Две цепочки следов (джен)

Духи предков редко являлись живым людям, и чаще всего оказывались бесплотными. Те из них, кого называли добрыми, могли защитить, дать мудрый совет или принести предостережение об опасности. Их любили, к ним во все времена относились с почтением. Но эти духи не имели ничего общего с нежитью, что пришла с Гиблых Пустошей сегодня.

Эти еще свежие, промерзшие до костей и твердые, словно камень, туши животных да немногочисленные человеческие скелеты словно созданы были для того, чтобы нести смерть. В них не осталось и следа от характеров ручных питомцев и, должно быть, незлых людей, что гуляли по этой земле еще несколько лет назад: добрые глаза заменили злобные зеленоватые огоньки, а милосердие и осторожность уступили место кровожадности, стремлению рушить и убивать все на своем пути. Сражаться с ними, по словам ополченцев, было несложно, и восставшие мертвецы рубились ими без жалости, какая обычно бывает в схватке с живыми противниками: угасающих под мечами и топорами родственных душ не видел никто.

Отдельные группы восставших, состоящих в основном из злобного зверья, бродили в окрестных лесах, нападали на любого встречного и нередко устраивали набеги на лагерь ополченцев. В таком положении последним ставалось радоваться лишь тому, что здесь, на Севере, принято сжигать покойников на погребальных кострах, а не закапывать их в землю, которая большую часть года остается твердой, словно лед: опыт вояк из южных краев показал, что стычки с человеческими скелетами, нашедшими себе кое-какое оружие, имеют обыкновение заканчиваться очень плохо…

Чтобы защититься от внезапных нападений отрядов нежити и получить широкий обзор, ополченцы разбили лагерь прямо на хребтах холмов Клоуз⁽¹⁾, глубокие лощины меж которыми соединяли протянувшуюся вдоль Эдги узкую, словно ремень, равнину и ледяную гладь реки. Здесь, окруженные крутыми склонами и кое-как сколоченными защитными ограждениями, укрылись ряды палаток и костры, у которых грелись и готовили пищу люди.

Вернулись тяжелые времена; вояки, и раньше относившиеся к черным драконам с уважением, были рады увидеть их в лагере; мирные же жители, бежавшие сюда из разоренных селений, старались, по крайней мере, не выказывать неприязнь к "порождениям Тьмы". Их появление в лагере вызвало даже некоторую радость: владеющие магией ящеры не бывали лишними на поле боя.

— ...лучники против них бессильны; пришлось перевооружить их в копейщиков. Учения в нашем лагере проводятся регулярно, так что к бою мы готовы. Император Иррау, Кроунт, отбросил захватчиков от нашей столицы, Ведагафа, и теперь спешит сюда. К вечеру он приведет полторы тысячи воинов, из которых две с половиною сотни — конные⁽²⁾. Кроме того, его величество обещал снабдить нас оружием и доспехами, — вещал предводитель лагеря, рыжебородый Кхандо, обломком стрелы показывая на карте предполагаемое местоположение союзных войск. Его слушали все девять драконов, Гаруна и предводители небольших отрядов ополченцев. — Ему наперерез быстро идет целое войско нежити! Они будут тут уже к восходу! Окромя всякого остервеневшего зверья среди них много людей, что были подняты на южных и западных землях. Тамошние традиции предполагают хоронить воинов вместе с их оружием, а порой — даже с лошадьми. Выводы делайте сами… — Кхандо многозначительно помолчал.

— Численность врага? — спросил Ганмонд.

— Не меньше двенадцати тысяч, и все прибывают.

— Строй держат?

— Нет. Прутся, как стадо баранов.

— Куда они направляются?

— Сюда. Зачем — не знаем.

Ганмонд внимательно изучал лежащую на наскоро сколоченном столе карту всего Эрдарэя. «Что может привлекать нежить в землях Хардостала? У нас нет ни кладбищ, ни темных алтарей», — размышлял неудавшийся принц. Казалось, ничего интересного для восставших в его родном королевстве не было. Да неожиданно взгляд Ганмонда остановился на надписи «Лес Имеральд».

— Я знаю, зачем, — сказал он. — Сгоревший лес Имеральд стал последним пристанищем для десятков красных драконов, пришедших сюда из Мертвых Гор. Враг намерен поднять их.

— Худо дело… — протянул дракон Винланг. — Нежить нельзя пускать в Хардостал, если мы не хотим сражаться с этими монстрами снова!

— Командование у мертвяков есть? — продолжал расспрос Ганмонд.

— Разведка сообщает, что орду ведет маг в черных одеждах. Наши видели, как он одним только словом заставил встать застреленную лошадь! Нет сомнений, это некромант!

— Гралай ди Проргейн. Единственный сын последнего правителя Сенгвейи, некогда процветавшего королевства, которое теперь лежит в руинах. Поверьте, это — далеко не все, что он умеет… — покачала головой Гаруна. С Гралаем она никогда не встречалась, но слышала о нем предостаточно. Поговаривают, что убраться куда подальше — лучшее, что можно сделать при встрече с этим, с позволения сказать, человеком.

— Правитель Фьерьена заявил, что в конфликт он ввяжется лишь если военные действия перейдут на территорию его страны — жалуется на дурную дисциплину в армии. От Компрерьи поддержки тоже ждать не стоит.

— Глупцы...

— Король Хангерд же, напротив, давно знал, что у нас творится Кувьен ведает что, и поспешил укрепить границы Хардостала. Сейчас он остановился на том берегу. Кроме того, его величество привел с собой двоих сыновей — Ноддерда и Скельгерда.

Ганмонд на этих словах нахмурился и посмотрел куда-то в сторону. Семь лет назад он покинул родной замок Вейвкраг, сказав Хангерду много неприятного (да и поступков, отнюдь не вызывающих восхищения, своершил немало), и теперь ему совсем не хотелось встречаться с отцом. Причем дело было даже не в злобе, а, скорее, в стыде...

— С Хангердом пришла армия в две тысячи человек, среди которых пять сотен — всадники, — между тем продолжал Кхандо. — Наш лагерь готов предоставить еще полторы сотни добровольцев. Но даже объединившись, мы все еще уступаем врагу! — воскликнул он. Ответила ему ведьма:

— Гралай поднял эту армию и наверняка распределил управление ей между своими приближенными. То есть если убить такого «приближенного», подчиненная ему нежить вновь станет обычной грудой костей. Только вот добрая половина этой орды, скорее всего, находится под контролем самого Гралая…

— Так это же хорошо! — вставил свое слово дракон Конастер. — Прихлопнем Гралая — и нет проблем!

— Кости и пламя зеленое.

Злоба в глазищах горит

Воина, одетого в черное.

Нет мужа, что воина сразит... — как бы между прочим Гаруна вспомнила один из куплетов пророчества Прейи, несчастной провидицы, предупреждавшей о том, что происходило сейчас.

— Ну, дракон ведь — это уже не совсем мужчина… — задумчиво протянул Конастер.

— Говори-ка за себя! — отозвался ящер по имени Рунбрант.

— С Гралаем потягаюсь я сама, — заявила Гаруна. — Посмотрим, что из этого выйдет.

— Это уже ваше дело, уважаемые колдуны, — Кхандо всем своим видом показал, что намерения ведьмы его не слишком заботят. — Как быть остальным? Мы можем бежать к границе Хардостала и объединиться с войском Хангерда там, — начальник лагеря вновь показал расположение союзных армий. — Либо остаться здесь да ждать подмоги…

— Ни того, ни другого мы делать не будем, — спокойно сказал Ганмонд.

— Это еще почему? Сами сказали, что нельзя этого вашего Гралая на пепелище леса Имеральд пускать!

— Конница Хардостала располагает двумя сотнями тяжело вооруженных рыцарей; у Иррау их, насколько мне известно, около сотни. Эдги — сильная река, и сейчас на ее середине лед очень тонкий. Как вы думаете, хорошо ли плавают закованные в латы кони и их всадники?

Кхандо озадаченно почесал затылок. Отряды добровольцев, вооруженные разве что мечами да луками, уже не раз пересекали Эдги; по их словам переход был безопасен. Только вот не учли они, что по льду предстоит пройти тяжелым рыцарям.

— Что вы предлагаете тогда?

— Путь орды лежит через лощины меж холмами. Мы воспользуемся этим и останемся здесь, пропуская врага без боя, — черный дракон с пурпурными пятнами по краям крыльев поставил когтистую лапу на нарисованный берег Эдги. — Некромант не посмеет атаковать: уничтожение какого-то лагеря — не его цель. Пусть его войско выйдет на лед. Безоружные пешие скелеты не сумеют противостоять коннице; мы легко сметем их ряды. Но использование небольших отрядов по пятнадцать всадников, как это делалось раньше, будет неэффективным. Я считаю необходимым делить их на сотни либо чуть помене этого. Чтобы предотвратить давку при столкновении армий, черные драконы будут отделять отряды врага от толпы, словно лоскуты от полотна. А уничтожением таких "обрезков" займется кавалерия, — неудавшийся принц показал сперва на один берег нарисованной реки, а затем — на другой. — Вы атакуете с двух сторон сразу. При таком раскладе опасное место реки рыцарям пересекать не придется, а численное преимущество вражеской армии, разделенной и перебитой по частям, потеряет всякий смысл.

— А если ваше высочество ошибается и некромант нападет на нас? Если его не интересуют драконьи кости?

— В таком случае мы спустим его с холма. Клоузские хребты — позиция, удачная для обороны, — сухо ответил Артраан, сидевший чуть в стороне от остальных драконов. — Тактика Ганмонда нас еще никогда не подводила. Верьте ему.

Кхандо недоверчиво посмотрел на неравнорогого ящера: редко кто воспринимал его всерьез. Однако сейчас глаза Артраана смотрели угрюмо, голос его звучал твердо. Почему-то ни разные рога, ни клок, вырезанный из гривы, уже никому не казались смехотворными.

— Верю, — кивнул начальник лагеря.

* * *

Миррард никогда не был воином. Он весьма посредственно обращался с оружием (это было прерогативой второго рода Хранителей), не отличался выносливостью и силой. Зато память старика была настоящим кладезем знаний: грамотный уход за лошадью, десятки молитв для воинов, свойства трав и камней, умения лекаря... Особенно ценным в его положении оказались именно знания о помощи раненым — в лагере таких было предостаточно. Набеги нечисти и попытки людей дать отпор целым стаям разгуливающих по лесам останков животных регулярно уносили жизни воинов и пополняли ряды посетителей палатки священника. Тот готовил целебные мази, прижигал, зашивал и перевязывал раны, вытаскивал из них осколки зубов и когтей; ухаживал за пострадавшими, утешал их добрым словом. А помогал ему сын — Авейно. Он кипятил тряпье для перевязок, приносил еду и воду, искал ингредиенты для лечебных снадобий.

Так они и трудились, забыв об отдыхе, последние дни. Раненые благодарили их, делились с ними съестным и просто рассказывали последние новости: позавчера патрульные отряды отбили нападение большой стаи облезших волков, вчера утром в лагерь прибыли женщины и дети, бежавшие с окрестных селений, а к вечеру ряды ополченцев пополнили девять мужчин. Сегодня, еще до обеда, наконец-то объявились черные драконы с их хозяйкой, ведьмой Гаруной, а после ужина, как сообщала разведка, должна была прибыть армия императора Кроунта. Миррард не слишком интересовался подробностями баталий, да и к драконам, любимым детям Тьмы, приязни не разделял. Его вообще мало что теперь радовало: святыня, которую его род оберегал столетиями, была безбожно разграблена, он сам лишился дома. А последней из рода Лайерда, решительной и храброй, никогда не опускающей руки Морены больше не стало… От прежней жизни Миррарда остался лишь сын Авейно, а вместе с ним и надежда — если не вернуть древний артефакт, то, по крайней мере, не дать кому бы то ни было им воспользоваться. Но как бы велико ни было его горе, вечером, когда на лагерь опустилась тьма, он, поправив теплый плащ и тяжко вздохнув, покинул свою палатку да вместе со всеми вышел смотреть прибытие императора.

Вдали замерцали движущиеся светящиеся точки. Сперва казалось, что их не больше десяти, но число точек все росло с каждой минутой.

— Идут! — радостно прокричал кто-то. В лагере протрубил рог. Такой же звук донесся и со стороны все приближающихся светящихся точек.

Прошло совсем немного времени, и вереница одиноких огоньков превратилась в людской поток. Конные и пешие двигались неровными рядами. Держали в руках копья, треугольные синие щиты с силуэтами воронов да пылающие факелы… Десятки, сотни фигур воинов и лошадей, облитые светом тусклого месяца и отблесками огня, материализовались из темноты, поднимали в приветственном жесте руки, ладони которых были сжаты в кулаки.

— Да здравствует империя! Да здравствует император! — хором кричали, ударяя по мерзлой земле древками копий, ополченцы.

Мимо Миррарда проплыли всадники из авангарда, уже ступившие на территорию разбитого меж скал лагеря. Следом в сопровождении личной стражи шествовал сам император Иррау, Кроунт II — человек с острыми чертами лица, горделиво восседающий на горбоносом караковом⁽³⁾ жеребце. А его армия все тянулась: медленно тащились сани, груженые всяким добром, вьючные животные, воины с геральдическими воронами на синих щитах…

Ополченцы ликовали, приветствуя подкрепление, но молчал Миррард. Он смотрел на блестящие наконечники копий, на мечи, на красивых крутобоких коней и на их всадников. Смотрел, понимая, что завтра будет бой, что многие из этих людей с молодыми лицами, с огнем во взгляде, завтра закроют глаза. Закроют их навсегда.

Священник улыбнулся засмотревшемуся на него всаднику и покинул ликующую толпу ополченцев. Тут он был лишним, а у палатки лекаря, возможно, уже ждали нуждающиеся в помощи раненые.

Дальний уголок лагеря, где обосновался Миррард с сыном, опустел: встречать императора бросились все, кроме редких дозорных, что грелись у костров. Священник брел меж наскоро разбитых палаток, ютившихся близко друг к другу, в тишине; слышны были лишь отдаленные радостные крики за спиной. Однако когда он приблизился к своему убогому жилищу, до него донеслись и другие звуки, человеческая речь. Авейно, оставшийся ждать отца, с кем-то разговаривал. Он сидел спиной к пришедшему около палатки лекаря, у костра, в обнимку с неизвестным человеком в бархатном плаще, на голову которого был накинут капюшон с золотой вышивкой по краю. Кроме того, в кругу у костра грелись еще восемь неизвестных в плащах. Услышав шаги, Авейно, голубоглазый белокурый юноша с веснушками на носу, обернулся и радостно воскликнул:

— Отец, госпожа Морена жива! Она вернулась!

Неизвестный скинул капюшон с нашивкой, из-под которого показались длинные русые волосы, и, поднявшись, взглянул на священника. Все те же мягкие черты лица, добрые глаза и шрам на щеке… Губы Миррарда дрогнули; не веря глазам, он медленно приблизился к Морене и крепко ее обнял.

— Морена, дитя мое… Я не верил, что увижу тебя снова!

— Да куда бы я делась? Говорила же, что вернусь! — весело отозвалась та. — А вот нам тебя пришлось поискать…

Только теперь Миррард заметил, кем были восемь неизвестных, что расселись у костра. Осейю. Те-самые, что приходили, чтобы разграбить храм.

— Вы! Опять вы! — священник гневно сверкнул глазами и, выхватив из-за пояса маленький кинжал, заслонил дочь Сеолдара собой и потянул за ворот сына. — Авейно, назад! Назад! — руки его тряслись, но бросать дорогих ему людей в беде он даже не думал.

— Они пришли со мной, Миррард, — поспешила успокоить его женщина. — Они не враги нам.

— Эти полуптицы осквернили святыню! Все, что происходит сейчас — их вина!

— Не их. Их обманули так же, как и нас. Это — вина вождя клана Кергьюз и некромантов, с которыми он связался, — Морена положила ладонь на вооруженную руку священника и опустила ее. — Здесь же — Риддигэй д`Сейфрид и ее отряд. Без их помощи я не смогла бы даже покинуть Сеймурд, в который прибыла сегодня утром.

Ридд скинула капюшон с головы и виновато взглянула на священника.

— Мы сожалеем о случившемся, — сказала она. — И готовы искупить свою вину. Жизнью, если понадобится.

Миррард вздохнул, убрал оружие и сел на короткий обрубок бревна рядом с сыном.

— Как это все могло произойти? Где ты была, что видела, и откуда взялась весть, что тебя не стало? Расскажите мне.

— Это длинная история… — дочь сеолдара улыбнулась, поставив около священника еще один чурбан и усевшись на него.

Морена и осейю, верные Риддигэй, рассказали Миррарду все, что знали о произошедшем за последнее время: о странном договоре вождя клана Игрида д`Моука с сомнительными господами, пришедшими из-за западных гор Тингбэйт, о порученном старому воину Йолису, бывшему командиру отряда Ридд, задании, о подкупе жадного сэра Талхама и вынужденном отъезде Морены, о ее злоключениях на далеких островах Ниам-Майяра и возвращении в разворошенный, словно осиное гнездо, Сеймурд. В завершение рассказа Морена извлекла из походного мешка, стоящего у ее ног, некий предмет неопределенных очертаний, завернутый в тряпицу, и протянула его Миррарду.

— Думаю, тебе это нужнее, — пояснила она. — Береги ее и используй разумно. Это очень ценная реликвия, едва не стоившая мне и моему другу жизни.

С этими словами Морена поставила локти на колени, подперла руками голову и задумчиво посмотрела на искры, что вылетали из трескучего костра одна за другой и кружились в причудливом танце, поднимаясь в темное ночное небо.

Миррард приподнял часть тряпицы и, всмотревшись в очертания дарованного ему предмета, передал его сыну. Глаза священника изображали лишь изумление.

— А как этим пользоваться, отец? — поинтересовался Авейно.

— Чуть позже расскажу. Не сейчас, — похлопал его по плечу Миррард.

Выждав некоторую паузу, Морена вновь заговорила:

— Помнишь, при отъезде я отдала тебе свой кулон? Верни его, пожалуйста, — попросила она. — И Мышонка я тоже возьму.

— Зачем тебе? — удивился священник.

— Я намерена забрать то, что принадлежит нам.

— Это исключено! Вверенный нам артефакт оказался в грязных лапах некромантов! Это очень опасно!

— Кто не рискует, знаешь ли…

— Морена, поединок с таким сильным магом для простого смертного — верная гибель!

— Кулон даст мне защиту от магии. Посмотрим, что господа некроманты представляют из себя без нее, — Морена положила ладонь на рукоять собственного меча.

— Его окружают тысячи восставших мертвецов!

— Я тоже не буду одна. Пехота, кавалерия, черные драконы… Пойми, Миррард: сейчас — лучший момент, чтобы действовать. Если мы победим завтра, то нашу беду можно будет считать разрешенной. А если проиграем, то ларца мы, скорее всего, больше не увидим. В таком случае твой род должен будет скрываться так долго, как только сможет, а моя роль окончательно снизойдет на нет…

— Но ты же женщина, Морена!

— Хизее Тайхаджи⁽⁴⁾ это досадное обстоятельство не особо мешало! Почему же я не могу в последний раз исполнить свое предназначение? Это решающий момент, Миррард. Сейчас или никогда.

Священник молчал.

— Упертая, как и Сеолдар. Баранам есть чему у вас поучиться, — наконец, выдал он, да снял с шеи темный полупрозрачный кулон, внутри которого сияли крохотные разноцветные звездочки. — Но знай: я категорически против того, что ты задумала, — он отдал амулет Морене.

— Признаться, я и сама не в восторге. Но что поделаешь? Такова моя судьба, — грустно улыбнувшись, Морена завязала узелок на шнурке кулона, который спрятала под одежду.

* * *

Мало кто спал этой ночью. Воины проверяли амуницию, чистили лошадей, точили оружие, просто разговаривали друг с другом, молились… Вот и Морена, занявшая свободную палатку, зажгла лучинку, приставила к туго натянутому полотну, служащему защитой от ветра и снега, меч, и опустилась перед ним на колени.

— Ревн, отец мира нашего, услышь слова мои! Твои заветы нарушены, храмы разграблены, а наши мирные дома разорены. Священный круг разорван, и те, что ушли в небытие, войной двинулись на земли живых. Верни же порядок, покарай виновных! Я буду орудием твоим, как когда-то были великие предки мои. Виатр, бог бури, придай силы воинам и завостри их мечи! Иррай, заступник правых, сбереги их в неравном бою… — шептала она, прижав сложенные вместе ладони к груди.

Закончив, Морена взглянула на собственное отражение в стали клинка. Но увидела лишь женщину, пусть и со шрамом на щеке, а никак не воина.

— Нет, это никуда не годится… — покачала она головой. Посмотрев на отражение еще немного, Морена собрала распущенные волосы в одну руку, а в другую взяла меч. — Я знаю, ради чего иду на это, — твердо сказала она себе.

Одно лишь легкое движение клинка.

В руке Морены лежали ее локоны. Длинные, тяжелые, поблескивающие в свете лучинки… О, как они нравились Морене раньше! Теперь же женщина невозмутимо собрала волосы, ставшие ей чуть ниже плеч, в короткий хвост, а обрезанные пряди бросила в ближайший костер. Теперь ничто не помешает ей надеть шлем и стать в строй бок о бок с настоящими мужчинами.

1) с древнего реварского "клоуз" переводится как "коготь". Холмы получили свое имя за удивительную форму, которой они действительно напоминали когти хищной птицы, схватившие берег реки. Ряды таких холмов тянулись по обеим берегам в низовьях Эдги.

Вернуться к тексту

2) средневековые армии были очень и очень небольшими. Скажем, крупный город мог выставить гарнизон до трех сотен человек. Ну, а армия из тысячи воинов считалась серьезным аргументом в любом споре.

Вернуться к тексту

3) черная окраска туловища, головы и ног с рыжими подпалинами на конце морды, вокруг глаз, под брюхом и в пахах.

Вернуться к тексту

4) с именем Хизеи Тайхаджи связана весьма любопытная история. Ниамка-невольница, ставшая женой освободившего ее богатого торговца, любила «бледнолицего» мужа настолько сильно, что, когда тот по сговору членов Торговой гильдии был ложно обвинен в связи с ниамскими пиратами и повешен, примкнула к настоящим морским разбойникам, чтобы отомстить. И ей это вполне удалось: за двенадцать лет, проведенных под прозвищем Морской Фурии, она разграбила и просто потопила столько торговых кораблей, принадлежавших заговорщикам, что те три тысячи раз пожалели о содеянном.

Вернуться к тексту