Кем-то запримеченная революция (гет)

Я всячески помогала рекрутам, прятала их в небольшом домике в пригороде Нью-Йорка. Именно там я и сама пряталась, правда, от проблем и обязанностей. Так было легче. Намного легче. Я частенько посещала нью-йоркское кладбище. Мне было кого там навестить.

Скучала. Сильно скучала, но вернуться мне не позволяла обида. Обида на себя, в первую очередь. Конечно, пока Коннора выхаживали, и он был не в состоянии нормально передвигаться, я часто навещала его. Он постепенно продвигался к поместью, и пока ассасин спал, я приходила к нему, приносила лекарства. Коннор не знал об этом, никто не говорил ему. Да, такова была моя просьба. Конечно, он, наверное, думал, что я погибла. Но лучше так, чем он бы узнал о моём провале и слезах, которые были пролиты по его наивной глупости. Всё же тепло его имени, которое так часто вспоминалось мне по вечерам, никогда не таяло внутри меня, где-то под сердцем.

Желание делать что-то действительно стоящее покинуло меня, как и жизни тех многих, кого я успела полюбить. Единственное, что не угасало во мне — это надежда. Надежда грела меня день ото дня, придавая мне сил в моём бесполезном существовании. Одна из таких надежд оправдывалась, ведь Коннор до сих пор был жив. Но осознание того, что я могу потерять его в любой момент, не давало спокойно спать. Когда я была как можно дальше от него, в первое время было легче не думать о нём. Но теперь мне казалось, что быть не с ним куда сложнее, чем быть с ним под риском потерять его навсегда. Надежда давала мне сил, и она же пожирала меня изнутри. С каждым прожитым днём она увядала.

Я решилась помогать дряхлой старушке после моего побега. Она не требовала много и не имела никаких помощников по обширному хозяйству. За мою помощь она позволяла мне жить под крышей над головой. Большего мне и не было нужно. Вскоре старушка слегла и умерла без особых мучений, как оно частенько бывает в старческом возрасте. Она не имела семьи, никого, кроме кота. Поэтому я позволила себе остаться на каких-то незаконных правах. Земли старушки были слишком хороши, и я каждый день ждала гостей, которые бы пожелали отобрать их. Пока всё было тихо.

Я не могла появиться на глаза Ахиллесу или Еве. Они бы выдали меня Коннору. Даже рекруты не знали моего имени. Я жила чужой жизнью. Всё это было не тем, чего я когда-либо желала. И никогда меня не посещала мысль, что я буду жить, специально терзая себя. Никогда, до того момента, как я вдруг начала жить такой жизнью. Я не могла найти в себе смелости вернуться. Мне было и страшно, и стыдно. Я не желала больше терять.

В последнее время у меня появилось ощущение, что кто-то наблюдает за мной. Эти глаза выглядывали откуда-то из-за моей спины, но как только я оборачивалась или приглядывалась, никого не было. Отшельничество всегда пугало меня, а прибегнув к нему, я стала постепенно двигаться к паранойе.

Вскоре я получила известие о том, что Чарльз Ли мёртв. Теперь я могла точно сказать, где он. Скорее всего, горит в Аду. Эта новость дала мне вздохнуть спокойно. По крайней мере, я догадывалась, кто приложил к этому руку. Если я была права, то Коннор освободился от своей жажды мести. Он мог спать спокойно. Наверняка.

Гуляя по лесу, я заметила небольшое скопление людей, которое продвигалось на север. Они покидали своё селение, и в моей памяти тут же вспыхнула картинка, очень живая и яркая. Это селение было никаким другим, как тем, в котором родился Коннор. Его народ покидал родные места. Среди них не было Коннора. Но… Как? Моя попытка кинуться в ноги к Матери Рода не увенчалась успехом, так как меня отпихнули в сторону. Они не были настроены на беседу, но и не убили меня. Конечно, Коннор мог знать об их уходе. Но что-то мне подсказывало, что он вряд ли бы их отпустил.

Джордж Вашингтон перебрался в Нью-Йорк и праздновал победу над англичанами. Да, он уже считал победой то, что было заработано не его руками, не его кровью и не его потерями. Англичане стремительно уплывали на родину, не в силах больше сдерживать удар окрепших в силах патриотов. Становящееся государство ликовало.

Рекруты не успокоились, так как на смену Чарльзу Ли пришёл некто другой. Как я и подозревала. Тамплиеры утихли, отплывая вместе с англичанами. Но кто-то пытался установить свои правила в городе. Счастливчики сбегали, глупцы умирали от смертоносных ударов рекрутов и тех, кто был уже повышен до ранга ассасина.

В тот день я особо не удивлялась. Предупреждение о том, что в мою сторону идут патриоты, было мною получено. Но я не поспешила как-то приготовиться, что-то сделать. Отнеслась ко всему на удивление спокойно. Меня грубо разбудили с утра незваные гости, разбив окно тяжёлым камнем. Я спрятала клинок в рукав и спокойно вышла. Патриоты в своём поведении ничем не отличались от тамплиеров. Мужчины нагло расхаживали по угодьям, ломали загоны, устанавливали какие-то столбики, делали метки. Похоже, у Вашингтона были свои планы на это место. Я не претендовала на эти земли, но просто уйти мне не хотелось. Надеялась, если и не на смерть, то на грандиозную победу над патриотами.

В какой раз я убеждалась, что между нами слишком мало различий. Как ужасно вели себя тамплиеры, так же теперь вели себя и получившие власть патриоты. А когда-то при осаде форта они зализывали друг другу раны, в панике и ужасе вытаскивая ближнего из пекла. Я с грустью улыбнулась.

— Тут проживает старуха. Где она? — грубо спросил один из патриотов.

— Я не знаю, о ком вы. Тут живу я, — последовал от меня спокойный ответ.

— Ты не похожа на старуху.

— Вы тоже не похожи на патриотов. Ведёте себя не лучше англичан.

За дерзость я чуть ли не получила удар по лицу. Но свободное время я потратила с пользой, тренируя навыки защиты и нападения. Я перемахнула за спину патриота и ударила его клинком в голову. Кровь хлынула на мои руки. Так давно я не видела крови. И так давно я не чувствовала такой жажды этой крови.

Знаете, скорее всего, это затишье мне было необходимо. Я поняла одно: я не могу жить отстранённо. Мне нужен кто-то рядом. После смерти старушки я стала совсем одинока. И каждый божий день мечтала лишь об одном: Коннор придёт за мной. Эту же мечту яро отгоняла, в нежелании объяснять ему моего исчезновения, в нежелании вспоминать то, что было. Но теперь, когда я вдруг оказалась одна в этой, стало быть, опасности, я поняла, как мне не хватало его. Коннора. Как мне не хватало тихого голоса Ахиллеса. Как мне не хватало искристого смеха Евы. Как мне не хватало отца, переписки с ним. Его взгляда.

Не знаю, точно ли я решилась на тот момент вернуться к жизни, но патриоты, которые уже были готовы к моему расстрелу, решительно настроились его произвести. Я скрылась за трупом своей жертвы и ринулась на следующего врага. Того я не убила, но оставила замысловатый рисунок на его лице. Он дико кричал. Меня нисколько не забавляло это действо. Но оно возвращало меня к странной жизни. Той жизни, которая не являлась моей, пока я не ступила на эти земли. Я не стала убивать каждого из патриотов, мне не нужно было их смерти. Они проводили меня множеством залпов и бранью, пока я бежала прочь от них. Прочь, в такую родную для меня сторону.

Всё же я умудрилась потеряться в лесу. Вышла к высокому обрыву, который вёл прямиком в водяной ад. Вода внизу была спокойна. Но это не мешало разбиться о скалы. Вид завораживал. Я присела на краю и стала вдыхать этот воздух. Как же долго я не жила… Относительно долго, конечно. Вдруг я дёрнулась и чуть не свалилась вниз. К моему лицу что-то прильнуло. Я схватилась за лицо руками и нащупала лист бумаги.

— Что?.. — растерянно прошептала я, глядя на лист.

Аккуратный почерк, высокопарные слова, даты… Похоже, это были исторические сводки. «1782 год, Чарльз Ли найден мёртвым… 1781 год, осада форта «Джордж». Очень много личностей и событий я знала лично. Поэтому я сразу же встала и прошла вперёд. Передо мной открылся вид не то, что неприятный, но крайне дурной. Тот самый парень, историк, лежал на своих записях мёртвым. Похоже, его потрепали лесные волки, но он смог сбежать. Правда, не выжить. Я перетащила труп к лесу, и как только мне попалась первая неглубокая ямка, скинула его туда, присыпав листвой и землёй.

— Что же, Джон, ты хотя бы попытался… Надеюсь, ты успел сказать Еве несколько приятных слов, — попрощалась я с мертвецом.

Я уселась неподалёку, под деревом и стала читать записи Джона. Оказалось, он собирал множество рассказов очевидцев и даже, похоже, воровал чужие записи. А может, заимствовал себе при смерти автора. В любом случае, авторство любого из записей было подписано самим Джоном.

«Юная леди Литрис поразила своей боевой хваткой. На вид ей не более двадцати лет. Она была рождена в Лондоне, в далёкой Англии, где-то около 1760-го года. У девушки большие голубые глаза, аккуратное лицо с прямым носом и тонкими бровями. Девушка не груба, не особо высока, но сильна. Часто хмурится, имеет привычку язвительно шутить в сторону собеседника. Но эта девушка из Англии послужила многим для становления Америки, великой страны!»

Я усмехнулась. Такого описания себя я не ожидала. Джон даже пытался зарисовать каждый портрет, который он описывал. Меня он так и не дорисовал. Ну, оно и понятно. После шли перечисления битв и событий, где я участвовала, с датами, пометками, сносками на другие листы. Я поморщилась. Как много того, чего знать не стоило бы никому из тех, кто это мог прочитать. Как ни странно, даже упоминание о моём якобы романе с ассасином Коннором, было на этих листах. Я сжимала каждый лист и яростно откидывала в сторону. «Литрис потеряла свою матушку при попадании в плен к коварному Чарльзу Ли, который был одним из…»

— Как они смогут понять, идиот, чем тамплиер отличается от ассасина? — спросила я Джона, будто бы он был рядом. — Нет различий… Только в методах. Хотя… И тут можно поспорить.

Моя мама всегда пыталась научить меня правильному. То, что она считала правильным, должно было послужить уроком для всех. Так она считала. Когда-то она проводила много времени со мной. Но потом стала отдаляться. Конечно, Ли мог и убить её. Но я верила словам Хэйтема больше, чем своим догадкам. Я надеялась, что матушка жива. И то, что написал Джон, никак не могло касаться других людей.

«Коннор Кенуэй, внебрачный сын магистра тамплиеров Хэйтема Кенуэя, коварного и безжалостного тирана. Коннор избрал путь ассасина и стал на борьбу против отца. Коннор имел крайне специфическую внешность: широкий лоб и нос, тёмную кожу, тёмные глаза, пухлые губы и могучее тело. Он без страха и сомнения истреблял врагов, продвигая Америку вперёд. Хотя, конечно, не совсем понятно, как дикарь из племени смог покорить сердце холодной лондонской леди…»

И вправду, как? То, что Коннор был дикарём, конечно, абсурд. Но он был наивен. Я говорила это часто. Думала много об этом и поняла лишь одно: в молодости мы все, скорее всего, строим иллюзии по наивности. Так легче. Так проще. Так позитивнее. Автор узнал об орденах. Никаких мстителей в капюшонах для него не было. Джон старался не давать своей оценки в описании, и всё же с Коннором он обошёлся почему-то грубее, чем с остальными.

О Хэйтеме я даже не стала читать. Всё из того, что было написано, собиралось лишь по слухам и типичным мнениям. Он не был таков. Не тиран. Не коварный убийца. Он был выше этого. В эту же книгу попал и Ахиллес. И Вашингтон. И Ли. Все те, кто естественным образом не мог не принять участие в этой революции, в этой войне за свободу. Но книга повествовала в большей мере не о революции и становлении Америки. А о чём-то другом. Тамплиеры, ассасины, мохоки… Это не те личности, которых интересовала Америка. У них была своя война. Невесть за что. Невесть каким образом.

Я стояла на краю обрыва и бросала листы в костёр. Много сил было приложено, чтобы получить огонь. С каждым сожжённым листом мне хотелось плакать ещё больше. Сдерживалась.

— Я не думал, что могу мечтать о большем, — вдруг произнёс любимый голос за моей спиной. Я обернулась.

Прихрамывая, ко мне подошёл Коннор. Он выглядел устало, на боку, похоже, заживала новая рана. На нём не было привычного одеяния ассасина. Теперь его наряд больше походил на типичную одежду мохоков. Рубашка с подвязками, штаны, шитая обувь. Волосы Коннора были короче, появились новые шрамы на руках. Зато, на лице промелькнула такая искренняя улыбка. Настоящая и свободная.

— Здравствуй, Радунхагейду, — ответила я.

— Ты так умело пряталась, Литрис. Я искал тебя попеременно с тем, как искал Ли.

— Он был важнее?

— Он был целью. А ты, наверное, судьбой.

— Я скучала, Коннор.

— Я тоже скучал. Мне сказали, что на угодья старушки напали патриоты, но кто-то подал им «прекрасную» встречу. Я понял, что это ты.

— Ты давно понял, что я не умерла, так?

— Да, но ты не давала знать о себе. Видимо, ты так хотела?

— Не знаю… Я не хочу об этом. Как Ахиллес?

Ответа не последовало. Похоже, всё было понятно без слов. Я кивнула и отвернулась. Коннор с сомнениями попытался взять меня за руку. Я не противилась.

— Что это?

— Джон…

— Ты сжигаешь его подлинную историю?

— Не только его. Но и нашу.

Я бросила последний лист в костёр и заплакала. Лучшее, что могло со мной случиться, уже произошло. Коннор прижал меня к себе, как тогда, всегда, когда я нуждалась в нём больше, чем в ком-либо ещё.

— Я с тобой… — шепнул мне Коннор.

— Я же тоже с тобой! Я тоже! Твой народ, твои родители… ведь… Ты не один, слышишь?

— Я знаю.

— Это не конец.

— Конечно, это только начало. Нас ждёт ещё много свершений.

Мы тихонько направились прочь.

И вправду, впереди была жизнь. Наша

жизнь. И множество свершений. Очень много, прежде чем наступит ваша пора жить. Я решила, что даже из самых тёмных дней мы в состоянии взять самое лучшее. И это было правильно.

Последний лист подлинной истории догорел, и костёр медленно стал потухать. Никто и никогда не прочитает подлинной истории. Никто не узнает о том, как я полюбила «дикаря», как я прониклась уважением к его отцу-тирану. Никто не узнает, как мы потеряли юного Юджина, и чем мы заплатили за осаду многих фортов. Никто не узнает расположение многих могил, и никто не поймёт, что многие дороги, по которым они будут ходить в будущем, были залиты чужой кровью. Никто не узнает о том, какие же мы похожие, какие же мы близкие. Никто не услышит этой истории от другого, потому что она сгорела.

Мы — ассасины. Они — тамплиеры. Каждый из нас умел любить. И не важно, кто и как был назван в этих догоревших листах. Важно, как всё было на самом деле. Но ни один ученик не прочтёт об этом в учебнике истории. Они не узнают подлинной истории их государства, которое, как говорил мой отец, станет одной из сверхдержав. Это лишь будет небольшим эпизодом революции, которая не обошла стороной многих людей. Революции, которая оказалась запримечена кем-то. А о нас не будут складывать легенд. Потому что нас не было. Ни их, ни нас. Была революция, патриоты и колонизаторы. Никакой другой войны не было. Ни в нашей истории, ни до нас.

Мы всегда будем в тени тех, кто оказался на сцене ближе к зрителю. Нас нет, хотя мы всегда будем рядом с вами.

Мы ассасины, и для нас нет истины, ведь всё дозволено. Но эти слова нужно понимать правильно, а не так, как вы пожелаете…