Мы бросим вызов всем законам (гет)

Пауль резко остановился, схватив за руку Михаэля.

— Ты это видишь? — благоговейным шепотом спросил он.

Там возле фонтана Бёксплейна стоял Каз Ритвельд собственной персоной. Пауль до сих пор видел его всего пару раз издалека, но эту высокую прямую, несмотря на почтенный возраст, фигуру и резкие черты лица не узнать было невозможно.

— Ничего себе… — в свою очередь прошептал Михаэль с тем же благоговением.

Каз Ритвельд был легендой в Кеттердаме — человек, всю жизнь посвятивший тому, чтобы изжить рабство, процветавшее под видом контрактов, и сделать этот город более безопасным, и добившийся потрясающих результатов. Каждый студент-журналист мечтал взять у него интервью, но, насколько знал Пауль, это еще никому не удавалось. Господин Ритвельд в последние годы редко появлялся на публике и не соглашался ни на какие интервью, говоря, что за свою жизнь он дал их предостаточно. А каждый студент-юрист мечтал проходить у него практику, но это также не представлялось возможным, поскольку он уже лет десять как перестал практиковать.

Рядом с ним стояла миниатюрная пожилая сулийка с длинной седой косой, спускавшейся по спине. Скорее всего его жена — еще одна легенда. Гроза морей, охотница на работорговцев. Они оба ушли на покой, но их дело продолжало жить.

— Интересно, что они здесь делают? — задумчиво произнес Михаэль.

Да, Паулю тоже было интересно.

— Что вы там увидели, мальчики?

Неожиданно раздавшийся за спиной голос Миланы заставил обоих вздрогнуть и резко обернуться.

— Как ты всё время так подкрадываешься? — возмутился Пауль уже не в первый раз.

Она только довольно усмехнулась:

— Семейный талант.

И тут она заметила Ритвельдов, и ее лицо просияло, расплывшись в солнечной улыбке. Пауль думал, она тоже восхитится и озадачится появлением легенд в университете, но она сказала странное:

— Они вернулись!

Не успел Пауль уточнить, что она имела в виду, как Милана уже помчалась к живым легендам, которые при виде нее точно так же заулыбались. А в следующую секунду все трое уже обнимались. У Пауля отвисла челюсть.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил он Михаэля. — Или у меня солнечный удар?

— Я вижу, что Милана обнимается с кеттердамскими легендами так, словно они ее…

Как раз в это мгновение до них донесся восторженный голос Миланы:

— Бабушка! Дедушка!

Челюсть отвисла еще больше. Усилием воли Пауль подобрал ее и сглотнул. Все знали, что в Милане есть сулийская кровь — ее внешность говорила сама за себя, — но никто даже не подозревал…

— У нее же другая фамилия! — с какой-то детской обидой воскликнул Михаэль.

— Линия матери, — сделал очевидный вывод Пауль.

Милана обернулась, весело помахала им и что-то сказала. Госпожа Ритвельд улыбнулась им, а господин Ритвельд коротко кивнул, после чего они пошли прочь. Пауль с Михаэлем еще какое-то время потрясенно смотрели им вслед, и тут Паулю пришла в голову мысль.

— Слушай-ка! А может, Милана поспособствует, чтобы господин Ритвельд помог нам с выпускной работой — диплом с отличием обеспечен!

У Михаэля загорелись глаза, и он с готовностью закивал.

* * *

— Скажи, Зоя, — спросила Нина, когда они сидели в покоях вдовствующей царицы и пили чай с пирогами, — тяжело потерять мужа?

В последнее время она всё чаще задумывалась над этим вопросом. Маттиас неизбежно старел, а она оставалась всё еще достаточно молодой — благословение и проклятие Гришей.

Николай умер несколько лет назад, и Зоя сняла с себя корону (в метафорическом и буквальном смысле) и передала ее своему старшему сыну.

— Очень, — кивнула Зоя, — но мы знали, на что идем, когда выбрали в спутники жизни обычных людей.

— Не думаю, что это помогает, — пробормотала Нина и откусила от вишневого пирога.

— Нет, — согласилась Зоя с горькой улыбкой. — Зато помогают дети.

Нина подумала и кивнула. Да, дети всегда были ее отрадой и опорой. В том числе в той нелегкой борьбе, которую выбрали они с Маттиасом: всю жизнь они работали над тем, чтобы изменить отношение к Гришам во Фьерде и погасить вражду между Равкой и Фьердой. Конечно, в этом отношении предстояло еще немало работы, которую продолжат будущие поколения, но они сумели положить твердое основание.

— Я горжусь тобой, Нина, — вдруг серьезно произнесла Зоя, отставив пустую чашку.

Нина моргнула, ошарашенно уставившись на нее, гадая, не послышалось ли. Получить от Зои комплимент — сродни ордену за особые заслуги перед Отечеством. Заметив ее потрясение, Зоя улыбнулась с немалой долей ехидства, но подтвердила по-прежнему серьезным тоном:

— Это правда. Когда-то я боялась, что ты плохо кончишь из-за своей импульсивности, но ты доказала, что я ошибалась. И я никогда еще не была так рада ошибиться.

Нина сглотнула и улыбнулась в ответ.

— Служу Равке, — произнесла она традиционную формулу Второй Армии.

* * *

Каз Ритвельд в очередной раз отказался общаться с журналистами, и Рубену пришлось уйти не солоно хлебавши. Однако редактор всё еще ждал от него статью об одной из легенд Кеттердама, так что, поразмыслив он отправился в особняк Ван Эка. Возможно, он будет любезнее Ритвельда и сжалится над несчастным журналистом.

Окруженный садом старинный особняк на Гельдштрат производил впечатление. Рубен нервно одернул рукава, поправил сумку на плече и позвонил в дверь, над которой были нарисованы тюльпаны. Он ожидал, что ему откроет кто-то из прислуги, но, когда дверь распахнулась, на пороге обнаружился мальчик лет восьми. Смуглый, темноволосый и темноглазый он мало походил на керчийца, и Рубен подумал, что, возможно, он здесь кто-то вроде поваренка — сирота, которого господин Ван Эк устроил в своем доме. В конце концов, он был известен такими делами.

— Вы к кому? — спросил мальчик, одарив его серьезным взглядом.

Рубен как можно доброжелательнее улыбнулся.

— Мне хотелось бы видеть господина Ван Эка.

Мальчик наморщил нос.

— Вы имеете в виду папу или дедушку?

Папу или дедушку? Рубен ошарашенно моргнул. Вот тебе и сирота-поваренок… Прежде чем он успел что-то ответить в коридоре за спиной мальчика появилась девочка постарше с такой же смуглой кожей и длинными темными волосами, но голубыми глазами.

— Кайл! — возмущенно воскликнула она. — Па говорит, нам нельзя открывать дверь незнакомым!

Кайл виновато вжал голову в плечи, а потом бросил на Рубена настороженный взгляд, будто оценивал, насколько он опасен.

— Не беспокойтесь, юная леди, — поспешил Рубен успокоить девочку. — Я могу постоять на пороге, пока вы позовете кого-нибудь из взрослых.

Она смерила его оценивающим взглядом, кивнула и выразительно посмотрела на Кайла. Тот захлопнул дверь прямо перед носом у Рубена. Он фыркнул. Очаровательные дети.

Впрочем, долго ждать не пришлось. Несколько мгновений спустя дверь снова открылась, и на этот раз на пороге стоял мужчина за тридцать. Судя по внешности, как минимум наполовину сулиец. И только тут Рубен вспомнил, что господин Ван Эк был женат на сулийке. Он мысленно дал себе подзатыльник за столь непозволительную для журналиста забывчивость.

— Прошу прощения за моих детей, сэр, — вежливо улыбнулся мужчина. — Какое дело?

— Рубен Харди, репортер «Голоса Кеттердама», — бодро представился Рубен. — Мне хотелось бы поговорить с господином Уайленом Ван Эком.

Мужчина слегка нахмурился, а потом пожал плечами.

— Думаю, он не откажется. Проходите пока в гостиную — я спрошу у него.

Он проводил Рубена в просторную и светлую комнату, предложил садиться в любое кресло за овальным столом и оставил в одиночестве. Рубен с любопытством огляделся. На стенах висели пейзажи и портреты, видимо, членов семьи. Но художника Рубен не смог определить, хотя, надо признать, он не особенно разбирался в живописи — ДеКаппеля узнал бы, конечно, но и всё. Кроме стола и кресел, здесь так же находился мягкий на вид диван, а на полу лежал пушистый ковер.

За дверью послышались шаги, и Рубен подобрался. В комнату вошел совершенно седой мужчина. В отличие от своего сына, встретившего Рубена в строгом купеческом костюме, он был одет по-домашнему, с закатанными до локтей рукавами бежевой рубашки. Несмотря на почтенный возраст, он не производил впечатления немощного старика, а большие голубые глаза светились ясным умом.

— Господин Ван Эк, — вскочил Рубен.

Тот снисходительно махнул ему:

— Сидите-сидите, молодой человек.

Рубен неловко опустился обратно в кресло, а господин Ван Эк устроился напротив и с явной иронией улыбнулся:

— Что, Каз опять отказался давать интервью, и вы решили попытать удачи со мной?

Рубен растерянно моргнул. Так оно и было, но признать это казалось некрасивым по отношению к Ван Эку. Но тот только засмеялся, прекрасно всё поняв. Положив руки на стол и сцепив их в свободный замок, он предложил:

— Что ж, задавайте свои вопросы.

Рубен подобрался и бросил быстрый взгляд в свои записи.

— Все знают, как много вы сделали для Кеттердама, господин Ван Эк. Как вместе с господином Ритвельдом боролись с рабством, как много реформ, изменивших жизнь нашего города к лучшему, было проведено благодаря вам. А с чего всё началось? Как вы решили взяться за столь грандиозную задачу?

Ван Эк улыбнулся, его взгляд устремился в пространство. Рубен многое бы отдал, чтобы узнать, какие картины в этот момент проносились перед его внутренним взглядом.

— Думаю, точкой отсчета, — заговорил наконец Ван Эк, — можно считать тот день, когда мой отец решил убить меня…

Позже, выходя из особняка, Рубен подумал, что это было самое интересное интервью в его жизни.

* * *

Ранвир прищурился, нацелив пистолет на тренировочную мишень. Шанти считала, что Джеспер слишком рано начал учить его стрелять — Ранвиру было всего семь лет, — но он был единственным из их внуков, кто унаследовал дар Джеспера, и чем раньше он начнет учиться им пользоваться, тем лучше. В конце концов, Джеспер не предлагал, чтобы мальчик уже выступал с его старым номером. Но также он слишком хорошо помнил, что бывает, когда подавляешь свои способности, не давая им развиваться. Так что он учил Ранвира, как когда-то его самого учила мама.

Ранвир сдул со лба локон черных волос, который вечно лез ему в глаза, и немного крепче сжал пистолет. Джеспер словно увидел со стороны самого себя много лет назад и повторил то, что когда-то сказала ему ма:

— Любой может выстрелить, но не каждый может прицелиться. Ты должен не просто видеть цель, а почувствовать ее. Почувствовать, как пуля летит к ней.

Ранвир нахмурился, обдумывая его слова, а потом кивнул. Джеспер улыбнулся. Он любил всех своих детей и внуков, но Ранвира немного больше остальных.

Раздался выстрел, и пуля вошла точно в центр мишени. Ранвир победоносно ухмыльнулся, опуская пистолет, и посмотрел на Джеспера. Но прежде чем тот успел похвалить его, сзади раздались аплодисменты.

Развернувшись, Джеспер обнаружил стоявшую неподалеку всю старую компанию. Аплодировала ехидно улыбавшаяся Нина. В последнее время только на нее он мог смотреть без боли, поскольку, будучи Гришем, она старела так же медленно, как и он. В отличие от остальных. Маттиас, Каз, Инеж, Уайлен и Аша. Они теперь жили далеко друг от друга и редко встречались. И потому для Джеспера каждый раз было шоком видеть, как они постарели. Конечно, была еще Шанти (и он с ужасом думал о том дне, когда ему придется похоронить ее), но она всегда была рядом, и это каким-то образом облегчало принятие.

Но друзья улыбались ему, и Джеспер прогнал печальные мысли, устремившись к ним, чтобы обнять всех по очереди, начав с Каза. После чего настала очередь Ранвира. В конце концов, это по-прежнему был караван Инеж и Аши, и как все сулийцы они считали всех членов каравана своей семьей.

— Как вы здесь оказались? — восторженно спросил Джеспер — они сто лет уже не собирались вместе.

Сердце снова болезненно сжалось, когда в голову пришла мысль, что, возможно, этот раз станет последним. Но он прогнал и ее тоже, не желая омрачать радость встречи.

Инеж с веселой улыбкой пожала плечами:

— Нина придумала — собраться на твой день рождения.

Его день рождения приходился на послезавтра. Джеспер просиял и с чувством прижал ладонь к груди.

— Спасибо! Это самый чудесный подарок.

На какое-то время пришлось прерваться, поскольку гостей, конечно же, заметили, и весь караван сбежался поприветствовать их. Инеж с Ашей были своего рода национальными героинями, и каждый раз, когда они появлялись в караване, в их честь устраивали настоящий праздник.

Этот раз не был исключением, но то будет вечером, а пока, когда улеглась суматоха встречи, Джеспер пригласил друзей в свой фургон — отдохнуть с дороги и перекусить. В нем сразу стало тесно от такого количества людей, но Джеспер был только рад такой тесноте.

Шанти тут же захлопотала у плиты, и Инеж с Ашей вызвались помогать ей. Нина от участия уклонилась — она любила вкусно поесть, но не готовить. Пока три женщины ловко маневрировали на крошечной кухне, смеясь и переговариваясь на сулийском, Джеспер с остальными общались на керчийском. И он вдруг понял, как соскучился по керчийской речи. Он, конечно, позаботился, чтобы его дети знали и этот язык, и его родной земенский, но, выросшие в караване, они все-таки предпочитали сулийский.

И если земенский был для Джеспера языком детства, напоминанием о маме, образ который, к его огромному сожалению, почти стерся из памяти, то керчийский был языком его юности и дружбы. Его второй семьи.

Джеспер вспомнил свою первую встречу с Казом, когда он предложил незнакомому парню, в котором с первого взгляда узнал такого же фермерского мальчишку как он сам, снимать вместе квартиру (и это было одно из самых гениальных решений в его жизни). Как они помогли Нине вытащить из тюрьмы Маттиаса. Как Джеспер выловил из канала насквозь промокшего и дрожавшего Уайлена. Как Нина привела к ним Инеж, и они все вместе спасли Ашу. И хотя впоследствии жизнь развела их по разным концам света, их дружба была сильнее расстояний. И Джеспер был до глубины души благодарен Святым за появление в его жизни этих людей.