Сны на две жизни (гет)

Урок с, по сути, проваленной операцией не прошёл даром, и Энакин обратил внимание на настроение личного состава. Чем дышат. О чём думают. Первыми проверке на лояльность подверглись клоны. Ставший за годы войны уже практически родным пятьсот первый волновал едва ли не больше, чем необходимость следить за каждым своим шагом и жестом.

Как и положено клонам, они, как и прежде, были исполнительны и безупречны, но с одним маленьким но... Они были как будто потеряны. Их растерянность плескалась в силе, и это уже само по себе говорило о многом. Решение же пришло как всегда неожиданно. Тут постоял, там послушал, здесь пригляделся. В общем, через неделю налицо был простой и доступный для понимания факт: парням надо просто напомнить о том, кому они служат.

Пятьсот первый — вот то немногое, что осталось у него от прошлой жизни. Можно сколько угодно говорить и рассуждать о том, сколь коварен и хитёр Палпатин, но факт, что он был, есть и будет умён, останется непреложным и именно поэтому Вейдер так и не разлучился со своим боевым подразделением. Вот только клоны, сколь бы они не были идентичны и взращены специально для войны как были, так и останутся людьми, а у людей всегда должна быть точка опоры, и именно этой точкой для пятьсот первого был их генерал. Генерала нет, его место занял некто неизвестный, и именно отсюда проистекают все возможные и не очень проблемы. Несколько дней ушло на то, чтобы решить, как лучше поступить, а затем попросту вызвал к себе Рекса. Клон-командир, непреклонный и непререкаемый авторитет, правая рука их генерала, и если не он, то тогда кто?

— КС—7567 по вашему распоряжению прибыл, мой лорд, — доложил о своём прибытии вытянувшийся по струнке столь знакомый мужчина.

— Вольно, командир, полагаю, ты ещё не забыл, что твой генерал никогда не отличался любовью к политесу, так что следуй за мной, — ровным безэмоциональным тоном произнёс закованный в глухой черный доспех Вейдер. И с удовольствием отметил, как едва заметно дрогнул принявший положение вольно боец. Ещё минута и они оба в личных покоях Вейдера а затем, затем было шоу. Создать иллюзию не до конца выздоровевшего после купания в лаве было делом техники, тут даже сила непотребна, куда сложнее было сломать сенсоры в установленной в каюте капсуле так, чтобы она по-прежнему выдавала желаемое за действительное, а затем, затем просто устроился в своём кресле и нарочито медленно и спокойно снял маску.

Лицо застывшего в немом изумлении клона было лучшей наградой, а затем тот робко, будто бы пробуя почву, едва слышно прошептал:

— Генерал, это правда вы?

— Да, Рекс, я всё ещё здесь.

— А…

— На личном опыте доказал, что лава — это не та субстанция, в которой можно купаться. В остальном же это всё тот же я. Ну, может, стал чуточку умнее. — Одного этого хватило для того, чтобы клон едва заметно расслабился. Пара чётко продуманных фраз, верно подобранный момент, и лояльность подразделения восстановлена, а то и увеличена. Следующий же смотр дал вполне ожидаемый результат. Всю неуверенность бойцов смыло, словно её и не было. Весь легион как один излучал спокойную уверенность, ту самую, что была, когда с ними был их генерал.

Теперь, когда доверие бойцов было полностью восстановлено и их слитное «да, мой лорд» звучало не заученной фразой, требуемой по уставу, а от всего их чистого и искреннего сердца, каких-либо проблем с подчинением и исполнением не предвиделось. Императору, естественно, доложат, как без этого, но кого это волнует, а если старик придерётся, так сказать как есть. Мол, не стал скрывать, увидел необходимость, моя прихоть. Нужное подчеркнуть.

Сидиус, как это ни странно, оценил, чуть пожурил за то, что рисковал, но таки буквально лучился довольством. Как же, ученик взялся за ум. Теперь старик понял, что тот доклад об операции с её буквально посекундным разбором случай не единичный, что Вейдер таки победил свою хандру и наконец-таки взялся за ум. Едва вернулся на Корусант, как тут же был взят в оборот. Правда, со скидкой на протезы, так что невозможного для предполагаемого инвалида Сидиус не требовал. Три недели интенсивного познавания тёмной стороны и снова на передовую — в очередной системе необходимо срочно причинить добро очередной не очень покорной планете.

Так пролетели следующие полгода, Сидиус муштровал, Энакин позволял, а пока уставший от столь трудоёмкого занятия, как обучение избранного, император развлекал себя дворцовыми интригами, так, снимая накапливающееся напряжение, Энакин занимался медленной, но планомерной чисткой кадров. Начать решил с собственного флагмана и в последующем уже сформировавшегося личного флота. Первыми, от кого избавился, были собственные адъютанты. Два мажора без царя в голове. Вероятно, думали, что тут местечко послаще. Предшественник доказал, что ни разу и нет.

Изначально их было трое, все как один закончили академию при департаменте юстиции и точно также, как и их отцы, рассчитывали на то, что место адъютанта главкома — это тепло, уютно и необременительно. Первый из троицы издох через месяц, чем-то не угодил Вейдеру, и тот его банально придушил. Получил по шапке от императора, которому доложил безутешный и стучащий как племенной в энном поколении дятел папаша, и плевать, что у него ещё три точно таких же оболтуса, и это не считая никак не менее десятка бастардов. Что уж там говорил Палпатин — навсегда останется тайной, а вот двое других присмирели, но присмиреть не значит поумнеть. И именно поэтому возможность избавиться от них таки предоставилась. Банально обдолбавшиеся в увольнительной парочка не подготовила затребованный начальником отчёт, и не просто не подготовила, но не придумала ничего лучше, как отправить с тяп-ляп бумажкой недавно присланного на замену безвременно почившему мажору мальчишку.

Новенький, в отличии от столичных мажоров, был родом из низов и в жизни всего и вся добивался сам. Закончил ни разу не столичную академию с отличием. Распределился в боевую часть и всё бы хорошо, но вот беда, не умел парень молчать, и если есть косяк, то так и говорил: косяк и при этом не различал, товарищ это по службе или же вышестоящий чин. Собственно, именно после того, как обрадовал местного возомнившего себя гением стратегии и тактики генерала, его и перевели в адъютантскую службу лорда Вейдера. Переводившие явно считали, что жить парнишке осталось не так чтобы долго. И, скорее всего, так бы оно и было, вот только Вейдер нынче уже не тот, и именно поэтому вошедший на доклад мальчишка вместо удушающей хватки получил вопрос об истинном авторстве читаемого.

Ответ был лаконичен и с потрохами выдавал обоих мажорчиков, вероятно, решивших, что если главком придушит их, как они думали, никчёмного собрата, то для них всё и обойдётся. Не обошлось. Кларк Райт покинул кабинет высокого начальства не только живым, но даже ни разу не помятым. А спустя три часа, аккурат за двадцать минут до назначенного по плану операции боевого вылета, обоих адъютантов главкома обрадовали приказом этого самого главкома о приписке их ведомыми к эскадрилье дельта и, не дав и пары минут на подумать, уволокли в ангар.

О том, что на столе у главкома лежат их собственноручно подписанные рапорты с просьбой дозволить идти в бой, что-де мочи больше нет сидеть и смотреть, как менее опытные товарищи складывают свои буйные головы во славу империи, они, естественно, так и не узнали, как не узнали и того, что ещё ночью с машинами, к которым их приписали, Энакин поработал лично. Последнее было сделано для того, чтоб ну уж точно наверняка.

И вот обалдевшие от происходящего папенькины сынки разве что не силой внесены в кокпиты. Команда на вылет и вылет от слова совсем не учебный. О том, сколько раз эти два идиота пожалели, что они тогда думали будто самые хитрые, раз сумели подделать результаты выпускного теста (как же асы пилоты, все девочки так и пищат от восторга, а говорить им о том, что к недавно зародившемуся подразделению пилотов под эгидой самого лорда Вейдера они относятся примерно также, как банта татуинская к никому неведомой расе магистра Йоды. Ну право же дело, а на что тогда девочек кадрить, ведь девочки нынче разборчивы и с кем попало ни на танцы, ни тем более в койку не пойдут), также осталось тайной за безчисленным количеством запоров.

Узнавший же об этой их браваде Энакин лично озаботился тем, чтобы девочек кадрить стало некому, отчёт же стал, так сказать, последней каплей. Многое можно понять, многое можно простить и списать, но одно останется непреложным: не родился ещё тот Эл, что стерпел бы предательство. Накосячил, так признай, признай, но не подставляй невиновного. Истина всё одно вскроется, а вот жизнь невиновного будет уже не вернуть. Итог же вылета был полностью закономерен: оба псевдо-аса навечно, то бишь на пару дней, останутся в анналах истории. Церемония прощания была просто-таки фееричной, по приказу лорда Вейдера на лётной палубе «Перехватчика» выстроился почётный караул. Два дюрасталевых гроба, покрытые флагами империи, и имперский же марш. Энакин лично зачитал погребальную речь и лично же возложил поднесённые кем-то из его верных клонов награды за доблесть. Затем был ни менее торжественный отстрел пустых гробов куда-то в открытый космос. При этом и флаги, и медали с дюрасталевых коробок, естественно, убрали, а чуть позже с борта ИЗРа стартовал небольшой курьер, получивший задачу передать награды почивших героев их, вероятно, совершенно безутешным родителям.

Безутешные отцы, конечно, же бросились императору в ноги, как же убивец и душегуб. Но тут, как не странно, Палпатин был непреклонен, а всё от того, что всё тот же курьер первым делом доставил депешу лично в руки. И там-то как раз было всё. И рапорта о поистине неистребимом желании служить на благо империи, и наградные листы, и даже выписки из личного дела в академии. Дураком Палпатин отродясь не был, но хорошо состряпанную интригу уважал, а то, что Вейдер всё это подстроил, не вызывало и единого сомнения, но как всё было реализовано... Вот если бы ученик банально придушил, тогда да, тогда бы, как и в тот первый раз, внял и устроил бы выволочку. А тут, как не посмотришь, а ученик-то растёт и сделал всё на весьма и весьма достойном уровне. В общем, безутешные родители остались не солоно хлебавши, а за адъютантской службой лорда Вейдера окончательно закрепилось понимание того, что место это вот ни разу не сладкое.

После своей выходки с собственными адъютантами Энакин присмирел, ведь надо быть идиотом, чтобы не понимать того, что любезность Палпатина есть не более, чем игра. Но ведь игра на то и игра. В неё могут играть минимум двое. Именно поэтому затаившийся и вроде как до крайности благодарный Вейдер припомнил все уроки, что когда-либо давала жена, и принялся за основательный сбор компромата. Дело — это кропотливое и зачастую неблагодарное, но, как говорится, с миру по нитке, вот только вовсе не на рубашку.

Возможность безнаказанно подключаться к линиям связи позволяла много всякого и порой до крайности интересного. Первой ласточкой стал перевод пока ещё ни разу не командира будущей чёрной эскадрильи. Ещё совсем мальчишка, слишком честный и слишком упрямый, сам не поняв, как перешёл дорогу тем, кто мнит себя сильными мира сего. Просьба там, взятка тут, и вот подающий надежды лейтенант законопачен в самые окраины внешнего кольца.

Именно оттуда его и вытащил Вейдер, всего-то явился на дисциплинарное слушание, долженствующее засудить одного не в меру бойкого и перспективного пилота. Парень просто служил и защищал и не делал различий между пиратами и чуточку своими пиратами. О чём говорили за закрытыми дверьми резко пожелавшего посовещаться трибунала осталось тайной, навсегда покрытой мраком, но факт был фактом: бледный до синевы обвинитель снял все обвинения в ни много ни мало как государственной измене и отпустил с миром. А за дверьми молодого офицера уже ожидал адъютант его чернейшества.

Параллельно с этим на горизонте нарисовались проблемы медицинского толка, а именно: Энакин не учёл того, что при том состоянии, каковое было у его, Энакина, двойника, за ним бдит целый штат медицинских работников. И именно эти самые работники, а точнее их глава и непосредственный лечащий врач и свалились на его, Энакина, многострадальную голову. Готовясь к медицинскому осмотру, предполагал самое худшее и готовился, если не придушить сверх меры любознательного и, наверняка, докладывающего куда следует врача, так запугать уж точно.

Не потребовалось. Как? Что? Почему? Все эти вопросы остались без ответа, как и то, что врач какими-то совершенно непостижимым для Энакина образом спалил его, Энакина, буквально за минуту. Вот только вместо ожидаемой реакции лишь недоуменно спросил как. А когда дёрнувшийся было Энакин совершенно случайно продемонстрировал опрометчиво неубранный под броню подвешенный с недавних пор на цепочку родовой знак, который теперь носил точно также, как когда-то делали предки, врач как-то слишком спокойно и без всякого переключения произнёс:

— Во славу империи, мой лорд, — после чего жестом давая понять, что не опасен, аккуратно вытянул за цепочку прятавшейся на груди кулон во многом очень похожий на тот, что с недавних пор носил сам Энакин, но знак в нём заключённый принадлежал не Элам, а одному из древнейших родов целителей.

За следующие десять минут Энакин всецело убедился в том, что все его тайны навечно таковыми и останутся. Как оказалось, его личный лечащий врач-целитель всего-то в тысяча каком-то там поколении и что, в отличии от предков, он уже и не надеялся, и что ему, Энакину, нет никакой нужды в безпокойстве. Что все отчёты будут предельно приемлемыми и оградят его истинное состояние здоровья от каких бы то ни было поползновений, а также о том, что в медицинской академии на военном курсе, оказывается, учится внук почтенного целителя. Последнего Энакин взял на заметку и решил, что при первой же возможности озаботится тем, чтобы, так сказать, воссоединить семью.