Один человек и один город (гет)

* * *

— Желаете подать жалобу?

Швейцар был слепым. Абсолютно. И, учитывая его преклонный возраст, можно было гадать, чем заработано увечье, долгой службой или несчастным случаем. Но жалости человек при входе в самую странную часть здания муниципального совета не вызывал. Скорее всего, многие ему даже завидовали. Получить на склоне лет постоянную и достойно оплачиваемую работу — чем не мечта? А если еще и понемногу приторговывать информацией…

Многие, кстати, думали именно так, когда открывался отдел по приему анонимных жалоб на действия городских служб и служащих. Но строгие меры быстро остудили пыл нечестных на руку сеньоров и сеньор. Одна из весомых заслуг сенатора Линкольна. И очень действенная. По каждой жалобе непременно проводилось тщательное расследование. Другое дело, что иногда анонимки оказывались пустышками, но и в таких случаях результат мог считаться положительным. Хотя бы потому, что установленные факты клеветы тоже подлежали изучению. С помощью оболганного чиновника, конечно же. И понятно, чем заканчивались. Но главное, хотя времена расцвета «жалобной комнаты» прошли еще до моего поступления в университет, она все еще функционировала.

Коридор в этом месте был изломан много раз и под такими углами, что в десяти шагах перед собой ты уже никого не мог видеть. И никто, соответственно, не мог видеть тебя. Только швейцар, сидящий в глубокой нише. Ага, тот самый. Слепой.

— Желаете подать жалобу?

Он повторил свой вопрос. Потому что знал наверняка: я остаюсь на месте.

— Да.

Еле заметный кивок. Нажатие потайной кнопки. Тихий шелест двери, открывшейся за спиной убеленного сединами стража.

Здесь не было окон. И вентиляции тоже, поэтому у жалобщика имелось не так уж много времени, чтобы сделать свое «черное дело». Хотя даже за час можно успеть настрочить достаточно занимательную историю.

Да, он все-таки не боялся. Водитель. Его привело в бешенство совсем другое. Моя персона. Голодранец из Низины посмел читать нотации уважаемому жителю Вилла Лимбо? Такое прощать нельзя! Ну ничего, как бы ни сложился наступающий вечер, свою угрозу я тоже осуществлю.

Одинокий стол посреди замкнутого пространства. Совмещенный со стулом, как старинная школьная парта. Стопка пыльных листов на краю и чернильница. Только перо не гусиное, а деревянное со стальным наконечником. Кстати, вот и еще одно ограничение для жалобщиков: мало того, что не каждый вообще умеет писать, так еще и инструмент… Аристократический, ага. Уроки каллиграфии для меня были обязательными наряду со всеми прочими науками. Но сейчас и эти навыки больше мешали, чем могли помочь.

Пришлось немало потрудиться, выводя рубленые закорючки букв. Вспотел весь, с ног до головы. Наполовину от напряжения, наполовину от духоты. Зато остался доволен своим посланием и опустил его в приемный ящик с чувством выполненного долга.

Оно ляжет на стол к инспектору спустя несколько минут. И запустит механизм следствия. Неповоротливый, долго разгоняющийся, однако всегда добирающийся до цели, пока за положением дел в Санта-Озе присматривает сеньор Джозеф Линкольн.

Сколько еще лет так будет продолжаться? С дюжину, не меньше. А что случится потом? Хотелось бы взглянуть. Ой как хотелось бы! Но в моем распоряжении времени явно намного меньше.

Последние часа полтора перед отправлением на работу я провел у полицейского управления. На одной из скамеек чудесного парка. Правда, разбит он был соответствующе: никаких высоких или протяженных растительных композиций, только клумбы и газон. Во избежание возникновения и бла-бла-бла. Впрочем, красивой природа от этого быть не переставала. И настраивающей на размышления.

Возможно, в полицию мне все-таки следовало зайти. Подать заявление. Правда, оно провалилось бы в долгий ящик, как и все остальное, не приносящее наград и премий. Зато в случае моей преждевременной кончины ясно указывало бы на виновника. Но все это выглядело бы…

Мы же договорились, Господи? Помнишь? Только Ты. Только Твое провидение.

Можно было найти защиту. У того же Норьеги. Даже лучше: нападение на жителя Вилла Баха давало пламенному борцу за права и свободы прекрасный шанс оказаться на переднем крае. Проблема в том, что я не хочу делать такие подарки. Не хочу играть роль безвинной и беззащитной жертвы, да и вообще полагаться на…

Люди моей прошлой жизни доказали свою ненадежность. Собственно, меня «забыли» гораздо раньше, чем в ночной тишине раздалось карканье той девицы. Один лишь Хэнк оставался рядом, но и его, в конце концов, стало бы обременять мое общество. Наверняка. У нас ведь не предвиделось больше поводов где-то бывать вместе. Официальных оснований, кстати, тоже. Самый молодой богач Санта-Озы и… Кто? На какое место я мог бы претендовать?

Бесполезное и бессмысленное существование, вот что меня ожидало, не случись той встречи в саду. И вот ведь свинство: получается, что теперь, при всех нелепых странностях и завихрениях судьбы, я больше нужен этому городу, чем прежде. Ну чем не издевательство?

Кстати, о городе и работе. За нарушение маршрута меня уже пожурили, так что нарываться на очередную выволочку, только теперь уже за опоздание, не хотелось. Правила должны соблюдаться, иначе зачем они вообще придуманы, одобрены и приняты большинством голосов?

* * *

От главной площади автобус отошел почти заполненным. Даже присесть было некуда. Только остановок через пять освободилось местечко в самом конце салона, на которое я и взгромоздился.

Лица вокруг казались почти знакомыми. Что характерно, и моя физиономия у постоянных пассажиров маршрута вызывала уже меньшее раздражение, чем в первый раз. Примелькался, в общем. Конечно, объятия никто из этих людей для меня не раскрыл бы, но высокомерное равнодушие ощущалось поприятнее, чем открытое презрение. Так, глядишь, еще пара недель, и…

Вот кто был постоянен в своих чувствах, так это водитель. Меня смерили уничтожающим взглядом при входе, а на протяжении всего остального пути злобно зыркали в зеркало заднего вида. Стало даже жаль человека. И когда последний из пассажиров потянулся к выходу, я отправился следом. Да, на остановку раньше конечной. Потому что не мог больше смотреть на красное от ненависти лицо.

Хлоп!

Двери закрылись прямо передо мной, изрядно напугав, кстати, того, кто уже вышел. Он даже повернулся и высказал что-то нелицеприятное. Но кто его слушал? Уж точно не водитель.

— Сеньор куда-то торопится?

— Да нет. Наоборот, хотел пройтись. Подышать свежим воздухом.

— Напоследок?

В прошлый раз он не опускался до прямых угроз. Значит, с того времени разозлился еще больше. Взлелеял свое бешенство.

— Ну почему же? Надеюсь встретить еще один рассвет. Как минимум.

— Надежда — глупое чувство. Ненадежное.

Эту реплику следовало бы произносить мне. С полными на то основаниями. Ну раз уж отняли, поищу другую. Например, такую:

— Друзья тоже не всегда выполняют свое обещание сразу и целиком.

Рожа водителя побагровела еще больше. Попал в цель?

— Они доберутся до тебя, будь уверен!

Точно, попал.

— Да я и не сомневаюсь. Со второй попытки. С третьей. С десятой. Смотря, насколько ваши парни старательны. Им ведь может и наскучить. Или нет?

Один на один у меня есть шансы. Даже принимая в расчет увесистые инструменты, спрятанные под водительским сиденьем. Но стоит ли доводить до греха? Что мне даст возможная победа? Удовольствия и то пшик. На один укус. А пользы и того меньше.

— Считаешь меня слабаком?

А он заводится. Чем дальше, тем больше. Но не форсирует события. Из-за людей на улице, не иначе. Недавних пассажиров, которые с интересом присматриваются к происходящему в салоне автобуса.

— Думаешь, не смогу за себя постоять сам?

Я ведь так опоздаю на смену. Сколько он еще может горячиться? Вполне вероятно, до самого утра.

Утро… Отличное время для всего, чего ни пожелаешь. Даже для начала путешествия в мир иной. Не на ночь же глядя отправляться к богу? Каким бы радушным ни был хозяин, гость, заявившийся по темноте, всегда рискует получить от ворот поворот.

— Конечно, можете. И давно бы постояли, если бы не сидели… В смысле, за рулем не сидели. Я же понимаю: вы при исполнении и все такое. Вот если бы встретиться после работы, и моей, и вашей… В свободное время, то есть.

— Приглашаешь?

Он что, и правда, ухватился за мои слова?

— Почему бы и нет?

Теперь кашляет. Только не от пыли, которой хватает повсюду. От смеха.

— Ну как я сразу не догадался! Сначала сыплешь угрозами по-взрослому, а потом веришь, что кто-то захочет вдруг играть в твою игру? Ты же еще настоящий ребенок! Всего лишь самоуверенный мальчишка!

Любопытный итог. Практика, идущая в разрез с теорией. Значит, зря нам в университете прожужжали все уши о политике компромисса? Мол, люди по природе своей в большей степени склонны к переговорному процессу, нежели…

Ага, как же! Хотя, будь на моем месте сейчас кто-то другой, более внушительный… Нет, скорее, внушающий. Тому же Эсте договориться удалось бы быстрее. И продуктивнее. Потому что за ним стоят реальные силы. И за водителем толпятся бездельники, обожающие резать прохожих по ночам. За мной вот ничего нет. Зато и оглядываться не нужно.

— Мальчишка… Таких, как ты, довольно отшлепать, и все дела.

Я уже понял о себе все, спасибо.

— Может, откроете дверь?

Его взгляд ушел в сторону. Вперед по направлению движения.

— И желающие размяться всегда найдутся. Не бойся, много времени не уйдет! Если повезет, даже на работу успеешь.

Автобус тронулся. Резко, с поворотом, отбрасывая меня на дверь.

— Эй, что вы…

Водитель промолчал. Скрючившийся, похожий на паука, добравшегося до заветной мушки и готовый…

Машину повело юзом, раскручивая, как волчок.

Ну конечно, если дать газа и одновременно выкрутить руль до упора, двигаться будешь по кругу. Пока место есть. Но зачем расправляться со мной таким экзотическим способом? Заблокировать рычаги управления и меня заодно, а самому убраться подальше — это разумно. Оставаться рядом со своей жертвой? Бред собачий.

— Хорошо подумал, кретин? Ты же тоже убьешься!

Что-то прозвучало. В ответ. Нечленораздельное. А может, в визге шин и вое мотора я просто не смог разобрать ни слова.

А ведь он меня, скорее всего, тоже не слышит… Черт! Но как-то налаживать общение надо. Пока мы оба еще живы.

Полированный металл поручней и вспотевшие ладони — не самое удачное сочетание. Трудно держаться. Ноги еще мешают, путаются в поисках опоры. Ну да ладно, мне всего-то и нужно несколько дюймов. Вот так, правее. Еще правее. Чтобы заглянуть в боковое зеркало и состроить рожу.

— Какого…

То, что я увидел, лицом назвать было трудно. Застывшая маска, на которой жили одни глаза. И эти глаза кричали. Орали. Вопили. Во весь голос.

— Дьявола?!

Никто не хотел никого убивать. И умирать никто не хотел. Вот только обстоятельства складывались таким образом, что…

— Твою-то мать!

Никогда не любил карусели. С детства. С того дня, как отец решил меня развлечь таким образом. Так за какие грехи попал на этот адский аттракцион?

Оборот, и стена дома становится ближе. На несколько дюймов. Сначала не замечаешь движения, а потом впору тереть глаза в надежде, что все это тебе только кажется.

Бьешься о поручни. Ладонями, локтями, плечами, поясницей, коленями: болтает, как тряпку на ветру. Что-то похожее по физике нам рассказывали. Центробежное, центростремительное. Не учили, как поступать. Вот ничего и не остается, кроме как двигаться. Поступательно. И верить, что твои сухожилия выдержат.

Его пальцы сжаты тисками. Проще вырвать рулевую колонку, чем разжать эту хватку. Какие еще есть варианты?

Ну да, как я сразу не догадался! Педаль газа. Прижата ботинком, но у обуви, слава Господу, пальчиков нет, и цепляться она не…

Его нога сгибается под очень странным углом. В кости сгибается, чего быть не должно. Зато соскакивает в сторону, и вой двигателя становится тише. С каждой секундой.

Все. Сделано. А почему карусель не замедляет ход? Непорядок! Где-то тут был ручной тормоз, или я ошибаюсь?

Буммм!

Ох, не надо было отпускать поручень…

* * *

Это больно. Все вместе. И картинка перед глазами никак не желает проясняться.

— Да приподнимите вы ему голову! А то еще захлебнется… Ну вот, я же говорил!

— Доктор доморощенный! Раньше не мог это сказать?!

И правда, что-то мешает дышать. Ровно десять секунд, в течение которых мой желудок пытается выбраться на свежий воздух. К счастью, у него это не получается.

— У кого-нибудь есть вода?

— Вот, тут еще немного осталось…

Капли летят в лицо. Противно-теплые. Затекают в рот, и становятся еще омерзительнее. На вкус.

— А второму-то как помочь?

— Как, как… У тебя при себе пила есть? То-то же! Да не трогай его! Все равно не вытянешь: мало того, что кабина покорежена, так и он еще узлом завязался.

Мир вокруг постепенно останавливается. Или моя голова. Неважно. Но происходящее все равно плохо видно. Хотя, вечер же давно. Темень и вполне разумная экономия на осветительной сети в те часы, когда…

— Освободите проход!

Лучи прожекторов ударяются в мятую коробку автобуса. Отражаются. Много-много солнц, только свет от них белый и какой-то неживой.

— Отойдите все! Да отойдите же!

— А то что? Рванет, что ли?

— Вот куда ни плюнь, всюду умник найдется… Да-да, тебе говорят!

— Так рвануло бы уже, если бы могло. Мы ж тут не сумасшедшие, чтобы в огонь лезть. У меня брат в автопарке работает, я про эти машины все знаю. Он горючее-то выжег до донышка, пока крутился: под конец смены остается всего-то пара литров, а на базу на аккумуляторах все возвращаются.

— А аккумуляторы, по-твоему, рваться не умеют?

Что-то зазвенело. Потом завизжало. Наверное, пила. Значит, хороший был удар, если пришлось водителя выпиливать. Странно, как меня на улицу ухитрились вытащить?

Ага, двери открыты. Причем все. Запараллелены с тормозной системой, что ли? Если так, то решение удачное. Спасительное, можно сказать.

— Скоро справитесь?

— Пять минут. Ну, семь. Как пойдет.

— Тогда сами позовете. А пока не мешайтесь!

Знакомый голос. Где-то я его уже слышал. И лицо, пожалуй, видел…

— Ага, старый знакомый!

Доктор Вега, точно. На сей раз в форме бригады скорой помощи. С официальным визитом, то есть.

— Нет, подниматься не надо! Лежи. И дыши ровно.

Пластины медицинского сканера тоже теплые, а хочется прохлады. До смерти хочется.

— Так, легкое сотрясение все-таки есть. Ну ничего, отлежишься: это даже лечить смешно. А что у нас еще имеется?

Имелось многое, судя по количеству мест, которые обследовали руки доктора.

— Могу обещать: жить будешь. Первую неделю со скрипом и руганью, но будешь. Обязательно.

Отрадно слышать. Хотя уточнение настораживает, да.

Лязг. Визг. Грохот.

— Все, готово!

— Вот, держи пока. К вискам приложи.

Салфетка, пропитанная чем-то пахучим и — какое счастье! — наконец-то холодным, шлепнулась мне в ладони.

— Ну-с, взглянем на второго пострадавшего!

С моего места копошащиеся спасатели тоже просматривались хорошо. В первую очередь потому, что свидетелей аварии все-таки оттеснили за ленты оцепления. Прямо в руки зевающих полицейских.

— Эк его…

Непрофессиональный диагноз, зато точный. Потому что водитель автобуса, извлеченный, наконец, из металлической ловушки, остался точно в той же позе, в которой сидел за рулем. Растопырившись и изогнувшись всеми сочленениями. Ну разве что, за исключением ломаной голени правой ноги.

Они попробовали его разогнуть. Вся бригада, по очереди и совместными усилиями. Не получилось. Доктор Вега поколдовал со своими приборами над несчастным, потом вдруг нервно дернул головой и посмотрел. В мою сторону. Прямо на меня.

— Ладно, кладите его, как есть… Пролезет в двери, должен. Я подойду через минуту.

И подошел. Правда, сначала ко мне. Наклонился, словно собирался проверить мое состояние, но вместо этого спросил, зло и почему-то растерянно:

— Как ты это делаешь?

Что? О чем это он?

— Сначала один, потом второй… И оба — рядом с тобой. Скажешь, совпадение?

Один и второй? Ну второй — это водитель, понятно. А первый? С кем доктор меня вообще мог видеть? Я и то его увидел только потому, что…

Хэнк. С перекошенными членами. Не такими же и не настолько страшно, но похоже. Очень похоже.

— Как ты это делаешь?!

Если бы я знал! А не знаю в силу той простой причины, что…

— Не я ЭТО делаю.

Вега выпрямился. Посмотрел сверху вниз еще раз. Недоверчиво.

— Доктор, с парнем вы закончили?

— Что? А, да… Жить будет.

— Опрашивать можно?

Глаза доктора сверкнули. А может, это в них отразились лучи ближайшего прожектора.

— Можно. Все можно.

В поле моего зрения вплыло новое лицо. Сверху располагалась форменная фуражка, снизу — расстегнутый не по уставу полицейской дорожной службы воротничок.

— Сколько дашь?

Я что-то должен давать? Кому и за что?

— Сумма на усмотрение клиента. Тебе повезло парень, что ночной тариф еще не начался, так что…

— Повторите, пожалуйста.

— Чего повторить?

— Вы что-то сказали… Про сумму. Какая сумма? Зачем?

— Э, а доктор-то пошутил, — разочарованно сплюнул полицейский, обращаясь к кому-то в стороне. — Клиент явно не в себе.

— Ну не в себе, так не в себе! Тебя учить надо? Посмотри по карманам.

Его руки любезничали меньше, чем докторские.

— Нет ничего.

— Хорошо посмотрел?

— Куда уж лучше? У него карманов-то раз, два и обчелся.

— Потормоши тогда. Вдруг очнется?

Меня шлепнули по щеке. Легонько, но удар отозвался звоном чуть ли не во всем теле.

— Эй, парень! Ты давай, быстрее соображай: есть шанс переночевать в своей собственной постельке.

И все-таки, я туплю. Причем тут постелька? Или он хочет сказать, что если заплачу, меня тут же доставят домой? В обход всех правил и инструкций?

— Вот дьявол! Следаки прикатили. Плакали наши денежки...

— Ничего, еще успеем свое сорвать сегодня. Ночь-то только что началась! А с этим блаженным пусть сами разбираются.

— Что тут у нас?

— У вас, шеф, дорожно-транспортное.

С вновь прибывшим офицером полицейский разговаривал так сладко, что уши готовы были слипнуться. Мои, по крайней мере.

— Жертвы есть?

— Слава Господу и Деве Марии, только пострадавшие. Одного увезли на скорой, а это второй.

— Опрос проводили?

— Никак нет, шеф! Ждали распоряжений от вышестоящего начальства.

— То-то. Знаю я вас…

Человек, заглянувший мне в лицо, в отличие от его коллег по цеху, не собирался ничего предлагать. И спрашивать тоже не стал. У меня. Зато повернулся к полицейским.

— Его врач смотрел?

— А как же! Первым делом.

— И что сказал?

— Что клиент… в смысле, что пострадавший в сознании. И можно проводить следственные процедуры.

— Какая бригада приезжала?

— Сорок третья.

— В сознании, значит?

— Так точно!

— Вы бы хоть ему в глаза посмотрели, олухи.

— Доктору?

— Парню этому! Он сейчас родную мать и то вряд ли признает.

А вот это офицер зря. Не настолько я плох. Все-все помню. И маму мою зовут… зовут… маму…

— Раз медицина отказалась, сами поработаете.

— Э, шеф…

— Доставьте его в управление. И не дай бог, добавите новых синяков — за каждый спрошу. Со всей строгостью!

Конечно, особой заботы я не почувствовал. Но хамить все-таки не стали. Только тот, что давал советы своему напарнику, повторял через каждые пять минут:

— Чтоб я еще раз вот так вокруг бахито прыгал? Да лучше в постовые пойду!

* * *