Teacher's gold butterfly (гет)

Ёимия, хоть и была девчонкой, держала меня крепко, не давая возможности убежать. Но еще больше меня пугало то, что она собирается со мной сделать. Ведь Тарталья отзывался о ней, как о психопатке.

— Что тебе нужно? — спросила я осторожно, боясь спровоцировать Ёимию.

— Почему ты, а не я? Почему Чайльд выбрал тебя?! Я не понимаю, ты такая же студентка, как и я когда-то была! Он говорил мне, что мы будем вместе! А теперь появилась ты и встала между нами! Оставь его в покое. Чайльд мой, а не твой!

Я посмотрела на неё, пытаясь определить, насколько глубоко укоренился в её сознании этот непрекращающийся бред. Глаза Ёимии горели смесью обиды и решимости. Я понимала, что в этих вспышках ревности кроется что-то большее, чем просто потеря контроля над эмоциями; это было отчаяние, превращенное в агрессию.

— Я не привязывала его к себе. Ты не в силах управлять чувствами другого человека, он сам делает выбор.

Она сжала руки на моих плечах сильнее, глядя в глаза с такой яростью, что мне стало не по себе. Я видела, как в её взгляде мелькало безумие, заставляя меня задуматься об истинной природе их отношений. Неужели Чайльд действительно был причиной для такого раздора?

— Ты не понимаешь! — вскрикнула Ёимия. — Он — мой мир! Я не допущу, чтобы ты забрала его у меня. Я сделаю всё, чтобы этого не случилось! Оставь его, или я сделаю так, что ты пожалеешь, что оказалась рядом с ним, — её голос был наполнен опасной угрозой, от которой мороз пробежал по спине.

Я не могла найти слов, чтобы успокоить её, не зная, чем закончится этот разговор. И хотя мой разум искал выход, осознание подсказывало: от Ёимии мне так легко не отделаться.

— Может, если я расскажу, ты поймёшь меня, как девчонка, — Ёимия не ослабила хватку, но яростное шипение мне в лицо прекратилось.

POV: Ёимия

У меня был больной отец — единственный оставшийся родственник. К сожалению, у него развивалась опухоль… И на лечение нужны были деньги, я вынуждена была подрабатывать, чтобы спасти его. Мне, студентке, доверяли мало какую работу, так что приходилось браться за самую разную, даже грязную и недостойную: уборщица, посудомойка, официантка в элитном ресторане, где богатые папики считали, что им все дозволено и часто приставали к официанткам.

Каждый день, возвращаясь вечером домой с очередной изнурительной смены, я видела своего отца, который с каждым днем становился все слабее. Его лицо, когда-то полное жизни, теперь было бледным и измученным, а глаза — тусклыми, казалось, без надежды. Он работал из дома из последних сил, чтобы прокормить себя и меня. И лишь ради него я продолжала трудиться, надеясь, что собранные гроши помогут подарить ему еще немного времени.

Мир за окном казался несправедливым — одни разбрасывают миллионы направо и налево, не зная, куда потратить излишки богатства, а другие, такие как мы, цепляются за каждую копейку. Часто, проходя через заснеженные улицы, я замечала в темных окнах квартир теплый уют, семьи, собранные у каминов, пахнущие печеньем и домашним покоем. И эти картины навевали на меня глубокую тоску.

Работа в ресторане была особенно суровой. Я быстро выучила все тонкости и нюансы общения с посетителями, стараясь не обращать внимания на недопустимые комментарии и похотливые взгляды. Помню, однажды, когда один из таких «папиков» решил, что может позволить себе слишком много, другой посетитель, которого я поначалу не заметила, вмешался и заставил его извиниться. Этот редкий момент проявления человечности оказался светлым лучом в нескончаемой рутине унижений.

По вечерам, уставшая и вымотанная, я приходила домой, но все равно старалась проводить время с отцом, разговаривая с ним о добре и горе, делясь новостями и надеждами, словно стараясь навечно запечатлеть наши моменты вместе в памяти.

Иногда я спрашивала себя: «Сколько еще я смогу так продолжать?» И всегда приходил один и тот же ответ — столько, сколько потребуется, чтобы спасти отца. Внутри меня росло понимание, что только любовь и вера способны выдержать любую бурю, и ради этого я готова была поступиться многим.

Потом отцу стало хуже — его положили в больницу, я отдала все скопленные на тот момент деньги, и лечение начали. Я продолжала работать, и через некоторое время врачи начали намекать, что нужны ещё деньги, чтобы ускорить процесс лечения. Я сталась отдавать всё возможное., работать и при этом прилежно учиться. И как хорошо, когда в университете был человек, который меня понимал — мой преподаватель Чайльд Тарталья. Он заботился о своих студентах и знал о моей ситуации, делал некоторые поблажки и часто интересовался, как там здоровье моего папы. Я сама не заметила, как часто начала делиться с ним своими переживаниями.

Эти беседы становились для меня отдушиной. Чайльд Тарталья всегда умел подобрать нужные слова, чтобы успокоить меня. Иногда он рассказывал истории о трудностях, которые ему самому приходилось преодолевать в жизни. Это давало мне силы и уверенность, что я справлюсь и с этой сложной ситуацией. Его поддержка стала для меня неоценимой. Я чувствовала, что рядом со мной человек, который верит в меня и мое будущее. Наши отношения вскоре вышли за рамки «преподаватель-студентка». Мы начали разговаривать на отвлеченные темы, часто оставались после уроков в его кабинете, чтобы поговорить. И я чувствовала, что начинаю испытывать к нему что-то гораздо большее, чем благодарность.

Когда я навещала в больнице отца, я рассказывала о Чайльде Тарталье, как о человеке, который внес свет в мою не простую жизнь. Отец, кажется, быстро все понял и распознал мою симпатию. Он с улыбкой говорил, что я должна познакомить его с этим Чайльдом, если он такой хороший, и выражал надежду, что у нас что-то сложится в плане отношений. Я тоже начала на это надеяться и каждый раз, возвращаясь в палату, приносила с собой нечто большее, чем просто рассказы. Я приносила надежду, тепло и ощущение, что жизнь продолжается, даже когда кажется, что всё застыло на месте. Отец слушал меня с интересом, несмотря на его усталость и болезнь, и часто вспоминал свои молодые годы. Иногда его взгляд блуждал, как будто он видел невидимые картины своего прошлого, и, возможно, он сравнивал их с моими рассказами о Чайльде.

«Расскажи мне о нем больше,» — прошептал отец, когда я принесла ему очередную книгу. «Он заслуживает быть частью нашей семьи, если он действительно такой, как ты рассказываешь.»

Эти слова эхом отзывались в моём сердце. И в тот момент я поняла, что хочу, чтобы Чайльд стал частью не только как друг или преподаватель, но и как мужчина, на которого я могла бы положиться.

Потом случилось страшное. Когда я в очередной раз пришла в больницу с пакетом фруктов для отца, его лечащий врач пригласил меня в свой кабинет и предложил присесть. Следующий момент я запомнила слишком отчетливо — губы врача, которые произносят страшное слово, мои пальцы, роняющие пакет, и его сожаление в глазах. Отец умер…

Мне казалось, что время остановилось. Шум больничного коридора растворился в беззвучной пустоте, и я долго сидела неподвижно, не в состоянии осознать смысл услышанного. Слёзы подступали к глазам, но я сдерживала их, понимая, что слёзы не могли как-то изменить произошедшее. Сердце забилось чаще, в ушах стоял гул, а перед глазами застыл образ отца — живого, улыбающегося, обнимающего меня в последний раз, когда я его навещала.

Я автоматически поблагодарила врача, хотя не за что благодарить было. Шатаясь, словно корабль в буре, вышла из кабинета. В коридоре больницы, в окружении чужих людей, вдруг осознала, насколько одинока. Люди проходили мимо, занятые своими заботами. Кто-то смеялся, кто-то плакал, но все это происходило в другом измерении, отдаленном и недостижимом.

Затем, словно в зомбированном состоянии, идя по коридору больницы, я случайно услышала разговор: лечащего врача моего отца и какого-то еще мужчины в белом халате.

— Я сообщил дочери Рюносукэ Наганохары о том, что он скончался, — сказал лечащий врач.

— А ведь могли его если не спасти, но продлить жизнь хотя бы ещё на лет пять, если бы не приостановили лечение… — с сожалением сказал другой врач. — Жаль бедную девочку, денег на лечение отца ей не хватало…

Мир словно перевернулся. Значит, все упиралось в деньги? Человеческую жизнь так легко выбросить только из-за нехватки денег? Мне сделалось дурно от того, насколько это было жестоко. Если ты умираешь и у тебя нет денег, то тебе так никто и не поможет…

Я стояла, как вкопанная, и не могла поверить в услышанное. Сердце сжалось, в груди разлилась волна негодования и беспомощности. Как так? Разве это справедливо?

Слёзы подступили к глазам, мне не хватало воздуха. Я покинула здание госпиталя, бездумно шагая по дороге, которая, как оказалось, вела в небольшой парк неподалеку. Вселенная вокруг стала тихой, словно мир исчез, оставив лишь мои мысли и боль.

Я опустилась на скамейку и дала волю слезам. Долгое время я осознавалась, как безмолвно плакала. Отец. Мой дорогой отец. Почему жизнь так жестока? Почему твои последние дни, отчаянные дни, не могли быть смягчены заботой и помощью?

Небо, казалось, разделяло мою тоску, оно стало хмурым и подступали облака. Мир, казалось, затянуло серой пеленой тайных скорбей. Вдали дети играли в мяч, не подозревая о трагедии мира взрослых. Их смех напоминал мне о том, как коротка жизнь и как важно ценить каждый миг радости.

— Ёимия? Что случилось? — я услышала знакомый голос и подняла голову, встречаясь с обеспокоенными синими глазами своего преподавателя, друга, человека, которого я полюбила…

Я кинулась к нему и порывисто обняла, уткнувшись ему в грудь и выпуская слезы, все свои эмоции. Сквозь рыдания и всхлипывания я поведала ему обо всем: о смерти отца, о несправедливости врачей, о жестокости этого мира. Я не знаю, понял ли он что-то из того, что я говорила сквозь слезы, но он не отталкивал меня, позволяя выпустить все, а потом и вовсе обнял, успокаивающе поглаживая по голове.

— Тебе выпала тяжелая судьба, Ёимия. Тебе больно, я знаю, — тихо заговорил Тарталья. — Время лечит, вот увидишь, скоро станет легче. А если будет совсем невыносимо, ты знаешь, что можешь ко мне обратиться…

— Да… Честно говоря, вы единственный человек, который у меня остался… Я… Мне кажется, я люблю вас…

Тарталья легко усмехнулся, но в его глазах не было насмешки, только понимание и теплая грусть. Он отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо, протер ладонью мои мокрые от слез щеки.

— Знаешь, Ёимия, — пробормотал он, глядя прямо в глаза, — любовь бывает разной. Иногда она возникает в самые неожиданные моменты, затухает и снова разгорается. Но мы должны понимать, что сейчас не самое лучшее время для принятия важных решений, особенно когда на сердце такая тяжесть. Когда пройдет время, твоя боль пройдет, я все обдумаю, когда ты закончишь университет, возможно, я смогу ответить на твои чувства…

Я молча кивнула, с трудом сдерживая новый поток слез. Его слова были мудрыми и, наверное, правильными, но в тот момент они казались лишь слабым утешением.

— Ты можешь не сомневаться в этом. Ты сильнее, чем думаешь, еще сумеешь улыбнуться этому миру, и он тебе ответит.

Его теплота и уверенность чуть-чуть успокоили бурю в моей душе. Я осознала, что, как бы тяжело ни было сейчас, у меня есть кто-то, на кого можно положиться, кто не оставит меня в одиночку справляться с трудностями. Я ощутила, как постепенно напряжение уходит, уступая место легкой усталости. Наконец, я отступила и вытерла слезы ладонью, сделав глубокий вдох.

— Спасибо вам, Тарталья… За все.

— Всегда рад помочь, Ёимия, — улыбнулся он, и это было той улыбкой, которая внушает надежду.

Я почувствовала, что мир не такой уж жестокий, если в нем есть люди, способные понять и поддержать. Может быть, однажды я и смогу снова улыбаться, но пока мне достаточно знать, что я не одна. И в тот момент я поняла, что полюбила Чайльда Тарталью еще больше. Я обернулась и взглянула на чистое голубое небо и задумалась:

«Папа… Я не успела познакомить тебя с человеком, которого полюбила, но надеюсь, ты видишь нас. Обещаю, я буду жить дальше ради тебя. Мы с Тартальей будем счастливы, чтобы и ты порадовался за нас».

POV: Люмин

После ее рассказа я почувствовала сожаление к Ёимии. Ей выпала непростая ноша. Я не знала, винить ли Чайльда за то, что дал девчонке ложную надежду, за которую она зацепилась, будто утопающий за спасательный круг. Возможно, он не хотел ранить ещё больше ее в тот момент, когда она была убита горем, но он мог хотя бы потом ей сказать, что их отношения невозможны, а не бегать от нее как трус?

— Ёимия, послушай, я понимаю, что тебе пришлось нелегко, но это не повод вести себя как ненормальная и кидаться на меня. Тебе лучше поговорить с самим Чайльдом, я тут не причем, я вообще не имела представления, что он тебе что-то наобещал пару лет назад! — я попыталась вырваться из ее хватки, но она лишь сильнее прижала меня к стене, в ее глазах сверкала ненависть. Ненависть только из-за того, что я девушка Чайльда, которой на самом деле, черт возьми, не являюсь. Этот глупый спектакль приносит одни проблемы!

Ёимия не сдавалась. Её глаза блестели слезами и яростью, и казалось, что мир для нее сузился до одной единственной цели — добраться до правды, каких бы усилий это ни стоило. Я видела, как дрожат её пальцы, сжимая мои плечи, и понимала, что чем дольше она держит все это в себе, тем сильнее станет её боль.

— Ты думаешь, я не пыталась? — её голос звучал хрипло, но в нём угадывалась решимость, — Я говорила с ним. Я спрашивала. Но он каждое слово отвергал, отмахивался, как будто мои чувства были просто каким-то абсурдным недоразумением. Он не понимает, что для меня это не шутка! У меня есть подозрения, что все дело в тебе. Поэтому уйди из его жизни и не мешай нашим отношениям! Если не хочешь пожалеть!

— Ёимия, я не могу заставить кого-то любить или разлюбить. Это не в моей власти. Если ты хочешь действительно изменить ситуацию, начни с себя. В конце концов, прекрати вести себя, как ненормальная истеричка, строить козни и выслеживать меня. Глядя на тебя сейчас, я могу сказать лишь одно: по тебе клиника плачет.

Изначальная осторожность и нежелание провоцировать Ёимию вылилась в ярость. Мне было нетрудно перестать играть фальшивую роль девушки Тартальи, но почему я должна отступать, если Чайльд мне и самой нравится? Какая разница, что он там наобещал Ёимие, если это в прошлом? От моих слов моя собеседница стиснула зубы, а в глазах не осталось ничего, кроме ярости.

— Сейчас по тебе клиника будет плакать, — процедила она и извлекла из кармана нож…

Я старалась не показать страха, но внутри всё сжалось от осознания серьёзности её намерений. Всё, что было виной нашего конфликта — это неразделённые чувства, те самые которые не поддаются здравому смыслу и подталкивают к отчаянным поступкам.

— Ёимия, подумай, что ты делаешь! Это ведь ни к чему не приведёт, кроме беды, — я попыталась сделать голос спокойным и убедительным, хотя внутри все застыло от страха. Но её глаза только сверкнули злостью.

— Тебе лучше заткнуться, пока я не воткнула лезвие тебе в глотку, — прошипела она. Нож сверкнул в свете луны, и разговор принял опасные обороты. — Когда борешься за свое счастье, иногда приходится идти на крайние меры. Может, убить тебя здесь, и все проблемы исчезнут.

Ёимия подняла нож и резко направила его на меня, я отчаянно закричала, но лезвие воткнулась в стену рядом с моей головой, а на лице этой психопатки засверкала зловещая ухмылка. Ей как будто нравилось играться со своей жертвой.

— Это было предупреждение, — прошептала она. — Даю тебе последний шанс.

— Хорошо, хорошо, остановись! — в отчаянии закричала я, понимая серьезность ее намерений. — Мы с Чайльдом не встречаемся! Мы договорились играть роль пары, чтобы от меня отстал мой бывший…. — упоминать то, что это сделано еще и для того, чтобы Ёимия отстала от Чайльда, я не стала. — На самом деле, я вообще его сводная сестра!

— Что… — удивленно воскликнула Ёимия, чуть ослабив хватку и опустив нож. — Никогда не слышала, чтобы у него была сводная сестра.

— Наши родители поженились неделю назад! Ёимия, это правда! Отпусти меня! Ты можешь спросить у его матери, я даже номер телефона могу дать!

— Хорошо, пришли мне в сообщении, мою страницу в друзьях у Скарамуччи можешь найти. Но если ты мне врешь, последствия будут плачевными, — она шагнула назад и поплелась прочь.

Я тяжело выдохнула, когда Ёимия наконец отступила. Сердце бешено колотилось в груди, а колени подгибались от страха и облегчения. У меня до сих пор не было телефона, но желание быстрее отделаться от этой ненормальной было сильным...

Тяжело опустившись на землю у стены, я попыталась привести свое дыхание в норму. Мысли гудели в голове, как рой обеспокоенных пчёл. Как я могла впутаться в такое? Надеяться и дальше, что выдуманная сказка об отношениях с Чайльдом останется нашим маленьким секретом, теперь было бессмысленно. В конце концов, ложь всегда найдет способ вскрыться, но уж лучше пусть это случится со временем и будет менее драматично.

Мысль о том, что Ёимия, возможно, поверит мне и перестанет преследовать, казалась нереальной. Однако у меня не было выбора, кроме как надеяться, что здравый смысл восторжествует.

Я кое-как добрела до остановки. Улица была пустынной. Сейчас, в позднее время, автобусы ходили редко, только лишь легковые автомобили проносились мимо. Лучшим решением было бы вызвать такси, но я лишь обессиленно опустилась на скамейку, чувствуя, как меня вновь охватывает паника и пробирает дрожь. Как будто реакция была замедленная и все, что я должна была испытать несколько минут назад, я испытала сейчас. Слезы навернулись на глаза, я пыталась успокоиться, но перед глазами был лишь нож, который был направлен на меня. Что было бы, если бы я не рассказала Ёимие правду, а застыла от страха, как истукан?

Прохладный ветерок ласково касался моей кожи, принося с собой слабый аромат асфальта и мокрой листвы. Каждый шум на улице, каждый звук шагов или пролетевшего автомобиля рождал в моем сознании образы, которые я старательно старалась отгородить. Но они, словно проклятые души, настойчиво возвращались, терзая мою память. Я прикрыла глаза, и передо мной снова предстала та сцена: мрачный переулок, грязные стены, тусклый свет единственного фонаря, и этот холодный, безжалостный блеск металла, который был направлен прямо на меня.

Я чувствовала, как мое сердце вновь начинает учащенно биться, и с каждым ударом, острие страха проникало все глубже в мое сознание. Мне казалось, что я потеряла способность мыслить рационально, и все, что осталось — это животный инстинкт выжить.

— Кусачка? Ты чего тут сидишь? Ждешь автобус? По-моему, последний уже ушёл, — мужской голос вырвал меня из собственного безумия.

— А-Альберто… — встретившись с аквамариновыми глазами, я хотела спрятать в себе все эмоции и натянуть маску спокойствия, но обнаружила, что не могу даже поздороваться с ним, потому что от дрожи в теле не могла даже выговорить ни слова.

— Что с тобой? — обеспокоился моим состоянием Альберто. — Ты вся бледная, словно приведение, — он шагнул ближе и присел рядом, взяв мои руки в свои, растирая кожу. — У тебя ладони ледяные. Пойдём. Тут моя машина недалеко, я отвезу тебя домой.

Я и не сопротивлялась. Последнее, о чем я сейчас могла думать, это о том, что доставлю Альберто неудобства. Но мне и правда лучше скорее попасть в безопасность, домой.

— Альберто, м-мне… Мне угрожали. Ножом. Девушка. Она… В-влюблена в Чайльда…

Он замер на мгновение, видимо, пытаясь осмыслить услышанное. Его лицо окаменело, и я увидела, как в его глазах мелькнул гнев.

— Это нельзя так просто оставлять, — наконец сказал он тихо, но решительно. — Мы должны что-то сделать.

— Но что? — прошептала я, беспомощно покачав головой. Мысль о действии в таком состоянии казалась мне пугающей. Всё, чего я хотела, — это забыть происшествие и закрыться от мира.

— Прежде всего, успокойся, — его голос стал мягче, словно он лаял мне. — Сейчас главное — это твоя безопасность.

Он помог мне встать, и мы медленно направились к машине. Пока шли, Альберто задавал мне разные вопросы, стараясь выяснить, как именно всё произошло, но в моём сознании царил хаос, и слова в голове путались.

Мы уселись в машину, и Альберто потянулся вперёд, чтобы пристегнуть мой ремень безопасности. Его забота меня согревала.

— Мы разберёмся с этим позже. Убедимся, что ты в безопасности, а позже вместе с Чайльдом подумаем, что делать, — сказал он, поворачивая ключ в замке зажигания. Машина завелась с тихим урчанием, и он повёл нас прочь от улицы, наполненной жуткими воспоминаниями.

Я сидела и смотрела в окно, наблюдая, как уличные огни отражаются в стекле. Постепенно спокойствие Альберто начало передаваться и мне.

— Ты можешь дать мне на пару минут свой телефон, пожалуйста? Мне нужно со своей страницы отправить сообщение кое-кому. Я потом выйду и сотру все свои данные, не переживай.

Альберто на удивление легко согласился и протянул мне свой телефон. Несколько минут спустя, касаясь ледяными пальцами экрана, я написала Ёимие короткое сообщение, содержащее номер матери Чайльда, и быстро отправила его. Надеюсь, это положит конец этой неразумной вражде.

* * *

— Чайльд, у тебя успокоительное есть? Люмин всю трясёт, ей нужно прийти в себя, — первое, что сказал Альберто, когда мы переступили порог нашего дома.

Тарталья вышел в прихожую, с удивлением нас рассматривая, хотел что-то было спросить, но, видимо, выглядела я и правда не лучшим образом, поэтому он кивнул и направился за аптечкой.

— Я мигом, — поспешно бросил он, скрываясь за дверью.

Мы сели на диван, и Альберто обнял меня за плечи, стараясь согреть слегка дрожащую кожу. Комнату наполняла тишина, нарушаемая лишь тихим тиканием настенных часов и отдалёнными звуками с улицы. Я пыталась сосредоточиться на окружающих предметах, чтобы отвлечься от непрошеных воспоминаний, но перед глазами всё равно встаёт недавняя сцена, яростно прокручиваясь в голове.

Через пару минут Чайльд вернулся с аптечкой и стаканом воды в руках. Его лицо выражало задумчивую озабоченность. Он молча протянул мне таблетку на ладони, продолжая наблюдать с прежним интересом. Я благодарно кивнула и поспешила проглотить успокоительное, ощущая, как лекарство проскальзывает по горлу.

После того как я успокоилась, я поведала парням детали происшествия: как возвращалась из университета, как меня неожиданно поймала Ёимия и пыталась убедить исчезнуть из жизни Чайльда, а когда я пыталась возразить, она достала нож.

— Она совсем с ума сошла?! — взревел Чайльд, стукнув по ближайшей стене. — Надо сообщить в полицию!

— Не надо никакой полиции, — резко ответила я, ощущая усталость и злость из-за того, что оказалась в этой ситуации из-за Чайльда. — Просто оставь меня в покое, ладно? От тебя одни проблемы! Решай свои дела с девушками сам, делай что хочешь, но чтобы меня они не трогали, понял?! Мне дорога моя жизнь, и я не собираюсь становиться жертвой из-за такого труса, как ты, который даже не способен нормально объясниться с девушкой. С этого дня мы просто живём под одной крышей, как и должно было быть с самого начала. Я устала от этих интриг.

Не дав Чайльду ответить и Альберто возразить, я встала с дивана и умчалась в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Примечания:

Бета: Альберто отвёз её не на тракторе, не канон. (Если они оба не водят трактор, то это дважды не канон. А если ещё и не... БЛЯТЬ, КОРОЧЕ, ЖДИТЕ СЛЕДУЮЩУЮ ЧАСТЬ).