Прекрасная смерть (джен)

Я мнусь перед входом в больницу. Эрны все нет. Я уже раз десять проклял себя за то, что пошел на поводу у этой девчонки, и столько же раз проклял ее за то, что опаздывает, а мне нужно ждать на морозе. Нервно смотрю на время. Уже почти двадцать минут опоздания. А я-то думал, что немцы жутко пунктуальные, а тут такая безалаберность!

— Жду еще десять минут и ухожу, — бурчу себе под нос, а изо рта вырывается облачко пара.

— А куда это ти собрался идти? — раздается над самым ухом. Я вздрагиваю и слишком резко оборачиваюсь, едва не сбивая Эрну с ног. Она смеется. Вторым моим шоком становится ее наряд: длинный, до пят, черный плащ, кажется, кожаный, шляпа и маска с птичьим лицом и огромным клювом. Чумной доктор?

В третий раз я удивляюсь, увидев за спиной Эрны еще одну черную фигуру. Это был очень высокий человек под два метра, а то и больше, с ног до головы укутанный в черную, слегка мерцающую ткань, лицо скрыто за огромным капюшоном.

— Да у нас тут целая банда, — нервно смеюсь я, пытаясь скрыть страх. Темная фигура что-то говорит на немецком, а Эрна оборачивается и кивает. Голос у незнакомца низкий и хриплый. Таким бы злодеев из мультиков озвучивать.

— Идьем, — говорит Эрна, хватает меня за рукав и тащит за собой.

— Эй, — шепчу я, — тебя не смущает, что больницы на ночь закрывают? Или хотя бы оставляют охранника или дежурную медсестру. Нас тяжело назвать незаметной компанией. К тому же, может, стоит познакомить меня с твоим спутником?

— Nein, — отрезает Эрна, продолжая тащить меня за собой. Человек в черном плаще любезно открывает нам дверь.

В больнице царит абсолютная тишина, что достаточно странно. Навевает мысли о фильмах ужасов. Только мигающей лампочки не хватает для антуража.

Девушка наконец отпускает меня и идет впереди. За мной следует темная фигура. Видимо, чтобы я не мог никуда сбежать. По лестнице мы поднимаемся на седьмой этаж, нечто вроде реанимации. Я чувствую, как по коже пробегают мурашки. Прежде, чем зайти в отделение, Эрна надевает свою птичью маску. Сколько театральности и пафоса. Тяжелые сапоги девушки ритмично стучат по стерильному полу, а вот ее спутник, невзирая на свой рост, ступает абсолютно бесшумно. Но самое удивительное, что и здесь царит тишина. Будто все разом вымерли. А ведь врачи в подобном отделении должны быть всегда настороже.

— Почему здесь так тихо? Ты всех предупредила о своем приходе, и они спрятались?

— Фрау Хель усыпила всех, чтобы не мешали.

— Что? — слишком громко восклицаю я от неожиданности, но тут же понижаю голос: — Фрау? То есть этот гигант за моей спиной — женщина?

— Ja, — кивает Эрна.

Я осторожно оборачиваюсь и свежим взглядом смотрю на человека позади меня. А ведь действительно: фигура достаточно женская, а из-под капюшона выбиваются локоны длинных волнистых медных волос.

Эрна резко останавливается, поворачивается на каблуках и заходит в палату. Я заминаюсь на входе, но женщина-великан бесцеремонно заталкивает меня внутрь. От ее прикосновений по моей спине пробежались мурашки.

Палата была одноместной. На кровати лежит женщина. Тонкая морщинистая кожа обтягивает кости. Она вся оплетена трубками и проводами датчиков. На кровати висят различного рода мешочки, о содержимом которых я даже не хочу знать. Специальный аппарат закачивает и выкачивает воздух в легких. Видно, что эта женщина давно уже в таком состоянии.

Рядом с кроватью на стуле дремала еще одна женщина. Куда моложе пациентки. Видимо, ее родственница.

Я пытаюсь отвернуться, но Эрна подходит сзади и хватает меня за голову, заставляя смотреть на женщину в трубках.

— Смотг’и, — шипит она. Голос ее сквозь маску кажется очень далеким. — Смотг’и. Она лежит здесь уже полгода. Она не пг’иходит в себья. А если сознанье и возвг’ащается, то она пг’осто кричит от боли. В ее жизни нет ничего, кг’оме боли и лекаг’ств, которые эту боль глушат. Можно это назвать жизнью? — Я молчу. Что тут можно сказать? — Людская мораль не позволяет согласиться со мной. Всье они, вы считаете, что лучше хоть какая-то, но жизнь. Но это только до тьех пор, пока вы не сталкиваетесь с такой «жизнью».

Эрна язвительно протягивает последнее слово и кивает на несчастную женщину. Я не знаю, что говорить или делать. Ступор. Но девушка определенно ждет моей реакции.

— Ты убьешь ее? — спустя, кажется, целую вечность говорю я.

— Всье зависит от того, с какой стороны смотг’еть. Для тебья — ja, она умг’ет. Но для менья — я освобожу ее от бесконечных мук и болезненной смег’ти. Ведь она все равно рано или поздно умг’ет. От менья зависит лишь то, как она это сделает.

— Очень удобное оправдание для убийства, — едва слышно шепчу я. Слишком неуверенно.

— Я… я не оправдываю себья, — пожимает плечами Эрна. — Это первое, чему нас учат в культе — не оправдывать себья. Нам дают понять, что какая бы благая цель у нас ни была, но мы просто убиваем людей. Мы никакие не супьергерои. И только потом нам рассказывают, что и чудовищами мы не являемся. И то, как воспринимать нас, — это всего лишь личный выбор.

Эрна берет меня за рукав и отводит чуть назад, в тень. Я не сопротивляюсь ей — слишком поглощен своими мыслями. Ведь… как бы чудовищно ни было это осознавать, но в ее словах есть крупица истины. А возможно, не просто крупица.

Девушка касается кончиками пальцев плеча женщины, спящей на стуле. Та вздрагивает, как от легкого удара тока, и поднимает голову. Растерянно смотрит на Эрну. Удивляюсь, как она еще не закричала от ужаса, увидев спросонья перед собой человека в черном плаще до пола, шляпе и маске чумного доктора. Но женщина смотрит с полминуты и осторожно спрашивает:

— Это Вы Птица? — Эрна кивает и склоняет набок голову. — Спасибо Вам, конечно, что пришли, но я не знаю…

Женщина замолкает и растерянно-испуганно смотрит на ведьму в костюме чумного доктора. Видно, что ей страшно и неловко. В ней борются два противоречивых чувства: желание избавить от мучений и желание сохранить жизнь.

Женщина опускает взгляд и молчит. А Эрна стоит рядом и не отрываясь смотрит на нее сквозь темные стекла птичьей маски. Так продолжается минут пять.

— Моей сестре точно не будет больно? — наконец едва слышно спрашивает женщина.

— Ja, я обещаю, что она уйдет с улыбкой. Никакой боли. Никогда. Ее душа будет свободна. Ваше решение спасет ее.

— Я могу остаться? Хочу быть рядом со своей младшей сестрой в последние минуты. Я была с ней очень долго.

Я вздрагиваю. Младшей? А ведь пациентка выглядит лет на десять старше.

— Nein, — отрицательно качает головой Эрна. — Вам лучше уйти. Подальше. Все будет хорошо.

Женщина медленно кивает и поднимается со стула. Видно, что она с трудом сдерживает слезы. Но на лице была такая решительность, что я невольно восторгаюсь ей. Хотя, казалось бы: за что? Она дает согласие на убийство своей сестры. Но ведь какого труда ей стоило принять это решение, взять на себя такую ответственность. Этот груз будет с ней всю жизнь.

Женщина тихо прикрывает за собой дверь. Эрна ждет пару минут и снимает маску.

Она садится на кровать пациентки, осторожно раздвигая трубки, приподнимает ее голову и кладет себе на колени, разглаживая остатки волос. Не могу сказать, что лицо Эрны наполнено жалостью и сожалением, но оно определенно отличается от того, что я видел раньше. Движения девушки будто наполняются какой-то особенной нежностью.

— Думаешь, я поступаю непг’авильно? — тихо спрашивает она.

— Не знаю, — честно отвечаю я. Здравая часть меня кричит, что все это ужасно, что это убийство, которое я даже не пытаюсь остановить. Но, с другой стороны, в этом теле ничтожно мало жизни, а остальное заполнено болью.

— Слушай.

Эрна прикрывает глаза и начинает петь. Я узнаю эту мелодию. Именно после нее началась вся эта чертовщина со мной.

Голова начала медленно кружиться, мир поплыл, а палата наполнилась запахом степных трав. Мир пошатнулся. Я кое-как успеваю схватиться за спинку стула, чтобы не рухнуть. Но, невзирая на мои ожидания, сознание я все-таки не теряю.

Голос Эрны, эфемерный и гипнотизирующий, наполняет палату. Физически чувствуется, какой он обволакивающий и вязкий. На языке привкус меда и вишни. Чувствую себя мухой, пойманной в паучью паутину.

Чтобы хоть как-то отвлечься от этих странных чувств, пытаюсь вслушиваться в то, что поет Эрна, в слова. Но язык какой-то чудной. Слова незаметно перетекают из одного в другое, а некоторые и вовсе состоят из одних гласных.

Я медленно оседаю на пол, но сознание сохраняется. Перед моими глазами шелестит черная шелковая ткань спутницы Эрны. Ну хоть кто-то обратил внимание, что мне становится плохо от голоса этой девушки.

Только я хочу сказать, что мне нужна помощь, как женщина приседает рядом со мной, и я вижу ее лицо. Это заставляет меня окончательно потерять дар речи. Правая половина принадлежала прекрасной женщине с молочной тонкой кожей. Губы у нее слегка фиолетовые, бровей нет, а глаз бледно-голубой, почти бесцветный. Но кожа на левой стороне отвратительно сморщенная, сине-фиолетового цвета, висит ошметками, обнажая кости и гнилые зубы. Черный глаз, пронизанный кровеносными сосудами, запавший в глазницу, слегка дергается, пока это чудовище смотрит на меня.

Я пытаюсь отстраниться от этого существа, но оно протягивает ко мне руку в кожаной перчатке и касается щеки. По телу проходит волна холода. Ощущение, будто меня скинули в ванну со льдом. Тонкие пальцы быстро пробегают от щеки ко лбу и останавливаются между моих бровей. Все это время мы с этим чудовищем пристально наблюдаем друг за другом.

Я пытаюсь сказать хоть что-то, но изо рта вырываются только какие-то нечленораздельные звуки, больше напоминающие кваканье. Женщина слегка улыбается, обнажая слева подгнившие десны. Я чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. Это странное существо говорит что-то, кажется, на немецком. Я хочу трусливо окликнуть Эрну, но не успеваю. Голову будто пронзает раскаленной спицей между бровей, там, где лежат два пальца этой чудовищной женщины. Я даже не могу толком крикнуть от боли, вырывается только тихое скуление. Мир вспышками то гаснет, то снова вспыхивает слишком яркими цветами.

Не знаю, сколько это длится, но прихожу я в себя оттого, что Эрна сидит рядом и хлопает меня по щекам. Когда я фокусирую зрение, вижу абсолютно безразличное лицо девушки. Можно подумать, она чай заваривает, а не человека в себя приводит.

Однако, когда она видит, что я открыл глаза и зашевелился, улыбается.

— Всье хорошо?

Я кое-как киваю и пытаюсь встать. Эрна любезно мне помогает.

— Поздг’авляю с вступлением в культ Арс Фатрум.

Я, опираясь на стену, напряженно смотрю на нее.

— С каким таким вступлением? Я никуда не вступал и не собираюсь.

— Поздно, — легко пожимает плечами девушка. — Хель приняла тебя, наделила силой владыки смерти. Теперь ти один из нас.

Я судорожно шарю рукой в поисках стула. Если я сейчас не сяду, то просто рухну обратно на пол. Мне совершенно не нравится все то, что говорит эта ведьма.

— Что. За. Черт?

— Нам пора уходить, — вместо ответа замечает Эрна. — Фрау Хель ушла. У нас могут быть пг’облемы. Спрячь мою маску.

Она небрежно кидает мне свой атрибут костюма, чтобы я положил его к себе в рюкзак. Я кое-как умудряюсь поймать его. Неужели она правда верит, что все вокруг должны исполнять ее приказы? Но, сколько бы я ни возмущался, я все-таки запихиваю маску к себе. Вот черт. Что со мной не так?

— Теперь нам нужно незаметно выбраться из больницы и добг’аться ко мне домой. Думаю, там будет проще объяснить, что же с тобой произошло.

Я хочу что-то возразить, но понимаю, что предложенный вариант действия — оптимальный. Поэтому просто киваю.

Эрна выходит за дверь, а я задерживаюсь в палате. Теперь я понимаю, что так назойливо действует на нервы. Это писк аппарата, фиксирующего жизнедеятельность. Линия абсолютно прямая. Она мертва. Мое сердце болезненно сжимается. Я подхожу к кровати и пристально смотрю на лицо пациентки. Маска искусственной вентиляции легких не позволяет полностью увидеть лицо женщины. Но вокруг глаз собрались крохотные морщинки, а скулы чуть поднялись. Она улыбается. Лицо такое безмятежное, будто она просто спит сном ребенка. Но почему же меня тогда раздирают на части сомнения и боль?

— Это непг’авильно, — говорит вернувшаяся Эрна. — Но со временем привыкаешь. Увидишь.

— Не хочу, — резко обрываю я ее. — Я не хочу видеть ничего подобного. Даже если ты помогла ей, облегчила ее мучения, это все еще просто убийство.

— Ах, человеческая мораль! — со смешком произносит девушка. — Поверь, со временем вопг’осы морали отпадают и остается только два: действительно ли человеку поможет только смерть или все-таки есть и дг’угие выходы. И если второе, то я ни за что не возьмусь петь этим людьям. А теперь уходим. А то полиция, которой ты мне так грозился, тебья же заберет.

Я медленно отхожу к двери, продолжая смотреть на умершую женщину, пытаясь убедить себя, что так действительно лучше. Потом зажмуриваюсь, резко разворачиваюсь и выскакиваю из палаты, натыкаясь на спину Эрны.

Она шипит на меня, призывая к тишине, и быстро и бесшумно идет к лестнице. Она что, разулась? Я стараюсь поспеть за ней. Сзади нас окликает сестра пациентки. Но, судя по тому, как Эрна ускорила шаг, лучше мне не оборачиваться и не пытаться объяснить ситуацию. Тем более знаю я всего ничего. Но мне ее искренне жаль.

Мы быстро спустились в приемный покой. Ни одной живой души, что радует, на лестнице не попалось. Все было бы хорошо, но на выходе из покоя на улицу нас замечает дежурная сестра.

— Эй, кто вы? — удивленно кричит она нам из своего окошка. Голос у нее сонный. Я пытаюсь обернуться и что-то сказать, но не успеваю. Эрна хватает меня за рукав и, шипя что-то на немецком, пускается в бег. Сначала я теряюсь от неожиданности, но потом до меня доходит, что общаться в этом случае с медперсоналом — не самая лучшая идея. Поэтому я быстро разделяю позицию Эрны.

— Стоять! — кричит медсестра, выскакивая из бокса. Но уже поздно. Дверь за нами захлопнулась.

Кажется, мы пробежали несколько кварталов, прежде чем Эрна остановилась. Пока в моей крови было высокое содержание адреналина, я не чувствовал усталости, но теперь мое дыхание не восстанавливается, мышцы ноют, а голова кружится. Ох, надо мне спортом заняться. Девушка вон даже не запыхалась почти.

— И часто ты делаешь такие забеги? — спрашиваю я, когда удается более-менее восстановить дыхание.

Эрна как-то грустно кивает и улыбается мне уголком губ. Теперь понятно, откуда у нее такая хорошая физическая подготовка.

Дальше мы идем молча. Я не хочу знать, куда она меня ведет. Единственное, что я теперь знаю наверняка — моя жизнь окончательно испорчена и назад дороги нет. И что самое удивительное — я даже не хочу этому больше сопротивляться.