Слизеринский Лев (джен)

Конь, которого звали Процион, со скорбью начал свой рассказ; мы расселись вокруг него на холодной земле. Сьюзен перестала лить слёзы, только закрыла лицо руками, Рон и Гермиона молча обнимали друг друга. Мне было тяжело успокоить быстро колотящийся пульс, в гневе я сжимал край своего кафтана, готовый чуть ли не порвать его на клочки.

* * *

Я заметил странные изменения в его поведении уже после того дня, как мы привели разбойников в темницу. Я не придавал особого значения тому, что он вечно оглядывался, выглядел встревоженным, то и дело спрашивал у меня подозрительные вещи. Например, много твердил об освобождении, о том, как необычно то, что в Нарнии лошади могут обладать собственной волей и с хозяевами их связывает скорее дружба, чем рабство. И каждый раз спрашивал, готов ли я буду кое-чем важным поступиться ради него. Не уточнял, чем. И голос у него подрагивал, и зубы скрипели, а в глазах сверкал азарт.

Но я тогда подумал, что ничего страшного такой прославленный герой иметь в виду не может. Ведь он ездил на моей спине, сражался со мной в бою, я сам видел и чувствовал его жажду к справедливости. Мне казалось, что он не меньший, а даже… Простите, Ваши Высочества, что он даже более ярый воин Льва, чем вы.

Я начал действительно беспокоиться как раз сегодня, когда он ни с того ни с сего вбежал в конюшню и снарядил меня для пути. Я спрашивал, в чём дело, он недоверчиво посматривал на меня и кусал губы. Потом спросил недовольно:

— Здесь все лошади говорящие? В этой конюшне?

— Вроде, да. — ответил я — Так куда едем-то? Да и поздновато как-то…

— Проклятье… Нет, не поздно. Как раз ночью самое время. Ты сам всё поймёшь и только скажешь мне спасибо. Но тогда мне придётся кое-что ещё надеть на тебя.

— Это ещё зачем? — спросил я.

— Затем. На всякий случай. Ты когда-нибудь носил шоры или наушники, Процион?

— Не думаю, что они вообще найдутся среди нашей амуниции. — рассмеялся я — Разумные лошади куда менее пугливы.

— Не зарекайся. — нервно прошипел он, ходя из стороны в сторону. — Я лишь хочу сделать то, что попросил меня сделать лев.

— Аслан попросил? И что же это? — мне стало интересно, ведь я ни разу не видел Аслана вживую, а он, по слухам, уже присягнул Ему.

— Он сказал не открывать тебе. Я ему противиться не буду. Если ты хочешь — пожалуйста. — за неимением шор он затянул вокруг моей головы какую-то тряпку, потом повёл во двор и привязал у столба.

— А привязывать зачем? Я и так бы постоял, ты скажи… — неуверенно прошептал я; меня темнота, наоборот, пугала.

— Надо. Доверься мне. — он по-дружески потрепал меня по шее и поцеловал в лоб — Ты всё узнаешь, рано или поздно. Помни, что всё это — только ради твоего блага. Ты пока и не ведаешь, как сильно я тебе сейчас помогаю.

Он ушёл, а я всё натягивал уздечку и, почесывая головой о столб, пытался освободиться от повязки. С каждой секундой мне моё положение не нравилось всё больше и больше. Пока я не услышал ещё чьи-то шаги — более мягкие и лёгкие, чем Сириусовы, будто кто-то бежал босиком. Тряпица упала с моих глаз, узел на уздечке был развязан — на меня смотрела госпожа Лавгуд. Я не успел ничего сказать ей, ни благодарности, ни вопроса о поведении Сириуса; она поглядела на меня своими голубыми глазами пару секунд, а потом с разбегу кинулась в сад, крича «Вот ты где! Я тебя нашла! Убежать вздумал!».

* * *

— Дайте-ка угадаю, редкий мозгошмыг? — с печалью спросил я у Полумны, уже будто и забыв, что не верю в этих тварей.

— Да, один из Сириусовых, из чёрных и толстых. Я не сразу поняла, почему Процион привязан, мне это не было тогда важно. Наверное, если бы я тогда сложила два и два, то сама бы подкараулила Сириуса в темнице. — стыдливо призналась Полумна — Но я слишком хотела понять, почему он сбежал, ну, не Сириус, а его мозгошмыг. Понимаете, он даже не летал, он бегал, настолько был слаб.

— И узнали что-то?

— Не совсем. Когда я нашла его, он уже лежал мёртвый. Не дышал. Пришлось похоронить в саду, под розовым кустом. Я никогда не видела, как мозгошмыги умирали. А потом поняла. Когда я увидела, как Сириус бежит вместе с бандитами, я всё поняла. Помните, я говорила, что он весь ими покрыт был? Так вот, теперь на нём вообще не было видно ни клочка кожи, не только на голове и лице, всюду. Был чёрен, как вакса. И мозгошмыги на нём появлялись всё новые и новые, вились вокруг, как туча мошкары, им не было счёту, а старые отваливались и разбегались прочь, будто муравьишки, ведь места для новых не хватало. И умирали, потому что на этот раз не они ему мозг размягчали, это он из них силу высасывал. Вот.

Процион дождался, когда она закончит, и продолжил свою историю.

* * *

Я же отправился на поиски моего чудаковатого наездника. Уже и не припомню, как догадался добраться до темницы. Кажется, вспомнил слухи, что он часто туда наведывался, чтобы позаботиться о преступниках и наставить их на путь истины. Не удивляйтесь, лошади тоже любят сплетни.

Представляете, насколько тяжело коню спускаться вниз по ступенькам, да ещё и так, чтобы было тихо, да ещё и когда на нём седло с полными сумками вещей? Я делал каждый шаг с предельной осторожностью: худшие подозрения уже закрадывались ко мне в голову, но я старался не позволять им управлять мной.

Сперва я услышал отголосок смеха ведьмы, хрюканье свиньи, потом — что-то похожее на голос Сириуса.

— Ничего смешного, Трумпин. — так я узнал, как зовут ведьму. — Довольно извращённо. Я тогда казался себе не то растлителем детей, не то любителем старушек, благо, у чернявенькой мажорки мозги оказались куриные. Ешь давай, и выходим.

— И на какие жертвы ты ещё пошёл? Мог бы и поцеловать, и свадьбу сыграть… — заливалась Трумпин.

— Я бы не советовал тебе смеяться, когда вся ваша жизнь и вся наша затея в моих руках. Вы бегали по лесам с идеями, но без плана. Вы сами себя похоронили, отвлекаясь на мелкий разбой. Выдры ещё эти…

— Эти выдры служили Аслану до последнего. То были необходимые жертвы. Они могли нас сдать.

— И поэтому вы не прирезали их всех быстро, а игрались, как малые дети? Не неси чуши.

— Чушь или не чушь, а я всё ещё не знаю, стоит ли тебе доверять. Быть может, ты ведёшь нас на казнь?

— Послушай меня, Трумпин. Слушай внимательно, поняла? Я начал подозревать его ещё когда он отобрал у меня магию. Это было великой несправедливостью, тем более, позднее я узнал, что у него есть особое предубеждение против тех, кто обладает магией и пришёл из другого мира, та же Колдунья... И те, кто говорили о нём больше всего, представали костными ханжами: то избалованные корольки-паразиты, то эта белобрысая когтевранка, чьи бредни мне напомнили речи моей матушки, когда та ещё умела говорить не только о «грязнокровках». Потом… Потом я и его увидел. Эта лицемерная кошка подвергла меня унижению, подлому унижению, которое я послушно стерпел, потому что мне казалось, что всё это ради высшей цели. Я тогда ещё не знал, что Нюниуса он возлюбил сильнее меня, неудивительно, ведь они из одного теста слеплены. Дрянному деспоту, наверняка, хотелось, чтобы я ползал на коленях перед Нюниусом, перед этим скорченным, носатым, зловонным пугалом, чтобы ноги ему целовал, ведь этот гривастый мерзавец, этот самовлюблённый нарцисс любит такие преклонения, чего стоит один только камень, который он требует лизать! Нас он считает сломленными рабами, всегда считал, и не только в этом мире, нет, не только в этом мире он подавляет волю…

Я услышал смачный плевок и грубый, гулкий удар кулаком о решётку. Сириус продолжал, с каждой фразой его голос становился всё более свирепым:

— Да, я служил ему. Тогда-то я думал, что не служил, а помогал, как другу. Но нет, он хладнокровно пользовался мной. Я убивал ваших людей. Я не знал, против чего вы боретесь, иначе бы сразу же встал на вашу сторону.

— Да ты не думай. — фыркнула Трумпин — Этот огр всё равно подозрительный был. Мы сами его заколоть хотели, если выпендриваться начнёт.

— Так или иначе. Пазл сложился на балу после вашего заключения. Тогда я и узнал из первых уст о геноциде волков.

* * *

— А что такое «геноцид»? — спросила Люси у коня; тот, конечно же, не знал ответа.

— Для вас это слово войдёт в обиход немного позже. Когда кончится война, будет основана Организация Объединённых Наций, именно там закрепят его значение. Преднамеренное истребление по национальному, расовому или религиозному признаку. — пояснил я.

— Но никто не хотел уничтожать всех волков! Это какая-то неразбериха! — возразил Эдмунд — Да, огромная часть их добровольно служила Колдунье, да, многие, кто бился за неё, погибли… Почему он так решил?

— Он видит то, что хочет видеть. — раздражённо бросил я — Мыслит символами и лозунгами, красивыми политическими терминами. А ещё любит он, видите ли, волков. Нездоровой любовью, как и оленей.

* * *

После слов о геноциде Сириус немного помолчал; его дыхание было тяжёлым, как будто что-то личное для него связано с этими словами.

— А потом рассказ Люси вызывал во мне кое-какие воспоминания, и я соединил все нити. Ваша ошибка была в том, что вы охотились на королей. Я освобождаю вас для того, чтобы мы смогли спасти этот мир от этого местного Сами-Знаете-Кого… Хотя, точно, ведь у него есть в нашем мире и своя маска. Страшнее Тёмного Лорда. Потому что он враг каждому волшебнику, и светлому, и тёмному, и не только волшебнику — сколько жестокости творилось на Земле под его именем! Забавно, никогда не ожидал, что смогу лицом к лицу встретить того, по чьей вине огнём и мечом вычищались города, по чьей вине в Германии юные ведьмы сгорали на кострах, а в Штатах качались в петле! И он предстанет передо мной животным. Что же, раз он лев, устроим славное сафари. Я лично сниму с него шкуру живьём. И выколю лживые глаза.

Раздался гогот чудовищ, громкий, истеричный — а мне самому сильно поплохело. Я не уставал от долгих поездок, от битв — но сейчас мои ноги подкашивались. Никогда таких речей я не слышал — наверное, именно так и говорила Колдунья. Я даже не сразу смог подняться, когда услышал поворот ключа в замке, топот ног тварей, их шушуканье и крики…

После опомнился — надо что-то делать. Либо бежать предупредить королей, либо столкнуться с ним лицом к лицу.

— Значит так! В замок не заходить, ничего не красть! — приказал властно негодяй; вслед за этими словами последовали разочарованные вздохи чудищ.

— Даже пожрать?

— Даже пожрать. Понимаю, по справедливости следовало бы поступить с этими королями, как когда-то поступили с французской монархией, однако для всего своё время. Тут как раз есть подходящий фонарь, чтобы вешать на нём аристократов. Возвращаясь к теме — вещи первой необходимости я уже вынес, они находятся в мешках у входа в темницу.

— А унесём как? — пропищал кто-то из мелких тварей — Вдруг свин всё не вытащит…

— Это наибольшая проблема, все лошади говорящие и добровольно на контакт не пойдут. Если будете вести себя тихо, мы сумеем забрать одного из коней. А дальше, где не помогут уговоры, там придётся применить силу. Всё равно это не их вина, что им промыли мозги. Просвещение — сложная работа, мы обратим их к добру рано или поздно.

— Я не вижу ничего сложного. Пусть они говорящие сейчас, они не будут говорить, если им отрезать язык. — гнусно произнёс чей-то незнакомый бас.

И в этот момент мой разум ослепил гнев, я застучал копытами по камню, выскочил навстречу шайке негодяев, поднялся на дыбы… Глаза Сириуса были красны от ненависти, налиты кровью.

— Предатель! — взревели мы оба в унисон, и оба были искренними, как никогда.

Он попытался резко схватить меня за узду, но я агрессивно рванулся вперёд, стремясь сбить его с ног. Сириус ловко увернулся, приказал существам бежать злобным голосом, похожим на лай. Я споткнулся о камень, ведь пол темницы не предназначен для того, чтобы по нему ходили лошади, издал последнее громкое ржание, чувствуя себя глупым жеребёнком, что только встал на ноги, ещё покрытым слизью, хрупким, как тростинка…

* * *

— А снаружи была я. — печально продолжила Полумна, поглаживая Проциона по носу — И толпа чуть не повалила меня на землю. Кажется, они и не заметили меня на своём пути, иначе бы либо убили, либо забрали с собой. Я сумела отползти в сторону, не понимая, что мне делать, кого мне звать. Я просто лежала в стороне и повторяла имя Аслана раз за разом, совсем неслышно. После Процион выбрался из темницы и не успела я обговорить с ним произошедшее, как вы сами обо всём узнали.

Она пыталась прятать взгляд, но я отлично видел даже в темноте, как блестят её лазоревые глаза. Мисс Лавгуд плакала тихо, без звука.

— Вы бы всё равно не смогли ничего сделать. — произнёс я мягко, касаясь её холодной белой руки — Это относится и к Вам, королева Сьюзен. Не вините себя за происшествие с ключами.

— Но я поступила так глупо… — вздохнула Сьюзен, дёргая себя за волосы, будто пытаясь наказать.

— Вы поступили так, как поступил бы кто угодно. — строго отрезал я — Он спас Вашу сестру. Это вполне веская причина доверять человеку. Если хотите обвинить кого-то, то обвините меня. Из всех находящихся здесь на мне лежит большая часть ответственности за произошедшее. Я знал его лучше всех вас вместе взятых.

— Этого не могло быть! — причитал Рон, запустив пальцы в рыжие космы — Это ошибка, подмена какая-то! Ну не мог он такое сделать! Это не он, не наш Сириус!

— Нет, мистер Уизли. — грозно нахмурился я — Сейчас я понимаю, что именно «ваш» Сириус и мог так поступить, и должен был так поступить, иначе и не могло быть. Подобные возгласы были более уместны, когда он притворялся рыцарем Аслана и другом Нарнии.

— Я бы не судила… — неуверенно пропищала Гермиона — Его уже обвиняли в том, чего он не совершал… Нет, то есть, я верю всем вам, но, быть может…

— Мисс Грейнджер, это просто смешно. Прекратите отрицать очевидное. Хотя бы сейчас попробуйте представить, что мир не вращается вокруг «гриффиндорских ценностей». Мне казалось, история с Петтигрю Вас хоть чему-то научила.

— Но Сириус не Петтигрю! — чуть не зарыдала Гермиона.

— Нет. В чём-то он ещё хуже, намного хуже. — произнёс я холодно и жестоко, с нотками металла в голосе, охлаждая пыл Грейнджер.

И перед глазами всплыли картины юности: как после очередного избиения эта затёкшая жиром свиная туша, которой по какой-то причине повезло оказаться тёзкой одного из благороднейших королей, когда-либо живших, подходит ко мне (его дружки уже ушли искать новую жертву) и виновато мычит сквозь пухлые розовые губы:

— Ты это, ну ты это, не обижайся на них, ну. Они, этого самого, они всех так дразнят. Они и меня дразнят. Говорят, я жирдяй…

Маленький Северус тогда не особенно думал о такте, не до того было, потому и ответ выдал такой:

— Так ты и есть жирдяй.

— Ну а ты и есть вонючка немытый слизеринский. А всё равно не обижайся. — и он уходит, вперевалочку, тяжело дыша.

Подлец? Безусловно.

Виноват? Нет сомнений. Я не могу его простить.

Жестокий мерзавец в противовес благородному разбойнику Сириусу? Лишь одно из многих лиц Мародёров. Каждое из этих лиц безобразно и каждый из них способен на ужасное, стоит только дать им немного сладостной власти в руки.

Пока я вспоминал это, Питер (тот, что прекрасен и телом, и душой) проверил, не ограблена ли конюшня. После вернулся к нам, держа руки скрещенными на груди. Сейчас он походил на настоящего монарха, на преисполненного благородства и чести героя артурианского эпоса.

— Лошади на месте. Осматриваем замок на предмет украденного псом, я приказываю ставить охрану, собираемся и выдвигаемся в путь. Да, посреди ночи. У нас будет ещё возможность поспать.

— Думаешь, он настолько опасен? — неуверенно спросила Сьюзен, поднимаясь на ноги.

— Я же сам говорил, без лидера шайка была лишь очередным недоразумением, всего лишь обычными бандитами. Трумпин в счёт не берём — она сильна, но неразумна, не чета Колдунье. Я не боялся их, а теперь боюсь, потому что меня пугает Сириус. Мне страшно даже представить, на что он способен. Но об этике мы порассуждаем потом.

— Он же не убьёт Аслана? — спросила Лаванда пугливо — Это же… Невозможно, да? Ведь у Колдуньи не вышло, как может выйти у него?

— Я не знаю. — честно ответил Питер, потупив взор — И мне бы хотелось не проверять это на опыте. Не знаю, можно ли войти дважды в одну реку, и не знаю, кто страшнее — лишённый волшебства Сириус или могущественная Колдунья. Зло Колдуньи чужое и иноземное, а зло Сириуса слишком знакомое. Но довольно. Мы уже потеряли непростительно много времени.