Семейное наследие (джен)

Вендри — в лучших традициях идеально вышколенной прислуги — появилась в столовой сразу же, как только мы вернулись с террасы в полном молчании.

— Проводите Касадру в ее покои, Вендри. — Дюкре был немногословен. — И постарайтесь, чтобы никто не беспокоил меня сегодня.

Глядя в идеально прямую спину экономки, уверенно шагающей по бесконечным извилистым коридорам, я раз за разом прокручивала в голове события этого вечера.

То, что я узнала, вновь погрузило меня в тягостные размышления, навязчивые и неотступные, как зубная боль. Мне очень хотелось верить Дюкре, — в конце концов, он не только был похож на Элана, но еще и заслужил от него высшую степень доверия, — но то, что я узнала сегодня за ужином работало не в его пользу.

Все, что я увидела и услышала сегодня, без сомнения, могло выбить из колеи даже самого уверенного в себе человека. Но было что-то еще. И это «что-то» беспокоило меня, но никак не хотело оформляться в четкие мысли и конкретные слова.

— Спокойной ночи, госпожа, — пожелала Вендри, толкая створку двери. — Не забудьте про щеколду.

Последовав ее совету, я огляделась. Прислуга уже побывала здесь, растопив камин, задернув шторы и оставив на вешалке идеально чистую и отглаженную одежду. Я взглянула на кровать и хихикнула, но смешок прозвучал неуместно и немного безумно. Горничная, которая пришла приготовить комнату к вечеру, видимо, решила заодно и застелить постель. Разумеется, она наткнулась на забытый под подушкой кинжал и не придумала ничего лучше, чем демонстративно положить его сверху, прямо на покрывало!

Как же это было глупо с моей стороны — забыть оружие под подушкой! Нет, ну на что я только надеюсь? Зачем вообще пришла сюда? Орланд был прав. Хранитель из меня никудышный.

Да еще и слова Дюкре все время звучали в ушах.

«Она — мой единственный потомок, и, боюсь, других у меня не будет. Если только вы не…»

Он намекал на связь. У меня не было других толкований. Но я бы предпочла быть озабоченной идиоткой, которая что-то там не так поняла.

Меня снова бросило и в жар и в холод одновременно. Пожалуй, хорошо, что я не дала ему договорить. Потому что… потому что я не знаю, как бы поступила. Я до сих пор не могу понять, чувствую ли я облегчение… или сожаление по поводу того, что какие-то важные намерения остались не озвученными.

С наслаждением ослабив шнуровку, я скинула надоевшее платье. Чужое платье. С очень большой долей вероятности принадлежавшее «страшной женщине».

Матери, которая сошла с ума из-за разлуки с единственной дочерью. После всего того, что я увидела и услышала сегодня, мне не хотелось даже прикасаться к ее вещам. И не потому, что я ее ненавидела, брезговала или боялась, а из-за удушающего, сжигающего изнутри стыда.

Впервые в жизни я почувствовала вину за то, что была Хранителем — так же, как и тот человек, который заключил это безумное перемирие и поставил свою подпись под документом. Элан. Не могу поверить, что он мог придумать такое. Осмелиться предложить такое. Позволить такому случиться. Да ну нет же! Бьюсь об заклад: у него были свои соображения, и подобные условия наверняка были меньшим из зол. В конце концов, оба отца — и Иль-Тарин, и Дюкре — тоже дали свое согласие. Но никто из мужчин не подумал о том, через что придется пройти Эйлине и Глаэну. И их матерям.

Вытаскивая из волос шпильки, удерживающие прическу, я смотрела в свое отражение в тусклом зеркале и пыталась понять, какие такие соображения могли бы двигать Эланом пять лет назад. Но мысли то и дело возвращались к безумной красавице Исольде. Она неотступно преследовала меня, как будто отражаясь в зеркале за моим плечом. Ее почти нереальная красота, идеальная прическа, украшения…

Украшения.

Я поняла, что же беспокоило меня, когда я вспоминала события сегодняшнего вечера. Странные браслеты, которые совсем не сочетались с остальными украшениями. Спрятанные под длинными рукавами. Толстые и массивные, тусклые и грубые, похожие на какие-то древние амулеты. Может быть, это тоже часть оставшегося в долине наследия Карад-Дина?

Нет. Не та ювелирная техника, не те узоры и не те символы, что использовали Предтечи. Тогда что?

Я помассировала кожу головы, которая ныла из-за слишком туго затянутых волос. И почему меня так заклинило на этих браслетах? Неужели только потому, что я никогда не видела браслетов или ожерелий Предтеч с припаянной к краям бахромой из цепочек?

Внезапная мысль осенила. Браслеты Исольде совсем не походили на амулеты. Скорее уж, на… кандалы?..

Я тряхнула головой. Ну да, разумеется, у меня же нет более важных проблем, чем не самый удачный выбор украшений госпожой Дюкре! Как будто мой разум сфокусировался на какой-то незначительной детали, чтобы не замечать творящегося вокруг хаоса. Но мне стало немного легче после того, как я разобралась в своих ощущениях. Хотя бы по этому вопросу.

Потому что Максимилиан вызывал у меня целый ворох ощущений, разобраться в которых было бы намного сложнее.

С этими тревожными мыслями я легла в слишком большую для меня одной кровать, натянула одеяло до подбородка и незаметно заснула.

Я снова была в Цитадели, но на этот раз она была покинута: лишь книги с пустыми страницами валялись повсюду, да дребезжали на сквозняке стекляшки из разбитых витражей. Такое ощущение, что Хранители покинули ее… покинули то место, которое поклялись защищать. Оставили свои сокровища знаний на поругание и просто растворились в городской толпе. И Город осиротел. Как осиротела я, когда пропал Элан.

Но такого ведь не может быть. Хранители вечны, как вечен Город — портовый, торговый рай в дельте полноводной реки, берущей свое начало в Северных Горах. Я шла по гулким залам, тщетно пытаясь найти хоть кого-нибудь, но мне не встретилось ни души. Только ветер завывал в пустых коридорах, да звенели разбитые витражи. Проклятое дребезжание звучало все сильнее и сильнее, пока, наконец, не стало просто оглушающим.

Я проснулась — вернее, слово «очнулась» подошло бы куда больше, — поднимаясь с подушки с лихорадочно колотящимся сердцем. В ушах все еще стоял звук, который привиделся мне во сне.

Какое-то время я пялилась в ночную темноту, прижимая к груди одеяло. На глазах выступили слезы. Как хорошо, что этот сон оказался всего лишь кошмаром: видеть крах Цитадели было сродни тому, чтобы увидеть родного человека в гробу, подготовленным к погребению.

Звук из моего сна раздался снова, и в глазах помутилось от внезапной вспышки страха. Дребезжали стекляшки ведущей на террасу двери. На несколько мгновений меня как будто парализовало, и потребовалось несколько громких вдохов-выдохов, чтобы голова снова начала работать чуть более связно.

Сжимая кинжал во вспотевшей ладони, я подкралась к двери и приложила ухо к холодному лакированному дереву. Снаружи царила тишина. Мутное витражное стекло не давало нормально разглядеть, что же все-таки происходило на террасе, но, насколько я могла судить, никакого движения за ним не было. Тот, кто стучал, либо уже ушел… либо затаился. Двери здесь настолько хлипкие, что даже я, при желании, смогла бы их выбить. Если бы стучавший хотел причинить мне вред, они не смогли бы его удержать. Успокаивая себя этой мыслью, я откинула защелку и распахнула створки. Холодный злой ветер кинулся в лицо.

Вся терраса была как на ладони, освещенная мрачным лунным светом — и она была пуста. Но что-то небольшое, похожее то ли на маленький клочок светлой ткани, то ли на лист бумаги, белело возле перил. Переступая босыми ногами по холодному камню, оглядываясь, прислушиваясь и замирая, я подошла, чтобы поднять то, что оставил мне ночной визитер.

Лист плотной бумаги был сложен пополам и придавлен медальоном Хранителей. Схватив оба предмета, я поспешила назад, в тепло и относительную безопасность. Темнота снаружи казалась злой и враждебной. То ли воображение разыгралось, то ли чувства обострились до предела, но меня не покидало чувство, что из темноты кто-то внимательно следил за мной.

Забравшись с ногами в кресло у камина, я развернула бумажный лист, и одного взгляда мне было достаточно, чтобы узнать до боли знакомый почерк. Руки затряслись так, что я едва не уронила бумагу в камин.

Элан!

В глазах защипало, и я шмыгнула носом. Стараясь не разреветься, я впилась глазами в кривые, пляшущие вверх-вниз строки:

«… Он разразился воинствующей отповедью, но вся она — от первого слова и до последнего — показалась мне неубедительной. Краггенменс повидал достаточно пролитой крови в наше время, и еще одна вспышка насилия ему не нужна. Каким бы ни был исход — успех ли, неудача ли, — все это не имеет ровным счетом никакого значения для пророчеств. Ни он сам, ни нынешние события в них не упоминаются…».

Это было похоже на запись в рабочем дневнике, да к тому же один край страницы был неровным, как будто ее выдернули из какой-то тетради.

Неужели Элан жив? Неужели здесь?

Переполняемая чувствами, я вскочила и начала расхаживать по комнате, пытаясь равномерными движениями усмирить творящийся в голове сумбур. В итоге сознание все же немного прояснилось, но босые ноги замерзли так, что пришлось вернуться обратно в круг исходящего от угольев в камине тепла.

Элан жив! Он здесь!

Нет, конечно же, нет! Остынь, влюбленная дурочка! Был бы он жив — пришел бы сам, вместо того, чтобы оставлять бессмысленные записки. У него были все возможности пробраться к тебе, но он этого не сделал, значит…

Я снова уставилась на кривые строчки, которые явно писались второпях. Бумага старая, пожелтевшая. Пророчества... Прошли те времена, когда Хранители во всем полагались на пророчества. Эти строки были написаны давно: возможно, при последнем визите Элана в Краггенменс. С сожалением я отложила скомканный листок и взялась за медальон. Обычный медальон Хранителей из тусклой бронзы. Точно такой же, как и тот, что я ношу на шее. Изображение замочной скважины и расходящихся лучей на лицевой стороне; имя — на тыльной. Чтобы было проще опознать останки, если вдруг что. Я перевернула металлический кругляшок и вскрикнула от неожиданности: на нем было написано «Элан».

Не веря своим глазам, я сняла свой медальон и положила его рядом. Передо мной были даже не братья-близнецы, а идеальные копии, совпадавшие во всем, вплоть до размера и начертания букв. Если их перемешать, я смогу отличить свой медальон от того, что оставил ночной визитер только по реверсу. Все медальоны Хранителей отливают из одной формы, разница только в написанных на оборотной стороне именах. Передо мной определенно был медальон Элана, насколько я могла судить.

Я снова заметалась по комнате, не понимая, что делать дальше. Попила воды. Оделась. Достала кинжал. Положила на место. Прошлась по комнате. Поцеловала медальон Элана, повесила его на шею вместо своего и спрятала под одеждой. Странно, но прикосновение холодного металла к коже как будто уняло бушующую в голове бурю и успокоило, обещая защиту.

Я прижала руку к груди — там, где холодный кругляшок медленно нагревался и, наконец, перестал ощущаться совсем.

Меня разрывало от желания выяснить, кто и зачем передал мне эти вещи… И в то же время я не знала, с чего начать.

Кому это могло понадобиться? Гарретту?

Зачем?

Он давал мне понять, что Элан жив? А может быть, это ловушка, и кто-то другой просто хотел выманить меня из безопасной комнаты? Безопасной, ха! Тот, кто стучал в мою дверь сегодня ночью, легко мог снести ненадежные створки или просто-напросто выбить витраж, просунуть руку и открыть защелку.

— Ну как? — раздался голос за спиной.

Я вздрогнула.

— Ты хоть когда-нибудь перестанешь меня пугать?!

— Извини, — Гарретт вышел из тени. — Не смог удержаться от соблазна эффектно появиться за твоей спиной.

Вор в своем репертуаре! Ему было нужно, чтобы я сама открыла дверь, и он смог бы проскользнуть внутрь мимо меня или вслед за мной без лишнего шума. Вот он и выманил меня на террасу. Но с его стороны было жестокостью сначала дать мне надежду, а потом отнять ее.

Я сделала свирепое выражение лица. Некоторые вещи остаются неизменными, где угодно и когда угодно. Только в этот раз мне не было смешно. Мне уже давно не было смешно…

— Зачем ты сделал это? — голос дрогнул, а напускная злость куда-то улетучилась, оставив на языке лишь горький пепел сожженной надежды. — Ты же знаешь…

— Затем, что это единственный способ вытащить тебя отсюда. Это все следы Элана, что мне удалось отыскать здесь. Я дал тебе время изучить найденное и понять, что здесь ловить нечего. Собирайся, Кэсс, мы уходим. Твоя затея провалилась. Ты не найдешь здесь ни Элана, ни даже его следов.

— Ты нашел его… останки?

— Нет, только медальон. Никаких костей рядом и в помине не было, слово честного вора. Я проверил все, но… назревает что-то нехорошее. Я чувствую. Пойдем со мной, Кэсс! Я смогу вывести тебя отсюда и доставить в Город в целости и сохранности. Пойдем, пока еще есть время!

— Вот еще! — буркнула я и забралась под одеяло, обняв колени в тщетной попытке унять дрожь.

Гарретт сел на кровать в ногах. Пружины скрипнули.

— Визирь считает, что Дюкре пытается сорвать перемирие. Я видел такую запись в его дневнике.

— Еще бы он так не считал! — с жаром возразила я. — Подумай вот над чем: если перемирие сорвется якобы по вине Дюкре, то Визирь перетащит на свою сторону сомневающихся и нейтральных. Или, может быть, это гильдии или управление по делам общины мутят воду. Они устали от кровопролитий и теперь хотят столкнуть магов лбами в надежде, что хоть один из них отправится к своим богам, и тогда…

— Мне без разницы, — перебил меня Гарретт. — Я в этом не участвую и тебе не советую. Пусть разбираются сами. Я пришел только затем, чтобы вытащить тебя отсюда. Я облазил весь Краггенменс, от колодца на самом дне до ворот Дюкре наверху, чтобы ты согласилась пойти со мной. Потому что я знал, что просто так ты не уйдешь. Кэсс…

«Доверяй Гарретту».

Его последние слова прозвучали неожиданно тепло и участливо. Кто бы ожидал такого от вечно циничного и саркастичного вора. В какой-то момент мне даже захотелось бросить все и пойти с ним. Но… дети. Двое детей, которые ни в чем не виноваты. Раз уж я не могу защитить простых жителей, то должна попытаться спасти хотя бы их. Поэтому, как бы ни хотелось переложить груз ответственности на чужие плечи, придется идти до конца. Раз уж ввязалась. Раз уж Элан поставил свою подпись под этим идиотским документом! Раз уж я теперь вместо него…

Во сне Артемус посоветовал мне следовать за Гарреттом и доверять ему. Увы, выбор есть не всегда. Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом все же смирилась с неизбежным.

А может… может после того, как вновь обретенная надежда снова разбилась, мне уже стало все равно?

— Прости, Гарретт. Я не могу. Я же гарант перемирия!

— Гарант, — вор презрительно хмыкнул, превращаясь в себя прежнего. — И что ты сделаешь, гарант, если кто-то решит играть не по правилам? Расплачешься? Будешь звать на помощь? Уговаривать всех жить дружно и хранить верность клятве? Ты беспомощна. Ты под ударом. Когда два мага начнут выяснять, чья магия сильнее, тебя просто прихлопнут и не заметят.

«Выжить. Ты сейчас находишься в той самой точке, где этот вариант еще возможен».

— Но Дюкре обещал мне защиту…

Гарретт наклонился ближе. От него почти неуловимо пахло пылью, разгоряченным телом и дубленой кожей.

«Доверяй Гарретту».

— Да не будь ты такой овцой, Кэсс! Хватит уже блеять! Собирайся, мы уходим. Или оставайся. Уговаривать не буду.

— Я… — я аж поперхнулась от негодования.

— Последнее слово: ты со мной или нет?

«Доверяй…»

— Нет, — прохрипела я. Во рту пересохло.

Губы Гарретта скривились в горькой усмешке. Он поднялся, снова превращаясь в тень, в едва видимый нечеткий силуэт на фоне тусклого света, пробивающегося через витражи ведущих на террасу дверей.

— Не сказать, что я удивлен. Касадра побежала под крылышко очередного защитника. Привычка — вторая натура, да, Кэсс?

— Злишься, что я не побежала под твое?

Гарретт, уже взявшийся за дверную ручку, повернул голову.

— Да.

— Прости, — тихо буркнула я. — Может, я и правда овца. Может, я и умру овцой. Но я не побегу. Там дети, Гарретт.

— У них есть родители.

— Которые по доброй воле сдали их врагам и рассадили по клеткам на пять лет. В Утробу таких родителей!

— Хотя бы это ты понимаешь. Кэсс, здесь нет хороших. Нет нормальных. Это гадючий клубок, и я хочу вытащить тебя из него. Ты мне дорога, как память о прошлом. Как ученица Артемуса. Как последняя ниточка, связывающая меня с Хранителями.

— Ты вроде как сказал, что не будешь меня уговаривать.

Гаррет шумно вздохнул. Я видела, как дернулись его плечи.

— Ладно. По старой дружбе. Возле твоей террасы сейчас лежит лазутчик. В отключке. Получил дубинкой по затылку, когда пытался проникнуть в эту комнату. Сдай его Дюкре и скажи, что выследила и обезвредила сама. Намекни на магию. Возможно, это заставит их относиться к тебе чуть серьезнее. Но я бы на это особо не рассчитывал. Твоя овечья натура у тебя на лице написана крупными буквами.

— Гарретт, я…

— Не забудь закрыть за мной дверь, — буркнул вор и исчез в темноте, не давая ни малейшего шанса объясниться.