С поправкой на нормальность (гет)

Я нервно шагала по комнате, поглядывая на часы. Какое время можно считать уже ночью? Почему нельзя было написать понятней? Чтобы я не изводила себя.

Оставленное послание может звучать странно для незнающего человека, но я сразу поняла, о чем идет речь. Недалеко от моего дома есть небольшой парк. Деревья, скамеечки для влюбленных, тележки с попкорном. Ничего особенного. Но если пройти чуть вглубь, то можно увидеть маленькую сцену, где некогда проводились районные мероприятия. Обычно при взгляде вверх небо скрывалось за ветвями высоких деревьев. Даже зимой, когда листьев не было, его было не видно — настолько плотно переплетались ветки. Но если выйти на сцену в парке и запрокинуть голову, то откроется потрясающий вид на небосвод. Пусть видно только кусочек неба, оно все равно будет казаться бескрайним, потому что его не закрывают ни ветки, ни здания. Больше в моем городе нигде нельзя увидеть столько звезд.

Я снова глянула на часы, а потом за окно. Темнота опустилась на город вот уже почти час назад. Но я не уверена, что звезды видно сразу же, как темнеет.

Еще немного потоптавшись у окна, пытаясь разглядеть небо на предмет созвездий, я махнула рукой на это дело и бесшумно выскользнула из комнаты. Ника сидела у себя, напряженно наблюдая за каким-то сериальным расследованием. Меньше всего мне хотелось ее беспокоить и выслушивать десяток неуместных вопросов. Тем более после сегодняшнего разговора. Если моя подруга узнает, что я собралась на встречу с несуществующим человеком, она точно запрет меня в специализированный диспансер. Так что пусть лучше думает, будто я влюбилась в идеализированный образ из головы.

Все так же бесшумно я оделась, сильней кутаясь в шарф, подозревая, что ожидание и встреча могут затянуться, и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Ника сидела в наушниках, поэтому наверняка даже не обратила внимания, что я ушла. Надеюсь, вернуться у меня получится также незаметно.

От дома до парка минут пятнадцать неспешной ходьбы, но я преодолела это расстояние куда быстрей. Было еще не слишком поздно, поэтому люди на улице встречались часто, что значительно успокаивало мою паранойю. Бояться было нечего, маньяки еще сидели по домам и точили ножики.

Я шла по парку, замедлив шаг, и мысленно просила у потусторонних сил, чтобы никакая влюбленная парочка не решила, что сцена — это отличное место для свидания. К счастью, удача мне сегодня благоволила: ни на сцене, ни вокруг нее не было ни единого человека.

Одним ловким прыжком я забралась на сцену и уселась на ее краю, скрестив ноги по-турецки. Теперь почти точно никто не придет сюда, чтобы посидеть. Кому надо, чтобы какая-то странная, одинокая девчонка портила своим присутствием романтику?

Я просидела так минут десять, ловя на себе недовольные взгляды прохожих, хотевших тоже уединиться здесь. Когда пальцы начали неметь от холода, а нос некрасиво шмыгать, я решила попробовать позвать тебя:

— Мэйс. Каус, чертов, Медиус. Где ж тебя носит?

— Я просто все ждал, когда же ты додумаешься, что мне необходим твой зов, — со смешком сказал ты за моей спиной. — Тебе нужно тренировать свою сообразительность.

Я закатила глаза, изображая раздражение, но радостно поскакавший пульс выдавал меня с головой. Я хотела встать и подойти к тебе, но посчитала, что это совсем глупо. Но это было уже не столь важно. Ты сел рядом со мной, свесив ноги с края сцены. Нас разделяло десять земных сантиметров и сотня космических световых лет. И я не знаю, что из этого было хуже. Я просто молчала, разглядывая свои руки, изредка бросая на тебя скупые взгляды. Ты был одет в джинсы и бледно-синюю тонкую кофту. Я забеспокоилась, что ты можешь серьезно заболеть в такой легкой одежде, но тут же одернула себя, вспоминая, что воображаемые люди вряд ли болеют бронхитом. А мое несчастное сердце не знало, что ему делать: сжиматься от боли или быстро стучать от радости.

— Не находишь, что ты выбрал не самое лучшее место для свидания ранней весной? — через некоторое время заговорила я.

— Я пытался быть романтичным, — развел ты руками, неуверенно улыбнувшись. — К тому же, здесь так хорошо, такое небо. Хотя я понимаю, что ты предпочла бы сидеть дома в тепле, вместо всей этой чепухи. Мне жаль, что я не могу согреть тебя.

— Это чертовски мило, — засмеялась я, но было видно, что мои нервы сдают.

— Как по мне, то скорей ужасно грустно. Ты только оцени абсурд ситуации: ты мерзнешь на свидании с парнем, которого не существует в этом мире.

— Да, абсурдно, — согласилась я. — Но кто знает, может, ты существуешь в каком-нибудь другом мире, где уже я — твоя глупая, навязчивая фантазия, которая ужасно сожалеет, что ты не можешь дать ей тепла. Твой личный лучший кошмарный сон. Жаль только, что эти миры никогда не пересекутся, как параллельные прямые.

— Знаешь, существует такая вещь, как геометрия Римана. Самая новейшая геометрия, значительно отличная от классической евклидовой, но признанная учеными. Так вот, в этой геометрии все прямые рано или поздно пересекаются. Можно провести аналогию с меридианами. Если смотреть на плоскостную карту Земли, то меридианы параллельны. Но стоит перенести карту на глобус, как линии сходятся в одну точку на полюсах. Так что не стоит отчаиваться, если твои прямые не пересекаются. Ведь рано или поздно они все-таки могут сойтись в полюсе.

— Просто удивительно, откуда ты столько знаешь, — искренне восхитилась я. — Только вот никто не может обещать, что ты дождешься пересечения. Да и ты вполне можешь существовать по законам столь привычной евклидовой геометрии, а не заманчивой Римана.

— Прекрати быть такой пессимисткой, — возмутился ты. — Я, между прочим, приободрить тебя пытался.

Ты мотнул головой и отвернулся. Я слегка улыбнулась. Весь твой вид, начиная от сутулой спины, заканчивая пальцами, нервно теребящими фенечку на запястье, говорил, что ты обиделся на меня, но я почему-то была уверена, что это просто игра, попытка надавить мне на совесть.

— Спасибо. Правда спасибо. Ты всегда меня успокаиваешь. Сколько себя помню. Только в детстве это были истории про драконов и королев, возомнивших себя рыцарями, а теперь это утешительные теории альтернативной геометрии.

Я глянула на тебя, ожидая увидеть слегка асимметричную улыбку, но ты выглядел виновато-угрюмым. Я насторожилась.

— Я никогда не придумывал этих историй, — прошептал ты. — О драконах и королевах. Я, вообще, в принципе не способен породить собственную идею. Все, что я знаю, придумали уже другие люди. Не важно, когда: сто лет назад, вчера или же только через десять лет. Только вы, люди, можете создавать в этом мире что-то новое. Сгустки же космической энергии вроде меня на такое не способны, какой бы формы и силы они ни были. Мы можем только взять уже существующую информацию из ноосферы. Так что все мои сказки были или будут придуманы еще до меня. Прости.

Я поджала губы и посмотрела наверх, на небо, усеянное точками звезд. Я не знала, обижаться мне на это признание или нет. После него мое детство, безусловно, меняло некоторые свои смыслы, но я не чувствовала разочарования, не осуждала. Ты всегда делал для меня все, чтобы я была счастлива.

— Все нормально, Мэй. Я и так знаю, что все в этом мире уже было придумано кем-то другим. Претендовать на абсолютную оригинальность как минимум глупо. Это ведь всего лишь сказки. Мне все равно, кто их настоящий создатель. Главное, что они были рассказаны тобой специально для меня. — Твои губы тронула благодарная улыбка. — Слушай, а где находится созвездие Стрельца?

— Его почти не видно весной. А отсюда так и подавно. Вот в июне-июле уже можно будет попробовать отыскать его на небе. Только место нужно подобрать подходящее. Где-нибудь на опушке леса, чтобы ничего не мешало. Попозже я обязательно покажу свой дом.

Я с сожалением вздохнула, но продолжила рассматривать небосвод. Среди неподвижных холодных звезд лениво полз спутник, подмигивая мне красной лампочкой. А может это был не спутник, а инопланетный корабль. Кто их, космические объекты, разберет. А потом мою голову заполнили мысли о мертвых звездах, свет которых долетел до Земли только сейчас. А мы и рады любоваться ими. А ведь этот фальшивый свет — это единственное, что осталось от звезды. Как надгробный камень на людских могилах. Наше небо вполне может быть памятным кладбищем давно погибших звезд.

Воздух из легких вырывался маленькими клубочками пара. Казалось, что с каждой минутой становится все холодней. Щеки неприятно покалывало иголочками, а руки и вовсе онемели. Я едва могла шевелить пальцами. А ты все так же неподвижно сидел рядом и с тоской смотрел куда-то перед собой. Мне хотелось согреться.

— Давай станцуем? — внезапно предложила я. Ты резко обернулся на меня и посмотрел округлившимися глазами.

— Что? — растерянно спросил ты. — Ты хочешь станцевать с несуществующим человеком? Серьезно?

— Вполне, — улыбнулась я. — Вставай давай.

Я огляделась по сторонам, желая убедиться, что вокруг никого нет. Потом достала телефон и начала искать подходящую песню. Ты настороженно наблюдал за мной, а потом начал все-таки подниматься. Пространство наполнил негромкий звук клавишной музыки*. Я протянула тебе руку. Ты колебался.

— Вот теперь я действительно начинаю думать, что ты сумасшедшая.

Но, вопреки своим возмущениям, ты все-таки взял меня за руку. Онемевшую ладонь начало покалывать, будто я сжала кусок льда. Я закрыла глаза и сделала шаг к тебе. Стало немного холодней, но внутри будто зажегся огонь. Я впитывала звуки музыки, которая будто была создана специально для того, чтобы танцевать с космическим мальчиком, пропускала их сквозь себя, наполнялась звучанием фортепиано. Я глубоко вдохнула и сделала шаг, потом еще один и еще, медленно начав кружиться под музыку.

Когда мне было шестнадцать лет, я периодически танцевала одна, пытаясь выучить основные движения. Так что у меня есть достаточные навыки в парном танце для одного.

Мое живое художественное воображение рисовало под закрытыми веками картины, которых никогда не будет. Оно позволяло мне по-настоящему ощутить, что ты есть рядом, держишь меня за руку, танцуешь со мной. И от этого становилось так тепло внутри.

Мой мир сжимался до крохотных размеров. Теперь в нем существовали только я, ты, эта сцена и струящаяся музыка.

Шаг вперед, вперед, шаг влево, плавный поворот. Повторить.

Мне хотелось, чтобы музыка играла вечно, чтобы время замерзло и прекратило свой бег, оставив меня навсегда в этом мгновении. Но вселенная никогда не будет прислушиваться к желаниям какой-то там девочки Сони. И прекрасная, плавная фортепианная мелодия сменилась быстрым ритмом рок-музыки. Я вздрогнула и распахнула глаза. Ты стоял совсем рядом и растеряно смотрел на меня.

— Спасибо за танец, — слегка улыбнулась я, давя в себе желание прижаться к тебе.

— Тебе понравилось?

— Да, очень.

Повисла неловкая пауза. Ты отводил от меня глаза, явно смущаясь. Время и пространство скручивались в плотную пружину. И я знала, что когда ее отпустят, без жертв не обойдется. И в первую очередь это будет кто-то из нас.

— Знаешь, это было отличное свидание с очень интересным разговором и просто космическим танцем, но, может, перенесем его в более теплое место? — робко предложила я, выключая музыку. — Невыносимо холодно. Я уже конечностей не чувствую. А дома я отогреюсь, и мы продолжим разговор. Или, может быть, еще раз станцуем.

— Прости, но я не могу вернуться к тебе домой, — скривив губы, произнес ты. — Больше не могу. Мой срок годности окончательно истек. И никакое это не свидание, не романтика. Я позвал тебя сюда, чтобы попрощаться.

Я вздрогнула и почувствовала, как меня обдало невыносимым жаром. Вслед за этим возникло то же ощущение, как в тот момент, когда отец приравнял меня к своей вещи, — ощущение падения с огромной высоты. Ребра будто стянули колючей проволокой, и легкие могли втянуть воздух только при огромном усилии.

Ты напряженно смотрел на меня, ожидая реакции, но я была слишком занята процессом дыхания, чтобы биться в истерике. Я только с отчаяньем глядела тебе в глаза, даже в темноте различая, что они были мягкого малахитового цвета. Я пыталась найти в этих глазах свой спасательный круг, но понимала, что только тону еще больше. Внутри все мелко задрожало. Из меня вырвался странный звук, похожий на стон и всхлип одновременно.

— Только не вздумай реветь, — быстро попросил ты, уловив мои намерения. — Я знаю, тебя это пугает. Меня тоже, честно говоря. Но после той аварии, твоего сотрясения я уже не могу находиться в этом мире в той форме, как сейчас. Это невыносимо энергетически и эмоционально.

— И ты просто бросишь меня? — одними губами прошептала я, не в состоянии издать и звук.

— Ты говоришь ужасные вещи, Соня, — покачал ты головой. — Я не бросаю тебя. Никогда не брошу в полном смысле этого слова. Но я больше не могу быть твоим выдуманным другом. Да я даже и другом-то не очень могу быть. Поэтому мне нужно вернуться обратно к дельте. Но я все еще буду присматривать за тобой. И периодически приходить. Абсолютные идеи и вдохновение еще никто не отменял.

— Да плевать я хотела на это! — неожиданно громко даже для себя воскликнула я, совершенно забыв о том, что меня может услышать какой-нибудь ночной гуляка. — Плевать мне на идеи и вдохновение. Мне все это не нужно, понимаешь? Мне нужно, чтобы ты был рядом, чтобы я могла хотя бы разговаривать с тобой.

— Не надо драматизировать. Все равно это случилось бы рано или поздно. Ведь не променяла бы ты нормальные отношения, семью, друзей на любовь к вымышленному парню.

— Ради тебя — променяла бы.

Теперь твоя очередь была вздрагивать от моих слов. Ты закрыл глаза и как-то болезненно поморщился. Мне хотелось обнять тебя и утешить, объяснить свои слова. Но ты вряд ли хотел знать о том, что я наверняка никогда больше не смогу найти такого же понимающего, бескорыстного и замечательного человека, как ты.

Ты наклонился ко мне и коснулся губами уха. Мне показалось, будто по коже провели кубиком льда.

— Я обязательно к тебе вернусь, — выдохнул ты, и меня снова словно обдало огнем. — Слышишь? Любой ценой. Я вернусь к тебе. Только сейчас ты должна отпустить меня. — Я стиснула зубы и мотнула головой. — Соня, пожалуйста. Будь рациональна.

Я зажмурила глаза и закрыла ладонями уши, усиленно мотая головой в стороны, будто это могло оградить меня от реальности. Я знала, что веду себя глупо, как капризная маленькая девочка, но не могла ничего с этим сделать.

«Соня, прекрати, это не поможет, — настойчиво прозвучал твой голос в моей голове. — Тебе все равно придется принять решение. Ты можешь не согласиться со мной. Но в любом случае все закончится тем, что меня выкинет из этого мира. И это будет в десятки раз хуже».

Я замерла, все еще прижимая ладони к ушам и закрыв глаза. Мои ощущения были сравнимы уже не просто с падением с высоты, а с множественными падениями с самого высокого небоскреба мира. Разбитая не на осколки, а в мелкое крошево, не подлежащее даже самой кривой и ужасной склейке.

Я открыла глаза и взглянула на тебя. Ты обеспокоенно смотрел на меня зелеными глазами, явно не зная, что делать со мной.

— Если ты только захочешь, я останусь здесь, насколько это возможно.

Я поджала губы. Альтруист. Такой язвительный, грубый, наглый, но готовый пожертвовать собой ради моего комфорта. Такой родной, трогательный и любимый, но недосягаемо далекий. О чем здесь может быть речь, если есть только один правильный вариант?

— Я люблю тебя, Мэй. Поэтому отпускаю. Возвращайся к своей звезде, Каус Медиус. Я обещаю это пережить.

Я постаралась улыбнуться, но вышло не очень убедительно. Но я чувствовала, что исполнила свой долг. В конце концов, не только тебе свойственно самопожертвование.

— Спасибо, — кивнул ты. — И... я тоже тебя люблю. Насколько это возможно для того, кого нет. Но люблю. Все будет хорошо. Мы обязательно еще встретимся. Там, где пересекаются даже параллельные прямые. Обещаю.

Я кивнула, понимая, что мне все равно больше ничего не остается, кроме как поверить тебе.

Твое тело начало стремительно распадаться на маленькие мерцающие частички. Совсем, как вчера ночью. Только теперь они не опускались на землю, а поднимались вверх, к свету давно погибших звезд. Я снова закрыла глаза, не желая видеть, как ты исчезаешь из моей жизни возможно навсегда.

Моей щеки коснулось что-то прохладное. Я открыла глаза, но тебя уже не было. Нигде. Только ледяное прикосновение к лицу еще покалывало кожу. Но я верила, что когда-нибудь параллельные прямые пересекутся.

Комментарий к Глава 17:

* Ludovico Einaudi — Time Lapse