Призрак в конце коридора (джен)

You're a loser, baby

A loser, but just maybe if we

Eat shit together, things will end up differently

It's time to lose yourself-loath in'

Excuse yourself, let hope in, baby

Play your card, be who you are

A loser, just like me

Из сериала «Hazbin hotel»

— Отцепись от меня, Блэк! — Люпин спихнул его, вскочил на ноги. Он весь трясся, лицо побелело как снег, а глаза были совершенно безумные. В каждой его черте проступил ужас — панический, дикий, захлестнувший с головой.

— Но…

— Не трогай меня, ПРОШУ! Оставь меня в покое!

Нет, нет, нельзя этого делать, нельзя! Сириус попытался схватить его за руку, но пальцы сжали лишь воздух: Люпин толкнул его в грудь, и он снова шлепнулся в снег. А когда поднялся, Люпина уже и след простыл.

— Стой! Стой ты! — лесная тишина равнодушно проглотила его вопль, даже эха пожалела. Сириус продолжал смотреть на поворот дороги, за которым скрылся Люпин, бежавший от него, как от огня. Снег набился ему за ворот и теперь медленно таял, сбегая по спине ледяными струйками, но он не обращал внимания.

Подбежал Джеймс, схватил его за плечо:

— Эй, дружище, ты как? В норме?

Нет, он был не в норме. Он только что опять довел Люпина до того жуткого состояния, когда тот превращался в машину для убийства, и ему до сих пор мерещились ледяные руки, стягивающие его воротник. Проблема была в том, что в этот раз Сириусу за свой поступок было стыдно. Потому что Люпин, очнувшийся от припадка, выглядел таким перепуганным, таким несчастным, словно его приволокли на эшафот. И Сириус чувствовал себя его палачом.

— Я… Я же ничего не сделал, Сохатый. Я просто… — он вдохнул и выдохнул, не находя слов. На сердце было паршиво. Джеймс притянул его к себе и похлопал по плечу.

— Ты ни в чем не виноват. Это что-то другое. Я не знаю, что с ним, но, возможно, нам стоит послушать его и не лезть сейчас? Ремус расскажет потом сам. Пойдем-ка домой, пока ты не простудился.

Он послушно позволил увести себя. Джеймс на всякий случай продолжал придерживать его, и Сириус был ему за это благодарен. Рядом с Джеймсом было спокойно. Как бы плохо тебе ни было, он умел утешить. Выслушивал все, что ему рассказывали в темноте спальни посреди ночи, если приснился кошмар — а наутро за завтраком как бы совершенно невзначай кидал в Снейпа новой подколкой, давая отвести душу. О таком друге Сириус всегда мечтал. Он никогда особенно не верил в Бога, но иногда задавался вопросом, почему наверху так расщедрились в его отношении. Да, у него отобрали Рега, этого маленького идиота, которого Сириус все еще любил, хоть и никому не признался бы, но взамен в его жизни появился Джеймс, с которым все вокруг заиграло новыми красками — и Сириус словно бы только теперь понял, что такое по-настоящему жить.

А потом вдруг появился Люпин.

Он ворчал, он закатывал глаза, он занудничал и постоянно мешал Джеймсу и Сириусу веселиться, даже если речь шла о каких-то совсем безобидных шалостях. Он предпочитал общаться с девчонками, возился с малышней, как воспитатель с детсадовцами, и терпел все придирки и оскорбления Барти — словом, был живым воплощением всего того, что так раздражало Сириуса. Того, во что его пытались превратить родители, и во что они превратили Рега.

И вдруг оказывалось, что Люпин восхитительно ругается, как настоящий уличный хулиган, может врезать так, что искры из глаз посыпятся, или рявкнуть, что уши заложит, играет на рояле Джона Денвера, а Дора жужжит во все уши, какой классный у него голос. Люпин, закрыв глаза на свои обязанности старосты, не выдавал Сириуса и Джеймса, когда те ввязывались в очередную перепалку со Снейпом — хоть и отчитывал их потом, по-валлийски растягивая гласные от раздражения. И не помнил зла. Точнее, Сириус так считал до сегодняшнего дня.

Он был непостижим. Делал одно, а потом противоречил сам себе. Говорил о чем-то и не держался своих же слов. Как это понимать, если он сперва шлет тебя на все четыре стороны, а через несколько месяцев первым протягивает руку? Если сначала едва не убивает тебя, а когда на него набрасывается Снейп, лежит и позволяет себя избивать? Но, что самое противное, Люпин наотрез отказывался объяснить свое безумие. Сириус чувствовал нутром, что если слегка надавить на него, правда вскроется. Возможно, неприятная. Скорей всего неприятная, учитывая, что кричал ему Люпин там, на дороге. Но что такое с ним случилось, что одного жеста хватило, чтобы у него в голове перещелкнул тумблер, и он потерял над собой всякий контроль?

Сириус мучился догадками до ужина, на который Люпин не явился. Как и на обед. Что бы ни творилось в его голове, ничего хорошего не происходило. Узнав от Чарити только, что ему нездоровится и он не выходит из комнаты, Сириус почувствовал, как иссякает его терпение. Он дождался, пока все лягут и в доме погасят огни. В потайном кармане джинсов у него была шпилька, еще ни разу его не подводившая. Сириус выскользнул из своей комнаты бесшумно, как мышь, тихо пошуровал шпилькой в замке соседней двери и осторожно заглянул внутрь. От того, что он увидел, у него неожиданно сжалось сердце. Люпин, держась за голову, стоял перед окном на коленях и что-то сбивчиво бормотал. На молитву это не походило. Скорей уж на предсмертные причитания. Полная луна за окном освещала его сжавшуюся дрожащую фигуру, и в ее свете жуткие шрамы Люпина пересекали лицо черными уродливыми тенями. Сириусу стало не по себе, но он шагнул в комнату.

— Л-люпин? Что случилось?

Люпин обернулся. Глаза у него было затравленные, все так же полные ужаса.

— Блэк?! — хрипло выдохнул он. — Нет! Уходи, уходи отсюда!

— Что с тобой творится? Объясни мне! — Но Люпин отшатнулся и замахал руками:

— Нет, нет, Блэк, пожалуйста, уходи! Уходи, тебе нельзя… нельзя…

Он вжался в стену, не сводя с Сириуса дикого умоляющего взгляда. Сириус понимал, что делает только хуже, но он уже достаточно пускал вещи на самотек. Хватит, пора разобраться. Медленно, с каждым шагов вынуждая Люпина все больше прижиматься к стене, он приблизился.

— Я не уйду, пока ты не объяснишь, что, черт возьми, с тобой происходит! Мы вообще-то волнуемся за тебя!

— Идиот! — прохрипел Люпин. — Самоубийца! Ты же…

Его лицо дернулось от боли, он повалился на бок. Сириус схватил его за руку, пытаясь поднять — и вдруг в ладонь ему впилось что-то острое. Когти. Дюймовые когти царапали его кожу. Люпин в панике отдернул руку, зажал рот: он еле сдерживал крик. Сириус тоже.

— Уходи, Блэк! Уход…

В этот раз, когда он упал, Сириус не стал приближаться. Как парализованный, он стоял и смотрел на тело, извивающееся у его ног. Люпин катался по полу и рвал на себе волосы и одежду от боли. В тусклом свете блеснули вытянувшиеся у него во рту клыки. Длинные когти с жутким скрипом царапали пол. Он казался одержимым каким-то злобным духом: глаза у него выкатились и почти не мигали, руки и ноги скрючивались под невозможными углами. Но хуже всего было не это. Хуже всего было то, что Люпин не кричал, не стонал, даже не хрипел больше. Он вообще не издавал ни звука. Ни единого.

Сириус привык, что жить больно. Иногда так больно, что боль в тебе уже не помещается — и тогда хочется закричать, завыть, лишь бы немного ее облегчить. Но Люпин упрямо молчал. Один раз из его горла чуть не вырвался стон, но он тут же заткнул себе рот кулаком. Сириус невольно вспомнил, как еще осенью на него напал Барти — когда стряслась вся эта история с Эванс и Джеймсом. И отступил еще на шаг. Люпин готов был кровью истечь, лишь бы снова не разбудить других своими криками. Чертов самоотверженный идиот.

Неожиданно послышалось глухое ворчание. Когти Люпина вспороли паркет у самых ног Сириуса; тот отшатнулся и шлепнулся на пол. Теперь он вспомнил и то, что рассказывал на сеансах терапии сам Люпин. Внутри него жил дикий волк — который сейчас рвал его изнутри, пытаясь заполучить контроль. И Сириус не был уверен, что знает, кто выйдет из этой схватки победителем.

«Блэк, уходи, пока я тебе не навредил. Тебе нельзя здесь быть — уходи, если ты не самоубийца» — вот, что он пытался сказать, но так и не успел.

Дверь была позади, открытая, Сириус успел бы до нее добежать и запереть, как прежде. Это было именно то, что он должен был сделать: спасти себя, потому что он же не идиот, как Люпин, готовый обниматься с искрящей розеткой. Сириус посмотрел на дверь. Потом обернулся в комнату. Люпин стоял на четвереньках, схватившись за лицо, и с его поднятой руки капала черная кровь. В мертвой тишине было отлично слышно его рычащее хриплое дыхание. Не без опаски, двигаясь медленно и стараясь производить как можно меньше шума, Сириус отодвинулся от него и вскарабкался на кровать. Сбежать он всегда успеет — а этому идиоту понадобится помощь, когда он придет в себя, потому что, спасибо Барти, теперь медсестры даже не могут прибежать на его крики. Сириус тихо-тихо выдохнул и завернулся в мятое покрывало: по комнате гулял холод, и у него уже порядком замерзли ноги. На всякий случай он свернулся калачиком и приник к матрасу, чтобы волк, если он все-таки победит, не сразу его заметил.

Он пролежал так, наверное, около десяти минут, не сводя взгляд с борющихся мальчишки и зверя. Вдруг Люпин вздрогнул всем телом, тонко заскулил и обмяк. Сириус уже собрался было слезать с кровати и героически проверять, нужно ли тащить этого психа в медпункт, когда по ушам ударил новый звук, и он вытаращил глаза. Чего-чего, а этого он ожидал меньше всего.

Люпин плакал. Он лежал к Сириусу боком, и тот не видел его лица — но видел его трясущиеся острые плечи и дрожащий лохматый затылок. И слышал всхлипы. Люпин плакал как человек, который стыдится плакать: тихо, робко, давя слезы, то и дело затыкая себе рот. Он наверняка был уверен, что Сириус послушался и сбежал, иначе ни за что не позволил бы себе так расклеиться. Сириус почувствовал, что он увидел что-то очень личное, что-то почти сокровенное, и невольно покраснел. Ему было очень неловко, и он понятия не имел, что делать. Кто знает, сколько Люпин может тут пролежать — а пока он ревет, в царапины набьется грязь и случится заражение крови и вообще… Усевшись прямо, Сириус сосредоточенно впился взглядом в окно и очень бодрым шепотом поинтересовался как бы между делом:

— Эй, ты там что, ревешь?

Люпин резко обернулся и уставился на него, как на привидение. Сириус продолжил, как ни в чем не бывало:

— Давай заканчивай с этим. Тебе нельзя реветь — ты и так тощий, если ты еще слезами исходить начнешь, что ж от тебя тогда останется?

— Я… я не… — он вытер слезы и быстро сменил тему: — Почему ты не ушел? Я же сказал, тебе нельзя было тут оставаться!

С точки зрения глухой логики, которой руководствовался Люпин, это был справедливый упрек. Но Сириус не мог не думать, как сам, еще когда был мелким пятнадцатилетним сопляком, так же плакал в тишине своей комнаты — и рядом с ним никого не было. Не то чтобы он был бы рад видеть Рега или родителей… И все-таки одиночество было еще отвратительнее.

— Мы, кажется, еще в сентябре решили, что ты мне не указ, — он усмехнулся, надеясь, что улыбку видно в темноте. Люпин тяжко вздохнул — ага, значит увидел. — Ну и вообще, ты меня оскорбляешь. Я похож на мерзавца, который бросит человека истекать кровью?

— Я не истекаю кровью! — возмутился Люпин своим обычным ворчливым тоном. — В отличие от некоторых! Посмотри на свою руку!

Рука была поцарапана до крови в трех местах, и Сириус уже успел закапать все покрывало. Он пожал плечами.

— Само получилось как-то…

— А кто ж сует руки к бешеной собаке? — его тут же передернуло, и он глухо пробормотал: — Прости, пожалуйста. Я… я честно этого не хотел.

— Так, хорош уже каяться, Люпин! Серьезно, еще один раз — и я начну обижаться. Кстати, у тебя нет бинта случайно?

К счастью, Сириус был мастером менять тему. К счастью, Люпин был слишком усталым, чтобы занудничать и тянуть по сотому разу одно и то же. Держась за стол, он приподнялся, выдвинул ящик. С тихим стуком на столе появился бутыка со спиртом, бинт, пачка пластырей — целая походная аптечка. Люпин залепил пластырем свежую ссадину на щеке и приблизился к кровати с бутылкой в одной руке, мотком бинтов в другой и какой-то странной штуковиной в нагрудном кармане.

— Сам справишься, или помочь?

Еще чего не хватало, помогать! Да он же с ума сведет своими извинениями — а трезвый ум Сириусу был ой как нужен.

— Сам справлюсь, не маленький.

Пока Сириус неумело накладывал повязку, Люпин молча сидел на своей кровати и смотрел в пространство. Рука его механически отстукивала по колену какой-то ритм, взгляд остекленел. Сириус (спасибо Регу) очень хорошо знал это состояние: это было состояние «Я-Во-Всем-Виноват» — с угрызениями совести, терзающей душу хуже, чем Джеймс струны гитары. Нужно было срочно вытащить из этого болота Люпина, пока бедняга не провалился в него с головой и не пошел ко дну — но Сириусу мешала не желающая накладываться повязка. Кое-как завязав концы и перекусив бинт, он демонстративно повращал рукой:

— Ну вот, все в порядке — а ты развел тут панику… — Люпин не ответил, только молча кивнул. Плохо дело. Сириус судорожно огляделся в поисках нового предмета для разговора, и взгляд его упал на пачку пластырей, оставшуюся лежать на столе. — И вообще, о себе позаботиться не хочешь?

— А? Ты о чем вообще?

— Ну, не хочешь — как хочешь, — торопливо перебил его Сириус, не давая соскочить с темы, — а вот мне на тебя больно смотреть. Ну-ка, двигайся сюда!

Двигаться Люпин не стал, и тогда Сириус подвинулся сам: ничего, он не гордый, он переживет. Приготовившись в случае чего делать ноги и позорно прятаться под кровать, Сириус быстрым резким движением сорвал у Люпина со щеки пластырь. Того это повергло в такой шок, что первые несколько секунд он просто молча пялился на Сириуса с открытым ртом. Потом закрыл его. Проморгался, словно бы убеждал себя, что не спит. И снова открыл рот.

— Ты чт-что творишь, придурок?!

— Во-первых, придурок тут не я, а ты с твоими живодерскими наклонностями. Во вторых, — Сириус болтал и в это же время быстренько отвинчивал пробку на бутылке со спиртом, — ты посмотри на свое лицо! Ты что, хочешь заиметь заражение крови и умереть в восемнадцать? Я на такую жертву не готов — с кем я ругаться буду?

— Заткнись, Блэк! — кажется, Люпин смутился и, Сириус готов был на это спорить, даже покраснел. — Все в порядке у меня с лицом! Там просто царапина…

— Ага, царапина. Через которую в организм попадет грязь, у тебя случится заражение крови, и ты умрешь в восемнадцать, оставив меня без оппонента. Какой ты жестокий! А теперь сам заткнись и не мешай Большому Брату Сириусу делать то, что ты сделать забыл.

Он смочил клочок бинта спиртом и поднял вверх. Люпин вздрогнул, на секунду заколебался, но потом все же подался вперед. Что творилось у него в голове, Сириус не знал, но даже если бы и знал, вряд ли сумел бы установить хоть какую-то логическую связь между его мыслями. Вместо этого он протирал ссадины Люпина и усмехался, когда тот жмурился и смешно, по-детски, морщил нос от запаха спирта. Он весь замер, окаменел, даже дышать почти перестал — словно боялся помешать. Взгляды их случайно пересеклись, всего на несколько секунду, но Сириусу хватило. У Люпина были неестественно яркие глаза, как два зеленых фонаря. И сквозь этот зеленый свет проглядывало что-то, от чего по спине почему-то бежали мурашки. Казалось, что это были не глаза мальчишки, а глаза глубокого старика. Сириус как-то невольно задумался: когда последний раз ему вот так кто-то помогал? И помогал ли ему вообще хоть кто-то? Сколько ночей Люпин провел в одиночестве, давя собственное горе и усмиряя готового вновь разбушеваться зверя? Взгляд затянулся, Люпин содрогнулся и отвел глаза, кусая губы. Черт его возьми, опять проваливается! Чувствуя себя страшным дураком, Сириус взъерошил ему волосы — так же, как Джеймс. У Джеймса это срабатывало.

— Я кому сказал: отставить хандру! Хвост по ветру, нос выше! Или там не так… Неважно, нос все равно держи выше, там еще одна царапина.

Люпин послушно поднял голову. Сириусу хотелось верить, что он видит в уголках его бескровных губ слабое подобие улыбки.

Он извел полпачки пластырей, но заклеил все царапины и ссадины; благодяря ним Люпин выглядел так, словно пережил очень неудачную встречу с очень агрессивной кошкой, но Сириус был крайне доволен собой. Теперь точно никакого заражения!

— Ну вот, так лучше! — весело объявил он и в завершение всей процедуры щелкнул Люпина по носу. — И попробуй только в следующий раз сказать, что мы с Джеймсом безответственные. Да я вот, я вообще самый ответственный на свете!

Люпин неуверенно потрогал пластыри, глядя куда-то в пол, и задумался. Секунды две три он был абсолютно неподвижен, потом вдруг встряхнулся, словно вышел из транса:

— О… спасибо, Сириус. Эм-м, — он сунул руку в карман, вытащил странную штуковину, которая оказалась оберткой из фольги. Точнее, неким предметом, обернутой в фольгу, — будешь?

— Что это?

— Возьми, — Люпин протянул таинственный предмет ближе, зашуршав оберткой. — Не бойся, это шоколад.

Сириус оторопело присмотрелся и разглядел под фольгой фигурные дольки. И правда шоколад — хотя, а чего он ожидал, ананаса? Он отломил целую полоску с хрустом, прозвучавшим неприлично громко. Люпин молча стряхнул с покрывала крошки и аккуратно отделил от полоски четвертинку — совсем крохотный кусочек. Сириусу его собственный кусок вдруг встал поперек горла. Он привык, что деньги всегда есть, пусть ему самому давать на карманные расходы стали совсем недавно — но он никогда не задумывался, что у кого-то денег может не хватать. А ведь если бы не Люпин, они бы так вляпались в пабе… Сириус посмотрел на шоколадку и понял, что не может от нее даже откусить.

— Ну ты чего? Съешь, полегчает. Да ты не смотри на него так, — усмехнулся Люпин, — я не подсыпáл туда яду, честно.

— О-о, неужели наш Боромир все-таки улыбнулся? Надеюсь, после этого ты не упадешь замертво! — быстрым решительным движением Сириус отколол от полоски такую же четвертинку и вернул остатки Люпину: — На, спрячь.

— Ты чего, Сириус?

— Берегу зубы! — он сунул шоколадку в рот и усиленно заработал челюстями. — Ой какая сладкая! Ну все, теперь целую неделю не буду сахар в чай класть! Кстати, а зачем мы ее вообще едим?

— Потому что это помогает… — Люпин задумчиво нахмурился, — справиться. После припадков у меня состояние такое, что хочется просто умереть на месте. Ты про гормоны что-нибудь слышал, хоть краем уха? — Сириус слышал про гормоны самым-самым краем уха, но понятливо кивнул. — В общем, поскольку у меня триггер это отчаяние, уровень гормонов, которые влияют на радость, падает в ноль — а от шоколада они начинают вырабатываться. Ненадолго, но я к этому времени уже прихожу в себя. Получается и вкусно, и не грустно.

Последнюю фразу он произнес таким важным учительским тоном, что Сириус не сдержался и прыснул.

— Тебе нужно вести терапию вместо Барти, у тебя отлично получается! Ладно, а что насчет орехов? Зачем они нужны?

— Потому что я люблю орехи.

— Ты серьезно?

— Нет, конечно, ты же у нас Сириус, — теперь губы Люпина совершенно точно изгибались в усмешке. Сириус покачал головой:

— Ну ты железный, конечно…

— А?

— Ну после всего. Шутки вон шутишь.

— Ну извини, что я не лежу в слезах на полу, — о, тот самый саркастичный тон. Сейчас бровь у него поползет вверх — ну да, вот она уже! Сириус неожиданно ощутил внутри какое-то сложное чувство, но какое, понять не смог. Все, что ему оставалось — играть в эту игру дальше.

— Да этот период мы вроде уже миновали — или ты снова хочешь?..

В этот раз Люпин отреагировал куда быстрей: он попытался вытащить из-под покрывала подушку, но не сумел и пихнул Сириуса в бок локтем:

— Ты сейчас уйдешь тем же путем, каким пришел! Кстати, а каким ты пришел?

— Посягнул на пару священных общечеловеческих прав — и на замок Реддла. Осквернил его, проникнув в недра вот этой штучкой! — Сириус, очень пытаясь не засмеяться, вытащил шпильку из кармана джинсов. Люпин хмыкнул:

— Шпилькой? Да у вас, достопочтенный сэр, я погляжу, опыт взлома уже имеется?

— А ты попробуй не заимей, когда тебя оставляют без ужина! Есть захочешь — будешь выкручиваться!

Он тут же пожалел о том, что сказал, потому что лицо у Люпина стало сочувствующее. Вот только этого не хватало. Нет, не-ет, не надо. Сириус успел открыть рот, но не успел ничего сказать.

— Значит, ты профессиональный бродяга по темным коридорам? — глаза загорелись еще ярче, чем раньше. И никакого сочувствия. У Сириуса камень с души свалился; он гордо расправил плечи и выпятил грудь, едва не упав с кровати.

— Именно так!

— И, я так понимаю, сюда ты решил забрести надолго? — Люпин старался быть спокойным, но в голосе у него звучала надежда. На что? Что Сириус уйдет — или что останется? А впрочем, какая разница, он в любом случае уже все решил.

— Естественно. И, если ты не готов пожертвовать мне одну из подушек, предупреждаю сразу, я отберу обе! И одеяло!

— Сириус, если ты беспокоишься… — вот дурак! Будто у Сириуса других дел нет, кроме как о нем беспокоиться. Ну, на самом деле и правда нет, но это неважно! Сириус с независимым видом откинул за спину растрепанные волосы:

— Пф-ф-ф, с чего бы вдруг! Словно мне больше заняться нечем! У меня за стенкой Нюниус так храпит, что все трясется — может, у тебя поспокойнее будет. Ну и заодно пригляжу вот, чтобы с тобой, убогим, ничего не случилось. Так что, подушка будет мне или нет?

Люпин не споря уступил ему одну из подушек и покрывало; лицо у него при этом было очень странное. Сириус не был уверен, но, кажется, это можно было считать за благодарность. Ну хоть на шею вешаться не стал, и на том спасибо. Он устроил подушку на полу возле кровати, завернулся в покрывало как в кокон, и представил себе, что пытается уснуть в походе. Представить не получилось, потому что в походы Сириус никогда не ходил, уснуть тоже — он был слишком взбудоражен. Стараясь не повредить свой кокон, он повернулся к кровати лицом:

— Люпин, Люпин, ты спишь?

Люпин подкатился к краю кровати и свесился, уперевшись подбородком в локти:

— Нет еще, а что?

— А ты в Бога веришь?

— Почему ты спрашиваешь?

— А что, нельзя?

— Если ты собрался задавать мне глупые вопросы и мешать спать, то идея ужасная, — и он исчез.

— Так ты веришь в Бога?

— Не верю, — сердито буркнули с кровати.

— Почему? — не то чтобы Сириусу было интересно, но мозг требовал деятельности, хоть какой-нибудь.

— Мне не нравится мировоззрение тех, кто в него верит. Если ты не прекратишь задавать глупые вопросы, я отберу у тебя подушку.

Угроза была существенная: без подушки на жестком полу Сириусу пришлось бы ой как несладко. Он предпринял еще одну героическую попытку уснуть. Бесполезно. Тогда Сириус повернулся к окну и стал считать звезды, едва-едва, но заметные на темном небе. Они были рассыпаны вокруг луны как крошки вокруг куска пирога: одна, две, три… Он насчитал пятнадцать, сбился и начал заново, когда позади раздалось громкое шуршание. Должно быть, Люпин поворачивался на другой бок или устраивался поудобнее. Сириус не обратил внимания и продолжил считать звезды, но, когда он был уже на двадцатой, шуршание повторилось. Возможно, стоит посмотреть, что происходит — и, например, пригрозить отобрать у этого гения вторую подушку, если не угомонится. Однако, едва Сириус повернулся, слова застряли у него в горле.

Люпин побелевшими до синевы пальцами вцепился в одеяло и метался по кровати. Он весь покрылся испариной, на лице у него было написано такое страдание, словно его пытали. Сириусу показалось, что он что-то еле слышно бормочет сквозь зубы, и он подобрался ближе.

— Нет, нет, не возьму… я не буду, слышишь?.. не трогайте меня, хватит!.. хватит!..

О, отлично. Еще и кошмары. Полный комплект. Кому-то в этой жизни явно не повезло по-крупному — и этим кем-то был Сириус, на которого только что свалилась новая задачка: вытащить товарища из кошмарного сна, от которого тот даже не просыпался. С досадой разрушив свой уютный кокон, Сириус навис над Люпином и потряс его за плечо:

— Проснись! Эй, проснись, Ремус! — черт возьми, с каких пор он уже «Ремус»? Ладно, неважно, если это поможет привести его в чувство. — Ну, давай, кому говорят, проснись!

— Отвяжитесь, я не ста-а-а… а-а-а-а! — Люпин как ошпаренный подскочил на кровати: сна ни в одном глазу, лицо вытянутое от страха. Дышал он быстро, с присвистом и рычанием, как загнанный охотниками зверь.

— Эй, эй, тише, — Сириус похлопал его по плечу. — Тебе снилась какая-то чепуха. Сейчас она закончилась. Все в порядке, слышишь?

Он нагнулся, пытаясь заглянуть ему в глаза, и столкнулся с мутным пустым взглядом. Люпин посмотрел на него, потом отвернулся и спрятал лицо в ладонях.

— Прости, я… Мне жаль, что ты это видел. Я плохой сосед по комнате, уж прости.

— О Господи, нашел за что! Да по сравнению с Нюниусом ты просто ангел. Кстати, часто тебе снятся кошмары?

Люпин несчастно и судорожно подергал головой, что, видимо, означало «да».

— Я почти никогда не просыпаюсь от них. Только и могу, что кричать во сне.

Странно было слышать от него такие откровения. Это же тот самый Люпин, который о себе, настоящем себе, и говорить-то отказывается? Тот самый, который закрыл свою душу буквально ото всех и не пускает никого внутрь? Одно из трех: либо это темнота так действует на оборотней, либо Сириусу все это примерещилось, либо Сириус полный идиот. Идиотом Сириус себя не считал, поэтому успешно свалил роль возмутительницы спокойствия на темноту. Он уселся напротив Люпина на кровать и скрестил руки на груди так, будто не чувствовал ни малейшей неловкости.

— Так, ну рассказывай.

— Что рассказывать? — не понял Люпин, обреченно мявший в кулаке воротник пижамной куртки.

— Как что, кошмар свой! Если не расскажешь, он вернется, — безапелляционно заявил Сириус и в подтверждение своих слов решительно тряхнул головой. Люпин посмотрел на него, как на придурка:

— Это ты брата так успокаивал?

— Нет, специально для тебя выдумал. Давай, не валяй дурака!

— Это бред, Сириус.

— Я не понял, — возмутился Сириус, — ты хочешь, чтобы он снова к тебе привязался? — повисла тяжелая пауза, и тогда он ласковым шепотом уточнил: — Ты же понимаешь, что я полночи могу так просидеть?

— Не можешь, — возразил ему Люпин, но не слишком-то уверенно.

— Хочешь, проверим? Если проиграю — неделю за тебя на кухне дежурить буду.

Люпин неохотно поднял на него тяжелый взгляд и устало уточнил:

— Я правильно понимаю, что ты не отвяжешься от меня, пока я не перескажу тебе этот дурацкий сон?

— Правильно понимаешь.

— Зачем, Сириус?

Потому что я волнуюсь. Потому что считаю себя виноватым, что спровоцировал тебя, а теперь у тебя паника, из которой ты не можешь вылезти. Потому что я не понимаю тебя, черт возьми, совсем не понимаю — но я хочу понять, потому что ты странный, непривычный, не такой, какой я думал, и я хочу знать, кто ты на самом деле. Потому что ты, оказывается, как Джеймс: теплый, — и я хочу, чтобы ты пустил меня греться рядом с собой, как пускаешь девочек. Потому что ты первый протянул мне руку, хотя я паршиво с тобой поступил, и я хочу с тобой общаться. Мне надоело одиночество, я хочу наконец-то дружить.

— Потому что нам спать рядом остаток ночи, и я не хочу каждый раз вскакивать, когда тебя будет донимать кошмар, — пожал плечами Сириус. Маска насмешливого наглеца, которая всегда казалось ему неплохо подходящей, неприятно сдавила лицо.

Люпин покорно вздохнул.

— Ладно, хорошо, — он поерзал в кровати, потом потянул на себя одеяло, освободив кусочек матраса. — Садись, что ли…

Сириус быстро забрался на кровать, завернулся в покрывало, сложил ноги по-турецки и приготовился слушать. Люпин медлил. Его длинные худые пальцы, белые, как у мертвеца, нервно бродили по ткани одеяла. Он кинул взгляд на закрытую дверь, посмотрел на свои руки, потом прикрыл глаза.

— Тебе придется слушать с самого начала, — сказал он тихо. — Если ты хочешь понять. До того, как я сюда попал, я учился в школе, которая считалась очень престижной. Там учились дети из всяких обеспеченных семей, а меня взяли, потому что я был умный и сдал экзамены хорошо. Ты, наверное, догадался, с деньгами у меня в семье… не очень, — и он усмехнулся, пожимая плечами. Сириус снова почувствовал, как его переполняет стыд за поступок в пабе. Люпин наверняка каждую монету рассчитал, если у него их мало, а он… Паршиво, одно слово. Ему хотелось извиниться, но слова застряли где-то в горле — и он боялся перебить рассказчика.

— С одноклассниками я не слишком ладил: сам к ним не тянулся, а они считали меня чудиком. Но был там один… у него была своя компания, а у этой компании была вся школа. Они были популярными мальчишками, все им завидовали, девчонки от них с ума сходили. Я не знаю, что я им сделал — вероятно, просто существовал в одном с ними пространстве и не хотел стоять перед ними на задних лапах. В общем, мы… враждовали. — Люпин снова заерзал и уперся подбородком в сложенные на коленях локти. Он смотрел то на одеяло, то в окно, но только не на Сириуса. Его губы исказила кривая усмешка. — Точнее, я от них бегал, а они пытались меня поймать. Иногда ловили, иногда нет. В тот раз поймали.

Он говорил тихо, почти шепотом, и в потемках комнаты от этого становилось еще хуже. Сириус не знал, как обычно враждуют между собой мальчишки, но по их с Джеймсом и Снейпом опыту догадывался, что обычно в ход идут кулаки. Он смотрел на Люпина во все глаза. На его острые, поднятые будто в ожидании удара плечи, на руки, то сжимающиеся в кулаки, то разжимающиеся вновь, на отчаянное, затравленное выражение во взгляде. На память как-то сама собой пришла страшилка про бойлерную, которую Люпин рассказывал на Хэллоуин. Теперь Сириус сомневался, что она была выдумкой.

— Это была осень — октябрь, кажется. Я почти опоздал на урок, я хорошо помню. У нас в тот день была геометрия…

Сириус видел все как вживую. Он не хотел, но видел. Видел серый класс, спины школьников, согнувшихся над тетрадями, и где-то среди них — нервного собранного Люпина в синей школьной форме, от которой его бледное лицо казалось еще белей. Он листал свою тетрадь, не обращая внимания на то, что на задних партах хихикают какие-то мерзкие типы — и хихикают явно над ним.

— Итак, кто докажет заданную на дом теорему? — учитель со скучающим видом прошелся по журналу. — Люпин, к доске.

Хихиканье на задних партах усилилось. Едва Люпин выбрался из-за парты, как кто-то выставил поперек прохода ногу, и он с ужасным грохотом растянулся на полу. Класс захохотал. Даже учитель, казалось, хмыкнул. Люпин весь покраснел, кое-как добрался до доски и схватил кусок мела. Стоило ему провести первую линию, по классу разнесся ужасный скрежет. Девчонки на передних партах скривили лица. Учитель недовольно дернул щекой:

— Ты можешь не скрипеть?

— Простите, — Люпин виновато отвел взгляд — и окаменел. Он увидел среди тех, кто хихикал над ним, противной наружности мелкого парня, прижавшего к стеклу ладонь. Как только Люпин начертил еще одну линию, парень провел рукой по стеклу, и класс опять наполнился скрежетом. И без того сердитый учитель раздраженно махнул рукой:

— Тебе же сказано было: не скрипеть!

— Сэр, это не я! — возмутился Люпин, но учитель уже потерял терпение и уставился на него негодующим взглядом:

— А кто тогда? Только не надо врать, не знаешь доказательства — так и скажи. Сядь на место. Нотт — к доске!

Проходя мимо Нотта — это он скрипел чем-то о стекло — Люпин зло зыркнул на него, однако Нотт лишь гадко улыбнулся. А дальше пошло не лучше: задние парты, возглавляемые каким-то пижоном с зализанной прической, открыли обстрел и принялись плевать в Люпина жеваной бумагой. Они постоянно попадали ему в шею, кто-то угодил в волосы; комочки жеваной бумаги застряли и затерялись в них. Люпин только выше поднимал плечи и втягивал в них голову, как всегда делал в классе в Реддл-холле.

После урока школьники разбежались кто куда; Люпин пробрался сквозь толпу и вышел на крыльцо.

На крыльце, прячась от дождя под козырьком, его ждала все та же мерзкая компания. Сириус почувствовал, как неприятно екает в желудке.

— Эх, Люпин-Люпин, — Нотт, по-прежнему ухмыляясь, спрыгнул с перил и снисходительно положил руку Люпину на плечо. — И не стыдно тебе? Ну как же так, нехорошо врать учителю.

— Я не врал, и ты это знаешь, — процедил по слогам Люпин. Он попытался сбросить с себя руку, но та вдруг впилась ему в плечо. — Отпусти меня. Отпусти, слышишь?

— То есть, по-твоему, это он врет? Да как ты можешь такое говорить! — театрально возмутился прилизанный пижон. — Это было очень грубо, Люпин, очень. Где твои манеры, тебя что, волки воспитывали? Извинись перед Теодором, сейчас же. Ну, ну что же ты молчишь? Будешь извиняться?

Люпин оглядел их всех, посмеивающихся над ним, скрестил на груди руки и тихо, но твердо сказал:

— Не буду.

Пижон перестал смеяться. Так же тихо, наводящим жуть голосом, точь-в-точь как у Барти, он переспросил:

— Что ты сказал? Ну-ка повтори, щенок.

Люпин побелел на глазах, но только больше выпрямился.

— Я не буду извиняться. Я знаю, что это были вы. Вы любите нападать на других исподтишка, чтобы самим остаться чистенькими. Совсем как ваши отцы поступают с нашей страной.

Смех прекратился, и все уставились на Люпина с такой ненавистью, что Сириус поежился. Люпин явно перегнул палку. Нотт пошел багровыми пятнами, ткнул ему в лицо пальцем и прошипел:

— Не смей оскорблять моего отца, ты, вшивый валлиец! Я тебя за это…

— Тише, тише, Теодор, — успокоил его пижон. От его голоса мороз бежал по коже. — Н-да, Люпин, ну и грязный же у тебя язык… Я этого так не оставлю. Мальсибер, возьми его.

Мальсибер, огромный страшный парень, похожий на скалу или на горного тролля, схватил Люпина за воротник так, что затрещали швы. Он поволок его через двор вслед за пижоном, который сбежал с крыльца и замер у переполненной бочки с дождевой водой. Люпин все понял. Он принялся отчаянно вырываться, упирался, пытался даже бить Мальсибера, но ничего не помогало: его держали крепко, как котенка, ноги скользили по размокшей грязной земле, а ударов Мальсибер словно не чувствовал вообще. Перед бочкой он перехватил Люпина, одной ладонью заломив ему за спину руки, а второй стиснув затылок. Пижон коротко кивнул, и Мальсибер, надавив Люпину на голову, окунул его в бочку. Все снова засмеялись, глядя как бедняга судорожно пытается вырваться из стальной хватки. Выждав немного, пижон снова кивнул. Мальсибер дернул обратно. Мокрый, задыхающийся Люпин, с волос которого текло в три ручья, кашляя уставился на довольного пижона: он стоял сухой, под чьим-то угодливо протянутым зонтиком.

— Ну, будешь извиняться? — поинтересовался он. Мальсибер встряхнул Люпина за шиворот. У того, кажется, уже стучали от холода зубы. Перебарывая дрожь он сердито проговорил:

— Да пошел ты к черту!

Пижон печально покачал головой и притворно вздохнул:

— Да, видимо, одного раза оказалось недостаточно… Ну, придется повторить урок.

С садистской улыбкой Мальсибер снова подтащил зажмурившегося Люпина к бочке…

— Вот тут ты меня разбудил.

Сириус яростно заморгал, пытаясь прогнать случайное наваждение. Они были дома, в Реддл-холле, в комнате у Люпина, и сам Люпин, сухой и в пижаме, сидел напротив него, а не захлебывался застоялой водой из бочки на школьном дворе. Правда, вид у него был такой же убитый. Сириус ощущал себя страшно виноватым, но за что именно — не понимал.

— И… часто такое случалось?

— Ну, — невесело хмыкнул Люпин, — обычно я все-таки успевал от них сбежать. Не бери в голову, ничего такого, это часто встречается. Мальчишки враждуют, Сириус…

Я, может, и не знаю много об этом вашем обществе, но я нутром чувствую, что ты несешь какой-то бред. Это не вражда, это… издевательство. Как ты вообще выжил в этом месте и не трясешься от всего подряд, как Петтигрю?

Сириус сглотнул. Потом неуверенно придвинулся и, глядя на свои носки, пробормотал:

— Я не очень понимаю, как работают эти все ваши человеческие взаимодействия, но, возможно, тебе сейчас нужны дружеские объятия?

— Чт… — Люпин уставился на него как на безумного. — Что?

— Ну что-что, ты глухой, что ли, — заворчал Сириус, ощущая себя почему-то неловко, — я спрашиваю, обняться хочешь?

— Х… хочу, — неуверенно ответил Люпин. Сириус потянулся вперед, обхватил его и прижал покрепче. На спину легли холодные, просто ледяные руки. Люпин положил лоб ему на плечо и тихо сказал: — Спасибо.

— Ну все, все, нечего тут телячьи нежности разводить! Давай еще поцелуемся, раз ты такой чувствительный! — в ответ Сириус получил глухой смешок куда-то в шею и тычок между ребер и ухмыльнулся: кажется, починить Люпина ему все же удалось. Кто же знал, что на парней эти самые теплые объятия тоже так работают…

— Спать все равно будешь на полу, — улыбнулся Люпин, когда они выпустили друг друга.

— Как скажешь — но если в следующий раз ты начнешь ходить во сне, господин лунатик, я не ручаюсь, что какая-нибудь шальная подушка не прилетит тебе в лоб!

Он снова вытянулся на полу, на этот раз завернувшись еще плотнее, и посмотрел на кровать. Люпин возился, перетряхивая подушку и подбирая под себя со всех сторон одеяло. Потом он немного подумал, натянул поверх пижамы свитер и только тогда успокоенно затих.

— Доброй ночи, Сириус.

— Доброй ночи, Л… Доброй ночи, Ремус.

В этот раз Сириус уснул быстро, и засыпая, был твердо уверен, что больше этой ночью к ним не забредет никакой кошмар. Не зря же они прогнали первый.

Гудок подъема разбудил его, но с трудом. Он выпростал руки из-под одеяла и лениво потягивался, думая, стоит ли бросить в стирку джинсы после того, как он пережил в них столько приключений, когда в двери вдруг щелкнул ключ. В этот момент раздался испуганный сип — а в следующий Ремус свалился на него с кровати, приложившись лбом о подбородок, а локтем о грудь. Локоть у Ремуса был очень острый, и Сириус взвыл.

— Я не нарочно!

— Ай-й, не нарочно он! Люпин, сонный ты медведь!

— Ну извини, я же сказал, я не специально!

В этот момент со скрипом отворилась дверь. Поверх лохматой головы Ремуса Сириус увидел изумленную Чарити, которая хлопала глазами, как вытащенная из воды рыба.

— Си… Сириус… — наконец выговорила она слабым голосом. — Ремус…

Ремус повернулся на нее, потом обратно на Сириуса. Он навис над ним в совершенно ужасной позе, прямо как в журналах у Джеймса — еще и коленом уперся как раз между ног. Да, Чарити определенно было с чего приходить в ужас.

— Мальчики… что вы…

— Мы ничего! — громко и сердито заявил Сириус, выползая из-под отпрянувшего в сторону Ремуса. — Ничего!

— Я просто упал с кровати, а Сириус спал на полу… — Ремус увидел, как лицо Чарити вытянулось еще больше, и испуганно зажал рот рукой, но было поздно. Чарити устало потерла виски и сдернула с носа очки, протирая их полой халата.

— Чарити, — Сириус поступился всеми своими принципами и посмотрел на нее просительно, — а может, вы никому ничего не скажете, а? Все же нормально закончилось — а мы больше так не будем…

— Миссис Бербидж, что такое? Что за суматоха с утра?

Ремус обреченно закатил глаза, а Сириус шепотом выругался. У Барти была прямо-таки суперсила появляться в самые неподходящие моменты в самых неподходящих местах. Он заглянул в комнату из-за плеча Чарити, внимательно осмотрел мальчишек и коротко бросил:

— В мой кабинет. Сейчас же.

Спустя пять минут они оба стояли на ковре перед столом Барти: Ремус прямо как был, в свитере поверх пижамы и босиком. Сириус, который был в одной футболке, передергивал плечами и страшно ему завидовал, потому что по кабинету гулял холодный сквозняк — а Ремус завистливо смотрел на его носки и ботинки. Но вдоволь пострадать и позавидовать им не дали. Барти стремительно влетел в кабинет, вальяжно, явно подражая Реддлу, опустился за стол и подался вперед:

— Слушаю вас внимательно, джентльмены.

— Я вскрыл дверь Ремуса отмычкой и проник к нему ночью, — спокойно ответил Сириус и с вызовом поглядел в водянистые глаза Барти. Тот сложил пальцы домиком и поднял брови:

— И это все?

— Все.

Сириус сунул руки в карманы и посмотрел в сторону, на камин, будто на Барти ему было наплевать. Да ему и правда было почти наплевать. Он знал, что состоит на испытательном сроке, знал, что всего один достаточно серьезный проступок, одно письмо матери — и он снова окажется под замком, лишенный свободы, солнца, друзей, которые только-только появились. Ему отчаянно не хотелось к родителям. Но он не собирался сдавать Ремуса — этому-то придурку, из-за которого он теперь даже вскрикнуть от боли, как нормальный человек, не может? Ну уж нет, Блэки своих не выдают. А Ремус теперь был свой. Сириус все еще не понимал его, хоть и немного меньше, чем раньше, привычки Ремуса все еще его раздражали, но он все равно считал его своим после минувшей ночи. Есть такие события, пережив которые, нельзя не сблизиться, и ночь за шоколадкой, склянкой медицинского спирта и кошмарной историей — явно одно из них. И Ремус уж точно не заслужил головомойки за то, в чем был не виноват.

— Барти, — но он буквально напрашивался на нее, глядя на Барти раздражающим взглядом «Давай-Договоримся-По-Взрослому», — вы все не так поняли… Сириус просто…

— Я все прекрасно понимаю, Ремус, — отозвался Барти. — И не нервничай так, никто не собирается тебя обвинять.

Ремус нахмурился и моргнул. Они с Сириусом переглянулись; тот молча пожал плечами — ну что возьмешь с психа. А псих продолжал:

— Я же не тиран в конце концов, — и он улыбнулся так приторно, что у Сириуса аж рука дернулась, чтобы дать ему прямо в эту улыбку. — Я понимаю, что ты не мог ничего сделать, когда Сириус вскрыл твою дверь. Ты испугался, это нормально. Но в следующий раз не бойся позвать на помощь, хорошо? Что с тобой, Ремус? — ты побледнел.

Ремус был похож на белую каминную доску. Глаза у него стали круглые, как два чайных блюдечка, а руки медленно сжались в кулаки. Сириус всецело разделял его чувства. Барти нахмурился:

— Тебе плохо? Я так и знал, что эта подозрительная совместная ночевка плохо на вас скажется… Погоди, у тебя что, пластыри? Откуда?

— Поцарапался пером от ручки, — соврал Ремус даже глазом не моргнув.

— А, ну конечно… Мисс Паркинсон! О, вот и вы, мисс Паркинсон, пожалуйста, отведите Ремуса назад в его комнату, ему нехорошо.

— Да я в полном порядке! — запротестовал Ремус, когда Паркинсон решительно сцапала его за локоть. — Не надо меня никуда вести, все со мной нормально!

Увы, никто не стал его слушать: бормоча что-то невразумительное, Паркинсон уволокла упирающегося Ремуса вон из кабинета. Барти подождал, пока дверь за ними не закроется, и посмотрел на Сириуса в упор своим холодным водянистым взглядом.

— Может все-таки объяснишь, зачем тебе понадобилось в ночи вскрывать замок Ремуса и проникать к нему в комнату?

— Снейп страшно храпит, не могу заснуть уже которую ночь. Подумал, у Ремуса будет хуже слышно.

Взгляд Барти заледенел:

— Не хочешь перестать валять дурака и поговорить по-человечески?

— Да нет, — пожал плечами Сириус, — не особо.

Было бы глупым хвастовством сказать, что он ни капли не трусил — он трусил, и еще как, но страх Блэки кому попало не показывают. Страх — уязвимое место. Если ты кому-то его показываешь, значит доверяешь. Барти Сириус не доверял ни на грош и показывать свой страх не собирался.

Барти глубоко и медленно вздохнул. Не говоря ни слова он поднялся и выдвинул ящик письменного стола. В руку ему легла длинная деревянная линейка. Сириус никогда не думал, что будет так радоваться обычному наказанию.

— От того, чтобы я прямо сейчас сел и написал твоей матери о твоем безрассудном поведении, тебя спасает только то, что от твоей глупой выходки никто не пострадал, — ледяным тоном произнес Барти, выходя из-за стола и приближаясь к Сириусу. Линейку он держал ребром и постукивал им по ладони. — Руку давай.

Сириус протянул ему левую руку; на ней с трудом, но можно было разглядеть поперечные прямые следы, словно от старых ран и кровоподтеков, которые так и не зажили до конца. Барти хмыкнул, и на его бледных губах зазмеилась усмешка:

— Нет, не эту руку. Дай правую.

Сириус уставился прямо в водяные глаза этого гаденыша, который еще смел ухмыляться ему в лицо. Права рука у него была рабочей — и Барти это знал. Если бы удары оказались слишком жестокими и Сириус не смог бы писать, у него начались бы ужасные проблемы хотя бы со стариком Слагхорном, который отлично отличал один почерк от другого и сразу влепил бы Сириусу неуд, попроси он кого-то о помощи. И это Барти тоже знал.

Они смотрели друг на друга не отрываясь, словно играли в гляделки. Барти ухмылялся, предвкушая расправу. Сириус ухмыльнулся в ответ и протянул правую руку.

Барти бил уверенно и с таким знанием дела, будто всю жизнь этим и занимался, и Сириус только диву давался, как в таком маленьком объеме помещается столько злобы. Он стоял молча, глядя в окно и механически считая удары. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Правая рука не так загрубела и чувствовала намного лучше левой. Сириус отстраненно размышлял о том, насколько позорным будет издать хоть какой-нибудь звук: тишина кабинета, разрываемая только сухими ударами линейки, становилась все более невыносимой и била по ушам не хуже грома.

Только когда под линейкой показалась первая капля крови, Барти невозмутимо остановился. Сириус давно сбился, но успел насчитать что-то около сорока ударов. Не говоря ни слова, он спокойно опустил руку. Боль слегка притупилась ударов, наверное, десять назад, но ему было знакомо это обманчивое состояние — на следующее утро от точно не сможет ей даже шевельнуть. Барти, убирая линейку на место, пристально посмотрел на него, словно проверяя: не сдался еще, не готов молить о прощении? Сириус ответил ему своим насмешливым и наглым взглядом. Завязалась молчаливая игра в гляделки. Победителем оказался Сириус — Барти недовольно отвел глаза и проговорил:

— Надеюсь, ты выучил свой урок, Сириус. Можешь идти.

Сириус хотел позволить себе уронить маску в коридоре — но она как приклеилась к лицу. Он шел к общежитию так спокойно, словно не с наказания возвращался, а после разговора по душам. И дошел бы до самой комнаты, если бы не…

Услышав, видимо, его шаги, Ремус выглянул из-за своей двери. Он тут же увидел руку Сириуса и уставился на нее глазами с колесо. Сириус услышал громкий треск: это ломалась его маска.

— Что он… Черт возьми, Сириус, — Ремус распахнул дверь и выскочил на площадку, — у тебя же кровь…

— Неважно! — огрызнулся Сириус, мгновенно вскипевший не хуже чайника. Нет, он не должен был, не должен был предстать таким слабым — особенно перед тем, кого сам прошлой ночью спасал. Ремус же сейчас не выдержит и начнет его жалеть. А жалость Сириус не переносил и не принимал. Ни от кого. Жалеют детей, больных и слабых. Он давно не был ребенком, не признавал себя больным и не хотел быть слабым. Поэтому, развернувшись на каблуках, он побежал прочь, все равно куда, лишь бы подальше от людей — подальше от Ремуса и его жалости.

Ноги несли его сами, он не смотрел по сторонам, перепрыгивая на лестницах по две ступеньки сразу и упрямо стискивая зубы все сильнее. Но в какой-то момент лестницы и коридоры закончились. Сириус оказался на заброшенном чердаке среди гор хлама. Он остановился, попытался перевести дух, но в груди все клокотало и кипело. У него затряслись руки, и он резко ощутил неудержимое желание истерически хохотать. Надо всем, что случилось: над тем, как по-идиотски он выставил себя и как наверняка все уже перемыли ему все кости, над тем, как Барти клацал зубами, пытаясь сломать его, и садистки ухмылялся, чувствуя свою мелкую палаческую власть причинять боль, над тем, как он сел в лужу перед Ремусом, как тому, что случилось этой ночью, этому хрупкому пониманию, пришел чертов конец, потому что Ремус же не сможет смотреть на него как раньше, никто не сможет, когда они все узнают, а они все узнают, чертов Ремус, зачем Сириус вообще за ним полез, зачем, жил бы спокойно… Он обхватил себя руками, пытаясь подавить клокочущий гнев, но наружу все равно вырвался смешок, резкий и хриплый. Руки дрожали все сильней, его дернуло судорогой, повело, и он завалился на бок, хохоча уже во весь голос. Почему-то Сириусу казалось, что этот раз вполне может оказаться и последним — он один, никто сюда не придет, никто его тут не отыще…

— Сириус!

Позади загрохотали шаги. Жесткая рука перевернула Сириуса на спину, и он, жмурясь от смеха, увидел бледное лицо. Раздалось очень громкое и невнятное ругательство. Вслед за ним на щеку обрушился такой удар, что голова чуть не отлетела. От неожиданности гнев перестал рвать его на части, а смех застрял где-то в горле. Сириус открыл глаза и уставился на Ремуса, который смотрел на него в упор, сдвинув брови и тяжело дыша, почти задыхаясь. Наверное, от бега.

— Лучше? — как-то напряженно, даже мрачно спросил Ремус. Сириус попробовал сесть и пощупал грудь.

— Лучше… — неуверенно протянул он, сам не веря своим ощущениям.

Ремус мгновенно выдохнул и шлепнулся на пыльный пол. Он крепко зажмурился, потом открыл глаза и снова глянул на Сириуса уже откровенно сердито:

— Не вздумай умирать, понял? Ты обо мне подумал — я с кем собачиться буду, со Снейпом? И вообще, — пошарив в кармане, он извлек кусок шоколадки в фольге, — жуй. Тебе нужно восстановить баланс.

Вид у него был такой, что Сириус в кои-то веки не решился спорить, а молча отломил от шоколадки и сосредоточенно заработал челюстями, разгрызая орехи. Ремус привалился к поваленному на бок креслу, вытянул свои длинные тощие ноги в непарных носках и тяжеленных даже на вид ботинках — неудивительно, что он топал как стадо слонов. Взгляд его блуждал по завалам старых вещей, но сам он был словно бы не здесь. Сириус отвернулся и уставился на свою руку. У него появилась робкая мысль, которую он бы никогда не высказал, но она приятно грела его изнутри. Ремус с пострадавшими всегда был мягок и нежен — взять хотя бы, как он всегда хлопотал вокруг Эванс и своих мелких. Но с Сириусом он вел себя словно нарочно грубо — как сам Сириус вел себя с ним. Понял ли он что-то, или просто злится? А если понял, то специально не стал жалеть Сириуса?

Ремус тем временем медленно вдохнул, потом со свистом выдохнул и повернулся к нему. Не говоря ни слова, он задрал широкий растянутый свитер. Показалась бледная кожа. На ней белесыми полосками проступали шрамы — из-под свитера высовывались рваные кончики, как у тех, что были у Ремуса на лице и руках, а ниже ровными полосками лежали тонкие, одинаковые бороздки.

— Учитель химии, — просто сказал Ремус на немой вопрос Сириуса и опустил свитер. — Ты ешь, ешь, не мни шоколад зазря, он плавится.

Сириус заторможенно посмотрел на кусок, уже ставший мягким, сунул его в рот и облизал пальцы. Потом оглядел чердак. Вокруг громоздилась старая мебель в чехлах и ржавели рыцарские доспехи, валялась какая-то мелочь из домашнего обихода, стояли пыльные коробки, из которых торчали корешки книг и старые игрушки. Сириус мельком бросил взгляд на задумчивого Ремуса и вскочил на ноги с самым бодрым видом:

— Мне кажется, этот чердак так и напрашивается на то, чтобы его обшарили! Любишь бродить по пыльным чердакам, господин Лунатик?

— С каких пор у меня появилась кличка? — усмехнулся Ремус, поднимаясь и отряхивая штаны.

— С тех пор, как я ее придумал!

— Блэк, ты поосторожнее, а то я тоже могу выдумать тебе кличку — и станешь ты тогда господином Бродягой.

Сириус довольно хохотнул:

— Мне нравится! Будем как крутая банда — господа Бродяга, Сохатый и Лунатик!

— Питер обидится, что ты обделил его крутой кличкой, — Ремус подошел к ближайшей коробке и сунул в нее нос. Сириус, изучавший меч в руках у одно из ржавых рыцарей, только отмахнулся:

— Он пока ничего крутого не сделал, только таскается за всеми хвостиком… Хвост и есть… — Рядом с доспехами блеснуло что-то яркое, и Сириус удивленно выдохнул, подняв с пола отполированный как зеркало меч с рукояткой в рубинах. — Смотри! Смотри, какой крутой!

Ремус оторвался от своей коробке и приблизился к Сириусу, с трудом держащему тяжеленный меч, с некоторой опаской. Прищурившись, он уставился на лезвие.

— Годрик Гриффиндор… Что-то незнакомое, я ни в одной легенде такого не помню — кто он такой?

— Понятия не имею, но в оружии он точно разбирался, — хмыкнул Сириус. Рядом с ними валялась бурая от времени остроконечная шляпа; он нахлобучил ее на голову и задрал нос: — Ну как, похож я на Гендальфа?

— На придурка ты похож, — фыркнул Ремус и присел на корточки, осматривая залежи вокруг и щупая все длинными пальцами. — Смотри-ка!

Разогнувшись, Ремус показал золотую чашу с двумя ручками, в которой что-то позвякивало. Он сунул руку внутрь, вытащил на свет длинную цепочку, заканчивавшуюся медальоном из какого-то зеленоватого камня. На камне в виде буквы «С» извивалась тонкая змейка. Ремус поднес медальон к глазам, но тут же поморщился и бросил его обратно:

— Серебряный… Тут на чаше, кстати, буква «Х». Забавно, да? Будто они специально как-то подобрались.

— Скажешь тоже, — Сириус посмотрел на него со снисходительной усмешкой.

Меч уже оттягивал руки, поэтому он, избавившись от него и от шляпы, двинулся дальше по чердаку. Все здесь было тусклым и присыпанным пылью — и снова увидев яркий блеск, Сириус мгновенно обернулся к нему. На ручке огромного старомодного гардероба висела сверкающая диадема, вся в сапфирах. Едва Сириус приблизился, гардероб покачнулся. и послышалось слабое дребезжание.

— Ты это слышал?

— Что слышал?

— Да как будто что-то шуршит…

Сириус повернул ручку гардероба. Что произошло дальше, он так и не понял. Он только увидел, как из гардероба заструился черный дым, а затем…

Откуда-то рядом появились Джеймс и Дора — но их лица были искажены злостью.

— Зря мы в тебя поверили, — мрачно сказал Джеймс, скрестив руки на груди. У Сириуса упало сердце. Нет, погодите, за что, что он сделал…

— Я думала, хоть кто-то в нашей семье нормальный, — процедила Дора сквозь зубы. — А ты такой же, как они все…

— Ну что ты хочешь от него, — Ремус шагнул к ним, демонстративно не глядя на Сириуса. — Он же… Блэк, — выплюнул он с ядовитым сарказмом. — Блэком родился — вовек не отмылся. ⁽¹⁾

Сириус хотел возразить, крикнуть, но горло сдавила судорога. Он смотрел в их ненавидящие лица и чувствовал, как под ногами разверзается бездна. Он замахал руками, пытаясь отогнать этот кошмар, ведь этого не могло, просто не могло случиться взаправду, нет, нет-нет-нет…

Он шлепнулся на пол, подняв тучу пыли, и страшное наваждение вдруг заколебалось. Где-то за туманом мелькнула тенью

— Сириус? Сириус, Бродяга!

— Ремус, ты здесь? — Сириус уставился на тень Ремуса. которая по-прежнему воротила от него нос.

— Конечно, я здесь, где еще!

Ремус, тоже пыльный, пробрался к нему, разгоняя собой туман.

— Что это за херня? — он обернулся на гардероб с испугом и какой-то злостью.

— Понятия не имею… — пробормотал Сириус, с облегчением глядя, как тени тают. Ремус поднялся с колен и толкнул старое окно, впуская на чердак холодного свежего ветра. Сириус кое-как встал и жадно глотнул воздуха. Потом, особо не думая, что он делает, выбрался на крышу. Вокруг на мили тянулись глухие леса, нагоняя уныние — но это было лучше чердака. Он стряхнул снег с крыши, и уселся на край, свесив ноги в пустоту. Следом выбрался Ремус; он сел рядом, но ноги поджал под себя.

— Хочешь поговорить об этой чертовщине?

— Не особо.

— Я тоже.

— Никому не говори про этот чердак, — хрипло посоветовал Сириус, глядя вниз, в сад. Было высоко, наверное, где-то на уровне четвертого этажа. — Не надо никому этого видеть.

Ремус молча нагреб снега в ладонь и ссыпал в пустоту. Сириус почему-то не сомневался, что теперь о чердаке не услышит ни одна живая душа.

1) Эта потрясающая фраза и сама идея Сириусова боггарта честно найдены автором на просторах интернета и адаптирована под реалии фанфика, на авторство автор не претендует.

Вернуться к тексту