Тени Вайаты (джен)

Должно быть, само солнце, восходя в то утро над Вайатой, не поверило тому, что увидело. Городские улицы кипели, точно рынок в полдень, но кипели не мирно: людская суета, беготня и крики дышали страхом, недоверием, а кое-где неприкрытой злобой.

— Слыхали? — раздавалось там и тут на улицах. — Это стражники по приказу Садахара поджигают город!

— Нет, это пираты тайно пробрались в город. Скоро подойдут их корабли, не меньше сотни!

— Пираты — не пираты, а без разбойников здесь впрямь не обошлось. Разгуливают по городу днем и ночью, людей крадут и убивают не за что. Говорят, нынче утром схватили дочку одного из них — чтобы, значит, заставить отца сдаться.

— А правда, что эти разбойники убили королевича?

— Да не только королевича, но и короля заодно!

— Там уже весь дворец кишит убийцами!

— Скоро открыто пойдут по улицам всех подряд резать!

Там и сям мелькали в толпе люди с неприметными лицами и уверяли, что никакая опасность Вайате не грозит, что почти всех убийц схватили, а те, кто еще на свободе, вскоре разделят участь прочих. Где-то эти речи оставались без внимания, где-то к ним прислушивались — до тех пор, пока в толпе не раздался крик: «Да это соглядатаи, люди Садахара!»

— Они нарочно мутят воду, — гудела толпа все дружнее. — Пугают, когда опасности нет, а когда есть, морочат нам головы — вот как сейчас: мол, все спокойно!

Неудивительно, что доходило до свалок и драк. Некоторым соглядатаям повезло — на помощь им вовремя подоспела стража. Недовольные поспешили укрыться в ближайших домах и лавках. Не успели блюстители порядка обрадоваться, как на головы им полетели из окон и с крыш горшки, деревянные ведра, корзины и прочая утварь, а кое-где полился кипяток.

— …Что же это такое? — прошептал Огешан.

Вместе со своим немногочисленным воинством он стоял в грязном переулке трущоб и смотрел то на столбы дыма, что поднимались со стороны саррадов, то на людское море, захватившее улицы. Там и тут виднелись завалы из телег и бочек, неподалеку отряд стражи человек в пятнадцать осаждал купеческий дом с лавкой. Два стражника пытались бревном выломать двери, прочие влезли на плечи друг другу, чтобы взобраться на верхний уровень и крышу.

— Что бы ни было, — сказал Панхар, — это нам на руку. У стражи довольно хлопот по всему городу, им не до нас — как и не до защиты дворца и Садахара. Если дворцовая стража, как ты говоришь, верна тебе, мы должны легко справиться.

Огешан кивнул ему и оглядел прочих. Потрясенный зрелищем и поглощенный думами, он не заметил, что один из разбойников поспешно отвернулся.

— Значит, во дворец! — провозгласил королевич.

Разбойники нестройно подхватили клич и вылились на широкую улицу. Панхар кивнул нескольким, и те бросились на помощь осажденным: сперва свалили стражников с бревном, потом подсекли тех, что лезли на стены. Из дома послышались торжествующие крики. Дверь отворилась, на улицу вышли сам хозяин, его слуги и, очевидно, несколько случайных прохожих, присоединившихся к драке на улице.

— Во дворец! — тотчас подхватили они.

Огешан видел, как его войско растет на глазах. Присоединялись все: мужчины, женщины, дети постарше. Открыто носить оружие в Вайате дозволялось, не считая стражи, только чужеземным купцам и их охране, поэтому люди хватали все, что могло сойти за оружие, ломали опрокинутые телеги и срывали с них колеса и оглобли. Остановить их сейчас не смогли бы ни молния, ни морской ураган. Огешану невыносимо хотелось обратиться к ним, крикнуть во весь голос: «Это неправда! Вот он я, королевич, я жив, никто меня не убивал! И мой отец, король, жив, это все Садахар!» Но вряд ли его кто-нибудь услышал бы. Сметая на ходу стражу и принимая все новых и новых людей, живой поток устремился к королевскому дворцу.

Запах дыма становился сильнее. Что бы ни послужило причиной пожара, он в самом деле сыграл на руку Огешану и его людям — иначе стражи на улицах было бы гораздо больше. Сквозь гул толпы, нестройный топот и крики порой пробивался странный шум, словно у саррадов шла нешуточная битва — и вовсе не с огнем. Оставалось лишь гадать, что же там творится, но свернуть туда и посмотреть было невозможно.

Огешан шел вперед, а в голове его плясал настоящий хаос мыслей. Что сейчас с Исуром и Берхаином, можно ли выручить их — он уже успел понять, что нет. Окажется ли Найра благоразумна и не пойдет ли за ними тайно? Что ждет их во дворце, сбудутся ли его надежды на верность Кумаха? И, наконец, что с отцом — и что станет делать Садахар?

Стражи на улицах прибавилось. Стычки с ними превратились из драк в настоящие бои, на каменные мостовые пролилась кровь. Упавших, убитых и раненых, тотчас затаптывали. Люди хватали оружие погибших стражников — копья и кинжалы — и продолжали путь. Многие обгоняли Огешана, Панхара и прочих разбойников и устремлялись вперед, порой против воли, подхваченные неистовой толпой.

— Говорят, эти убийцы бежали ночью из тюрьмы и перебили множество народа, а теперь прячутся в трущобах. Говорят, дочку одного из них схватили утром.

Огешан с трудом удержался на ногах, сердце его замерло. Он сжал кулаки, твердя мысленно: «Это просто слухи, это неправда!» И все же он чувствовал, что это может быть правдой. Слишком уж покорно и быстро Найра согласилась остаться. Когда они уходили, она спала — или делала вид, что спала. Что, если она дождалась их ухода, выскользнула следом, пробралась в город — и попалась страже?

И что тогда делать ему самому?

— Ты слышал? — Шедший рядом Панхар улыбался. — Про тюрьму? Если эти двое в самом деле бежали, я не дам за шкуру Садахара и его прихвостней и дырявой медной шаны.

* * *

Найра едва успела взвизгнуть: толпа подхватила ее и отнесла прочь от Огешана и разбойников. Противиться было бесполезно — все равно что удерживать руками быструю реку. Почти не касаясь мостовой ногами, Найра мчалась вместе со всеми и думала, как теперь быть.

От тесноты и духоты растаявший мед стекал с ее лица вместе с клочками прилепленных волос. Найра не без удовольствия вытерла лицо краем плаща, зато надвинула пониже капюшон. Обрывки разговоров, которыми полнилась несущая ее толпа, заставили ее и обрадоваться, и встревожиться.

Сомнений не было: отец спасся. Исур, которого он назвал «братом», наверняка с ним, а вместе они — грозная сила. Но что могут означать вести о якобы захваченной дочери «убийцы»? Неужели какую-то девушку схватили, приняв за нее, Найру? Или это просто хитрость, чтобы завлечь отца в западню?

«Между нами есть связь, потому что ты дорога мне», — вспомнились ей слова Огешана. Он же сказал ей, что через эту связь Исур отыскал ее в шахте — и отец тоже отыскал. Значит, он может и сейчас чувствовать ее, знать, что она жива и на свободе. И Найра отчаянно воззвала всей душой к отцу, не думая, услышит он ее или нет: «Отец, я жива, я свободна! Берегись ловушек, не верь ничему, я непременно отыщу тебя — или ты меня».

Сколько времени Найра взывала так, она сама не знала. Ее привели в чувство голоса слева, заглушившие даже гомон толпы.

— …как боги допускают такое, служитель Справедливости? Как вы сами допускаете? Другие жрецы призывают к миру, а ты…

Найра повернула голову. Толпа как раз оставила по левую руку скромный храм Эдата и Эдары, на пороге которого шел услышанный разговор. Высокий жрец средних лет с запавшими глазами и решительным взором поглядел на задавших вопрос и ответил:

— Разве боги это допустили? Нет, это допустили люди, не чтущие законы богов. Садахар жнет то, что сеял многие годы. Так и должно быть, ибо это справедливо. Милосердие придет следом.

«Да, это справедливо!» — тотчас отозвалось с нежданной яростью, почти свирепостью, все существо Найры. Вновь попыталась она пробиться сквозь толпу. Ее переполняла жажда действовать, жажда бежать по городу и призывать всех на борьбу с несправедливостью — то есть с Садахаром. Стоит ей появиться хотя бы в родном кузнечном квартале, как все, от мастеров, носящих волну, до последнего подмастерья, двинутся вместе с прочими на дворец.

Эта картина столь живо нарисовалась в голове Найры, словно это уже произошло наяву. Не сразу она поняла, что за белая громадина маячит впереди, чуть справа. Белокаменные столбы с резьбой, кованые узоры ограды, которые можно было принять в темноте за живые цветы, если бы они пахли цветами. И жиденькая струйка закутанных по уши в плащи людей, тянущихся за эту ограду.

Собрав все силы, Найра пробилась к правой стороне улицы и вцепилась в ограду до боли в пальцах. На нее зашикали, заругались, но ругань тотчас унеслась вперед. А сама она, переведя дух, кинулась вслед закутанным людям мимо колючих зарослей и высоченной стены крепко обнявшихся деревьев.

Найра старалась не глазеть по сторонам, хотя от вида дворца вблизи поневоле захватывало дух. Она сама не знала, зачем идет сюда и что будет делать, когда окажется внутри. «Вдруг мне удастся разузнать что-нибудь важное?» Все мысли об опасности словно сдуло морским ветром. Ее вело нечто — и она следовала за этим зовом.

— Эй, ты кто такой? Откуда взялся?

Оклик едва не заставил Найру подпрыгнуть. Идущий впереди неожиданно обернулся к ней и впился в ее капюшон тем самым хватким взглядом, который Огешан сравнивал со щупальцами морских чудовищ дазгу.

— Я новенький, — тотчас ответила Найра, изо всех сил пытаясь сделать голос похожим на мужской.

Заслышав разговор, прочие соглядатаи остановились и обступили их.

— И давно ты новенький? — спросил еще один.

— Некогда мне болтать, — грубо бросила Найра, мысленно кляня свою опрометчивость. — У меня срочная весть.

— Вот как? — Круг сделался теснее, липкие щупальца взглядов так и норовили пробраться под капюшон. — И какая же?

Ногти Найры вонзились в потные ладони, ноги задрожали. Несмотря на это, она выдавила смешок.

— Ишь какие хитрые, — сказала она. — Вам скажи, вы и убежите докладывать вперед меня. Нет уж, я сам хочу получить награду.

— Тогда идем. — Соглядатаи рассмеялись, кто-то хлопнул Найру по спине. — Награда ждать не будет.

Слова эти показались Найре зловещими. Она огляделась украдкой: соглядатаи взяли ее в плотное кольцо, не вырваться. Да и куда бежать? Правда, дворец казался чересчур пустым — она-то воображала, что здесь не протолкнуться от слуг и стражи. Хотя страже сейчас не до того, они все в городе, пытаются усмирить волнения. Но кто-то наверняка остался здесь.

Длинная лестница с пологими белокаменными ступенями привела к столь же длинной галерее, украшенной резными колоннами. Найра заметила несколько боковых коридоров, подобралась, готовясь в любой миг броситься бежать. Как говорил отец, когда учил ее драться: «Каждое движение рождает новое». И Найра шла, стараясь сама не делать лишних движений и зорко вглядываясь в своих спутников-врагов.

Их подвела собственная глупость. Один из них, тот самый, что первым заговорил с Найрой, видимо, решил выслужиться. Подавшись ближе, он крепко схватил ее за руку.

— Что ж за весть у тебя такая, молчун? — прошипел он.

В следующий миг он уже вопил во весь голос от боли. Этот прием всегда отлично удавался Найре: высвободиться из захвата, одновременно заламывая держащую тебя руку. Отец мог этим приемом вырвать руку из плеча; любопытный же отделался вывихом. Найра отпихнула другого соглядатая, крепко закутавшись в плащ, чтобы не ухватили за полы, и помчалась со всех ног к ближайшему коридору.

Сзади грохотала погоня. Эхо настолько усиливало все звуки, что, казалось, следом бежит целая сотня. Пол под ногами напоминал полированную бронзу — того и гляди, поскользнешься. Мысленно порадовавшись удобным штанам и еще раз поблагодарив Меширу, Найра неслась вперед — то сворачивала туда-сюда, то пряталась в нишах. Но соглядатаи позади не сдавались.

В очередном коридоре, голом и гулком, как пещера, свернуть было некуда. Впереди послышался подозрительный шум — шаги и голоса. В отчаянии Найра замерла: будь здесь окно, она бы выбросилась в него, это лучше, чем плен. Впереди замелькал тусклый свет, и она заметила на стенах вышитые ковры. Разглядывать их не было времени. Найра откинула один и с изумлением обнаружила деревянную дверь, даже незапертую. Поправив ковер и притворив дверь, она помчалась низким, тесным проходом неизвестно куда.

Изрядно петляющий проход привел к очередной двери, которая тоже пряталась за ковром. Прежде чем выходить, Найра прислушалась: снаружи было тихо. Не думая, что там может оказаться стража, она открыла дверь и откинула ковер.

Голая белокаменная комната оказалась небольшой, в ней не было ничего, кроме низкого деревянного столика. В воздухе носился странный аромат, напоминающий запах благовоний в храмах, только запах этот не умиротворял, а тревожил. Найра поневоле вздрогнула — отчего-то ей сделалось неуютно, словно она соприкоснулась с чем-то могущественным, грозным и враждебным. «Здесь пахнет чародейством», — тотчас решила она.

Дверь в дальнем конце комнаты оказалась заперта снаружи. Со вздохом Найра поглядела на окно, слишком узкое, чтобы пролезть — даже ей. Страх и усталость крепко вцепились в нее вдвоем, навалились на голову и плечи. Найра сморгнула невольные слезы. Нет, нельзя раскисать, нужно собраться! На крайний случай у нее есть нож Меширы, она сумеет им воспользоваться. А пока — решить, что теперь делать. Выхода два: либо возвращаться тем же путем, либо ждать здесь неизвестно чего.

Найра предпочла ожиданию действие. Возвращаясь к занавешенной двери, она заметила на той же стене странную резьбу: узор в виде хвостатых рыб на волнах повторялся на нескольких камнях, плотно пригнанных друг к другу. «Надеюсь, это не ловушка», — подумала Найра, прикасаясь к резным камням.

Они тотчас подались внутрь под ее руками. Найра не удержалась на ногах и с криком полетела вперед, в открывшийся лаз. Ее встретила тяжелая, плотная занавеска — шелковая, догадалась Найра, пока выпутывалась из мягких шуршащих складок. Голосов не было слышно, зато ей показалось, что совсем рядом кто-то горестно вздыхает и словно плачет.

По телу Найры пробежал холодок. Она не боялась живых врагов, даже вооруженных, но мысль о таящихся здесь призраках вызвала у нее дикий ужас. Дыхание застыло в груди, руки и ноги закоченели, даже мысли в голове словно замерзли, как мерзнет все в далеких северных землях. А вздохи не прекращались — столь печальные, что невозможно было не вздохнуть в ответ. Совладав с первым порывом страха, Найра поняла: это вовсе не дух, а человек.

Это в самом деле был человек — он сидел у подножия белокаменного, как все здесь, изваяния, изображающего молодую женщину дивной красоты в роскошном одеянии и венце. Скрюченные пальцы человека обнимали ноги изваяния, растрепанная темноволосая голова уткнулась в холодный камень. Сам же он вздрагивал всем телом и порой бормотал что-то.

Найра вновь похолодела. Было в этом зрелище чужого горя нечто странное и жуткое. Оглядевшись, она подумала, что вряд ли кто-то мог бы быть счастлив в таком унылом обиталище. Кроме женского изваяния, здесь стояло только низкое ложе, больше похожее на лавку вроде тех, на которой она сама привыкла спать. Даже ковер на полу и занавеси на стенах не оживляли мрачной комнаты, как и свет, что щедро лился в широкие окна.

Ступая на цыпочках, Найра обошла скорчившегося человека. Он, казалось, услышал ее шаги и поднял голову. Взгляд его сказал Найре все: перед нею был безумный. Но черты его лица, не растерявшие красоты и благородства, неуловимо напоминали ей кого-то, как и изваяние женщины в венце. Королевы…

«О боги! — Найра с трудом пришла в себя, осознав правду. — Да это же король! Это отец Огешана! Но что же с ним случилось? И что теперь делать мне?»

— Ты кто? — услышала она голос короля, когда-то наверняка приятный, а сейчас глухой и надтреснутый. — У тебя лицо девушки, а одежда мальчика. Ты прячешься? Ты пришла прогнать змею?

— Здесь нет змей, государь, — ответила Найра неожиданно для себя самой. — Откуда бы им здесь взяться? Не плачьте, государь, сюда идет ваш сын.

— Мой сын… — повторил король и поник головой, из глаз его заструились слезы. — Мой сын мертв… Его взяли боги… Так она сказала… Так он говорит… Змея, змея… — Речь его сделалась неразборчивой и утонула в горьком рыдании.

«Должно быть, он зовет змеей Садахара! — осенило Найру. — Не так уж он безумен, раз понимает это. Может быть…» Додумать она не смогла — ей стиснуло грудь одновременно страхом и неземным восторгом, предвкушением чего-то значительного и великого — например, победы. И над врагом, и над безумием.

— Змея лжет, государь! — Найра опустилась перед ним на колени, чтобы смотреть в глаза. — Они все лгут, змеи. Он хочет захватить власть в Вайе. А ваш сын, ваш Огешан, жив.

Ответом ей был пустой, отрешенный взор, блестящий от слез. «Нет, нет», — бормотал король, мотая растрепанной головой. Найра ощутила, что сама вот-вот заплачет, глаза ее зажгло от бессилия, руки сжались в кулаки. Совладав с собой, она вцепилась в плечи короля и встряхнула его, точно ребенка.

— Огешан жив! — вновь и вновь повторяла она, по лицу ее в самом деле побежали слезы, и она не отирала их. — Слышите, государь? Ваш сын жив! Он идет сюда. Змея его тоже обманула, он думает, что вы не любите его, что вы про него забыли. Но это же неправда!

Король захлопал глазами, взор его застыл. Он таращился на Найру, его губы шевелились, но слов не было.

— Заклинаю вас, государь, поверьте мне! — Найра уже рыдала в голос. — Огешан жив! Именем владыки волн и владыки ветров, Эдата-Справедливости и Эдары-Милосердия, именем бессмертного Архатшира, вашего предка, заклинаю, поверьте мне!

— Именем бессмертного Архатшира… — прозвучал над ухом Найры тихий, но твердый голос, — я тебе верю…

Голос, бесспорно, принадлежал королю — но как же он переменился! Вздрогнув, Найра разжала руки и выпрямилась. Король смотрел на нее, прожигая взглядом насквозь. Его тощее, изможденное лицо вызвало бы слезы сострадания у самого черствого человека, зато в темных глазах его, таких похожих на глаза Огешана, светился разум.

— Где мой сын? — спросил король. — Он правда идет сюда?

— Мой государь! — раздался позади чей-то испуганный крик.

Обернувшись, Найра увидела человека средних лет в лекарских бело-серых одеждах. Он бежал к королю со всех ног, путаясь в подоле, и всплескивал руками.

— Что здесь случилось? Кто эта девушка?

— Она принесла мне весть о моем сыне, Бойят, — ответил король.

Он сделал движение, словно хотел опереться на подножие изваяния и подняться, но не смог.

— О боги… — прошептал Бойят и протер глаза, словно не верил им. — Владыки этого мира, вы сотворили чудо своей милостью… Разум вернулся… — Лекарь перевел взгляд с короля на Найру. — Что ты ему сказала? Что ты сделала?

— Я — ничего… — Найра поднялась с колен и отвела взгляд. — Я просто сказала правду.

— Это правда… — прошептал король.

Его лицо преобразилось, сделавшись удивительно прекрасным и спокойным. Глаза сияли, губы решительно сжались, даже спутанные волосы и измятое одеяние не портили царственного облика. Он оперся на подножие изваяния, с улыбкой глянул на него — и рухнул на пол без чувств.

Найра вскрикнула, лекарь тоже. Вдвоем они подняли короля — он оказался легким, точно дитя, — и отнесли на лавку. Бойят взял бледную, исхудавшую руку и сжал на запястье, слушая биение крови.

— О горе нам… — прошептал он, зачем-то взглянув на Найру. — Разум вернулся, но тело уже не спасти.