Цветок чертополоха (гет)

Темнота была тягучей, всеобъемлющей, ей не было конца. Из нее отчаянно хотелось вырваться, но не получалось. Сириус словно издалека услышал собственный крик.

Стоило ему закричать, как тьму разрезал белый луч, от которого заболели глаза. Луч вырисовывался все точнее, и вскоре Блэк разглядел в нем тонкую руку, которая могла принадлежать только матери. Вот из мрака выступило и ее лицо: побледневшее от страха, в нескольких местах изрезанное возрастными морщинами, особенно у губ. Совсем как тогда, когда ему было десять, и под неожиданным порывом стихийной магии он получил несколько ожогов.

Сириус продолжал завороженно смотреть в ее широко раскрытые глаза, чувствуя, как все тело до самых кончиков пальцев обволакивает тепло. Затем схватился за протянутую ладонь и резко поднялся.

Голова закружилась, тело охватила слабость, тепло отступило. Он продолжал крепко сжимать ладонь матери, словно боялся, что она выскользнет, в то время как женское лицо перед ним таяло, словно дымка. И тут только Блэк заметил, что рука, так крепко им схваченная, неестественно жесткая, корявая, как ствол дерева. Сириус снова взглянул на руку матери, но вместо нее обнаружил, что с силой сжимает ветку наклонившегося тиса. Послышался звук ломающейся древесины, и тис снова выпрямился, оставив в его руках лишь ветку.

Блэк огляделся вокруг. Валбургу он увидел сидящей поодаль на трухлявом пне и протирающей палочку зеленым кружевным платком. Потрясающе! Сириус усмехнулся. Это была всего лишь галлюцинация, невероятно глупая, несуразная! Да и с чего он взял, что мать протянет ему руку в трудный момент?

Смех едва помогал не замечать стремительно подступавшую горечь. Да когда же он, чертов глупец, перестанет себя обманывать, на что-то наивно надеясь? Она была, есть и останется Валбургой Блэк. Даже фамилия не изменится.

Когда Сириус приблизился к ней, она тут же подняла голову.

― Он ушел, огонь его отогнал, ― сообщила мать, старательно избегая смотреть ему в глаза. И тут до него начало доходить.

― Ты специально меня оглушила? ― а ведь перед тем, как получил заклинанием в спину, Сириус собирался послать при помощи собственной палочки в инфернала огонь, который наверняка бы вернулся к нему бумерангом.

Валбурга поджала губы ― наконец он понял. Затем, спрятав палочку, она устало поднялась, ей явно хотелось что-то сказать.

― Дурак ты! Такой же, как и твой… отец, ― проворчала Валбурга как можно более небрежно, но на последнем слове Сириус отчетливо уловил в ее голосе дрожь. Мать отвернулась, сделав вид, что рассматривает ветви дуба. Блэк, чувствуя, как по кончикам его пальцев бегают мурашки, так и застыл на месте. Она же поторопила его:

― Пошли… грязнокровка! ― как бы ни старалась скрыть, а в голосе смущение.

Наверное, ему следовало, как и заведено, взбеситься, услышав все это, но Сириус решительно не мог этого сделать. Вместо этого он чувствовал теплую волну, разлившуюся в груди. И вдруг очень сильно захотелось рассмеяться. Подумать только, Валбурга, потомственная чистокровная ведьма, обзывает собственного старшего сына грязнокровкой! Блэк, не в силах подавить улыбку, да и не желая этого делать, впервые послушно последовал за матерью.

Они шли, а Сириус все не мог перестать лихорадочно прокручивать в голове происшедшее. Мысли перескакивали с одного на другое. Что здесь делала Валбурга? Только ли и столько ли ради наблюдений за экспериментами однокурсника она пришла сюда? И Минервы рядом с ними сейчас нет… Не значит ли это, что встреча в лесу подстроена? Но как бы ни было ему приятно это осознавать, сложившееся положение дел можно было принять и за простое совпадение.

― За их территориями, гляжу, следят неважно, ― с видом знатока заявила мать, придирчиво оглядывая густые заросли, которых в округе было видимо-невидимо. ― Впрочем, их семейство в последнее время переживает не лучшие времена.

― Ты пришла сюда, чтобы…

― МакГонагалл в общем-то слабая ведьма, да и Том всего лишь шестикурсник, ― поспешно объяснила Валбурга. ― Скорее всего, им понадобится помощь еще одной старосты.

Сириус хотел возразить, но она не дала ему и рта раскрыть.

― Тихо, кажется, мы на месте, ― мать прислушалась. ― Слышишь?

Действительно, Блэк так увлекся своими размышлениями, что не услышал голосов вдалеке. Голоса эти были неразличимы, и пришлось ускорить шаг, чтобы распознать их обладателей ― Пьюси и Риддл, стоя на небольшой поляне, что-то горячо обсуждали.

― Прости, Том, я… У меня ведь так с этим неважно, ― сидя на коленях, жалобно скулил Эндрю. ― То была всего лишь досадная неудача… Он не сможет выйти из нашего леса ― просто заблудится!

Рядом с ним стояли с палочками в руках нахмурившийся Риддл и немного растерявшаяся МакГонагалл. Вокруг троих был небрежно прочерчен белый круг. А еще в темноте оказалось непросто разглядеть то, что лежало в центре этого круга. Но, прищурившись, Сириус догадался, что это было ничто иное как человеческое тело, причем, судя по всему, мертвое. Валбурга тихо охнула, поднеся руку ко рту.

― Ну нет, Эндрю, этому необходимо не медля положить конец! ― сурово оборвал Том. ― Мы и так столько времени шли у тебя на поводу, а ведь давно могли рассказать все Диппету.

― Пожалуйста, не говори ни ему, ни кому-либо еще! ― взмолился Пьюси. ― Я попрошу тетю сделать столько порталов, сколько ты попросишь. Но дай мне еще раз попытаться, всего только один разочек, ведь еще немного, и должно получится…

― Мерлин, ― вдруг прошептала Валбурга, широко раскрыв глаза. ― Он так сейчас похож…

― На кого? ― спросил Сириус.

― На Хагрида… Эндрю похож на этого великана. Как в тот вечер, когда Том поймал того с акромантулом… ― пораженно пробормотала она, во все глаза разглядывая стоящих. ― Но ведь Эндрю же не виноват… Он всего лишь хочет вернуть брата…

«Хагрид не виноват, он всего лишь хотел позаботиться о своем любимце…» Сириус тряхнул головой. Откуда такая мысль, точно он все это уже слышал однажды? Стефен говорил? Кто-то другой?

― Ничего не получится! ― между тем взмахнул палочкой Риддл, не обращая внимания на мольбы Пьюси. ― Еще ни одному волшебнику не удалось вернуть к жизни погибшего. Неужели думаешь, что получится у тебя, да еще при использовании совершенно немыслимых заклинаний?

Эндрю, вскочив, вцепился было в Тома, но тут Минерва, взмахнув палочкой, выкрикнула заклинание. Песок в круге взмыл в воздух, закрутился, а затем исчез, будто его и не было.

― Пожалуйста, да дайте же попробовать еще раз! ― закричал уже не своим голосом Пьюси, но, понимая, что все напрасно, снова упал на колени рядом с мертвецом.

В этот момент тело вдруг засветилось слабым серебристым сиянием, которого с каждой секундой становилось все больше, а вскоре оно и вовсе начало приобретать вполне определенные формы. Приглядевшись, Сириус увидел, что это от тела отделялась какая-то непонятная субстанция, приобретавшая контуры… человеческого тела? Действительно, это был человек, которого вскоре можно было хорошо рассмотреть. Лицом он оказался гораздо моложе мертвеца, на вид ему можно было дать не больше двадцати лет, он был очень худ, на нем была мантия, в которых обычно ходили авроры, на груди же проглядывалась темная вмятина. Парень этот разительно напоминал Эндрю, только волосы его были куда темнее и короче, а на носу очки.

― Эд, подожди! ― Эндрю вскочил на ноги. ― Мы не закончили! Я же просил тебя не покидать тело, до тех пор, пока… Если на живых не вышло, то это ведь не значит, что и на мертвых не получится. А на этих не обращай внимания! ― небрежно махнул рукой в сторону Тома и Минервы.

Но Эдвард Пьюси, окончательно отделившись от тела, лишь устало помотал головой. Сириус не верил своим глазам. Неужели Эндрю, отыскав призрака своего погибшего брата, решил дать тому тело и таким образом вернуть его к жизни? Безумие просто какое-то!

― Эдвард! ― требовательно повторил Пьюси-младший.

Но призрак, не обращая внимания на призыв, отвернулся и медленно поплыл к деревьям, показывая, что уходит.

― Да куда же ты, Эд! ― бросил ему вслед Эндрю. ― Погоди, ты ведь никогда так просто не уходил! Постой, ты же не хочешь сказать, что покидаешь меня?

Но призрак уже растворился среди деревьев. Пьюси, в глазах которого блестели слезы, резко развернулся к Тому и открыл было рот, но Риддл оказался быстрее, и в Эндрю уже полетело оглушающее заклинание.

― Так, представление окончено. Все ко мне! ― прервал возникшую тишину строгий голос МакГонагалл, и Сириус понял, что обращались к ним с матерью.

* * *

― Ну и к чему все это было? Зачем так издеваться над парнем?

― Так будет лучше для его же блага, ― Минерва продолжала что-то строчить на пергаменте так, словно ее мало интересовал их разговор.

― За дурака меня держишь? ― Сириус чувствовал, что раздражается все сильнее и сильнее. ― Кто из вас надоумил бедолагу взяться за совмещение несовместимого? У кого такой извращенный мозг? Выкладывай уже, что у тебя с Риддлом?

― Мои с ним отношения тебя не касаются, тем более что тебе скоро будет не до них!

— Ах да, ты же уже все решила сама! — как же его бесило это ее самоуправство, то, что она могла так легко вычеркнуть его из собственной жизни, словно мелкий, ничего не значащий эпизод. И самое паршивое, что ведь так оно и было! Всего лишь ошибка по безалаберности. Очередная пешка в ее шахматной партии, не более.

― Завтра я передам Пьюси маховик времени, ― тихо прервала его МакГонагалл, выразительно на него посмотрев. Блэк хотел было открыть рот, чтобы продолжить возмущаться, но она повторила сказанное.

То, что при помощи маховика у Эндрю появится возможность спасти брата от гибели, было ясно, как день. А ведь бросила ему отговорку, как кость собаке. Сириус недобро усмехнулся про себя: а ожидал чего-то иного?

― Детка, даже не знаю, что сказать… Я слеп, глух, нем и туп до невозможности…

― Ничего не нужно, ― Минерва, казалось, и не замечала его язвительного тона. ― Завтра вас с Валбургой ожидает обряд снятия проклятия, а послезавтра ты возвращаешься домой. Ты ведь не упустил шанс хоть немного поговорить с матерью?

Великолепно! Она как всегда все знала лучше и раньше всех, а главное ― рассуждала так легко, словно готовилась к очередному вечернему обходу замка.

― Слушай, я, конечно, понимаю, что более никаких разъяснений по делу бедного, убитого горем слизеринца я не дождусь, ― Блэк сам не знал, как остановить себя от глупых слов. ― Но что там все-таки с отношениями?

— Не ставь меня перед выбором, ― у МакГонагалл моментально заблестели глаза от подступивших слез.

— Что, так сложно определиться?

— В том-то и дело, что выбор уже сделан, любимый, — она вышла из-за стола.

Минерва произнесла это тихим хриплым голосом, и он уже подумал, что ему померещилось. Тогда Сириус быстро подошел к ней, она же еще быстрее метнулась к лестницам. Блэк устало присел. В голове так и звенели слова: «Любимый. Любимый…»

* * *

Крохотная комнатушка в подземельях, несколько несовместимых в зельеварении, но необходимых для обряда ингредиентов, их сцепленные с Валбургой руки, Риддл, спокойно восседающий напротив них со слегка насмешливым выражением на лице, длинные, трудно выговариваемые заклинания ― вот как немного, казалось бы, нужно было для снятия родового проклятия. Альфард со стороны напряженно следил за каждым их движением.

Когда Том бормотал под нос необходимые слова, Сириус поймал взгляд матери на дяде. Она смотрела на него с каким-то странным непонятным выражением, и Сириуса это несколько озадачило. Он взглянул на Альфарда, и заметил на лице того неуверенность, смущение и что-то еще, что не мог разобрать.

Обмен взглядами закончился, когда пришла очередь Валбурги произносить свою, завершающую часть. Она начала говорить, все также не сводя глаз с дяди. Но что теперь было в ее взгляде? Некое подобие жалости и мольбы? Нет, ему это наверно показалось, так как через секунду мать, опустив глаза, продолжила шептать длинные красивые слова. Альфард же все это время не мог спокойно усидеть на стуле, все суетился, будто ему было неудобно. С каждым новым словом сестры он выглядел все более напряженным, на лбу его проступила испарина. Сириус не на шутку заволновался: да что происходит? У него самого сердце было не на месте, но чтобы настолько! Его охватило чувство тревоги, точно что-то происходило неправильно, но так трудно было определить, что именно. Это ведь тот самый обряд, благодаря которому он будет свободен, и все вернется на круги своя. Тогда почему все вокруг, за исключением Риддла, выглядели под конец как в воду опущенные?

С последним словом Валбурги началось действие заклинаний: Сириусу показалось, что его овеяло легким весенним ветром. Магия действовала, как и должна была, согласно описанию в книге ― сейчас он будет освобожден от пут проклятия. Сириус, видимо, так заждался этого момента, что резко опущенная рука Валбурги заставила его вздрогнуть от неожиданности. Мать с дядей снова переглянулись. Обряд был закончен.

* * *

Сириус, обложившись учебниками по теории и практике проклятий, украдкой наблюдал за вошедшим в библиотеку Орионом. Отец, пройдя к библиотекарю, развернул перед ней небольшой свиток. Та, в свою очередь, бегло просмотрела испещренный корявым почерком лист, а затем удивленно взглянула на Ориона.

― Не рановато ли? ― усмехнулась она. ― Посмотрите в стандартном учебнике заклинаний для четвертого курса. Там все доходчиво объяснено, а другая литература, боюсь, будет для вас пока еще сложновата…

― Я уже читал этот учебник, ― настаивал на своем Орион. ― Хочу знать больше.

Библиотекарь, покачав головой, все-таки принесла книги, которые он просил. Сириус украдкой продолжал наблюдать за отцом, который неторопливо прошел мимо него со стопкой толстенных фолиантов. Не укрылся от его глаз момент, когда Орион бросил на него мимолетный взгляд, и он уже решил, что тот не упустит случая взяться за привычные оскорбления. Но отец прошел мимо и, устроившись за дальним столом, раскрыл несколько книг.

Сириус вздрогнул, когда ему на плечо легла тяжелая рука Альфарда. Он проследил за взглядом дяди, устремленным в раскрытую книгу, и тут же захлопнул ее.

― Любое проклятие можно снять, ― вдруг настойчиво произнес Альфард. ― Но ты вполне свободен… теперь… ― продолжил дядя напряженно, его глаза воровато забегали по сторонам, пока не остановились на Орионе. ― О, надо же, читаешь! ― невпопад воскликнул он, быстро подойдя к кузену и хлопнув его по плечу. ― Неужто, в самом деле, испугался, что станешь подкаблучником?

Отец вздрогнул, затем поднял голову и, поморщившись, попросил не мешать. Тогда Альфард вернулся к Сириусу, уже сдавшему книги.

― Читает он, как же! ― буркнул дядя.

Сириус, сбитый с толку его столь странным поведением, все же последовал за ним на улицу. Его также удивил отец, лентяй, которого за книгой застать было нереально. А тут он, словно прилежный ученик, обложился учебниками. Но более всего его беспокоил Альфард, который разволновался, едва увидев перед ним книгу по проклятиям.

― Ты чего такой? ― наконец спросил Сириус, когда они присели во дворе на скамейку.

― Я? ― вскинул брови дядя, продолжая суетиться. ― Да я так… Слушай, Минерва сказала, что ты уже завтра уйдешь от нас.

― А это… Ну, в общем, да…

Они сидели, и каждый не знал, что еще добавить. Такое неловкое, напряженное молчание. Вроде они еще не прощались, но чувство было сродни этому.

― А Минерва, ты ведь заберешь ее с собой? ― явно чтобы сказать хоть что-то, спросил Альфард.

Сириус почувствовал легкий укол совести. Он ожидал подобного вопроса, вот только слова в ответ подбирались с трудом. Дядя всезнающе покачал головой.

― Ясно.

― Я не… ― замялся Сириус. Он действительно не нашел, что сказать. Мини ему нравилась, даже очень, но все же…

― Ты проводил с ней время, ― между тем с досадой усмехнулся Альфард. ― Вскружил девчонке голову, а теперь… Впрочем, это твой выбор.

― У нас с ней ничего не было, ― словно себе в оправдание добавил Сириус. ― Она и поцеловать-то толком себя не дает.

― Да дело-то не в том.

― Как бы тебе сказать… Мне с ней хорошо, очень хорошо, но, признаться, я даже не задумывался о том, чтобы забрать ее с собой. Да и та обстановка, что ожидает меня там… Вряд ли Мини там найдется место, точнее, оно у нее там вполне определенное…

― Тебя не узнать. Я думал, ты отчаяннее будешь, смелее… Или она просто тебе не нужна, иначе не стал бы думать, рассуждать. Но ты так уверен в обстановке, что тебя ожидает? ― дядя прищурился, и у Сириуса засосало под ложечкой. Но он тут же постарался отогнать какие-либо обнадеживающие мысли, напомнив себе об обещании Дамблдора поработать над воспоминаниями МакГонагалл и родных. Внесение столь серьезных и легкомысленных изменений, что он допустил, чревато тем, что он, Сириус может тогда и вовсе не появиться на свет…

― Знаешь, когда я ушел из дома, мать постоянно присылала мне громовещатели, ― задумчиво произнес он. ― Подумать только, каждый божий день переводила столько бумаги!

― Не читаешь писем матери? ― вдруг с укором спросил Альфард.

― Нет, причем с пятого курса, ― почти с гордостью заявил Сириус. ― Что еще она может мне написать, кроме несправедливых упреков!

― В самом деле. К чему пытаться наладить диалог, лучше все сразу оборвать на корню.

Нет, это что, новое обвинение? Слова дяди прошлись не хуже лезвия кинжала. Хотелось от души возмутиться, если бы не одно «но». А ведь он действительно ни разу даже не попытался пойти матери навстречу, игнорируя все ее призывы, какими бы они ни были. Ему ведь всегда было наплевать на то, что она скажет. А сейчас, плевать ли ему сейчас?

Альфард тихонько оставил его наедине с собственными мыслями.

* * *

Сириус аккуратно водил пальцем по крохотным песочным часам золотого медальона. Такой прохладный на ощупь, как в тот самый раз, когда он впервые коснулся его, найдя в бумагах профессора МакГонагалл. Профессора? Насколько теперь нереально звучало такое сочетание. Блэк взглянул в окно на ребят, игравших в квиддич. Он так и не попрощался с командой. О том, что сегодня, через несколько минут, он уйдет навсегда, знали всего несколько человек. И ни один из них не пришел проститься с ним. От родителей Сириус ожидал подобного, не привыкать, но дядя…

Сейчас он ждал Минерву. А она, как всегда, задерживалась на своих дополнительных. Но Блэк не мог уйти, не оставив ей то, что давно собирался. Сириус все смотрел в окно, когда вдруг почувствовал чье-то присутствие в кабинете. Обернулся. Вот и она.

МакГонагалл скользнула взглядом по медальону в его руке, и ее губы сжались.

― Да я, в общем-то, и хотел отдать тебе кое-что… ― сбивчиво пробормотал он, протягивая ей сверток.

Минерва словно на автомате взяла сверток, отложила на стол. Долго ее взгляд бродил по всем предметам в классе, но так старательно избегал его. Она стояла, опершись о парту, и, казалось, внутри переживала какую-то отчаянную борьбу, о при присутствии которой можно было догадаться по ее обеспокоенному лицу. Но вдруг МакГонагалл медленно повернула в его сторону голову и, подойдя к Блэку, прильнула к его груди. Минерва прижала его к себе так сильно, что Сириусу в первый момент показалось, что она его задушит. Блэк чувствовал, как сильно дрожат ее руки, как бьется ее сердце.

― Ну ты что, детка? ― улыбнулся он, вдыхая аромат ее волос. ― Я ведь могу и вернуться!

― Нет, ты не вернешься, ― всхлипнула МакГонагалл.

Сириус, слегка отстранив от себя, приподнял ее за подбородок.

— Я люблю тебя, — застенчиво произнесла она, точно пробуя слова на вкус, будто сама не верила, что произносит их. Минерва с надеждой смотрела на него своими темно-зелеными глазами, которые, казалось, занимали сейчас поллица.

— Я знаю, — просто ответил Сириус. — Поцелуй так, чтобы голова закружилась!

В ее глазах зажглись искорки, она дотронулась до его галстука, а затем коснулась его губ. МакГонагалл явно не была опытна в этом деле, но старалась вложить в поцелуй всю нежность и страсть, которые, вероятно, испытывала. Делала это поспешно, с жадностью, как в последний раз. У Блэка в самом деле закружилась голова, и он, не желая ее отпускать, прошептал ей в губы:

― Еще неделя, нет, две… Мы проведем здесь вместе… Только скажи, чтобы я остался.

― Останься, ― прошептала Минерва, сжимая ткань его рубашки, но затем тут же постаралась от него отстраниться. ― Мерлин, что я говорю! Ты вернешься домой сейчас же, иного пути нет!

Сириус замер, пытаясь унять дыхание, как и она. Тогда Блэк, не сводя с нее глаз, нащупал на груди цепочку маховика. Она была достаточно длинная… для двоих вполне достаточно. Сириус резко ступил к МакГонагалл и попытался накинуть ей ее на шею.

― Нет! ― возмутилась Минерва, уворачиваясь от его рук.

Он продолжал предпринимать попытки накинуть на нее цепь, но борьба их закончилась, когда МакГонагалл с силой оттолкнула его и быстро отошла к двери.

― Это невозможно! Законы времени…

― К черту их! Мини, ну сколько можно! Живя одними лишь законами, счастлива не будешь! ― не выдержал Блэк и, помолчав, протянул ладонь. ― Ну же, идем со мной!

Минерва робко подняла на него глаза, полные слез ― если бы он знал, какие страхи не дают ей покоя!

Приблизившись к МакГонагалл, Сириус даже немного грубовато притянул ее к себе.

МакГонагалл закусила губу. Перерыв давно закончился, и они остались в коридоре одни. Минерва, направив на Джеймса палочку, пробормотала: «Обливиэйт».

Рука на плече заставила МакГонагалл оторваться от этих малоприятных фантазий, которыми она изводила себя уже не первую неделю. Иной путь выбран, хоть и с опозданием и оговорками.

Альфард стоял у нее за спиной и с интересом рассматривал рисунки, что лежали перед ней на столе. Когда Минерва развернула сверток, подаренный Сириусом, ей показалось, что еще немного, и она разревется как глупая сентиментальная девчонка. А ведь она могла даже пересчитать, сколько раз за свои восемнадцать лет плакала, настолько это было редко. В последние же дни ее глаза то и дело были на мокром месте, еле удавалось сдерживаться.

― Должно быть, художник был влюблен, раз так тебя написал, ― заметил Альфард, продолжая рассматривать рисунки. Их было с дюжину, и на всех только она. От одних рисунков МакГонагалл слегка покраснела, от других ей стало откровенно не по себе: ведь не могла же она и в жизни быть настолько… нескромной? Сириус явно приукрашивал свои картины, как и то, что обычно ей говорил.

От одной только встречи с Сириусом Блэком ее руки начинали мелко дрожать. С ней никогда раньше не случалось такого. Она закрывала глаза, чтобы не видеть его, и ничего не могла с собой поделать. Днями и ночами ее преследовала его лукавая улыбка. Минерва проклинала и боготворила тот день, когда он появился в ее жизни, свалился с неба на голову ― такой красивый, веселый, непосредственный, какой она никогда не была и не будет. Сириус раскрасил ее серые будни во все цвета радуги, как никто другой. Конечно, ведь он был художником.

― А если он вернется? ― спросил Альфард.

― Не вернется.

― Мне начало казаться, что он что-то заподозрил…

МакГонагалл скривила губы.

― Трудно не заподозрить неладное, когда тебя лишают права выбора, ― ехидно ответила она, и Блэк, резко убрав руку с ее плеча, начал быстро ходить по кабинету туда-сюда.

― Ты же сама понимаешь, что для него так будет лучше! ― нервно пробормотал он.

― Как знать.

― Ну а что, ты хотела, чтобы он погиб от стихийной магии или еще какой «случайности»? ― взвился Альфард.

― Но ведь он так и не узнал, что мы заколдовали страницы книги, прежде чем дать их ему прочитать, а бремя его проклятия забрала себе Валбурга, и теперь ей предстоит нести его всю оставшуюся жизнь. А она, разумеется, как любая мать, не смогла бы не принять на себя такую ношу.

Выбор был труден, Сириус вряд ли бы сделал его в свою пользу, даже невзирая на то, какая у него мать. Но он мог, нет, должен был знать всю правду о том, что наложенное на него проклятие нельзя было снять, что его можно лишь перенести с одного члена семьи на другого. Альфард решил, что Сириус не должен знать эту деталь, а Валбурга… Что же, разве был у нее выбор?

Альфард схватился за голову и взъерошил волосы. МакГонагалл не могла похвастаться хорошим зрением, но сейчас готова была поклясться, что в копне его роскошных темных локонов заметила сверкнувший серебристый волосок.

― Знаешь, ― тихо произнесла Минерва, ― я иногда задумывалась над одной вещью. Случается, к примеру, несчастный случай, и погибает кто-либо из родителей, при этом защищая собственное дитя. Делает это инстинктивно, порой уже не предпринимая усилий для сохранения собственной жизни, ставя на первое место спасение ребенка, а не себя. С их стороны это ошибочно и даже эгоистично.

― Почему?

― Когда погибает родитель, что ожидает выжившего ребенка? Кто знает, не проклянет ли дитя сохраненную жизнь и то, что остался живым он, а не тот, кто дал ему жизнь? Знаю, ты поступил так из любви к нему, и именно так ты это и объяснишь. Но, мне кажется, люби ты племянника бескорыстно, то не отнял бы у него право выбора, также как и у его матери. А заодно и у себя…

Блэк тут же резко поднял на нее глаза.

― Я не причем! ― выпалил он, его лицо покрылось красными пятнами. ― Минерва, а как насчет тебя? У тебя ведь все это время был маховик времени, ты и сейчас можешь повернуть время вспять, нарушить роковую цепочку, и проклятие никогда не заработает. Ну, давай, а? Что тебе стоит?

Нервничал, как же Альфард нервничал. Словно счет времени пошел для него на минуты, но он отчаянно пытался их оттянуть, уйти в сторону. Но, как бы он ни старался, неотвратимое приближалось.

― Да я же не причем, в самом деле! Я раскаялся, сожалею… Ты же не хочешь сказать…

― Нет, не хочу. Вот только Миртл тоже была не причем, ― отрезала МакГонагалл. ― Я ничего не буду делать. То, что случилось, не отвратить.

Чем дальше, тем яснее она понимала истинное назначение маховика времени, все эти, казалось бы, пустые правила, вроде того, что с помощью маховика нельзя вносить кардинальных изменений в жизнь. Данный артефакт действительно был создан лишь для посещения огромного количества школьных занятий. Все остальное же шло против естественного течения жизни, сеяло хаос.

― Но должен, должен был быть другой выход, ― продолжал метаться Блэк, словно загнанный в ловушку. ― Ну не могу я, не могу… Почему я? За что? Ведь во всем виноват Риддл!

Альфард вдруг истерично рассмеялся. Нет, конечно, он не мог взять и освободить сестру от пут проклятия, пожертвовав собой. Он не мог так просто подставить под удар свою драгоценную спину, ведь у него впереди целая жизнь! Вопрос только в том, насколько спокойная.

* * *

― Эндрю совершенно пренебрег основными правилами превращений, ― сказал Том, глядя в окно.

― Правда? ― язвительно произнесла Минерва. ― Или просто послушался тебя. А где-нибудь и Империус пришелся кстати. Промывка мозгов, которую ты с ювелирной точностью проводишь вот уже второй год, окончательно лишила его каких-либо крупиц разума. Он уже сам стал, как тот инфернал.

Риддл перевел на нее взгляд.

― Знаешь, ты ведь сама в итоге согласилась.

― Согласилась, и не отрицаю этого.

Он долго смотрел на нее, прежде чем едко произнести:

― Велика цена искупления, правда, Минерва?

― Она и не может быть мелкой, ― заметила МакГонагалл, стойко выдерживая его взгляд.

А что, собственно, есть искупление, и почему она сделала к нему шаг в тот, казалось, теперь такой далекий июньский вечер, поддавшись на предложение Тома «помочь» Пьюси? Знала ли она тогда в действительности о корыстных планах Риддла в отношении этого мальчишки? Конечно, знала, видела насквозь. Зачем поддалась? Минерва и сама пока не могла ответить на этот вопрос. Но знала сейчас лишь то, что никакое искупление уже не в силах перечеркнуть былое. Она изначально была такая, и этого не изменить. Это есть в ее помыслах, этого не искоренить даже тысячью добрых дел, ведь когда-то проявленная гнилая сторона ее сущности все равно всю жизнь будет напоминать о себе. Ее необходимо принять, как бы горестно ни становилось от одной только мысли. Но тогда, тем июньским вечером, МакГонагалл все равно зацепилась за зыбкую иллюзию возможности искупления, потому что не могла иначе, хотя понимала, что все ее попытки будут напрасны, что Том не упустит возможности использовать доверчивого Эндрю и его давно почивших родственников для собственных экспериментов ― создания инферналов.

Минерва взглянула на спокойное лицо Риддла. Он получил свое, и, наверное, должен быть довольным собой. Ему нет дела до Пьюси, который еще попытается сделать что-то для спасения своего брата и самого себя, ему безразлична Валбурга, жизнь которой отныне всегда будет висеть на тончайшем волоске, он уже и думать перестал о Миртл, о которой, впрочем, забыть уже успели все.

В этот момент губы Тома тронула усмешка.

― Все-таки ты неважный окклюменист, Минерва, ― поддел он, вероятно, полагая, что вынес ей приговор. МакГонагалл уже давно перестала ставить какие-либо блоки на свое сознание, да и, по правде сказать, даже не старалась этого делать. Ей теперь было все равно, что Риддл может прочитать в ее мыслях, ей вообще однажды стало плевать, что он думает. Впрочем, пускай читает, так даже лучше.

Минерва все пыталась уловить тот момент, когда ей стало все равно; когда она поняла, что от Тома ей, в общем-то, ничего уже и не нужно, когда, наконец, закончилась та безумная гонка, в которой она так хотела его превзойти или хотя бы догнать. То, что она сейчас чувствует ― это и есть свобода? Или всего лишь равнодушие?

Все эти мысли она не озвучивала, да это и не нужно было, ведь Риддл уже самым наглым образом вторгся в пространство ее мыслей. Том молчал, да и вряд ли захотел бы отвечать в тишину, человеку, который даже не старался открыть рот, чтобы сказать ему хоть слово.

«Однажды ты заявил, что сильнее меня как волшебник. Интересно, а в чем еще заключается твоя сила, Том? Может быть, в том, что ты можешь спокойно спланировать чью-либо смерть, успешно ее осуществить и ничего после этого не почувствовать, кроме злорадства?»

Да, Риддл был прав, когда сказал, что он сильнее ее как волшебник. Именно как волшебник. Не более. Минерва рассматривала его, и он впервые казался ей удивительно некрасивым. Эти благородные черты лица так не вязались с его неблаговидной сущностью, отчего он представлялся апофеозом дисгармонии. Казалось, еще немного, и Том распадется на мелкие кусочки, все примерно равные по величине. Каждый из них, возможно, и хотел бы соединиться с другим, но нет, уже не получится. Что же ты за существо, Том?

МакГонагалл увидела, как губы Риддла сжались, когда он прочитал ее мысли.

― Откуда ты знаешь? ― его лицо побелело.