Семейное наследие (джен)

«В последний день не будет слов». Так говорилось в Книге Дней. И все, кто собрался сегодня во внутреннем дворике Цитадели, знали это. Внутри невидимого купола, созданного Колоколом Молчания, все слова и звуки умирали, не родившись.

Хранителей не хоронят. Их страницы просто убирают из Книги Имен. Однако теперь, когда магия глифов потеряла свою силу, мы провожали в последний путь тех, для кого обычная дорога оказалась закрытой навсегда. Нам пришлось дорого заплатить за победу над Каргой, но попытки поднять Орден из руин пришлось отложить: память о павших была важнее. Орланд и другие погибшие братья упокоились в огромной помпезной усыпальнице глубоко в подземельях Цитадели. Кадука навсегда осталась в своих комнатах, и вход туда был запечатан намертво. Мы не хотели тревожить ее.

Хранителей не ищут. Они навсегда остаются там, где остановилось их сердце. Иногда мы забираем медальоны и дневники ушедших. Мы увековечиваем их память в книгах, статуях и мемориальных табличках, но тела не забираем, ведь кости — это просто кости. Хранитель не важен, важен лишь его вклад в общее дело, та снежинка, которую он оставил в огромном айсберге знаний.

В этот раз мы нарушили все свои принципы, регламенты и неписаные законы. Просто потому, что это казалось правильным. Чья это была инициатива, я не знаю, но она была встречена с небывалым единодушием, странным даже для Ордена, члены которого воспитывались на одних и тех же догмах, принципах и учениях. Мне — и, я думаю, нам всем — казалось, что это будет завершающим событием, после которого мы наконец-то сможем перевернуть страницу неудач и навсегда распрощаться с прошлым.

Мы долго искали следы Артемуса в подземельях, окружающих логово Гамалл. Поиски не останавливались ни на минуту и, наконец, принесли свои плоды. И тогда настал последний день. День, в котором не должно быть слов.

И все это казалось мне правильным. До этого часа. До того момента, как члены Триумвириата — Остерия, Милвен и Граннард — опустили саркофаг с телом Артемуса в гробницу. Тяжелая каменная плита, до этого парившая в воздухе, опустилась на предназначенное ей место с точностью до волоска. Стыки вспыхнули и сплавились в единый каменный монолит. Огненные слезы, выступившие из камня, сложились в барельеф в виде замочной скважины и перекрещенных ключей. Чуть ниже запылала медленно остывающая надпись: «Нэйт Артемус. Нашли. Помним».

В этот момент мне захотелось завыть в полный голос от несправедливости. Артемуса нашли и помнят. Искать Элана никто и не собирался. Мне даже не разрешили оставить у себя его дневник. Но я точно знаю, что было там на последней странице. Знаю, потому что в этот момент принесла ему кофе. Он захлопнул тетрадь, но я успела прочитать: «Кто мы? Кем мы стали? У меня больше нет мужества искать ответ». Спустя двое суток он исчез. Не вернулся с очередной миссии во благо Ордена, о которой я не знала ровным счетом ничего. Просто ушел, как обычно, и больше не вернулся. Но всем было наплевать. Хранители иногда пропадают, некоторые бесследно и навсегда. Потом Артемус решил, что нам срочно нужно изучить Потир и Лапу, а дальше кризис начал стремительно набирать обороты и всем резко стало не до рядового члена братства, который очень быстро исчез, задав самому себе неудобные вопросы.

Я всхлипывала и вытирала катящиеся из глаз слезы, когда чья-то рука легла мне на плечо.

— Поздравляю с отличным шоу, — произнес знакомый хриплый баритон.

— Гарретт, — хмыкнула я. — Рада, что не забываешь нас.

Мой старый знакомый, такой же ученик Артемуса, как и я, стоял чуть поодаль. Странно и непривычно было видеть его днем, с откинутым на плечи капюшоном. Свет смягчал резкие черты лица, но в то же время невыгодно подсвечивал бледную кожу, бескровные губы и темные круги под глазами. Гарретт выглядел постаревшим, усталым и побитым жизнью. В темных волосах тонкими нитями серебрилась седина. Нос как будто заострился, а под скулами залегли глубокие тени.

— Пришел отдать долг памяти.

— Выглядишь так, как будто нам скоро придется отдавать долг памяти тебе.

— Есть кое-какие вопросы. Встретимся как-нибудь? Посидим, поговорим… Выпьем что-нибудь.

При мысли о еде и алкоголе меня замутило. Когда на душе скребут кошки, я часто забываю про еду, а потом расплачиваюсь. Хочу ли я общения? Нет. Мы толком не общались около десяти лет, с тех пор как Гарретт покинул Хранителей, так зачем начинать теперь? Обхватив себя за плечи и даже не глядя в сторону старого знакомого, я тихо ответила:

— Не сегодня, ладно?

Гарретт пожал плечами и сделал шаг назад, растворившись в толпе. Ну ничего, захочет — найдет.

В ту ночь я снова видела во сне страницы из Книги Имен. Невидимая рука вырывала их одну за другой: Элан, Кадука. Глифы корчились и менялись, тускнели и гасли. Артемус, Орланд. Пергаментные листы рассыпались в пыль. Касадра… Треск вырываемой бумаги, и огненная полоса пробегает между переплетом и листом с моим именем, приближается, превращаясь в пропасть, в которую я проваливаюсь и…

Лишившись магии глифов, мы потеряли практически все: наши умения, скрытность, знание грядущего и память о прошлом. В наступившие Ненаписанные Времена мы вошли обычными людьми, и пустые страницы книг отныне не могли ни предостеречь, ни направить нас. Мы больше не могли быть беспристрастными блюстителями баланса, которые знают и умеют чуть больше, чем остальные фракции Города. Но, тем не менее, ответственности с нас никто не снимал.

Мы не удержали баланс. Но должны были удержать знания.

В нашем распоряжении по-прежнему оставалось огромное собрание книг, написанных на других языках — как и мертвых, так и существующих поныне. За столетия своего существования, Орден накопил сотни тысяч редких фолиантов из давно ушедших времен, и мы просто не могли пустить их судьбу на самотек. А как быть с могущественными артефактами, собранными нашими предшественниками во всех частях света и ныне хранящимися в Цитадели? Соблазн передать все это заинтересованным сторонам и тем самым сложить с себя все полномочия был велик, но кто знает, сколько бед наделали бы эти реликвии, окажись они в руках предвзятых людей, готовых тут же, без раздумий, применить знания на практике.

Впервые в истории ордена, все его оставшиеся в живых члены — от Старейшин до послушников — собрались на Единый Совет, где каждый имел возможность высказаться. И практически все сошлись во мнении, что Хранители просто не имеют права выпускать в мир весь массив накопленных ими знаний. Ни одна сила в Городе не готова была принять эту ношу и снять ее с наших плеч. И поэтому мы должны были тащить ее и дальше.

С тех пор единственное, что мы делали — это изворачивались и юлили. Мы оказались на всеобщем обозрении, лишившись при этом прежних преимуществ. Практически все ресурсы были брошены на то, чтобы навести порядок внутри и не допустить чужаков извне к сокровищам Цитадели. Хаммериты, Язычники, Братство Руки, люди Барона, городские гильдии и даже представители криминального мира периодически пробовали наши стены на прочность. До открытого применения силы, разумеется, дело еще не дошло. Будучи у всех на виду, мы всё еще оставались для городских фракций «тёмной лошадкой», и это играло нам на руку. Но никто не знал, как долго это могло продолжаться.

Ключ и замочная скважина по-прежнему остались нашими символами. Но теперь их окружали дым и зеркала — излюбленные средства уличных фокусников для того, чтобы отвлечь внимание публики в нужный момент.

Фокусники только притворяются магами, развлекая публику. И теперь Ордену пришлось делать то же самое. В пропитанном магией Городе, где каждая мало-мальски значимая фракция имеет свой магический туз в рукаве, это было единственным способом выжить…

Я нашла Остерию в зале каталогов. Когда-то она была одной из тех, кто встретился с Гарреттом во Дворе Терцес и рассказал ему о тайном ходе в покои Орланда. После того, как Орден лишился глифов, и книги пророчеств опустели, Триумвириат взял бразды правления на себя.

Теперь она руководила инвентаризацией Большой Библиотеки. Нужно было убрать все пустые книги с полок, создать новый каталог, понять, в конце концов, что осталось, а что было утеряно безвозвратно. В последние десятилетия глифы делали всю работу за нас, но теперь Ордену приходилось осваивать библиотечное и архивное дело практически с нуля.

— Как ты? — спросила я, открывая дверь.

— Только что выпроводила Первосвященника, — начала она, не утруждаясь приветствиями. — Хаммериты требуют, чтобы мы отдали им еретические книги из наших архивов. До этого меня посетила делегация Братства Руки, а еще раньше мне пришлось объясняться с Дианой, которая подсуетилась первой. Все хотят урвать кусок от того, что мы собрали за столетия существования Ордена. Но хуже всего знаешь что? Я чаще и чаще слышу от братьев: просто дай им то, что они хотят. Ты тоже так считаешь, Касадра?

— Я не знаю, — честно ответила я.

— Все они были здесь сегодня. Чужаки в самом сердце Цитадели, пришедшие вроде как отдать долг памяти. Братство Руки, Язычники, Хаммериты. Пожаловал даже Бреслинг-младший, инкогнито. «Мы знали Артемуса и хотели бы попрощаться с ним», — говорили они и при этом вертели головами по сторонам. Высматривали, чего бы урвать.

Я вздохнула. Ну да. Верхушка Ордена устроила никому не нужное магическое шоу с помощью иллюзий и артефактов, чтобы показать всем вокруг, что Хранители все еще сильны и могут дать ответ всем зарвавшимся. Но смогли ли мы на самом деле обмануть их? И как долго еще сможем морочить им головы? Мы лишились глифов и теперь беспомощны. Но при этом сидим на куче бесценных знаний, которые вполне могут погрузить мир в доселе невиданный хаос. А городским фракциям, по большому счету, достаточно просто прийти и взять их.

Я опустила глаза. Что я могла сделать? Да ничего. Даже в золотые дни ордена я была всего лишь обычной рядовой пешкой для Орланда и Элана, которая предпочитала проводить дни, зарывшись по уши в книги и манускрипты о Предтечах. Пожалуй, история и артефакты Карад-Дина — это единственное, в чем я действительно хороша.

Я даже в Цитадели-то практически не появлялась. Жила себе в городе, вращаясь в антикварных кругах под видом специалиста по искусству Затерянного Города, и писала никому не нужные отчеты, которые все равно никто не читал.

А теперь, когда все направилось Рогатому под хвост, что я могла сделать? Верила ли я в успех? Наверное, нет.

Хранительница сделала шаг навстречу и положила руку мне на плечо.

— Кэсс, я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Думаешь, ты одна такая? Сейчас нам нужна помощь каждого. Сделай уже хоть что-нибудь. Займись хотя бы секцией про Карад-Дин!

Какая же я все-таки бесполезная дура…

Я возвращалась из Цитадели уже после заката, но оставалось еще одно дело, которое необходимо было завершить.

Вот уже два года прошло, а я все еще проверяла тайные каналы связи Элана. Обходила весь город, осматривая тайники, в которых он оставлял послания и в которых, при необходимости, можно было оставить сообщение ему.

Не то, чтобы я на что-то надеялась. Я доподлинно знала: будь Элан жив, он давно бы уже нашел способ связаться со мной. Постепенно моя надежда найти что-то в этих тайниках таяла, пока, наконец, не превратилась в привычку. В ритуал, который уже давно не имеет смысла, но который я повторяла каждую неделю из-за глупой мысли «ну а вдруг?».

Зачем я делала это? Не могла осознать, принять, примириться… Не могу до сих пор. Застряла где-то в своем горе и одиночестве и даже не пытаюсь найти из него выход. Говорят, тяжелая работа помогает забыться. Что ж, в последнее время мне приходилось нелегко, поэтому я могу с уверенностью заявить: не помогает. Я все так же жду стука в окно, знакомого голоса, письма. Жду того, кто — знаю почти точно — никогда не придет. Знаю, но все еще надеюсь.

Глупость и блажь, наверное, но остановиться означало бы признать, что Элан мертв.

Последний тайник находился недалеко от дома. Я подходила к нему уже в сгущающихся сумерках, с трудом различая камни кирпичной кладки в темном перекрестке. Огляделась, проверяя, нет ли за мной слежки. Осторожно, по стеночке, стараясь не попадать в полосы света из-под закрытых ставен, скользнула к условленному месту. Вытащила плохо державшийся в стене камень, и…

Сердце забилось в два раза чаще, когда пальцы, вместо ожидаемой пустоты, наткнулись на шершавую бумагу.

«Элан!» — мелькнуло в голове. Это было похоже на удар молнии. Меня бросило в жар, а пальцы неожиданно стали вялыми, слабыми и липкими.

Дрожащими руками я вытащила конверт. Нет. Другой почерк. Неизвестный мне символ на красном сургуче — то ли чья-то башка с прямыми острыми рогами, то ли что-то еще… Странная бумага: темная и шероховатая, с непонятными вкраплениями. На конверте — только имя Элана и никакой информации об отправителе.

Какое разочарование!

Ошеломленная внезапной вспышкой надежды, что угасла так же стремительно, как и появилась, я тупо пялилась на конверт. Кто мог бы доставить его и зачем?

— Госпожа… — позади меня раздался тихий, слабый голос.

Я вздрогнула.

То, что я изначально приняла за кучу тряпья в дальнем углу, оказалось человеком, который, затаившись в полумраке забытого всеми переулка, наблюдал и ждал. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он ждал того, кто придет за письмом. Похоже, я во что-то вляпалась. Неумеха. Орланд всегда критиковал Артемуса за то, что тот привел меня в Орден. Он говорил, что Хранитель из меня никакой. И в последнее время я все чаще думаю, что он был прав. Теперь, без магии глифов, я умею только копаться в книгах, и ничего больше. Даже послушник, наверное, смог бы заметить слежку и остаться незамеченным! Любой, но не я.

— Госпожа, я ищу Элана. Вы его знаете?

— Элана здесь нет, — казалось, что эти слова раздирают мне горло. Но совершенно неожиданно для себя я добавила: — Я вместо него.

Рука сама потянулась за «вспышкой», которую каждый из нас всегда носил с собой. Но я промедлила. Наверное, бросаться в незнакомцев световыми гранатами — это тоже навык, который я благополучно растеряла, сидя за книгами. А, может быть, я просто готова вцепиться мертвой хваткой в любого, кто знает хоть что-то о моем исчезнувшем возлюбленном?

— Когда вы в последний раз видели его? — чуть дрогнувшим голосом спросила я, вглядываясь в полумрак и лихорадочно соображая, что же делать дальше.

— Почти пять лет назад, госпожа, — ответил мужчина, выходя из своего темного угла в тусклый вечерний свет.

Пять лет! Что бы ни связывало Элана с этим человеком, это явно произошло задолго до его исчезновения. Надежда, едва начав разгораться, снова превратилась в маленький уголек, тлеющий где-то посреди выжженного поля.

— Подойдите ближе, — попросила я, внутренне досадуя, что не могу говорить приказным тоном. — И держите руки на виду.

— Хорошо, госпожа маг.

Значит, он считает меня магом, да и Элана, наверное, тоже. Надеюсь, он не собирается проверять это на практике? Однако, незнакомец вел себя столь почтительно и кротко, что я не чувствовала от него никакой угрозы.

Я разжала руку, сжимавшую сферический корпус вспышки, и вытащила пальцы из кармана. Я хочу знать, кто он, и что ему понадобилось от Элана. Информация важнее собственной безопасности. Хотя, может быть, нормальный Хранитель отреагировал бы по принципу «сначала нейтрализуй, а потом разбирайся, была ли угроза»? Хотя нет, глупости, начнем с того, что нормальный Хранитель просто не дал бы себя увидеть.

Незнакомец подошел ближе, встав в тусклое пятно света, падавшего из неплотно закрытых ставен.

Передо мной стоял пожилой мужчина с усталыми темными глазами и короткими седыми волосами. Он выглядел странно: болезненно худой, с ужасными солнечными ожогами на лице и руках, в одежде непонятного фасона: потрепанной, но при этом достаточно опрятной, пусть и запыленной. Он не был похож на обычного городского нищего или бедняка, скорее, на человека, который внезапно оказался на улице и не умеет на ней толком выживать. Нет, серьезно, где в городе найдешь бездомного в рубище с аккуратной штопкой? Городские нищие ни за что не будут носить почти чистую, но ветхую одежду. Они скорее предпочтут засаленные лохмотья, ведь так больше подадут, если не из сострадания, то хотя бы просто чтобы больше никогда не обонять эти годами не мытые, стоящие колом тряпки. Я принюхалась. Незнакомец пах довольно-таки прилично, с поправкой на то, что ему пришлось шариться в вонючих городских закоулках. К тому же, городские нищие всегда загорелые до черноты, а такую болезненно-багровую кожу могут получить только обладатели модной аристократической бледности, неожиданно оказавшиеся под палящим солнцем. В общем, я готова была биться об заклад, что этот пожилой человек явно не относился к многочисленной братии попрошаек, подвизавшихся на городских улицах днем и заползавших в укромные закоулки, чтобы пережить ночь.

— Что вам нужно?

Старик сделал еще один шаг вперед и пошатнулся. Он пьян? Вроде нет, язык у него не заплетался.

— Я должен доставить сообщение гаранту перемирия, — посланник нервно сглотнул слюну. — Письмо от Управления по делам общины.

Управление по делам общины? Несмотря на то, что разные бюрократические и полуофициальные структуры Города плодились и роились под широким крылом Барона Бреслинга как мошки-однодневки, про такую я точно не слышала. А если этим людям что-то нужно от Элана, то создали ее точно не вчера. К тому же перемирие… Ну да, наше перемирие с Блэкбруком длится уже несколько лет, но никакие общины — особенно те, в которых могут состоять истощенные пожилые мужчины — уж точно не имеют к нему отношения. Военными делами у нас занимается барон и его бравые, хорошо упитанные приближенные, а среди них, понятное дело, не найти любителей ветхих бесформенных одежонок.

— Госпожа маг, прошу вас, — посланец умоляюще смотрел на меня темными глазами. — Срок перемирия почти истек… И в долине назревает что-то нехорошее. Госпожа, мы простые люди, и нас некому защитить.

Прекрасно! Теперь, если я хочу вытянуть из него хоть что-нибудь об Элане, мне предстоит защищать каких-то жителей какой-то долины! Может, сообщить об этом Совету, и передать дело в их руки? Вот только что-то мне подсказывало, что у Ордена сейчас и в городе дел полно, и никому не сдался этот старик с глазами побитой собаки.

— Постойте. Я ничего не знаю о…

В этот момент ставни прямо над моей головой распахнулись и сердитый женский голос откуда-то сверху проорал:

— А ну пошли вон! Нечего тут под окнами тереться! Шарятся тут всякие, а потом белье с веревок пропадает…

Я шарахнулась к выходу из переулка, увлекая посланца за собой. Обитатели этого места: разносчицы кресс-салата, торговцы рыбой и разнообразной уличной едой, продавцы факелов и спичек очень ревностно оберегали и свой ночной покой, и свои с таким трудом заработанные кровные. Ведро помоев на голову — еще не самый худший вариант. Могут и стражу позвать.

Мы вывалились на оживленную улицу, и я отпустила руку своего спутника, отстраненно отмечая, что его крепкая ладонь привыкшего к физической работе человека совсем не вяжется с общим тщедушным обликом.

— Куда мы идем? — робко поинтересовался тот.

— Ко мне домой. Мне нужно прочитать письмо. И поговорить. Тут недалеко.

«И желательно без лишних ушей. А еще мне надо решить, что в итоге делать с тобой, и твоей долиной, и каким-то там перемирием», — подумала я.

Коридорный проводил меня ленивым взглядом и вопросительно поднятой бровью. Я кивнула, и он вернулся к созерцанию камина в общем холле. В последнее время у меня было не так много посетителей, но вариантов лучше, чем «поговорить в приемной», я сходу не придумала. В рестораны и кафе Олдейла моего спутника просто не пустят: одежда не та. Можно было бы засесть в какой-нибудь не самой мерзкой таверне — той, из которой есть шанс уйти своими ногами даже в позднее время — но я таких поблизости не знала. В городских питейных заведениях слишком шумно и слишком грязно, и если в пиве не окажется сонного зелья, то это вовсе не значит, что от закуски тебя не вывернет наизнанку. И уж тем более это не значит, что забулдыга, пускающий пьяные слюни в углу, на самом деле не греет уши на ведущихся за соседним столом разговорах. Такие как мы наверняка привлекут ненужное внимание. А ненужное внимание в Городе — это почти что синоним слова «неприятности».

Учитывая все эти соображения, я выбрала привычный вариант переговоров в салоне. Хозяин моего доходного дома действительно дорожит своей репутацией и безопасностью постояльцев, и городская стража сбежится на шум. Если вдруг что…

Мой спутник оглядывался с любопытством впервые попавшего в большой город ребенка. Внимательно рассмотрев ковры, стеллажи с книгами, картины, резную мебель и всякие редкие безделушки, он огорошил меня еще одним заявлением:

— Вы, наверное, очень богаты, госпожа?

Я пожала плечами. Пусть думает так, как ему угодно. Ему хочется считать меня магом — пусть. Хочет считать меня богатой и успешной — пусть. Я не собираюсь откровенничать с ним до тех пор, пока он не расскажет мне все.

С помощью Ордена, я снимала небольшую квартиру в приличном доходном доме в Олдейле. Она же служила и салоном для тех, кто пользовался моими услугами искусствоведа. В трех комнатах, не считая прихожей, ватерклозета и ванной, располагались спальня, небольшая кухня с примусом и раковиной, а также гостиная, она же приемная, она же библиотека, она же каминный зал. Я жила здесь уже больше пяти лет и постаралась создать атмосферу жилища немного чудаковатой дамы с притязательным вкусом.

Как и в большинстве зданий Олдейла, здесь было паровое отопление, и теперь гость с изумлением разглядывал массивную чугунную батарею, осторожно прикасаясь к ней пальцем и сразу же отдергивая его. Я не знала, как начать разговор. Не могу же я просто взять его за шкирку и приказать выкладывать все начистоту?

— Хотите вина? — я сделала неудачную попытку перейти к делу.

— Простите великодушно, госпожа, — склонился в поклоне мужчина. — Я немного… увлекся. Город так сильно отличается от моей долины. Я в первый раз оттуда выехал. Для меня все так… удивительно.

— Садитесь, — я показала на одно из кресел. — Сейчас я принесу вина, и мы наконец-то поговорим.

— Нет-нет, — замахал тот руками. — Мне нельзя вино.

— Вы не пьете?

— Не пью, госпожа. В Долине почти нет винограда, и вино, следовательно, тоже — большая редкость. Я не могу себе позволить…

— Тогда вам и не стоит, — хмыкнула я. — Вы пока еще нужны мне трезвым.

Я села в кресло и, наконец-то, сломала сургучную печать на конверте. Внутри был всего лишь один небольшой лист, исписанный мелкими, плотными строчками и обрезанный ровно настолько, чтобы хватило места на текст и печать. Очевидно, бумага в неизвестной мне долине была такой же редкостью, как и вино. В глаза сразу же бросилось обилие прописных букв:

«Многоуважаемому Господину Элану, Магу из Города.

Управление по Делам Общины напоминает Вам, что пятого дня месяца Жатвы 834 года истекает срок перемирия между Домами Дюкре и Иль-Тарин. Как одному из Гарантов Перемирия, Вам надлежит вернуться в Краггенменс до истечения Срока, для Завершающей Инспекции с целью проверки состояния Заложников и Гарантийного Имущества. Также, Вам надлежит присутствовать при обмене вышеупомянутых Одушевленных Ценностей и гарантировать, что они возвращены Законным Владельцам в должном состоянии.

Писано двадцать пятого дня Месяца Солнца 834 года»

При слове «Краггенменс» мое сердце заколотилось. Сумрачная Долина! Тайное поселение Предтеч, когда-то сумевших покинуть уходящий под землю Карад-Дин. Место легендарное в том плане, что его существование вроде бы как было подтверждено многочисленными историческими источниками, а вот достоверной информации о том, что кто-то там побывал в последние десятилетия и даже столетия, не было.

И, конечно же, Элан нашел его! Он всегда любил горы и разбросанные в долинах маленькие городки. И если уж кто-то и мог обнаружить путь, ведущий в скрытое от всех древнее поселение, то только он.

Ладони вспотели. Больше всего мне хотелось схватить гостя за шкирку и сейчас же вместе с ним бежать в легендарную Сумрачную Долину. Элан бывал там! А что, если я могу разыскать там его следы? Что-то, что прольет свет на его исчезновение? Что, если Карга не имела никакого отношения к его смерти? Это была глупая мысль, но я не ожидала от себя чего-то умного. Мне просто хотелось раздуть угасающий огонек надежды, потому что если она окончательно потухнет, то у меня не останется ничего. В то же время, реальность в виде какого-то перемирия и обмена заложниками пугала. Ну какой из меня гарант, в самом-то деле? Что я могу сделать, если что-то пойдет не по плану? Только закрыть руками голову и громко звать на помощь.

«Но они-то об этом не знают», — подумала я, и эта мысль показалась мне одновременно и глупой, и заманчивой. В самом деле, если Элан с помощью глифов смог убедить жителей Краггенменса в том, что он — маг, то что мешает мне прикрыться созданной им репутацией? Пусть думают, что я ничем не хуже его и могу за себя постоять. В конце концов… в конце концов, перемирие продержалось почти пять лет, и вряд ли кто-то захочет нарушить его. Я просто постою в сторонке, подпишу, если надо, документы, и в это время попробую нарыть что-то об Элане.

Ну не отказываться же мне, специалисту по Предтечам, от предложения посетить одно из самых легендарных их мест?

Пока я задумчиво вертела письмо в руках, мой гость задремал. Я хотела было окликнуть его, но вдруг поняла, что не знаю его имени.

— Эй, — тихим голосом позвала я, — послушайте…

Мужчина встрепенулся.

— Простите, госпожа. Я… провел на улицах слишком много времени. Там особо не выспишься.

— Вы ведь наверняка голодны?

Мужчина осторожно кивнул.

— Вы очень внимательны, госпожа.

— Потерпите минутку, я сейчас, — сказала я и бросилась на кухню.

У меня не было ни ледника, ни холодного шкафа, поэтому я могла предложить своему гостю только хлеб, сыровяленый окорок, оливки и твердый сыр. Я ждала, пока чайник на примусе закипит, а легендарный Краггенменс занимал все мои мысли. Я пыталась вспомнить, что же я о нем знаю, и понимала, что практически ничего.

Стоило лишь выйти из кухни с сервированным подносом, как эмиссар Краггенменса бросился навстречу с предложением помочь. Услужливость выглядела совершенно искренней, но, в глубине души, мне было немного неприятно: он как будто считал себя ниже… как будто боялся меня, что ли?

— Меня зовут Касадра, — произнесла я, поднося к губам чашку с травяным чаем. — Я прочла ваше письмо, но совсем не понимаю, о чем идет речь. Элан ничего не рассказывал мне о своем визите в Краггенменс, и я бы очень хотела услышать подробности от вас. Ешьте и не спешите — никто не собирается выгонять вас на улицу.

— Спасибо, госпожа Касадра. Меня зовут Оджан, и я один из сопредседателей Управления по делам общины. Вы что-нибудь знаете о Сумеречной Долине?

— Только то, что она была священным местом для тех, кого у нас в Городе называют Предтечами. И что после Катаклизма, который уничтожил Карад-Дин, часть выживших, возможно, переселилась туда. В Городе Краггенменс считается почти что легендой, и мы доподлинно не знаем, существует ли он на самом деле, или нет.

Я напрягла память. Источники — даже немногочисленные свидетельства из библиотеки Хранителей — утверждали, что когда-то Краггенменс был священным местом для жителей Карад-Дина, куда Император регулярно приезжал с паломничеством. А заправляла всем династия жрецов.

— Вы — из рода Иль-Тарин? — спросила я, призывая на помощь все, что я знаю об этом месте.

Оджан улыбнулся.

— Вы льстите мне, госпожа. Иль-Тарин правит нами. Но не всеми нами. Я — потомок тех, кто искал убежища в Сумрачной Долине. Род Иль-Тарин принял моих предков, но взял клятву подчиняться ему и его потомкам. А почти триста лет назад к нам пришли какие-то люди из дальних краев… Изгнанники. Мы приютили их. Сначала чужаки вели себя тихо, но потом, обжившись, решили, что законы Долины — не для них, и выбрали собственного правителя. Им стал Валериан Дюкре, который взял себе титул Верховного Попечителя. Тогдашний Визирь Иль-Тарин, конечно, не потерпел соперничества, и между двумя кланами вспыхнул конфликт. Он длился несколько десятков лет, пока, наконец, в Краггенменсе не появился Элан… Ему удалось убедить враждующие кланы заключить перемирие сроком на пять лет. В качестве гарантии мира, нынешние главы кланов — Ама́д Иль-Та́рин и Максимилиан Дюкре́ — обменялись заложниками и фамильными реликвиями. Если бы я знал, я бы привез вам копию договора о перемирии, под которым стоит подпись Элана, но…

Мужчина не договорил, поперхнувшись, и сделал большой глоток чая.

— Вы сказали, что в долине что-то назревает?

— Ох, госпожа, за эти пять лет произошло столько событий… так быстро и не расскажешь. Понимаете, у меня была договоренность с одним из капитанов о том, чтобы добраться до северных отрогов гор вверх по реке. Но он вышел из порта на день раньше. Вроде как, кто-то перекупил его, а я остался здесь. А время истекает. И мы можем не успеть.

— Значит так, — я поднялась с кресла, — завтра же я займусь вашим вопросом. Мне нужно получить разрешение от моих руководителей. Если меня отпустят, то мы отправимся в путь как можно быстрее.

— Очень хорошо, госпожа, — проговорил Оджан, не сводя глаз с сервированного кофейного столика.

— Ешьте спокойно, — успокоила его я. — Если вам некуда идти, то можете остаться здесь.

— Да благословит вас Мот за вашу доброту!

Понятия не имею, о ком он говорил, но мне сейчас не помешало бы любое благословение.

Отъезд в Краггенменс прошел настолько стремительно, что я даже не успела осознать, каким ветром меня занесло на палубу небольшой баржи, идущей вверх по реке. Не то чтобы я была суеверным человеком, но когда все твои замыслы сбываются, поневоле задумаешься о том, что поступаешь правильно и поверишь в заступничество какой-то неизвестной мне высшей силы, к чьей милости вчера взывал Оджан.

Когда я заявила, что нашла след Элана и хочу пойти по нему, меня отпустили. Наверное, общее мнение обо мне, как о никчемном агенте, от которого все равно нет никакого толка, сыграло свою роль. Впрочем, свои оговорки все же имелись. Хранители сейчас были не в том положении, чтобы разбрасываться людьми — даже такими, как я — ради сомнительных предприятий. Мою самостоятельную миссию одобрили только при условии, что я постараюсь раздобыть что-то полезное для Ордена. Может быть, новые знания или новые артефакты, которые помогут нам выстоять в борьбе за существование. А если нет… что мне было терять? Я все равно мало на что гожусь. В общем, в полдень я договаривалась с речными капитанами о месте на корабле, а уже вечером мы отплыли на встречу с потерянной долиной.

Единственный не слишком удачный момент во всей этой стремительной череде проблем и приходящих в самую последнюю минуту решений — это то, что мне так и не удалось встретиться с Гарреттом. Я уверена, что мой жуликоватый знакомый с большим опытом изучения древних цивилизаций из, так сказать, первых рук, мог бы дать парочку ценных советов. Но он, судя по всему, снова поменял убежище и никого об этом не известил. Как всегда. Я оставила послание в условленном месте, но Гарретт так и не вышел на связь. Разумеется, шансов, что сообщение будет получено в тот же день, было мало, но я все же надеялась. И несостоявшаяся встреча беспокоила. Не сказать, что я как-то сильно переживала, но сам факт все равно оставался единственным — и от этого куда более заметным — темным пятном в достаточно длинном ряду счастливых совпадений.

Согнувшись под продуваемым речными ветрами навесом, среди лежащих в только самим морякам понятном порядке канатов, ящиков, бочек и сундуков, я меланхолично следила, как многоэтажные дома в центральной части города сменяются аккуратными побеленными домиками и зелеными садами пригородов. Следом вдоль берега потянулись деревенские хибары, щерящиеся незастекленными окнами среди косых-кривых амбаров, овинов и дровяных сараев. Потом исчезли и они. Баржа, которую против течения толкал маленький пароходик под управлением нескольких хаммеритов, скользила по черной спокойной воде гладко и бойко, как водомерка.

Голова была неожиданно пустой и гулкой и, казалось, ни одна умная идея в ней надолго не задерживалась. Мысли лениво колыхались, как мусор в прибое, периодически всплывая на поверхность и снова исчезая в мутных водах накатившей апатии: исчезновение Гарретта, перемирие в Краггенменсе, судьба ордена, Элан. Элан…

Что бы я ни делала, о чем бы ни думала, мои мысли все равно возвращались к нему. Друг, защитник, любовник… Сейчас, когда Хранители оказались в столь сложном положении, мне особенно не хватало его. Без него я чувствовала себя слишком ничтожной и уязвимой. Медленно умирала, как моллюск с разбитой раковиной.

Мы миновали широкую речную дельту, в которой раскинулся город, и вышли на большую воду. Баржа плыла вдоль красивейших мест: пологих песчаных отмелей с согнувшимися над черной водой цаплями, крутых обрывов, тихих заводей с кувшинками. Оджан, неподвижным каменным истуканом сидевший на соседнем тюке, умиротворенно взирал на окружающие нас просторы из-под полузакрытых век, щурясь на неярком закатном солнце. Я тоже была слишком расслаблена, чтобы шевелиться, но мое спокойствие было сродни обреченности утопающего, который понял, что ему не выплыть из омута. Плеск воды и монотонная смена пейзажей убаюкивали, и я погрузилась в сон.

Я проснулась перед рассветом. Неожиданно и внезапно, как будто кто-то в бок толкнул, но, разумеется, поблизости никого не наблюдалось. Кругом царила тишина, прерываемая лишь отдаленным пыхтением парохода и плеском его гребных колес. Мой спутник посапывал, свернувшись на куче канатов. Восточная часть неба уже налилась воспаленным багрянцем, а воздух был холоден и свеж. Парусиновый навес, под которым мы расположились, покрылся каплями росы. Поежившись, я поплотнее завернулась во взятый из дома плед, но сон уже испарился. Зато снова пришли мысли, гнетущие и беспросветные. Пока я привычно ковыряла старые раны, пейзажи изменились: то, что я сначала приняла за подсвеченные восходящим солнцем облака, оказалось остроконечной цепью гор далеко впереди. Река стала у́же и беспокойнее, а вместо отлогих песчаных берегов и редких известняковых обрывов мимо нас теперь проплывали низкие, истертые временем и водой базальтовые скалы.

Давненько меня не заносило так далеко от Города. Когда-то, в другой жизни, где Элан и Артемус были живы, молоды и полны сил, нам доводилось бывать в горах по делам Ордена. В том числе и для поиска следов Гильдии Просвещения — легендарных предшественников Хранителей, которые предсказали гибель Карад-Дина и покинули город Предтеч накануне Катаклизма. Теперь мне предстояло вернуться туда одной, в полном душевном раздрае и абсолютном непонимании, что же делать дальше. Единственное, в чем я была уверена — это то, что мне нужно продолжать корчить из себя мага и, возможно, это спасет мне жизнь. Не знаю, как я собираюсь провернуть это, ведь в моем арсенале были всего лишь сумка с дорожным барахлом, да маленький кинжал — подарок Элана.

Мы сошли на берег в небольшом городке, состоявшем из серых, побитых дождем и ветром домов из некрашеных бревен на каменных фундаментах. Улицы его были покрыты жидкой грязью, по которой понуро брели тощие ослы и люди с потухшими глазами. Оставив меня в какой-то прокопченной и засаленной таверне, Оджан ушел договариваться с проводниками и, вернувшись спустя час, уставился на мой почти нетронутый завтрак: крепко заваренную кукурузную кашу с жирными шкварками и пресные лепешки.

— Хотите? — предложила я, — только, боюсь, еда уже остыла.

Моего спутника не нужно было упрашивать дважды. Он ел осторожно, тщательно прожевывая и смакуя каждый кусок, а потом вытер тарелку начисто куском лепешки. Эта дрянная еда явно не заслуживала подобного к себе уважения, но Оджан, кажется, был не из привередливых.

— Может, попросить принести еще порцию?

Мне было не жалко пары медяков, но мужчина замахал руками:

— Нет-нет, благодарю. Мы и так уже задержались тут из-за меня.

Как оказалось, Оджан во время своего отсутствия договорился о сопровождении и верховых животных. Нас поджидала целая вереница ослов, груженных мешками и корзинами, и двое хмурых мужчин в теплых плащах из овечьих шкур. На меня они посмотрели как на пустое место и долго торговались о чем-то с моим спутником на странном грубом наречии. Элан тоже знал кое-какие горные диалекты, припомнилось мне, и эта мысль больно полоснула по сердцу. Потом я вспомнила, как он любил горы и как ему, в отличие от меня, нравилось отправляться туда с Артемусом, а позже и в одиночку. Он прямо-таки предвкушал путешествие, начиная собираться тщательно и заранее. Уходил рано, а потом возвращался, принося с собой запахи костра и прелой листвы, целовал меня и улыбался. А потом снова уходил, не сказав куда и на сколько. Исчезал на неделю, или месяц или даже два. Пока однажды не пропал навсегда.

Мы всегда считали, что Элан раскопал что-то, что привлекло к нему внимание Карги, и закончил свою жизнь в ее лапах. Так же, как и наш наставник. Но Артемуса в итоге нашли. А вот останков Элана не обнаружилось ни в тайном логове, ни в прилегавших к нему подземельях. А что если… Пока человек не похоронен, есть надежда.

— Отправляемся, леди, — поторопил меня один из проводников. — Дорога предстоит дальняя.

Никто не спросил, умею ли я ездить на ослах, но, как выяснилось, особых навыков для этого и не требовалось. С широкого проторенного тракта мы свернули на узкую горную дорогу, где участки древней брусчатки то и дело сменялись плотно утоптанной почвой. Потом, как это часто бывает в горах, дорога превратилась в направление, и тропинку приходилось практически отыскивать в густой зелени.

Наш небольшой отряд продвигался достаточно быстро, и реликтовые леса предгорий сменялись то альпийскими лугами, то живописными ущельями, то шаткими подвесными мостами над рокочущими горными реками. Уже начали сгущаться сумерки, когда мы подъехали к небольшой деревушке, притулившейся на пологом склоне горы.

— Очень хорошо, что мы успели, — пробормотал Оджан. — Заночуем с комфортом.

У меня было свое представление о комфорте, но спорить я не стала. Молчаливая женщина с высушенным ветрами лицом принесла кувшин едко пахнущего козьего молока, к которому я не притронулась, и тонкие пресные лепешки. Их я с удовольствием запила простой водой. Ворочаясь на набитом соломой матрасе и слушая, как в стойле за тонкой глиняной стеной мычат и перебирают копытами тощие горные коровенки, я все думала о том, как же меня угораздило забраться так далеко от дома. Весь день я гнала от себя воспоминания. Элан пытался заставить меня полюбить горы, а я их ненавидела. И теперь старые, давно выцветшие и почти забытые воспоминания снова проступали, наливаясь яркими красками горной природы. Все эти давно забытые виды, запахи и даже вкусы будили болезненное ощущение утраты и одновременное желание снова и снова ковырять то, что должно вот-вот зарасти. Как будто трогаешь языком лунку на месте выпавшего зуба: пусть больно, но остановиться очень сложно.

Тем не менее, заснула я довольно быстро и спала крепко: видимо, благодаря свежему горному воздуху, который так сильно отличался от городского смога.

Оджан пришел в буквальном смысле ни свет ни заря: солнце еще не успело выкатиться из-за ломаной линии гор, но небо уже посветлело. Вот уже вторую ночь я спала как младенец. Ну, хоть в чем-то эта поездка пойдет мне на пользу.

Умывшись хрустально-чистой горной водой и попросив хозяйку собрать завтрак с собой, я уже было готовилась вновь садиться на осла, но просчиталась: ни вчерашней компании, ни их вьючных животных нигде не было видно. В какой-то момент стало жутко от того, что я нахожусь непонятно где, откуда при всем желании не смогу найти дорогу домой, в компании со странным, молчаливым стариком. «Это безумие», — пронеслась мысль.

В последние месяцы мне часто хотелось заснуть и не проснуться. Но теперь я с удивлением обнаружила, что, почему-то, мне вовсе не хотелось покидать этот мир. Чувство утраты никуда не ушло, воспоминания и фантомы все еще терзали, но этим утром боль немного притухла и отступила — ровно настолько, чтобы можно было дышать полной грудью. И, что самое удивительное, я чувствовала себя достаточно отдохнувшей и бодрой.

В руках мой спутник держал две крепкие палки, и улыбнувшись, протянул одну из них мне.

— Дальше мы пойдем пешком. Это поможет.

Я не смогла сдержать эмоции и удивленно посмотрела на него. Дорожная сумка на плече не была слишком тяжелой, а проверенные удобные ботинки совершенно точно не должны были натереть ноги, но перспектива пешего перехода по горам, тем не менее, совсем не радовала.

Уловив ход моих мыслей, старик ответил:

— Извините, госпожа, но дальше верхом не пройти. Если будем идти споро и не случится ничего непредвиденного, попадем в Краггенменс до темноты.

В отличие от меня, путешествовавшей, можно сказать, налегке, Оджан тащил на своем горбу два огромных мешка, привязанных к палке на манер коромысла. Когда мы остановились попить воды из горного источника, я спросила:

— Что это у вас?

Тот только крякнул, вскидывая ношу на плечо.

— То, что поможет моей семье не умереть с голоду в ближайшие несколько месяцев.

Потом, перехватив мой удивленный взгляд, пояснил:

— В Краггенменсе почти нет пахотной земли, госпожа, только несколько клочков на горных склонах. Но горы заслоняют свет, а почва — каменистая и скудная, поэтому у нас практически ничего не растет. Еда — это наша самая большая ценность, госпожа. Мы постоянно живем впроголодь.

Что же, это объясняло его субтильное телосложение и трепетное отношение к еде. Интересно, что вообще могло заставить людей поселиться в такой дыре и всю жизнь бояться умереть от недоедания?

— Почему Краггенменс? — спросила я. — Неужели в горах не нашлось местечка получше?

— Я там родился, — пожал плечами Оджан. — Я не знаю других мест. К тому же, местные горные племена весьма воинственны… а к нам не суются… знают…

О чем они знают, Оджан тактично умолчал, а я решила не переспрашивать.

Если предыдущая часть путешествия показалась мне утомительной, то эта была просто выматывающей. Поначалу я вертела головой по сторонам и временами даже наслаждалась удивительными видами предгорий. Однако очень быстро мне стало совершенно наплевать на красоту вокруг: наш путь, пролегавший по совершенно диким и нехоженым местам, очень быстро превратился в мучительную череду подъемов и иногда — слишком редко! — спусков, а единственной мыслью было горькое сожаление о том, что я не догадалась взять флягу для воды.

Изумрудно-зеленые предгорья с темными пятнами лесов остались внизу, земля под ногами становилась все более и более каменистой, а растительность — низкорослой и, наконец, мы оказались в месте, где вокруг были лишь голые скалы да падающий с какой-то невероятной высоты водопад.

В какой-то момент мне показалось, что мы в тупике. На мгновение я даже испугалась, что мой спутник собирается сделать со мной что-нибудь очень нехорошее. Хотя, если задуматься: что мешало ему сделать это раньше? Тем временем, Оджан продолжал бодро лавировать между огромными замшелыми валунами, и даже тяжелые мешки не слишком-то его замедляли. Водопад приближался, покрытые лишайниками камни под ногами стали скользкими, а разгоряченное долгой прогулкой лицо приятно охладила водная пыль. Я внимательно следила за тем, куда мой спутник ставит ноги, совершенно перестала пялиться по сторонам и, в какой-то момент обернувшись назад, поняла, что мы поднялись очень и очень высоко в ущелье, каким-то совершенно невозможным путем. Казалось, что внизу были лишь непроходимые скалы.

Достигнув водопада, мы прошли между ревущими потоками воды и оказались в скальном алькове. Оджан подошел к какому-то камню и… пропал. Выяснилось, что валун скрывает небольшое отверстие в скале, которое из-за причудливой игры света казалась лишь обычной тенью.

Протиснувшись между камнями, мы оказались в огромной пещере с влажными стенами. Ее освещали скупые солнечные лучи из трещины где-то далеко вверху. Вода журчала и струилась по камню, создавая причудливые группы колонн, сталактитов и сталагмитов. Здесь мы снова позволили себе остановиться. Я напилась вволю из небольшого озерца, а Оджан с видимым удовольствием растер натруженные плечи и достал из какого-то тайника небольшой керосиновый фонарь.

— Дальше дорога будет тяжелой, госпожа. Внимательно смотрите под ноги, — предупредил он.

Как будто до этого она была легкой!

Мы начали спуск в недра горы по широкому склону. Сталагмиты, торчавшие как иголки огромного дикобраза, делали этот путь особенно опасным. К счастью, в этой части пещеры не было бегущей воды, но камни то и дело вырывались у нас из-под ног и с грохотом улетали куда-то вниз, в темноту, которую не мог рассеять тусклый свет нашего единственного фонаря. Я гнала от себя мысли о том, как кубарем качусь вниз, во мрак, где и заканчиваю свои дни, насадившись глазом или животом на какую-нибудь особо острую каменную сосульку. Или ломаю себе хребет. Или сворачиваю шею. Или вообще теряю путь и остаюсь навсегда в этом кошмарном царстве тьмы. Если я что-то и узнала за сегодняшнее путешествие, то только то, что до ужаса боюсь пещер, и что одна только мысль об обратном пути вызывает приступ паники.

Зачем мы спускаемся? Что там, внизу?

Тусклый, рассеянный свет где-то вдалеке показался мне сияющим благословением богов. Он становился все ярче и ярче, и я воспряла духом, потому что путешествие по недрам горы вот-вот должно было закончиться. Я с трудом удерживала себя от того, чтобы не ускорять шаг: пол пещеры по-прежнему оставался предательски скользким. Мой спутник шагнул навстречу свету — темная фигура в ореоле розовато-оранжевых закатных всполохов, — и я последовала за ним. Неяркое солнце, освещавшее склон, резануло по уже успевшим привыкнуть к подземному мраку глазам. Сначала я щурилась, не видя ничего, кроме густой травы и обломков скальной породы под ногами, а потом, наконец, смогла разлепить веки.

Впереди предстала картина, за которую любой художник был бы готов отдать все свои кисточки и палитру впридачу. Закатное солнце нежно золотило практически неприступные отвесные базальтовые скалы, выраставшие из более пологих, покрытых зеленым бархатом склонов. Все они — в том числе и тот, на который мы вышли из мрачного зева пещеры, были превращены в террасы, где колосились злаки, росли плодовые кусты и деревья. Совсем неподалеку, например, карабкались по деревянным опорам несколько виноградных лоз, огороженных тонкой стальной решеткой в полтора моих роста. Кое-где виднелись сгорбленные фигурки людей, которые, по всей видимости, уже собирались заканчивать работу.

Пейзаж был одновременно мирным и тревожным.

Террасы спускались все ниже и ниже, к провалу, который выглядел, как огромная воронка неправильной, чуть продолговатой формы. Понятия не имею, какого рода процессы привели к образованию этой язвы на теле земли, но даже отсюда она выглядела, как бездонная темная яма. Не представляю, что было в голове у тех, кто впервые решил поселиться здесь столетия назад.

От пещеры вниз вела узкая мощеная дорога, сложенная из отполированных многочисленными ходоками камней. В пологих порожках уже можно было разглядеть углубления там, где чаще всего ступала человеческая нога. Вдоль дороги располагались полуразрушенные вехи, похожие на миниатюрные обелиски. Их украшали мозаики и резьба Предтеч, которую не смогла уничтожить даже непредсказуемая и суровая горная погода. Пусть краски и поблекли, но искусные изображения людей, куршоков и самых разнообразных живых существ все еще были вполне различимы, а иероглифы даже можно было прочесть. Я с удовольствием склонилась к ближайшему обелиску, повествующему о паломничестве великого императора Ва-Тарака в Краггенменс. Водя пальцем по вырезанным в камне линиям, я прочла, сколько рабов было принесено в жертву богам, и что сказал оракул правителю.

Оджан, который воспользовался внезапной передышкой, чтобы опустить мешки на землю и расправить согнутые под их тяжестью плечи, наблюдал за моими историческими изысканиями с неподдельным удивлением.

— Вы знаете язык Предтеч? — изумился он.

— Немного знаю. Я что, читала вслух?

— Вы шевелили губами.

Я не нашлась, что ответить, и просто пожала плечами. Ну не буду же я, в самом деле, рассказывать ему, что имею дело с чрезвычайно хорошо сохранившимися бесценными историческими источниками. Вряд ли Оджана это волнует. Как жаль, что моего возвращения ждут в Городе, и никто не отпустит меня сюда на пару месяцев изучать древнюю письменность. Пожалуй, это было единственное, чем мне хотелось бы сейчас заниматься. Помимо попыток отыскать следы Элана, конечно же. Но увы: на повестке дня у меня стояли враждующие кланы и их перемирие, которое вот-вот должно было закончиться, а также жизнь неизвестных мне «одушевленных ценностей» и сохранность материальных. К тому же, я не уверена, что мне захочется остаться в Краггенменсе после того, как мораторий на насилие будет снят.

— Госпожа… — снова подал голос Оджан. — Не хочу прерывать вас, но скоро стемнеет.

Ну да, конечно, совсем забыла. Это горы, здесь ночь наступает так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь. Знания из прошлой жизни, которые одновременно хочется и забыть, и в то же время помнить про них вечно. Горные тропы под ногами, густые леса предгорий и ни с чем не сравнимый свежий горный воздух, от которого поначалу кружится голова. Костер, выплевывающий искры на уходящие в черное небо скалы. И моя голова на плече Элана.

Дневной переход по горным тропам измотал меня настолько, что я с головой ушла в невеселые мысли, переставляя ноги механически, как заводная игрушка. Хоть бы этот день поскорее закончился! Но вдруг нечто, попавшее в поле зрения, вывело меня из монотонного полузабытья.

Это был очень необычный межевой камень. В отличие от типичных путевых столбов, выполненных в форме миниатюрных обелисков, этот представлял собой трапецию с круглым навершием. Иероглифы на нем почти стерлись, а едва видимые в камне черточки и точки складывались в какую-то нечитаемую чепуху. Но сама его форма — а еще больше форма отбрасываемой им тени — напоминала мне что-то очень привычное. Что-то, что я вижу каждый день.

Замочную скважину.

Сердце забилось.

Артемус, а после и Элан, провели в горах бессчетное количество времени, выискивая следы Гильдии Просвещения — мистической организации Карад-Дина, чьи члены стали прародителями современных Хранителей. Когда-то Гильдия предсказала Катаклизм, уничтоживший цивилизацию Предтеч, но Император не поверил им. Город ушел под землю, а немногие выжившие, среди которых наверняка были и люди из Гильдии, бежали в горы. Следы выживших терялись там. В свое время, когда мы были всего лишь учениками, Артемус был одержим поиском древних знаний, и ему все же удалось найти... кое-что, о чем всем нам настоятельно было рекомендовано забыть. Однако, цепочка последовавших за этим событий привела к тому, что его лучший ученик, Гарретт, отказался от инициации в качестве Исполнителя и навсегда покинул Орден. Вскоре и Артемус окончательно разочаровался в своей идее фикс, и лишь Элан упорно продолжал рыть носом землю. Пока не исчез.

И теперь, похоже, мне удалось обнаружить следы наших далеких предшественников. Вдруг я найду что-то полезное для Ордена, оказавшегося в очень уязвимом положении? Меня ведь за этим сюда отправили. Хранителям сейчас не было никакого дела до Краггенменса и его перемирия.

Может быть, даже и Элану было наплевать на местных, а вся его миротворческая деятельность была лишь поводом оставаться в Долине как можно дольше?

— Госпожа, мы опаздываем, — окликнул меня Оджан.

Я бросила последний взгляд в нутро горы, откуда мы только что вышли, и последовала за своим спутником в сторону темного провала.

Мы не успели пройти и первый поворот тропы, вьющейся по склону огромной воронки, как уперлись в высокую ограду, которую венчали металлические пики. И это были вовсе не декоративные наконечники, способные причинить вред только если упасть на них с очень большой высоты. Граненые острия тускло поблескивали в последних лучах заходящего солнца, а руку между вертикальными прутьями смог бы просунуть только очень худой человек.

Хмурые стражники, носившие поверх кольчуг накидки сизого и песочного цветов, скомандовали остановиться. Оджан назвался, представил меня и теперь мрачно наблюдал за тем, как люди на воротах перетряхивали его мешки. В одном из них оказались зерна кукурузы, а в другом — бобы, и старик морщился каждый раз, когда содержимое просыпалось на землю от неосторожных движений. Время от времени, караульные искоса поглядывали на него с плохо скрываемой завистью.

Стражники Краггенменса разительно отличались от своих собратьев из Города. Даже поддоспешники и кольчуги не могли скрыть их худобу. В глаза сразу бросались выпирающие скулы и торчащие на тощих шеях кадыки. Синевато-бледные, изможденные лица, почти не видевшие прямого солнечного света, как будто светились в полумраке: Сумрачная Долина вполне оправдывала свое название.

— Следуйте за мной, — сказал один из стражников и повел нас в небольшую караулку у ворот. Оджан крякнул, снова поднимая свою драгоценную ношу, но спорить не решился.

— В чем дело? — спросила я.

Тот только пожал натруженными плечами.

— Эй, любезный! — окликнул он стражника. — Что случилось?!

— Приказ Верховного Попечителя, — неопределенно ответил тот.

Что ж, в этом смысле все стражники во всех городах одинаковы. Отвечать на вопросы они не любят.

Я покорно опустилась на покрытую вязаным ковриком скамью. Оджан тем временем сильно нервничал и прижимал к себе мешки, хмуря кустистые брови. Взгляд его так и бегал по темным углам, заросшим пылью и паутиной. Мой спутник как будто ждал какой-то подлости. Наверное, мне бы тоже следовало обеспокоиться неожиданным вниманием стражи, но утомленное долгим переходом тело отказывалось реагировать на все, что не касалось отдыха и… еды? Странно, но у меня действительно проснулся аппетит — не иначе как чудесный горный воздух постарался.

Снаружи послышались лёгкие, но всё же громкие, шаги по гравию и мужские голоса. Дверь караулки распахнулась, и лучи заходящего солнца обрисовали темный силуэт на пороге. Вошедший был худощав, строен и высок — пожалуй, на голову выше всех обитателей Краггенменса, которые встречались мне до этого. Он касался макушкой притолоки и был вынужден наклонить голову, чтобы не удариться.

— Оджан, ты нарушил мое распоряжение, — проговорил он звонким, почти юношеским голосом.

— При всем уважении, мессер Верховный Попечитель, Управление по Делам Общины не подчиняется вам. Мы простые люди, мессер, но кто-то должен представлять и нас тоже.

Тон моего спутника был ровным и уважительным, но мне совсем не понравились звучащие в нем нотки неуверенности. Оттенки, я бы даже сказала. Ох, Элан, во что же ты вляпался? И во что же, в конечном итоге, вляпалась я? Разумеется, защищать простых людей — дело благородное, вполне соответствующее образу мыслей и кодексу чести моего возлюбленного, но… мне-то что теперь со всем этим делать? Я понуро опустила голову и уставилась на свои запыленные ботинки. Не успела даже толком попасть в Краггенменс, а казавшийся вполне себе реалистичным план «притворись магом и разузнай как можно больше» уже́ растерял бо́льшую часть своей привлекательности.

— Ты свободен, Оджан, — произнес Верховный Попечитель холодно.

— При всем моем уважении… — снова начал было мой спутник, но тут же осекся.

— Не беспокойся. Твои старания будут вознаграждены.

Я даже не поняла, была ли это угроза или похвала. Еще раз бросив на меня прощальный взгляд, Оджан поплелся к выходу, поудобнее пристраивая мешки на сгорбленную спину.

Верховный Попечитель взял стул и сел прямо напротив. Впервые с того момента, как он переступил порог караулки, я подняла взгляд и мысленно констатировала: сидящий прямо передо мной мужчина был очень красив. В его внешности определенно прослеживалось что-то общее с Эланом: оба были светловолосыми и светлоглазыми, с правильными чертами лица. Оба — как ожившие книжные иллюстрации. Но если Элан, с его широкими плечами и мужественным подбородком, как будто сошел со страниц книги о доблестных рыцарях, то Верховный Попечитель выглядел точь-в-точь как очередной томный аристократ из дамского романа, непременно с покалеченной душой и тяжелым трагическим прошлым. Из тех, которых главные героини так любят утешать. Подтянутый, узкоплечий и худощавый, с невероятно бледной кожей, тонким носом и волнистыми светло-русыми волосами длиной чуть ниже середины шеи, он выглядел бы явно моложе своих лет, если бы не глубокие морщины на лбу и не грустный, усталый взгляд много чего повидавшего человека.

Мужчина смерил меня внимательным взглядом с ног до головы, и как-то не очень дружелюбно сощурился. Мне показалось, что в его светло-серых глазах мелькнул странный голубой отблеск.

— Кто вы?

— Меня зовут Касадра. Оджан обратился ко мне за помощью…

— Касадра… — собеседник многозначительно посмотрел на меня и откинулся на спинку стула, ожидая, что я назову свое семейное имя. Я молчала. Оно, разумеется, имелось, но я им практически не пользовалась. Хранителям такое ни к чему.

Так и не дождавшись ответа, мужчина продолжил:

— Почему он обратился именно к вам?

— Потому что я пришла за его посланием к Элану.

— А могу я узнать, почему Элан не пришел сам?

— Потому что его не было в Городе.

— То есть, вы его замещаете?

— Можно сказать и так. Это допрос?

— Можно сказать и так, — парировал мужчина моими же словами, сцепляя пальцы в замок. — Меня зовут Максимилиан Дюкре́, и я Верховный Попечитель Сумрачной Долины. И если я захочу, вы не пройдете дальше этой караулки. А я не горю желанием пускать внутрь непонятно кого. В Долине и так неспокойно. Так почему я должен вас впустить?

Я вцепилась в края лавки, чувствуя, как ногти оставляют вмятины на потемневшем мягком дереве.

— Потому что кто-то должен поставить подпись под договором вместо Элана. А у меня есть такие полномочия.

Дюкре коротко хохотнул. Я и понятия не имела, почему, но, когда Верховный Попечитель отсмеялся, его глаза неожиданно потеплели.

— Значит, вы Хранитель?

Я закашлялась.

— Видите, я знаю кое-что о вас, — продолжал он. — Как видите, Элан доверял мне… и кое-что рассказал. Если вы сейчас потянете вон за ту цепочку, что сейчас виднеется в вырезе вашего платья, то увижу ли я медальон с изображением замочной скважины?

Я молча вытянула цепь. Дюкре наклонился и кивнул своим мыслям. Его темно-серые глаза остались непроницаемы.

— Если вы действительно верны принципам своего ордена, то вам не стоит меня опасаться, госпожа Хранитель. Я — ваш единственный союзник в Сумрачной Долине.

Он встал, протягивая руку. Я протянула свою в ответ, ожидая дружеского рукопожатия, но вместо этого Верховный Попечитель склонился и поднес мою ладонь к губам. Прикосновение к коже было таким легким и мимолетным, что я даже не поняла: а было ли оно вообще?

— Элан был магом. Вы тоже маг, госпожа Хранитель? — спросил он, глядя прямо в глаза и продолжая сжимать мои пальцы. Узкая, холеная ладонь была твердой и прохладной.

— Да. — Ложь комом встала поперек горла, и мне пришлось приложить почти физические усилия, чтобы выплюнуть одно-единственное короткое слово.

Может быть, Верховный Попечитель и не поверил мне, но виду не подал. Он стоял, склонившись передо мной, я сидела, но, несмотря на дружеский и даже немного заискивающий жест, мне было некомфортно смотреть на него снизу вверх.

— Очень хорошо. Я рад, что вы здесь. В Долине сейчас неспокойно. Может быть, с вашей помощью нам удастся избежать… — Дюкре осекся. — Нам не стоит оставаться наедине слишком долго, госпожа. Вы — нейтральная сторона, и я не хочу ставить ваш статус под угрозу… как бы мне ни хотелось продолжить наш разговор. Но мы еще сможем встретиться завтра.

Уже в дверях Дюкре обернулся, опершись ладонью о косяк.

— Завтра начнутся инспекции, госпожа Хранитель. Я буду молиться, чтобы вы принесли мне добрые вести.

Он вышел, оставив меня наедине с тяжелыми мыслями. Что я буду делать, если ситуация действительно дойдет до магического противостояния? Кроликов из шляпы доставать, как уличный фокусник? Когда Элан выступал гарантом перемирия, на его стороне была магия глифов. У меня же такой привилегии нет. Я просто хотела найти следы Элана, а в итоге ввязалась в реальную политическую игру, и было очень тяжело осознавать, что мой блеф поставил под угрозу жизни ни в чем не повинных людей.

Если Верховный Попечитель или его политический противник перейдут к открытому конфликту, то я ничем не смогу помочь простым жителям Долины, которых так легкомысленно вызвалась защищать. Вариант был только один: я ни в коем случае не должна доводить до этого. Легко сказать, сложно сделать.

Пока я предавалась мрачным мыслям, в караулку вошли двое стражников.

— Мессер согласовал проход, — сообщил один из них, протягивая круглый металлический жетон с неизвестными мне символами и дыркой посередине.

Я взяла нагретый чужой рукой кругляшок и встала, закидывая на плечо дорожную сумку и поправляя полы запыленного плаща.

— И куда мне теперь?

— Вас проводят, — ответил стражник, глядя куда-то мимо меня.

Снаружи я увидела своего старого знакомого Оджана, уже без мешков, но зато в компании высокой седой женщины с крючковатым носом и сгорбленного мужчины.

— Госпожа Касадра, позвольте представить вам госпожу Зеллу из общества рукодельниц и Адриана, главу Гильдии Резчиков. Они, как и я, тоже входят в комиссию от Управления по Делам Общины. Зелла, Адриан — это Касадра, маг из Города. Теперь она будет гарантом перемирия вместо Элана.

— Приятно познакомиться, госпожа Касадра, — Зелла прищурилась, как обычно делают плохо видящие люди, и протянула тощую ладонь, похожую на сухую куриную лапку. Взгляд ее оставался внимательным и колючим. Меня оценивали, и, судя по всему, выводы были явно не в мою пользу. Конечно, они ведь ждали Элана, а пришла… ну, я.

— Взаимно.

Адриан кивнул, хмуро глядя на меня из-под кустистых бровей. Судя по сжатым в тонкую ниточку губам, ему я тоже не слишком-то понравилась.

— Пойдемте, госпожа маг, я покажу вам ваш дом. Адриан, Оджан — до завтра, и да хранит вас Мот, — произнесла Зелла, поднимая костлявую ладонь.

Оджан повторил ее жест. Адриан просто сдержанно кивнул.

Мы вышли на узкую тропу, вьющуюся по горному склону. Слева простиралась бездна, в которую страшно было даже заглянуть. По правую руку находились дома: кривые, косые, наспех сделанные из того, что нашлось в ущелье, они лепились к каменному телу горы, как осиные гнезда. В окнах зажигался тусклый свет, и его янтарные пятна худо-бедно освещали наш путь. Уличных фонарей здесь не было. Боюсь даже представить, что тут творится ночью. Камни тропы казались скользкими и ненадежными, но в стремительно наступающей темноте было очень сложно выбирать место для следующего шага. Мы буквально передвигались наощупь, и я ползла со скоростью улитки.

Зелла несколько раз вырывалась вперед: разумеется, для нее эта тропа не была в новинку. Когда она в очередной раз остановилась, то, тронув меня за плечо, сказала:

— Посмотрите вниз, госпожа.

Мне не хотелось подходить слишком близко к краю, но я все же послушалась ее совета и наклонилась над бездной.

Несколько верхних витков оставались темными, как и те места, по которым мы шли, а вот нижние ярусы освещались гроздьями фонарей, испускавших холодный, бледно-серый, неуютный свет. Он делал долину похожей на трухлявый пень, облепленный изнутри светлячками.

— Визирь добывает светящуюся руду, — пояснила Зелла. — Но Дюкре и его люди не дают нам установить такие светильники по всей Долине. Поэтому они есть только на нижних ярусах. Дюкре и его прихвостни лучше будут ползать в темноте, как кроты, чем позволят своим людям жить хорошо.

«Нам», «они». Что ж, политические предпочтения моей спутницы были абсолютно понятны. Она их и не скрывала. В долине нет незаинтересованных людей. Ну, кроме меня, разумеется. Хотя… стоит все же признать, что в данный момент мои симпатии пока что были на стороне Верховного Попечителя с усталыми глазами и внешностью трагического книжного героя.

Я бросила взгляд на два моста, когда-то соединявших между собой противоположные края провала на разных уровнях. Оба теперь были обрушены, лишь вырубленные из скальной породы основания торчали, как обломанные ветви. Видимо, проследив за моим взглядом, Зелла пояснила:

— Пять лет назад Дюкре взорвал верхний мост, чтобы Визирю было сложнее до него добраться. Падающие обломки повредили и нижний, и теперь на верхние ярусы можно пройти только через шахты Визиря. Вам, как почетному гостю, проход, разумеется, будет бесплатным.

— Визирь берет деньги за то, чтобы люди просто могли пройти туда, куда им нужно?

— Скальные выработки — не самое безопасное место. Ему пришлось нанять больше стражников, чтобы никто не заблудился и не зашел туда, куда не надо. Нужно следить за состоянием стен и ставить поддерживающие опоры. Все это не бесплатно.

— Тогда почему бы просто не починить мосты?

Зелла пожала плечами.

— Пусть ремонтирует тот, кто разрушил. Так будет справедливо. Пойдемте, госпожа. Нам еще нужно дойти до шахт.

Она коснулась моего плеча, и я с ужасом поняла, что легко доверилась совершенно незнакомому человеку. Лишь одного несильного тычка в спину хватило бы, чтобы отправить меня в смертоносный полет до самого дна. От одной только мысли об этом голова закружилась, и я осторожно отошла от края дороги. Пара мелких камней сорвалась из-под ног и улетела вниз, в провал.

— Хорошо, — ответила я, стараясь, чтобы внутренняя дрожь не просочилась в голос.

Никогда не боялась высоты, но, похоже, Краггенменс был воплощением сразу двух распространенных страхов: высоты и замкнутого пространства. Я не пробыла в нем и нескольких часов, но уже невзлюбила это место. Даже на первый взгляд, здесь все просто дышало соперничеством и враждой.

Мы никого не встретили на нашем пути. Силуэты местных обитателей мелькали за плотно задвинутыми шторами, но никто не высунулся из окна или дверного проема, чтобы поглазеть на новое лицо. В горных деревушках, где мне доводилось побывать, каждый чужак становился объектом пристального внимания, но только не здесь. В Краггенменсе, похоже, все старались держать свой нос подальше от чужих дел. Из страха, полагаю. Простым людям, наверное, тяжело жить на поле магического боя.

На входе в шахты Визиря находилась еще одна караулка. Сквозь мутное окошко виднелся размытый контур одного-единственного стражника, который, судя по всему, прикорнул в уголке.

— Мурад, открывай! — Зелла забарабанила в окошко.

Тень встрепенулась, и несколько секунд спустя сонный стражник уже стоял на пороге. В отличие от людей Дюкре, этот парень носил накидку, выкрашенную в сочетание свекольного и фисташкового цветов.

— Кого тут Мот принесла на ночь глядя? — спросил он, широко зевая и даже не удосуживаясь прикрыть рот рукой.

— Новый гарант перемирия.

Стражник вопросительно посмотрел на меня, и по его презрительно скривившимся губам можно было безошибочно понять все, что он думал о новом гаранте. Не сводя с нас глаз, он протянул руку, касаясь невидимого мне рычага, и решетка, перегораживающая вход в шахту, поднялась с громким скрежетом.

— А почему Элан прислал вас вместо себя? — неожиданно поинтересовалась Зелла.

Вопрос застал меня врасплох, как и всегда.

— Потому что его больше нет, — ответила я сухо.

Слова царапали глотку, как при ангине. Было сложно произносить их. Даже в такой форме.

Женщина внимательно посмотрела на меня, подстраивая свою торопливую походку под мой медленный шаг и позволяя поравняться с ней.

— Мне очень жаль, — произнесла она с сочувствием. Не знаю, деланным или нет, но в ее черных глазах не промелькнуло ни единой эмоции, когда она положила руку мне на плечо в жесте поддержки. — Он был хорошим человеком. Достойным уважения. — Женщина сделала паузу, как будто подбирая подходящее слово. — Храбрым. И доблестным. Да, доблестным. Так будет правильно.

— Да.

Мне не хотелось развивать эту тему дальше. Каждый раз, стоило лишь поверить, что я примирилась с утратой, что-то вновь бередило старую рану, и сердце начинало кровоточить.

— Мы уже почти пришли, госпожа, — попыталась приободрить меня моя спутница.

Я поправила постоянно сползающую с плеча лямку, но ничего не ответила. За утренним душевным подъемом последовал крутой, как склоны Краггенменса, спад. Мысли о том, кого я лишилась и как после этого осиротела, снова погрузили меня в парализующее уныние. Ничего. Я просто устала. Сегодня был очень долгий… и очень тяжелый день. Мы все шли и шли по тихим улицам, которые выглядели почти нереальными из-за бледного, неживого света рудяных светильников. Мир вокруг приобрел режущие глаз контрасты ярких белых бликов и черных непроницаемых теней.

В какой-то момент мне даже показалось, что спуск в недра горы будет длиться бесконечно, пока, наконец, мы не остановились возле небольшого строения, находящегося как раз напротив обрушенного нижнего моста. Зелла достала из кармана ключ и повернула его в замке.

— Здесь когда-то жила моя сестра, — проговорила она. — Вам здесь будет удобно. Ну, по крайней мере, Элан не жаловался.

Жилище, снаружи похожее на ветхую сараюшку, которой побрезговал бы даже городской бездомный, внутри оказалось куда больше, ведь большая часть его была вырублена прямо в скале. Здесь было немного душно и стоял специфический запах давно покинутого жилища, но в спальне находилось окно, которое я тут же распахнула. Несмотря на то, что тут давно никто не жил, женская рука все же чувствовалась в красивых домотканых половиках, ковриках из разноцветных тряпочек и коллекции искусно расписанных горшков на полках. Все это, впрочем, покрывал толстый слой пыли.

— Что случилось с вашей сестрой, Зелла? — спросила я.

— Магией зацепило, — коротко ответила она, зажигая фитиль, торчащий из плошки с неизвестным мне горючим веществом. — Вот уже семь лет как… Когда маги ссорятся, простые люди плачут. Элан подарил нам передышку, а теперь… Отдыхайте, госпожа. Может статься, что это последняя спокойная ночь в Краггенменсе.

Женщина положила ключ от дома на стол и вышла. Я присела на кровать, вдыхая запах пыли и слежавшегося белья. Плевать. Лишь бы было, на чем спать.

Фонарь светил прямо в окно, его холодный свет нагонял смутную тревогу и тоску. Поворочавшись, я встала, чтобы задернуть занавески.

Долговязая фигура Зеллы подошла к дому прямо напротив, и вскоре еще одно окно зажглось теплым желтым светом. Напрягая зрение, я разглядела в проеме черную фигуру.

Конечно, Зелла будет за мной следить. Она предана Визирю, и даже не пытается скрыть свое отношение к нему.

Бросив последний взгляд на янтарный прямоугольник напротив, я на всякий случай положила кинжал под подушку, а потом наклонилась и задула фитиль.

После долгого и тяжелого дня гудела голова и ныли ноги. Я подумала, что неплохо было бы помыться перед сном, чтобы расслабить напряженные мышцы, но сил подняться с кровати не было. Сон атаковал внезапно, как грабитель из темного переулка.

Я и сама не заметила, как это произошло: вместо уютной комнаты я оказалась в Цитадели. Такой, какой она осталась лишь в воспоминаниях: чад факелов, длинные дрожащие тени, тянущиеся в полумрак громады книжных полок, тусклый свет глифов и питающая их магия, которая пронизывала все пространство вокруг и витала где-то на краю сознания неразборчивым монотонным шепотком.

Я знала, что это сон, но, тем не менее, просыпаться не спешила. Несмотря на не самые простые отношения с Орденом, мне все равно было хорошо здесь: Цитадель, еще не тронутая тлетворным влиянием Карги, по-прежнему была домом, в который всегда приятно возвращаться. Все здесь было как раньше: даже золотые весы, которые когда-то украл Гарретт, еще украшали пространство над южной дверью в Библиотеке Старейшин. Вновь погрузиться в эту атмосферу было как скинуть неудобные бальные туфли и сунуть ноги в мягкие, разношенные домашние тапочки.

Залы и коридоры, обычно наполненные тихим шорохом одежд, звуками шагов и приглушенными голосами, теперь были молчаливы и пусты, но я совершенно точно знала, куда должна идти. И спорить со странной логикой своего сна не собиралась.

Год назад, когда над Орденом уже сгустились грозовые тучи грядущих Ненаписанных Времен, Орланд ждал мой доклад о положении дел в городе, а Артемус должен был отвести меня к нему по тайному коридору, открыв его своим кольцом. Но я не явилась в Цитадель в ту ночь, потому что сопровождала одного из своих высокопоставленных клиентов на костюмированный бал, посвященный эпохе Предтеч. В то время я вела насыщенную светскую жизнь, вращаясь в высшем обществе. Культура Предтеч была на пике моды, мои знания оказались весьма востребованы среди городской знати, а обязанности агента ограничивались лишь формальными отчетами. Орланд не требовал многого — да и не ждал многого, не скрывая своего пренебрежительного отношения. Он не упускал возможности прилюдно высказать свое невысокое мнение о моих способностях — а заодно и лишний раз уколоть моего наставника.

Об Элане уже полгода не было никаких известий. Он никогда не пропадал так надолго и всегда находил способ послать весточку, если задерживался. Нехорошие подозрения становились все сильнее и сильнее. Я практически все время либо кутила, либо с головой погружалась в чтение и изучение истории Предтеч, чтобы не поддаваться страшным мыслям. Предчувствия кружились надо мной как стервятники, готовые вцепиться в плоть кривыми клювами, и я отгоняла их всеми доступными способами.

Повлияло ли мое отсутствие тогда на ход дальнейших событий, я не знала, и вряд ли когда-нибудь узна́ю. Однако, в этом сне у меня был шанс поступить так, как следовало бы.

Вздохнув, я постучала в дверь, ведущую в покои Артемуса. Он открыл сразу же.

— А, это ты, — разочарованно протянул наставник, и мне стало стыдно за свое открытое платье по последней моде, сложную прическу и взятые напрокат дорогие самоцветы на шее, в ушах и в волосах. — Пойдем. Орланд ждет, а у меня мало времени.

Артемус собирался туда, откуда — теперь я отлично это знала — он уже не вернется. Он сменил коричневую мантию на одежду агентов из темно-серой ткани, которая как будто растворялась в полумраке, делая носящего ее практически невидимым среди теней. Губы наставника были плотно сжаты, брови — нахмурены, взгляд — серьезен.

И что мне делать? Притвориться и позволить сну идти своим чередом, или попытаться предотвратить неизбежное, хотя бы здесь? Вдруг в этой призрачной реальности никому не нужно будет погибать страшной и мучительной смертью в подземельях Олдейла?

— Не надо, не ходи туда! — Я схватила Артемуса за рукав, но он освободился одним лишь легким движением запястья.

— Все будет так, как предсказано, — грустно улыбнулся он. — Я должен. Ты же понимаешь, что ничего изменить уже нельзя?

Глаза защипало от едких, злых слез.

— Но сейчас-то все по-другому. Я здесь, с тобой, а не на балу! Значит, и ты тоже можешь быть в другом месте. Изменить пророчество. Хотя бы здесь.

— Касадра, все уже произошло. Мы не властны над прошлым.

— Тогда зачем я здесь?

— Потому что кристалл рядом, и я наконец-то смог до тебя дотянуться.

— Зачем?

Лицо наставника подернулось рябью, как отражение в воде.

— Пойдем. У нас мало времени.

Из тайного хода, который Артемус открыл своим кольцом, мы попали прямо в покои Орланда. Первый Хранитель, как всегда, выглядел недовольным. У него были давние счеты с моим наставником, и, даже получив заветную должность, Орланд все никак не мог успокоиться. И часто срывался на тех, кто не мог дать ему отпор: то есть, на бывших учениках. Даже после того, как мы с Эланом прошли обряд посвящения, он не упускал возможности побольнее укусить нас — а через нас и Артемуса.

— Почему так долго? — начал Орланд вместо приветствия.

Артемус сделал шаг вперед, как будто пытаясь заслонить меня, но я не стала прятаться за его спиной.

— Прошу прощения, Первый Хранитель. Мы опоздали по моей вине. Это я задержалась.

Стеклышки круглых очков Орланда блеснули злым и холодным светом.

— Я и не сомневался. Где твой отчет?

Действительно, а где? Как глупо — прийти, чтобы передать отчет, и не озаботиться тем, чтобы этот самый отчет сначала написать.

— Ну же, Касадра, — Артемус легонько толкнул меня под локоть. — Вот же он, у тебя в руках.

Я протянула конверт, который как будто материализовался у меня в ладони. Орланд сломал печать и пробежался глазами по листу бумаги. Честно говоря, я даже не представляла, что могло быть там написано.

— Так я и думал, — пробормотал он, поправляя дужку очков указательным пальцем. — Так я и думал. Скажи мне, Касадра, тебе удалось узнать хоть что-нибудь полезное? Что-то кроме вот этого барахла? В Городе творится Рогатый знает что, а мои агенты не могут нарыть ничего, кроме светских сплетен!

Выплевывая упреки мне в лицо, Орланд рвал и рвал многострадальную бумагу. Клочки кружились как большие снежные хлопья. Как-то слишком уж много их получилось из одного-единственного листка. Некоторые падали на дорогой ковер, но все новые и новые появлялись в воздухе, превращая покои Первого Хранителя в подобие стеклянного шара, в котором среди бесконечной бумажной вьюги лицом к лицу застыли три раскрашенных статуэтки.

Орланд как будто не замечал происходящего вокруг. Обратив свой гнев на Артемуса, он заявил:

— Ты хороший агент, Артемус, но отвратительный наставник. Посмотри, что стало с твоими учениками. Гарретт сбежал. Элан пропал. Эта… — он кивнул в мою сторону. — Я же сто раз говорил тебе, что она не подходит для работы агента!

Все как обычно. Я слышала это сотни раз, из уст Орланда и не только.

— При всем уважении, Первый Хранитель, я лучше знаю, на что способны мои ученики.

— Она уже давно лишилась равновесия. Посмотри на нее.

— Да, лишилась. Гарретт тоже когда-то лишился, и что? Это ничего не значит. Равновесие — не факт, как мы привыкли считать. Это процесс.

Голос наставника звучал так привычно, так спокойно и размеренно. Как всегда.

— Чушь. Весь опыт наших наставников, все знания нашего Ордена… — Орланд попытался что-то возразить, но его слова звучали все тише и тише. Да и сам он бледнел и таял, как привидение поутру. — … Все говорит о том, как нам важно соблюдать равновесие. И если ты думаешь, что я не подниму этот вопрос на ближайшем Совете, ты ошибаешься. Я его подниму…

Орланд исчез. Теперь мы остались вдвоем, среди мрака, наполненного падающим бумажным снегом. Казалось, я вижу даже странные муаровые стенки какого-то огромного пузыря, в который мы были заключены… Артемус повернулся ко мне.

— Не верь ему. Может, я действительно был не самым лучшим наставником и слишком опекал тебя, но ты все еще можешь стать отличным Хранителем. Все, что я увидел в тебе в нашу первую встречу, никуда не делось. Ты наблюдательная, сообразительная, умеешь делать правильные выводы. Ты хочешь быть Хранителем?

Как будто у меня есть выбор! Я кивнула, ловя в ладонь обрывок бумаги. Он растаял на теплой коже как самый настоящий снег, оставив лишь зеркальный отпечаток чернил.

— Тогда тебе придется измениться. Ты готова?

— Что мне нужно сделать?

— Выжить. Ты сейчас находишься в той самой точке, где этот вариант еще возможен. Доверяй Гарретту. Он сможет дать тебе то, чего мы не смогли.

Пространство вокруг подернулось рябью. Бумажные снежинки, кружившие вокруг подобно вьюге, лихорадочно заметались в пустоте, как рой рассерженных пчел.

— Она закрывает лазейку, — пробормотал Артемус.

— Кто?

— Та, кто создала это место.

— Но кто?

— Мне нельзя говорить. Мы еще увидимся. Если все получится.

Мрак, окружающий нас, посветлел и задрожал, и в нем начали проступать контуры моей комнаты.

— Когда?

—Позже. Тебя приведет… другой человек.

— Что значит…

Но я не договорила. Что-то резко выдернуло меня из сна.

Чье-то прикосновение. Момент удушья. Холодная выделанная кожа давит на губы. Больно. Первая мысль: меня пришли убивать! Рука ныряет под подушку — там же кинжал! Нет, пустота. Рывок, попытка приподняться и сбросить, но меня держат крепко. Мысли путаются. Шепот щекочет ухо:

— Привет, Кэсс. Давно не виделись.

Знакомый голос. Прозвище из прошлого. Дыхание на щеке. И едва слышный шелест лепестков диафрагмы, двигающихся в механическом глазу. Это не враг. Но и не Элан.

— Сейчас отпущу. Не ори только: за домом следят.

Я разжала пальцы, которыми вцепилась в прижимающее меня к подушке запястье. Хватка ослабла, и я жадно хватанула ртом воздух: от ужаса и внезапности совершенно забыла, что значит «дышать носом».

— Что ты здесь делаешь? — прошептала я, отдышавшись, и все еще не веря в то, что наши с Гарреттом дорожки пересеклись здесь, в Краггенменсе.

Я заснула, даже не сняв верхнее платье, но во сне, судя по всему, заползла под постеленное на узкую кровать разноцветное лоскутное покрывало. Вор сел на полу, возле моего изголовья — темная фигура, выделяющаяся на фоне белесых отблесков рудяного света. Все еще приходя в себя после внезапного пробуждения, я повернулась к нему, положив руку под щеку.

— Имею тот же вопрос, — холодно процедил он.

— Элан был гарантом перемирия.

— И ты побежала, сломя голову, по его следам, — Гарретт не спрашивал, он констатировал факт, и мои мотивы были для него как на ладони. — Не зря я хотел встретиться с тобой перед отъездом сюда. Как чувствовал. Почему ты отказалась?

Что я могла сказать в свое оправдание? Что плохо себя чувствовала? Что искала встречи уже после того, как он уехал? Я просто проигнорировала его вопрос, задав встречный:

— А ты что здесь забыл?

—Слушай, ты вообще понимаешь, где ты оказалась и что здесь происходит?

— Нет, — я лишь пожала плечами. — Знаю только, что я в Краггенменсе, что здесь неспокойно, и что мне нужно любой ценой остановить кровопролитие.

— Исчерпывающий ответ. Годы идут, но тебя, Кэсс, жизнь не учит ровным счетом ничему. Ты всегда за все хорошее и против всего плохого. Но разобраться где что ты не спешишь.

— Послушай! — взбеленилась я. — Я только вечером здесь оказалась…

— Я тоже тут недавно, — Гарретт ухмыльнулся, — но, в отличие от тебя, уже кое-что разузнал. Потому что не хлопал ушами.

— Так что ты здесь забыл? — я приподнялась на локте и потянулась к светильнику и лежащему рядом коробку спичек, но Гарретт перехватил мою руку.

— Меня попросили, скажем так, разжечь пожар.

— Что? — от этих слов я аж села в кровати.

— Гарант перемирия… — хмыкнул Гарретт. — Ты хотя бы знаешь условия этого самого перемирия, гарант?

— Нет. Мой провожатый меня в них не посвятил.

Гарретт порылся в сумке и достал изрядно помятый лист бумаги. Напрягая зрение, я вгляделась в крупные ровные строчки: благо, почерк был почти каллиграфическим, а льющегося снаружи белесого света руды было достаточно, чтобы различить буквы, хоть и с трудом.

С УЧЕТОМ НИЖЕИЗЛОЖЕННОГО

НАСТОЯЩИМ ДОКУМЕНТОМ, РАТИФИЦИРОВАННЫМ В ПРИСУТСТВИИ ВИЗИРЯ ИЛЬ-ТАРИНА И ВЕРХОВНОГО ПОПЕЧИТЕЛЯ ДЮКРЕ, УСТАНАВЛИВАЕТСЯ

режим прекращения огня при соблюдении нижеперечисленных условий:

УСЛОВИЯ ДЛЯ ДОМА ИЛЬ-ТАРИН:

(1а) Постоянное ответственное хранение ценностей Дюкре: ЖЕЛЕЗНЫЙ ФАСАД

(1б) Обеспечение физической сохранности заложника Дюкре: ЭЙЛИНА (четыре года), в течение пяти лет со дня подписания.

УСЛОВИЯ ДЛЯ ДОМА ДЮКРЕ:

(2а) Постоянное ответственное хранение ценностей Иль-Тарин: ЧЕРЕП МОТ

(2б) Обеспечение физической сохранности заложника Иль-Тарин: ГЛАЭН (восемь лет), в течение пяти лет со дня подписания.

Несостоятельность или отказ от исполнения любого из вышеперечисленных условий будет рассматриваться как законное основание для разрыва соглашения, дающее противоположной стороне право уничтожить оставшиеся ценности и/или заложников в качестве справедливого возмездия.

ПОДПИСАНО В ПРИСУТСТВИИ И УТВЕРЖДЕНО УПРАВЛЕНИЕМ ПО ДЕЛАМ ОБЩИНЫ пятого дня Месяца Жатвы 829 года.

ВИЗИРЬ:

ВЕРХОВНЫЙ ПОПЕЧИТЕЛЬ:

Я отложила пожелтевший листок, стараясь ничем не выдать внутреннее смятение.

Итак, недавно встреченный мной Дюкре был вынужден отдать ребенка — скорее всего, свою дочь — на воспитание злейшему врагу, лишь бы ненадолго прекратить грызню. Девочке было всего четыре года, когда ее оторвали от семьи и передали чужому человеку! Что ж, это многое объясняло, в том числе и его слова, сказанные мне на прощание. Если раньше я кожей чувствовала царящее в Краггенменсе напряжение, то теперь тоже поддалась ему.

Разжечь огонь… Ну, конечно: если пропадет какая-либо из реликвий или заложник, то тут все рванет, как бочка с порохом, возле которой закурил неосторожный Хаммерит.

— Так, значит, ты здесь, потому что…

— Загадочный незнакомец предложил выкрасть некий… объект материальной культуры за вознаграждение, — закончил за меня Гарретт.

— Какой незнакомец? — выпалила я.

— Неправильный вопрос. «Какой объект?» — вот что ты должна была у меня спросить.

— Тут вариантов немного, — прикинула я. — Либо Череп, либо Фасад. Пятьдесят на пятьдесят. Поэтому повторю вопрос: кто тебя нанял?

Гарретт отступил в густую тень у изголовья.

— Чего не знаю, того не знаю. Какой-то старик предложил мне порезвиться в Краггенменсе, и я не смог отказаться.

— Старик? — Я вспомнила Оджана. — Местный? Такой робкий, вежливый, с красной от солнечных ожогов кожей?

— Нет. Рослый, крепкий. Двигается характерно. Привычки опытного воина. Я вообще сначала решил, что это кто-то из ваших.

Ну да. Человек со стороны бы не справился. Байки о мастере-воре охотно расскажут в каждой таверне, но вот как выйти с ним на связь, знают единицы. Судя по всему, в Городе действовал еще один эмиссар Краггенменса. И этот человек прекрасно понимал, кто ему нужен и где его искать. Точно так же, как Оджан знал способ выйти на Элана.

— И что он хотел? — Я умоляюще посмотрела в полумрак — туда, где, по моим прикидкам, должно было быть лицо вора. — Гаррет, скажи мне. Что ему нужно? Это Череп или Фасад?

— Наконец-то ты дошла до правильных вопросов.

— Допустим, Череп.

— Не угадала.

Я откинулась на подушку. Ответ мне совсем не понравился. Кто-то хочет сорвать перемирие. Если выкрадут одну реликвию, то вторую уничтожат, а заложников — казнят.

— Но кому это нужно?

— А ты подумай. Напряги мозги, если еще осталось, что напрягать.

— Дюкре?

— Думаю, да. Пропажа Фасада выгодна прежде всего ему. Думаю, он разыгрывает гамбит, жертвуя пешкой — то есть, своей заложницей, — чтобы подставить под удар врага, уничтожить его семейное наследие и заложника и развязать вражду, при этом сохранив свою собственную реликвию нетронутой.

Я вспомнила волнение в глазах Дюкре и его слова о том, что он будет с нетерпением ждать результатов инспекции. А что если… да нет, он не мог. Я не верю в это. Элан доверял Дюкре. Я тоже должна ему верить.

— По-моему, ответ очевиден, Кэсс, — с издевкой припечатал Гарретт.

— В том-то и дело, что он слишком очевиден!

— Ох, Кэсс, — Гарретт разговаривал со мной, как мудрый родитель с наивным ребенком. — Сложные, многоступенчатые интриги бывают только в книгах. В жизни обычно все просто и ясно, как топор. Ищи, кому выгодно — вот и весь ответ. Организовать пропажу Фасада куда выгоднее для Дюкре, чем для его оппонента, учитывая, что реликвия все равно потом окажется в его руках. Вывод сделает и пятилетний ребенок.

— Это мог бы быть и Иль-Тарин — может, чтобы обвинить своего врага и тем самым легитимизировать насилие. Или какая-то третья сила, может быть? Управление по делам общины? Еще какие-то местные шишки. Гильдии… кто тут у них еще есть?

— А может, Хранители?

— Нет, Хранители точно нет. Зачем тогда им было отпускать меня сюда?

— Да я пошутил. Я же сказал тебе, что ответ очевиден. Для меня, по крайней мере.

— Что же мне теперь делать?

Тень, в которой прятался вор, слегка дрогнула.

— Не знаю.

— Ты же не будешь красть этот Фасад?

— Я не буду подписывать смертный приговор двум детям. Эйлине сейчас девять, а Глаэну — тринадцать. Я вор, но не убийца, Кэсс. Но я не могу гарантировать, что мой наниматель остановится.

— Что же мне делать?

— А я откуда знаю? Ты в это ввязалась — вот и расхлебывай теперь.

Я посмотрела на свои руки — они заметно дрожали. Внезапно мне стало холодно. Холодно до самого нутра, до самого сердца. Теперь я намного лучше понимала, во что вляпалась, и это знание делало меня похожей на мороженую рыбу. Зубы клацнули.

— Ты же будешь рядом, Гарретт? Гарретт?

Но тени, в которых до этого затаился вор, остались пустыми и тихими. Вздохнув, я закрыла глаза и погрузилась в беспокойную дремоту, трясясь как осенний листок на промозглом ветру. Теперь мне тоже стало не безразлично то, что я увижу в доме Визиря.

Проснувшись, я первым делом сунула руку под подушку. Кинжал снова был на месте, а значит… значит, Гарретт мне приснился. Какая глупость… Это просто странный сон. Но рука в перчатке, зажимавшая мне рот, казалась такой реальной! Может, он все-таки был здесь и дождался, пока я усну, чтобы вернуть украденное? Наверное, решил, что я должна быть в состоянии защитить себя хотя бы с помощью оружия.

Рассеянный дневной свет, который едва пробивался на дно Сумрачной Долины, не помог бы мне определить, сколько сейчас времени, и сколько я проспала. Сначала я просто лежала, прислушиваясь к доносившимся через открытое окно далеким голосам. А потом повернула голову, да так и застыла.

На побелке, едва видимые из-за края тощего матраса, проступили четыре буквы — Кэсс — выцарапанные знакомым почерком и заключенные в сердечко. Элан везде оставлял такие. Я не заметила их в полумраке, а теперь утренний свет и скомканное одеяло открыли мне послание из прошлой жизни. Элан! Он был здесь, спал на этой кровати… думал обо мне. Я осторожно погладила надпись кончиками пальцев, представляя, как прикасаюсь к его щеке, и утешая себя мыслями о том, что, может быть, он тоже где-то почувствовал мое прикосновение. Наверное, ради этого стоило ехать в Краггенменс. Ради маленького привета с того света. Я посмотрела на испачканные мелом пальцы и уткнулась носом в подушку, вопреки разуму надеясь почувствовать хотя бы отголоски родного запаха, но, как и вчера, унюхала только пыль и слежавшееся белье.

В глазах защипало, и я уже была готова расплакаться, как делала это много раз, но слезы все никак не шли. Остались комом в горле и тяжестью на сердце. Наверное, именно про такое говорят «все слезы выплакала».

В доме не было ни капли воды, поэтому, кое-как пригладив выбившиеся из косы пряди и прихватив с кухни небольшое ведерко, я вышла на улицу. Может быть, мне удастся поговорить с кем-нибудь по-настоящему непредвзятым? Женщины ведь любят поболтать, ожидая своей очереди у источника или колодца.

Вблизи, при дневном свете, Краггенменс оказался куда более неприглядным, чем издалека и в сумерках. Город Предтеч был именно таким, каким я увидела его при первом знакомстве: зияющим провалом в теле горы, в котором почему-то решили поселиться люди.

Следы постоянно нависавшей над Сумрачной Долиной угрозы голода попадались везде: люди стремились использовать каждый свободный клочок скальной породы для того, чтобы положить на него перегной и попытаться вырастить хоть что-нибудь. В основном, конечно, это были какие-то местные бобы, которым не нужно было много солнца и которые карабкались к нему навстречу по вертикальным поверхностям, цепляясь крепкими усиками. Встречались и маленькие огородики за высокими железными оградами. Судя по бледным и тонким побегам, они видели солнце всего лишь несколько часов в день, и на богатый урожай с них местным обитателям особо не приходилось надеяться.

Колодец находился на самом дне Сумрачной Долины, но вокруг него почти никого не было. Лишь несколько мальчишек — еще более бледных и оборванных, чем взрослые — проводили меня недоверчивыми взглядами, сидя на пороге строения, которое я не рискнула бы назвать жилищем. Его двери и ставни были заколочены, а из-под порога тянулись вверх тонкие былинки бледной травы. Наверное, здесь когда-то жила еще одна жертва развернувшихся в долине магических баталий.

Выкрутив во́рот и кое-как вытянув переполненное ведро на край колодца, я вдоволь напилась, с удовольствием умылась и, запасшись свежей водой, направилась наверх, не забывая глядеть по сторонам. Бедность, уныние и напряжение. Эти три слова, пожалуй, чаще всего будут фигурировать в моем будущем отчете о Краггенменсе. Но даже суровая жизнь людей, выбравших для жизни забытую и богами и людьми дыру в земле, не смогла окончательно стереть следы богатого прошлого. Кое-где мне попадались следы характерной каменной резьбы Предтеч. Глиняная табличка с иероглифами — возможно, бесценное историческое свидетельство прошлых эпох — брошена в грязь рядом с обычными булыжниками. Обглоданные временем, выщербленные путевые столбы накренились у обрыва. Вертя головой по сторонам, я медленно поднималась вверх, отмечая все новые и новые остатки древней истории. Когда я, наконец, приблизилась к дому, ноша уже стала вполне ощутимо тянуть руку, а подол платья покрылся брызгами воды.

Мне не хотелось рыться в вещах покойной хозяйки моего дома, но, на счастье, ковшик для умывания нашелся прямо рядом с тусклым зеркалом. Экономя воду, я кое-как привела себя в порядок, переплела косу и постаралась как можно тщательнее очистить одежду от дорожной пыли и грязи. Поэтому, когда на пороге появилась моя вчерашняя знакомая, я уже была готова к новому дню, который обещал быть не менее тяжелым, чем предыдущий.

Зелла принесла с собой немного еды: пресные лепешки с начинкой из мелко порубленных ароматных трав, тушеные бобы со специями и небольшой кусочек сыра, такого твердого и соленого, что его можно было использовать вместо приправы. Я вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего утра, но мне кусок в горло не лез под внимательным взглядом черных глаз.

— Присоединитесь? — предложила я.

— Нет, спасибо. Я позавтракала дома. А вообще, чай — лучшее средство, чтобы наполнить желудок, когда есть нечего. Не торопитесь, госпожа, — произнесла она наконец. — Спешить нам некуда. Мы дождемся остальных, а потом проведем инспекцию в доме Визиря. После обеда нас будут ждать у Дюкре. Если с материальными ценностями и заложниками все в порядке, то обмен произойдет завтра.

— Когда истекает срок перемирия?

— Послезавтра, — буркнула она, глядя куда-то в сторону. — Да хранит нас всех Мот.

— Может, они согласятся на продление срока на тех же условиях? Еще на пять лет, допустим.

Зелла посмотрела на меня очень странным взглядом.

— Сомневаюсь, что они согласятся разлучиться со своими наследниками еще на пять лет.

Я вздохнула. Догадка оказалась верной. Не то, чтобы я этого не ожидала, но даже само подтверждение этого факта было достаточным ударом. Еще и потому, что это доказывало: Гарретт все-таки не был моим сном, как и та копия договора, что он мне показал. Все написанное там оказалось правдой.

Хотя, впрочем, какая разница. Дети есть дети, будь они хоть наследниками знатных родов, хоть детьми прислуги. Поверить не могу, что Элан мог поставить свою подпись под таким документом. Варварство какое-то! Вмешивать детей во взрослые конфликты… Впрочем, это лишний раз показывало, насколько глубокими были противоречия, терзавшие Долину. Может, у него не было выбора? Может, его прижали к стенке? Может, отобрав детей у родителей, он спас куда больше жизней? Хранителям часто приходится принимать тяжелые решения, и я могу понять человека, остановившего таким способом большое кровопролитие. Или все-таки… не могу?

«Ищи, кому выгодно, — сказал мне Гарретт, — вот и весь ответ». А недавно почивший наставник пришел ко мне во сне — хотя раньше никогда не снился — и посоветовал ему верить. Но я не могла. Я видела Дюкре, я смотрела ему в глаза, и у меня просто в голове не укладывалось, что он был готов рискнуть жизнью своей девятилетней дочери только лишь ради того, чтобы уничтожить семейное наследие давнего врага. Теперь, при свете дня, слова Артемуса воспринимались просто как странный сон.

Время тянулось медленно. Зелла, на правах хозяйки, что-то убирала или разбирала в соседней комнате. До меня доносился лишь скрип полов под ее ногами и звяканье каких-то склянок. Я так и осталась сидеть, глядя в чашку с остывающим чаем. Даже привычные голоса с улицы почему-то притихли. Мир остановился, замер, словно перед грозой.

Стук в дверь громом сотряс воцарившуюся тревожную тишину. Чай плеснул на колени. Хорошо, что хотя бы остывший!

Я подошла к двери, отмечая торопливые шаги Зеллы за спиной.

На пороге стояла высокая женщина средних лет, стройная, как и все обитатели Краггенменса, но при этом на удивление крепкая. Она выглядела напряженной и собранной, как воин перед поединком: плотно сжатые губы, глубокая морщинка между бровей, взгляд исподлобья. Русые волосы были убраны в аккуратный гладкий пучок, а простое голубое платье, отделанное золотистой тесьмой по вороту и рукавам, явно указывало на то, чьи интересы она представляет.

— Вендри, — констатировала Зелла из-за моего плеча вместо традиционных приветствий.

Женщина кивнула.

— Собственной персоной.

Зелла тронула меня за руку, отодвигая в сторону, и сама встала в проеме, по-хозяйски оперевшись на дверной косяк в недвусмысленном жесте.

— Твой хозяин живет чуть выше.

— Мне сказали, что инспекторы будут собираться здесь, — ответила гостья тихо, но уверенно.

— К тебе это не относится!

— Теперь относится.

— С чего бы? Инспекции проводит Управление.

— Один из членов передал свои полномочия мне.

Зелла взяла протянутую гостьей бумагу с красной сургучной печатью и пробежалась глазами по строчкам.

— Старый продажный козел, — буркнула она. — Но по этой бумажке я не обязана пускать тебя в дом.

— И не надо, — ухмыльнулась Вендри. — У тебя там… душно.

Зелла с яростью захлопнула дверь. Стекла мелко задрожали. «Шавка!» — буркнула она себе под нос.

— Кто это? — поинтересовалась я, стараясь звучать как можно более нейтрально.

Зелла одарила меня раздраженным взглядом, но тут же взяла себя в руки, и ее лицо смягчилось.

— Подпевала Дюкре. Его экономка. Лучше б вам держаться от нее подальше, госпожа, поверьте, это в ваших же интересах.

Это прозвучало как угроза. По всему выходило, что в Управление по Делам Общины, вроде как призванное защищать интересы простых жителей Краггенменса, уже давно проникли сторонники клана Иль-Тарин. Оджан как будто «передал» меня Зелле, а, значит, тоже как минимум склоняется в их сторону. Но он не выглядел фанатично преданным Визирю, а вот Зелла… Пусть она и завоевала немного моего расположения, хорошо отозвавшись об Элане, все равно она меня настораживала. Я ей не доверяла. Но я была у нее в руках. Гарретт ведь сказал, что за домом наблюдают.

Я снова села у окна и уставилась в кружку с остатками чая. Кто бы мог подумать?! Вчера, в это же время, я рассчитывала на то, что буду искать здесь следы Элана или хотя бы изучать наследие Предтеч… но в итоге, судя по всему, против воли оказалась прямо на пути неотвратимой политической лавины. Больше я не могла успокаивать себя тем, что стороны заинтересованы сохранять статус кво, что я просто буду наблюдать, как проходит обмен заложниками. Нет. Сегодня ночью я узнала, что перемирие попытаются сорвать.

Элан бы справился. Я бы тоже, наверное, справилась, если бы он был рядом. Но от него остались лишь буквы на стене, и он не мог ни подсказать, ни защитить. Да и Гарретт смылся, оставив после себя только сомнения в правильности выбранного мной пути. Я была одна. Совсем одна.

Новый бесконечный день тянулся, словно смола. Инспекторы проходили в дом, представлялись и кланялись, занимали места у стола и переговаривались вполголоса, но смысл ведущихся бесед от меня ускользал: я не имела ни малейшего представления о людях и событиях, которые они обсуждали, и остро чувствовала себя чужачкой. Впрочем, общий тон разговоров был тревожным: какой-то подвал, какая-то забастовка, смерти и насилие.

Никто не делал попыток со мной заговорить. Закрытые общины всегда встречают чужаков с толикой любопытства, но в Сумрачной Долине отношение было прямо противоположным. Мне кажется, гости Зеллы даже взглянуть в мою сторону лишний раз опасались. Они усиленно старались меня не замечать, как будто между ними был какой-то сговор… или им был дан прямой приказ. Или они просто испытывали страх перед магами.

Когда в Краггенменс, наконец, заглянули прямые лучи солнца, Зелла выглянула в окно и сообщила: время пришло. Инспекторы чинно поднялись со своих мест и направились к выходу. Я последовала за ними. Покидая дом, я бросила взгляд в сторону Вендри: она стояла, по-прежнему сложив руки на груди и задрав подбородок, одаривая высокомерными взглядами всех присутствующих. Перехватив мой взгляд, она украдкой подмигнула и пристроилась в хвост процессии.

Этот дружеский знак подбодрил меня. Я была бы не прочь переброситься с ней парой слов, но Зелла стремилась все время держаться рядом. Даже если кто-то обращался к ней или отводил в сторону для разговора, ее пристальный взгляд жег мне спину. И что-то подсказывало, что будет лучше вести себя так, как хотела бы Зелла, и лишний раз не высовываться.

Дом Визиря так же лепился к скале, как и все остальные, но простирался на несколько ярусов вверх. Снаружи он выглядел как хаотичное нагромождение надстроек, балконов и крытых террас, но я была более чем уверена, что внутренние помещения уходили глубоко в тело горы. Верхние этажи, которым доставалось больше солнца, утопали в пышной ползучей зелени, нижние же пребывали в вечной тени и выглядели мрачно и негостеприимно. Мощные опоры, поддерживавшие некоторые ярусы, строили явно не нынешние обитатели Краггенменса: им такое оказалось бы просто не под силу. Это были плоды труда сотен рабов, в соответствии с расчетами грамотных инженеров. В Карад-Дине рабочие руки нашлись бы. В Краггенменсе… сомневаюсь.

Внутри особняк представлял из себя такое же воплощение хаоса. Огромный холл был облицован звучным мрамором, который покрывали островки ковров, расположенных без какой-либо симметрии или системы. Элементы декора не сочетались друг с другом ни цветом, ни рисунком. Несмотря на попытки Визиря придать помещению шика и лоска, выглядело оно по-прежнему неуютно, а диссонанс во всем раздражал глаз, как соринка.

Дом походил не на жилье, а на лабиринт или ловушку: так много мне встретилось ярусов, переходов, закоулков, существующих с какой-то неведомой целью или даже вовсе без нее. Пока мы, растянувшись змейкой, шли вперед по запутанным коридорам, я отметила несколько тонущих в тени барельефов и статуй времен Предтеч. Здесь вообще наблюдались большие проблемы с освещением: тусклых электрических ламп, встреченных мне по пути, было явно недостаточно, чтобы разогнать вечный мрак, поэтому в поместье Иль-Тарин в ход шло все: свечи, плошки с неизвестным мне топливом, и даже подвесные алхимические светильники, дающие странный зеленоватый свет.

Визирь и его свита ожидали нас в большом зале, который по размерам уступал лишь холлу. Среди множества собравшихся там людей, носивших фиолетовый, только двое могли бы претендовать на роль патриарха древнего и богатого семейства: черноволосый мужчина средних лет с длинной шевелюрой и густой бородой, и рослый, прямой как палка старик, чья борода уже окрасилась в белый, а вот волосы пока еще частично сохраняли свой первоначальный цвет. Эти двое выделялись из толпы и телосложением, и статью. Достаточно было видеть, как высокомерно они смотрели на окружающих, и как подобострастно вели себя остальные собравшиеся в холле, чтобы понять, кто здесь командует. Я все же склонялась к тому, что визирем был старик, но, к моему удивлению, вперед вышел мужчина.

Меня трясло. От того, что я увижу здесь, зависела судьба перемирия. Возможно, я единственная из тех немногих, кто знал, что сегодня ночью оно висело на волоске, подвластное решению вора. Как и судьба двух ни в чем не повинных детей.

— Не скажу, что я рад приветствовать вас здесь… — при первых же звуках голоса толпа умолкла и обратилась в слух, — но клан Иль-Тарин держит слово.

Визирь торжественно зачитал первые два пункта договора, и добавил:

— Прошу всех желающих убедиться…

Он сдернул с постамента покрывало, и мне пришлось вытянуть голову, чтобы увидеть прямоугольную маску, отлитую из темного металла. Железный Фасад. Тот самый артефакт, семейная реликвия рода Дюкре, которую должен был выкрасть Гарретт. Но он не сделал этого.

Один за другим, инспекторы подходили к пьедесталу, чтобы оценить сохранность, кивали и уходили. Зелла едва взглянула на Фасад, а вот Вендри придирчиво осмотрела его со всех сторон, но, очевидно не обнаружив проблем, тоже была вынуждена согласиться с мнением остальных. Наконец, пришла моя очередь. Я подошла к постаменту и наклонилась над ним. Маска была сделана грубо, металл покрывали царапины, но явных дефектов я не увидела. Я тоже кивнула и, повернувшись в сторону Визиря, наткнулась на его насмешливый взгляд. Иль-Тарин смотрел на меня, как на глупого шута, а в ухмылке сквозила явная издевка. Кровь прилила к лицу и, понурив голову, я снова отошла к остальным.

— Возражения по первому пункту будут? — Иль-Тарин явно не был склонен общаться с визитерами.

Ответил ему нестройный хор, выкрикивающий одно и то же слово: «Нет». Я промолчала. Мое мнение все равно никого не интересовало.

— Тогда прошу за мной.

Визирь снова накрыл маску покрывалом и передал артефакт седобородому старику, который тут же поспешил куда-то в боковой проход.

Старик. Гарретт сказал, что его тоже нанял какой-то старик, но при этом тот не был похож на Оджана. Что, если это был он? Что, если Визирь преследует какие-то неизвестные мне цели? Гарретт сказал искать того, кому выгодно исчезновение Фасада… но что, если Визирь будет от этого в выигрыше, по каким-то пока неизвестным мне соображениям?

Да нет. Это глупость. Визирю нет нужды нанимать вора, чтобы выкрасть то, что и так у него в руках. Или… или его план подразумевает поимку злоумышленника и прилюдную казнь, чтобы уж совсем не подкопаться было.

Мы снова гуськом направились куда-то вверх, по темным коридорам и галереям, и портреты на стенах провожали процессию равнодушными взглядами. В небольшой комнатушке, куда выходили две двери, Визирь остановился.

— Ты, ты и ты, — он последовательно ткнул указательным пальцем в меня, Вендри и Зеллу. — Вы пойдете первыми. Остальных прошу ждать здесь.

Мы прошли по узкому коридору.

— Я стараюсь обеспечить ей как можно больше света и свежего воздуха, — с неожиданной ноткой теплоты в голосе пояснил Визирь. — Без него дети чахнут, а Эйлина нужна мне живой.

Или все-таки это не он нанял Гарретта, чтобы выкрасть Фасад? Я так запуталась во всем этом, что при малейшей попытке поворочать мозгами в голове вспыхивала боль.

Коридор заканчивался двумя подъемными решетками, запертыми на огромные замки. Основание массивной преграды было укреплено тяжелыми деревянными балками. Никакого подъемного механизма поблизости не наблюдалось и, насколько я могла судить, тяжесть всей конструкции задумывалась, как дополнительная преграда от возможных лазутчиков. Чтобы поднять такое и проникнуть в комнату, потребовалась бы как минимум дюжина мужчин, которые вряд ли смогли бы незаметно проникнуть в поместье Иль-Тарин.

К железным прутьям приникло бледное детское личико, подсвеченное сзади солнечным лучом. Выход на балкон тоже перегораживала массивная решетка и, судя по всему, какие-то двери или ставни, — иначе в комнате было бы слишком холодно бо́льшую часть года — но сейчас все было распахнуто настежь, и комната была полна света и теплого свежего ветра. Девочка с интересом следила за нами, приоткрыв от удивления рот. Выбившиеся из прически темные торчащие волосы блестели на свету.

— Как ты, моя радость? — спросила Вендри, наклоняясь к решетке вплотную.

— Хорошо, — улыбнулась девочка. — Визирь говорит, что я скоро вернусь домой. И он разрешит мне взять с собой все-все игрушки, которые он подарил.

— Госпожа Зелла, передайте Адриану мое почтение за кукольный домик для моей воспитанницы. Эйлина в восторге, — сухо проговорил Визирь.

— Визирь разрешил мне взять его с собой, — повторила девочка, широко улыбаясь.

Похоже, игрушки волновали Эйлину куда больше, чем предстоящая встреча с родителями, которых она, скорее всего, даже и не помнила. Несмотря на то, что маленькую пленницу не обижали и даже всячески баловали, сердце больно кольнуло. Я снова посмотрела на девочку. Вынужденная большую часть времени проводить в одиночестве, в запертой комнате, без общения со сверстниками… она еще и находилась в постоянной опасности, о которой даже не подозревала. Ее жизнь могла прерваться в любой момент. Кому вообще могла прийти в голову мысль использовать таких маленьких детей в качестве заложников? Неужели Элану?

— Ну как, довольны? — вежливостью Визирь явно не отличался. — Пошевеливайтесь. Еще с полдюжины бездельников хотят убедиться, что я не ем детей на завтрак.

— Мы скоро увидимся снова, Эйлина, — с напускным весельем произнесла Вендри и помахала девочке рукой на прощанье. — Твой папа уже приказал приготовить для тебя самую красивую комнату.

Вернувшись к ожидающим я, чтобы скоротать время, уставилась на портрет мальчика, который выглядел примерно ровесником нынешней Эйлины. «Глаэн, первенец Визиря», — гласила табличка.

Первенец. Значит, у Визиря есть еще дети. Значит, потеря одного отпрыска может быть не такой уж страшной. Да нет! Что за бред я несу?! Это все моя больная голова. Запасных детей ведь не бывает, или все же… как понять, что творится в голове у тех, кто отдает свою плоть и кровь в качестве заложников? Обрекая их при этом на постоянное сидение в четырех стенах, без нормального развития, движения и общения.

Дверь в комнату рядом была приоткрыта и, толкнув ее, я оказалась внутри. Наверное, это была детская Глаэна, но точно я сказать не могла. Комната была светлой и просторной, совсем не похожей на остальные помещения дома Визиря, где мне довелось побывать. Пылинки танцевали в солнечном луче. Помещение выглядело нежилым, но, судя по ведру с грязной водой, швабрам и тряпкам, аккуратной стопке постельного белья и каким-то сундукам, ее уже готовили к прибытию мальчика.

— Шаришься по моему дому, — раздался за спиной резкий голос.

Я вздрогнула от неожиданности. Визирь стоял в дверном проеме, и мне стало немного не по себе от того, как быстро и незаметно он подобрался. Я думала, что он сопровождал других инспекторов к Эйлине, но глава дома Иль-Тарин, очевидно, перепоручил это дело кому-то еще.

— Дверь была не заперта, — пожала плечами я. — Там слишком много народу. Душно. Впрочем, если вас оскорбляет мое присутствие здесь, стоит только сказать.

Мужчина захлопнул дверь, отрезая меня от собравшихся в соседней комнате. Голоса стали тише, как будто отдаляясь. Интересно, а если я закричу, хоть кто-нибудь придет на помощь?

— Не так быстро. Нам нужно поговорить.

Я застыла, чувствуя, как от напряжения ломит затылок. Не говоря ни слова, Визирь двинулся ко мне, а я отступала, пока в спину не уперся подоконник. У меня не было ничего, чтобы защитить себя, даже кинжал остался в спальне у Зеллы, вместе со всеми моими вещами. Хозяин дома не выглядел угрожающе, лицо его оставалось равнодушным, но было во всей этой ситуации что-то неправильное и зловещее. Поборов желание позвать на помощь, я постаралась напустить на себя решительный и уверенный вид, но, учитывая как я пятилась совсем недавно, Визирь вряд ли на это купился.

— Кто ты такая? Что ты здесь забыла? Где Элан?

На этот случай у меня уже был подготовленный ответ:

— Я вместо него.

Визирь бесцеремонно схватил меня большим и указательным пальцем за щеки, поворачивая голову на свету и так, и эдак.

— Он что, прислал свою горничную вместо себя? — процедил он, недовольно морщась. — Бывшего гаранта перемирия вот настолько не волнует то, под чем он поставил свою подпись?

Я и так чувствовала себя ничтожнее некуда, но сарказм в сторону Элана был как удар шпорой для загнанной лошади. Такого я вытерпеть не могла. Я вскинула голову, освобождаясь от грубого прикосновения, и взглянула прямо в черные, слегка прищуренные глаза:

— Вы правы. Не волнует. Элан погиб. И я бы советовала проявить хоть каплю уважения к мертвым… и к тем, кто встал на их место. Если, конечно, рассчитываете на мою помощь.

Судя по всему, на Визиря мой выпад не произвел ровным счетом никакого впечатления. Его взгляд остался таким же презрительным и высокомерным.

— И чем же ты хочешь мне помочь?

— Я хочу, чтобы в долине наступил мир. Долгий мир. Без заложников.

Визирь упер руки в бока и склонил голову.

— Тогда помоги мне уничтожить Дюкре. Только его. Большего я не прошу. Сделай это, и я найду способ тебя наградить. — В черных глазах Визиря запылал нехороший огонь одержимости. — Что тебе нужно? Деньги? В моих сундуках полно отличных самоцветов. Знания, которые искал Элан? Любые тома из моей библиотеки будут в твоем распоряжении. Я держу свое слово. В эту колыбель заползла змея. Я не могу подобраться к ней слишком близко, а ты — можешь. Убей гадину, и, клянусь памятью предков, я тебя щедро отблагодарю!

Визирь замолчал. Распаленный долгой речью, он тяжело дышал, и роскошное кружевное жабо подрагивало в такт торопливым вдохам. Я сделала очередную жалкую попытку воззвать к миру.

— Вы целых пять лет соблюдали перемирие. Так соблюдайте его и дальше!

— Не могу. Дюкре и его люди — ублюдки, отплатившие злом за добро. Они пришли сюда, едва передвигая ноги. Изгнанники. Обмороженные, оголодавшие, покрытые струпьями. Держащие на руках своих умирающих детей. Они молили: пожалейте нас, мы погибнем. Мы пожалели. Только знаешь что?

— Что?

— Просто так никого не изгоняют, вот что! Прошло время, и вот они уже указывают нам, как жить! Убивают нас в наших же собственных домах! Сорок человек погибли! Сорок! Среди них мой брат, дядя и племянник!

— И вы ищете мести?

— Я уже отомстил. Но мы все сидим на одной большой пороховой бочке, и меньше всего на свете я хочу, чтобы она взорвалась.

— Но Город мог бы…

— Город? — глаза Визиря вновь полыхнули недобрым светом, в котором угадывался отблеск магического пламени, и он пнул некстати подвернувшийся под ногу стул. — Город? В Утробу Город!

Он снова принялся мерить шагами комнату, снося пинками все, что попадалось на пути.

— Из века в век мои предки жили, полагаясь только на себя. И прекрасно жили, уж поверь мне. — Указательный палец Визиря, украшенный кольцом с огромным аметистом, ткнулся мне прямо под нос. — Когда Карад-Дин пал, мы обрели независимость. Как думаешь, что стало нашей главной ценностью? Не сокровища недр, нет-нет, дорогуша. Не история и не знания. Свобода, вот что! Мы подняли ее над головой, как боевое знамя. Она дала нам сил пережить мор! Голодные зимы! Нападения горцев! Мы жили свободными и умирали свободными до тех пор, пока не совершили ошибку и не приютили чужаков. А они, в благодарность за нашу доброту, захотели отнять нашу свободу. Несколько поколений — и горстка изгнанников расплодилась, окрепла, обнаглела и теперь диктует нам, что делать. А ты говоришь — Город. У Города-то сил побольше. Вы можете купить нас, забрать наши богатства за бесценок. Если прогнемся под Город — станем вашими рабами. Продадимся за кусок хлеба…

Последние слова Визирь выплюнул, как кислое вино:

— Ищешь мира? Вот единственный путь: убей Дюкре. Убей его! Или попробуй убить меня. Но пока мы оба живы, никакого мира в Долине не будет.

Боль, зародившаяся в самом начале дня, продолжала терзать затылок холодными пальцами, пока я, вместе со всеми, снова спускалась в зал, где хозяин встречал нас около часа назад. Здесь располагалось что-то вроде персональной выставки, прославляющей Рудничное предприятие Визиря: картины, демонстрирующие шахтеров за работой, портреты на фоне особо удачных находок, образцы ископаемых и даже прилавок, где продавались светонепроницаемые чехлы для новомодных светильников. В стенной нише, под защитой вплавленных прямо в камень решеток — тут наверняка не обошлось без магии — тускло поблескивал неровными гранями серо-голубой кристалл размером с мужской кулак. В отличие от остальных экспонатов, Визирь не озаботился прикрепить к нему пояснительную табличку. А, может быть, он и сам не знал, что это такое. В свое время я неплохо разбиралась в драгоценных камнях, украшавших пальцы и шеи самых богатых жителей Города, но мне ни разу не доводилось видеть камень, грани которого играли бы отблесками от аквамаринового до темно-серого. Камень был настолько красив в своем естественном виде, что даже мысль о том, чтобы придать ему дополнительную огранку, показалась мне кощунственной.

— Это краденое, — раздался голос за моей спиной.

Я повернулась в сторону звука. Вендри стояла в нескольких шагах от меня, делая вид, что внимательно разглядывает образцы красного, синего и фиолетового минералов, но я была уверена, что эту фразу произнесла именно она. Сумев привлечь внимание, она осторожно показала большим пальцем куда-то в сторону. Проследив за направлением, я увидела, что Зелла не сводит с меня глаз. Однако через минуту кто-то отвлек ее очередным вопросом, и тогда я сделала шаг в сторону Вендри.

— После обеда берите все с собой, — прошептала она, не глядя в мою сторону. — Мессер Дюкре поможет.

И тут же отошла. Полагаю, она намекала на следующую инспекцию, которая должна была состояться после обеда. Итак, Дюкре хочет держать меня поближе или, хотя бы, вырвать из рук сторонников Визиря. С одной стороны, я была этому рада, ведь, пока что, Верховный Попечитель и его сторонники предстали передо мной в куда более выгодном свете, чем клан Иль-Тарин. С другой… я как будто принимала участие в перетягивании каната — причем, в роли каната. Мне это совсем не нравилось, но сил и возможностей сопротивляться не было.

Я помассировала затылок, в котором волнами колыхалась болезненная, тупая тяжесть. Я — одна. Я — никто. Я теперь даже не маг. Меня никто не воспринимал всерьез — впрочем, я и сама была не слишком-то высокого мнения о собственном профессионализме. Даже когда в моем распоряжении были глифы, Орланд говорил, что быть обычным агентом в Городе — это мой потолок, до которого еще надо дорасти. В глубине души, я всегда была с этим согласна, но вот сейчас, по глупости, умудрилась влезть в борьбу двух могущественных магических кланов на их же территории. Жаль, что осознание пришло так поздно. Я слишком привыкла полагаться на других. Привыкла, что рядом всегда был Элан, готовый прикрыть, подставить крепкое плечо и разгрести все неприятности, и Артемус, готовый дать дельный совет. Теперь… я более чем уверена, что если бы мой наставник был бы жив, он бы со стыда сгорел, наблюдая за похождениями бывшей ученицы. А Элан… ну, он бы, наверное, просто улыбнулся, поцеловал и отправил бы почитать книжку, а не мешаться под ногами.

— Касадра, — Зелла тут же оказалась рядом, как будто почувствовав, что меня пытаются увести прямо из-под ее носа. — Нам нужно идти.

Кинув презрительный взгляд в сторону застывшей неподалеку Вендри, Зелла схватила меня под локоть крепкой хваткой, которой я совсем не ожидала от ее рук, при первой встрече казавшихся такими слабыми. Я, впрочем, и не думала сопротивляться. Боль накатывала при каждом повороте головы. Может быть, это из-за того, что я нахожусь в горах? Элан всегда говорил, что к горам нужно привыкнуть. Любимый… Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас снова лечь на кровать и смотреть на выцарапанное на побелке сердечко. И, может быть, заснуть. И увидеть Элана, хотя бы во сне. Все остальное меня не волновало. Я все равно ничего не могу сделать.

Я отказалась от обеда и, сославшись на плохое самочувствие, прошла в комнату. Дорожная сумка лежала не так, как я ее оставила и, заглянув внутрь, я поняла, что кто-то копался в моих вещах. Гарретт? Но он честно вернул кинжал на место и сумку бы, наверное, обыскал незаметно. Так что, скорее всего, это местные. Стоило бы разозлиться… но я не могла. Как будто до этого у меня оставались иллюзии о том, что я не нахожусь под колпаком у Зеллы и прочих сторонников Визиря! Это просто еще одно напоминание, где я и с кем я.

И, наверное, я все-таки хочу избавиться от назойливого внимания этих людей.

Но все это — после. К Рогатому Краггенменс и всех его обитателей вместе взятых. Хотелось забыться хотя бы ненадолго. И чтобы терзающая затылок боль наконец-то прошла. Укрывшись лоскутным одеялом до самого носа, я легла на бок, подтянув колени к подбородку, и уставилась на четыре выцарапанных буквы.

Это была странная дремота: когда я лежала, мне казалось, что я не сплю. В голове крутились какие-то смутные мысли и идеи, я совершенно точно что-то обдумывала, но лишь только раздался стук в дверь, я вздрогнула — и проснулась. Совершенно не помня, о чем размышляла совсем недавно.

— Госпожа маг, — раздался из-за двери голос Зеллы, — пора выходить.

Я села на кровати и помотала головой, прогоняя остатки дремоты. Лучше не стало. Голова по-прежнему казалась набитой ватой, как разбросанные по кровати декоративные подушки, а мысли походили на лоскутное одеяло. Кинув прощальный взгляд на сердечко, я мысленно попрощалась с Эланом, прошептав тихо: «Я тоже тебя люблю». Если бы я только могла забрать его с собой…

Возвращаться в этот дом я не рассчитывала, надеясь на заступничество Дюкре, поэтому просто торопливо покидала в сумку свои немногочисленные пожитки и вышла.

В отличие от мрачной и затхлой берлоги Визиря, слишком темной даже по меркам Краггенменса, особняк Верховного Попечителя выглядел куда более гостеприимно. По крайней мере, здесь я не чувствовала себя как в древней гробнице или, упаси Создатель, в склепе. Запутанное расположение коридоров, комнат и переходов никуда не делось, но семейство Дюкре хотя бы попыталось создать как можно больше широких, открытых пространств и наполнить свое жилище светом, воздухом и уютом. Помещения располагались выше по склону скальной воронки, и света в них было больше, в том числе и благодаря многочисленным окнам и бойницам, ловящим скудные солнечные лучи. Гильдия Резчиков основательно постаралась, создавая для этого дома резные перила, стенные панели и декоративные потолочные плиты из желтоватой древесины. Светлая ткань с растительными узорами, которой были отделаны некоторые комнаты, по виду ничем не отличалась от той, что использовали в Городе. У Визиря я видела такое только в комнате Глаэна, а вот Дюкре, судя по всему, претили голые каменные стены. Что ж, в этом наши вкусы совпадали.

Многочисленная прислуга выстроилась по маршруту нашего следования, образуя что-то вроде почетного караула. Мужчины в парадных ливреях и девушки в белых кружевных фартуках приветствовали вошедших, в то же время зорко следя за тем, чтобы никто не повернул туда, куда не следует.

Главный холл смотрелся достойно даже в сравнении с особняками городских богатеев, ошеломляя визитеров массивной, богато украшенной деревянной лестницей, изящной мебелью и сияющей хрустальной люстрой. Нарочитую демонстрацию гармонии и тонкого вкуса, однако, портила странная и довольно-таки ненадежная поделка из шершавых неструганных досок, которая вела к темной нише под потолком. Эта похожая на строительные леса конструкция выбивалась из роскошного декора и выглядела грубо и неуместно.

— Рад приветствовать вас, господа, — кивнул собравшимся Дюкре.

И, судя по всему, он не врал: в отличие от нашей предыдущей встречи, Верховный Попечитель выглядел куда более спокойным и умиротворенным. Очевидно, Вендри, которая теперь застыла за спиной своего господина, уже принесла ему хорошие вести. Выслушав от собравшихся ответные приветствия — искренние и не очень, — он кивнул в сторону импровизированных ступенек.

— Вы можете приступать. Рандир, проследи, чтобы инспекторы поднимались небольшими группами. Не все сразу.

Темноволосый пожилой мужчина непривычно крепкого для Долины телосложения — и, к слову сказать, в куда более крепком и серьезном доспехе, чем я видела до этого — принялся разделять присутствующих на группы, зычным командирским тоном подавляя даже малейшие намеки на недовольство. Толпа пришла в движение, и в возникшей неразберихе Вендри снова возникла из ниоткуда и весьма ловко оттеснила от меня Зеллу. Сторонница Визиря не смогла скрыть раздражения и досады, но протестовать вслух на чужой территории все же не рискнула. Я и глазом моргнуть не успела, как услышала шелест ткани за спиной и обернулась.

Сегодня Дюкре был одет куда более помпезно: в сизо-голубой — под цвет глаз — сюртук со стоячим воротником, брюки с идеально отутюженными стрелками в тон, сорочку из тонкого белоснежного льна и жилет с золотым шитьем. Видимо, тот шелест, который выдал приближение Дюкре, создавала трущаяся о ткань подкладки парчовая нить. Вряд ли этот наряд был создан швеями Краггенменса: уж слишком он был похож на то, что носили в Городе еще лет так пять назад. Сейчас в моде другой крой и другие ткани, а отбеленный лен — вообще моветон. Похоже, до перемирия Верховный Попечитель тайно поддерживал связи с кем-то в Городе, хотя, возможно, прекратил это делать как только его дочь оказалась в заложниках. Сроки как раз совпадали.

Дюкре осторожно увел меня в сторону от основной группы. Большинству инспекторов было на это наплевать: они, видимо следуя данным ранее инструкциям, по-прежнему старались меня не замечать и усиленно отводили глаза в сторону. Только Зелла бросила недобрый взгляд из-под густых бровей — как будто помоями облила — и придвинулась поближе, но все же не слишком близко.

— Ну и как вам зловещее логово Визиря? — спросил Дюкре с улыбкой.

Я пожала плечами.

— Логово как логово. Надеюсь, ваша дочь скоро его покинет.

— Я тоже надеюсь. Хотите вина?

— Вы же не думаете, что за светской беседой я забуду о своем долге инспектора? — я бросила на собеседника кокетливый взгляд из-за плеча.

Как выяснилось, благодушие Верховного Попечителя немного подняло настроение и мне тоже. Даже боль немного отступила, а в голове прояснилось. Я чуть-чуть расслабилась и даже не заметила, как вернулась к привычному стилю общения с мужчинами, поймав себя на флирте лишь постфактум. Нет ничего удивительного в том, что мне захотелось вести себя с Дюкре так же, как и с высокородными клиентами в Городе. Не знаю насчет Краггенменса, но городская элита точно ценила хороший флирт и знала в нем толк. А мне, чтобы продолжать вращаться в нужных кругах, приходилось соответствовать.

Это стало привычной тактикой. Удобной, как старая разношенная обувь. Немного женского обаяния никогда не повредит. Особенно если твой собеседник из знатного рода. Особенно если он маг. Особенно если ты, по факту, не являешься ни тем, ни другим. Особенно если ситуация аховая, и его покровительство — залог безопасности. Так много всяких разных «особенно»…

К тому же, Дюкре был мне симпатичен. Мне нравилась его серьезность, галантность, изящные манеры, идеально отточенные даже для высшего света Города. То, как лихо он увел меня из-под носа людей Визиря, только прибавило ему привлекательности в моих глазах. И, разумеется, меня очаровала его внешность — да и кого, справедливости ради, она бы не привлекла? В Максимилиане, как любят говорить городские снобы, «чувствовалась порода».

— А впрочем… — улыбнулась я, — пожалуй, немного вина сейчас пришлось бы кстати. Надеюсь, оно не помешает мне исполнить мои обязанности.

— Упаси Создатель, — прищурился Дюкре, жестом подзывая слугу с подносом и с шутливым полупоклоном подавая мне сияющий гранями хрустальный бокал. — Поверьте, я более чем заинтересован, чтобы как можно больше людей подтвердило, что все в порядке и что Глаэн находится в добром здравии. А свидетельство незаинтересованной стороны так и вообще будет для меня даром свыше.

Я пригубила вино. Кислое, но хотя бы легкое. Или, может быть, разбавленное? Надо полагать, что вырастить хороший виноград на практически постоянно затененных склонах Краггенменса — та еще задачка. Стрельнув глазами, я вернулась к нашему разговору:

— Все настолько плохо?

— Не так плохо как было, — Дюкре тоже взял бокал и сделал торопливый глоток. — Глаэн вот только-только оправился от некоего недомогания… Клянусь, в какой-то момент я готовился к самому худшему… и я до сих пор подозреваю, что та болезнь не была случайностью. Визирь ищет повод. Как только его первенец вернется, он постарается очернить меня всеми доступными способами, я в этом уверен. Он может обвинить меня в попытке сорвать перемирие и напасть первым… Пусть кидается грязью сколько угодно, но я не хочу давать ему реальных, осязаемых причин. Так что я всячески призываю вас пройти и самой удостовериться в том, что я добросовестно выполняю свои обязательства.

А вот и возможный мотив для Визиря. Действительно, почему бы ему не нанять Гарретта, чтобы обвинить оппонента в срыве перемирия, выставить его нарушителем спокойствия и словить дивиденды… ну, допустим в виде колеблющихся жителей, которые стараются соблюдать нейтралитет и которым претит насилие. Таких, думаю, в Краггенменсе большинство. Для этого ему и понадобился вор: если бы Визирь просто уничтожил Фасад, возникли бы вопросы. А в случае сторонней «работы», при передаче ценности заказчику Гарретта должны были поймать и показательно казнить. Выглядит логично, или?.. Как же все-таки мне мешает думать эта головная боль! Аж на глаза давит… Но надо держать лицо.

— В вашем доме орудует вражеский лазутчик? — спросила я с, наверное, преувеличенной игривостью.

Дюкре наклонился к моему уху так близко, что его губы почти коснулись кожи. От него исходил запах лаванды и каких-то неизвестных мне горьких горных трав. Горячее дыхание обожгло, а по спине и затылку побежали мурашки.

— В моем доме появился вор или вредитель, я знаю это. Кто-то, вхожий в мой ближний круг, украл еще одно мое семейное достояние и передал Визирю. И если я выясню, кто это сделал… пусть смилостивится над ним Создатель или те боги, которым он служит.

Я сложила два и два, вспомнив слова, которые прошептала Вендри. Тот кристалл, что я видела в доме Иль-Тарин. Наверняка Дюкре имеет в виду его.

Это не было бахвальством или попыткой покрасоваться. В голосе Верховного Попечителя набатным колоколом прозвенела такая угроза, что я не засомневалась ни на мгновение. Найдет. И покарает. Без колебаний и жалости. Я вздрогнула. От внезапности, с которой учтивый светский красавчик превратился в жесткого и жестокого правителя, стало не по себе. Это было похоже на злого брата-близнеца, или… на одержимость.

Они с Визирем были совсем разными, но одержимость в их глазах была одинаковой.

Видимо, мне не удалось спрятать страх. Почуяв его, Дюкре, словно оборотень, моментально «перекинулся» обратно в светскую шкуру.

— Вам нечего опасаться, Касадра. В моем доме вам ничего не угрожает. Более того, я готов предложить вам свою защиту. Соглашайтесь!

— Зачем?

— Я беспокоюсь о вас.

— О, не забивайте себе голову. Я вполне способна за себя постоять.

Почему-то, сейчас вранье давалось мне легче, чем в нашу первую встречу. Привыкаю, наверное. Или алкоголь на пустой желудок придал смелости.

— Визирь окружил вас своими людьми. Вы живете на его территории. Я не смогу прийти вам на помощь, если он решит избавиться от вас. Будьте осторожны, Хранительница.

— С чего бы? Я — нейтральное лицо.

— Вы из Города. А он ненавидит все, что связано с Городом. Не терпит чужаков. Для него вы — чужачка. Причем, потенциально опасная чужачка. Визирь сделает все, чтобы люди из Города никогда не нашли Краггенменс. А вы теперь знаете путь.

Еще одно свидетельство в пользу того, что Гарретта приговорили к смерти после того, как он выполнит поручение. Хорошо, что у него, в отличие от меня, хватило ума не влезать в это змеиное гнездо.

— О, в таком случае Визирь слишком высокого мнения обо мне, — попробовала отшутиться я. — Вряд ли я найду сюда дорогу в одиночку, даже под страхом смерти.

Дюкре, однако, остался серьезным.

— Вы — угроза, — с беспокойством, то ли мнимым, то ли нет, проговорил он. — И я боюсь, что как только перемирие будет формально завершено, Визирь попытается вас достать. А я… я буду слишком занят, чтобы ему помешать. Вам стоит перебраться под мою защиту. Сюда.

— Сюда? — удивилась я.

— А что вас смущает? Прошлую ночь вы провели на территории Визиря.

— Но не в его доме! Сами же говорили, что это здо́рово подорвет мой нейтралитет.

Последние слова я произнесла громче, чем нужно, а, может быть, звук в помещении распространялся лучше, чем я рассчитывала, но несколько голов тут же повернулись в мою сторону.

— Разумеется. Прошу простить мою настойчивость, — он улыбнулся. — Впрочем, заботы настолько поглотили меня, что я забыл о своих обязательствах. Пойдемте, Глаэн уже заждался нас.

Сын Визиря, одетый в синюю пижаму, сидел на кровати, скрестив ноги. Вокруг него были разбросаны многочисленные книги, а сам он держал на коленях какой-то толстенный том с яркими картинками: насколько я могла судить издалека, это был справочник по растениям или другой живой природе. Стены его комнаты — или, если выражаться точнее, тюрьмы — были обтянуты веселенькой зеленой тканью с рисунком звезд, и бледное лицо подростка выглядело болезненным и несчастным на этом фоне.

— Максимилиан! — Глаэн радостно помахал моему спутнику рукой, обращаясь к нему через две массивных решетки. — Долго еще эти будут здесь ходить? Я устал.

— Я знаю, Глаэн. Ты молодец, но… Потерпи еще немного, будь мужчиной.

— А это кто с тобой?

— Меня зовут Касадра, — я сделала шаг вперед.

— Она теперь вместо страшной женщины? — Глаэн захлопнул книгу и поднял перед собой, как будто хотел отгородиться, спрятаться за ней.

Я сделала вид, что не расслышала, но эта информация определенно была не из тех, что легко пропускаются мимо ушей. Какая-то страшная женщина, и ребенок Визиря ее боится. Что же происходит в поместье Дюкре?

— Она теперь вместо Элана. Помнишь его?

Глаэн кивнул.

— Он привел меня сюда.

— А она отведет тебя обратно к твоему отцу. Поэтому будь хорошим мальчиком…

— Отец… — лицо маленького пленника озарила мечтательная улыбка. — Скоро?

— Да. Потерпи немного.

У меня больно кольнуло где-то в районе сердца. Элан, Элан, что же ты наделал? Ладно, мой долг — сделать все, чтобы это исправить.

— А страшная женщина больше не придет? — Глаэн выпучил свои и без того большие карие глаза.

— Нет, — коротко ответил Дюкре. — Госпожа Касадра, вы закончили?

Я кивнула. В мои задачи входило только убедиться, что ребенок жив и пребывает в добром здравии, и с этим я с горем пополам справилась. Но, несмотря на то, что Дюкре превосходно умел держать себя в руках, я кожей чувствовала, что слова мальчика прозвучали для него как скрип ножа по тарелке. Уголки рта Верховного Попечителя поползли вниз, но он быстро спохватился и вернулся к обычной дежурной улыбке. Однако, пальцы сложенных на груди рук нервно барабанили по предплечью. Ему не нравилась эта тема.

— Да, — коротко ответила я. — Я вижу, что мальчик в порядке. Давайте не будем утомлять его расспросами.

— Спасибо, — Дюкре склонил голову в жесте благодарности. — Пойдемте, Касадра, мне еще нужно пригласить всю эту толпу дармоедов в сокровищницу и показать им Череп.

И все же я не удержалась. Идя по темному коридору, я спросила:

— Послушайте, господин Верховный Попечитель, что это за женщина, которую так боится Глаэн?

Дюкре внезапно остановился. Внизу, где-то под нами, гудели людские голоса. Позади вглядывался в полумрак коридора маленький испуганный мальчик. Но здесь мы были только вдвоем. Дюкре посмотрел на меня, и в его глазах не было ничего, кроме грусти.

— Мне очень жаль, что вы услышали про это, Касадра. Я клянусь вам честью, что мальчику никто не угрожает, но… если вы хотите увидеть эту «страшную женщину», давайте поужинаем сегодня вечером. Я покажу вам ее.

— Она… действительно страшная?

— Нет. — Мне показалось, или глаза Дюкре как-то странно блеснули в окружавшей нас полутьме? — Она прекрасна.

— Вы… вы меня заинтриговали, — я постаралась вернуть голосу веселые нотки, но получилось не очень. Голос дрогнул. Мне было… как-то жутковато.

Верховный Попечитель усмехнулся.

— Да не тряситесь вы так, Касадра. Доверьтесь мне. Вам ничто не угрожает. Слово чести!

Когда мы спускались вниз по шатким временным мосткам, Дюкре придержал меня за локоть, и от его прикосновения по телу прокатилась волна жара. Интересно, что это? Какая-то магия? Или… Мысль о том, что дело, может быть, вовсе не в неизвестной мне форме энергии — а во вполне себе заурядной физиологии, — показалась предательством по отношению к Элану. Даже думать об этом было стыдно.

Впрочем, обстановка в холле, которая несколько накалилась за время нашего отсутствия, тут же вернула меня в реальность. По ушам ударил хор рассерженных, яростно о чем-то спорящих голосов. И наиболее громкие среди них, конечно же, принадлежали Зелле и Вендри! Две ярые сторонницы противоборствующих домов о чем-то спорили до хрипоты возле маленького столика, на котором лежал протокол инспекции и стояла небольшая чернильница с пером. Судя по многочисленным черным автографам в нижней части листа, большинство инспекторов уже подписало документ, но в какой-то момент коса нашла на камень.

Боль в голове усилилась, пульсируя и расходясь горячими волнами. В глазах потемнело. Не колеблясь ни секунды, я размашисто поставила свою подпись рядом со словами «гарант перемирия».

— Я буду протестовать! Я буду требовать внести в протокол осмотра тот факт, что заложник едва не погиб! — Зелла сделала попытку перетянуть присутствующих на свою сторону.

Я слишком отвлеклась на ее выпад и пропустила тот момент, когда Дюкре переместился за спину к стороннице Визиря.

— Зачем? — спросил он почти ласково, но мне от его тона почему-то сразу стало не по себе. — Это что-то изменит?

Дюкре находился в десятке шагов от меня, но слова прозвучали так ясно, как будто его звонкий голос попал мне в сразу в голову, минуя уши. В холле повисла тишина. Рассерженные реплики оборвались на полуслове. Голубые огоньки, внешне совсем безобидные, осы́пались с пальцев хозяина дома, как искры от ручного фейерверка, оставляя черные обожженные точки на лакированном светлом дереве пола. Воздух потяжелел, сгустился как перед дождем — но не от влаги, а от магии. Лишившись глифов, я стала обычным человеком, но, как выяснилось, даже такие как я могут чувствовать магию, когда ее становится слишком много. В этот раз ее количество ошеломляло.

Боль в затылке распространилась на всю голову, становясь практически нестерпимой. Меня бросило в пот, в ушах зашумело, а все остальные звуки как будто отдалились, ушли на задний план. Я могла слышать только бешеное, исступленное биение собственного сердца. «Не хватало еще в обморок грохнуться», — подумала я, но ничего предпринять не успела. На глаза наползла чернота, и сознание отключилось.

Я очнулась на диванчике в незнакомой комнате, и молоденькая служанка лениво помахивала надо мной бумажным веером. Лучше не стало: голова раскалывалась так, что мне сразу захотелось обратно, в уютную черноту беспамятства. Увидев, что я открыла глаза, сидящая рядом Вендри завинтила крышку на баночке с ароматической солью.

Сквозь распахнутые двери доносились раздраженные голоса, наиболее различимым среди которых был зычный баритон Рандира. Судя по обрывкам фраз, Верховный Попечитель устал изображать из себя радушного хозяина и отдал верному псу команду согнать стадо в загон.

— Она очнулась, мессер.

Стоящий у окна Дюкре обернулся.

— Спасибо, Вендри, ты свободна. Иди к гостям, поблагодари их и объясни, что я не смогу лично присутствовать на фуршете. Моей почетной гостье нездоровится. Ты тоже, вон отсюда! — рявкнул он на служанку, которая слушала его, открыв рот.

Обе женщины тут же поспешили на выход, плотно затворив за собой створки, а Дюкре хлопнул задвижкой за их спинами. Почетная гостья, ха! Что-то мне подсказывало, что, скорее уж, такая же почетная пленница, как и Глаэн. Очевидно, на моем лице появилась тревога, потому что Дюкре тут же поспешил ее развеять:

— Не хочу, чтобы нам помешали, — пояснил он. — В моем доме сейчас трется слишком много людей, а я не уверен, что прислуга достаточно компетентна, чтобы держать их всех под присмотром. Тем более, как я уже говорил, кто-то из них работает на Визиря. И эта тварь достаточно изворотлива для того, чтобы оставаться вне подозрений. Так что прошу меня извинить.

У меня было другое мнение по этому поводу, но я решила его не озвучивать. Спорить с человеком, находясь в его полной власти — не самая лучшая идея.

— И тем не менее, я вижу настороженность в ваших глазах, Касадра, — Дюкре приветливо улыбнулся.

— Ситуация обязывает, — сухо пояснила я.

— Поэтому я и пытаюсь как-то разрядить обстановку. А давайте вы снова начнете со мной флиртовать?

— А давайте вы отопрете дверь. И перестанете вести себя как похититель.

Дюкре рассмеялся, садясь рядом.

— Увы. Трудные времена требуют трудных решений. После того, как Визирь фактически похитил вас, мне пришлось последовать его примеру и выкрасть вас обратно. Надеюсь, вы простите меня за то, что я немного ухудшил вам самочувствие?

— Немного?

— Поверьте, это не что иное, как необходимое зло и предлог, чтобы взять вас под защиту. Я обвинил людей Визиря в том, что они намеренно навредили вам. Это серьезное обвинение, которое повлечет за собой не менее серьезные последствия. Как видите, я предельно открыт с вами. Поэтому пожалуйста, Касадра, не создавайте мне еще больше проблем: я и так уже по самые уши в них.

Я вжалась в мягкие подушки. Это было так странно… Мне снова хотелось поверить в искренность намерений Верховного Попечителя, но воспоминания о его второй личине все еще были свежи в памяти, а боль по-прежнему разрывала голову. Но сейчас, когда Дюкре сидел совсем рядом, развернувшись ко мне всем корпусом, подогнув под себя ногу и облокотившись о мягкую спинку дивана, мне было очень сложно постоянно напоминать себе о том, что этот человек, вообще-то, опасен, и доверять ему не стоит.

— Касадра, — Дюкре прикоснулся к моему плечу, и этот жест показался мне донельзя интимным. — У нас еще много дел.

— Каких же?

— Инспекции пока не закончены. Я еще должен предъявить Череп Мот, — название фамильной реликвии Иль-Тарин Дюкре произнес с нескрываемым отвращением. — Пришлось ненадолго отвлечься на вас и в буквальном смысле заткнуть общественности рот плодами моих полей, но, боюсь, запасов в закромах недостаточно, чтобы кормить эту ораву весь день напролет.

Я поднялась, и движение породило новый приступ боли, прострелившей от глазных яблок до самого затылка.

— Позвольте, — Дюкре протянул ко мне согнутую в локте руку, и я приняла помощь. — Здесь недалеко. Хочу сначала показать вам кое-что.

Меня мутило, перед глазами все плыло, и я едва переставляла ноги, не глядя по сторонам.

— Мы пришли, Касадра, — шепнул Дюкре, остановившись и распахивая дверь.

В самом центре шестиугольной комнаты с голыми каменными стенами, на мраморном островке среди деревянного пола, был возведен простой серый постамент. На нем поблескивал неровными гранями огромный кристалл — старший брат того, что я видела в поместье Иль-Тарин. А вокруг него плясала свой безумный танец магия. Ее было так много, что кожа тут же покрылась мурашками, голубые искры побежали по одежде, а волосы наэлектризовались и затрещали, как будто рядом вот-вот собиралась ударить молния.

По сравнению с другими парадными помещениями дома Дюкре, эта комната выглядела достаточно скромно, но кристалл являлся ее главным украшением. И, по моему мнению, других ей и не требовалось.

— Какая красота! — восхитилась я совершенно искренне.

— Семейное наследие моего Дома, — ответил Дюкре. — Подойдите ближе, Касадра, не бойтесь. Прикоснитесь к нему. Он не причинит вам вреда... по крайней мере, пока я не прикажу.

Последние слова Дюкре произнес с шутливой интонацией, но мне все равно почудилось что-то зловещее в его улыбке. Не важно, союзник мне Дюкре или нет — в любом случае, не стоит недооценивать того, кто способен повелевать такой силой. Я сделала шаг вперед, окунаясь в магию, как продрогший до костей человек — в горячую ванну. Вьющиеся вокруг энергетические вихри слегка пощипывали кожу. Я уже забыла, каково́ это — повелевать магией, окунаться в нее, купаться в ней. Ощущение силы пьянило!

Я положила ладони на плоские грани кристалла и чуть не задохнулась от смеси благоговения и блаженства, которые стерли и усталость, и жажду, и головную боль, и тоску. Давно я не чувствовала себя настолько живой и настолько довольной. Больше всего эффект был похож на похвалу от дорогого и важного человека, он вдохновлял и наполнял силой.

— Достаточно, — сказал Дюкре, и магия исчезла, как будто ее и не было. Я сделала шаг назад, и каблуки громко цокнули по мраморному полу.

— Спасибо, — произнесла я.

— Не стоит благодарности, Касадра. Я еще должен предъявить вас инспекторам, вместе с Черепом. Так что позвольте сопроводить вас.

Я вздохнула. Когда-нибудь этот день закончится, рано или поздно.

В отличие от своего визави, Дюкре по каким-то своим соображениям предпочел не выносить находящуюся в его распоряжении реликвию Иль-Тарин из безопасной комнаты, а пригласил инспекторов прямо туда. Подозреваю, что ему просто не хотелось лишний раз прикасаться к Черепу.

Путь в хранилище лежал через узкий проход, который преграждали две решетки — каждая с отдельным замком, — а прямо перед входом был установлен Наблюдатель. Впрочем, зеленый огонек на бронзовой голове не горел.

— Ого! — удивилась я, глядя на творение Механистов.

В Городе большинство Наблюдателей демонтировали в первые же дни после падения Карраса, и его наличие здесь служило еще одним подтверждением когда-то существовавших торговых связей, которые теперь прервались.

— Самое бесполезное вложение денег в моей жизни, — едко усмехнулся Дюкре. — Они взяли с меня кругленькую сумму, обещали обеспечить безопасность… и просто исчезли в одну прекрасную ночь, оставив неработающее устройство и целую коробку запасных деталей.

— У них были веские причины, чтобы сбежать, — усмехнулась я. — Впрочем, учитывая, что в это время происходило в Городе… им действительно стоило бы спрятаться здесь до конца жизни.

— С удовольствием послушаю эту историю за ужином… ну, что еще тебе нужно?

— Что? — удивилась я такой внезапной перемене тона, но, обернувшись, увидела приближающуюся к нам Зеллу.

— Госпожа Гарант, — сторонница Визиря сделала шаг вперед, гордо задирая подбородок. — Только скажите, что вы с ним не по своей воле. Скажите это громко и идите за мной. Он не посмеет удержать вас. Не при всех.

Я сжала кулаки и бросила быстрый взгляд в сторону Дюкре. Он улыбался. Он уже знал, каким будет мой ответ.

— Спасибо, Зелла. Я благодарна вам за беспокойство, но со мной все в порядке. Вы ошибаетесь, никто не держит меня насильно.

Я была готова ко всему. Но только не к искренней жалости и состраданию в ее глазах.

— Мне очень жаль, госпожа Касадра, — тихо произнесла она. — Но я не могу спасти того, кто сам не хочет быть спасенным.

После того как с инспекциями, наконец, было покончено, Вендри отвела меня в гостевую спальню. Даже не в комнату, а в самые настоящие покои. Здесь находились кровать со светло-серым балдахином, пара кресел, мягкий ковер на полу и искусно украшенный изразцами камин — впрочем, не зажженный по случаю теплой погоды. Стены были обтянуты светлой серо-голубой тканью. У окна стоял туалетный столик с потемневшим мутным зеркалом, а двойные двери с овальными витражными стеклами выходили на небольшую террасу. Створки были распахнуты настежь, и легкий свежий ветерок лениво колыхал белые занавески из тонкой как паутина ткани. За ними открывался прекрасный вид на Краггенменс и окружающие его горы. Если вид на эту дыру вообще можно было назвать прекрасным.

Я вышла, с удовольствием вдыхая ароматный горный воздух. На верхних ярусах дышалось куда легче и свободнее, чем внизу. Терраса выходила на скальный козырек, и от нее вниз тянулась узенькая, крутая тропинка.

— И я могу выходить?

— Конечно! — Вендри округлила глаза. — Вы же почетная гостья, а не пленница! Никто не посмел бы удерживать вас насильно. Визирь может только просить вас быть осторожнее и не доверять никому, кроме меня и него самого.

Впрочем, ее гипертрофированная реакция и слишком уж нарочитое удивление убедили меня в обратном. Хорошее настроение немного померкло. В других обстоятельствах я с удовольствием погостила бы здесь, но сейчас мне куда больше хотелось оказаться в своей уютной квартирке в Городе с книжкой в руках.

— Я еще могу быть чем-то вам полезной? — спросила экономка, пряча руки под белоснежный передник и склоняя голову набок.

— Да, мне бы хотелось постирать одежду и помыться. Нельзя ли послать кого-нибудь за горячей водой?

Вендри вскинула голову.

— В этом нет необходимости. Мессер Дюкре позаботился об этом.

Я огляделась. В комнате не было ничего, что даже отдаленно напоминало бы рукомойник.

Экономка подошла к дальней стене и распахнула неприметную дверь, почти неотличимую от украшавших стены резных панелей. За ней начинался небольшой вырубленный в стене проход, и по влажным стенам и характерному запаху я догадалась, куда он ведет.

Следуя за Вендри, я оказалась в купальне, облицованной светлым, крошащимся от времени и влажности мрамором. Выщербленные ступени спускались в небольшой термальный источник. Вода в нем была едва теплой, но одна лишь мысль о том, что я могу принять самую настоящую ванну, воодушевляла. А еще меня заинтересовали стенные мозаики с изображениями куршоков и квадратные светильники, которые загорелись холодным светом, стоило нам лишь войти в комнату. Утерянные технологии Карад-Дина! Я могу видеть их своими собственными глазами!.. Верховный попечитель сделал мне подарок, о котором я не могла даже и мечтать. Я улыбнулась. Вендри, впрочем, истолковала мою радость по-своему:

— Здесь есть полотенца и чистые нательные рубашки. Наслаждайтесь. Я приду чуть позже, чтобы забрать грязные вещи.

Я уже собиралась было остаться в купальне, но Вендри окликнула меня из коридора:

— Закройте за мной дверь на задвижку, госпожа. Лазутчик все еще где-то рядом!

— Перестаньте, — усмехнулась я. — Кругом полно слуг и стражников.

Экономка посмотрела на меня как на капризного ребенка.

— Визирю, возможно, не понравится то, что вы ускользнули из-под его носа. Он не может отыграться на Эйлине… но в состоянии выместить злость на вас. Особенно… — последнее слово она выделила голосом и сделала паузу, чтобы звучать весомее, — учитывая, что сейчас вы под защитой моего господина. Так он поймает двух рыб на один крючок — и душу отведет, и нам насолит. Подумайте об этом.

«Спасибо за предупреждение, Вендри, — мысленно ответила я, но промолчала. — Я обязательно подумаю. У меня и так накопилось слишком много пищи для размышлений».

Проводив экономку, я достала из сумки кусочек мыла в дорожном футляре и направилась в купальню, где разделась, осторожно спустилась по ступенькам и погрузилась в воду с головой. Вымыв из волос ароматную пену, я вдоволь поплескалась, а потом забралась на широкую нижнюю ступеньку, облицованную пестрой смальтой самых разных оттенков голубого и синего, обхватила колени и задумалась. Вода из источника делала кожу мягкой и скользкой, как будто слегка намыленной. Купание, разумеется, стало самым приятным моментом за все время моего пребывания в Краггенменсе, но что-то не давало мне покоя, отвлекало и раздражало, как свежая мозоль. Так много мыслей, и так много… чувств? Противоречивых, непрошенных и в то же время будоражащих. Дающих ощущение полноценной жизни после двух лет существования. И мне нужно было сосредоточиться, чтобы попытаться свести воедино разрозненные мысли и смутные ощущения.

Итак.

Дюкре пытается убедить меня в том, что моя жизнь в опасности. Он спрятал меня за крепкими дверями с задвижкой, открыть которую можно только изнутри. И настаивает на том, чтобы я держала их закрытыми.

Но при этом я могу свободно выходить на веранду, а ведущие туда двери можно выбить одним движением ноги. Не слишком-то надежная защита от лазутчика, правда? Было бы глупо прятать кого-то в столь ненадежном месте.

Вывод? Либо он не хочет, чтобы я свободно передвигалась по его дому, и поэтому запугивает меня несуществующей внутренней угрозой, либо… выйдя на террасу я тут же окажусь под пристальным наблюдением его людей.

Я вышла из воды и завернулась в тонкое льняное полотенце, украшенное полосами мерёжки. Ветерок, гулявший по спальне, теперь не был таким уж приятным. Влажному, разогретому телу он показался ледяным. Кожа покрылась мурашками. К тому же, солнце зашло за очередной скальный выступ, и терраса погрузилась в тень. Наскоро переодевшись в длинную и свободную нижнюю рубаху, я нырнула под одеяло и накрылась до подбородка, изо всех сил пытаясь согреться.

Из коридора донеслись раздались тихие, но вполне себе различимые шаги. Они остановились прямо у дверей. Я замерла.

Кто-то толкнул створки. Потом осторожно повернул ручку двери. Тихо-тихо, как будто стараясь производить как можно меньше звука. В этот момент я порадовалась, что последовала совету Вендри. Слуги не зайдут без стука, а хозяину нет нужды меня навещать.

Свесив с кровати дрожащую от волнения руку, я подтянула к себе сумку, достала из нее кинжал и сунула под подушку. Сомневаюсь, что мне удастся им воспользоваться — мой последний опыт фехтования пришелся еще на времена обучения — но, все же, прикосновение к прохладной рукояти немного успокаивало.

Не знаю, кто это был, и что ему было нужно, но волнение неожиданно отступило. В какой-то момент я поняла, что никто не собирается выламывать двери, и первоначальный испуг исчез. Говорят, когда страха становится слишком много, люди просто перестают бояться. Наверное, то же самое случилось и со мной.

Кто-то снова попробовал открыть дверь. Но теперь звук поворачивающейся дверной ручки больше не звучал как удар грома, не холодил душу и не заставлял поджилки трястись.

— Кто там? — крикнула я, стараясь звучать как можно более решительно.

Разумеется, никто не ответил. Но, судя по отсутствию удаляющихся шагов, молчаливый визитер все еще находился за дверью. Зачем? Что ему нужно? Нападавший бы либо вышиб дверь, либо сбежал бы, как только понял, что попасть в комнату внезапно и бесшумно не получится.

Ручка дернулась еще раз.

Сжимая кинжал в отведенной за спину руке, я свесила ноги с кровати и спустилась на пол.

«Это глупость! — подумала я, подкрадываясь к двери. — Если кто-то и в самом деле решит прийти по мою душу, он не будет делать это днем. Нападать и убивать куда удобнее под покровом темноты. Мне стоит только заорать, и кто-нибудь обязательно прибежит!»

Я планировала открыть засов быстро и застать визитера врасплох, но глупая железка слишком туго ходила в скобах. Уже распахивая створку, я услышала торопливо удаляющиеся шаги и успела увидеть лишь край белой ткани, исчезающий за углом. С другой стороны послышались приближающиеся голоса и шаги. Судя по всему, кто-то спугнул неожиданного визитера.

Немного постояв на пороге, я снова захлопнула дверь, задвинула засов и прислонилась лбом к холодному лакированному дереву.

Был ли это лазутчик? Не думаю. Во-первых, слишком неподходящее время. Во-вторых, слишком много шума, слишком много возни, и при этом ровным счетом никаких попыток применить силу. В-третьих, очень легкие шаги, как будто женские. По крайней мере, их обладатель совершенно точно не обременял себя доспехами или тяжелой обувью с плотной подошвой. Ну, и белая ткань. Я совершенно точно видела ее, а в поместье Дюкре, насколько я могла судить, никто не носил белых одежд.

Кому я могла понадобиться и зачем? Здесь мои рассуждения были бессильны. Тяжело вздохнув, я принялась сушить волосы полотенцем. Часов в комнате не было, но удлиняющиеся тени подсказывали, что совсем скоро за мной придут, чтобы сопроводить на обещанный ужин.

Измученная тяжелым днем, я решила полежать, но задремала и проснулась только от аккуратного, но настойчивого стука в дверь и голоса Вендри:

— Госпожа, это я. Откройте.

В Краггенменсе уже сгущались сумерки. Остывший воздух неприятно холодил кожу; чернильные тени в углах выглядели ненадежными и коварными, нагоняя смутную тоску и тревогу.

Зябко поведя плечами, я завернулась в плед и направилась к двери. В тусклом зеркале туалетного столика на мгновение мелькнула всклокоченная голова и сонные, чуть припухшие глаза. Вендри смерила меня оценивающим взглядом с ног до головы; из-за ее плеча выглядывала растерянная и немного смущенная горничная.

— Господин Дюкре ждет вас через четверть часа, но, полагаю, вам понадобится чуть больше времени, — деловито сказала экономка. Разложив на кровати чехол для одежды, она расстегнула застежки, достала черное бархатное платье и кивнула служанке. — Помоги госпоже одеться.

Увидев мой удивленный взгляд, она проговорила:

— Прошу прощения, госпожа, но мне было сложно найти платье по вашей фигуре, да еще и не в геральдических цветах дома Дюкре.

Ну да. Обитатели дома предпочитали все оттенки голубого, сочетая его с золотым, бежевым или песочным, и показаться за ужином в их цветах стало бы сильным политическим заявлением. Которое нейтральный гарант перемирия, разумеется, не мог себе позволить. Я об этом не подумала, а вот Вендри предусмотрела все. Ничего не поделаешь, придется довольствоваться тем, что есть. В конце концов, черные одежды, конечно, выглядят траурно и мрачно, но стройнят. К тому же, Хранителям не привыкать к черному.

В качестве нижнего платья мне предложили легкое, летящее жемчужно-серое одеяние со свободными рукавами. Прямоугольный ворот и манжеты украшала изящная вышивка серебряной нитью и речным жемчугом — видимо, знаменитые вышивальщицы Краггенменса постарались и тут. Потом служанка помогла мне облачиться в верхнее платье из тяжелого бархата и затянула шнуровку на корсаже, подгоняя наряд по фигуре. От ткани шел удушающий запах лаванды, а из складок высыпалось несколько сухих соцветий: похоже, одежду совсем недавно достали из сундука и не успели ни толком проветрить, ни как следует выбить.

Платье, все же, оказалось слишком широким в талии и немного свободным в груди, и даже шнуровка не помогла ему сесть правильно. Впрочем, я все равно осталась довольна: новый наряд выглядел куда эффектнее и соответствовал торжественному ужину куда больше, чем мое простое дорожное платье из коричневой шерсти.

Я поглядела на собранные в манжеты складки полупрозрачной серой ткани, выглядывающие из свободных, расширяющихся книзу бархатных рукавов. Этот фасон был популярен лет так десять назад. Еще одно доказательство того, что в то время Краггенменс поддерживал какие-никакие торговые связи с Городом. А в последнее время они прекратились, ведь тогда бы хозяева дома знали, что теперь в моду прочно вошли узкие рукава.

— Какую прическу вы бы хотели? — услужливо поинтересовалась горничная.

— Что-нибудь на скорую руку. Не хочу, чтобы меня ждали дольше, чем нужно.

Служанка, споро орудуя гребнем и длинными железными шпильками, наскоро соорудила на затылке что-то вроде пучка. Волосы неприятно тянуло, но я решила потерпеть и не заострять на этом внимание: она наверняка решила бы его переделать, а мне не хотелось тратить время.

Мы вышли из комнаты, когда большие часы в одной из комнат звучно пробили семь. В сопровождении Рандира и Вендри я прошла несколько запутанных коридоров, отчаянно пытаясь запомнить дорогу обратно. Уже знакомые мне помещения теперь выглядели пустыми, тихими и темными. Даже сияющая огнями люстра холла не могла полностью разогнать полумрак в углах. Я бросила взгляд на нишу под потолком, где томился Глаэн. Ведущую туда временную лестницу снова разобрали, и я даже и представить себе не могла, насколько одиноким себя чувствовал маленький заложник тоскливыми темными вечерами. Как сильно годы в четырех стенах отразятся на детской душе? Такое ощущение, что никто, даже Элан, не удосужился об этом подумать.

Дюкре решил принять меня в парадной столовой. В ожидании хозяина, я бесцельно бродила в соседней комнате, рассматривая огромную картину, изображавшую маяк на скале посреди бушующего моря. Художник определенно рисовал с натуры и, принимая во внимание, что никакого моря и уж тем более маяка обитатели Краггенменса в глаза не видели, сам собой напрашивался вывод о том, что полотно принадлежало кисти чужестранца.

Так много людей из Города контактировали с Краггенменсом в последние годы, а Хранители все равно продолжали его считать чем-то полулегендарным. Как же много всего мы упустили!

— Добрый вечер, госпожа Хранитель, — раздался за спиной знакомый звонкий голос. — Наслаждаетесь искусством?

Я обернулась. Дюкре стоял посреди комнаты, а под руку его держала удивительной красоты молодая женщина. Прямо передо мной стоял в буквальном смысле эталон. Спутница Дюкре была из тех муз, с которых пишут портреты и чьи профили увековечивают в мраморе. Совершенные черты лица. Белоснежная кожа, которой, казалось, никогда не касались солнечные лучи. Сердце больно сжалось то ли от ревности, то ли от разочарования — странные чувства, которые я не должна была испытывать. В самом деле, было бы глупо полагать, что у Эйлины не было матери. Зато теперь я понимала, от кого девочка унаследовала темные волосы и огромные черные глаза. И чувствовала себя совершеннейшей дурой, вспоминая невинный флирт, который позволила себе в отношении ее мужа. Я всегда считала себя довольно-таки красивой женщиной, но тягаться с госпожой Дюкре мне было не под силу.

— Госпожа Касадра, позвольте представить вам мою супругу Исольде. Исольде, это Касадра, она Хранитель и гарант перемирия из Города. Она поможет нам вернуть Эйлину.

Я присела в неглубоком реверансе. Исольде приветливо кивнула с поистине королевским видом и улыбнулась, но не произнесла ни слова. Огромные раскосые глаза с густыми черными ресницами смотрели отрешенно. Казалось, она не совсем понимает, кто я и что здесь делаю.

В отличие от меня, госпожа Дюкре, судя по всему, провела не один час перед зеркалом. Ее волосы были уложены в сложную вечернюю прическу из тонких косичек и завитых прядей, скрепленную сверкающими заколками в виде звезд. Лазурное платье из тафты, по покрою напоминающее мое, было украшено искусной вышивкой и, надо признать, сидело куда лучше. В ушах, на пальцах и на шее сверкал целый каскад из драгоценных камней.

«Нет. Она прекрасна» — вспомнила я слова ее мужа.

Итак, я только что познакомилась с той самой «страшной женщиной», которая так сильно пугала Глаэна…

Эта встреча оказалась для меня внезапнее и сокрушительнее удара по голове. Кровь прилила к лицу, и я понадеялась, что никто не обратит внимание на мои горящие от стыда уши, так некстати открытые вечерней прической. Совсем недавно я флиртовала с ее мужем, а он всячески поддерживал этот флирт… насмехаясь? С моей стороны было наивно предполагать, что сердце Дюкре свободно. С его — довольно-таки жестоко было поглумиться над моей, в общем-то, невинной симпатией. Изо всех сил надеясь, что ничем не выдала своего душевного смятения, я произнесла:

— У вас прекрасный дом, госпожа Дюкре.

Ничего особенного. Обычный светский комплимент, часть ритуала, которым высокородные городские леди приветствуют друг друга. Но Исольде только посмотрела на меня рассеянным и немного грустным взглядом — и снова ничего не сказала.

— Прошу прощения, госпожа Хранительница, — ответил за нее муж. — Но леди Исольде мало разговаривает и почти не выходит из своих покоев с тех пор, как Эйлину забрали от нас.

При упоминании дочери тонкие пальцы Исольде, лежащие на сгибе локтя супруга, дернулись, а уголки губ дрогнули, но она по-прежнему осталась молчаливой и отрешенной. Как будто не от мира сего. Как будто ей вообще нет дела ни до меня, ни даже до собственного супруга.

— Вы наверняка проголодались, госпожа Хранительница? Позвольте пригласить вас к столу? — Дюкре продолжал играть роль заботливого хозяина, а я… я даже не знала, смогу ли снова посмотреть ему в глаза.

Я кивнула, потому что все еще пыталась справиться со шквалом эмоций, разрывавших меня изнутри.

Стыд, разочарование, злость на себя… злость и на Дюкре тоже, при полном осознании, что я не имею никакого права эту самую злость испытывать. Я ведь сама напридумывала себе неизвестно что, и не его вина, что чьи-то фантазии не совпали с реальностью. Рассчитывала ли я на что-то большее, чем невинный светский флирт? Нет. Разочарована ли я? Определенно. Откуда же взялось это всепоглощающее чувство стыда за то, что я позволила себе фривольность в отношении чужого супруга? Я не сделала ничего такого, за что стоило бы корить себя, но, тем не менее, корила.

В полном молчании мы проследовали в парадную столовую.

Двери, ведущие из столовой в зал с голубым кристаллом, были открыты, так же как и те, что вели оттуда на террасу, и, повернув голову, я могла видеть кусочек неба. Закат уже отгорел, и запад выглядел пыльным и тусклым: как будто в мутном сизом небе растворилась капелька крови.

Легкий ветерок колыхал бахрому на искусно вышитой скатерти. Издалека казалось, что стол ломится от угощений, но, подойдя ближе, я поняла, что бо́льшую часть убранства составляли подсвечники, вазы, цветочные композиции и даже блюдо с восковыми фруктами — то, что в Городе уже давно считалось моветоном. Постоянно висящая над Краггенменсом угроза голода нашла свое отражение и здесь: не имея возможности пригласить гостя за богатый стол, Дюкре попытался заполнить пустое пространство хоть чем-то.

Хозяин поместья отодвинул стул своей супруги, потом мой, и сам уселся во главе. Пока прислуга готовилась подавать закуски, возникла пауза, и мы с Исольде вновь столкнулись взглядами. Она тут же отвела глаза в сторону. Витая где-то в своих мыслях, хозяйка поместья склонила голову набок и с отсутствующим видом барабанила подушечками пальцев по скатерти. Вернее, нет. Она делала движения указательным и средним пальцами, которыми маленькие дети обычно изображают шаги. Огромный сапфир в кольце поблескивал в такт движениям. Казалось, это занятие поглотило Исольде целиком. Завитки локонов падали на глаза, но она даже не попыталась поправить их. Широкие рукава платья задрались, открывая браслеты на запястьях. Массивные, из тусклого потемневшего серебра, украшенные примитивным орнаментом и позвякивающие припаянными к краям серебряными цепочками, они совсем не сочетались с другими украшениями. Я завороженно следила, как тонкая рука, которая выделялась своей бледностью даже на фоне отбеленного льна, медленно подбиралась к серебряному блюду для мяса, накрытому крышкой. Вернее, к лежащей рядом с ним двухзубцовой вилке для дичи.

— Вендри! — раздался негромкий оклик Дюкре.

Исольде заметно вздрогнула и поникла, медленно отводя руку и даже не глядя на мужа. Экономка, которая в этот самый момент выкладывала на тарелку Дюкре половинку фаршированного яйца, подняла голову и бросила напряженный взгляд в сторону молодой хозяйки. Хотя куда логичнее было бы в первую очередь обернуться на звук голоса того, кто ее позвал.

— Слушаю.

— Можешь подавать и дичь тоже. Исольде любит жареных перепелок.

В голосах чувствовалось явное напряжение. Дичь относится к пряным блюдам, и они подаются уже после того, как покончено с основными, а не во время закусок. Вопиющее нарушение этикета. А ведь, помнится, Дюкре произвел на меня впечатление именно своими манерами — и вдруг такая оплошность. Впрочем, не нужно быть выдающимся мыслителем, чтобы догадаться, что это было завуалированное указание Вендри на что обратить внимание. И она прекрасно все поняла, одной рукой поднимая серебряный клош, а другой — отодвигая вилку туда, где Исольде не смогла бы незаметно до нее дотянуться.

Я притворилась, что ничего не заметила, и задумчиво побарабанила пальцами по столу. Если сначала госпожа Дюкре произвела на меня впечатление погруженной в свои мысли скучающей дамы, то теперь я изменила свое мнение. Странностей становилось слишком много. Такое ощущение, что за Исольде требовался постоянный присмотр, как за маленьким ребенком.

Ее супруг попытался разрядить обстановку:

— Кажется, вы обещали мне историю о том, что случилось с Механистами.

Мне пришлось поведать официальную версию того, что произошло с отколовшейся от Хаммеритов сектой и ее сумасшедшим лидером. Разумеется, умолчав о роли Хранителей, Гарретта и Виктории во всей этой истории. Пусть мне и пришлось больше говорить, чем есть, — а во мне, как на зло, проснулся аппетит, — я все равно была рада возможности разрядить обстановку, заполнить паузу и сгладить все неловкости. Во время рассказа я то и дело бросала взгляд на Исольде, которая теперь вовсе не казалась отстраненной и рассеянной. Наоборот, она как будто навострила уши, ковыряя маленькой вилочкой многострадальную перепелку. Маленькой детской вилочкой с тупыми зубцами.

—Жаль, — пробормотал Дюкре, выслушав финал истории. — Мир потерял великого реформатора. Каррас видел будущее и мыслил пока еще недоступными нам категориями. Может быть, он заглянул слишком далеко вперед?

«Он был шепелявым психом с кучей комплексов, который мечтал уничтожить все, что живет и дышит», — подумала я, но промолчала. Я не собиралась ввязываться в политические или — упаси Создатель — идеологические споры.

Исольде, которая молчала все это время, подняла голову и впервые взглянула на меня прямо, а не исподлобья.

— Мне не нужна ваша помощь, — произнесла она и скривилась.

— Исольде! — жестко произнес Дюкре, поднося палец к губам.

— Прошу прощения? — Я отложила вилку в сторону. — Как гарант перемирия, я…

— Ты должна верить моему мужу! — выпалила она и тут же зажала рот рукой, как маленький ребенок, глядя на меня огромными оленьими глазами. Ее лицо тут же напряглось и исказилось в гримасе человека, который отчаянно пытается вспомнить что-то очень важное. — Ты здесь в безопасности! Ну так и оставайся здесь! А-а-а-а, Рогатый тебя раздери!

На глазах Исольде выступили слезы. Но это были не слезы печали — скорее, злого отчаяния. Она взвилась, переворачивая тарелку. Объедки, кости и брызги соуса разлетелись по белой скатерти. Стул с грохотом полетел на пол. Вендри, появившаяся в дверях с очередной сменой блюд, выронила поднос с фруктами и бросилась к своей госпоже. Мелкие груши и яблоки покатились по полу.

— Он… хороший… человек… — глухо и напряженно произнесла Исольде низким голосом и зарычала, как будто делала над собой какое-то неимоверное усилие.

А потом рванулась вниз, хватая острый осколок тарелки с мраморного пола.

Подоспевшая Вендри отреагировала мгновенно, хватая свою госпожу за запястье. Исольде тут же обмякла, как тряпичная кукла. Осколок выпал из ее руки. Тонкая струйка крови побежала из неглубокого пореза на ладони, пачкая подол прекрасного вечернего платья.

— Вендри, мне кажется, госпожа Исольде немного устала, — произнес Дюкре ровным, бесцветным голосом. — Проводи ее в спальню, пожалуйста. Спокойной ночи, дорогая!

— П-приятного вам вечера, госпожа Дюкре, — пробормотала я, чувствуя себя полной дурой.

Исольде, проходя мимо, бросила:

— Бойся меня! Я больная на всю голову!

И как-то странно затрясла головой, как будто голоса в голове нашептывали ей что-то, что она очень не хотела услышать.

В отличие от всей той бессвязной болтовни, что мы слышали от нее за вечер, эта фраза прозвучала настолько четко и осмысленно — и, что немаловажно, сообразно ситуации! — что мне стало по-настоящему жутко.

Мягко подталкиваемая Вендри, Исольде удалилась, мурлыкая себе под нос какую-то песенку без слов. Я сидела, вцепившись в плечи, и тряслась, как потерявшаяся комнатная собачка на зимней улице. Бледный как смерть Дюкре судорожно комкал льняную салфетку. Похоже, не только мне сегодня пришлось испытать испепеляющее чувство стыда.

— Теперь вы понимаете, почему Глаэн боится ее? — грустно проговорил он, не поднимая глаз от тарелки. — Но моя дражайшая супруга в жизни никого не обидела.

«Может, и не обидела. Но, тем не менее, зачем-то потянулась за вилкой с острыми зубцами. А вы постоянно были настороже», — подумала я, однако вслух сказала лишь:

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

Дюкре рванул тугой воротник своей сорочки, как будто ему не хватало воздуха.

— Пойдемте на террасу, Касадра, — предложил он. — Мне что-то нехорошо.

Это был, пожалуй, один из самых странных ужинов в моей жизни.

В полном молчании мы прошли мимо сияющего гранями кристалла и вышли на террасу. Прикосновение к коже свежего горного воздуха немного взбодрило, но я все равно чувствовала себя выжатой досуха. Дюкре, все еще бледный и какой-то растрепанный, обессилено прислонился к каменной стене, теребя воротник.

Я подошла к балюстраде и осторожно перегнулась. Отсюда открывался прекрасный — и головокружительный — вид на каменную воронку Краггенменса. Впереди, чуть ниже по склону, бойницы дома Визиря светились янтарно-желтым и зеленоватым, как глаза притаившегося в темноте хищника. Дно провала мерцало мертвенно-бледным сиянием светящейся руды. Как и во всех человеческих селениях, здесь сумерки прятали недостатки, а вечерние огни подсвечивали достоинства.

Верховный Попечитель, кажется, немного пришел в себя, и его посиневшие губы порозовели, но он все еще выглядел не слишком бодро. Пялиться на него было бы слишком неприличным, и я отошла чуть поодаль, к украшавшей террасу статуе из белого мрамора. Скульптор постарался, вырезая многочисленные складки свободной ниспадающей одежды и уже знакомые мне тонкие, аристократичные черты лица.

— А вы не отличаетесь скромностью, мессер Дюкре, — усмехнулась я, разглядывая медную табличку: «Верховный Попечитель Дюкре, чей Древний Секрет несет свет в нашу долину».

— Это мой отец.

— Древний секрет? — я подняла бровь.

— Камень, — Дюкре махнул рукой в сторону кристалла, который сверкал в полумраке за открытыми дверями. — Мы называем его эфирным кристаллом.

— Он производит магическую энергию?

— Скорее, аккумулирует. Осторожнее, Касадра! Я понимаю ваш профессиональный интерес, но если заставите меня проболтаться о семейных тайнах — придется навсегда запереть вас в этих стенах. Скоро произойдет обмен, и вы покинете это место. Но если вдруг захотите остаться…

— Ну уж нет! — я поторопилась возразить, запоздало понимая, что такой категоричный отказ выглядел не очень-то вежливо. Краггенменс, конечно, дыра и в прямом, и в переносном смысле, но ругать дом в присутствии хозяина — просто верх неуважения.

— …То лучший способ — это продолжать выведывать мои фамильные секреты, — с улыбкой закончил мысль Дюкре.

Иногда было сложно понять, шутит ли Верховный Попечитель или нет. Я сочла за лучшее сменить тему.

— Несете свет, но не разрешаете разместить светящуюся руду по всему Краггенменсу?

— Она опасна.

— С чего вы взяли?

Дюкре посмотрел на меня так, как смотрят на неразумных детей.

— Вы ведь уже были в доме Визиря, Касадра?

— Да, — я не совсем понимала, к чему он клонит.

— Тогда ответьте мне на один простой вопрос: если светящаяся руда действительно так безопасна и практична, как говорит Визирь, то почему в своем доме он пользуется обычными светильниками?

Я молчала, глядя на светящиеся окна Визиря и признавая правоту Дюкре. Возразить было нечего.

— Что еще сказали вам мои… оппоненты? Наверняка, обвинили меня в разрушении моста?

Я кивнула.

— Люди очень не любят думать, к сожалению, — Дюкре облокотился на перила балкона и широким жестом махнул в сторону янтарных окон. — Обрушение моста было выгодно прежде всего Визирю. Единственный путь на нижние ярусы теперь пролегает через его шахты. И он активно этим пользуется, чтобы контролировать тех, кому не повезло жить под его началом. Визирь — тот, кто яростно стремится остаться большой рыбкой в маленьком пруду. Не понимая при этом, что без притока свежей воды пруд уже зарос тиной, и вода в нем начала тухнуть. Если так пойдет и дальше, мы или погибнем или будем вынуждены покинуть это место. Не только мы, чужаки, а вообще все вместе.

— А чего хотите вы, Максимилиан?

— Хочу, чтобы люди перестали жить под постоянной угрозой голода. Моих полей слишком мало, чтобы вырастить достаточно еды для всех. Краггенменс богат. У него есть уголь, руда и самоцветы, горючее для светильников из жил земли… но все это невозможно продать. А еще у него есть умелые руки резчиков, способных создавать настоящие шедевры из камня и дерева. Есть мастерицы, которые тщательно оберегают свои ткацкие секреты, передавая их из поколения в поколение. Торгуя с Городом, мы могли бы решить проблему с нехваткой еды раз и навсегда… но Визирь дал понять, что любая попытка установить коммерческие связи будет равносильна нарушению перемирия. Его семья давно в сговоре с горными племенами. И все мы вынуждены отдавать им наши товары за бесценок, за еду, за древесину для резчиков и нити для ткацких станков. Краггенменс не может выжить самостоятельно, а Визирь не хочет это признать… или не хочет терять власть над его обитателями. Легко управлять голодными, забитыми, изможденными. Если простой народ Краггенменса начнет жить в достатке, они могут начать задумываться, а так ли им нужен Визирь.

Я задумалась, глядя на уходящую вниз каменную воронку. От одного лишь взгляда в эту зияющую бездну меня начинало подташнивать.

— Я просила Визиря остановиться. Но он ненавидит вас всей душой. Вы убили его дядю и брата.

— А он убил моих отца и мать. Касадра, наши взаимные обиды уже давно сплелись в такой запутанный узел, что его можно только разрубить.

Я вздрогнула. «Дети, — напомнила я сама себе. — Помни, что ты здесь для того, чтобы они спокойно вернулись к своим родителям. Все остальное тебя не касается». Дюкре, казалось, читал меня как открытую книгу:

— Не я начал эту вражду. Но я очень хочу, чтобы Эйлине не пришлось ее заканчивать. Она — мой единственный потомок, и, боюсь, других у меня не будет. Если только вы не…

Я вздрогнула, потому что намек был более чем прозрачным.

— Что? Максимилиан, вы меня пугаете, — перебила я его. Я просто не могла дать ему договорить. Не могла, так как испугалась этих слов, и в то же время… они мне польстили. Но если он действительно имел в виду то, о чем я подумала, этим словам лучше бы остаться непроизнесенными.

— Забудьте, Касадра. Я только что чуть было не сморозил, кажется, одну из самых больших глупостей в своей жизни. Я не хотел смутить вас.

Дюкре замолчал. Какое-то время мы просто стояли бок о бок, глядя на огни внизу. Но, похоже, ему все-таки требовалось выговориться. И во мне он, видимо, нашел благодарного слушателя. Люди часто склонны открывать душу тем, кто случайно оказался рядом. А, может быть, во всем стоило винить выпитое за ужином вино.

— Моя супруга происходит из семьи, члены которой отличаются красотой… и душевным нездоровьем. Сначала она была просто… немного экстравагантной, скажем так. С милой чудинкой, которая делала ее красоту еще ярче. Но после рождения Эйлины что-то пошло не так. — Дюкре поморщился и потер лоб, как будто у него разболелась голова. — Временами все было как прежде, но были и ужасные дни: дни истерик, апатии, навязчивых страхов. Каждое утро я с ужасом гадал, какой проснется моя любимая жена сегодня. А потом случилось перемирие, и Эйлину забрали. С тех пор… вы все видели сами. Я думал, что если организую для нее торжественный ужин, как раньше, то, может быть, она хотя бы немного… оживет? Может, заинтересуется незнакомым человеком или его рассказами. Может…

Не договорив, Верховный Попечитель прервал поток откровений.

— Я оказался не слишком-то гостеприимным хозяином, да, Касадра? Да и светской беседы у нас не получилось. Я очень устал. Простите меня. Простите меня за все.

Вендри — в лучших традициях идеально вышколенной прислуги — появилась в столовой сразу же, как только мы вернулись с террасы в полном молчании.

— Проводите Касадру в ее покои, Вендри. — Дюкре был немногословен. — И постарайтесь, чтобы никто не беспокоил меня сегодня.

Глядя в идеально прямую спину экономки, уверенно шагающей по бесконечным извилистым коридорам, я раз за разом прокручивала в голове события этого вечера.

То, что я узнала, вновь погрузило меня в тягостные размышления, навязчивые и неотступные, как зубная боль. Мне очень хотелось верить Дюкре, — в конце концов, он не только был похож на Элана, но еще и заслужил от него высшую степень доверия, — но то, что я узнала сегодня за ужином работало не в его пользу.

Все, что я увидела и услышала сегодня, без сомнения, могло выбить из колеи даже самого уверенного в себе человека. Но было что-то еще. И это «что-то» беспокоило меня, но никак не хотело оформляться в четкие мысли и конкретные слова.

— Спокойной ночи, госпожа, — пожелала Вендри, толкая створку двери. — Не забудьте про щеколду.

Последовав ее совету, я огляделась. Прислуга уже побывала здесь, растопив камин, задернув шторы и оставив на вешалке идеально чистую и отглаженную одежду. Я взглянула на кровать и хихикнула, но смешок прозвучал неуместно и немного безумно. Горничная, которая пришла приготовить комнату к вечеру, видимо, решила заодно и застелить постель. Разумеется, она наткнулась на забытый под подушкой кинжал и не придумала ничего лучше, чем демонстративно положить его сверху, прямо на покрывало!

Как же это было глупо с моей стороны — забыть оружие под подушкой! Нет, ну на что я только надеюсь? Зачем вообще пришла сюда? Орланд был прав. Хранитель из меня никудышный.

Да еще и слова Дюкре все время звучали в ушах.

«Она — мой единственный потомок, и, боюсь, других у меня не будет. Если только вы не…»

Он намекал на связь. У меня не было других толкований. Но я бы предпочла быть озабоченной идиоткой, которая что-то там не так поняла.

Меня снова бросило и в жар и в холод одновременно. Пожалуй, хорошо, что я не дала ему договорить. Потому что… потому что я не знаю, как бы поступила. Я до сих пор не могу понять, чувствую ли я облегчение… или сожаление по поводу того, что какие-то важные намерения остались не озвученными.

С наслаждением ослабив шнуровку, я скинула надоевшее платье. Чужое платье. С очень большой долей вероятности принадлежавшее «страшной женщине».

Матери, которая сошла с ума из-за разлуки с единственной дочерью. После всего того, что я увидела и услышала сегодня, мне не хотелось даже прикасаться к ее вещам. И не потому, что я ее ненавидела, брезговала или боялась, а из-за удушающего, сжигающего изнутри стыда.

Впервые в жизни я почувствовала вину за то, что была Хранителем — так же, как и тот человек, который заключил это безумное перемирие и поставил свою подпись под документом. Элан. Не могу поверить, что он мог придумать такое. Осмелиться предложить такое. Позволить такому случиться. Да ну нет же! Бьюсь об заклад: у него были свои соображения, и подобные условия наверняка были меньшим из зол. В конце концов, оба отца — и Иль-Тарин, и Дюкре — тоже дали свое согласие. Но никто из мужчин не подумал о том, через что придется пройти Эйлине и Глаэну. И их матерям.

Вытаскивая из волос шпильки, удерживающие прическу, я смотрела в свое отражение в тусклом зеркале и пыталась понять, какие такие соображения могли бы двигать Эланом пять лет назад. Но мысли то и дело возвращались к безумной красавице Исольде. Она неотступно преследовала меня, как будто отражаясь в зеркале за моим плечом. Ее почти нереальная красота, идеальная прическа, украшения…

Украшения.

Я поняла, что же беспокоило меня, когда я вспоминала события сегодняшнего вечера. Странные браслеты, которые совсем не сочетались с остальными украшениями. Спрятанные под длинными рукавами. Толстые и массивные, тусклые и грубые, похожие на какие-то древние амулеты. Может быть, это тоже часть оставшегося в долине наследия Карад-Дина?

Нет. Не та ювелирная техника, не те узоры и не те символы, что использовали Предтечи. Тогда что?

Я помассировала кожу головы, которая ныла из-за слишком туго затянутых волос. И почему меня так заклинило на этих браслетах? Неужели только потому, что я никогда не видела браслетов или ожерелий Предтеч с припаянной к краям бахромой из цепочек?

Внезапная мысль осенила. Браслеты Исольде совсем не походили на амулеты. Скорее уж, на… кандалы?..

Я тряхнула головой. Ну да, разумеется, у меня же нет более важных проблем, чем не самый удачный выбор украшений госпожой Дюкре! Как будто мой разум сфокусировался на какой-то незначительной детали, чтобы не замечать творящегося вокруг хаоса. Но мне стало немного легче после того, как я разобралась в своих ощущениях. Хотя бы по этому вопросу.

Потому что Максимилиан вызывал у меня целый ворох ощущений, разобраться в которых было бы намного сложнее.

С этими тревожными мыслями я легла в слишком большую для меня одной кровать, натянула одеяло до подбородка и незаметно заснула.

Я снова была в Цитадели, но на этот раз она была покинута: лишь книги с пустыми страницами валялись повсюду, да дребезжали на сквозняке стекляшки из разбитых витражей. Такое ощущение, что Хранители покинули ее… покинули то место, которое поклялись защищать. Оставили свои сокровища знаний на поругание и просто растворились в городской толпе. И Город осиротел. Как осиротела я, когда пропал Элан.

Но такого ведь не может быть. Хранители вечны, как вечен Город — портовый, торговый рай в дельте полноводной реки, берущей свое начало в Северных Горах. Я шла по гулким залам, тщетно пытаясь найти хоть кого-нибудь, но мне не встретилось ни души. Только ветер завывал в пустых коридорах, да звенели разбитые витражи. Проклятое дребезжание звучало все сильнее и сильнее, пока, наконец, не стало просто оглушающим.

Я проснулась — вернее, слово «очнулась» подошло бы куда больше, — поднимаясь с подушки с лихорадочно колотящимся сердцем. В ушах все еще стоял звук, который привиделся мне во сне.

Какое-то время я пялилась в ночную темноту, прижимая к груди одеяло. На глазах выступили слезы. Как хорошо, что этот сон оказался всего лишь кошмаром: видеть крах Цитадели было сродни тому, чтобы увидеть родного человека в гробу, подготовленным к погребению.

Звук из моего сна раздался снова, и в глазах помутилось от внезапной вспышки страха. Дребезжали стекляшки ведущей на террасу двери. На несколько мгновений меня как будто парализовало, и потребовалось несколько громких вдохов-выдохов, чтобы голова снова начала работать чуть более связно.

Сжимая кинжал во вспотевшей ладони, я подкралась к двери и приложила ухо к холодному лакированному дереву. Снаружи царила тишина. Мутное витражное стекло не давало нормально разглядеть, что же все-таки происходило на террасе, но, насколько я могла судить, никакого движения за ним не было. Тот, кто стучал, либо уже ушел… либо затаился. Двери здесь настолько хлипкие, что даже я, при желании, смогла бы их выбить. Если бы стучавший хотел причинить мне вред, они не смогли бы его удержать. Успокаивая себя этой мыслью, я откинула защелку и распахнула створки. Холодный злой ветер кинулся в лицо.

Вся терраса была как на ладони, освещенная мрачным лунным светом — и она была пуста. Но что-то небольшое, похожее то ли на маленький клочок светлой ткани, то ли на лист бумаги, белело возле перил. Переступая босыми ногами по холодному камню, оглядываясь, прислушиваясь и замирая, я подошла, чтобы поднять то, что оставил мне ночной визитер.

Лист плотной бумаги был сложен пополам и придавлен медальоном Хранителей. Схватив оба предмета, я поспешила назад, в тепло и относительную безопасность. Темнота снаружи казалась злой и враждебной. То ли воображение разыгралось, то ли чувства обострились до предела, но меня не покидало чувство, что из темноты кто-то внимательно следил за мной.

Забравшись с ногами в кресло у камина, я развернула бумажный лист, и одного взгляда мне было достаточно, чтобы узнать до боли знакомый почерк. Руки затряслись так, что я едва не уронила бумагу в камин.

Элан!

В глазах защипало, и я шмыгнула носом. Стараясь не разреветься, я впилась глазами в кривые, пляшущие вверх-вниз строки:

«… Он разразился воинствующей отповедью, но вся она — от первого слова и до последнего — показалась мне неубедительной. Краггенменс повидал достаточно пролитой крови в наше время, и еще одна вспышка насилия ему не нужна. Каким бы ни был исход — успех ли, неудача ли, — все это не имеет ровным счетом никакого значения для пророчеств. Ни он сам, ни нынешние события в них не упоминаются…».

Это было похоже на запись в рабочем дневнике, да к тому же один край страницы был неровным, как будто ее выдернули из какой-то тетради.

Неужели Элан жив? Неужели здесь?

Переполняемая чувствами, я вскочила и начала расхаживать по комнате, пытаясь равномерными движениями усмирить творящийся в голове сумбур. В итоге сознание все же немного прояснилось, но босые ноги замерзли так, что пришлось вернуться обратно в круг исходящего от угольев в камине тепла.

Элан жив! Он здесь!

Нет, конечно же, нет! Остынь, влюбленная дурочка! Был бы он жив — пришел бы сам, вместо того, чтобы оставлять бессмысленные записки. У него были все возможности пробраться к тебе, но он этого не сделал, значит…

Я снова уставилась на кривые строчки, которые явно писались второпях. Бумага старая, пожелтевшая. Пророчества... Прошли те времена, когда Хранители во всем полагались на пророчества. Эти строки были написаны давно: возможно, при последнем визите Элана в Краггенменс. С сожалением я отложила скомканный листок и взялась за медальон. Обычный медальон Хранителей из тусклой бронзы. Точно такой же, как и тот, что я ношу на шее. Изображение замочной скважины и расходящихся лучей на лицевой стороне; имя — на тыльной. Чтобы было проще опознать останки, если вдруг что. Я перевернула металлический кругляшок и вскрикнула от неожиданности: на нем было написано «Элан».

Не веря своим глазам, я сняла свой медальон и положила его рядом. Передо мной были даже не братья-близнецы, а идеальные копии, совпадавшие во всем, вплоть до размера и начертания букв. Если их перемешать, я смогу отличить свой медальон от того, что оставил ночной визитер только по реверсу. Все медальоны Хранителей отливают из одной формы, разница только в написанных на оборотной стороне именах. Передо мной определенно был медальон Элана, насколько я могла судить.

Я снова заметалась по комнате, не понимая, что делать дальше. Попила воды. Оделась. Достала кинжал. Положила на место. Прошлась по комнате. Поцеловала медальон Элана, повесила его на шею вместо своего и спрятала под одеждой. Странно, но прикосновение холодного металла к коже как будто уняло бушующую в голове бурю и успокоило, обещая защиту.

Я прижала руку к груди — там, где холодный кругляшок медленно нагревался и, наконец, перестал ощущаться совсем.

Меня разрывало от желания выяснить, кто и зачем передал мне эти вещи… И в то же время я не знала, с чего начать.

Кому это могло понадобиться? Гарретту?

Зачем?

Он давал мне понять, что Элан жив? А может быть, это ловушка, и кто-то другой просто хотел выманить меня из безопасной комнаты? Безопасной, ха! Тот, кто стучал в мою дверь сегодня ночью, легко мог снести ненадежные створки или просто-напросто выбить витраж, просунуть руку и открыть защелку.

— Ну как? — раздался голос за спиной.

Я вздрогнула.

— Ты хоть когда-нибудь перестанешь меня пугать?!

— Извини, — Гарретт вышел из тени. — Не смог удержаться от соблазна эффектно появиться за твоей спиной.

Вор в своем репертуаре! Ему было нужно, чтобы я сама открыла дверь, и он смог бы проскользнуть внутрь мимо меня или вслед за мной без лишнего шума. Вот он и выманил меня на террасу. Но с его стороны было жестокостью сначала дать мне надежду, а потом отнять ее.

Я сделала свирепое выражение лица. Некоторые вещи остаются неизменными, где угодно и когда угодно. Только в этот раз мне не было смешно. Мне уже давно не было смешно…

— Зачем ты сделал это? — голос дрогнул, а напускная злость куда-то улетучилась, оставив на языке лишь горький пепел сожженной надежды. — Ты же знаешь…

— Затем, что это единственный способ вытащить тебя отсюда. Это все следы Элана, что мне удалось отыскать здесь. Я дал тебе время изучить найденное и понять, что здесь ловить нечего. Собирайся, Кэсс, мы уходим. Твоя затея провалилась. Ты не найдешь здесь ни Элана, ни даже его следов.

— Ты нашел его… останки?

— Нет, только медальон. Никаких костей рядом и в помине не было, слово честного вора. Я проверил все, но… назревает что-то нехорошее. Я чувствую. Пойдем со мной, Кэсс! Я смогу вывести тебя отсюда и доставить в Город в целости и сохранности. Пойдем, пока еще есть время!

— Вот еще! — буркнула я и забралась под одеяло, обняв колени в тщетной попытке унять дрожь.

Гарретт сел на кровать в ногах. Пружины скрипнули.

— Визирь считает, что Дюкре пытается сорвать перемирие. Я видел такую запись в его дневнике.

— Еще бы он так не считал! — с жаром возразила я. — Подумай вот над чем: если перемирие сорвется якобы по вине Дюкре, то Визирь перетащит на свою сторону сомневающихся и нейтральных. Или, может быть, это гильдии или управление по делам общины мутят воду. Они устали от кровопролитий и теперь хотят столкнуть магов лбами в надежде, что хоть один из них отправится к своим богам, и тогда…

— Мне без разницы, — перебил меня Гарретт. — Я в этом не участвую и тебе не советую. Пусть разбираются сами. Я пришел только затем, чтобы вытащить тебя отсюда. Я облазил весь Краггенменс, от колодца на самом дне до ворот Дюкре наверху, чтобы ты согласилась пойти со мной. Потому что я знал, что просто так ты не уйдешь. Кэсс…

«Доверяй Гарретту».

Его последние слова прозвучали неожиданно тепло и участливо. Кто бы ожидал такого от вечно циничного и саркастичного вора. В какой-то момент мне даже захотелось бросить все и пойти с ним. Но… дети. Двое детей, которые ни в чем не виноваты. Раз уж я не могу защитить простых жителей, то должна попытаться спасти хотя бы их. Поэтому, как бы ни хотелось переложить груз ответственности на чужие плечи, придется идти до конца. Раз уж ввязалась. Раз уж Элан поставил свою подпись под этим идиотским документом! Раз уж я теперь вместо него…

Во сне Артемус посоветовал мне следовать за Гарреттом и доверять ему. Увы, выбор есть не всегда. Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом все же смирилась с неизбежным.

А может… может после того, как вновь обретенная надежда снова разбилась, мне уже стало все равно?

— Прости, Гарретт. Я не могу. Я же гарант перемирия!

— Гарант, — вор презрительно хмыкнул, превращаясь в себя прежнего. — И что ты сделаешь, гарант, если кто-то решит играть не по правилам? Расплачешься? Будешь звать на помощь? Уговаривать всех жить дружно и хранить верность клятве? Ты беспомощна. Ты под ударом. Когда два мага начнут выяснять, чья магия сильнее, тебя просто прихлопнут и не заметят.

«Выжить. Ты сейчас находишься в той самой точке, где этот вариант еще возможен».

— Но Дюкре обещал мне защиту…

Гарретт наклонился ближе. От него почти неуловимо пахло пылью, разгоряченным телом и дубленой кожей.

«Доверяй Гарретту».

— Да не будь ты такой овцой, Кэсс! Хватит уже блеять! Собирайся, мы уходим. Или оставайся. Уговаривать не буду.

— Я… — я аж поперхнулась от негодования.

— Последнее слово: ты со мной или нет?

«Доверяй…»

— Нет, — прохрипела я. Во рту пересохло.

Губы Гарретта скривились в горькой усмешке. Он поднялся, снова превращаясь в тень, в едва видимый нечеткий силуэт на фоне тусклого света, пробивающегося через витражи ведущих на террасу дверей.

— Не сказать, что я удивлен. Касадра побежала под крылышко очередного защитника. Привычка — вторая натура, да, Кэсс?

— Злишься, что я не побежала под твое?

Гарретт, уже взявшийся за дверную ручку, повернул голову.

— Да.

— Прости, — тихо буркнула я. — Может, я и правда овца. Может, я и умру овцой. Но я не побегу. Там дети, Гарретт.

— У них есть родители.

— Которые по доброй воле сдали их врагам и рассадили по клеткам на пять лет. В Утробу таких родителей!

— Хотя бы это ты понимаешь. Кэсс, здесь нет хороших. Нет нормальных. Это гадючий клубок, и я хочу вытащить тебя из него. Ты мне дорога, как память о прошлом. Как ученица Артемуса. Как последняя ниточка, связывающая меня с Хранителями.

— Ты вроде как сказал, что не будешь меня уговаривать.

Гаррет шумно вздохнул. Я видела, как дернулись его плечи.

— Ладно. По старой дружбе. Возле твоей террасы сейчас лежит лазутчик. В отключке. Получил дубинкой по затылку, когда пытался проникнуть в эту комнату. Сдай его Дюкре и скажи, что выследила и обезвредила сама. Намекни на магию. Возможно, это заставит их относиться к тебе чуть серьезнее. Но я бы на это особо не рассчитывал. Твоя овечья натура у тебя на лице написана крупными буквами.

— Гарретт, я…

— Не забудь закрыть за мной дверь, — буркнул вор и исчез в темноте, не давая ни малейшего шанса объясниться.

Я постояла немного, вдыхая прохладный ночной воздух, а потом затащила оглушенного лазутчика внутрь и захлопнула ведущую на террасу створку. Стекла витража презрительно звякнули. То ли от ночной прохлады, то ли от всего пережитого меня била мелкая дрожь. «Овца ты, вот как есть овца на заклание!» — подумала я, зажигая свечу, чтобы поглядеть на пленника.

Совершенно незнакомое лицо, что, впрочем, и неудивительно. Молодой мужчина в цветах стражи Дюкре выглядел бы спокойно спящим, если бы не поверхностное, прерывистое дыхание и запекшаяся кровь на русых волосах. Хранителей учат, как и куда надо бить, чтобы гарантированно вырубить человека где-то на полчаса и при этом не превратить его в идиота. В отличие от меня, Гарретт владел этим искусством в совершенстве, и его дубинке я доверяла. Вор предусмотрительно связал пленнику руки за спиной тонкой бечевкой, и, немного поразмыслив, я добавила от себя шнур со штор на лодыжки.

И что мне теперь делать? Перспектива дожидаться утра в компании пленника — пусть и надежно связанного — не прельщала. Позвать на помощь стражу или сначала поговорить с ним? Как бы мне ни хотелось передать ночного гостя в руки Дюкре и его людей и забыть об инциденте, я все же выбрала второй вариант, поэтому побрызгала на лазутчика водой и легонько похлопала по щекам. Обычно это срабатывает, но лежащему передо мной человеку, похоже, досталось чуть сильнее, чем надо. А, может быть, Гарретт предпочел действовать наверняка. Так или иначе, пленник приходил в себя долго и мучительно, бормоча что-то неразборчивое и вновь срываясь в пропасть забытья, пока, наконец, все же не открыл мутные глаза. Увидев меня, он долго таращился, моргая белесыми ресницами, как будто что-то вспоминал, а потом пробормотал:

— Мне конец.

Почему-то мне стало его жалко. Не сводя с меня затравленного взгляда, пленник попытался пошевелить связанными за спиной руками, но завязанные Гарретом узлы держали крепко.

— Не вертись, так только хуже будет.

— Руки затекли. Я не причиню вам вреда.

Интересно, сколько раз я уже слышала эту фразу за последние несколько дней? Столько, что меня уже начинало от нее подташнивать. Каждый обитатель Краггенменса — за исключением, пожалуй, Визиря — первым делом пытался заверить, что он мне не враг и зла не замышляет! Что наталкивало на совершенно противоположные мысли. Только Визирь презирал меня вполне открыто.

Тем временем, пленник истолковал возникшую паузу как сомнения и замешательство и решил посильнее надавить на жалость.

— Смилуйтесь, госпожа… Голова болит!

— Терпи. Что тебе здесь понадобилось?

— Просто доставить вам письмо! Не верите? Проверьте сами, оно у меня за пазухой.

Я недоверчиво покосилась на скорчившийся на полу силуэт. Трюк старый как мир: вынуди врага приблизиться и атакуй. Учитывая разницу в габаритах, этот парень вполне может убрать меня с дороги ударом головы или просто сильным толчком. К тому же, я совсем не была уверена в прочности своих узлов — а значит, стоило опасаться и возможного удара ноги тоже.

Стараясь не подставляться, я ощупала грудь пленника. Под плотной тканью, где-то возле сердца, едва слышно хрустнула под пальцами плотная бумага.

Похоже, по крайней мере в этом мужчина не врал. По-прежнему держась как можно дальше от него, я осторожно вытащила сложенный лист и поднесла в колеблющийся круг света от зажженной свечи.

«Гарант!

Ее Божественное Око открыло мне, что Дюкре попытается сорвать перемирие, выкрав Железный Фасад. Таким образом, он планирует сохранить свою реликвию, одновременно уничтожив и моего наследника, и мое наследие. Ради этого он готов пожертвовать даже своей дочерью: его не пугает неминуемая смерть Эйлины, которая за этим последует. Я не желаю смерти девочке, но знай: моя рука не дрогнет.

Вспомни, что я говорил тебе.

Дюкре — беспринципный злодей. Он должен быть уничтожен, как бешеный пес.

Да пребудет с тобой благословение Мот».

Знакомая подпись — я уже видела ее под договором о перемирии. Визирь не оставлял попыток убрать Дюкре моими руками. Увидев, что я не тороплюсь зарабатывать обещанную им награду, старый интриган решил надавить на жалость, но я не собиралась становиться послушной марионеткой в его руках.

В Утробу Визиря и его интриги, чтоб его там демоны драли. Если мой разум разрывается от длинного списка «кому выгодно», значит, я буду просто слушать свое сердце.

Я поднесла бумагу к горящей свече. Вид рыжих огоньков, стремительно превращающих белый лист в серый пепел, отозвался в душе каким-то странным удовлетворением.

Пленник следил за мной с беспокойной обреченностью.

Визирь сделал ошибку, когда решил, что сможет манипулировать мной. Я не поддамся его лживым словам.

Бумага обожгла пальцы. Я ойкнула и выронила обгоревший клочок.

В голове пронеслась мысль, от которой внутри похолодело:

«Кто-то же на самом деле нанял Гарретта. Нанял именно для того, чтобы сорвать перемирие и выкрасть у Визиря реликвию Дюкре. Я-то это знала с первого дня. А вот Визирь — не мог».

Потом на смену ей пришла вторая, чуть более ободряющая.

«Сам же и нанял, поэтому и знает».

Мне очень хотелось бы верить Дюкре, но оставалась одна нерешенная проблема: Гарретт сказал, что человек, нанявший его, настолько хорошо ориентировался в Городе, что смог его найти. У Визиря таких людей не было. А вот у Дюкре, который и до этого поддерживал связи, вполне могли бы и оставаться старые — или не такие уж старые — знакомства.

Поверить в то, что он может хладнокровно отдать свою дочь на заклание, как жертвенное животное, было выше моих сил. Но память тут же услужливо подкинула другого Дюкре. Не того, который чуть ли не со слезами на глазах рассказывал о болезни Исольде и крахе своей семьи. А того, кто обещал жестоко покарать лазутчика. Могли ли две настолько разных личности ужиться в одном теле? Или одна из них была просто маской?

Лазутчик, чья судьба решалась в этот самый момент, лежал передо мной и часто моргал, как будто вот-вот расплачется. Я не могла воспринимать его как угрозу. Поэтому достала кинжал — ох, я об этом наверняка пожалею — и кое-как перепилила веревки.

— Беги отсюда, — сказала я на прощание. — Дюкре тебя не пожалеет.

Парень кивнул и шмыгнул носом. Он попытался подняться, но, видимо, слишком долго пробыл без движения, да и травма головы сказывалась. Он поднимался медленно и неуклюже, а встать на ноги смог лишь схватившись за стену. Я вспомнила, как боялась его всего лишь несколько минут назад, и мне самой стало от себя и смешно, и тошно.

Я улыбнулась и уже хотела было подать ему руку, чтобы помочь, как раздался громкий стук в дверь.

— Госпожа Гарант, у вас все в порядке?

Знаками — как будто меня могли услышать через толстую дверь, ха! — я показала в сторону террасы, и горе-лазутчик послушно заковылял в ту сторону. Медленно. Слишком медленно.

Стук повторился.

— Откройте, госпожа. Именем мессера Дюкре!

— Я… не одета, — пискнула я, лихорадочно пытаясь выкроить еще хоть немного времени для убегающего. Звякнули стекла витража в ведущей на террасу двери.

На какое-то короткое время стук прекратился, но потом возобновился с новой силой.

— Откройте, или я выломаю дверь, — раздался голос Рандира. — Лазутчик схвачен, вам больше нечего опасаться, госпожа гарант. Добром прошу, откройте. Иначе я буду вынужден применить силу.

— Пошли вон! — рявкнула я, призвав на помощь всю смелость, которой, надо признать, у меня практически не осталось. — Я отдыхаю! И не собираюсь пускать к себе кого бы то ни было среди ночи. Имейте такт!

Раздался громкий треск, и двустворчатые двери распахнулись, повиснув на шатких петлях. Ввалившаяся в помещение стража в геральдических цветах Дюкре застала меня полностью одетой, стоящей посреди комнаты с кинжалом в руках.

— Не подходите.

— Я же сказал: вам нечего опасаться, госпожа Гарант, — Рандир вышел вперед, демонстрируя открытые ладони. — Господин Дюкре просто хочет с вами поговорить по поводу задержанного лазутчика.

— Неправда, — рявкнула я.

— Почему же это неправда? Вы обвиняете меня во лжи, госпожа Гарант?

Я прикусила язык, коря себя за поспешные слова. Даже если люди Дюкре и схватили того несчастного парня, над которым я сжалилась и отпустила, первый стук в мою дверь все равно раздался, когда он еще был в моей комнате. Мне больше ничего не оставалось, кроме как последовать совету Гарретта.

— Лазутчик был здесь. Я выследила его, допросила и отпустила… Стоп, Рандир! Стой где стоишь!

— Госпожа Гарант. Давайте не будем нагнетать обстановку.

— Еще один шаг вперед, и я буду вынуждена применить магию!

— Не кипятитесь, госпожа, — Рандир говорил так спокойно и уверенно, что у меня не осталось сомнений: он знал, что никакой я не маг. — Мы знаем, что лазутчик был в ваших покоях. Мы также знаем, что в них был еще один человек. У мессера есть вопросы по этому поводу. Вам просто нужно ответить…

Я пропустила тот момент, когда Рандир перешел от слов к делу. Старик, на первый взгляд казавшийся неповоротливым увальнем, на самом деле двигался слишком быстро для своего возраста, поэтому я и моргнуть не успела, как он взял меня в захват. Плечо пронзила резкая боль, но я вцепилась в рукоять кинжала, как утопающий — в плавающее на воде бревно. Рандир надавил сильнее. Перед глазами поплыли яркие вспышки. Я выронила клинок.

Гарретт был прав. Мне надо было послушаться его и идти с ним. Но кто же мог знать, что все обернется именно так!

— Ах, Касадра! Не нужно было вам спорить с Рандиром. Я ведь слышал все, что происходило в вашей комнате. И ваш разговор с вором — тоже. Кстати, а куда он направился? Как собирается миновать мои посты стражи?

— Не знаю.

Дюкре хитро посмотрел на меня, скорчившуюся на низкой банкетке и зажимающую рукой больное плечо. Кисть руки повисла плетью. Даже незначительное движение причиняло боль. Не представляю, как я вообще смогла дойти до личных покоев Верховного Попечителя и не упасть при этом в обморок.

Он взял меня за больную руку. Плечо прострелил резкий всполох, и я зажмурилась. Рывок! Я закричала и приготовилась к новым страданиям, но неожиданно боль начала медленно таять. Я осторожно открыла глаза.

Дюкре отпустил мою ладонь и встал.

— Еще немного поболит, и пройдет. Вывих — дело, конечно, неприятное, но не смертельное и даже не калечащее. Так вот, Касадра. Рандир выполняет мои приказы… и выполняет их несмотря ни на что. За это я его и ценю. Хотите целебную мазь?

— Хочу! — я торопливо закивала головой.

Дюкре наклонился и достал из ящика стола блестящую жестяную коробочку.

— Отличное средство, — он протянул ее мне, но тут же отдернул руку.

Я укоризненно посмотрела на него.

— Виноват! Может быть, вы хотели бы излечиться магией? Хотя мы оба знаем, что вы не можете. Касадра, магии в вас нет. Вернее, больше нет. Есть лишь ее отголоски, странное отдаленное эхо ушедшей силы. И, с вашей стороны, было невероятно самонадеянно решить, что я об этом не догадаюсь. Я понял это при первой же нашей встрече. Давайте, помогу.

Дюкре сел рядом и бережно убрал мои падавшие на плечи распущенные волосы. Потом рязвязал шнурки на вороте нижней рубахи и приспустил горловину. Обмакнутые в мазь пальцы были холодными и… нежными. Он наклонился и поцеловал меня в шею. Запах лаванды ударил в нос. Я осталась безучастной. Боль медленно уходила, но вместо нее не появлялось ничего. Только странное оцепенение. Я сидела, не шевелясь, и смотрела на Верховного Попечителя, как кролик на удава.

Мысль, которую я старательно отгоняла, преследовала меня и возвращалась раз за разом. Мать Эйлины была душевно нездорова, а безумие очень часто передается по наследству. Может, Дюкре действительно считает ее негодной из-за семейной болезни? Как скажутся на маленькой девочке годы заключения во время самого что ни на есть нежного возраста? Вдруг Гарретт был прав, и он на самом деле готов пожертвовать ей? Он ведь почти что предложил мне…

— Ну же, Касадра, — жарко прошептал Дюкре мне прямо на ухо, касаясь его бархатными губами. — Не нужно стесняться.

Его голос звучал насквозь фальшиво. Да и я теперь понять не могла, что же такого я нашла в нем во время наших предыдущих встреч. Романтичный трагический герой? Ха, как бы не так: обычный великосветский тип, не любящий ничего и никого, кроме своего отражения в зеркале. Как же это меня угораздило повестись на смазливого, холеного красавчика, при этом мертвого душой?.. Неужели я настолько отчаялась? Его порода была мне отлично известна. Я знавала много подобных хлыщей, не имевших в душе ничего, кроме самолюбования, поэтому запоздалое понимание того, что Дюкре, на самом-то деле, ничем от них не отличался, лишний раз напомнило мне о собственной никчемности.

Надо было послушаться Артемуса. Надо было идти за Гарреттом. Да и Орланд тоже в чем-то был прав: я не гожусь ровным счетом ни на что.

Дюкре ослабил шнуровку на корсаже моего простого коричневого платья. Я не сопротивлялась. Податливая и безучастная, я просто не понимала, что мне делать. Не встретив никакого противодействия с моей стороны, он потянул ткань нижней рубахи еще ниже.

— Вы женаты, — я вцепилась в шелестящую ткань, не давая ей обнажить грудь.

— И это все, что вас смущает? — лен под моими пальцами скользил вниз, но я отчаянно тянула его на прежнее место. — Моя жена безумнее ночной кукушки и, к тому же, больше не способна родить мне наследника. Такого, какой мне нужен. Наследника-мага, а не бесполезную девчонку без капли магического дара!

Я оказалась права. Но какой же горькой была эта правда!

— Она все еще ваша жена!

— Если это вас смущает, то ее не станет сегодня же. Ну же, Касадра. В вас есть отголоски магии. Родите мне мальчика или девочку с магическими способностями, и, клянусь, я сделаю для вас все. Я буду любить вас, Касадра. Носить на руках. Поверьте мне, дорогая, я способен быть хорошим мужем.

— Исольде бы с этим не согласилась.

— В Утробу Исольде. Вы и я! Вместе мы сможем принести нашему наследнику Краггенменс на золотом блюде. Будем торговать с Городом и жить в небывалой роскоши. Роскоши, которая не снилась даже Барону. Разве это того не стоит?

Я прислушалась к себе, но не почувствовала ничего, кроме отвращения к той грязи, в которой Верховный Попечитель был вымазан по уши, а теперь марал ей меня.

— Вы — чудовище.

— Мы все — прекрасные чудовища. Я предлагаю вам честную сделку. Клянусь честью.

— У вас ее нет.

— Ошибаетесь, Касадра, но… ради вас я готов поклясться чем угодно. Подарите мне наследника, и я сделаю вас счастливой. Или… мне придется применить силу.

Боль в плече прошла стороной, как лесной пожар, оставив после себя лишь выжженную пустошь. Я все еще была в руках Дюкре. Он все еще был сильнее меня. Но он не мог заставить меня дать ему то, чего он действительно желал. Здесь он надо мной не властен. Здесь я сильнее его. Осознание и понимание пришло, как прыжок в холодную воду. Я выдохнула и одним махом сожгла все мосты:

— Боюсь разочаровать вас, Верховный Попечитель, но ваши планы обречены. Я бесплодна, как и все Хранители. Это правда, и — ради вас я точно так же готова поклясться чем угодно.

— Этого не может быть, — Дюкре выглядел ошарашенным.

Я гордо вскинула подбородок.

— Можешь попытаться, урод.

— Бесполезная дрянь, — взвизгнул он и с размаху залепил мне такую пощечину, что земля и небо на мгновение поменялись местами! В глазах потемнело. Дюкре снова занес руку. Еще одна вспышка… не боли, нет — моей ярости.

— Пошел ты в Утробу, ублюдок! — я истерически расхохоталась. Щеки пылали от ударов и гнева, в голове звенело, но боли по-прежнему не было. — Ты можешь убить меня, но тебе это ничем не поможет. Ритуал посвящения сделал меня бесплодной. Очень удобно, когда агента не отвлекают от дел ни дети, ни женские неприятности. Но даже если бы и могла — я бы лучше убила себя…

— Отличная мысль! Спасибо за подсказку.

Дюкре схватил меня за волосы на затылке — там, где больнее всего — и стащил на пол. А потом поволок куда-то, скрюченную и согнутую, открывая двери пинками, одну за другой. Анфилада казалась бесконечной. Я понимала, что меня тащат на заклание, но послушно следовала за ним, как собачка на коротком поводке. Может быть, со стороны я и выглядела жалкой, но в душе торжествовала. Это был триумф обреченного, но все же умирающего непобежденным человека. Пусть от меня и мало что зависело, но я не могла — и не собиралась — дать Дюкре то, что ему было так нужно.

Мне было суждено умереть, не сейчас — так чуть позже, и я не питала никаких иллюзий по этому поводу. Но все же хотелось бы надеяться, что моя смерть — смерть единственной в Краггенменсе женщины с хоть какими-то магическими способностями — могла бы как-то выкупить жизнь Эйлины. Ведь если у Дюкре не будет другого наследника, наследника-мага, то он, может быть, побережет ее, не будет подставлять под удар. По крайней мере до тех пор, пока не заполучит желаемое. Это в некоторой степени помогало примириться с неизбежным концом.

Холодный ночной воздух ударил, ошеломил, освежил отяжелевшую голову, когда мы оказались у самого края обрушенного моста, перекинутого через бездонную пропасть Краггенменса. Дюкре швырнул меня на землю, на колени. Стоя на четвереньках, я подняла глаза, по-прежнему скалясь в лихой усмешке так, что болели щеки. Дюкре брезгливо стряхнул с рук мои вырванные с корнем волосы: светлые пряди посыпались на землю. Голова кружилась. Мир вокруг вертелся, как пришедшие в движение шестеренки.

Дюкре присел на корточки и снова потянул меня за волосы, заставляя задрать подбородок.

— Смешно тебе, да? Ты бесполезная, почти ни на что не годная дрянь, — процедил он сквозь стиснутые зубы прямо мне в лицо. — Но я хотя бы могу выманить на тебя твоего дружка-вора. А потом мы очень тщательно проверим, не лжешь ли ты о своём пустоцветии.

— Делай, что хочешь. Вор уже далеко.

Дюкре впился большим и указательным пальцем мне в щеки, заставляя смотреть себе в глаза.

— Ошибаешься, дорогуша. Он здесь, совсем рядом, — он повернул мою голову, но, как ни силилась я разглядеть, куда он показывает, видела только хаотично лежащие тени. — Сейчас этот дурачок попробует меня убить…

— Гарретт, уходи! — крикнула я, вложив в голос все свое отчаяние. Крик раненой птицей заметался между скал и равнодушных огоньков светящихся окон. — Беги! Сейчас же! Он тебя видит!

Над головой раздался короткий свист, который пролился мне на лицо и голову дождем из огненных искр: Дюкре сжег стрелу прямо в полете. Стальной наконечник звякнул о камни совсем рядом.

— Зря стараешься, вор, — задорно и весело крикнул Верховный Попечитель своим молодым, юношеским голосом. Голубые искры сыпались с его пальцев и жгли мне кожу. — Выходи! Я ведь честно заплатил тебе задаток. Как человеку! А вы, два урода, испортили мне все. Выходи, вор! Время возвращать долги.

Еще одна стрела просвистела в воздухе, за ней еще и еще. Запахло палеными волосами и горелой тканью: искры — и магические из пальцев Дюкре, и обычные от горящих стрел — прожигали дыры в одежде и тлели в волосах. Дюкре по-прежнему держал меня за лицо, и его рукав покрылся маленькими обугленными дырочками, но Верховному Попечителю было на это наплевать.

— Обменяй свою жизнь на жизнь этой никчемной пустоцветки, вор! Или можешь не выходить, если она не настолько тебе дорога, как ты ей говорил. Пусть сдохнет вместо тебя.

— Меня зовут Гарретт, ублюдок, — раздался голос откуда-то сзади.

Дюкре отвлекся лишь на секунду, ослабляя железную хватку, но этого мгновения мне хватило, чтобы ткнуть его под локоть и вынудить отправить пылающий голубым огнем магический шар куда-то вверх, мимо головы спешащего на помощь вора. Сломанный мост на секунду вспыхнул слепящим светом: Гарретт использовал вспышку, и, когда зрение вернулось через несколько секунд, я увидела, что руки Дюкре снова охвачены смертоносным лазурным пламенем.

Я должна спасти Гарретта. Он не виноват…

Я бросилась к повернувшемуся ко мне спиной Дюкре. Тот повел рукой в мою сторону, словно отгоняя муху. Мир перевернулся набок и потонул в голубом огне и молниях.

Не знаю, сколько я провалялась без сознания, но, видимо, всего лишь несколько секунд. Когда я открыла глаза, то не видела ничего, кроме мешанины серых теней и двух фигур: переливающаяся голубыми и красными всполохами фигура колотила тускло-серую головой о камни моста. Еще одна светящаяся голубым точка приближалась откуда-то сбоку.

Схватив камень, я бросилась к красно-голубой тени и со всей силы ударила туда, где по моим расчетам был затылок. Та обмякла. Я зажмурилась и, когда открыла глаза, мир снова выглядел как обычно. Поверженный Дюкре лежал прямо напротив валявшегося в беспамятстве Гарретта.

Лицо и грудь горели холодным огнем, но я запретила себе об этом думать, опускаясь на колени перед телом вора. Механический глаз потух, живой — закатился, а затылок, кажется, был проломлен: из него на землю сочилась вязкая темная кровь.

Удар, настигший меня сбоку, был такой силы, что мир вновь раскололся пополам, но в этот раз мне удалось остаться в сознании. После недолгой возни, Дюкре повалил меня на спину и оседлал, не давая пошевелиться.

Я повернула голову набок. Мое лицо находилось прямо напротив залитой кровью головы Гарретта, и его прерывистое, почти невесомое дыхание коснулось моих губ. Он был еще жив. Я улыбнулась. И в этот момент давно забытое ощущение зародилось где-то в районе солнечного сплетения.

Дюкре больше не бил смертоносным голубым огнем. Он дрался, как обычный человек. И это могло означать только одно…

— Что ты ржешь, сука?

— Где твоя магия, Дюкре? Чем ты хочешь убить меня? Где же твоя хваленая магия?

Его глаза затмила ярость.

— Я могу разделаться с тобой и без нее!

Он приподнял меня и со всей силы ударил затылком о камень. Сознание помутилось, но не настолько, чтобы я не могла видеть движущийся к нему со спины силуэт женщины в белом одеянии. И я все еще продолжала улыбаться. Всего-то и нужно разжечь в себе огонь из той искры, что только что затеплилась в моей груди. И все будет хорошо.

— Почему. Ты. Улыбаешься?! — С каждым словом он был меня по лицу; вспышки в голове следовали одна за другой.

Я должна… сосредоточиться.

— Потому что, — прошептала я, и холодный огонь вспыхнул, охватывая грудь и голову. — Потому что твоя магия перешла ко мне.

Небольшой магический заряд откинул Дюкре, превращая красивое лицо в уродливую, бесформенную массу. Он страшно закричал, вскакивая на ноги, но я не стала церемониться: просто послала еще один заряд, который откинул его прямо к краю обрушенного моста. Теперь дело было за малым. Я подошла к извивающемуся, орущему, покореженному телу, перекинула его через край и плюнула ему вслед. Сомневаюсь, что мой плевок достиг цели, но я просто не могла не попытаться.

— Ты и правда оказался не слишком-то гостеприимным хозяином, урод, — проорала я. Последовало несколько смачных шлепков — очевидно, Дюкре на своем последнем пути повстречался с какими-то каменными выступами, — и его крик затих в мрачных, белесовато-жутких недрах Краггенменса.

Где-то в вотчине Визиря кому-то придется отмывать крышу или мостовую от кровавого месива.

Я опустилась на холодные камни. Только сейчас поняла, что магический огонь сжег мне руки практически до костей, а вместо груди был один сплошной ожог. Меня стошнило желчью. Боль медленно вступала в свои права.

Тогда женщина в белом опустилась рядом со мной. Исольде. Вот кто приходил ко мне тогда. Она молча протянула ко мне руки в браслетах.

Кажется, я поняла. С вернувшейся ко мне магией, мне стало куда понятнее то, что происходило с госпожой Дюкре. Ее браслеты действительно были кандалами. А в груди — бился скованный магическими цепями голубой огонь. Такой же, как теперь и у меня. Я коснулась оков, направляя на них остатки теплившейся во мне магии, и они рассыпались голубыми искрами.

— Спасибо, — прошептала она. — Я твоя должница.

Силы окончательно покинули меня, а вернувшаяся боль стала настолько нестерпимой, что вытеснила все сознание думать, делать и дышать. Что ж, теперь можно и умереть с чистой совестью.

Первым моим словом, когда я очнулась — а, может быть, и родилась заново, — было:

— Гарретт…

Исольде поправила подушку и подоткнула одеяло.

— Он будет жить. Отдыхай.

— Как дети?

— Все в порядке. Мы с Визирем обменялись заложниками. Эйлина теперь дома.

— Как она? Ты расскажешь мне?

— Обязательно. Только чуть позже. Магия и зелья делают свое дело, но не сразу. Выпей и спи. Вам двоим надо восстанавливаться.

Я отпила горького эликсира из поднесенного ей кубка и снова отбыла в страну снов. Не знаю, сколько времени я провела в забытье, но когда проснулась окончательно, меня вновь переполняли силы и — магия. Вот только грудь болит… и лицо… и руки забинтованы.

Я села на кровати, свесив босые ноги на холодный пол. Прикорнувшая у изголовья молоденькая служанка встрепенулась.

— Куда вы? Госпожа?

— К зеркалу.

— Нет! Вам нельзя.

Она схватила меня за рукав, но я вырвала его резким жестом, а возражать мне дальше она не решилась и поспешила вон из комнаты.

Разматывая бинты слой за слоем, я уже примерно понимала, что там увижу. Но все же не ожидала, что реальность будет настолько жестокой.

Моей груди больше не существовало. Теперь вместо нее была сплошная рубцовая ткань, похожая на след от некрасиво зажившего ожога. Я стала плоской как доска. Но на этом злоключения не заканчивались. Рубец почти идеально круглой формы переходил в отдельные ветви, похожие на след от удара молнией, которые расходились во все стороны, заползая на шею, лицо, плечи и живот. Губы были деформированы, щеки испещрены тонкими багровыми ветвями шрамов почти до скул. В одночасье я из красивой молодой женщины превратилась в уродину.

Волосы — моя гордость! — сгорели и теперь неровными клочьями торчали чуть ниже ушей. Но волосы отрастут. Это было самым меньшим из моих зол.

Зато теперь я снова владела магией. Я чувствовала ее ласковое прикосновение. Ощущение было другим, не таким, как то, что вызывали глифы — но все же это была самая настоящая магия. Такое ни с чем не перепутать.

Я посмотрела на отразившуюся в зеркале уродину ненавидящим взглядом. Я победила. Я выполнила все поставленные передо мной цели, и даже больше. У Хранителей снова есть магия. Но…

Я заплатила за магию своей красотой. Честным ли был этот обмен? Согласилась бы я на него, будь у меня такой выбор? Не знаю. Знаю только, что ни красота, ни способности не принесли мне счастья в прошлом. Да и какая теперь разница? Никто не спрашивал моего мнения.

— Касадра, — Исольде приоткрыла дверь. — Прости.

— Это не важно. Как Гарретт?

— Идет на поправку. Но ему здорово досталось. Как и тебе.

— Я вижу.

— Это все, что я смогла для тебя сделать. Магия кристалла больше годится для того, чтобы калечить, а не врачевать. К тому же, у меня на руках были два тяжелораненых человека.

Я по-прежнему пялилась в зеркало, замечая все новые и новые отметины на коже.

— Оденься. Тебе не нужно это видеть.

— Глупости, — мой голос звучал хрипло и глухо. — Мне теперь с этим жить.

— Шрамы еще побледнеют. — Исольде попыталась успокоить меня. — Их можно отшлифовать и сгладить алхимическими снадобьями. Но да. Теперь они — часть тебя.

— Почему я снова умею пользоваться магией?

— Тот самый медальон, что теперь у тебя на шее. Я наложила на него заклятье, чтобы похитить магию у того, кто применит ее против хозяина амулета. Подразумевалось, что на время. Но удар был такой силы, что буквально впечатал ее в тебя… видимо, навсегда. Магия кристалла — эфирная магия — завязана на крови. Это стихия, в которой на конечный результат влияет целая плеяда факторов. Может, она просто нашла новый удобный сосуд. Ты ведь раньше тоже умела магичить, пусть и с помощью другого источника.

Я потерла лоб.

—Подожди. Ты сказала, что магия завязана на крови. Но на тебе нет шрамов, а ты — маг. Получается, что…

— Да. Мы с Максимилианом родственники. Пусть и дальние, но… Он был одержим идеей заполучить себе наследника-мага, который переломил бы противостояние с Визирем в его пользу. Моего согласия не спрашивали, но призна́юсь… я была не против. О том, с каким чудовищем я связала жизнь, я узнала только когда у меня родилась абсолютно не способная к магии дочь. Один шанс из ста — и я вытащила эту короткую соломинку. Но я любила свою дочь. А потом появился этот урод… Этот Хранитель.

— Элан? — выдохнула я.

Впервые я засомневалась в словах Исольде, хотя, может быть, стоило задуматься об этом раньше? Ни за что не поверю, что Элан совершил что-то неприглядное. Но какой тогда смысл ей врать? Она, во-первых, не знает о наших с ним отношениях и, во вторых, не выиграет от этого ровным счетом ничего.

— Да. Этот Элан — двуличный ублюдок, будь навеки проклят и он, и память о нем. Это ведь он придумал это идиотское перемирие. А когда я бросилась перед ним на колени, умоляя пощадить мою дочь, предложил убить Максимилиана вместе. Ради дочери я была готова на все, я создала амулет, который позволил бы ему пережить первый удар и закончить начатое, а он…

— Откуда он взялся у Гарретта?

Исольде пожала плечами.

— Понятия не имею. У ублюдка-Хранителя, видимо, было тайное убежище. Там он спрятался, когда заложил меня мужу, отдал мою дочь Визирю, а потом струсил и сбежал. Медальон, наверное, оставил где-то здесь, потому что по нему можно было его выследить. А я пять лет носила эти проклятые магические кандалы. И меня считали сумасшедшей. В них тяжело даже думать ясно, но даже если сосредоточишься и сформулируешь мысль — все равно скажешь какую-то чушь. Магия перевирает твои слова, и ты говоришь что-то прямо противоположное.

— Ужасно!

— Да, это почти пытка. Но я свое выдержала. И ты свое выдержишь тоже. А теперь — пойдем проведаем твоего возлюбленного.

— Он мне не возлюбленный.

— А кто же? — Исольде хитро прищурилась.

— Друг, — ответила я. — Просто старый друг из прошлого. Единственный друг, который у меня остался. Да и я у него, наверное… тоже.

Благодаря магии и зельям, заживление шло совершенно невероятными темпами. Когда мои раны затянулись, а ушибленная голова Гарретта окончательно перестала кружиться, мы собрались в обратный путь. Исольде ждала меня на той самой террасе, где стояла статуя Дюкре-старшего.

— Я закажу ему самый прекрасный памятник у самого лучшего скульптора, — сказала она, глядя на мраморную статую. — Красивее, чем у его отца. Лучший из тех, что когда-либо создавали скульпторы.

—Ты что, так любила его? — удивилась я. Все, что я узнала об отношениях между супругами Дюкре, прямо противоречило этому факту.

— При чем тут Максимилиан? Эйлина заслуживает любящего и заботливого отца. У нее нет этих воспоминаний, но я создам их. Надену пожизненный траур. Буду скорбеть и рассказывать ей, какого прекрасного человека потеряла Долина. Что он отдал свою жизнь за нее. Чтобы она никогда не узнала того, что случилось на самом деле. Что же до любви… Любви не бывает, Касадра. Есть взаимовыгодное партнерство. И мой дражайший супруг нарушил его условия.

Исольде обернулась, и ее лицо приняло холодное, жесткое выражение. Она пугала меня даже сейчас. Несмотря на то, что ее мнимое безумие было вызвано магией, иногда мне все же казалось, что Дюкре был не так уж и неправ, и некую толику фамильных душевных болезней она от своих предков все же унаследовала. Впрочем, абсолютно то же самое можно было бы сказать и о ее муже.

— Будь он навеки проклят, — зло пробормотала Исольде, плюнув под ноги статуе. — И он, и тот хранитель из Города, который предложил это идиотское перемирие. Он пришел и ушел. А мне с этим жить. И растить дочь, и до конца жизни молчать о том, что, выбирая между ней и Фасадом, ее отец выбрал Фасад.

Я была настолько поражена этим откровением, что сморозила откровенную глупость:

— Но, наверное, он все-таки любил тебя.

Исольде расхохоталась своим хрустальным смехом.

— Потому что не убил сразу? Не забивай себе голову всякой ерундой. Заладила тоже! Ты не на цветке гадаешь, любит — не любит. Он мертв, туда ему и дорога. Но и ты, убийца моего мужа, тоже должна уйти. Путь в Краггенменс тебе отныне закрыт моим словом.

Я пожала плечами.

— Невелика потеря.

В самом деле, несмотря на спрятанные тут бесчисленные сокровища познания, мне больше не хотелось оставаться в Краггенменсе ни мгновением дольше. Может быть, когда-нибудь, другой Хранитель вернется сюда, чтобы все задокументировать, расшифровать и записать. А я умываю руки. В Утробу Краггенменс и его обитателей!

* * *

Стражник поместья Визиря поднял решетку главного входа, даже не спросив о цели визита. Я кивнула в знак благодарности, с осторожностью поворачивая голову. Благодаря болеутоляющим зельям, я могла держаться прямо и не дергаться от каждого неосторожного движения, но даже они были не в состоянии убрать боль окончательно.

Я поморщилась. Быстрее бы добраться до дома! Возможно, алхимики Ордена смогут хоть как-то помочь мне восстановить внешность. Но у меня оставалось еще пара нерешенных дел.

Визирь ждал меня в зале для своей персональной выставки.

— Пришла попрощаться? — спросил он в своей колкой манере.

— Я убила гадину, Визирь, как ты и просил. И пришла за своей наградой.

Сегодня я была не склонна к долгим разговорам. К тому же, Визирь больше не пугал меня. Не после той ночи на разрушенном мосту.

— Вот как? — он сжал губы. — Птичка принесла мне на хвосте, что там не обошлось без Исольде. Гадина-то, оказывается, снова в строю. И ее дочка — с ней.

— О ней разговора не было. Ты хотел, чтобы я убила Дюкре. Ну так я убила его. Сбросила ферзя с шахматной доски. Так что теперь, мой дорогой друг, пришло время платить. Дай мне то, что обещал, и я навсегда забуду дорогу в Сумрачную Долину. Как мы и договаривались. Дальше разбирайтесь сами.

Еще совсем недавно я даже и представить себе не могла, что могу кого-нибудь убить и не испытывать по этому поводу никаких чувств. Я не гордилась этим, но и раскаяния не испытывала.

— А если я не соглашусь? — прищурился Визирь.

— А если нет, то я, пожалуй, останусь, — я подошла к светильнику, чтобы он мог получше разглядеть едва начавшие заживать магические раны на моем лице. — Если ты еще не понял, то я теперь тоже могу управлять эфирной энергией. Вместе с Исольде мы заставим тебя пожалеть о нарушенном обещании. Уж поверь мне. Два мага против одного, ты готов к такой схватке? А знаешь, что будет дальше? После того, как я отправлю тебя в Утробу, я притащу сюда городских торговцев с их наемными армиями. Краггенменс богат, и ради его богатств они отправят вслед за тобой и твою семью. Как тебе такой план? Выбирай, Визирь.

— Я могу убить тебя здесь же. Сейчас.

Я рассмеялась, и прокатившийся по тихим мрачным залам хохот показался жутким даже мне самой.

— Тогда почему я до сих пор жива? А, Визирь? Вот она я, добей меня. Почему я жива?..

Тот скривился.

— Потому что я держу свое слово, вот почему. Что тебе нужно?

— Кристалл. Вот этот, за твоей спиной.

— Ты чувствуешь, — утвердительно произнес он.

Я кивнула.

— Теперь да, чувствую. Исольде не намерена делиться своим семейным наследием. Но она сказала, где можно раздобыть еще один магический кристалл. Тот, что твой человек когда-то позаимствовал у Дюкре. Он, конечно, поменьше, но мне вполне подойдет.

И, заметив толику замешательства в его глазах, добавила:

— Я тоже держу свое слово, Визирь. У меня много дел в Городе. Дети теперь в безопасности, со своими семьями. Поэтому мне правда нет дела до вашей крысиной возни.

— Дети вырастут. И будут убивать так же, как и их родители.

— Когда вырастут, тогда и посмотрим. А сейчас мне плевать. Впрочем, если вдруг захочешь помощи от Города, то знаешь, к кому послать гонца.

Мы стояли друг напротив друга, не отводя взгляда. В глубине черных глаз моего визави плясали фиолетовые огоньки, но они больше не казались пугающими. Тот удар как будто выжег из меня страх, заставляющий не-магов трепетать перед теми, кто повелевает энергией. Теперь я снова встала на одну ступеньку с ними. Кристалл Дюкре наполнял меня магией под завязку, я чувствовала, как она концентрируется в груди и растекается по ранам морозным жжением. Но я не смогу пользоваться ей вдалеке от Краггенменса, если не получу свой собственный источник силы, свой личный кристалл, который смогу унести в Город. Я должна выцарапать его из лап Визиря во что бы то ни стало.

Наверняка, Исольде направила меня к Визирю, втайне надеясь на магическую дуэль. Но я не собиралась прибегать к силе там, где есть возможность договориться.

Может быть, Визирь увидел искры магии в моих глазах. Те самые, которые искал и не нашел тогда, в комнате Глаэна. Или решимость, которая тоже появилась совсем недавно. Так или иначе, он уступил. Сделал шаг назад и прервал дуэль взглядов.

Подойдя к решетке, за который мерцал гранями эфирный кристалл, Визирь взялся за нее обеими руками. Фиолетовый огонь пробежал по металлическим прутьям, и преграда просто перестала существовать. Растворилась в воздухе, как будто ее и не было.

— А ты тоже так можешь? — с вызовом спросил он, подавая мне камень.

— Я научусь, — пообещала я.

* * *

— Мы пришли.

— Ты уверен, что за нами не было хвоста?

Гарретт посмотрел на меня с укоризной и покачал головой. У него теперь прибавилось свежих шрамов. Голову побрили, чтобы было легче лечить, и теперь едва зажившие багровые полосы и пятна пересекали короткий черный ежик волос на затылке. Это все из-за меня. Потому что я не вняла предостережениям.

— Какая теперь разница? Вряд ли Хранители когда-нибудь вернутся в Краггенменс, а значит и укрытие им ни к чему. Но я обещал показать тебе их следы. Ну так что, видишь?

— По-моему, надо быть слепым, чтобы не разглядеть намек.

На самой обычной улице, на высоте человеческого роста, в каменной стене была выложена бойница в виде замочной скважины.

— И это все?

Гарретт хмыкнул.

— Напряги мозги. Неужели ты не поняла? Даже с подсказкой?

Обычная улица. Обычные дешевые двери с облупившейся краской. И возле одной из них — очень старая табличка, прочитав которую, я с трудом смогла подавить смех. «Для смотрителей», — прочитала я.

— Все настолько очевидно? Смотрители, Хранители. Одно и то же. Считай, что я оценила иронию.

— Ты еще не видела самого интересного, — Гарретт достал из кармана старый медный ключ и просунул его в замок.

Я привстала на цыпочки, заглядывая через плечо. Ничего особенного. Обычная подсобная каморка уличного смотрителя: швабры, тряпки, метлы, ведра, заступ. Пыль и паутина по углам. Места так мало, что двоим сложно развернуться.

— Стой вот тут, — Гарретт захлопнул дверь, присел и сунул руку куда-то под порог. Часть каменного пола отъехала в сторону, открывая потайной люк. Внизу было… что-то.

— Я пойду первым.

Вор надежно закрепил веревку и подергал ее.

Неизящно соскользнув вниз, я оказалась в длинном коридоре. По правую руку от меня было обычное убежище агентов, украшенное до боли знакомыми металлическими панелями с изображением ключа и замочной скважины.

— Здесь я и нашел амулет. Видимо, Элан использовал это место в качестве тайника.

Я кивнула. Никаких других следов моего пропавшего возлюбленного здесь не наблюдалось. Впрочем, этого и следовало ожидать. Оснований не доверять Гарретту у меня не было.

— Пойдем, здесь нет ничего особенного, — Гарретт увлек меня вслед за собой дальше по коридору. — Все самое интересное — дальше.

Скальный ход заканчивался ступенями и… бездонной пропастью. На другой стороне ее — слишком далеко для того, чтобы перепрыгнуть — была самая обычная комната, с книжными полками, двумя креслами и столиком.

— Что это?

— То, что осталось от твоих предшественников, которые когда-то обитали здесь.

— Но как они туда добирались?

Гарретт усмехнулся.

— Когда-то Хранители не полагались на глифы полностью. Они владели и другой магией. Здесь сможет пройти только настоящий Хранитель. Смотри.

Гарретт сделал шаг в бездну. Я хотела схватить его за рукав, но опоздала. Вместо того, чтобы с долгим криком исчезнуть в пустоте, вор довольно бойко прошел по ней, как по невидимому мосту, и уселся в кресло.

— Ну, Кэсс? — подначивал меня Гарретт. — Сделай шаг, и узнаешь, настоящий ты Хранитель, или нет.

Я присела, опуская руку туда, где, по моим прикидкам должен был находиться невидимый мост. Может, это стекло или какая-то оптическая иллюзия? Но нет, ничего подобного. Я не смогла нашарить ничего осязаемого, ничего такого, что могло бы служить опорой.

Поднявшись, я посмотрела на развалившегося в кресле Гарретта. Артемус сказал доверять ему. Теперь я знала, что он имел в виду.

— Ну что, проверим? — крикнул он и сделал приглашающий жест рукой.

Я зажмурилась и шагнула в пустоту.