Сага о Сакши́. Книга 2. Здравствуй и прощай (гет)

Вилан шагала по лесу. Весна выдалась поразительно ранней, всюду ещё лежал плотный снег, сверкавший в сиянии солнечного дня. Но из-за прошедших дождей вокруг стволов деревьев уже образовались проталины, в которых чернела влажная земля и рыжели палые листья. На краю поляны, открывшейся в просвете, лежало дерево, которое зимние бури переломили посередине, его крона упала наземь, а ствол ещё висел в надломе.

Лес, вытянув тысячи рук-ветвей, грелся в потоках солнечных лучей. После долгой снежной зимы настали наконец первые теплые дни, но этого тепла ещё не хватало, чтобы растопить сугробы, и снег по-прежнему лежал ровным полотном.

Вилан достала из сумки одеяло, расстелила на жёсткой коре и уселась, пустую сумку положила рядом. Здесь, вне дворца и столицы, на свежем воздухе, в привычной среде, в голове прояснилось. Как будто спала некая завеса. Гнев, который грозил смести всё на своём пути, всё сломать, разрушить и уничтожить, рассеялся, и она порадовалась решению уединиться, чтобы прийти в себя и хорошенько обдумать происшедшее за день.

Слушая, как скрипят деревья под порывами несильного ветра, как поют дождавшиеся благостного сезона птицы, как наконец замолчало всё внутри её самой, она чувствовала, что дикая ярость, затмившая разум, отступила. Такой сумасшедший взрыв эмоций с ней до этого случался всего дважды, но сегодня она едва не потеряла контроль над собой до такой степени, что ещё чуть-чуть — и бросилась бы вон из Юшэнга. Улетела бы в чём была. Сунь Чжао, должно быть, так и подумал. Он был готов пойти с ней, его преданность ей оказалась даже сильнее преданности императору. Его слова смягчили неистовство, бушевавшее внутри неё. Но куда бы она позвала его, если сама никуда пока не собиралась?

Вилан слепила снежок и держала холодный жёсткий комок в руках, пока он не превратился в воду. Потом принялась отслеживать каждое прикосновение одежды к коже. Её зелёное платье. В нём Вилан чувствовала себя чужой в нижнем мире, зато самой собой. "...Вас никто здесь не любит, вы всем только мешаете". Мерзавка Су Мин, разумеется, имела в виду себя и брата. Никакой страсти Вилан в нём не ощущала, это всё пустое вранье и грязные интриги. Во всей этой драконьей империи её любит только Бай Лин. Наверное. Ещё Мальви. И есть ещё Сунь Чжао. Уже неплохо. Но правда и то, что для всех других она никто и ничто.

Она поморщилась. Воспоминание об убийстве Су Мин отзывалось неприятными телесными ощущениями. Вилан защищалась, но всё равно понимала, что вошла в противоречие, в конфликт... С чем и кем? С судебной системой Юшэнга, с родственными связями, с общественными порядками, с подданническими отношениями, с миром в целом. Произошёл какой-то крен, какой-то перекос, сместилось равновесие, в котором она жила прежде. Су Мин сама спровоцировала её, первой вытащила оружие и напала. Отчего же так гадко на душе? Потому что не всё равно. Потому что виноваты обе. Надо было давно рассказать обо всём Бай Лину. Сегодня она попыталась уладить проблему мирным путём, а мирным он так и не стал. Может, время не имеет значения. Она пожалела эту девку, а девка её не жалела. Жалость не давала Вилан кинуть Су Мин в руки палачей и забыть о ней. И это привело к тому, что убийцей стала она сама.

И не только убийцей. Мысленно она дошла до признания Су Мин о сговоре между Ло Фэном и Бай Лином. Вилан не могла поверить, что тот самый А-Лин, которого она знает и который научился любить и доверять, пообещал её жизнь в обмен на неприкосновенность своей страны. Да, наверное, любой правитель сделал бы такой выбор, каким бы болезненным он ни был. Что такое одна жизнь в сравнении с целым народом? Но не это обидно. Почему он не сказал ей об этом? Разве это честно? Когда те, на чью откровенность имеешь право рассчитывать, скрывают правду, а открывают её враги, пусть даже так, как это сделала Су Мин, вполне естественно ощущение предательства. И хуже всего то, что она не солгала.

Вилан вспоминала все личные моменты между ею и Бай Лином. Горьковатое терпкое счастье, как бы вопреки, похожее на трепетание язычка свечи на ветру. Ей стало жаль его. "Править страной не только весело. Бывают ещё и ужасные обязанности, от которых невозможно и некуда сбежать". Что, если этот договор с Ло Фэном и есть одна из таких обязанностей? Вилан попробовала представить себе Бай Лина, хладнокровно и цинично соглашающегося с требованием Ло Фэна передать ему убийцу красной драконицы и ухмыляющегося, что отделается малой кровью. Нет, не выходит. Бай Лин, какого она знает, не такой. Или слишком хорошо умеет притворяться.

Ей захотелось увидеть его. Вилан сожалела о сказанном сгоряча. Должно быть, Бай Лин обижен до глубины души. Хотя и она имеет право обижаться. Но что в этом толку? Надо было уйти сразу и молча. Вот кажется порой, что всё делаешь правильно, а потом хочется с размаху хлопнуть себя ладонью по лбу — так неловко это всё выглядит при подробном рассмотрении!

Она не была уверена в том, что стоит явиться к нему сейчас же. Но в том, что нужно вернуться домой, — не сомневалась.

Когда вечерние тени упали на землю и вытянулись почти до середины поляны, Вилан слезла с дерева и отправилась в обратный путь.

Бай Лин закрылся в своих покоях, день был объявлен неприёмным для просителей и служащих. Для кого бы то ни было. Сейчас даже Вилан он не хотел бы видеть.

За окном расцветала весна, а в комнатах висели полумрак, холод и безмолвие, обнимавшие его за плечи и дарившие некоторое облегчение. Прислуга не решилась войти и затопить печи.

Сердце горело от нестерпимой обиды. Ничего не спросила. Слова не дала сказать. Просто обвинила, бросила в лицо убийственные, уничтожающие всё общее слова, и ушла. Совсем ушла. Ему в прошлом случалось слышать в свой адрес всякие гадости, но когда такое говорит тот, кого любишь... Извечный страх, сводящий с ума, — остаться одному посреди холодного безучастного корыстного мира. Каждый раз, когда она исчезала, его охватывал панический страх, что она оставила его навсегда. Ничто, абсолютно ничто не имеет значения. Только бы была рядом. Всегда была рядом.

Поначалу он не осознавал, что цепляется за неё из неизбывной потребности быть любимым. Сколько бы любви ни давала Вилан, ему было мало, никак не удавалось насытиться по-настоящему, до конца. Ощутить, что даже его любят. Потом появилось робкое, слабенькое желание и самому что-то дать в ответ. До тех пор Бай Лин и не предполагал, что тоже может что-то дать — добровольно, по своей инициативе. Оно, это желание, как теплолюбивое растеньице, попавшее в нужные условия, росло и росло, по мере роста уравновешивало другую чашу весов и согревало изнутри его холодные, не знавшие участия и сочувствия тело и душу. И когда, наконец, появился и расцвёл цветок, Бай Лин понял, что это и есть любовь: когда кто-то один становится для тебя самым дорогим в мире. Смыслом и целью существования. И нет никого, кто имел бы хоть отдалённо похожую ценность.

А когда мужчина влюбляется, сердце становится слишком уязвимым. Потому что любовь — это уязвимость. Не об этом ли говорила госпожа Лунь: предательство и боль, непередаваемое счастье и проклятие?

Где-то там, вдали, Вилан шла навстречу горизонту. Бай Лин видел её мысленно. Смотрел и не мог отпустить: каждый её шаг вдаль ранил его в сердце, оставляя кровоточащие раны. Когда-то он спокойно обходился без её любви. А теперь, когда отдал бы все свои сокровища за ещё один её нежный взгляд, за ещё одно ласковое слово, за ещё одно касание рук, за мгновение, когда может смотреть на неё, слушать её, дотронуться до неё, она уходит не оглядываясь. Торопится оставить его. Говорит так зло и резко, не оставляя им обоим надежды на будущее. "Если бы ты знала, какой желанный каждый твой взгляд, как жажду каждого проявления твоего внимания, как приятно каждое твоё доброе слово обо мне... Если бы ты знала, что я пожертвую чем угодно, если ты попросишь... ты бы осталась со мной?".

И вот он снова один. Как раньше, когда Ви ещё не было в его жизни. К этому не привыкать, но после того, как узнаёшь трепет от взаимного тепла, одиночество особенно беспросветно. Да, он император — гарант, благодетель, защитник, опора... Но как человек — один. Никому, по большому счёту, не нужен и не близок. Кроме неё, его никто не любит. А теперь и она, видимо, не любит.

К вечеру Бай Лин дошёл до состояния "ненавижу себя и всех вас", когда не сидится, не лежится и не стоится, когда всё внутри изнывает от тоски и хочется громить всё подряд, потому что нет того, кто мог бы усмирить эту бурю. Такую рану может залечить только тот, кто её наносит. Он пытался медитировать, но ум бунтовал. Хотелось спать, но кровать под балдахином казалась огромной, мёрзлой и жёсткой, какой бывает голая земля перед самой зимой. Закутавшись в одеяло и сидя скрестив ноги, он смотрел на волшебный кустик, оставленный Вилан. Кустик источал голубое сияние, и серебристые искорки плавали между серебряных цветков и круглых белых ягодок, усы́павших тонкие веточки. И только под утро удалось задремать, чтобы через час проснуться, ощущая всё тело как отсиженную ногу.

В этот час, пролетевший за несколько минут, Бай Лину привиделась их встреча там, в лесу, по которому Вилан уходила всё дальше. Он не хотел с ней спорить и ругаться. Любимые дороже всего в минуту перед разлукой. Он не забыл её обвинений, но сейчас речь шла не об этом. Быстрыми шагами по скрипучему сухому насту он преодолел расстояние между ними и обхватил её за плечи, прижимаясь щекой к щеке. В его ладони за спиной Вилан вспыхнули и повисли в воздухе три огненные иглы, готовые вонзиться ей в голову.

О, как велик соблазн! Три иглы погрузят её в долгий сон с чудесными видениями, где у них всё хорошо, где они двое счастливы и ничего плохого между ними не случается. Он сотрёт из её памяти все события этого дня. Никакой Су Мин нет и не было. Вилан будет спать, пока Бай Лин не разберётся с Ло Фэном. Он будет присоединяться к ней в грёзах, когда сможет. Хотя бы во сне побыть счастливым. Пусть спит. У него будет Ви, этого достаточно. Жаль, что это всего лишь иллюзия, но эта иллюзия дала бы ему время...

Император сжал ладонь, и иголки исчезли, и он погладил её по волосам. Нельзя кого-то удержать против воли. Когда станет совсем невмоготу, он найдёт Ви и заберёт домой. А пока пусть уходит...

По дороге в свои комнаты Вилан встретила помощника и заместителя Сунь Чжао — Жу Ланя. Они были мало знакомы и напрямую ни разу не говорили, но Вилан это не смутило. Жу Лань, живой, энергичный, деятельный и очень приятный молодой человек, вызывал в ней куда большее доверие и симпатию, чем Су Лу. Он был во многом похож на Сунь Чжао, на нём так же были "написаны" стопроцентная честность и преданность, благодарность за шанс присоединиться к повелителю и служить ему.

— Ваше Величество! — Жу Лань поклонился, резко затормозив.

— Добрый день, господин Жу. Мне нужен генерал Сунь. Вы могли бы найти и направить его ко мне? Но так, чтобы больше никто не знал.

— Да, Ваше Величество.

— Я буду у себя.

Сунь Чжао очень обрадовался возвращению Вилан. И обрадовался ещё больше тому, что неправильно её понял и что государыня и не собиралась покидать их. Он бы прямо сейчас бросился порадовать императора, но Вилан покачала головой: она ещё не до такой степени отошла, да и император, как она чувствовала, тоже. Уже по всему дворцу в каждом углу шепчутся, что Его Величество никого не принимает, буквально — никого. Может, сделает для неё исключение, а может, и нет. И никто не сможет поручиться, что встреча не обернётся ссорой. Пусть они оба придут в себя. Завтра она сама явится к нему.

— Господин Сунь, — Вилан села сама и генералу знаком предложила сесть. Посомневавшись, он присел на диван на некотором расстоянии от повелительницы. — Что вы знаете об этом деле? И кто ещё знает? И как вышло, что от меня это всё скрыли.

Сунь Чжао рассказал то, что знал сам. О требовании императора Ло, о ледяной стреле (боги упаси Её Величество хоть звуком показать императору Линь, что она в курсе) и процессе её извлечения, о городе Нуо, о нежелании императора Линь ставить в известность императрицу, поскольку он... мягко так говоря... опасается её альтруизма. И том, что никто вообще не должен об этом знать, поскольку народ может потребовать её выдачи Ло Фэну. И что непонятно, каким образом Су Мин узнала то, что сам император хранит в строжайшем секрете.

— Видимо, следующим её шагом могла стать огласка этой тайны. И тогда драконий народ восстал бы против меня и потребовал от Его Величества отдать меня Ло Фэну, — заключила Вилан. — Будь я на её месте, я бы так и сделала. Выходит, я ещё легко отделалась, убив её, хотя меня это и не радует.

Прибежала Мальви и, схватив Вилан, принялась трясти:

— Почему ты мне ничего не сказала? Почему ушла одна? Тебя могли поймать!

— Не будь смешной, Лала. Шесть месяцев не истекли ещё. А Ло Фэн хочет, чтобы это сделал именно Бай Лин. В этом весь его садистский юмор.

— И почему он сосредоточился на тебе? — Мальви села и спрятала лицо в ладонях. — Нас же было двое...

Сунь Чжао кашлянул:

— Трое. Я тоже там был.

— Но ты не ранил алую драконицу и фактически убил, а только прогнал её. А ведь именно тебя, Вилан, она не должна была видеть. Ты же сильф!

Вилан вздохнула:

— Один раз она так боднула меня башкой, что я чуть не врезалась в скалу, и щит слетел. Вот и увидела.

— Ваше Величество! — Сунь Чжао снова прочистил горло. — Император несёт огромное бремя. Пожалуйста, не делайте его ещё тяжелее...

— Да. Бедняга... Но он сам выбрал свой путь. Мы могли уехать куда угодно. Поселиться в любом городе...

— Он — единственный из оставшихся в живых Сакши. Без него мы все погибнем. Не корите его за эту тайну слишком жестоко. Ради всех нас.

— Я и не собиралась, — отозвалась сильфида. — Да и что в этом толку!

— А кроме того, для вас самое безопасное место здесь. Никто лучше его не сумеет вас защитить.

— Наверное.

Император сидел за своим рабочим столом и принуждал себя работать. Процесс двигался медленно — настроения не было. Гнев, обида, отчаяние переплавились в грусть, уныние и тоску. Впервые, пожалуй, с момента восшествия на престол ему захотелось бросить всё и уйти в неизвестном направлении. Если в жизни Вилан ему нет места, то и он сможет оборвать все нити с прошлым. Стать кем-то новым. Уйти туда, где его никто не знает. Запереть одиночество внутри себя, попробовать помогать кому-то, кому ещё хуже. Может быть, однажды он и впрямь станет свободен от этого мучения.

Когда лёгкие струйки знакомого тепла потянулись к его коже, Бай Лин не поверил. Этого не может быть. Разве она не ушла в неведомые дали? Разве не оставила дворец и столицу? Но нет, это тепло именно её тела, уж он-то хорошо знал. Неужели вернулась? Если никуда не ушла, то это ещё полбеды. Наверное, надежда всё-таки есть... Бай Лин торопливо схватил кисть, обмакнул в тушь и, склонившись над проектом нового закона, принялся выписывать иероглифы так сосредоточено, словно и впрямь занимался этим всё утро.

Её тепло совсем рядом. Всё ближе и ближе. Вот она торопливой быстрой походкой входит в приёмный зал, её домашние шелковые сапожки ступают по полу, устланному ковровыми дорожками. Останавливается напротив стола.

Бай Лин чуть не закусил губу, удерживая себя, чтобы продолжить заниматься делом и не поднять взгляд. Явилась, значит. Ждёт, что он тут же и растает? Как бы не так. А с чего её баловать? Он прямо сейчас мог бы испепелить её, просто выдохнуть хорошенько. Даже превращаться не надо. Его министры, мужи преклонного возраста, трусят от одного его неодобрительного взгляда. Почему она не трусит? Что, у неё положение лучше? Ой ли?

Вилан кашлянула, привлекая к себе внимание. Никакой ответной реакции не последовало. Она кашлянула ещё раз — погромче. И снова игнорирование, словно никого тут нет. Понятно. Кое-кто обижен и хочет заставить её заплатить за это. Вилан, чтобы удержать смешок, прикусила язык. Вчерашние чувства перегорели, и теперь ей было весело, немножко щекотно и хотелось поддразнить его.

— Тише! — одёрнул император.

Вилан вздохнула.

— Где же твои хорошие манеры? Появляешься, когда вздумается, и исчезаешь не простясь... — усмехнувшись, медленно проговорил император, продолжая заниматься своей работой.

В элегантных тёмных, украшенных золотой вышивкой одеждах он выглядел таким строгим, неприступным и недосягаемым, что становилось чуточку боязно.

Если бы она знала, чего стоит эта вежливо-любезная усмешка, что скрывает мягкий насмешливый голос. Как актерская игра, когда герой улыбается, а у исполнителя болит душа, когда голос чистый и приятный, а хочется кричать и выть.

— Не знала, что мне требуется разрешение, чтобы побыть одной.

— Это выглядело как побег.

— Ну... Я могла и уйти. Причины для этого были вполне серьёзны. Но...

— Что "но"?

— Были и причины остаться.

— Вот как... — завораживающий бархатный голос Сакши, казалось, оплетал воздух вокруг Вилан, сливался с ним воедино, ждал возможности опутать и её саму, как только она ослабит внимание. Наконец он отложил кисть, встал и, словно в раздумьях, заложив руки за спину, прошёлся по возвышению. Потом неторопливо и величественно спустился по ступеням вниз. — В следующий раз я велю тебя связать, запереть и держать под охраной. Там, внизу. В темнице.

— И как ты объяснишь это народу?

— Я никому не должен ничего объяснять. Даже тебе. Не забывайся.

— О, только представь себе эти сладкие пересуды на каждом углу: "Император запер императрицу в подвале. Семейная жизнь не ладится даже у них. А мы — ха-ха, хо-хо! — не так уж плохи, мы-то не тираны какие-нибудь!" — она уже не скрываясь хихикала.

Тонкий прохладный палец постучал её по лбу. Бай Лин открыл рот, готовый возмутиться её нахальной самоуверенностью, но раньше, чем вырвался первый звук отповеди...

— Посланец из Небесной Гавани к Её Величеству! — торжественно и звучно объявил слуга-докладчик.

Императору пришлось отложить воспитательные реплики на потом. Он вдохнул, выдохнул, набираясь терпения и подавляя всё остальное, и кивнул.

Чеканно печатая шаг, торопливо вошёл неизвестный молодой человек — высокий, воздушный, весь наполненный свежим вешним ветром. В лучах утреннего солнца мелькнули тёмно-русые длинные волосы. Одет он был, с точки зрения жителей ряда стран нижнего мира, довольно неприлично: в серебристо-серую бархатную тунику длиной до середины бедра, кожаные сапоги до колен и жилет без застёжек и пояса, полами почти касавшийся пола. Бай Лин поморщился: разве можно выставлять напоказ штаны и вообще ноги? Ну да чужие обычаи не изменишь.

Подойдя к Вилан на расстояние двух метров, посланец приветствовал её чётким дежурным деловым кивком. Видимо, так отдают честь в Стране Облачных Высот. Императора он приветствовал точно так же.

— Ваше Величество! Младший командир!

— Гило́рн, ты? — встревожилась Вилан. — Что стряслось?

— Вести от генерала Тайри.

— Говори.

Бай Лин удивился мгновенному переходу Вилан от бессовестного веселья к предельной серьёзности и сосредоточенности. Для неё, очевидно, всё остальное сразу перестало существовать.

— Разведчики заметили большую группу кентавров, они движутся с севера к границам Юшэнга. Подойдут к границе через три дня. Их ведут вожак Карг, его жена и сын. Они разгневаны.

— Почему? — насторожился Бай Лин. Опять не слава богам.

— На днях кто-то из пламенных драконов грубо нарушил границы их земель и убил нескольких кентавров. Границы точно определены соглашением ещё в древние времена и никогда не нарушались.

— Есть свидетели? — спросила Вилан, заметно помрачнев.

— Один. Финниас, — помолчав, признал Гилорн.

— Чтоооо? Сам Финниас это видел?

— Да.

— Плохо дело... Финниас не умеет врать, и если видел, то, значит, правда видел.

— Плохо. Командир, Финниас и многие кентавры не уверены в правильности нарушения границ Юшэнга. Но мы слышали, что у Карга есть некий способ поднять их боевой дух.

— Какой?

— Неизвестно. Но я думаю, что он напомнит о вас, и те, кто сомневается, попросту взбеленятся.

— Их кто-нибудь поддерживает?

— Племя живёт очень обособленно и, насколько известно, ни с кем не вступает в дружбу.

— Понятно. Благодарю тебя, Гилорн.

Сильф склонил голову.

— Принц Ло́ран и принцесса Рима́н шлют запоздалые поздравления императору и императрице пламенных драконов и свадебный подарок и извиняются за отсутствие на празднестве.

Гилорн с более торжественным поклоном передал Его Величеству свёрток, перевязанный изящным бантом и откланялся. Его тон был деловым и довольно сухим, но блеск глаз выдавал радость встречи с Вилан.

Вилан взяла свёрток, развязала тканую, расшитую золотыми нитями и бисером ленту, достала и встряхнула какую-то ткань. В руках у неё появилась поразительной, невероятной красоты скатерть — золочёная тончайшая ткань, узорная вышивка, расшитые золотом кружева...

— О, работа мастериц из города Синей Выси... — мечтательно, с затаённой тоской проговорила она.

Бай Лин молча любовался подарком, поглаживая пальцами кружевное великолепие. Но мысли его были далеко. Кентавры. Кто-то из пламенных напал на них и вынудил выступить на Юшэнг. Кто-то пытается отвлечь этими нападениями и войнами его внимание от чего-то более важного, вымотать сражениями. Как выяснить, кто? Кто бы ни был этот вредитель, он делает это намеренно.

Вилан. Её прежняя жизнь протекала будто в другом мире, пока он не встретил её. Она и этот вестник прекрасно понимают друг друга и называют неизвестные имена так запросто... И откуда она всё это знает? Откуда у неё боевой опыт? Да, конечно, пока он, Бай Лин, был заперт во дворце ЦзеЛю, она сражалась. И выходит так, что о мире она знает много больше, чем он. Это выглядело бы позорно, кабы не объективные причины. Наверное, следовало бы ей пожаловать чин второго генерала. Но его пробирал страх, едва только он представлял себе все последствия такого решения. Бай Лин закрыл глаза: если бы Вилан просто служила ему, вероятно, так бы и поступил и, вполне возможно, не прогадал бы. Не так страшно рисковать тем, кого не любишь.

Занятый размышлениями, Бай Лин не сразу почувствовал на себе взгляд Вилан. Он ещё не забыл её выходки, но они в свете новых событий выглядели не так уж ужасно.

— А-Лин... — окликнула Вилан. — Я вела себя очень грубо, не выслушала. Говорила жестокие слова, ранила тебя... Прости, если можешь.

Бай Лин кивнул, шагнул к ней, обнял. Горячие слёзы облегчения побежали сразу, внутри потеплело. Вот так всё просто? Ну, он не зверь какой-нибудь карать её. Всё-таки пришла. Всё-таки вместе. Всё-таки не один. Значит, он нужен ей, а она нужна ему. Вот и всё, остальное второстепенно.

— Мне было страшно, — сказала Вилан куда-то в его плечо. — Ло Фэн ударил не куда-то мимо или с краю. Он ударил в самую сердцевину — в нашу с тобой семью. В самое уязвимое место. Я могла ожидать предательства откуда угодно, только не отсюда. Ничто бы не причинило мне бо́льшей боли, чем предательство твоими руками.

— Ви...

— Расчёт тонкий. Одним ударом он погубит сразу двоих. Если ты отдашь меня ему, значит, ты такое же чудовище, как он, или почти такое же. Если решишь, что милосерднее убить меня самому, никто из твоего народа тебя не осудит, но что будет с тобой? Однажды, устав от боли, ты перестанешь что-либо чувствовать и тогда станешь таким, как он. Вот что меня пугает. И потому я вчера не дала тебе возможности что-то сказать: боялась услышать, что ты уже решил без колебаний пожертвовать мной, потому что выхода из этой ситуации нет и он своего всё равно добьётся.

Бай Лин отстранил её от себя, заглянул в глаза.

— А теперь? Не боишься?

Вилан помолчала, подбирая слова.

— Я пришла дать тебе возможность сказать самому.

— Так вот. Я никогда́ не пожертвую тобо́й. Чего бы он там ни хотел. Понимаешь?

Он наблюдал за тем, как меняется выражение её лица: как исчезает едва видная обречённость и появляется радость. Это и его радость тоже — оттого, что она снова верит; оттого, что они больше не порознь.

— Что ты будешь делать?

— Я сумею тебя защитить.

— Защитишь меня от Ло Фэна? Как?

— Идём.

За руку Бай Лин вывел Вилан из приёмного зала и привёл на крытый балкон четвёртого яруса. Здесь было сумрачно — солнце ещё не стало на востоке. В ярко-синее небо как будто добавили краски. День выдался погожий и приятный.

— Смотри! — велел император, указывая на горы над столицей.

Вилан только моргнуть успела. Над горами появился прозрачный купол. Словно на них надели сверху огромную чашу вверх донышком. Он весь состоял из огня, похожий на золотисто-оранжевую тончайшую вуаль, на летнее дрожащее марево. Сильфида полетела посмотреть.

— Руками не трогай! — крикнул вслед Бай Лин.

Ну конечно, она не так глупа. Вилан поднялась почти к самому куполу, там было жарко. С высоты она увидела, что купол почти стоит на земле и, тем не менее, не выжигает её поверхность. И под ним уместились все горные вершины, все их подножия и всё горное плато, на котором расстилался Ливэй. Город и подступы к нему были полностью защищены. Полюбовавшись умением Сакши, она полетела обратно. Чему удивляться, что все драконы, от мала до велика, обожают своего государя. Их жизнь полностью изменилась с его появлением. За него отдадут всё, что бы ни потребовалось. Даже её.

— Это невероятно! — Вилан не могла, да и не хотела скрывать своего восторга. — Ты настоящий...

— ...Сакши?

— Ты настоящий чародей! Ты великий маг! Ты...

Бай Лин с улыбкой смотрел на то, как Вилан пытается выбрать наиболее точное слово из всех подобных. Как это приятно! Тем более приятно слышать от неё, потому что это не лесть, не пустое восхваление ради его милости. Она говорит то, что думает. Это дороже любых комплиментов, но каждый её комплимент он берёг в душе как сокровище.

— Очень скоро я смогу растянуть огненный щит на весь Юшэнг.

— А ледяные не смогут рассеять или заморозить его?

— Рассеять — нет. В него будут вливать энергию сотни драконов. Заморозить — пусть попробуют: лёд против огня — что перевесит. Но огненный ли или ледяной — им его не пробить. Это только часть защиты...

На балкон вышел генерал Сунь. Похоже, он искал своего повелителя. Бай Лин, заметил его, подозвал взмахом широкого рукава.

— Собирай отряд. Возьми ещё пятьдесят драконов и пятьдесят тех, кто не обращается. Едем на север через час.

— Ты поедешь навстречу кентаврам? — уточнила Вилан, когда генерал ушёл.

— Да. Поеду разберусь с их претензиями.

— Я поеду с тобой.

— Ви, я хочу, чтобы ты осталась здесь.

— А-Лин, ты когда-нибудь встречался с кентаврами? Знаешь их повадки? Знаешь, как с ними сражаться? Кого-нибудь из них знаешь?

— Это неважно, тебя могут ранить, убить или захватить в плен. Мы уже об этом говорили.

— Да, и ты обещал подумать.

— Я подумал. Говорю тебе "нет".

— А где, по-твоему, мне безопаснее всего? И кто сможет защититься меня лучше, чем ты? Ты можешь такое, чего никто не может. А я могу и знаю то, чего не можешь и не знаешь ты и никто из вас.

— Ви, я велю тебе остаться дома. Ты должна подчиниться. Вопрос закрыт.

— Ну что ты за заноза такая! Как на колючку села...

— Что?!! — Бай Лин предупреждающе поднял брови.

— Тяжёлый, говорю, у тебя характер... Наверное, тоже из золота, как и ты.

— Кажется, ты мне дерзишь? Я сказал, что ты останешься здесь. И не смей спорить!

Ну да, спорить с императором дураков нет. Вилан ничего больше не сказала. Зато сделала: стоило ему отвернуться, возвращаясь к своему столу, как она дёрнула за волосы на прощанье. Его Величество вскрикнул от боли и возмущения, посмотрел сурово, однако жёнушку уже сдуло небесным ветром.

Но когда она ушла, эта мелкая месть так развеселила его, что не смог удержать широкую улыбку. Никогда до этого Вилан не позволяла себе подшучивать над ним, даже в первые дни брака. Стращает он, конечно, больше для виду — чтобы напомнить, кто тут главный. Но так забавно наблюдать, как она — в шутку или всерьёз — теряется или пугается!

— Вот хулиганка!

Тем не менее, поразмыслив, Бай Лин решил, что в словах Вилан много разумного. Её знания действительно могут пригодиться. И не то чтобы безопаснее именно рядом с ним, в гуще событий, но он сможет приглядеть за ней. А, кроме того, если она не хочет расставаться (очень эгоистичная и очень приятная причина), то, так уж и быть, возьмёт её с собой.

— Господин Жу! — окликнул он, увидев пробегавшего мимо Жу Ланя. — Передай Её Величеству, что, если она всё ещё желает ехать с нами, пусть поторопится.

"Выпросилась же, бесстыдница!" — усмехнулся император, чувствуя, как внутри разливается невольная радость.