Титулярный советник (гет)

Николай находился в центре комнаты, в которой прожил чуть ли не девятнадцать лет. Молнии ярко сверкали, разрывая мрачное полотно ночи. Их свет падал на облезшие со стен обои, на часики-ходики с пугающими цифрами, схожими с чьими-то глазами, на заправленную постель, на облезлую входную дверь. За ними следовал раскатистый гром, грохотавший так сильно, что невольно тряслись стены. Капли дождя ударялись о стекло, скатывались вниз, к карнизам и по водоотводу. Создавалось ощущение, будто они вот-вот разобьют окна.

Дверь приоткрылась. Тёплый свет, исходящий от восковой свечи, упал на пол. Николай подошёл ближе, стараясь не шуметь. Прогнившие от времени половицы жалобно заскрипели, застонали. Там, в другой комнате, слышались женские голоса. Они говорили тихо, как будто старались не разбудить кого-то. Николай просунул голову в образовавшуюся щель. Матушка, Екатерина Сергеевна, и бабка сидели за качающимся столом, перешёптывались и время от времени делали глоток облепихового чая.

— Зачем, зачем мы его оставили? — с горечью спросила бабка, качая головой. — Бедное дитя! Убили! Отправили на тот свет!

— Матушка, успокойтесь! — шикнула на неё Екатерина Сергеевна.

— Как мне успокоиться, если моего внука хотели убить из-за этой дряни! — воскликнула бабка.

Она вскочила с места и сжала дряхлые ладони в кулаки. Костяшки пальцев побелели, задрожали. Екатерина Сергеевна только устало вздохнула, нахмурилась, потёрла переносицу. Её одновременно переполняла злость и сожаление. Первое из-за того, что после смерти она совершенно не могла контролировать жизнь Николая, ибо могла хоть как-то предотвратить знакомство с Марией Александровной, а второе — потому что хотела видеть его счастливым.

— А я твердила, что необходимо уезжать из Петербурга в Москву! — всё не унималась бабка. — Коленька тогда вряд ли бы смог встретиться с этой девицей.

Николай слышал их разговор. Вдруг ноги невольно подкосились, дыхание спёрло, а место ранения снова стало мокрым. Он бросил на него взгляд — пятно багрового цвета растянулось по ткани вицмундира, став ещё темнее. В пострадавшем плече появилась ужасная боль, от которой хотелось выть, обратно упасть в обморок, лишь бы не слышать её. Некий острый и холодный предмет, похожий на ланцет, проник в его плоть, проходил между сухожилиями, что-то, казалось, вычищал. Неизвестная жидкость, вымывающая рану, колола, мучительно жгла так сильно, что перед глазами замелькали тёмные мушки.

Николай сполз по стене вниз. Схватился за плечо, стиснул зубы от невыносимой боли. Руки испачкались в собственной крови. Спор матушки и бабки на кухне теперь ничего для него не значил. Их гневные слова, всё ещё обсуждающие инцидент и Марию Александровну, звучали где-то эхом. Для начала ему необходимо было успокоиться, взять себя в руки. Он сделал вдох-выдох. Боль даже чуть приуменьшилась.

— Оставим его здесь! — воскликнула бабка. — Не будем больше мучить бедное дитя сложной жизнью.

— Вы с ума сошли! — со злостью проговорила Екатерина Сергеевна. — Как такое можно говорить?!

Николай приоткрыл глаза, всё ещё стиснув зубы. Бабка, когда ещё жила на земле, после смерти Андрея Дмитриевича, сына, совсем тронулась умом: по вечерам, уткнувшись глазами в одну точку на стене, невнятно бормотала, мотала головой, словно с ней кто-то сидел рядом и беседовал; или, например, когда Николай мог получить лёгкую травму, пока гулял на улице, она сразу же свирипела. Думала, что его обидели другие дети. Бабка даже не хотела слушать объяснения и мольбы прекратить позорное представление.

Он сжал ладонь в кулак. Боль немного поуменьшилась, так что Николай смог встать с пола и опереться о дверной косяк. Прозвучал скрип. Горячий спор прикратился, стих. Послышались шаги. Дверь полностью открылась, и Николай мог заметить удивлённый или, скорее, испуганный взгляд Екатерины Сергеевны. Из-за её плеча выглядывала бабка, с любопытством смотря на происходящее. Он нахмурился, попытался выпрямиться, однако ноющее плечо не дало ему это сделать.

— Я здесь не останусь. — единственное, что сказал Николай и медленно побрёл к выходу.

— Николушка! — воскликнула бабка, вцепившись в полы его вицмундира. — Прошу, не иди туда. Отец твой также говорил, пока не погиб от этого Жадкина.

— Молчите! — со злостью проговорил Николай, сведя брови к переносице. — Вы совершенно ничего не знаете о нём.

Он развернулся. Ноги его ступали по прогнившим половицам, скрипящим от малейшего движения и грозящим в любой момент сломаться. Боль в плече то утихала, то вновь давала о себе знать. Бабка всё пыталась зацепиться за одежду, удержать Николая от якобы неправильных действий, умоляла и кричала во всё горло. Но он не слушал её. Екатерина Сергеевна не смела ничего сказать. Попросту не поворачивался язык остановить его. А Николай притронулся к дверной ручке и, несколько секунд посмотрев на неё, повернул.

* * *

Он с трудом смог открыть веки, словно к ним привязали крошечные гири. Окна задёрнули тяжёлыми гардинами бордового цвета с золотистым рисунком, и только мелкие линии света, ничего толком не значащие в темноте, проникали в спальню. Они падали на мебель: на дорогое кресло, обивка которого сделана из кожи; на кофейный столик и фарфоровую вазу, привезённую из Германии; на трюмо, где зеркало отсвечивало лучи на пол. Дверь же была приоткрыта, а потому Николай мог услышать взволнованный голос Марии Александровны. Она с кем-то беседовала.

— Я сделал всё, что мог, Мария Александровна, — спокойно проговорил мужской голос. — А когда ваш жених проснётся, тогда сделайте ему перевязку и дайте травяной настойки. Боль стихнет.

— Великодушно благодарю вас за помощь, — сказала Мария Александровна, и голос её стих.

Николай поёжился. Боль в плече не утихала, всё ныла, словно тупой ножовкой резали кору старого дерева. Во рту всё ещё ощущался горько-сладкий привкус лекарства. Видимо, дали совсем недавно. Он попытался привстать, опереться спиной о резное изголовье кровати, но не получилось: силы кончились, тяжёлый вздох вырвался из его уст. Да и не хотелось выбираться из тёплой постели, когда за окном зима.

Дверь открылась. Мария Александровна, изначально показав в проёме белокурую головку, а позже зайдя в комнату, тихо подошла к кровати и села на рядом стоящий стул. Кажется, она не заметила, что Николай уже очнулся. Он снова попытался встать, но кряхтение выдало его. Мария Александровна невольно вздрогнула. Удивление сменилось радостью, лёгкая улыбка тронула уголки её губ. Она хлопнула в ладоши, позвала Арину Семёновну, а сама обхватила лицо руками и принялась расцеловывать. Поцелуи были так нежны, что ноющая боль в плече даже не слышалась. Николай, до сих пор не привыкнув к подобному, немного покраснел.

Тут вбежала Арина Семёновна. Она, улыбнувшись, подошла к окнам, раскрыла тяжёлые гардины, впустив солнечные лучи в комнату. Николай поморщился, несколько раз поморгал, пытаясь привыкнуть к резкому появлению яркого света. Мария Александровна отстранилась от него, и он мог хорошенько её рассмотреть. Золотистые пряди волос небрежно завязаны в хвост, фарфоровое личико, искренняя улыбка, глаза, выдававшие усталость от нескольких бессонных ночей. Его рука потянулась к завёрнутому воротничку капота кремового цвета, служившему эдаким домашним платьем. Николай заботливо его поправил.

— Коленька, я так рада, что ты очнулся! — проговорила Мария Александровна, мягко улыбнувшись.

— Что со мной стряслось? — спросил Николай, стараясь вспомнить последние события.

— В Вас стреляли, Николай Андреевич, — пояснила Арина Семёновна, скрывшись в дверном проёме.

Николай вздохнул, прикрыл карие глаза. Воспоминания последних событий стремительно проносились у него в голове. Ярмарка, плохое предчувствие и, в конце концов, стрельба. Кто-то выстрелил в него, словно он — мишень, какую дворяне использовали на охотах. Вот только Николай не увидел преступника.

— Сколько я спал? — задал вопрос Николай.

— Три дня точно, — снова вмешалась Арина Семёновна, мелькнув где-то в коридоре.

— Коленька, прошу, не напрягайся, — торопливо сказала Мария Александровна, увидев его попытки встать. — Врач сказал соблюдать постельный режим.

Николай, нахмурившись, посмотрел на неё и широко распахнул глаза. Он заметил, как в белокурых — чуть рыжеватых — локонах прятались несколько серебряных нитей. Они незаметны для легкомысленного глаза. Их можно увидеть только в том случае, если внимательно приглядеться. Мария Александровна вопросительно смотрела на него, совсем не понимая его взгляда. Николай протянул руку. Золотистые пряди сочились через его пальцы, а вместе с ними и посидевшие нити. Затем он поднял глаза на всё ещё недоумевающую Марию Александровну.

— Что с твоими волосами? — спросил Николай, снова бросив взгляд на волосы.

— Ах, это! — вдруг воскликнула Мария Александровна. — Они у меня уже давно, так что повод для беспокойства нет.

Николай нахмурился и с недоверием поглядел на неё. Раньше он не видел её седых волос, которые появились теперь, после стрельбы. И всё это ему казалось до ужаса странным. Но чем дольше в атмосфере кружило неловкое молчание, тем сильнее Николай сомневался в мыслях. Может, действительно не замечал их, и они были.

В комнату зашёл Ефим, а следом за ним — Арина Семёновна. Мария Александровна обернулась, заметила в его руках распечатанное письмо и спешно поднялась с кровати. Руки она прижала к груди, светленькие бровки свела к переносице, с трепетным волнением глядя на него.

— Что ответил Главный полицмейстер? — спросила она дрожащим голоском. — Они будут проводить следствие?

Ефим отрицательно помотал головой. Вся надежда, появившаяся в глазах Марии Александровны, мигом исчезла. И без того белое личико ещё сильнее побледнело. Но страх вдруг сменился решимостью. Какой — Николай не мог предугадать. Мария Александровна сжала ладони в кулаки, нахмурилась. Ефим протянул ей письмо. Она взяла его, внимательно прочитала и тут же бросила на стол, разочаровавшись в ответе полицмейстера. Бумага проскользила по лакированной поверхности стола.

— Если Главный полицмейстер не соизволил нам помочь, тогда я поеду в Петербург, — твёрдо сказала Мария Александровна. — И письмо это заберу с собой, чтобы показать пренебрежение местных жандармов.

— А если написать генерал-губернатору? — предложила Арина Семёновна.

Мария Александровна только покачала головой, скрестив руки на груди. Генерал-губернатор славился в Московской губернии как человек жадный и высокомерный. Он не тратил бы время на простую девушку, нуждающуюся в защите. А может быть и помог, но только за известную плату… Но Сергей, узнав о попытке возбудить уголовное дело, этого так просто не оставил бы. У него тоже имелись козыри в рукаве. Всё-таки уважаемый офицер.

— Я поеду в Петербург и попытаюсь добиться справедливости там, — сказала Мария Александровна.

— Я не оставлю тебя одну! — вмешался Николай.

Он попытался встать, уже сел на кровать, как острая боль пронзила плечо. Николай стиснул зубы, жалобно простонал, схватившись за больное место. Под тонкой тканью пальцы нащупали бинт, обёрнутый вокруг раны несколько раз, и полфута хорошего корпия, в который также положили целительные травы. Николай облегчённо вздохнул, когда боль затихла. Мария Александровна подошла к нему и, поправив сзади него подушку, твёрдо произнесла:

— Нет, Коля, ты останешься здесь, в Москве, соблюдать постельный режим.

— Но… — Возразил Николай, снова привстав.

— Я не принимаю никаких возражений, — строго сказала Мария Александровна. — Не заставляй меня привязывать тебя к кровати.

Николай промолчал, тяжело вздохнув. Ефим и Арина Семёновна, стоя позади неё, издали смешки, однако тотчас стали серьёзными, когда Мария Александровна посмотрела на них. Она вздохнула, устало потёрла виски́. Вся эта ситуация с полицмейстером и с отказом о расследовании давила на неё. В Москве не возьмутся за это — она знала. А потому необходимо было обращаться в Петербург, где министерства, Царь-батюшка… Ефим и Арина Семёновна то на неё поглядывали, то обменивались короткими фразами, то снова говорили Николаю, который постоянно намеревался встать, лежать.

— Пока меня не будет, тщательно следите за ним. — Строго произнесла Мария Александровна.

— Как скажете, барышня, — проговорил Ефим.

Николай сопротивлялся, всё вскакивал, пытаясь игнорировать боль в плече. Никак не хотел отпускать её одну, ибо понимал, что может случиться что-то плохое, отчего он никак не мог защитить. Однако Мария Александровна была непреклонна. Спустя несколько минут препираний, Николай всё-таки сдался, рухнул на подушку и отвёл взгляд в сторону, к окну, в которое от ветра стучала ветка яблони. На улице, со светло-серого и, как ему казалось, тяжёлого неба, медленно падали крупные снежные хлопья. Он, глубокого задумавшись, не заметил, как Мария Александровна прильнула губами к его щеке и, отстранившись, пообещала в скором времени вернуться.

* * *

Поездка выдалась тяжёлой, несмотря на то, что Мария Александровна ехала в вагоне второго класса, где цветная суконная обивка сидений, сделанных из тёмного дерева, была крайне удобной. Она всё смотрела в окно, за которым заснеженные поля сменялись короткими хвойными лесами. С появлением зимы растения приобрели более мрачный вид: некогда зелёные листья опали на землю, ветви деревьев обнажились и больше походили на корявые руки злобного колдуна. Именно так бы подумал ребёнок, страдающий от слишком богатого воображения.

Мария Александровна барабанила пальцами по саквояжу. В нём находились послание полицмейстера из Московской губернии. Она даже нашла в самом дальнем ящике рабочего стола сохранившиеся письма Сергея, писавшему, будучи её женихом. В этих бумагах он с необыкновенным обожанием делился жизнью за границей, рассказывал, как хорошо жилось людям в Европе, осуждал — или, скорее, проклинал — царскую власть. Конечно, Мария Александровна в глубине души сомневалась, что эти слова, выцарапанные на листке бумаги несколько лет назад, смогли бы как-то помочь. Они теперь ничего не значили.

В размышлениях, судорожно бегающих в голове, Мария Александровна и не заметила, как поезд остановился в Петербурге. Она вышла на улицу, отошла к бутикам, чтобы толпа не сбила с ног. Холод окутал её, начал щипать за щёки, нос и тонкие ножки, пробравшись под подол дорожного платья. Тёплый пар вырвался из уст, растворившись в воздухе. Мария Александровна спешно вышла из вокзала и, цепляясь пальчиками за ручки саквояжа, направилась в здание особого жандармского корпуса.

Воды Невы покрылись плотным льдом, набережная занесена снегом. Вокруг домов собрались большие сугробы, а холодный ветер сметал с них несколько белых хлопьев. По мощёной дороге ездили крытые повозки, за ними нередко мчались дворовые собаки, не прекращая лаять. Люди всё куда-то спешили, торопились.

Мария Александровна подошла к дверям здания, где жили и работали жандармы. Она вздохнула, собравшись с силами. С некой нерешительностью взялась за дверную ручку. Большим пальцем провела по дереву, и несильно дёрнула на себя. Она зашла в корпус, у входа которого её встретил Шеф жандармов. Видимо, глубоко задумался, раз не сразу отреагировал на её оклик. На второй раз он обернулся и, накручивая на толстый палец пушистые седые усы, подошёл к ней.

— Добрый день, сударыня! — сказал Шеф жандармов. — Что вас беспокоит-с?

— Сударь, прошу, помогите мне в одном деле. — проговорила Мария Александровна, демонстративно притягивая к груди саквояж.

Шеф жандармов вопросительно изогнул брови, подумал с минуту. Мария Александровна видела в его глазах заинтересованность и любопытство. Он усмехнулся, отошёл в сторону и протянул руку вперёд, тем самым пропуская её. Они прошли в его кабинет, находившейся на втором этаже.

— Так-с, — сказал Шеф жандармов, закрывая дверь, как только Мария Александровна прошла в кабинет. — С чем я могу помочь, сударыня, раз вы обратились именно ко мне?

Мария Александровна рассказала ему всё с самого начала. Показала письма Сергея трёхлетней давности, втайне надеясь, что они смогут сыграть хоть какую-то незначительную роль в решении данного инцидента. Рассказала о ярмарке, о стрельбе. Также передала послание Главного полицмейстера Московской губернии. Шеф жандармов с любопытством смотрел на предъявленные «доказательства», но всё что-то мешкался. То достанет из ящика стола сигару, закурит, то снова покрутит усами. Мария Александровна, с напряжением сидя на стуле, мысленно желала, чтобы они у него уже оторвались, но в ту же минуту каялась перед Господом Богом.

— Вы, сударыня, хорошенько постарались над аргументами, — сказал наконец Шеф жандармов. — Но понимаете… Я не могу вам ничем помочь.

— Как?! — воскликнула Мария Александровна, сдержавшись не вскочить с места. — Вы не поможете?

— Поймите, голубушка, — торопливо проговорил Шеф жандармов, почёсывая затылок, — Всё это дело случилось не в Петербурге, а в Москве. Конечно, я могу послать туда инспекцию с разрешением вопроса о халатности работников, но не более…

Мария Александровна горько вздохнула. Вся та светлая надежда, находящаяся где-то на поверхности души, рухнула. Треснули антоновские яблоки. Их кислый сок разлился в груди, спускаясь всё ниже и ниже, по венам. На глазах навернулись слёзы. Мария Александровна, сжав пухлые губы, привратив их в тонкую линию, убрала все бумаги в саквояж. Шеф жандармов поглядывал на сигару, кончик которой время от времени становился ярко-красным. Она встала со стула и тихо попрощалась с ним.

Выйдя на улицу, Мария Александровна не сдержалась. Горячие слёзы покатились по её щекам, она кое-как сдерживала тихие всхлипы, прижимая к груди саквояж. Не помогло. Ничего не помогло. И что же ей теперь делать? Оставить всё как есть? Так Сергей не остановится, снова попробует предпринять попытку покушения на Николая. А пытаться достучаться до властей бесполезно. В Москве чиновники принимают взятки, а в Петеребурге мало кто будет слушать проблемы людей, никак не касающихся столицы. Единственное решение, которое наверняка сработает — писать лично Императору.

Холод обжигал её лицо. Она пыталась прекратить плакать, всё утыкалась носом в воротник тёплой ротонды⁽¹⁾, однако всё равно не могла спастись от крепкого мороза. Мария Александровна, полностью погрузившись в горе, совершенно не заметила, как ноги привели её к Каменному мосту. Она растерянно осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, зачем сюда пришла, и с досадой и разочарованием ударила ладонью по лбу.

По Каменному мосту в санях ехал статный мужчина, одетый в офицерскую форму, рукава которой виднелись из-под серой николаевской шинели. Лоб у него открытый, лицо чуть продолговатое, а светло-голубые глаза, выглядывающие из-под тёмной фуражки, устремились вдаль. Тонкая линия губ пряталась под усами, кончики которых аккуратно загнулись вверх. Офицер бросил взгляд на расстроенную Марию Александровну, на её заплаканное лицо, и велел кучеру остановиться.

— Почему плачешь, барышня? — спросил офицер.

Мария Александровна, рассеянно хлопая глазами, начала рассказывать ему беду свою, что вот, дескать, на ярмарке стрельба случилась, жених чуть не умер. А упомянуть о полицмейстере она не успела или не могла, ибо возникшая боль совсем заняла голову. Офицер чуть наклонился вбок, тем самым приблизившись к ней, и звонким голосом, подходящим к тенору, спросил:

— За помощью к жандармам обращалась, барышня?

— Обращалась, — ответила Мария Александровна. — Главный полицмейстер отказал в помощи. У меня даже письмо есть его. И здесь Шеф жандармов ничем не смог помочь.

Офицер с минуту подумал. Он отодвинулся, несколько раз похлопал рукой по сидению рядом с ним. Мария Александровна замешкалась. Переводила взгляд то на него, то на место. С подозрением спросила, зачем ей садиться рядом с незнакомцем. Офицер даже чуть улыбнулся и не смог сдержать смешка.

— Поедем в III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. — пояснил офицер.

Мария Александровна нерешительно села в сани. Офицер приказал кучеру ехать в положенное место, они тронулись. Петербургские дома, покрашенные в разные цвета, замелькали, сменялись один за другим. Но всё создавалось какое-то неловкое ощущение, что где-то затаился подвох. Мария Александровна бросала мимолётные взгляды на офицера. А тем временем они уже доехали до Особого корпуса жандармов, спустились с саней и прошли в тёплое помещение. Офицер решительными шагами сразу направился к лестнице. Проходящие мимо люди смотрели на него с уважением, почтительно кланялись. Мария Александровна старалась поспеть за ним, всё больше убеждаясь в домыслах, что офицер — личность важная и высокопоставленная.

Он вошёл в кабинет Шефа жандармов, который, развалившись в удобном кресле, курил сигару. Увидев в дверном проёме офицера, он вскочил с места, случайно выронив из рук папиросу (к счастью, та упала в пепельницу). Шеф жандармов побежал к нему, поклонился. Бросил презрительный взгляд на Марию Александровну. Та увидела в его глазах искры хитрости. Офицер заговорил с ним, осуждая за халатное исполнение обязанностей.

Между тем она, стоя в сторонке, бросила взгляд на портрет в деревянной овальной раме, висевшем на стене между французскими окнами, над головой Шефа жандармов. На нём изображён император Николай Павлович, вот уже правящий Российской империей двадцать пять лет. Мария Александровна посмотрела то на офицера, то снова на портрет, и вдруг её бросило в жар. Дыхание перехватило. Осознание, ранее спрятавшееся в слезах, только что пришло к ней. Она рассказывала о проблеме Царю, который сразу же поехал решать её.

— Пишите письмо Главному полицмейстеру Московской губернии, чтобы как следует исполнял свои обязанности, — строго произнёс Николай Павлович, ткнув указательным пальцем в лист бумаги. — А если ослушается, и я впредь буду получать от граждан жалобы, то он вместе со злодеем, который навредил этой милой барышне, предстанет перед судом.

Шеф жандармов судорожно кивал каждому его слову, спешно царапал пером на бумаге (Имя преступника, сказанное Марией Александровной ещё в санях, его поместье). Буквы, выстраивающиеся в целые предложения, получались корявыми, некрасивыми. Однако это никого не волновало. Николай Павлович со всей строгостью следил за движениями Шефа жандармов. Мария Александровна не смела более взглянуть на него.

— Пиши в конце: «По приказу Его Императорского Величества», — продиктовал Николай Павлович, нависая над бедным Шефом жандармов.

Трясущийся весь Шеф жандармов прикусил нижнюю губу так сильно, что кровь выступила на ней. Николай Павлович взял у него получившееся письмо. Он пробежался глазами по тексту. Хмыкнул, удовлетворившись готовой работой. Шеф жандармов торопливо поставил подпись, сложил бумагу несколько раз, поставил на неё печать из красного расплавленного сургуча. Потом вышел из кабинета, позвал первого встречного жандарма, шепнул ему что-то на ухо, передав письмо, после чего этот самый жандарм ушёл вниз.

— Ну, Ваше Императорское Величество, — обратился Шеф жандармов, заключив руки в замок. — Не волнуйтесь-с, скоро Главный полицмейстер получит письмо и сделает всё, как вы сказали.

— Важно не то, как я приказал, — хмуро произнёс Николай Павлович, — А то, как вы должны сами исполнить. По совести, а не из-за царского гнева.

Шеф жандармов затих. Николай Павлович развернулся и, улыбнувшись Марии Александровне, вышел на улицу. Она последовала за ним, чуть приподняв подол тёмного дорожного платья так, что из-под него выглядывали носики туфель.

— Ваше Императорское Величество! — окликнула его Мария Александровна, когда они вышли на улицу. — Я даже не знаю, как выразить Вам свою благодарность! Вы... Вы спасли меня и мою семью.

— Лучшей Вашей благодарностью будет воспитать достойных детей для Отечества, — ответил Николай Павлович и, ещё раз улыбнувшись, сел в сани.

Мария Александровна сделала реверанс. Николай Павлович, кивнув, приказал кучеру ехать к Зимнему дворцу. Сани тронулись с места, вскоре исчезнув среди домов и толпы людей. Она вздохнула, бросила случайный взгляд на саквояж, всё ещё находящийся в руках. Светлая улыбка тронула уголки её губ.

Слёзы пролиты не напрасно.

* * *

«Будь жёстким, и тогда все будут повиноваться тебе».

Сергей устало вздохнул, держа в руках уже третью сигару. Фраза покойного отца преследовала его, как та тень в самый жаркий летний день. Время от времени слова всплывали у него в голове, и как бы он ни старался вырвать их, они всё равно находили способ пробраться в закрома сознания. Похоже, засели так глубоко, что от них непросто избавиться...

Сергей прикрыл глаза. Воспоминания из его детства — А было ли оно у него? — сами предстали перед ним. Мучительные подъёмы в семь утра, упражнения, присущие военным, бесконечные уроки с гувернантами и короткие беседы с отцом по вечерам, который постоянно твердил о том, что мужчина имеет право поставить на место жену, если та слишком зазнается. А Мария Александровна, когда приходилась ему невестой, всегда прыгала выше головы. И даже удивила его, разорвав с ним помолвку только из-за того, что Сергей состоял в обществе петрашевцев.

Он осмотрелся вокруг. Красная гостиная — излюбленное место отца. Всё здесь напоминало об охоте, чувствовались дух смерти и запах крови. Головы различных чучел висели на стенах, их стеклянные глаза сверлили каждого пришедшего человека. Над камином, сделанного из дорогого белого камня, висело ружьё. Сергей подошёл к нему. Он помнил, как отец учил его стрелять. Поставил в ряд на деревянные столбики глиняные горшки. За каждый промах — сильный подзатыльник.

В комнату вошёл обеспокоенный дворецкий. За ним — несколько офицеров во главе с Главным полицмейстером. Выглядели они не слишком радостными. Сергей обернулся. Его спокойствие сменилось удивлением, ужасом. Зачем они здесь? Неужели что-то пошло не по его плану? Главный полицмейстер выступил вперёд, двое остальных встали по обе стороны. Он вынул из кармана письмо, полученное из Петербурга.

— Господин Алмазов, мы вынуждены вас задержать, — сказал Главный полицмейстер, нахмурившись.

— Вы не имеете права! — воскликнул Сергей. — Послушайте, мы же с вами договаривались...

— Я не могу ослушаться приказа Его Императорского Величества, — ответил Главный полицмейстер, покачав головой. — Задержать господина Алмазова.

Два рослых офицера, стоящих сзади него, тотчас повиновались приказу: обошли Главного полицмейстера и направились к встревоженному Сергею. Тот сделал шаг назад, но его всё равно схватили за руки и повели к выходу из поместья.

Он не мог поверить в поражение. Никогда никому не проигрывал. Ни отцу, ни товарищам по оружию, ни тем более женщине. Хотя Марии Александровне удалось одержать над ним победу. Ей даже самого Императора удалось привлечь на свою сторону. А Сергей и не продумал этого. Уж слишком низкого мнения он был о ней. Его посадили в сани и повезли жандармскую часть, чтобы оттуда передать суду.

1) Ротонда — женская верхняя утепленная одежда в виде длинной накидки без рукавов и без застежки, с прорезями для рук.

Вернуться к тексту