Мы бросим вызов всем законам (гет)

Пауль резко остановился, схватив за руку Михаэля.

— Ты это видишь? — благоговейным шепотом спросил он.

Там возле фонтана Бёксплейна стоял Каз Ритвельд собственной персоной. Пауль до сих пор видел его всего пару раз издалека, но эту высокую и прямую, несмотря на почтенный возраст, фигуру и резкие черты лица не узнать было невозможно.

— Ничего себе… — в свою очередь прошептал Михаэль с тем же благоговением.

Каз Ритвельд был легендой в Кеттердаме — человек, всю жизнь посвятивший тому, чтобы изжить рабство, процветавшее под видом контрактов, и сделать этот город более безопасным, и добившийся потрясающих результатов. Каждый студент-журналист мечтал взять у него интервью, но, насколько знал Пауль, это еще никому не удавалось. Господин Ритвельд в последние годы редко появлялся на публике и не соглашался ни на какие интервью, говоря, что за свою жизнь он дал их предостаточно. А каждый студент-юрист мечтал пройти у него практику, но это также не представлялось возможным, поскольку он уже лет десять как перестал практиковать.

Рядом с ним стояла миниатюрная пожилая сулийка с длинной седой косой, спускавшейся по спине. Скорее всего его жена — еще одна легенда. Гроза морей, охотница на работорговцев. Они оба ушли на покой, но их дело продолжало жить.

— Интересно, что они здесь делают? — задумчиво произнес Михаэль.

Да, Паулю тоже было интересно.

— Что вы там увидели, мальчики?

Неожиданно раздавшийся за спиной голос Миланы заставил обоих вздрогнуть и резко обернуться.

— Как ты всё время так подкрадываешься? — возмутился Пауль уже не в первый раз.

Она только довольно усмехнулась:

— Семейный талант.

И тут она заметила Ритвельдов, и ее лицо просияло, расплывшись в солнечной улыбке. Пауль думал, она тоже восхитится и озадачится появлением легенд в университете, но она сказала странное:

— Они вернулись!

Не успел Пауль уточнить, что она имела в виду, как Милана уже помчалась к живым легендам, которые при виде нее точно так же заулыбались. А в следующую секунду все трое уже обнимались. У Пауля отвисла челюсть.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил он Михаэля. — Или у меня солнечный удар?

— Я вижу, что Милана обнимается с кеттердамскими легендами так, словно они ее…

Как раз в это мгновение до них донесся восторженный голос Миланы:

— Бабушка! Дедушка!

Челюсть отвисла еще больше. Усилием воли Пауль подобрал ее и сглотнул. Все знали, что в Милане есть сулийская кровь — ее внешность говорила сама за себя, — но никто даже не подозревал…

— У нее же другая фамилия! — с какой-то детской обидой воскликнул Михаэль.

— Линия матери, — сделал очевидный вывод Пауль.

Милана обернулась, весело помахала им и что-то сказала. Госпожа Ритвельд улыбнулась им, а господин Ритвельд коротко кивнул, после чего они пошли прочь. Пауль с Михаэлем еще какое-то время потрясенно смотрели им вслед, и тут Паулю пришла в голову мысль.

— Слушай-ка! А может, Милана поспособствует, чтобы господин Ритвельд помог нам с выпускной работой — диплом с отличием обеспечен!

У Михаэля загорелись глаза, и он с готовностью закивал.

* * *

— Скажи, Зоя, — спросила Нина, когда они сидели в покоях вдовствующей царицы и пили чай с пирогами, — тяжело потерять мужа?

В последнее время она всё чаще задумывалась над этим вопросом. Маттиас неизбежно старел, а она оставалась всё еще достаточно молодой — благословение и проклятие Гришей.

Николай умер несколько лет назад, и Зоя сняла с себя корону (в метафорическом и буквальном смысле) и передала ее своему старшему сыну.

— Очень, — кивнула Зоя, — но мы знали, на что идем, когда выбрали в спутники жизни обычных людей.

— Не думаю, что это помогает, — пробормотала Нина и откусила от вишневого пирога.

— Нет, — согласилась Зоя с горькой улыбкой. — Зато помогают дети.

Нина подумала и кивнула. Да, дети всегда были ее отрадой и опорой. В том числе в той нелегкой борьбе, которую выбрали они с Маттиасом: всю жизнь они трудились над тем, чтобы изменить отношение к Гришам во Фьерде и погасить вражду между Равкой и Фьердой. Конечно, в этом отношении предстояло еще немало работы, которую продолжат будущие поколения, но они сумели положить твердое основание.

— Я горжусь тобой, Нина, — вдруг серьезно произнесла Зоя, отставив пустую чашку.

Нина моргнула, ошарашенно уставившись на нее, гадая, не послышалось ли. Получить от Зои комплимент — сродни ордену за особые заслуги перед Отечеством. Заметив ее потрясение, Зоя улыбнулась с немалой долей ехидства, но подтвердила по-прежнему серьезным тоном:

— Это правда. Когда-то я боялась, что ты плохо кончишь из-за своей импульсивности, но ты доказала, что я ошибалась. И я никогда еще не была так рада ошибиться.

Нина сглотнула и улыбнулась в ответ.

— Служу Равке, — произнесла она традиционную формулу Второй Армии.

* * *

Каз Ритвельд в очередной раз отказался общаться с журналистами, и Рубену пришлось уйти не солоно хлебавши. Однако редактор всё еще ждал от него статью об одной из легенд Кеттердама, так что, поразмыслив он отправился в особняк Ван Эка. Возможно, он будет любезнее Ритвельда и сжалится над несчастным газетчиком.

Окруженный садом старинный особняк на Гельдштрат производил впечатление. Рубен нервно одернул рукава, поправил сумку на плече и позвонил в дверь, над которой были нарисованы тюльпаны. Он ожидал, что ему откроет кто-то из прислуги, но, когда дверь распахнулась, на пороге обнаружился мальчик лет восьми. Смуглый, темноволосый и темноглазый, он мало походил на керчийца, и Рубен подумал, что, возможно, он здесь кто-то вроде поваренка — сирота, которого господин Ван Эк устроил в своем доме. В конце концов, он был известен такими делами.

— Вы к кому? — спросил мальчик, одарив его серьезным взглядом.

Рубен как можно доброжелательнее улыбнулся.

— Мне хотелось бы видеть господина Ван Эка.

Мальчик наморщил нос.

— Вы имеете в виду папу или дедушку?

Папу или дедушку? Рубен ошарашенно моргнул. Вот тебе и сирота-поваренок… Прежде чем он успел что-то ответить в коридоре за спиной мальчика появилась девочка постарше с такой же смуглой кожей и длинными темными волосами, но голубыми глазами.

— Кайл! — возмущенно воскликнула она. — Па говорит, нам нельзя открывать дверь незнакомым!

Кайл виновато вжал голову в плечи, а потом бросил на Рубена настороженный взгляд, будто оценивал, насколько он опасен.

— Не беспокойтесь, юная леди, — поспешил Рубен успокоить девочку. — Я могу постоять на пороге, пока вы позовете кого-нибудь из взрослых.

Она смерила его оценивающим взглядом, кивнула и выразительно посмотрела на Кайла. Тот захлопнул дверь прямо перед носом у Рубена. Он фыркнул. Очаровательные дети.

Впрочем, долго ждать не пришлось. Несколько мгновений спустя дверь снова открылась, и на этот раз на пороге стоял мужчина за тридцать. Судя по внешности, как минимум наполовину сулиец. И только тут Рубен вспомнил, что господин Ван Эк был женат на сулийке. Он мысленно дал себе подзатыльник за столь непозволительную для журналиста забывчивость.

— Прошу прощения за моих детей, сэр, — вежливо улыбнулся мужчина. — Какое дело?

— Рубен Харди, репортер «Голоса Кеттердама», — бодро представился Рубен. — Мне хотелось бы поговорить с господином Уайленом Ван Эком.

Мужчина слегка нахмурился, а потом пожал плечами.

— Думаю, он не откажется. Проходите пока в гостиную — я спрошу у него.

Он проводил Рубена в просторную и светлую комнату, предложил садиться в любое кресло за овальным столом и оставил в одиночестве. Рубен с любопытством огляделся. На стенах висели пейзажи и портреты, видимо, членов семьи. Но художника Рубен не смог определить, хотя, надо признать, он не особенно разбирался в живописи — ДеКаппеля узнал бы, конечно, но и всё. Кроме стола и кресел, здесь так же находился мягкий на вид диван, а на полу лежал пушистый ковер.

За дверью послышались шаги, и Рубен подобрался. В комнату вошел совершенно седой мужчина. В отличие от своего сына, встретившего Рубена в строгом купеческом костюме, он был одет по-домашнему, с закатанными до локтей рукавами бежевой рубашки. Несмотря на почтенный возраст, он не производил впечатления немощного старика, а большие голубые глаза светились ясным умом.

— Господин Ван Эк, — вскочил Рубен.

Тот снисходительно махнул ему:

— Сидите-сидите, молодой человек.

Рубен неловко опустился обратно в кресло, а господин Ван Эк устроился напротив и с явной иронией улыбнулся:

— Что, Каз опять отказался давать интервью, и вы решили попытать удачи со мной?

Рубен растерянно моргнул. Так оно и было, но признать это казалось некрасивым по отношению к Ван Эку. Но тот только засмеялся, прекрасно всё поняв. Положив руки на стол и сцепив их в свободный замок, он предложил:

— Что ж, задавайте свои вопросы.

Рубен подобрался и бросил быстрый взгляд в свои записи.

— Все знают, как много вы сделали для Кеттердама, господин Ван Эк. Как вместе с господином Ритвельдом боролись с рабством, как много реформ, изменивших жизнь нашего города к лучшему, было проведено благодаря вам. А с чего всё началось? Как вы решили взяться за столь грандиозную задачу?

Ван Эк улыбнулся, его взгляд устремился в пространство. Рубен многое бы отдал, чтобы узнать, какие картины в этот момент проносились перед его внутренним взглядом.

— Думаю, точкой отсчета, — заговорил наконец Ван Эк, — можно считать тот день, когда мой отец решил убить меня…

Позже, выходя из особняка, Рубен подумал, что это было самое интересное интервью в его жизни.

* * *

Ранвир прищурился, нацелив пистолет на тренировочную мишень. Шанти считала, что Джеспер слишком рано начал учить его стрелять — Ранвиру было всего семь, — но он был единственным из их внуков, кто унаследовал дар Джеспера, и чем раньше он начнет учиться им пользоваться, тем лучше. В конце концов, Джеспер не предлагал, чтобы мальчик уже выступал с его старым номером. Но также он слишком хорошо помнил, что бывает, когда подавляешь свои способности, не давая им развиваться. Так что он учил Ранвира, как когда-то его самого учила мама.

Ранвир сдул со лба локон черных волос, который вечно лез ему в глаза, и немного крепче сжал пистолет. Джеспер словно увидел со стороны самого себя много лет назад и повторил то, что когда-то сказала ему ма:

— Любой может выстрелить, но не каждый может прицелиться. Ты должен не просто видеть цель, а почувствовать ее. Почувствовать, как пуля летит к ней.

Ранвир нахмурился, обдумывая его слова, а потом кивнул. Джеспер улыбнулся. Он любил всех своих детей и внуков, но Ранвира немного больше остальных.

Раздался выстрел, и пуля вошла точно в центр мишени. Ранвир победоносно ухмыльнулся, опуская пистолет, и посмотрел на деда. Но прежде чем тот успел похвалить его, сзади раздались аплодисменты.

Развернувшись, Джеспер обнаружил стоявшую неподалеку всю старую компанию. Аплодировала ехидно улыбавшаяся Нина. В последнее время только на нее он мог смотреть без боли, поскольку, будучи Гришем, она старела так же медленно, как и он. В отличие от остальных. Маттиас, Каз, Инеж, Уайлен и Аша. Они теперь жили далеко друг от друга и редко встречались. И потому для Джеспера каждый раз было шоком видеть, как они постарели. Конечно, была еще Шанти (и он с ужасом думал о том дне, когда ему придется похоронить жену), но она всегда была рядом, изменяясь медленно, и это каким-то образом облегчало принятие.

Но друзья улыбались ему, и Джеспер прогнал печальные мысли, устремившись к ним, чтобы обнять всех по очереди, начав с Каза. После чего настала очередь Ранвира. В конце концов, это по-прежнему был караван Инеж и Аши, и как все сулийцы они считали всех членов каравана своей семьей.

— Как вы здесь оказались? — восторженно спросил Джеспер — они сто лет уже не собирались вместе.

Сердце снова болезненно сжалось, когда в голову пришла мысль, что, возможно, этот раз станет последним. Но он прогнал и ее тоже, не желая омрачать радость встречи.

Инеж с веселой улыбкой пожала плечами:

— Нина придумала — собраться на твой день рождения.

Его день рождения приходился на послезавтра. Джеспер просиял и с чувством прижал ладонь к груди.

— Спасибо! Это самый чудесный подарок.

На какое-то время пришлось прерваться, поскольку гостей, конечно же, заметили, и весь караван сбежался поприветствовать их. Инеж с Ашей были своего рода национальными героинями, и каждый раз, когда они появлялись в караване, в их честь устраивали настоящий праздник.

Этот раз не был исключением, но то будет вечером, а пока, когда улеглась суматоха встречи, Джеспер пригласил друзей в свой фургон — отдохнуть с дороги и перекусить. В нем сразу стало тесно от такого количества людей, но Джеспер был только рад такой тесноте.

Шанти тут же захлопотала у плиты, и Инеж с Ашей вызвались помогать ей. Нина от участия уклонилась — она любила вкусно поесть, но за всю жизнь так и не научилась готовить. Пока три женщины ловко маневрировали на крошечной кухне, смеясь и переговариваясь на сулийском, Джеспер с остальными общались на керчийском. И он вдруг понял, как соскучился по керчийской речи. Он, конечно, позаботился, чтобы его дети и внуки знали и этот язык, и его родной земенский, но, выросшие в караване, они все-таки предпочитали сулийский.

И если земенский был для Джеспера языком детства, напоминанием о маме, образ которой, к его огромному сожалению, почти стерся из памяти, то керчийский был языком его юности и дружбы. Его второй семьи.

Джеспер вспомнил свою первую встречу с Казом, когда он предложил незнакомому парню, в котором с первого взгляда узнал такого же фермерского мальчишку как он сам, снимать вместе квартиру (и это было одно из самых гениальных решений в его жизни). Как они помогли Нине вытащить из тюрьмы Маттиаса. Как Джеспер выловил из канала насквозь промокшего и продрогшего Уайлена. Как Нина привела к ним Инеж, и они все вместе спасли Ашу. И хотя впоследствии жизнь развела их по разным концам света, их дружба была сильнее расстояний. И Джеспер был до глубины души благодарен Святым за появление в его жизни этих людей.