Сквозь листву она видела звезды (гет)

Следом за сердцем громыхнуло совершенно по-настоящему, и Цуко испуганно распахнула глаза. Жар обдал лицо, густая волна золотисто-рыжего пламени едва не снесла ее с ног, и она испуганно взвизгнула, вскидывая руки. На тренировках вызвать пламя у нее совершенно не получалось, но, наверное, учиться всегда было легче в экстремальных ситуациях, потому что теперь оно вспыхнуло само собой, обвило руки и расползлось неровным мерцающим кругом, отсекающим жар. Мгновение спустя в руки ей упала странная коробочка, так и затрясшаяся от прикосновения пальцев Цуко, и пламени вокруг сделалось еще больше. Сквозь него не было видно ничего, кроме мутного белого света, и Цуко приходилось изо всех сил щуриться, потому что перед глазами у нее уже начинали мерцать острые разноцветные пятна. Нагревшиеся вдруг браслеты жги запястья, пламя струилось по ним, облизывая кожу, и Цуко казалось, будто на ней уже вздуваются отвратительные волдыри. Она захлопнула рот, испуганно всхлипнув, и оказалось, что все это время Цуко визжала — настолько пронзительно, что теперь голос у нее напрочь пропал. Еще несколько мгновений она из последних сил сдерживала огненную лавину, а затем она отступила, на прощание ласково мазнув по щекам Цуко рыжими языками.

Тяжелый выдох вырвался у Цуко из горла, и она отступила, опуская руки и приваливаясь спиной к оказавшейся совсем рядом стене. Грохот, впрочем, все еще отдавался в ушах, вокруг стояли клубы серой пыли, а за ними мелькали вспышки разноцветного пламени. Они были рыжими и фиолетовыми, совсем как собственное пламя Цуко, и она любопытно вытянула шею, сразу же ойкнув, потому что спина ее отозвалась хрустом и неприятным покалыванием. Несколько мгновений спустя, когда пыль наконец-то осела, она смогла рассмотреть причину страшного грохота, и в животе у Цуко вспыхнула злость, схлынувшая, впрочем, настолько же быстро. Она, оказывается, слишком устала, чтобы на кого-нибудь по-настоящему злиться, тем более что окатившее ее волной облегчение оказалось куда более оглушающим.

Взрослый Кея, тот самый, которого она встретила во время своего первого путешествия в будущее, гонял по всему огромному залу, белому до тошноты, отчаянно удирающего Тсунаеши-куна. Тсунаеши-кун же, то и дело оборачиваясь и отталкиваясь от стен, пытался ему что-нибудь противопоставить, но только получал очередной гулкий удар, от которого тряслись и крошились и без того потрепанные боем стены. Волны пыли взметались и оседали, несколько неровных борозд покрывали пол, а в стенах тут и там виднелись глубокие вмятины. Сколько уже продолжалась эта дурацкая драка, Цуко не знала, но понадеялась, прижавшись спиной к относительно целой стене, что хотя бы один из дерущихся помнит, что они не одни. Хотя и Цуко, кажется, тоже была не одна, потому что рядом с ней высилась завернутая в плащ фигура, определись принадлежность которой было попросту невозможно.

Хихикнув из-за глупости собственных рассуждений, Цуко скосила глаза на ладони — и они оказались совершенно нормальными. Не было ни волдырей, ни ожогов, ни даже покраснения кожи, только браслеты все еще казались ей самую чуточку теплыми, и Цуко осторожно погладила один из них указательным пальцем. Это ведь был подарок Девятого босса Вонголы, так что браслеты наверняка не могли быть обыкновенными, но в то же время Цуко не ожидала, что они будут такими. Какими — она пока что не разобралась, так что предпочла оставить браслеты в покое и снова задрать голову, выискивая стремительные рыжее и фиолетовое пятна.

Тсунаеши-кун пронесся так близко, что волосы Цуко взметнулись, защекотав ее короткими прядями по щекам, и она взвизгнула, запоздало раскрывая щит. Это определенно был щит — то огромное количество пламени, которое она выпускала за раз. Он замерцал и заколыхался, отсвечивая фиолетовыми на рыжем искорками, и принял форму перевернутого треугольника — просто потому, что Цуко так захотелось. Она хихикнула, представляя себе закрывающий почти всю стену диск пламени, и он тут же вырос у нее прямо перед глазами. Это было так удивительно, потому что обращаться с пламенем вдруг стало так просто, что Цуко почти позабыла о Тсунаеши-куне и Кее, которые до сих пор рассекали огромную комнату быстрыми пятнами. Позабыла Цуко и о закутанной в плащ фигуре, и о том, что снова оказалась в будущем, и пять минут ее, кажется, давно истекли. Цуко не могла думать ни о чем, кроме теплого рыжего с фиолетовым пламени, окутывающего ее руки, и в груди у ее щекотало, будто она была готова расхохотаться. Так и случилось бы, не запрыгни маленькая фигура ей на плечо, потому что от эйфории, кажется, у Цуко вовсю уже кружилась голова и подкашивались колени.

— Остановись, — велел ей знакомый голос, и Цуко вздрогнула, скашивая взгляд на фигурку Реборна у себя на плече.

Рыжее пламя опало, оставив в воздухе парочку фиолетовых искр, но затем и они исчезли, вытесненные пылью и густым воздухом. Из-за пыли дышать было тяжело, однако прекращать Тсунаеши-кун и Кея, кажется, вовсе не собирались, несмотря на то, что первый уже едва стоял на ногах. Реборн указал на него пальцем, и Цуко вздрогнула, повернув голову, потому что на Тсунаеши-куне не было ни единого целого места. Весь с ног до головы он был покрыт густой серой пылью, в волосах у него застряли куски бетона и штукатурки, а еще по лицу и рукам текли струйки красной крови. Кровь смешивалась с пылью и оставалась грязными разводами на лице Тсунаеши-куна, зато на Кее, кажется, не было ни единого пятнышка. На мгновение остановившись, он стянул что-то с пальца и вынул из кармана кольцо с крупным фиолетовым камнем, и в то же время Тсунаеши-кун, крупно вздрогнув, рухнул перед ним на колени.

— Ты жалок, — бросил Кея, засовывая кольцо обратно в карман, — в таком состоянии тебе никогда не победить Бьякурана.

Он улыбался, и Цуко вдруг страшно захотелось его отлупить просто затем, чтобы он убрал эту ужасную улыбку с лица. Она фыркнула, отирая вспотевшие ладони о юбку, и Кея, точно ищейка, дернул головой на звук. Точно по желанию Цуко, улыбка исчезла с его лица, и Кея нахмурился, растерянно глянув на Тсунаеши-куна, а затем опять на нее. Весь образ его разом рассыпался, и Кея, который был старше ее настоящего брата на десять лет, вдруг сделался таким, каким был, когда тот уплетал сладости — совершенно обычным. Он вздрогнул, потому что Тсунаеши-кун зашипел и завалился набок, подобрался, и, в два шага пересекая огромную комнату, ухватил Цуко за руку и поволок ее прочь.

По сравнению с собственной младшей версией этот Кея был не то чтобы сильно выше, зато ходил гораздо быстрее, так что Цуко едва за ним поспевала. Вокруг нее мелькали совершенно одинаковые белые коридоры, пустые и гулкие до жутких мурашек, а Цуко все вращала головой, пытаясь запомнить проделанный путь. Она отчего-то была совершенно уверена, что этот Кея тоже запрет ее в комнате, так ничего и не объяснив, и от обиды у нее уже пекло в уголках глаз. Кея был Кеей, в этом она совершенно не сомневалась, но и Цуко тоже оставалась собой, пусть даже пять минут ее пребывания в будущем давно истекли.

— Хватит меня тащить! — рявкнула она, с такой силой дернув рукой, что плечо, кажется, угрожающе хрустнуло.

Хватка у Кеи была удивительно крепкой, так что руку Цуко он не отпустил, и она рассерженно крутанула запястьем, пытаясь вывернуться. Уперевшись пятками в пол, Цуко подалась назад, но Кея даже не шелохнулся. Он продолжал стоять, крепко держа ее руку и рассматривая лицо будто бы с удивлением, а Цуко едва держалась, чтобы не высунуть от натуги язык. Она так разозлилась, что позабыла обо всем разом, и сосредоточилась только на чистеньком лице взрослого Кеи, который все еще сжимал ее руку, не позволяя вырваться и рухнуть на пол.

— Ацуко, — укоризненно протянул Кея, и Цуко вздрогнула, прогоняя вспыхнувший на мгновение стыд.

— Я знаю, что ты скажешь! — вспыхнула Цуко, мотнув головой. — Снова пообещаешь рассказать все потом, а сам запрешь в стерильной комнате! Вечно ты делаешь вид, что доверяешь мне, а потом оказывается, что все это время я жила под постоянным присмотром!

Цуко замолчала, чтобы отдышаться, потому что выпалила все разом и задохнулась, и вдруг почувствовала, что хватка на запястье слабеет. Теперь Кея смотрел на нее укоризненно, а вовсе не изучающе, и Цуко шумно выдохнула сквозь зубы.

— Ацуко, — снова выдохнул Кея, и Цуко захлопнула рот, передумав говорить что-то еще, — твои царапины нужно обработать. Посиди здесь, пока я схожу за аптечкой.

Это был вовсе не ее Кея, с которым Цуко поссорилась всего-то около часа назад, и взгляд у него тоже был совершенно другой. Этот Кея был старше Цуко на целых одиннадцать лет, и она на самом деле не имела никакого права кричать на него. У этого Кеи была своя Цуко, тоже взрослая, на месте которой она оказалась, и та бесследно исчезла. Прошло уже куда больше пяти минут, а Цуко все оставалась на месте — будто розовый дым, меняющий все местами, заблудился на обратном пути. Цуко тоже, кажется, совершенно запуталась, и оттого просто уселась на пол, поджав под себя ноги. Когда они оказались в комнате в японском стиле, она не заметила, зато отчетливо помнила все эти мелькающие белые коридоры и многочисленные повороты. Кажется, где-то посередине была красная арка, но когда они ее проходили, у Цуко уже страшно слезились глаза, так что ничего вокруг не было видно. Она и сейчас почти плакала, шмыгала носом и утирала рукавом щеки, и оттого мысли ее, разбежавшиеся в разные стороны, совершенно не складывались.

Бьякурана Цуко уже видела, это был тот странный человек, насовавший ей в руки конфет вместе с фантиками, и, хоть он и показался ей чокнутым, она совершенно не могла понять, зачем Кее и Тсунаеши-куну понадобилось его побеждать. Тсунаеши-кун же, кажется, торчал в будущем все две недели, пока Цуко болела, и оттого вид его стал еще более удивительным. Пламя его, кажется, сделалось еще более рыжим и теплым, так что хотелось погреть ладони, и было его так оглушительно много, что Цуко непременно испугалась бы, если бы боялась огня. Сам Тсунаеши-кун тоже капельку изменился — взгляд его стал более решительным и сосредоточенным, а плечи больше не опускались. Впрочем, это все был Тсунаеши-кун в боевом режиме, но и по нему тоже Цуко, оказывается, очень скучала. Вот ведь что было решительно удивительно — раньше Цуко считала, что у нее нет ни единого друга, а теперь сама же скучала по целой куче людей.

Хихикнув, Цуко склонила голову набок и решила, что, пожалуй, дождется от Кеи каких-нибудь объяснений. Он ведь не очень-то удивился ее появлению, будто ждал с минуты на минуту, точно почетную гостью, и Цуко даже решила, что он тоже знает про Ирие Шоичи, которого его младшая версия уже должна была отыскать. Цуко снова хихикнула, вспомнив, что ее Кея следил за Ирие Шоичи, так что парнишке наверняка было несдобровать. Она даже зажмурилась, представив, что дверь сейчас откроет ее маленький Кея, и та и правда открылась — вот только вошел в нее все тот же взрослый мужчина, подозрительно похожий на ее старшего брата. Окинув Цуко придирчивым взглядом, он сел напротив, расставил между ними аптечку и раскрыл ее, ловко откупоривая перекись и смачивая ей ватный диск.

— Я попросил Кусакабе заварить ромашковый чай, — обронил Кея, подхватывая правую ладонь Цуко.

Царапин на ней оказалось куда больше, чем Цуко себе представляла. Она, оказывается, ужасно неудачно упала, так что обе ладони ее были разодраны в кровь, а колготки на левой коленке пропитались кровью и темнели уродливым темным пятном. Пятно, впрочем, издалека наверняка можно было спутать с очередной черной звездочкой, если бы не крупная рваная дырка, открывающая потрясающий вид на глубокую ссадину и расплывающийся вокруг нее фиолетовый синяк.

— Я все еще жду объяснений, — буркнула Цуко, вспомнив, что на самом деле ужасно зла на какого угодно Кею.

— Я расскажу все, что могу рассказать сейчас, — кивнул Кея, и Цуко сердито кивнула, мысленно велев себе не придираться к словам.

Было и так понятно, но Кея расскажет не все. Он наверняка знал очень много, потому что так было всегда, и оттого Цуко ему страшно завидовала, и большую часть из этого много ей знать совершенно не стоило. Это были дела ее будущей версии, той Цуко, которая была замужем и наверняка тоже приняла предложение Емицу стать его преемницей, и сама она, пожалуй, совершенно не хотела в них лезть. Цуко привыкла знать как можно больше, но уже некоторое время всерьез думала о том, что иногда неведение равно безопасности. Или нет, потому что так Цуко определенно однажды убили бы, потому что от обыкновенной школьницы избавиться гораздо проще, чем от подруги будущего мафиозного босса.

— А потом расскажешь все остальное? — не удержавшись, хихикнула Цуко, и теперь настал черед Кее серьезно кивать.

На несколько минут они замолчали: Кея сосредоточенно обрабатывал царапины Цуко, а она смотрела на его тонкие длинные пальцы. Они были не совсем такими же, как пальцы Кеи из ее времени, и Цуко фыркнула, представив, что, не глядя в лицо, совершенно бы его не узнала. Она видела Кею в будущем всего несколько раз, и каждый раз он казался ей печальным или смущенным. Во второй раз Кея пообещал ее защищать, будто именно Цуко из прошлого была для него кем-то важным, и она снова фыркнула. Ее взрослая версия наверняка обиделась бы, но все-таки это она, а вовсе не Цуко, была сестрой этого Кеи, и они определенно были близки. Цуко и Кея на самом деле тоже были близки, вот только иногда ей казалось, будто близость эта оканчивалась на расстоянии вытянутой руки. Кея всегда был занят чем-то своим и молча прятал Цуко под купол опеки, будто ставил за стекло красивую фарфоровую статуэтку, и от того ей было ужасно обидно. Этот Кея, впрочем, кажется, извинялся за свое прошлое поведение, так что Цуко могла простить его, забыв про то, что он не был ее самым настоящим на свете братом.

Начал объяснение Кея с того, что будущее, в которое попала Цуко, было вовсе не спустя десять лет. Было совершенно очевидно, что Тсунаеши-куна и остальных сюда прислали специально, но на прямой вопрос Кея пожал плечами, и Цуко подозрительно сощурилась. Она слушала молча, позволяя ему рассказать о Бьякуране, Мильфиоре и развязанной ими войне, и в голове у нее что-то определенно не складывалось. Бьякуран начал с того, что уничтожил Аркобалено, а теперь нацелился на Вонголу, планомерно стирая с земли одно отделение за другим, но что общего было между первыми и вторыми? Про Аркобалено Цуко не знала почти ничего, только видела некоторых из них своими глазами, но и на этот вопрос Кея тоже ответить не смог. Он продолжал рассказывать, быстро и коротко, про уничтоженные кольца Вонголы, и Цуко болезненно сморщилась. Битва за эти проклятые кольца для нее только-только закончилась, так что мальчишки едва ли успели зализать раны, а теперь им предстояло защищать не только собственные жизни, но и весь мир. В том, что Бьякуран уничтожит все, стоит ему победить, Цуко отчего-то не сомневалась, и дело вроде бы было не только в стальном голосе Кеи. Это витало в воздухе, чувствовалось в общих настроениях, так что даже Тсунаеши-кун, покрытый кровью и пылью, выглядел совсем по-другому.

— Значит ты тоже поменяешься местами со своей прошлой версией, — резюмировала Цуко, отбросив все лишние детали, — когда?

Их определенно призвали сюда, потому что кому-то нужны были кольца Вонголы, и Цуко готова была поспорить, что без полного комплекта у этого кого-то ничего не получится.

— Как ты попала сюда? — вместо ответа спросил Кея, и Цуко закатила глаза.

Это, наверное, было нечто для рассказа потом, и ей все равно ничего не оставалось, кроме как принять правила игры. Она проследила за руками Кеи, складывающего аптечку, и склонила голову набок, пытаясь понять, в чью именно ловушку попала.

— Я вломилась в дом к Ирие Шоичи.

Пока выходило так, что ловушка была ее собственной. Тсунаеши-кун обещал защищать Цуко, а ее взрослая версия была за ним замужем, так что могла совершенно справедливо решить, будто окажется для него подходящим стимулом. А еще взрослая Цуко наверняка знала, что Цуко маленькая все равно не высидит без дела и всюду сунет свой нос, а еще что с ней будет гораздо проще втянуть в игру юного Кею. Цуко готова была поклясться, что пазл сам собой складывается у нее в голове, однако деталей по-прежнему не хватало, а их она могла отыскать, только сунув нос еще глубже. Заклеенную пластырем коленку щипало, от обилия мыслей кружилась голова, а Цуко готова была разрыдаться, потому что вырисовывалось в ее голове нечто такое обидно противное, отчего мурашки щипали загривок.

— Ирие Шоичи, — вздохнул Кея, откладывая аптечку и выпрямляясь, — значит, это случится раньше, чем я рассчитывал. Сходи переоденься, а потом возвращайся, мне нужно рассказать тебе еще кое-что.

Он скользнул по Цуко острым взглядом таким придирчивым, что она почувствовала себя песчинкой, и отвернулся к несуществующему окну. Ни здесь, ни в бесконечных белых коридорах не было окон, но Кея все равно словно смотрел куда-то вдаль, то ли провожая, то ли встречая нечто у горизонта. По взгляду этому было совершенно понятно, что разговор поставлен на паузу, так что Цуко, если она только не хотела сидеть в тишине до скончания века, пришлось послушаться. Кея из ее времени тоже иногда впадал в подобную меланхолию и вот уж его-то нельзя было одолеть даже сладким. Длилась эта меланхолия обыкновенно от получаса до нескольких дней, но раз уж Кея хотел рассказать ей что-то еще, Цуко стоило поторопиться.

Куда идти переодеваться, Цуко не знала, так что, выскочив за порог, растерянно застыла посреди коридора. Он был почти такой же, как белые совершенно одинаковые коридоры, только белым не был. Пол здесь был устлан татами, так что звуки шагов тонули и растекались шелестом одежды, а стены состояли из тонкой бумаги и деревянных дощечек. Приглядевшись, Цуко даже увидела сидящего Кею, продолжающего пялиться в стену, и фыркнула, отворачиваясь. Кусакабе, которого Кея послал за чаем, тоже не было видно, так что она двинулась наугад, раздвигая первую попавшуюся под руку дверь. Комната за ней, впрочем, походила больше на уборную, тоже в японском стиле, и Цуко, мельком взглянув на собственное отражение, пошла дальше. Глядеть на собственное перепачканное лицо не хотелось, но Цуко все равно на ходу пригладила волосы, потому что успела заметить, как ужасно они торчат во все стороны. У Кеи с короткой прической, кажется, никогда не было никаких проблем, а Цуко волосы постоянно мешали, так что она уже тысячу раз пожалела, что решила подстричься.

В следующий раз ей повезло больше — вторая комната, в которую сунулась Цуко, оказалась жилой. Она, впрочем, была так же пуста, как и первая, зато у нее было окно, транслирующее вид на какой-то парк. Окно было ненастоящим, потому что исходило от него едва уловимое голубое свечение, а еще потому, что стена, в которую Цуко ткнула пальцем, была за ним совершенно такой же, как и все остальные. Зато помимо окна в комнате нашлись собственная уборная и большой встроенный в стену шкаф. На верхней полке его лежал свернутый в рулон футон, а все остальное место занимали костюмы и платья. Костюмы были черными все как один, зато от разнообразия расцветок платьев у Цуко зарябило в глазах. Это была не ее комната и не ее одежда, но ходить искать дальше у Цуко не было сил, так что она вытащила первое попавшееся платье и переоделась прямо посреди комнаты, не утруждаясь спрятаться в ванной.

Привычки теряться в незнакомых местах у Цуко никогда не было, однако сейчас она определенно заблудилась. Свернув в третий раз, она придирчиво сощурилась, оглядывая возникший перед глазами коридор, совершенно такой же, как и предыдущий, и протяжно вздохнула, решив, что лабиринт Кея построил специально. Судя по отсутствию окон, это был какой-то подземный бункер, и стены, если не считать бумажных перегородок, были здесь удивительно толстыми. Устланный татами пол гасил звуки, и Цуко, сколько бы ни прислушивалась, никак не могла услышать ни голоса Кеи, ни обыкновенно звучного карканья Кусакабе. Она блуждала по коридорам, едва переставляя от усталости ноги, и думала, что сейчас наверняка был уже вечер. Свет был везде одинаковым, куда бы она ни свернула, и теперь Цуко заглядывала во все подряд комнаты в дурацкой надежде отыскать самую первую. Она, кажется, заходила все глубже и глубже в лабиринт, так что все вокруг чудилось насмешкой и декорациями, пока какой-то надтреснутый звук не привлек к себе остатки внимания. Цуко застыла на месте и вытаращилась на глухую стену, из-за которой доносился шум, а затем, сглотнув и выдохнув сквозь сжатые зубы, вслепую дернула стену вбок.

Дверь отворилась, это Цуко успела заметить, пока иллюзия или голограмма не встала на место. Моргнув, стена снова выросла впереди, но теперь Цуко отчетливо чувствовала, что держится рукой за некое подобие ручки. Заходить внутрь наверняка не стоило, иначе комнату не стали бы так тщательно прятать, но Цуко уже не могла унять вспыхнувшего любопытства. Браслеты на ее запястьях вздрогнули, точно откликались на чей-то зов, и Цуко, воровато оглядев пустой коридор, шагнула в иллюзорную стену.

На маленьком столике прямо возле двери разрывался телефон. Он звонил так громко и так пронзительно, что Цуко едва не зажала уши руками. На том же столике стояла фоторамка, и Цуко, вздрогнув, опустила ее фотографией вниз. Вот это была ее комната, совсем не японская, до отвала набитая всякими мелочами, в которой оглушительно звонил телефон и вместо ненастоящих окон по стенам были развешены решительно настоящие пейзажи. Цуко, втянув носом воздух и еще раз подумав, стоит ли заходить дальше, шагнула вперед и закрыла за собой дверь. Затем она подняла телефон, на котором высвечивался совершенно незнакомый ей номер, и сняла трубку. Комната наполнилась еще более оглушительным звуком, в котором, если прислушаться и не оглохнуть, можно было разобрать ругань. Голос на том конце был женским, и женщина эта кричала и ругала Цуко на чем свет стоит, будто Цуко как минимум провалила миссию по спасению мира, и теперь этот мир непременно должен был рухнуть ей на голову. Ругала женщина, впрочем, ее взрослую версию, так что Цуко молча слушала, отодвинув телефон как можно дальше от уха, пока поток брани окончательно не иссяк.

— Вы немного опоздали, — сказала Цуко, когда на том конце воцарилась подозрительная тишина, — Савады Ацуко тут больше нет, а я вряд ли смогу вам чем-то помочь.

Фотография, которую Цуко перевернула, была очень красноречивой, однако ей оказалось достаточно и того, как женщина в потоке брани несколько раз назвала ее взрослую версию именно так. Это, конечно, было решительно очевидно и раньше, раз даже Кея заметил, но Цуко все равно постаралась отмахнуться, отделить себя от этой Савады Ацуко и говорить так, будто это ее нисколечко не волнует. И хорошо, что ее никто не видел, потому что щеки у Цуко пылали, а пальцы тряслись, будто Тсунаеши-кун только что взаправду сделал ей предложение.

— А, — коротко ответили в трубке, а затем наступила длинная пауза, — а-а-а-а! Так вот оно что!

Звук снова пропал, так что Цуко даже осторожно проверила, не отключилась ли собеседница. Она была явно хорошо знакома с ее будущей версией, и Цуко вдруг всерьез сделалось любопытно — какой она станет со временем. Она снова воровато огляделась, приметила письменный стол у дальней стены и неровно висящую картину и прикусила губу. Хотелось прямо сейчас тут все облазить, выискать какие-нибудь ответы, но Цуко так и застыла на месте, не в силах сдвинуть онемевшие ноги. Это было ее будущее и в то же время чье-то другое, потому что пути их определенно уже разминулись. Вся эта комната была пропитана духом Савады Ацуко, а Цуко была здесь чужой. Она невольно попятилась, натыкаясь спиной на закрытую дверь, и зажмурилась, представляя, что думала бы, поройся в ее вещах ее младшая версия. Губы сами собой скривились от отвращения, и Цуко снова уставилась на телефон, в котором теперь слышались какие-то суетные шевеления.

— Извините, — пискнула Цуко, когда любопытство едва не прогрызло дыру в ее животе, — а вы были хорошо с ней знакомы?

Стыд сдавливал горло, мешая дышать, а реальность все больше накатывала, отталкивая к выходу. Цуко протяжно вздохнула, втянула воздух носом и прижалась затылком к бумажной двери.

— Разумеется, детка, мы хорошо знакомы, — ответила женщина, и голос ее вдруг сделался ласковым, — запомни хорошенько, я буду твоей правой рукой.

Цуко хотела было поинтересоваться, как незнакомку зовут, когда та продолжила, игриво хихикнув:

— Имени своего я тебе не скажу. Но проясню некоторые моменты, потому что твой брат наверняка снова включил этот свой раздражающий режим гиперопеки.

Запоздало до Цуко дошло, что незнакомка говорила так, будто она и будущая Савада Ацуко — один человек, словно в какой-то точке обе они непременно сойдутся. Информации за последнее время она, кажется, получила слишком уж много, так что мозг теперь упорно отказывался работать. Цуко страшно устала, обработанные ссадины болели, а проклятый розовый дым все никак не желал возвращать ее назад. Несмотря на объяснение Кеи, Цуко все еще считала, что пять минут просто до странного растянулись, и скоро ее время закончится. Она больше ничего не хотела знать о будущем, поэтому очередную фотографию, стоящую на письменном столе, развернула даже не глядя, а сама уселась в мягкое кресло. Высокая спинка приятно подпирала голову, так что Цуко даже на какое-то время забыла о тараторящей незнакомке, прикрыв глаза и погрузившись в успокаивающую пустоту.

Должно быть, она даже заснула, потому что, когда Цуко в следующий раз открыла глаза, вокруг нее была совершенно другая комната. Она тоже была в японском стиле, и Цуко, хмыкнув, сделала вывод, что совершенно этот стиль ненавидит, но здесь хотя бы была нормальная кровать. Кроме этой кровати, впрочем, ничего больше не было, только бесконечные бумажные стены и устланный татами пол, даже на гладком белом потолке не висело ни одной лампочки. Фыркнув снова, Цуко вынырнула из-под плотного одеяла и поежилась — в комнате царила успокаивающая прохлада. На ней было надето все то же чужое зеленое платье, пластырь на коленке сполз, и Цуко, задержав на нем задумчивый взгляд, оторвала его к чертовой матери. Ощущения все еще были паршивые, Цуко наверняка не проспала и четверти часа, а мир вокруг нее все еще оставался отвратительным будущим. Хотелось отчего-то найти Тсунаеши-куна и поплакаться ему в жилетку, и желание это было таким сильным и ярким, что Цуко решительно подскочила и вылетела прочь.

Однако не успела она пройти и пары шагов, как путь ей преградил вооруженный подносом с чайником Кусакабе. Цуко дернулась в сторону, но подходящих дверей рядом не оказалось, так что она просто сделала вид, будто пропускает его. Кусакабе остановился, оглядел Цуко сверху вниз и улыбнулся так ласково, что у нее свело живот. Даже в ее времени он казался ужасно взрослым и столько же рассудительным, а теперь все это и вовсе сделалось правдой. Прическа, впрочем, не изменилась, и Цуко не первый раз задумалась, какой длины должны были быть волосы, чтобы так их укладывать.

— Хибари-сан, — обратился к ней Кусакабе, и обращение это показалось Цуко до одури непривычным, — Кея-сан ждет вас в другой стороне.

Стоящий на подносе чайник исходил струйками белесого пара, и Цуко, не моргая, уставилась на них, будто не было на свете ничего интересней. Кусакабе терпеливо ждал, занимая собой, кажется, всю ширину коридора, пока Цуко думала, что страшно не хочет снова видеть взрослого Кею.

— Это ты принес меня в комнату? — каркнула Цуко, прекрасно зная ответ на свой вопрос. — Где здесь выход?

Кусакабе склонил голову набок, и поднос в его руках едва заметно покачнулся. Он как обычно жевал зубочистку, перекатывая ее во рту, и острый хвостик ее, на мгновение вздернувшись вверх, ткнул Цуко за левое плечо.

— Выходить наружу опасно, — покачал головой Кусакабе, и Цуко сделала вывод, что тем путем она вернется в бесконечные одинаковые белые коридоры, — Кея-сан наверняка тебе уже говорил.

Ничегошеньки Кея ей не рассказывал про опасность улицы, вот только Цуко уже и сама догадалась. Раз Бьякуран охотился на Вонголу, он наверняка следил за всем вокруг (может быть, за вспышками пламени) и имел целую сеть как в каком-нибудь фильме про мафию.

— Я схожу в туалет, — вскинула голову Цуко, думая, что ее жизнь круче какого бы то ни было фильма.

Не дожидаясь от Кусакабе ответа, она прошмыгнула мимо и направилась в указанную зубочисткой сторону. Ноги несли ее сами, вели по длинным одинаковым коридорам — сперва японским, а затем и правда превратившимся в белые. Дышать в них оказалось чуточку легче, и Цуко прибавила шагу, надеясь поскорее увидеть кого-то знакомого. Мысленно она перечисляла всех, кто пропал за последние две недели, выплевывая новое имя с каждым следующим шагом. Возглавлял список, разумеется, Тсунаеши-кун, за ним шел Реборн, затем Ламбо, Хару и Кеко, потом Ямамото Такеши и Гокудера Хаято. Помимо них, наверное, был кто-то еще, но Цуко позорно сбилась, представив, что Кея скоро тоже пополнит список. Она ведь исчезла в доме Ирие Шоичи, а Кея следил за ним уже какое-то время, так что они наверняка скоро встретятся. Испуганно вздрогнув, Цуко замерла посреди коридора, а затем вытянула шею, прислушиваясь, потому что совсем рядом ей послышались девчоночьи голоса.

* * *

Это было ужасно. Тсуна задыхался, до сих пор хватал ртом воздух, а пламя и пыль продолжали клубиться у него прямо перед глазами. Пламя было рыжим с маленькими фиолетовыми искорками, Тсуна видел его краем глаза, уворачиваясь от очередного удара, а все остальное скрывала пыль от раздробленных пола и стен. Помнится, Ацуко-сан как-то сказала, что его пламя очень красивое, но Тсуна готов был поспорить, что ее — красивее в тысячу раз. Он почем-то сразу догадался, что оно принадлежало маленькой Ацуко-сан, будто кто-то схватил его за волосы и приказал смотреть, и Тсуна не мог оторвать от него взгляда. Все тело у него ужасно болело, но хотя бы теперь он мог нормально сражаться — если то, что вышло, можно было назвать нормальным. Без чужих напоминаний Тсуна и сам знал, что все еще слишком слаб, но все равно каждый маленький шажок приводил его в восторг. Одновременно с этим Тсуна впадал в уныние, потому что каждый раз ему казалось, будто он достиг своего потолка. Взрослая Ацуко-сан улыбалась, глядя на его тренировки, будто смотрела на неуклюжего младенца, и Тсуна к своему стыду был даже рад, что она наконец-то исчезла. Взрослая Ацуко-сан вызывала в нем чувство стыда, липкого и красящего щеки, будто это он самолично был виновен во всех ее бедах. Взрослая Ацуко-сан рыдала навзрыд и билась в истерике, потому что взрослый Тсуна посмел умереть, и нынешний Тсуна ничего не мог с этим сделать. Это была не его жизнь и уж точно не его будущее, потому что Тсуна не собирался повторять то же самое, но все отчего-то считали, будто именно он должен был все исправить. Никто не принимал во внимание его, Тсуны, чувства, а ему, между прочим, было до одури страшно. Он никогда не собирался становиться боссом Вонголы, а теперь выходило, что все равно стал, и ничего хорошего из этого не получилось.

Пока девчонки болтали на кухне, Тсуна сидел и предавался отчаянию. Он совсем не слушал их разговоров, только болтал ногами и рассматривал собственные руки. Запястья у него были тонкие, и по сравнению с настоящими мафиози Тсуна чувствовал себя ужасающе жалким. Он не мог даже нормально управлять пламенем, а если у него наконец-то что-нибудь выходило, все равно получалось наперекосяк. В конце концов, Тсуна должен был сдаться еще во время сражения с Занзасом, потому что на самом деле он не хотел никого защищать. Тем более что задача мафиозного босса — это совсем не защита мирного населения. Тсуна был не слишком осведомлен о реальном положении дел, но стереотипные якудза всегда выставлялись в дурном свете. Они торговали оружием и наркотиками, держали бордели и запугивали бизнесменов, и Тсуна готов был поклясться, что все это недалеко от реальности. Впрочем, самому себе он казался мальчишкой из манги, которому глупым сюжетом было предписано взойти на вершину, перед этим потеряв половину своих друзей.

— Цуко-семпай! — вскликнула Хару так громко, что выдернула Тсуну из собственных мыслей. — Ты чего плачешь?

Тсуна невольно вскочил, оборачиваясь ко входу в кухню. Там уже стояла, закрывая собой дверь, вооруженная половником Хару, но из-за нее все равно было видно разбитые коленки Ацуко-сан. В ушах у Тсуны зашумело, и ему снова сделалось стыдно. Он вовсе не хотел втягивать Ацуко-сан во всю эту неразбериху с будущим, но все равно очень хотел увидеть ее. Тсуна был так рад и так смущен одновременно, что так и застыл на месте, разглядывая ссадины на коленках Ацуко-сан из-за спины Хару. На помощь им обеим уже спешила Кеко-чан, у которой в руках в свою очередь было полотенце. Нож она предусмотрительно положила на стол, и он теперь довершал картину прерванной в самой середине готовки.

— Будто бы я специально, — буркнула Ацуко-сан, и Тсуна догадался, что она и впрямь плачет.

Хару и Кеко-чан уже суетились вокруг нее, так что Тсуна явно упустил возможность вмешаться. Впрочем, помочь он едва бы смог, потому что сам был готов рыдать от отчаяния — так сильно ему хотелось домой. И к своему стыду Тсуна в самом деле почувствовал облегчение, потому что маленькая Ацуко-сан, Ацуко-сан из его времени, его Ацуко-сан была здесь. Она, разумеется, плакала, и от этого Тсуне тоже было стыдно, но все-таки больше он был рад. Почему-то показалось, будто теперь все непременно решится — так или иначе, — и Тсуна, выдохнув, сделал шаг к выходу. Он непременно должен был поговорить с Ацуко-сан прямо сейчас, объясниться и извиниться, потому что Тсуна обещал защищать ее, а не втягивать в переделки, вот только сперва ему нужно было сделать что-нибудь с растянувшейся на губах счастливой улыбкой. Тсуна представил себе Реборна, придумывающего для него новое наказание, и это вроде бы помогло, но не то чтобы до конца. Тсуна сделал еще шаг к двери, затолкал поглубже вспыхивающую светлячками радость и уперся в укоризненный взгляд Кеко-чан.

— Даже не думай, — отрезала Кеко-чан таким решительным тоном, какого Тсуна от нее ни разу не слышал, — сейчас ты сделаешь еще хуже.

— Но я…

Слушать слабые возражения никто не стал: девочки уже ухватили Ацуко-сан под руки и увели прочь. Тсуна снова остался один, оглянулся на прерванную готовку, вздрогнул, увидев, что Хару забыла выключить огонь на плите, и выключил его сам. Голубоватое пламя мигнуло и погасло, и Тсуна снова покосился на собственные руки. Перчатки лежали у него в кармане, кости болели, а от ужаса звенело в ушах, но Тсуна все равно сжал кулаки и направился в тренировочный зал.