Фиктивный брак (гет)

Джинни вышла из Святого Мунго, чувствуя, как земля едва касается ее ног. Несмотря на дождь внутри все пело и сияло. Новости, которые она только что узнала, были самыми чудесными на свете. Она беременна. Беременна ребенком Драко. Ощущение абсолютного, звенящего счастья переполняло ее. Хотелось смеяться, плакать, обнять весь мир.

Ей нужно было перевести дух, осмыслить эту новость, прежде чем возвращаться домой. Ноги сами привели ее в уютное кафе в Косом Переулке, где пахло свежей выпечкой и кофе с корицей. Она выбрала столик у окна, заказала чай и откинулась на спинку стула, прижимая руку к животу — там, где еще совсем крошечная жизнь уже начала свое существование. Улыбка не сходила с ее лица.

Она погрузилась в свои мысли, представляя реакцию Драко — его, наверное, смущение, шок, а потом, она надеялась, радость. Представляя, как изменится их жизнь, их фиктивный брак, который стал таким настоящим. Это был их ребенок. Плод их странной, трудной, но теперь такой любимой связи.

Дверь кофейни распахнулась, впуская порыв холодного, влажного воздуха и двух посетителей. Джинни подняла взгляд и замерла.

Это была Гермиона. Она отряхивала свою мантию от дождевых капель, выглядя, как всегда, собранной и аккуратной, несмотря на погоду. А рядом с ней стояла маленькая девочка, крепко державшая Гермиону за руку. Девочка лет трех, с копной непослушных темно-русых волос, которые торчали во все стороны, и огромными, невероятно яркими зелеными глазами. Девочка с любопытством оглядывалась по сторонам, ее взгляд скользил по посетителям, по столикам, по витрине с пирожными.

Сердце Джинни на мгновение пропустило удар, но не от боли или зависти, как могло бы быть когда-то давно, в другой жизни. Нет. Это было потрясение от внезапности встречи. Джинни посмотрела на её дочь. Девочка была… точно маленькая копия Гарри. Только с цветом волос Гермионы, с ее формой губ. Но глаза. Эти знаменитые, незабываемые зеленые глаза. Форма лица. Легкая растерянность во взгляде, когда она попадала в новое место. Это был Гарри в миниатюре.

Гермиона тоже увидела Джинни. На ее лице отразилось такое же удивление, а затем теплая, искренняя улыбка. Она явно была рада ее видеть.

— Джинни! — воскликнула Гермиона, направляясь к ее столику, мягко ведя за собой дочь. — Как я рада тебя видеть!

— Гермиона! — Джинни поднялась на ноги, отодвигая стул. — Вот так встреча.

Они остановились друг напротив друга и неловко улыбнулись, не зная, как себя вести после столь долгого перерыва в близком общении. Джинни вдруг отчетливо поняла, как сильно она соскучилась по Гермионе. По ее здравому смыслу, по ее поддержке, по их долгим разговорам. Перед глазами пронеслись их школьные годы, общие секреты, моменты близости, которые никакая война или расставание с Гарри не могли стереть. Гермиона знала о ней все — о ее чувствах, о ее страхах, о ее мечтах.

— Мама? — раздался тоненький голосок рядом с Гермионой. Маленькая девочка дернула ее за мантию, привлекая внимание.

Женщины вздрогнули от прерванного момента. Гермиона встрепенулась, неловко улыбнувшись, и слегка подтолкнула дочь вперед.

— Ты ведь не знакома с моей дочерью? — Гермиона ласково посмотрела на девочку. — Лили, это тетя Джинни. Мамина лучшая подруга.

Джинни закусила губу, чтобы не дать слезам выступить на глаза. Слова Гермионы — «Мамина лучшая подруга» — попали прямо в сердце, залечивая старые, едва затянувшиеся раны. А потом она посмотрела на девочку. Лили. Лили с глазами Гарри. Названная, без сомнения, в честь его матери.

Лили, застенчиво спряталась за мантию Гермионы, прижимаясь к ней, но не переставала исподтишка рассматривать Джинни. Теми самыми глазами, которые когда-то смотрели на нее с любовью и нежностью, а потом… с болью и прощанием. Теперь эти глаза смотрели на нее с невинным, детским любопытством, и в них не было ни тени прошлого, только обещание будущего.

В этот момент Джинни окончательно поняла, что все, что было с Гарри, осталось в прошлом. Это была другая жизнь. А сейчас перед ней стояла Гермиона, ее подруга, с ее дочерью Лили. И это было правильно. И это больше не причиняло боли. Она улыбнулась Гермионе, улыбнулась Лили, и почувствовала себя совершенно свободной.

— Привет, Лили, — мягко сказала Джинни, присев на корточки, чтобы быть на одном уровне с девочкой. — У тебя очень красивая палочка, — она заметила, что Лили держит в руке веточку, которую, видимо, считала палочкой.

Лили робко улыбнулась и перестала прятаться. Гермиона наблюдала за ними с нежной улыбкой.

— Ты не против, если мы к тебе присоединимся на минутку? — спросила Гермиона.

— Конечно! — Джинни поспешно отодвинула стул.

Гермиона села, усадив Лили на соседнее сиденье. Девочка устроилась поудобнее, продолжая сосредоточенно изучать Джинни.

— Ты… из больницы, да? — осторожно спросила Гермиона, заметив легкий запах дезинфекции, который всегда присутствовал на одежде после посещения Святого Мунго. — Все в порядке? Ничего серьезного?

Джинни слегка покраснела, но сумела сохранить на лице беззаботное выражение.

— Всё хорошо! Просто… плановый осмотр. Отлично. Лучше не бывает, — последние слова она произнесла с такой искренностью, что ее глаза буквально светились.

Гермиона пытливо посмотрела на нее, словно пытаясь прочесть между строк, но не стала настаивать. Вместо этого она отвлеклась на Лили, которая начала что-то рассказывать ей шепотом.

Джинни тем временем снова смотрела на девочку. Лили была живым воплощением жизни, которую Гермиона построила с Гарри. Их семья. Их ребенок. И глядя на это, Джинни почувствовала не тоску, а лишь тихое, окончательное принятие. Это была их история, их счастье. А у нее теперь было свое. Свое, не менее ценное и желанное.

Она вспомнила слова Рона о его чувствах к Гермионе. Увидеть Гермиону с дочерью Гарри, такой очевидно счастливой и умиротворенной в своей жизни, было лучшим подтверждением того, что Гарри — это прошлое. И, возможно, для Рона это тоже станет ясно со временем. Он должен увидеть, что Гермиона нашла свое счастье не с ним, и это не делает ее счастье менее настоящим, а его — менее возможным с кем-то другим.

Лили вдруг подняла голову и посмотрела прямо на неё.

— Тетя Джинни, у тебя… — она запнулась, видимо, подбирая слово. — У тебя светится!

Джинни моргнула, совсем не понимая, что она хочет сказать. Лили указала пальчиком на живот Джинни, а потом на нее саму.

— Ты! Светишься! Как… как снитч! Папа говорит, что снитч светится, когда его поймают!

Гермиона улыбнулась, очевидно, привыкшая к странным сравнениям своей дочери.

— Ох, Лили, не говори глупостей, — мягко поправила она.

В глазах Джинни выступили слезы, но это были слезы чистого, ошеломляющего счастья. Она прикрыла рукой рот, не в силах сдержать эмоции.

— Да, Лили, — прошептала она, глядя на девочку сквозь пелену слез. — Ты права. Я… я думаю, я действительно свечусь. Потому что я… я поймала свой снитч.

Гермиона удивленно посмотрела на Джинни. Что-то в ее лице подсказывало, что это не просто хорошее настроение. Но прежде чем она успела спросить, Лили потеряла интерес и снова уткнулась в свою веточку — палочку.

Джинни поспешно промокнула глаза салфеткой, чувствуя себя немного смущенной, но невероятно счастливой. Встреча с Гермионой и Лили, этот маленький, неожиданный момент, только усилил ее радость и уверенность. Она видела перед собой доказательство того, что прошлое — это прошлое, и оно прекрасно в своем месте. А ее будущее… ее будущее сейчас лежало у нее на ладони, маленькое и невидимое, но уже такое реальное и сияющее, как пойманный снитч.

* * *

Тишина кабинета Драко встретила Джинни, когда она несмело шагнула за порог. Солнечный свет, пробивающийся сквозь высокие окна, падал на массивный, заваленный пергаментами и магическими артефактами стол, за которым сидел её муж, целиком погруженный в работу. Его светлые волосы падали на лоб, а брови были сведены в привычной концентрации.

Краем глаза она уловила движение у окна. Там, окутанная легкой дымкой полумрака, стояла Нарцисса Малфой. Ее фигура была прямой и элегантной. Нарцисса, казалось, просто смотрела на улицу, но когда Джинни вошла, ее лицо, обычно сдержанное и безупречно спокойное, на мгновение застыло, поймав взгляд девушки. Наверное, что-то в лице Джинни — может быть, непривычный румянец, легкое сияние в глазах или едва уловимое беспокойство — сказало Нарциссе больше, чем любые слова. Не проронив ни звука, лишь слегка кивнув, женщина плавно, почти бесшумно скользнула к двери и быстро вышла, оставив их вдвоем.

— Драко…

Шелест пергамента, в который был погружен мужчина, оборвался. Он резко вскинул голову, отрывая взгляд от исписанных строк и официальных печатей. Лицо, напряженное от сосредоточенности, смягчилось, когда он увидел ее. А затем его глаза, цвет которых в этом освещении казался еще более пронзительным, впились в ее лицо с такой пристальностью, что у Джинни перехватило дыхание. Да, он смотрел на его жену. Не ту, с кем они заключили холодное, расчетливое соглашение несколько месяцев назад. Не ту, чье имя появилось рядом с его лишь для соблюдения формальностей и приличий. А ту, чье присутствие теперь наполняло его жизнь смыслом и теплом, о существовании которого он прежде и не подозревал.

— Что такое?

Джинни ощутила жар в щеках и опустила взгляд на полированный пол. В памяти мгновенно всплыли обрывки той ночи: душный воздух пропахшего элем и виски бара, смех, их страстный пьяный поцелуй, и его испорченные дорогие туфли. А потом возмутительное предложение о «взаимовыгодном фиктивном браке» — произнесенное в её квартире на следующий день. Кто бы мог тогда, в том хаосе опьянения и отчаяния, представить, что эта странная сделка приведет их сюда? Что за холодными договоренностями вырастет нечто подлинное, глубокое, неумолимое? Что они полюбят друг друга?

— Кое-что произошло… Драко.

Мысли эти вызвали волну нежности и благодарности. Джинни неосознанно, почти инстинктивно, подняла руку и положила ладонь на свой пока еще плоский живот, словно защищая или просто ощущая незримое чудо внутри. По ее губам скользнула тихая, светлая улыбка, полная скрытого знания и невысказанной радости, которую она пока не могла выразить словами.

— Что?

Все это — ее смущение, опущенный взгляд, эта улыбка, этот жест — сложилось в сознании Драко с ошеломляющей быстротой. Его пристальный взгляд проследил за движением ее руки, задержался на ее ладони, лежащей на животе, и в этот момент мир вокруг него как будто замер. Серая радужка его глаз расширилась, зрачки потемнели от внезапно нахлынувшего осознания, от шока, который был слаще любого триумфа. Уголки его рта дрогнули. Он медленно, словно не веря в реальность происходящего, поднялся из-за стола, его стул со скрипом отодвинулся назад.

— Правда?

— Да.

Секунда тишины, наполненная лишь стуком двух сердец, показалась вечностью. А затем любая сдержанность рухнула. С негромким выдохом, похожим на имя Джинни, сорвавшееся с его губ, Драко шагнул к ней. Они кинулись друг другу навстречу, преодолевая небольшое расстояние, разделявшее их. В следующее мгновение ее руки обвились вокруг его шеи, а его — крепко обняли ее за талию, прижимая к себе так, словно он боялся, что она исчезнет.

Время словно остановилось в этом прочном, спасительном объятии. Мир за пределами этого кабинета, за этими стенами, перестал существовать. Были только они вдвоем, два сердца, стучащие в унисон. Джинни чувствовала, как под ее щекой бешено колотится его сердце — или это было ее собственное, отражающееся эхом в груди Драко? Она не знала, да и не могла разобрать. Важно было лишь это ощущение его силы, его тепла, его присутствия — такое реальное, такое необходимое.

Спустя мгновение, которое показалось одновременно бесконечным и слишком коротким, Драко чуть ослабил объятие, но рук не убрал. Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть ей в лицо. Его глаза, все еще немного расширенные от потрясения, теперь светились таким глубоким, чистым счастьем, что у Джинни перехватило дыхание во второй раз за вечер. Исчезла вся присущая Малфою сдержанность, вся его холодность и ирония. Перед ней был мужчина, чье сердце только что сделало огромный, необратимый прыжок в новую, удивительную реальность.

— Мерлин, Джинни, я так тебя люблю! — прошептал он, и ее имя в его устах прозвучало как молитва, как признание, как первый звук их общего будущего. Его пальцы нежно прошлись по ее щеке, стирая, возможно, невидимую слезу или просто ощущая тепло ее кожи.

Вместо слов, Джинни просто кивнула, ее глаза были полны ответной нежности и слез радости, которые она больше не пыталась сдержать. Ее рука все еще лежала на животе, теперь уже не неосознанно, а с полным пониманием того, что она там чувствует — не просто физическое присутствие, а воплощение их любви, их надежды, их невероятной истории.

Взгляд Драко снова опустился к ее руке, а затем переместился на ее живот. Его собственные руки, которые до этого крепко держали ее, теперь с трепетом и невероятной осторожностью легли поверх ее ладони. Это был жест одновременно нежный и защитный, жест принадлежности и обещания. В этот момент он, Малфой, всегда контролирующий, всегда держащийся в тени своих планов, полностью отдался чувству. Его большой палец медленно погладил тыльную сторону ее ладони, словно он уже чувствовал под ней новую, крошечную жизнь.

— Наш, — выдохнул он, и на этот раз в его голосе была не только нежность, но и нотка изумления, почти благоговения.

И в этот момент, стоя посреди кабинета, освещенного заходящим солнцем, среди пергаментов и магических артефактов, они чувствовали себя не двумя людьми, заключившими странную сделку, и даже не просто мужем и женой, нашедшими друг в друге любовь. Они чувствовали себя началом чего-то нового, прочного и удивительного. Началом семьи. И это знание окутало их теплом, которое было сильнее любого защитного заклинания. Будущее внезапно стало не пугающим и неопределенным, а ярким и желанным, полным новых надежд и радостей, которые они теперь разделят втроем.

* * *

Последующие месяцы, были наполнены ожиданием, тихой радостью и удивительной, непривычной для Драко нежностью. Мир Малфоев и Уизли, казалось, сошелся в одной точке, осторожно, шаг за шагом. Они прошли через все вместе: через волнение первых недель, через выбор колыбелей, через первые, едва уловимые шевеления, которые заставляли Драко замирать и прикладывать ладонь к животу Джинни с благоговением.

И вот теперь, спустя чуть больше года, они стояли в большом зале Малфой-Мэнора, который сегодня был освещен не холодным величием, а мягким светом свечей и рассеянными солнечными лучами из высоких окон. Атмосфера была торжественной, смешанной с непривычной теплотой, которую привнесли сюда их гости. Сегодня был день крестин. День, когда их чудесная тайна обретала имена и место под солнцем.

В центре всего этого, окруженные легким кружевом и мягкими одеялами, в двух старинных, богато украшенных колыбельках тихо бодрствовали два крошечных свертка. Скорпиус и Антарес. Два имени, выбранные с осторожностью и любовью, каждое со своей историей, каждое знаменующее начало. Скорпиус, как дань традиции Малфоев, но теперь не просто имя, а имя их сына. Антарес, яркая звезда, выбранная под влиянием Джинни, несущая в себе что-то от ее света и энергии.

Драко стоял рядом с Джинни, его обычно строгий профиль был смягчен нежностью, когда он смотрел на колыбели. На нем был парадный костюм, который ему очень шел. Его внимание было приковано не к собравшимся гостям — членам обеих семей, некоторые из которых все еще с трудом свыкались с происходящим — а к двум крошечным личикам. Он чувствовал легкое прикосновение руки Джинни к своей, и это простое соприкосновение говорило о большем, чем любые слова. Ее лицо, сияющее от счастья и немного усталости, было обращено к сыновьям, и в нем читалась бесконечная, всепоглощающая материнская любовь.

Голос священника, проводившего древний магический ритуал крещения, звучал тихо и торжественно, произнося имена: «Скорпиус Гиперион Малфой… Антарес Финниан Малфой…». Каждое имя, произнесенное вслух, закрепляло реальность, рожденную из нереального. Вокруг них стояли близкие: Нарцисса Малфой, чье лицо сегодня было лишено обычной строгости, и ее глаза, полные слез, выдавали скрываемое волнение; Молли Уизли тепло улыбалась и хлопала по плечу Нарциссу, утирая платочком слезы. Артур Уизли с огромной добротой и теплотой улыбался дочери и внукам. Люциус Малфой стоял чуть поодаль, но Джинни видела слезы в его глазах и робкую улыбку. Драко признался, что именно отец предложил выбрать Джинни в качестве фиктивной жены. И даже ее братья сегодня были здесь, чья яркая энергия ощущалась даже в этой формальной обстановке, их улыбки были широкими и искренними. Это была картина, еще пару лет назад совершенно немыслимая.

Драко поймал взгляд Джинни, когда священник завершил ритуал. В этом взгляде было всё: и воспоминание о прошедшем, о страхе и облегчении; и невысказанная благодарность за то, что они построили; и бесконечная любовь к этим двум крошечным жизням, которые лежали перед ними, такие хрупкие и такие реальные. Кульминация их странного, невероятного пути.

Он медленно, осторожно взял крошечную ручку Скорпиуса, ощущая невероятную мягкость его кожи. Затем повторил жест с Антаресом. Это были их сыновья. Настоящие. Рожденные из любви, которая выросла из самых неожиданных обстоятельств. Это было не фикцией, не сделкой, а самой подлинной реальностью.

Скорпиус и Антарес. Два имени. Два мира, объединенных теперь навсегда под фамилией Малфой, но несущие в себе кровь и свет Уизли. Глядя на их спящие личики, Драко и Джинни знали, что их история только началась. Это был их дом, их семья, их новое начало. И оно было прекрасным.

* * *

Пять лет пролетели, словно один долгий, счастливый вдох. Пять лет, которые соткали из нитей неожиданной встречи, фиктивной сделки и подлинно выросшей любви прочное полотно их семейной жизни. Малфой-Мэнор, когда-то казавшийся воплощением холодной истории и одиночества, преобразился под влиянием яркой энергии Джинни и неугомонности их сыновей.

И вот теперь, спустя пять лет после крестин Скорпиуса и Антареса, они сидели — на террасе уединенной виллы на небольшом, залитом солнцем острове где-то в Средиземноморье. Легкий морской бриз приносил запах соли и цветущих растений, а внизу, на частном пляже, два пятилетних сорванца, близнецы Скорпиус и Антарес, звонко смеялись, гоняясь за мелкими крабами и строя замки из песка с энтузиазмом, свойственным лишь детям в их возрасте. Светлые волосы, унаследованные от Малфоев, были выгоревшими от солнца, а щеки разрумянились от беготни.

Джинни откинулась на плетеном кресле, наблюдая за ними с нежной улыбкой. Ее когда-то огненно-рыжие волосы немного выцвели на солнце, но в глазах по-прежнему горел озорной огонек. Она чувствовала себя абсолютно счастливой и умиротворенной. Жизнь, которую они построили вместе, была совершенно не похожа на ту, о которой она могла мечтать в юности. Сейчас она была лучше её мечтаний.

Драко сидел рядом, с бокалом прохладного напитка в руке, но его взгляд, как и взгляд Джинни, был прикован к пляжу. На лице играла редкая для него, но такая привычная для Джинни в последние годы, расслабленная, теплая улыбка. Он больше не был напряженным, вечно начеку. Отцовство и семейная жизнь смягчили его острые углы, высветив скрытую под ними глубину и привязанность.

Он повернул голову к Джинни, и их взгляды встретились. В серых глазах плескались солнечные блики и что-то еще — глубокая нежность и удовлетворенность. Он взял ее руку, лежавшую на подлокотнике кресла, и медленно погладил ее большим пальцем.

— Вот смотрю на них, — тихо сказал он, кивнув в сторону пляжа, — и понимаю, что это истинные Уизли.

Джинни вскинула голову и хохотнула.

— Только не рыжие.

Драко усмехнулся.

— И без бутылки.

Джинни фыркнула.

— Им всего пять, милый.

Драко искоса на неё посмотрел еле сдерживая смех.

— Угрожаешь?

Женщина повернула голову в его сторону и нагло подмигнула. По телу пробежали мурашки и внизу живота свело.

— Ты для меня всё, — серьезно произнес он.

— И ты для меня, — ответила она, наклоняя голову к его плечу.

Наступила короткая пауза, наполненная лишь шумом волн и смехом детей. Драко продолжал поглаживать ее руку, его взгляд снова скользнул к мальчикам, а затем вернулся к ней, но теперь в нем загорелась новая мысль.

— Джинни, — начал он, и его голос стал чуть тише, мягче. — Смотря на них… и смотря на тебя… Я много думал в последнее время, — он глубоко вздохнул, словно собираясь с духом. — Нам так повезло. Скорпиус и Антарес… они невероятные. Но…

Он остановился, взглянул ей прямо в глаза, и Джинни почувствовала, как замирает ее сердце.

— Я очень хочу, чтобы у нас родилась девочка, Джинни.

Предложение прозвучало так просто, так буднично, на фоне шума прибоя и детского смеха, но его смысл был огромен. Джинни уставилась на него, ее улыбка застыла на мгновение, сменяясь выражением чистого удивления, а затем медленно расцветая в нечто более глубокое. Девочка. Маленькая девочка Малфой-Уизли. Мысль была внезапной и прекрасной.

— Дочь? — переспросила она, ее голос был чуть хриплым от нахлынувших чувств.

— Да. Маленькая волшебница. С твоей улыбкой, может быть… или твоим характером.

Джинни глубоко вздохнула и посмотрела на голубое небо.

— Что скажешь, Джинни? Хочешь… попробовать еще раз? Подарить им… и нам… маленькую сестренку?

В этом вопросе было все: и признание его полного счастья с ней, и желание сделать их семью еще более полной, и удивительная, неприкрытая уязвимость. Джинни смотрела на него, на это любимое лицо, на его руки, которые когда-то казались такими далекими и холодными, а теперь были самым надежным убежищем. И она знала ответ, даже не успев его обдумать. Это было просто правильно. Будущее, которое когда-то началось с пьяного поцелуя и фиктивной сделки, теперь звало их вперед, обещая новые радости и долгую любовь.