Призрак, диггер, катакомбы... (джен)

— Страшно? — девчонка чуть отстранилась от него. Руки ее лежали у Эрика на плечах, это успокаивало. Но похожие на блюдца глаза и само выражение лица, на котором было глубочайшее недоумение... О, похоже, он все еще может удивить это создание… — Не, ну я понимаю, что эдакая бой-баба, которая может отмудохать по всем почкам за милую душу — это всегда жутковато, особенно для вашего времени, но я вроде повода не давала…

— Не давали?! — горький смех вырвался из груди. — Господи, да не только я порой не понимаю вас, но и вы… Знаете, я все время боюсь. Что будет, как с Кристиной. Вы ведете себя так, как вела она, только раскованней, но это можно списать на порядки вашего времени, о которых я уже осведомлен. Знаете, мне сразу после того, как принес вас сюда, показалось странным, что вы… Вы проявляли такое участие, будто вам… Будто вам действительно не все равно. Зачем-то обняли, когда зашла речь о наших отношениях и вы поняли, что этот вопрос меня расстроил. Потом, когда я болел, вы были рядом. О шрамах говорили так спокойно… Но я это себе объяснил. Вы ведь не знали, как именно выглядит мое лицо. Видимо, представили себе под маской какой-нибудь классический шрам от пореза… А после того, как вы нашли дневник Кристины… Мне тогда так страшно стало, что вы… Что вы уйдете. Я не хотел оставаться один. Хотел убедить вас, но ничего не получалось, я чувствовал это. Мне было слишком плохо, а вам была чужда та жалость, что присуща Кристине. Я помню, как вы смотрели на меня с таким презрением, даже с брезгливостью. Я еще мог говорить, еще мог умолять вас о помощи, но понимал, что… что я этого не получу. До этого, когда я понял, что вы — не Кристина, то, как вы отнеслись ко мне… Так по-человечески. И до этого… Возились со мной, лечили… Я понимал, что этого больше не будет, ведь вы теперь знали из дневника Кристины, насколько омерзительно я выгляжу. Я понимал, что не имею право ни на что рассчитывать и сидел там, умирал у вас на глазах под вашим взглядом. А потом вы вдруг сели рядом со мной и взяли меня за руку. Почему такая задержка? Думали, решали что-то…

— Нет. Знаешь, в моем времени полно всяких истеричек паскудных, которые пытаются манипулировать другими людьми, применяя всякие методы вида «ах, мне плохо, умираю». У меня один из прошлых парней этим грешил. Сначала отношения были нормальные, потом начались заебы. Истерики, угрозы самоубийства, чуть что не по его… Все попытки образумить заканчивались воплем «мне так плохо, а ты сука бесчувственная».

— А вы что?

— Я начала серьезный разговор. Сказала, что предполагаю два варианта событий. Первый — у него что-то с психикой, второй — все эти словечки и концерты — тупое позерство и попытка манипулировать. Поставила ультиматум: либо пиздуешь по врачам, разбираешься, что с тобой творится и проходишь лечение, до окончания которого все эти концерты тебе благополучно прощаются в связи с твоей доказанной неадекватностью, либо прекращаешь концерты, либо расходимся. Ну, он мне начал пальцы веером гнуть, мол, за психа меня принимаешь, как ты можешь, а я такая: «да-да, милый мой, если твое поведение не соответствует адекватному, то ты либо псих, либо мудак выебывающийся, первое нужно лечить, второе — пиздить или бросать нахуй».

— Но вы же не помнили это, когда… — в горло что-то попало и Эрик раскашлялся. Девушка осторожно похлопала его ладонью по спине и пояснила:

— Так в том-то и дело, что нихрена не помнила, объяснить ничего не могла, а негативная реакция осталась на подсознательном уровне. А потом ты все не успокаивался, еще и носом кровь пошла и я только тогда поняла, что происходит что-то не то. Прости. Если я хотя бы помнила что-то, или же в моей жизни было бы до этого меньше позеров, чем реальных психов…

— Вам не за что просить прощения. И это… Это в самом деле не нужно. То, что вы делаете для меня с того самого дня… И так, как Кристина, и совсем по-другому. Я хотел умереть после того, как каждая из вас увидела мое лицо. Правда, вам меня спасать было тяжелей. Но вы умудрились справиться, заставили меня жить непонятно зачем… — горло перехватило и Эрик вздохнул. — Вы ведете себя так, будто я вам нужен. Будто я не чужой и небезразлично, что со мной произойдет. И я просто боюсь, что вы… Что вы, как и Кристина…

— Вру? — Виктория неожиданно расхохоталась. В голос. Над ним? — Чувак, позволь прояснить одну тему. В отличие от Кристины, я очень хорошо умею врать. И даже люблю это делать. Но только в тех ситуациях, когда точно знаю, что уличить меня во вранье невозможно, и при этом данное вранье принесет мне объективную пользу. Ради чего мне врать тебе? Страх, как у Кристины? Так я не Кристина, будь я на ее месте… Так скажем, посмей ты меня держать где-то против воли, куда-то тащить, указывать мне, что делать, и все в таком духе — я бы как минимум тебя вырубила и сбежала. Как максимум… Человека убить — много усилий не надо. Совесть меня в вопросах самообороны никогда не мучила, а богатый дедушка со связями в таких ситуациях еще и от каких-либо разборок с законом прикрывал.

— Вы… Убивали?

— И да, и нет. Раз уж у нас такой вот вечер откровений… Пока я была мелкая, мне нихуево везло. Даже живя по несколько месяцев на улице, я умудрилась ни разу не столкнуться с педофилами, убийцами и прочей швалью вроде торговцев органами. А вот уже во Франции довелось влипнуть в неприятную историю. Если вкратце — со мной пытался познакомиться парень. Учился в колледже на пару курсов старше, увидел меня на одной из вечеринок, начал подкатывать. У меня на тот момент голова была забита на семьдесят процентов компьютерным играми, на двадцать девять — нравящимся мне однокурсником, а на оставшийся один — учебой, так что места пареньку не нашлось, о чем я ему вежливо сказала. Не оскорбляла, не издевалась, не выставила на посмешище перед всей компанией, просто сказала, что встречаться с ним не хочу. Он вроде бы как понял все. А пару недель спустя я возвращалась домой поздно вечером. Шла вдоль дороги, внезапно одна из машин остановилась позади меня, из нее кто-то выскочил, ударил меня по голове и дальше я ничего не помню.

— Что с вами… Он… Что-то сделал?

— Эй, Эрик! Привет, вырубай эмпатию! — Вика погладила его рукой по спине. — Сразу говорю — нет, насиловать он меня не стал. Видишь ли, когда ты что-то подобное с бессознательным телом делаешь, то это ничем не отличается от траханья резиновой бабы из секс-шопа. А если жертва находится в сознании, то она еще будет всячески усложнять процесс и удовольствие от него могут получить только те извращенцы, которым интересно именно насиловать. А тот чувак был не таким. Короче, он наделал моих интимных фоток. Ну, раздел меня догола, уложил красивенько, и нафоткал со всех ракурсов. А когда я очухалась, предъявил, мол, так и так, либо ты встречаешься со мной, либо вся эта прелесть летит на почту в деканат колледжа, деду, отцу, всем твоим друзьям и знакомым. Судя по всему, я была не первой, с кем он проворачивал подобное, потому что действовал и говорил сабж вполне отработанно. Правда, он не учел того, что я еще в России умудрилась скорешиться с хиппи и мне, как бы это сказать… До глубокой вагины было похрен, увидит кто эти фотки, или нет. Ну, отцу на меня насрать, деду насрать, если бы я добровольно сфоткалась и всем показала сама, а так он еще мог чуваку нехило вломить за такое... На репутацию среди друзей-знакомых мне всегда было насрать — если бы кто-то после этого решил со мной не общаться, то скатертью дорога. Что-то говорили бы… Ну, люди постоянно что-то про меня говорят. Короче, мудак рассчитывал, что я что-то такое закомплексованно-высокоморальное, а я ему сказала, что идти ему можно в глубокую жопу и фотки лучше туда засунуть, а то от деда моего прилетит, да и я могу их в полицию предъявить. Если даже не докажу ничего, то нервы ему помотают. Да и свидетели «похищения» могли найтись. Я думала, что мудак не осмелится на агрессию и поняв, что ему ничего не обломится, тупо меня отпустит. А он на меня набросился. Мы начали драться, в процессе он схватил нож. Я сразу побежала, потому что голыми руками драться против ножа было стремно. Он за мной. За дверью той комнаты, где мы сидели, находилась лестнца наверх и там, наверху, еще одна дверь. Поскольку других вариантов не было, я побежала наверх, а та дверь оказалась заперта. Он почти догнал меня, а я схватила ковер, который покрывал лестницу и дернула на себя. Он упал спиной вперед, вместе с ножом, который держал в руках. Крови тогда было много. Судя по всему, он пробил себе ножом легкое. Если бы я сразу же кинулась звонить в скорую помощь, его бы спасли. Проблема в том, что у меня и в мыслях не было ничего подобного. Было прикольно слушать, как он умоляет меня о помощи. Правда, длилось это шоу всего пару минут — все-таки человеческий организм это такая невыносливая машина, — в глазах Виктории мелькнули смешинки. Настолько безмятежные, что Эрику едва не стало дурно. Он вспомнил, как Виктория со всей силы метелила ногами их обидчика сегодня. И вспомнил, как легко дарога получил удар по голове топориком, хоть и тыльной его стороной.

— Вы не должны себя за это винить. Вы ведь… защищали себя тогда.

— Я и не виню, — девушка пожала плечами. — Просто, кажется, вопрос страха перед тобой с повестки дня снят. Ты, конечно, псих, за себя не всегда отвечаешь, но если бы я тебя хоть на самую каплю боялась — меня бы здесь уже не было. Или тебя бы не было. Вариант типа «осталась, потому что некуда идти» тоже отметай. Будь у меня привычка решать свои проблемы за счет других людей, использовать их чувства… В пятнадцать лет выстелилась бы под папу, сделала бы все, как он сказал, чтобы быть в шоколаде, а потом — под какого-нибудь богатенького мужика. А тебя бы просто напоила и в постель затащила, а потом играла на твоей порядочности по вашему местному формату «переспал — женись, обеспечивай и заботься».

— Вы меня и так напоили, — возмутился Эрик.

— Как я могла тебя напоить, если я тебе даже не предлагала со мной пить?

— Э… Но…

— Вот тебе и «но». Думаю, приведенных логических доводов достаточно для того, чтобы ты хоть немного, да поверил в то, что я тебе не вру.

— Не думаю, но… Но я постараюсь. Правда, постараюсь. Просто вы так… Вы всегда… Вы заставляете меня есть и вовремя ложиться спать. Когда отказываюсь — волоком тащите за стол и в постель. Вы наплевали на мое нежелание жить и вытащили меня из лап смерти, хотя я этого не хотел! Почему?

— Кажется, я уже говорила. Потому что у тебя в хлам переебанная психика, из-за чего ты не можешь отвечать за свои действия и принимаемые решения. Я не психиатр, но то, что ты тогда собирался сделать, выходит за все, даже самые свободные границы определения психического здоровья. Ни одно живое существо не пытается намеренно уничтожить себя. Если же оно делает подобное, значит — оно больное и это существо надо лечить. А заодно и следить, чтобы оно не причинило себе вред.

Рука Виктории мягко провела по его лицу. Перехватив ее, Эрик крепко прижал чужую кисть к своей щеке и закрыл глаза. В памяти всколыхнулись все воспоминания о том, что происходило после того, как он едва не умер.

— Вы ни разу не заставляли меня снять маску. Вы говорите, что мое лицо вас не пугает, но вместе с тем употребляете выражение «некрасивые черты лица». Эрик не понимает, почему так. Вы ведь врете, врете Эрику каждый раз. Кристина врала правильно, говорила то, что Эрик хотел слышать, поступала так, как поступают, чтобы что-то доказать, а вы… Вы… О, Виктория, как вы пугаете Эрика. Он не понимает вас, совсем не понимает. Он не знает, что и думать. Вы каждый раз пугаете его, он боится потерять вас. Что вы уйдете, а ему снова будет плохо. От одной этой мысли, от одного этого… Вы… Я… Как вы так можете… Как вы можете так поступать… С Эриком… За что вы так с ним?! — он опять разрыдался. — Вы ненавидите меня… За что, за что?! Я ведь все, что угодно… Только не уходите…

— Чш-ш-ш… Тихо… Тихо, Эрик, тихо. Пожалуйста, подумай о чем-нибудь другом. О чем-нибудь… Хорошем.

— Я не могу… — прохрипел он. — Я пытался. Считать. Думать. Сочинять что-то… Я не могу… Мне все равно плохо… Держите… Держите крепче… Не отпускайте, не отпускайте…

— Тише, тише… Я рядом, слышишь? Я всегда буду рядом… — к щеке что-то прижалось, но это точно была не рука. И перед глазами неожиданно всплыл тот разговор на кухне. И теплые мягкие губы, коснувшиеся его щеки. И реакция на его поцелуй в лоб… «Что это было?» — такое милое недоумение и ни страха, ни тени презрения к нему, ни капли отвращения.

Тело неожиданно расслабилось. Дрожь осталась, но тиски не сжимали сердце. Совсем не было сил. Даже держать свое тело в сидячем положении было невозможно. Как хорошо, что его держала Виктория. Плечо жесткое, да и сама она — сплошные кости да мышцы, но почему-то сейчас кажется удобней самой мягкой подушки, что когда-либо у него была.

— Вы так и не ответили мне. Про маску. И про остальное… — язык заплетался.

— Давай в другой раз? Не хочу тебя мучать еще больше…

— Сейчас… — протестующе произнес он.

— Ладно, ладно… ну, маску я тебя не заставляла при мне снимать, потому что ты и так без нее бегаешь. Хотя лучше бы ее все-таки надевал иногда, безопасней будет с местным ебанутым в край контингентом… Да и даже если бы ты ее при мне не снимал… меня бесит, когда кто-то начинает высказываться, что я одеваюсь и веду себя неправильно. Но на самом деле внешний вид и предпочтения человека — это его и только его дело. Кто-то красит волосы в зеленый цвет, кто-то в маске ходит, кто-то в гробу спит, кто-то в клубе все выходные бухает, кто-то в веганы подается… Короче, если твои действия не несут угрозы тебе самому или мне, то делай, что захочешь.

— А если я захочу уйти к себе и снова спать в гробу? — он немного отстранился от Виктории, положив ей руки на плечи.

— Мне бы этого не хотелось. Ты во сне часто дергаться начинаешь и бормотать что-то. Когда ты рядом, мне проще тебя успокоить, чем бежать через весь дом, если твой ор услышу. Но если тебе тут не нравится и ты хочешь спать в той комнате, то удерживать тебя я не буду. А что, тебе тут не нравится?

— Нравится. Эрик просто… Просто спросил.

— Но на улице маску все-таки носи. Особенно когда один ходишь. Хуй знает, что местным дегенератам еще в голову взбредет.

— О, Эрик точно знает, что им взбредет, — мрачно пробормотал мужчина, сползая вниз так, чтобы лечь головой на колени девушки.

— Насчет некрасивого... Можно вот эту бумажку взять? — Вика указала на один из черновиков, который скомканный валялся прямо на кровати. Дождавшись его едва заметного кивка, девочка принялась что-то… рисовать? — теперь держи ручку и дорисуй, как оно должно выглядеть целиком по твоему представлению.

Эрик вгляделся в рисунок. Практически схематично была изображена половина комнаты. Половина стола, половина зеркала на стене, а сама стена изрисована в горизонтальную полоску. Уверенно взяв ручку из руки Виктории, он симметрично, но очень аккуратно дорисовал зеркальное отражение этой комнаты. Тем временем Виктория рисовала что-то на другом листке.

— Закончил? Ну, я так и думала. Так вот, на самом деле комната выглядит так, — она повернула ему свой рисунок. Эрик несколько раз моргнул. Вторая половина стола оказалась квадратной, а не круглой. У стула появилась половина спинки. А половина стены вдруг оказалась разрисована в звездочку.

— Это ненормально, потому что…

— Стой. Ненормально — это ведь… некрасиво, да? Непривычно твоему взгляду, не укладывается в те рамки, что определены у тебя в голове для внешнего вида предметов, их формы, стилистики оформления помещений, верно? С людьми точно так же. Знаешь, я не представляла тебя именно таким, когда видела маску. Подозревала, что прячешь шрам, или какое-нибудь клеймо, или родимое пятно — да мало ли что еще. Но по контуру предполагала, что есть нос.

Эрик сжался в клубок и резким движением натянул на себя одеяло так, чтобы скрыться полностью и от мира, и от девушки.

— Эй… Эй-эй-эй… Не надо, — мягкие теплые руки опустились ему на спину. — Я думаю, что ты тоже не подозревал, что у меня на руке будет татуировка, или что я буду разговаривать с тобой матом? Или что я поведу разговор на русском языке, который является моим родным, верно? Или что я кинусь драться с дарогой и сегодня, верно?

Глубоко вздохнув, Эрик нерешительно приподнял край одеяла.

— Это значит, что говоря «некрасиво», вы имеете в виду «непривычно», да?

— Как быстро до тебя доходит. Прямо хоть бери и за сообразительность пирогом угощай, — девушка рассмеялась.

— А у нас есть пирог? — с надеждой уточнил Эрик.

— У нас есть продукты на пирог. А сделать его дело недолгое. А тебя что, на сладенькое пробило?

Эрик кивнул. И улыбнулся.

— Щаз сварганим, — девчонка улыбнулась в ответ и, разжав объятия, встала с кровати.

— Эрик не будет мешать, если посидит с тобой на кухне?

— Не будет, если не будет комментировать под руку «не так делаешь, не туда сыпешь, криво режешь» и так далее.

— Это когда такое было? — Эрик тоже поднялся с кровати и на несколько секунд зажмурился — перед глазами все кружилось и снова заболела голова. Как и должно было быть после той истерики, что он устроил. Ощущение гадливости по отношению к себе поднялось изнутри.

— Никогда. Я уже на автомате это все оговариваю. У нас когда вся группа собирается, я готовить берусь. Ну, поначалу Шеф и Шкаф лезли комментировать. Пришлось пригрозить, что сами будут готовить, если начнут ЦУ раздавать. Поэтому смотреть можно, под руку говорить нельзя — бесит очень.

— Шеф и Шкаф?

— Шеф — это Ральф, тут мы с кличкой особо не заморачивались. Шкаф — это Рудик. Опять же, из-за комплекции «два-на метр» проблем с кличкой не возникало. Я — Вампир. Думаю, понятно, почему. Лина — Амеба. Мидоус — Попугай, это Рудик придумал.

— То есть, вы называете друг друга обидными словами и считаете это нормальным?

— Ну, для меня как-то необидно… Я наоборот со всякого вампирского фетиша перлась — у меня одно время даже клыки были нарощены и подпилены по-жуткому, но это еще в колледже было, потом они отвалились, а новые я делать так и не добралась. Лина получила кликуху после первой пьянки. Мы ее как раз домой провожали. Ну, верней, несли. По пути полиция, решили документы у нас проверить, уж больно вся компания на малолеток тянула. Ну, у Лины что-то там спросили, а она ответила на латинском. Так и не поняла, то ли обложила матом мента, то ли диагноз ему какой-то поставила, но мы только это «амеба» и разобрали, но это неточно. В общем, на следующее утро все втроем поржали, когда проспались, и в качестве погоняла Линке Амебу и оставили. К тому же, она среди нашего девичника единственная, кто по пьяни не вытворяет чего-то там ненормального и приключений на свою жопу не ищет, а мирно укладывается спать на ближайшей горизонтальной поверхности. Интеллигент, хуле. Не то что шпана типа меня.

Девушка снова улыбнулась и, как-то само собой так получилось, что схватилась за его руку. На кухню они шли так, как обычно гуляют по улицам супруги, или же как минимум помолвленные. Конечно, Виктория не знала об этом, и само собой разумеется, что для нее этот жест наверняка был чем-то обычным, но для Эрика происходящее сейчас…

— Эй, что с тобой? — мягкий голос вклинился в мечтания, заставляя вернуться в реальность. Они уже были на кухне.

— Сядь туда, мешать не будешь.

— О, так Эрик вам мешает?

— Если ты сядешь там, то не останется места мне. Если ты сядешь вот тут, то окажешься на траектории моего движения. Можешь, в принципе, так и поступить, но когда я на тебя высыплю муку, случайно уроню яйца, вылью молоко, или ткну в глаз ножом — жалобы предъявляй в небесную канцелярию, а не мне.

— Но вы сказали… — в горле снова появился ком.

Сильные руки толкнули его в кресло, а потом девушка села на подлокотник, беря его лицо в свои руки. Прохлада чужих ладоней немного уняла странный жар.

— Ты красный весь. Ну-ка… — ладонь прижалась ко лбу. — Понятно. У тебя, походу, опять температура. Слушай, это что, каждый раз, когда переволнуешься?

— Да.

— Может, пойдешь, ляжешь?

— Эрик вам… Мешает здесь, да? Вы поэтому его отсылаете. Но он не может сейчас быть один, он не хочет…

— Тихо… Тихо-тихо-тихо… — чужие губы прижались ко лбу. — Ну чего ты? Опять напридумывал себе черт-те чего, накрутил себя… По пунктам — мешаешь мне не ты, а твое тело на определенных участках этого помещения. Я не хочу об тебя спотыкаться или случайно что-то опрокинуть. А еще не хочу, чтобы ты занимал то место, где лучше всего падает свет и мне удобней вымешивать тесто, чтобы не было комочков. Здесь видно хуже, но так как ты не собираешься читать или заниматься еще чем-то, где нужно освещение, а еще — это кресло стоит не между столом и плитой, как то, лучше всего — если ты будешь сидеть здесь. И лечь я предложила просто на случай, если тебе нехорошо и лежа будет лучше. Если нет — оставайся тут. Принести плед?

Сил хватило на кивок.

— Я сейчас.

Снова прикосновение губ ко лбу. Снова подкатившая было истерика останавливается, а где-то глубоко внутри появляется странное чувство отупения. Нет, не покоя.

Кристина целовала его, чтобы он отпустил Рауля. Целовала, потому что, пытая ее возлюбленного, Эрик вырвал у нее обещание стать его женой. Но, похоже, в случае с Викторией он переплюнул сам себя, хотя в более гадкой ситуации, чем та, что была между ним и Кристиной, оказаться было еще сложней. Виктория целует его потому, что это действие предотвращает последующий погром.

— Она ведь тоже меня боится… Все равно боится… О, Виктория, наверное, думает, что Эрик сможет поднять на нее руку, если будет не в себе… Нет, не может же она… Не могла же она… Целуют ведь тех, кого любят… Она не может любить такое жалкое отродье, она же…

Левая рука что-то стиснула. Слишком сильно, поскольку раздался странный треск, а следом ладонь обожгло огнем. Глубоко вздохнув, Эрик посмотрел на свою ладонь, по которой расплывалось красное пятно. Рядом с раненой рукой на столе лежал стакан — именно он и пал случайной жертвой в борьбе Эрика с собой.

Тогда все было красным. И перед глазами, и вокруг. Он засыпал. Было так же хорошо и спокойно. Сначала было немного холодно, но потом… Потом ничего не болело. Потом все было в порядке. Потом было так спокойно, так хорошо… Не было никаких чувств. Не было страха, не было кошмаров, тогда исчезло на короткое время все плохое, что было с ним. Было так хорошо просто от отсутствия каких-либо эмоций. Просто потому, что дальнейшее было неизбежно и не было смысла, да и не хотелось, что-то предпринимать, чтобы этого не произошло…

Эрик подобрал со столешницы самый длинный осколок и провел им по левому запястью, очерчивая контур старого шрама. Тогда было легче. Тогда было… Нет, нет-нет-нет, он… Он не может. Он не будет. Он обещал Виктории, что ничего не сделает с собой, пока она будет рядом. И еще он должен помочь ей выбраться обратно домой. Может быть, она действительно сможет забрать его с собой. Может, врачи будущего смогут справиться с тем, что с ним происходит? Вика говорила, что его можно лечить. Что можно что-нибудь сделать, чтобы ему больше не было так плохо. Что он сможет нормально жить среди других людей и его не будут оскорблять, издеваться, даже бить просто за то, что он не такой.

— А вот и я… Ты что делаешь, блять?! — одной рукой Виктория схватила его за шиворот, второй вырывая осколок и отбрасывая его подальше. А потом лицо обожгла увесистая оплеуха. — Ты что тут устроил опять, идиота кусок?!

Она снова орет на него, тряся за шиворот уже двумя руками. В глазах — злые слезы, а саму девушку бьет дрожь. В лицо ему снова летят какие-то оскорбления и угрозы, а потом чужая рука снова заносится для удара…