ее расспросы о том вечере первого августа уклончиво отвечал: «У аристократов нет привычки выгонять гостей из своего дома без веских причин. Особенно, если они так очаровательны». Видимо, то, что Гермиона явилась без приглашения, веской причиной не считалось. И ее это вполне устраивало. Но, несмотря на всю галантность поведения Люциуса, она сомневалась. Казалось, все было чересчур хорошо для правды. Глупый неоправданный пессимизм и беспричинное ожидание подвоха — Гермиона никак не могла отделаться от них.

От размышлений ее отвлек звук отворяющейся двери — это Люциус вышел из ванной. Его наготу прикрывало одно лишь полотенце, обернутое поверх бедер. Это зрелище заставило Гермиону залиться краской, хотя она не могла не отметить про себя, что в таком виде Люциус был поразительно похож на Аполлона, ну или на какое-нибудь другое божество. Но она не собиралась ему об этом говорить. Нет, нет, нет. Уж лучше упорно смотреть на прикроватную тумбочку, пряча глаза от объекта собственных мыслей.

— Эта рубашка просто ужасна, — неожиданно начал разговор Люциус. — Советую тебе ее снять.

Гермиона села на кровати, прикрывшись одеялом. Только сейчас она заметила неприятное ноющее ощущение внизу живота, но постаралась не обращать на это внимания.

— И тебе тоже добре утро, — ухмыльнулась она в ответ. — А по поводу моей рубашки… Помнится, вчера ты был о ней другого мнения, или нет?

— Я разве хвалил ее? — он выгнул бровь в мнимом удивлении. — Нет, я мог одобрить лишь то, что находится под ней.

Гермиона почувствовала, как кровь приливает к лицу. Надо взять себя в руки! Она откинула простынь в сторону, поднялась с кровати и подошла поближе к Люциусу, глядя ему прямо в глаза. Он улыбался.

— Но ты ведь не станешь отрицать, что она выглядела куда более презентабельно до тех пор, пока ты ее не порвал… Это же варварство! — смеясь, заявила она.

— Ну, варваром меня еще никто не называл, — тихо отозвался Люциус, неторопливыми движениями стягивая злосчастную рубашку с плеч Гермионы. Его прикосновения были такими приятными, а голос таким мягким, что она позабыла о смущении.

— Значит, я буду первая. Ты — варвар, Люциус Малфой, — заявила она с широкой улыбкой на лице, а затем несмело поцеловала его в губы — легко, едва касаясь. Люциус в ответ крепко сжал ее в своих объятиях. Рубашка бесшумно упала на пол, чуть коснувшись ног Гермионы.

И как она могла сомневаться в нем? Он такой сильный, надежный, родной. Он всегда будет рядом, всегда!

— Джин… Думаю, тебе следует знать, — чуть хриплым голосом начал Люциус, — что один варвар считает тебя очень и очень соблазнительной. Будь осторожна…

Он начал целовать ее шею, а руки его тем временем уверенно исследовали девичье тело. Гермионе показалось, что она забыла, как нужно дышать.

— И с каких пор я стала для тебя соблазнительной? — еле слышно спросила она.

— М-м, сравнительно с недавних, — уклончиво ответил Люциус, но затем все же пояснил: — Где-то около месяца, плюс-минус один день.

— Но я здесь всего месяц.

— Именно.

Гермиона уже жалела, что потратила столько времени на бессмысленные попытки вернуть свою прошлую жизнь. Ведь было совершенно очевидно, что если бы ее кто-то искал, то они с Люциусом давно бы об этом знали — у него были весьма прочные связи в Министерстве. В магической Британии люди пропадали крайне редко, и находились они, как правило, без особых хлопот. Нужно было лишь искать. Существовало множество заклинаний, зелий и обрядов по поиску людей, и раз Гермиону до сих пор никто не нашел, значит… ее никто и не искал. Совсем. И в то же время не было и намека на сомнение в том, что если она сейчас вдруг куда-то исчезнет, то Люциус все вокруг перевернет, но найдет ее. Найдет! Как же ей повезло, что она встретила его. Сейчас потеря памяти и прочие странные происшествия казались Гермионе лишь удачным стечением обстоятельств. Она понятия не имела, что именно к этому привело, но зато знала точно, что сейчас счастлива.

— Как ты смотришь на небольшой переезд? — голос Люциуса в очередной раз прервал ее размышления.

— Куда? — опешила Гермиона.

— В мою спальню. Она куда просторней, и там лучше вид из окна. Наверное… Кстати, какой здесь вид?

— Неважно. Ты меня убедил, — улыбнулась Гермиона. — Только мне нужно для начала одеться… хоть во что-нибудь…

— Не стоит утруждать себя этим. Ты ведь помнишь мои варварские замашки?

С этими словами Люциус поднял Гермиону на руки и перекинул ее через спину так, что она уткнулась лицом в его поясницу. Так он и понес ее в свои покои.

— Эй! — попыталась возмутиться Гермиона. — Это совсем не по-джентельменски!

— Я знаю. Зато так быстрее.

«Весомый аргумент», — промелькнула в голове у нее мимолетная мысль.

И правда, Гермиона даже не успела ощутить особых неудобств, как они уже пересекли порог нужной спальни. Она только сейчас осознала, что не бывала здесь ни разу за все время проживания в мэноре. «Наверное, Люциус далеко не каждого впускает сюда», — подумала она и втайне обрадовалась, что удостоилась подобной чести.

Люциус все-таки соизволил опустить Гермиону на пол, и она получила возможность осмотреться на новом месте. Он не обманывал ее, говоря, что тут просторней — более того, комната была громадной, если учитывать, что она рассчитана лишь на одну персону. Да и во всей обстановке чувствовалось нечто особенное — роскошное, но не вычурное, а скорее изящное, элегантное и красивое. Все тут было под стать хозяину.

— Ставлю тебя в известность — я не любитель подобного рода передвижений по дому, Люциус. Предпочитаю ходить на своих двоих, — выразительно нахмурив брови, сказала Гермиона. На самом деле она совсем не злилась, а лишь хотела избавиться от зарождавшейся неловкости. И почему она все время смущается? Как маленькая девочка, дементор ее побери!

— И что конкретно тебе не понравилось? — вкрадчиво поинтересовался Люциус, пристальным взглядом едва ли не просверливая в Гермионе дыру. Вот уж кому неизвестно значение слова «смущение».

— Мне не по душе, знаешь ли, тыкаться носом в твою спину при каждом твоем шаге, вот! — выпалила она, стараясь не прятать глаза от Люциуса.

— Так тебе не нравится моя спина? — уточнил он, усаживая Гермиону на кровать и начиная ненавязчиво ласкать ее обнаженное тело.

— Нет, вовсе нет. Я люблю… твою спину… — мысли окончательно спутались.

— Значит, любишь? — поинтересовался он с ухмылкой на лице.

— Твоя спина… она, бесспорно, заслуживает высшей похвалы… — не отдавая себе отчета, пробормотала Гермиона.

— Только спина? — Люциус продолжил «допрос» и тут же чувственно поцеловал ее в губы.

— Не только, — выдохнула Гермиона. У нее даже голова закружилась.

— Что же еще? — спросил он.

— Все… — еле слышно ответила она. — И вчера… Вчера все было очень хорошо, Люциус… Лучше быть не могло…

— Даже так?

— Да. Мне, конечно, не с чем сравнивать, но… — Гермиона окончательно покраснела. Находясь в объятиях обнаженного мужчины, лежа в его постели, она умудрялась смущаться из-за откровенного разговора…

— Ты ведь хочешь, чтобы было с чем сравнивать? — он мягко улыбнулся и взглянул на нее.

Гермиона кивнула, не найдя в себе сил на нормальный ответ. Затем она прижалась к нему всем телом, целуя его губы и проклиная себя за неуместное смущение. Хотя какая сейчас разница? Главное, что они вместе, рядом друг с другом. Даже более, чем просто рядом.

* * *

Через пару дней Люциус и Гермиона отправились в Лондон. Нужно было прогуляться по Косому переулку, чтобы наконец-то купить Гермионе волшебную палочку. В общем-то, ей даже нравилось пользоваться палочкой Люциуса, было в этом что-то интимное. И казалось очень значительным, что его палочка слушалась ее не хуже, чем хозяина.

Гермиону посетило чувство дежа вю, как только она увидела у входа в магазинчик позолоченную надпись, которая гласила: «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». Не было смысла сообщать об этом Люциусу. Он как всегда скажет, что каждый маг в Британии знает о магазине Олливандера, что он один из немногих производителей палочек во всем магическом мире. Вероятность того, что она уже когда-то покупала здесь свою первую палочку, была очень велика. Интересно, продавец узнает ее? А вдруг?.. Хотя Гермиона уже не была уверена, что хочет знать свое настоящее имя. Как раз наоборот. Она теперь Джин Браун, и точка.

Внутри магазинчика царила абсолютная тишина. Было совершенно пусто, а ко всему прочему еще и пыльно. Но продавец, вероятно, услышав звон колокольчика от отворяющейся двери, сразу же поспешил встретить посетителей, которые, судя по всему, появлялись здесь нечасто.

— Добрый день, — раздался бодрый голос продавца. Видимо, этот старичок и был мистером Олливандером, изготовителем и продавцом волшебных палочек.

— Добрый, мистер Олливандер, — отозвался Люциус. Гермиона приветливо улыбнулась.

— Не ожидал увидеть вас здесь вновь так скоро, мистер Малфой, — проговорил Олливандер. — Надеюсь, с вашей палочкой все в порядке? Вяз, восемнадцать дюймов, с сердцевиной из сердечной жилы дракона, я правильно помню?

Что-то подсказывало Гермионе, что он нисколько не сомневается в верности своих воспоминаний о купленной когда-то давно палочке. Что же, такой памяти можно только позавидовать. Очевидно, мистер Олливандер был предан своему делу, как никто другой.

— Да, все верно, — Люциус улыбнулся одними уголками губ, выражая одобрение. — Моя палочка в полном порядке, не беспокойтесь. Сегодня нам нужна палочка для моей подруги, мисс Джин Браун.

— Джин Браун? Приятно познакомиться, мисс. Не припомню, чтобы вы приобретали у меня палочку… А я, поверьте, помню каждую палочку, которую продал. Вы не из Британии?

— Вы угадали, я из Франции, — улыбнулась Гермиона, радуясь тому, что ее легенда настолько хорошо прижилась. — Моя палочка сломалась не так давно, по чистой случайности. Видите ли, она досталась мне в наследство от… бабушки… и время успело изрядно ее потрепать, как ни прискорбно. Так что пришла пора мне выбрать новую палочку для себя.

— Нет-нет, мисс Браун, не волшебник выбирает палочку, а палочка — волшебника, — поучительным тоном поведал ей Олливандер простую истину.

— Да, конечно, — не стала спорить Гермиона. Продавец явно знал, о чем говорил.

— У меня редко можно встретить посетителей после начала учебного года. В основном сюда заглядывают юные одиннадцатилетние волшебники со своими родителями, когда готовятся к первому году в Хогвартсе. Так что меня безмерно радует каждый нежданный посетитель, — говорил мистер Олливандер, прохаживаясь возле полок. Он по какой-то только ему понятной логике выбирал подходящие коробки с палочками, откладывая их на прилавок.

Первая протестированная Гермионой палочка практически никак не отреагировала на ее попытку поколдовать, зато вторая и третья не преминули устроить небольшой погром в магазинчике всего лишь из-за произнесения безобидного Wingardium Leviosa. Третья и четвертая палочки показались Гермионе неподходящими — хоть ничего и не взорвалось, чувствовалось, что они не до конца ей повинуются. Зато пятая палочка, вопреки ожиданиям, оказалась в самый раз, и пустая коробочка взмыла в воздух, подчиняясь воле волшебницы.

— Браво, мисс! Это именно то, что вам нужно, — Олливандер озвучил мысли Гермионы, уже ощущавшей некое родство с палочкой, которую держала в руках. — Сделана из вяза, четырнадцать дюймов, очень гибкая, внутри — сердечная жила дракона. Она станет настоящим сокровищем в ваших руках. Удивительно, как ваша новая палочка напоминает палочку мистера Малфоя!

— Да, действительно, — кивнул Люциус. — Джин также без проблем использовала мою палочку некоторое время.

— О, это необычайно! — воодушевленно воскликнул Олливандер. — Это говорит о родстве душ, мистер Малфой. Палочки редко слушаются кого-то, помимо своих хозяев.

— Возможно, вы правы, — отозвался Люциус.

Гермиона, довольная тем, что наконец отыскала то, что ей было нужно, посмотрела на него и благодарно улыбнулась. Но тут взгляд ее упал на весьма примечательную трость прямо за его спиной — из темного дерева, с серебряным набалдашником в виде змеиной головы, на которой вместо глаз сверкали довольно крупные изумруды. Кто бы ни был изготовителем этого предмета, он был настоящим мастером своего дела.

— Что это? — поинтересовалась Гермиона у Олливандера. — Я думала, здесь продаются только палочки.

— Так и есть, мисс Браун. Видите ли, эта трость предназначена как раз для хранения палочки, а голова змеи служит своеобразной рукоятью для нее. Вещь совершенно эксклюзивная, можно сказать, реликвия, и она не продается, конечно же. Я чудом достал ее!

— Как интересно… — задумчиво сказала Гермиона, не сводя взгляда с трости.

— Более чем. Неизвестно, кто был ее первым владельцем, но сюда она прибыла прямиком из Индии. Бытует легенда, что много веков назад там обитали наги — змеи, принимавшие облик человека. Магглы считают, что наги были подобием богов и управляли подземным царством, но я думаю, что это были анимаги. Так вот, говорят, эта трость принадлежала предводителю этих нагов, а позже была утеряна на много-много лет… [1] Невероятно, просто невероятно, что я сумел раздобыть ее!

— Люциус, эта трость изумительна! — Гермиона не могла не разделить восторг Олливандера.

— Согласен, весьма занимательная вещица, — ответил он, внимательным взглядом изучая змеиную голову, словно ожидая, что та вдруг оживет.

— Она как будто создана специально для тебя! — не унималась Гермиона.

— Зачем мне трость, милая? У меня нет проблем с опорно-двигательным аппаратом, — заметил Люциус. — К тому же, ты ведь слышала, что сказал мистер Олливандер — она не выставлена на продажу.

Гермиону расстроила такая реакция Люциуса, она надеялась, что трость понравится ему не меньше, чем ей самой. Ведь эта вещь подходила ему, как никому другому, это было очевидно! И она понимала, что если сумеет убедить Люциуса в необходимости данного приобретения, то ему не составит труда выторговать трость у Олливандера.

— Ты ведь учился на Слизерине, Люциус, тебе должны нравиться змеи! — Гермиона вела себя, как маленькая девочка в магазине игрушек, но ничего не могла с собой поделать. И ее увещевания не прошли впустую.

— Для столь заинтересованных покупателей я мог бы сделать исключение, — послышался из-за прилавка голос продавца. Он многозначительно посмотрел на Гермиону, явно подразумевая именно ее под «заинтересованным» лицом, хотя трость потенциально предназначалась вовсе не ей. Скорее всего, Олливандеру просто понравилась эта юная девушка из Франции, ведь она радовалась новой палочке, как первокурсница, и очень увлеченно слушала его историю о трости… Вряд ли он смог бы найти лучшего покупателя для этой вещи.

— Действительно? — отозвался Люциус. Видимо, он хотел сделать приятное Гермионе, купив приглянувшийся ей предмет. — Я готов заплатить любые деньги, мистер Олливандер.

Все вышло именно так, как и рассчитывала Гермиона.

Уже через несколько минут палочка Люциуса была прикреплена к набалдашнику в виде головы змеи при помощи специального заклинания. И, распрощавшись с несколькими увесистыми мешочками галлеонов, парочка покинула магазин. В руке у Люциуса красовалась трость, которая удачно дополняла его образ. Гермиона явно не прогадала и была довольна собой.

_____________________________________

[1] На самом деле эта палочка с тростью была вроде как семейной реликвией Малфоев, и она передавалась от отца к сыну по наследству из поколения в поколение (об этом говорил Айзекс в одном интервью). Но я здесь сознательно игнорирую данный факт.

— Я буду твоей женой! Я это знаю.

— О, хорошо.

Клементина и Джоэл. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Люциус третий час сидел в «дружной» компании чистокровных волшебников магической Британии и откровенно скучал. Скучал внутри себя, разумеется, виду он не подавал — Малфои всегда умели «держать лицо». Или маску — кому как повезет.

Еще недавно такое общество казалось Люциусу вполне сносным, но лишь потому, что оно было единственно возможным. Ну а с кем проводить время? Не вести же светские беседы с домовыми эльфами, честное слово. К тому же, в негласном этикете магической элиты ясно прописана обязательность посещения званых ужинов, раутов и клубов по интересам. Маги делают все возможное для того, чтобы их узкий, но плотный круг знакомств оставался неизменным. Непроверенные лица не могут войти туда, а уже «прижившиеся» не смеют игнорировать множество приглашений на различные светские мероприятия.

Но вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как в жизни Люциуса появилась Джин Браун, и она все изменила. Теперь «теплые» беседы в кругу узколобых аристократов не казались такими уж увлекательными — оно и неудивительно. Они никогда и не были действительно интересными, просто сейчас появилась альтернатива, и неактуальность разговоров, темы которых должны бы уже покрыться плесенью, стала слишком очевидной для Люциуса.

На дворе стоял конец ноября, близилась зима. Джин еще в начале осени начала упрашивать Люциуса дать ей уроки беспалочковой магии. Уговаривать долго не пришлось — он был только рад выполнить ее просьбу.

Поначалу у Джин ничего не выходило, но иначе и быть не могло. Для успешного выполнения даже простейшего Lumos без помощи палочки требуется стопроцентная концентрация и, что куда важнее, умение и талант. А чтобы уметь, нужно много тренироваться. Благо, со старательностью у Джин явно не было проблем, а знаниями ее мог снабдить Люциус. И, конечно, библиотека мэнора, в которой она проводила долгие часы, когда «учитель» был занят работой в Министерстве Магии. А когда он был в поместье, они вместе штудировали нужные книги и справочники, Люциус пояснял Джин непонятные места или отвлекал ее от слишком усердной зубрежки легкой беседой на постороннюю тему. Однажды они даже заснули так — полулежа на диване, в обнимку, с увесистым томом «Сверхпродвинутого курса заклинаний» на коленях. Идиллическая картина. Правда, затекшие под утро шеи немного испортили впечатление.

— Зато я точно запомнила эту главу о концентрации магической силы, — сказала тогда Джин Люциусу, который с недовольным видом разминал шею. Она всегда умела находить во всем плюсы.

— Ты бы и так ее запомнила, малышка, — улыбнулся тот в ответ. — Ты же у меня умница.

Люциус не лукавил. Джин действительно была очень способной ученицей, ей все удавалось не многим хуже, чем ему в свое время. И даже эти маленькие неприятности — вроде затекшей шеи — нисколько не умаляли ее рвение к учебе, а следовательно, и стремление Люциуса помочь ей не угасало.

Результат не заставил себя долго ждать. К концу осени Джин, не используя палочку, могла не только с легкостью наколдовать Lumos, но и без особого труда левитировала по всему мэнору предметы разных размеров, открывала и закрывала двери, трансфигурировала все и вся — Люциус едва успевал ликвидировать результаты ее плодотворной деятельности (не без помощи домовиков). Ведь ему было сложно обойтись без любимого кресла в своем кабинете, которое Джин зачем-то из раза в раз превращала то в большую керамическую фигуру кота, то в массивный комод, то в огромный клубок шерсти со спицами. И кот, и комод, и даже шерсть были вполне себе симпатичными — мастерства по части трансфигурации Джин было не занимать, но кресло нельзя заменить ни одним из этих предметов.

Пока что ей не удавалось подчинить беспалочковой магии лишь заклинание Патронуса. Но даже опытные волшебники и при помощи палочки часто не могут его наколдовать, а у Джин это получалось без труда.

— Expecto Patronum! — выкрикнула она во время одного из вечерних занятий, взмахнув палочкой. Комнату тут же осветило сиянием — из кончика палочки вырвался телесный Патронус, это был волк, или скорее волчица. Мерцающий зверь очертил своими движениями большой круг по гостиной и растворился в воздухе.

Джин улыбалась, глядя на место, где еще несколько мгновений назад виднелась волчица, и Люциусу очень захотелось узнать, какое счастливое воспоминание помогло ей наколдовать Патронуса. Ведь в памяти у нее не так много всего хранится. Но спрашивать не стал. Он взмахнул рукой, мысленно произнеся заклинание и вспоминая лучшие минуты, проведенные вместе с Джин — самые счастливые мгновения своей жизни. И комнату вновь озарило серебристое сияние Патронуса, это опять был волк. Джин звонко рассмеялась, увидев его.

Сейчас, сидя в поместье Лестрейнджей, Люциус вспоминал об этом и улыбался про себя. Окружали его тут сплошь аристократы, и иных развлечений, помимо собственных мыслей, не предвиделось.

Дело в том, что несколько дней назад сова доставила Люциусу письмо от Антонина Долохова, где тот подробно рассказывал о недавно появившейся организации — элитном клубе чистокровных волшебников Британии. Том самом клубе, о котором они говорили на осеннем приеме в мэноре. Антонин настоятельно советовал посещать их собрания, так как это, если верить его словам, было в интересах Люциуса.

Что же, Люциус в последнее время редко выбирался в свет — после того, как Джин прочно обосновалась в его жизни, необходимость в этом попросту отпала. И он решил, что хватит засиживаться в поместье, хотя бы потому, что столь настойчивую просьбу нельзя было оставить без внимания. Вечером того же дня написал Антонину письмо с положительным ответом на приглашение. Разумеется, он должен был прийти туда один, без Джин — ведь на подобных собраниях «по интересам» редко присутствовали женщины.

Однако за последнюю пару часов Люциус не раз успел пожалеть о своем опрометчивом решении — лучше бы он остался дома, ужинал бы сейчас с Джин, они бы обсуждали очередную книгу, которую та отыскала в закромах библиотеки… Но нет, ему нужно выслушивать глупые речи собравшихся тут волшебников, а ведь некоторых из них он даже не знал до сего дня.

— …нельзя отрицать, что магглы заполонили весь мир, и это ущемляет наши права, друзья мои. Вы, как никто другой, должны понимать то, что я пытаюсь донести до вас, — услышал Люциус обрывок речи некоего Лорда Волдеморта, или Темного Лорда — волшебник просил называть себя так. Именно он организовал этот расхваливаемый Антонином «элитный клуб», который Люциус уже успел прозвать про себя тремя буквами «С» — «сборищем скучных снобов».

— Но проблема сохранения чистоты нашей с вами крови ничуть не менее важна, — продолжил Темный Лорд. Он был прирожденным оратором — даже не желая вникать в суть, Люциус не мог остаться полностью равнодушным к его речи. Слова ухватывались друг за друга, образуя прочную цепь, которая сковывала внимание слушателей, и то не в состоянии было ускользнуть. — Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы в наше общество вклинивались недостойные волшебники.

— Место грязнокровок — среди магглов! Они еще хуже чертовых сквибов! — выкрикнула Беллатрикс со своего места противным визгливым голосом. При всей внешней красоте внутри она была страшна, как дементор — в этом сомнений не было.

Люциус поморщился, услышав слово «грязнокровки». Все-таки не зря люди придумывают эвфемизмы, заменяющие грубые выражения. «И это называют приличным обществом! Мало того, что Родольфус притащил сюда свою женушку, так она еще и ведет себя совершенно непозволительным образом», — раздраженно подумал он.

— Магглорожденные волшебники, Белла. Надо называть их так, — Люциус решил подать голос, решив, что за беседой, пусть даже перепалкой, время пройдет быстрее.

— Эти выродки не заслуживают вежливого обращения! — не задумавшись ни на секунду, с горячностью выпалила Беллатрикс.

— А я? Я, по-твоему, заслуживаю того, чтобы сидеть тут и выслушивать грязные оскорбления из твоих уст? Пусть и не в свой адрес, — Люциус говорил совершенно ровным тоном, ни единой эмоции нельзя было прочесть в его голосе.

— Ты стал еще большим чистоплюем, чем был во время учебы в Хогвартсе, Люциус, — видимо, она все же решила перейти к оскорблениям в его адрес. Наверное, ему не стоило обращать на себя внимание. «А лучше было бы вообще не приходить», — внутренний голос как нельзя точно выразил его мысли.

Тем временем Беллатрикс продолжила:

— И компанию ты себе подбираешь соответствующую. Чего только стоит твоя… как там ее? Вирджиния? Пустое место!

Люциус сжал кулаки под столом. Он никогда раньше не испытывал желания ударить женщину, но сейчас, видит Мерлин, он бы и «Круциатусом» в нее пальнуть не погнушался. Но не хотел марать руки.

— Джин уж точно лучше тебя, Белла. И лучше всех вас, вместе взятых, — спокойно проговорил он, обведя взглядом всех присутствующих, а затем неспешно поднялся со своего места и с достоинством, коим обладали только Малфои, покинул помещение.

Ему до смерти надоел этот фарс. «Ноги моей больше не будет в этом месте», — подумал Люциус, едва успев перешагнуть порог дома четы Лестрейндж.

* * *

Выйдя из камина в мэноре, Люциус не обнаружил Джин в гостиной, а потому направился на поиски в библиотеку. И не прогадал — она лежала на диване, уложив голову на томике какой-то энциклопедии, и безмятежно спала. Прелестное зрелище, которым сложно не залюбоваться. Джин была одета в черное вечернее платье из шелка, и вырез сбоку открывал взгляду ее стройную ножку, без труда можно было разглядеть и край чулок. Нет, невозможно спокойно смотреть на это!

Люциус подошел ближе, сел на колени у дивана — теперь его лицо было всего в паре дюймов от лица Джин. И он поцеловал ее — совсем легонько. Она тут же проснулась.

— Чувствую себя Спящей Красавицей, — сонно пробормотала Джин, открыв глаза. Прекрасное лицо украшала очаровательная улыбка.

— Кем? — не понял Люциус.

— Ты не знаешь, кто такая Спящая Красавица?

— Очевидно, это красивая девушка, которая спит… Прямо как ты, — сказал он. — Только ты красивее.

— О, милый… — Джин села на диване, за руку притянув к себе Люциуса. — Это же из маггловской сказки! Принцесса укололась заколдованным веретеном и уснула на много лет, разбудить ее смог только поцелуй принца. А в конце они сыграли свадьбу и жили долго и счастливо…

— Замечательно, — отозвался он и легонько коснулся губ Джин. — А что должен был сделать принц, чтобы принцесса поцеловала его в ответ?

— Быть рядом, — прошептала она и тут же поцеловала его — долго, чувственно.

— Быть рядом с тобой несложно, — тихо проговорил Люциус, едва Джин отстранилась. — И мне очень хочется быть рядом…

Он нежно обнял ее, испытав при этом почти непреодолимое желание как можно быстрее избавиться от платья, которое поначалу так ему понравилось.

— Между прочим, ужин давно готов и ждет тебя… — тихо прошептала она прямо на ухо Люциусу.

Тут он подхватил Джин на руки, в который раз дивясь ее легкости, и направился в столовую. Затем опустил ее на пол, в очередной раз поцеловал, помог устроиться за столом и сам сел напротив. Особая обстановка делала ужин необычным. По столу были расставлены зажженные свечи, несколько ваз с цветами…

— Это ты постаралась? — спросил Люциус. — И ждала меня?

— Да и нет. Я ждала… А ужин приготовили эльфы, я всего лишь помогла определиться с меню, — Джин опустила взгляд. — Я вообще ни на что не гожусь, наверное…

— Что? — он не поверил своим ушам. — Не говори ерунду, малышка, ты и не должна заниматься хозяйством. Понимаешь? Для этого есть домовики, это их предназначение. Пип ведь только рад услужить тебе.

— И чем мне заниматься, пока тебя нет? — с легким налетом грусти спросила Джин. Маленький укор в его адрес — не следовало уходить так надолго. Он и так часто пропадает в Министерстве по служебным делам. — Как, кстати, прошла твоя встреча?

— Ничего интересного, — честно признался Люциус. — Кучка чистокровных снобов… Разглагольствовали о необходимости уничтожения всех магглов и магглорожденных.

— Ты серьезно? — Джин в удивлении округлила глаза. Все-таки она крайне мало знала о нравах высшего света, но это и к лучшему.

— Не совсем. Но взгляды у них вполне определенные, и меры — радикальные. Просто они пока что далеко не все озвучивают. Так мне показалось.

— Но ты ведь не поддерживаешь их в этом, Люциус? — в ее голосе слышалось волнение.

— Нет, по крайней мере, не во всем, но есть и доля разумного в их словах, дорогая, — Люциус тепло улыбнулся ей. — Чистокровные семьи неспроста так кичатся своим происхождением, это идет с давних времен. Чем чище кровь, тем сильнее магические способности у потомков. Этим можно гордиться, даже нужно.

— А магглорожденные? — немного помолчав, спросила Джин.

— Что «магглорожденные»?

— Они, по-твоему, менее достойны?

Люциус напрягся.

— Разумеется, нет, милая, но… Ты ведь сейчас опять о своем происхождении думаешь, верно? Почему ты так настаиваешь на том, что твои родители — магглы?

— Потому что я это знаю, — твердо сказала она.

— Так же, как ты знаешь свое имя? — вопрос вырвался сам собой.

Не стоило говорить такого, Люциус убедился в этом уже через мгновение после окончания фразы. Он понял всё по глазам Джин. Она злилась, что было большой редкостью.

— Ты… ты не знаешь, о чем говоришь, Люциус, — медленно проговаривая каждое слово, сказала она.

— Джин, я просто…

— Ты просто сказал то, что думаешь, я поняла! — резко перебила она его и так же резко замолчала, спешно поднявшись из-за стола.

Удивительно, за все время их знакомства Люциус ни разу не видел ее такой жесткой, почти грубой. Джин всегда была в его представлении воплощением нежности и мягкости. Видимо, и у такого прекрасного цветка могут появиться шипы — если чем-то сильно разозлить.

Джин покинула столовую, и Люциус предположил, что она направилась в их комнату или в библиотеку, и дал ей небольшую фору.

Но он не угадал. Нашел ее лишь через пятнадцать минут в собственном кабинете, Джин сидела на подлокотнике его кожаного кресла и при помощи трансфигурации превращала свертки пергамента в маленьких бумажных птичек, которые уже кружились под потолком, образовав небольшую стайку. Она никак не отреагировала на его появление.

— Предположим, я признаю, что ты, Джин Браун, — магглорожденная ведьма, — примирительным тоном сказал Люциус, подойдя вплотную и обняв ее сзади. Он заметил, что Джин чуть вздрогнула от его прикосновения, но все же не отстранилась. — А эти бумаги, кстати, довольно важные. Думаю, не стоит заставлять их летать по кабинету.

— Я учту это, — тихо проговорила Джин и долго держала паузу. — Но тебя ведь огорчает это обстоятельство, верно? По поводу моих родителей?

Это был вопрос с подвохом. Конечно, Люциус бы вряд ли решился связать свою жизнь с девушкой, которая выросла в семье магглов, ведь подобные особы никогда не входили в круг его общения. Но дело было в том, что Джин он к этой категории никогда и не думал относить — они ведь вместе решили, что она чистокровная ведьма из Франции, так зачем ворошить неизвестно что? Ему было безразлично мнение самой Джин на этот счет, пусть хоть сквибом себя считает, хоть магглой… Главное, пусть будет с ним!

— Меня огорчает нечто иное, малышка, — мягко проговорил Люциус. — Ты настаиваешь на взятых из воздуха фактах. Это слишком… опрометчиво.

— Опрометчиво? — Джин все же отстранилась и повернулась, глядя ему прямо в лицо. В ее глазах плескались огоньки бурного негодования. Что он не так сказал?

— Ты хочешь подобрать другое слово?

— Нет! Я хочу, чтобы ты понял меня! Если я говорю, что я знаю это, значит, я действительно знаю, — упрямства ей было не занимать, это Люциус понял уже давно.

— Хорошо, — он кивнул.

— Нет, не хорошо! Ты соглашаешься только затем, чтобы меня успокоить.

Она тоже успела неплохо его изучить. Люциус не любил конфликты, старался во всем всегда держать нейтралитет. Но, может, на этот раз действительно стоило прислушаться к ее словам? Если поразмыслить, что могло бы стать подтверждением магглорожденности Джин? Помимо ее собственной уверенности?

Во-первых, она неплохо ориентируется в магическом мире, особенно для волшебницы, которая потеряла значительную часть воспоминаний. Этот пункт явно не в пользу теории Джин. Во-вторых, она чрезвычайно способная колдунья — даже беспалочковая магия дается ей относительно легко. Владение подобным видом волшебства среди магглорожденных магов — практически нонсенс. Еще одно очко в копилку Люциуса.

С другой стороны, до сих пор Джин не настаивала ни на одном из фрагментов ее выдуманной биографии, тем более, так рьяно. Выходит, что-то дает ей уверенность в этом. Все-таки годы прошлой жизни не могли пройти бесследно — это Люциус прекрасно понимал. Наверное, Джин была права. Счет — два : один не в ее пользу, но можно было пойти на уступки.

Люциус сел в кресло, на подлокотнике которого устроилась Джин, и переместил ее к себе на колени. Она хоть и была немного обижена, но ничуть не сопротивлялась. Он нежно поцеловал ее в губы и крепко прижал к себе. Нет, такое сокровище нельзя отпускать, ни за что!

— Ты магглорожденная, — Люциус резюмировал ее мысли.

— Да! — уверенно отчеканила Джин, доверительно прижимаясь к мужскому телу.

— И ты в этом более чем уверена, — продолжил он.

— Да! — ни капли сомнения в ее голосе.

— Точно-точно? — не унимался Люциус.

— Да! — очередной ответ без промедления.

— Ты выйдешь за меня? — вдруг спросил он, словно и сам не ожидал от себя этого вопроса.

— Да!.. Стоп. Что?! — Джин отпрянула от Люциуса и с непониманием посмотрела прямо ему в глаза.

— Ты все слышала, — довольно ухмыляясь, сказал он, аккуратно проведя рукой по ее спине.

— Но… Люциус… — ее лицо выражало недоумение. — Ты серьезно?

— Абсолютно. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Считай ты себя хоть трижды магглорожденной — это не имеет значения. Я хочу быть с тобой, всегда быть с тобой.

— Люциус, ты…

— Так ты согласна?

— Я уже сказала «да», — Джин опустила глаза и вновь прильнула к нему — такая теплая и такая родная.

Люциус прижал ее к себе сильно-сильно. Теперь она всегда будет с ним, никуда не денется.

— Я люблю тебя, Джин.

Он еще ни разу не говорил этих слов. Не только ей — никому не говорил. Люциуса нельзя было отнести к разряду пустословов, которые бросаются признаниями направо и налево. Нет, если он что-то говорил, то был уверен в правильности своих слов, и если он что-то делал, то последствия нисколько его не пугали. Ведь даже предложение руки и сердца не было таким уж спонтанным, как могло показаться на первый взгляд. Люциус уже давно понял, что Джин именно та девушка, с которой он хочет провести остаток жизни — так к чему тянуть гиппогрифа за хвост? Жаль только, что он не успел забрать семейное кольцо из Гринготтса, и потому не удалось сделать официальное предложение по всем правилам. Ведь он, несмотря ни на что, очень высоко ценил традиции. Но это еще успеется. Главное — она согласилась.

— Люциус, — едва слышно пробормотала Джин, уткнувшись лицом в его плечо.

— М-м?

— Поцелуй меня…

* * *

Гермиона боролась с бессонницей уже пару часов, а по ощущениям — целую вечность. Для нее мучиться от избытка мыслей, пока Люциус рядом видит третий сон, было уже привычным делом. Этот чертов аристократ умудрялся засыпать каждую ночь!

«Он сказал мне, что любит», — вещал внутренний голос Гермионы у нее в голове.

«Я тоже люблю», — вторил ему другой голос, тоже принадлежащий Гермионе.

«Но я не сказала». Это правда. Она ничего не ответила на признание Люциуса — на его первое признание. Замуж выйти согласилась, а сказать «люблю» не сумела. Как глупо.

«Так почему же не сказала?» Вполне резонный вопрос.

«Неужели меня по-прежнему преследуют призраки прошлого? Призраки, которых даже не существует».

Могла ли она любить кого-то там, в прошлой жизни, а после напрочь об этом позабыть? Разумеется, нет! Можно ли вообще забыть такие эмоции? Гермиона была уверена, что полюбила впервые. И объектом этого чистого чувства стал Люциус. И чувство это было взаимным. Чего еще можно желать? Она не знала.

Смущало только то, что все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но Гермиона отогнала подальше привычный здравый скептицизм.

— Люциус! — позвала она, ощутимо толкая его. — Люциус, проснись! Проснись же!

Тот резко сел на кровати.

— Что-то случилось? — быстро спросил он, успев при этом правой рукой нащупать волшебную палочку, которая до того покоилась на прикроватной тумбочке.

Гермиона почти пожалела, что потревожила его сон. Стоило ли оно того?.. Да, определенно стоило.

— Все в порядке, — Гермиона поспешила его успокоить. — Я просто хотела сказать, что…

Она замялась и умолкла. Как это вообще сказать? Так легко и так трудно одновременно… Люциус обеспокоенно взглянул на нее.

— Милая, не молчи, — сказал он, взяв Гермиону за руку, и успокаивающе провел пальцами по ее ладони.

И это действительно помогло, стало легче. Слова словно сами захотели вырваться наружу.

— Я люблю тебя! — произнеся это, она как-то даже немного виновато посмотрела на Люциуса, ожидая его реакции.

— Джин…

— Я знаю, о чем ты думаешь. И нет — это не могло подождать до утра.

Он улыбнулся, широко улыбнулся несвойственной ему мальчишеской улыбкой.

— Девочка моя… — Люциус схватил ее в охапку, прижал хрупкую фигурку к кровати и навис сверху. — Ты ведь понимаешь, что теперь никуда от меня не денешься?

— Я и не хочу никуда деваться, — она обвила руками его шею. — А даже если и попытаюсь, ты ведь меня всегда вернешь, правда?

— Рад, что ты это осознаешь.

Наполовину прочтенная повесть — что любовь, брошенная на полдороге.

Я верю, есть другой мир, ждущий нас, Сиксмит. Лучший мир. Я буду ждать тебя там.

Роберт. «Облачный атлас»

* * *

Прошло уже больше года с тех пор, как Люциус сделал Гермионе предложение — официальное предложение. Он подарил ей старинное кольцо из белого золота, ободок его украшал внушительных размеров бриллиант — этот шедевр неизвестного ювелира когда-то принадлежал его прапрабабке, Лукреции Малфой. Гермиона уже успела позабыть все детали того дня, но она помнила совершенно точно, что была тогда абсолютно счастлива. Впрочем, как и сейчас. Она могла бы сказать, что день помолвки был так давно, словно это случилось в прошлой жизни, если бы ее прошлая жизнь не закончилась еще раньше. Закончилась и забылась, теперь уже окончательно.

Сейчас Гермиона условно делила всю свою жизнь на три части. Первая — та, которую она не помнила и теперь уже не хотела вспоминать. Вторая — период, когда ей еще хотелось вернуться назад, узнать свое прошлое, чтобы, основываясь на нем, жить в настоящем. И третья — жизнь Гермионы в данный момент времени, самая лучшая часть. В идеале этот период должен бы длиться вечность, ведь кто знает, что принесут с собой грядущие день, месяц, год?.. А настоящее сулило одно лишь счастье.

Было только одно «но». Гермиона никак не могла избавиться от навязчивого ощущения, что все не может идти так хорошо… Казалось, обязательно должно случиться что-то, что все испортит. Так всегда происходит в кино — если герои слишком долго счастливы, то либо скоро конец сеанса, либо какой-нибудь злодей предпримет попытки разрушить их счастье. Не важно, удастся ему это или нет, главное — идиллия будет нарушена. Именно этого Гермиона и боялась.

«Жаль, что магглы не снимают фильмы о вечном и всеобъемлющем счастье, без страданий, преград и тревог, — думала она. — Тогда, может, не было бы причин и в настоящей жизни искать подвох и мифических противников». Гермиону мало волновало, что подобные киноленты вряд ли пользовались бы большим спросом у зрителей. Ведь многие из них считали так: чтобы любить и быть любимым, чтобы добиться долгожданного счастья, нужно пройти через массу преград, одолеть противника, мешающего достижению цели. А иначе неинтересно.

В роли главного злодея в своей жизни наша героиня видела только одного человека — Беллатрикс Лестрейндж. Хотя Гермиона даже ни разу не встречалась с ней после давнего осеннего приема. А с тех пор многое переменилось.

Главное изменение заключалось в том, что Гермиона стала невестой Люциуса, пусть они этого и не афишировали. На запястье правой руки у будущей миссис Малфой красовался маленький, едва заметный невнимательному взгляду рунический символ. Точно такая же «метка» имелась и на руке у Люциуса. Эти руны обозначали незримую связь между будущими мужем и женой — парочка провела специальный обряд еще прошлой зимой, приурочив его к помолвке. Гермиона вычитала об этом ритуале в одном очень редком древнем фолианте, который откопала в дальнем уголке семейной библиотеки Малфоев, и решила рассказать о нем Люциусу. Тот и предложил провести сокровенный обряд, который подтверждал их взаимную любовь и то, что связь между ними вечна. Сама магия «проверила» истинность их чувств, приняла будущий брачный союз.

И этот факт наравне со многими другими вселял в Гермиону уверенность в том, что никакая Нарцисса Блэк не сумеет помешать их свадьбе, даже с помощью своей находчивой старшей сестры.

К слову, Гермиона получила несколько писем от анонимного «доброжелателя», в котором легко угадывалась известная ей мадам Лестрейндж. Первый конверт пришел через пару дней после того, как Люциус сделал ей предложение. Формально придраться было не к чему, но в подтексте послания проглядывалась едва уловимая угроза. Но тогда Гермиона была слишком счастлива, и какой-то клочок бумаги не мог этого изменить.

Письмо гласило:

«Мисс Браун!

Я искренне желаю Вам только добра».

Разумеется, без подписи.

После прочтения этого письма у Гермионы неприятно кольнуло в груди, но она со свойственным ей упрямством старалась не думать о нем. Разумеется, она ни на йоту не поверила ни единому слову из письма. Все это казалось полнейшей глупостью и бессмыслицей. И именно поэтому Гермиона решила ничего не говорить Люциусу — чтобы избежать ненужных разговоров и разбирательств. Тем более, он был очень занят в последнее время.

Каждый маг в Британии прекрасно знал, что у Малфоев достаточно денег, чтобы не работать вообще. И при таком раскладе еще и оставить в наследство весьма солидное состояние не одному поколению потомков. Некоторые представители этого рода так и поступали: они довольствовались всеми благами подаренной им судьбой роскошной жизни и не стремились собственными усилиями приумножить семейный капитал. «Куда его еще приумножать?» — задавались вопросом эти бездеятельные чистокровные маги, продолжая пить вино и курить сигары в своем имении в компании подобных им аристократов. Возможно, такая позиция и была в какой-то степени оправданной.

Но Люциус Малфой, нынешний глава рода, явно имел на этот счет противоположное мнение. Он не стремился тратить свое драгоценное время на «изучение великого аристократического искусства ничегонеделания» [1]. Люциус несколько дней в неделю долгие часы пропадал в Министерстве, получив там должность и добиваясь повышения всеми силами. Гермиона, конечно, понимала его неуемное стремление реализоваться на службе (ведь Малфои всегда и во всем должны быть первыми!), но торчать одной в имении ей тоже было не по вкусу.

— Ты что, хочешь стать новым Министром Магии? — спросила она как-то в шутку.

— Маловероятно, но все возможно.

— Серьезно? — Гермиона в изумлении подняла брови. — Зачем тебе это?

— А ты разве не хочешь быть женой Министра? — усмехнулся он. — Подумай только, Джин Малфой — Первая леди магической Британии. Каково?

Гермиона рассмеялась.

— Не в этой жизни, Люциус, — сказала она.

— Ну, это зависит не от тебя…

Как бы то ни было, собирался ли Люциус на самом деле занять когда-нибудь пост Министра или нет, времени на службе он проводил достаточно много. И это очень огорчало его невесту.

Не давали заскучать ей лишь бесконечные упражнения в беспалочковой магии (у нее даже получалось вызывать телесного Патронуса!), обширная библиотека и… корреспонденция. Да, Гермиона продолжала получать письма, хоть и нечастые, но достаточно назойливые и неприятные. Послания не меняли своего содержания и потому не особо тревожили ее до некоторых пор. Совсем недавно, меньше месяца назад, Гермиона получила очередной конверт. Все тот же почерк, те же требования и, очевидно, тот же автор. Но дело было в том, что в этот раз письмо оказалось куда более конкретным, и это не на шутку встревожило Гермиону.

«Мисс Браун!

Всего доброго, Вирджиния. И, надеюсь, счастливого пути!»

Гермиона решила поделиться событием с Люциусом — как-никак, это касалось его ничуть не меньше, чем ее. И если правда о ней (точнее, отсутствие правды и непозволительно большое количество лжи) всплывет, то его репутация может сильно пострадать. В общем-то, собственной репутации в магическом обществе, отдельно от Люциуса, Гермиона и вовсе не имела. И нисколько не переживала по этому поводу.

— Люциус, мне пришло письмо, — с серьезным видом заявила Гермиона, зайдя к нему в кабинет. Она направилась сюда спустя пару минут после того, как перечитала письмо в третий раз. Как оказалось, сколько не перечитывай — содержимое от этого не меняется.

Люциус сидел за столом и изучал целый ворох исписанных от начала и до конца пергаментов. Со стороны казалось, что он читал штук десять одновременно. Хотя, почему «казалось»? В волшебном мире все возможно.

— Тебя наконец-то с опозданием зачислили в Хогвартс? — пробормотал он себе под нос, но Гермиона расслышала каждое слово и чуть улыбнулась шутке. А Люциус прибавил: — Мой тебе совет: не трать на них время, система образования у них никудышная…

— Ты же сам там учился! — возразила Гермиона, но тут же перебила саму себя: — Ох, Люциус, я же по делу пришла! Думаю, это письмо от Беллатрикс Лестрейндж. И оно уже не первое.

Она протянула ему распечатанный конверт. Несмотря на то, что бумаг для чтения у Люциуса было предостаточно, он очень внимательно изучил содержимое письма, после чего, чуть нахмурившись, спросил:

— Почему ты раньше ничего мне об этом не говорила? Что было в предыдущих письмах?

— Я не думала, что это важно. В первых письмах нет ничего конкретного… Лишь дружеские советы уехать поскорее.

Люциус откинулся на спинку кресла и начал массировать пальцами виски, прикрыв глаза.

— Это так странно, малышка… — задумчиво заметил он. — С чего бы Белле пытаться помешать нашей свадьбе? Да и откуда она вообще могла об этом узнать? Чертова Блэк…

Ответов было явно меньше, чем вопросов.

— Нарцисса, Люциус. Ты забыл о ней? Автор письма упоминала о вашей мнимой помолвке не один раз, и она явно еще во что-то верит.

Честно говоря, Гермионе с трудом удавалось выбросить из памяти Нарциссу, которую Беллатрикс однажды упомянула при их личной встрече. Видимо, Люциус с этим проблем не имел.

— О, ей уже давно пора было найти себе подходящего мужа, — заметил он.

— Может, она думает, что это ты? Ты вполне годишься на роль идеального мужа, не только для меня… — Гермиона посмотрела на него с едва уловимой печалью в глазах. — Там написано о том, что я магглорожденная. Откуда Беллатрикс могла об этом узнать, как думаешь? В смысле, откуда она поняла, где нужно искать?

— Ниоткуда. Этого даже мы точно не знаем, но…

— Знаем! — Гермиона перебила его.

— Допустим, — кивнул Люциус. — И, Джин… На том собрании, год назад, я… Возможно, я говорил что-то в защиту магглорожденных. Белла могла сделать выводы, она не из глупых.

— Я знаю кучу маггловских вещей, Люциус. Чистокровный волшебник просто не может этого знать!

Гермиона словно пропустила мимо ушей его размышления. Еще бы, ее ужасно раздражало, когда он начинал говорить о том, что ее родителями вполне могли быть волшебники. Чистокровные волшебники. Но это было единственное, что ее раздражало в Люциусе.

— Маггловедение, Джин. Там это изучают.

— И ты изучал Маггловедение в Хогвартсе? — Гермиона хитро сощурилась.

— Изучал, — Люциус пока явно не понимал, в чем подвох.

— И какая у тебя была оценка?

— «Превосходно», разумеется.

Гермиона уже не впервые удивлялась тому, с какой обыденностью Люциус говорил о своих успехах в учебе или в чем-то ином. Ни капли гордости, ни капли самодовольства — никакого чувства превосходства над менее успешными в этих делах магами. Однако стоило разговору коснуться его древнего рода, фамилии, чистокровности, немалого, мягко говоря, семейного капитала, и он менялся на глазах. «Чем же тут гордиться?», — задавалась вопросом Гермиона. Действительно, какая заслуга самого Люциуса в том, что он потомок древнего рода? Никакая, он таким родился. А вот все успехи дались ему с трудом, он был не только талантлив, но и усерден. Вот этим по-настоящему стоило бы гордиться. Но Люциус явно не разделял мнение своей невесты по данному вопросу.

— Значит, «Превосходно»… — довольно ухмыльнулась Гермиона. — Скажи мне тогда, что такое калоши?

— Калоши? — Люциус поднял брови, явно раздосадованный каверзным вопросом.

— Именно, — она была настроена весьма решительно.

— Это… это такое маггловское блюдо. Что-то из итальянской кухни… — то ли вопросительно, то ли утвердительно проговорил он после недолгих размышлений.

Гермиона в ответ лишь весело рассмеялась, а затем подошла ближе к жениху и уселась ему на колени, обвив руками его шею. Она часто так делала, и иногда Люциус даже умудрялся заниматься делами в таком положении. Правда, недолго.

— Я буду готовить калоши на ужин к каждому празднику, милый, — заявила Гермиона, широко улыбаясь, и прижалась к широкой мужской груди.

— Это угроза? — Люциус вопросительно изогнул бровь.

— Можешь расценивать это как угодно.

— Ты ведь ничего не смыслишь в кулинарии, Джин. Любое твое заявление о приготовлении пищи звучит немного устрашающе, — резонно заметил он, улыбаясь уголками губ.

— Как скажешь, — не стала спорить Гермиона. Она прекрасно понимала, что Люциус абсолютно адекватно оценивает ее способности к готовке.

— Так что такое калоши? — ему явно не давало покоя незнание такой мелочи из маггловского мира.

— Это обувь у магглов, чтобы по лужам ходить, — объяснила Гермиона. — Ну как, аппетитно звучит?

— Я бы сказал, это блюдо для истинных гурманов.

— О да, ты прав, как и всегда, — Гермиона довольно усмехнулась и тут же поцеловала Люциуса в губы. Тот решительно отбросил в сторону и деловые бумаги, и письмо от недоброжелателя, а затем крепко прижал ее к себе, плавно скользя по стройному телу сильными властными руками.

— Пошли в спальню? Тем более, уже поздно, и нам пора в кровать, — предложила Гермиона, бросив взгляд на окно, за которым уже давно стемнело. Попутно она расстегивала верхние пуговицы белоснежной рубашки Люциуса.

— Как скажешь, малышка, — он сильнее притянул ее к себе. — Но мы ведь явно не спать собираемся, верно?

— Верно, — Гермиона уже покрывала легкими поцелуями его шею и грудь.

Люциус встал с кресла и уверенными шагами направился в спальню, бережно держа в руках драгоценную ношу — свою невесту.

* * *

Позже, уже глубокой ночью, влюбленные крепко спали, забыв о своих немногочисленных проблемах. И если Люциус безмятежно сопел в подушку, то Гермиона металась на кровати, видя тревожный сон. С трудом вырвавшись из кошмара, она резко села. Кое-как удалось выровнять сбившееся дыхание, но страх по-прежнему не отпускал. Она наколдовала свет и тут же принялась будить единственного, кто мог защитить ее от всех бед.

— Люциус! Люциус, проснись! Мне приснился сон! — вдобавок к словам, Гермиона ощутимо толкнула его в бок.

— Это должно меня... удивить?.. Милая? — сонно пробормотал он, протирая глаза. Но голову от подушки все-таки оторвал.

— Я бежала... То есть нет — убегала от кого-то... Во сне! За мой кто-то гнался по лесу! — несвязно рассказала она.

— Сейчас за тобой никто не гонится? — спокойно спросил Люциус, словно разговаривал с несмышленым ребенком.

— Нет, но сон... Он был похож на реальность, я думаю... Это… — Гермиона никак не могла угомониться.

— Джин... Ты дома, в кровати, в полной безопасности. За тобой никто не гонится, я гарантирую. Ложись спать... Мне завтра рано вставать. Хорошо?

— Хо-х-хорошо, — кое-как выговорила она.

— Вот и славно. Иди ко мне...

Люциус крепко обнял ее, прижав к себе. Он шептал ей на ухо что-то успокаивающее, и Гермиона сама не заметила, как уснула. И кошмары ее больше не тревожили.

* * *

Гермиона стояла у зеркала в своей старой комнате и внимательно всматривалась в отражение — так внимательно, словно видела себя впервые. Когда-то она уже стояла на этом самом месте и так же пристально изучала свою внешность. Но в то время ее одолевали совсем другие чувства — сомнение, волнение, неопределенность и даже страх. Сейчас же все казалось простым и понятным, и в душе царило спокойствие, распространяющее свое тепло по всему телу. Хоть Люциуса и не было рядом.

Пока он который день подряд пропадал в Министерстве, Гермиона решила примерить свое свадебное платье. Ведь до свадьбы оставалось всего несколько дней. Наряд был довольно простой, но изысканный — облегающее платье из белоснежного атласа, оно удивительным образом подчеркивало все достоинства фигуры и оттеняло нежный цвет кожи.

Босые ступни Гермионы утопали в мягком ворсе ковра, на голове царил беспорядок — кудри, как всегда, разметались в разные стороны, на лице не было ни капли косметики, а из одежды — только белое атласное платье. Но при всем этом будущая невеста смотрелась очень грациозно. Хотя сама Гермиона оценивала свой облик куда более критично. Она невольно стала сравнивать себя с Нарциссой, которая гипотетически могла бы быть на ее месте. Юная мисс Блэк казалась ей куда более утонченной, аристократичной — словом, такой, как Люциус, только в женском обличии. Но после пары минут подобных терзаний Гермиона зажмурила глаза и потрясла головой, прекращая ненужный анализ. «Откуда такие глупые мысли, Джин? Ты ведь даже ни разу не видела эту Нарциссу, к дементору ее!» — так отзывался внутренний голос Гермионы на ее собственные размышления. И она, всецело повинуясь воле разума, забыла о существовании и Нарциссы, и ее сестры, и всех остальных. Всех, кроме нее и Люциуса.

Гермиона со счастливой улыбкой на лице и сияющими глазами прохаживалась по комнате, наблюдая за своим отражением на зеркальной поверхности. И ей определенно нравилось то, что она видела. Она крутанулась вокруг своей оси и… исчезла, оставив после себя звон упавшего на пол обручального колечка.

* * *

Люциус вернулся из Министерства позднее обычного. Он часто винил себя за то, что пропадает там часами напролет в последние месяцы, оставляя Джин одну. Видит Мерлин, даже ему периодически бывало одиноко, когда он жил в мэноре без компании. Но это было до знакомства с Джин. А сейчас она рядом, и все изменилось, и потому он не должен оставлять ее одну так часто и так надолго.

Люциус с хлопком переместился в гостиную поместья — стандартное место для аппарации — и быстрым шагом направился в спальню, негромко постукивая по полу тростью, к которой уже давно успел привыкнуть. Он искренне надеялся, что его невеста еще не спит, потому что сегодня особенно переусердствовал на работе, сидя за бумагами с самого утра. Люциус ушел «на службу» еще до того, как Джин успела проснуться, а будить ее он не любил — ведь она так сладко спала.

Но в спальне Джин не оказалось. Тогда Люциус решил поискать в своем кабинете — она частенько дожидалась его там, свернувшись клубочком в большом кожаном кресле. Или в том, во что она его превратила в очередной раз. Сегодня же их излюбленное кресло находилось в своем первоначальном виде, и Джин в кабинете не было. В библиотеке ее тоже не оказалось.

Оставался только один вариант — бывшая спальня Джин. Она частенько туда заходила, когда у нее было настроение поразмышлять или помечтать. Однажды она призналась Люциусу, что любит рассматривать витиеватый узор на ярком бирюзовом балдахине над кроватью. А вот сам он вообще никогда не обращал внимания на подобные мелочи. Все-таки у Джин был дар замечать несущественные детали и находить в них что-то ценное для себя и окружающих.

С этими мыслями Люциус добрался до той самой комнаты, где некогда обитала его невеста. Он распахнул тяжелую дубовую дверь, ожидая увидеть Джин, лежащую на кровати и мечтательно смотрящую вверх. Или спящую, неважно. Но его ожиданиям не суждено было подтвердиться.

То, что предстало перед взором Люциуса, немало его удивило. Это было по меньшей мере странно. Посреди комнаты, недалеко от массивного зеркала в золотой раме, бесформенной белой лужицей лежало платье — по-видимому, это было свадебное платье Джин. Белый атлас явно смотрелся куда более выигрышно на ее точеной фигурке. Но сейчас ее не было поблизости, и это обстоятельство еще больше настораживало. «Где она еще может быть, если не здесь?» — подумал Люциус, едва сумев унять тревожные чувства, поднявшиеся где-то глубоко в душе. Он подошел ближе к брошенному так некстати платью и заметил в паре футов от белой ткани кольцо, которое подарил Джин, делая ей предложение руки и сердца. И это кольцо валялось сейчас на полу, никому не нужное. Люциус поднял его и спрятал в кармане мантии — нельзя разбрасываться такими вещами!

Он еще час бродил по пустым комнатам поместья, расспрашивал домовых эльфов, но никакого результата это не дало. Домовики не видели Джин последние несколько часов, и на территории поместья ее совершенно точно не было.

Поиски вымотали Люциуса куда больше, чем долгий рабочий день. Он выдохся и морально, и физически. Неприятное чувство где-то внутри не давало ему заснуть всю ночь. Хотя к тому моменту, когда его голова коснулась подушки, до рассвета оставалось не больше часа.

Все случившееся не могло означать ничего хорошего. И Люциус планировал найти ответы на все интересующие его вопросы как можно быстрее.

* * *

Это было в декабре 1978 года.

А спустя девять месяцев на свет появилась девочка по имени Гермиона Грейнджер.

___________________________________

[1] «Изучать великое аристократическое искусство ничегонеделания» — фраза из произведения Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея».

Как бы далеко ты ни был, моя любовь найдет тебя.

Энни. «Куда приводят мечты»

* * *

31 декабря, 1978 год

Люциус сидел в гостиной мэнора совершенно один. Это был седьмой день его одиночества. Своеобразную «компанию» ему составляла лишь бутылка вина. Бокал он швырнул в стену еще часа два назад, не имея на это особых причин — просто захотелось что-то разбить и тем самым избавиться от ощущения, что в душе остались лишь осколки. Неровные кусочки стекла, которые острыми краями впиваются в сердце, больно раня. Бокал, как и ожидалось, со звоном ударился о стену, осколки посыпались на пол, но желаемого облегчения это не принесло. Стекло пало невинной жертвой дурного расположения духа хозяина поместья. Конечно, можно было с легкостью восстановить все с помощью простейшего Reparo или, на худой конец, взять другой кубок, но Люциус решил не утруждать ни себя, ни домовиков. К чему все это? Ведь можно пить и из бутылки. Так даже проще. Разбитый бокал — это такой пустяк в сравнении с разбитым сердцем. Жаль только, что сердце нельзя так легко заменить или восстановить с помощью магии.

«Зачем быть волшебником, если, зная сотни заклинаний и рецептов зелий, я не могу помочь себе?» — думал Люциус. Ведь он был лучшим учеником на своем курсе, гордостью родителей и учителей. А сейчас сидел на диване, развалившись, смотрел в стену и изредка делал глоток вина прямо из бутылки. Наверное, впервые за всю жизнь даже его платиновая шевелюра имела не совсем презентабельный вид.

«Интересно, что бы сказала моя мать, увидев меня сейчас? Или мой отец, потративший массу времени и сил на обучение сына всем тонкостям этикета?» — подумал Люциус и усмехнулся собственным мыслям. Или он сказал это вслух? Впрочем, неважно.

В памяти всплыл давний диалог. Джин, как всегда внезапно врываясь в кабинет, где он усердно работал, воскликнула:

— Научи меня правилам поведения в высшем обществе, Люциус!

— Зачем это тебе? — не поднимая глаз от бумаг, спросил он.

— Я хочу соответствовать тебе, — она тогда чуть смущенно улыбнулась и потупила взор, а Люциус лишь усмехнулся.

— Ты и без того соответствуешь, — сказал он совершенно искренне. — Поверь, нет более бесполезного занятия, чем зубрежка правил этикета. К тому же, это ужасно скучно.

— Но… — Джин закусила губу и задумалась, а мгновение спустя сказала: — А если мы захотим устроить прием и пригласим к себе высокопоставленных гостей? Никакие знания нельзя считать бесполезными, Люциус, ты ведь сам так говорил.

— Хорошо, — он глубоко вздохнул. Сложно было спорить со своими же словами. — Меня терзали подобными уроками несколько лет, милая, и испортили мне этим все детство. Но я буду куда добрее, чем мои учителя в свое время. Цени это.

— Я ценю тебя больше жизни, — произнесла Джин после долгой паузы и уселась на краешек стола.

— Потому что я согласился обучить тебя? — Люциус изогнул бровь и вопрошающе взглянул на нее. Он, разумеется, прекрасно понимал, что уроки этикета тут ни при чем.

— Потому что я люблю тебя…

Это было полгода назад, и тогда они потратили пару месяцев на занятия по этикету, принятому в светских кругах. Казалось бы, куда проще нанять преподавателей или вызубрить все правила по книжкам, но нет, Люциус сам рассказал своей дорогой невесте о каждой мелочи. И не пожалел о потраченном времени ни на секунду. Как известно, Джин была более чем способной ученицей, и полученные знания могли ей пригодиться в будущем. Ведь она готовилась стать настоящей леди, его законной женой, и они действительно планировали время от времени устраивать званые ужины — ведь так поступали все чистокровные семьи в магической Британии.

Сейчас же мысли о приемах вызывали у Люциуса лишь отвращение. За прошедшую неделю к нему в имение прилетали десятки сов с приглашениями на вечеринки в честь наступления Нового года. Прилетали и улетали ни с чем. Смешно, он последние года полтора упорно игнорировал все подобные письма, даже не утруждал себя ответами с вежливым отказом, а они все приглашают и приглашают. И как им только гордость позволяет?.. Сам Люциус оскорбился бы еще после первого подобного отказа. Но дело было в том, что ни один волшебник Британии не осмелился бы отказать кому-либо из Малфоев в столь резкой форме, и мало кто мог пропустить персону Люциуса, рассылая пригласительные — ведь он был главой древнего магического рода. Люциус Малфой в гостях — это честь для многих. Но его это только раздражало. Особенно сегодня.

Люциус сидел в полумраке гостиной вовсе не в ожидании наступления 1979-го года. Сегодня должен был быть особый день. Нет, даже не так — Особый День. Но не вышло. Все пошло не так, как он планировал. Не так, как они планировали.

Тридцать первого декабря Люциус и Джин хотели приехать во Францию, в его имение на юге страны, там должна была состояться их свадьба, которую они держали под большим секретом — не поставили в известность даже самых близких родственников. И жених, и невеста углядели изрядную долю иронии в том, что их венчание пройдет именно в том месте, где состоялось их выдуманное знакомство. Правда, вовсе не в поместье родителей Джин (ведь его попросту не существовало, как и самих родителей-французов), а на вилле, где когда-то любил проводить летние каникулы еще совсем юный Люциус. С этим имением у него были связаны только приятные воспоминания, ведь там он в свое время мог отдыхать и от учебы, и от настойчивой опеки отца.

— Я наконец-то побываю во Франции! — искренне радовалась Джин в тот день, когда они выбрали место для венчания. Они обсуждали предстоящее событие, лежа в постели и обнимаясь. Был уже полдень, но парочка не спешила вставать. Счастливые часов не наблюдают, а наши влюбленные не наблюдали вообще ничего вокруг, кроме друг друга.

— Ты там родилась, не забывай, — Люциус добродушно ухмыльнулся, крепче прижимая к себе любимую «француженку».

— Я прекрасно это помню! Но я ведь там не была! — выдала Джин абсурдное утверждение, которое, однако, нельзя было оспорить.

— С тобой все куда сложнее, чем кажется, малышка, — заявил он, и звонкий девичий смех разнесся по комнате.

— Я стараюсь, чтобы ты не расслаблялся. Так что там насчет цветов? Мне больше нравятся белые розы…

И они еще не один час провалялись в постели, болтая обо всем, в частности, о предстоящей свадьбе.

Церемония ожидалась скромная, особенно по меркам Люциуса — никаких гостей, никакого празднества. Так, как и должно быть на тайном венчании. Обряд спланировали до мельчайших деталей. И все прошло бы идеально, если бы не одно «но». Джин пропала. Всего за неделю до свадьбы. А он так и не сумел ее найти.

–…Ты ведь меня всегда вернешь, правда?

— Рад, что ты это осознаешь.

Эти слова пронеслись в голове Люциуса и острой болью отозвались где-то в груди. Он старался алкоголем заглушить ноющее чувство в сердце, но не выходило. С каждым глотком спиртного становилось только хуже. От вина он терял способность рационально мыслить и еще больше поддавался эмоциям, которые вовсе не были позитивными. Сколько об этом ни думай, очевидно, что Джин не вернется. Никогда. За прошедшие дни Люциус сделал все возможное, чтобы удостовериться в этом, сам того не желая. Он пытался отыскать свою невесту, а нашел лишь тупик, из которого не выйти, не развернувшись при этом на сто восемьдесят градусов. Но Люциус не хотел возвращаться назад! Он хотел идти вперед, вместе с Джин. Но пришлось признать, что стоит выбрать новый путь — путь, который ему предстоит пройти либо одному, либо с кем-то другим. Ведь нельзя же прорубить в тупике новый проход. Или все-таки можно?.. Нет, нельзя.

Но Люциус обязан был сделать кое-что другое. Если он не сумел найти Джин, не смог вернуть ее, то должен разобраться в причинах случившегося. Почему она пропала? Как? Кого стоит в этом винить? Да и есть ли вообще виновные? За прошедшие дни он проверил массу различных версий, от простых до самых невероятных, но ни одна из них не подтвердилась. Все старания уходили «в никуда», и все гипотезы упирались лишь в прошлое Джин, которое было скрыто за высокой и крепкой стеной ее амнезии, и стену эту Люциус был не в состоянии разрушить.

— Что ты думаешь о своем прошлом, малышка? — спросил он у Джин однажды. Они редко поднимали эту тему, но иногда вопросы сами срываются с языка, не спрашивая разрешения у говорящего.

— Ничего не думаю, — немного натянуто улыбнулась она. — Я давно не хочу ничего вспоминать, и ты это прекрасно знаешь.

— Ты не думаешь, что твои воспоминания о прошлом могут изменить твое представление о настоящем?

Люциус и сам не знал, зачем поднимает эту тему. Ведь в его же интересах не думать об этом, не говорить. Забыть о забытом, так сказать.

— А тебе бы этого хотелось? — отозвалась она с легким раздражением в голосе. — Чтобы я изменила свое представление о тебе, например?

— Вовсе нет. Но есть вещи, которые не дают мне покоя.

— Тебе? Это я потеряла память, а не ты, и мне нужно беспокоиться. Но я не волнуюсь. Значит, и тебе не стоит переживать об этом. Я не хочу ничего менять. Просто… Просто пусть все будет так, как сейчас. Всегда.

«Всегда» — глупое слово, лишенное всякого смысла. Их с Джин «всегда» продлилось полтора года, даже меньше. Они строили планы, верили в то, что мечты осуществятся и приведут их к истинному счастью… А потом она пропала, оставив после себя лишь одну большую загадку. Сложную загадку, которую он не просил задавать. Но были знаки, которые подсказывали Люциусу путь к разгадке. Ответ имелся, но он содержал в себе то, чего Люциус боялся в глубине души все последние месяцы счастья, о чем всеми силами старался не думать.

Первый знак, самый главный — руна. Руна на его руке пропала, и это могло значить одно из двух: либо одного из обрученных уже нет в живых, и связь между парой оборвалась по естественным причинам, либо был проведен ритуал отмены венчания. Очень сложный ритуал, еще более сложный, чем тот, что проводили они с Джин, и вряд ли хоть кто-то когда-либо совершал это действо. Но о нем было сказано в одной из книг, что они читали, готовясь к предстоящей помолвке.

— Смотри, «отмена ритуала венчания», тут все написано древними рунами, — сказал когда-то давно Люциус, одной рукой обнимая Джин, а в другой держа старинную книгу. Они проводили свой очередной вечер в библиотеке.

— Ну и зачем нам в этом разбираться? Мы уже давно нашли всю необходимую для обряда информацию.

— Ты же сама говорила, что нужно изучить все хоть как-то связанные с ритуалом источники, малышка, все до единого. Или твоя лень способствует изменению твоих решений?

— Нет же! Я не хочу читать об отмене ритуала, потому что в этом нет смысла, Люциус!

— Как скажешь. Я тоже не горю желанием разбираться в древних рунах, они еще со школьных лет нагоняют на меня тоску…

Люциус отложил эту книгу в сторону, они так и не прочитали подробное описание сложного действа. Тогда они оба не представляли, зачем вообще нужно придумывать контрритуал. Конечно, всегда неплохо иметь возможность для отступления, но ведь это был обряд, подтверждающий любовь! Если есть любовь, если магия одобрила союз двух людей, зачем заморачиваться и описывать на доброй сотне страниц ритуал отмены? В тот день обоим влюбленным это казалось неразумным, а Люциус и сейчас не видел никаких причин для отмены обряда, связавшего его с Джин. Он терялся в догадках, боясь озвучить одну из них — самую логичную.

Люциус заметил отсутствие знака на своем запястье лишь на второй день после пропажи Джин. И сказать, что он испугался — не сказать ничего. Руны не исчезают сами по себе, это ясно даже первокурснику. «Неужели кто-то выкрал Джин и… убил ее? Мог ли произойти несчастный случай? Нет, нет! Это не может быть правдой», — подумал тогда Люциус.

На пятый день поисков решение нашлось само собой. Люциус обнаружил второй знак, не предвещающий ничего хорошего. Это был портрет, портрет Джин, нарисованный на заказ еще год назад. Он висел в гостиной все это время, не привлекая к себе внимания хозяина поместья, ведь тот занимался куда более важными делами. Сейчас Люциус смотрел на нарисованное лицо своей любимой и хотел швырнуть в него бутылку с вином. Хотел, чтобы красная жидкость стекала по холсту и по стене, а затем капала на пол. Возможно, хоть тогда портрет заговорил бы с ним? Но это гипотеза настолько нелепа, что проверять ее не было никакой нужды.

Изображенная на холсте девушка не двигалась. А это означало, что она жива [1]. Совершенно точно — жива! Сначала это открытие безмерно обрадовало Люциуса. Но ведь был еще первый знак, и исчезнувшая руна так и не появилась. Как не появилась и Джин. Раз портрет не двигается и не разговаривает, выходит, тот, кто на нем изображен, все еще жив и, скорее всего, пребывает в добром здравии. Такой ли это хороший знак для Люциуса? Ведь по всему выходит, что Джин просто ушла, не оставив после себя никаких следов, не дав возможности себя отыскать даже такому сильному магу, как он. Но это казалось невероятным, невозможным… Чистой воды абсурд! Если не вдумываться, не искать очень и очень усердно возможные причины и следствия. А Люциус искал, и он нашел объяснение, но тут же захотел его забыть. Это случилось на исходе пятого дня.

У Джин могла быть только одна причина для того, чтобы уйти. И ровно противоположная причина заставила ее когда-то остаться. А вдруг она все вспомнила, каким-то непостижимым образом вернула свои воспоминания и пришла к мысли, что ее прошлая жизнь лучше того, что может предложить ей Люциус?

— Ты ведь понимаешь, что теперь никуда от меня не денешься?

— Я и не хочу никуда деваться…

Эхо воспоминаний вновь причинило боль. Действительно ли появилось что-то, что пробудило в его невесте желание исчезнуть за неделю до предстоящей свадьбы? Но она в любом случае не ушла бы, не сказав ни слова. Нет, его Джин так никогда бы не поступила. Но ведь девушка, чисто гипотетически сумевшая вернуть свою прошлую жизнь, вспомнившая все, вовсе не была никакой Джин Браун. Один Мерлин знает, кто она! Эта девушка ему незнакома. И она вполне могла провести сложнейший ритуал отмены, а затем скрыться, мастерски заметая за собой следы. Домовые эльфы ничего не видели — ни того, как Джин колдовала, ни того, как она покидала мэнор. Бесполезные создания. Но Люциус понимал, что даже Джин без большей части воспоминаний достаточно умна для того, чтобы провернуть подобное. Правда, совсем не жестока. Какой же была эта безымянная девушка, вернувшая свое прошлое? Неужели она действительно поступила с ним так? Возможно ли такое? За последние семь дней Люциус задал себе слишком много риторических вопросов. Больше, чем за всю свою жизнь до этого.

На шестой день поисков рациональное мышление не оставило Люциусу иного пути, кроме как признать, что это предположение едва ли не единственное из всех возможных. Были ли другие разумные объяснения? Вполне вероятно, и он всеми силами пытался отыскать их, заставляя свой мозг работать в бешеном ритме. Но все напрасно. И то, что на седьмой день без Джин глава рода Малфоев сидел один в полумраке гостиной, лишь подтверждало безвыходность ситуации. Мечты Люциуса завели его в непроходимый лабиринт. И теперь он не видел пути к их осуществлению, равно как не видел и спасительной нити, которая могла бы помочь ему выбраться наружу.

Ведь был еще и третий знак — обручальное кольцо. Джин его оставила. Она даже не положила его на стол или на тумбочку, а кинула на пол. Ни записки с объяснениями, ничего. Только брошенные рядом свадебное платье и кольцо. И брошенный жених в довершение картины. Да, его попросту вычеркнули из жизни — к этому выводу Люциус пришел на седьмой день.

Видит Мерлин, он сделал все, что было в его силах, чтобы опровергнуть эту догадку!

Он обращался в аврорат, в Министерство, нанимал частных сыщиков, он даже просил помощи у Дамблдора! Как будто существовала хоть малейшая вероятность, что старый маразматик сможет сказать что-то дельное… Поисковые заклинания, обряды установления местоположения волшебника по личной вещи — все впустую. У него ведь осталась ее волшебная палочка, но даже это не помогло. Джин испарилась из волшебного мира, словно ее там никогда и не было. Точно так же, как когда-то появилась. Странная закономерность.

Под конец седьмого дня, допив очередную бутылку вина, принесенную услужливым домовиком, Люциус начал засыпать. Прямо так — одетый, лежа на диване в крайне неудобной позе. И тогда его посетила совсем уж дикая мысль: может, Джин никогда и не существовало? Могла ли она быть лишь видением, фантомом, иллюзорным образом, призванным пошатнуть его душевное равновесие? Появилась, перевернула все вверх дном и исчезла, оставив после себя разгром. Как тайфун.

Конечно, трезвый Люциус никогда бы не додумался до подобного бреда. Но алкоголь расширяет границы сознания. Все было бы куда проще, окажись Джин лишь ничего не значащим помутнением рассудка. Но она стала самым важным человеком в его жизни, и воспоминания о ней мешали двигаться дальше. Конечно, использование заклятия Obliviate могло значительно упростить ситуацию. Но его применяют к себе лишь слабые духом волшебники, Люциус же себя к таковым не относил никогда.

Да, его мечтам не суждено было осуществиться, по крайней мере, не сейчас. Но он не сдастся, это не в стиле Малфоев.

* * *

Далеко не сразу Люциус понял, что ни в коем случае нельзя пасть духом. Он месяц безвылазно сидел в поместье, ничем не занимаясь. Если, конечно, душевные терзания не считать занятием. А в этих делах Люциус преуспел. Он умудрился опустошить значительную часть приличного запаса изысканных вин в своем имении, прежде чем взял себя в руки. Было уже начало февраля 1979-го года.

Он забросил работу в Министерстве, которой так усердно занимался еще совсем недавно. Разумеется, Люциуса не уволили, должность оставалась за ним, но все его мысли о возможном карьерном росте канули в небытие. Временно.

И вот, очистив свое сознание от ненужных переживаний и отложив спиртное до худших времен, Люциус решил строить долгосрочные планы. Чего же он хотел? Отыскать Джин. А если говорить точнее, он желал найти Девушку-Имени-Которой-Он-Не-Знает. Да, Люциус уже обыскал всю магическую Британию и многие близлежащие европейские страны, но ведь оставался еще мир магглов. Судя по тому, что говорила ему когда-то Джин, она была магглорожденной ведьмой. И неудача в поисках только подтверждала эту догадку. Все же не без причины она так настаивала на своем происхождении, зря он сомневался. Но какое это теперь имеет значение? Правильно, никакого.

Существовала только одна проблема. Одна, но очень значительная — Люциус не знал, как можно отыскать человека в маггловском мире. Все известные ему способы он испробовал уже давно и сейчас нуждался в помощи. Люциус долго думал над тем, кто мог бы помочь ему в этом нелегком деле, и решение нашлось. Был один маг, которого считали могущественнее остальных, и который при этом не страдал расстройством ума, как Альбус Дамблдор. Этого волшебника называли Темным Лордом. Слишком пафосно, на взгляд Люциуса, но не ему винить кого бы то ни было за любовь к титулам.

Он приказал домовику принести пергамент и перо с чернильницей, и когда эти предметы оказались у него под рукой, начал обдумывать будущее письмо.

Во-первых, кому его лучше адресовать? Самому Лорду? Нет, не в этом случае. Чете Лестрейндж? Ведь у них в имении проходило то собрание. Нет, исключено, воспоминания о Беллатрикс отбивали всякое желание вообще что-либо делать. Оставался Антонин Долохов, именно он однажды поставил его в известность о существовании этого «клуба чистокровных магов» и пригласил принять участие в их «светских беседах». Вполне разумно написать именно ему.

Во-вторых, следовало составить текст письма так, чтобы не выдать истинную цель его написания. Люциус в вежливой форме просил рассказать ему о том, где и когда состоится следующее собрание чистокровных волшебников. Да, он не связывался с этими магами уже больше года, и последние его слова были не очень дружелюбными… Но, как уже не раз говорилось, Малфоям нельзя отказывать. По крайней мере, такой волшебник, как Антонин, не мог позволить себе подобной «роскоши».

Письмо написано, тщательно выверено и отправлено по нужному адресу с совой. Теперь оставалось лишь немного подождать. Получив ответ, Люциус сможет продолжить осуществление своего плана по поиску магглорожденной колдуньи, которую он когда-то называл Джин и считал своей невестой.

Куда привели его неосуществленные мечты? К Темному Лорду.

_____________________________________

[1] Честно говоря, я не уверена в истинности того, что оживают только портреты умерших волшебников, не уверена, что до того они остаются неподвижными. Но пусть у меня в фике это будет так.

Нет ничего страшнее, чем человек без души. Ведь протезов души не бывает.

Фрэнк. «Запах женщины»

* * *

Ты меня слышишь? К утру я тебя забуду. Прекрасное окончание дерьмового романа.

Джоэл. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Люциус не ошибся в своих расчетах. Не прошло и получаса, а он уже получил ответное письмо, в котором Антонин любезно предоставил ему все необходимые сведения.

Неделю спустя Люциус сидел в гостиной поместья четы Лестрейндж и беседовал с Темным Лордом один на один. Признаться, даже предшествующее этому разговору собрание не показалось ему таким скучным и пресным, как в прошлый раз, хотя и темы разговоров, и аргументы в пользу выдвигаемых тезисов остались все теми же. Прежним был и численный состав собравшихся, разве что появилась пара-тройка новых лиц, совсем еще юных волшебников. Выходит, поменялся он сам, а оттого и все вокруг казалось немного иным. Чтобы изменить мир вокруг себя, нужно измениться самому. Стоило ли «преображаться» Люциусу? Спорный вопрос, но вряд ли у него был выбор. Это как раз тот случай, когда на человека воздействуют события, повлиять на которые он не в силах. Пропажа любимой невесты входит в число таких событий.

Когда-то Люциус дал себе обещание, что больше не пересечет порог имения Лестрейнджей, но, к сожалению, не все его планы осуществлялись и не все обещания можно выполнить. Иногда следует поступиться принципами, чтобы достичь более важной цели, и Люциус эту простую истину прекрасно понимал. Именно поэтому сегодня вечером он аппарировал на очередное собрание чистокровных магов в столь ненавистное ему место, именно поэтому сидел сейчас на расстоянии вытянутой руки от волшебника, который был основателем «клуба», так не приглянувшегося ему в прошлом. Все меняется — и мир вокруг нас, и мы в этом непостоянном мире.

— Мы долгое время не имели удовольствия видеть тебя, Люциус, — прервал немного затянувшееся молчание Темный Лорд. Он говорил медленно и плавно, удерживая стопроцентное внимание на собственной персоне. Даже сейчас, когда они были наедине и вели приватную беседу, маг вещал так, словно его речам внимали десятки, сотни, даже тысячи людей. — Ты можешь поведать мне причины столь длительного отсутствия? Или же, если желаешь, можешь раскрыть мотивы, побудившие тебя вновь влиться в нашу скромную компанию.

Люциус отставил в сторону бокал с вином и задумался. Удивительно, насколько проницательным был этот Лорд Волдеморт… Хотя, чему тут удивляться? Все было ясно с самого начала, поэтому Люциус и пришел к нему за помощью. И просьба сразу перейти к делу даже порадовала, иначе пришлось бы долго кружить вокруг да около, словно пытаясь поймать снитч. А так, выходит, золотой шарик с быстрыми крылышками уже практически зажат у него в ладони. Очевидно, Темный Лорд знал цену времени.

— Приятно иметь дело с таким умным человеком, мой Лорд, — хоть Люциуса и коробило такое высокопарное обращение, в его словах не было и намека на лесть. — По правде говоря, у меня были причины для того, чтобы не появляться здесь так долго, но я бы не хотел их озвучивать. По крайней мере, не сегодня. Но вы совершенно верно угадали, в моих действиях есть корыстный мотив. Мне нужна ваша помощь, и я надеюсь ее получить.

— Действительно? Твоя прямота похвальна, мой друг. Однако позволь поинтересоваться, чем именно я могу тебе помочь? — вкрадчивый голос, холодные интонации, ни намека на эмоции. Пожалуй, Лорд знал примерное направление этой беседы задолго до ее начала и, вероятно, уже предвидел ее исход. Люциус не мог не оценить такого собеседника по достоинству.

— Мне необходимо найти одного человека, девушку. Она скрылась в неизвестном направлении, скорее всего, среди магглов, — сказав это, Люциус замолчал. Не стоило раскрывать все карты раньше времени, сначала следовало получить гарантии. Вероятность того, что часть его «карт» Темный Лорд уже успел вычислить, велика — нельзя его недооценивать.

— Да, Люциус, я мог бы помочь тебе в этом деле. Тебя, возможно, удивит, что и среди магглов у меня найдутся «свои» люди, — выдержав небольшую паузу, отозвался Волдеморт. — Но ты ведь умен и должен понимать, что я потребую безоговорочной преданности от любого, кому оказываю помощь. Иначе ко мне обращался бы каждый второй волшебник Британии.

— Разумеется, мой Лорд, — Люциус был готов к такому повороту событий. В этом мире никто ничего не делает просто так — гарантии нужны не только ему. — И как же я могу доказать вам свою… преданность?

«Преданность»… Люциусу категорически не нравилось это слово. Можно употреблять его, говоря о домовых эльфах, рабах, домашних питомцах… Но люди в здравом уме вряд ли способны на подобный фанатизм. Верить в беспрекословную преданность — значит обманывать себя, тешить эго собственным величием, мнимым величием.

— Все очень просто, — сказано это было так, что сразу стало понятно — будет отнюдь не просто. А Лорд тем временем продолжил: — Полагаю, ты обратил внимание на постоянство членов нашего «клуба». Не так давно к нам присоединились прошлогодние выпускники Хогвартса — юные Мальсибер, Эйвери. Присмотрись еще и к Северусу Снейпу, он очень талантливый зельевар, думаю, вы с ним найдете общий язык. Ты спросишь, к чему же я веду? Я отвечу, друг мой. Мы ценим каждого волшебника, вступившего в нашу организацию. Ты должен будешь принять метку, чтобы подтвердить свою принадлежность к нашему кругу.

«Метка» — еще одно неприятное слово. Словно его собираются клеймить. Преданный раб с клеймом на теле — нужно ли это кому-то? По всему выходит, что нужно.

— Метку? — переспросил Люциус. — И зачем же она нужна? Я имею в виду, она несет какие-то функции, помимо декоративных? — он чуть улыбнулся собственным словам, ведь Темный Лорд вовсе не был похож на человека, который заботится о красоте. Судя по всему, для него куда важнее идеи и ценности собеседника, и свое внимание он в первую очередь обращает на внутренний мир.

— Это магический знак, он служит для связи. Также по нему мы можем легко узнать друг друга. Не удивляйся, нас больше, чем ты предполагаешь, а в будущем численность нашей организации увеличится в сотни и тысячи раз, — Лорд остановился, пристально взглянув в глаза собеседника, словно пытаясь прочесть его мысли. Или не «словно»? Хорошо, что Люциус владел искусством окклюменции и мог без труда защитить свой разум от вторжения. — Я дам тебе время подумать, друг мой, до следующего собрания. Но знай — перед тобой откроются большие перспективы, если ты примешь мои условия. Поиск твоей пропавшей — дело второстепенное. Советую обдумать это.

Сказав это, Темный Лорд медленно поднялся с дивана и молча покинул гостиную, оставив Люциуса одного.

Люциус вовсе не нуждался в неделе для принятия решения — он готов прямо сейчас стать официальным членом странной организации, раз это необходимо для того, чтобы отыскать Джин. Но Волдеморт говорил столь уверенно, что он решил не перечить и подождать до следующего собрания, как они и условились. Неделя — не такой долгий срок, к тому же, у него будет время поразмыслить. Люциус допил остатки вина из бокала и, поднявшись с дивана, направился к выходу, желая поскорее оказаться в стенах родного поместья. Но едва он пересек порог комнаты и свернул в прихожую, как его окликнул знакомый голос. Знакомый, но отнюдь не приятный.

— Люциус, дорогой, куда же ты так спешишь? — елейным тоном поинтересовалась Беллатрикс.

— В мэнор, Белла. Мои дела в твоем имении на сегодня закончены, — отрезал он.

— Даже так? Ты непозволительно долго сидел безвылазно в своем поместье, словно отшельник. Помнишь того старика, что преподавал нам Прорицания и никогда не высовывался из своего кабинета? Так вот, ты становишься похожим на него. Прошу, составь мне компанию на сегодняшний вечер, я не отниму у тебя много времени, — слова эти сопровождала обворожительная улыбка. Люциус даже пожалел, что слишком хорошо знает Беллатрикс и явственно видит всю ее фальшь.

— Если ты так настаиваешь, — не стал возражать он, прекрасно осознавая, что отказ может аукнуться ему в дальнейшем. Люциус привык просчитывать свои действия на много шагов вперед, чтобы финальные «шах и мат» соперника не стали для него неожиданностью. — Чем обязан такой чести? У тебя ко мне какое-то дело?

— Просто решила поговорить со старым школьным другом… Почему же ты во всем ищешь подвох? — Беллатрикс невинно взмахнула ресничками и направилась в гостиную, он последовал за ней. Видимо, гостиная в этом доме была официальным местом для проведения бесед разной степени важности.

— Потому что я слишком хорошо тебя знаю, Белла, — прямо сказал Люциус. — Ни за что не поверю, что ты решила вспомнить школьные годы и лишь поэтому задерживаешь меня. Может, еще парочку наших общих колдографий хогвартских времен мне продемонстрируешь? Ностальгия, знаешь ли.

— Пожалуй, я не настолько скучаю по учебе.

— Разумеется, об этом я и говорю. Так что ты хотела? — Люциус не желал застрять здесь до наступления ночи, у него были и более важные дела.

— Предположим, я хотела поинтересоваться, как там поживает твоя грязнокровная подружка…

Люциуса больно кольнули эти слова, но он, не подав виду, холодно и безэмоционально уточнил:

— О чем ты?

— О той девчонке, конечно, которая вечно за тобой таскалась весь прошлый год. Не делай вид, что не понимаешь, о ком я!

— Ее зовут Джин. И то, как она поживает — не твое дело.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

Люциус был рад, что в руке у него уже нет бокала с вином, иначе красная жидкость давно бы выплеснулась прямо в лицо этой чертовке. Одному Мерлину известно, как сильно она его злила!

— Я ведь слышала, о чем вы говорили с Лордом, Люциус. Она сбежала от тебя, не так ли? — казалось, все происходящее доставляло Беллатрикс огромное удовольствие, глаза ее так и светились торжеством. — Думаю, тебе будет интересно узнать о причинах этого ее поступка, я права?

— Мне не интересно ничего из того, что ты можешь рассказать. И я советовал бы тебе впредь держать язык за зубами, — в его интонациях слышалась едва уловимая угроза.

— Выходит, ты уже знаешь ее секреты? Девчонка сама тебе открылась? Впрочем, сомнительно, в этом случае тебе не нужно было бы ее искать. Значит, ты сам докопался до правды? И как она на вкус — горчит?

— Не ставь себя в глупое положение, Белла. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Я так не думаю. Я знаю о твоей Джин больше, чем ты предполагаешь.

— Я не предполагаю, я оперирую фактами. Я видел твои письма, все до единого, и ты делаешь поразительно неверные выводы!

Люциус был зол до крайности, но удачно сдерживал свои эмоции, и они не помешали ему насладиться выражением удивления и непонимания на лице Беллатрикс. Решив, что их беседу следует завершить на столь удачной ноте, он в очередной раз поднялся с кресла и неторопливым шагом направился к выходу — не следовало задерживаться в этом доме.

— Подумай о Нарциссе, Люциус, — раздался позади раздражающий голос.

— Что? — он обернулся, смерив Беллатрикс презрительным взглядом. — Опять ты за старое? Завидное упорство, но лучше бы ты направила его на что-нибудь иное.

— Моя сестра ждала тебя все то время, что ты развлекался со своей грязнокровкой. Ведь с самого начала было понятно, что из этого ничего не выйдет. Признайся, ты и сам не строил долгосрочных планов в отношении этой… Браун. До жути маггловская фамилия, кстати.

— Зато твоя фамилия удивительно тебе подходит. Твоя душа чернее ночи.

— Может, ты и прав. Но я давно уже Лестрейндж, а не Блэк.

— Поменялась обложка, но не содержимое. А жаль! Твоя сестрица той же масти?

— О нет, мы с ней слишком разные. Она скорее похожа на Андромеду, — Беллатрикс чуть поморщилась, по-видимому, из-за воспоминаний о сестре, которая предала семью.

— Так вот почему ты так стремишься выдать ее замуж. Боишься, что убежит к какому-нибудь магглу, последовав примеру старшей сестры? Как теперь ее фамилия? Тонкс? До жути маггловская… — раз она могла задевать своим острым языком его самые болезненные струны, то почему бы и Люциусу не ответить тем же? Его сердце еще могло ощущать боль, но жалость к другим стала для него недоступна. И душа очерствела.

— Не убежит, — почти выплюнула в ответ Беллатрикс. — Пока у нее на примете есть такой завидный жених, как ты, она никуда не денется.

Люциус лишь рассмеялся в ответ на такое заявление. Этот разговор все больше напоминал ему глупый фарс.

— Что же, посмотрим, — с этими словами он развернулся и продолжил путь к выходу. И на сей раз никто не помешал ему покинуть поместье.

* * *

Прошел месяц. Темный Лорд сдержал свое слово — как только Люциус принял метку, он сделал все возможное для того, чтобы отыскать Джин. Правда, «сделать все возможное, чтобы найти» и «найти» — совершенно разные понятия.

Разумеется, Волдеморт не отчитывался перед Люциусом, такое и представить себе трудно. Но он, несомненно, сделал все, что было в его силах. Лорд не единожды просил личные вещи пропавшей, ее волшебную палочку, колдографию с ее изображением... К большому удивлению и недовольству обоих, результатов это не принесло. Хотя удивлен был скорее Темный Лорд, Люциусу же было не до того — его злила эта ситуация.

Джин словно испарилась, никакая магия на нее не действовала. Единственным подтверждением того, что она все еще жива, служил неподвижный портрет в гостиной мэнора. Довольно странным казалось и то, что во всем поместье домовые эльфы не смогли найти ни одного волоска Джин, ни даже обломившегося ноготка — ничего. Конечно, в имении ежедневно проводилась уборка, и это можно было списать на излишнюю старательность домовиков — по крайней мере, Люциус именно так и рассудил, не найдя другого объяснения. А волос Джин был нужен не просто так — Лорд, помимо прочего, просил еще и образец ДНК пропавшей (маггловский термин, но Люциус понимал его значение). Волдеморт, по его словам, планировал сварить одно редкое и крайне сложное в приготовлении поисковое зелье, по принципу работы напоминающее оборотное, но с другим эффектом. Оно должно было указать на место, где находится объект поиска. К сожалению, ему так и не удалось осуществить эту последнюю попытку найти пропавшую. Судьба? Возможно. Люциус уже давно начал в нее верить, хотя ни к чему хорошему эта вера не привела. Если их с Джин встреча была судьбоносной, как он считал до недавнего времени… то какого черта?! Это больше походило на глупое недоразумение, чем на рок. Судьба…

Люциус решил смириться, пойти на поводу у фатума. Джин пропала, и ее невозможно отыскать? Значит, нужно притвориться, что ее никогда и не было. Нужно забыть о ней, забыть навсегда! Ведь все равно она не принесла в его жизнь ничего, кроме боли и разочарования. Есть ли ценность у счастья, если оно столь мимолетно и рано или поздно приводит к страданиям? Нет. Можно ли избавиться от боли, вычеркнув из сердца того, кто ее причинил? Да. По крайней мере, Люциус сумел убедить себя в верности собственных суждений, и это в какой-то мере помогло ему. Правда, в сердце и в памяти теперь было слишком много перечеркнутых чувств и событий. Его память не стала чистой, как когда-то у Джин, она была испещрена множеством чернильных линий. И сердце его не сделалось открытым для новых чувств, а наоборот, заперлось на тысячи замков и засовов, прячась от всех и вся. Но такое душевное состояние все равно лучше, чем та безграничная боль, которую Люциус испытывал поначалу. Сейчас у него появились силы для того, чтобы вновь заняться карьерой в Министерстве, чтобы следить за поместьем и работой домовиков, чтобы посещать еженедельные собрания, возглавляемые Волдемортом.

Несмотря на то, что Джин так и не нашлась среди магглов, можно было считать, что Лорд выполнил свое обещание. Никаких плодов его старания не принесли, но иногда отсутствие результата — тоже результат. Так что Люциус не мог никого винить в неудаче, а потому продолжал исправно выполнять и свою часть договора. Более того, он даже умудрился заинтересоваться темами, которые обсуждались на собраниях, и сам нередко принимал участие в дискуссиях.

Но все же кое-что ему очень не нравилось. Рейды. Темный Лорд организовывал налеты на магглов Британии. Сам он в них участия не принимал, как и не заставлял нежелающих делать это, но в большинстве своем Пожиратели Смерти — так называли себя волшебники, вступившие в «элитный клуб» под руководством Лорда Волдеморта — сами стремились поучаствовать в разгромах маггловских жилищ. Люциус, конечно, не горел желанием попасть на передовую этих своеобразных «боевых действий», отдавая предпочтение мирному сосуществованию со своими «коллегами».

— Мне претит немотивированное насилие по отношению к кому бы то ни было, — сказал он как-то Антонину Долохову. — Я принимаю то, что чистокровные маги не должны вступать в брак с магглорожденными, но ведь само по себе существование магглов нам не мешает. Так зачем же их убивать, громить дома? Это лишено здравого смысла.

— Чего же ты хочешь, Люциус? — отвечал тот. — Чтобы все жили в мире и гармонии? Это невозможно... Если мы не будем нападать на магглов, они сами начнут делать это рано или поздно. Вспомни времена инквизиции.

— Вы мечетесь из крайности в крайность. Если не соприкасаться с миром магглов, вероятность того, что они узнают о волшебстве, крайне мала. Если же нападать на них, еще неизвестно, как все обернется. Да, я верю в возможность гармонии между нашими мирами.

— Скажи еще, что ты за политику всеобщего благоденствия...

— Нет, вряд ли это осуществимо. Но то, что я предлагаю, лучше, чем возможная анархия, — Люциус старался судить здраво, ведь еще неизвестно, к чему может привести произвол темных волшебников.

— Может, ты и прав, но слишком уж ты возвышаешь магглов, — казалось, Антонина невозможно переубедить. Впрочем, как и остальных Пожирателей.

— Возвышаю? Право на жизнь не является привилегией, — заметил Люциус.

— А право на волшебство — это как раз привилегия, вот мы ею и пользуемся, — подвел итог Антонин.

* * *

Собрания Пожирателей Смерти проходили не только в имении Лестрейнджей — иногда Темный Лорд изъявлял желание перенести место встречи в поместье любого другого своего последователя. Как, например, сегодня — пара десятков волшебников устроилась вокруг большого стола в гостиной Малфой-мэнора. Нельзя сказать, что Люциуса это особо радовало, но возражать он не стал.

Собрание длилось пару часов, и все шло как обычно, не считая одного небольшого обстоятельства — в уже устоявшемся кругу волшебников появилось новое лицо. Это была Нарцисса Блэк, прибывшая в мэнор вместе со своей сестрой и ее мужем и за все время не проронившая ни слова. Неужели она планирует вступить в ряды Пожирателей Смерти? Или уже вступила? Маловероятно.

Как только собрание подошло к концу, и маги начали расходиться, Люциус поспешил покинуть гостиную и отправился в библиотеку — ему хотелось отвлечься с помощью легкого чтения. Но не успел он прочитать и первую главу, как его одиночество было нарушено. В библиотеке показалась юная мисс Блэк.

— Нарцисса? Ты что-то хотела? — удивленно подняв брови, спросил он.

— Нет, просто я решила… Я подумала, что тебе не помешает компания на вечер, — сказав это, она опустила глаза и начала старательно изучать собственные туфли.

Люциус знал Нарциссу недостаточно хорошо, чтобы судить о том, искренне ли она была смущена или же лишь пыталась изобразить скромность. «Что же, тем интересней», — решил он и поставил перед собой задачу — «разгадать» Нарциссу Блэк. Он слишком много слышал об этой особе от Беллатрикс и от своей матери, но слишком мало знал сам. Это незнание мешало ему составить полноценную картину. Малфой отложил книгу в сторону, готовясь к предстоящей «игре». Чем же удивит его эта девушка?

— Ну, раз ты так подумала, то присаживайся, — он чуть улыбнулся и указал Нарциссе на свободное кресло. Та не преминула воспользоваться предложением и удобно устроилась напротив.

— У тебя нет метки, — заметил Люциус, указывая на ее чистое предплечье. — И раньше я не видел тебя на собраниях. Так почему же сегодня ты решила прийти? Сестра заразила нездоровым интересом к уничтожению всего маггловского?

— Боюсь, я лишь использовала возможность посетить твое замечательное поместье, — прямо ответила она, а чуть позже добавила, смущенно улыбнувшись: — Мы давно не виделись.

— Соскучилась? — с иронией в голосе спросил Люциус, изогнув бровь.

— Возможно, — неоднозначно ответила Нарцисса, избегая прямого взгляда. — Ты мне очень симпатичен… Еще со школы.

— Я знаю, Белла уже давно поведала мне об этом. У тебя очень заботливая сестра, знаешь ли, — произнеся это, он не смог сдержать ухмылку.

— Она… Я делюсь с ней всем, — Нарцисса даже слегка порозовела от смущения, но Люциус не видел причин для сочувствия. Ведь это она пришла к нему, чтобы скрасить его одиночество своим присутствием, а не наоборот.

— Похвально. Нарцисса, давай говорить откровенно — я знаю, что ты мечтаешь выйти за меня замуж. Ведь только соплохвосту непонятно, что кавалеров у тебя хоть отбавляй, и каждый третий зовет под венец. Но ты уже не первый год одна, вроде как в ожидании принца на белом пегасе. Ответь, Беллатрикс сказала правду — ты ждешь предложения от меня?

Пока он это говорил, Нарцисса покраснела еще сильнее. Раньше она казалась Люциусу холодной, словно статуя из мрамора, но ведь тогда он видел ее лишь на расстоянии. Перекидывался парой вежливых фраз, дарил комплимент — и все. Такое вот «общение» двух светских людей. Возможно, он в ней ошибался, или же она неплохая актриса.

— Я не думала, что… что… — она так смутилась, что Люциусу стало почти жаль бедную девушку. Почти. — Я не знала, что Белла тебе об этом говорила. К-когда?

— Довольно давно. И тебе не стоит переживать по этому поводу. Моя матушка уже не один год страстно желает свести нас. Наверное, будет не так уж и плохо, если я хоть в чем-то ей угожу, сделав тебя своей женой.

Нарцисса удивленно хлопала ресницами, не говоря ни слова. Вряд ли последнюю фразу Люциуса можно считать самым романтичным предложением руки и сердца, да и вообще принять ее за предложение, но, тем не менее, эти слова были сказаны, и они несли в себе определенную смысловую нагрузку.

— Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? — она наконец обрела дар речи.

— Да, если ты этого хочешь.

— Хорошо, — Нарцисса поднялась с кресла и устроилась на диване рядом с Люциусом, легонько приобняв его. — Ты теперь мой жених.

— Выходит, что так, — он чуть насмешливо улыбнулся. Ситуация была даже забавной.

— Но ты ведь меня совсем не любишь?

— Нарцисса… Вряд ли тебе понравится мой ответ, так что не задавай подобные вопросы.

— Но… Я хотя бы вызываю в тебе… желание?

Она начала нежно водить ладонями по его телу, неторопливо расстегивая пуговички жилета. У Люциуса давно не было женщины, и организм не мог не отреагировать. Он крепко взял Нарциссу за руку и аппарировал с ней в собственную спальню, где быстро стал раздевать её, не забывая и про ласки. Эти действия возродили в памяти моменты их близости с Джин, и опять вернулась боль. Воспоминания тяжелыми валунами упали прямо на сердце. Люциус тяжело выдохнул и зажмурился — и это вполне можно было счесть проявлением страсти, а не следствием тревог в душе. Если не удается скрыть эмоции, то можно их замаскировать.

Люциус попытался загнать воспоминания в дальний уголок и запереть их там, но они не послушались и все время мелькали перед глазами. У него теперь новая невеста, так почему же он думает о прежней? Нарцисса совсем другая, она очень красива и изящна, но холодна. Если Джин была податливым куском глины, из которого можно сотворить все, что пожелаешь, то Нарцисса — скорее фарфоровая кукла. Почти идеальная, но чересчур статичная. И запах у нее иной — слишком сладкий, даже приторный. А от Джин всегда пахло чем-то свежим, цветочным, с едва уловимыми нотками мяты… И голос, голос был другим. Все не так… «К дементору все это!» — подумал Люциус. Ведь у него было много женщин до встречи с Джин, и ни одну из них он не вспоминал после расставания. Удастся ли ему когда-нибудь по-настоящему забыть эту удивительную девушку? Полностью стереть воспоминания о ней, а не зачеркнуть их? Ответ на такой вопрос могло дать лишь время, и оно у Люциуса имелось.

— У тебя уже был кто-то? — спросил он, добравшись до нижнего белья своей новоявленной невесты.

— Люциус, я…

— «Да» или «нет»?

— Да… Это…

— Вот и славно.

Этого ответа Люциус и ожидал, так все и должно быть.

Кто знает, может, Нарцисса станет именно той женщиной, которая заставит его позабыть прошлое? Ведь она действительно хочет стать его женой и явно не собирается никуда исчезать.

Время разрушает все. Нет, я тебе точно говорю — время разрушает все…

Не бывает проступков, только поступки. Значит, нужно начать все сначала. Бороться, жить, продолжать бороться, продолжать жить.

«Необратимость»

* * *

Свадьба Люциуса и Нарциссы состоялась летом 1979 года. Пышное торжество представляло собой полную противоположность тому тайному венчанию, что планировали они с Джин. Место, время, приглашенные, наряды и даже невеста — ни один пункт не совпадал. Разве что… белые розы. Да, среди огромного ассортимента цветов всех мастей можно было заметить и нежные бутоны — единственную деталь, которая могла бы быть и на свадьбе, которую по-настоящему хотел Люциус. Хотел когда-то давно, не сейчас, и вряд ли это желание вернется.

Хлопот с организацией праздника ожидалось немало, поэтому Урсула Малфой, мать Люциуса, решила помочь и ради этого покинула солнечную Италию на целую неделю. Еще бы, ведь она не один год донимала его разговорами о необходимости женитьбы, о том, насколько важно продолжение их чистокровного рода. Даже будучи аристократкой, любящей светскую жизнь и роскошь, она не могла не мечтать о внуках, особенно после смерти мужа. Ведь, по мнению миссис Малфой, сын уделял ей непозволительно мало внимания.

Разумеется, Люциус знал о чувствах матери, и потому именно она первая узнала о состоявшейся помолвке. «Наконец-то!» — воскликнула тогда миссис Малфой, и безрадостное лицо сына, выглядывающее из камина, ее нисколько не смутило. Она в тот же день со спокойной душой занялась приготовлениями к предстоящему празднику.

Не утруждая себя разъездами и хождениями по магазинам, миссис Малфой сумела спланировать практически все и лишь за неделю до свадьбы появилась в мэноре. Она была полна решимости завершить приготовления собственноручно, потому как доверить такое ответственное дело не могла никому. Если речь идет о свадьбе единственного сына — все должно быть идеально, по высшему разряду. Ее указания эльфы выполняли даже с большим рвением, чем приказы Люциуса — по старой памяти. Небольшую помощь Урсуле оказывала разве что Нарцисса, которая как раз перебралась в фамильное поместье своего жениха и уже прочно там обосновалась. Она быстро нашла общий язык с будущей свекровью и часто проводила с ней вечера, беседуя и попивая горячий чай в гостиной.

О чем говорили Нарцисса с его матерью, Люциуса не волновало. До определенного времени, пока это не коснулось его самым непосредственным образом.

Как-то вечером, робко постучавшись, в его кабинет заглянула Нарцисса. Она явно собиралась о чем-то поговорить, иначе бы не пришла сюда, ведь никому не было позволено без повода мешать работе Люциуса. Теперь — никому. Когда-то Джин грешила этим постоянно, и он не имел возражений. Но время идет, и все меняется, пусть и не всегда в лучшую сторону. Да и кто сказал, что жизнь его стала хуже? Она изменилась, да, но так ли это плохо?..

Все-таки плохо. И в глубине души он это понимал, но самообман — действенная штука, и бывает полезен даже сильным людям. Таким, как Люциус.

— А почему ты подарил мне именно это кольцо? — Нарцисса прервала его размышления неожиданным вопросом.

— Это фамильная драгоценность, оно принадлежало моим давним предкам, — ответил он, не задумываясь. Те же слова можно сказать о любом ювелирном украшении, когда-либо принадлежавшем семье Малфой. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — она отвела взгляд.

— Так я удовлетворил твое любопытство?

— Да, конечно… — растягивая слова, проговорила Нарцисса и нерешительно направилась к выходу.

Люциус прекрасно понимал, что спрашивала она не просто так. Он успел неплохо изучить свою невесту и заметил, что та вообще никогда ничего не говорила без цели, и эта ее особенность временами нравилась ему. Правильно говорят, что молчание — золото. Да и что хорошего в чересчур болтливой жене? Тем более, особым умом Нарцисса, как ему казалось, похвастаться не могла. Глупой ее не назовешь, но и политику с ней вряд ли обсудишь. Зато в светских беседах Нарцисса могла дать фору многим магам Британии. Да и вопросы она задавала к месту — о кольце явно заговорила неспроста. Люциус был уверен, что еще услышит о нем, вот только когда? Не проще ли закрыть данную тему раз и навсегда, рассказав ей то, что она так жаждет узнать?

Заметив, что Нарцисса немного замялась у самой двери, Люциус спросил:

— Ты хотела что-то еще?

Она обернулась и снова приблизилась к нему, а затем ответила, собравшись с мыслями:

— Да... Знаешь, я вчера говорила с твоей матерью, мы обсуждали детали свадьбы. И она была очень удивлена, когда увидела это кольцо, — Нарцисса вытянула руку и продемонстрировала то самое кольцо, которое он подарил ей в честь помолвки. Бессмысленный жест — будто Люциус мог забыть, как оно выглядит.

— Так дело все-таки в кольце? Ты ведь интересовалась им «просто так», разве нет? — холодно поинтересовался он.

— Не совсем.

— Не стоило вводить меня в заблуждение, — с холодным упреком проговорил Люциус.

— А я разве ввела тебя в заблуждение?

Нарцисса оказалась умнее, чем он думал. Немного умнее.

— Нет. Но тебе не стоило и пытаться сделать это.

— Хорошо. Я… учту.

— Разумно. Так что тебе сказала моя мать?

— Она сказала, что ты должен был подарить мне другое кольцо. То, которое раньше принадлежало твоей прабабушке, Лукреции. Она сказала, что…

— Должен был? — перебил ее Люциус, изогнув бровь.

— Так сказала твоя мать… — Нарцисса избегала смотреть ему в глаза и блуждала взглядом по поверхности стола. Это немного раздражало.

— Позже я поговорю об этом с ней, не с тобой. Если тебя не устраивает подаренное мной кольцо — можешь его не носить, я тебя ни к чему не принуждаю. Помни об этом, — он говорил, жестко отчеканивая каждое слово, будто вел диалог не с невестой, а с обвиняемым в суде. И Нарцисса, по всей видимости, ощущала нечто подобное — речь ее напоминала оправдательную, словно она предстала перед судьей из-за какого-то серьезного проступка.

— Нет, я вовсе не… — пролепетала она.

— Вот и замечательно. Можешь идти.

После того, как дверь за Нарциссой закрылась, Люциус со злостью отбросил в сторону бумаги, которые изучал не далее чем пятнадцать минут назад. Он был в ярости. Какого черта мать считает возможным указывать ему, что делать?! Ладно, у нее еще есть какие-никакие права относительно его персоны, но не у невесты! Она что, действительно считала, что он будет перед ней отчитываться?! Тогда ей следует обратиться в Мунго, проверить ясность ума…

Люциус резко встал, покинул кабинет и около часа бесцельно пробродил по мэнору, в котором давно уже изучил каждый уголок. Он точно знал, куда и где нужно повернуть, чтобы дойти до любой из комнат. И сейчас, куда ни сверни, коридоры будто специально приводили его к одной и той же двери — к двери, которую Люциус зачаровал уже давно. К двери комнаты, которая некогда принадлежала Джин Браун. Точнее, девушке, которую он называл этим именем.

Еще зимой Люциус приказал домовикам собрать все вещи, которые принадлежали Джин, и перенести их в эту комнату. Здесь хранилось все: ее одежда, украшения, любимые книги. Тот фолиант, где расписывались во всех подробностях обряд связи между влюбленными и ритуал отмены, Люциус не без удовольствия сжег. И при этом с каким-то странным и необъяснимым чувством удовлетворения наблюдал за пылающими страницами. Почему не сжег и остальные вещи Джин? На этот вопрос он не мог ответить даже самому себе. Точнее, мог, но не хотел. Люциус просто запер эту комнату несколькими десятками заклинаний и сделал ее невидимой и недоступной для других обитателей мэнора. Пустая каменная стена — вот что видели на ее месте все проходящие мимо. Все, кроме Люциуса.

Он остановился у тяжелой дубовой двери, извлек из трости волшебную палочку и начал последовательно, одно за другим, снимать запирающие заклинания. Справившись с этим делом, Люциус медленно, словно боясь выпустить оттуда хаос или, как минимум, боггарта, открыл дверь, а затем вошел в комнату и осмотрелся. Определенно, здесь ничего не изменилось с момента его последнего визита. И было тут кое-что пострашнее почти безобидного боггарта — здесь витали воспоминания. Везде, в каждом предмете чувствовался отпечаток чего-то, что уже не вернуть. Никогда и никак.

Портрет висел на стене, неподвижный. Люциус перевесил его из гостиной, но уничтожить так и не решился, хотя их общие с Джин колдографии были брошены в камин и забыты. Но портрет — это иное. У Люциуса иногда возникало желание посетить эту комнату и проверить, не начало ли двигаться изображение. Тогда он смог бы поговорить с нарисованной девушкой, узнать причины ее поступка и, может быть, успокоиться.

Сегодня Люциус впервые не сумел противиться этому желанию, и виной тому была Нарцисса. Зачем она упомянула кольцо, которое он подарил Джин и обнаружил потом валяющимся на полу в этой проклятой спальне? Люциус подошел к прикроватной тумбочке и увидел на нем уже покрытое пылью кольцо. Конечно, даже эльфы не могут проникнуть сюда, чтобы прибраться. И правильно, пусть все пылится — и здесь, и в его памяти. Под толстым слоем пыли образы видятся не так отчетливо, они тускнеют — и это хорошо.

Люциус взял в руки кольцо, повертел его, долго всматривался в драгоценный камень, будто мог найти там ответы на все интересующие его вопросы. Но не нашел, и потому положил его обратно на тумбочку. Кольцо было красивым, несмотря ни на что. Интересно, принесло ли это украшение столько же боли Лукреции Малфой, его бывшей обладательнице? Вряд ли. Люциус позавидовал своим предкам, вероятно, более успешным в амурных делах, и поспешил покинуть злосчастную комнату. Зачем он вообще сюда пришел? Явно ведь не узором на бирюзовом балдахине любоваться. Бередить старые раны — себе дороже.

Вновь запечатывая дверь и накладывая на нее защитные чары, Люциус зарекся еще когда-либо переступать порог этой спальни. Он закрыл «замок», развернулся и ушел, не собираясь приходить сюда вновь. Если нельзя вернуть прошлое, то и самому возвращаться нет смысла — это логично. Люциус дал себе слово и держал его в течение многих лет. Эту комнату никто не посещал и в те несколько дней, что оставались до свадьбы, и больше десятка лет после нее. И портрет висел на стене, одинокий и неподвижный.

* * *

Прошла свадьба, и началась семейная жизнь — типичная для аристократов.

Люциус не любил свою жену и никогда этого не скрывал, даже от нее самой. Нарцисса тоже не заикалась о светлых и чистых чувствах, которые, возможно, испытывала к нему. Любила она его или нет — неизвестно, но Люциус и не хотел об этом знать. Так было проще. Он словно отвернулся от любви, или любовь — от него. Дни шли один за другим, без запинки. Но куда-то мимо.

Осенью, спустя два месяца после венчания, Нарцисса сообщила Люциусу о своей беременности.

— Надеюсь, это будет мальчик, — ответил он. — Мне нужен наследник.

Жена удивленно посмотрела на него, хлопая ресницами. «Растерянность» — вот слово, лучше всего характеризующее ее чувства в тот момент. Немного помолчав, она едва слышно, словно боясь нарушить тишину, спросила:

— Ты не будешь рад девочке?

Вряд ли она переживала о сохранности тишины, скорее боялась услышать ответ. И не зря.

— Мне. Нужен. Наследник, — раздельно проговорил Люциус.

Его не волновали чувства Нарциссы. Он говорил то, что считал нужным, не заботясь ни о ком, кроме себя. Отчасти такое поведение можно было списать на влияние Темного Лорда, ведь Люциус немало времени проводил на его собраниях, все больше и больше проникаясь идеями Пожирателей Смерти. Да что там, он и сам давно стал Пожирателем в полном смысле этого слова, не только формально, не из-за принятия метки, а просто стал им — и все. Его уже не тревожили ни разрушенные без повода дома магглов, ни количество невинных людей, лишенных жизни по прихоти приспешников Волдеморта. Ведь, как говорится, цель оправдывает средства. Кого волнуют такие мелочи, если все эти страшные на первый взгляд вещи делаются ради общего блага, ради сохранения чистоты крови, а значит, и самой магии? Нельзя быть мелочным в таких вопросах, нужно мыслить трезво и уметь приносить жертвы на алтарь общего дела. Жертва Люциуса — его моральные принципы, он забыл о них, впервые приняв участие в одном из рейдов Пожирателей, впервые примерив «фирменную» мантию и скрыв лицо под маской.

Возможно, такую активность в организации Волдеморта Люциус проявлял еще и потому, что больше никуда не мог направить свою энергию. Семья? Да, она важна, но не тратить же на нее все время. Работа? Вряд ли карьера может стоить затрачиваемых усилий, разве что ему и в самом деле предложат пост Министра Магии, но на это рассчитывать не приходилось. Оставались только Пожиратели. Так он за сравнительно недолгое время стал правой рукой Темного Лорда, а о подобной чести мечтали многие волшебники. К примеру, тот же Антонин Долохов, с которым Люциус умудрился сдружиться, с недавних пор начал косо посматривать на «боевого товарища». Зависть? Возможно, никто от нее не застрахован. Хотя и Антонин не был среди Пожирателей на последних ролях, и к его мнению Волдеморт тоже прислушивался. Так же, как и к мнению Северуса Снейпа.

Когда-то Темный Лорд предположил, что Люциус сумеет найти общий язык с Северусом, и оказался прав. Волдеморт вообще крайне редко ошибался в своих предположениях. Что же, хорошая интуиция — полезное качество для лидера.

На первый взгляд Северус казался очень замкнутым юношей, да и на второй — тоже. Более того, он таковым не просто казался, а был замкнутым, и Люциус не горел желанием докапываться до причин такого поведения. В конце концов, даже Пожиратель Смерти имеет право быть интровертом, раз уж таким вырос. Было известно лишь, что Северус был полукровкой, а его мать умерла от какой-то болезни, когда тот еще учился в Хогвартсе. О своем отце-маггле он вообще не заикался, да оно и понятно. Кто осмелится упоминать свою нечистокровность в организации, которая с этой самой нечистокровностью борется? Это было бы верхом глупости, а Снейп был очень умен, и это понимали все, не только Люциус.

— Ты недавно окончил школу — и тут же пристроился здесь, — заметил он однажды, беседуя с Северусом. Тогда их дружба только зарождалась.

— Я подумал, что эта организация откроет для меня новые перспективы, — отозвался тот. Вполне разумный и ожидаемый ответ.

— Правильно подумал. Если только ты во всем поддерживаешь взгляды Темного Лорда.

Это был намек не на то, что Снейп — полукровка, а на то, что он преследует какие-то свои цели, умело скрывая их. Как и Люциус поначалу.

— Разумеется, поддерживаю. Как и все здесь, — в голосе Северуса чувствовалась напряженность. Вот только было непонятно, что же скрывает ото всех этот недавний студент Хогвартса? Он слишком юн и вряд ли успел пережить душевную драму, но нельзя исключать такого варианта.

— Конечно. Особенно усердно это делает сестра моей жены, не находишь? — Люциус решил перейти на нейтральную тему, дабы не вызвать подозрений своим любопытством.

— Точно, — усмехнулся Северус. — Она старается ненавидеть магглов сильнее всех нас, вместе взятых. Повезло тебе, что Нарцисса не схожа с ней в этом…

Да, Люциус понимал, что его жена, не уступая в красоте лучшим представительницам магической Британии, обладает еще и удивительно кротким нравом. Многие мужчины могли бы ему позавидовать, да и завидовали, но сам он Нарциссу мало ценил, и его сложно было назвать примерным семьянином.

Первые месяцы семейной жизни Люциус спал с женой, понимая необходимость продолжения рода. Он старался быть с ней нежным, ласковым, и она отвечала ему тем же. С тех пор, как Нарцисса сообщила, что ждет ребенка, он мог позволить себе развлекаться с другими женщинами, интерес которых к его персоне не угасал после женитьбы. И Люциус не чувствовал по этому поводу никаких угрызений совести, полагая, что Нарцисса прекрасно понимала, на что шла, вступая с ним в брак. Тем не менее, сохраняя остатки совести, он старался по возможности скрывать следы своих похождений и от жены, и от сторонних наблюдателей — в слухах и сплетнях нет ничего хорошего, даже если они правдивы.

Так проходили дни, недели, месяцы. Люциус продолжал работать в Министерстве, но не проявлял прежнего усердия, больше времени уделяя организации Темного Лорда. Летом Нарцисса родила мальчика, Драко. Наследника, которого так хотел Люциус. Он отблагодарил жену нежным поцелуем и добрыми словами, та ответила счастливой улыбкой.

Казалось, ребенок сблизил их. Может, даже и не казалось. Если чувства Нарциссы к Люциусу можно было оспорить, то ее любовь к сыну никто не подвергал сомнению. Она возилась с ним днями и ночами, докладывая мужу о каждом новом достижении малыша. «Драко научился ходить!», «Драко сказал первое слово!», «Драко сам заставил игрушки летать по комнате!»… И Люциусу это было по-настоящему интересно. Пусть он не уделял сыну достаточно внимания, но тоже его любил и хотел, чтобы тот вырос достойным продолжателем рода Малфоев.

Люциус уверенно шел по жизни, пользуясь знакомым маршрутом: семья — Министерство — Пожиратели. Пришла очередная осень, несколько месяцев назад Драко отпраздновал свой первый день рождения, и пора было задуматься о покупке детской метлы для него… И вдруг последний пункт из «маршрута» Люциуса попросту исчез. Точнее, пропал Темный Лорд, а вместе с этим изменилось и привычное устройство жизни его «правой руки». А взамен пришли проблемы, пусть и ненадолго. Пришлось отчитываться перед Министерством, приходить в суд для дачи показаний, нужно было противостоять обвинениям в пособничестве Волдеморту. То есть, Тому-Кого-Нельзя-Называть, ведь эти глупые министерские клерки даже имя Темного Лорда произнести боялись, хоть и были уверены в его смерти. А вот Люциус сомневался, да и обстоятельства происшествия в хэллоуинскую ночь казались ему более чем странными. Он не понаслышке знал о магических способностях Волдеморта, и не верилось, что того мог каким-то непостижимым образом одолеть годовалый ребенок — ровесник Драко!

— Люциус! — взволнованно воскликнула Нарцисса на следующее утро после исчезновения Темного Лорда, едва успев прочесть первую полосу «Ежедневного Пророка». Люциус успел ознакомиться с этой заметкой, выражавшей всеобщую радость по поводу избавления магического мира от Сами-Знаете-Кого. Там так и было написано — «Сами-Знаете-Кого». Смешно. — Что же ты теперь будешь делать?!

— То же, что и раньше. Разве что времени свободного теперь будет больше. Не переживай, — успокоил он жену. В общем-то, мысли его не были столь радужными, как хотел показать, но и истерик Люциус закатывать не собирался. Не в его это стиле.

Но о собственном благополучии и о сохранении имиджа семьи побеспокоиться пришлось. Темный Лорд исчез, не оставил после себя никаких следов, и аврорат хорошо потрудился, отправив в Азкабан многих его последователей, включая Беллатрикс и Родольфуса. Нарцисса очень переживала за свою сестру, но помочь ничем не могла, как и Люциус — ему не без труда удалось спасти собственную шкуру. Благо, годы примерной службы в Министерстве не прошли даром, и он имел авторитет порядочного мага, семьянина, и его словам о том, что всему виной заклятие Imperius, поверили. Так для Люциуса закончилось время собраний Пожирателей, но, по сути, жизнь его не особо изменилась. Все было спокойно.

До тех пор, пока однажды Лорд не вернулся. Люциус предвидел это, но не был готов к гневу возродившегося мага. Опять пришлось выкручиваться, оправдываться… Мало приятного, но он старался сделать все возможное для сохранения благополучия семьи и, как ему казалось, выбрал верную сторону. Ему потребовалось немного времени для того, чтобы вновь обрести статус «правой руки» Волдеморта. Конечно, ближе всех к Лорду сейчас была Беллатрикс, которая так кстати сбежала из Азкабана на пару со своим мужем. Не без помощи «повелителя», разумеется. Но Белла — это сила, не подкрепленная разумом. А Люциус был универсальным: мог и в дуэли победить, и план сложнейшей операции составить.

Темный Лорд, разумеется, заметил эти достоинства и стал поручать ему важные задания. К примеру, по его указанию Люциус возглавил операцию в Отделе Тайн.

Лучше бы он не удостаивался подобной «чести» и продолжал потихоньку служить в Министерстве, не привлекая к себе особого внимания. Сейчас он явно предпочел бы находиться намного дальше от Азкабана, чем это было возможно после провала операции.

* * *

июнь, 1996 год

Люциус сидел в темной камере Азкабана. Он был раздавлен и угнетен.

Дело даже не в том, что он не сумел отобрать это чертово Пророчество у несмышленых пятикурсников. И не в том, что у него повреждена шея и что он торчит в этой тюрьме уже не первый день… И одному Мерлину известно, когда он отсюда выйдет.

Сейчас все эти неудачи казались пустячными, не стоящими внимания. Он куда больше переживал за Драко и Нарциссу, винил себя в том, что его провал может стать причиной соответствующего отношения Темного Лорда к ним. Как он мог так подвести свою семью?.. Ненамеренно, конечно, да он и сам уже был наказан сполна… Но чувство вины не оставляло Люциуса. Сказывалось еще и негативное воздействие Азкабана. Хорошо еще, что дементоров тут почти не осталось — они покинули стены тюрьмы не так давно, решив присоединиться к Волдеморту. Что же, это, можно сказать, большая удача для заключенных. Но Люциуса и без дементоров мучили мысли и воспоминания, которые отнюдь не грели душу.

Воспоминания касались не только неудачи в Министерстве. Нет, дело было в другом. Люциус уже давно не вспоминал о Джин, разве что где-то глубоко в подсознании, в снах, которые не удавалось вспомнить под утро. Но эта девчонка, подруга Поттера, напомнила ему о давно забытом и запертом на ключ, о том, чего уже не вернуть. Чертовы карие глаза, каштановые кудри и вздернутый подбородок! Люциус почти не сомневался, что такое сходство не может быть простым совпадением. Она, должно быть, близкая родственница Джин. Нестыковка была в том, что Грейнджер — магглорожденная, без каких-либо связей в магическом мире. Так говорил Драко. Опять загадки.

Или ему лишь почудилось? Он так давно не видел Джин, не заходил в ту комнату, не видел ее лица — пусть даже нарисованного. Память могла и подвести, ведь не один год прошел.

Люциус думал об этом постоянно, и невозможность поймать Грейнджер и устроить ей допрос с пристрастием убивала его, словно замедленным действием заклятия Avada Kedavra. Раньше он мог бы отвлечься работой, делами, но что делать здесь, в Азкабане? Тяжелые мысли съедали его изнутри, изо дня в день. И поднять их и выкинуть из камеры, из своей жизни Люциус не мог. Казалось, конца этому не будет никогда.

Я не могу запомнить, что я тебя забыл.

Леонард. «Помни»

* * *

Обычно в году каким-то образом умещаются триста шестьдесят пять дней, каждый из которых длится по двадцать четыре часа. Все ровно, календари и часы не допускают ошибок.

Но на деле время постоянно меняет скорость своего хода, и для каждого человека одна и та же секунда может длиться в разы дольше отведенного ей срока, а может и пролететь в разы быстрее. Например, когда во время учебы в Хогвартсе Люциус пытался подготовиться к экзамену в последнюю ночь, бесценные минуты пролетали слишком быстро. Он не успевал изучить и половину подготовленных книг, а солнечные лучи уже проникали в спальню сквозь заколдованное окно. Как же хотелось тогда замедлить время, остановить его, а еще лучше — повернуть вспять! Однако сейчас подобного желания не возникало. Каждый проведенный в Азкабане день казался Люциусу вечностью. Каково это — вечность на повторе? Словно одна бесконечная секунда хлынула в камеру и накрыла Люциуса огромной волной. Время монотонно струилось по каменным стенам и стекало на пол… Оставалось лишь пытаться не утонуть в нем и задыхаться от безысходности.

Люциус даже не был уверен, что находится в Азкабане. Посещали мысли о том, что он, быть может, умер и сейчас находится в изощренном личном аду. Все возможно, и, находясь в самой ужасной из всех существующих тюрем, учишься все подвергать сомнению — ведь мозг нуждается в работе, необходима хоть какая-нибудь пища для ума — иначе можно свихнуться.

Больше всего Люциуса угнетала неизвестность. Ни холод, ни голод, ни даже дементоры, которые поначалу отравляли существование, не мучили его так сильно, как неизвестность. Что там, за толстыми каменными стенами? Что творится в его доме? Он не знал. Но при этом не сомневался, что ничего хорошего с его семьей не происходит. Чувствовал. Здесь, в сырой камере Азкабана, Люциус мог полагаться лишь на интуицию, потому что за все время, проведенное за решеткой, не получил от родных ни строчки. И он не винил в своем незнании ни жену, ни сына — было очевидно, что они не могут написать или навестить его. Именно «не могут», а не «не хотят».

Но в один день (или это была ночь?) Люциус все же освободился. Точнее, его освободили.

— Заключенный под номером Отал Ансуз пятьсот тридцать семь, на выход! — раздался однажды гулкий голос, разбавив давящую тюремную тишину. За ним последовал лязг отворяющейся металлической решетки.

Люциус тогда словно очнулся от долгого сна — ужасного кошмара. «Заключенный под номером Отал Ансуз пятьсот тридцать семь? Это я?» — задался он вопросом и за несколько растянувшихся в минуты мгновений успел пару раз подвергнуть сомнению существование нежданного конвоира. К счастью, сомнения в реальности его предполагаемого «спасителя» были напрасны, так как голос настойчиво повторил:

— На выход!

Люциусу не оставалось ничего другого, кроме как встать и проковылять на ослабших занемевших ногах к открытой решетке. Покинув камеру и приблизившись почти вплотную к смотрителю, он сумел разглядеть в темноте лицо незнакомца — и оно ничего не выражало. Этот безликий маг был долгожданным спасителем, будто Люциус не пил целую вечность, и тот принес ему живительной влаги. А он для конвоира — не более чем номер. Отал Ансуз пятьсот тридцать семь. Осознание того, что у него, узника, есть и долгое время был свой номер, добавило реальности происходящему.

Пока Люциус размышлял о цифрах, рунах, номерах и их значении, конвоир вел его по бесконечным коридорам Азкабана. Сейчас даже темнота, холод и сырость не так угнетали — пожалуй, он уже почувствовал затаившийся где-то поблизости запах свободы. А его действительно освобождали -Темный Лорд постарался, не иначе. Через добрый час передвижений по тюремным закуткам безымянный конвоир-освободитель снял с Люциуса тяжелые кандалы и сунул ему в руки порт-ключ — в виде обычного металлического ключа, массивного и со следами ржавчины. Разглядел он его уже после того, как перенесся домой, в мэнор.

Хотя… Дом — понятие относительное. Является ли домом родовое поместье, в котором ты пробыл большую часть своей жизни? Разумеется. А если в этом поместье вдруг поселились десятки Пожирателей во главе с Темным Лордом, ясность ума которого ставится под большое сомнение? Тут можно поспорить. Но для Люциуса Малфой-мэнор потерял былое очарование.

В голову даже закралась дикая мысль: а не лучше ли ему было бы остаться в Азкабане? По крайней мере, там вероятность смерти от руки какого-нибудь Пожирателя или даже от самого Волдеморта куда меньше. И самое главное — там, в камере, он находился в одиночестве. И не ощущал этого гнетущего, давящего чувства унижения. В тюрьме Люциус был никем, а потому и чувствовал себя ничтожеством — все логично. А тут, в мэноре, он хозяин. Так почему же ощущения не изменились? Почему ни он, ни кто-либо другой здесь не видят в нем главного? Даже Нарцисса, по всей видимости, перестала считать его главой семьи. Что ж, Люциус мог понять ее чувства, и теперь это было ему почти безразлично.

За то время, что он провел в тюрьме, Нарцисса, казалось, постарела лет на десять. Мешки под глазами, опущенная голова, спутанные волосы — сложно было узнать в этой поникшей женщине некогда блистательную леди с вейлами в роду. Люциус, конечно, тоже отнюдь не похорошел, но с ним дело ясное — Азкабан даже без помощи дементоров буквально высасывает из узников все силы — и физические, и духовные. А он был морально истощен куда больше, чем можно себе представить, и его так называемое освобождение нисколько не улучшило ситуацию, если не сказать наоборот — все стало только хуже.

Теперь Люциус не предполагал, теперь он знал точно. И все его самые худшие опасения стали реальностью. Он ежедневно сталкивался с Нарциссой, которая теперь походила на отражение себя прошлой в пыльном мутном зеркале с трещиной посередине. Встречался с Драко, когда тот приезжал домой на собрания Пожирателей. Жизнь Малфоев стала походить на существование в аду, и все из-за него. И он не представлял, что можно сделать, чтобы исправить ситуацию. Пока не представлял.

Люциус часто задавался вопросом: была ли ошибкой служба Волдеморту? Возможно, но сделанного уже не вернуть. Да и власть сейчас в руках у Темного Лорда, только глупец мог это отрицать. Так что даже в своем теперешнем положении Малфои были на стороне победителей, оставалось лишь проявить себя, показать, что они еще чего-то стоят. Необходимо вернуть былой авторитет. Тогда и только тогда можно будет вновь занять свое место рядом с власть имущими, по правую руку от Темного Лорда. Оставалось только найти ответ на главный вопрос — как? Что он мог сделать в сложившихся обстоятельствах? Люциус видел лишь один выход — ожидание. Фортуна всегда была на стороне Малфоев, и со временем удача повернется к нему лицом, иначе быть не может.

И опять дни шли один за другим, но ничего не менялось. Время словно вывернулось наизнанку, как и все вокруг. Одна лишь надежда скрашивала существование Люциуса. Надежда и память о былых временах, ведь еще совсем недавно у Малфоев в руках сосредотачивалась власть. Что-то пошло не так, и теперь они в самом низу, но долго это продолжаться не должно, это было бы против всех законов мироздания.

* * *

Все в очередной раз пошло не так. Люциус убедился в этом, когда лишился своей волшебной палочки.

Шло собрание Пожирателей, Темный Лорд говорил и говорил. Ему что-то отвечали. А Люциус?.. Люциус теперь уже думал не о том, как бы выслужиться перед «повелителем», а о том, как бы не ухудшить и без того плачевное положение своей семьи каким-нибудь опрометчивым поступком. Хватит с него ошибок, действовать нужно лишь тогда, когда появится достойный план, пока же стоит сохранять нейтралитет.

— Прежде чем я отправлюсь убивать Поттера, мне придется позаимствовать у одного из вас палочку [1], — услышал Люциус холодный голос с шипящими интонациями, и его самого словно обдало холодом. Еще бы, лишиться палочки — это еще хуже, чем лишиться собственного поместья и авторитета одновременно.

Разумеется, все молчали. Темный Лорд тем временем продолжил:

— Добровольцы отсутствуют? Ну что же… Люциус, я не вижу причин, по которым тебе может в дальнейшем понадобиться твоя палочка.

Эти слова оглушили. Не видит причин? Действительно?! Люциус хрипло переспросил, надеясь, что неверно расслышал:

— Мой Лорд?

— Твоя палочка, Люциус. Я хочу получить твою палочку.

Определенно, он понял все правильно, ошибки тут быть не могло. Но как он может отдать ему свою палочку? Это же невозможно!

— Я… — начал Люциус, но тут же замолчал. Невозможно подвергнуть себя и семью опасности, переча сильнейшему темному магу. Все остальное — возможно. Он медленно взял в руки трость — ту самую трость — и извлек из нее палочку. Внимательно посмотрел на змеиную голову с глазами-изумрудами, будто бы надеялся, что «хранительница» трости подскажет, что ему делать дальше. Но серебряная змея ничего не подсказала, и палочка перекочевала в руки Волдеморта, сопровождаемая тяжелым взглядом Люциуса.

Темный Лорд поднес палочку к своим красным глазам, внимательно осмотрел ее, а затем резким движением обломил змеиную голову. Вероломство! Где-то в дальнем закутке сознания Люциуса ожило воспоминание о том, как он купил эту трость. Все было так давно… и уже не имеет значения, поэтому он тут же захлопнул едва успевшую отвориться дверцу, не дав воспоминанию вырваться наружу.

— Из чего она? — спросил Волдеморт сразу же, как только затих хруст древесины.

— Из вяза, мой Лорд, — покорно ответил Люциус едва слышным шепотом. — А внутри… сердечная жила дракона.

— Хорошо, — произнес Темный Лорд, продолжая изучать палочку.

«Хорошо?! — выкрикнул внутренний голос Люциуса. — Да ни черта хорошего!» В этот момент его даже не заботила защита от легилименции, которой в совершенстве владел Волдеморт. А что еще он мог ему сделать? Убить?.. За крамольные мысли?

— Я вернул тебе свободу, Люциус. По-твоему, этого мало? Впрочем, я заметил, что и ты, и твои домочадцы в последнее время выглядите не очень счастливыми… Тебе что-то не нравится в том, что я присутствую в вашем доме?

И тут Люциус понял: даже без палочки и без власти ему все равно есть что терять. Его семья — то, ради чего он еще живет. Точнее, выживает.

— Ничего, мой Лорд, совсем ничего, — ровным голосом сказал он, стараясь ничем не выдать свои мысли, но на окклюменцию его сил уже не хватило.

— Какая ложь, Люциус! Почему это вы, Малфои, выглядите недовольными своей участью? Разве вы многие годы не твердили, что жаждете моего возвращения, моего прихода к власти?

— Разумеется, мой Лорд, — ответил Люциус, краем глаза видя подползающую к нему Нагини. Вот эта змея ему уж точно ничего хорошего не подскажет! — Мы жаждали этого — и жаждем сейчас.

Странно, но он говорил правду, хоть и отчасти. Полуправда, полуложь — что бы делал Люциус, не будь полутонов? Но он на самом деле не огорчился бы, узнав о смерти Поттера. Если посудить, каковы шансы этого мальчишки одолеть Лорда? Одолеть его снова? Они были близки к нулю. Впрочем, как и при первой их встрече, когда «избранный», будучи еще младенцем, совершил невозможное.

Но глупо надеяться на победу «светлой стороны», ведь даже после нее Малфоев не ждало ничего хорошего. Опять Азкабан? Увольте! Уж лучше пусть у власти будет Темный Лорд.

«Мы жаждали этого — и жаждем сейчас». Нет, Люциус не лгал, говоря это.

* * *

Драко приехал в мэнор на время пасхальных каникул. Люциус не мог понять — неужели в Хогвартсе обстановка еще хуже, чем здесь, если сын все же решил сменить школьные стены на родной дом? То есть на дом, который когда-то был ему родным, а сейчас от него осталось лишь название. Ведь в Хогвартсе сейчас всем заправляет Снейп, всегда готовый помочь Драко. Год, что Люциус провел в Азкабане, стал тому подтверждением. Северус рисковал собственной жизнью, согласился на Непреложный Обет. Конечно, у него имелись для этого свои мотивы. Но он помог Драко, убил Дамблдора, потеряв тем самым доверие Ордена. Безусловно, Северусу Снейпу можно доверять, пусть и не на сто процентов. И Хогвартс благодаря ему стал относительно безопасным местом для Драко. По крайней мере, в Малфой-мэноре сейчас уж точно менее спокойно. Но сын почему-то решил приехать, и Люциус не думал возражать или расспрашивать его о причинах или о делах в школе. Вообще не хотелось говорить. Он сроднился с одиночеством в последнее время — так было проще. Привычка, оставшаяся после тюремного заключения, сейчас помогала. Одному проще думать, проще не замечать свою беспомощность и несостоятельность.

Однако Драко сам пришел в кабинет, где Люциус обитал почти все время — он наложил на дверь легкие отвлекающие чары, и другие Пожиратели сюда не совались.

— Отец? — тихо спросил Драко, едва переступив порог. Конечно, ему и Нарциссе не составило бы труда найти кабинет, ведь они прекрасно знали мэнор. Но сын стал первым, кто пришел сюда за последние месяцы, не считая самого хозяина поместья.

— Да? — отозвался Люциус хриплым от долгого молчания голосом, жестом приглашая сына сесть в кресло напротив. — Что-то случилось?

— Нет, то есть не совсем. Я просто хотел поговорить о… о Темном Лорде, — слова явно давались ему с трудом. Драко выдержал длинную паузу, прикрыл глаза, собираясь с мыслями. А затем, будто решив отступиться в последний момент, спросил: — Отец, что мы будем делать дальше?

— Я не знаю, Драко. Пока не знаю, — отозвался Люциус после длительного молчания и с некоторой обреченностью прибавил: — Все сложно, да ты и сам понимаешь. Ты ведь уже взрослый.

Сложно было предстать перед сыном, показать свою беспомощность, находясь с ним вот так — один на один.

— Отец… Я хочу, чтобы ты знал, что мы не виним тебя ни в чем, — Драко словно прочел его мысли. — И мама… она… ей тяжело, но она держится. И она не считает тебя виновником всех наших бед.

— И кто же тогда виноват?

— Никто. Или все. Но ты виноват не больше остальных.

— Если ты на самом деле так думаешь, спасибо. А если и нет… все равно спасибо, сын, — тихим, но твердым голосом произнес Люциус, впервые за время беседы смотря прямо в глаза Драко.

Внутренний стержень Люциуса надломился, но не сломался окончательно, и этот разговор с Драко помог продлить его стойкость. Теперь будет проще выдержать последующие дни, недели, месяцы. Наверное, воспитание сына — единственное его стоящее достижение за долгие годы жизни. Служба Волдеморту? Борьба за чистоту крови? Приумноженные счета в Гринготтсе? Успешная работа в Министерстве Магии? Нет, все это было напрасно, не стоило ровным счетом ничего. Но, к сожалению, он поздно это понял.

* * *

У Люциуса было слишком много проблем в настоящем, так что он легко позабыл о том, что терзало его в прошлом. Он не тревожил демонов из своей юности до тех пор, пока они самолично не напомнили о своем существовании. Пока она не напомнила о себе.

Он впервые увидел Гермиону Грейнджер со времен операции в Отделе Тайн. Девчонка выглядела довольно потрепанной и не особо чистой, но это была она. Люциус не мог забыть эти глаза — точь-в-точь такие, как у Джин! Очень странно… Но он почему-то был убежден, что невообразимая схожесть ему не мерещится, что это не последствие длительной изоляции. Ведь он заметил знакомые черты давно, больше года назад, еще до Азкабана. Магглорожденная Гермиона Грейнджер. Ее родители — магглы. Джин вполне могла бы быть ее матерью, если судить по возрасту, но, как всегда, части мозаики не хотели складываться в единую картину. И пока что Люциус видел перед собой грязнокровку Грейнджер, практически точную копию Джин Браун, какой та была лет двадцать назад, в компании дружков-гриффиндорцев, разумеется. Рыжий Уизли и… Поттер? Некто с раздувшимся до невероятных размеров лицом, в ком сложно было узнать Мальчика-Который-Выжил, если, конечно, не заметить, что с ним его верные друзья — выходец из семейки магглолюбцев и грязнокровка. Неплохая компания. Удача, что егеря привели их в мэнор.

— Это Поттер?! — допытывалась Беллатрикс у Драко.

Люциус наблюдал за этим молча, он привык ни во что не вмешиваться в своем доме, а потому лишь краем глаза смотрел на стоящую поодаль Грейнджер, на которой больше никто не задерживал взгляд. Конечно, Поттер как всегда в центре внимания, пусть и с неузнаваемым лицом. «Наверное, это действие жалящего заклинания», — подумал Люциус, но вслух ничего не сказал.

— Н-не знаю… Не уверен, — ответил Драко. Был заметно, что он опасается смотреть на Поттера, словно боится узнать его.

— Драко, если мы передадим Поттера в руки Темного Лорда, нам все простят, — мягко проговорила Нарцисса.

— Давайте-ка не будем забывать, кто его поймал на самом деле, а? — с угрозой проговорил Фенрир.

— Конечно, — покорно отозвалась Нарцисса. Она, равно как и муж, смирилась со своим положением, хоть и не теряла надежду на лучшее будущее для себя и своей семьи.

Люциус задумался. Он стоял, слышал отголоски спора, но мысли его были далеко. Что будет, если они все же узнают в пойманном Поттера и вызовут Темного Лорда? Тот явится, уничтожит мальчишку… а потом и Уизли, и Грейнджер. Если Грейнджер убьют, а при таком раскладе ее точно убьют, то он никогда не сможет разгадать загадку, не сложит все кусочки мозаики воедино. Надо постараться сделать так, чтобы девчонка не пострадала. Или хотя бы осталась в живых, ему необходимо с ней поговорить. Может, Грейнджер — приемная дочь, и ее настоящие родители вовсе не магглы, а волшебники. Тогда их можно найти. Возможно, отыскать нужно будет Джин. Пусть тут все и строилось лишь на догадках и домыслах, но более логичная и обоснованная теория пока не желала появляться.

Из размышлений Люциуса вырвал неожиданно громко раздавшийся треск, в воздухе полыхнуло красным.

— Stupefy! — взвизгнула Беллатрикс, посылая заклинания в егерей. — Stupefy! Stupefy!

Сложно устоять под такой атакой, и ее противники вынуждены были смириться с поражением — трое из четверых так и упали, где стояли, а четвертый, Фенрир Сивый, рухнул на колени. Беллатрикс с перекошенным от ярости бледным лицом подскочила к оборотню, сжимая в руке меч Гриффиндора. Люциус не имел не малейшего понятия, откуда в его доме взялся этот меч, реликвия Хогвартса.

— Где вы взяли этот меч? — прошипела Беллатрикс, вырвав волшебную палочку из обмякшей руки Фенрира.

— Он был у них в палатке, — прохрипел тот. — Отпусти меня, я сказал!

Беллатрикс взмахнула волшебной палочкой, освобождая оборотня, и стала осматривать меч, внимательно изучая рукоятку. Никогда еще Люциус не видел ее такой сосредоточенной.

— Пусть пленников запрут в подвале, а я пока подумаю, что нам делать, — проговорила она, закончив осмотр.

— Нечего распоряжаться в моем доме, Белла! — подал голос Люциус. Нельзя давать этой сумасшедшей власть, когда дело касается Грейнджер. Он должен сначала убедиться, что девчонке ничего не угрожает.

— Ты даже не представляешь, какая опасность нам грозит, Люциус! — завизжала Беллатрикс. — Сивый, веди их в подвал! Всех, кроме… Кроме грязнокровки.

— Нет! — услышал Люциус голос Уизли. — Лучше меня, меня оставьте!

Никогда прежде он не думал, что будет согласен с кем-то из этой рыжей семейки. Беллатрикс, очевидно, думала иначе — она размашисто ударила парня по лицу, а после пообещала с нескрываемым злорадством:

— Если она умрет во время допроса, тебя возьму следующим.

Она явно собиралась пытать Грейнджер, все складывалось еще хуже, чем изначально. Люциус бросил беглый взгляд на испуганную девчонку. Нет, она не сумела скрыть свой страх за глупой маской безрассудной гриффиндорской отваги. Нет, только не от него. Казалось, перед ним стоит Джин, которую он знал всю — до мельчайших подробностей, у которой не было от него секретов. Которая была ему дорога, как никто другой. И которую он так старательно забывал — из раза в раз, от одного непрошеного воспоминания к другому. Неужели ему сейчас придется смотреть на то, как ее пытают? Пусть это никакая не Джин, но все же…

«Я позабочусь о том, чтобы тебе никогда больше не было больно», — всплыли в памяти Люциуса его собственные слова. Как же давно он это говорил!

— Это мой дом, и я не допущу здесь пыток… При моих сыне и жене, — заявил он, глядя Беллатрикс прямо в лицо. В ее темных глазах и правда мелькало безумие, Люциус едва сдержал дрожь, представив, на что способна эта сумасшедшая.

— Ты потерял право голоса в «своем доме», когда лишился волшебной палочки!

— Ошибаешься. Пусть их отведут в подземелье, нам надо дождаться указаний Лорда. Или тебе виднее, что делать, чем Повелителю?

— Разумеется, нет! — выкрикнула Беллатрикс чересчур поспешно, и Люциус понял, что победил. — Пусть их ведут в подземелье, а я пока вызову Лорда!

Неизвестно, что бы вышло в итоге, пойди все по плану. Но обстоятельства сложились иначе, и как бы ни хотел Люциус поговорить с девчонкой Грейнджер с глазу на глаз, этому пока не суждено было случиться. Чертов домовик сумел освободить Поттера, а заодно и его дружков, среди которых была и грязнокровка, разумеется. Кто бы мог подумать, что охрана в лице Хвоста окажется такой ненадежной? Что ж, Грейнджер теперь вне зоны досягаемости, но она хотя бы жива. И Люциусу вновь оставалось лишь строить планы.

Только вот он вовсе не планировал того, что его жену убьет Волдеморт — ведь та солгала ему, сказав, что Поттер мертв. А вот сам он не успел попасть под горячую руку Темного Лорда, и оттого было особенно горько. И да, в планах Люциуса отнюдь не значилось очередное заключение в Азкабане...

______________________________________

[1] В этой главе прямая речь частично взята из «Даров Смерти», так как описываются те же события, что и в книге, хоть и видоизмененные.

— Я буду ждать тебя в будущем…

— Я мигом, я прибегу…

Макото и Чиаки. «Девочка, покорившая время»

* * *

декабрь, 1998 год

Гермиона всегда любила утренний Лондон. Не в то время, когда улицы и дороги наполнены спешащими по делам суетными людьми, а раньше — часов в семь. В эти минуты казалось, что город уже успел отойти ото сна, а его жители еще пребывают в сладкой дреме и не спешат покидать свои дома, нежась в теплой постели или коротая время за чашечкой крепкого свежесваренного кофе.

Но Гермиона обычно пробуждалась без помощи кофеина, предпочитая ему утреннюю пробежку на свежем воздухе. Приятно изо дня в день пробегать мимо одних и тех же домов, думая в это время о своем, строя планы на грядущий день. Ведь планов у нее всегда было в избытке. А после падения Волдеморта дел, казалось, стало еще больше. Как только восстановили Хогвартс, Гермиона экстерном сдала ЖАБА и устроилась на работу в Министерство Магии. Сначала на стажировку, затем помощником, потом главным помощником — и вот, не прошло и полугода, а она уже полноценный сотрудник Отдела магического правопорядка. Работа, конечно, отнимала массу времени и сил, но вряд ли это можно считать большим минусом. Потому что после окончания войны ее жизнь наладилась. Все было хорошо. Ведь на первых порах можно пожертвовать личным счастьем ради карьеры? Для Гермионы ответ на этот вопрос был очевиден.

На ее дружбу с Гарри работа никак не повлияла, он даже вместе с ней сдавал выпускные экзамены, чтобы потом работать в аврорате — как всегда и хотел. А вот Рон отдалился от Гермионы, он не желал служить в Министерстве вместе с друзьями, решив помогать Джорджу в его магазине — ведь после смерти Фреда ему как никому другому необходима была поддержка близких людей. Поэтому Рон днями пропадал во «Всевозможных волшебных вредилках», а жить продолжал в Норе, ближе к родителям, которых война тоже не обошла стороной.

Гермиона же купила себе небольшую квартирку в центре маггловского Лондона и обустроила ее по своему вкусу. Всем участникам войны Министерство выплатило приличное вознаграждение, и глупо было бы отказываться от кучи галлеонов, ведь деньги никогда лишними не бывают. Особенно, когда ты начинаешь новую, взрослую жизнь в преображенном мире без Волдеморта и его приспешников. Гермиона лишь следовала по намеченному маршруту, а время утекало — час за часом, день за днем…

Но сегодняшнее утро совершенно точно отличалось от многих предшествующих ему. Хотя бы потому, что сейчас Гермиона не могла вспомнить ни единого пункта из тех, что предстояло разобрать на общем собрании. Да что там, она не могла вспомнить даже тему этого собрания! Голова ее была занята совсем другим. Тем, что очень ее встревожило, что не давало спать всю ночь и не позволяло сконцентрироваться под утро. Мешающие мысли… То слишком тяжелые, чтобы их поднять и отбросить подальше, то слишком стремительные, чтобы догнать и выдворить прочь. Ситуация казалась безвыходной.

Вчера вечером, когда Гермиона готовилась ко сну, произошло кое-что очень странное. Она словно очнулась от долгого сна и поначалу даже не могла понять, что есть реальность, а что — лишь игра воображения. Перед глазами за считанные секунды пробежала жизнь, но не ее, а чужая. События, которые могли бы случиться, родись Гермиона в другое время и в другом месте, будь она другим человеком. Параллельная вселенная? Или сумасшествие? Почему все увиденное кажется таким реальным, словно происходило на самом деле? Это ничуть не походило на чьи-то размытые воспоминания из Омута Памяти, скорее это… это ее реальные воспоминания. О том, чего никогда не было и быть не могло. Гермиона ни разу не слышала ни о чем подобном, и это пугало.

Вспомнив разумную маггловскую поговорку о том, что утро вечера мудренее, она легла спать. Но сон не шел, а смутные обрывки неизвестной реальности становились все отчетливей. Они стали настолько ясными, что можно было подумать, что настоящая жизнь Гермионы — сон, а та, другая жизнь — явь. Но стоило открыть глаза, и все вставало на свои места. А потом опять шло кувырком. И так до самого утра — хуже любой бессонницы.

Услышав звонок будильника, Гермиона поняла, что утро пришло, но мудрости в нем оказалось не больше, чем в вечере. Она решила упорядочить свои мысли и исписала не один сверток пергамента, ища ответы на вдруг появившиеся из ниоткуда вопросы, но ясность так и не пришла. «Но это только пока, все временно», — успокоила себя Гермиона и поспешила на службу в Министерство. Даже самые необычные происшествия не могли заставить ее пропустить рабочий день.

* * *

декабрь, 1998 год, неделю спустя

Гермиона сидела в комнате для встреч с заключенными, нервно ерзая на неудобном стуле и борясь с неприятным, даже пугающим чувством дежа вю. Вот уже второй раз она сидит тут, напротив Люциуса Малфоя, в надежде найти ответы. Или чтобы подтвердить догадки? Скорее Гермиона желала, чтобы все ее предположения оказались неверными, впервые в жизни бывшая гриффиндорская всезнайка хотела ошибиться. Ведь если ее догадки верны, и все это правда, то… Нет, даже представить невозможно, что будет тогда!

Люциус сидел на прежнем месте и явно чувствовал себя намного увереннее. Что же, для него Азкабан — место привычное, так стоит ли удивляться? Гермиона видела, как еще несколько минут назад ушли конвоиры, но никак не могла начать разговор. Она посмотрела в серые глаза напротив — холодные, без намека на какие-либо эмоции, помимо разве что доли презрения. Он был явно не в лучшей форме — лицо, заросшее щетиной, спутанные волосы, да и тюремная роба не придавала его облику привлекательности. Гермиона задумалась и прикрыла глаза, вспоминая, как впервые увидела Люциуса Малфоя шесть лет назад, в магазине «Флориш и Блоттс». В тот день нынешний узник выглядел куда привлекательнее. Даже будучи еще маленькой девочкой, она не могла не обратить на это внимание, он излучал уверенность и демонстрировал свою силу — во всех смыслах. Но одно осталось неизменным с тех пор — ни тогда, ни сейчас он не скрывал своего презрения к ней, к ее грязной крови. Гермиона забрела по тропинке размышлений глубоко в воспоминания, и в голове помимо воли всплыл еще один облик Люциуса Малфоя, и этот был ей знаком намного лучше. Молодой Люциус, еще не Пожиратель Смерти, еще не приверженец Волдеморта. Как он смотрел на нее тогда? Это был мягкий взгляд, полный нежности, даже любви… Вот только было ли это на самом деле?..

— Мне показалось, мисс Грейнджер, что это вы хотели поговорить со мной, а не наоборот, — похоже, Люциус из реального времени все же устал ждать и решил сам начать разговор. — Так может, вы все-таки соизволите сообщить мне тему нашей предполагаемой беседы?

Гермиону раздражал его самодовольный тон. С какой стати он тут диктует условия?

— Ох, простите, что оторвала вас от ваших важных дел… которыми вы занимались в вашей камере, — огрызнулась она. — Вы куда-то торопитесь? Что-то мне подсказывает, мистер Малфой, что у вас не такой уж плотный график, так что будьте добры уделить мне столько времени, сколько потребуется.

Люциус никак не отреагировал на ее тираду, словно она вообще молчала. Он смотрел куда-то мимо с непроницаемым лицом. «Чертов аристократ!» — мысленно выругалась Гермиона и, взяв себя в руки, продолжила уже куда более спокойно:

— Я пришла, чтобы завершить наш с вами недавний разговор.

— Вы уверены, что хотите продолжить с того момента, на котором мы остановились, мисс Грейнджер? — Люциус все же перевел на нее свой взгляд, и Гермиона боялась прочесть в нем угрозу, но, слава Мерлину, ничего такого не увидела — по-прежнему лишь необоснованная самоуверенность с каплей недоброжелательности. Он явно не желал продолжать беседу, но, к счастью, не имел права голоса.

— Помнится, мы остановились на моменте, где вас уводила охрана, закованного. Так что нет, мы продолжим с другого места, — она глубоко вздохнула. — Я надеюсь, сегодня вы будете вести себя более благоразумно, и мы сможем вести беседу как два цивилизованных человека.

— Забавно, что вы считаете себя цивилизованным человеком и приравниваете себя ко мне… — неприятно растягивая слова, отозвался Люциус. Вряд ли это можно было назвать благоразумным поведением.

— По-моему, из нас двоих именно вы сейчас в кандалах! — резко отреагировала Гермиона, слишком поздно поняв, что именно такой реакции Люциус и добивался. — К слову, выглядите вы отвратительно.

— Я не первый месяц в Азкабане, и мой внешний вид соответствует условиям, в которых я вынужден находиться, — как ни в чем не бывало отозвался Люциус, при этом на его лице нельзя было разглядеть и тени смущения — сколько ни всматривайся. Более того, спустя пару мгновений он прибавил, мерзко ухмыльнувшись: — А у вас какое оправдание?

Жаль, Гермиона не могла похвастаться таким же самообладанием, какое демонстрировал ее собеседник. Она вспыхнула и едва не задохнулась от гнева. Да как он смеет комментировать ее внешность?!

— Вы ведь героиня войны, если не ошибаюсь? По статусу вам следует выглядеть более… хм-м… презентабельно, — он продолжал издеваться, хотел вывести ее из себя, и у него это неплохо получалось. Гермиона была доведена до крайней точки кипения — еще чуть-чуть, и она взорвется, да так, чтобы Люциус как можно сильнее пострадал при взрыве! Но нельзя давать волю эмоциям, даже если очень хочется.

— Что вы знаете о волшебнице по имени Джин Браун? — спросила она, решив сразу перейти к делу и тем самым не дать Люциусу возможности задеть ее.

— Прямо так сразу? Как резко вы меняете темы. Что, ваши родители-магглы не научили вас этикету ведения деловых переговоров? Или вы настолько самоуверенны, что…

— Замолчите! — она все же не выдержала. Люциус затронул тему ее родителей, а у Гермионы еще слишком свежи были воспоминания о том, как из-за таких, как он, из-за Пожирателей, она вынуждена была отправить родных отца и мать на край света. Сколько же времени и сил ушло на то, чтобы отыскать их в далекой Австралии и вернуть им память! Слава Мерлину, сейчас эти трудности уже позади: мистер и миссис Грейнджер спокойно проживают в Англии, а Гермиона частенько наведывается в родной дом с визитами. Но ведь все могло сложиться куда хуже! А этот чистокровный сноб еще и смеет отзываться о ее родителях с таким отвратительным пренебрежением.

— Хм, если я ничего не путаю, именно вам здесь нужно, чтобы я говорил, — Люциус умудрился подлить еще масла в огонь.

— Да, разумеется, — Гермиона собрала в кулак все оставшееся терпение и спокойно продолжила: — Мистер Малфой, вы должны понимать, что вам в любом случае придется ответить на все имеющиеся у меня вопросы. Будем честны: вы неприятны мне, а я — вам. Так давайте же сделаем все возможное, чтобы поскорее прекратить наше общение. Для этого вы должны сотрудничать со мной.

— Вот это я называю деловым подходом, — ухмыльнувшись, одобрительно отозвался Люциус и с любопытством посмотрел на Гермиону.

— Так вот, Мистер Малфой, — продолжила она, ободренная его реакцией, — Джин Браун. Что вы можете сказать об этой волшебнице?

— Думаю, вам о ней известно куда больше.

— Тем не менее, мистер Малфой, вы не ответили… — Гермиона пристально посмотрела ему в глаза. — Помните, я работаю в Министерстве Магии, и если вы окажете мне помощь в этом деле, я смогу договориться о сокращении срока вашего заключения. Мы оба остаемся в выигрыше.

Люциус долго молчал. Думал? Вспоминал? Разрабатывал план дальнейших действий? Специально ничего не говорил, чтобы позлить ее? Гермиона не знала, она просто покорно ждала ответа.

— Вас интересует, что я могу сказать о Джин Браун? Что же, думаю, она ваша биологическая мать. Вы недавно узнали о ее существовании и сейчас пытаетесь отыскать, я прав? Должен вас разочаровать — я искал Джин в свое время, и мои поиски не увенчались успехом… Но, если вы вдруг окажетесь более удачливой в этом деле, я буду только рад. Еще вопросы?

Гермиона была в смятении. Такого ответа она никак не ожидала. Биологическая мать? Да откуда чистокровный Люциус Малфой вообще знает такие слова?

— Вы… вы строите ошибочные теории, мистер Малфой. Если я верно поняла, вы ничего не знаете о теперешнем положении мисс Браун. А что насчет прошлого? Как вы вообще познакомились с ней? Как долго длилось ваше общение? Мне нужны факты, а не домыслы.

— Мы познакомились с ней около двадцати лет назад, совершенно случайно. После этого она гостила у меня в поместье где-то полтора года, — сухо ответил Люциус.

— И что было потом? — тихо отозвалась Гермиона, в глубине души боясь услышать ответ на этот вопрос. Где-то на задворках сознания даже мелькнула безумная идея — заткнуть уши и не слушать, что он ответит. И послать к дементорам все это! Но она редко прислушивалась к своим безумным идеям, разве что в крайних случаях, поэтому продолжила с невозмутимым видом ожидать ответа.

— Потом… — Люциус отвел глаза, будто ища подсказку на каменных стенах помещения. — Потом она исчезла, и больше я о ней ничего не слышал и ничего не знаю, можете мне поверить.

— Так… Предположим, я поверила, — кивнула Гермиона. — А вы можете описать ее?

— Разумеется. Чтобы узнать, как выглядела Джин Браун двадцать лет назад, вам нужно всего лишь посмотреться в зеркало, мисс Грейнджер.

У Гермионы внутри все сжалось. Вот и все. Ну конечно. Нет, не может быть. Это все правда. Это было на самом деле, да! Ох, нет, это уму непостижимо! Нет, нет. Не может быть… Или может?..

— И поэтому вы решили, что она моя мать? — стараясь не раскрыть своих эмоций, продолжила она допрос.

— Да, именно так. Такого поразительного сходства я еще никогда не наблюдал. Хоть и много лет прошло, но я помню ее лицо очень отчетливо, она… — Люциус резко замолчал, словно опомнившись, будто только что осознав, с кем говорит. Да, уж с кем с кем, а с Гермионой он точно не собирался откровенничать. — Если вам угодно убедиться в истинности моих слов, у меня в поместье имеется портрет.

— У вас есть портрет Джин Браун? — опешила Гермиона. Как так, ведь она сама участвовала в обыске Малфой-мэнора, вместе с отрядом авроров. Даже если бы она упустила его, кто-нибудь другой точно обратил бы внимание на сходство девушки на портрете с нею.

— Да, есть. Но без моей помощи вы его не найдете, как ни старайтесь. Так что вы сможете на него взглянуть только в том случае, если я окажусь на свободе… Точнее — когда я окажусь на свободе. Надеюсь, это произойдет раньше, чем ожидалось.

— Да, конечно, я сдержу слово, не беспокойтесь.

— Я на это рассчитываю. И еще, мисс Грейнджер… у меня к вам вопрос. Если Джин не ваша мать, то кем же она вам приходится? — было очевидно, что этот вопрос для Люциуса очень важен — куда важнее, чем он хочет показать.

— Я… я пока еще сама не разобралась во всем, мистер Малфой, так что… — попыталась отговориться Гермиона.

— Но вы ведь неспроста начали задавать вопросы о ней. Почему вы пришли ко мне? — настаивал Люциус.

— Это… это конфиденциально, простите, я не могу ответить.

— Нет уж, я рассказал вам все, что знал, так что будьте так добры… — он продолжал упорствовать, и Гермиона поняла, что простой вежливостью не отделается. Если она все правильно поняла, то его нездоровое для допрашиваемого любопытство вполне обосновано.

— Здесь я задаю вопросы, мистер Малфой, а вы — отвечаете на них, и не надо ничего путать! И если уж на то пошло, то вы рассказали далеко не все! — отчеканила она.

— Откуда вам знать, что известно мне?

— Уж поверьте, я знаю! Джин Браун прожила у вас в имении полтора года, и что? Вы не рассказали о ней почти ничего! Вы совершенно ничего не знаете о волшебнице, которая жила с вами бок о бок столько времени? Вы считаете, я должна поверить в этот абсурд? И еще требуете от меня ответов…

— Если я расскажу вам все, то смогу рассчитывать на ответную услугу?

— Возможно, но не могу ничего обещать. И не забывайте о своем положении.

— Возможно? Мне нужны гарантии.

— Все зависит от того, что именно вы расскажете. То есть, все зависит только от вас, мистер Малфой. Я слушаю вас очень внимательно.

— Хорошо. Вы хотите знать, что еще я знаю о Джин? Так вот — почти ничего. Могу предположить, что она магглорожденная, но и тут у меня нет полной уверенности. Возможно, училась в Хогвартсе, на факультете Гриффиндор, хотя покойный Альбус Дамблдор отрицал свое знакомство с ней … Или он говорил правду — кто его поймет…

— Так почему вы ничего не можете сказать точно? — вклинилась Гермиона в рассказ. Ей было неприятно, что Люциус в таком тоне говорит о Дамблдоре — великом волшебнике, без которого мир был бы куда хуже.

— Все очень просто, мисс Грейнджер, Джин и сама о себе ничего не знала, когда мы познакомились. У нее была почти полная потеря памяти, со всеми вытекающими последствиями.

— В каких отношениях вы с ней состояли? — немного невпопад спросила Гермиона.

— А откуда вы вообще узнали о ее существовании? — спросил в ответ Люциус.

— Ответьте на мой вопрос! — потребовала она.

— Только после того, как услышу ответ на свой, — он поставил ультиматум и замолчал. Гермиона тоже не спешила продолжать разговор. Так прошло минут пять, десять, и тишина в конце концов стала невыносимой. Зато Люциус, сидящий напротив, казалось, не испытывал никакого дискомфорта. Ну конечно, если проводить столько времени в заключении, в одиночной камере, вырабатывается иммунитет… А тут, наверное, даже удобнее.

— Хорошо! — сдалась Гермиона, и он самодовольно улыбнулся. Такая улыбка очень странно смотрелась на изможденном лице узника. Гермиона продолжила: — Но вы должны знать, что я и сама толком не могу объяснить всего, о чем вы спрашиваете, так что… — не закончив предложение, она закатала рукав свитера, продемонстрировав Люциусу руну, и выжидающе посмотрела на него.

— Нет, — едва слышно прошептал он, не сводя глаз с ее запястья. — Нет, это же невозможно… Это не можешь быть ты… Как это вообще… — слышалось несвязное бормотание.

Гермиона смотрела на него с видимым спокойствием, но внутри все бушевало. Да, сомнений не было, такая реакция Люциуса может означать только одно — все правда. От начала и до конца. Ей хотелось закричать, убежать, исчезнуть отсюда! И забыть об этом навсегда! Все было слишком — слишком странно, слишком сложно, слишком запутано. Вообще необъяснимо. Ох, Мерлин, помоги!

— Мистер Малфой, — она все же сумела взять себя в руки и заговорила. — Не могли бы вы объяснить мне, что именно…

— Что?! Что еще Я должен объяснить ТЕБЕ?! Дементор тебя раздери! — он смотрел на нее так, словно видел впервые. Словно не с ней он разговаривал весь последний час. Возможно, для него все так и было.

— Успокойтесь... Давайте продолжим нашу беседу. Что вам известно об этой руне, мистер Малфой? — хриплым голосом проговорила Гермиона, сама толком не понимая, зачем спрашивает об этом — ведь все и так уже яснее ясного.

— Это ты… — то ли вопросительно, то ли утвердительно прошептал он, а затем повторил уже громче: — Это ты? Джин?

— Я… мистер Малфой, это все очень сложно… — начала она, но Люциус не дал ей договорить. Он неожиданно резко вытянул руки, закованные в кандалы, и схватил ее за запястье — то самое, на котором виднелась руна. Гермиона была слишком потрясена, чтобы вовремя среагировать и отстраниться от него, потому она лишь испуганно смотрела, как тот сосредоточенно изучает ее руку. А потом Люциус и сам перевел взгляд на нее.

— Это ведь невозможно… — проговорил он в очередной раз, не сводя с нее глаз.

— Невозможно, — едва слышно согласилась Гермиона, а затем отдернула свою руку, и он отстранился. Они сидели так несколько долгих мучительных минут, смотря друг на друга, как вдруг Люциус, словно вспомнив о чем-то крайне важном, дернулся и задрал рукав своей тюремной робы. Он провел рукой по запястью, смотря на него так, словно увидел самого Мерлина. Гермиона готова была поклясться, что там была руна.

— Раньше ее не было? Руны? — спросила она.

— Нет, — тихо ответил он. — И я не уверен… я не знаю точно, как давно она появилась… появилась опять.

— Она исчезла, когда…

— Да, да, — Люциус не дал ей закончить вопрос. — Это… это было так давно…

— Верно, — согласилась Гермиона. — Мистер Малфой, я завтра же поговорю с Министром насчет вашего досрочного освобождения. Всего доброго.

Она встала и поспешно покинула комнату, оставив Малфоя одного. Очутившись наконец в своей квартирке, Гермиона первым делом направилась в душ. Она простояла под струями горячей воды почти час, но так и не смогла успокоиться. В душе у нее словно ураган бушевал, словно тайфун прошелся по всей ее жизни, разрушив все. Что же теперь делать, что?..

Гермиона легла в кровать, укутавшись в теплое одеяло, и свернулась клубочком. Лежала, а из ее глаз катились тонкие струйки нескончаемых слез — не слез горя или печали, не слез счастья, а просто слез — от безысходности. Она и сама не ожидала, что расплачется, такого с ней не бывало с самого окончания войны. Честно говоря, Гермиона думала, что после того, как потеряла столько близких, пережила столько похорон, у нее уже образовался иммунитет к слезам. Но нет, она ошиблась, слез в ней было хоть отбавляй, эта ночь и промокшая подушка стали ярким тому подтверждением. Если бы они еще могли помочь, могли решить проблемы… А ей ведь нужно еще придумать, что сказать завтра Кингсли, чтобы тот согласился освободить Люциуса. Во что она опять ввязалась?..

* * *

Ранним утром следующего дня Гермиона уже была в Министерстве, готовая к работе. Как только пробило девять, она направилась в кабинет Кингсли — благо у нее (как у героини войны) были привилегии — она могла не записываться на прием и не ждать встречи с Министром несколько дней. Ее приняли сразу, не прошло и двадцати минут.

— Доброе утро, Гермиона, рад тебя видеть, — доброжелательно поприветствовал ее Кингсли.

— Доброе утро, — улыбнулась она в ответ. Ей редко приходилось общаться непосредственно с Министром, но если необходимость в этом возникала, тот всегда был готов помочь.

— Присаживайся, — он указал ей на свободное кресло. — У тебя что-то важное? Рассказывай.

— М-м-м, да, я хотела поговорить о Малфое.

— А что с ним? Насколько мне известно, он сейчас живет во Франции, в своем поместье, ничего противозаконного не совершает. Даже невеста у него есть, представляешь? Астория Гринграсс. Одумался мальчик, одним словом, рад за него. Хорошо, что его полностью оправдали, а то после смерти матери он был сам не свой… Все-таки дети не должны расплачиваться за ошибки своих родителей…

— Да, Кингсли, это все очень интересно, но я о Малфое-старшем. О его заключении. Ему ведь дали два года?

— Да, все так. И что ты хотела?

— Я тут подумала… Понимаешь, я недавно вспомнила кое-что очень важное, о чем не говорила на суде, — Гермиона тщательно подбирала слова.

— И что же? — Кингсли напрягся.

— Когда мы с Гарри и Роном попали в мэнор прошлой весной… Ведь если бы не Люциус, я бы погибла. Я не знаю, почему мне раньше это в голову не приходило... Но тогда Беллатрикс собиралась пытать меня, а Малфой запретил ей это делать. Она бы убила меня, запытала бы до смерти, если бы не его слова.

— Почему он не дал тебя пытать? — с серьезным видом спросил Кингсли, явно что-то обдумывая.

— Я не знаю, точнее, не помню. Он приказал тогда отвести нас в подземелье, а оттуда, как ты помнишь, мы благополучно сбежали благодаря Добби. Я понимаю, что Малфой вовсе не из благородных побуждений спас меня, но сути дела это не меняет, согласись?

— Согласен. И что ты хочешь? Попросить за него?

— Да, я думаю, будет справедливо, если его освободят… сейчас. Если это возможно, конечно, — Гермиона замялась и добавила: — Он ведь уже отсидел полгода.

— Да, это разумно… Но он ведь все-таки был Пожирателем много лет, нельзя его просто так отпустить ни с того ни с сего, Гермиона! Могут пойти разговоры.

— Конечно, я понимаю, но ведь можно списать это на появление новых показаний по его делу. Ведь, по большому счету, так оно и есть.

— Хорошо, ты меня убедила. Я сделаю все возможное, чтобы Малфоя освободили как можно скорее. Но только под твою ответственность, Гермиона!

— Что? Под мою? Этим же занимается аврорат! — удивилась она. Ее совсем не радовала мысль, что придется нести ответственность за Люциуса, будто у нее без того дел нет!

— Да, обычно так, но ты ведь знаешь, мы до сих пор не можем восстановить силы после этой войны, — на лице Кингсли появилась тень печали и озабоченности. — А у тебя, как-никак, имеется опыт. Я не требую невозможного, Гермиона, ты должна будешь лишь время от времени наведываться в поместье к Малфою и проверять, не пытается ли он там в одиночку воскресить Волдеморта… Прости, неудачный пример, но ты поняла. Ну как, берешься?

— Я… Ладно, если это действительно необходимо, я согласна, — сдалась Гермиона.

— Вот и славно. Сегодня же свяжусь с Визенгамотом. Извещу тебя, как только все решится.

— Спасибо, Кингсли! Это очень важно для меня, — сказала она, поднимаясь с кресла.

— Да, я понимаю, — кивнул тот. — Доброго дня.

— И тебе, — улыбнулась Гермиона и покинула кабинет Министра, после чего поспешила на свое рабочее место — у нее запланировано еще столько дел на сегодня…

Прошлое — это возвращение в темную бездонную глубину. Убаюкивающий поток ускользающих теней.

Сальвадор. «Отголоски прошлого»

* * *

31 декабря, 1998 год

Прошла уже неделя с тех пор, как Гермиона беседовала с Кингсли. Она еще не знала, освободили Люциуса или нет — не хотела лишний раз выставлять напоказ свой чрезмерный интерес к персоне бывшего Пожирателя. А сегодня в Министерстве Магии ожидался новогодний фуршет, где Бруствер должен был присутствовать обязательно. Гермиона также не могла пропустить данное мероприятие, она очень надеялась выудить в толпе Министра и завести с ним разговор о Люциусе — как-нибудь незаметно, не вызывая подозрений. Ведь там многие будут не смолкая разглагольствовать о закончившейся войне, о том, что все Пожиратели давно за решеткой… почти все. «Новый год, год без войны», — эту фразу Гермиона частенько слышала из уст министерских служащих, да и сам Кингсли как-то произнес ее на одном из общих собраний. Действительно, в разгаре были первые за последние годы зимние праздники, не омраченные ничем — ни поисками крестражей, ни возрождением Волдеморта, ни прочими угрозами, коих в жизни Гермионы всегда было предостаточно. Словом, впервые за долгое время все действительно шло спокойно, неприятностей не ожидалось. Горизонт был чист во всех смыслах, и жители магической Британии могли спокойно дышать полной грудью, без опаски бродить по Косому переулку в поисках подарков родным и близким, да и попросту радоваться мирной жизни, в которой не было места никаким Темным Лордам.

Однако, в отличие от других магов, Гермиона не могла похвастаться абсолютным спокойствием. Кое-что, точнее кое-кто, постоянно сидел у нее в голове, проникая в каждую мысль, даже самую отвлеченную, и не давал ей полностью расслабиться. Конечно, это был Люциус Малфой. В некоторые мгновения Гермиона даже жалела, что Кингсли оказался таким сговорчивым и согласился способствовать освобождению бывшего пособника Волдеморта. Ведь если бы тот отказал, то она уже ничем не смогла бы помочь Люциусу, и тот хоть на какое-то время стал бы для нее «вне зоны доступа». По крайней мере, сам он до нее добраться точно не смог бы — если не духовно, то физически она уж точно оградилась бы от узника. А разве есть где-то более надежные стены, чем в Азкабане? Гермиона тогда бы просто написала ему в тюрьму письмо с извинениями: «Простите, мол, сделала все, что смогла, чтобы добиться вашего освобождения, но не вышло. С кем ни бывает». Так она сумела бы хоть на год с небольшим забыть о существовании этого человека — забросила бы все отголоски воспоминаний на дальнюю полку. А там, возможно, у нее получилось бы и совсем выбросить Люциуса из головы. Но сейчас о таком и мечтать не стоило — слишком утопично, а жизнь Гермионы в последнее время напоминает скорее драму с элементами трагедии, чем утопию… Нет, не видать ей «дивного мира», пока чертов Малфой маячит перед глазами, пусть и не в прямом смысле.

Гермиона стояла напротив большого зеркала в своей спальне и собиралась на прием в Министерство. Причем разум ее не принимал в сборах совершенно никакого участия — голова была забита невеселыми мыслями о Люциусе, и все действия производились на автомате. Хотя, не потратив особых усилий на выбор туалета и прическу, Гермиона умудрялась выглядеть довольно изысканно. «Даже слишком изысканно для меня», — выразил неоднозначное одобрение внутренний голос. С зеркальной поверхности на Гермиону смотрела молодая девушка, облаченная в синее вечернее платье классического покроя, чуть ниже колена. Волосы забраны в незамысловатую прическу, образ дополняли черные замшевые туфли на шпильке и сумочка в тон им. Оставалось только выбрать украшения — к счастью, ассортимент был невелик, и особых трудностей с этим делом не предвиделось. Настолько «не предвиделось», что подсознание Гермионы, проявив завидное упрямство, вновь вернулось к размышлениям о Люциусе. «Ох, сколько можно?!» — раздосадованно прогнала она навязчивый образ, который никак не хотел испаряться. Вдруг ей привиделось, что в зеркале мелькнул Люциус, причем не холеный аристократ, а тот, которого она видела в Азкабане — мрачный, угрюмый, с многодневной щетиной, облаченный в тюремную робу. Гермиона моргнула и отшатнулась. Через мгновение наваждение исчезло — ни в отражении, ни в комнате никого постороннего не наблюдалось.

— Гермиона! — вдруг услышала она взволнованный голос Гарри, а потом увидела и его самого, вихрем ворвавшегося в спальню прямиком из гостиной.

Она бросила взгляд на часы — стрелки показывали пятнадцать минут седьмого. Они с Гарри договорились, что тот свяжется с ней через камин около шести, чтобы потом вместе отправиться в Министерство. Поскольку фуршет устраивался только для сотрудников, они решили пойти вдвоем — как друзья, разумеется. Но, похоже, поток размышлений унес Гермиону слишком далеко… Странно, ведь обычно она была пунктуальна до неприличия. «Ох, что же со мной творится, и всему виной эта неразбериха с Малфоем… Нет, нет, хватит думать о нем!» — одернула она себя и перевела взгляд на взбудораженного Гарри, который держал палочку наготове и, казалось, приготовился к активным боевым действиям. Гермиона подняла руки вверх и виновато улыбнулась другу.

— Гермиона! — вновь воскликнул он и облегченно выдохнул, опустив палочку. — Во-первых, поскольку я аврор, делаю тебе выговор! Почему у тебя открыт камин? Каждый, кто знает твой адрес, может беспрепятственно попасть в твою квартиру. Это небезопасно… Не так много времени прошло после окончания войны, а ты уже потеряла бдительность! — едва успев переступить порог спальни, начал Гарри. — А во-вторых, я пытался докричаться до тебя битых полчаса. Какого дементора ты не отзываешься? Я уже начал подозревать недоброе, думал брать квартиру штурмом… Надо же всегда быть начеку, Гермиона! Это тебе любой аврор подтвердит. Я за время стажировки прочитал кучу сводок, и да будет тебе известно: после Первой Магической Войны, спустя два года — два года! — ошибочно оправданные Пожиратели нападали на невинных. Министерство по возможности пыталось замять эти дела, чтобы не сеять панику, но…

— Ох, прости, Гарри, я витала в своих мыслях и не слышала ничего вокруг, — с виноватым видом прервала словесный поток Гермиона. Неужели ее действительно так увлекли думы о Люциусе, что она не слышала зов друга из соседней комнаты? Это ненормально! — И, кстати, на камине стоит пароль, так что не переживай, — успокоила она Гарри, улыбнувшись.

— Как же тогда я сюда попал? — не понял он.

— Просто я вычитала в книге заклинание… В одном учебнике, знаешь, нашла его в Министерской библиотеке, в отделе… — начала она, но, увидев выражение лица друга, решила не вдаваться в подробности. — В общем, это заклинание позволяет пропускать через камин, невзирая на пароли, конкретных людей. И ты можешь попасть ко мне, когда захочешь, на аппарацию эти чары тоже распространяются. Хотя аппарировать сюда я тебе не советую, слишком громкий хлопок, а это, как-никак, маггловсий район.

— И кто еще может пользоваться этой привилегией? — поинтересовался Гарри.

— Только ты. Ну и я сама, но это все-таки мой дом. Я вообще не собиралась тебя в это посвящать, даже не была уверена до конца, работают ли чары. Пришлось тогда тайком взять у тебя пару волосков с одежды, чтобы сварить специальное зелье, — улыбнувшись, призналась Гермиона. — Придумала это месяца три назад.

— Ты неисправима! — добродушно усмехнулся Гарри.

— Знаю. Но ты не можешь не согласиться — это очень удобно!

— Наверное. Полезная штука, особенно для экстренных ситуаций, — подтвердил он, заставив Гермиону победно улыбнуться. — Но о чем же ты так задумалась, позволь спросить, что не слышала ничего? Я долго пытался докричаться…

— Я думала… Думала, какие лучше серьги выбрать к этому платью — золотые или серебряные? Как думаешь? — совершенно неубедительно соврала Гермиона, но Гарри, похоже, не заметил подвоха. Видимо, сказывалось его тесное общение с Джинни, которая могла часам вертеться у зеркала, перебирая поочередно все платья и мантии из безразмерного шкафа.

— Серебряные, — особо не задумываясь, с ходу ответил он. Давай поскорее, мы и без того припозднились.

— Я уже готова, — успокоила друга Гермиона, надев серьги и напоследок оглядев себя в зеркале. — Отправляемся!

* * *

В Атриуме столы ломились от еды, шампанское непрерывно разливалось по бокалам, и все это под живую музыку. Было полно людей — все в ярких нарядах, с улыбками на лицах. Похоже, в этом году праздник действительно удастся.

Едва очутившись в зале, Гермиона тут же нацепила на лицо широкую улыбку — почти искреннюю. Она взглянула на Гарри — тот выглядел вполне счастливым. Хотя ей было не понаслышке известно, что ему не очень-то нравятся подобные празднества, да и вообще большие скопления людей — слишком уж много внимания уделяли его персоне. Герой магического мира, как-никак! Разве можно пройти мимо самого Гарри Поттера, не поблагодарив его за воцарившийся долгожданный мир? Сомнительно. Ведь даже Гермионе порой надоедало излишнее внимание, хотя она подобной «чести» удостаивалась куда реже. Они с Гарри прошли вглубь помещения, попутно здороваясь, поздравляя и принимая многочисленные поздравления от незнакомых людей.

— Гермиона! — услышала она свое имя, едва успев закончить диалог с коллегой. Тут же обернулась и увидела человека из прошлого. Нет, не Люциуса, слава Мерлину, а Виктора Крама. Тот, видимо, был очень рад встрече, улыбался и старательно махал ей рукой. Что же, Гермиона не прочь была повидаться с давним другом. Она ободрительно улыбнулась Гарри, стоящему неподалеку в толпе, и жестом дала ему понять, что отойдет.

— Здравствуй, Виктор, — поприветствовала она Крама. Он не сильно изменился с их последней встречи на свадьбе Билла и Флер, разве что стал еще шире в плечах. Хотя, возможно, Гермионе это лишь показалось. — Как ты поживаешь? Какими судьбами здесь?

— Я здесь по долгу службы, приехал по делам из Министерства Магии Болгарии, и меня пригласили на фуршет. Глупо было отказываться, да и невежливо, — ответил Виктор, и Гермиона отметила про себя, что его английский стал гораздо лучше.

— Ты теперь служишь в Министерстве? — не скрывала она своего удивления. — А как же квиддич?

— Ну, не играть же мне в него до конца жизни... Хотя я тренирую подрастающее поколение в свободное время. Или просто так летаю — для себя. Без полетов мне никак, понимаешь… это ничем не заменить.

— А я ужасно боюсь высоты, — призналась Гермиона. — Так что мне тебя не понять, наверное.

— Шутишь? Героиня магического мира боится летать на метле? Не-е-ет, этого не может быть! — рассмеялся он.

— Поверь, это правда, — также смеясь, убеждала его Гермиона. Было приятно вот так болтать с Виктором, хоть и непривычно. Она помнила его молчаливым и даже немного угрюмым, одним словом — интровертом. А сейчас перед ней стоял другой человек. Не зря говорят, что время меняет людей.

— У тебя просто не было подходящего тренера. Хочешь, я позанимаюсь с тобой полетами? Уверен, тебе понравится!

— Не знаю… Может быть, — Гермиона замялась. — Я подумаю. — Предложение было заманчивое, но стоит ли пускать в свою жизнь человека из прошлого, ведь этого сейчас и так в достатке. С другой стороны, почему бы и нет? Ей нравился Виктор, а она, очевидно, нравилась ему… пусть и не только как друг. В любом случае, надо все хорошенько обдумать.

— Как скажешь, но помни — я всегда к твоим услугам, — уверил ее Виктор. — Мне предстоит довольно часто бывать в Англии по работе.

— Я учту, — благодарно улыбнулась она. — Спасибо большое за предложение, мне очень приятно.

— А мне очень приятно видеть тебя, — каким-то неожиданно интимным тоном проговорил он. — Хотелось бы, чтобы мы встречались почаще.

— О-о-о, — Гермиона не знала, как реагировать на подобное признание, сказанное «в лоб». — Хм, посмотрим, как это у нас получится, — немного смущенно пробормотала она, усиленно ища предлог, чтобы отойти от Виктора и не обидеть его при этом. Где же Гарри? Гермиона торопливым взглядом осмотрелась вокруг и увидела друга неподалеку, в окружении нескольких разряженных министерских служащих. Она придала своему лицу слегка виноватое выражение и сказала: — Думаю, Гарри нужна моя помощь. Еще увидимся. Счастливого Нового года, Виктор!

— И тебе, — как-то растерянно отозвался Крам. — И тебе счастливого Нового года, Гермиона…

Она вновь одарила Виктора улыбкой и поспешно направилась к Гарри, увлекая его от толпы — якобы по важному делу.

— Ну что, как идут дела у Героя? — по-доброму усмехнувшись, спросила Гермиона, как только они подошли к колонне, за которой было относительно тихо и малолюдно.

— Замечательно, — буркнул он, поморщившись. — Не дают забыть о том, что я «герой»…

— Боюсь, об этом ты и без их помощи еще долго будешь помнить, — понимающе вздохнула Гермиона. — Кстати, ты не видел Кингсли? Мне надо с ним поговорить.

— Видел, он ходит и поздравляет всех вокруг. Такой воодушевленный… На моей памяти у нас не было такого Министра… — Гарри почесал затылок. — Так о чем ты хочешь с ним поговорить? Уж не о Малфое ли? — подозрительно спросил он.

— Откуда ты знаешь о Малфое? — удивилась Гермиона. Сама она, ясное дело, никому не говорила ни о Люциусе, ни о нежданных воспоминаниях. Даже Гарри лучше пока об этом не знать: Гермиона ему доверяла, но сейчас у нее у самой больше вопросов, чем ответов. Точнее, вопросов имеется масса, а ответов вовсе нет. Это для нее не в порядке вещей.

— Кингсли рассказал, вчера, — как ни в чем не бывало отозвался Гарри. — Министр сам занимался освобождением Малфоя. Сказал, что это ты за него похлопотала. По секрету, конечно… Он вообще удивился, что я не в курсе. Честно сказать, меня это тоже поразило. Что за тайны?

— Нет никаких тайн, что ты, — как можно более беззаботно улыбнулась Гермиона. — Просто… Я тут недавно подумала, что Люциус не так уж и виноват во всех наших бедах… Он ведь и сам был в какой-то степени жертвой.

— Он пытался нас убить, Гермиона! — воскликнул Гарри. — Тогда, в Отделе тайн. Или ты уже забыла?

— За это он уже был наказан, даже отсидел. А новый срок… Гарри, он же помог нам весной, в мэноре. Нас бы убили тогда, если бы не он, мне бы уж точно не жить! Как ты не понимаешь?

— Честно? Не понимаю. Ни тебя, ни Кингсли. Но, видимо, все уже решено, дело сделано, — в голосе Гарри сквозила обида. Это все Малфой! Не хватало еще из-за него поссориться с лучшим другом. С единственным другом, раз уж на то пошло, ведь с Роном они давно не общаются…

— Прости, Гарри, — едва слышно прошептала она, взяв его за руку. — Я должна была обсудить это с тобой. Извини, но это… Это сложно объяснить, но поверь — я знаю, что делаю!

— Хорошо, — смилостивился он, долго не раздумывая. — Я тебе доверяю. Ты же знаешь.

— Знаю, — счастливо улыбнулась Гермиона, радуясь, что удалось избежать ссоры. В порыве чувств она крепко обняла друга. — Ох, Гарри, ты лучший!

— Знаю, — засмеялся он. Гермиона тоже прыснула. — Ладно, я отойду за шампанским, далеко не уходи, — предупредил он и тут же пропал из поля зрения. Оставалось лишь послушно дожидаться его.

— С праздником, Гермиона! — раздавшийся за спиной голос Министра заставил обернуться.

— С праздником! — отозвалась она, широко улыбнувшись. Как хорошо, что Кингсли сам ее нашел — одной проблемой меньше.

— Ну что, выполним все грандиозные планы на грядущий год? — добродушно поинтересовался он.

— И перевыполним! — рассмеялась Гермиона, понятия не имея, о каких именно планах идет речь. Возможно, Министр и сам толком не знал. — Пожалуй, всю основную работу мы успели сделать еще в этом году.

— Верно, — подтвердил Кингсли. — Волдеморт мертв, Пожиратели пойманы… Но мы все равно без дела не останемся! — воскликнул он, полный энтузиазма.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Гермиона. — Кстати, как там обстоят дела с заключением Малфоя? — решилась она задать вопрос.

— Вчера я отдал приказ, выходит, сегодня утром он уже был на свободе.

— А что там с его приговором? Надеюсь, без особого труда удалось все разрешить?

— Да, слава Мерлину, сильно потеть не пришлось. Визенгамот пересмотрел дело Малфоя, выпустил его под залог в тысячу галлеонов. Ему запрещено покидать пределы имения в течение месяца, а также за ним будет вестись наблюдение, пока на неограниченный срок. Помимо этого, ему запрещено приобретать волшебную палочку, а также пользоваться старой, своей или какой-либо иной, на протяжении полугода…

— Палочка? Она ведь ему и не нужна, он же может ко… В смысле, он же не собирается колдовать, верно? Пусть скажет спасибо, что его вообще выпустили, — едва выкрутилась Гермиона, мысленно коря себя за неумение держать язык за зубами. Надо же было так некстати вспомнить о том, что Люциус владеет беспалочковой магией… Это все шампанское!

— Верно. И Новый год встретит уже не за решеткой — думаю, Малфой о большем и не мечтал в последние месяцы. Знаешь, запросы любого человека резко падают, стоит посидеть в Азкабане месяц-другой. Я хоть и не имел опыта в этом деле, Мерлин уберег, но представление имею весьма ясное, поверь.

— Охотно верю, — согласилась Гермиона, и тут на нее вдруг словно озарение снизошло. — Послушай… Выходит, Малфой сейчас уже в мэноре? И он там один?

— Да, но не переживай, эльфы там остались, он не пропадет. Памятуя об изворотливости и одновременно с тем богатстве этой семейки, могу предположить, что Люциус еще и с шиком сможет прожить не один десяток лет… — увлеченно рассуждал Кингсли. — Кстати, Гермиона, не забывай, ты обещала наблюдать за ним. Нет, я вовсе не сомневаюсь в твоей ответственности… Просто напоминаю.

— Разумеется, я помню, — кивнула Гермиона. — Вряд ли он умудрится что-то натворить, не имея при себе волшебной палочки, но лучше держать ухо востро. Буду «навещать» его раз в неделю, пойдет?

— Хорошо, — согласился Кингсли и, оглянувшись, поспешно добавил: — Ладно, развлекайся, отдыхай, Гермиона. Мне еще нужно переговорить с парочкой гостей.

— Конечно, всего хорошего.

Министр ретировался, и Гермиона опять осталась одна, но ждать Гарри уже не могла. Увидев, что друг опять окружен людьми и вряд ли скоро освободится, она написала ему коротенькую записку с объяснениями и отправила ее по воздуху. Теперь ей нужно было срочно, срочно увидеть Люциуса!

* * *

Гермиона немедля аппарировала к воротам Малфой-мэнора. Минут двадцать у нее ушло на то, чтобы добраться до входа в особняк — проклятые неудобные туфли и узкое платье!

Зачем она вдруг помчалась к Люциусу, словно под действием заклятия Imperius? Сложно так сразу объяснить, особенно самой себе. В последние дни, даже недели, Гермиона все чаще и чаще прокручивала в голове события тех месяцев, что она жила здесь, в мэноре. И чем больше она об этом думала, тем сильнее убеждалась в реальности своих когда-то смутных воспоминаний. Хотя и без ее уверенности все было ясно. Точнее, ничего не ясно, но очевидно, что Люциус ее помнил, причем очень хорошо. Это стало понятно еще в их первую встречу в Азкабане. Но сейчас, спустя время… Мерлин, события двадцатилетней давности казались ей теперь более реальными, чем недавняя война!

Как бы то ни было, Гермиона, разговаривая с Кингсли, вдруг неожиданно вспомнила одну значимую дату — тридцать первое декабря 1978 года. 1978 год — это было так давно, а для нее — совсем недавно. А тридцать первого декабря ее уже и вовсе не было в тот год... или еще не было. Как же все сложно! Как все понять, где найти ответы? Гермионе казалось, что настолько сложной задачи перед ней еще никто не ставил, и найти решение невозможно. И, самое ужасное, она и понятия не имеет, кто может ей помочь в этом деле… Разве что сам Люциус.

Гермиона споткнулась о спрятавшийся в темноте ночи камень и едва удержалась на ногах. Чертыхнулась и пошла дальше. «В следующий раз надо будет переместиться сюда по каминной сети», — созрело в голове практичное решение. Она осторожно продолжила путь, и мысли вернулись в прежнее русло — к воспоминаниям. Так вот, на тридцать первое декабря была назначена их с Люциусом свадьба… А их ли? Точнее, свадьба Люциуса и Джин. Гермиона усмехнулась — сегодня могла бы быть их годовщина, ровно двадцать лет прошло. Ох, Мерлин, это же целая жизнь! Ей же всего девятнадцать! А Люциусу?.. Много больше. Дьявол! Зачем она вообще сюда пришла? Поздравить с Новым годом? Или с годовщиной несостоявшейся свадьбы? Одно другого лучше... Но она уже подошла почти вплотную к главному входу в особняк, отступать было поздно. К тому же, гриффиндорка она или кто? С каких пор она стала такой трусихой? «С тех пор, как связалась с Пожирателем Смерти», — иронично отозвался внутренний голос.

Гермиона помялась на крыльце пару мгновений, и тут же в испуге отшатнулась — дверь отворилась… сама. Ох, нет, переведя взгляд ниже, она поняла, что ей открыл домовой эльф.

— Здравствуйте, Госпожа, — раздался писклявый голосок крошечного создания.

«Госпожа? — опешила Гермиона. — Какая я ему Госпожа?..»

— Здравствуй, — все же ответила она, решив, что домовик перепутал ее с кем-то. Вот только с кем? Ведь не с покойной же Нарциссой Малфой. — Меня зовут Гермиона Грейнджер, и я пришла проведать мистера Малфоя. Доложи о моем приходе хозяину, пожалуйста.

— Как будет угодно Госпоже, — пропищал эльф, и уши его задрожали.

— Подожди! — выкрикнула Гермиона, боясь, что чем-то обидела домовика. Она присела на корточки, собираясь извиниться за неизвестный ей проступок, как вдруг разглядела лицо эльфа. — Пип? — спросила Гермиона, в изумлении округлив глаза так, что они стали напоминать глаза самого домовика. — Пип! Это же ты!

— Госпожа узнала Пипа, Пип рад служить Госпоже! — подобострастно затараторил эльф, не скрывая радости.

— Подожди, подожди, Пип! Я тебе не госпожа, нет. Твой хозяин — мистер Малфой, а я просто в гости зашла. Не надо называть меня госпожой, пожалуйста, — как можно мягче попросила она, боясь задеть чувства Пипа.

— Как вам будет угодно, мисс Гермиона Грейнджер, — пискнул домовик и, прежде чем испариться, дал ей знак пройти в гостиную.

Она немедля направилась туда, про себя отмечая, что дом выглядит почти так же, как и двадцать лет назад, а мрачная обстановка того места, куда их с Гарри и Роном «доставили» егеря, практически не ощущается — разве что совсем чуть-чуть. Но в помещении было прохладно, царил полумрак — Гермиона даже поежилась, обхватив себя руками. Она переступила порог гостиной, ожидая, что там пусто, и Люциус лишь собирается спуститься к ней. Но ошиблась — он уже ждал ее, сидя на диване. Гермиона даже замерла от неожиданности и некоторой доли удивления. Нет, она не была так шокирована присутствием Люциуса в гостиной, но его внешний вид поражал. Еще пару недель назад, при встрече в Азкабане, он больше напоминал какого-нибудь жалкого бродягу из Лютного переулка, а сейчас... Люциус был практически таким же, как несколько лет назад, когда она, будучи еще маленькой девочкой, впервые увидела его в магазине «Флориш и Блоттс», а потом на Чемпионате по квиддичу и, конечно, в Отделе тайн. И тогда, и сейчас он выглядел… привлекательно, Гермиона не могла это отрицать — надо быть честной хотя бы с самой собой. Лицо гладко выбрито, одет с иголочки, волосы забраны в аккуратный хвост на затылке, но главное — взгляд. Не затравленный, не тусклый взгляд узника, а уверенный взор. Как такая перемена могла произойти с человеком за один лишь день на свободе? Ответ напрашивался сам собой — магия.

Гермиона отбросила прочь размышления о метаморфозах, произошедших с Люциусом, и села в кресло напротив него, решив даже не дожидаться приглашения. Как-никак, она не в гости к нему напросилась, а пришла по заданию Министерства. Можно сказать, в роли своеобразного надзирателя, только в облегченной версии.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — как-то слегка насмешливо произнес он, решив, по-видимому, начать разговор.

— Добрый вечер, — вторила ему Гермиона. Надо было сказать что-то еще, но слова никак не хотели выстраиваться в связные предложения, былая уверенность внезапно улетучилась. — Я… я…

— Я вижу, что это вы, — все тот же тон. — И знаю, что вас назначили следить за мной. Хотя, признаюсь, не ожидал, что вы так ответственно подойдете к делу и прибудете сюда прямо в новогоднюю ночь… да еще при всем параде, — усмехнулся Люциус, явно рассматривая, оценивая ее.

— Я всегда подхожу к своей работе ответственно, — к Гермионе наконец-то вернулась способность нормально говорить. — Даже к той работе, которая связана с кем-то вроде вас, — отчеканила она.

— С кем-то вроде меня — это с бывшими Пожирателями Смерти или с бывшими женихами? — невероятно спокойным тоном спросил Люциус.

— У меня нет бывших женихов, — едва выговорила Гермиона, чувствуя, как щеки начали пылать.

— Разве? Вы в этом уверены? — протянул он, изогнув бровь. Гермиону бесила его невозмутимость, его манера говорить. Хотелось накричать на него, прямо в его бесстрастное лицо сказать все, что она о нем думает.

— Да. Если уж на то пошло, — она глубоко вздохнула, собравшись с силами, — то не стоит забывать, что вы по-прежнему являетесь моим женихом, — она сместила с запястья наручные часики, открыв взгляду ярко выделявшуюся на бледной коже руну. — Или я не права?

Люциус ничего не ответил, и лицо его все так же не выражало эмоций. «Словно восковая маска», — подумала Гермиона и с трудом подавила в себе желание поморщиться. Ей надоело сидеть и молчать впустую. Как глупо! Зачем она вообще сюда заявилась? Решила, что этому черствому человеку будет одиноко в новогоднюю ночь без нее? «Вот глупая, глупая Гермиона!» — корила она себя.

— Так какова основная цель вашего визита? — все же заговорил Люциус, словно почитав ее мысли. — Надумали меня проведать? Поздравить с освобождением? Или с наступающим? — добавил он с насмешкой.

— И это тоже, — кивнула Гермиона. — А заодно проверить, не проводите ли вы тут какие-нибудь запрещенные ритуалы… От вас всего можно ожидать.

— Никогда бы не подумал, что кто-то ждет от меня подобной глупости, — резонно заметил он. Гермиона не могла с ним не согласиться, хотя вслух, естественно, ничего не сказала. — Не забывайте, меня освободили меньше суток назад.

— Надо быть готовыми ко всему, мистер Малфой. К тому же, сегодня тридцать первое декабря, а это… — она замялась.

— Это преддверие Нового года, я знаю, — усмехнувшись, закончил за нее Люциус. — Или вы не только об этом? — вкрадчиво спросил он, выгнув бровь.

— Я помню даты, если вы об этом, — сухо ответила Гермиона, добавив через несколько длинных мгновений молчания: — Я помню все даты.

— Рад за вас, — хрипло отозвался Люциус. Они словно общались на каком-то мудреном шифрованном языке.

Гермиона прикрыла глаза, задумавшись. О чем говорить? Она даже не может определить, как в на самом деле относится к Люциусу. Боится? Ненавидит?.. Любит? Нет, точно не последнее… Но все же?

— Вы говорили, что у вас сохранился мой портрет, — ухватилась она за его слова, как за спасательный круг. — Могу я на него взглянуть?

— Нет, — ответил он и тут же пояснил, увидев ее удивленный взгляд: — У меня его нет, я солгал вам. Мне нужно было выбраться оттуда, любой ценой.

— И где же он в таком случае? — допытывалась Гермиона, даже забыв выказать свое недовольство. Ведь он обманул ее тогда, дал ложные сведения!

— Я его сжег, очень давно. Сжег все вещи, так или иначе связанные с… — он запнулся на долю секунды, — с тобой.

— Что же… ясно, — Гермиона не знала, как реагировать на подобное известие. Наверное, Люциус имел основания для такого поступка, нет смысла осуждать его. Но она все же набралась смелости задать еще один вопрос: — А моя комната?

— Ее я тоже уничтожил.

Гермиона кивнула и тут же отметила, спеша сменить тему:

— Кстати, вы неплохо отреставрировали поместье после войны.

— Не я. Этим занимался Драко, когда еще был в Англии.

— Он… молодец, — Гермиона выдавила из себя улыбку. Она огляделась по сторонам, осматривая интерьер — здесь и вправду было уютно, почти. Что-то все-таки не так — наверное, если в доме в течение года жила толпа Пожирателей вкупе со своим главарем, одним поверхностным ремонтом не отделаешься, все равно останется отпечаток этой мерзости.

— Да, — кратко ответил Люциус. Он явно был не в настроении продолжать беседу, и Гермиона сочла нужным закончить разговор и поскорее вернуться домой. Она посмотрела на часы — уже одиннадцать, совсем скоро Новый год. Лучше встретить его в своей квартирке, в компании родного Живоглота, чем торчать здесь с бывшим Пожирателем, который даже не желает с ней говорить.

— Пожалуй, мне пора, — сказала она, поднимаясь с кресла. — До скорого, мистер Малфой. Я загляну к вам примерно через неделю, может, раньше. И продолжу наведываться каждые пять-семь дней, так что будьте готовы. Помните, вам запрещено покидать пределы имения, пользоваться палочкой, проводить различные темномагические ритуалы и прочее.

Люциус лишь молча кивнул в ответ на ее речь. Гермиона, решив, что он все усвоил, направилась к выходу, но потом, не дойдя до двери пары шагов, остановилась и добавила нерешительно:

— И еще… Нам нужно будет обсудить… что делать дальше, — с трудом проговорила она и, не дожидаясь ответа, пошагала прочь.

— Ты пьян!

— А ты прекрасна! Завтра я буду трезвым, а ты по-прежнему будешь прекрасна!

Изабель и Мэттью. «Мечтатели»

* * *

Пейте до дна, и процесс совращения не покажется противным.

Клементина. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Когда Люциус проснулся, за окном было еще темно. В последние дни это стало привычным.

Хотя «проснулся» — не совсем то слово, ведь он не был уверен, что вообще сумел заснуть. Бессонница продолжалась уже много дней, которые постепенно складывались в недели и месяцы. Проблемы со сном начались еще в Азкабане — вот уж где по-настоящему сложно забыться и отправиться в объятия Морфея. Там, закрывая глаза, узник рискует никогда больше их не открыть.

Казалось бы, сейчас, находясь в родовом поместье, лежа в мягкой кровати в своей спальне, Люциус не должен испытывать неудобств, и сон вполне мог бы унести его в заветный мир грез... но нет. Видимо, слишком долгое пребывание в столь мрачном месте, за решеткой и в полном одиночестве не могло пройти для него бесследно. Как, впрочем, и для других волшебников, которым удалось оттуда выбраться. Азкабан оставлял свой след на каждом, кому доводилось там побывать.

Люциус поднялся с кровати, не желая в очередной раз изводить себя безуспешными попытками задремать хотя бы ненадолго. Неудачный опыт показывал, что подобные попытки не только не помогают, но и выматывают сильнее самого тяжелого физического труда. Он накинул халат и спустился в библиотеку — чтение всегда отвлекало его от непрошеных дум. Наугад взяв книгу с ближайшей полки, Люциус устроился на диване и принялся перелистывать страницы.

Но отвлечься оказалось далеко не так просто. Тяжелые мысли, словно назойливые мухи, не давали забыть о своем существовании. Казалось, Люциус видит, как они мельтешат перед глазами, слышит их надоедливое жужжание. Жаль, что это мысли, а не мухи, и нельзя с легкостью отогнать их прочь простым взмахом руки. И все же он старался не обращать на них внимания, делал вид, что их нет вовсе, и ничто не мешает ему читать в эту бессонную ночь. Глаза бегали по строчкам, ловили каждую букву в отдельности, каждое слово, даже словосочетания мелькали в голове, но общий смысл текста ускользал, прячась за пеленой ненавистных мыслей-мух. Что вообще он читает? Да и важно ли это? Взглянув на обложку, Люциус определил, что в руках у него третий том энциклопедии по зельеварению. Честно сказать, не самое занимательное чтиво, но вряд ли смена книги могла исправить ситуацию.

...лирный корень, белладонна, аконит, сушеные головки заунывников, шкура бумсланга... — мелькали перед глазами несвязные слова и предложения. Рецепты зелий, тонкости их приготовления, возможные побочные эффекты... Когда-то Люциус по праву считался чуть ли не мастером по зельям, знал больше сотни рецептов наизусть и мог с легкостью приготовить любой отвар. Правда, это было давно, ещё в молодости. Началось его увлечение зельеварением в Хогвартсе, и профессор Слагхорн сделал тогда все возможное, чтобы поддержать интерес к зельям столь «перспективного молодого человека». И, надо сказать, Слагхорн старался не впустую: все годы обучения зельеварение было одним из любимейших предметов Люциуса. Правда, после окончания школы этот интерес немного ослаб — тогда юный лорд Малфой с головой окунулся в светскую жизнь, не желая тратить время еще и на то, чем занимался на уроках долгие семь лет.

Однако позже это увлечение обрело вторую жизнь — благодаря близкому общению Люциуса со Снейпом. Северус был не очень разговорчив, и найти к нему подход оказалось нелегко. Он, казалось, сознательно оградил себя высоким забором, прячась за ним от остальных Пожирателей, будто не хотел иметь с ними ничего общего. Но Люциус никогда не сдавался без боя и вскоре обнаружил, что на одну тему Северус мог говорить часами, и темой этой были зелья. Так, за частыми беседами с другом, Люциус вспоминал школьные годы и свою отчасти угасшую страсть к зельеварению. Ведь нельзя полностью забыть то, что когда-то так увлекало... В связи с этим библиотека Малфоев пополнилась множеством различных пособий, учебников и энциклопедий. И еще относительно недавно, года три назад, Люциус не только любил коротать вечера за чтением мудреной книги о тонкостях зельеварения, но и был не прочь провести пару-тройку часов, стоя у котла и помешивая какое-нибудь замысловатое варево.

Сейчас же его сознание настолько придавлено грузом то ли пережитого, то ли происходящего, что он даже не в состоянии сконцентрироваться и прочесть хотя бы один драклов абзац! Что уж говорить о самом зельеварении... Если он вдруг решит спуститься в лабораторию, то взорвет котел, а в придачу и себя покалечит. А ведь лекарство ему сейчас совсем бы не помешало — в запасах осталась всего пара склянок Зелья для сна без сновидений, а без него был риск и вовсе лишиться рассудка. Только при помощи этого снадобья Люциус продержался последнюю неделю: напиток давал ему возможность поспать хоть пару часов в сутки. Конечно, вряд ли подобное можно назвать нормальным режимом, но все же это лучше полного отсутствия сна. А именно такая участь ожидает Люциуса, если он не сумеет справиться с недугом своими силами... Разве что... Разве что обратиться к Гермионе.

Да, очевидно, он не сумеет обойтись без ее помощи. Однако бессонница была отнюдь не первостепенной причиной, по которой Люциус так желал увидеть Гермиону. Более того, о зельях он даже не задумывался еще пару минут назад, если только где-то глубоко в подсознании... Но как докопаться до подсознания, когда и элементарные, плавающие на поверхности мысли так сложно поймать на удочку разума? Непросто было уловить каждую мысль в отдельности, но общий смысл потока сознания читался почти без труда: «Джин». Ему нужна Джин, она необходима ему так же, как живительная влага высыхающей почве. Без нее он рассыплется на кусочки. Даже если на Джин надета маска некой Гермионы Грейнджер — пускай! Лишь бы она была рядом.

Поняв, что мысли в который раз идут по кругу, и каждый шаг этой круговерти отмечен именем Джин Браун (или все-таки Гермионы Грейнджер?), Люциус сдался. Он отложил в сторону бесполезную книгу, дошел до кабинета и отыскал там флакончик с Зельем для сна без сновидений. Не обнаружив в себе сил для того, чтобы дойти до спальни, он устроился прямо тут, на кушетке. Лег, сделал пару глотков волшебного снадобья, и его наконец-то настиг долгожданный сон. Тяжелый, туманный, не приносящий необходимой бодрости, но все-таки это был сон.

* * *

Люциус открыл глаза лишь спустя несколько часов, когда услышал едва доносящийся до него шум из гостиной. Пару минут спустя, прислушавшись, различил шаги — кто-то уверенно шел по направлению к кабинету, где он и находился. Люциус спешно принял сидячее положение и, взяв с письменного стола исписанный его же почерком пергамент, принялся читать. После непродолжительного сна мысли немного прояснились, и сейчас он без труда понял, что в руках у него бумага из Гринготтса двухлетней давности.

— Мистер Малфой?

Услышав оклик, Люциус оторвался от бессмысленного чтения. Конечно, голос принадлежал Гермионе Грейнджер, которая беспардонно вошла без предварительного стука и стояла сейчас посреди его кабинета, смотря на него с нескрываемым волнением. Беспокоится о нем? Неужели?

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Вполне, — скорее прохрипел, чем проговорил Люциус. Долгое молчание дало о себе знать.

— Вы выглядите... не вполне здоровым, — с каким-то непонятным вызовом заметила Гермиона.

С каких пор эта девчонка считает возможным делать ему столь неуместные замечания о внешности? Пусть сколько угодно болтает о его деятельности и законопослушности, имеет на это полное право. Но, Мерлин, она еще осуждает его за непрезентабельный вид?.. Или?..

— Может, вам нужна медицинская помощь? — продолжила тем временем Гермиона.

...Или она просто переживает?

— Не стоит беспокойства, — уже пришедшим в норму голосом отозвался Люциус. — Вы ведь не для этого сюда пришли, верно?

Сейчас ему, как никогда раньше, тяжело было сдерживать эмоции. Они всеми силами пытались вырваться из воображаемого сейфа, где Люциус их запер. Нельзя забывать о том, что перед ним стоит всего-навсего Гермиона Грейнджер, грязнокровка, подруга Поттера. А никак не Джин, которую он, вопреки здравому смыслу, видел перед собой. Как же сложно, черт возьми!

— Верно, — кивнула Гермиона, нервным движением заправив выбившуюся прядку волос за ухо, и уточнила: — Точнее, не только для этого. Нам нужно поговорить.

— Я помню. Присаживайтесь, мисс Грейнджер. Можете чувствовать себя здесь... как... дома, — Люциус едва сумел закончить предложение, вспомнив, как когда-то давно Малфой-мэнор в действительности стал домом для одной девушки. И Гермиона Грейнджер, которая сидела сейчас на кушетке в паре футов от него и теребила манжет своей клетчатой рубашки, была почти ею — той самой девушкой. Или даже без «почти».

— Нам нужно срочно провести ритуал отмены, — уверенно начала Гермиона, рванув с места в карьер. И Люциус понял, почему она так нервничала, ерзала, почему так прицепилась к краю рукава рубашки — ведь за ним, на запястье, скрывался знак руны. Он мог бы догадаться о ее мыслях и раньше, если бы в его собственном сознании не творился такой раздрай. — Нужно отменить тот обряд... который... который мы проводили, — непонятно зачем уточнила она.

— Даже так? — Люциус не сумел сдержать ухмылку. Он отложил в сторону пергамент, показывая тем самым, что настроен на серьезный разговор. — Срочно?

В нем сейчас боролись два человека. Первый — Люциус Малфой, получающий удовольствие от издевок над Гермионой, любящий ставить ее в неловкое положение. Второй — Люциус, испытывающий боль из-за того, что девушка, которую он любил — или любит до сих пор? — говорит сейчас столь неприятные вещи. Разумеется, умом он понимал, что перед ним стоит не Джин, что Гермиона Грейнджер должна мечтать о разрыве этой ненормальной помолвки, состоявшейся еще до дня ее рождения. С чего бы ей желать иного?

— Думаю, нет смысла тянуть с этим, — резонно заметила Гермиона, чем, сама того не зная, подтвердила мысли Люциуса.

— Что ж, не смею вам перечить, мисс Грейнджер, — он пожал плечами.

— Так вы поможете... мне? — видимо, почуяв подвох, Гермиона вновь начала нервничать. Она закусила губу и, не моргая, глядела на Люциуса в ожидании ответа.

— Помог бы, будь это в моих силах, — пристально взглянув на обескураженную девушку, сказал он. — Но, боюсь, вряд ли я смогу сделать хоть что-то, что поможет вам в вашем деле.

Казалось важным отметить, что это именно ей, Гермионе, так не терпится разорвать с ним всякие связи. Будто для него общение с этой вздорной, чересчур амбициозной девчонкой было чем-то приятным. Или так оно и было? Люциус не мог понять. Но он совершенно точно не хотел, чтобы она исчезла из его жизни. Исчезла снова.

— Во-первых, мистер Малфой, это не только мое дело, — начала Гермиона. Щеки ее раскраснелись, в глазах появился живой блеск, негодование... Что ж, уж лучше злость, чем та скованность, которая сдерживала ее до этого. — Во-вторых, мне необходима книга с описанием ритуала. Надеюсь, все-таки в ваших силах предоставить мне ее! — гневно закончила она, словно бросая ему вызов.

— Не хочется вас расстраивать, но это не в моих силах, — отозвался Люциус без тени сожаления в голосе.

— А в чьих же? — она уже и не пыталась скрыть свою ярость. Это было довольно забавно — по крайней мере, так казалось Люциусу.

— Не могу знать, — он развел руками.

Гермиона глубоко вздохнула, по всей видимости, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Люциуса порадовало, что не один он вынужден скрывать то, что творится в душе. Раз уж он так старательно маскируется, то пусть и девчонка приложит усилия. Она ведь служащая Министерства, вряд ли принципы позволяют ей так запросто кричать на кого бы то ни было при исполнении должностных обязанностей.

— Так где эта книга? — ровным голосом произнесла Гермиона и мгновением позже выкрикнула, не сдержавшись: — Она же была у вас!

— Была. Но я ее сжег, — честно признался Люциус. Он поначалу и не думал рассказывать ей об этом, но, Мерлин, было чертовски любопытно наблюдать за ее реакцией. Этот праведный гнев... Право, только гриффиндорцы могут быть такими...

— Сожгли?! — предсказуемо возмутилась она, не дав Люциусу своим восклицанием даже закончить мысль. — Как? Зачем?!.. Когда?!

— Довольно давно, по личным причинам, — едва заметно ухмыльнувшись, спокойно ответил он.

Гермиона лишь молча хлопала ресницами, по всей видимости, обдумывая услышанное. Хотя внутри нее, вероятно, скрывался целый ураган эмоций, пока что она умудрялась сдерживать его.

— Это был единственный экземпляр? — спросила она.

— Единственный, — подтвердил Люциус, прекрасно осознавая, что одним лишь словом разрушает ее последнюю надежду.

— И вы не удосужились сделать копию? — Было непонятно, что ее больше возмущает: то, что он сделал их «проблему» неразрешимой, или же то, что так варварски обошелся со столь редкой книгой...

— Не счел нужным, — просто сказал он.

— И что теперь делать? — не скрывая растерянности, спросила она в пустоту, вряд ли ожидая услышать подробный план действий.

— Не имею ни малейшего понятия, — зачем-то ответил Люциус.

Повисла тишина. Тяжелая, почти осязаемая. Люциус размышлял о своем нынешнем положении, о том, какое место в его жизни теперь занимает Гермиона Грейнджер. Ведь для них обоих очевидно, что она не просто наблюдатель из Министерства, а нечто гораздо большее. Они это осознавали, но упорно старались делать вид, что все не так, что все куда проще, чем есть на самом деле. Но оба знали еще и то, что долго так продолжаться не может. Рано или поздно все должно как-то разрешиться, и чем весь этот абсурд закончится — катастрофой или же чем-то иным? — зависит только от них. От того, до чего они в конце концов додумаются.

— Вы позволите мне пользоваться вашей библиотекой? — спросила Гермиона, наконец прервав затянувшееся молчание. Своим голосом она разорвала плотную пелену тишины, которая уже грозила накрыть их полностью, не оставив возможности вырваться на свободу.

— Безусловно, — невольно вынырнув из размышлений, ответил Люциус.

Признаться, ему был не до конца ясен итог размышлений Гермионы, но он не стал задавать вопросы. Зачем ей его книги? Ведь есть же Министерское хранилище, а оно по объему ничуть не уступает его библиотеке. Разве что содержимое отличается разительно, но вряд ли Гермионе нужны какие-то запрещенные фолианты. Да и из его коллекции книг все мало-мальски опасные экземпляры, скорее всего, извлекли сразу после войны. Так есть ли у Гермионы какой-то конкретный план, или же она попросту схватилась за тоненькую ниточку, которая вряд ли способна вытянуть ее из болота, но все же дарит мизерную надежду на спасение?

Определенно, Люциус не мог понять ее логику, более того, не знал даже, какая из двух версий для него более предпочтительна. Опять сказывалось отсутствие нормального сна...

— Мне нужна ваша помощь, — вдруг сказал он.

— В чем? — не показав удивления, спросила Гермиона.

— Мне необходимы зелья, — сказал Люциус, а про себя добавил: «А еще нормальный сон, прежнее положение в обществе... и ты. Наверное, все-таки ты».

— Надеюсь, вам нужен не Напиток живой смерти? — усмехнулась она, даже не подозревая о его скрытых мыслях и чувствах. Что ж, тем лучше для нее.

— Нет, — Люциус не оценил ее иронию и сказал, не вдаваясь в подробности: — Мне нужно Зелье для сна без сновидений.

— Хорошо. Я захвачу его, когда приду в следующий раз, — пообещала она.

— Благодарю, — кивнул Люциус.

— Не стоит, — сказав это, Гермиона встала с кушетки и, пожалуй, чересчур поспешно направилась к двери, на ходу произнеся: — До встречи на следующей неделе, мистер Малфой.

Люциус не стал ничего отвечать, ведь она уже скрылась за дверью. А через какую-то минуту он услышал шум от камина — Гермиона уже переместилась в неизвестном ему направлении. Оставалось только ждать, а это было куда сложнее, чем хотелось бы.

* * *

Люциус прошел в библиотеку, где в течение последнего месяца Гермиона проводила довольно много времени. Она перемещалась в мэнор по каминной сети и, часто даже не удосуживаясь поздороваться с хозяином поместья, направлялась прямиком в библиотеку, где сидела за книгами до позднего вечера, с завидным упорством пытаясь найти что-то явно не существующее. Ведь они оба понимали, что та книга, содержавшая необходимый ритуал, была единственной в своем роде, древний рукописный экземпляр — почти семейная реликвия. И Люциус ее сжег. Так что же пыталась отыскать на книжных полках эта упрямая девчонка?.. Одному Мерлину известно.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — Люциус решил начать разговор. Это было не в порядке вещей, ведь все их беседы за прошедший месяц можно пересчитать по пальцам одной руки. Гермиона явно избегала встреч с ним, хоть и наведывалась в поместье едва ли не каждый день.

— Добрый вечер, — не отрываясь от чтения какой-то небольшой книжки, пробормотала она. Но Люциус не собирался так быстро сдаваться, хотелось во что бы то ни стало поговорить с ней — все равно о чем! В общем-то, ему было необходимо поговорить хоть с кем-то, поскольку в последнее время все его «общение» ограничивалось множеством внутренних монологов, а иногда и диалогов. Люциус, конечно, считал себя исключительно интересным собеседником, но такими темпами и до шизофрении было рукой подать — за метлой ходить не надо...

— Что читаете? Очередной научный трактат? — вежливо поинтересовался он. Ему на самом деле было любопытно узнать, как далеко продвинулись поиски. Может, он недооценивал Гермиону, и она уже в шаге от успеха? А может, все точно так, как он считал до сих пор, и она целый месяц топчется на одном месте, не желая признать бесполезность своей работы.

— Нет, «Наоборот», — все так же уткнувшись в страницы, проговорила Гермиона, старательно показывая свое нежелание обсуждать с ним хоть что-то. Напрашивался вывод, что она ничего стоящего не нашла, иначе не упустила бы возможности похвастаться своими успехами.

— Наоборот? Неужели что-то антинаучное? Боюсь, я не смогу в это поверить, — усмехнулся Люциус.

— Вовсе нет, — Гермиона сдалась и все-таки отложила книгу в сторону. — Это роман Гюисманса, он так называется — «Наоборот». Маггловская литература, вряд ли вас заинтересует. Мне просто нужно было немного отдохнуть от штудирования всех этих книг... — вздохнув, она обвела глазами огромные стеллажи.

— Думаете, я настолько убежденный фанатик? — приняв оскорбленный вид, поинтересовался Люциус, после чего уселся в кресло напротив Гермионы.

— Да, именно так я и думаю. И имею на это все основания, надо полагать, — резонно заметила она.

— Возможно... — он не стал спорить. — И все же, представьте себе, я заинтересовался.

— Маггловской литературой? — улыбнулась Гермиона. — Вот в это действительно сложно поверить.

— А вы попробуйте. Расскажите, что же в этой книге такого занимательного, что вы едва оторвались от нее?

Гермиона задумалась на пару мгновений, а затем начала рассказ:

— Главный герой романа, дез Эссент, обустраивал свой дом. Он хотел украсить его цветами, но обычные цветы казались ему слишком скучными. И он нашел выход: решил заменить их искусственными — это ведь так оригинально, не правда ли, мистер Малфой? — Люциус кивнул, внимательно слушая, Гермиона тем временем продолжала повествование: — Тем не менее, и это решение его не устроило. Тогда он купил живые цветы, которые выглядели как искусственные. Занятно, правда?

— Действительно, — согласился Люциус, поражаясь фантазии магглов. Живые цветы, похожие на искусственные? Нелепость. Да и к чему Гермиона рассказала именно этот отрывок? Что она хотела сказать ему этой историей? Что за загадки? А если это такая изощренная аллегория? Может, она хотела сказать, что Нарцисса для него была живым цветком, но была скучна и неинтересна — как и множество других женщин... А Джин — искусственный цветок? Тогда сама Гермиона — идеальный вариант? Живая, настоящая, но выглядит так же, как его Джин. Так же необычна, как идеальный для него цветок. Это ли хотела сказать ему Гермиона?

— Сравниваете меня с вашим главным героем? — спросил он. — А себя — с цветами?

— Вас? — удивилась Гермиона. — Нет, что вы. К слову, это было бы довольно печальное сравнение, ведь дез Эссенту потом стало плохо от ароматов тех цветов, которые он в конце концов купил. Он вообще был не очень здоров... Хотя видом цветов какое-то время наслаждался, пусть и недолго, так что все его метания не были напрасными.

— В таком случае я рад, что вы не проводили аналогий между мной и этим вашим... дез Эссентом, — признался Люциус, размышляя про себя о том, каково это — быть отравленным Гермионой Грейнджер? Явно не лучшая перспектива. А если думать метафорично — сможет ли она своим присутствием как-то отравить его жизнь?

— Можете быть уверены, — успокоила она его. — Знаете, мне пора продолжить изучать всю эту гору книг.

— Конечно, — Люциус поднялся с кресла. — Не буду мешать вашим поискам.

И он покинул библиотеку, после чего еще долго размышлял о цветах, о Гермионе и о Джин, проклиная маггловских писателей.

* * *

Она не появлялась уже несколько дней, и Люциуса тяготило ее отсутствие.

Благо теперь он мог относительно нормально спать — Гермиона снабдила его приличным запасом Зелья для сна без сновидений. Без помощи снадобья уснуть так и не удавалось, не стоило и пытаться. Смысл изводить себя, если результата нет? Все равно, что затаскивать на гору огромный камень, который вечно срывается вниз раз за разом.

Когда Гермиона не пришла шестой день подряд, что-то в сознании Люциуса дало сбой. Износилась какая-то деталь, сел аккумулятор, может, что-то иное — не имеет значения. Важно то, что он не мог так больше. Даже не беседуя, не находясь с ней в одной комнате, Люциус все равно знал, что она здесь, в его доме. А когда уходила, он понимал, что вскоре увидит ее вновь. Но в этот раз Гермиона не появилась, вопреки его ожиданиям.

Люциус сидел в гостиной со стаканом в руке, на столе стояла полупустая бутылка джина, которая сменила предшествующие ей две бутылки эльфийского вина. К счастью, запасы алкоголя в поместье были практически нескончаемыми, а домовики услужливо выполняли каждый приказ своего хозяина. В результате он опьянел, абсолютно и бесповоротно, впервые за очень долгое время.

Почти потеряв способность соображать, Люциус не без труда поднялся на второй этаж и подошел к заветной двери, у которой не был со времен войны. Он стоял у входа в бывшую спальню Джин, где скрывался ее злополучный портрет, с которым он привык разговаривать, обвиняя возлюбленную во всех своих бедах. Стоял у этой чертовой двери и пытался членораздельно произнести нужные заклинания, чтобы снять наложенные когда-то им же чары, скрывающие комнату. Ему это почти удавалось, только вот сложно управлять беспалочковой магией, будучи в стельку пьяным. Промучившись битый час, но так и не добившись желаемого, Люциус уселся на пол и начал прямо из горла пить джин, бутылку которого захватил с собой из гостиной.

Он уже почти заснул прямо здесь, на холодном полу, как вдруг услышал взволнованный оклик:

— Мистер Малфой! Мистер Малфой, что с вами?

Гермиона стояла прямо подле него и явно была шокирована увиденным. Еще бы — Люциус Малфой, до мозга костей аристократ, сидит на полу и пьет крепкий алкоголь прямо из бутылки... Чудное зрелище!

— Я... в полном п-порядке, — заплетающимся языком проговорил он, поднимая глаза на Гермиону. — Мне н-нужна палочка.

— Вы пьяны! — возмущенно выкрикнула она, будто он сам об этом не знал.

— Пьян! — подтвердил Люциус и, глупо улыбнувшись, спросил: — А знаешь, что я пил? Джин! Драклов джин, это гадкое п-пойло!

Видимо, Гермиона впала в ступор, так как не предприняла никаких попыток остановить Люциуса, когда тот поднялся на ноги и, словно это было в порядке вещей, без спросу извлек из кармана ее брюк волшебную палочку, прошептав ей почти в самое ухо:

— Потому что хороший напиток не назовут таким именем — Джин... Тебе ясно, девочка?

Не дожидаясь ответа, Люциус стал быстро произносить множество заклинаний, размахивая палочкой перед дверью, которую Гермиона даже не видела... пока не видела. Через пару минут, как только он умолк, вход в комнату стал виден им обоим. Но Люциус, казалось, уже успел забыть о существовании Гермионы — ему было нужно войти в комнату.

Он отворил дверь и переступил порог спальни. Не обращая внимания ни на затхлый запах пыли, ни на стоящую позади него и что-то говорящую Гермиону, Люциус приблизился к портрету, который в свое время изучил досконально — знал каждый мазок краски. Девушка на холсте, в отличие от него, нисколько не изменилась. И все так же была неподвижна. И, наверное, впервые за много лет он и не ожидал, что Джин вдруг оживет и заговорит, объяснит ему все. Наконец Люциус понял, насколько лишенным смысла было его желание увидеть портрет.

Люциус перевел взгляд на недоумевающую девушку, которая стояла рядом. Та смотрела на картину, почему-то удивленная. Смотрела так, словно глядит в зеркало и не узнает себя. Но это же она, точь-в-точь такая же — красивая, нежная... такая нежная! Рядом стояла Джин. Мозг, затуманенный алкоголем, не давал ему понять, как его возлюбленная тут очутилась, почему так странно на него смотрит, почему на ней дурацкая маггловская одежда. Но Люциус был уверен, что это она — его Джин. Он перевел взгляд с Джин на картину, затем обратно... И залюбовался. Определенно, оригинал был лучше.

Тем временем Джин, по-видимому, заметила на себе столь пристальный взгляд. Что-то спросила, но Люциус не слышал, а лишь видел ее — девушку с портрета. Он сделал шаг к ней навстречу, приблизившись вплотную, и провел рукой по ее гладкой щечке. Джин удивленно распахнула глаза. Что ее так удивляет? Ведь он любит ее, и она об этом знает — тысячу раз слышала его признания.

Люциус нежно обнял ее, крепко прижал к себе и, не обращая внимания на упирающиеся в его грудь ладошки, начал целовать ее шею, плечи. Наверное, она говорила что-то еще, скорее всего, протестовала недолго — Люциус не хотел этого слышать, а потому и не слышал. Главное, что через какое-то время он почувствовал, как руки Джин обвились вокруг его шеи, а девичье тело прижалось к нему так сильно, как он и хотел. Его губы быстро отыскали ее чуть приоткрытый рот, и они начали целоваться — долго, то страстно, то нежно, но всегда ненасытно. Они упивались друг другом так, как упивается долгожданной влагой рассохшаяся из-за долгого отсутствия дождя почва.

Люциус усадил ее на кровать — кровать с голубым балдахином, хотя для него это было неважно. Затем он начал медленно расстегивать мелкие пуговки ее белой блузки, а Джин тем временем избавляла его от рубашки, от брюк... К черту одежду!

Когда уже и нижнее белье было отброшено в сторону, Люциус принялся изучать любимое тело. Исследовал его взглядом, руками, губами, языком... Казалось, он знал ее всю, помнил каждый дюйм, но открывал все новые и новые грани. Люциус втянул запах ее кожи и едва не задохнулся от удовольствия.

— Ты так вкусно пахнешь... — прошептал он. И, увидев вопрошающий взгляд, пояснил: — Ты пахнешь собой. Так пахнешь только ты одна. Аромат нежности...

Сказав это, Люциус накрыл ее губы горячим поцелуем. Джин отвечала ему с таким упоением, на какое была способна только она одна. У нее были такие сладкие губы, что не хотелось отрываться от них ни на секунду.

— Так целуешься только ты... только ты... — вновь прошептал он, едва удерживаясь от того, чтобы не овладеть ею сейчас же.

Он с трудом оторвался от любимых губ и начал ласкать ее шею, плечи, ключицы, грудь, живот, бедра. Казалось, всего ее тела было мало для него в эти минуты. Ведь она так сладко стонала, так обхватывала его руками, впиваясь ногтями в спину и целуя, целуя, сотни раз целуя его всюду. Дойдя почти до предела, Люциус уложил Джин на спину — как она смотрелась, обнаженная, лежа на белых шелковых простынях! — и уверенным движением раздвинул ее ноги, быстро проник в нее, не сумев сдержать стон удовольствия. Какая Джин горячая, влажная, узкая, как ее тело приняло его! Эти ощущения слишком восхитительны для него, почти нереальны. Она слишком хороша! Джин отзывалась на каждое его действие, двигалась в унисон с ним — как идеально настроенный музыкальный инструмент. И, Мерлин, как же приятно играть на нем, спустя столько лет!

Люциусу хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Он то тонул в глубине ностальгии, то плыл на волнах ласк Джин. Боялся, что если оторвется от ее тела, то она исчезнет, растворится в воздухе, как мираж. Но ничто не может длиться вечно, и вот послышался очередной протяжный женский стон — самый приятный звук из всех возможных! Люциус почувствовал, как Джин задрожала всем телом, ощутил ее ногти на своей спине и излился в нее, получив острое, предельное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Придя в себя, он взглянул на любимую. Ее губы шевельнулись, произнося беззвучное «мистер Малфой». Но ему было неважно, что она хочет сказать. Он просто любил ее.

Люциус откинулся на спину, прижав к себе Джин, которая тут же устроилась у него под боком, положив голову на широкую мужскую грудь. Он ощущал ее размеренное дыхание и чувствовал при этом полное умиротворение — такого с ним не было много лет. Вокруг царила тишина, но не давящая, ставшая уже привычной, а новая — легкая. Вскоре Люциус крепко заснул — сам, без помощи зелий, и впервые за долгое время ему снился сон — яркий и совершенно бессюжетный, но оставляющий приятное послевкусие.

Нет, нет. Прошлое не мертво. На самом деле, оно даже не прошло.

Гил. «Полночь в Париже»

* * *

— Постой.

— Не знаю. Я сам не знаю, что мне нужно. Просто… останься.

Джоэл и Клементина. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Гермиона проснулась. Стремительно вынырнула из глубокого сна, будто испугавшись вдруг утонуть в нем.

Она распахнула глаза и увидела бирюзовый балдахин, нависающий над кроватью. Вид яркой ткани на секунду унес ее куда-то далеко в воспоминания, но реальность не дала опомниться и обрушилась на Гермиону своей тяжестью так, что она предпочла бы опять унестись в темную глубину сна и никогда больше не просыпаться… По крайней мере, не просыпаться в одной постели с Люциусом Малфоем.

«Мерлин, да как такое вообще возможно?!» — одна единственная мысль крутилась в голове, словно кто-то поставил ее на повтор, причем без ведома Гермионы.

С трудом поборов желание вскочить с кровати и убежать как можно дальше, Гермиона аккуратно, стараясь не потревожить спящего рядом Люциуса, выбралась из-под одеяла и принялась искать свои вещи. Одежда была разбросана вокруг кровати в полнейшем беспорядке. Да и сама комната отнюдь не сияла чистотой — приличный слой пыли скопился на всех возможных поверхностях, разве что кровать выглядела относительно опрятно.

«Конечно, комната же была скрыта чарами, и от домовиков в том числе», — объяснение этой странности долго искать не пришлось. Она в спешке натягивала на себя одежду и размышляла о случившемся, пытаясь оценить ситуацию и найти выход. Собравшись, Гермиона на цыпочках, стараясь производить как можно меньше шума, покинула спальню и направилась к камину. Спускаясь по лестнице, она заметила мелькнувшую внизу фигурку домового эльфа, и ее голову посетила внезапная идея.

— Пип! — выкрикнула Гермиона в пустоту. Опасения, что Люциус услышит ее и проснется, куда-то исчезли, стоило ей переступить порог спальни и прикрыть за собой дверь. Раз он скрыт за массивной стеной, и она его не видит, то и бояться нечего. Навязчивый панический мандраж отступил.

Благо Гермиона нарушила тишину не напрасно — рядом тут же материализовалась миниатюрная фигурка эльфа. Это был Пип, старый-добрый Пип.

— Что угодно Госпоже? — тоненьким голоском поинтересовался он.

— Пип, я не твоя Госпожа, я же говорила… Твой хозяин — мистер Малфой, — начала было убеждать его Гермиона, как вдруг осеклась и заговорила быстрее и тише обычного, словно делилась с домовиком секретным шпионским планом. — Хотя… это неважно. Знаешь, раз уж ты считаешь меня своей хозяйкой, то должен выполнять все мои… хм… приказания?

— Да, Госпожа, — эльф подобострастно склонил голову.

— Даже если они касаются мистера Малфоя? — уточнила она.

— Да, Госпожа.

Тут Гермиона начала опасаться, не заело ли у эльфа пластинку, но все же продолжила:

— В таком случае не мог бы ты не говорить мистеру Малфою о том, что видел меня сегодня утром здесь? Или, к примеру, сказать, что я ушла вчера вечером и не возвращалась?

— Пип не может обманывать своего Хозяина, мисс Гермиона. Пип не может нарушить приказ Хозяина, — казалось, эльф искренне сожалел о том, что не в силах выполнить ее просьбу, не нарушая при этом указаний Люциуса.

— О каком приказе ты говоришь?

— Приказ «никогда не лгать Хозяину», — отчеканил домовик.

— Хорошо... — Гермиона задумалась. — Тогда не упоминай обо мне, если он сам не спросит. Может, все и обойдется… — последние слова она адресовала скорее самой себе, чем Пипу.

Вспомнив о том, что ей следует поторопиться, если она не хочет встретиться с Люциусом лицом к лицу прямо сейчас, вот так — неподготовленная, безоружная, без единого козыря в рукаве, Гермиона поспешила скрыться в камине. Она и не думала, что в мирное время можно так же отчаянно стремиться поскорее исчезнуть откуда бы то ни было. И пусть в мэноре ее жизни ничто не угрожало (по крайней мере, она на это надеялась), такое же облегчение, шагнув в камин, она испытывала только однажды — когда они с Гарри и Роном убегали от преследователей в Министерстве Магии.

Лишь оказавшись дома, Гермиона смогла перевести дыхание. Она словно — в очередной раз! — вынырнула из глубокого водоема, где ей грозило задохнуться. Ее не покидало ощущение, будто она только что прибыла из пугающего мира фантасмагории. Ведь события прошлой ночи просто нереальны! Нет, с ней такого точно произойти не могло, ее жизнь проста и понятна, строго организована, все четко расписано по пунктам, и места страстям тут нет, никогда не было! Что же пошло не так? Из-за чего сбился отлаженный механизм? И, главное, можно ли его починить — вернуть все на круги своя?

Ответ прост — да. Но для этого необходимо вычеркнуть из жизни Люциуса Малфоя. Но проблема в том, что его имя написано на своеобразном «пергаменте жизни» Гермионы волшебными нестираемыми чернилами. Сколько ни перечёркивай, имя Люциуса все равно будет мозолить глаза. Глупо надеяться, что она сумеет выкинуть его из головы с помощью одной лишь силы воли.

Гермиона частенько тратила почти все выходные на бумажную работу и не считала это аномалией, хотя иногда слышала за спиной перешептывания завистников, которые называли ее то неисправимым трудоголиком, то карьеристкой, не знающей, что такое личная жизнь. Хотя не стоит отрицать, в чем-то они были правы.

Когда стрелки на часах приблизились к цифре «три», и Гермиона уже ставила свою подпись на последнем пергаменте, в камине вдруг показалось улыбающееся лицо Гарри. Она отложила перо в сторону и подошла поближе к нему, приятно было увидеть друга — пусть всего лишь в пламени камина.

— Гарри! — воскликнула Гермиона, показывая, что готова к разговору.

— Гермиона! Скажи мне, что у тебя нет планов на завтра, прошу!

— У меня нет планов на завтра, — послушно повторила она. — Но, видимо, скоро они появятся, я права?

— Разумеется, права, иначе это была бы не ты, — Гарри широко улыбнулся. — Давай встретимся в кафе Фортескью в полдень, нам нужно поговорить.

— С удовольствием… Случилось что-то серьезное?

— Нет, совсем нет, просто я давно не видел тебя в нерабочей обстановке… Это, знаешь ли, портит весь приятный эффект от общения, — немного запинаясь, пояснил он.

— Точно? — Гарри слишком долго был ее другом, чтобы она не заметила неуверенности в его тоне. К тому же, он никогда не умел убедительно врать ей.

— Конечно. Когда я от тебя что-то скрывал? — возмутился было Гарри, но тут же прибавил: — Расскажу все завтра, при встрече.

— Договорились, — она не стала спорить. — И только попробуй увильнуть от темы!

— Что ты, что ты! — он со смехом поднял руки, показывая, что сдается. — Боюсь, если я посмею ослушаться саму Гермиону Грейнджер, меня настигнет страшная кара!

— Правильно боишься, — Гермиона не смогла сдержать улыбку. — И не рассчитывай на пощаду только потому, что ты мой лучший друг!

— О нет, я не настолько наивен! Слишком хорошо помню, какой шквал ярости ты обрушила на Рона тогда… в лесу…

— Рада, что ты мыслишь в верном ключе. Завтра проверю, в каком ключе ты действуешь!

— Мои действия всегда опережали мысли, но при этом никогда с ними не расходились, — Гарри улыбнулся.

— Вот завтра и проверим.

— В таком случае до скорого.

— Пока, — Гермиона помахала уже исчезающему изображению друга. Мысли о том, что же хочет обсудить с ней Гарри, на какое-то время даже заместили бесконечные думы о Люциусе. Правда, совсем ненадолго.

Она решила заняться уборкой, но вдруг поняла, что не знает, где ее палочка. Гермиона не помнила, где оставила ее, даже где видела в последний раз. Но палочка ведь не могла исчезнуть? Потерялась?.. Или осталась…

Нет… Только не это!

На всей планете было лишь одно место, куда Гермиона совсем не хотела сегодня возвращаться. Конечно, палочка осталась именно там — в мэноре. В той самой спальне! Гермиона мысленно взвесила все «за» и «против» и пришла к выводу, что без палочки ей не обойтись даже пару дней. И если уж отправляться за ней в мэнор, то сегодня — так, по крайней мере, оставалась надежда, что Люциус еще не успел обнаружить ее. Тогда Гермиона сумеет незаметно забрать свою палочку. Правда, надежда была очень слабой и практически исчезала под весом разумных доводов… Но другого выхода нет. К тому же, чем раньше она покажется на глаза Люциусу, тем меньше времени ей придется томиться в ожидании их неминуемой встречи.

* * *

Ранним вечером того же дня Гермиона появилась в Малфой-мэноре. Она боялась. Не могла ничего с собой поделать — страх не слушал доводов разума, он был неуправляем.

Несмотря на то, что вечер еще не успел вступить в свои права, в гостиной царил полумрак. «Атмосфера в духе готических романов», — отметила про себя Гермиона, чуть поежившись. Она осмотрелась, желая увидеть эльфа или самого хозяина мэнора, но вокруг никого не было, помимо почти осязаемой тишины и гнетущей темноты.

— Мисс Грейнджер? — послышался откуда-то сверху хриплый мужской голос. Это Люциус спускался по лестнице. Скорее всего, он услышал шум, или домовики доложили о ее прибытии.

— Мистер Малфой? — Гермиона пристально взглянул на него — одет немного небрежно, но волосы аккуратно убраны в хвост, выглядел он свежо. — Почему здесь так темно?

— Я только что проснулся. Спать при свете не очень удобно.

— Вы что, спали целый день? — изумилась Гермиона.

— Я не спал целую вечность, — ответил Люциус, и было в этой фразе что-то очень личное, интимное, доверительное. По спине побежали мурашки.

— Ваша бессонница? А как же зелья, которые я приносила? — она и подумать не могла, что у Люциуса настолько серьезные проблемы со сном.

— Вам ли не знать, что употреблять их постоянно нельзя ни в коем случае. Мне не нужна зависимость еще и от этого драклового зелья!

— Еще? Разве у вас есть другие зависимости?

— Нет, — тихо ответил он после непродолжительного молчания. Похоже, откровений сегодня больше не предвидится. — Присаживайтесь, мисс Грейнджер, я приказал домовикам подать нам чай.

Гермиона повиновалась. Люциус устроился рядом с ней с чрезвычайно задумчивым видом. Вскоре появился незнакомый эльф с подносом, расставил все необходимое и поспешил скрыться, после чего они приступили к чаепитию. Молча, все так же без света.

— Почему вы сидите в темноте? — не выдержала через какое-то время Гермиона. Она чувствовала себя неуютно.

— Если вам что-то не нравится — включите свет, — ответил Люциус.

— Почему я? Это же ваш дом, — парировала она.

— Поработайте за меня, я позволяю, — с ироничным благодушием разрешил он.

— Благодарю. Но я оставила дома свою палочку.

— Действительно? — Люциус изогнул бровь, и в одном этом маленьком жесте было столько недоверия, сколько способен выдать человек за пару мгновений.

— Представьте себе, — Гермиона стояла на своем.

— Вы оставили ее дома? — похоже, все-таки можно излучать еще больше сомнения, Гермиона явно недооценила способности Люциуса.

— Именно так.

— Напомните, где вы живете? — растягивая слова, спросил он.

— Я полагаю, вам это известно. Я живу в Лондоне, в своей квартире.

— В таком случае у меня есть для вас очень подозрительная информация — сегодня я обнаружил вашу палочку в одной из спален моего особняка. Вы уверены, что не считаете Малфой-мэнор своим домом?

— Уверена, — Гермиона поняла, что проиграла. Причем еще до того, как переместилась в мэнор, и шансов отыграться у нее не осталось. Она пошла на попятную, вежливо попросив: — Не могли бы вы вернуть мне палочку?.. И включите наконец свет!.. Пожалуйста.

— Вы можете сделать это и сами, — Люциус явно не желал предпринимать попыток, чтобы выполнить хоть одну из ее просьб. Чертов Малфой!

— Интересно, каким это образом? Откуда мне знать, где вы спрятали мою палочку?! — вспылила она.

— Есть такое простое заклинание — Accio. Если не ошибаюсь, его изучают на четвертом курсе. Похоже, все неумолкающие разговоры и восторги о том, что вы самая умная ведьма своего поколения, преувеличены. Я разочарован, мисс Грейнджер, очень разочарован…

— Я прекрасно знаю это заклинание, мистер Малфой! — огрызнулась Гермиона. — Есть только маленькая проблемка — как мне его использовать без палочки, которую вы не хотите мне вернуть?

— Беспалочковая магия. Очень полезное умение.

— Могу себе представить. Жаль только, что я ею не владею!

— Ошибаетесь, очень даже владеете. Я сам вас обучал, — он пристально взглянул в глаза Гермионе, и ей стало не по себе, даже перехватило дыхание. Мерлин! А если она действительно может колдовать без палочки? Ведь раньше у нее это получалось!

— Я по-прежнему умею это? — спросила она. Довольно бессмысленный вопрос, но Гермиона поняла это слишком поздно — слова назад не вернуть.

— Вам виднее, — улыбнулся Люциус. Он улыбнулся ей.

Гермиона глубоко вздохнула, сконцентрировалась, а затем громко воскликнула:

— Lumos!

Но ничего не произошло. От волнения голос дрожал, поэтому заклинание не прозвучало четко.

— Lumos! — более уверенно выкрикнула она вновь. И комната наполнилась мягким светом. Это было… волшебно! — У меня получилось! Получилось! — она радовалась, словно ребенок, заработавший первое «Превосходно». И ждала подобия учительской похвалы от Люциуса — такой же, какой ее всегда щедро осыпал, к примеру, профессор Флитвик, да и другие учителя тоже.

— Молодец, — дал свою лаконичную оценку Люциус, после чего достал из кармана брюк палочку и протянул ее Гермионе.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась она, спешно пряча ценный предмет в сумочку. — Ну… я… Пожалуй, мне пора?.. — то ли вопросительно, то ли утвердительно проговорила Гермиона.

— Вы могли бы остаться. Здесь, — в ответе Люциуса не было даже намека на вопросительную интонацию.

— Зачем вам это?

— Мне? Мне это ни к чему. А вот вы сможете убедиться, что я не творю по ночам что-нибудь противозаконное.

— А вы творите? — усмехнулась она.

— Нет, но… Мне… — Люциус на секунду прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Мне бывает… некомфортно находиться здесь одному.

Впору хлопать в ладоши от радости — это ведь неслыханная откровенность из уст Люциуса, и уже не впервые за один вечер. Не было причин сомневаться в искренности произнесенных им слов — стоило лишь взглянуть в его глаза.

— Хорошо, я останусь, — Гермиона не знала, что повлияло на ее решение — жалость или действительное желание подольше быть здесь, с ним. В любом случае отступать уже поздно. После недолгого размышления Гермиона добавила, с трудом переборов смущение: — Но я не буду с вами спать, учтите.

— Какая жалость… — даже не пытаясь скрыть рвущуюся наружу иронию, сказал Люциус. Куда делась искренность? Уж не привиделась ли? — Это вам стоит учесть, что у меня и в мыслях не было предлагать вам подобное.

— Прекратите, — осадила его Гермиона. — Прекратите издеваться! — Шеки ее пылали, и он, конечно, понял, что добился желаемого — сумел поставить ее в неловкое положение. Хотя она сама виновата.

— Я даже и не думал издеваться, — невозмутимо отозвался Люциус. — Вы знаете, где ваша спальня. Доброй ночи!

Он развернулся и ушел, оставив Гермиону в одиночестве, и гордостью тут даже не пахло. Взбунтовавшиеся где-то внутри эмоции получили возможность растерзать ее.

Решив не задерживаться в слишком большой для одного человека гостиной, Гермиона последовала совету Люциуса и отправилась в свою бывшую спальню. С утра комната чудесным образом переменилась. Теперь все выглядело так, как раньше. Когда-то давно, в прошлой жизни. Спальню можно было сравнить с ценным музейным экспонатом, который хранили с особым старанием, тщательно сдували каждую пылинку и не давали дотрагиваться руками — вот она и сохранилась в первозданном виде. Хотя еще вчера она больше походила на забытый где-то в углу никому не нужный экспонат. Прошлая ночь многое изменила.

* * *

Была уже глубокая ночь, когда Гермиона вышла из комнаты. Она долго пыталась заснуть, ворочаясь в постели, но сон никак не шел. Похоже, бессонницей Люциус мучился неспроста — в этом доме невозможно обрести душевный покой, а без него уснуть очень сложно. Гермиона спустилась вниз и заметила, что в библиотеке горит свет. Посильнее запахнув халат, она направилась туда, отчаянно надеясь, что ее не постигнет участь бабочки, летящей на свет.

Едва переступив порог, Гермиона увидела Люциуса, сидящего в кресле с книгой в руках.

— Почему вы не спите? — она не сумела придумать более оригинальный вопрос.

— То же я могу спросить и у вас, — парировал он.

— Я не смогла уснуть, — призналась Гермиона. — Слишком много мыслей, слишком непривычная обстановка.

— Разве непривычная? — Люциус ухмыльнулся.

— Скорее да, чем нет. Ну а почему же вы не в спальне?

— Я выспался за день.

— Как все прозаично…

— Не стану спорить. Если вам когда-нибудь придется жить где-то безвылазно, не контактируя при этом с внешним миром, ваша жизнь тоже станет весьма прозаичной.

— Она и без того довольно скучна, — честно сказала Гермиона. — Вы не совсем отрезаны от мира, раз общаетесь со мной, верно?

— Да, общаюсь, — подтвердил он, и взгляд его сделался каким-то странным. Гермионе стало не по себе, да и этот двусмысленный тон раздражал.

— Вы ведь помните, что было прошлой ночью? — решилась спросить она.

Конечно, один Мерлин знает, сколько Люциус тогда выпил, но он явно не походил на человека, страдающего провалами в памяти.

— До этой секунды я боялся, что мне все приснилось, — хрипло ответил Люциус.

— Будь это сном, все бы упростилось.

— Возможно. Так чего же вы хотите? — спросил он прямо, но непонятно о чем.

— Я? Сейчас мне хочется спать. Но я не смогу уснуть здесь, слишком…

— …много мыслей, слишком непривычная обстановка? Я помню. Если вы надеетесь, что я предложу вам вернуться домой и провести остаток ночи там, то зря.

— Предлагаете мне страдать от бессонницы с вами за компанию?

— Отчего же? Я как раз собирался в кровать.

— А я? — растерянно спросила она. Остаться здесь одной — еще более мрачная перспектива.

— Вы можете пойти со мной, — беззастенчиво предложил Люциус. Гермиона вспыхнула.

— Я не… я же… я не собираюсь с вами спать!

— Это вы уже говорили, — ничуть не смутился он. — Можете просто лечь со мной в одну кровать — если ты не один, всегда спится лучше. Обещаю, что не буду посягать на… на вас.

— И почему я должна вам доверять? — с нескрываемым сомнением спросила Гермиона.

— Вы боитесь, что я вас изнасилую? — усмехнулся Люциус.

— Разумеется, нет!

— Так что же вас останавливает?

— Ничего. Я принимаю ваше предложение.

* * *

Гермиона открыла глаза и обнаружила, что находится под пристальным наблюдением лежащего рядом Люциуса.

— Доброе утро, — пролепетала она, натягивая одеяло до самой шеи, хотя вовсе не замерзла. Ей необходимо было хоть как-то оградиться от Люциуса, хотя бы жалким одеялом.

— Доброе, мисс Грейнджер, — слишком безэмоционально отозвался он. — Как спалось?

— Замечательно, — буркнула она. — А как прошла ваша ночь?

— Чудесно.

— Рада за вас.

— А я за вас.

«Что это за формальный диалог? В постели! Какой абсурд!» — думала Гермиона, но следующей фразой Люциус заставил ее пожалеть о своих мыслях.

— И зря вы так убеждали себя, что не будете со мной спать, — ухмыляясь, проговорил он.

— Я вовсе не это… — окончательно и бесповоротно покрываясь румянцем, начала было отвечать Гермиона.

— Я знаю, — Люциус прервал ее. — Вы вовсе не это имели в виду. Так позвольте же поинтересоваться, о чем именно шла тогда речь?

— Вы… вы прекрасно знаете, о чем шла речь, мистер Малфой, — Гермиона почувствовала, что кровь прилила к лицу. Негодование или смущение? Вероятно, все вместе. — И прекратите себя так вести!

— Как?

— Отвратительно! Как последний мерзавец! Это… безнравственно! — она даже не пыталась скрыть свой гнев.

— Ты считаешь меня мерзавцем?

— Я уже не знаю, кем тебя считать! Никогда не знала… Я понятия не имею, кто ты есть, Люциус Малфой! — выпалила Гермиона, даже не заметив, как они перешли на «ты». Наверное, ее подсознание давно уже возвело Люциуса в ранг близких людей, она это ощущала и раньше. Но не выпускала непривычное чувство на волю. И вот — оно вырвалось на свободу само.

Люциус Малфой. Пожиратель Смерти. Ты. И это даже не казалось странным.

— Я такой же, каким был всегда. Все это время.

— А ты скучал по мне… все это время?

— Безумно, — доверительным тоном ответил Люциус. — Настолько сильно, что возненавидел тебя.

— Возненавидел? — изумилась Гермиона. — За что?!

— За то, что тебя не было рядом.

— Сейчас я рядом.

— Но не так близко, как хотелось бы.

Гермиона, как бы опровергая слова Люциуса, откинула одеяло и прижалась к нему, уткнувшись носом в мужскую грудь. Зажмурилась, глубоко вздохнула и почувствовала его запах — ни с чем не сравнимый, от которого кружилась голова, перехватывало дыхание.

— Почему ты так пахнешь? — шепотом спросила Гермиона, словно боясь своего вопроса.

— Как? — не понял Люциус.

— Приятно, — ответила она, вновь вдыхая его аромат. — Мне очень нравится.

— Мне воспринимать это как комплимент? — изогнув бровь, поинтересовался он.

— И никак иначе, — улыбнулась Гермиона.

— Если я пообещаю пахнуть так всегда, ты останешься хотя бы до завтра?

— Я не могу. Мне еще нужно… — она замялась, не зная, что ответить. Вряд ли стоит говорить о предстоящей встрече с Гарри, это только разозлит Люциуса. — Мне нужно на работу.

— И ты еще обвиняешь меня во лжи, Гермиона? — отстранив ее от себя и пристально взглянув в глаза, немного жестко спросил он. — Сегодня воскресенье. Или после войны Министерство решило побить все рекорды и теперь работает без выходных и перерывов на обед?

— Нет, — в который раз залившись краской, призналась она. — Но у меня назначена встреча… с другом.

— Ты с ним спишь? — не сводя с нее внимательного взгляда, грубо спросил Люциус.

— Что?! — опешила Гермиона. Уж чего-чего, а подобных вопросов в лоб она никак не ожидала.

— Ты все расслышала. Как иначе объяснить твое монашеское поведение в моей кровати сегодня? Вряд ли хваленое гриффиндорское благородство позволяет тебе изменять очередной пассии… да еще и с бывшим Пожирателем Смерти.

— Да что ты несешь, Люциус?! — шокированная подобной речью, Гермиона отодвинулась от него на самый край кровати.

— Просто говорю то, что думаю. Полезная практика, знаешь ли, — невозмутимо ответил он.

— Ты говоришь и думаешь полнейший бред!

— По-твоему, я должен поверить в то, что ты не спишь ни с одним из своих дружков? — как ни в чем не бывало продолжил Люциус. — Скажи только, кто? Поттер? Уизли? Или есть еще кто-то?

— Я ни с кем не сплю! — зачем-то оправдывалась Гермиона, а внутри все кипело от гнева.

— Совсем ни с кем? А со мной?

— Да иди ты к черту, Малфой! — воскликнула она и, потеряв терпение, резко соскочила с кровати и унеслась в свою комнату. Дьявол! Это не ее комната, а комната Люциуса, ведь это его чертово поместье! Ей не стоит об этом забывать, даже на секунду. Здесь вообще нет и никогда не было ничего, что принадлежало бы ей.

Быстро одевшись, Гермиона спустилась вниз и через несколько мгновений уже растворилась в зеленом пламени камина.

* * *

Гермиона сидела за столиком в кафе и ложкой ковырялась в вазочке с мороженым. Они встретились с Гарри около получаса назад, но в их разговоре так и не была затронута главная тема. А Гермиона уже не слушала внимательно, ведь сложно сконцентрироваться на ничего не значащей болтовне, когда на душе висит камень, вес которого неизмерим. Но зато точно можно назвать имя того, кто поместил туда этот булыжник — Люциус Малфой.

— Что у вас с ним происходит? — вопрос Гарри вытолкнул ее из потока размышлений и буквально застал врасплох.

— Что происходит? С кем? — переспросила Гермиона, а внутри все похолодело от ужаса, словно мгновенно покрылось корочкой льда, сковывающей движения и мысли. Он знает! Гарри знает о Люциусе! Только вот откуда?

— С Роном! — пояснил Гарри, и она оттаяла, дышать сразу стало легче. — Гермиона, ты вообще меня слушаешь? Я о нем уже минут десять говорю.

— Прости, я немного задумалась. Работы очень много, даже мыслями отдохнуть не получается, — смущенно улыбнулась она.

— Не извиняйся, я все понимаю, — он махнул рукой. — Так что о Роне? Я говорил с ним. Выслушал жалобы о том, что ты не пишешь ему, не бываешь в гостях.

— Он тоже.

— Гермиона, — Гарри пристально взглянул на нее, будто хотел прочесть мысли. Слава Мерлину, легиллименцию он так и не освоил! — Ты ведь понимаешь, что ему гордость не позволяет навязываться тебе, даже в качестве друга.

— Представь, у меня тоже есть гордость. Мне надоело всегда делать первые шаги, я этим занималась все семь лет нашей дружбы!

— Я знаю.

— И ты должен понимать меня!

— Я понимаю.

— Так чего же ты от меня хочешь? — Гермиона не могла уловить суть. Ее злило, что Рон чуть ли не подсылает Гарри к ней. Как же это в его стиле…

— До Рона это не доходит. Он очень обижен.

— Так объясни ему. Почему это всегда должна делать я? Я что, одна дорожу нашей дружбой?

— Выходит, что не очень дорожишь, — тихо заметил Гарри.

— А Рон? Разве он ценит то, что складывалось годами? — парировала Гермиона. — Прости, я не хочу об этом говорить.

— Как скажешь. Лучше поделись своими новостями. Как дела на работе? Нет непредвиденных проблем с Малфоем-старшим? — будничным тоном поинтересовался он.

Гермиона опустила глаза вниз и, тщательно изучая полупустую вазочку с мороженым и стараясь придать своему голосу как можно более бесстрастный тон, сказала:

— Нет, с ним все в порядке. Заглядываю в мэнор раз в неделю, задаю стандартные вопросы, осматриваю дом… В общем, ничего интересного.

— Так я и думал. Малфой сейчас не в том положении, чтобы что-то замышлять, — улыбнулся Гарри.

«Да, конечно, совсем не в том», — горько усмехнулась про себя Гермиона.

— Я напишу Рону, — неожиданно для самой себя сказала она.

— Только не надо делать это лишь потому, что я попросил.

— Нет, я сама хочу, — говоря это, Гермиона вовсе не обманывала, ведь она и вправду соскучилась по старому другу, который, хоть и был далеко не идеален, оставался для нее дорогим человеком. Если у них ничего не сложилось на любовном фронте, это вовсе не значит, что надо прекращать общение.

— Спасибо, Гермиона, — Гарри благодарно улыбнулся.

— Не за что. Я же сказала, что и сама хочу.

— Все равно — я очень рад. Я переживал из-за вас двоих.

— Меня тоже беспокоила ваша ссора на четвертом курсе, но от этого вы вовсе не спешили мириться, Гарри!

— Это потому что мы — дураки, а ты — умная, — рассмеялся он.

— Прекрати мне льстить, да еще так явно, — Гермиона тоже залилась смехом.

— Я говорю правду, и тебе это известно.

* * *

Вечером, сидя за столом и запечатывая конверт с письмом для Рона, Гермиона на миг задумалась. Закусив кончик пера, она достала чистый пергамент и долго изучала пустой лист, прикидывая, что написать. Точнее, как написать. То, что ей все же нужно черкнуть Люциусу хоть пару строк, она уже решила, но пока не знала даже, в каком тоне. Обвинять его? Обижаться? Или простить? Проблема была в том, что Гермиона и сама не знала, что чувствует. С таким хаосом в голове она столкнулась впервые.

Просидев над чистым пергаментом добрые полчаса, Гермиона все же вывела ровным почерком несколько коротких, но очень значимых для нее слов:

«Ты единственный мужчина в моей жизни».

Никакой подписи, никаких объяснений или предисловия. Боясь передумать, Гермиона быстро отправила оба письма по нужным адресам и легла в кровать. Как ни странно, сон настиг ее быстро: всего через несколько минут Гермиона уже плавала по волнам сновидений. К счастью, там не было ни Люциуса, ни других проблем.

Неважно, какова цена — человек не может скрыться от любви.

Луис Варгас. «Соблазн»

* * *

По мере приближения вечера камень, что повис где-то в груди после ухода Гермионы, становился все тяжелее. Люциус слонялся по дому, заглядывал за каждую дверь, которая попадалась ему на пути, но ее комнату старательно обходил стороной. Неосознанно, даже рефлекторно, ведь он столько лет весьма успешно делал вид, что этой комнаты вовсе не существует. Сейчас игнорировать заветную дверь не было никакой нужды, но Люциус все равно предпочел вернуться в свою спальню, предварительно проложив по коридорам мэнора замысловатый маршрут, похожий на путь, который проделывает заплутавший в лабиринте странник. Выходом из этого лабиринта в итоге стала его спальня.

Он взял с тумбочки книжку, которую недавно приметил оставленной на столике в библиотеке и, долго не раздумывая, решил ее прочесть. Это была та самая книга, сюжет которой Гермиона так занятно пересказала ему, но на поверку чтиво оказалось совсем не таким увлекательным. «Наоборот» — название было вполне закономерным. Но Люциус имел привычку всегда дочитывать начатые книги, а потому и сейчас, борясь со скукой, внимательно всматривался в каждое слово.

Мэнор погружался в ночную темноту, а Люциус — в свои мысли, которые никоим образом не были связаны с дурацкой маггловской книгой. Он думал о Гермионе, о том, как глупо повел себя этим утром. Она ведь нужна ему! Бессмысленно отрицать очевидное. Барьер, стоящий между ними, только-только начал истончаться, а Люциус все испортил. Скорее всего, ее стена сейчас выстроена вновь, гораздо прочнее и выше. Такую даже самой мощной «Бомбардой» не разрушить…

Вдруг послышался стук в окно. Давно Люциус не получал почту, и его даже охватило непривычное волнение. Хотя с чего бы? Наверняка это какое-нибудь бесполезное извещение из Министерства, или из банка, или… Не тратя времени на размышления, Люциус отложил в сторону уже поднадоевшую книгу, открыл окно и впустил сову. Он пока не знал, понадобится ли ему оправлять ответ, но сова, не интересуясь его мнением, взмахнула крыльями и скрылась в темноте за окном. Что ж, тем лучше, значит, ответа от него не ждут.

Люциус быстро развернул белый конверт без всяких опознавательных знаков. Внутри лежал обычный лист пергамента, а на нём всего несколько слов. Слов, которые написала ему Гермиона — в этом не было никаких сомнений.

Как только он прочел письмо, внутри у него разразился шторм, или ураган, или масштабная буря — неважно. Непогода быстро утихла, но не сам Люциус. Он словно ожил. Этот шторм будто разрушил все сомнения, сковывающие его до сих пор. Гермиона написала так мало слов, но как же много они значили для Люциуса. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз получал письмо, содержание которого было для него настолько важным. Наверное, никогда.

«Ты единственный мужчина в моей жизни».

Могли ли эти строки означать, что Гермиона простила ему опрометчивые слова и поведение? Возможно. Возможно, стена Гермионы все же не успела выстроиться. Возможно, он сумеет разрушить ее окончательно — постепенно, по одному кирпичику, но сумеет.

* * *

Последние дни в жизни Гермионы не просто шли, а бежали. Казалось, кто-то включил режим быстрой перемотки, и теперь ей приходилось сильно стараться, чтобы успеть выполнить все запланированное. Но в этом были и свои плюсы — не оставалось времени на мысли о Люциусе, об их последнем разговоре с неприятным финалом, о письме, которое ему отправлено, и о его предполагаемой реакции.

В конце недели Гермиона стряхнула с себя внушительный ворох дел и сумела выкроить выходной для того, чтобы навестить старого друга — Рона. Она пообещала ему заглянуть во «Всевозможные Волшебные Вредилки», где он работал вместе с Джорджем. И если младшего из братьев Уизли Гермиона не видела лишь пару месяцев, то с Джорджем она не сталкивалась с первых послевоенных дней. И, сказать по правде, она не была уверена, что хочет встретиться с ним, ведь Джордж (один, без своей вечной пары) был слишком явным напоминанием о тех ранах, душевных и не только, которые нанесла им всем война. Война, в которой Люциус Малфой принимал непосредственное участие… и в доме которого она провела пару ночей. Гермиона даже не знала, убивал ли он кого-то. Его жертвами вполне могли стать простые магглы — ведь неизвестно, какие задания давал Люциусу Волдеморт. Или, возможно, из-за него пострадал кто-то из ее знакомых, друзей? Пусть даже не в Битве за Хогвартс, а раньше… Определенно, она не смогла бы сейчас смотреть Джорджу в глаза, не выдав при этом всех своих чувств и сомнений, что было бы совсем некстати.

Гермиона уверенно распахнула дверь магазина братьев Уизли и огляделась по сторонам. Покупателей не было, но оно и неудивительно — за окном утро, а большинство волшебников в ранние часы предпочитают коротать время дома, а не бродить по Косому Переулку. Тем не менее, магазины работали с десяти, и Рон, услышав шум и увидев ее, тут же вышел из-за прилавка.

— Ты рано, — заметил он.

— Днем тут не протолкнуться, я бы только отвлекала тебя от работы, — пояснила Гермиона.

— Понятно. Ты все продумала, как всегда… Совсем не меняешься, — сказал он, улыбаясь, и слегка поспешно добавил: — Рад тебя видеть.

— Я тоже, — искренне отозвалась Гермиона.

Рон подошел и легонько обнял ее за плечи, и она тут же учуяла аромат еды. «Вот уж кто точно не меняется!» — усмехнулась про себя, но вслух ничего не произнесла. Рон проводил ее до гостевого диванчика, приготовил им обоим по чашке чая и, устроившись поудобнее, начал с довольным видом обмакивать печенье в горячий напиток. И при этом даже не пытался вести беседу с набитым ртом! Возможно, Гермиона все же поторопилась с выводами, и друг повзрослел во всех смыслах… Либо он просто не знал, что сказать.

— Ну давай, рассказывай, что в мире творится! Как дела в Министерстве? — он все же заговорил, предварительно проглотив кусок печенья. — Я тут столько времени провожу, что совсем выпал из жизни.

— Все… хорошо, — ответила она, взглядом изучая большую чашку, которую держала уже несколько минут, но не решалась сделать глоток. — Думаю, Кингсли — один из лучших Министров за всю историю. Он идет, можно сказать, по протоптанной дорожке, да еще и с картой в руках.

— Не сомневался, что он справится, — кивнул Рон. — Это ж не Фадж тебе какой-нибудь. Гарри говорил, ты виделась с Виктором Крамом?

— Эм-м… да, — Гермиона слегка опешила от такой резкой смены темы. — Виктор был на новогоднем празднике в Министерстве, мы немного поговорили. Он ушел из квиддича, кстати, теперь серьезную должность занимает… И обещал научить меня летать на метле.

— Тебя? На метле? — Рон рассмеялся.

— Что? — удивилась Гермиона. — По-твоему, я не справлюсь?

— Да ты же квиддич терпеть не можешь! И метлы всегда, сколько я тебя помню, стороной обходила!

— Ну и что, — Гермиона лукаво улыбнулась. — Никогда не поздно начать, знаешь ли.

— Тебе виднее, — сдался Рон. — Только уж постарайся не расшибить себе голову.

— Раз ты так настаиваешь — сохраню свою голову в целости, — уверила она друга. — А у тебя что нового? Как Джордж, Молли? Остальные?

— Сейчас уже в порядке. Знаешь, все-таки время прошло, да и все Пожиратели за решеткой — это как-то приободряет.

Гермиона напряглась — ведь не все увернувшиеся от смертельных проклятий Пожиратели находились сейчас в Азкабане. Ее стараниями. Наверное, Рон не знает про Люциуса, и не стоит ему знать, по крайней мере, не сейчас. Поэтому она, как ей самой показалось, ничем не выдала своего замешательства и продолжила слушать. А Рон рассказывал долго — о семье, о работе, о том, как ему было странно обходиться без нее первое время, о том, как он скучал. Гермиона только сейчас до конца осознала, насколько глупо было прекращать общение из-за неудавшегося романа. Но время вспять не повернешь... Даже если бы у нее под рукой был маховик, она не стала бы им пользоваться. Зачем? Главное, что в итоге все вернулось на круги своя, а то, насколько тернистые тропинки привели их к этому финалу — дело второстепенное.

* * *

Гермиона вернулась домой и поняла, что оставшаяся часть дня у нее совершенно свободна. Она так увлеклась работой на неделе, что даже не отложила ни одной папки на выходные. Эта новость могла бы очень обрадовать Гермиону, если бы не одно «но» — она опять начала думать о Люциусе. Что он делает? Что у него в голове? Гермиона так давно его не видела и с каждым днем понимала все меньше. Она хотела, чтобы Люциус стал для нее открытой книгой, а он был закрытой. Причем не обычной, а написанной на незнакомом языке, да еще и припрятанной в сейф. Но, с другой стороны, каждый язык можно выучить, каждый сейф — отворить, а о том, чтобы просто открыть книгу, даже и говорить не стоит.

Поразмыслив, Гермиона решила посетить мэнор, ведь давно не была там, а это, как-никак, ее должностная обязанность. Она быстро собралась и через несколько минут уже выходила из камина в гостиной особняка Малфоев. Люциуса поблизости видно не было, и потому Гермиона поднялась наверх. Ее стратегия оказалась верной — войдя в кабинет, она обнаружила там Люциуса, сидящего в своем кожаном кресле с чашкой кофе в руке.

— Тебя в детстве не учили, что входить без стука нельзя? — резко спросил он, едва увидев ее на пороге.

— Учили. А тебе, должно быть, забыли рассказать, что пытать и убивать нехорошо? — в тон ему отозвалась Гермиона, раздосадованная таким грубым «приветствием». И, не дождавшись приглашения, она уселась в ближайшее к Люциусу кресло.

— Возможно. Что-то такое припоминаю. Выходит, мы оба не очень внимательно слушали старших.

— Выходит, — согласилась Гермиона. — К слову, я имею полномочия заходить в любую комнату мэнора для осмотра, и твое разрешение мне не нужно.

— Да, как же я забыл, что ты здесь только по работе.

— Не только, — коротко отозвалась она и замолчала, не зная, что еще сказать. Люциус тоже не спешил вести диалог, и Гермиона от нечего делать начала рассматривать стол, письменные принадлежности, всю комнату в целом. — Тут совсем ничего не поменялось, даже чернильница на том же месте стоит, — заметила она.

— Есть вещи, которые не стоит менять.

— И это кабинет? Странный выбор.

— Для меня это своеобразная опора. Место, куда возвращаешься, чтобы, сев в это кресло, убедиться, что мир не сошел с ума и все по-прежнему на своих местах. Не только чернильница — все, — пояснил Люциус.

Гермиона подумала, что кабинет для него — то же, чем для нее были когда-то ее спальня и бирюзовый балдахин. Нависающая над кроватью шелковая ткань стала для девушки, потерявшейся в жизни, чем-то очень значимым. Как любила Джин лежать и разглядывать причудливые узоры, вышитые серебряной нитью, и думать о своём! Со временем Люциус стал ближе и важнее сотни балдахинов, и эта комната перестала играть для нее такую существенную роль. А Люциус? Кто бы мог заменить ему кабинет? Самой себе Гермиона могла признаться — наверное, она хотела бы быть для него на первом месте. А уж за ней пусть будет что угодно — кабинет, чернильница, кресло… Что еще — работа, семья, сын?

— Почему я не вижу здесь Драко? — спросила она, вторя своим мыслям.

— Он уехал на континент, уже давно. Ты не можешь его увидеть по понятным причинам.

— Я не об этом… — Гермиона поморщилась. — Почему Драко не приезжает? Я слышала, он обручился.

— Верно, осенью была помолвка, — кивнул Люциус. — Но зачем бы ему приезжать? Он убрался подальше отсюда не просто так, Гермиона. Здесь… здесь тяжело, а Драко был тут один больше двух месяцев, пока Визенгамот рассматривал его дело.

— А теперь здесь ты, и тоже один. Ему тем более следовало бы понять тебя и приехать. Это же очевидно. Его отца выпустили из Азкабана!

— Не впервые, — Люциус усмехнулся.

— Это не повод для гордости! — осадила его Гермиона.

— Даже и не думал этим годиться. Поэтому и не сообщил Драко.

— Не сообщил? Почему? — изумленно переспросила она. — Ты должен ему написать!

— Должен? Ты уверена, что подобрала верное слово? — он сощурил глаза, и где-то глубоко в них замаячили блики опасности. Все-таки Люциус Малфой не относится к разряду тех мужчин, которым можно указывать, что делать.

— Ну… — Гермиона замялась. — Было бы неплохо, если бы ты сделал это. Написал бы ему… о своем освобождении.

— Напишу, если посчитаю нужным.

Гермиона набрала в легкие побольше воздуха и заговорила обвиняющим тоном:

— Ты никогда не прислушиваешься ни к чьему мнению, кроме своего собственного! Ты до ужаса эгоцентричен! И даже не пытаешься измениться!

— Это проблема? — он оборвал ее гневную тираду.

— Для тебя, видимо, нет! — выпалила Гермиона.

— А для тебя? — тихо спросил Люциус.

— Нет у меня никаких проблем! Мне все равно! Да почему меня вообще должно волновать хоть что-то, связанное с тобой?!

Гермиона злилась. Ее ужасно раздражало поведение Люциуса, его не знающая границ самоуверенность. Черт бы его побрал! Он всегда все прекрасно понимает, даже слишком хорошо знает, что она чувствует, и при этом так отстранен. Почему? Почему Люциус не показывает ей, что на душе у него? Так было бы честнее, ведь они, по идее, должны находиться в равных условиях. Но пока что он явно занимает лидирующую позицию в понимании всего происходящего между ними. Да как вообще можно что-то во всем этом понимать?..

— Действительно… Почему тебя должно это волновать? Точнее, почему тебя это все-таки волнует?

— Потому что для меня важно все, что связано с тобой. Меня волнуешь ты, — Гермиона наконец-то сдалась. Опустила не только оружие, но и щит — открылась перед Люциусом, доверилась ему. И очень надеялась, что он ответит тем же.

— Минуту назад ты утверждала обратное.

— Я врала.

— Это нехорошо, — заметил он с усмешкой.

— Знаю. Но это не намного хуже, чем держать все в себе. Ты как чертово хранилище в Гринготтсе — закрыт ото всех, и я не могу понять, что у тебя внутри.

— Ты могла бы спросить, но всегда все усложняешь, — сказал Люциус утомленно. Звучало это так, будто они были старой супружеской парой, и он, муж, попросту устал от вечной ругани с женой, которая постоянно чем-то недовольна, хотя нужное всегда у нее под носом. Вот только для того, чтобы это увидеть, нужно сначала отыскать очки. Ну а как Гермионе увидеть то, что нужно ей? Одними очками тут явно не обойтись.

— И ты бы так сразу ответил? Не смеши меня! — несмотря на мысли, побуждающие прекратить разговор на таких тонах, она продолжала гнуть свою линию.

— Попробовать всегда стоит.

— Отлично! — Гермиона вновь разозлилась из-за его пустых фраз. — Что ты чувствуешь, Люциус? Я спрашиваю тебя.

— Я много всего чувствую. Ты уверена, что хочешь знать обо всем?

Она кивнула. Видит Мерлин, не было в тот момент ничего, что она желала бы узнать сильнее.

— Хорошо, — кивнул Люциус. — Сейчас я чувствую теплоту, потому что ты ее излучаешь, даже когда злишься. Это странно, но мне нравится наблюдать, как ты закипаешь, а потом выплескиваешь весь гнев — пусть даже на меня. Это… мило. Вот видишь, я ответил тебе. Все проще, чем кажется.

Пока Гермиона слушала, боясь упустить хоть один звук, внутри у нее все сжималось. Такие слова из уст Люциуса Малфоя… это было больше похоже на странный сон. Ведь не мог же он в действительности говорить, что ему нравится, как она злится? Напоминает фрагмент из глупой романтической мелодрамы.

— А знаешь, что я чувствую, когда остаюсь здесь один? — немного помолчав, Люциус продолжил свое откровение. — Пустоту. Давящую пустоту. Тебе не понять, и это хорошо. Никому бы не пожелал понять, что я имею в виду. Мое поместье слишком большое, слишком пустое, и тишина тут слишком тяжелая. Это чересчур для одного человека, у которого много демонов.

— Люциус… — прошептала Гермиона, легонько обхватив его руку своей ладонью. — Это… это все…

— Страшно? — как-то безэмоционально усмехнулся он. — А я предупреждал, что нет у меня на душе ничего приятного для твоих нежных ушек.

— Нет, вовсе нет! — она поспешила его переубедить. — Я рада, что услышала это. Рада, что ты рассказал.

— Хорошо, — сказал Люциус как-то даже слишком устало. Что же его так утомляет, если он все время проводит в четырех стенах? — Ты останешься сегодня?

— Да.

— Забыла уверить меня, что не будешь со мной спать.

— Я буду спать у себя, можешь не тревожиться об этом.

— И лучше не вылезай из кровати, если не хочешь чего-то непредвиденного.

Непредвиденного?..

— Я…я…

— Я тебя предупредил, Гермиона, — сказал он, приправив свои слова пристальным взглядом.

— Я поняла, — отозвалась она, а после глубоко задумалась. Ей было о чем поразмыслить до наступления темноты.

* * *

Гермиона вышла из своей комнаты уже глубокой ночью. Она не догадалась накинуть на себя что-то помимо тонкой сорочки, поэтому сейчас шла по темному коридору, дрожа от холода и волнения.

Гермиона долго ворочалась в кровати. Нет, не пытаясь заснуть, а размышляя — почему-то для нее всегда было важно принимать решения не импульсивно, а тщательно все обдумав, взвесив все «за» и «против». В случае неудачи она все равно знала, что поступила верно — с объективной точки зрения. Вот только с Люциусом так не выходило — здравый смысл подсказывал, что следует сторониться его, но сердце кричало совершенно иное. Конечно, монотонную речь разума расслышать практически невозможно, и Гермиона была готова броситься с обрыва в море чувств, рискуя при этом не выбраться на берег спокойствия. Но ведь не зря же она училась на Гриффиндоре, смелости ей не занимать. Особенно в те моменты, когда ей хотелось чего-то непредвиденного.

Убеждая себя в том, что страх совершенно неуместен, Гермиона стремительно неслась по направлению к кабинету Люциуса. В общем-то, неслась она к нему в спальню, но появилась необходимость предварительно завернуть в кабинет. Дверь не была заперта, и Гермиона беспрепятственно переступила порог такой дорогой для Люциуса комнаты. Там оказалось пусто и темно, как и во всем доме. Не теряя времени, она нашла нужный ящик в большом стеллаже и достала оттуда флакончик с нужным зельем. Здесь на самом деле ничего не изменилось за долгие двадцать лет. Если бы Гермиона не увидела это сама, ни за что бы не поверила, что Люциус может быть настолько педантичным. Хотя, в данном случае — скорее трепетным.

Гермиона откупорила флакон и, поморщившись, одним глотком выпила содержимое. Это было противозачаточное зелье, и теперь она могла действительно ничего не бояться и смело идти к Люциусу. Могла, но все равно тряслась от волнения, ведь эмоции — не дела на текущую неделю, их сложно приручить, научиться контролировать.

На цыпочках пробравшись в комнату, она стала наблюдать за спящим Люциусом. Он лежал на краю кровати, лицо было обращено к двери, и Гермиона могла без труда разглядеть умиротворенное спокойствие, царившее на нем. Но, как бы ни завораживало это зрелище, Люциуса следовало растолкать — хотя бы для того, чтобы не тревожиться больше самой. Ведь если у тебя под боком сильный мужчина, на душе спокойнее, а Гермионе очень не хватало сейчас этого самого спокойствия и чувства защищенности. Она все так же на носочках подкралась к кровати и аккуратно забралась под одеяло. Но Люциус по-прежнему спал сном младенца, не реагируя на ее появление, а специально будить его не хотелось.

Сердце бешено стучало в груди, отчаянно отбивая чечетку, когда Гермиона придвинулась к Люциусу поближе и прижалась к его спине. Обняв его и уткнувшись в плечо, она вдохнула аромат любимого мужчины — чудный и такой родной! Гермиона еще сильнее прильнула к нему, даже чувствовала его тепло и размеренное дыхание. Все ждала, что Люциус проснется, повернется к ней, стиснет в объятиях и поцелует, но он отчего-то не желал пробуждаться. Так она пролежала какое-то время, погруженная в свои мысли, и в итоге задремала.

Проснулась Гермиона, ощутив приятные прикосновения мужских рук к своему расслабленному телу. Еще не до конца понимая, где сон, а где явь, она удивленно распахнула глаза и увидела в паре дюймов от себя лицо Люциуса. Теперь ему не спится! Самозабвенно сопел в подушку, когда ей так хотелось, чтобы он проснулся, а сейчас… Но как же приятно чувствовать его ласки, его дыхание так близко!

— Только не надейся, что, увидев твой недовольный взгляд, я тут же передумаю. Мы с тобой договорились обо всем, малышка… — неверно истолковав отразившиеся на ее лице эмоции, заявил он.

— Я вовсе не... — начала она, но Люциус не дал ей закончить оправдательную речь, накрыв ее губы своими. И Гермиона не смогла придумать лучшего объяснения, чем поцелуй в ответ, а потому приоткрыла рот и прижалась к его широкой груди так сильно, как только могла. — Я вовсе не передумала, — прошептала она, едва успев оторваться от его губ и справиться со сбившимся дыханием.

— Хорошая девочка, — эти слова Люциус прошептал ей прямо в ухо, так, что горячее дыхание обожгло ее нежную кожу.

Затем он стянул с нее ненужную сорочку и прикоснулся горячими губами к нежной коже, ему хотелось покрыть поцелуями все любимое тело. Люциус стал с ней практически одним целым, реагировал на каждый ее импульс, доставлял ей своими ласками неимоверное удовольствие. А в момент, когда Гермиона уже готова была умолять его о большем, Люциус овладел ею — и она едва не задохнулась от избытка наслаждения. Он двигался в ней так властно и одновременно с тем проявлял такую нежность, что Гермиона не могла поверить, что этот человек — Люциус Малфой, тот самый Пожиратель, которого она столько лет презирала и в тайне до ужаса боялась. Удачно, что сейчас она не в том состоянии, чтобы анализировать ситуацию. Ведь главное, что с ним она чувствовала себя в безопасности, и ей было очень хорошо — не только физически. Гермиона ощущала себя хрустальной вазой, летящей с огромной высоты. Вазой, которая желает разбиться, чтобы мелкие кусочки стекла разлетелись острым удовольствием по всему полу. И каждый раз, когда она уже готова была столкнуться с землей, Люциус умело предотвращал это падение. Потом «ваза» все же упала и разлетелась на осколки, и снова — на еще более мелкие, и еще, и еще… Ощущения Гермионы невозможно передать словами — не придумали еще таких определений. Много раз она повторяла в невольном крике «Люциус!», а он шептал ей что-то неразборчивое, но от одного только звука его голоса Гермиона таяла и уносилась куда-то далеко.

Наконец, достигнув пика наслаждения и издав полустон-полурык, Люциус, словно раненый зверь, повалился на нее. Сдержать блаженную улыбку он даже не пытался.

— Когда мой мозг не затуманен алкоголем, ты в сотню раз лучше, малышка, — пробормотал он так, что Гермиона едва разобрала его слова. Она лежала, придавленная тяжестью его тела — такой приятной тяжестью! — и улыбалась, приводя дыхание в норму.

— Это было... превосходно, — тихо сказала Гермиона, но Люциусу, очевидно, не составило труда расслышать ее.

— Ты только что поставила мне оценку? — поинтересовался он, чуть приподнявшись на руках и нависнув над ней.

— Можно и так сказать, — уклончиво ответила Гермиона, внимательно смотря на него. Он улыбался — правда, как-то немного ехидно, но все же... В который раз за эту ночь поцеловав любимую в губы, Люциус вновь опустился на нее, прислонившись щекой к груди. И размеренно дышал, так, что Гермиона чувствовала каждый вдох и выдох. Запустив руки в его волосы, она стала перебирать их. В обычно рациональной голове Гермионы не слышалось даже отголоска мысли о том, что она зря пришла сюда. Потому что не зря. Но через какое-то время Гермиона поняла, что ранее приятная тяжесть тела Люциуса становится все более ощутимой — ей было трудно дышать из-за его веса.

— Ты тяжелый, — тоном обвинителя заявила она.

— Это ты слишком хрупкая, — парировал Люциус, но все же слез с нее и улегся на спину рядом, закинув одну руку за голову — само умиротворение.

— А если я залезу на тебя?! — с наигранной угрозой в голосе спросила Гермиона. А после прибавила, ухмыльнувшись: — Уверена, если тебе будет тяжело дышать из-за меня, ты не будешь выглядеть так уж беззаботно.

— Это самая сомнительная угроза из всех, что я слышал, — рассмеялся он. — Ты же как пушинка.

— Ах так? — возмутилась Гермиона и тут же с воодушевлением перебралась на Люциуса и, устроившись поудобнее, стала ждать реакции. Но тот и виду не подал, что она доставляет ему хоть какой-то дискомфорт, а вместо этого немного невпопад спросил:

— Сколько тебе лет? Восемнадцать?

— Девятнадцать, — поправила она. Этот один год казался ей очень значимым — слишком уж многое произошло за это время.

— Ты такая маленькая у меня... — он прикрыл глаза и прижал ее к себе свободной рукой.

— Вовсе не маленькая! И я не у тебя! — возмутилась Гермиона, отстраняясь. — Я в Министерстве Магии работаю, Люциус! И, между прочим, являюсь твоим надзирателем!

— Не убедила. Во-первых — уж точно не большая, посмотри на себя… — он улыбнулся. — А во-вторых, ты все же у меня. И лежишь у меня в кровати, заметь.

— Как скажешь, — надулась Гермиона. — Допустим, я у тебя. Но не говори, что я маленькая.. Вот сколько тебе лет?

— Много, — вздохнул он. — Настолько много, что я чувствую себя старым совратителем.

— М–м–м, ну, если тебя это успокоит, помни: ты вовсе не был таким старым, когда «совращал» меня... — с трудом сдерживая улыбку, сказала она.

Люциус в ответ лишь расхохотался — заливисто и как-то очень свободно. Существует ли свободный смех? Гермионе показалось, что у Люциуса он был именно таким.

— Я люблю тебя, — неожиданно для самой себя сказала она. И так же неожиданно поняла, что и правда — любит.

— Я знаю, — его ответ на такое откровение был слишком прост.

— А ты любишь меня?

— Ты знаешь.

— Хочу, чтобы ты сказал… — упорствовала она, не сводя с Люциуса внимательного взгляда.

— Я. Люблю. Тебя, — раздельно проговорил он каждое слово в угоду ей.

И Гермиона страстно поцеловала его, а оторвавшись от любимых губ, звонко и счастливо рассмеялась. А потом поудобнее устроила голову на груди Люциуса и задремала. Она так давно не засыпала в объятиях мужчины, не испытывая при этом никаких терзаний, не думая ни о чем. Ей определенно предстояло провести остаток ночи в очень приятной глубине легких снов. Как, впрочем, и Люциусу.

Надменность скрывает слабость.

Мистер Дарси. «Гордость и предубеждение»

* * *

Люциус потянулся, лежа на кровати. Солнечные лучи пробивались сквозь оконное стекло, а это означало, что уже наступило утро. Быстрый взгляд на часы — время приближалось к девяти. Послышался тихий шорох где-то в стороне, Люциус повернулся и увидел Гермиону — та в явной спешке натягивала на ногу чулок. Она не заметила, что он проснулся.

— Ты куда-то опаздываешь? — немного хриплым ото сна голосом спросил Люциус.

— И тебе доброе утро, — буркнула Гермиона себе под нос, продолжая быстро одеваться. — Мне нужно на работу, если ты забыл.

Но он не забыл. Гермиона уходила в Министерство каждое утро, часто в это время он еще спал. Просыпался позже, но рядом находил не её, как хотелось бы, а пустующую половину кровати. Люциуса это дико раздражало.

С той ночи, когда Гермиона по собственной воле оказалась у него в спальне, прошло уже больше недели. Теперь все вечера и длинные ночи они проводили вместе. Вот только дневное время Люциус по-прежнему коротал в одиночестве, каждый раз отчего-то опасаясь, что Гермиона не вернется. Задержится на работе, будет готовиться к какому-нибудь важному совещанию у себя дома, решит провести вечер с друзьями… Причины были не столь важны, имело значение само наличие сомнений, которые часами напролет метались в голове Люциуса, нарушая его спокойствие.

Дожидаться вечера с каждым днем было все сложнее. Люциус словно медленно испарялся, становясь полупрозрачным, бестелесным, и вновь обрести «плоть» мог лишь благодаря прикосновению Гермионы. Или звуку ее голоса. Или просто ее присутствию рядом.

Но всякий раз, когда Гермиона выходила из камина, улыбаясь ему, Люциус делал вид, что его это нисколько не радует. Или радует, но не так сильно, как это было на самом деле. В действительности в эти минуты все его сомнения улетучивались, воздух как будто становился чище, казалось, даже зрение улучшалось. Мир обретал реальность, осязаемость, четкость. Но все эти чувства он умело скрывал, посылая Гермионе лишь легкую приветственную улыбку. Люциус не хотел, чтобы она знала, насколько он зависим от их совместных вечеров. Пытался выглядеть сильнее, чем был. Зачем все это? Люциус и сам не знал. Возможно, ему казалось, что если Гермиона будет считать его неуязвимым, то он станет таким на самом деле.

— А ты не можешь опоздать на работу? — спросил он, садясь на кровати. — Мы провели бы утренние часы с большей пользой…

— Не могу, Люциус, ты же знаешь, — слегка раздраженно ответила Гермиона. Она уже справилась с чулками и сейчас искала в шкафу подходящую блузку. Невозможно было спокойно смотреть на ее прекрасное молодое тело, прикрытое лишь тонким кружевным бельем… Люциус вновь откинулся на подушки и уставился в потолок, борясь с непрошенными чувствами.

— Тогда я жду тебя к ужину, — сказал он.

— Угу. — Люциус с трудом услышал короткий и тихий ответ, по громкости не превышающий шорох перебираемой одежды.

— Во сколько будешь?

— Как обычно. Зачем ты задаешь вопросы, ответы на которые и без того знаешь? — опять раздраженный тон на фоне звука застегивающейся молнии и шелеста мантии.

Пару мгновений спустя послышался стук каблуков — все ближе и ближе. Люциус снова сел, внимательно посмотрел на подошедшую Гермиону, уже одетую, и ответил:

— Просто… люблю твой голос. Очень бодрит по утрам.

Она улыбнулась… а потом вдруг нахмурилась и строго на него взглянула, сказав:

— Кофе лучше бодрит. А ты меня отвлекаешь, я опять опаздываю!

— Я отнял у тебя всего несколько секунд, малышка… Не моя вина, что ты не можешь встать раньше.

— Не твоя? А из-за кого я, по-твоему, по ночам не сплю нормально? — она усмехнулась.

— Тут ты права… — Люциус встал и вплотную подошел к Гермионе, обнял ее. Безумно приятно было чувствовать ее близость, улавливать родной запах… Он провел рукой по ее спине, талии — как же хотелось ощущать мягкую нежную кожу, а не грубую ткань мантии, в которую она заблаговременно облачилась. — Только не задерживайся сегодня.

— Я постараюсь, — тихий шепот, ее дыхание обожгло шею. — Все… еще минута — и я опоздаю.

— До вечера. — Губы Гермионы легонько коснулись его губ, и она отступила на шаг, после чего быстрым шагом направилась к выходу и скрылась за дверью.

Теперь Люциусу предстояло в очередной раз пережить несколько часов, которые тянулись едва ли не вечность.

* * *

Мысли о Люциусе постоянно отвлекали Гермиону от работы. Причем мысли не всегда приятные, бывали и такие, которые жужжали над ухом подобно назойливому пикси. Хотелось поймать и выгнать из кабинета досаждающее существо — но разве это возможно? «Жаль, что мысли не материальны», — думала раздосадованная Гермиона, когда, изо всех сил игнорируя помехи, работала над очередным отчетом. Вот только получалось плохо. Люциус мешал ее работе, даже находясь далеко в мэноре и не имея возможности покинуть пределы поместья.

Гермиона не могла понять его. Почему он ничего не говорит о прошлом? Об их непонятной помолвке двадцатилетней давности. О том, что они будут делать со всем этим. Может, он ждет, пока она сама заведет об этом речь?.. Изредка Гермионе казалось, что Люциусу вообще все безразлично, и она в том числе. Он ведь столько времени пробыл в Азкабане, а там, по слухам, вполне можно растерять все чувства… Но сердце и разум твердили об обратном. К примеру, его утреннее «…не задерживайся сегодня» грело душу. Нет, Люциус любит ее, глупо в этом сомневаться.

За раздумьями пролетели последние два часа работы, и Гермиона уже планировала уходить, как вдруг дверь в кабинет отворилась, и на пороге возник Кристофер Стоун — ее коллега. Он довольно часто заглядывал к ней в рабочее время, досаждая своей пустой болтовней. Но что ему может понадобиться здесь в конце дня?

— Гермиона? Можно войти? — спросил он, легким движением руки закрывая за собой дверь и немного глупо улыбаясь.

— Ты уже вошел, Крис, — заметила Гермиона.

— Могу выйти, если имеешь что-то против…

— А потом попросишь разрешения выйти? Правильно, все делай своевременно, — она даже не пыталась скрыть раздражение.

— Что? — похоже, Крис действительно не понял, о чем она, но его это мало заботило. — Уделишь мне пару минут?

— Конечно, присаживайся. Что ты хотел? — вспомнив о вежливости, учтиво спросила Гермиона, и Крис тут же устроился в кресле, куда она указала.

— Видишь ли, я тут подумал… Ты ведь свободна в эти выходные? Может, поужинаем?

— Нет, прости, я буду занята, — не тратя и секунды на размышления, отрезала Гермиона.

— Да брось! У тебя же все равно никого нет, работаешь постоянно, торчишь тут целыми днями. Один вечер можешь и отдохнуть в приятной компании, — беззастенчиво настаивал он.

— Не могу, Крис, я же сказала, что занята, — ответила Гермиона и начала для видимости перебирать лежащие на столе бумаги.

— Так у тебя кто-то есть? — в его глазах появилась искренняя заинтересованность.

— Тебя это не касается, — Гермиона не отрывала взгляда от документов.

— Выходит, все-таки есть… Так я и думал! Я его знаю?

— Мне нужно работать, пожалуйста…

— Ну же, не будь такой скрытной, Гермиона! Должен же я знать, кто оказался немного проворнее меня, — Крис послал ей долгий вопрошающий взгляд, а потом лицо его вдруг озарилось. — Салазар меня раздери! Это же Виктор Крам! Я видел, как он заходил к тебе сегодня утром!

Гермиона молчала, надеясь, что этому типу скоро надоест беседовать с самим собой. Не хватало ей еще сплетен в Министерстве о ее несуществующем романе с Виктором! А если она опровергнет эту теорию, то не сможет отделаться от расспросов еще как минимум полчаса…

— Точно! — видимо, уходить он пока не собирался. — Никогда бы не подумал! Я ведь прав, Гермиона?

— Я не намерена обсуждать это с тобой. И, пожалуйста, сейчас мне очень нужно закончить работу… — не выдержав, она послала красноречивый взгляд в сторону двери.

— Конечно-конечно. Я и сам собирался домой, — поднявшись с кресла, Крис быстро пошел к выходу и бросил на прощание: — Счастливо, Гермиона!

* * *

Гермиона вышла из камина в Малфой-мэноре ровно в семь часов вечера — как по расписанию. Люциус уже ожидал ее в гостиной.

— Привет! — скинув мантию, она устроилась рядом с ним на диване. Люциус тут же прижал ее к себе и позволил рукам исследовать девичье тело под тоненькой белой блузкой.

— М-м-м… — Гермиона с явным протестом отстранилась. — Давай сначала поужинаем, я так устала, ты не представляешь…

— Уверена? — шепнул Люциус ей прямо в ухо, коснувшись горячими губами нежной кожи.

Он не желал отступать, зная, что в глубине души Гермиона хочет близости не меньше его. Оставалось только убедить ее в этом. Уложив Гермиону на спину и нависнув над ней, Люциус аккуратно проник одной рукой ей под юбку. Легонько поцеловал в губы, потом еще раз, еще и еще. Дождавшись ответа, он углубил поцелуй, в то же время свободной рукой раздвинул ее сомкнутые коленки, начав ненавязчиво ласкать внутреннюю поверхность бедра, поднимаясь все выше и выше. Вскоре он услышал долгожданный стон одобрения.

— Дьявол, Люциус… Ты эгоист до мозга костей! — возмущенно заявила Гермиона, едва справившись со сбившимся дыханием.

— Имеешь что-то против?

— Нет… не сейчас. Не время для споров, — резонно заметила Гермиона.

Она высвободилась из объятий, сама нависла сверху и начала торопливо расстегивать пуговицы его рубашки…

Через некоторое время они все же добрались до ужина. Поначалу ели молча, каждый витал в своих мыслях, но Люциус чувствовал, как медленно нарастает незримое напряжение. Хотя и не мог определить причины этого. Пока не мог.

— Мы мало говорим, Люциус, — как бы между делом сказала Гермиона, но было ясно, что это вовсе не пустяковое замечание, а начало серьезной беседы.

— Потому что нам не о чем говорить, — отозвался он.

— Не о чем? — Гермиона закусила губу. — Ты правда так считаешь?

— Все важное уже сказано. Разве не так?

Люциус решил, что Гермиона опять хочет обсудить Драко. Или начнет расспрашивать о Нарциссе. В лучшем случае — о его службе Темному Лорду. Люциус предпочел бы молчать, а не переливать из пустого в порожнее…

— Вовсе нет. Нам нужно многое обсудить, давно нужно, — Гермиона явно была настроена решительно, и отступать было некуда.

— Что именно ты хочешь обсудить? — спросил он.

— То, что происходит, — она пристально на него смотрела, ожидая реакции.

— А ничего не происходит, — Люциус отложил в сторону столовые приборы. — В моей жизни уже давно ровным счетом ничего не происходит!

— Совсем ничего? — отведя взгляд, спросила Гермиона.

— Ничего, если не считать тебя, — пояснил он.

— А ты не думаешь, что именно это я и хочу обсудить?

— Ты хочешь обсудить себя?

— Себя. Себя и тебя. Себя в твоей жизни. И тебя — в моей. Интересная тема для разговора за ужином, не находишь? — с вызовом спросила Гермиона, и Люциус понял, что, видимо, это все копилось в ней очень давно. Возможно, даже не неделю, а с самого момента его освобождения. Что же, он мучился из-за нее много лет, так что теперь они квиты.

— Сомнительная тема. Думаю, что здесь нечего обсуждать, — равнодушно заметил Люциус. Наверное, даже слишком равнодушно.

— Может, перестанешь делать вид, что все происходящее — в порядке вещей?! — вспылила Гермиона.

— Меня устраивает, как ты выразилась, все происходящее, — спокойно ответил он.

— Понятно, — она с показным интересом начала изучать содержимое своей тарелки. — Завтра меня здесь не будет.

— Хорошо, — отрывисто сказал Люциус и замолчал, задумавшись. Его страхи стали явью, но нельзя было показывать этого. — Или я должен выразить свое недовольство?

— Не должен, — тихий поспешный ответ.

— Отлично, — сказал он.

— Отлично, — подтвердила Гермиона.

Повисло долгое молчание. Они сидели, даже не шевелясь, не делая никаких попыток возобновить разговор. Люциус устал. Что он должен был сказать? Что любит ее? Он говорил это много раз. Что она ему нужна? И об этом ей известно. Так что же? Неужели Гермиона считает, что он знает больше ее? Что ему понятно что-то, недоступное ей? Нет, Люциус находился в том же лабиринте, что и она. Может быть, до заветного выхода ему предстояло добираться даже дольше. Только как объяснить это Гермионе?

— Так почему ты завтра не придешь? — решился спросить он.

— У меня запланирована встреча на вечер, — вновь отведя взгляд, отозвалась Гермиона.

— С кем?

— Неважно… С друзьями… с другом, — уклончиво ответила она.

— Уизли? Поттер? — допытывался Люциус.

— Нет, не… Неважно, я же сказала! — Гермиона усердно водила вилкой по тарелке с едой и столь же усердно уходила от ответа.

— А если я считаю, что важно? — Люциус тщетно пытался поймать ее взгляд. — Гермиона, посмотри на меня…

Она молчала. Сидела, упорно глядя куда-то в сторону. На что там вообще было смотреть?!

— Гермиона? — он вновь обратился к ней, не выдержав и минуты тишины.

— Я договорилась о встрече с Виктором. С Виктором Крамом, бывшим игроком в квиддич. Ты должен знать его, — скороговоркой выпалила она.

— С Крамом? — опешил Люциус.

— Да. Мы с ним столкнулись как-то в Министерстве, он предложил мне уроки полетов на метле…. И было как-то неудобно отказать… Сегодня он зашел ко мне, предложил встретиться завтра… К тому же, я всегда хотела научиться летать…

— Научиться летать? Гермиона! Ты не думала попросить меня?!

Маска, которую Люциус так старательно удерживал последние дни, наконец упала. Эмоции вырвались наружу, и загнать их обратно не представлялось возможным.

— Я и Виктора не просила, он сам предложил. Это было давно, еще до… — она замялась. — Это было довольно давно, Люциус.

— Почему тебя так и тянет к мужчинам с фамилией Крам?!

— Что? О чем ты говоришь? — Гермиона смотрела на него с искренним недоумением.

— О вечере, когда за тобой увивался Александр Крам, и ты тогда ничего не имела против его общества!

— Стоп. Погоди, — Гермиона заметно напряглась. — Ты говоришь о том самом вечере, когда со мной пару минут побеседовал человек, фамилию которого я даже не запомнила? Потом мы потанцевали — и все на этом. Двадцать лет прошло! Я и тогда не понимала, с чего ты вдруг приревновал меня к безобидному женатому мужчине, но сейчас, Люциус… Так ты о том вечере?

— Да, я говорю о том самом вечере! — он и не думал успокаиваться.

— Кстати, ты не напомнишь, не тот ли это самый вечер, когда я… стала твоей? И все мои мысли были тогда лишь о Люциусе Малфое, а не о каком-то Краме! — гневно выкрикнула Гермиона. Зато теперь она хотя бы смотрела прямо ему в глаза.

— Да, — отозвался Люциус.

— Что «да»?!

— Это был тот вечер, Гермиона.

— И? — она явно ожидала какой-то реакции. Вот только какой?

— Я не хочу, чтобы ты встречалась с Крамом. Ни завтра, ни в любой другой день. Мне нужно, чтобы ты была здесь, — собравшись с силами, признался Люциус.

— Ты мне не доверяешь? — почти спокойно спросила Гермиона.

— Доверяю. Но это никак не связано с Крамом. Ему я не доверяю.

— Пусть так, — она кивнула. — Но ты не прав.

— В чем? — спросил Люциус, и тут же подумал, что если она ответит «Во всем!» или опять промолчит, то он не выдержит и запустит ножом для мяса в кого-нибудь из домовиков. К счастью, его опасения не оправдались.

— Ты говоришь, что все важное между нами уже сказано, а это не так. Все как раз наоборот. Мы столько времени проводим вместе, но о чем говорим при этом? Да ни о чем! И занимаемся сексом каждый чертов день! Только этим и занимаемся! Знаешь, почему? Да потому что нам вместе больше нечего делать! Не говори, что это не так… Люциус, я… Я каждый вечер планирую прийти домой, а не сюда, но каждый раз не получается! Предполагала, что хоть завтра не увижусь с тобой и… немного подумаю. Хотела разобраться в себе наконец, но… Люциус!

— Я бы не стал говорить, что мы занимаемся лишь сексом, — только и смог сказать он.

— А чем еще? — с вызовом спросила Гермиона.

— Любовью, — он усмехнулся.

— Теперь это так называется? — Гермиона пристально на него посмотрела.

— Это всегда так называлось, милая.

— Великолепно! Но я говорила не об этом! — она быстрым движением сдвинула массивный браслет на правой руке, и показала на отчетливо виднеющийся там знак. — Я не знаю, что делать с этой руной! И ты не говоришь об этом! Знаешь, ведь игнорирование проблемы — это не решение, а усугубление!

— Я не считаю руну проблемой.

— Прекрасно! — Гермиона резко встала из-за стола.

— Что тебя не устраивает? — Люциус предпринял попытку не обрывать разговор на такой ноте. Кто вообще мог подумать, что ее заботит эта руна?..

— Я устала и хочу спать, — с этими словами Гермиона вышла из-за стола и поднялась наверх.

* * *

Вечером следующего дня Люциус опять сидел в гостиной и ждал. Было уже почти восемь, и дальнейший самообман не имел смысла. Было очевидно — сегодня Гермиона не появится. Вчера она сказала, что не придет, а сегодня с утра и словом не обмолвилась на прощание. Но надежда не желала уходить, как бы Люциус ни гнал ее прочь.

Стараясь отвлечься, он решил перебраться в библиотеку и устроился там с книгой в руках. Чтение всегда помогало уйти от реальности. Так прошло еще полчаса.

— Почему ты всегда хочешь все контролировать? — вдруг послышался за спиной знакомый голос. Люциус обернулся — Гермиона стояла там, ожидая ответа.

— Потому что я мужчина, — сказал он.

— И что с того? — она подошла и села рядом с Люциусом, выхватив книгу у него из рук.

— Не хочу… я не хочу показывать слабость. Хочу, чтобы ты во мне нуждалась, а не наоборот, — неожиданное появление Гермионы странно подействовало на него. Ведь не стоило говорить этих слов. Признание в том, что не хочешь показывать слабость — уже проявление слабости.

— Я нуждалась в тебе тогда, нуждалась так же сильно, как и любила. А сейчас просто люблю — и оттого нуждаюсь. Понимаешь? Ты нужен мне в любом случае, — тихо сказала она.

— Но должно быть не так, — упорствовал Люциус.

— Ты хочешь, чтобы все всегда было по-твоему, но так не бывает. Прекрати перекраивать мир на свой лад, создавая удобную для себя реальность!

— Это просто смешно! Вся моя жизнь — чертова противоположность идеалу! — возразил он.

— Так начни уже новую жизнь! — воскликнула Гермиона.

— Меня вполне устраивает старая.

— Ты сам себя слышишь? Как тебя может устраивать такая жизнь? Ты боишься всего нового… Скажи, все чистокровные такие консерваторы, или только избранные? Ты даже шаг в сторону от заданного пути боишься ступить!

— Я не боюсь… Просто не хочу. Импульсивность редко приносит пользу, малышка. Ты еще слишком молоденькая, чтобы понимать это…

— Молоденькая? — возмущенно повторила Гермиона. — Да я несколько раз была на волосок от смерти!

— Это не повод для гордости.

— Зато повод для того, чтобы ты прекратил считать меня маленькой ничего не смыслящей в жизни девчонкой!

— Я вовсе не говорил, что ты ничего не смыслишь в жизни.

— Но подразумевал.

— Нет. Гермиона… Ты пришла. Почему?

— Захотела прийти.

— Я рад этому.

— Я тоже, — она наконец-то улыбнулась, впервые за вечер.

* * *

Позже, ночью, они лежали в обнимку, засыпая.

— Люциус, — тихонько позвала Гермиона и, когда он отозвался, спросила: — Ты ведь действительно считаешь меня слишком юной… для себя?

— Нет же… Милая, я люблю тебя, мне нравится в тебе все, — шепнул он ей на ухо. — И возраст — тоже. Спи и не думай о такой ерунде.

— Это вовсе не ерунда, — она помолчала около минуты, а потом спросила с явным трудом: — Скажи… а сколько… сколько у тебя было женщин?

— Много, — ответил Люциус.

— Насколько много?

— Гермиона... Прекрати это. Этот разговор ни к чему не приведет, — сказал он. Люциус не хотел говорить об этом. Зачем ей знать, что творилось с ним двадцать лет без нее? Ведь главное время в его жизни — когда она была рядом. Если он расскажет, что изменял жене, что даже любовницам не был верен… Кто знает, как отреагирует Гермиона? Прошлое должно оставаться в прошлом.

— Прекратить что? Почему ты имеешь право интересоваться моим прошлым, а свое держишь под замком?!

— Потому что мое прошлое слишком... темное, — честно ответил Люциус.

— Вот я и хочу немного осветить его, — словно подтверждая свои слова, Гермиона невербальным заклинанием зажгла ночник. О сне теперь не могло быть и речи.

— Нет. Оно темное не потому, что скрыто, а потому, что нет в нем ничего хорошего. Там лишь две светлые главы — ты и Драко.

— Драко? — казалось, Гермиона искренне удивилась. — Ты осознаешь, что у тебя ужасный сын? Он не давал мне спокойной жизни все шесть лет в Хогвартсе!

— Когда-то ты считала таким же и меня, — с улыбкой заметил Люциус, радуясь, что они обошли «скользкую» тему.

— Почему в прошедшем времени? Я по-прежнему считаю тебя ужасным, — Гермиона рассмеялась.

— Но не настолько ужасным, как Драко?

— Хуже него была только Амбридж! — заявила она.

— Малышка, ты так воодушевленно очерняешь моего сына… Смотри, чтобы я не начал думать, что ты желаешь подарить мне другого, получше...

Гермиона замерла на несколько мгновений, осознавая смысл его слов. Лицо ее побледнело.

— Люциус… — начала она. — Зачем ты заговорил об этом?

— Просто перевел тему, не стоит так переживать, — он усмехнулся, наблюдая ее реакцию.

— На самом деле ты ведь не хочешь, чтобы я… родила ребенка… от тебя? — теперь лицо ее покрылось чрезмерным румянцем.

— С чего ты так решила?

— Ну… Я ведь магглорожденная. И все эти твои убеждения… — начала объяснять Гермиона.

— Абсолютно не имеют значения! — перебил ее Люциус.

— Только не говори, что пересмотрел свои взгляды из-за меня. Я все равно не поверю, — серьезно сказала она.

— И не собирался. Я по-прежнему считаю, что чистокровные волшебники сильнее. И браки между представителями древних магических родов неспроста всегда были предпочтительными.

— Так почему же ты со мной? — тихо спросила Гермиона, словно боялась, что он услышит вопрос.

— Потому что я люблю тебя, — последовал простой ответ.

Ты встречаешь за свою жизнь тысячу людей, и ни один из них не греет душу, а потом встречаешь одного, того, кто меняет твою жизнь. Навсегда.

Джейми. «Любовь и другие лекарства»

* * *

Недолго повозившись с капризным замком, Гермиона отворила дверь и с криками «Гло-о-тик!.. Живогло-о-от!» вошла в свою лондонскую квартиру. Кот тут же выбежал навстречу хозяйке и уткнулся ей в ногу забавной приплюснутой мордашкой, приветственно мяукнув. Он добился ласкового поглаживания, после чего выгнул пушистую спинку и громко замурлыкал, выражая одобрение.

На часах было пять утра, и Гермиона очень устала. Не за сегодня, а вообще… Слабость накапливалась с каждым днем и, казалось, скоро польется через край. Ужасно хотелось спать, даже голова немного кружилась, но нельзя было надолго оставлять Живоглота одного в квартире, его нужно проведывать не реже трех раз в неделю. Поэтому приходилось чуть ли не каждое утро просыпаться раньше, незаметно выскальзывать из объятий спящего Люциуса и тайком покидать мэнор. Гермиона словно вела двойную жизнь. Но это было не так — вся ее дни так или иначе вращались вокруг единственного дорогого ей мужчины. Почему тогда она скрывалась, отлучаясь на какие-то полчаса? Просто Гермиона считала, что некоторых вещей Люциусу лучше не знать. Он и без того довольно болезненно реагировал на каждую ее задержку на работе, на каждую недомолвку — теперь она об этом знала и замечала даже малейшие признаки расстройства на его лице. Чуть дернувшийся уголок рта, изогнутая бровь, более отчетливая морщинка на переносице… Даже обычное молчание могло сказать ей о многом. Поэтому сегодня утром, как и во многие другие дни, Гермиона отчаянно боролась с сонливостью, возясь на кухне с завтраком для своего кота.

Возможно, проще было бы нанять кого-нибудь, кто мог бы присматривать за Живоглотом, но тот был довольно… своеобразным. Магический зверь, как-никак, а полукнизлы среди магглов не пользуются популярностью. К тому же, специальный корм, который Гермиона покупала в магазинчике на Косой Аллее, тоже был весьма специфичным. Да и кто захочет доверить любимого питомца незнакомому человеку? Нет уж, Гермиона была уверена, что и сама в состоянии справиться со всеми свалившимися на нее делами. Правда, уверенность эта с каждым днем становилась все меньше — сдувалась, как воздушный шарик, только медленней. Но предполагаемый финал от этого не менялся — рано или поздно весь «воздух» иссякнет, и Гермиона признает, что ей нужна помощь. Но пока время для этого не пришло — «шарик» еще маячил где-то по пути к земле.

Гермиона накормила Живоглота и оставила ему еды на пару дней вперед. Она обошла квартиру, проверила, все ли на месте, захватила с собой кое-какие мелочи. Хотелось присесть в кресло и немного отдохнуть, но риск уснуть здесь и из-за этого не успеть вернуться в мэнор до пробуждения Люциуса был очень велик. Поэтому Гермиона, немного поиграв с Живоглотом напоследок, аппарировала к воротам имения Малфоев. Обычно она перемещалась в поместье по каминной сети, но сегодня решила прогуляться. Надеялась, что свежий воздух прояснит сознание. К тому же, не стоило привлекать внимание домовых эльфов, при любом шуме камина выбегающих встречать «гостя». Ведь информация об утренних отлучках Гермионы не должна дойти до хозяина поместья. Оставалось лишь надеяться, что Люциус спит очень крепко и не слышит ничего за пределами комнаты.

Гермиона шла по тропинке, а в голове — бродила по закоулкам своих мыслей. Было приятно ощущать природу, а не видеть надоевшие каменные стены, которые, казалось, окружали ее повсюду: в Министерстве, в мэноре, в ее квартире… Но не здесь. В окрестностях мэнора все было зелено. Захотелось побегать босиком по траве, покружиться, рассмеяться в голос… Но Гермиона не стала этого делать. Не только сдержанность характера, но и усталость давали о себе знать. Она просто шагала, медленно приближаясь к дому, хоть в глубине души и желала задержаться здесь подольше. Утро было не солнечное, но светлое, и дышалось очень легко. В поместье же всегда царила темнота, усталость там ощущалась еще сильнее.

Свернув с тропинки, Гермиона дошла до небольшого садика. Здесь все было заколдовано: растения зеленели и цвели даже зимой. Она устроилась на большом камне и стала любоваться чудесным лиловым цветком, который словно смотрел прямо на нее.

— Ты никогда не завянешь, потому что ты заколдованный, волшебный, — сказала Гермиона вслух и тут же усмехнулась. Беседа с растением — это что-то новое!

Гермиона даже немного завидовала этому цветку. Она ведь без труда может заколдовать любое растение, подарив ему вечную жизнь, возможность цвести и жить в прекрасном саду. Но не себе. Сейчас Гермиона чувствовала себя как листок, который вот-вот оторвется от ветки из-за прихода осени. Но «опадать» не хотелось.

Взгляд перешел с лепестков на стебель, за который «держался» большой зеленый листок. На нем ютилась одинокая росинка, и откуда-то взялось необъяснимое желание смахнуть каплю на землю. Гермиона уже собралась сделать это, но в последний момент одернула руку. Кто знает, может, эта росинка — символ равновесия во всем мире? Или хотя бы в ее жизни? И если капля упадет — все полетит к чертям. «Будто сейчас все идеально…» — внутренний голос не был лишен сарказма. Наклонившись и вдохнув аромат приглянувшегося цветка, она поднялась на ноги и с новыми силами продолжила путь.

Теперь размышления ее стали более тревожными. Хотелось думать о хорошем — о погоде, небе и природе. Но все мысли сводились к Люциусу. Почему всегда так сложно анализировать их отношения? Почему вообще все так сложно? Разве нельзя взмахнуть палочкой и за мгновение сделать все простым и понятным? Она ведь волшебница! Но нет такого заклинания… А жаль!

В ее жизни часто что-то шло не так, как хотелось бы. Гермиона поступила в Хогвартс, но там никто не хотел с ней общаться. Она была практически изгоем, способной ученицей — но без друзей. А ведь даже самой умной девочке хочется иногда оторваться от книг и повеселиться! Было бы с кем… Потом Гермиона сблизилась с Гарри и Роном — и тут же появился Волдеморт, принеся с собой целый водоворот проблем. Временами все налаживалось, но за чем-то хорошим неизбежно следовали проблемы. К примеру, Виктор Крам пригласил Гермиону на Святочный бал, но из-за этого она серьезно поссорилась с Роном. Позже, когда Волдеморт наконец исчез навсегда, победу омрачила потеря близких людей. Много времени потребовалось, чтобы перестать корить себя за гибель друзей, но все рано или поздно проходит, и боль — тоже. И вот, когда наконец-то все стало налаживаться, появился Люциус, внеся очередную дозу сумятицы. Двойную порцию. Как же Гермионе хотелось стоять на твердой почве, а не тонуть в очередных зыбучих песках! Она слишком долго борется, всю свою сознательную жизнь. Когда уже можно будет поддаться обстоятельствам, не поплатившись за это? Как легко было бы плыть по течению, а не сражаться с волнами проблем…

Парадная дверь неожиданно возникла перед лицом, за размышлениями Гермиона и не заметила, как пришла. Войдя в дом, она быстро поднялась на второй этаж. Хотела сразу вернуться в спальню, но в последний момент передумала и заглянула в кабинет Люциуса. Села на его большое кожаное кресло и стала рассматривать поверхность стола — ничего интересного. Наверное, скучное рабочее место — признак зрелости. Что же, в кабинете Гермионы тоже сложно было найти что-то по-настоящему увлекательное. Разве что хорошенько поискать.

Повинуясь мимолетному желанию, Гермиона попыталась выдвинуть нижний ящичек стола, но тот был заперт. Мудрить с отпирающими чарами она не решилась и отступила. Средний тоже не поддался. А вот верхний был открыт. Несколько свернутых листов пергамента, пара книг… и что-то маленькое сверкнуло в дальнем углу. Сложно было противостоять любопытству, и Гермиона выудила из глубины колечко. Она сразу его узнала — еще бы, ведь когда-то оно принадлежало ей. И это было совсем недавно — для нее, но так давно — для Люциуса. Вот только что оно делает здесь? Не убрано подальше, не в сейфе, не в Гринготтсе, — ведь это фамильная драгоценность! — а валяется тут, в ящике письменного стола…

Испугавшись быть пойманной с поличным, Гермиона быстро положила кольцо на прежнее место и задвинула ящик. Словно ничего и не видела. Она резко встала и наконец-то направилась в спальню, а вскоре, спешно скинув с себя всю одежду, уже лежала под боком у спящего Люциуса.

* * *

Спустя какое-то время Гермиона проснулась, и что странно — не от звонка будильника. Она с трудом открыла глаза, веки казались свинцовыми, голова — каменной, а тело и вовсе не слушалось. Беспомощно застонав, Гермиона зажмурилась и попыталась привести чувства в порядок. Но ничего не вышло.

Тут послышался спасительный звук отворяемой двери.

— Милая, ты уже проснулась? — раздался голос Люциуса. — Как самочувствие?

— Который час? — едва шевеля языком, спросила Гермиона.

— Полдень, — спокойно ответил он.

— Полдень?! Я же пропустила работу! — от такой новости даже силы, казалось, ненадолго вернулись к ней.

— Лежи, — твердо проговорил Люциус. — Я написал в Министерство письмо от твоего имени, с сегодняшнего дня ты официально болеешь.

— Но как? Ты не мог… Там же всегда идентифицируют отправителя по подписи! — резонно заметила Гермиона. Она хотела было подняться, но опять потерпела поражение в битве со слабостью и потому лишь жалобно пропищала: — Люциус… Я не могу встать…

— Поэтому я и велел тебе лежать, — не терпящим возражения тоном отозвался он. — И не переживай ни о чем. Неужели ты думаешь, что я не предусмотрел всех мелочей? Ничего не слышала об обходных путях? Я столько времени проработал в Министерстве и, поверь, изучил все лазейки досконально. Есть заклинание, так скажем… подделывающее подпись настолько искусно, что ни одна проверка не придерется.

— Но это же мошенничество!

— Я знаю. И могу потом научить тебя, если пожелаешь. А пока прописываю тебе постельный режим.

Гермиона надулась. Сложно жить с человеком, которого не переспоришь. Хотя… Жила ли она с Люциусом в полном смысле этого слова?

— И что же мне теперь делать? Лежать без дела? — недовольно спросила она.

— Именно так. И ждать целителя.

— Целителя? Ты вызвал целителя? Сюда?!

От мысли о том, что может подумать доктор, увидев ее, больную, в спальне Люциуса Малфоя, у Гермионы все внутри похолодело. Нет, нет, нет. «Мерлин, как же это выглядит со стороны?!» — в панике подумала она. «А как это есть в действительности?» — тихонько прибавил вездесущий внутренний голос.

— Да, разумеется. Что мне еще было делать? — словно специально играя на контрасте с ее внутренней паникой, Люциус был абсолютно невозмутим.

— Как?! И что ты ему сказал? Как объяснил мое присутствие здесь?

Тут Люциус сел на кровать рядом с Гермионой, провел пальцами по ее руке и сжал ее ладонь в своей. Он улыбнулся и ответил, даже глазом не моргнув:

— Сказал правду — что мы с тобой давно любовники, вот ты и заночевала у меня. Ничего удивительного.

— Что?! — Гермиона в ужасе округлила глаза. — Как? Как ты… Нет!

— Что тебя так пугает, малышка?

— Как что? Я же не смогу смотреть ему в глаза, Люциус! — абсолютно искренне ответила она.

Он лишь негромко рассмеялся. Гермиона разозлилась.

— Прекрати! Это вовсе не смешно!

— Прости, — сказал он уже серьезно. — Я пошутил. Я сказал Осборну, что ты была с инспекцией у меня вчера вечером, почувствовала себя дурно и решила остаться на ночь. Утром твое состояние не улучшилось — и я вызвал целителя…

— Мерлин, Люциус! Это все равно не смешно! Стоп… Подожди… — Гермиона задумалась. — Ты сказал «Осборн»? Тот самый целитель Осборн, который…

— Да, тот самый. Наш семейный врач уже много лет.

— Но он же меня узнает…

— Конечно, он тебя узнает, о мисс Гермиона Грейнджер, героиня войны! Твои колдографии побывали во всех газетах, еще и на первых полосах, крупным планом. Или ты думаешь, что он помнит хоть что-то о девушке, которую видел однажды два десятка лет назад? — Люциус усмехнулся.

— Ты прав, — Гермиона успокоилась. — Так когда он придет?

— Где-то через час. Я сказал, что ничего срочного… Скорее всего, ты просто перетрудилась. Не услышала будильник и спала как убитая с ночи до полудня. Слишком много работаешь, нельзя так.

— Не так уж и много, — Гермиона попыталась отговориться. Вышло неубедительно.

— Оно и видно, — саркастично заметил Люциус. — Посмотрим, что скажет целитель.

— Хорошо, — она не стала спорить. — Ты не подашь мне пижаму? Думаю, мне следует переодеться к приходу доктора Осборна… Точнее — одеться.

— Не нужно, ты поздно спохватилась, — произнес Люциус с улыбкой. — Я уже все сделал.

Гермиона откинула одеяло и поняла, что уже облачена в милую голубую пижаму. И как она сразу не заметила?

— Ты одел меня?

— Да. Я не был уверен, что ты проснешься до прихода целителя.

Это было очень приятно. От мысли, что Люциус заботится о ней и волнуется, стало очень тепло на душе. Если из-за глупых утренних переживаний еще несколько часов назад внутри Гермионы бушевал снежный вихрь, то сейчас там светило весеннее солнышко. Да, физически она чувствовала себя неважно, но в целом ей было хорошо. Неужели для того, чтобы обрести внутреннее равновесие, необходимо заболеть? Если бы она знала об этом раньше, давно бы уже умудрилась…

Захотелось сесть и сжать Люциуса в объятиях, поцеловать его, но вряд ли возможно было сделать это, не потратив все крохи оставшихся сил. Поэтому Гермиона лишь крепко сжала его пальцы, ничего не сказав. Взглянув на него, она увидела улыбку. И не смогла удержаться — широко улыбнулась в ответ.

* * *

Целитель Осборн пришел в назначенное время. Гермиона сперва очень удивилась, увидев пожилого мужчину — ведь она помнила его пусть зрелым, но никак не старым. С момента их знакомства прошло двадцать лет, и не стоило об этом забывать. Также не следовало показывать доктору свои истинные эмоции по отношению к Люциусу.

Но Гермиона зря переживала из-за визита целителя — он не задержался в мэноре и на двадцать минут. Быстро осмотрел ее, не проронив ни единого лишнего слова, расспросил о ее самочувствии и режиме дня. Как и ожидалось, причина недуга лежала на поверхности — переутомление. Осборн оставил Гермионе несколько флакончиков с лечебными зельями, велел несколько дней отдыхать, прописал постельный режим на пару дней — как и Люциус часом ранее — и посоветовал чаще бывать на свежем воздухе.

— Думаю, вам даже не помешал бы небольшой отпуск, мисс Грейнджер, — сказал целитель напоследок. — Если вы растеряли все силы, находясь на рабочем месте — это плохой знак. Пока молоды, наслаждайтесь жизнью! Вы и не заметите, как годы пролетят.

— Спасибо за совет, доктор, — отозвалась Гермиона. Она уже успела выпить порцию восстанавливающего зелья и теперь чувствовала себя значительно лучше.

— Не за что, мисс. Желаю вам скорейшего выздоровления и спешу откланяться. Мне еще нужно обменяться парой слов с мистером Малфоем, — с этими словами он направился к выходу.

— Всего доброго, доктор, — сказала Гермиона ему вслед.

* * *

До позднего вечера Гермиона отдыхала в спальне. Как бы она ни хотела, Люциус не позволял ей вставать с кровати в течение всего дня, и это однообразие уже успело порядком надоесть. Гермиона привыкла к активной жизни, но Люциус был непреклонен, и приходилось лежать. Сам он устроился с книгой в кресле возле нее и изредка реагировал на ее жалобы на скуку.

— Люциу-у-ус… — протянула она в который раз. — Тебе пора спать. Мне надоело лежать тут одной.

— Я подожду, пока ты уснешь, — отозвался он.

— Я не усну без тебя. Ты мне нужен, — Гермиона повернулась на бок и внимательно посмотрела на него. Люциус тоже оторвался от чтения.

— Так я для тебя — всего лишь снотворное? — ухмыльнувшись, спросил он.

— В данном случае — да, — ответила Гермиона с улыбкой.

— Я… — Люциус замолчал в раздумьях, не договорив.

— Обижен? — подсказала она.

— Не совсем. Скорее…

— Оскорблен до глубины души? — Гермиона предложила очередной вариант.

— Снова не то. Я… недооценен. В данном случае.

— Хорошо… — она задумалась ненадолго. — Ты для меня лучшее снотворное из всех существующих. И я тебя люблю, Люциус. Очень.

— Инцидент исчерпан. Теперь я чувствую себя оцененным по достоинству, — Люциус и правда выглядел весьма довольным. Он чуть улыбался, едва заметно, но Гермиона знала — внутри себя он улыбается широко-широко. — Устраивайся поудобнее, малышка, тебе нужен долгий крепкий сон.

Избавившись от одежды, Люциус сначала долго и старательно укутывал Гермиону в одеяло, а затем и сам устроился рядом, бережно обняв ее сзади.

— Теперь спи, — шепнул он ей на ухо. — И никаких отговорок!

— Как скажешь… И не буди меня, даже если начнется пожар! — шутливо заявила она.

— Уверена, что хочешь сгореть? Это было бы эффектно, конечно, но…

— Да нет же! Хочу, чтобы ты вынес меня из пылающего дома. Об этом бы написали в «Пророке», и я смогла бы всем говорить: «Люциус Малфой — герой! Он спас меня, и теперь я мечтаю стать его женой!»

— А ты мечтаешь? — неожиданно спросил он.

— Ну, для начала ты все же должен геройски меня спасти… А там видно будет.

— Я серьезно, Гермиона. Я вовсе не герой, никогда им не был и никогда не стану.

— Я знаю, — тихо сказала она.

— Так что насчет «стать женой»? — так же тихо спросил он. Было странно слышать этот вопрос вот так — в темноте спальни. Она даже не видела глаз Люциуса… Зато чувствовала прикосновения его тела.

Гермиона вдруг вспомнила кольцо, которое нашла сегодня утром в кабинете. Может, Люциус давно уже об этом думает? Точнее, вспоминает. О свадьбе, которая не состоялась. Каково ему было тогда? Если бы он исчез, она бы не пережила этого. Но Гермиона слабее. Люциус, можно сказать, поддерживает ее, он — опора. И был опорой для себя, скорее всего. Хотя тут нельзя быть ни в чем полностью уверенной.

Гермиона все думала, и молчание затянулось.

— Когда-то давно я уже согласилась, — наконец сказала она.

— И?

Гермиона вновь молчала, ощущая его дыхание на своей шее. И думала — чем же отличается теперешний Люциус Малфой от того, чьей женой она согласилась стать когда-то. А ведь изменился не только он, но и она сама, и все вокруг. Даже мэнор — был поместьем, которым можно было лишь восхищаться, а сейчас… Нет, наверное, дух Пожирателей никогда не удастся «выветрить» отсюда. Во всем поместье осталось лишь два «островка прошлого» — кабинет Люциуса и спальня Гермионы. Но их было недостаточно.

— И с тех пор все изменилось. Все. Даже мэнор стал неузнаваемым, — Гермиона озвучила свои мысли. — Сегодня седьмое февраля, Люциус. Ты понимаешь, что это значит?

— Прости, у меня всегда было неважно с датами. Всеми поздравлениями последние лет двадцать занималась Нар… — он вдруг замолчал.

— Речь не о поздравлениях.

— Тогда о чем же?

— Прошло уже больше месяца. Тебе нельзя было покидать мэнор ровно месяц, и срок ограничения истек неделю назад. Ты об этом забыл? Или тебе просто наплевать?

— Мне не наплевать. Но разве это что-то меняет?

— Конечно! — с горячностью воскликнула Гермиона и повернулась к нему лицом. Затем продолжила: — Ты можешь выйти из дома, можешь гулять по Косой Аллее, можешь сидеть в кафе у Фортескью, можешь… Можешь побывать у меня в квартире, в конце концов.

— У тебя? Я думал, что мэнор — это наш дом. Да и к чему мне бродить по улицам, есть мороженое? Помнишь, как было в твоей книге — «путешествие бесполезно, воображение всегда полнее и выше любых проявлений грубой реальности» [1]. Меня устраивает это «заточение».

— Ты... ты читал Гюисманса? — изумилась она. Тот факт, что Люциус читал ее книгу, произвел на нее большее впечатление, чем вся его речь. — Маггловскую книгу?

— Да, я ее полистал. Ты как-то оставила ее в библиотеке. Теперь могу бороться с тобой твоим же оружием, — он улыбнулся. Было темно, но Гермиона явственно это увидела.

— Тебе это не поможет. Потому что я права, нельзя жить в четырех стенах… Ты ведь даже в сад не выходишь! — Она не была уверена, что Люциус не бывает в саду, так как не проводила с ним все время. Но, по всей видимости, догадка подтвердилась, ведь он не возразил. — И вообще… Мне здесь не нравится! Здесь неуютно.

— С каких пор? Ты же тут практически живешь последний месяц!

— Потому что последний месяц у меня не было выбора. Точнее, его не было у тебя. Здесь же десятки пожирателей толпились, людей пытали, даже убивали! Здесь темницы в подвале, там держали пленных — и меня в том числе! Да я чуть не погибла в этом чертовом доме! Если бы не Добби… — она едва не задохнулась от избытка эмоций.

— Гермиона… успокойся. Тебе же нельзя волноваться, — в голосе Люциуса слышалось искреннее беспокойство. — И вообще, помнится, кто-то собирался спать.

— Собирался, — буркнула Гермиона, не зная, как себя вести — она была зла, но одновременно с тем ей была приятна забота. — Но не уходи от разговора.

— Я не ухожу, а лишь переношу его. Обсудим все завтра? — предложил Люциус, легонько поцеловав Гермиону в уголок губ. Отчего она окончательно сдалась, на лице ее расплылась довольная улыбка. Что с ней делает этот мужчина?..

Вскоре она провалилась в глубокий сон, и нежные объятия Люциуса только способствовали улучшению ее здоровья.

* * *

Едва открыв глаза утром, Гермиона тут же почувствовала, что Люциус рядом. Он обнимал ее, прильнув к девичьей спине. Было приятно ощущать прикосновения его рук на талии, тепло его тела и… и еще кое-что.

— Люциус… Не надо, — проговорила она, окончательно проснувшись.

— Я и не думал, милая, — отозвался он, и горячее дыхание обожгло кожу.

— М-м-м, я чувствую, как кое-что упирается мне в спину. Уверен, что не думал?

— Это все физиология. И твоя красота, — он поцеловал ее сначала в шею, а потом за ушком. — Но я вовсе не намеревался… И не забывай — у тебя постельный режим. Я прослежу.

Гермиона перевернулась, не выскальзывая из объятий Люциуса, и продемонстрировала ему недовольную мину.

— Я лишь следую указаниям целителя Осборна, — пояснил он. Гермиона не сочла нужным отвечать на эту отговорку.

— Мы вчера не договорили, — сказала она через какое-то время.

— Я помню, — задумчиво ответил Люциус, убирая с лица Гермионы непокорную прядку волос.

— Ты как черепаха, — заявила она, перевернувшись на спину и разглядывая потолок. — Вечно прячешься в свой «панцирь».

— Черепахи — хорошие животные.

— Не спорю. Но я не хочу, чтобы ты был, как они. Пора уже выбираться из своей зоны комфорта. Будь как… Как жемчужина! Она тоже сначала прячется, а потом показывается миру во всей красе, когда ее находят. Считай, я тебя нашла. Покажись уже!

— Где? На Косой Аллее?

— Хотя бы. Там все восстановили после войны, даже новые магазины появились. Во «Вредилках» теперь работает и Рон… Они с Джорджем вдвоем всем заправляют.

— Этот твой Рон — глупец, — проговорил Люциус как бы между прочим.

— Ох, я пожалею, что спросила… Но почему ты так считаешь? Он мой хороший друг.

— Вы ведь с ним встречались?.. Не отрицай.

— Совсем недолго, — призналась Гермиона. — Пару недель.

— Так вот, он глупец, раз не удержал тебя. Сделал бы предложение в первую же неделю — тогда можно было бы допустить наличие у него хоть зачатков ума… Но нет, — Люциус, вероятно, получал удовольствие, нелестно отзываясь о Роне, и Гермионе это было неприятно.

— Ты же сам сделал мне предложение спустя почти полгода! — воскликнула она.

— Во-первых, полгода с момента знакомства и полгода с момента начала отношений — разные вещи. А во-вторых, признаю — я был дураком. Следовало жениться на тебе в первый же день. Может, тогда бы ты не исчезла, — на его губах мелькнула грустная полуулыбка. У Гермионы от этого даже сердце, казалось, забилось медленнее.

— Исчезла бы, — сказала она.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросил Люциус.

— Я же не бездельничала в твоей библиотеке столь…

— Нашей, — он перебил ее.

— Что?

— В нашей библиотеке.

— Да… В нашей, — Гермиона улыбнулась. Мысль о том, что такое огромное собрание книг принадлежит в какой-то мере и ей, радовала. — Так вот, я нашла там довольно много информации об аппарации. Правда, она мне не пригодилась, там было все не то… Но в один из дней я взяла с полки первую попавшуюся книгу, для отвлечения, и увидела любопытную главу о существовании нескольких воплощений магов в одном времени и пространстве. Там было сказано, что одновременно находиться в двух местах можно только с помощью маховика времени. Поэтому-то и пользоваться им нужно с большой осторожностью. Скорее всего, мое перемещение произошло из-за сбоя аппарации. В тонкостях мне так и не удалось разобраться. Но вот исчезла я за девять месяцев до дня своего рождения, Люциус. В том времени не могло существовать двух воплощений одного человека, и одно из них просто пропало. Вот и все.

Люциус молча обдумывал услышанное.

— Это многое объясняет, — наконец сказал он. — Забавно — если бы мне все-таки удалось отыскать тебя, я бы нашел лишь грудного младенца… И то — спустя месяцы.

— Ты долго искал меня? — отважилась спросить Гермиона. Раньше она не затрагивала эту тему.

— Довольно долго. А подсознательно, наверное, всегда хотел тебя встретить. Чтобы ты объяснилась, — казалось, каждое слово давалось Люциусу с трудом. Словно каждый звук весил тонну, и нужно было поднять его, удержать и тут же потянуться за следующим.

— Мне жаль, — только и смогла выговорить Гермиона.

— Ты не виновата.

— Знаю. Но мне все равно очень жаль.

— Сейчас это уже не важно, милая… — Люциус вздохнул. — Знаешь, пожалуй, мне все-таки следует побывать в твоей квартирке.

— Останешься там на пару дней? Пожалуйста! Пока у меня выходные, побудем вдвоем, — Гермиона мечтательно улыбнулась.

— А у меня есть выбор? — Люциус придвинулся к ней и с нежностью прижал ее к себе.

— Нет! — довольная собой, Гермиона обвила руками его шею и вдохнула приятный аромат кожи, неразборчиво пробормотав «Люблю тебя».

________________________________

[1] Строки из произведения Жориса Карла Гюисманса «Наоборот».

Надеюсь, вам здесь будет здесь так же хорошо, как и мне.

Кейт. «Дом у озера»

* * *

Когда Люциус вышел из камина в квартире Гермионы, ему показалось, что за одно мгновение магия перенесла его не просто в другой дом, а в иной мир. Отчасти так и было.

Люциус оказался в личном, очень интимном пространстве, в маленьком персональном мирке своей любимой женщины. Сколько раз он вот так перемещался по каминной сети? Сотни, даже тысячи. Но этот раз стал особенным. Теперь Гермиона не только заполняла огромную пустоту внутри него, но и делилась частью своего прекрасного островка совершенной жизни. Так казалось Люциусу. «А какая еще жизнь может быть у Гермионы? — размышлял он. — Только идеальная. Как и она сама». Единственным изъяном в ее мирке был, пожалуй, лишь сам Люциус. Один маленький недочет, который Гермиона, как ни странно, не стремилась исправить. Знала о нем, видела, понимала, что ему тут не место, но, кажется, смирилась. И просто была рядом, тем самым превращая недостаток почти в достоинство. Почти.

Вот и сейчас — Гермиона лишь в шаге от него. Стоит руку протянуть, и можно ощутить ее присутствие. Зримое, осязаемое, необходимое Люциусу присутствие.

Поборов желание тут же сжать Гермиону в крепких объятиях, он осмотрелся. Здесь все разительно отличалось от привычной для него обстановки. Потолок казался слишком низким, а гостиная — непозволительно маленькой. Но было светло и как-то по-особенному тепло. Словно солнце светило не за окном, а прямо под потолком — совсем близко. Эта теплота дарила расслабленность, и Люциус не мог понять: дело в квартире или в присутствии рядом Гермионы? Скорее последнее.

— Тебе здесь не тесно? — с улыбкой поинтересовался он, скидывая с плеч тяжелую мантию, которая тут казалась совсем неуместной. О магическом мире в этой гостиной напоминал разве что камин.

— Нисколько, — Гермиона чуть нахмурилась и не без вызова спросила, прищурившись: — Напомни, сколько времени ты провел в одиночной камере Азкабана?

— Слишком много, чтобы так легко об этом вспоминать, — тихо проговорил Люциус. Он уже удобно устроился на диване и взирал на Гермиону снизу вверх не без укора, который через мгновение отмел в сторону.

Люциус вновь осмотрелся, и на этот раз квартира показалась ему совсем иной, хотя прошло не больше минуты. Действительно, в сравнении с Малфой-мэнором всякое жилище покажется простеньким, а в сравнении с Азкабаном? Даже самая убогая конура лучше той камеры, где он провел много дней и где торчал бы по сию пору, если бы не Гермиона. Играя на контрасте, эту гостиную можно назвать настоящим дворцом, где царил уют. Уют и Гермиона.

— Прости, — извиняющимся тоном сказала она и села рядом.

— Ничего. Ты права, здесь… хорошо. Очень.

Теперь ему и на самом деле так казалось. Да, тут все слишком по-маггловски, обстановку роскошной не назовешь, не очень просторно. Но все-таки хорошо.

— Я рада, — она широко улыбнулась. — Мне здесь гораздо лучше, чем в мэноре.

Гермиона прижалась щекой к его плечу, Люциус бережно взял ее за руку, их пальцы переплелись. Просто он и она, сидят на маггловском диване в маленькой квартирке, ничего особенного. Но захотелось запечатлеть этот момент на память, чтобы потом поместить колдографию в рамку и поставить ее на камин, а в старости смотреть и вспоминать столь краткий и столь редкий в жизни Люциуса миг гармонии. Но фотоаппарата под рукой не было, как и фотографа. Оставалось лишь зафиксировать приятные эмоции в памяти. В самый дальний уголок сознания, куда он обычно загонял неугодные фрагменты воспоминаний. Отправлял их туда, чтобы не мешались, не мельтешили перед глазами. Люциус и подумать не мог, что когда-нибудь с этим мысленным «хламом» будет соседствовать что-то настолько чудесное. Он обнял Гермиону покрепче, вдохнул ее аромат, даже прикрыл глаза от наслаждения. Не хотелось ничего говорить, было страшно разрушить момент.

И тут к дивану подбежал большой и пушистый рыжий кот, он громко замурлыкал, требуя внимания, и стал тереться о ногу хозяйки. Момент разрушился.

— Глоти-и-ик, — протянула Гермиона, словно хотела начать диалог с котом, но, не дожидаясь ответа, тут же обратилась к Люциусу: — Надо его покормить, совсем вылетело из головы…

Она поднялась с дивана и направилась к выходу из гостиной, куда несколько мгновений назад успел прошмыгнуть кот. Недолго думая, Люциус последовал за ней. Пройдя на кухню, он увидел Гермиону, которая уже начала возиться с кормом, и присел за стол в ожидании, стал молча наблюдать за ней, изредка поглядывая и на кота.

— Ты могла бы переселить своего… хм-м… Глотика в мэнор, проблем стало бы меньше, — заметил он как бы между делом.

— О нет, Живоглот едва привык к этой квартире. Раньше он жил только дома да в Хогвартсе, и я не думаю, что частые переезды ему на пользу… Так что пусть пока тут обитает, я уже привыкла его «навещать», — Гермиона говорила, не отрываясь от дел. Она уже накладывала не очень аппетитного вида обед в большую миску. — Знаешь, Глотик ведь так давно у меня, еще с третьего курса. А до этого он все в магазине жил, никто не хотел его покупать… А он ведь прелесть, правда? Пушистый… Мне так жалко стало котика, и я его купила сразу, забрала к себе…

— Как и меня, — тихо, почти неслышно проговорил Люциус.

— Тебя? — не поняла Гермиона. Кот принялся за еду, и она села за стол и пристально посмотрела в глаза Люциусу, который сидел как раз напротив.

— Меня ты тоже забрала — из Азкабана, — пояснил он, отвечая на взгляд.

— Да, но я вызволила тебя оттуда вовсе не из жалости. Просто иначе ты бы ничего мне не рассказал. А мне очень надо было знать.

— Забрала меня в корыстных целях? — Люциус усмехнулся. — Как неблагородно…

— Ты ведь знаешь, что так и было. По крайней мере, я хоть не пыталась тебя задушить… — Гермиона подхватила его шутливый тон.

— У меня вовсе не было умысла убивать тебя.

— Правда? А со стороны казалось как раз наоборот.

— Обман зрения, не иначе, — Люциус пожал плечами. — Если бы я тебя задушил, ты бы мне ничего не рассказала. А мне, видишь ли, очень надо было знать…

— О, так ты сохранил мне жизнь в корыстных целях? Как неблагородно!

Люциус улыбнулся, наблюдая за Гермионой. На ее лице можно было разглядеть явное, пусть и немного преувеличенное негодование. Даже в притворном возмущении ее чувства неподдельны! Ну конечно, все, что она делает — искренне, по-настоящему. Эта хрупкая девушка совсем не вписывается в тот мир, который вращался вокруг Люциуса большую часть жизни. И, наверное, она — противоположность и ему самому. Словно два человека из враждебных друг другу миров стояли на разных берегах огромного океана, который невозможно переплыть или обойти. И они, найдя выход, прошли разделяющее их расстояние прямо по водной глади. И чудом встретились. «Невообразимо!» — думал Люциус, внимательно глядя на Гермиону.

— Мне не обязательно проявлять благородство, я не герой, а бывший Пожиратель, — сказал он. — А вот тебе подобные черты характера не к лицу, милая.

— Я приму это к сведению, — она слегка склонила голову вбок и улыбнулась.

Позже они перебрались обратно в гостиную и проговорили там до вечера. Болтали обо всем, Гермиона много рассказывала о своем детстве, о родителях и об учебе в Хогвартсе. Потом она приготовила незамысловатый ужин на двоих. Во всем происходящем было что-то особенное, неповторимое и непередаваемое. Словно именно сегодня, лишь на несколько часов был создан их маленький хрупкий мирок, в котором больше нет никого и ничего. Ни прошлого, ни будущего, а только один единственный миг, за ним следует второй, третий — и дальше по цепочке. Но бесценность каждой отдельной секунды неоспорима. Золота всего Гринготтса не хватило бы, чтобы выкупить даже час из этого вечера. А у Люциуса он был весь — целый вечер с Гермионой. Непривычный, но такой приятный… Хотелось, чтобы все дни были такими же. Чтобы она не убегала в Министерство каждое утро, лишая его счастья так надолго. Почему он не может без Гермионы? Эта безотчетная потребность всегда быть рядом с ней напоминала состояние душевнобольного. Но Люциус и был немного сумасшедшим. Из-за Азкабана. Из-за Гермионы.

— Что ты думаешь о том, чтобы уйти со службы? Или хотя бы взять отпуск на месяц-другой? — спросил Люциус, видя где-то в тумане едва различимый выход из лабиринта невзгод. Да, если бы Гермиона забыла о Министерстве, все сложилось бы идеально для него.

— Это тебе не обязательно работать, а я должна думать о карьере, — отозвалась она.

— Думаю, моей жене не следует тратить драгоценное время на заработки. Можно только тратить, — резонно заметил Люциус.

— Но я не твоя жена.

— Это ненадолго. Надеюсь, — сказал он и внимательно посмотрел на Гермиону. Она закусила губу и отвернулась, ничего не говоря. Как же хотелось сейчас прочесть ее мысли!

— Люциус, — прошептала она, не оборачиваясь. — У нас есть три дня, без Министерства, без писем с работы… Я даже поставила специальные чары от назойливой почты… Смешно, правда? Почему нам надо прятаться? Отчего все так непонятно? Почему все не может быть просто, как в сказках?

— Потому что жизнь — это не сказка. Жизнь — лучше. В какой-то степени.

— Она стала бы лучше, если бы не была так запутана. Все слишком неопределенно, как в глупом учебнике по прорицаниям… — Гермиона повернула голову, и Люциус увидел на ее лице грустную улыбку.

— А ты урокам прорицания всегда предпочитала чтение сказок?

— Сказки полезнее. Как ни странно, в них как раз больше жизни.

— Возможно, — сказал Люциус и умолк.

Почему-то всякий раз, когда он заговаривал о будущем, беседа сворачивала не туда и уходила куда-то в дремучий лес вместо того, чтобы выйти на опушку. Было ли это случайностью? Или же намеренным ходом Гермионы? Ведь если проблема блуждает где-то в тени деревьев, то ее наличие не так очевидно. Правда, в этом нет ничего хорошего. Слепец, живя в неведении, не может лицезреть всех уродств неидеального мира, но так же он не видит и красот.

Нужно заставить Гермиону «прозреть».

Но, несмотря на ее упорное нежелание открыто обсуждать некоторые вопросы, Люциус чувствовал себя счастливым рядом с ней. Даже если бы она молчала все время, ему все равно было бы хорошо. Эта девушка оказывала на него необъяснимое влияние.

Перед сном Люциус пошел принять душ. Гермиона к этому времени уже устроилась в постели — она по-прежнему чувствовала легкую слабость из-за недавней болезни и потому легла раньше обычного. Хотя засыпать, по-видимому, пока не намеревалась и выглядела довольно бодрой.

«К утру я буду как новенькая», — заверила Гермиона Люциуса. Она лежала в кровати с книгой в руках, когда он вышел из ванной и тут же устроился рядом, укрывшись мягким одеялом. Спальня была еще более непривычной, чем остальная часть квартиры. Но непривычное — не значит плохое.

— Сказки читаешь? — с усмешкой спросил Люциус, бросив беглый взгляд на книгу.

— На этот раз нет, — улыбнулась Гермиона и, оторвавшись от книги, продемонстрировала ему обложку.

— «Двести восемьдесят пять способов определить причину смерти от темного проклятья», — прочел он вслух и скептически изогнул бровь. — Малышка, ты уверена, что тебе необходимо это изучать?

— Люциус... Я живу и сплю в одной постели с бывшим Пожирателем Смерти, поэтому должна быть готова ко всему!

Он негромко рассмеялся. Как она умудрялась главные его недостатки выставлять почти в выгодном свете? Оборачивала все в шутку. Мерлин, это ведь действительно похоже на абсурд! Гермиона Грейнджер, героиня воны, пригласила в гости человека, которого еще недавно считала едва ли не заклятым врагом. Над этой ситуацией действительно можно вдоволь посмеяться.

Гермиона отложила книгу на прикроватную тумбочку, легла, прижавшись к нему, и тихонько пробормотала: «Устала сегодня…» А потом крепко обняла его руку. Она всегда так делала перед сном — обхватывала его за предплечье своими маленькими ручками и мирно засыпала. То ли держалась за него, то ли удерживала. Словно боялась, что он убежит, пока она спит. Цеплялась за него, как за спасательный круг. Хотя, пусть и не осознавая этого, сама вытягивала его из водоворота. Это он, Люциус, должен чуть ли не приковывать ее к себе, страшась потерять. А ведь он боялся, очень. Теперь уже он не мог представить свою жизнь без Гермионы, особенно после сегодняшнего дня. Нет, разве можно вернуться к существованию без чудесного чувства умиротворения, когда она так вот дремлет под боком, даря свое тепло, даря счастье? Нельзя. Невозможно.

* * *

Открыв утром глаза, Люциус увидел перед собой лицо Гермионы. Она уже не спала, а внимательно разглядывала его. Пристальный взор, казалось, стремился детально изучить его всего, дюйм за дюймом — каждую ресничку, каждую морщинку. Люциус почувствовал бы неловкость, не будь это Гермиона. А так это было даже забавно.

— И давно ты на меня смотришь? Разбудила своим взглядом, — с притворным упреком заявил он.

— Я вовсе не хотела тебя будить. Как раз наоборот — спящим ты мне нравишься больше. Спокойный, умиротворенный… А как проснешься — вечно чем-то недоволен.

— Предлагаешь мне снова уснуть? Или ты переживешь эту потерю?

— Как-нибудь справлюсь, — Гермиона улыбнулась. — К тому же, даже после пробуждения ты не теряешь значительную часть своей прелести. Во-первых, ты красивее с открытыми глазами…

Люциус расхохотался, не дав ей продолжить список своих «достоинств». Он смеялся, словно услышал что-то очень остроумное.

— Красивый? — повторил он, успокоившись.

— Ничего смешного, — надулась Гермиона.

— Разве? Как скажешь. Больше никакого смеха, — он напустил на себя серьезность. — Так какой второй пункт в твоем списке?

— Никакой, — буркнула она и уставилась в потолок.

— Не обижайся. Просто из нас двоих это ты — красивая. Понимаешь? Нет, даже не так — ты самая красивая из всех, — Люциус поцеловал ее в уголок губ. Потом в сами губы. Еще раз, еще. — Самая-самая красивая…

— Я не обижаюсь, так что можешь не утруждать себя комплиментами, — она повернулась на бок, уткнувшись макушкой ему в грудь. — Тем более, я знаю, что они не слишком правдивы.

— С каких пор ты не веришь моим словам? — Люциус нежно приобнял ее.

— С каких пор? Ты ведь уже лгал мне. По поводу портрета, по поводу моей комнаты… Может, о чем-то еще умалчивал… Я не знаю, Люциус… — Гермиона говорила, обжигая дыханием его кожу, а потом подняла взор и спросила серьезно: — Неужели ты правда считаешь меня самой красивой, черт возьми?

— Ты красивее, когда не ругаешься. И да, я так считаю, — честно ответил он. — Если я скажу, что влюбился в тебя с первого взгляда, ты поверишь?

— Смотря о каком первом взгляде идет речь, — Гермиона хитро усмехнулась, прекрасно понимая, какую именно их встречу он имеет в виду. — В книжном или в мэноре?

— В мэноре, разумеется. Вряд ли меня смогла бы привлечь маленькая лохматая девочка, учащаяся на параллели с моим двенадцатилетним сыном. Даже если это ты.

— Разумно, — Гермиона улыбнулась. — А когда… Когда ты впервые понял, что я — это я? Когда узнал… меня?

— Не узнавал до последнего разговора в Азкабане. Точнее, не был уверен. Заподозрил что-то еще в Отделе тайн… — Люциус вспомнил тот день. В голове вмиг пронеслись все те неподтвердившиеся теории, что он строил в отношении Гермионы и Джин. Испуганная убегающая девчонка явственно виделась ему, и даже сейчас казалось, что она — вовсе не та Гермиона, что лежит сейчас рядом с ним. Он в задумчивости проговорил: — На голове у тебя тогда творилось что-то невообразимое…

— Мы убегали от Пожирателей Смерти. По-твоему, я должна была сделать прическу по этому поводу? Может, следовало еще вырядиться в платье и предстать на шпильках?!

— Когда я впервые тебя увидел, ты была на шпильках и, знаешь ли, смотрелась гармонично.

— В тот раз мы, кстати, тоже убегали от Пожирателей… Со свадьбы Билла и Флер… Я так и не поняла, почему вообще тогда во время аппарации все это случилось.

— Если Гермиона Грейнджер чего-то не может понять так долго, то дело безнадежное? — спросил Люциус.

— Не-ет. Если Гермиона Грейнджер чего-то не может понять так долго, то надо подождать еще чуть-чуть. Или помочь ей понять, раз такой умный, — с улыбкой отозвалась она.

* * *

Вечером того же дня Люциус сидел на уже привычном диване в гостиной и листал глянцевые страницы какого-то аляповатого журнала. Непонятно, как это нелепое чтиво попало в квартиру Гермионы, но занять себя больше было нечем.

Чуть позже они собирались прогуляться по улочкам Лондона, и Люциус ждал, пока Гермиона примет ванну и оденется. Идея принадлежала, разумеется, ей, но возражений не последовало. Если бродить по Косой Аллее ему не хотелось из-за зевак, которые глазели бы и на них, и на него в частности, то тут, в маггловской части города, им ничего не грозило. Никто и внимания на них не обратит — парочка, каких много. Люциусу даже хотелось смешаться с толпой. Как же давно он не появлялся на людях! Пусть даже в окружении магглов, пусть среди незнакомцев, но это было уже что-то. Предстоящая прогулка сулила ему ощущение свободы. Почему же он не желал покидать стены мэнора? Люциус уже и не мог вспомнить. Это был страх, скорее всего, стремление сохранить устоявшееся относительно нормальное существование. Бессмысленный страх и глупое стремление. Гермиона права — нельзя закрываться ото всех. Или даже ото всех, кроме нее.

Из мыслей его вырвал неожиданный грохот, донесшийся из глубины камина. Вслед за шумом оттуда вылетел еще кто-то. Этот «кто-то» встал, отряхнулся… и уставился на Люциуса. В глазах нежданного гостя виднелся неподдельный шок. Гостя звали Гарри Поттер.

— Добрый день, мистер Поттер, — Люциус был невозмутим.

— М-мистер Малфой?! — тот, казалось, не верил своим глазам. Он протер стекла очков, огляделся по сторонам, снял очки, снова надел, быстро и часто моргая посмотрел на сидящего Люциуса, снова огляделся вокруг и, наконец, повторил: — Мистер Малфой?!

— Да, вы верно помните мое имя, — только и сказал Люциус.

Поттер же, услышав его слова, вовсе не успокоился. Скорее наоборот — он отступил на шаг, быстрым движением достал из кармана волшебную палочку и направил ее на «противника». Тот в ответ и бровью не повел.

— Я понимаю, вы герой магического мира и вам по статусу положено… Но не стоит так сразу переходить в наступление, ведь не ста…

— Где Гермиона? — Поттер перебил его. — И… Что вы здесь делаете?

— Гермиона принимает душ. А я… жду, пока она примет душ.

Очень простое и понятное объяснение. Но Поттера оно не устроило.

— Что?! — возмущенно выкрикнул он. — Что вы несете, черт возьми?! Зачем вы здесь? Кто вас сюда пустил?!

— Вы своими воплями соберете здесь всех соседей. Отвечая на ваши вопросы, скажу, что я здесь в гостях. У Гермионы. Она же, собственно, как вы выразились, «пустила» меня в эту квартиру.

— Зачем бы ей это делать? — вопрос источал недоверие. — Это как-то связано с вашим досрочным освобождением?

— Возможно, — уклончиво ответил Люциус. — Вам лучше спросить об этом лично у Гермионы.

Шум воды из ванной уже не доносился. Зато послышался скрип отворяющейся двери, шаги и чуть встревоженный голос Гермионы:

— Мне показалось, или тут кто-то кричал?

Она была завернута в большое белое банное полотенце, ее кожа раскраснелась от горячей воды, волосы мокрыми прядями спадали на плечи. Словом, выглядела Гермиона очень мило и по-домашнему. Чудная картина, вот только возмущенный Поттер все портил своим присутствием.

— Не показалось! Это был я! — выкрикнул он.

— Гарри… Я… Это просто… Как ты тут… Я не…

— Он тебе угрожает? Мне следует взять его под стражу? — он по-прежнему направлял палочку на Люциуса. А Гермиона все молчала.

— Нет. Я его пригласила, — наконец выговорила Гермиона. Негромко, но отчетливо.

— Ты объяснишься? — с долей едва уловимой обиды и очевидным непониманием спросил ее Поттер.

— Не сейчас, Гарри. Пожалуйста… Я...

— В Министерстве мне сообщили, что ты сильно больна. Я еще вчера вечером отправил тебе письмо, ты не ответила. И камин закрыт от связи. Подумал сегодня: «Как же хорошо, что я могу по каминной сети переместиться к Гермионе!» И вот, пришел проведать тебя. Я волновался.

— Я… Извини. Я уже здорова. Спасибо. Гарри! — она схватила его за руку и чуть ли не силой увела на кухню. Люциус не слышал, о чем они говорили, но Поттер вышел оттуда относительно спокойным. Нарочито вежливо попрощавшись, он исчез в зеленом пламени камина, будто его и не было. Вот только Гермиона выглядела взволнованной. Нет, расстроенной.

* * *

Гермиона сидела в небольшом маггловском кафе и пила уже третью чашку американо за последние двадцать минут. Она не очень любила кофе, и ей вовсе не нужно было взбодриться, но горячий напиток помогал ей успокоиться. Ведь пить что-то покрепче в первой половине дня было бы совсем глупо. К тому же с минуты на минуту ее ждет серьезный разговор с Гарри. А дома ждет Люциус. Все будет хорошо.

«Все будет хорошо, все будет хорошо», — повторяла она про себя, словно мантру, пока сидела и ждала прихода друга. Мысленное самовнушение продолжалось даже тогда, когда Гарри уже сел напротив, сделал заказ у официанта и ожидающе посмотрел на нее. «Ну же, Гермиона, объясни-ка мне, что делал Люциус Малфой в твоей квартире, пока ты принимала душ? Объясни-ка мне, Гермиона…» — как бы говорил его взгляд. А сам Гарри молчал.

— Ох, — выдавила она, отодвигая опустевшую чашку в сторону. — Я не знаю, что сказать.

— Тебе помочь вопросами? — серьезный тон не очень шел Гарри. От этого было не по себе. Будто он хотел ее допросить, как преступницу.

— Не надо, — ответила Гермиона и замолчала. А потом неожиданно даже для себя выпалила на одном дыхании: — У-меня-роман-с-Люциусом-Малфоем! И пожалуйста, не смотри на меня так!

Официант принес заказанные Гарри чай и пирожное, но тот на них и не взглянул.

— Он же тебе в отцы годится! — сказал он. И был прав.

— Возможно, — Гермиона не стала спорить. — Но, к счастью, он не мой отец. А мой жен… мой… любовник.

Черт! Она чуть не сказала, что Люциус — ее жених. Но Гарри, кажется, не обратил внимания на эту небольшую оговорку. Видимо, его голова была слишком занята осмыслением первой новости.

— Мерлин, Гермиона! Я не могу поверить!

— Но тебе придется. Рано или поздно, но ты это примешь, я знаю, — сказала она.

— Все так серьезно? У вас? То есть… как давно? Прости, что спрашиваю, но все же… Когда это началось? После того, как ты его освободила? Или раньше? — сыпались вопросы.

— А разве это могло произойти раньше? — сухо отозвалась Гермиона.

— Почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? Это не похоже на тебя.

«Потому что я не могу обманывать тебя. И правду сказать тоже не могу… Пока не могу», — подумала Гермиона, стараясь игнорировать неприятное ощущение — то самое, что испытывают лжецы.

— Потому что ты задаешь вопросы, на которые невозможно отвечать серьезно… Когда — раньше? — она старательно изобразила искреннюю улыбку. — Когда мы давали показания против Пожирателей? Или когда убегали от них в Отделе Тайн? Может, когда попали в плен, когда меня пытали в Малфой-мэноре? Нет? Наверное, когда мы…

— Ладно, я понял, — Гарри прервал ее словесный поток и глубоко вздохнул. — Но я все равно не понимаю. Как? Как это случилось? То есть… ты… и Малфой… Малфой-старший! Черт побери, я бы меньше удивился, если бы это был Драко!

— Не говори ерунду… — Гермиона даже рассмеялась, забыв о нервозности. Она и Драко!

— Рад, что хотя бы такую пару ты не считаешь чем-то приемлемым, — он улыбнулся. — Я переживаю за тебя. Он ведь бывший Пожиратель, и ты…

— Тебе не о чем волноваться, Люциус очень изменился. Очень. Он теперь другой человек, не тот, кого ты видел когда-то в Отделе тайн. И даже не тот, против которого давали показания полгода назад, — заверила его Гермиона.

— Хочется в это верить, — Гарри наконец придвинул к себе чашку с чаем и сделал глоток. — У тебя точно все нормально?

— Нет… Не нормально, а прекрасно. Так еще никогда не было.

Гарри внимательно посмотрел ей в глаза, словно хотел поймать на лжи, но у него ничего не вышло. Ведь она говорила правду. Он слишком хорошо знал Гермиону, чтобы не видеть ее искренность.

— Я… рад за тебя.

Гермиона улыбнулась. Она не могла поверить, что Гарри — милый Гарри! — так спокойно воспринял эту новость. Может, и с остальными не возникнет проблем? Если, конечно, она вообще хочет, чтобы о них с Люциусом знал кто-то еще. А Гермиона вовсе не была уверена, что хочет. Ей было страшно, и одновременно с этим она чувствовала себя счастливой. И у страха, и у счастья имелась одна причина — Люциус.

— А вдруг лед треснет?

— А тебе сейчас не все равно?

Джоэл и Клементина. «Вечное сияние чистого разума»

* * *

Было еще не поздно, но за окном уже начало темнеть. Обычно Гермиона любила коротать вечера дома, но не сегодня. Она сидела в гостиной, в своей маленькой уютной квартирке, рядом устроился Люциус, но они оба отчего-то молчали.

Чтобы найти тему и начать разговор, следовало приложить усилия, а заставить себя сделать это никак не удавалось. Молчание тянулось, как что-то вязкое, неприятное, почти отвратительное, но Гермиону это мало заботило. Она переживала совсем о другом — о том, о чем как раз не хотелось говорить. Ни с кем. У нее на коленях лежала книга, и Гермиона усердно делала вид, что читает, хотя почти не надеялась, что сумела одурачить Люциуса. Он слишком проницателен и знает ее чересчур хорошо, чтобы не заметить подвоха и не разглядеть душевного смятения. Наверное, потому-то Люциус и молчит так долго — дает ей возможность привести мысли и чувства в норму. Или его и самого что-то тревожит? Нельзя этого узнать, если не спросить прямо сейчас. Или если он сам не поделится. Но Гермиона не спросит, а Люциус не поделится — не в эту минуту.

Через час или два (а может, и больше — за временем никто не следил) стало ясно: сколько ни сиди так, сколько ни молчи — ничего само по себе не изменится. Но как все сдвинуть с мертвой точки?.. Гермиона не знала. По большому счету, она даже не понимала, что вообще не так. Чем этот вечер отличается от вчерашнего? Да, она все еще немного переживает из-за утреннего разговора с Гарри, но он ведь воспринял все довольно спокойно. Другое дело — как к ее отношениям с Люциусом отнесутся остальные. Рон, например, а еще коллеги, родители… Ох, не будь она героиней войны, а Люциус — экс-Пожирателем, на них никто не обратил бы внимания! Так они ни на кого не оглядывались бы, а сейчас — приходится. Беседа с Гарри стала первой ступенькой, и взойти на нее не составило труда, пусть и было боязно. А вот что дальше… Страшно даже заглядывать. Гермиона подумала, что ей бы приглянулись лестницы с одной ступенькой — упрощенная версия для новичков. Раз — и ты уже на вершине.

Не отвлекаясь от мыслей, она на автомате перевернула страницу и тут же почувствовала на себе взгляд Люциуса. Показалось, что он чем-то встревожен. Из-за ее поведения? Или раздумывает о том, как смотрится в паре с магглорожденной девятнадцатилетней девчонкой? Странно осознавать, что и Люциусу тоже нелегко приходится. У него ведь сын и… хм… какой-никакой авторитет. Позже надо будет обсудить это с ним.

Переживания, сотканные из домыслов, вихрем кружились в голове, как песчаная буря в пустыне, и трудно остановить эту круговерть. Возможность разобраться во всем казалась чем-то вроде миража, и высматривать ее среди «дюн» не хотелось. Смирившись с ситуацией, Гермиона решила, что не лишним будет выйти на улицу — проветриться. В одиночестве. Может, без Люциуса думаться будет лучше? Сомнительно, конечно. А вдруг? Его несколько смиренное молчание все только утяжеляло. А взгляды, что он бросал изредка, отзывались ноющим чувством вины.

«Вот только в чем я виновата?» — подумала Гермиона.

И тут же ответила на свой вопрос: «Ни в чем. Это все обстоятельства. На них легко валить все беды».

У Гермионы было чувство, что если она сейчас что-нибудь не скажет, вязкое молчание окончательно затопит комнату.

— Люциус, — тихонько позвала Гермиона, — я хочу пирожных. Дойду до ближайшей кондитерской, прогуляюсь.

— Ты пойдешь одна? На улице уже стемнело.

— Это совсем рядом, — она изобразила беззаботную улыбку. — Глупо идти вдвоем, я быстро. Спорим, ты не успеешь соскучиться?

— Как скажешь. Но возьми палочку… и оденься потеплее, — коротко и без эмоций отозвался Люциус, и тут Гермиона окончательно убедилась, что он все прекрасно видел и понимал. Видел ее насквозь.

Это ощущение стало для нее новым, к нему еще долго придется привыкать. Всего лишь умный, проницательный и заботливый мужчина рядом, а воспринимается как нечто невероятное. Гермиона всегда считала, что в паре ей суждено главенствовать и опекать, в лучшем случае — быть на равных, а оказалось, что все может сложиться иначе.

«Окажись сейчас Рон на месте Люциуса, он лишь попросил бы купить побольше пирожных», — подумала она. Хотя нет, скорее Рон сам сбежал бы от тишины, оставив Гермиону с книгой и даже не заметив ее переживаний. Эта мысль даже приободрила. Будущее виделось довольно смутно и вызывало по большей части тревогу, но ведь рядом был тот, на кого можно положиться — Люциус.

За размышлениями она быстро собралась и, спешно бросив «Пока, не скучай!», ушла.

Было прохладно, и Гермиона сразу запахнула полы пальто, поежившись. Бесснежная зима огорчала, улицы казались особенно темными. Если бы не фонари, передвигаться пришлось бы почти наощупь. Она порадовалась, что ее улица хорошо освещена, вдохнула свежего воздуха и отправилась в путь. Не хотелось возвращаться слишком скоро, но и медлить не стоило.

Минутах в десяти ходьбы и правда была неплохая кондитерская, которая очень кстати работала допоздна. И Гермиона действительно не отказалась бы от чего-нибудь вкусненького. Сладости всегда помогали обрести спокойствие, избавиться от ненужных сомнений. Когда Гарри и Рон ссорились, она частенько едва ли не силой тащила их в Хогсмид, и там друзья обязательно заглядывали в «Сладкое королевство». Воздушное мороженое, сахарные перья, карамельные бомбы… Они не только радовали глаз, но и были невероятно вкусными. Как правило, благодаря сладостям мелкие обиды забывались. «Если бы Волдеморта чаще кормили десертами, ему было бы не до завоевания мира. Став добрее от сладкого, он мог поработить только магглов-кондитеров и выпытывать у них секретные рецепты тортов», — с улыбкой подумала Гермиона.

Ей уже не терпелось вернуться домой и порадовать Люциуса пирожными. А может, и чем-нибудь еще. Мармелад? Или чизкейк? Она вдруг запоздало подумала, что следовало спросить у него, чего бы он хотел. Но теперь уже поздно. А вдруг удастся угадать его предпочтения?..

Гермиона ускорила шаг и быстро оказалась на месте. Взбежав по ступенькам, она потянула дверь кондитерской на себя, но та не поддалась. В этой части улицы стало гораздо темнее, освещения почти не было, а сегодня даже вывеска не горела. Гермиона пригляделась и лишь тогда заметила сбоку от входа табличку с надписью «Закрыто на учет».

В расстроенных чувствах она поплелась обратно. Не хотелось возвращаться к Люциусу с пустыми руками, и Гермиона решила заглянуть в обычный продуктовый магазинчик, что был по пути, и купить там хотя бы мороженого. Это, конечно, не пирожные с заварным кремом, которые она рассчитывала приобрести, но лучше, чем ничего.

Гермиона вошла во дворик, чтобы сократить дорогу, и тут заметила двоих мужчин, идущих ей навстречу. Страх холодком обдал легкие, дыхание затруднилось. Гермиона замедлила шаг и тяжело вздохнула. Слабые приступы паранойи преследовали ее постоянно после войны. Изредка ей даже мерещились силуэты нападающих Пожирателей, слышались отголоски боевых заклинаний. Но это были лишь игры разума, разбушевавшееся воображение и только. Она старалась игнорировать их, и чаще всего ей это удавалось.

Убедив себя в том, что незнакомцы — простые обыватели и не представляют для нее угрозы, Гермиона даже сумела мысленно посмеяться над своей пугливостью, но вскоре услышала:

— Куда направляешься, красавица? Может, тебя проводить?

Это сказал один из тех, кто «не представлял угрозы». Тоном, от которого по телу пробежала мелкая дрожь. Ничего не ответив, Гермиона свернула в сторону, надеясь обойти опасность. Ноги плохо слушались, но походка выглядела почти уверенной. Только это не особо помогло — сомнительная парочка предприняла ответный маневр и снова оказалась у нее на пути. Теперь Гермиону от них отделяли жалкие пять шагов. Поняв, что убежать все равно не сумеет, она остановилась.

— Так проводить? — повторил тот же голос.

— Нет, — тихо отозвалась Гермиона, но ее все же услышали.

— Уверена? — вопрос прозвучал устрашающе.

Гермионе показалось, что в руке одного из «провожатых» сверкнул нож. Хотя… в темноте все могло привидеться. На всякий случай она решила достать палочку, которую Люциус так предусмотрительно посоветовал ей захватить с собой. Но только Гермиона шевельнулась, как незнакомцы вмиг приблизились к ней почти вплотную. Она могла бы даже дотронуться до них, протянув руку. И теперь стало ясно, что нож ей не померещился.

— Дернешься — и ты труп. И даже не думай кричать, — сказал ранее молчавший мужчина. Голос у него был гнусавый, и от этого почему-то стало еще страшнее. Следующие слова только подлили масла в огонь: — Если не хочешь, чтобы было больно.

Палочка лежала в заднем кармане брюк, а пальто было длинное. Никакой возможности достать ее так, чтобы эти двое не заметили. Гермиона осознала, что выбрала неудачный путь, чтобы обойти их, и теперь была прижата к стене. Помощи ждать неоткуда: впереди — недоброжелатели, позади — стена. Мерлин, что же делать?! Почему Люциус не пошел с ней? Почему она попросила его остаться дома?

Будь Люциус рядом, он бы все исправил. Нет, не так. Будь он рядом, никто бы к ней не подошел.

— Ч-что в-вам нужно? — спросила Гермиона и тут же мысленно отругала себя за дрожь в голосе. Впрочем, не было нужды скрывать страх.

— А ты как думаешь? Деньги, драгоценности… и ты, красавица.

Гермиона была уверена, что говорящий мерзко ухмыльнулся после этих слов, хоть и не видела лица. У нее не было при себе драгоценностей, а из денег — лишь пара купюр в кармане пальто. Страшно даже представить, в какую ярость придут грабители, узнав это.

— Хорошо, — она с усилием выдавила из себя ответ. — Бумажник у меня в заднем кармане.

Гермиона полезла было за ним, надеясь достать палочку, но ее тут же остановили — один из грабителей рванулся к ней и грубо схватил за руку, прошипев:

— Я же велел тебе не дергаться! Сам достану.

И тут же отпустил ее руку, но Гермиона еще долго ощущала на запястье его грубые пальцы. Она отступила назад и теперь даже чувствовала спиной стену. Было страшно, и мозг отказывался работать. Перед глазами стоял Люциус, говорящий: «Ты пойдешь одна?.. Возьми палочку».

Зачем вообще брать с собой палочку и класть в карман, из которого ее не достать в экстренной ситуации? С таким же успехом можно было взять с собой водяной пистолет! Какая же она дура!

И тут Гермиону осенило. «Стоп. Я не дура, — подумала она. — То есть дура, но… владеющая беспалочковой магией!»

Если, конечно, у нее получится. Гермиона несколько раз проговорила про себя заклинание. Весь мысленный процесс занял всего несколько секунд, но казалось, что эти двое стоят и тупо смотрят на нее целую вечность.

— Stuperfy! — выкрикнула Гермиона, пристально глядя на того, что схватил ее за руку. Он тут же замер и отлетел футов на десять, приземлившись на асфальт. Та же участь настигла и его «напарника».

Оправившись от легкого шока, она подошла поближе к распростертым на земле телам. На их лицах даже не успел отразиться страх, угадывалось лишь некоторое недоумение. Но долго рассматривать недоброжелателей не было ни времени, ни желания, и Гермиона, на всякий случай переложив палочку в глубокий карман пальто, побежала в направлении ближайшей освещенной улочки и вскоре уже видела свой дом. И только тогда она подумала, что можно было бы просто аппарировать оттуда в квартиру. Раз уж взялась использовать магию при магглах, то не важно, какое именно заклинание применяешь. Правда, так бы пришлось рассказать обо всем Люциусу, но вряд ли стоит волновать его лишний раз. Он ведь тогда вообще из дома ее больше не выпустит.

Гермиона направилась прямиком к дому. Желание полакомиться мороженым вдруг куда-то запропастилось — наверное, осталось валяться в темном дворике, рядом с парой Дрожащими руками отворила дверь и наконец-то переступила порог своей квартиры. Люциус по-прежнему сидел на диване и теперь листал ее книгу с вялым интересом.

— Люциус! — Гермиона ворвалась в гостиную и, не снимая пальто, подбежала к любимому. И крепко обняла его. Хотелось быть ближе, как можно ближе к нему.

— Если бы я знал, что на тебя так повлияет покупка пирожных, отправил бы в магазин куда раньше, — заметил он, весело усмехнувшись.

— Я ничего не купила. Кондитерская закрыта, — сказала Гермиона, широко улыбаясь. Даже если бы она захотела изобразить расстройство, у нее бы не вышло.

— И почему ты так рада этому? — спросил Люциус и, не дожидаясь ответа, помог ей снять пальто и обнял Гермиону со спины, устроив подбородок на ее плече. Приятно было ощущать его прикосновения, а ведь еще час назад она не понимала всей их ценности.

— Нет… не этому. Я… меня… Я просто… люблю тебя.

— А я — тебя, — прошептал он ей на ухо, коснулся губами щеки и отстранился, сев обратно на диван.

Гермиона вернулась в прихожую, разулась и поспешила обратно к Люциусу — села так близко к нему, что даже ощущала тепло его тела.

— Мы остались без десерта… — пробормотала она, вовсе не чувствуя огорчения по этому поводу.

— Думаю, мы и без пирожных сможем сделать наш вечер сладким, — сказал он и нежно поцеловал ее. Потом еще раз — уже глубже, Гермиона ответила на поцелуй. Люциус усадил ее к себе на колени и зачем-то сказал: — Или, если хочешь, просто посидим и поговорим…

Она помотала головой. Сейчас вести беседы ей хотелось еще меньше, чем раньше. Люциус едва заметно улыбнулся. Он взял ее на руки и понес в спальню, а переступая порог, произнес заклинание, и комнату залил мягкий неяркий свет.

Люциус уложил Гермиону на кровать, а сам навис сверху, отчего его спадающие волосы приятно щекотали ее шею.

Он быстро расстегнул ряд мелких пуговиц, потом снял с Гермионы ставшую ненужной блузку, отбросил в сторону и принялся покрывать поцелуями ее плечи, руку, живот, другую руку…

— Откуда это? — вдруг обеспокоенно спросил Люциус, остановившись.

— Что? — Гермиона резко села и по его взгляду поняла, что дело в синяке на запястье. Черт! Надо же было тому грабителю так схватить ее за руку! Следовало сразу его замаскировать. — Да ниоткуда, эм-м… стукнулась об угол.

— Об угол чего?

— Угол… То есть… Угол стола?.. — полувопросительно-полуутвердительно сказала она.

— Какого именно стола? — настойчиво уточнил Люциус. Послышались даже угрожающие нотки. Гермиона никак не ожидала такой реакции, но догадалась, что виной тому никак не синяк, а ее ответ.

— Моего. Моего стола, — вновь неуверенный тон. Она и сама знала, что не может убедительно лгать кому-то близкому. Одно дело — придумать отговорку для преподавателя, другое — для любимого человека. Люциус — это вообще что-то иное.

— Гермиона, — только пристальный взгляд на нее и больше никаких слов. Просто имя. И как на это реагировать?

— Что?

— Зачем ты меня обманываешь?

— Я не обманываю. — Она не хотела врать, но боялась говорить правду. Понимала, что следовало с самого начала рассказать обо всем, а сейчас уже поздно идти на попятную. — Это просто синяк… В нем нет ничего особенного…

Гермиона приблизилась к нему и начала снимать с него рубашку, но Люциус остановил ее.

— Опять ложь, — твердо сказал он.

— С чего ты взял? — она даже разозлилась из-за его уверенности. Почему Люциус думает, что все обо всех знает? Пусть сейчас он прав, но вообще…

— Я вижу. Тебя. Всю тебя. И своим молчанием ты заставляешь меня переживать еще сильнее, — сказал он сердито. — Или сейчас же рассказываешь мне все, или я применяю легилименцию.

— Ты не применишь легилименцию ко мне, — Гермиона сощурила глаза. Она уже поняла, что все равно не станет ничего скрывать от Люциуса, но сразу сдаваться не хотелось. Хватит ему вечно ощущать себя победителем!

— Ты так считаешь? Я бывший Пожиратель.

Эти слова возымели действие — Гермиона задумалась. «Мало ли что может быть у него на уме?..» — пронеслась в голове трусливая мысль. Но вера в «хорошего» Люциуса всегда побеждала сомнения.

— Да, — уверенный ответ. — Ведь бывший.

Странно, но Люциус улыбнулся, услышав эти слова. Она удивленно смотрела на него, и тут правда сама начала вырываться наружу. Хотя Гермиона особо ее и не удерживала — сходу рассказала ему все. О том, как испугалась, как жалела, что он не рядом и ругала себя за опрометчивость. И в конце почувствовала, что в глазах у нее стоят слезы, хотя плакать вроде не хотелось.

— Тш-ш… Все хорошо, — прошептал Люциус, стирая маленькую слезинку с ее щеки. — Только не надо от меня ничего скрывать, договорились?

— Больше не буду.

— И не ходи вечерами одна по этим маггловским районам. Я запрещаю. Лучше переезжай в мэнор насовсем. Со своим котом, с его кормом и мисками. Там нет мышей, но если ты очень попросишь, я их заведу.

— Я боюсь мышей, — Гермиона улыбнулась сквозь слезы. — Они разносят заразу, ты знаешь?

— Значит, не будет никаких мышей. Только ты и я. И твой Живоглот.

— А если вернется Драко? — она решилась затронуть серьезный вопрос.

— Его будет ждать сюрприз, — беззаботный ответ.

— Мерлин, Люциус!

— Милая… определись, к кому ты взываешь. И почему вечно так упорно ищешь проблемы? Поверь, они сами тебя найдут, если понадобится. Но и в этом случае ты сможешь от них спрятаться, и со временем у нас все будет замечательно. Ведь не сложно в это поверить?

— Не знаю… — пролепетала Гермиона. Если что-то и вызывало у нее сомнения, то будущее. — Ты вернешься на службу в Министерство?

— А ты выйдешь за меня замуж?

Гермиона тянула с ответом — слишком это было неожиданно. Хотя, если вспомнить, как Люциус делал ей предложение в первый раз… Может, у него такой стиль?

— Эти вещи как-то связаны? — она не смогла сдержать улыбку.

— Нет. Так выйдешь?

— Да, — твердо сказала Гермиона. — С радостью стану твоей женой, но переезжать в мэнор не буду.

— Хоть оставишь мне шанс тебя уговорить?

— Шанс есть всегда, — многозначительно проговорила она, и Люциус поцеловал ее. А Гермиона тем временем стянула с него рубашку, а за ней и брюки — с них обоих.

Люциус повалил ее на кровать. От его ласк с телом Гермионы всегда творилось такое, что если бы она решилась записать это — не сумела бы. Не хватило бы слов. Он что-то шептал, двигаясь в ней, а Гермиона могла лишь чередовать бессвязные междометия со стонами.

Дыхание, сбивчивый шепот, скрип — каким-то образом эти звуки воспринимались гармонично и даже поддерживали ритм… Стоп! Скрип? Гермиона только сейчас осознала, что ее кровать скрипит. А в мэноре кровати не издавали никаких лишних звуков, никогда… Хотя в этом было даже какое-то свое очарование. «Как скрип качелей, — подумала Гермиона. — Не хватает только ветра в волосах».

И тут Люциус ощутимо прикусил мочку ее уха, пробормотав:

— Вернись уже ко мне из своих мыслей, малышка…

И она вернулась. Право, думать о плюсах и минусах кроватей в их домах во время занятия любовью было неуместно. Куда приятней отдаться умелым рукам Люциуса. Вот только…

— Ты когда-нибудь пустишь меня наверх? — она с трудом сформулировала предложение.

— Наверх? — он почему-то посмотрел на потолок.

Гермиона высвободилась из-под Люциуса и оседлала его.

— Наверх, — повторила она, медленно насаживаясь на него.

Гермиона начала двигаться и поняла: вот он — ветер в волосах. Теперь секс ни в чем не проигрывал качелям, он был намного лучше. Разве качаться так же приятно? Разве на качелях можно быть так близко к любимому, так остро чувствовать его? И разве качели могут подарить столь же ослепительный финал? Ну нет. Она изогнулась и громко вскрикнула на пике удовольствия, а Люциус тут же привлек ее к себе сильными руками. Гермиона уложила голову ему на грудь и слышала, как успокаивается его сердце и приходит в норму дыхание. А вот ее сердечко колотилось, как сумасшедшее, но скоро и оно утихомирилось.

* * *

У Гермионы закончились выходные, а вместе с ними подошли к концу и дни, что Люциус обещал провести в ее квартире. В понедельник утром они шагнули в камин друг за другом, вот только она направилась в Министерство, а Люциус — в мэнор.

Первые часы в Министерстве прошли непривычно. После трех теплых дней с Люциусом бумажная работа в кабинете казалась чужой, словно Гермиона никогда ею не занималась. Просто хотелось, чтобы он был рядом, чем ближе — тем лучше. Но Люциус находился в мэноре, и, откровенно говоря, если бы он в самом деле заявился в Министерство, она бы испугалась.

«Что подумали бы коллеги? Какие разговоры пошли бы?» — вот уместные вопросы, но желания Гермионы вряд ли можно назвать разумными. В последние дни.

Она едва досидела до конца рабочего дня. Благо документов за время «болезни» скопилось немало, и отвлекаться на другие мысли было некогда. Из Министерства Гермиона сперва перенеслась по каминной сети домой. Во-первых, вокруг столпилось слишком много народа, чтобы можно было не опасаться, что кто-то услышит, какой адрес она называет. Во-вторых, лучше проведать Живоглота вечером, чем сбегать к нему утром.

«Малфой-мэнор, гостиная», — четко и громко сказала Гермиона, уже не опасаясь чужих любопытных ушей.

Выйдя из камина и оглядевшись, Гермиона сперва решила, что при перемещении произошел сбой — все вокруг изменилось до неузнаваемости. Стало светлее, во всех смыслах, и теперь сложно было представить, что здесь располагалось пристанище Пожирателей, что тут пытали людей и держали пленных… Нет, где угодно, только не здесь. Неприятный «душок» наконец-то выветрился.

— Ну, здравствуй, — Люциус хитро улыбался, наблюдая ее реакцию.

— Это… это все… Когда… Как ты успел?

— Не я, милая, а эльфы. Не зря ты их так опекаешь. К слову, они располагали достаточным временем, пока мы отдыхали у тебя.

Гермиона молчала — не могла найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Было очень радостно оттого, что Люциус устроил это… по всей видимости, для нее. Он сделал свой дом комфортным для будущей жены. Скоро, возможно, вернется то время, когда они смогут говорить «наш дом», «наша спальня», «наша библиотека», не испытывая при этом неудобств.

— Так что скажешь? — спросил Люциус.

— Мне надо тут все осмотреть! — воодушевленно отозвалась Гермиона. — Так теперь везде? Это магия? Ой, а что за заклинания, знаешь? Стало так уютно! А почему ты раньше так не сделал? Мерлин, а спальня тоже изменилась?..

Люциус улыбался и, видимо, не собирался отвечать на поток вопросов. Но было видно, что реакция Гермионы радует его куда больше, чем обновленный дом.

* * *

Гермиона суетилась последние два-три часа, а Люциус был крайне спокоен и наблюдал за ней с легкой улыбкой. Так родители смотрят на своих детей, когда те, к примеру, собирают конструктор. Им это неинтересно, но за стараниями малышей понаблюдать любопытно.

Но у Гермионы имелось дело поважнее сборки конструктора — готовиться к визиту Гарри. Только вчера утром она написала ему письмо с приглашением на ужин в мэнор и вскоре получила ответ: «Я с удовольствием навещу тебя, Гермиона. Давай завтра вечером, если это удобно. Приду в начале восьмого, через камин».

Завтра!

Которое уже превратилось в сегодня.

А Гермиона еще не успела морально подготовиться. Как только она вспоминала, что было, когда Гарри и Люциус встретились в последний раз, ее пробирала нервная дрожь. Но сегодня все должно пройти лучше…

Гарри всегда занимал место ее лучшего друга. А Люциус — самый близкий для нее человек сейчас. Если они хотя бы не перейдут на личности — это будет уже успех. Маленькая победа.

Гермиона не могла заранее распланировать разговор за ужином, невозможно было предугадать поведение Люциуса, да и Гарри тоже отличался непредсказуемостью. Поэтому, за неимением более полезного дела, она старательно подбирала платье, советуясь с одним из виновников своих переживаний. Гермиона придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале, и взгляд зацепился за колечко на пальце. Ох, к этому украшению привыкнуть будет еще сложнее, чем к Люциусу и жизни в мэноре… И в Министерстве приходилось его зачаровывать, чтобы никто не заметил. Но зато когда оно было на пальце, Гермиона чувствовала, что не одна, и потому никогда не снимала его — даже на секунду.

— Для меня ты так старательно не одеваешься, — с усмешкой заметил Люциус, одобрив один из предложенных нарядов. Это было черное классическое платье, не слишком длинное, не слишком короткое, но очень изысканное. Гермионе и самой нравилось, как она в нем смотрится. Кажется, она надевала его пару раз… давно. Но платье выглядело совершенно новым. «Наверное, особая магия», — решила про себя Гермиона.

— Для тебя я старательно раздеваюсь… — ответила она, чуть помедлив.

— То есть мне не жаловаться?

— Уж постарайся. Я и так волнуюсь.

— Если ты волнуешься перед встречей с лучшим другом, то что-то, наверное, идет не так.

«Что-то идет не так?! Что-то? Будто он сам не понимает, что именно!» — мысленно возмутилась Гермиона, а вслух сказала:

— Может, и не так. Не так, как пошло бы, сложись все… нормально. Если бы не произошло всего… Мерлин, если бы мне полгода назад сказали, что я и ты… В какой вообще Вселенной все это допустимо? Ты же, по мнению общественности, ужасный человек, и Гарри так думает, и все остальные. Даже я… иногда. Раньше точно так считала.

— Я знаю.

— Так как мы можем быть вместе?..

— Не можем, а должны. Я злодей, а ты спасительница мира, и в совокупности мы с тобой составляем среднестатистического человека.

— Интересная теория. Так… а сколько осталось до семи?

— Пятнадцать минут. И ты уже готова.

Но Гермиона не была готова. И друг, будто даря ей добавочные минуты, задерживался. Только вот это совсем не помогало, а лишь заставляло еще сильнее нервничать. В аврорате что-то произошло, и Гарри прислал записку, где извинялся и сообщал, что немного опоздает.

Люциус читал газету, устроившись в мягком кресле, а она ходила туда-сюда по гостиной до тех пор, пока в камине не полыхнуло зеленое пламя.

— Гарри, ну наконец-то! — Гермиона кинулась обнимать друга.

— Ты же знаешь, я не особо пунктуален… — тот виновато опустил голову.

— Ты выбрал не лучший день для того, чтобы напоминать мне о своих недостатках, — прошептала она.

— Добрый вечер, мистер Поттер, — сдержанно произнес подошедший к ним Люциус.

— Мистер Малфой, — Гарри кивнул в знак приветствия.

— Я смотрю, вы у себя в аврорате работаете в поте лица? — вежливо спросил Люциус.

— Да, стараемся…

Обменявшись еще несколькими ничего не значащими фразами, все трое направились в гостиную и приступили к ужину. Люциус больше молчал, Гарри и Гермиона поговорили немного о работе.

Все шло спокойно, но Гермиона продолжала нервничать, хоть и старалась скрыть это. Не покидало чувство, будто она знакомит своего молодого человека с родителями, и те вдруг узнают в нем парня, что на днях поцарапал их автомобиль своим байком. Как бы хорошо он себя ни показал, они не забудут ему ту оплошность из прошлого. С Люциусом так же. Гарри может понять Гермиону и принять ее выбор, он даже порадуется за нее на свадьбе, искренне. Но они с Люциусом никогда не станут друзьями.

— Так как вы… — Гарри подал голос. — Как вы… сошлись?

— Это долгая история, — скупо ответила Гермиона. — И сложная. Все куда запутанней, чем кажется на первый взгляд.

— А я вроде никуда и не тороплюсь. Или тут что-то секретное?

— Не совсем. Просто… пока не время. Я расскажу тебе, но потом. А сегодня у нас для тебя припасена другая важная новость, — сказав это, Гермиона невольно бросила взгляд на свое старое-новое колечко. — Мы собираемся пожениться.

— Как? — Гарри изумился, такая реакция была понятной и предсказуемой.

— Очень просто, мистер Поттер. Мы нарядимся по случаю, позовем гостей, священника — вот и весь секрет, — вычурно-будничным тоном проговорил Люциус, при этом не меняясь в лице.

Гермиона немного укоризненно взглянула на него.

— Я понимаю, это неожиданно, как и… все прочее… Но мы уже решили. Пока не знаем, когда и как пройдет свадьба, но торопиться мы точно не будем, — мягко объяснила она, словно разговаривала не с лучшим другом, героем магической Британии и аврором в одном лице, а с недалеким первокурсником.

— Я рад за тебя, за вас обоих… Поздравляю.

— Спасибо, Гарри! — сказала Гермиона. Она заметила, как Люциус согласно кивнул. — Я надеялась, что ты поймешь.

— Разумеется… Не думаю, что я все понимаю, но тем не менее… тебе… то есть вам… виднее. Это же ваши отношения.

— Вы высказываете на удивление мудрые мысли, мистер Поттер, — на лице Люциуса мелькнула улыбка, впервые за время ужина.

— За «удивительно умное» у нас обычно Гермиона отвечает, — Гарри улыбнулся в ответ. — Но я беру пример с нее.

Тревога Гермионы потихоньку пошла на убыль. Ужин заканчивался, а Люциус и Гарри не только не ругались, но даже весьма мило беседовали. Если и дальше все пойдет в том же ключе, то, может, в будущем и правда все сложится замечательно.

Я люблю тебя… как сумасшедшая…

Анна. «Как сумасшедший»

* * *

Люциус считал себя совершенно нормальным.

Ему казалось, что женитьба на Гермионе — вполне разумное решение. Более того, он полагал, что этот брак станет одним из самых верных поступков в его жизни.

Все те годы, что тянулись с момента исчезновения Джин до недавних пор, теперь виделись как нечто сумбурное, случайное, лишенное смысла… несуразное. Да, вся его жизнь была несуразной, хоть и казалась тогда и ему, и всем окружающим едва ли не эталоном. Идеальная жена, подающий большие надежды подрастающий сын, карьера в Министерстве, роскошное родовое поместье и солидный капитал… Любой хотел бы оказаться на месте Люциуса Малфоя. По крайней мере, так было до возрождения Темного Лорда.

А сейчас он считался в обществе кем-то вроде изгоя. Тем, кого даже жалеть не следует. Но, вопреки логике, Люциус был счастлив и чувствовал себя на вершине. Он даже позавидовал бы сам себе, будь у него такая возможность. И то, что о его недавно приобретенном счастье не знал практически никто, даже добавляло некоторую остроту. Ведь секрет хорош сам по себе, лишь потому, что он никому не известен. А если тщательно скрываемая информация еще и столь приятна… Но нельзя таиться вечно. Люциус не только осознавал, что это невозможно, но и хотел, чтобы все знали.

— Это ведь не так уж и странно, правда? — голос Гермионы отодвинул размышления на второй план.

Она лежала рядом на кровати и читала. Ну, или делала вид, что читала… Похоже, собственные мысли волновали ее больше, чем очередная глава из книги.

— Что именно? — спросил Люциус.

— Мы. Ты и я. Вместе. Сначала я думала, что это что-то из ряда вон… Но Гарри так спокойно отреагировал… Разумеется, он с самого начала отнесся бы к этому еще лучше, если бы я сама ему рассказала, а так… — Гермиона замолчала на несколько секунд и нервно убрала выбившуюся прядь волос за ухо. — Я это к чему… Может, Рону рассказать? Как думаешь?

— Если ты считаешь это правильным, то почему бы и нет? — Люциус пожал плечами.

— Я не до конца уверена… Но если Рон узнает обо всем из чужих уст, ничего хорошего не жди… С другой стороны, в любом случае не…

Гермиона пустилась в сложные, но бессмысленные рассуждения. И для Люциуса ее речь постепенно превратилась в подобие фонового шума. Ему не хотелось, чтобы она и дальше размышляла об этом и переживала. Тяжело было смотреть на прекрасное юное лицо, опечаленное… из-за Уизли. Да еще и младшего! Ни один из людей не стоил переживаний Гермионы.

Люциус не понимал, чем так примечателен этот Рон. Ведь Гермиона с ним практически не общалась последние месяцы. Невозможно даже представить, чтобы она встречалась с этим недоразумением. Конечно, говорят, что противоположности притягиваются, но не до такой же степени! Этот Уизли слишком неотесанный, как и все из его семейки. А рядом с изящной Гермионой он, должно быть, смотрелся бы еще глупее. Опять же, есть мнение, что хорошая женщина может украсить любого мужчину, но некоторые случаи — безнадежны.

Люциус обратил свой взгляд на Гермиону. Ее губы шевелились, но слова все проходили мимо — хотелось просто любоваться ею. Казалось, что она стала еще красивее с тех пор, как переехала в мэнор. Наверное, антураж сыграл тут свою роль. Почти как в театре — декорации делали свое дело, и костюмы помогали. Гермиона часто надевала одежду из своего старого гардероба — те платья, что они выбирали вместе когда-то давно. И если поначалу Люциус видел бросающееся в глаза несоответствие между свалившейся откуда-то на его голову Гермионой и его Джин, то сейчас оно стерлось. Если рассматривать только внешность. В остальном же, конечно, перед ним была Гермиона Грейнджер во всей красе.

Да, она надевала те же платья, что носила Джин, и на ней было то же кольцо… Но Люциус все равно видел в ней Гермиону. Даже если бы он не приглядывался, не мог не заметить разницу. Она смотрела на него по-другому. Во взгляде Джин Люциус всегда видел безоговорочную влюбленность с отблеском обожания. А Гермиона не столько смотрела на него, сколько рассматривала, глядя через некую дымку грусти. Там было чуть жалости с привкусом сострадания, пара щепоток ностальгии и приличная порция надежды. Конечно, была и любовь, в чем-то, пожалуй, более настоящая, чем в прошлом, и даже восторженная девичья влюбленность изредка мелькала. Но все там — за дымкой.

— Ты слишком много об этом думаешь, милая, — Люциус прервал поток ее слов, надеясь, что не пропустил ничего по-настоящему важного.

— Я думаю ровно столько, сколько необходимо. Как все наладить, если не позаботиться о каждой мелочи? Иногда мне кажется, что ты вообще не тратишь время на мысли… не думаешь о нас.

Слова Гермионы стали чем-то вроде голоса разума. Действительно, Люциус и сам понимал, что в последнее время утратил свой рационализм. Он уже и забыл, когда в последний раз планировал день, или неделю, или месяц — если не считать недавнего ремонта в мэноре. Он лишь ждал свою невесту к вечеру и провожал ее по утрам… Сомнительный режим дня, даже для бывшего узника. Просто Гермиона слишком правильная и разумная. Настолько, что теперь у Люциуса появилась возможность расслабиться и не пытаться разобраться в хаотичном течении их жизни. Однако все же следовало решать проблемы общими усилиями, а не перекладывать все на плечи Гермионы, которая и так делала очень много. Если подумать, где был бы сейчас он, если бы не ее старания?

— Мне иногда кажется, что до твоего появления моя жизнь была сплошным безумием, — сказал Люциус.

— А сейчас она стала нормальной, по-твоему?

— В моем понимании нормальности — да. И мне есть с чем сравнивать.

— А в моем понимании — нет. Но… думаю, что в сумасшествии есть свое очарование.

«Очарование» — Люциусу это слово казалось слишком милым, приторно-сладким. Он не хотел быть каким-то там очарованием.

— Я добавляю безумия в твои серые будни? — уточнил он.

— Ты добавляешь в них смысл, — Гермиона сказала это куда-то в пустоту, даже не взглянув на Люциуса. Но от этого ее слова не потеряли своей значимости.

Люциус задумался. Его немного коробило это странное состояние их отношений. Шаг вперед — и все изменится, да так, что обратно ничего не вернуть. Сейчас их жизнь походила на взрыв в замедленном действии. А чем всё закончится — пока непонятно. Что будет после того, как их отношения окажутся нормой не только для него, Люциуса, и даже не для них двоих, а для подавляющего большинства магов Британии? Не станет ли все слишком обычным?

Люциуса возможная размеренность жизни и эмоций не пугала, даже наоборот. Он в возрасте, нуждается в спокойствии и мирном благополучии. Но Гермиона? А она все-таки из Гриффидора. Устроит ли девушку, которая прошла войну, обыденность? Раньше Люциус об этом и не задумывался, но каждой мысли — свое время.

Немного помолчав, он спросил:

— Так… тебя разочарует объективная нормальность? Если не будет… — Люциус поморщился, — очарования?

— Да нет же. Меня может расстроить разве что отсутствие тебя.

— И тебя не пугает пресность? — он продолжал допытываться.

— Куда больше меня пугает то, что ты об этом заговорил. И этот твой серьезный тон. С чего бы?

— Просто мысли вслух, — Люциус пожал плечами.

— Тогда ты озвучиваешь их довольно выборочно. Я могу услышать то, о чем ты умалчиваешь?

— Я сказал все, что хотел.

— А мои желания не учитываешь, значит?

— Они всегда приоритетны, — Люциус усмехнулся. — Хочешь, поведаю, как выбирал рубашку с утра? Или о чем думал, когда брился?

— Нет, — Гермиона была серьезна. — Я спросила: почему ты заговорил о так называемой «пресности» жизни.

— Потому что рано или поздно ты ее почувствуешь. Мы оба почувствуем. И…

— Мой папа всегда говорил: "Скука — это признак устоявшейся семейной жизни. Или знак к тому, что пора заводить детей". Он часто вспоминает, как я в детстве не давала им с мамой соскучиться… — Гермиона улыбнулась своим мыслям и прибавила: — А мне кажется, я была милым ребенком.

— Думаю, с тех пор ты стала еще милее.

— Вряд ли. Я стерла родителям память, знаешь, даже не спросив их. Думала, что таким образом спасаю их… Впрочем, так и вышло, они ведь целы и невредимы, но все же… Я иногда думаю, что это все… ну, это, в прошлом, стало чем-то вроде наказания свыше. Я забрала у них воспоминания, пусть и временно, а потом, спустя какой-то месяц, сама лишилась прошлого. Слишком закономерно, чтобы оказаться простым совпадением.

— Занятно, что ты считаешь наше знакомство наказанием.

Гермиона нахмурилась.

— Не знакомство. Потерю памяти. Между прочим, это самое знакомство много проблем с собой принесло… двадцать лет спустя! Из-за этого сейчас я не знаю, что делать!

— Хм-м, Гермиона Грейнджер, героиня войны, испугалась проблем и отчаялась? Из-за боязни мнения общества? Что-то не сходится.

Она отложила книгу на прикроватный столик и придвинулась к Люциусу, устроив голову у него на плече. Волосы щекотали шею, но ему это даже нравилось.

— Просто я люблю тебя… Переживаю только потому, что так сильно люблю, понимаешь? — Гермиона сказала это с надрывом в голосе. Люциус пожалел, что не видит ее лицо.

— Я все понимаю, малышка… — тихо сказал он.

— Удивительно… ты так необъяснимо спокоен всегда, как будто тебя все это вообще не касается…

— Я не настолько спокоен, как это может выглядеть со стороны. Тебе ли не знать.

— Лучше бы ты был плохим актером.

— И хорошим мужем? — Люциус усмехнулся.

— А ты планируешь стать плохим?

— Хватит и того, что я планирую им стать. Оценку выставишь уже постфактум, договорились?

— Ну нет, ты слишком хорош, чтобы тебя оценивать. Особенно когда перестаешь строить из себя Лорда-Люциуса-Малфоя-Единственного-И-Неповторимого-Чистокровного-Сноба.

— Я так делаю? — спросил он тоном невинного ребенка.

— Когда мы не наедине. Но в последнее время ты исправляешься. О, кстати, сегодня на работе виделась с Гарри, он звал нас на ужин.

— Хорошо, — Люциус улыбнулся. Подумать только — он собирается на ужин к Гарри Поттеру! С вполне мирными намерениями. — Когда?

— Послезавтра. Только учти, это совсем не такой ужин, к каким ты привык. Скорее простые посиделки у камина с горячим шоколадом. Или чаем. Думаю, там будет Джинни. Джинни Уизли. Гарри уже рассказал ей все про нас.

— Замечательно.

Люциус осознал, что стал частью привычной жизни Гермионы, и это радовало. Правда, он не мог вспомнить, когда последний раз пил горячий шоколад… наверное, будучи студентом Хогвартса. И еще Люциус с трудом представлял, о чем уместно беседовать с Поттером. Да и с младшей Уизли… вероятно, она его подружка и тоже участвовала в войне. Так что с ними обсуждать? Политика? Маловероятно, Люциус выпал из общественной жизни года два назад и так и не успел наверстать упущенное. К тому же, подобные разговоры всегда сводились к упоминаниям о войне, а эта тема стала негласным табу. Даже с Гермионой они редко вспоминали о тех временах. Так что же еще остается? Квиддич? Ох, это просто смешно. Но не говорить же о погоде весь вечер. А если он будет чересчур молчалив, Гермиона решит, что он выказывает высокомерие и пренебрежительно относится к ее друзьям… Замкнутый круг.

Но у Люциуса оставалось еще два дня, чтобы все обдумать. А сейчас он прижал Гермиону к себе и нежно поцеловал.

* * *

Утром Люциус проснулся оттого, что Гермиона со всей решительностью теребила его за плечо. Подумалось, что она могла бы проявить мягкость, и Люциус уже было открыл рот, чтобы выразить недовольство, как услышал требовательное:

— Обними меня!

Он не смог сдержать улыбку, ответив:

— Я бы тебя не просто обнял…

— А крепко обнял? — Гермиона хитро улыбнулась. А Люциус тут же обхватил ее, заключив в объятия, не столько нежные, сколько властные.

— И даже более того…

— Крепко-крепко? — она рассмеялась.

Люциус решил, что еще крепче стискивать ее в объятиях не стоит — слишком уж хрупкая у него невеста. Поэтому он лишь легонько поцеловал ее в уголок губ и ослабил «хватку». Гермиона высвободилась из его рук и устроилась рядышком — Люциус чувствовал, как соприкасаются из руки.

— Знаешь, пока ты спал, я кое-то придумала. По поводу Рона.

Люциусу потребовалось значительное усилие, чтобы сдержать раздражение. Опять она говорит про Уизли… Рон-Рон-Рон. Худший из этой семейки, если не считать Артура.

— Точнее, это Гарри придумал, мы только что разговаривали через камин, — продолжила Гермиона. — Он предложил позвать Рона на Гриммо.

— Мне кажется, или ты слишком сильно переживаешь из-за того, что твой рыжий дружок заявится в дом Поттера?

— Мерлин, Люциус…. Только не говори, что ты ревнуешь!

— Нет, разумеется, — уверенно ответил он, а спустя мгновение добавил как бы между прочим: — Разве что… немного.

— Пойми, если узнает Рон, узнают все остальные Уизли, то есть и Молли, и Артур. Молли разболтает всем, кому сможет, а Артур, наверное, из чувства долга и заботы сообщит Кингсли, — спокойно пояснила Гермиона. — Это очень важно.

Люциусу стало немного стыдно за свои мысли и предвзятое мнение. Она волновалась из-за их отношений, а вовсе не из-за Уизли.

— Прости, ты права, — примирительно сказал он. — Было бы любопытно поговорить с этим рыжим… Роном.

* * *

Рон возился во «Всевозможных волшебных вредилках» целыми днями. И по будням, и в выходные. Сказать по правде, ему больше нечем было заняться, а работа в магазине казалась делом полезным. Он не задумывался о том, что будет делать через год или два. Рон никому об этом не говорил, но будущее его пугало. В прошлом он считался героем (ну, или лучшим другом героя), а в настоящем не видел для себя дела по силам и по душе.

Идею пойти в аврорат Рон отклонил, как только узнал, сколько длятся обучающие курсы и последующая стажировка. Он не хотел тратить почти год на подобное. Подумать только — они даже Гарри заставили пройти обучение! Правда, тот по этому поводу никакого негодования не выказывал, но будь на его месте Рон…

Потом он вспомнил, что был «королем» на квиддичном поле. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что после войны заниматься играми, пусть и спортивными, как-то несолидно. Еще можно было бы устроиться на службу в Министерство, как Гермиона, но Рон боялся стать похожим на отца. Маленькая зарплата и большие требования — не самое лучшее сочетание.

Пока Рон обдумывал возможные перспективы на будущее, стало понятно, что Джорджу сложно справляться во «Вредилках» одному. И он решил помочь брату. Временно.

Но спустя месяцы пришло понимание, что эта работа стала самой что ни на есть постоянной, и никуда уже от нее не деться. Во-первых, некуда, во-вторых, нельзя подвести брата. В основном Рон раскладывал товар, сортировал и, разумеется, обслуживал покупателей. Поначалу ему казалось, что он и Джордж должны работать вместе или хотя бы равное количество часов в неделю, но, подумав, он понял, что благоустройство магазина — это не для его брата. Джордж — изобретатель, экспериментатор, одним словом, творческая личность. Большую часть дня он проводил в лаборатории, и на прилавки с товаром времени у него не оставалось.

Рон пробовал и сам что-то придумать. Он решил, что мыльные пузыри, которые, лопаясь, издавали бы забавные звуки, будут пользоваться успехом у покупателей. Но идея застопорилась на моменте реализации. Джордж в то время был занят другими разработками, а в одиночку Рон не справился и в итоге сдался. Так он попрощался с возможным званием изобретателя.

Но были в его работе и свои плюсы. Рону нравилось общаться с людьми, и через «Вредилки» проходило много покупателей. Изредка он ловил себя на мысли, что ждет, когда среди посетителей покажется Гермиона. Однажды она заглянула, и теперь Рон мечтал о повторных встречах. Ведь они так здорово пообщались в тот раз. Правда, услужливая память некстати подсказывала: тогда Рон сам попросил Гарри заговорить с Гермионой о нем. Но разве это важно? В конце концов, она появилась. Сказала, что с Виктором у нее ничего нет. И ушла, оставив шанс на новую встречу (как показалось Рону). С тех пор он частенько поглядывал на открывающуюся дверь с надеждой.

И вот, в очередной раз услышав скрип и звон колокольчика у входа, он оторвался от товара и увидел… Гарри. Что ж, это не Гермиона, но тоже неплохо.

— Зашел пригласить тебя на домашние посиделки на Гриммо, — сказал Гарри после обмена приветствиями. — Мы давно не собирались все вместе.

— В честь чего? И почему лично? Мог бы прислать сову… Ты же вроде вечно на работе занят. Как и Гермиона, — с легким оттенком обиды заметил Рон.

— Да, но решил вырваться в обеденный перерыв. И Гермиона, кстати, тоже обещала быть.

Рона не пришлось долго уговаривать — он скучал по старым временам.

— Я буду, конечно. Тем более, Гермиона… Знаешь, мне ее не хватает, — признался он. — Когда она заглядывала в последний раз, мне кажется… Это… Ну, все не просто так, понимаешь?

— Ты ведь знаешь, что она зашла, потому что я подтолкнул ее к этому?

— Ну да. Но все же…

— Послушай, мне надо тебя предупредить, — серьезно начал Гарри. — Она кое с кем встречается.

Рон не знал, что сказать. Он был ошеломлен этой новостью. Ему словно стакан холодной воды в лицо выплеснули. Или даже… два стакана ледяной воды. Более точной аналогии в голову не приходило.

— Кое с кем? — тупо повторил он. — Кто это? Я его знаю?

— Да, но… Пожалуй, будет лучше, если Гермиона сама тебе все расскажет. Приходи — увидишь.

— Он там будет? Завтра? У тебя?

— Думаю, да. По крайней мере, я передал приглашение. И… Рон. Для Гермионы важно твое мнение, так что… держи себя в руках.

— Я всегда держу себя в руках! — немного резко отозвался он.

— Не думаю… — пробормотал Гарри.

— Я спокоен! — чересчур громко заявил Рон и тут же исправился, произнеся куда мягче: — Не переживай об этом. Я понимаю, что Гермионе нужно двигаться дальше, раз уж у нас с ней не сложилось…

— Я рад, что ты поддерживаешь ее.

— Ну, разумеется! Я же ее друг!

— Конечно. Так я жду тебя завтра в семь?

— Обязательно буду, — Рон даже улыбнулся, пусть и немного натянуто.

Ему абсолютно расхотелось заглядывать на Гриммо, а перспектива встретить Гермиону уже не казалась такой заманчивой. Единственное, что заставило его не отказываться от приглашения на ужин — любопытство. С кем же Гермиона могла встречаться? Рон перебрал десятки вариантов, но ни один из них не казался ему правдоподобным. Неужто это все-таки Виктор?..

* * *

Люциус сидел в мягком кресле в спальне и поглядывал на Гермиону, которая этим вечером совсем не походила на будущую леди Малфой. Она надела какую-то странную клетчатую рубашку и эту маггловскую придумку — джинсы. Поистине, эти странные брюки — одна из самых бесполезных вещей в гардеробе такой девушки, как Гермиона. Они хоть и отлично показывали фигуру, но, во-первых, для любого, кто не поленится посмотреть, а Люциус ценил уникальность доступа к любимой, во-вторых, их жесткая ткань отгораживала тело Гермионы от его рук, словно каменная ограда. И, бесспорно, по своему виду эти джинсы всухую проигрывали любому вечернему платью. Хуже могла быть лишь рабочая министерская мантия.

Люциус в тайне надеялся, что больше его невеста не будет возвращаться к маггловской одежде. Хорошо, хоть для него она не пытается подобрать что-нибудь подобное — вот был бы маскарад. Хотя, возможно, это помогло бы Гермионе чувствовать себя более уверенно, ведь она не выглядела спокойной. Даже посторонний наблюдатель заметил бы некоторую ее нервозность, что уж говорить о Люциусе. Для него ее эмоции были совершенно очевидными.

— Давай останемся дома! — неожиданно предложила Гермиона.

— Что-то случилось? — Люциус встревожился.

— Ничего. Хочу побыть с тобой. Останемся тут, вдвоем… — она устроилась у него на коленях и обвила руками шею. — Зачем нам вообще куда-то уходить?

Люциус не хотел никуда идти. Он бы с удовольствием посидел дома вместе с Гермионой. Но сказал иное:

— Мы пойдем.

— Но…

— Пойдем, — твердо повторил он. — Потому что ты сама этого хочешь. Переживаешь, но сама говорила, насколько важен этот вечер. Ты же не трусиха?

Гермиона молча помотала головой с немного обиженным видом.

— Тогда пошли, уже пора.

Люциус не смотрел на часы и имел весьма смутное представление о времени, но был уверен — пора. Чем дольше ждешь у линии старта, тем меньше сил остается на дистанцию.

* * *

Они переместились в дом на Гриммо через камин, там их уже ждали Поттер и Джинни Уизли. Главный же «герой» вечера еще не появился, и Люциус заметил, что Гермиона вздохнула с облегчением, узнав об этом.

Они вчетвером расселись вокруг стола в гостиной у камина. Поттер (Люциус подумал, что следует привыкнуть называть его Гарри, хоть это было сложно) уже посвятил свою подружку в историю их с Гермионой… отношений. Он рассказал ей все, что знал — то есть почти ничего. И теперь Джинни смотрела на гостей со старательно напущенной доброжелательностью. Это было забавно. С чем Люциус мог сравнить эти посиделки? Никогда в его жизни не было ничего, что хоть немного напоминало бы этот вечер.

Младшего Уизли ждали с минуты на минуту, и казалось, что из-за этого нервничают все, кроме Люциуса, и каждый делает все возможное, чтобы скрыть свои эмоции.

— Мерлин, как давно я не пила горячего шоколада! — с энтузиазмом воскликнула Гермиона, отпивая из большой чашки. — Очень вкусно. Правда, Люциус?

— Да… Довольно… неплохо. Чудный напиток, — сдержанно ответил он.

— А я еще испекла пирог, — прибавила Джинни, сидящая по правую руку от Гермионы. — На вид он не хуже маминого. Рон точно должен оценить мою стряп…

Тут в камине вспыхнуло зеленое пламя, заглушив последние слова, и в гостиной появился Рон — улыбающийся и жизнерадостный.

— Я немного припозднился, представляете, в магазине Джордж… — начал было вещать он, как вдруг осекся и уставился на Люциуса, выдав: — А этот что здесь делает?!

— Люциус пришел со мной, — тоном, близким к шепоту, отозвалась Гермиона.

И все с ожиданием воззрились на Рона. Люциус почувствовал себя героем глупой мелодрамы и смиренно ожидал «финальных титров».

— С тобой… зачем? — нахмурившись, будто не понимая решения сложной задачи, тупо спросил Уизли.

— В гости. Со мной.

Повисла долгая и тяжелая пауза. Казалось, еще секунда — и она раздавит их всех своим весом. Но все молчали. У Люциуса в голове крутилось много фраз разного содержания, но, заботясь о Гермионе, он счел за благо промолчать.

— Рон… — первой не выдержала Гермиона. — Мы встречаемся. Я и Люциус. Понимаешь?

— Да вы меня разыгрываете!

— Тогда это был бы очень несмешной розыгрыш, не думаешь?

— Черт возьми… — Уизли начал медленно, но верно краснеть. — Мерлин, Гермиона! Только не говори, что ты с ним спишь!

— Это тебя не касается, — ее щеки тоже покрылись легким румянцем.

— Да ему же… сколько лет? Он тебе в отцы годится!

— Он мой жених, — тихо проговорила Гермиона. Люциус не смог сдержать легкую улыбку, думая про себя, как здорово было бы сейчас встать и врезать Уизли прямо по его недовольной физиономии. И уйти, прихватив с собой Гермиону. Но нельзя — такой исход вечера непременно расстроил бы ее.

— Да он же… Погоди. Что ты сказала?! — все не унимался Уизли.

— Люциус — мой жених, — повторила Гермиона. — Мы помолвлены, Рон. И прекрати истерику.

— Только не пытайся убедить меня, что ты станешь женой этого мерзк…

— Я обязательно стану его женой! — выпалила она. — Если собираешься продолжать в том же духе, нам следует поговорить наедине.

Гермиона встала, взяла Уизли за руку и поволокла его куда-то на второй этаж, словно провинившегося ребенка.

— Да ты чокнулась, черт возьми! — Рон не пытался вырваться, но и не скрывал своего негодования.

— Я знаю, — буркнула она в ответ. И они скрылись за дверью.

Неловкость, возможно, усилилась бы, будь это возможно. Люциус прекрасно видел, что самое большое неудобство этим вечером испытывали Поттер и его подружка. Все время перепалки они прятали глаза и всеми силами делали вид, что их здесь вообще нет.

— Что ж… пирог подождет, — пробормотала Джинни непонятно для кого.

— Могло быть и хуже, — так же в пустоту сообщил Поттер.

Люциус подумал про себя, что хуже было бы, если бы при выпекании пирога сожгли дом. Правда, в этом случае встреча с худшим представителем семейства Уизли (теперь Артур переместился на второе место) вообще не состоялась бы.

— Погода в последние дни на удивление солнечная, — настал черед Джинни говорить бессмысленные фразы.

— А… — Люциус открыл рот, и две пары глаз тут же уставились на него, словно в ожидании шоу. — Насколько я могу судить, Гермиона и… Рон… встречались?

— Недолго, — кивнул Поттер.

— Совсем чуть-чуть, — поддакнула его подружка.

— Недели две после победы. Они только друзья, просто Рон… он очень переживает за Гермиону. Как друг. Они только друзья, я говорил? Так вот.

Люциус удовлетворенно кивнул, Гермиона говорила ему то же самое. Просто уж слишком обескураженным выглядел Уизли, и слишком долго они беседовали наедине. Но наконец дверь отворилась, показался Рон, все такой же красный, а вслед за ним вошла и Гермиона. Она улыбнулась Люциусу, но выглядело это немного жалко.

Уизли, ничего не объясняя, подошел к камину и вскоре исчез в зеленом огне.

— Он сказал, что я с тобой из-за денег, — едва слышно проговорила Гермиона, и Люциус не поверил своим ушам.

— Э-э-э, — Поттер подал голос. — Ну, это он… Он извинится, Гермиона.

— Не обращай внимания, — Джинни внесла свою лепту.

— Мы не будем приглашать его на свадьбу, — с усмешкой произнес Люциус, нежно приобняв Гермиону.

Она взяла в руки чашку с некогда горячим шоколадом и устроила голову на его плече. Вечер продолжился, пусть с ними и не было Рона Уизли, пусть разговор казался обрывочным, полным недомолвок и стесненного молчания.

* * *

— Ты знаешь, у меня ведь и правда много денег, — заметил Люциус с улыбкой, когда они уже вернулись в мэнор и готовились ко сну. — Ты совсем не ценишь своего счастья.

— Заткнись, — беззлобно сказала Гермиона.

— Я люблю тебя.

— Я тоже. Очень. Помнишь, Рон сказал, что я чокнулась? Это ведь не так?

— Ты самая разумная девушка из всех, кого я знаю. Но если что, имей в виду — сходить с ума вдвоем веселее, чем поодиночке.

— Я запомню.

Ты ждешь поезда. Который отвезет тебя очень далеко. Ты знаешь, куда тебе хочется уехать, но куда отвезет поезд – не знаешь. Но это неважно. Потому что вы будете вместе.

Мол. «Начало»

* * *

Прошли выходные, и к понедельнику Гермиона уже устала прогонять из своих мыслей навязчивое чувство страха, которое возвращалось снова и снова.

Было страшно открывать глаза утром, страшно будить Люциуса, страшно спускаться в гостиную и изучать свежую газету. А больше всего пугало то, что предстояло еще идти на работу в Министерство. За ночь Гермиона убедила себя, что там ее не ждет ничего, кроме осуждающих взглядов и раздражающих шепотков за спиной. Магическое сообщество слишком маленькое, информация распространяется тут со скоростью луча Авады, не оставляя шанса увернуться. К тому же, большинство волшебников Британии – убежденные консерваторы, и что-то непривычное чаще всего воспринимается ими в штыки.

Вчера вечером пришло письмо от Кингсли, где он просил – читай «обязывал» – Гермиону зайти к нему при первой возможности. То есть сегодня, уже этим утром, буквально через пару часов... Сомнений не было – Министр узнал все о Люциусе, и что за этим последует – неизвестно. Гермиона даже не могла решить, какой подход выбрать: придерживаться классического «надейся на лучшее, но готовься к худшему» или же постараться вообще отогнать тревогу? Ведь, по сути, они с Люциусом не совершают ничего противозаконного. Наверное…

Можно много рассуждать о том, что любовь – чувство, не поддающееся контролю. Говорить, что нельзя осуждать отношения, какими бы странными они ни казались. Но она и Люциус – это не просто скандальная пара, тут все куда сложнее. Ведь Гермиона до сих пор остается надзирателем и, по идее, должна бы еженедельно проверять Малфой-мэнор на наличие запрещенных веществ и предметов, а не жить здесь вместе с хозяином поместья и объектом контроля в одном лице.

Тут уж под сомнение можно поставить не только нравственность Гермионы Грейнджер, но и ее профессиональные качества. И как этого избежать? Всю правду не расскажешь, она слишком запутана, а сокращенный вариант истории уж очень непригляден. Как бы этот звучало? «Я должна была проверять мэнор, но Люциус… Он умудрился влюбить меня в себя, какой уж тут надзор? Поэтому я гарантирую, что в мэноре все в полном порядке, хотя, честно сказать, ничего не проверяла уже больше месяца… Ах да, чуть не забыла… Еще я настояла на освобождении Малфоя только потому, что это было нужно мне».

«Да уж, Гермиона Грейнджер – образцовый надзиратель», – подумала она про себя, и противное чувство стыда из-за невыполненного поручения накрыло ее. Как будто и без того мало переживаний! Ведь нужно было собираться на работу, а не заниматься самокопанием. А Люциус безмятежно спал, ему было куда проще. Гермиона старалась не смотреть в сторону кровати и всерьез занялась выбором одежды, как вдруг услышала его голос:

– Ты уже минут десять стоишь у гардероба, рассматривая одну блузку.

Она вздрогнула от неожиданности.

– А ты уже минут десять не спишь и наблюдаешь за мной исподтишка, верно?

– Абсолютно. Но тебя это не оправдывает, – Люциус обеспокоенно взглянул на нее и спросил: – Что-то случилось?

– Ничего нового, немного переживаю из-за вчерашнего письма, – отозвалась Гермиона.

И добавила про себя: «И из-за всего остального».

– Кингсли? – Люциус понимающе склонил голову и едва заметно нахмурился. Гермиона кивнула.

– Я боюсь, Люциус! – призналась она.

– Тогда не ходи на работу, – отозвался он с раздражающим спокойствием.

Гермионе очень хотелось, чтобы кто-то разделил ее переживания, но Люциус, казалось, вообще не способен испытывать подобные чувства. Когда всем раздавали ранимость, чуткость и восприимчивость, он, наверное, стоял в очереди за добавочной порцией самоуверенности и невозмутимости.

– Но как, по-твоему, я…

– Из тебя вышла бы неплохая домохозяйка, только подумай… – Люциус даже не стал слушать ее доводы, перебив своим смехотворным предложением.

– Ты невыносим!

– Разве? Ты ведь как-то меня терпишь. Как же тебе это удается?

– С трудом, Люциус, с трудом! – призналась Гермиона, подумав про себя, что без него не смогла бы справиться со всеми проблемами, пусть их и было бы куда меньше.

– А ведь я просто предложил тебе наилучшее решение, идеальный вариант в данных обстоятельствах. Любишь читать – вот тебе огромная библиотека, нравится изучать новые заклинания – есть бытовые чары разной сложности. Ты ведь вроде сетовала на то, что домовики у нас слишком загружены? Так вот…

По интонации и выражению лица Люциуса было понятно, что он лишь подначивал, хотел посмотреть на реакцию Гермионы. Тем не менее, картина, которую он рисовал, все ярче и ярче просматривалась в воображении, пусть и была абсурдной.

– Не говори ерунду! – сказала наконец Гермиона.

– Ты уронила блузку, милая.

– Не только хорошее воображение, но и наблюдательность на высшем уровне? – с наигранной иронией спросила она, поднимая кофточку. С этими разговорами недолго и на работу опоздать!

– Верно подмечено.

– Знаешь, лучше бы ты спал.

– Ну, теперь мне не уснуть… Только представлю тебя сидящей дома, деятельной матерью семейства… М-м-м… Сон как рукой снимает!

– Я уже говорила, что ты невыносим? – Гермиона не сдержала улыбку.

– Что-то припоминаю. Наверное, за это ты меня и любишь, раз так часто отмечаешь мою невыносимость… – Люциус произнес это, лениво растягивая слова, а после откинулся на подушку.

Гермиона лишь махнула на него рукой и продолжила собираться, перед этим сказав: «Тебе очень повезло, что я люблю тебя не только за это».

* * *

Ровно в девять утра Гермиона уже шла по коридору по направлению к кабинету Министра. Она опасалась встретить кого-нибудь из коллег (а вдруг они уже прознали о ее секрете?) и вместе с тем хотела задержаться, чтобы отложить «час икс». Но если кто-то и попадался на пути, то никакого интереса к мисс Грейнджер не проявлял.

Уже почти добравшись до нужной двери, Гермиона увидела идущего навстречу ей Артура Уизли. Благо шел он вдалеке и явно был очень занят изучением какого-то документа прямо на ходу. На нее Артур даже не взглянул, и она сочла за лучшее свернуть в ближайший кабинет, предварительно тихо шепнув «Alohomora». Внутри никого не было, и Гермиона, вздохнув с облегчением, прислонилась к спасительной двери и переждала несколько минут, прежде чем выйти. Ей было от чего прятаться – Рон, наверное, успел разболтать домашним о Люциусе. Уж с кем Гермиона точно не хотела обсуждать свою личную жизнь, так это с Артуром. Даже Кингсли в данных обстоятельствах казался ей более подходящим собеседником.

Постучавшись, Гермиона вошла в кабинет Министра и после предложения сесть устроилась в удобном кресле прямо напротив Кингсли. Тот не выглядел ни взволнованным, ни рассерженным – напротив, он был абсолютно спокойным и излучал дружелюбие. После обмена приветствиями Кингсли спросил:

– Ты, наверное, догадываешься, зачем я позвал тебя?

– Примерно, – немного угрюмо отозвалась Гермиона и вопреки воле вся сжалась в кресле. Захотелось даже достать палочку из кармана (не для нападения, конечно, а так – для успокоения), но она сдержалась.

– Ну так… – Министр набрал в легкие побольше воздуха и сказал с выражением: – Поздравляю, Гермиона! Ты очень ценный сотрудник!

Она лишь растерянно хлопала ресницами, не зная, что сказать, не понимая, что происходит. Но Кингсли, казалось, не замечал ее обескураженного вида и продолжал говорить:

– Немногие добиваются таких успехов за столь краткий срок работы, дорогая!

Гермиона по-прежнему молчала, отчаянно пытаясь понять, к чему он клонит.

Успехов…

Краткий срок работы…

Совсем не похоже, чтобы Кингсли говорил это с сарказмом. Гермиона окончательно запуталась и смогла выдавить из себя лишь что-то вроде:

– Эм-м… Да-а-а…

– О, так ты все-таки не помнишь! – быстро отреагировал Кингсли. – Во-первых, вчера исполнилось ровно полгода, как ты официально работаешь в Министерстве. Во-вторых, но это не менее важно, законопроект, над которым ты трудилась (тот, что о правах полувеликанов), был одобрен Визенгамотом. Так что… поздравляю! Что такое? – спросил он, поняв, что на смену полному непониманию пришло удивление. – Неужели тебе не сообщили? Должно было прийти оповещение… Неужели опять проблемы со связью?

– Нет-нет, я просто еще не просматривала почту. Наверное, письмо ждет меня в кабинете, – Гермиона заставила себя улыбнуться. Надеялась, что выглядело это естественно. – Спасибо за поздравление!

– И с сегодняшнего дня ты получаешь прибавку к жалованью! – сообщил Кингсли, как будто ей было мало неловкости из-за чрезмерной похвалы.

– Спасибо… – снова сказала она, смущаясь. – Так я, пожалуй, не буду портить свой имидж ценного сотрудника и вернусь на рабочее место?

– Конечно-конечно, иди... Хорошего тебе дня! Ах да, Гермиона, раз уж ты здесь… Как там дела с Малфоем-старшим? Запрет на перемещения с него уже снят, но ты все равно наведывайся в мэнор.

– Все прекрасно. Он… исправился. В поместье я бываю… достаточно часто.

– Чудно, – Кингсли, похоже, счел разговор законченным и отвлекся на какие-то бумаги на столе.

Гермиона приготовилась встать и уже было открыла рот для того, чтобы попрощаться, как вдруг язык будто сам повернулся, и она произнесла:

– Есть еще кое-что, о чем ты должен знать.

– М-м? – Министр оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на Гермиону.

– Боюсь, наше общение с мистером Малфоем... хм… вышло за некоторые рамки.

– Что это значит? – Кингсли нахмурился. – Он тебе угрожал?

– Скорее… наоборот.

– Так что случилось? – спросил он с нажимом.

– Ничего, из-за чего стоило бы волноваться. Просто мы… Ну, у нас завязались отношения.

– Какого рода?

– Ну, вроде как… романтические, – с трудом выговорила Гермиона. Она понимала, что от смущения и стыда начинает краснеть, и ничего не могла с этим поделать. Хотелось провалиться сквозь землю – что угодно, лишь бы не видеть реакции Кингсли.

На какое-то время в кабинете воцарилась тишина.

– Ты говоришь о старшем Малфое? – спросил он наконец.

– О нем.

– Хм-м, – Министр выглядел озадаченным. – Мне следует поручить кому-то другому присматривать за ним, или я могу тебе доверять?

Гермиона молчала. Она неверно расслышала? Или вопрос задан кому-то другому? Ведь не мог же Кингсли настолько легкомысленно отнестись к такой новости. Или… или мог? Возможно, она преувеличивала значимость их с Люциусом романа.

– Гермиона? – он щелкнул пальцами, выводя ее из ступора. – Прости, но ты отнимаешь у меня время. Сможешь и дальше выполнять надзор над Малфоем и поместьем?

– Конечно. Да. Смогу. Разумеется, – отрывисто сказала она, все еще с трудом веря в реальность этого разговора.

– Прекрасно, а теперь… Надо работать, Гермиона, нам обоим.

— Ох, да, — она поспешно встала и в считанные секунды оказалась у двери. — До скорого. И… Спасибо.

Закрыв за собой дверь, Гермиона какое-то время не шевелилась, прижавшись спиной к холодной каменной стене. Мысли роились в голове, казалось, проще всех их разогнать, чем разложить по порядку и разобраться. «Расскажет ли он кому-то?» – спрашивала она себя. Вряд ли. Это же Кингсли, пожалуй, не одна Гермиона осмелилась бы доверить ему свою тайну, не боясь последствий.

Успокоившись, она направилась в свой кабинет. Сложно было думать о работе, когда мысли то и дело стремились совсем в другом направлении. Подписывая очередной документ, Гермиона вдруг вспомнила о Роне. Она поняла: раз Кингсли не знал ничего, то, выходит, Артур тоже не в курсе. Значит, Рон либо сохранил ее секрет, либо сообщил только матери. Но вот сказал ли? Потому что… если Молли все знает, то сработает «сарафанное радио», и информация разлетится, причем не в том виде, в каком ее могла бы преподнести сама Гермиона.

Сидеть и ждать, пока что-то прояснится, было невозможно. Гермиона предпочла бы сию секунду узнать плохие новости, прочитать скандальные заголовки в бульварных изданиях, лишь бы не страдать от неведения.

Спустя час бесплодной работы она рискнула связаться с Норой. Не было еще и одиннадцати, оставалась надежда, что Рон пока дома. Гермиона не имела понятия, как связаться с магазином Уизли, и возможно ли это вообще. В смешанных чувствах она смотрела в камин, ожидая ответа, и вскоре там показалась голова Молли.

– Миссис Уизли! – как можно более приветливо воскликнула Гермиона. – Доброе утро, я не помешала?

– Что ты, что ты, милочка, как давно тебя не видела… Ох, как ты похорошела, ох! А Ронни только о тебе и говорит… Гермиона то, Гермиона се… Буквально пару дней назад о тебе болтали…

– Миссис Уизли… – Гермиона неуверенно остановила Молли. Медленно приходило осознание, что та еще не знает об их с Люциусом романе. Была бы Молли Уизли так добродушна с девушкой, променявшей ее любимого сына на бывшего Пожирателя? Нет. Она бы скорее разразилась бранью.

– Да, дорогуша, что стряслось-то? Ты так давно не заходила к нам…

– Я хотела поговорить с Роном… – нерешительно начала Гермиона, но подумав, что Молли может неверно интерпретировать ее слова, поспешно прибавила: – По деловому вопросу. По работе.

Прозвучало не слишком убедительно. Какие общие дела могут быть у работника Министерства и владельца магазина волшебных приколов? Никаких, но если Молли и заметила подвох, то виду не подала.

– Конечно-конечно, – затарахтела она в привычном темпе. – Вот только он уже ушел на работу, но там тоже камин действует. – И сообщила, как с ним связаться, после чего еще несколько минут беспрерывно болтала обо всем и ни о чем, в завершение сказав со всей искренностью: – Ты заходи, милочка, всегда рады тебя видеть!

«Не уверена», – подумала Гермиона, прежде чем попрощаться. Интересно, как изменится отношение к ней Молли, когда та узнает все о Люциусе? Вряд ли ей еще доведется когда-нибудь услышать приветливое «дорогуша» или «милочка» из уст миссис Уизли. Но не время переживать из-за такой мелочи. Не теряя ни минуты, она связалась с «Вредилками».

– Рон… Рон, привет! – воскликнула Гермиона, как только лицо ее друга, теперь уже бывшего, показалось в волшебном огне камина.

– Привет, – буркнул он. – Что ты хотела? Я занят.

– Я быстро. Просто хотела спросить… по поводу того вечера… Ты был довольно… Ты повел себя грубо.

– Решила почитать мне нотации? Это время давно прошло, мы не в школе.

– Ладно, – Гермиона сдалась, но не смогла найти слов для продолжения разговора. А это было необходимо.

– У тебя все? – спросил Рон после слишком затянувшейся паузы.

– Нет! Я еще… Мне надо знать, рассказал ли ты кому-то?

– О чем рассказал? – его вопрос прозвучал резко.

– О нас с Люциусом.

– Мерлин, да делать мне больше нечего! Трезвонь о своих шашнях сама! Кому хочешь!

– Это вовсе не шашни, Рон!

– Да мне плевать! Я не то что говорить, думать об этом не хочу! Тьфу!

Гермиона хотела что-то возразить, но лица Рона уже не было видно в камине. Двойственные чувства разрывали ее. С одной стороны, пока все остается в секрете, и это хорошо. С другой – Рон своими словами подпортил настроение… Зато теперь она точно понимала, что скрывать отношения с Люциусом дальше нельзя. И лучше, если правду «растрезвонят» они сами, а не кто-то посторонний.

Гермиона едва дождалась конца рабочего дня, ей не терпелось обсудить все с Люциусом. Ведь если и принимать какие-то важные решения – то вместе. Хотя, предложи она вдруг: «Милый, а давай расскажем всем о нашей помолвке? Дадим официальный комментарий для прессы?», пути назад уже не будет. Понятно, Люциус возражать не станет, но вот Гермиона не чувствовала себя полностью уверенной. Будущее по-прежнему представлялось смутно, так, словно она надела бабушкины очки с толстыми линзами, и все вокруг расплылось. Чтобы видеть все без искажений, нужно лишь сдвинуть с глаз очки, но иногда четкость реального мира может отпугнуть. Но Гермиона знала, что бояться нечего – ведь рядом Люциус.

Только после ужина она отважилась завести разговор на волновавшую ее тему:

– А ты не задумывался, что если бы мы решили обнародовать всю-всю нашу историю, вышло бы научное открытие? Никому ведь не удавалось переместиться на столько лет назад... с благополучным исходом. Еще в девятнадцатом веке проводили такие эксперименты, тогда путешественница во времени пробыла в прошлом всего пять лет, а состарилась на пять столетий. Она исказила историю, изменила все, нарушила законы Вселенной. Несколько ее родственников вообще не появились на свет, их просто не было в том созданном ею будущем! Представляешь, насколько это опасно? Вскоре после возвращения эта волшебница умерла от какой-то магической болезни. Поэтому сейчас можно перенестись с помощью маховика лишь на несколько часов. [1]

– Ты тоже влияла на ход истории. Не будь тебя, моя жизнь сложилась бы иначе. Как ты это объяснишь? – спросил Люциус тоном экзаменатора.

– Думаю, я не переместилась в прошлое как что-то инородное, а оказалась там, где должна быть. Где меня ждали. И еще, я ведь не исчезла из настоящего и не появилась там опять… А этой зимой на меня вдруг обрушились воспоминания о далеких годах, как будто две части одной меня соединились.

– Ну а почему же ты исчезла?

– Наверное, если бы я оставалась в семидесятых дольше, то это привело бы к какому-нибудь катаклизму. Время защитило себя и «прогнало» меня обратно. Вообще, мое «путешествие» отчасти похоже на результат действия обычного маховика времени, только оно оказалось более продолжительным, и я очутилась не в том месте, где была в момент расщепления сознания. И все-таки мне по-прежнему не ясно, почему все это произошло. С научной точки зрения это было бы интересно исследовать… – в задумчивости проговорила Гермиона. – Как считаешь, использование маховика оставляет какой-то след на волшебнике?

– Не уверен, – Люциус пожал плечами. – Вряд ли кто-то занимался изучением этого вопроса. А почему ты интересуешься?

– Я пользовалась им на третьем курсе.

– Как долго?

– Ну… весь учебный год. Думаешь, это могло как-то повлиять? Послужить причиной временного скачка?

– Понятия не имею, но звучит логично. Мерлин, милая… Целый год? Зачем? – Люциус словно только что осознал смысл сказанных Гермионой слов.

– Чтобы успевать на все занятия, – терпеливо пояснила она. – И не смотри на меня так! Прорицания шли одновременно с нумерологией, что мне оставалось делать?

– И ради этого ты экспериментировала с артефактом? В тринадцать лет? Тебе позволили? Мерлин, в Хогвартсе последние годы творится что-то несусветное…

– Да хватит тебе. Со мной же ничего не случилось. А может… – Гермиона мечтательно улыбнулась. – Может, это все неспроста. Если бы не маховик, я могла бы не перенестись к тебе в прошлое. И что бы тогда было?

– Думаю, в семидесятых я бы больше веселился… – хитро сощурившись, ответил Люциус.

– Да ты без меня вообще один бы в особняке сидел! Взаперти! Готова поспорить на десять галлеонов!

– Ставлю двадцать на то, что род Малфоев прославился бы еще и своими бурными празднествами, не появись в мэноре одна маленькая назойливая девчонка…

– Назойливая, значит?

– Так против маленькой ты уже не возражаешь?

– Я бы не утверждала.

– И без этой маленькой назойливой девчонки моя жизнь была бы совсем бессмысленной.

– Минуту назад ты что-то говорил о веселье.

– Оно не может быть смыслом жизни, а ты – можешь. Ты им и являешься, смыслом моей чертовой жизни! За эти годы столько всего произошло… Начались и закончились две магические войны, и в каждой из них я участвовал. Но если бы я писал учебник по истории своей жизни, там были бы главы только о тебе. Гермиона Грейнджер – девушка, которая умудрилась наполнить собой унылые будни Пожирателя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, любимая.

– И я обязательно ею стану, – тихо отозвалась она, пораженная таким неожиданным откровением.

– Когда уже? – Люциус усмехнулся. – Боюсь не дожить до этого момента. Помнится, помолвка была пару десятилетий назад.

– Скоро, – сказала Гермиона, не задумываясь, и только потом поняла, сколько хлопот принесет с собой свадьба. Она целую вечность не могла решиться рассказать о своем тайном романе даже близким друзьям, что уж говорить о свадьбе. Как сообщить родителям? И… оставались еще и Драко с Асторией. Гермиона решила воспользоваться моментом и затронуть тему, которую Люциус постоянно обходил стороной. – А когда уже ты напишешь Драко? Он ведь до сих пор не знает даже о твоем освобождении! И уж тем более обо мне… И ты еще говоришь о свадьбе?!

– Я его отец и не должен перед ним отчитываться.

– А я твоя будущая жена. Можешь хотя бы сделать вид, что тебе важно мое мнение? Я планирую родить тебе детей когда-нибудь, и хотелось бы, чтобы ваши отношения были лучше тех, что я наблюдаю…

– Хорошо, – Люциус кивнул.

– Хорошо?

– Хорошо, – повторил он. – Напишу Драко.

– Сегодня, – прибавила Гермиона.

– Да хоть сейчас. А ты выберешь дату для свадьбы, и чтобы она была в этом году.

– Да хоть в этом месяце, – она улыбнулась.

Пока Люциус писал письмо у себя в кабинете, Гермиона со всей тщательностью изучала календарь. Правда, ни один день не казался ей подходящим для такого важного события, как свадьба, а выбирать наугад не хотелось. К тому же Люциус не ограничивал ее в сроках, и можно было подумать подольше, чем один вечер.

– Ну как? Ты определилась с датой? – спросил Люциус, едва успев зайти в спальню.

– Нет, мне нужно еще немного времени. Как обстоят дела с весточкой для Драко?

– Я уж все отправил. И даже написал еще одно письмо, – он помахал перед ней белым незапечатанным конвертом.

– Что это?

Люциус ничего не ответил, лишь протянул ей загадочный конверт. Гермиона достала оттуда аккуратный кусок пергамента и начала читать:

«Уважаемая редакция газеты «Ежедневный пророк»!

С уважением, Люциус Малфой».

Дочитав до конца, Гермиона осознала, что Люциус взял на себя важное дело, на которое у нее не хватало отваги. Наверное, ее настойчивая просьба написать Драко стала для Люциуса подобной помощью.

– А теперь нам следует появиться вместе на каком-нибудь светском мероприятии, для закрепления успеха, – он усмехнулся.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Даже отлично. А сейчас… надо… надо ведь отправить его в редакцию?

– Я уже это сделал.

Гермиона тупо уставилась на конверт у себя в руках, и Люциус пояснил:

– Это копия, милая. Я отправил два письма с одной совой, это разумно, не считаешь?

– Ты даже не посоветовался! – Гермиона едва не задохнулась от возмущения.

– Я знал, что ты не будешь возражать, – Люциус, как и всегда, был невозмутим.

– С чего такая уверенность?

– Во-первых, я тебя знаю, малышка. И мы оба понимаем, что тянуть дальше нет смысла – вспомни, что ты говорила утром. Во-вторых… ну, ты только подумай о бедной птице, которой пришлось бы летать туда-сюда, если бы я тратил время на согласования…

Гермиона улыбнулась. Право, она собиралась выйти замуж за невероятного мужчину, которого иногда хотелось поколотить и обнять одновременно. Радовало уже то, что сегодня он последовал ее совету и написал сыну.

* * *

На следующий день в «Пророке» появилась на удивление строгая заметка, где сообщалось о помолвке Люциуса и Гермионы. Следом за ведущим магическим изданием об этом событии написали и остальные газеты и журналы, и с каждым разом новость раздувалась все больше. В мэнор прилетало множество сов с письмами, где редакторы просили «молодую пару» дать интервью или хотя бы комментарий, но неизменно получали отказ. Гермиона хотела лишь, чтобы начавший зарождаться скандал улегся, не успев разрастись, и Люциус ее в этом поддерживал.

Еще в первый день ажиотажа она написала Кингсли личное письмо, где просила его о недельной отсрочке от работы в Министерстве. Нет, ей вовсе не нужен был отпуск, Гермиона лишь хотела разобрать кое-какие документы в архивах – там, где не было любопытных коллег, на вопросы которых пришлось бы отвечать, появись она на службе. К счастью, Кингсли не стал возражать, он временно переложил обязанности Гермионы на нового сотрудника и попросил ее «не пропадать надолго». Та в ответ пообещала, что вернется не позже вторника.

А в понедельник в мэноре появился Драко. Вернувшись из архива, Гермиона увидела его в гостиной, они с Люциусом что-то обсуждали, но поспешили умолкнуть, увидев ее.

– Грейнджер, – поприветствовал ее Драко. – Давно не виделись.

– Малфой, – Гермиона кивнула. – Только не говори, что соскучился.

– Даже не думал. Не вспоминал о тебе ни разу.

– Я рада, – она усмехнулась и сочла нужным пояснить: – Рада тому, что ты ничуть не изменился.

– Как и ты.

Гермиона ничего не ответила, и тогда Люциус взял слово:

– Пора бы поужинать. Милая, ты, наверное, устала и проголодалась... Эти твои архивы… – Он встал с дивана, подошел к ней и нежно приобнял, потом помог снять верхнюю одежду. Гермиона сразу почувствовала себя защищенной, но для уверенности крепко обхватила его большую ладонь своими пальцами.

За ужином больше говорили на отвлеченные темы. Гермиона рассказала о законопроекте, над которым недавно закончила работать, и немного похвасталась успехами в Министерстве.

– Отец, а ты знал, что она в свое время открыла общество защиты домовиков? – ухмыляясь, спросил Драко у Люциуса, как только Гермиона умолкла.

– Мне было всего пятнадцать! – она не дала тому отреагировать.

– И как же оно называлось? – Люциус с любопытством взглянул на нее.

– Гражданская Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов.

– Г. А. В. Н. Э, – со злорадством прибавил Драко.

– Как-как? – Люциус не очень успешно спрятал улыбку за бокалом.

– Гражданская Ассоциация…

– Она назвала свое общество Г.А.В.Н.Э, отец! Что ты на это скажешь?

– Что это забавно, – Люциус уже не скрывал улыбку.

– Это аббревиатура! – Гермиона надулась.

– Конечно, малышка. С этим никто и не спорит.

После этих слов Драко уставился в свою тарелку и не проронил больше ни слова. Было непонятно: то ли он отступил, то ли устроил себе передышку.

Но на следующее утро, когда Гермиона заглянула в библиотеку, чтобы взять на работу пару книг, ситуация немного прояснилась. Драко сидел там в кресле, но, как только она вошла, тут же встал. «Принял оборонительную позицию», – подумала Гермиона. И оказалась права.

– Я не сомневался, что увижу тебя здесь.

– Мог бы перехватить меня и в гостиной, – заметила Гермиона.

– Тут нам точно не помешают.

– А есть чему мешать?

– Надо поговорить, Грейнджер. Об отце. Мне кажется, что ты вообще ничего не понимаешь, ведь совсем не знаешь нашу семью. Лучшая женщина для него – Нарцисса Малфой.

– Ее больше нет.

– Но есть память о ней. Она всегда его любила, поддерживала его во всем. Мама давала отцу то, чего ты никогда не сможешь дать. Она заботилась о семье, переживала все его промахи, помогала. И при этом всегда хранила ему верность. А ты что? Вокруг тебя вечно трутся Поттер и Уизли, и я не знаю, кто из них больше в этом преуспел, но очевидно – вы у всех на виду. Что люди будут думать об отце?

– Никто вокруг меня не трется и никогда не терся. Я только с Люциусом.

– Но твои прошлые похождения могут еще аукнуться. Как там написали в «Ведьмополитене» о вас? «Героиня войны начала операцию по освобождению Пожирателя Смерти, а закончила операцией по его приручению…» Статус Малфоев и так пошатнулся после войны…

– Статусу Малфоев только на пользу пойдет появление в семье человека, который не был Пожирателем! Который еще и Волдеморта помог победить! И в Министерстве работает! Мерлин, какой же это ужасный вред для древнего знатного рода! Если ты и после войны остался чертовым ненавистником магглорожденных, так и скажи, а не строй из себя высокоморальную личность!

Драко молчал, сосредоточенно слушая, и, как только Гермиона умолкла, строго сказал:

– Да плевать мне на твою кровь, Грейнджер! Меня волнует мой отец. И все твои Уизли, Поттеры и Крамы.

– Они не мои.

– Сейчас, может, и нет. Но были не так уж и давно. А что ты придумаешь через год? Если ты не уверена, то лучше не морочь голову моему отцу, прошу…

– Скажи, ты тоже думаешь, что я с ним из-за денег? – Гермиона не знала, смеяться или плакать.

– О нет, только идиот заподозрит тебя в корысти. Просто ты из-за чего-то поссорилась с Уизелом и захотела отвлечься. И тут мой отец подвернулся, я понимаю. Что, все зашло немного дальше, чем ты планировала?

– Ты все-таки идиот, раз так считаешь.

– Ну а с чего вы так резко решили свадьбу устроить? Соплохвост в одно место ужалил? Ты… Мерлин, Грейнджер, ты хоть не беременна? Прошу, скажи, что нет! Или что ребенок хотя бы от моего отца…

– Иди ты, Малфой…

Гермиона стремительно направилась к выходу, больше всего на свете желая сейчас оказаться как можно дальше от Драко. К глазам начали подступать слезы, и не хотелось, чтобы он заметил ее слабость. Но, не дойдя пару шагов до двери, она резко обернулась и дрожащим голосом произнесла:

– У меня никого не было. Кроме Люциуса. Никогда.

– В смысле… ты имеешь в виду… – Драко выглядел немного обескураженным.

– Именно. Ты почти ничего не знаешь о наших отношениях, так что лучше прибереги свои обвинения для кого-нибудь другого.

– Грейнджер… Я не…

– И да, можешь называть меня по имени, Малфой, мы как-никак скоро породнимся.

И она вышла, хлопнув дверью, даже не вспомнив о книгах, которые собиралась взять. Слезы все-таки настигли ее. Но Гермиона радовалась уже тому, что сумела сдержаться при Драко. Эта ситуация помогла ей принять важное решение, и она захотела поделиться им с Люциусом – оставить ему записку. Но не в спальне, так он может проснуться, и тогда придется все объяснять, а еще сильнее опаздывать в Министерство не хотелось. Она напишет ему и положит записку на стол в кабинете, туда ведь никто больше не заходит. Хорошо бы еще по дороге наверх не встретить Люциуса. Вдруг он уже встал? Или как раз сидит за рабочим столом? Ох, карта мэнора наподобие той, что сделали мародеры, ей бы сейчас не помешала.

Собственные мысли рассмешили Гермиону. Надо же, переживать из-за такой ерунды! Это помогло ей понять, что остальное с недавних пор не так уж ее тревожит. Она не волнуется, теперь уже нет. И скоро появится в Министерстве, уверенная в себе и невозмутимая – как Люциус. Ведь на самом деле важен только он – тот, кто станет ее мужем. Скорее бы…

Кабинет, вопреки глупым опасениям, оказался пуст. Гермиона быстро черкнула на небольшом обрывке пергамента несколько слов: «Я хочу, чтобы свадьба была завтра. Надеюсь, ничего страшного, что это среда».

По пути к камину она столкнулась с Драко, который, похоже, поджидал ее. Но ей совсем не хотелось выслушивать его – будь то хоть извинения, хоть обвинения.

– Свадьба будет завтра, я думаю, – сказала Гермиона лишь для того, чтобы Драко не смог сформулировать свою мысль. И это ей удалось.

– К-какая свадьба?

– Моя. С Люциусом, конечно.

– Подожди…

– Прости, я опаздываю.

Она не желала подбирать слова в разговоре с Драко. Кто-то сказал, что правду следует подавать как пальто, но Гермиона предпочла швырнуть эту новость в лицо, как мокрое полотенце [2]. Она уверенно шагнула в камин, смело глядя вперед. Там ее ждал совсем не финиш, а новый старт.

Пора было начинать жить. Гермиона ощущала себя совсем иначе, и мир вокруг изменился. В таком мире совсем просто смотреть на все по-другому, не засоряя мысли ненужными тревогами и волнениями. И так легко оказалось сделать первый шаг от нового начала вместе с Люциусом и с ним же захотелось дойти до конца пути.

______________________________________

[1] Информация с Pottermore.

[2] Марк Твен: «Правду следует подавать так, как подают пальто, а не швырять ее в лицо, как мокрое полотенце».

Эпилог

август 2009 года, десять лет спустя

Люциус сидел на веранде своего загородного дома на юге Франции, и его не покидало приятное ощущение бесконечного удовлетворения. Словно бы он провел так всю жизнь. «Так» — это в окружении счастья и любви, когда семейные заботы не обязывают, не отнимают время, а наполняют дни смыслом.

Последние годы пролетели незаметно. Каждая секунда была важна по-своему, но при этом быстрое течение времени казалось вполне естественным. Дни шли один за другим, подобно морским волнам, которые накатываются раз за разом, порой накрывают кого-то с головой, но в итоге все равно растекаются по песчаному берегу, оставляя после себя лишь исчезающую белую пену. Но они — дни — не «утекают» совсем бесследно, о них остается память. Правда, Люциус редко оглядывался на прошлое, потому что не видел смысла с тоской смотреть на календарь, когда все идет так гладко. Он лишь изредка вспоминал былые дни, сожалея о том, что даже не пытался создать хотя бы подобие уюта в их с Нарциссой семейной жизни, не особенно интересовался взрослением Драко, не слишком часто оказывал знаки внимания первой жене. В то же время Люциус понимал — сколько бы усилий он тогда ни приложил, создать что-то даже отдаленно похожее на его нынешнюю жизнь с Гермионой в тех условиях было невозможно. Поэтому настоящее занимало его куда больше прошлого.

Стремительный ход времени пугал лишь иногда — когда Люциус замечал, как быстро растут их с Гермионой дети. Казалось, только вчера она подошла к нему и робко, словно собираясь о чем-то попросить, сказала: «У нас будет ребенок». И посмотрела на него по-детски испуганными глазами. Сейчас малышке Элли, их дочери, уже восемь, но Люциус до сих пор во всех деталях помнит тот момент счастья, когда он осознал, что стал отцом, и понял, что теперь у него есть не один лишь взрослый сын, но и маленькое прелестное создание, которое пока только и умеет, что плакать. Это счастье оказалось не мимолетным, и по сей день Люциус наслаждается своей ролью отца семейства.

Тогда, восемь лет назад, сложно было представить, что в жизни может произойти что-то столь же значимое, настолько приятно оказалось дарить свою заботу не только молодой жене, но и дочери. И только Люциус успел привыкнуть делить всю свою любовь между ними, как на свет появился Дэвид. Недавно ему исполнилось пять лет, и малыш убежден, что «пять — это о-о-очень много!» — все пальцы одной руки.

Люциус мнение сына не оспаривал, и лишь про себя поражался тому, что может сотворить с жизнью время. Подумать только, теперь он часть целой семьи из четырех человек! С трудом верилось, что все это правда, а не мираж. Ведь, помимо детей, имелся еще и внук, который скоро будет отмечать третий день рождения. А лет тридцать назад, когда Драко только появился на свет, Люциус и не предполагал, что в его жизни еще будут дети. Более того — он и не хотел этого. Если бы тогда ему сказали, что он с удовольствием будет нянчиться с младенцами, пусть и не очень часто, что займется их воспитанием, что первое слово или первые шаги прелестного маленького создания могут так воодушевлять, Люциус в ответ бы только рассмеялся. Но от его прежних приоритетов не осталось и следа. Раньше однообразие быстро надоедало, жизнь словно выцветала. А сейчас, похоже, на ней появлялись новые и новые слои красок.

Сегодня Люциус проснулся раньше обычного и, оставив Гермиону одну нежиться в кровати, решил выпить кофе на свежем воздухе. За час с небольшим он внимательно изучил утреннюю газету, что доставляли сюда из Англии ежедневно вот уже третий летний месяц кряду. В пасмурном Лондоне давно уже не происходило ничего, из-за чего следовало бы волноваться, и Люциус отошел от политики, но по привычке делал свежий номер «Ежедневного пророка» центром внимания по утрам. По крайней мере, до тех пор, пока не проснутся Гермиона и дети — тогда уже непозволительно отвлекаться на прессу.

Глотнув кофе, Люциус понял, что слишком увлекся воспоминаниями — напиток успел остыть. Но такие мелочи не могли испортить ему настроение. Он вернулся к чтению и не спеша добрался до последней полосы, где крайне редко встречалось что-то важное. И тут послышались звук затворяющейся двери и топот маленьких ножек. Люциус без сожаления отложил газету в сторону, когда детские голоса ворвались в тишину воскресного утра, окончательно отодвигая воспоминания на задний план.

— Папа! Папочка! — одновременно крикнули Элли и Дэвид, вбегая на веранду.

— Тише-тише, — он не сдержал улыбку. — С чего я учил вас начинать день?

— Доброе утро! — снова хором ответили они, даже не думая сбавлять тон.

— Вот так, — Люциус одобрительно кивнул. — И вам доброе, милые. Где мама?

— Мамочка спит, — в этот раз малыш Дэвид успел ответить первым.

— По воскресеньям она всегда долго спит, — с видом знатока прибавила Элли.

— Потому что в субботу долго не выходит из лаборатории. Она там зелья варит, я сам спрашивал.

— Мы с тобой вместе спрашивали, Дэв!

— Я спрашивал два раза!..

Дети продолжили спорить, и Люциус позволил себе отвлечься на несколько мгновений. Точно, Гермиона вчера добрых три часа проторчала в оборудованной для зельеварения комнате на чердаке. Став матерью, она забыла о карьере в Министерстве (к радости мужа) и занялась наукой. А он и не скрывал, что ему куда больше нравится жена, просиживающая вечера за очередной статьей о свойствах аконита, чем жена, с утра до ночи пропадающая на службе. К тому же, Гермиона добилась немалых успехов за годы усердной работы. Она заработала себе имя в ученых кругах, и теперь фамилия Малфой ассоциировалась у обывателей не только с древним чистокровным родом и — когда уже об этом забудут?.. — Пожирателями Смерти, но и с некоторыми научными трудами по зельеварению. А судя по тому, что вчера Гермиона вернулась в спальню в приподнятом настроении, последний ее опыт прошел успешно. Возможно, скоро на прилавках появится новое быстродействующее противоядие…

— Ну! Папочка! — не терпящий возражения тон дочери выдернул Люциуса из размышлений. Он усадил Элли к себе на колени, и она, немного поиграв с его волосами (а такая вольность позволялась лишь избранным — Гермионе и двоим младшим детям, благо Драко никогда в голову не приходила подобная идея), спросила: — А как вы с мамочкой познакомились?

По нетерпению в ее голосе Люциус точно определил, что этот вопрос его дочь «вынашивает» минимум пару дней — наверное, специально поджидала удобный момент. Умная, хитрая. Может, ее ожидает будущее в политике? Ну, Слизерин точно примет юную мисс Малфой с радостью.

— Ох, это случилось так давно… Как-то она оказалась в нашем доме в Уилтшире, представьте себе, совсем без памяти. А я тогда был молодой — вот и влюбился, тоже без памяти, — начал он, краем глаза отмечая, что на него уставились две пары любопытных глаз. — Но эта история слишком длинная, до завтрака мы с ней не управимся.

— Но мама рассказала совсем другое! — тоном разоблачителя возразил Дэвид. Он уже восседал на стуле и держал в руках газету, до этого явно раздумывая — почитать ли ее или сразу сложить оригами. Обычно Дэвид сооружал из утреннего «Пророка» большую бумажную птицу, а потом просил кого-нибудь из взрослых «оживить» ее, и они с Элли могли долго за ней гоняться. Но сегодня, определенно, беседа с отцом занимала его куда больше привычной газеты.

— Что же?

— Она говорит, что впервые встретила тебя в книжном на Косой Аллее! — отозвался Дэвид.

— Мамочка тогда была еще школьницей, а ты подрался с папой дяди Рона! — прибавила Элли.

— Хм… Да, что-то такое припоминаю… — проговорил Люциус, пытаясь придумать, как выкрутиться из ситуации. — Возможно, я что-то напутал.

Он и забыл, что технически познакомился со своей женой дважды. И если для него это произошло в тот вечер, когда Гермиона вдруг очутилась в мэноре, то с ее точки зрения их первая встреча состоялась незадолго до инцидента с семейством Уизли в магазине «Флориш и Блоттс». И как тут не запутаться «в показаниях»?..

— Так как все было? — Дэвид явно не собирался сдаваться — он даже отложил в сторону газету, так и не определив ее дальнейшую судьбу.

— Знаете, сколько лет прошло с того дня? — попытался отговориться Люциус. Конечно, когда-нибудь придется рассказать детям полную версию этой странной истории, но сейчас он на это не способен.

— Сколько лет? — с серьезным видом уточнил Дэвид.

Люциус бросил взгляд на дом, надеясь, что сейчас оттуда выйдет Гермиона, которая сумела бы мастерски отвлечь детей. Он отсчитал пять секунд, но она так и не появилась, и тогда пришлось ответить:

— Вечность.

— А это дольше, чем осталось до Рождества? — тут голос подала любознательная Элли.

— Дольше, милая.

— Как до моего дня рождения?

— Еще дольше.

— Как до моего поступления в Хогвартс? — дочь удивленно округлила глаза, показывая, что для нее время до начала учебы в школе — вечность, и ничего длительнее этого попросту нет.

— Это дольше, чем ты можешь себе вообразить, дорогая. Что-то мамы вашей долго нет, — быстро сказал Люциус, предупреждая очередной вопрос. Право, еще немного наедине с детьми — и он исчерпает свой словарный запас. Они задают слишком много вопросов, все в Гермиону.

— Мамочка не хочет вставать. Мы ее будили, но это не сработало, — Элли пожала плечами.

— Я скажу ей парочку волшебных слов, и она проснется, — он хитро улыбнулся. У детей ожидаемо загорелись глаза. Слово «волшебные» всегда действовало безотказно.

Подняв Элли на руки и ухватив Дэвида за ладошку, Люциус направился в дом, где оставил их под присмотром домовика, сказав готовиться к завтраку. Потом он поднялся в спальню — надо было все-таки разбудить жену.

— Милая, вставай… Ну же, дорогая! — воскликнул он, едва преступив порог.

Гермиона пошевелилась под одеялом, но вылезать оттуда, по-видимому, не собиралась. Люциус сел на край кровати и нагнулся над женой, убирая одеяло с ее лица.

— Нехорошо так надолго лишать нас своего общества, любимая, — прошептал он ей прямо на ухо.

Та сперва зажмурилась, а потом открыла глаза. Несмотря на то, что она была недовольна пробуждением, взгляд оставался нежным, как всегда. Люциус засмотрелся.

— Я так утомилась вчера, — жалобно протянула Гермиона.

— Мне казалось, мы легли спать одновременно.

— Твоя правда.

Тут Люциус заметил, что в дверь просунулась голова Элли — дочь заглядывала в комнату с таким видом, словно надеялась, что с минуты на минуту здесь должно было произойти что-то жутко интересное, и она уж точно не собиралась пропускать такое зрелище.

— Что случилось, малышка? — спросила Гермиона, наконец оторвав голову от подушки и сев на кровати.

— Оттуда ничего не слышно, — Элли вошла в спальню и обвинительным тоном указала на дверь, словно та была источником всех ее проблем.

— Ты стояла под дверью? — уточнила Гермиона с едва уловимым осуждением в голосе. — И что хотела услышать?

Элли потупила взор.

— Ну… Мне всего лишь нужно было узнать, что за волшебные слова папочка скажет тебе, чтобы ты проснулась. Тогда мы с Дэвом смогли бы будить тебя, когда захотим. Пип не разрешает нам трогать книжки с волшебными словами! — она выглядела на редкость серьезной.

— Потому что вам еще рано колдовать. Потерпи, тебе осталось всего три года до одиннадцати.

— А в Хогвартсе меня научат специальным волшебным словам, чтобы будить тебя, когда ты не хочешь вставать?

— Может быть, — Гермиона улыбнулась.

— И я смогу рассказать их Дэвиду?

— Только если он очень хорошо попросит.

— Ладно, — Элли, казалось, смирилась со своей «участью». — Пойду, надо рассказать ему, что мы только через три года все узнаем.

И она скрылась за дверью, оставив родителей наедине.

— Пожалуй, мне и правда пора вставать… — сказала Гермиона, потянувшись в постели, а потом прильнула к сидящему рядом Люциусу и легонько поцеловала его в шею. Тот в ответ прижал ее к себе. Определенно, день обещал был замечательным.

* * *

Все утро Гермиона была в приподнятом настроении. Вчерашний опыт с аконитом наконец-то дал результаты, сегодня ей удалось выспаться, рядом были Люциус и дети. Конечно, они находились поблизости почти каждый день, но разве это не повод для радости?

Во время завтрака она наблюдала за детьми, отмечая про себя, как быстро они выросли. Совсем недавно Дэвид едва умел ходить, а сейчас уже умудряется самостоятельно «разделываться» с яичницей и беконом. А Элли совсем взрослая, настолько, что это даже немного пугало. Ведь три года — это действительно маленький срок, а после поступления в Хогвартс дочь будет месяцами вдали от дома. И как Гермиона без нее? Останется Дэвид, но он и сам станет ужасно скучать по сестре… Роль матери оказалась куда сложнее, чем казалось. Как же хорошо, что Люциус всегда рядом, иначе она бы ни за что не справилась.

Гермиона так привыкла к постоянному присутствию мужа, что, наверное, не смогла бы прожить и дня, не услышав его голоса, не прикоснувшись к нему, не вдохнув аромат любимого. Похоже на зависимость, но только со знаком «плюс». Как ощущение влюбленности, но только проверенное временем. Все те же «бабочки в животе», но теперь уже настолько привычные, что и не замечаешь их. Гермиона так долго пробыла с Люциусом, что его длительное отсутствие могла сравнить, например, с ампутацией правой руки. Без него никак. Муж был и остается ее опорой, и она точно знала, что играет в его жизни столь же значимую роль.

Изредка Гермиона с улыбкой вспоминала, как они ссорились поначалу. Часто, по поводу и без, относясь к перепалкам как к развлечению, состязанию — у кого язык острее. Чаще все заканчивалось ничьей, а точнее — примирением в постели. Сейчас Гермиона при всем желании не смогла бы вспомнить ни одного повода для ругани, но зато никогда не забудет много приятных минут в объятиях Люциуса. Теперь, спустя годы, безудержная страсть уступила место спокойной удовлетворенности и чистой радости от близости друг друга. Ссориться и препираться совсем не хотелось, слишком ценным стало взаимопонимание, образовавшееся за годы совместной жизни.

Все «начинания» в их отношениях остались позади, и Гермиона научилась искать другие приятные мелочи. Ей нравилось высматривать в густой шевелюре Люциуса новые седые волоски, которые по цвету мало отличались от натурального оттенка. Ее привлекали все более заметные морщинки в уголках его глаз. Муж только смеялся, когда она говорила об этом, но Гермиону это не останавливало. Ее забавляло, что она в свои неполные тридцать успела полюбить и молодого Люциуса, с Люциуса, пережившего Азкабан и две магические войны, и Люциуса, который стал дедом. И когда она делилась с ним этими мыслями, он никогда не смеялся, а только как-то странно задумчиво смотрел на нее.

Завтрак закончился, и Гермиона переместилась в библиотеку — пусть не такую обширную, как в Малфой-мэноре, но все же немаленькую. Не успела она углубиться в чтение, как рядом с ней на диван приземлился Дэвид.

— Мамочка, я тебя люблю! — воскликнул он и обхватил ее своим маленькими ручками.

Гермиона нежно поцеловала сына в макушку и спросила:

— А кого еще любишь?

— Еще папочку!

— Правильно, — она одобрительно улыбнулась. — А еще кого?

— Дядю Гарри!

— Верно. И Драко, так? — подсказала Гермиона.

— И Драко с Асторией, да, мамочка! И Скорпи. А когда они придут в гости? — Дэвид никогда не упускал шанса лишний раз увидеть старшего брата. Несмотря на такую разницу в воспитании, Драко, похоже, стал примером для подражания. К тому же, вместе с ним и Асторией в гостях часто появлялся и совсем маленький Скорпиус, и тогда Дэвид чувствовал себя взрослым и важным — он становился дядей, пусть племянник и был всего на пару лет младше.

«Все-таки у них с Драко есть что-то общее, — подумала Гермиона. — Дэвид тоже любит строить из себя «большую шишку». Может, им обоим это досталось от Люциуса?»

— Сегодня вечером, милый, — ответила она сыну.

* * *

День выдался очень сложным. Драко сто раз пожалел о том, что переехал в Лондон и устроился на службу в Министерство. Сегодня официальный выходной, время ужина еще не наступило, а он уже вымотался, работая сверхурочно.

После долгожданного возвращения домой расслабиться не удалось — нужно было спешить, его ждали в гости. Ну, зато он увидит брата с сестрой, хоть и придется идти туда одному. Драко за несколько дней предупредил Асторию, что в воскресенье нужно будет навестить отца, а с утра она вдруг заявила, что у нее другие планы. «Милый, я совсем забыла и уже пообещала увидеться с Селией. Тебе разве Блейз не рассказывал? Нет? Ну, к ужину я точно не успею вернуться… А крошка Скорпиус так ладит с сынишкой Забини…» Как его? Драко даже не мог вспомнить, как зовут того темненького мальчика.

Идти в гости в одиночку не очень хотелось, но отменять было уже поздно, да и неловко как-то. Отец опять решит, что все из-за того, что он якобы недолюбливает Грейнджер. Хотя это давно не так, Драко ведь даже поздравлял их с каждой годовщиной. Поначалу это стоило ему немалых усилий, но разу к пятому-шестому он вошел во вкус. Но до конца не смирился, конечно. Нет, ну как вообще можно привыкнуть к тому, что Грейнджер — мать его родных брата и сестры? Невообразимо. Пусть и прошло десять лет, и теперь глупо удивляться тому, что отец женился на ней. Что она, по сути, мачеха Драко. Вот бред! Хоть сто лет пройдет, он никогда не сможет принимать это как данность.

Драко еще немного подумал, и решил, что, наверное, отец не сильно расстроится из-за отсутствия Астории, разве что немного поворчит о том, что редко видит внука. Конечно, редко, перебрался на все лето во Францию… Трехлетнему ребенку аппарация противопоказана, а после перемещения по каминной сети Скорпиус начинает плакать как по сигналу… Драко вздохнул, накинул мантию и направился к камину, который перенес его во Францию. Едва он шагнул в гостиную и стряхнул с рукавов летучий порох, перед глазами появилось довольное личико Элли.

— Драко, Драко! — позвала она.

Тот улыбнулся — его всегда умиляло то, как сестра иногда не до конца выговаривает «р» в его имени. Едва слышно, никто другой, похоже, и не замечал, но он всегда улавливал.

— Что, малышка? — Драко подхватил ее на руки и усадил на колени.

— А ты как с мамой познакомился?

— Мы вместе учились в школе, я же рассказывал вам с Дэвидом. Она была несносная и очень умная. В общем-то, мало что изменилось с тех пор, — ответил он, а про себя добавил: «Разве что Гермиона стала чуть менее несносной и чуть более умной».

— А папочка как?

— Отец увидел ее уже позже.

— Ну вот, значит, он говорит неправду! — Элли обиженно надула губки.

— Как так?

— Папа сказал, что встретил ее, когда был еще молодой. Наверное, даже раньше, чем стал Побирателем Смерти.

Драко не сдержал улыбку. И не счел нужным поправлять сестренку.

— Нет, малышка, в то время твоей мамы еще не было на свете, ты что-то напутала.

— Да нет же! Папа сам сказал! И Дэв подтвердит!

Драко нахмурился — никак не мог взять в толк, что же имел в виду отец? Что Элли так странно истолковала?

Обуреваемый мыслями, он направился в столовую, где его уже ожидал накрытый стол, а заодно и оставшаяся часть семейства. Пришлось объяснять отцу, почему внук не пришел в гости — ожидаемо. «Я так редко вижу его, Драко!» Надо бы напомнить ему, как «часто» он видел своего первого сына, когда тому было три. Хотя… Нет, не надо. Слишком уж радовали — хотя поначалу больше ошеломляли — перемены в отце. Тот словно стал другим человеком. Благодаря Грейнджер, черт бы ее побрал! Драко был ей благодарен, пусть ни за что не признался бы в этом.

За ужином он места себе не находил, так его заинтриговали слова Элли. Но поднимать эту тему при детях не стоило. Только когда тарелки опустели, все встали из-за стола, и Гермиона пошла с детьми в их комнату, Драко подошел к отцу и как бы между прочим заговорил:

— Знаешь, а ты мне так и не рассказал, как так вышло, что ты сошелся с Грейнджер после освобождения…

— С Гермионой.

— Ну да. С ней. Так как? — он пытался сохранять внешнее спокойствие, но любопытство внутри него так и норовило вырваться наружу.

— Она такая красавица, а ко всему прочему еще и умница. И тогда была, и сейчас. Не вижу ничего странного в желании, как ты выразился, сойтись с ней.

— Я ведь не дурак, отец. Ты на ней женился спустя пару-тройку месяцев, разве не странно? — Драко, как ему казалось, задал резонный вопрос. Ведь он и сам тогда недоумевал, какое-то время даже подозревал, что Грейнджер забеременела, как бы та ни отговаривалась, но с каждым месяцем это предположение становилось все менее вероятным — она оставалась все такой же худой.

— С чего ты вообще заговорил об этом спустя столько времени?

— Да вот, Элли поделилась своими фантазиями о вашем с Грей… с Гермионой знакомстве, — и Драко рассказал отцу то, что услышал недавно от сестры.

— Ах, это… Право, дети совсем не отличаются умением молчать…

— Этим они пошли в мать, — усмехнулся Драко. — Так что насчет этих глупостей? Элли нафантазировала?

— Неловко говорить тебе все это сейчас, но…

Следующие минут десять Драко воспринимал слова отца с открытым ртом. С похожим выражением лица Скорпиус слушает сказки. Но ему-то уже не три года, а почти тридцать!

— Ты разыгрываешь меня!

— Я абсолютно серьезен. Не думал, что мне придется с кем-то делиться этой историей. Разве что с Элли и Дэвидом, но Гермиона настаивает, что это лучше сделать чуть позже.

Отец выглядел так, словно только что поделился планами на следующие выходные, а не о невероятном… судьбоносном… шокирующем событии, пусть и тридцатилетней давности.

— Мне надо поговорить с Грейнджер, — наконец сказал Драко.

— С Гермионой, — послышалось очередное исправление. И когда отцу надоест? Если за десять лет он не привык называть ее по имени, то и надеяться не стоит.

Ничего не ответив, Драко почти побежал в детскую. Спустя полчаса (это была самая длинная беседа с Грейнджер на его памяти) стало ясно: все правда. И чем невероятнее казалась история, рассказанная отцом и Гермионой, тем логичнее выглядели их отношения. Спустя столько лет.

— Кто еще об этом знает? — спросил он.

— Дай подумать… Я, Люциус… Отчасти Элли с Дэвидом, ну и ты. Ах да, еще Гарри. Но иногда мне кажется, что он, как и дети, не воспринимает все это всерьез.

— С чего ты взяла?

— Когда я ему рассказала, мы оба были немного нетрезвы. Он почти не удивился и больше об этом не вспоминал, — пояснила Гермиона. — Сказал только: «Ну ты даешь!»

— И вы с отцом не планировали посвятить меня в эту историю?

— Мы собирались, просто… — Грейнджер отвела глаза в сторону. — Просто как-то не находилось подходящего момента.

— Десять лет прошло!

— Ох, Мерлин… Успокойся ты, Малфой.

— Сама ты Малфой, — буркнул он.

— Вот видишь, тебе и самому потребовалось десять лет, чтобы запомнить мою новую фамилию, а ты еще на нас пеняешь… — Гермиона примирительно улыбнулась.

— Ты просто невозможная, Грейнджер!

Час спустя Драко уже размышлял о том, как расскажет все Астории. А как-нибудь потом и Скорпиусу — в качестве сказки. А то недавно оказалось, что все истории о дедушке сводятся к Пожирателям, а эта тема, как-никак, считается табуированной и уж точно не подходит для сказки. Другое дело — такое романтическое приключение.

* * *

Гермиона лежала, устроив голову на груди мужа, и краем уха слушала его планы на неделю. Звук родного голоса убаюкивал, хотя засыпать пока не хотелось. Вокруг все было спокойно — дети давно спали, и до утра не предвиделось никаких забот.

— Твои волосы меня щекочут, — вдруг сказал Люциус.

— Ты каждый раз на это жалуешься, но ничего не меняется. Делай выводы, — Гермиона улыбнулась и легонько поцеловала его в плечо.

— Если очень долго чего-то добиваться… — начал он.

— …то все равно ничего не изменится, — закончила за него она. — У меня такие волосы, смирись. Иначе скоро станешь похожим на ворчливого старика.

Люциус вдруг обхватил ее, крепко прижал к себе и, не успела Гермиона понять, что происходит, перевернулся так, что она оказалась прямо под ним. Он коснулся ее губами в том месте, где линия шеи переходит в линию плеча, затем Гермиона почувствовала горячее дыхание прямо возле уха и услышала шепот:

— На старика, говоришь?

— Я пошутила, — оправдалась она. Хотя про себя подумала: ему уже пятьдесят пять, у него имеется внук, и в маггловском мире он вполне мог бы считаться пожилым человеком. Но назвать его так всерьез язык не поворачивался, Люциус мало изменился со дня их свадьбы.

— Ты невозможная. Я люблю тебя, — он поцеловал ее в губы.

— Драко сегодня сказал то же самое.

Люциус удивленно поднял брови.

— Что я невозможная, — Гермиона рассмеялась. — Я тоже люблю тебя.

— Наверное, я люблю тебя с тех пор, как впервые увидел, — задумчиво начал он, откинувшись на подушки. — Ты была такая испуганная, как птичка. Я тогда спросил: «Кто вы такая, мисс? Что делаете в моем доме?»

Люциус замолчал, и она нетерпеливо спросила:

— А я что? Что ответила?

— Сказала: «Где я?»

— Как ты можешь это помнить? — изумилась Гермиона.

— В мэноре есть Омут памяти. Иначе я бы забыл все мелочи, все-таки тридцать два года прошло.

— Солидный срок. Учитывая, что мне всего двадцать девять.

— Ну, двадцать лет мне пришлось любить ту, которой не было рядом. Но при желании можно найти в этом плюсы.

— М-м? — ее удивили эти слова.

— Только представь, если бы ты тогда не исчезла, тебе стукнуло бы уже… пятьдесят.

— Рано или поздно мне будет пятьдесят, и тогда я припомню тебе эти слова, милый.

— Ну, мне к тому времени уж будет за семьдесят, так что…

— Что? Ты изменишь свое мнение о пятидесятилетних ведьмах?

— О, я не о том. Мое мнение о тебе не изменится. Даже когда тебе будет восемьдесят, — Люциус усмехнулся и прибавил: — А помнишь, как ты обижалась, когда я называл тебя маленькой?

Гермиона улыбнулась. Он и сейчас иногда называл ее так, только, видимо, сам за собой не замечал.

— Все меняется, — сказала она.

— Кроме того, что я люблю тебя. Это неизменно. И твои волосы, конечно, тоже очень постоянны.

— Я уже говорила, что люблю тебя? — Гермиона не смогла сдержать улыбку.

— Лишним не будет.

— Я люблю тебя, Люциус. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…

— Тш-ш, милая. Иди ко мне…