Родная кровь – не водица (джен)

Пока взрослые заняты были разборкой писем, обсуждением предложенных мистеру Дурслю договоров и планированием возможного судебного процесса века «магглы против Верховного Чародея Визенгамота», младшее поколение строило свои коварные планы.

Мальчики прекрасно поняли, что шалостей в школе от них не потерпят. Даже Тилли, и та будет не помогать им в играх, как всегда, а следить за «надлежащим поведением»! Разве не обидно?! Но, с другой стороны, они ведь не будут единственными мальчишками в школе? И если другие будут драться, то, значит, и им можно! По крайней мере, давать сдачи.

— В школах всегда дерутся, — со знанием дела рассуждал Дадли. — И папа рассказывал, и Грегги, и Стив. И Роб.

Гарри кивал. Грегги и Стив, мальчишки, с которыми они довольно часто играли вместе на детской площадке в парке, уже ходили в школу, и оба были не дураки подраться. Именно от Стива Дадли перенял «настоящий боксерский», как сам он говорил, удар — снизу в челюсть. У Гарри так не получалось, веса не хватало, зато плотный, крепкий Дадли укладывал одним ударом даже Роба Льюиса, который был на два года их старше — сына соседей тетки Мардж, отъявленного драчуна и хулигана. Если тот, конечно, не успевал увернуться и ударить первым.

Именно с подачи Роба Дадли и Гарри накрепко уяснили, что бить первым — безопаснее. А Дадли даже «подвел под это юридическую базу» — так папа сказал, — и объяснял всем, что «дать сдачи» можно не только на грубое слово, но и на косой взгляд! Потому что «превентивно». Дадли вообще любил сложные построения и непонятные словечки — он был убежден, что чем заковыристей говоришь, тем это солиднее звучит.

Гарри немного сомневался, что учителя поймут такую точку зрения, даже если обозвать ее «юридической базой», да и мама всегда ругается, когда они «распускают кулаки». Но если уж честно, сам он считал, что Дадли дело говорит. И, если уж разобраться, то и папа, и тетка Мардж тоже так считали! И бабушка все время напоминает, что Гарри — чистокровный волшебник и потомок старого рода, и должен быть достоин. И не посрамить семью. А значит, школьные хулиганы не должны оказаться сильнее их с Дадли.

Так что в школу мальчики Дурслей отправлялись так, словно это достойное заведение предназначено было не для учебы, а для непрерывных боксерских спаррингов, хулиганских драк и даже, может быть, боев без правил — как в кино. Петунья, гордо ведя за руки двух «очаровательных малышей» — аккуратно причесанных, в новеньких опрятных костюмчиках и даже при галстуках! — и не подозревала о мыслях, занимавших «ее ангелочков».

Расцеловав своих мальчиков и в сотый раз наказав им вести себя примерно, Петунья отправилась домой. А «ангелочки», переглянувшись и дружески пихнув друг друга локтями, смело отправились на освоение и завоевание новых территорий.

Учительница, мисс Мэдисон, была сама доброта, рассказывала интересно и спрашивала не строго. Сидевшую перед Гарри пухленькую румяную девчонку можно было дергать за беленькие косички, перевязанные розовыми лентами. А наглому рыжему Билли, который весь первый урок плевался жеваной бумагой, Дадли на первой же перемене поставил фингал под глазом.

Девчонку звали Люси — «Люси Амалия Уотсон, и я знаю, почему мальчишки дергают девочек за косички!»

— Да ладно, не обижайся, — сказал ей Гарри, пока Дадли ошарашенно молчал, переваривая это ее «знаю». Они стояли втроем в стороне от валившей на улицу толпы школьников: Дадли любил толпу только в кинотеатрах, а Гарри вообще не терпел толкотни. Люси, похоже, тоже предпочитала подождать, а не пихаться локтями и оттаптывать ноги. — Тебе нравится в школе?

— Пока не знаю, — Люси пожала плечами, нахмурив белесые бровки. — Мама говорит, что никогда нельзя судить по первому впечатлению. Вот ты, например, — повернулась она к Дадли, — по первому впечатлению настоящий хулиган, но мне кажется, что на самом деле нет. Значит, нужно присмотреться.

— Присматривайся, — щедро разрешил Дадли. — Если какие-нибудь хулиганы к тебе пристанут, зови меня, поняла?

— Поняла, — Люси серьезно кивнула. — А ты, пожалуйста, больше не дергай меня за банты. Я не умею их завязывать так же красиво, как мама.

Тут как раз подошла ее мама, такая же круглолицая и серьезная, осмотрела пристальным, изучающим взглядом сначала дочку, потом стоявших рядом с ней мальчиков.

— Добрый день, молодые люди.

Гарри, спохватившись, вежливо поклонился, Дадли неловко кивнул, отчего-то смутившись, а Люси хихикнула, взяла мать за руку и чопорно сказала:

— До завтра, мальчики.

— И кто из вас в нее втюрился? — спросил из-за спины рыжий Билли.

По мнению Дадли, это был как раз тот случай, когда уместно дать сдачи. Да и стоял Билли очень удобно для боксерского удара. И упал не на клумбу с красивыми цветами — неприкосновенность клумб и цветов Петунья вбила в мальчишек накрепко, — а на газон.

— А вот если бы ты научился бить с левой, мог бы поставить ему фингал под другим глазом, — сказал Гарри, оценивающе оглядев один уже налившийся синяк на конопатом лице. — Было бы… как это? Равномерно.

— Научусь, — пообещал Дадли. — Вот на нем и буду учиться, если еще будет нарываться. Слышал, рыжий?

— Я папе скажу, — буркнул рыжий, поднимаясь на ноги. — Он полицейский, он вас…

— А без папочки слабо? — Дадли гордо засунул руки в карманы.

— А мы ему тоже скажем, правда, Дад? Что его сыночек оскорбил девочку.

— Недостойными инсинуациями, — радостно подхватил Дадли.

Неизвестно, что ответил бы на это рыжий копов сын, потому что братья наконец-то увидели у школьных ворот Петунью и побежали навстречу. Гарри только спросил:

— Эй, Дад, а что такое инсинации?

— А черт его знает, — пропыхтел Дадли. — Надо у папы спросить.

Короче говоря, школа оказалась в целом вполне приятным местом.

А дома ждал роскошный торт с шоколадом, клубникой и взбитыми сливками. И новенькие столы, за которыми мальчишки быстренько сделали первое в своей жизни домашнее задание. И гордые родители, пообещавшие им за школьные успехи купить к Рождеству новую игровую приставку, а к летним каникулам по велосипеду.

И бабушка Дорея, оглядевшая их с ног до головы и заявившая:

— Ну что же, раз вы начали учиться маггловским наукам, пора приступать и к волшебным. Негоже волшебнику отставать от магглов, верно, Гарри? А ты, Дадли, не ухмыляйся так! То, что ты не волшебник, еще ничего не значит. Ты — член семьи Гарри Джеймса Поттера, изволь соответствовать!

— Да я с радостью, ба, — важно ответил Дадли. — Волшебство — это поинтересней математики.

— Математика и волшебникам нужна, — жестко усмехнулась Дорея. — И не только деньги за гоблинами пересчитывать. Род Поттеров — это ритуалисты и артефакторы, запомни, Гарри. Арифмантика тебе пригодится.

— Ритуалисты, — нараспев повторил Дадли. — Гарри, круто! Это значит, ритуалы, как в кино, да? Пентаграммы, черные свечи и прекрасные девственницы! А артефок…

— Артефакторы, — подсказала Дорея. — Артефакты нужны для защиты людей, а ритуалы — для защиты дома и рода. И никаких прекрасных девственниц! Не прекрасных тоже. Вот что, дорогие внуки, для начала я расскажу вам, чем занимаются маги, что изучают в Хогвартсе, а чему учат детей старые семьи, да и о волшебном мире вам пора узнавать всерьез. До одиннадцати лет вы оба должны усвоить все, что нужно понимать отпрыскам чистокровных семей.

— Жаль, что Дадли не придет письмо из Хогвартса, — Гарри покосился на брата. Поехать в волшебную школу вдвоем было бы намного интересней!

— Посмотрим, — пожала плечами Дорея. — У тебя, Гарри, тоже не было еще заметных магических выбросов, а у магглорожденных магия проявляется позже. Все же твоя мать была сильной ведьмой, как знать, вдруг это семейное? А если и нет, Дадли должен знать о мире, в котором живет его брат. Никогда не одобряла изгнания сквибов.

Последнюю фразу Дорея произнесла едва слышно, но, может быть, как раз поэтому оба мальчика навострили уши.

— Бабушка Дорея, кто такие сквибы?

Дорея рассказывала до самого ужина. Маги, магглы и сквибы, чистокровные, магглорожденные и полукровки, старые семьи — все эти древнейшие и благороднейшие с длинной чередой поколений и колониями домовиков в родовых мэнорах. Волшебные поселения и улицы для волшебников в городах, камины, порталы и совиная почта, госпиталь Святого Мунго, хорошо знакомый Гарри и Петунье. Многое мальчики знали вскользь, по разговорам взрослых, по жизни в волшебном доме, что-то видели, где-то бывали — и потому рассказ Дореи ложился в подготовленную почву. Она видела, как Гарри кивает, узнавая что-то, как Дадли хмурится, примеряя к себе и брату кровные расклады, как переглядываются мальчики, когда что-то в ее словах завораживает их откровенным волшебством.

Что ж, Дорея хорошо продумала, с чего начать. Основы, устои, все то, что привычно для детей волшебников и в чем магглокровки, бывает, так и не дают себе труда разобраться досконально. Конечно, ведь в Хогвартсе этого не расскажут, учебники об этом молчат, а маггловский мир слишком далеко ушел от традиций, чтобы понимать их важность. Наглые, ничего не знающие магглокровки с такой убежденностью и презрением клеймят волшебный мир «отсталым», так гордо тычут в лицо волшебникам достижениями своего «технического прогресса», что даже некоторые чистокровные поддаются на эту ложь и теряют ориентиры. Она сама слишком поздно поняла, что ее собственный сын вместе с Сириусом попался в ловушку маггловской яркой мишуры. Но для Джеймса и Сириуса маггловский мир был заманчивым, неведомым чудом. Для Гарри и Дадли таким чудом станет мир магии, уж она постарается.

Так и повелось: утром Петунья отводила мальчиков в школу, после занятий, пообедав, они отправлялись гулять на детскую площадку в парке, потом делали уроки и шли в гостиную к Дорее. Петунья тоже садилась с ними, и Дорея этому радовалась — ведь поначалу сестра Лили откровенно опасалась всего волшебного, и даже привыкнув, долго не хотела узнавать о волшебном мире больше, чем нужно для спокойного посещения Мунго и Косой аллеи. «Зачем, — говорила горько, — я ведь для ваших всего лишь никчемная маггла», — и Дорея готова была проклясть сына за неумные жестокие шутки и невестку за дурной гонор ведьмы-грязнокровки. На поверку-то маггла Петунья оказалась достойней волшебников-недоучек, глупо сгинувших во имя лживых идей! Джеймс хоть сына оставил, и то — если бы не Петунья, последний Поттер с легкой руки Дамблдора вырос бы беспамятным магглом. А у Блэков и такого наследника нет, бедная Вальбурга…

— Ты, деточка, воспитываешь волшебника, — отвечала Дорея, — и хорошо воспитываешь. Но разве ты не хочешь знать, с чем столкнется Гарри уже в одиннадцать лет? Ты ведь ему мать заменила! Думаешь, он ни разу не попросит у тебя совета? Думаешь, у тебя самой не будет сердце болеть, когда он окажется далеко от нас, среди волшебников, о которых ты сейчас ничего знать не хочешь?

И вот наконец Дорея увидела в глазах Петуньи интерес — пусть робкий, пусть все еще смешанный с давними обидами, но ведь это только начало.

Скажи кто при жизни Дорее Поттер, что она станет так тщательно и продуманно, со слизеринской осторожной неторопливостью и хаффлпаффской деликатностью привязывать к семье магглу, Дорея прокляла бы, пожалуй, такого шутника. Но портрет не может ни защитить, ни вывести в свет. Только научить, подсказать, посоветовать. Хотя нет, не только. Запустить сплетню или узнать новости через другие портреты, что-то подсмотреть и подслушать, передать сообщение. Рассказать внуку о родовых тайнах, когда вырастет — и если будет достоин.

Но воспитать и вырастить внука, последнего из Поттеров, единственную надежду на возрождение рода, сама она не сможет. Ей нужна Петунья. Если род выживет благодаря маггле, что ж, значит, эта маггла достойна стать членом семьи.