Без безразличия (гет)

Гермиона старалась как можно чаще смотреть на себя со стороны. И ей всё время казалось (не без оснований), что окружающие могут счесть её поведение странным. Та же Джинни с её вечными расспросами это подтверждала, чётко обозначая имеющуюся проблему.

− Ты с кем-то встречаешься! − заявила как-то подруга. Благо поблизости никого не было, и дальше двух пар ушей разговор не распространился.

− С чего ты взяла? — по возможности невозмутимо отозвалась Гермиона. К сожалению, возможности эти были ограничены, и получилось скорее нервно и испуганно, чем спокойно.

− Вот, ты уже даже не отнекиваешься!

− Просто в последний раз во время подобного разговора ты сватала меня с Кормаком. Интересно, какая подоплёка сегодня. Допустим… Макмиллан? Финч-Флетчли? Голдстейн?.. Ой, нет же — Флитвик! Как тебе варианты?

− Не издевайся! В прошлый раз я ошиблась... Но сейчас − это мой личный вывод, результат систематических наблюдений, − хитро сощурившись, выдала Джинни уверенным тоном.

− Следишь за мной?

− Мы спим в одной комнате, едим за одним столом и ходим на одни и те же занятия. Так что − да, и следить за тобой несложно. Сложнее было бы не следить, так что даже не пытайся меня обвинять.

− И что ты успела разузнать? С кем я встречаюсь, по-твоему?

− Это я тебя хотела спросить! − возмутилась Джинни. − Я только могу предположить, что твоя пассия − кто-то не из Гриффиндора. И, вероятнее всего, ты встречаешься с ним после своих занятий у Малфоя.

− Занятно...

− «Занятно» − и всё? Ты даже не скажешь, правда ли это?! Я уже даже не прошу называть имя!

− Не скажу... Потому что я сама ещё не уверена. Точнее, наоборот — как раз уверена. Уверена, что мне не светит ничего серьёзного. Можешь считать, что я ни с кем вовсе не встречаюсь − и будешь права, Джинни. Ты будешь ближе к истине, чем сейчас.

− Ты только запутала меня.

− Себя я запутала ещё сильнее.

Для протокола: Гермиона не обманывала. С каждой новой встречей с Люциусом Малфоем, она всё больше терялась − в нём и в себе. А уж слова о том, что она вовсе не встречается ни с кем, тем более нельзя считать ложью. То есть, Гермиона, конечно, встречалась с Малфоем — но чисто с технической точки зрения. Романом тут и не пахло.

Последние две недели Малфой вёл себя так, словно между ними никогда ничего и не было. Причём не было не только непонятных недоотношений, но даже и неприязни. Он разговаривал с Гермионой так, словно они двое − просто знакомые без какой-либо предыстории. Спрашивал её на уроках ЗОТИ, когда та поднимала руку. Выдавал ей материал на занятиях по целительству. Здоровался с ней в коридоре и даже предельно отстранённо желал доброго утра, если они сталкивались где-нибудь в людном месте. На какой-то миг Гермионе даже стало казаться, что она всё это выдумала. Что не было ничего непотребного между нею и Малфоем. Что это просто сон. Дурной сон, ночной кошмар, после которого остаётся только неприятный осадок — и никаких реальных неприятностей.

Потом что-то вдруг щёлкнуло − и Малфой снова стал собой. Может, чуть более приятным, но собой. Гермиона слушала его, смотрела ему в глаза и видела − он всё понимает. Конечно, она ведь сама ему всё рассказала. Так что теперь он был в курсе, что она думает обо всей этой ситуации, что чувствует и насколько сильно из-за этого терзается. Наверное, из-за этого Малфой и устроил ей своеобразную передышку, создав хотя бы видимость того, что всё нормально. Возможно, ему и самому необходимо было о чём-то подумать.

А в тот вечер он предложил ей остаться. Опять, но спустя долгое время. Но только лишь предложил − а не сделал всё так, чтобы у неё не осталось иного выбора. Такой подход Гермиона оценила, потому и осталась. Потому и практически попросила его об объятиях.

Если говорить совсем честно, то нельзя скрывать: ей просто хотелось остаться. Гермиона, несмотря на всю неправильность ситуации, получала удовольствие в компании Малфоя. Даже в первые их вечера, когда он брал её на столе и даже не смотрел ей в глаза. Теперь он не просто смотрел, но и говорил ей что-то, порой не дожидаясь ответа. Ещё он наконец-то начал раздеваться сам, и рассматривать его было настоящим аттракционом. В тот вечер, когда он только скинул рубашку, Гермиона присмотрелась к его торсу и не смогла отвести взгляд. Малфой на это кинул ей неодобрительное замечание. А когда она точно так же рассматривала его плечо спустя час, он лишь усмехнулся:

− Что-то интересное нашла?

− Нет, − быстро соврала Гермиона, боясь, что он рассмеётся её правде. Не говорить же ему, что ей просто интересно изучать его кожу, легонько касаться, чувствуя мышцы, и замечать, как отличается аромат Малфоя в разные дни. Сегодня запах был очень мягкий, естественный.

− Правильно, − он только кивнул. − Останешься до утра?

− Нет, − Гермиона снова сказала не то, что хотела.

А потом поспешно оделась и ушла. И даже после таких предосторожностей в спальне столкнулась с очередным «серьёзным разговором»: Джинни накопила массивную стопку имеющих под собой почву подозрений. Страшно представить, какой вердикт она бы вынесла, если бы Гермиона ещё и ночевала в спальне через раз. Хотя... Сейчас Джинни всё равно не находилась в полном неведении, но лишнего не болтала, так что на неё можно было бы и положиться. Рискуя. Но Гермиона ведь неспроста на Гриффиндор попала, верно? Нужно хоть иногда соответствовать стереотипам своего факультета.

* * *

Долго обдумывая эту мысль, Гермиона всё же подошла к Джинни с личным разговором. С ноября они с подругой остались в спальне вдвоём − Челси съехала в другую комнату, более просторную, так как родители одной из семикурсниц перевели её в Шармбатон. Гермиона всё не могла взять в толк, почему они не сделали этого в годы, когда по школе бродил Василиск и сам Волдеморт, но вдруг встрепенулись, когда всё стало гладко. Хотя этот переезд в итоге оказался как никогда кстати. Меньше соседок — меньше свидетелей. А Джинни, при хорошем исходе беседы, можно будет приписать и к соучастницам «преступления».

− Джинни, − начала Гермиона, присев на кровать рядом с подругой. − Ты на меня не в обиде?

− Конечно, я в обиде! Я чувствую себя почти так же, как когда мы встречались с Гарри, а он взял и умчался искать хоркруксы, ничего мне не сказав! И не взяв с собой! Почему от меня все всё скрывают?

− Я просто не могу тебе назвать его имя, пойми. Потому что это не только мой секрет.

− О, так теперь ты признаёшь, что он существует!

− Да. И у меня есть к тебе небольшая просьба на этот счёт. Ты не могла бы меня прикрыть, если я вдруг не приду ночью? Если кто-то будет меня искать − придумай что-нибудь.

− Не придёшь ночью? − переспросила Джинни. − Ты же говорила, что нет ничего серьёзного...

− И по-прежнему так говорю. Нет. Ничего. Серьёзного.

− То есть вы по ночам шутки шутите?

− Джинни, не надо. Просто скажи, поможешь или нет. Или хотя бы пообещай не докладывать никому о том, что меня нет на месте.

Подруга долго сидела, молча глядя в пол. Гермиона уже и не знала, чего от неё ждать.

− Разумеется, я никому не скажу. Но хочу, чтобы ты знала... Мне кажется, ты совершаешь ошибку. Потому что даже с Роном у тебя было бы...

− Умоляю, не говори мне о Роне! — перебила её Гермиона.

− Ладно.

− Ты точно поможешь?

− Гарантирую.

После этого обещания на Джинни вывалилась целая гора благодарностей. Гермиона запоздало подумала, что со стороны, наверное, выглядит как влюблённая идиотка, которая согласна на нарушение школьных правил ради лишнего свидания с тем, кому она нисколько не нужна. И самое неприятное заключалось в том, что этот «вид со стороны» находился уж слишком близко к неказистой реальности, на которую смотреть не хотелось вовсе.

* * *

− Можно я сегодня останусь на ночь? — спросила Гермиона, захлопнув тетрадь с конспектом. Занятие по целительству подошло к концу. Оно длилось почти два часа, и всего этого времени Гермионе едва хватило, чтобы собраться с духом.

− Конечно, − слишком просто согласился Малфой. Как будто она спросила, можно ли ей подняться из-за стола.

− Я договорилась с Джинни, она обещала меня прикрыть, если что… Так что об этом можно не беспокоиться… Но о вас я ей, само собой, ни слова не сказала… Так что…

Малфой на это только кивнул. За минуту молчания Гермиона успела убедить себя, что ему и вовсе не интересны ни она сама, ни её жизнь, ни то, что она хочет провести ближайшие часы в его постели. Как вдруг прозвучал вопрос:

− И почему ты хочешь остаться?

− Потому же, почему и всегда, − безуспешно борясь с набросившимся на её щёки румянцем, ответила Гермиона.

− Нет, почему до утра?

− Просто… Мне так хочется.

− Почему? — настаивал Малфой.

− Откуда я знаю? Об этом не думала. Обычное желание.

Для справки: на самом деле, Гермиона думала об этом едва ли не целую вечность. Не только сегодня, а вообще. Вопрос «почему?» уже настолько надоел ей, а ассоциирующийся с ним образ Малфоя провёл в её голове столько времени, что и не представить. Но дельного ответа, который не стыдно было бы выдать в разговоре с самим профессором, она так и не нашла.

− Раньше ты такими желаниями не делилась, − заметил Малфой.

− А ещё раньше я не спала со школьными учителями.

Малфой только усмехнулся. Увидев, как изогнулся уголок его губ, Гермиона лишь позавидовала. Если бы она научилась так же одним выражением лица полноценно отвечать на любую реплику, то её жизнь стала бы куда проще. Если бы вопрос вроде «почему?» из её уст столь же настойчиво требовал бы хоть какого-нибудь ответа, она больше бы понимала в этой жизни. Если бы Гермиона могла выглядеть настолько равнодушной, снимая с себя рубашку и расстёгивая ширинку брюк, как Люциус Малфой, то ей было бы прощё шифроваться.

Хотя куда там. Она даже отдалённо не обладала его характером. Поэтому её вопросы звучали недостаточно веско, а во время обнажения она прятала глаза и никак не могла понять, чего стесняется больше: своего тела и того, кто стоит напротив неё? Что уж говорить о том, что самодовольная, будто бы всё понимающая ухмылка на её лице и вовсе не желала появляться. Чуть прикусанная от переживаний губа, распахнутые в ожидании ресницы и сосредоточенный взгляд — вот весь арсенал Гермионы Грейнджер. Да, он очень беднел, когда она находилась с Малфоем тет-а-тет.

* * *

Той ночью Гермиона непозволительно долго не могла уснуть. Сначала ей никак не давало расслабиться осознание, что совсем рядом, под одним с ней одеялом, лежит Люциус Малфой. Потом она почти забыла об этом, но начала прокручивать в голове свой полный список тревожных вопросов: что происходит в её жизни, к чему это приведёт, зачем она всё это творит и почему всё так сложилось. От этих мыслей она так вымоталась, что готова была уснуть сию секунду. Но вот во сне заворочался Малфой, и после этого Гермиона уже сама боялась пошевелиться. Не могла позволить ему заметить, что не в состоянии даже уснуть нормально! А то в следующий раз он запросто выпроводит её и пожелает хорошей дороги до башни Гриффиндора…

«Так, а точно ли тебе нужно, чтобы он и в следующий раз позволил тебе остаться с ним до утра? Или, того пуще, чтобы он вновь предложил тебе это?»

Гермиона с лёгкостью могла ответить на этот вопрос: точно, нужно. А вот традиционно следующие за ним вопросы «зачем?» и «почему?» так легко не поддавались. Хотя на исходе третьего часа бессонницы Гермиона всё же призналась себе: потому что ей очень приятно находиться рядом с Малфоем.

Даже если он спит, ровно дыша, а она из-за его близости не может отделаться от непрошенных мыслей.

Даже если он согласен проводить с ней время только ради интима, а ей достаточно просто чувствовать лёгкий запах его пота и трогать его кожу — особенно плечи.

Даже если он забывал о её существовании, как только Гермиона пропадала из виду, а она ловила себя на мыслях о нём всё чаще и чаще.

Да, даже если. Как только Гермиона сформулировала последнюю мысль, Малфой снова зашевелился. Пробормотав что-то неразборчивое, он обнял её и притянул к себе. И она упёрлась носом как раз в его плечо. После этого и не заметила, как уснула.

* * *

На удивление, проснулась она раньше Малфоя. В эту субботу тот, видимо, вообще не планировал торопиться с пробуждением — даже к завтраку. А вот Гермиона никак не могла решить: уйти ли ей сейчас же или дождаться, пока он наконец проснётся?

Гермиона аккуратно вылезла из-под одеяла и принялась рассматривать комнату. Тут всё находилось на своих местах. Если, конечно, не считать саму Гермиону — она здесь выглядела инородным элементом. Ровно развешанные в шкафу мантии, флакончики с зельями на тумбочке, листы пергамента рядом с перьями и наглухо закрытой чернильницей… Всё чинно. Кроме обнажённой студентки, бесшумно расшагивающей по комнате.

Остановилась Гермиона только у большого зеркала. Как раз увидела себя — такую неуместную и выбивающуюся из общей картины — и замерла. Сперва долго всматривалась в собственные глаза, и даже сейчас ей казалось, что она взирает на себя с лёгким испугом и настороженностью. Потом взгляд переключился на волосы — тут ничего нового: по-прежнему неукротимые и оттого нелепые. После пришёл черёд тела — Гермионе редко доводилось видеть себя без одежды вот так, в полный рост. Да ей этого и не хотелось вовсе. Откровенно говоря, смотреть тут было особо не на что: руки и ноги слишком худые, как и вся фигура в целом. Соответственно, и грудь небольшая — можно было бы вовсе не носить лифчик. Вряд ли кто-то назвал бы Гермиону фигуристой или, тем более, соблазнительной. Да, к сожалению, это неоспоримый факт: выбрать её, такую обычную, можно было только от неимения других вариантов.

− Прелестное зрелище, согласен, − раздался из-за спины голос Малфоя. — С моего ракурса вид не менее интересный.

− Давно вы смотрите?

− Достаточно давно, чтобы всё хорошенько рассмотреть.

− И что тут… что тут можно рассматривать?

− Да всё, − Малфой пожал плечами. — Ты настолько маленькая, что страшно упустить даже крошечный кусочек.

Последние слова были произнесены таким тоном, что их можно было легко принять за комплимент. Но Гермиона сомневалась.

− Слишком худая, так ведь? — спросила она, снова бросая взгляд на своё отражение. Там позади неё нарисовался и поднявшийся с кровати Малфой.

− В самый раз, − шепнул он ей на ухо, а потом нежно поцеловал в висок. — Но я бы на твоём месте не пропускал завтрак.

− То есть… всё-таки слишком, − сделала свой вывод Гермиона.

Малфой подхватил её на руки и уложил на кровать, нависнув сверху.

− Ты вообще слушаешь, что я говорю? — спросил он с лёгкой угрожающей ноткой в голосе. Но быстро смягчился: − Ты прелестна — от макушки и до самых пяточек, ясно?

− Ясно, − не рискнула спорить Гермиона. Тем более, Малфой в это время прошёлся поцелуями по всей этой незамысловатой траектории.

Не то чтобы Гермиона безоговорочно поверила в то, что он считает её привлекательной. Но слышать это было приятно. Ещё приятнее был его настрой: от лодыжек поцелуи переместились выше и задержались ровно там, где Гермионе больше всего хотелось их ощутить. Она сразу вспомнила вечер, когда впервые почувствовала язык Малфоя там, когда он сделал это с ней почти насильно… Но даже такое воспоминание не испортило Гермионе удовольствие. Ведь мысли очень быстро смешались воедино, чтобы потом разлиться по телу ручейками наслаждения. Она вцепилась ладонями в простынь, словно та стала её спасательным кругом. И кричала, будто бы звала на помощь. Но, по правде говоря, Гермиона никогда раньше не чувствовала себя в такой безопасности, как этим утром. Может быть, из-за этого и задала вопрос, на который в иной ситуации ни за что не решилась бы:

− Мистер Малфой… А что вы ответите, если я скажу, что влюбилась в вас? Что сделаете?

− А ты влюбилась?

− Нет. Конечно, нет, − Гермиона даже помотала головой — для большей достоверности.

− Тогда в этом разговоре нет ровным счётом никакого смысла. Не отвлекайся.

Чтобы вы понимали: по мнению Гермионы, этот разговор мог бы получиться одним из тех, где в одной фразе смысла больше, чем во всех древних трактатах. Но она не рискнула переубеждать Малфоя. Не сегодня.