Лягушка Алхимическая (джен)

В соответствии с нашим специальным контрактом мы должны были лечить военнослужащих, но не должны были их наблюдать. Об этом нам сообщил генерал Мардс, пришедший на следующий день в приёмные часы. Он долго смеялся, вспоминая шедевр искусства иллюстрации на спине его сына, и сказал, что вряд ли бы сам придумал более впечатляющее наказание. Затем он заключил с Франкеном договор и стал нашим официальным пациентом. Довольно здоровым пациентом, надо заметить, потому что у него в истории болезни было только два лёгких ранения по молодости. Генерал вообще оказался на удивление приятным человеком, в отличие от своего сына. Он и сам сетовал, что не смог воспитать ребёнка должным образом. Но что сделано, то сделано, ничего уже не изменить. Алхимией можно сделать многое — в принципе, даже мозг при желании перестроить. Но это слишком хитрая и малоизученная часть тела человеческого, так что риск при подобном эксперименте слишком высок.

Декабрь мчался, как пущенный под откос поезд. Дни были забиты делами с подъёма до отбоя — с утра мы уезжали в библиотеку, потом я ехала заниматься новогодним праздником, а Франкен — пациентами. Ну, если быть точнее, я вела приём по вторникам, когда почти никого не было, и по субботам, когда запись была просто супер-плотной. И если в первый день я могла гонять чаи, вязать шарф и пинать балду, то во второй было прямо-таки ни вздохнуть, ни пукнуть. Режим был бешеный, и по воскресеньям я имела наглость спать аж до десяти утра. За декабрь у нас было всего четыре сложных плановых операции, и к двадцать пятому числу пациенты после них уже были отправлены восвояси.

Рождества в Аместрисе не было. Как, впрочем, и религии, которая бы его предполагала. Возможно, культ Лета в Лиоре потому и появился, что людям был нужен какой-нибудь бог, какая-нибудь религия, чтобы верить у неё. Ну, я не социолог, чтобы понимать такие штуки. Новый год здесь праздновали тридцать первого декабря, и в этот день никто и ничто не работало. Разве что в городской больнице трудилась дежурная бригада врачей, да заведения проводили заказанные мероприятия. А так по большей части это был семейный праздник. За неделю до конца года у нас, в принципе, уже было почти всё готово для праздника в общине. Оставалось только решить вопрос с едой, но тут нельзя было сделать этого заранее. Напряжённая суббота высосала из меня все соки, так что в воскресенье, как раз пришедшееся на двадцать пятое декабря, встала я поздно. Ночью немного подморозило, и на окнах образовался узор из инея. Я несколько минут рассматривала его, прежде чем вытащить себя из-под одеяла. Я рассчитывала провести почти весь день у себя и закончить шарф, может, немного почитать, а главное — выходить только чтобы поесть. Я как раз спускалась, чтобы сообразить что-нибудь на завтрак, когда в дверь постучали.

— Ты кого-нибудь ждёшь? — громко спросила я, надеясь, что меня слышали.

— Нет! — также громко ответил Франкенштейн, сидевший, судя по всему, на кухне.

Я скривилась и открыла. На пороге оказался майор Армстронг собственной необъятной персоной, одетый в гражданское. Как и в прошлый его визит, я опешила и отступила на шаг, теряясь в догадках. Если бы в штабе случилось что-то срочное, нам бы позвонили, но если он прибыл сам, то либо вопрос личного характера, либо произошло что-то из ряда вон.

— Ам… Доброе утро, майор, — наконец выдавила я. — Зайдёте?

— Доброе, — он кивнул и, пригнувшись, вошёл в прихожую.

— Кто там? — из гостиной возник Франкен. — А, это вы, майор. Что-то стряслось?

— Нет, — он улыбнулся. — Ничего такого срочного.

— Да вы проходите, — я вернула себе способность здраво соображать. — Я собиралась завтракать. Присоединитесь?

— С удовольствием, — майор снова улыбнулся и снял пальто.

Мы прошли на кухню, где от вида нашего гостя опешила уже Катрина. Вообще наша идея устраивать вечерние сходки пока оставалась на стадии «ну, было бы неплохо». С понедельника по субботу мы были так заняты и так уставали от людей вообще, что в воскресенье хотелось немного отдохнуть и прийти в себя. До нового года нечего было и думать затевать подобные мероприятия. Майор уселся за стол напротив меня и как будто стал немного компактнее. Катрина ожила и через минуту перед моим носом уже стояли сырники со сметаной и вишнёвым джемом. Они были горячими, будто только со сковороды. Франкен тоже присоединился к нам, только он пил кофе. Пару минут прошли в тишине, за которые я лично успела поглотить один сырник.

— У вас уже есть планы на новый год? — спросил майор, сияя как бильярдный шар.

— Мы проводим праздник в общине, — отозвался Франкен, не давая мне говорить с набитым ртом.

— До ночи? — уточнил Армстронг.

— Нет, мы должны закончить там около шести, — Франкен чуть нахмурился. — Чтобы они могли провести время, как им предписывает вера.

— Хм… — майор задумчиво свёл брови. — А вы не хотели бы прийти на вечер в армейском клубе?

— Армейском клубе? — переспросила я, проглотив кусок.

— Да. Я полагал, вы в курсе о нём, — Армстронг пожал плечами. Я покосилась на Франкенштейна, но он лишь отрицательно помотал головой. — Он находится в здании между штабом и библиотекой. Там собираются офицеры, в основном. Ну, не только они, впрочем. Обычно там играют в карты, делятся новостями, да и просто проводят время. В новый год там всегда проводят вечер для офицеров и их гостей. Вы ведь тоже офицеры, так почему бы вам не прийти?

— Я не знал, что есть такой клуб, — задумчиво изрёк Франкенштейн.

— Не до того было в последний месяц, — я вздохнула. — А что это за вечер?

— Музыка, танцы, карты, — майор пожал плечами. — Розыгрыш призов. Ничего особенного, на самом деле.

— Звучит неплохо, — улыбнулся Франкен. — Насколько я помню, наш гардероб от Гратца должен быть готов со дня на день. Во сколько будет начало?

— Начнём собираться около девяти, но точного времени нет, — пожал плечами Армстронг.

— Хватит тебе двух часов, чтобы собраться? — усмехнулся Франкен, поворачиваясь ко мне.

— Если с мыслями — то да, — скривилась я. — На самом деле, без понятия, зачем было столько времени тратить в прошлый раз. Двух часов более чем достаточно.

— Вот и чудно, — «брат» улыбнулся мне одной из своих жутковатых улыбок, и меня едва не передёрнуло от озноба. — А много ли народу приедет? — он снова повернулся к Армстронгу.

— Довольно-таки, — кивнул тот. — Для многих армия как вторая семья, так что, я бы сказал, мало кто остаётся в стороне от этого мероприятия.

— Оу, — моё желание идти туда резко снизилось. Хотя я и изначально не больно-то хотела идти.

— Доктор Фреди, — очень серьёзно посмотрел на меня майор. — Вы танцуете?

— Экхм… — я поперхнулась. — Не то чтобы я не умею, но просто я очень давно не бывала на таких мероприятиях. Лет так шесть, примерно… Скажем, в карты я играю лучше.

— Я бы сказал, азартные игры не для дам, — усмехнулся Армстронг. — Но на прошлой неделе я проиграл пять крон капитану Гратц, а она-то уж точно настоящая леди когда не носит форму.

— Гратц? — озадаченно переспросила я.

— Да, капитан — супруга портного Гратца. Вы не знали? — майор изогнул бровь.

— Нет, — протянула я. — Мы с ней никогда не встречались.

Майор провёл у нас ещё немного времени. Говорили в основном о том, что творится в Аместрисе в целом и в Центральном городе в частности. Казалось, что всё очень мирно, и только на севере росло напряжение. Об этом Армстронг говорил довольно мрачно, и оказалось, что там гарнизоном командовала его сестра. Потом он ушёл, причём, судя по всему, пешком, потому что с улицы не донеслось ни цокота копыт, ни шума двигателя. Я осталась сидеть на кухне, мрачно взирая прямо перед собой.

— У меня складывается впечатление, что ты не очень хочешь идти на этот вечер, — Франкен появился в дверном проёме, сложив руки на груди и оперевшись на косяк.

— А ты прям хочешь? — скептически поинтересовалась я, фокусируя на нём взгляд. — Ну, во-первых, я думаю, что нас могут начать втягивать в политические игры и низкие интриги. А во-вторых, я боюсь облажаться.

— Ты? — он озадаченно свёл брови.

— Нет, конь в пальто, — фыркнула я. — Я не танцевала уже лет шесть. Едва помню, как это делается.

— Кстати, почему? В Метсо, насколько я помню, довольно насыщенная светская жизнь.

— Ну, Фреди не жила отшельником, — я вздохнула. — Она бывала на симпозиумах и конференциях, но там, как правило, до танцев не доходило.

— Чего вдруг о себе в третьем лице? — он вскинул брови.

— Ну, потому что она танцевала лет шесть назад, а я немного подольше, — я мрачно посмотрела на него. — И в тот раз я оттоптала партнёру ноги.

— Уверен, в этот раз будет лучше, — Франкен быстро подошёл ко мне и за руку вытащил из-за стола. — Это же просто.

Он начал считать в темпе вальса и плавно повёл меня по кухне. Наверное, от удивления я даже ни разу не оступилась. От него же, наверное, у меня отнялась передняя часть головы: выпученными глазами я взирала на одухотворённое лицо Франкенштейна, который смотрел куда-то поверх моей головы. Откровенно говоря, в кухне было тесновато, но он умудрялся вести так, что мы не наткнулись ни на один предмет мебели. Сделав кругов пять, он остановился, всё также глядя куда-то в стену.

— Видишь, — раздался надо мной голос Франкенштейна. — Это совсем не сложно.

— Я без понятия, как у меня это вообще вышло, — деревянным голосом отозвалась я. — Если ты отойдёшь и попросишь повторить, я сшибу всю мебель.

— Ну, прелесть парных танцев в том, что их не танцуют в одиночку, — он перевёл взгляд на меня. — А следовать за партнёром тебе вполне удаётся. Может, в тот твой прошлый раз проблема была в нём, а не в тебе?

— Я бы так не обольщалась на свой счёт, — хмыкнула я. — В данном случае, я полагаю, следует списать это на навыки Фреди.

— А почему, кстати, ты не бывала на таких мероприятиях в Метсо? — Франкен выпустил меня, и мы синхронно сделали по шагу друг от друга. Он к окну, я — поясницей в угол дивана. — Не припомню, чтобы они вызывали у тебя отторжение.

— Они и не вызывали, — я дёрнула плечом. — Пока ты там был. А потом это стало несколько… не знаю, как лучше выразиться… Затруднительно, пожалуй, — я нахмурилась. — И немного неприятно.

— Неприятно? — он вопросительно изогнул бровь.

— Не делай вид, будто не представляешь себе, что такое навязчивое внимание, — скривилась я. — С той только разницей, что для того, чтобы мужчина понял, что нет — это всё-таки нет, надо сломать ему нос. И то не факт, что дойдёт.

— Оу, — меж бровей Франкена пролегла тонкая морщинка. — Почему же ты не написала об этом?

— Не посчитала разумным отвлекать от учёбы, — я пожала плечами. — В первый год после твоего отъезда я ещё принимала приглашения, но потом к всеобщему удовольствию перестала. Женщины были довольны, что мужчины перестали от них отвлекаться, мужчины — что их больше не заставляли глупо себя чувствовать. Некоторые, правда, и после этого продолжали обивать порог моего дома… А когда я всерьёз задумалась написать тебе, произошла та диверсия в Ризенбурге, и я уехала, и там уже было не до танцев и светских раутов.

— Понятно, — протянул Франкенштейн. — Аместрис одинаково жесток ко всем своим гражданам, независимо от их расы, пола и возраста. К слову, ты сама не хотела бы возглавить его?

— Что? — мне аж голос отказал. — Нет…

— Точно? Никакого стремления к власти? — он усмехнулся. — А я бы посмотрел на женщину-главу милитаризованного государства. Это…

— Будет моим худшим кошмаром в ближайшее время, — я встряхнула головой. — Спасибо за него.

— Неужто ты действительно настолько далека от политики? — Франкен сложил руки на груди и приблизился.

— Я вовлечённее, чем мне хотелось бы, — я поджала губы. — Подполковник уже втянул нас в это. Мы крепко сидим на игле доступа в библиотеку.

— Не хочешь же ты сказать, что это моя вина? — его перекосило скепсисом.

— Это ничья не вина, — мрачно признала я. — Просто неприятный факт.

Я попыталась уйти к себе, но видимо, у Франкена было очень странное настроение, потому что он снова вовлёк меня в вальс. Это опять было неожиданно, но я уже чуть больше осознавала, что делаю. Вообще, я бы не сказала, что совсем уж не умею управлять своим телом. Просто я жила раньше в такую эпоху, где танцевать было совершенно не обязательно. Даже на дискотеках нужно было просто ритмично дёргаться под музыку, и то, если хотелось. В эти времена такой финт ушами бы просто не прошёл.

— А ты хорош в этом, — заметила я круге на третьем.

— Я знаю весь марлезонский балет⁽¹⁾, — он улыбнулся. — Я ведь рассказывал тебе, что во все времена искать информацию было легче в высших кругах. Приходилось учиться и этому тоже.

— Если я ещё этого не говорила, то знай, что я тобой восхищаюсь, — призналась я. — А теперь ты не мог бы меня отпустить?

— Мог бы, — кивнул он. Но не отпустил. — Я давно сам не танцевал. В Лиоре почему-то почти не было подобных мероприятий.

— Кстати, о Лиоре, — внезапно вспомнила я. — Там ведь появился некий новый культ. Можешь о нём что-нибудь рассказать?

— Могу, — он снова кивнул. И опять сделал такую паузу, что я засомневалась, что продолжение будет. — В принципе, он мало чем отличается от всех остальных религий поклонения солнцу. Только с божественными фокусами, — Франкен скривился.

— Фокусами? — переспросила я. Мы продолжали вальсировать, как бы глупо это ни было без музыки или даже счёта.

— У верховного жреца есть нечто, позволяющее обходить главный закон алхимии, — отозвался Франкен. — Я уехал, потому что понял, что он всё же использует её, но не хотел разоблачать его. Людям временами просто необходима вера — пусть бы и в макаронного монстра⁽²⁾, как ты знаешь.

— Пожалуй, — я пожала плечами.

— Однако всякая религия ведёт к появлению фанатиков, — задумчиво добавил он. — Так что правильность моего молчания вызывает сомнения.

— Иногда разоблачением можно достичь эффекта обратного, — я нахмурилась. — К тому же, не думаю, что ты можешь отвечать за утрату людьми здравого смысла.

— Пожалуй, — усмехнулся Франкен.

Забиться в свою комнату в воскресенье мне всё-таки удалось — после нескольких десятков, наверное, кругов по кухне. А ведь у нас в доме вроде бы как были комнаты побольше. Впрочем, это особого значения в действительности не имело, поскольку даже на том пятачке справлялся Франкенштейн мастерски. Ну, и у меня тоже как-то выходило не натыкаться на мебель и не наступать ему на ноги. У себя мне удалось наконец закончить шарф, нужно было раздобыть только нарядную коробку и торжественно вручить. И получилось наконец дочитать толстенный справочник по физике, который, однако, ничего мне не дал, кроме ощущения тщетности бытия.

Всю следующую неделю Франкенштейн меня вальсировал при каждом удобном случае. И при каждом неудобном — тоже. Хотя танцевальные па в коридоре меж стеллажами в библиотеке я даже не знаю к какому из них отнести. Я только в последнюю неделю года обратила внимание, что город принарядился к празднику. Странное дело, но даже без религиозного подтекста на улицах появились украшенные ёлки и разнообразные гирлянды. Всё создавало настроение, так же как в моём мире — ну, том, с радугами и пони — рекламная песенка «Праздник к нам приходит». Должна заметить, что и число грузовых машин в эти дни немного выросло. Раза этак в два.

Во вторник мы забрали в ателье полностью законченный гардероб. Господин Гратц выразил надежду, что мы станем его постоянными клиентами, и снова как-то очень странно, будто оценивающе посмотрел на Франкена. Мне от этого почему-то стало не по себе. Аделина эту надежду тоже выразила, а потом, как бы невзначай, поинтересовалась, намерены ли мы пойти на вечер в армейском клубе.

— Если не случится ничего, что заставит нас остаться дома, то мы планируем, — холодно улыбнулся ей Франкен.

— А что могло бы вас заставить? — изогнул бровь портной.

— Различные независящие от нас обстоятельства, — пояснил «брат». — Мы пока ещё ставим людские жизни выше светских развлечений.

— А, в этом смысле, — он кивнул. — Вам, должно быть, сложно что-то планировать наперёд?

— Такая работа, — я улыбнулась и пожала плечами.

— Что ж, если вы всё же придёте, мы с женой будем там, — улыбнулся господин Гратц. — И Аделина, разумеется, тоже.

— Майор Армстронг говорил, что капитан Гратц хорошо играет в карты, — моя улыбка стала шире. — Я надеюсь на пару партий в вист с ней и вами.

— Да, в висте ей мало равных, — усмехнулся портной. — А вот я не так хорош. Что ж, давайте непременно сыграем.

На этом несколько неловкую ситуацию удалось обогнуть, хотя я как будто копчиком чуяла, что оно всплывёт. Я, конечно, иногда тормоз, а временами и дура, что уж там, но тут уже даже и до меня дошло, почему именно портной так смотрел на Франкена. И у меня почему-то было гадостное ощущение, что меня в это втянут. А я вот не хотела бы, чтобы меня втягивали во что-нибудь подобное.

В среду я почувствовала себя хабалкой. Мы покинули библиотеку пораньше, чтобы попасть на рынок и договориться о закупке продуктов к празднику. В общем-то, нам нужно было несколько гусей, картошка, капуста, свежая зелень и яблоки. И пока дело не дошло до птиц, всё было вполне нормально, но вот потом… Торговала гусями женщина. Она сидела в лавке и лузгала семечки, когда мы подошли. На столе перед ней лежало два гуся. Один был немного пожирнее, а другой выглядел как-то посвежее. Тётка была крупной и какой-то неухоженной. Из-под платка выбивались сальные вьющиеся пряди, и вся она казалась какой-то неумытой. Она посмотрела на меня и смачно сплюнула.

— Что глядишь на гусей-то? — сварливо начала она. — Небось никогда и не готовила сама-то.

— А хороши ли гуси? — я честно попыталась съехать с провокации.

— А вона и видно, что сама не готовишь, не то знала бы, как понять, — ехидно отозвалась она.

— Я узнавал, — почти в ухо мне произнёс Франкен. — Много и хороших гусей можно только у неё купить.

— И что же, вы своего товара мне и нахваливать не будете? — я насмешливо обратилась к ней, отмахиваясь от него.

— А что их нахваливать-то? — она поднялась и упёрла руки в бока — чисто сахарница. — Весь рынок знат, лучше моих нету гусей.

— Да неужели? Что тогда у вас тут делает этот жирный старик? — я ткнула пальцем в гуся пожирнее. — Ясно же, что он ещё прошлый век помнит.

— Свежай он, — она как-то сникла.

И вот тут что-то пошло не так: мы начали самозабвенно ругаться. Причём, надо отдать должное — не переходя на личности. Зато вот гусю досталось по самое не могу. Мы обе прошлись едва ли не по каждому перу убиенной скотины, а когда они кончились, перешли на всё его генеалогическое древо. Со слов тётки выходило, что этот гусь едва ли не родственник фюрера, а потому просто не мог быть плох, я же утверждала, что ближайшим к фюреру его родственником мог быть гусь, которого ему зажарили при поступлении в школу. Мы орали так громко и так цветисто, что из соседних лавок подтянулись торговцы и покупатели — чисто поглазеть. Вдоволь прооравшись, тётка предложила мне самую, возможно, выгодную сделку из всех, что она когда-либо заключала — дюжину гусей за десять крон. Это получалось по восемьдесят три геллера за гуся, что выходило даже дешевле кур. Я согласилась, и она явно осталась довольна сделкой.

Гуси были нашей последней покупкой, так что, договорившись с тёткой, мы направились прочь с рынка. Ну, точнее, я направилась, а Франкенштейн ещё с минуту изображал памятник самому себе, и только потом догнал меня. Я почти физически ощущала на себе его пристальный взгляд, которым он, видимо, пытался просверлить мне череп у виска. Ну, хоть не вальсировал, и на том спасибо.

— Довольно неожиданная сцена, — изрёк он, когда мы уже почти дошли до машины.

— Ну, чтоб ты знал, обычно я так не делаю, — я вздохнула. — Но ей было скучно, так что пришлось удовлетворить её орально, чтобы выторговать лучших гусей.

— Звучит довольно двусмысленно, ты знаешь? — Франкен склонил голову набок.

— Ага, — скисла я. — Поехали домой.

В нашей гостиной появилась ёлка. Она была кем-то заботливо выкопана с корнем и посажена в огромный горшок перед тем, как поселиться у нас. Очевидно, временно. Когда мы приехали, она была совершенно голой, а рядом с ней стояли и восхищались её видом Харай и Катрина. Увидев эту картину, я с такой силой впечатала ладонь в лоб, что аж в ушах зазвенело. Для праздника в общине мы заказали большую такую ель высотой в три метра и, разумеется, всяких шариков, бумажных гирлянд и прочей новогодней мишуры. А вот домой — ничего. Нам просто нечем было украсить дерево, как и всю остальную комнату. Но! У меня там внизу, в лаборатории в шкафу было стекло. И немного перламутра и медной проволоки. Так что я спустилась вниз с таким грохотом, как будто споткнулась на первой ступеньке и полетела вниз кубарем. Разложив припрятанное богатство на столе, я попыталась включить воображение на тему новогодних узоров. Из того, что оно любезно предложило, единственным вменяемым был рисунок инея на стекле. Хотя, если честно, так и подмывало запечатлеть те же иллюстрации, которыми Микке Мардс развлекал надзирателей в тюрьме.

Я увлечённо делала шары, пританцовывая и напевая все подряд новогодние песни, которые только могла припомнить. Естественно, ни одной с начала и до конца — максимум мне удавалось извлечь из памяти один куплет, а то и вовсе пару строчек, и не факт, что они были началом песни. А иногда и вообще что-то совсем странное вклинивалось. Я была поглощена процессом и преобразовывала примерно десятый шар, когда Франкенштейн в очередной раз заставил меня вздрогнуть и едва ли не подпрыгнуть.

— Я тебе удивляюсь, — произнёс он прямо у меня над ухом. — Это же просто смена календаря и всё.

— Ах-ха, — медленно выдохнула я, успокаивая участившийся пульс. — И что?

— В смысле, разве это не точно такой же день, как и все остальные? — он нахмурился и сложил руки на груди.

— Вот сейчас я тебе удивляюсь, — сипло созналась я. — Ты же сам…

— Ты не понимаешь — это другое, — перебил он меня, и мне пришлось плотно сжать губы, чтобы не засмеяться. — Это для детей праздник. Для взрослых это просто день.

— Любой день — просто день, — я пожала плечами. — И любой день можно сделать праздником. Эти шары… — я махнула рукой на коробку, в которую укладывала их. — Они… — у меня опустились руки. — Думаю, этого достаточно.

Я взяла коробку в руки и, обогнув его, двинулась наверх. Пожалуй, мне даже трудно будет придумать нечто более уничтожающее настроение, чем утверждение о том, что труд твой бесполезен. Возможно, мой энтузиазм и был несколько неадекватным, но мне почему-то хотелось новогодней ёлки, которая пахла лесом и особой новогодней свежестью, хотелось мандаринов и блеска гирлянд. И хотелось этого не только для себя, но и для него. А теперь делать что-либо не было больше никакого желания.

Я отдала коробку Катрине, и она с детским восторгом стала доставать шары. Она спросила, откуда такие красивые, и я выдавила подобие улыбки, сказав, что это не важно. Я отошла на пару шагов, нашарила рукой кресло и села. Пять минут назад энергия била из меня ключом, и мне нипочём было бы не усидеть на месте. Теперь я была как сдутый шарик. Я просидела так минут пять, таращась перед собой и пытаясь найти в себе силы пойти работать, когда в гостиную вернулся Франкенштейн. Мрачно взглянув на него, я отвернулась, а он прошёл в ёлке.

— Так определённо лучше, — изрёк он, и я повернулась туда.

На вершине ёлки красовалась красная звезда а-ля копия кремлёвской. Франкен улыбнулся мне и ввёл в полный ступор, подмигнув.

1) Мерлезо́нский балет (часто также Марлезо́нский балет, от фр. Le ballet de la Merlaison, букв. «Балет дроздования», то есть «Балет об охоте на дроздов») — балет в 16 актах, поставленный королём Франции Людовиком XIII.

Вернуться к тексту

2) Пастафариа́нство (англ. Pastafarianism), или Це́рковь Лета́ющего Макаро́нного Мо́нстра (англ. Church of the Flying Spaghetti Monster), — пародийная религия, основанная физиком Бобби Хендерсоном, выпускником Университета штата Орегон, в 2005 году в знак протеста против решения департамента образования штата Канзас, требующего ввести в школьный курс концепцию «Разумного замысла» как альтернативу эволюционному учению. В открытом письме на своём веб-сайте Хендерсон возвещает веру в сверхъестественного создателя, похожего на макароны и тефтели — Летающего Макаронного Монстра (ЛММ), и призывает к изучению пастафарианства в школах наряду с другими религиями, тем самым используя аргумент доведение до абсурда.

Вернуться к тексту