Повязки на наших пулевых ранах (гет)

Море по-прежнему взывало к нему.

Оно сладко пело, мурлыкало, обещало, шептало. Оно издевалось, угрожало и смеялось.

Оно звучало как Джорди.

Где-то за грудиной тянуло так, что порой было тяжело дышать, умоляя его просто поплавать.

Но что есть селки без своей шкурки?

Скрывать слабость становилось всё сложнее — всего несколько дней назад он едва не рухнул в своем кабинете. Хорошо еще, он был один. Но тошнота, боль, цепляющийся за него и умоляющий вернуться домой океан… Что ж, он боролся с этим почти десятилетие. Он знал, что в конце концов оно его догонит.

Просто хотелось, чтобы это произошло не сейчас. Не когда Инеж должна была вернуться в Кеттердам сегодня после полудня, и Каз…

Каз едва сумел подтащить себя к столу, не упав, будто пьяный простофиля в Западном Обруче. Всё тело чувствовалось неисправным, словно его конечности были совершенно неправильными.

Вероятно, потому что так оно и было.

Голову словно набили мусором, выловленным из канала, кожа чувствовалась ужасно сухой, а грудь болела. Он был так жалок, и огромные усилия требовались только на то, чтобы сосредоточиться…

Поэтому он едва не пропустил Инеж, забравшуюся в его окно.

Каз медленно моргнул на нее, а потом нахмурился и пробормотал:

— Ты рано.

Инеж приподняла брови и сухо ответила, закрыв за собой окно:

— Ни к чему такой энтузиазм.

В комнате было холодно, оцепенело отметил Каз. Инеж замерла на секунду, прежде чем шагнуть к нему, ее лицо смягчилось.

— И вообще-то я не рано, — сказала она, и он слышал настороженность в ее голосе. — Можно даже сказать, я немного опоздала. Ты хорошо себя чувствуешь?

Мгновение он смотрел на нее, а потом достал из кармана часы. Она была права. Естественно. Его Призрак редко ошибалась.

— Я в порядке, — сказал он, зная, что уже слишком поздно.

— Почему бы тебе не отправиться в кровать? — мягко предложила Инеж, еще мягче проведя рукой по его волосам. Он закрыл глаза, чувствуя, как ее ногти осторожно проводят по коже черепа. — Всё равно я устала, и расслабиться вместе с тобой звучит весьма привлекательно.

Каз нахмурился, зная, что с ним нянчатся. Но в любом случае они с Инеж в первую ночь после ее возвращения никогда не занимались ничем плодотворным.

— Отлично, — согласился он, и у нее сделался еще более обеспокоенный вид из-за того, что он так быстро согласился.

Он просто не мог выиграть, да?

Несколько минут спустя Инеж сидела, прислонившись спиной к стене, вытянув перед собой ноги, а голова Каза устроилась у нее на коленях, и она игралась с его волосами.

Он ненавидел то, как Инеж ослабляла его недомогание, приглушая боль до слабого покалывания. Он ненавидел, какой нежной и доброй она была с ним, словно он был чем-то драгоценным, что она не хотела испачкать. Он ненавидел то, как это мгновение чувствовалось почти благоговейным, словно бедный грешник падает на колени перед Святой… нет, не совсем так. Скорее, словно Святая касается сердца проклятого, словно она может вернуть свет в чернильную тьму.

Он ненавидел то, как сильно ее любил.

— Ты скажешь мне, в чем проблема? — спросила Инеж спустя несколько долгих минут уютного молчания.

Ее голос был тихим, как бриз, но он слышал ее громко и четко.

Он тяжело сглотнул.

Первым инстинктом было, конечно, отмахнуться, огрызнуться на нее за вопрос, когда он уже сказал, что всё в порядке, не рассказывать ей этот свой последний секрет, который она еще не знала.

Вторым инстинктом было выплеснуть всё, рассказать, что ему страшно, что он не может вернуть свою шкуру, потому что слишком слаб и жалок, сказать ей, что она заслуживает гораздо лучшего, чем он — умирающий и слишком глупый, чтобы достать лекарство, находящееся прямо у него под носом.

Третьим инстинктом было нечто среднее.

— Это… сложно, — пробормотал Каз, поджав губы.

Инеж согласно помычала, терпеливо ожидая продолжения.

Он ненавидел то, как хорошо она его знала.

— Мне… Нужно добыть кое-что, — тихо признал он. — Мне нужно это, но я не могу достать его сам, особенно в таком состоянии.

Она сдвинула брови и чуть-чуть наклонилась к нему, нависнув над его головой, словно защищая.

— Ты болен? — спросила Инеж, ее свободная рука зависла над его лбом. — Это… Тебе нужно какое-то особенное лекарство? Я найду его, Каз, а если не смогу достать сама, Джеспер и Уайлен могут…

— Нет, — возразил он, вскинув на нее взгляд, в голосе проскользнул намек на панику. — Никто… никто не должен знать, Инеж. Я… Я даже не знаю, могу ли сказать тебе.

Она слегка отклонилась обратно, на ее лице промелькнула вспышка обиды, но Каз быстро потянулся, чтобы неуклюже провести пальцами (без перчаток) по ее щеке. Было очевидно, что он не в состоянии справиться со слишком долгим прикосновением кожи к коже, но от того, что он всё равно пытался, у Инеж стиснуло грудь.

— Нет… не так, — прошептал он. — Я доверяю тебе. Я доверяю тебе во всем, что у меня есть, во всем, чем я являюсь. Я просто… — он тяжело сглотнул. — Я не знаю, с чего начать. Не знаю, смогу ли выдавить слова. В последний раз, когда я говорил об этом…

Он крепко зажмурился, рвано вдохнув.

В последний раз, когда он заговорил, у них забрали их шубки.

Медленно и невероятно нежно пальцы Инеж снова начали двигаться по его темным волосам. Ее дыхание было четко различимым, медленным и ровным, и он знал, что это для него — чтобы он следовал ее примеру, так что он последовал, сосредоточившись просто на том, чтобы дышать вместе с ней.

— Тебе не обязательно рассказывать мне всё, не прямо сейчас. Но позволь мне помочь, — тихо попросила Инеж, и он мог только кивнуть, его тело было слишком уставшим и потрепанным для чего-то большего.

— Поспи несколько колоколов, — пробормотала Инеж, как всегда, слишком хорошо понимая его. — Я разбужу тебя к ужину, чтобы мы могли что-нибудь поесть, и ты расскажешь мне, что надо сделать.

Каз снова кивнул, расслабляясь, и Инеж аккуратно завернула его в одеяло.

Может океан и взывал к нему, но Каз знал, где его дом на самом деле.