Мародёры: Три Тишины (гет)

3 октября 1976 года

Воскресная библиотека Хогвартса была храмом тишины. Скрип кресел, шелест страниц, приглушённые шаги — даже магия здесь замирала, словно боясь нарушить священный покой. Лили устроилась в дальнем зале, в старом кресле с вытертым бархатом, окружив себя свитками, чернильницей и тетрадью с заметками. На нижнем поле одной страницы ещё виднелась карандашная пометка: «Портал — суббота, 25 сентября». Она машинально стёрла её ладонью.

Неделя. Целая неделя с тех пор, как она вернулась из Трансильвании. Эл, архив, кольцо — всё это казалось теперь не только далёким, но и нереальным, словно часть её осталась по ту сторону портала. Он был жив, он ждал, он улыбался... Но тишина после встречи резала глухой, неострой, но навязчивой болью.

—Не об этом, — мысленно одёрнула себя Лили, встряхнув головой.

Перед ней лежал чистый лист, а вокруг — раскрытые книги: «Современные методы слежки в магических сообществах», «Прецеденты исчезновений. 1920-1950», сборник старых академических расследований. Ничего. Никаких зацепок о Мэгги Синклер. Две недели — и ни единой улики, словно девочка испарилась. Это было невозможно. Магия всегда оставляет следы. Особенно при насилии.

Лили ткнула пером в край страницы, оставив неровное чернильное пятно. Что-то не так. В Трансильвании Эл говорил о «нестабильных профилях» — чувствительности к серебру, лунным фазам, о «биомаркерных зачистках». А здесь, в Хогвартсе, исчезла магглорожденная. Без следа. Два разных почерка? Или больше?

— Если это так… — мысль повисла незавершённой.

Она подперла подбородок рукой. На миг мысли невольно перескочили к вчерашней сцене в гостиной: тёплый свет, запах сушёных яблок и дыма, Джеймс и Кларисса, стоящие слишком близко у стены. Между ними висела невысказанная договорённость. Их взгляды встретились с Лили на долю секунды — и она резко отвернулась, будто ничего не случилось. Вопросительный взгляд Алисы, приподнятые брови: «Ты видела?». Лили лишь пожала плечами. Без слов.

Она резко перевернула страницу перед собой. Не важно. Сейчас — не важно. Она пришла искать правду, а не переживать о мальчиках и их тенях.

Обычные книги не давали ответов. Слишком стерильные, систематизированные, как каталог тревог, а не сама тревога. Лили направилась к самому дальнему стеллажу, туда, где пылились менее востребованные тома. Раздел: «Полуофициальные исследования». Ящик: «Полевые записи». Почти наугад она вытащила тонкий, почти без обложки том: «Пограничные состояния: колебания магии в трансформационных формах». Страницы шершавые, на первой — сноска: «Исследование не одобрено ни одним институтом, но опрошенные источники заслуживают внимания». Фразы вроде «локализованная волчья чувствительность» или «нестабильная лунная проводимость» казались ерундой. Но между строк сквозило что-то иное.

— Любопытное чтение, — раздалось за спиной тихо, почти беззвучно.

Лили вздрогнула. Обернулась. Профессор Островский стоял с кружкой дымящегося чая в руке и свитком под мышкой. Вид усталый, но взгляд внимательный.

— Ищете что-то конкретное, мисс Эванс? Или просто интересуетесь маргиналами?

Лили не сразу ответила, поднявшись:

— Исчезновения, — сказала она, сжимая книгу. — Те, что не укладываются в схему. Без следов. Есть догадки, что часть связана с... биологическими маркерами. Фазами луны, непереносимостью серебра... трансформационными сдвигами. Я хочу понять, что за этим стоит.

Он приподнял бровь, без насмешки:

— Вы знаете, подобные предположения не в моде. И могут привлечь лишнее внимание?

— Я не для отчёта, — спокойно ответила Лили. — Мне нужно понять, кто в опасности. И почему.

Он задумался, будто примеряя её слова к чему-то своему.

— В таком случае, — сказал наконец, — посмотрите «Легенды Восточной Европы» под редакцией Борея. Странный, пугающе недостоверный, но иногда ближе к реальности, чем академия. — Он достал с полки том с зелёным корешком. — И вот это. «Фенотипические отклонения в истории неучтённой магии». Аноним, бывший следователь. Записал то, что не позволили опубликовать.

Он протянул книги. Голос стал тише:

— Некоторые исчезновения... не разобраны не потому, что не важны. А потому что неудобны.

— Для кого?

Он усмехнулся, как человек, знающий цену простым ответам:

— Для тех, у кого на них нет отчётности.

Лили вернулась к столу. Книга пахла пылью, старым деревом и чем-то пряным, будто мятой. Она раскрыла её осторожно.

Легенды Восточной Европы. Собрано в селе Белая Стужа, 1912. Из устных рассказов.

Оглавление было хаотичным: Про Лихо, что за печкой шепчет, Баба Яга и семеро крикунов, Дорога, что обратно не ведёт... Она открыла наугад: рассказы о домовых, зеркалах, повторяющих не того, и исчезновениях «будто никогда не заходил». Жутковатые аллегории или смутные воспоминания?

Пока Лили листала, странные истории начинали складываться в тревожную мозаику. А потом, между Плачем из кости и Порченым дубом, она наткнулась на короткую, сухую надпись:

Сыны Серого Волка

Без даты. Без пояснений. Только заголовок. Звучало не как сказка, а как застывшее предупреждение. Лили задержала дыхание и медленно перевернула страницу.

Сыны Серого Волка

(записано со слов Агаты М., 84 года, село Малая Ветошь)

«Про них сказывать не любят. Кто помнит — молчит, а кто забыл — тому лучше. Но были такие. Или есть.

Не из леса — но с лесом. Не волки, и не люди. Говорят, что не рождены, а вынуты. Из брюха матери — в полнолуние, в шкуре и с зубом. Не воют — но слышат, когда другие воют. Не едят — но чувствуют кровь.

Они не бегают под луной. Они смотрят, кто бегает. И решают, чей след — грязный. Кто укус получил, а кто — родился неправильно. Они судят. Без слов, без суда, без возвращения.

Их боятся даже оборотни. Потому что те — через боль пришли. А эти — без.

У нас бабка говорила: „Не пой, дитя, под окном, не зови по имени. Придёт серенький волчок — да не из сказки. Не в шутку. Придёт серенький волчок — и укусит за бочок. А потом забудешь, кто ты есть.“

Были и те, кто их звал. По злобе, по глупости. Чтобы соседа убрать. Или брата. Но кто зовёт, тот первым и встречает.

Следа не оставляют. Только в зеркале иногда видно, если смотреть при убывающей луне. Один стоит — а в отражении трое. Средний — со знаком на шее. Знак — как полумесяц, да с зубами.

И если видишь такое — отворачивайся. Молчи. Не пиши. Не пересказывай.

А то услышат. И тогда…»

(дальше запись обрывается — прим. составителя)

Лили вгляделась в строку про «знак на шее — полумесяц с зубами». Ни примечаний, ни источников. Но холодок пробежал по спине. Это не походило на исчезновение Мэгги, но жутко напоминало то, о чём говорил Эл — только страшнее. Очищение. Система. Принцип.

Она знала, почему её цепляет эта легенда.

Римус.

Она никогда не спрашивала, не лезла. Но чувствовала. Все эти разговоры у окна, его дрожащие руки в библиотеке, когда она просто пододвинула чашку какао... Тишина, в которой они понимали друг друга без слов. Он был как хрупкое стекло. Но если легенда правдива... Если кто-то охотится на таких, как он... По признаку, по телу, по луне...

Она не могла не пойти дальше. Островский знал. Он дал ей книгу. Оставил след.

Собрав чернильницу, перо и записки, Лили положила книгу с серым заголовком сверху — тяжёлую, как ответственность. Она вышла из библиотеки и направилась по коридору.

Кабинет Островского был погружён в привычный полумрак. Пахло сушёным зверобоем и старым воском. На столе — свитки, кожаные фолианты, лист с полузасохшей чернильной линией.

— Входите, — отозвался он, не поднимая головы. Казалось, ждал.

Лили вошла.

— Мисс Эванс. Что-то нашли?

Она подошла ближе.

— Вы слышали когда-нибудь про… Сынов Серого Волка?

Тишина в кабинете сгустилась, наполнившись невидимой тенью.

— Да, — наконец произнёс Островский. — И вы — тоже. Интересно.

Он посмотрел на неё долго.

— Раз уж вы задали вопрос — слушайте.

Он встал, достал из шкафа тонкую папку и тяжёлую книгу без названия.

— Сыны Серого Волка — это династия. Закрытая. Фанатичная. Они считают себя потомками Первого Оборотня. Не укушенными. Рождёнными. С проклятием в крови.

Он открыл папку. На выцветшем листе был нарисован знак: полумесяц с клыками, один гладкий, другой — шероховатый.

— Укус для них — ересь. Болезнь слабых. Оборотни-обращённые — осквернители Завета. Только рождённый с проклятием достоин называться Сыном Серого. И они живут по Завету.

Он перевернул страницу.

— Структура — культ. Старший Волк или Мать Лун на вершине. Чистокровные. Ни одного чужого. Ни палочек. Магия — слабость. Только клык и кровь. Знак Порога носят все. Две стороны: человек и зверь. Они живут на границе. Внутри — только прошедшие испытание.

Островский говорил ровно, без пафоса, но каждое слово ложилось свинцом.

— У них своя мифология. Изгнанник. Длинная ночь. Волк, пришедший не убить, а пометить. Так родился первый из них. Не человек. Не волк. Порог. Сыны верят, что продолжают эту линию. Сила — только через рождение. Род.

Он на мгновение замолчал.

— Они не признают равных. Не прощают. Не говорят вслух. Когда приходят — их трое. Один выбирает. Один исполняет. Один помнит. Иногда — четвёртый. Следящий. Оценивает баланс. Устраняет узнавших слишком много.

Он закрыл книгу.

— Всё, что известно — обрывки: исчезновения, рисунки, искажённые свидетельства. Последнее дело — конец XVIII века. Потом — пустота. Только тишина и зеркало, где отражение не дышит.

— А вы… — Лили смотрела ему прямо в глаза. — Слышали об этом лично?

Он медленно кивнул.

— Мне показывали архив. Оборотень исчез. Рождённый. Без следов. Только чёрный мох на подоконнике. Через неделю исчезла следовательница. Молодая. Талантливая.

Голос его стал тише, глубже.

— Я нашёл у неё ту же легенду, что прочли вы.

Пауза.

— Сыны — это больше, чем страх. Это память о страхе, который был до нас. До Министерства. До контроля. И память, если её не чтить, возвращается.

— Откуда вы знаете всё это? — спросила Лили, почти шёпотом.

Островский задержал взгляд.

— У меня был друг. Мы учились вместе. Он наткнулся на эту легенду и… не смог отпустить. Искал совпадения, поднимал забытые дела. Сначала пропал сон. Потом — чувство времени. Потом… он сам. Стал тенью. Был рядом, говорил… но его уже не было.

Он провёл рукой по столу, стирая невидимую пыль. Голос смягчился, но стал весомее:

— Он не исчез. Но потерял себя. Легенда получила больше, чем он нашёл ответов. Будьте осторожны, мисс Эванс. Ваше стремление к пониманию — редкость. Но есть истории, которые не дают ясности. Только тревогу. Чем дальше в них заходишь — тем труднее выбраться.

Он посмотрел на неё устало и предельно искренне:

— Некоторые тайны не стоят вашего времени. И тем более — вашей души.

Лили вышла из кабинета медленно, будто неся на плечах холодный груз услышанного. Слова Островского — порог, следящий, память о страхе — гудели в ушах. Она сжала плечи, пытаясь стряхнуть оцепенение, и, свернув за угол, едва не столкнулась с Алисой и Марлин. Те оживлённо обсуждали что-то вполголоса у стены.

— …и он прямо так, без намёков: «Можем сходить куда-нибудь после тренировки». Представляешь? — Марлин заканчивала рассказ, размахивая руками.

— Кто? — автоматически спросила Лили, останавливаясь.

— Поттер, — ответила Алиса, и Лили уловила осторожность в её тоне. — Вчера пригласил Клариссу. На что-то вроде свидания, — добавила Марлин.

Лили кивнула, будто это не новость.

— Странный у него типаж, — пробормотала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Сначала Пэнси, теперь Кларисса…

— И ты, — спокойно, как констатацию факта, вставила Марлин.

Лили застыла. Короткая, беззвучная усмешка тронула её губы.

— Спасибо за напоминание, — сказала она ровно. — Пойду, прогуляюсь немного.

Она отвернулась прежде, чем кто-то успел что-то добавить. Пальцы инстинктивно нашли цепочку на шее. Серебряный слизень был тёплым от ладони, словно хранил всё то, о чём она не могла — и не хотела — говорить.

Дорога к озеру тянулась под низким небом, в котором отражалась не погода — а настроение. Воздух был прохладным, пах влажной травой, опавшими листьями и каменной прохладой замка, которая цеплялась за одежду даже после того, как выходишь на улицу.

Лили шла не торопясь. Сначала — вдоль стены, потом свернула к пологому склону, где тропинка вела к воде. Под ногами хрустели ветки. Где-то в кустах чирикнула птица — резко, будто удивлённо. И снова всё стихло.

Внутри — тоже.

Мысли о Сынах Серого Волка держались слабо, выцветали. На их место лезло другое — куда более личное. Разговор с Марлин, выражение лица Алисы, короткий, почти хрупкий момент тишины, в котором всё было понятно без слов.

Пэнси. Кларисса.

Джеймс.

И — Эл.

Сколько можно…

Казалось, внутри неё кто-то ссутулился, накрылся пледом и отвернулся к стене. Устал. Не от людей — от себя среди них.

Как же надоела эта драма…

Лили дошла до края воды и присела на большой плоский камень. Он был прохладным, гладким, чуть влажным от тумана. Она провела по нему ладонью — как будто это могло заземлить.

Под ногами лежали мелкие камушки. Один — круглый, плоский — лёг в ладонь, как родной.

Она швырнула его в воду.

Камень прошёл по глади — один, два, три...

И исчез.

Следующий — тяжелее. Без прыжка — сразу ко дну.

Лили бросала ещё. И ещё.

Пока из головы не ушло всё.

Даже имена.

Только звук: плюх. плюх.

Только вода — гладкая и честная.

Только камень — простой, тяжёлый, молчащий.

— Вот что я называю терапией, — раздалось сзади.

Голос был негромкий, хрипловатый, будто сон ещё не отпустил до конца. Лили обернулась.

Римус стоял в нескольких шагах, руки в карманах, ворот мантии поднят, волосы чуть растрёпаны. Всё тот же — уставший, тонкий, будто слишком прозрачный для этого мира. Но сейчас в нём появилось что-то другое.

Как будто внутри стало чуть больше воздуха. И чуть меньше страха.

Он не улыбался. Но и не прятался.

Лили чуть склонила голову.

— Следишь за мной?

— Нет, конечно. Проходил мимо, — спокойно отозвался он и подошёл ближе. Остался стоять рядом, не нарушая границ, просто глядя на воду.

В глади ещё расходились круги от её камней.

Какое-то время они молчали. Ветер шевелил край мантии. Озеро дрожало от света, будто дышало вместе с ними.

Лили снова нагнулась, подняла камешек, метнула его небрежно. Прыжок. Ещё один. Вода замкнулась кольцом.

Римус молча посмотрел вниз, выбрал плоский тёмный камень, кинул чуть сильнее. Один, два — и тяжёлый всплеск в конце.

— Почти, — сказал он. Больше себе, чем ей.

Лили взглянула на него. Он стоял чуть сгорбившись — но без прежней зажатости. Всё ещё тот же — но уже не прятался.

Она бросила следующий.

Он — тоже.

Они не говорили ни слова.

Только движение руки, плеск, лёгкое расхождение воды. Камни тонули — один за другим — унося с собой всё, что не хотелось произносить вслух.

И в этой тишине, в этом ритме, было больше понимания, чем в сотне фраз.

Тишина продержалась дольше, чем можно было ожидать. Но всё же закончилась.

— Ну так, ты расскажешь, что случилось? — спросил Римус, не глядя прямо. Просто бросил очередной камешек.

Лили вздохнула. Глубоко.

— Знаешь… слишком много.

Исчезновения магглов.

Мэгги.

Эл.

…Поттер, — последнее прозвучало едва слышно. Почти в воздух.

Он не повернулся, не переспросил. Сделал вид, что не заметил.

Из кармана он вынул аккуратно свернутую обёртку.

— Шоколадку?

Лили чуть улыбнулась. Почти по-настоящему.

— Давай. Другого решения я пока не вижу.

Он протянул ей ломтик — тёплый, чуть крошившийся. Лили взяла.

И в этом жесте — как и в бросках камней, и в отражении на воде — было что-то простое. Настоящее.

Лили наконец села. Камень под ней был холодный, шероховатый, но спина просила опоры. Она выдохнула — не только воздух, но и часть напряжения, накопившегося за день.

Римус сел рядом. Не вплотную — но рядом.

Просто. Естественно. Как будто так и должно быть.

Некоторое время они просто ели шоколад — медленно, с паузами между кусочками, словно растягивая это маленькое тепло на весь вечер.

А потом Лили заговорила.

Негромко. Без длинных вступлений.

Она рассказала — про библиотеку, про совпадения, про разговор с Островским.

Про клан, что зовут себя Сынами Серого Волка. Про Завет. Про то, что укушенных они не признают. Про ритуалы, знаки, исчезновения.

Про то, как один человек однажды погрузился в эту легенду — и будто исчез, не физически, но безвозвратно.

Римус слушал молча. Иногда кивал. Один раз — чуть заметнее, когда речь зашла о «чистоте крови» и «охоте». Но ни разу не перебил.

Когда Лили замолчала, он остался с тем же выражением — не испуганным, не удивлённым. Просто очень внимательным.

Будто всё это он уже знал.

Только теперь — услышал вслух.

Он молчал. Долго. Потом сказал:

— Я читал ту книгу. Легенды Восточной Европы. Про Сынов — тоже.

Мы с тобой это никогда не обсуждали… но ты и так понимаешь.

Лили кивнула:

— Да. Поэтому и обратила внимание. Я не из тех, кто тревожится из-за чужих «странностей». Но ты — не чужой.

Римус сжал в ладони камень.

— Думаешь, это может быть связано с теми угрозами, что получал отец?

— Не думаю, — спокойно ответила Лили. — Они действуют иначе. Не пишут писем. Не оставляют предупреждений. Если приходят — значит, уже выбрали.

Он кивнул.

— То есть, если они здесь… то не просто так.

— Да, — тихо сказала она. — Но пугает даже не это. А то, что кто-то мог их призвать.

Римус покачал головой, глядя в воду.

— Если кто-то их призвал… разве он не должен быть уже мёртв? По легенде.

Лили отвела взгляд:

— Не знаю. Надеюсь, это не Мэгги.

Римус вздохнул.

— Сомневаюсь, что я как-то мог помешать… тихой пятикурснице.

— Но, — мягко сказала Лили, — может, она что-то знала.

Ответа не последовало.

Вечер опустился на озеро.

И в этой тишине звучало больше, чем в любом заклинании.