Грегори Гойл и новый враг (джен)

Хогвартс-экспресс, тяжело отдуваясь клубами густого пара, напоминавшего дыхание умирающего дракона, медленно отползал от заснеженной платформы Хогсмида. За окном проносились последние проблески знакомого пейзажа: заснеженные крыши деревушки, темная громада Запретного леса, укутанная в зимний саван, и, наконец, сам замок — величественный и отстраненный в своей зимней дремоте. С каждой милей, с каждым оборотом колес, я чувствовал, как напряжение, ставшее за последние месяцы фоновым шумом, понемногу отпускает. Это было не облегчение, а скорее смена караула — тюремный надзиратель-страх уступал место ленивой, апатичной скуке предстоящих каникул.

В купе было душно. Воздух пропитался запахом мокрой шерсти от высыхающих мантий, сладковатым ароматом тыквенных печений, которые разбросала по сиденью Миллисента Булстроуд, и терпким парфюмом Пэнси Паркинсон. Драко сидел напротив, уставившись в окно на проносящиеся мимо белые поля Шотландии. Его обычная надменность испарилась, уступив место мрачной задумчивости. Нападение на Крэбба, его верного, предсказуемого Винсента, выбило из-под него табуретку, на которой покоился его мир. Он все еще пытался делать вид, что все под контролем, что его отец вот-вот решит все проблемы, но в его серых глазах я видел то, чего не видел никогда раньше — неуверенность.

Теодор Нотт сидел в углу, погруженный в толстый том по древним рунам. Его худое, угловатое лицо было бесстрастным, но я знал, что за этой маской работает острый, циничный ум. Блейз Забини дремал, откинув голову на спинку сиденья. Его мать, известная «черная вдова» волшебного мира, наверняка уже готовила очередную свадьбу с каким-нибудь богатым стариком. Седьмой муж? Восьмой? Я сбился со счета.

Я откинулся на бархатную обивку сиденья, прикрыв глаза и погружаясь в анализ. Ситуация в Хогвартсе превратилась в сложную, многоуровневую партию в волшебные шахматы, где фигуры двигались хаотично, а правила менялись на ходу. Василиск. Я был почти уверен в этом. Огромные желтые глаза, окаменение от непрямого взгляда, возможное передвижение по трубам — все сходилось. Это была не просто угроза, это был абсолютный козырь, оружие массового поражения в руках неизвестного игрока. И этот игрок, Наследник, действовал расчетливо и жестоко, сея панику и разрушая привычный порядок вещей.

Но что меня по-настоящему беспокоило — это методичность атак. Сначала кошка Филча. Потом Колин Криви. Наконец, Крэбб. Слишком разные цели и не связанные между собой. Если это Наследник, то зачем он атаковал Винса? Или возможный василиск нападает сам по себе, без какого-либо контроля?

Присутствие авроров, этих неуклюжих слонов в посудной лавке, лишь усугубляло хаос. Они не ловили монстра, они ловили учеников после комендантского часа. Их патрули и допросы были не более чем театром безопасности, призванным успокоить Министерство и родителей, но на деле лишь усиливали ощущение осады. Для меня их появление означало одно — сворачивание всех операций. Мой маленький бизнес по продаже защиты и вымогательству был заморожен до лучших времен. Рисковать свободой ради нескольких галлеонов было глупо. Сейчас нужно было затаиться, слиться с толпой, стать тенью.

— Мой отец говорит, что Дамблдор скоро будет отстранен, — вдруг произнес Драко, не отрываясь от окна. — Совет попечителей больше не может игнорировать происходящее.

— Твой отец много чего говорит, — пробормотал Нотт, не поднимая глаз от книги.

Драко резко обернулся, его бледное лицо покраснело от гнева.

— Что ты имеешь в виду, Нотт?

— Только то, что слова — это всего лишь слова, — Теодор наконец поднял взгляд. — А действия... действия говорят громче. Твой отец спас Крэбба. Это действие. Все остальное — политическая болтовня.

Напряжение в купе сгустилось. Драко сжал кулаки, но я знал, что он не станет драться с Ноттом. Теодор был слишком умен, слишком осторожен. Его отец сидел в Азкабане, но семья Ноттов все еще имела влияние. Старые деньги, старая кровь, старые секреты.

Поезд мерно стучал колесами, отбивая ритм моих мыслей. Пейзаж за окном менялся. Суровые, покрытые снегом горы Шотландии сменились более пологими холмами северной Англии. Белое безмолвие уступило место серым, промерзшим полям, кое-где виднелись фермы с дымящимися трубами и стада овец, похожих на грязные комки ваты на фоне пожухлой травы. Небо висело низко, тяжелое и свинцовое, готовое в любой момент разразиться снегом.

Я думал о Поттере. Его поединок со змеей в Дуэльном клубе… «Випера Эванеска». Это было не просто заклинание. В очередной раз парень показал уровень магии, недоступный для второкурсника. Откуда он все это знает? Самообучение? Или кто-то тайно его тренирует? Дамблдор? Этот старый интриган наверняка готовит своего «избранного» к чему-то большему, чем школьные экзамены. Даже удивительно, что мне удалось тогда победить его так легко тогда в коридоре.

— Грегори, — голос Пэнси вырвал меня из размышлений. — Ты что-нибудь слышал от отца? Моя мама говорит, что он... выздоравливает.

В ее голосе звучало любопытство, смешанное с опаской. Болезнь Ричарда Гойла не была секретом в узких кругах. Все знали, что глава рода Гойлов медленно угасает, что семья на грани банкротства, что их единственная надежда — это я, толстый, тупой Грегори, который внезапно оказался не таким уж и тупым.

— Он в порядке, — коротко ответил я.

— Мой дядя говорит, что видел его в Лютном переулке на прошлой неделе, — вмешался Забини, приоткрыв один глаз. — Покупал что-то в «Борджине и Беркс». Что-то дорогое.

«Борджин и Беркс». Магазин темных артефактов. Значит, отец действительно что-то затевал.

Поезд замедлил ход, и за окном поплыли унылые промышленные пейзажи пригородов Лондона. Серые кирпичные дома, дымящие трубы, ржавые железнодорожные пути. Мы приближались к вокзалу Кингс-Кросс. Пассажиры в купе зашевелились, начали собирать вещи. Драко наконец оторвался от окна.

— Отец будет ждать меня на платформе, — сказал он, и в его голосе прозвучала нотка облегчения. — Он наверняка уже все разузнал о том, что здесь происходит.

Я лишь кивнул. Да, Люциус Малфой наверняка уже плел свои интриги, используя хаос в Хогвартсе для укрепления собственного влияния в Совете попечителей. Спасение Крэбба было блестящим ходом, демонстрацией силы и заботы о «своих». Он выставил Дамблдора некомпетентным стариком, а себя — спасителем чистокровных родов. Классика.

На платформе девять и три четверти царила суматоха. Родители встречали своих детей, объятия, смех, взволнованные вопросы. Я увидел, как Нарцисса Малфой обнимает Драко, ее бледное лицо было напряженным, глаза лихорадочно блестели. Люциус стоял рядом, опираясь на свою трость с серебряным набалдашником в виде змеи, и что-то тихо говорил сыну. Его холодные серые глаза на мгновение встретились с моими, и он едва заметно кивнул. Небольшая доля признания. Я был частью их круга, пусть и самой незначительной.

Я протиснулся сквозь толпу, не ища никого взглядом. За мной никто не пришел. Отец, как всегда, предоставил мне добираться самому. Каминная сеть была закрыта в нашем особняке, аппарировать я не умел. Ночной рыцарь был идеальным вариантом, но я не очень любил этот способ передвижения. Лучше было взять маггловский кэб.

Выйдя на улицу через барьер, я оказался в шумном, грязном мире магглов. Кингс-Кросс встретил меня запахом выхлопных газов, гулом голосов и серым декабрьским небом. Я поймал черный кэб и назвал адрес. Водитель, толстый лысеющий маггл с красным лицом, всю дорогу жаловался на правительство, погоду и футбол. Я не слушал, погруженный в свои мысли.

Путь до нашего особняка, затерянного где-то в глуши Хартфордшира, занял больше часа. Унылые улицы Лондона сменились загородными дорогами, петляющими между заснеженными полями и голыми, черными лесами. Я шел пешком последнюю милю, чувствуя, как холод пробирается сквозь мантию. Когда я свернул на нашу подъездную аллею, я почувствовал знакомое гнетущее ощущение. Старые, покрытые инеем дубы смыкались над дорогой, образуя темный туннель. Их корявые ветви переплетались наверху, создавая подобие готического свода. Сам особняк выглядел как призрак в сгущающихся сумерках — темные окна, заснеженная крыша, острые готические шпили, устремленные в серое небо.

Защитные чары особняка узнали меня и пропустили без сопротивления. Я почувствовал, как они скользнули по коже — холодные, липкие, неприятные. Отец усилил защиту. Раньше она была не такой... агрессивной.

Дверь открылась прежде, чем я успел к ней прикоснуться. На пороге стоял Гринч, наш домовик. Он низко поклонился, его большие уши задрожали.

— Хозяин Ричард ждет вас в кабинете, молодой господин, — проскрипел он.

Я вошел, сбрасывая мантию на руки эльфа. Внутри было тепло, камин в холле горел, отбрасывая пляшущие тени на темные дубовые панели стен. Но тепла в этом доме никогда не было. Только жар огня и холод камня. Портреты предков смотрели со стен — угрюмые, суровые лица в тяжелых золоченых рамах. Гойлы всегда были воинами, а не политиками. Грубая сила вместо хитрости. И вот к чему это привело — к разорению и унижению.

Я поднялся по скрипучей лестнице, каждая ступенька стонала под моим весом. Коридор второго этажа тонул в полумраке. Единственным источником света были редкие свечи в старинных бронзовых канделябрах. Я прошел мимо закрытых дверей — гостевые спальни, которые не открывались годами, библиотека с книгами, покрытыми толстым слоем пыли, комната матери...

Я остановился на мгновение у ее двери. Она умерла, когда мне-прежнему было семь. Отец так и не открывал эту комнату с тех пор. Я помнил ее смутно — высокая женщина с усталыми глазами. И волшебной улыбкой.

Дверь кабинета из черного дерева была приоткрыта. Я заглянул внутрь и на мгновение замер.

Ричард Гойл стоял у окна, спиной ко мне, и смотрел на заснеженный сад. Но это был не тот сломленный, высохший старик, которого я оставил здесь летом. Он стоял прямо, его плечи были расправлены. Серая, нездоровая бледность кожи сменилась нормальным, живым цветом. Он поправился, исчезла изможденная худоба. Даже волосы и борода, раньше висевшие тусклыми, спутанными прядями, теперь были аккуратно подстрижены и выглядели ухоженно. Он выглядел… помолодевшим. Сильным. Опасным.

Он медленно обернулся, услышав мои шаги. В его глазах, больше не запавших и тусклых, а ясных и пронзительных, плясал знакомый холодный огонь. Тот самый, что пугал меня в детстве.

— Грегори, — сказал он, и его голос, раньше хриплый и слабый, теперь звучал глубоко и ровно. — Ты вернулся. Проходи, садись.

Я вошел, стараясь не выдать своего удивления и мгновенно вспыхнувшей тревоги. Виктор во мне уже анализировал ситуацию. Такая перемена не могла произойти сама по себе. Что-то изменилось. Что-то дало ему силы.

Кабинет выглядел иначе. Раньше он был захламлен бумагами, долговыми расписками, письмами от кредиторов. Теперь стол был чист, на нем лежали только перо, чернильница и какой-то старинный фолиант в кожаном переплете. На стенах появились новые артефакты — серебряный кинжал с рунами, черное зеркало в раме из костей, что-то похожее на высушенную руку с когтями. Темная магия. Он не просто восстанавливался — он вооружался.

— Ты хорошо выглядишь, отец, — сказал я, садясь в тяжелое кожаное кресло напротив его стола.

— Я хорошо себя чувствую, — ответил он, усаживаясь в свое кресло. Он двигался плавно, уверенно, без прежней старческой медлительности. — Последние месяцы я посвятил восстановлению. Нашел несколько старых ритуалов, которые помогли вернуть… жизненную энергию.

Он не стал уточнять, что это были за ритуалы, и я не стал спрашивать. Зная своего отца, я мог предположить, что они были не из тех, что одобряет Министерство. Жизненная энергия не берется из воздуха. Ее нужно откуда-то взять. У кого-то отнять.

— Я слышал, у тебя был… насыщенный семестр, — продолжил он, сцепив пальцы. — До меня доходят слухи, Грегори. Даже в этой глуши. Слухи о твоих маленьких предприятиях.

Тревожный звонок в моей голове зазвенел громче. У него были информаторы в Хогвартсе. Кто? Один из слизеринцев? Или кто-то из слуг?

— Не понимаю, о чем ты, — ответил я ровным тоном.

— Не надо, — он отмахнулся. — Защита первокурсников за пять сиклей в неделю. Продажа фальшивых амулетов втридорога. Шантаж старшекурсников их маленькими секретами. Весьма… предприимчиво. Я даже в какой-то мере горд. Ты наконец-то начал думать как Гойл. Но есть один вопрос, который меня занимает.

Он подался вперед, его взгляд впился в меня.

— Почему все деньги оседают в твоем кармане? Почему ты копишь галлеоны, как какой-нибудь гоблин, когда наша семья… наш род… нуждается в ресурсах для восстановления?

Я молчал, просчитывая варианты. Отрицать было бесполезно. Он знал. Он знал слишком много.

— Это мои деньги, — сказал я холодно. — Я их заработал.

— Твои? — он усмехнулся, и в этой усмешке было что-то хищное. — В этом доме нет ничего «твоего», Грегори. Все, что у тебя есть — твое имя, твоя магия, даже одежда на твоем теле — принадлежит роду Гойлов. И ты, как его часть, должен служить его интересам. А наши интересы сейчас — это восстановление силы. Выплата долгов этому павлину Люциусу. Возвращение нашего места в обществе. А для этого нужны деньги. Много денег.

Он встал и подошел к книжному шкафу. Провел рукой по корешкам, словно выбирая, какую книгу взять.

— Ты знаешь, сколько мы должны Малфоям? — спросил он, не оборачиваясь. — Двести тысяч галлеонов. С процентами. Люциус мог бы забрать этот дом в любой момент. Единственное, что его останавливает — это старые связи. Мы служили одному господину. Но даже эти связи не вечны. Терпение Люциуса не безгранично.

Конфликт был неизбежен. Я это почувствовал. Он видел во мне не сына, а инструмент. Ресурс. И он собирался этот ресурс использовать.

— Я сам решу, как распоряжаться своими деньгами, — сказал я, мой голос стал жестче.

— Ты ничего не будешь решать, — отрезал он, резко разворачиваясь. — Пока я глава этого дома. Но твой мелкий бизнес — это капля в море. Меня интересует другое. Твой главный актив.

Сердце пропустило удар. Я понял, к чему он ведет.

— Тот маленький камешек, который ты притащил из Хогвартса, — продолжил он тем же ровным, убийственно спокойным тоном. — Та половинка Философского камня. Я думаю, пришло время передать его тому, кто знает, как им правильно распорядиться.

Внутри меня взорвалась ледяная ярость. Камень. Мой камень. Мой ключ к свободе, к силе, к разрыву обета. Он хотел забрать его. Забрать то, за что я рисковал всем.

— Он мой! — прошипел я, сжимая подлокотники кресла.

Отец рассмеялся. Это был не веселый смех. Это был холодный, презрительный смех человека, который держит в руках все козыри.

— Неужели? — он посмотрел на меня с издевательской жалостью. — Грегори, Грегори. Ты действительно думал, что можешь спрятать артефакт такой силы в моем доме? В доме, где каждая половица, каждый камень подчиняется моей воле? Где домовики видят и слышат все?

Он вытащил из ящика стола небольшую шкатулку из черного дерева. Открыл ее медленно, наслаждаясь моментом.

— Я, разумеется, с самого начала знал, где он. Под той скрипучей половицей в твоей комнате. Очень… предсказуемо. Я просто ждал. Ждал, пока ты сам поймешь, что не сможешь им воспользоваться. Пока не зайдешь в тупик. Судя по книгам, которые ты заказывал — «Алхимические преобразования Фламеля», «Тайны трансмутации», «Великое Делание» — это уже произошло.

Он знал даже о книгах. Проклятье. Он следил за каждым моим шагом.

— Этот камень, — продолжил отец, поднимаясь и подходя к камину, — нужен семье Гойлов. Он нужен, чтобы разорвать наши финансовые цепи. Чтобы вернуть нам то, что у нас отняли. Он слишком важен, чтобы служить игрушкой для амбициозного мальчика. Я, как глава рода, забираю его под свою ответственность. Я найду способ его использовать. Во благо всех нас.

— Он мой, — сказал я глухо. — Я рисковал жизнью, чтобы его достать.

— Ты рисковал жизнью по глупости, — парировал он. — И если бы не чистая удача, ты был бы мертв. Или хуже — в Азкабане. Ты думаешь, никто не заметил пропажи камня? Думаешь, Дамблдор не знает?

Он повернулся ко мне, и в его руке, отражая свет камина, тускло горел рубиновым огнем мой камень. Моя половина Философского камня.

— Они знают, Грегори. Все знают. Но доказать не могут. Пока. И единственная причина, по которой авроры еще не стучатся в нашу дверь — это то, что у них есть проблемы поважнее. События в Хогвартсе отвлекает их внимание. Но как только эта проблема решится...

Он оставил фразу незаконченной, но смысл был ясен. Он прав, черт возьми. Я был так увлечен своими планами, что не думал о последствиях. Рано или поздно кто-то начнет копать. И тогда...

— Я защищу нас, — сказал отец, убирая камень в карман мантии. — Я использую его силу, чтобы восстановить наше положение. Чтобы вернуть роду Гойлов былое величие. А ты... ты будешь помогать мне. Как подобает наследнику.

Он держал камень в своей кармане так небрежно, так уверенно, словно это была его собственность с самого начала. И в этот момент маска Виктора, холодного и расчетливого наемника, треснула. Под ней вскипела ярость Грегори — ярость обманутого, униженного, ограбленного ребенка, у которого отняли единственную надежду.

Но я заставил себя взять эмоции под контроль. Ярость — плохой советчик. Нужно думать. Планировать. Ждать.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил я как можно более нейтрально. — Камень работает только в связке с алхимическими знаниями. Без них он просто красивый камешек.

Отец усмехнулся.

— Ты недооцениваешь меня, сын. Последние месяцы я не только восстанавливал здоровье. Я восстанавливал связи. Старые, полезные связи. Есть люди...