Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Болтливый Сфинкс». 14 глава, сразу после разговора Тани и Сарданапала.

Музыкальная тема: Jurrivh — Last Letter

Новогодние каникулы пролетали слишком быстро, оставляя после себя лишь приятные воспоминания, которые Таня бережно складывала в шкатулку своей памяти, надеясь возвращаться к ним почаще. Иногда она думала о том, что, возможно, это был последний Новый Год, который она провела в стенах Тибидохса, и тогда её окутывало дымкой тоски. Однако проходило несколько минут, и в поле зрения появлялся вечно хохочущий Ягун, и грусть отступала.

Ванька быстрыми шагами шёл на поправку. Кости уже давно срослись, шрамы затянулись, да и общее состояние было лучше некуда. Они договорились улететь сразу после окончания каникул, и время это неумолимо приближалось. За последние две недели она обсудила с Соловьём график тренировок и уже через месяц готовилась вернуться к драконболу.

И, казалось бы, всё уже было готово к отъезду, все вопросы решены, все разговоры закончены, однако что-то всё ещё не давало покоя. И Таня прекрасно знала, что. Она всё откладывала это на потом, но потом так и не наступало, оставляя чувство какой-то незавершённости.

Наверное, сейчас было уже поздно этим заниматься, но отчего-то в Тане вдруг проснулась стойкая решимость. Завтра утром они с Ванькой улетят с острова, и если она не сделает этого сейчас, то больше у неё не будет на это времени.

Преодолев Лестницу Атлантов, она зашла на этаж преподавателей и направилась к нужной двери. Остановившись, она немного попереминалась с ноги на ногу, сделала глубокий вдох и быстро постучала. Запоздало она увидела, как за окном расстелилась ночь, а на небосводе ярко засияли звёзды. Стрелки часов, висевших на стене неподалёку, близились к полуночи, и она почувствовала стыд за такой поздний визит и в тот же миг взмолилась, чтобы обитательница комнаты ещё не заснула.

Словно в ответ на её мысли замок тихо щёлкнул, и дверная ручка повернулась. Строгое спокойное лицо Медузии выглянуло из-за двери, глядя прямо на незваную гостью. Таня отметила про себя, что Доцент Горгонова не выглядела заспанной или уставшей, что вселяло в неё надежду. Однако Таня так же и не смогла припомнить, чтобы Медузия хоть когда-то выглядела несовершенно.

— Таня? — удивлённо спросила Медузия. — Что-то случилось?

Медузия чуть шире открыла дверь, не зная пока, придётся ли ей пригласить девочку к себе или выйти за порог самой, чтобы решить проблему, послужившую причиной столь позднего визита.

Комнату Медузии всегда обходили стороной, считая, что «Draco dormiens numquam titillandus»⁽¹⁾. А уж в такой поздний час — особенно. К Тане она была несколько благосклоннее, что не укрывалось от внимания многих, но даже она предпочитала не рисковать. А посему Медузия уже успела придумать около тридцати вариантов происшествий, которые требовали её немедленного вмешательства.

— Нет, всё в порядке, — поспешила заверить её девочка, но резко стушевалась, боясь, что причина не была столь важной для визита. — Просто… Просто завтра мы с Ванькой улетаем, и мне не хотелось покидать Тибидохс, не попрощавшись с вами. Я надеялась, что вы ещё не спите, и…

— Проходи, — перебила её Медузия и отступила к стене, пропуская её внутрь.

Таня прошла в комнату и остановилась возле стола, вспоминая, как однажды случайно забрела сюда в самый разгар занятия. Тогда совсем юный мальчишка не мог связать двух слов, чтобы ответить про вервольфов. На одном краю стола, прямо из полированной столешницы выглядывал буковый росток, увешанный молодой листвой.

Таня засмотрелась на маленький росток и не сразу услышала, как Медузия захлопнула дверь и подошла ближе.

— У Андрэ и впрямь прекрасный дар. Казалось бы, мёртвое дерево, но росток всё это время даже и не думал завянуть.

Медузия обошла стол и села в стоящее рядом кресло. Таня последовала её примеру и села во второе кресло, располагавшееся ближе к ней.

Тане внезапно показалось, что её охватило чувство дежавю. Казалось, будто она уже была здесь в подобных условиях. Мягкая обивка кресла казалась слишком знакомой наощупь. Блики от горящих свечей казались знакомыми. И даже то, как Таня с Медузией сидели напротив друг друга, выжидающе глядя друг на друга, тоже казалось знакомым. Но как будто проигнорировав внутреннее чутьё, Таня отбросила эту мысль подальше, посчитав её не столь важной.

Она хотела так многое сказать, но в то же время слов не находилось, и Таня уже пожалела, что не подготовила хотя бы пару заученных реплик. Но внезапно на помощь пришла Медузия, словно угадывая её мысли и сомнения.

— Так значит, пришло время птенчику покинуть гнездо? — в свойственной ей манере спросила Медузия.

Таня улыбнулась подобному сравнению. Она вдруг поняла, что для Медузии она навсегда останется той маленькой девочкой, которую она успокаивала каждый раз, когда судьба выставляла ей счёт. Сколько бы лет ни прошло, какой бы взрослой Таня ни казалась, для Медузии она всегда будет той малюткой Гроттер, которая тянулась к теплу строгой преподавательницы.

— Возможно, — размыто ответила Таня. — Хотя иногда мне кажется, что до птенчика мне далеко. Я скорее как детёныш дракона, который, однажды обретя дом, стремится вернуться туда снова и снова.

В глазах Медузии тотчас мелькнуло какое-то удивление и настороженность, которое быстро сменилось выдержанным спокойствием. Однажды они уже разговаривали о драконах в подобном контексте. В тот самый период, который Таня не сможет вспомнить. Оттого Медузию насторожила подобная метафора. Впрочем, Таня не показывала никакой осведомлённости, и Медузия заметно расслабилась.

— В этом нет ничего плохого. На самом деле драконы всегда нравились мне больше птиц… Они мудрее.

В голосе Медузии сквозила какая-то загадочность, но Таня не осмелилась спросить, что именно она имела в виду.

— Как я поняла, с метаниями и сомнениями покончено? — позволив себе лёгкую улыбку, спросила Медузия.

Сарданапал уже рассказал ей о последнем разговоре с дочерью накануне Нового Года, но Медузии хотелось услышать это лично от девочки, чтобы убедиться во всём самой.

Таня улыбнулась и смущённо опустила глаза. О её постоянных метаниях не знали разве что только самые ленивые и отрешённые от жизни. В Тибидохсе многие слагали легенды о её сомнениях. Ягун постоянно шутил, но как-то по-доброму, оставаясь при этом для неё твёрдой опорой. Она часто вспоминала ту ночь, когда впервые познакомилась с ним. Когда он прилетел на её лоджию у Дурневых, замотанный в кучу бинтов и на старой, повидавшей жизнь кровати. Уже тогда где-то в глубине души она знала, что этот мальчишка сыграет в её жизни далеко не последнюю роль. И ведь так и вышло. Она дорожила дружбой Ягуна так сильно, что готова была отдать многое, чтобы её сохранить. Но играющий комментатор многого не требовал, он просто оставался рядом.

— Мне кажется, что я наконец-то нашла себя и обрела покой, — вдруг серьёзно произнесла Таня.

Медузия с пониманием кивнула, и Таня впервые поймала себя на мысли, что после того, как вдохнула пыльцу многоглазки, не видела Медузию. В первые дни она, увлечённая новым ощущением, смотрела на всех и каждого, пытаясь опробовать новый дар. Это работало не так, как представлялось изначально. Многоглазка не позволяла читать мысли других, не открывала тайны, связанные с Таней, и не давала ответов. Но она давала истинное зрение. Стоило посмотреть на кого-то, и тотчас Таня понимала, что из себя представляет тот или иной человек. Она знала его истинные мотивы… Весьма размыто и слишком обобщённо, что-то на уровне: «Он хочет тебе добра или зла», но этого было достаточно. Она смотрела на людей и понимала их внутреннее состояние.

Таня привыкла к этому ощущению и этому знанию очень быстро. Ей хватило буквально трёх дней, чтобы перестать глядеть на всех с любопытством и воспринимать это знание как данность. Поэтому сейчас, когда она впервые за это время увидела Медузию, она не сразу поняла, что от той исходит волна глубокой грусти и волнения. А ещё показалось, будто Медузия была окутана чувством вины, но это было так зыбко, что Таня не рискнула бы утверждать об этом наверняка.

— Я полагаю, многоглазка помогла? — с лёгкой улыбкой спросила Медузия.

После того, что Таня увидела, она внезапно осознала, как сильно отличалось то, что чувствовала Медузия, от того, что она показывала. Она выглядела точно так же, как и всегда. Она была собрана, уверена и элегантна. Однако… Однако Таня словно и не увидела даже, а почувствовала это сама. Внутри разливалось чувство приближающейся потери. Чувство неуверенности. Приближающейся грусти. Таня сравнила это с собственным отъездом.

Сейчас, пока она была в Тибидохсе, она испытывала радость и думала о предстоящем отъезде лишь как о прекрасной перемене в жизни. Но когда она погружалась в свои мысли, то понимала, что стоит ей уехать, и её захлестнёт волной грусти и глубокой потери. Любые перемены несли в себе грусть. Даже если предрекали что-то прекрасное. Хотя бы потому что они также забирали и что-то хорошее из прошлого.

— Да, — сдавленно прошептала она и тотчас постаралась откашляться, чтобы вернуть своему голосу прежнее звучание. — Я думаю, помогла. Но вместе с тем это наложило определённую ответственность.

Слова сорвались с губ раньше, чем Таня успела подумать о том, стоило ли вообще их произносить.

— Что ты имеешь в виду?

— Многоглазка не даёт каких-то чётких знаний, но она показывает человека в его истинном свете. Я не знаю, с чем это можно сравнить, но… Знать истинное состояние людей — это не всегда преимущество. Иногда это накладывает определённую ответственность.

— Я понимаю, о чём ты. Но любое знание — это большая ответственность. Помню, как мы с Сарданапалом учили Ягуна справляться с его даром. Только представь, как тяжело ему было, когда он был ещё совсем маленьким мальчишкой. Ему бы бегать по Тибидохсу и дразнить приведения, а мы ему о важности сохранения тайн. Ведь не все тайны настолько безобидны, что их можно поднять на смех. Ты тоже этому научишься.

Таня всегда знала, что Ягуну достался не самый лучший дар. С того самого дня, когда он отказался её обучать. С того дня она посмотрела на него совсем другими глазами. Она вдруг увидела в нём серьёзного ответственного парня, который был клоуном лишь по своему желанию. Потому что ему нравилось это амплуа. Иногда Таня даже предполагала, что он так часто шутит и хохмит лишь потому, что несёт слишком много ответственности и пытается таким образом выстроить баланс в своей жизни.

— Почему вы грустите?

Таня запоздало поняла, что услышанные ею слова были произнесены её собственным голосом, и тотчас прикусила язык. Она не собиралась этого спрашивать. Она не хотела ставить Медузию в неловкое положение своей осведомлённостью, даже если та и подозревала об этом.

Догадываться — это совсем не то же самое, что знать.

Медузия долго молчала, пристально смотря на неё. Взгляд её сначала был удивлённым, но потом приобрёл какую-то обречённость, и сейчас она лишь раздумывала, как ответить на этот вопрос, при этом не нагрубив. Она ненавидела, когда кто-то лез в её душу без спроса, и единственное, что уберегало сейчас Таню от колкости, которая так явно крутилась на языке преподавательницы в качестве защитной реакции, это то, что она была её дочерью. И на самом деле это всегда давало девочке слишком много привилегий, даже если сама она об этом не знала.

— Я не люблю прощания. Они всегда оставляют неприятный привкус горечи после себя, — всё же ответила Медузия.

Таня задумалась над её словами и отметила, что, пожалуй, это было самой точной характеристикой любых прощаний. Она и сама не раз об этом задумывалась, но Медузия смогла подобрать самое ёмкое и вместе с тем подходящее определение.

— За все эти годы ты стала мне слишком дорога, поэтому твой отъезд немного печалит меня. Однако я рада, что ты наконец-то нашла свой путь и дальше пойдёшь именно этой дорогой.

Таня отчего-то знала, что Медузия не лжёт и не увиливает. Было ли это снова действие многоглазки или нет, она так и не поняла, но знала точно, что каждое сказанное Медузией слово было искренним.

Ей почему-то вспомнилась та ночь после произошедшего на Исчезающем этаже. Та ночь, когда Таня проснулась в магпункте от сильной головной боли, а Медузия поила её зельями и горячим шоколадом. Так отчётливо вспомнилось, как она всматривалась в её глаза, подмечая каждую деталь и запоминая все мелочи. Вспомнилось и то, как отчего-то внезапно упала в её объятия и начала плакать. Она помнила ту неловкость, которую испытывала тогда, прижимаясь к груди Медузии и тихо плакала, пытаясь заглушить свои всхлипы.

Когда они перешли ту грань, после которой начали доверять друг другу настолько, что больше не боялись прямо говорить о том, как дорожили друг другом? Когда наступил тот момент, когда в их разговорах исчезла вся неловкость и страх того, что они будут неправильно поняты друг другом?

Сейчас Таня поняла, что то непонятное, но приятное чувство, что теплом разливалось в груди в момент каждого объятия, было той самой материнской лаской, которой Тане так не хватало в детстве. Однажды Таня уже сказала это Медузии, но только сейчас осознала в полной мере, что в глубине души, где-то на подкорке сознания, уже давно воспринимала Медузию как мать… Как сильно она была к ней привязана.

— Можно я вас обниму? — хрипло спросила Таня.

Она вдруг ощутила, как сильно хотела бы это сделать. Ей было необходимо обнять Медузию. Сейчас Тане казалось это единственно важным.

Она впилась пальцами в подлокотники кресла, готовая сорваться с места прямо сейчас. Отчего-то о том, что Медузия может отказать в такой просьбе, мысли даже не возникло. В ту ночь, когда она впервые плакала в её объятиях, она боялась отказа, но сейчас… спустя столько лет… сейчас она почему-то была уверена, что подобная просьба всегда будет принята.

На лице Медузии отразилось мимолётное удивление, тотчас сменившееся едва заметным счастьем, а затем — полным спокойствием.

— Конечно, — тихо прошептала она и поднялась с кресла. — Иди ко мне.

Медузия медленно протянула руки, а для Тани эти слова оказались спусковым крючком. Она и не заметила, как тотчас поднялась с места и в мгновение ока упала в открытые объятия Медузии. По всему телу разлилось тепло, и её окутало спокойствием как покрывалом.

Она с такой силой сжимала Медузию, словно боялась её отпустить. Словно это объятие было у них последним. Ей не хотелось с ней прощаться. За столько лет Медузия стала ей настолько близка, что хотелось оставить эту близость навсегда. Хотелось, чтобы даже вне Тибидохса между ними осталась эта связующая ниточка.

— Мне тоже очень не хочется с вами расставаться, — тихо прошептала Таня, не ослабляя своих объятий.

Медузия ласково погладила её по спине, и Таня почувствовала себя в безопасности. В объятиях Медузии казалось не страшно смотреть в глаза собственному неизвестному будущему.

— Насколько я знаю, ты будешь часто прилетать на драконбольные тренировки?

Об этом она тоже узнала от Сарданапала. Хотя ещё раньше она сама обсуждала это с Соловьём. Правда, Тане об этом знать было совсем не обязательно.

— Да, — тихо отозвалась девочка. — Соловей предложил мне должность второго тренера, и я думаю согласиться.

Именно это Медузия и обсуждала со старым тренером. Магщество всё чаще стало упоминать, что во многих командах уже было по два тренера, и Медузии не составило труда уловить в этом намёк на то, что совсем скоро этот пункт сделают обязательным. Именно это Медузия и передала Соловью, который тотчас грубо выругался в адрес Магщества в целом и самого Кощеева в частности.

Однако помимо того, чтобы уведомить Соловья о предстоящих нововведениях, у Медузии была ещё и другая цель в этом разговоре. Она прекрасно знала, насколько сильно Соловей ценил Таню как драконболиста, и как сильно доверял ей и прислушивался. Девочка уже давно помогала ему с первокурсниками, и их тренировки имели весьма хорошие результаты. Поэтому Медузия и решилась на такой шаг. Она не настаивала, но для мимолётного замечания привела уж слишком много аргументов в пользу Тани.

Соловей тогда так долго и пристально всматривался в неё, словно пытался что-то разглядеть. Какой-то намёк на её истинные мотивы. Медузия даже насторожилась, что перегнула палку, но потом он отвернулся от неё и уставился куда-то вдаль за горизонт.

— Знаешь… — медленно, растягивая каждое слово, сказал тогда Соловей. — Иногда я думаю, что она слишком похожа на тебя.

— О чём ты? Я никогда не играла в драконбол, — намеренно игнорируя намёки, отозвалась Медузия.

— В драконбол — нет, — согласился он, а затем снова повернул голову к ней и загадочно посмотрел. — Но во время войны ты на своей лошадке выписывала перевертоны в разы лучше тех, что сейчас делают мои самые одарённые игроки.

— Что ты хочешь этим сказать?

В голове складывался пазл из догадок, но она пыталась выглядеть непринуждённо и не показать виду, что её слишком беспокоит внезапно свернувший не в ту сторону разговор.

— Ничего, — легко ответил он и, словно найдя в её глазах всё, что искал, снова отвернулся и посмотрел вдаль. — Просто если бы я тебя не знал, я бы сказал, что Танька — твоя дочь. Слишком уж похожа…

Тот разговор слишком сильно её взбудоражил. Старый пройдоха слишком хорошо умел складывать факты и вполне мог догадаться. Но ещё было не время. Никто не должен был об этом знать, и Медузия лишь надеялась, что он отбросит этот разговор подальше и не будет о нём вспоминать, пустив все силы на свою команду и предстоящий матч.

Однако тот факт, что он всё-таки предложил Тане место второго тренера, не мог её не радовать. При всём желании она не была готова проститься со своей дочерью навсегда. Пусть она больше и не будет учиться в Тибидохсе, но будет прилетать на тренировки, и хотя бы редкие встречи у них могли быть. Медузия хваталась за эту возможность как за спасительную соломинку.

— Значит, время расставаний ещё не наступило, — ласково проведя ладонью по волосам Тани, запоздало ответила Медузия на её слова.

— Мне бы хотелось, чтобы это время вовсе никогда не наступало.

— Ты можешь заходить ко мне почаще после тренировок.

Медузия почувствовала, как Таня слегка кивнула и обняла её сильнее. Она жила ради таких мгновений. Она собирала эти мгновения с особым трепетом, а потом бережно хранила их в своём сердце. Каждое из этих мгновений было украдено у вечности, но Медузия сделала бы это ещё тысячу и тысячу раз, если бы это значило, что она может стать ещё чуточку… на самую малость ближе к своей дочери.

— Можно я буду вам писать? — с едва уловимым волнением в голосе спросила Таня.

Эта мысль крутилась в её голове уже давно, но она как будто бы сомневалась, настолько ли они с Медузией стали близки за эти годы. Но сейчас… Находясь в таких крепких объятиях и чувствуя спокойствие, она поняла, что именно настолько.

Для Медузии же это стало неожиданным. Она смела надеяться лишь на редкие встречи, но судьба, столько лет испытывавшая её на прочность, внезапно смилостивилась и преподнесла подарок, что ценнее всего на свете.

— Конечно. Я буду счастлива получить от тебя письмо.

Они простояли так ещё несколько минут, а потом Таня переступила с ноги на ногу, и Медузия нехотя ослабила объятия. Таня посчитала это призывом к завершению диалога и вовсе отпустила Медузию. Та же в свою очередь ещё ненадолго задержала свои руки на её плечах и пристально всмотрелась в лицо дочери.

— Не сомневаешься? — вдруг спросила она.

Им обеим оказалось не нужно никаких дополнительных слов, чтобы понять, что Медузия имела в виду Танин завтрашний отъезд.

— Нет, — уверенно мотнула головой девочка и улыбнулась.

Впервые ей было так легко от принятого решения. И ей хотелось поделиться этим со всем миром.

— Это хорошо.

Медузия отпустила её. Таня повернула голову к окну и увидела яркую россыпь звёзд на небосводе. Взгляд тотчас упал на ломаную линию из четырнадцати звёзд, завершающуюся трапецией. Отчего-то эта фигура была ей знакома, но Таня не смогла вспомнить, откуда её знает, и снова посмотрела на Медузию. Она что-то быстро достала из нагрудного кармана своей мантии и сжала в ладони.

— Я долго думала в последнее время и хотела бы сделать тебе подарок.

И она протянула свободную ладонь и взяла Таню за руку. Пальцы обожгло холодом металла и Таня, поражённая таким жестом Медузии, не нашлась что сказать. Она разжала ладонь и увидела круглый серебряный медальон размером с головку фонендоскопа на тонкой серебряной цепочке. На медальоне был изображён старый короткий боевой меч, вокруг которого обвивался крылатый дракон, выпускающий вверх струю пламени.

— Там, откуда я родом, драконов принято считать самыми сильными защитниками. Они олицетворяют мудрость, покровительство и защиту. Он долгие века защищал меня, а теперь будет защищать и тебя. Этот медальон убережёт тебя там, где не справится многоглазка. Он усилит твоё истинное зрение. А ещё придаст тебе уверенности, — пояснила Медузия.

Медальон по своей природе не наделял какой-то определённой силой, но увеличивал ту силу, которая уже была в человеке, обращая её на защиту. Медузия умолчала о том, что он достался ей от матери и по своей сути мог передаваться, не утратив своей силы, лишь по кровному родству.

— Я не… — едва вымолвила Таня, не отводя глаз от серебряного рисунка.

— Я не приму отказа, — перебила её Медузия. — Сейчас, когда ты стоишь на пороге больших перемен, я хочу быть уверенной, что ты будешь в безопасности.

Таня сжала в ладони украшение, а затем взглянула на Медузию и сказала тихое «Спасибо». Медузия лишь кивнула, а Таня вновь разжала ладонь, потянула за край цепочки и надела медальон на шею. Ей даже показалось, что, оказавшись на ней, он слегка потеплел, но она приняла это за игру собственного воображения.

Она всегда любила драконов, поэтому подобное украшение произвело на неё большое впечатление. По виду украшению была по меньшей мере пара тысяч лет, и Таня вдруг подумала, что это самая старая вещь, которая у неё когда-либо была. Любые артефакты с годами становятся лишь сильнее, и этот медальон, очевидно, не был исключением. Если Медузия говорила о том, что он будет защищать её, значит, так и будет.

— А теперь тебе надо выспаться. От падения в океан, когда ты уснёшь на контрабасе, этот медальон не спасёт.

В голосе Медузии послышались строгие и властные нотки. Таким тоном она всегда говорила на уроках, когда объясняла, с каким изяществом и изобретательностью её учеников будут убивать мертвяки или вурдалаки, если они не выучат способы борьбы с ними.

За спиной Тани тихо скрипнула дверь, и она вновь поразилась тому, как непринуждённо Медузия умела выпроваживать за дверь.

* * *

На следующее утро на рассвете радужное сияние Грааль Гардарики осветило остров, оповещая о том, что некто пересёк барьер. Сарданапал, наблюдавший за всем из окна своего кабинета, насчитал четыре секунды. Время, которое сияние не гасло в небе. Четыре секунды. Среднестатистический магспирант обычно выдавал три секунды. Гардарика никогда не ошибалась, она всегда очень тонко чувствовала силу магов. Четыре секунды — это уровень взрослого мага. Впрочем, он давно это подозревал. Таня была сильнее, чем казалась. Она никогда не стремилась прыгнуть выше других, она обычно училась магии в меру собственных возможностей и любопытства. А такой подход очень часто раскрывал сильнейших магов.

Ванька, ради которого Сарданапал ослабил купол, чтобы тот пропустил его, уже не мог излучать хоть какое-то сияние. Отказавшись от магии навсегда, он утратил эту способность. А посему сомнений в том, что все четыре секунды принадлежали Тане, не было.

Когда сияние погасло, Сарданапал ещё долго всматривался вдаль, как будто пытаясь увидеть две фигуры, мчащиеся на контрабасе, давно уже затерявшись за горизонтом. Он не сразу заметил, как из-за облаков выглянули первые лучи солнца, а под их светом словно в танце стали опускаться на землю огромные хлопья снега. Воистину зимнее чудо. Он бы непременно восхитился этим, как делал всегда, если бы его мысли не были так омрачены.

За дверью послышался тихий цокот каблуков, а вслед за ним — ласковое мурлыканье сфинкса. Сарданапал услышал, как тот спрыгнул с двери, догадываясь, что тот потребует порцию ласки от своей любимицы, однако дверной замок довольно скоро щёлкнул, и в приоткрывшуюся дверь вошла Медузия, оставляя мохнатого защитника за стенами кабинета.

Осанка её была слишком ровной, походка чрезмерно властной. Сарданапал, как никто другой, знал, что когда Медузия была подавлена, то всегда старалась казаться излишне безупречно. Это отражалось во всём: в осанке, походке, голосе и даже выражении лица.

Но когда она зашла в кабинет, закрыла за собой дверь, а затем повернулась к нему, вся её показная безупречность куда-то исчезла. Её взгляд стал каким-то отрешённым и блуждающим, словно она не знала, куда себя деть. И в этом взгляде читалось всё. Она всегда очень чутко реагировала на всё, что касалось Тани, а прощания с ней всегда были для неё сильным ударом. Вот и этот раз не стал исключением.

— Иди ко мне, — тихо прошептал Сарданапал и сделал несколько шагов к Медузии.

Она не поняла, когда оказалась в его объятиях, но почувствовала, как внутри в тот же миг что-то будто оборвалось. Вся её хвалённая выдержка куда-то исчезла, и она ощутила, как груз всего произошедшего запоздало обрушивается на её плечи. К глазам подступили слёзы, и она шумно вдохнула. Пальцы до побелевших костяшек сами сжали мантию Сарданапала на его плечах, а он лишь крепче прижал её к себе, оставляя лёгкий поцелуй на макушке. И это оказалось последней каплей… Отчего-то именно этот поцелуй оказался последней каплей в чаше её непоколебимости.

Лицо исказила гримаса боли, а первые слёзы тотчас прочертили тонкие дорожки, обжигая щёки. Она заметно задрожала в его руках, а когда он провёл ладонью по её спине, шмыгнула носом и уже не смогла сдерживаться. Слёзы потекли с новой силой, и она зарылась носом в его плечо, заглушая собственные рыдания.

Сарданапал ничего не сказал, но мягко потянул её к другому концу кабинета. Медузия не сопротивлялась, и они в считаные секунды оказались на маленьком диванчике. Он продолжал крепко прижимать её к себе, а она чувствовала, как груз ответственности, который она несла последнее время на своих плечах, постепенно отпускает, выливаясь вместе со слезами.

За столько веков Медузия так и не научилась плакать. Для неё слёзы были непозволительной роскошью, с чем всегда боролся Сарданапал, пытаясь убедить её в том, что она не должна нести груз печалей в одиночку. Но у неё это получалось с трудом. Этот уклад жизни навсегда остался с ней, как бы она ни пыталась его исправить. Она позволяла себе слёзы лишь в редкие моменты и только рядом с ним.

Как сейчас…

— Мне так жаль, Меди… Мне так жаль, — прошептал Сарданапал.

История повторялась. Сарданапал отчётливо вспомнил тот день почти двадцать лет назад, когда Медузия так же плакала, а он шептал ей эти слова. За двадцать лет они вернулись к той же точке, с которой когда-то начали. В тот вечер она плакала, не сдерживая себя. Она плакала… А его сердце готово было разорваться от невозможности ей помочь. В тот вечер он чувствовал, как беспомощен был перед роком судьбы. И сейчас всё было то же самое. Не изменилось ничего. Он всё так же был неспособен защитить её от тех несчастий, что были связаны с пророчеством.

Долгих двадцать лет ушло на то, чтобы свыкнуться с этой неизбежностью и выстроить весь свой мир заново. Они вдвоём так трепетно и кропотливо выстраивали то, что потеряли тогда, чтобы сейчас снова вернуться в тот вечер, когда она плакала, а его сердце разбивалось на части.

Когда же наступит тот день, когда они смогут начать жить нормальной жизнью? Без тайн, слёз и разочарований. Не снедаемые страхом быть непонятыми и отвергнутыми. Когда же наступит тот день, когда они спокойно смогут вздохнуть и не думать о пророчестве, что грозит страшной расправой? Наступит ли вообще когда-то тот день, когда они смогут позволить себе быть счастливыми?

1) Спящего Дракона ни в коем случае нельзя щекотать (лат.)

Вернуться к тексту