Пирит (джен)

Лавина оказалась на редкость приятным человеком. Я с ней могу разговаривать о чем угодно и когда угодно. Во всяком случае, так кажется. Чувствую себя наивным ребенком, когда общаюсь с ней. В этом и состоит магия такой профессии как журналист. Для них самих это работа. Самая обыкновенная работа. По триста раз снова и снова перечитывать и перечитывать наскоро записанные заметки, редактировать, соединять во что-то осмысленное. Но для тех, у кого это интервью берут, воспоминания: грустные или радостные — но воспоминания, аналитика или итог после многих лет.

Я так же попадаюсь в эту магию. Не знаю какой головой думаю, или есть она у меня вообще. Рассказываю много из того, о чем даже не смел вспоминать. Мне комфортно и хорошо рядом с Лавиной.

Она совсем юна, но глаза выразительнее, чем, ни у кого прежде мной виданных. Кажется, словно она уже много чего знает. Странное ощущение.

Я прекрасно провожу с ней время. Долго. Приятно тянущееся долго. Теперь одиночество не ощущается всей своей ужасной тяжесть. Чувствую себя по-настоящему спокойно и даже несколько радостно.

Но постепенно вечереет. Лавина в перерывах между пристальным выслушиванием моих рассказов оглядывает лес. Ее взгляд бежит в сторону Мегаполиса с его сияющими стеклами и ночным бесконечным движением неясных людей в потрепанных клубных костюмах. Мне становиться печально, но задерживать ее не имею никакого права. Как бы мне не было с ней хорошо и комфортно, этот разговор просто ее работа. Ничего более. Соберет вещи, разбросанные блокноты, отрывные стикеры, карандаши и ручки и уйдет. Не могу ее удержать. Мое время для разговора с ней закончилось.

Я тихо взглядом провожаю ее удаляющийся силуэт. Не хочу даже поднимать руку, чтобы помахать ей. Нет сил. Не хочу оставаться один.

И вдруг Лавина останавливается в двухсот метрах от меня, пристально смотрит в сторону сверкающего города и кричит мне:

— Твои друзья там, куда я иду.

Я, поддавшись единому порыву, даже не полностью осознавая, что со мной происходит, срываюсь с места.