Пирит (джен)

Я уже неделю нахожусь в знакомом и, можно сказать, ставшим родным замке Которого. Высоченные потолки, которые можно увидеть, только задрав нос к верху, привычны, но все еще поддающиеся изучению. Рассматриваю вырезанных в камне безголовых змей и адских птиц с четырьмя глазами. Прохладный сквозняк заставляет время от времени отрываться от исторических статуй, чтобы встать и согреться, с помощью хождения туда-сюда по огромному залу.

Я уже давно не вижу хозяина замка. Который после смерти Кобры сильно очерствел. Теперь уже от него нельзя было увидеть привычную улыбку или услышать легкий беззлобный смех. Кажется, словно Который постепенно становиться настоящим собой, кем он был давным-давно, Лордом.

Наши долгие беседы за кружкой теплого цветочного чая остались в далеком прошлом. Я в огромном замке в полном, пустом от тишины и безмолвия, одиночестве. Я даже могу подозревать, что Который внезапно оставит меня без предупреждения.

В замке пусто. Исторические фрески блеклы. Книги бессмысленны. Шорох страниц беззвучен, а буквы пусты. Не могу привыкнуть к чувству, о котором так много мечтают. Остаться одному — страшно и по-настоящему убийственно тоскливо.

В лесу никого не слышно: ни птиц, ни животных, ни деревьев — даже призраки и те испарились, решив не тратить столь редкую энергию от недавно полученных новых пленников своей тюрьмы.

И лишь спустя еще пару дней в лес прорывается звенящая жизнь. Она началась с сотен, поднявшихся в небо птиц, продолжилась убегающими косулями. Призраки улюлюкали, пытаясь завлечь внезапного посетителя к себе в гости. Но этот человек был достаточно крепкого духа, чтобы постепенно не очень твердым и ровным шагом приближаться к замку, приходящему в запустение под моим надзором.

Я встречаю гостя вместо хозяина. И удивляюсь, когда вместо сердитого и измученного крупного мужчины вижу сияющее лицо молодой девушки, в распаханной вырвиглазно-желтой куртке. На ее шее болтается зеленый ремень небольшого фотоаппарата. Ее зеленые искрятся, а улыбка вытягивается от одной стены до другой. Кажется, что она словно пьяна, но ее щеки розовые явно не от алкоголя, а от жёстких ветров леса. Она смеется. И этот смех оглушает меня, уже привыкшего к кромешной тишине.

— Я — Лавина, сотрудник газеты «Красные выходные». Вы будете не против ответить на парочку моих вопросов?