Призрак, диггер, катакомбы... (джен)

— Лезем? — хмыкнула Эшли, глядя на зияющий под нашими ногами черный провал.

Я в который раз проверила крепления, покрепче перетянула на плечах лямки вещмешка и поправила динамо-фонарь, закрепленный поверх каски. Пока не включала — рано еще, вот когда окажемся под землей — он понадобится.

— Лезем.

Мы стукнулись кулаками и практически одновременно принялись спускаться в старые подземные коммуникации под пристальными взглядами старших членов команды.

Встретили нас тишина, темнота, крысы и звук капающей воды где-то впереди. И больше ничего.

— Ну, что тут у нас в этот раз? Опа, крыски. Девочки, голос, — тихо фыркнул Ральф, проходя мимо нас. За его спиной показался Дик. Рудольф оставался на страховке. Лина, штатный медик команды, показалась последней, сразу же активировав налобный фонарь и предусмотрительно направив его свет наверх, а не в лицо кому-то из нас. И на том спасибо. Хотя фонарь лично мне казался лишним. Ральф шутил, что еще пара вылазок — и придется меня отдать «старикам», которые в подвалах и туннелях ориентируются не только без фонарей, но еще и без компаса и карты. Да ну нафиг, что называется.

— Снова повторяю. Нужна карта этих коммуникаций, анализ общего состояния шахты, образцы материалов… В общем, все как обычно, — проинструктировал нас Ральф, когда мы дошли до развилки. — Вика, Эшли — вам налево. Там старый водозаборник, так что аккуратней. Лина — ждешь здесь на случай, если понадобишься. Дик — со мной в правое ответвление, только аккуратно и чтобы ни звука лишнего, понял?

Как обычно командир взял себе «опасную зону», а нам с подругой отдал, как считалось, более-менее стабильный участок. Хотя… Ай, ладно. Обычно вылазки не занимали у нас больше трех суток, а эта так и вовсе на несколько часов максимум, так что вряд ли что-то произойдет.

— Ты что-нибудь слышала про это место? — тихо принялась спрашивать у меня Эшли. А, ну да. Мидоус и «без страшных историй» — это же антонимы. Собственно, за страшные истории ее только Ральф и согласился взять, хотя, между нами говоря — в качестве напарника она будет получше некоторых бывалых.

— Что на этот раз? Ведьмы? Кровавые жертвоприношения? А может призраки? — фыркнула я. Машинально раздавила подкованным ботинком очередную крысу, пробегающую мимо. Или это была мышь? Не суть важно.

— Да ну тебя. Все настроение угробила, — фыркнула подруга, поправляя фонарь на защитной каске и беря в руку альпеншток.

После чего пошла первой, тщательно прощупывая дорогу перед тем, как ступать на нужное место. Полезная тактика, кстати. В параллельной группе все на техбезопасность забивали, так в итоге у них в прошлом месяце двоих угробило. Один провалился в какую-то напольную ловушку типа замаскированного колодца, а другой решил, что поорать в старых катакомбах — это хорошая идея, вот и словил по голове куском потолка. Умер прежде, чем напарники вытащить успели. Работа наша, в общем — это естественный отбор в действии.

Мидоус, вон, как и я, работает три года. Ральф про нашу парочку говорит «два дебила — это сила». Русскую поговорочку он скоммунидзил из моего арсенала и теперь не стеснялся применять по отношению ко мне же. Ну, в общем-то, в целом-то, где-то он даже и прав. В том плане, что мы с Эшли те еще придурки. Вне работы, иначе бы обе уже были трупами. Перехватив альпеншток, я на всякий случай включилась в «проверку почвы под ногами», поскольку по инструкции предписывалось тщательно смотреть, куда идешь, ну и проверять, конечно же…

— Назад, — голос Эшли был привычно тихим — орать во время работы отучают на первом же инструктаже. И на нем же приучают оперативно реагировать на команды, произнесенные тихим голосом. Поэтому прежде, чем Мидоус договорила, я кинулась со всех ног в обратном направлении, поскольку дорога там уже была разведана. И почувствовала рывок на своей талии — страховочная веревка вдруг потянула меня назад.

Крика не было — от этого тоже отучают на первом инструктаже. Сама я повалилась на пол и замерла на мгновение чувствуя, как потихоньку стягивает и меня в разверзшуюся за спиной бездну следом за Мидоус.

Резко выдохнула, встала на четвереньки и ползком, буквально по сантиметру, двинулась вперед, выискивая в каменной кладке стены подходящий зазор, чтобы вонзить альпеншток и использовать его, как точку опоры. Можно было бы использовать для этой цели пол, но как знать, не окажется ли, как в плохом кино, что прямо подо мной сейчас, под пластом серой земли с запахом гнили, зияет точно такой же провал?

Вот оно! Подползаю к стене, втыкаю в подходящий зазор альпеншток, после чего два раза дергаю за веревку, которая закреплена на поясе. Не проходит и двадцати секунд, как рядом со мной оказывается Мидоус. Каска с девушки слетела вместе с фонарем — видимо, во время падения. Ничего — возвращаясь обратно, будем довольствоваться моим — этого хватит, чтобы добраться до местоположения Лины. Пробы материалов мы возьмем по пути назад, а путь вперед нам теперь перекрыт. В любом случае, заказчику можно отрапортовать о том, что приобретать эту землю для постройки торгового центра — затея провальная: не пройдет и пары лет, как фундамент начнет проседать и по стенам пойдут трещины. Нет, если действовать по науке, то от всего этого дерьма можно избавиться. Нанять группу, исследовать подземелья, завалить их и закупорить, изменить русло подземной реки, поскольку таковая наверняка имеется, ведь на потолке полно мокрого известняка… Проблема в том, что это задачка на миллион. На миллион нервных клеток, миллионный гонорар рабочим, поставщикам строительных материалов… Короче, ни один вменяемый человек заниматься этим не будет. Возникает, конечно же, логичный вопрос: знал ли об этом «малюсеньком» дефекте продавец и его агенты и, если знали, то почему молчали? Но разбираться с этим уже заказчику, а наше дело маленькое: в подземелье забраться, пошуровать там, не сдохнуть по пути, а после чего — выбраться, отчитаться и получить свои денежки.

До Лины мы добрались без приключений. И, пока ждали Ральфа с Диком, успели даже рассказать ей о наших злоключениях в «месте икс». Просмотрели записи с камеры Мидоус, на которых было отчетливо видно глубокий котлован, который был едва прикрыт двухметровым пластом земли, поговорили «за жизнь». Медик была в нашей команде новичком, а учитывая, что далеко от развилок ее не пускали, чувствовала себя явно лишней. Это она зря. От этого она на первом же серьезном деле избавится. Жалко, что Кира свалила в другую группу, она уж бы рассказала новичку, какой это кайф — обрабатывать открытые переломы в подземельях, где ни черта не видно, да еще и когда находящийся не в себе подопечный периодически норовит глаз подбить в бессознанке. Рефлекторно я потерла левую руку. Истории той сто лет в обед, но шрам у меня остался. Равно как и осталось желание и дальше заниматься этой работой вопреки доводам здравого смысла. Очень редко появляющегося в моей голове здравого смысла. По ногам пошел ветерок и я поежилась.

— Кажется, наши идут, — улыбнулась мне Лина. Видимо, девушка приняла мою дрожь за страх перед туннелем. Э, нет! Мне туннели — уже дом родной.

Не прошло и пяти минут, как рядом с нами оказались Ральф с Диком.

— Здесь нам больше делать нечего, уходим, — мрачно произнес руководитель группы. И он, и Дик были перемазаны в грязно-коричневой жиже, а нос шефа был хорошенько так расквашен.

— Надо обраб… — возразила было Лина.

— Все наверху, — категорично произнес главный. — Где каска?

Вопрос был адресован Эшли.

— Слетела, когда я вниз свалилась, — кратко пояснила подруга.

Больше вопросов Ральф не задавал, вместо этого приказав нам ускорить шаг. Двадцать минут спустя мы все оказались наверху, задвигая за собой крышку старого канализационного люка. Еще через пару минут Рудольф завел двигатель фургона, в который мы привычно набились битком, раскидав снаряжение и доставая термосы с горячим чаем. Именно тогда Ральф и рассказал про обнаруженный котлован. Ну а мы с Мидоус, в свою очередь, дополнили его рассказ своими историями, ну и записями с камер, естественно. Правда, рассказывала и делилась в основном Эшли — я-то так ничего не увидела и не узнала.

Пока ехали, Ральф связался с заказчиком и договорился о встрече. Как водится, пересеклись по дороге домой, причем главному пришлось ненадолго выйти из машины, забрав перед этим наши записи. Вернулся с деньгами, раздал «гонорар». Пересчитав лавэ и прикинув, что кое-кто все-таки купит себе пару-тройку новых игр к приставке, я с довольной улыбкой убрала купюры во внутренний карман куртки.

— Винковски хотел, чтобы мы разведали котлован, — проинформировал нас Ральф. — Я отказался. Надеюсь, что вы все со мной согласны.

— Нафиг надо, — первой произнесла я. Похожими репликами ответили все остальные.

Потому что действительно, нафиг. Одно дело — залезть посмотреть, что к чему, взять образцы грунта и двинуться восвояси, а другое -лезть в заведомо аварийную конструкцию, которой черт знает сколько лет и которая держится на честном слове. Да и зачем это надо? Наша группа всегда использовалась для так называемой «предварительной разведки», а более углубленными исследованиями занимались соответствующие конторы с совсем иным уровнем подготовки сотрудников ну и, естественно, с другими расценками на услуги.

А наша наполовину неофициальная контора за такое дело не возьмется уж точно. И правильно сделает. Если уж этот Винковски действительно собрался приобретать землю для строительства, то пусть сам разбирается со всеми возможными проблемами, а втягивать в это нашу группу Ральф не позволит ни за какие деньги. Не стоит оно того. Одно дело — разумный риск за хорошую плату, а совсем другое — непонятно за каким хером лезть в заведомо опасное место, отлично зная при этом, что у группы нет необходимого снаряжения, знаний и умений. Ральф на такое никогда не пойдет. Именно поэтому в его группе не было смертей последние пять лет, а серьезные травмы и прочие неприятные происшествия случались значительно реже, чем у остальных. И это, кстати, самая важная причина, по которой я последовала за ним сначала в Лакхнау, а потом в Марсель.

— Снаряжение забирайте по домам, — проинструктировал нас Ральф, высаживая нас с Эшли первыми по ходу следования фургона. — Вечером нам дают еще один выезд, на этот раз трехдневный, так что затариваетесь, как обычно, по максимуму.

По-максимуму мы затариваемся всегда. То есть, абсолютно всегда. Даже если ясно, что работы нам на три часа, в рюкзаке должно лежать два комплекта сменной одежды, запас жрачки на пару дней, двухлитровая бутылка воды ну и всякие мелочи типа спичек, упрятанных в презерватив, банки с таблетками сухого спирта, трех запасных батарей для мобильного телефона… Известны случаи, когда ребята из группы по каким-то причинам вынуждены были отделяться от нее. Дик один раз пропал на неделю. Выход нашел сам и, кстати, выбрался наружу намного быстрей, чем доблестная полиция с не менее доблестными спасателями изволили отправиться на его поиски.

Искать нас, правда, не любят — это факт. Во все времена диггеров считали идиотами, а уж диггеров, которые на своих навыках пытаются заработать — так и вовсе презирали. Ну а нашим группам… Нам плевать. Мы выживаем, как можем. Мы зарабатываем деньги, достаточные для более-менее комфортной жизни. Кто-то приходит к нам в поисках именно денег, кто-то жаждет приключений. Кто-то просто предпочитает прятаться от жестокого мира в подземельях… В группах не спрашивают о причинах, по которым люди идут под землю. Там просто интересуются навыками, проверяют на предмет психической устойчивости и умения подчиняться главному, а также на предмет наличия чувства локтя. Все могут быть разными, но все должны доверять друг другу, поскольку иначе под землей не выжить.

— Все, Тори, я убежала, как обычно. Не скучай, — прежде, чем мы подошли к дому, Мидоус отделилась, перешла на противоположную сторону улицы и устремилась к возвышающемуся поодаль магазинчику. Так, ну тут понятно — очередной френд, пати на хате, короче говоря — ближайшие дня три дома она не появится. Да уж, хату-студию снимаем вдвоем, но при этом можем не пересекаться неделями.

К моменту, когда я подошла к дому, над ближайшими домами взошло солнце. Чертыхнувшись, я поправила воротник свитера, чтобы он закрывал лицо вплоть до глаз, и натянула на голову капюшон.

Да, вот одна из многих причин, по которым я так люблю свою работу. У меня жесткая аллергия на солнечные лучи. Степень «жесткости» проверена еще в нежном трехлетнем возрасте, когда тупая баба-родственница вывела меня погулять днем на улицу со словами «не бывает аллергии на солнце, глупости все это, врачи все врут, коновалы они и головы дурят, а тетя лучше знает»… Так скажем, если бы не усилия бригады реаниматоров и близость больницы к родному дому, черта с два бы я выжила. С тех пор окружающих на эксперименты не тянуло, а меня и подавно — днем на улицу я не высовываюсь. Разве что если совсем припечет, но перед этим упакуюсь чуть ли не в акваланг. А так я нормальный человек. Кличка у меня в группе, правда, «вампир», ну да тут Рудольф оригинальностью не блеснул.

Наверное, кто-то бы удивился, что девушка, пусть и с такой проблемой, скитается по подземельям. Дескать, в наши дни не проблема найти подходящую работу на дому. Всякие программисты, фрилансеры-копирайтеры, переводчики и прочие люди крайне востребованы, а их работа не сопряжена со смертельной опасностью… Но мне нравится моя работа. А всякие эти «женщинам под землей не место», «тебе надо замуж и детей рожать», «тебе просто необходимо сменить род деятельности», «тыжеженщина» и прочие реплики я уже научилась пропускать мимо ушей. А если мне надоедали их обладатели, то на этот случай человечеством уже давно придуманы игнор-лист и игнор в реале.

— Виктория, здравствуйте! — вежливо приветствовала меня мисс Хэмбджи, когда я поднималась наверх. Лифтом пользоваться смысла не имело, поскольку восемнадцать этажей для меня… Так, разминочка. — Вы опять из похода?

Ах, да, вот еще один момент. Никто из окружающих людей не знает, чем именно я занимаюсь. Для всех я эдакий фрилансер, который в свободное время в компании таких же энтузиастов шляется по окрестностям с походным рюкзаком. В какой-то степени это была правда.

Поприветствовав мисс Хэмбджи и согласившись присмотреть за кошкой, я забрала Мари к себе на чердак. Рыжая кошатина ко мне относилась, как к родной, тусовалась в моей квартире уже второй месяц… Можно даже сказать, что это была частично и моя кошка тоже — мурка жила на два дома. В каждом из них у нее была своя подстилка, миска, поилка и лоток. В каждом ее рады были видеть все обитатели… Вот только мисс Хэмбджи ночная хозяйка, а я — дневная. А что? Мне все равно на улицу не выйти до заката, а так хоть кошка в компании будет…

Накормив Мари, я завалилась спать. Сквозь сон ощутила, как кошатина завалилась мне на спину своими четырьмя килограммами чистого веса. Мда, разожрался маленький рыжий котеночек, найденный пару лет назад доброй женщиной в палисаднике у дома…

Из сна меня вырвал звонок в дверь. Потянувшись, я глянула на часы. Полвторого дня. Ну твою мать же ж за ногу да об стену, кого там могло принести!

Решив, что кого бы там не принесло, а дверь я не открою, я спокойно продрыхла до звонка будильника. Который, впрочем, прозвенел лишь полчаса спустя после того, как ушли незваные гости. Собственно, в два часа дня у меня и начался день.

Как и обычно он начинается у большинства людей, кстати. Вампиры тоже нуждаются в завтраке, они даже неплохо умеют готовить (по крайней мере, ребята из группы меня захваливают, когда я готовлю закуски к какому-нибудь празднику). А с появлением круглосуточных магазинов и служб доставки еды на дом вампиры стали чувствовать себя практически людьми.

Снова покормив Мари (и как в такую маленькую кошечку столько влезает?), я позавтракала сама и включила ноут, намереваясь дописать отчет, ну и заодно — полазать по интернету в поисках чего интересного. Под «интересным» подразумевался очень широкий спектр контента — от «мемасиков» до сложных научных работ на геологическую тематику.

Геология — это моя страсть. Ну, верней, это мое образование, полученное в колледже, но как-то так получилось, что поступала я туда, чтобы выучиться «на отвали» и корочка была, а к концу первого же семестра на первом курсе меня в эту область так утянуло, что я связанной с ней работе планирую посвятить весь остаток жизни. Конечно, в конторе долго не проработаешь, хотя диггеры-пенсионеры мне тоже встречались. Но на основании полученного опыта заняться кабинетной работой можно в любое удобное время. Когда-нибудь. Потом. А пока что мне оставалось три часа до назначенного времени выхода из дома и я принялась собираться. Начала я с того, что отнесла Мари хозяйке, поскольку кошку всегда интересовали различные веревки и шнуры.

В двери я нашла записку.

«Мадемуазель Ламберт, к сожалению, я не застал вас дома. Хотелось бы встретиться в любое удобное для вас время для разговора касательно вашей работы. У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться. Позвоните мне по номеру…»

Короче, либо конкуренты решили переманить меня, либо кто-то из «клиентов», чью территорию мы обследуем, будет уговаривать подделать результаты осмотра считая, что раз я числюсь в группе штатным геологом, то именно я решаю все и за всех.

Записку я передала Ральфу сразу же, как села в фургон.

— Эшли и Дику такие же пришли, — фыркнул он.

Я лишь пожала плечами и отвернулась к окну. Мне это было неинтересно. Тупо неинтересно. Против конторы я не пойду никогда и Ральф это знал. Потому что подставлю в первую очередь ребят, а у нас связка такая, что один за всех и все за одного, как те французские мушкетеры. Дверь я никому и никогда не открывала — это тоже все знали. Если хотите, чтобы я изволила распахнуть входную створку — предварительно позвоните мне на сотовый, а если вам он неизвестен — значит, в моей квартире вам и подавно делать нечего.

На полдороги, как обычно, начался инструктаж. Стряхнув с себя остатки дремы, я принялась внимательно слушать все, что скажет Ральф. Привычка выработалась такая за годы работы с ним, что поделать. Остальные тоже не мух считали, а поэтому к моменту, когда фургон подъехал к месту нашей работы на ближайшие три дня, мы знали о нем все.

Итак, тут целое нагромождение. Подземные руины — раз. Подземная же река — два. И жуткая легенда о подземельях — три. Впрочем, жутких легенд в Европе про каждый второй дом можно узнать вагон и маленькую тележку, так что на них мы внимания не обратили. А вот информация о подземной реке заинтересовала, заставив снова проверить наличие в рюкзаке прорезиненных сапог. Снова мы привычно проверяли снаряжение и подгоняли друг на друге крепление рюкзаков. Снова мы лезли под землю, на этот раз — через старую вентиляционную шахту разрушенного во время взрыва газовой трубы здания. Снова направлялись на встречу с подземельем и на этот раз встреча должна была затянуться как минимум на три дня.

Мы привычно спустились вниз. Привычно зажгли фонари и отправились по связкам. На этот раз Эшли взял себе в пару Ральф, а мне достался Дик. Не в первый раз, впрочем. К концу первой ночи мы успели изучить часть подземелья и даже составить его карту. Все шло как обычно, а потом… Потом был переход над подземной рекой и лопнувшая страховочная веревка. Потом был Дик, метнувшийся ко мне с целью поймать, не дать свалиться в пропасть. Бесполезная попытка и мы оба это знали. Закрыв глаза, я полетела вниз, в бурлящую подземную реку. Я не кричала. На инструктажах нас отучили кричать.

* * *

В экипаже было очень душно. Лихорадка и слабость одолевали мужчину с каждой минутой все сильней, а нарастающая жажда усугубляла и без того плохое самочувствие.

— Приехали, месье. Опера, — кучер помог ему выбраться из повозки и практически сразу скрылся из виду. Эрик остался один на пустынной темной улице.

Он почти дома. Надо только дойти вниз по улице Скриба к решетке, а там рукой подать до его дома у подземного озера. Надо дойти туда. Дойти и умереть. Когда он умрет, дарога придет и найдет его тело. Даст знать Кристине и тогда… Кристина приедет для того, чтобы похоронить своего бедного Эрика. Она дала слово. И… Возможно, она его не нарушит?

Открыв решетку и закрыв ее, Эрик медленно побрел в направлении своего жилища. Зачем он это делает, было непонятно, ведь с уходом Кристины делать в доме было решительно нечего. Более того — ему было невыносимо там находиться. Но еще куда-то Эрик пойти просто не мог.

Кромешная тьма привычно окутала его. Здесь, в этом коридоре он знал каждый камень. И, вдобавок — отлично видел в темноте, из-за чего мог абсолютно не бояться споткнуться или упасть. Внезапно внимание привлек странный холм впереди. Подозрительно напоминающий человеческую фигуру. Приблизившись, Эрик обнаружил, что на грязном сером каменном полу действительно лежит девушка. Сам не зная, почему, Эрик склонился над ней, убирая с лица закрывавший его воротник. И тут же отпрянул в неверии, ведь перед ним лежала Кристина.

Его милая, добрая Кристина. Его светлый ангел, которого он сам, сам отпустил с виконтом восвояси.

— Кристина? — Эрик позвал девушку, несильно тряхнув ее за плечо. Та не отозвалась. Похоже, что она без сознания. И, к сожалению, в этот раз не было поблизости фонтанчика с водой, чтобы привести ее в чувство.

Разумно решив, что выяснить, как ученица оказалась в подземелье и что привело ее к нему снова, можно потом, Эрик осторожно подхватил девушку на руки и изо всех сил стараясь не шататься от слабости, понес ее в сторону своего подземного дома.

Ничего, кроме верхней одежды, снять с Кристины он не рискнул. Это было, в конце концов, просто неприлично. Хотя и странной показалась та одежда, в которую была облачена девушка. Какая-то дорожная, странной пятнистой расцветки и… мужская? Да нет, глупости, зачем его Кристине носить мужскую одежду? Скорей всего просто заграничная какая-нибудь. Эрик ведь не следит за модой и никогда этим не занимался…

Уже сняв с Дайе куртку и шнурованные сапожки, занеся ее в ту самую комнату в стиле Луи-Филиппа и уложив на постель, Эрик занялся осмотром пострадавшей. И первое, что он обнаружил — ссадина на голове будто от удара чем-то тяжелым. Крови было немного, но шишка вскочила знатная. Что же, похоже, он нашел объяснение тому факту, что Кристина без сознания: она шла по коридору, запнулась, упала, ударилась головой…

Когда он начал обрабатывать рану девушка сонно завозилась и принялась выворачиваться из его рук. А может быть, если слишком сильно щипало рану обеззараживающим средством.

— Потерпите немного, Кристина, сейчас щипать перестанет, — тихо произнес он.

Голубые глаза распахнулись и с недоумением и со странным непониманием уставились на него.

— Что такое, Кристина? — тихо спросил он.

Он ожидал, что девушка закричит, отшатнется от него, или продемонстрирует еще какую-нибудь реакцию, характерную для нее. Но вместо этого она чуть наморщила лоб и тихо спросила у него.

— Простите, а… вы вообще кто?

— К-кристина… — потрясенно произнес он, чувствуя, как в глазах собирается влага.

— Кристина? — таким же отстраненным и странным голосом спрашивает девушка.

Потом неожиданно меняет цвет лица на бледно-зеленый и зажимает рот ладонью. Кидается в ванную. В его голове забрезжила догадка.

Когда девушка, все еще бледно-зеленая, но уже не выворачивающаяся наизнанку, возвращается в комнату, Эрик бережно подхватывает ее под руку и помогает дойти до кровати.

— Голова болит? Кружится? Ореолы вокруг предметов есть? — быстро спрашивает он. — Не кивайте. Вообще постарайтесь не двигать головой, ладно?

— Хорошо… — тихо отзывается Кристина.

— Похоже, что у вас сотрясение из-за удара головой обо что-то. Вы помните, как упали в тоннеле?

— Нет, — растерянно произносит она.

— Хорошо, что вы помните? — тихо спрашивает Эрик.

— Ну… А… Ничего, — абсолютно потерянным голосом произносит она.

«Ничего»… Изначально это слово внушает ему практически священный ужас, но потом он начинает понимать, что ему чем-то нравится эта мысль. Мысль о том, что Кристина не помнит очень многих вещей. Его лицо, мальчишку, который отнял ее у него, тот день, когда он отпустил ее… И… Имеет ли смысл ей напоминать? Конечно, можно написать виконту и сообщить, где искать Кристину, но… Почему она вообще оказалась рядом с его домом? Может быть, она хотела вернуться к нему? Решила, что все-таки любит Эрика… А может быть, они с мальчишкой поссорились, он ее обидел и она просто от него сбежала? О, нет-нет-нет, Эрик не будет опрометчиво напоминать Кристине о виконте. По крайней мере, пока сам во всем не разберется.

— Вас зовут Кристина. Кристина Дайе. А я — Эрик. Сейчас вам лучше отдохнуть, но обещаю — когда вы немного оправитесь, мы обязательно поговорим с вами о случившемся.

— Ладно, — девушка пожала плечами и послушно забралась под одеяло, закрывая глаза.

Эта покорность Эрика поразила и напугала. Видать, Кристина очень плохо себя чувствует. Раньше она была куда менее сговорчивой.

— Амнезия? — тихо уточнила я. Мы сидели в небольшой, но красиво обставленной комнате. Я — на кровати. Рядом со мной — мужчина в темном костюме и маске, скрывающей лицо. Все, что я знала о нем — его зовут Эрик. А меня — Кристина. Он так сказал. Причин верить ему у меня не было, причин не верить вроде бы тоже, поэтому пока что я решила принять узнанную информацию за правду.

— Да, Кристина, амнезия, — он протянул мне книгу, где закладкой была отмечена нужная страница. — Иногда с людьми может произойти такое в результате сильного потрясения, какой-либо болезни или травмы, как в вашем случае. По крайней мере, я склонен подозревать, что именно из-за того падения и последующего удара головой о камень вы потеряли память. Что примечательно — вы не помните себя, не помните меня, но, например, помните, где именно находится ванная. Помните, как читать. Помните, как включать воду в ванной, как снимать и надевать одежду и так далее.

— Это пройдет, или я навсегда забыла то, что было? — тихо спрашиваю я.

— Не знаю, Кристина. Пока что вам придется учиться жить с отсутствием памяти о прошлом.

— Так, ладно… Начнем от печки. Где я вообще живу? У меня есть какие-то родственники, друзья, я не знаю… Знакомые? А, и кстати, вы вообще какое место занимаете в иерархии моих взаимоотношений с миром? Раз вы меня знаете и удивляетесь тому, что я вас не помню, значит — мы были знакомы, верно?

— Вы живете здесь, Кристина.

— А вы? Кто вы, Эрик? И почему вы все время носите эту штуку… — я протянула руку к маске, скрывающей лицо этого человека. Не знаю, почему именно, но мне казалось, что если я увижу его, то вспомню сразу что-то важное.

— Нет, — голос стал глухим и резким, а мою ладонь перехватили и хоть и несильно, но довольно ощутимо сжали. — Не пытайтесь снять маску. Я… Вам не стоит видеть лицо Эрика.

— Почему ты говоришь о себе в третьем лице? — тихо спросила я.

— Не знаю. Я… всегда так делаю, когда волнуюсь.

— Потому что тогда тебе кажется, что можно для самого себя происходящее преподнести таким образом, чтобы оно происходило как бы не с тобой? Ну, то есть не «меня обидели», а…

— Да, Кристина, — все таким же глухим голосом произнес он.

— Я не буду трогать твою маску. Обещаю. Но должна предупредить: еще раз ты сделаешь мне больно — я тебе челюсть сломаю. Понял?

— Я не собирался делать вам больно. Вы последний человек, которому я решил бы причинить боль. Просто… Просто не трогайте маску и все будет хорошо, Кристина.

— Ладно, — вздохнула я. После чего принялась расспрашивать дальше. — Дом твой? Ну, или квартира, или где мы находимся…

— Мой.

— Но я здесь живу, значит — живу с тобой. Мы родственники, любовники, или…

— Эрик бы никогда не осмелился прикоснуться к Кристине. Знаете, если бы не ваша потеря памяти и не ваше столь же странное поведение, я бы решил, что вы сейчас решили поиздеваться надо мной этим вопросом.

— И все же…

— Остановимся на том, что я был тем, кто учил вас петь в последние несколько месяцев. Мои чувства к вам в данный момент значения не имеют.

— Ага, значит, чувства все-таки есть, — я почувствовала, что губы против воли растянулись в улыбку. Обижать этого человека не хотелось, но эта поразительная неуверенность в себе доставляла лулзов.

— Сейчас это не имеет значения, — с нажимом произнес Эрик. Его руки дрожали, а дыхание стало подозрительно частым. Будто бы он с трудом сдерживал… слезы?

— Эй… Эй-эй, ты чего? Я не хотела тебя обидеть, — встаю с кровати и наклоняюсь над мужчиной, обнимая руками за плечи. Сейчас Эрик почему-то напоминает мне ребенка — настолько беззащитным и в беспомощным выглядит. Приобняв, мягко глажу по плечу. Замечаю, что его аж трясет от нашего разговора. Ну смысл себя так изводить-то…

— Не обращайте внимания, Кристина, — вздохнул он. — Отдыхайте. Наш разговор наверняка вас утомил.

— Ни капельки, — фыркнула я. — Может, хватит уже меня в постели держать? Три дня прошло, ничего не болит, не кружится, не выворачивает меня наизнанку. Может, хоть книжку какую-то почитать дадите, пока я со скуки не начала крошить в порошок вон те статуэточки или еще что не начала вытворять?

Я мило улыбнулась. Эрик закашлялся и, вскочив на ноги, уставился на меня. Глаза под маской приняли идеально круглую форму.

— Кристина, вы как-то… Совсем странно себя ведете, — тихо вздохнул он. — Впрочем, учитывая, что вы ничего не помните… ох, Кристина… Пойду, принесу вам почитать интересные для девушки вашего возраста книги.

— Жду с нетерпением, — довольно ухмыльнулась я. Моя взяла все-таки. Хотя… настораживает, что он как-то быстро совсем сдался. То ли не приучен со мной спорить, то ли раньше я с ним не спорила…

* * *

Голова болела, не переставая. Кажется, из-за этой беготни жар усилился. И, по-хорошему, ему стоило бы отлежаться какое-то время, но физически этого сделать Эрик просто не мог.

Последние три дня он провел подле кровати спящей большую часть суток Кристины. Кормил просыпающуюся девушку супом, заливал в нее новую порцию лекарств, укладывал в постель и снова продолжал читать медицинскую литературу, пытаясь понять, что же именно с ней произошло.

Уже сейчас было заметно, как изменилось поведение Кристины. И сам Эрик боялся признаться даже самому себе, что его эта потеря памяти более чем устраивает. Ведь словно судьба дала ему второй шанс…

За прошедшие три дня он дважды выходил на улицу, чтобы скупить все газеты, какие попадутся на глаза. Кристину Дайе никто не искал. Что было вполне логично: ее знакомые и друзья уже уверовали в то, что девушка сбежала с виконтом, а вот почему не искал ее сам виконт? Вопросов было много, а вот ответов на них Эрик пока что так и не нашел.

Сейчас он занимался тем, что заваривал себе неизвестно какую по счету порцию кофе. Кристину временно получилось нейтрализовать с помощью книг, но что делать дальше и как теперь жить, мужчина не представлял.

Она довольно спокойно приняла его просьбу, верней даже — приказ не трогать его маску. Более того — в отличие от себя прошлой, она ни разу не попыталась это правило нарушить и не требовала у Эрика открыть лицо.

— Эрик, а есть что-нибудь другое? Ну, кроме розовых соплей на триста страниц, — он обернулся.

В дверном проеме замерла Кристина. В ночной сорочке до пола, со стопкой книг в руках, с растрепавшимися волосами и улыбкой до ушей.

При виде этого зрелища защемило в груди. Совсем недавно она боялась его, боялась его лица, его поступков, просто самого его существования, которое не вписывалось в привычные, общепринятые рамки. И даже тот факт, что он готов был положить к ее ногам весь мир и даже больше, не умалял ее страха. И вот — ударившись головой, она вдруг снова рядом с ним и оказывается… совсем другой.

— А что бы вы хотели почитать?

— Ну… Даже не знаю. Есть какие-нибудь детективы, я не знаю, ужастики.

— Детективы… И ужастики? — неверяще произнес он.

— Ну, можно приключенческие какие-нибудь романы. Но не вот эту вот скукотищу, где все движется по шаблонному сюжету: сначала главная героиня выбирает из двух и более стручков один более подходящий, при этом активно мороча голову всем остальным ухажерам, а потом в конце поняв, что выбранный стручок ей не нравится, она топится, вешается, жрет таблетки и так далее. Ну правда, отстойная тема какая-то эти любовные романы, бе-е-е.

Девушка улыбнулась и протянула ему стопку книг. Тех самых книг, что читала взахлеб меньше месяца назад и активно обсуждала с другими певицами. С каждым проведенным вместе часом Эрик все меньше и меньше понимал эту странную, новую Кристину.

— Пойдемте, я покажу вам библиотеку и вы сами выберете, что вам понравится, хорошо? — он положил книги на стол и, улыбнувшись, сделал шаг вперед навстречу чудной во всех смыслах этого слова девушке. Перед глазами неожиданно потемнело, а самого его качнуло в сторону. Оперевшись на стену, чтобы не упасть, Эрик сделал глубокий вдох.

— Что с тобой? — он открыл глаза. Кристина вдруг оказалась совсем близко и непонятно, когда именно, подхватила его под руку.

— Ничего, я… Я в порядке, — тихо произнес он, выравниваясь и прекращая опираться на стену и на девушку. Из-за своей невольной слабости было неловко. Вдвойне неловко было из-за последующего поведения Кристины.

Чужая рука касается лба. Прежде, чем Эрик успевает вырваться и произнести «не трогайте маску», напомнить девушке о ее обещании, ее ладонь осторожно проводит по той части его лба, что не скрыта маской.

— Чувак, когда на тебе можно блинчики жарить — это ни черта не «в порядке». Ты совсем рехнулся, что ли? Ну ладно, я башкой стукнутая, с моей стороны всякие финты ушами можно объяснить, но ты же вроде ни обо что не ударялся… Так, пошли.

— Куда?

— В постель.

— Мне не нужно в постель…

— Подождем обморока? — ехидно уточнила у него она. После чего неожиданно крепко стиснула его локоть и повела за собой по коридору. Подчинился Эрик машинально. Ему было очень сложно уложить в гудящей голове странный лексикон Кристины и вдвойне странное ее отношение к нему сейчас.

Кристина прошлая избегала его. Все эти фокусы со сжиганием его маски, с бесконечными уверениями о том, что она не боится его лица… Все это лицемерие Эрик видел насквозь, но в какой-то момент настолько хотел ему поверить, что… Что это все едва не привело к катастрофе. В какой-то момент ему стало наплевать на чувства Кристины, на жизни множества других людей, хотелось лишь одного — получить желаемое любой ценой. Или же не получить, но при этом отправиться на тот свет самому, прихватив и Кристину, и ее мальчишку, и несколько кварталов Парижа. Мир был жесток к нему, так почему он должен особо беспокоиться о судьбе мира и о людях, которые его окружают?

А потом Кристина. Со своей жертвенностью… ради другого. Целуя ее лоб, а после — падая перед ней на колени, он понял одно: после того, как она готова была стать его женой на таких условиях, он больше не сможет удерживать ее рядом с собой. Знать, что женщина рядом с ним добровольно принесла себя в жертву ради спасения любимого человека, знать, что ее мысли и сердце останутся там, рядом с другим, и даже если Эрик убьет его — отношения Кристины к Раулю это не изменит…

И он ее отпустил. А потом… Месяц спустя она появляется здесь. И ведет себя как-то совсем… иначе. Словно Эрику дали второй шанс. Шанс все исправить. Шанс начать все заново. Шанс завоевать ее любовь. Если в этот раз Кристина не увидит сразу его лица, то этот шанс у него будет. Понять бы еще, как общаться с этой, новой Кристиной…

Тяжкий вздох сорвался с его губ в тот момент, когда теплые руки сняли с него перчатки. Помня о том, как Кристина отреагировала на прикосновения склизких и холодных ладоней, он носил их практически не снимая, и вот…

— Вот так. Ложись и отдыхай. Даже спрашивать не буду, сколько надо было не спать, чтобы себя до такого состояния довести… — раздался над ним женский голос. Он сейчас звучал слишком резко и даже, подумать только, казался неприятным.

— Кристина, это же ваша кровать. В конце концов, это просто неприлично и…

— А, плевать. В других комнатах жесть как холодно, а возиться с камином у меня нет желания, так что спи здесь, — девушка издала странный звук, напоминающий лошадиное фырканье, после чего поправила на нем одеяло. Провела рукой по плечу, раз, другой… Эрик вздрогнул. Она касалась его. Касалась подземного чудовища и не боялась, совсем не боялась… Она привела его сюда, сама, разрешила ему быть рядом с ней так близко… О, Кристина… — Что-то не так?

Она отдернула свои руки от его плеч, будто обжегшись. Эрик не смог сдержать разочарованного вздоха. После чего осмелился, сам поражаясь своей наглости, попросить:

— Кристина, можно…

Он робко потянулся рукой к ее ладони и в нерешительности задержал движение и даже дыхание за секунду до того, как прикоснуться к ней. Девушка посмотрела на эти его манипуляции, а потом… Потом она засмеялась. Но прежде, чем Эрик успел отреагировать на этот неуместный, по его мнению, смех, что-то тяжелое падает на кровать рядом с ним, а две маленькие ладошки сжимают его руку.

— Отсыпайся, — и снова это фырканье. Похоже, что хорошие манеры Кристины пропали вместе с памятью. И, видит небо, сейчас Эрик был очень рад этому.

А еще — она почему-то перестала бояться его рук. Если раньше Кристина вздрагивала от случайного прикосновения склизких и костистых рук Эрика, которые, по ее словам, «словно пахли смертью»… Воспоминания о том разговоре на крыше отчетливо встали перед его глазами. В душе поселилась привычная горечь, отчасти — обида. «Кристина, а если бы Эрик действительно был красив, вы бы могли полюбить его?»… И ответ Кристины, в котором вполне четко можно было расслышать положительный ответ на этот вопрос.

Впрочем, сейчас она не срывает с него маску. А значит — у него есть шанс все исправить. Надолго ли исправить? Рано или поздно, но ее память к ней вернется. А если не вернется? О, лучше Эрик увезет своего ангела из Парижа. Чтобы она точно не смогла встретить кого-то знакомого, кто «открыл бы ей глаза» на «истинное положение дел».

Мягкая ладонь прикасается к узкой полоске лба над маской. Эрик вздыхает и открывает глаза, выдавая себя. Кристина склонилась над ним и распущенные по плечам волосы касаются кончиками его маски.

— Прости, я не хотела тебя разбудить.

— Я не спал. Тяжело заснуть, — вздохнул он.

— Что-то болит? — в голубых глазах появляется искра сочувствия.

— Нет.

— А если хорошо подумать и не врать?

— Голова, — он отводит взгляд в сторону.

— Вот это уже похоже на правду, — Кристина с укором смотрит на него. — Другая маска есть, чтобы лоб открыт был? Или у тебя именно там эти твои шрамы или ожоги, из-за которых ты лицо прячешь?

Он вздрагивает и рефлекторно закрывает лицо руками. Да, на нем маска, но в этот момент Эрику она кажется абсолютно прозрачной.

— Вы догадались, — сквозь слезы произносит он.

— Эй-эй-эй, ну только не надо сейчас в истерику скатываться, ладно? Ну, догадалась, вроде не дура. Лицо прячут, либо когда это лицо известно, либо когда хочется его спрятать, чтобы не травили. А из-за чего травить можно? Ну, тут как дважды два. Для «известного» ты слишком дергаешься из-за маски в компании девчонки, которая ни черта не помнит, а значит — прячешь лицо по второй причине.

Он уже даже не плакал — он вполголоса выл от ужаса. Это было почти так же страшно, как в момент, когда Кристина сорвала с него маску. И столь же унизительно.

— Эрик… — девушка пододвинулась к нему ближе. Он отшатнулся, едва не падая спиной вперед с другой стороны кровати. Девушка молниеносно метнулась вперед, схватив его за руки и потянув на себя, помогла сохранить равновесие. — Держу.

— Не трогайте маску… не трогайте…

Ставшее родным лицо кривится в гримасе отвращения. Она в ужасе отшатывается от него. Плохо… Плохо, больно и все внутри болит, обрывается. Уползти, куда-нибудь исчезнуть, только чтобы она не видела его в таком состоянии, только чтобы дать себе передышку от этого презрительного взгляда, который будет преследовать его в кошмарах все время. Только бы отмотать время назад.

— Эрик…

— Не трогайте… Не трогайте м-м-маску…

Тяжело дышать, голова становится просто чугунной. Еще немного — и он упадет без сознания от боли, от страха, от переживаемых раз за разом воспоминаний.

Хватка на его плечах слабнет, ему дают упасть на бок. В следующий момент на его скорчившееся в позе зародыша тело набрасывают одеяло. Тыльные стороны ладоней, закрывающих лицо, касаются теплой ткани. На спину так же, сквозь одеяло, ложится рука.

— Все хорошо, Эрик. Мне наплевать, как ты выглядишь. Это значит, что я не собираюсь лезть под эту твою маску. Не хочешь — не показывайся, твое право. Только успокойся, хорошо? И дай тебе помочь. Повторю свой вопрос — у тебя есть маска с открытым лбом? Так можно будет поставить компресс, чтобы сбить жар, тебе будет легче.

— Вы хотите помочь мне… Почему? Вы ведь даже не помните меня, не помните… ничего, — он вздохнул и застонал от ощущения подкатившего к горлу кома. Под одеялом было душно.

— Ну… Кое-что я все-таки помню. Последние три дня ты ко мне относился достаточно хорошо, чтобы я тебя относила к категории «свои», а не «чужие», а своим надо помогать.

Он вспомнил, что маскарадная маска от костюма Красной Смерти как раз оставляла открытым лоб, поскольку шляпа от костюма просто не налезала на привычный Эрику вариант. Указав Кристине, где именно в гостиной валяется этот старый костюм, мужчина без сил откинулся на подушки, стараясь отвернуться от источника света. Голова раскалывалась от боли. Больше всего сейчас хотелось… Нет, уже не умереть. Просто, чтобы стало легче. Тихо полежать. Дать хотя бы пару часов отдохнуть уставшему, измотанному телу. Он не спал… Неделю? Две? Лихорадит его уже дней десять, не меньше. Иногда он проваливался в забытье, но его сны, где Кристина снова и снова покидала его, эта мучительная пытка больного разума, мешали ему хоть немного отдохнуть.

— Вот эта, да? — рядом с ним раздается нежный голос. Странно, но в последнее время он звучит как-то иначе. Вроде бы как принадлежит Кристине, и в то же время — совсем не ей. У Кристины тихий, но в то же время — эмоциональный голос. Этот же всю фразу держится на одной громкости и, вдобавок — произносит слова как-то ровно и безэмоционально. В голосе Кристины никогда не было столько спокойствия. И уж тем более, она не смогла бы передать это странную уверенность в себе Эрику.

— Да, она самая, — он берет бережно протянутую маску одной рукой.

— Прикольная. Она мне что-то напоминает, — признается девушка, после чего поворачивается к нему спиной. — Я выхожу. Думаю, пяти минут тебе хватит, чтобы заменить маску.

— И ты действительно… — он сглотнул. Было страшно говорить об этом, но тему хотелось обсудить таким образом, чтобы между ними в этом вопросе не осталось недомолвок и недосказанностей.

— Слушай, я уже кажется, сказала — мне насрать, как ты выглядишь. Куда важней, как именно ты ко мне относишься, потому что рожи нам по рандому падают при рождении, ну и даже если какие-то травмы, то люди не виноваты в том, как они выглядят, да и их заслуги в этом нет… Короче, внешний вид — вообще нифига не показатель, душа куда важней.

«Почему же вы раньше… почему же вы раньше так не думали?»

Слезы побежали по щекам. Девушка придвинулась к нему и погладила по голове:

— Чувак, ну это совсем не годится… Тебе и так плохо, а ты еще тут усугубляешь… Пожалел бы хоть не себя, так меня — твою пластом лежащую тушку в случае чего мне откачивать…

Он понимает то, что она говорит, больше по контексту. Некоторые слова и вовсе незнакомы.

И лишь когда за Кристиной закрывается дверь комнаты, он понимает, что именно не так: весь день они сегодня говорили на русском языке.

Уксуса на кухне не нашла, да и воняет эта дрянь сильно. А когда голова болит… Бедный Эрик. Не знаю, почему он так себя изводит, но смотреть на это спокойно почему-то не могу. Видимо, какие-то чувства были не только у него ко мне, но и у меня к нему…

Вместо уксуса нахожу спирт. Тоже хорошо. Разведя пополам с водой в миске, беру пару полотенец и возвращаюсь в комнату. Перед тем, как открыть дверь, стучусь пару раз ногой и спрашиваю:

— Можно зайти, или ты еще маску не сменил?

— Заходите, Кристина.

Он успокоился, насколько это вообще было возможно. Когда я подхожу к кровати и ставлю миску на столик рядом, Эрик откидывается на подушки, тяжело и часто дыша. Смачиваю одно из полотенец и, сложив, прикладываю его ко лбу мужчины.

Он с облегчением вздыхает, и, кажется, чуть улыбается. Эта маска более причудливая, чем та, черная. Напоминает череп. Кажется, она немного светится в полумраке… Больше всего хочется протянуть руку вперед и прощупать материал, но воспоминание об истерике Эрика заставляет отказаться от этой идеи.

Вместо этого я машинально подтыкаю одеяло. Когда я это делаю, Эрик замирает, словно боится даже вдохнуть, а глаза под маской снова жмурятся, будто он улыбается.

— Все. Спать, — я укладываюсь рядом на кровати, но поверх одеяла, после чего протягиваю руку вперед и сжимаю чужие пальцы. Судя по всему, чувак прется от идеи держаться за руки во сне. Пофиг, разница-то… Хотя мне эти сантименты кажутся странными и немного смешными, но раз не мешают, то пусть будет.

Неразборчиво что-то пробормотав, Эрик закрывает глаза. Я собираюсь выключить свет и в растерянности замираю. Должен же быть… выключатель? Кнопка на стене, которую нажмешь — и свет погаснет…

Какое-то несоответствие… Странно. Я ведь не помню, но…

Покосившись на Эрика и снова сменив компресс понимаю, что его все-таки вырубило, причем практически моментально. Осторожно разжимаю свою руку и, убедившись, что негативной реакции на мои действия нет, я встала с кровати. После чего на цыпочках вышла в коридор и зашла в комнату, постаравшись отключить мозг. Точно — правая рука закрывает дверь, а левая бьет по стене на уровне пояса. Вздохнув, смотрю наверх. Свет ведь должен быть… там? Но наверху — только потолок. Источник света — лампа на тумбочке рядом с кроватью. Рассматриваю ее, наклонившись ближе. Внутри — фитиль. Внизу — налито что-то… Какое-то вещество… Масло? Керосин? Бензин? Как оно называется?

Осторожно протягиваю руку к стеклу и одергиваю, не прикоснувшись, поскольку от прозрачного колпака тянет теплом. Обожгусь. Пока что не буду ее тушить, потому что, кажется, о том, как использовать сей чудо-девайс, знаю только в теории.

Сонное бормотание заставляет вспомнить о первоочередной в данный момент задаче. Наклоняюсь над Эриком, несколько раз провожу рукой по голове, меняю компресс на лбу. Когда мужчина затихает, выпрямляюсь и осторожно, на цыпочках, чтобы не разбудить, выхожу из комнаты. Если я здесь живу, то… Ванную я нашла интуитивно сама и практически сразу в первый день своего появления здесь. У меня получилось это сделать как-то само собой. Впрочем, учитывая, что в тот момент ванная мне очень уж нужна… А вот что с остальными комнатами?

Выйдя в коридор, глубоко вздыхаю и даже для верности закрываю глаза. После чего полагаюсь на память собственного тела и начинаю дивиться результатам. Согласно моей двигательной памяти, в доме я не знаю вообще НИ-ЧЕ-ГО. Когда мое тело хочет повернуть направо, я натыкаюсь руками на стенку, когда пытаюсь идти на кухню, оказываюсь перед какой-то запертой дверью. Что-то в этом было не так… Впрочем, может быть, к Эрику я переехала незадолго до того удара по башке в туннеле?

Непоняточка. Ладно, лучше бы вернуться, пока меня не хватились. А то чувак, похоже, не из адекватных будет…

Вопреки моим опасениям, остаток ночи он спокойно спит. И большую половину дня тоже. Жар спал, так что примочки я убрала, ну верней, воду вылила, а тряпки повесила сушить в гостиной у камина. После чего, укрыв спящего потеплей, отправилась на кухню. Раз уж я тут живу, надо провести ревизию и заняться приготовлением чего-нибудь пожрать. Причем такого, что можно и самой навернуть, и болезного покормить.

Обозрев имеющиеся на кухне продукты, решила, что лучшим вариантом то ли ужина, то ли завтрака, будет омлет. Благо что яйца, зелень, мука, молоко и сковородка тут имелись. Ну и плита, конечно же.

Получилось несколько довольно тонких омлетов, в связи с чем решено было преобразовать сие художество в кое-что другое. Благо, что овощи и сыр на кухне имелись. Еще было бы неплохо найти мясо, но поскольку оно не нашлось…

К тому моменту, как я аккуратно перевернула чудом не развалившиеся рулетики, дверь в кухню едва не слетела с петель. Я резко обернулась, непонятно почему крепче сжав в руке ножик, которым и осуществляла манипуляции по переворачиванию нашего будущего ужина.

В дверном проеме замер, как вкопанный, Эрик.

— Что вы делаете, Кристина?

— Странный вопрос, учитывая, что я стою за плитой, в одной руке у меня сковородка, а в другой нож. И на мне фартук, кстати. Не знаю, мой это, или нет, но я решила, что беды не будет, если позаимствую на часок. Или есть возражения?

— Помнится, я уже говорил вам, что вы можете брать все, что вам понравится. Впрочем, вы этого не помните…

— Как ты себя чувствуешь?

— Что?

— Я спрашиваю, как самочувствие.

— Это дежурный вопрос, или вы действительно беспокоитесь?

— Это ты так по жизни тупишь, или считаешь тот факт, что я с тобой всю ночь просидела, недостаточным подтверждением моего о тебе беспокойства? — я хмуро уставилась на него. Что-то неуловимо бесило. Раздражало. Заставляло дергаться. Что-то было… не так.

— Я… Мне уже лучше, спасибо. Просто раньше вы никогда не… — он оборвал фразу на полуслове и замолчал, глядя в сторону. Подавив желание начать расспросы о наших прошлых взаимоотношениях, поднимаю одной рукой сковородку, во вторую беру лопатку и принимаюсь перекладывать на тарелки результат своих трудов.

— Садись завтракать тогда.

Эрик дернулся, поднося руку к маске. Словно проверяя, на месте ли она.

— О, насчет маски не беспокойся. Я могу либо выйти, пока ты ешь, либо можем сесть спиной к спине и тогда я тебя не увижу. Идет?

— Что это? — тихо спросил мужчина, глядя куда-то мимо тарелки.

— Где?

— У вас с рукой… — тихо произнес он.

Я закатала рукав на левой кисти.

— Эм… Татуировка? — хмыкнула я, открывая «рукав» с черепами среди цветочков и лиан. Почему-то я точно знала, как называется этот вариант татуировки и, кстати, не удивлялась тому факту, что она у меня есть. Проведя по поверхности кожи поняла, что там есть шероховатости. — Шрамы скрывает, похоже. Классная, правда? Она еще на спину там заходит, по-моему, но могу ошибаться.

— Нет… Нет, не может быть… Этого не может быть… Не может…

Издав глухой стон, он медленно сползает по стенке на пол.

— Эрик! — кинувшись к нему, опускаюсь рядом на корточки и беру за руку, чтобы прощупать пульс. Ладонь мокрая и обжигающе горячая. Пульс слишком частый, точно считать времени нет, но это и не нужно. И так все понятно.

Алгоритм «обтереть лицо холодной водой, привести в чувство, напоить жаропонижающим и успокоительным» всплыл в голове сам собой. Кинувшись к умывальнику, хватаю подвернувшееся под руку полотенце и сую его под кран. Буквально десять секунд спустя возвращаюсь к Эрику. Заодно вспоминаю, что надо как-то успокоить. Вместо того, чтобы успокаивать, прижимаю ко лбу мужчины импровизированный компресс, после чего тихо, но четко требую говорить со мной, отвечать на мои вопросы. Всеми силами стараюсь, чтобы голос не дрожал…

* * *

Так ошибиться… Разве он мог так ошибиться… Но ведь они идентичны. Не близнецы, нет — близнецов Эрик различать умел. Это один и тот же человек… Но совершенно другой. Что это за наваждение? За что так над ним…

Сначала хотелось накричать на нее, оттолкнуть, может быть даже ударить, а потом он вспомнил, что сам принес ее сюда. Сам дал ей это имя, на которое она отзывается… Сам себя обманул. Ведь было с самого начала понятно, что этот человек, эта девушка… Что это не его Кристина.

До этого момента придавало сил то, что Кристина могла вернуться к нему. Что она шла к нему, когда упала там, в тоннеле. Что она все-таки решила остаться с ним, спасти его от этой темноты, от одиночества, дать ему все то, что он никогда не сможет получить от других людей — тепло, нежность, ласку и может быть даже любовь… Но это не Кристина…

— Эрик! — сквозь шум в ушах доносится родной голос, в один миг ставший чужим. Все те странности, все те несуразицы в поведении и суждениях, на которые он до последнего старался не обращать внимания…

Ко лбу прислоняют прохладную ткань. Плохо. Слишком плохо. Кристина ушла, Кристина никогда не вернется к нему… Она не любит его. Забыла о нем. И ей наплевать на то, что он умирает без нее, что каждый вздох сейчас дается с трудом, а сердце стучит так, будто выпрыгнет из грудной клетки. Так плохо. Так одиноко. Снова.

— Болит? — кто-то проводит рукой по его груди. Ему кажется, что сквозь одежду можно почувствовать тепло чужой ладони. Не-Кристининой.

— Бьется сильно… Темно…

Он слепо зашарил по полу руками, ища дополнительную точку опоры. Вместо этого нашел вторую руку. Не-Кристинину.

— Все будет хорошо. Я сейчас вернусь, — тихо произносит она.

Эрик кричит. Мысленно. В голос не может. Это не Кристина. Это не его любимая. Но она так добра к нему все это время. Так добр к нему не был никто, никогда. Она куда-то уходит. Уходит и вместе с ней исчезает та единственная теплая ниточка, что еще связывает его с остальным миром. Ему страшно. Он понимает, что надо успокоиться, что лучше будет взять себя в руки, что если отвлечься, то будет легче прийти в себя, но…

— Я здесь, рядом. Я с тобой. Все хорошо, — холодный компресс на лбу заменяют, а потом чужие руки приподнимают маску.

— Нет… — он не может даже помешать ей, не может запретить открыть его лицо, увидеть его уродство. Слишком плохо.

— Эрик, все хорошо. Я не буду ее снимать. Вот так, — к губам прислоняют стакан. Зубы стучат, но у Эрика получается сделать с помощью этой девушки несколько глотков. Только тогда он понял, что в воду что-то добавлено. Успокоительное.

— Вот так. Молодец, умница, — рука опускает маску на место. Теперь он спокоен и дело не только в лекарстве. Оно бы просто не успело начать действовать так быстро. Но он только что был абсолютно беспомощный, в ее власти и ничего не мешало ей не просто чуть приподнять маску, чтобы стали видны его губы, а снять ее и увидеть основную причину, по которой Эрик никогда не открывал лицо людям.

Слабо вздохнув, он подается в сторону, невольно опираясь на девушку. Возникает ощущение неловкости, но мгновением спустя она осторожно обнимает его за плечи одной рукой, а второй берет за руку.

Так добра к нему. Нежна, ласкова с ним. Беспокоится и заботится. Это очень непривычно, но… Но он этому… рад?

«Это ведь не Кристина» — внутренний голос возмущается, требует прекратить это, но Эрик лишь закрывает глаза и прячет голову на плече у неизвестной девочки.

— Простите, если я вас напугал. Обычно со мной подобного не происходит и…

— Запомни одну вещь, Эрик: за такие вещи никогда не оправдываются и не просят прощения. У тебя опять температура повышается. Не могу понять, что за фигня. На простуду непохоже вроде…

— Это не простуда. Мне… Мне просто очень плохо, вот и все. Вы когда-нибудь хотели умереть? Лечь спать и просто больше не проснуться?

— Чувак, тебе не кажется, что в сложившейся ситуации, когда я даже имени своего не помню, такие вопросы задавать все равно бесполезно. Но если что-то вспомню, обязательно отвечу на твой вопрос. Ладно, давай прекращать на полу сидеть, а то отморозим себе все, что можно и что нельзя. Встать сможешь? Вот так, не торопись…

Она поддерживает его под руку. Усаживает за стол. Пододвигает ближе тарелку, чашку, наливает чай…

— Ешь давай, пока не остыло. Не буду мешать, если что — я в библиотеке.

Проведя напоследок рукой по его плечу, девушка снова ободряюще улыбнулась ему и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Эрик сам не знал, какая сила заставила его снять маску и приняться за еду.

И какая сила вынудила его отправиться в свою комнату чтобы, подумать только, переодеться. Почему-то, сейчас меньше всего хотелось ходить по дому перед этой девушкой в мятом фраке.

Да, это — не Кристина. Татуировка на руке стала последним гвоздем в крышку большого гроба с доказательствами. Но в конце концов… Кем бы она ни была… почему ее никто не ищет? Когда Кристина исчезала из театра, тревогу начинали бить директора, чертов мальчишка, подруги, просто знакомые… Но как ни вчитывался Эрик в газеты последних двух недель, найти хоть одно объявление об исчезновении лже-Кристины он не смог. Она одна. Без памяти, без родных, без друзей. Ей некуда пойти. Ей и не нужно никуда идти. Она останется здесь. С ним.

Зачем ему это? О, Эрик сам бы хотел узнать ответ на этот вопрос, но к сожалению, его разум до сих пор был не в состоянии ему этот ответ дать.

В библиотеке я пробыла совсем недолго. Сама не знаю, почему, но идея сидеть за столом с книгой в руках казалась какой-то дурацкой. Уж лучше с той же книгой, да в кровати, да с какой-нибудь вкусняшкой…

Сама не знаю, почему внутренний голос предложил поискать нычку с вкусняшками в шкафу с одеждой. Но вместо вкусняшек я нашла кое-что другое. Письма Кристины Дайе.

Уже с первой страницы стало понятно, что это писала… не я. Кто-то другой. И почерк совершенно не мой. Откуда я это знаю? Вот знаю, и все тут. Не мой, не мой, не мой… не мои слова, не мои перескоки с мысли на мысль. Если я собираюсь что-то писать, то делаю это обдуманно и осознанно, а не излагаю свои мысли на бумаге абы-как. Думать могу хаотично, особенно когда ситуация из ряда вон, то есть не опасность какая-то, а просто что-то странное происходит. А вот когда пишешь… Нет, там все четко, по существу и кратко. А тут роман на несколько десятков страниц, в ходе прочтения которой мною была почерпнуто не так уж много информации.

Первое — Кристина Дайе была певицей в оперном театре. Второе — она умудрилась наладить контакт с ангелом музыки, который на поверку оказался человеком, живущим в подвале и называющим себя «Призрак Оперы». Третье — этот самый Призрак был известным шантажистом и, вдобавок — убийцей. Четвертое — ему понравилась Кристина и он утащил ее к себе в подвалы. Пятое — Кристину пришел спасать Рауль и угодил в ловушку Эрика. Описание ловушки и ужас, который натерпелась бедная девушка ясно дал мне понять одно: пора сваливать. Причем тихо и незаметно от гостеприимного хозяина. Потому что я, кажется, вляпалась в какое-то дерьмо. Интересно, а не сей ли господин треснул меня по головушке, отшибив последние мозги?

Дура ты, не-Кристина, дура… Поверила на слово первому встречному левому хую, еще тут обнимаешь его, выхаживаешь, жрать ему готовишь… А он в итоге оказывается чертовым маньячиной… И, судя по тому, что письма Кристины обрываются на том замечательном моменте, где она соглашается выйти замуж за Эрика, лишь бы он не взрывал тут все нахер и не убивал ни в чем не повинных людей, история заканчивается не шибко хорошо для нее.

— Пипец… Вот это я влипла… Пипец… — тихо прошептала я, гулко сглатывая слюну. Надо полагать, что труп Кристины Дайе уже тихо догнивает в какой-нибудь сточной канаве, а сейчас добрый милый Эрик нашел себе другую игрушку. Кристина была блондинкой с голубыми глазами. Я — блондинка с голубыми глазами. А серийники часто выбирают жертв по какой-то общей детали. В данном случае внешность… Откуда я это знаю?

Впрочем… Другой вопрос встает. Почему он не внушил мне сразу, что я его жена? Нет, ну а что… Как-то странно было обставлено мое пробуждение. И как-то странно все то, что происходило в дальнейшем. Он словно… действительно принял меня за Кристину. Умолчал про все: от событий месяц назад и до своих чувств (я сама догадалась, что у него к Кристине какие-то романтические позывы наблюдаются). Да и его реакция на попытку снять маску… Кристина очень уж проникновенно описывала этот момент и на два листа расписала ужасы внешности данного субъекта. Прямо хотелось посмотреть, что там за Крюгер такой. Хм, а кто такой Крюгер? Ладно, об этом потом.

В письмах Кристины проскальзывала странная смесь ужаса и… сочувствия? Нет, я знаю про стокгольмский синдром, но до этого момента я не чувствовала себя пленницей Эрика, и все же тоже испытывала по отношению к нему что-то похожее на сострадание.

На бумагу упала капля. Еще одна. Кто-то плачет. Этот кто-то — не я. Почувствовав, как душонка ушла в пятки, поднимаю голову. Так и есть за моей спиной абсолютно незаметно встал Эрик. И, судя по тому, как он дрожит, обхватив себя за плечи руками — прочитал как минимум последних страниц пять вместе со мной. Если вообще не стоял с самого начала за спиной.

— У всех свой ящик Пандоры, не так ли? Кристина сорвала с меня маску, вы нашли ее письма…

Судя по глазам, он улыбнулся.

— И я теперь повторю ее судьбу, да? — рука против воли сжалась в кулак. А потом взгляд внезапно упал на дверь за спиной Эрика. Ванная. Отлично. Толкну его в комнату, закрою дверь и тогда смогу выбраться из этого дома. Ключ он, скорей всего, носит с собой, но почему-то я была уверена, что смогу справиться с входной дверью.

— Как ни жаль… — Призрак Оперы глубоко вздохнул. — Мне придется вас отпустить. Смешно, правда? Второй раз… Сначала я отпустил ее с виконтом, теперь отпускаю вас… Но у вас нет виконта. Мы вообще не знаем, есть ли у вас какие-то родственники и нужны ли вы кому-то там, за пределами моего дома. А здесь вы нужны Эрику. Я знаю, что после прочтения ее писем вы считаете меня чудовищем, я знаю, что вы презираете и, возможно, ненавидите меня, но…

Пошатнувшись, Эрик медленно опустился на пол, приваливаясь спиной к двери ванной.

— Ну и за каким чертом тебе я сдалась? — вырвалось у меня.

Нет, ну правда — зачем? Потрахаться можно и в борделе найти. Пообщаться… Ну, тут сложней, наверное, но все равно — зачем ему оставлять меня здесь?

— Знаете, когда я встретил ее, Кристину… Когда она жила у меня… Мне впервые в жизни было, куда возвращаться. Рядом кто-то был, пусть даже она от меня все время пыталась спрятаться и боялась, как огня… Знаете, тогда… Она согласилась. Согласилась выйти за меня замуж, согласилась стать моей живой женой. Она поцеловала меня в лоб и не умерла от отвращения, а я… Я… Я понял, что не могу. Что нельзя так, что это… Все неправильно… — речь Эрика сбилась, он обхватил себя руками, чтобы унять дрожь. Уже было собравшись воспользоваться моментом и выскочить из комнаты, подобралась. Но в этот момент он повернулся ко мне и продолжил говорить.

— Я отпустил ее. Знаете, я так надеялся, так мечтал, что она решится… Что она останется сама. Пусть из жалости, но останется, и я не буду один. У меня никогда никого не было, никого, совсем… Если бы она только вернулась, если бы… Мне так плохо без нее. Очень плохо, постоянно. Я умираю, и я знаю это… Я так хотел еще раз увидеть ее… а потом… Потом я увидел вас, в этом тоннеле и… Я подумал, что это она. Что она вернулась, что она… Что она меня не бросит, теперь, а это… Я ведь… Если вы уйдете, если вы меня теперь… Вы ведь были ко мне так добры. Я уже подумал… Что вы… Что можно будет… Что если вы не увидите моего лица, то… Не уходите, умоляю. Не оставляйте… Я умру, я умираю… Я…

Бессвязная тирада Эрика сначала разозлила. Не знаю, почему, но внутренний голос хотел отвесить ему оплеуху со словами «нехер тут сопли размазывать». В начале истерики мне хотелось рассмеяться, мол, какими дешевыми театральными способами он привлекает к себе внимание. Но в момент, когда из-под маски вдруг капнуло на пол что-то темное, я кинулась к нему. В какой-то момент до меня дошло: это не игра. Не истерика. Ему действительно плохо. Психика просто не в состоянии справиться с нагрузкой на нее.

Бормотание сменилось воем. Мужчину снова затрясло. А мне стало страшно.

Успокоительные в таком состоянии заливать бесполезно. Разве что мощные транквилизаторы вроде тех, которыми пользуются психиатры. Стоп, лекарства… Если такое не в первый раз, то должно же быть в доме что-то…

Пока в голове крутятся эти мысли, я успеваю сесть рядом и взять Эрика за руку. Мелькнула мысль обнять, но он снова начал задыхаться.

— Эрик.

Он поднял на меня взгляд. Судорожно всхлипнул и, посмотрев на свою руку, удерживаемую моей, подался ближе.

— Эрик, чем тебе можно помочь? Есть какие-то лекарства, или…

— Можно… посижу… с вами… Так легче…

Он протянул вторую ладонь к моей, но замер в нерешительности. Чуть кивнув, пододвигаюсь так, чтобы мы оказались вплотную друг к другу и осторожно притягиваю мужчину к себе. С тихим всхлипом он утыкается маской мне в плечо. Свободной рукой провожу по его спине. Он крепче стискивает мою руку. Обнять в ответ не решается. И успокаивается в этот раз намного дольше — минут десять. Радует, что в этот раз не начинает извиняться. Но отстраняется довольно быстро и тихо произносит:

— Спасибо.

— Я останусь, — произношу я прежде, чем он успевает сказать что-то еще.

Нет, ну а что еще делать? Не бросать же в таком состоянии человека. В конце концов, он мне помог, должно же быть хоть какое-то понятие о благодарности. Конечно, из дневников Кристины можно было сделать вывод, что Эрик пипец какой жуткий, но во-первых, лично мое впечатление было совершенно другим, а во-вторых… Как-то нехорошо получается верить в глаза не виденной девчонке вместо человека, которого хоть немного, да знаешь. И которому тоже неплохо было бы дать шанс высказаться по поводу ситуации. Но не сейчас. Кажется, в ближайшие несколько дней про Кристину вообще лучше не напоминать.

— Я лишь могу надеяться, что ваше решение не обусловлено страхом, — тихо прошептал Эрик и со стоном запрокинул голову.

Я вспомнила, что меня испугало. Кровь из-под маски. Губу прикусил, или из носа пошла? Судя по тому, что в глазах капилляры полопались нафиг — скорей всего, из носа. Осторожно начинаю развязывать ленты маски на затылке.

— Не надо… — Эрик пытается остановить меня, но руки плохо его слушаются.

— Я все равно уже знаю, как ты выглядишь. А кровь остановить надо.

— Но…

— Не бойся. Все хорошо, — пожав его руку, осторожно приподнимаю край маски. На руку капает что-то теплое и липкое. Передернувшись, снимаю маску и откладываю в сторону.

— Твою ж мать… — выдыхаю я, когда вижу практически залитое кровью лицо. Эрик от моих слов вздрагивает, как от удара. Понимаю, что интерпретировать мою фразу можно в нескольких смыслах. — Чувак, все в норме. Голову не запрокидывай, я сейчас. И постарайся не срываться опять, хорошо?

Порадовавшись, что за время наших посиделок Эрик немного сдвинулся и сейчас не загораживал проход в ванную, я метнулась туда в поисках тряпок, миски, воды… Ну и нашла сразу, конечно. Вернувшись со всем этим добром к Эрику, принимаюсь осторожно смывать кровь.

— Не задирай голову, — одну руку опускаю ему на макушку, чтобы не запрокидывал лицо вверх. Он жмурится и все время пытается отвернуться, словно боится смотреть на меня. — Эрик, пожалуйста, успокойся. Все в порядке. Я уже говорила, что мне наплевать, как ты выглядишь…

Наши взгляды встречаются. Эрик чуть дергает уголком рта и пытается снова опустить лицо вниз.

— Чувак, я же сказала: не дергайся. Слушай, с тобой часто вообще такое дерьмо? Нет, я знаю откуда-то, что у некоторых со психу может носом кровь пойти, но в таких количествах — это как-то ненормально.

— Я разве похож на нормального? Эрик монстр, он живой труп…

— Слушай, не лечи мне мозг метафорами, ладно? Ну, в смысле, попонятней изъясняйся, окей? У нас в колхозе таких слов не знают, мы люди простые, лаптем щи хлебаем, так что и с нами давай как-то по-простому, да?

Наконец-то кровь удалось остановить. Беру еще один кусок ткани и тащу чистую воду, сливаю окровавленную. Чувствую, что от металлического запаха меня немного мутит. Словно с этим запахом связано что-то нехорошее.

Пока я ходила, Эрик успел пересесть в кресло. От осознания, что он уже может двигаться сам, мне стало чуть легче. От вида бледного лица, которое сейчас хорошо освещалось из-за близости к лампе — страшней. Это цвет кожи такой, или все плохо?

— Ну-ка улыбнись, — сев на подлокотник кресла, опускаю свои руки ему на плечи.

— Эрик не умеет смеяться. Да и разве вам хочется смотреть на гримасы такого урода? — последняя фраза прозвучала зло. Я почувствовала, как напряглись чужие мышцы под моими руками.

— Ладно, просто сощурь глаза и разведи в стороны и вверх уголки губ. Вот так. Повторишь? Это для дела надо.

Он снова смотрит на меня, задерживая взгляд на глазах. Глубоко вздыхает и скалится. Видимо, специально старается сделать гримасу пострашней, снова вызвав мое фырканье.

— Симметрия лица соблюдается, мышцы на обеих его половинах функционируют, зрачки одинаковые по размеру, значит — поражение сосудов головного мозга можно исключить. Поздравляю, — возвращаю Эрику его оскаленную гримасу. Натыкаюсь на свирепый взгляд. — А чего? Тебе можно, а мне нельзя, что ли? Корчить рожи — это уровень детского сада, тут сложно чем-то удивить.

— Вам… Боже, неужели вам действительно не противно. Эрик ведь уродлив, как сама смерть, он же…

Резко сжимаю руки. Стараюсь остановить хоть как-то прежде, чем он скатится на новый виток истерики.

— Чувак, у тебя нехилые пробелы в понимании терминов, ты в курсе? Урод — это когда ты тащишь кого-то в кусты насиловать. Или убиваешь ради забавы. Или мучаешь животных. Или стоишь и на камеру подобное снимаешь вместо того, чтобы полицию звать и самому пытаться что-то сделать. Вот это уроды. А у тебя просто носа нет, ну и пропорции лица не вписываются в какие-то там принятые в обществе стандарты.

* * *

«Просто»… Для нее его уродство, то, что повергало в ужас даже психически устойчивых людей — это «просто». Нет носа и пропорции не вписываются в какие-то там принятые в обществе стандарты…

Эрик попытался встать, но голова закружилась и он едва не упал на пол. Девушка вовремя подхватила его и что-то сказала. На всякий случай Эрик согласился. И сам не заметил, как его уложили на кровать, подоткнули одеяло, положили на лоб холодный компресс и погасили свет.

Но он не мог заснуть. Снова и снова вставали перед глазами сцены, в которых фигурировали Кристина и это… Это непонятное создание, которое внушало совсем разный спектр чувств — от обожания и до суеверного ужаса. Кристина боялась его. Лже-Кристина — считала другом. И той и другой он помог, надеясь на… Господи, боже, да хотя бы на понимание! На принятие! Чтобы его не унижали из-за внешности, чтобы помогали жить, чтобы не отталкивали… Не отталкивали, даже узнав, что скрывает маска. Ведь он человек. И даже себя не удалось убедить в том, что он так уж сильно отличается от людей наверху. Ему нужно было то же, что и тем, нормальным… Поддержка, помощь, теплые руки на плечах, слова утешения и вечерний разговор о дневных событиях. Непринужденная беседа в кресле у камина, а не вынужденное времяпровождение с чудовищем под влиянием страха и жалости.

— Тише-тише-тише… Это просто сон. Все хорошо, все хорошо, — тихо повторяет над ним женский голос. Только сейчас Эрик понимает, что снова дал волю слезам. Она сейчас считает, что он спит. А значит — просто не может притворяться. Ведь зачем притворяться, если никто этого не увидит? — Я здесь, рядом, тебе просто снится всякая дрянь… Ешки-поварешки, что же с тобой случилось, чувак…

Влажным полотенцем промакивает его лицо, меняет компресс на лбу, после чего гладит его по спине и голове. Снова. В груди ворочается тяжелый ком. Эрик знает, что если откроет глаза, то рядом с ним будет словно Кристина. Но в то же время — абсолютно другой человек. И было очень странно, что при мысли об этом человеке ком, мешающий дышать, пропадает, а на душе становится очень спокойно.

Ночью он почти не спит. Мечется по постели, пытаясь найти мало-мальски удобное положение тела, при котором все кости и мышцы не будут так сильно болеть. И постоянно чувствует, что кто-то пытается ему помочь. На лбу постоянно меняют холодные компрессы, сбившееся одеяло вдруг само расправляется и укутывает его тело, а подушка то и дело оказывается под его головой. В какой-то момент к губам подносят кружку. Не открывая глаз, Эрик послушно делает первый глоток и только сейчас понимает, как хочется пить. Вот как она догадалась? И главное, как поняла, что он не спит?

— Еще хочешь? — спрашивают, когда кружка опустевает. Чуть мотнув головой и тут же поморщившись от боли в ней, Эрик поворачивается на правый бок и сворачивается в клубок. — Есть еще одно одеяло где-нибудь?

— Да, там… В шкафу посмотрите, — слабо бормочет он, не представляя, зачем ей это понадобилось. Понимание приходит в момент, когда на плечи опускается приятная и теплая тяжесть. А в следующий момент под боком тоже оказывается тепло. Но приятное и живое.

Дыхание на мгновение сбивается. Что она делает? В конце концов, это же просто неприлично! Конечно, у нее отсутствует память, а значит — какие-либо представления о нормах взаимоотношений между людьми… Или нет? За прошедшее с момента пробуждения девушки время он успел убедиться в том, что она… Да, отличается от других людей, особенно от женщин. Но назвать ее поведение нелогичным и неадекватным он не мог. Это было бы нечестно.

— Это… Точно не сон? — робко спрашивает он, когда его дрожащее от ломоты в костях тело прижимают к себе.

— Сон. Спи давай. Так ведь лучше, верно?

— Так… Тепло, — вздыхает он.

Слабость и жар делают свое дело — он все-таки засыпает, прижавшись к чужому теплому боку и спрятав лицо на плече у этой странной девушки. А может быть, это действительно сон?

Когда он просыпается, неизвестной рядом нет. В момент, когда Эрик собирается ее позвать, вспоминается, что у девушки, по сути, нет имени.

— Где же вы… — тихо спрашивает он у пустой комнаты. На мгновение сердце стискивает страх, но потом Эрик вспоминает, что в доме еще есть кухня, библиотека, в конце концов — ванная. Именно в этот момент дверь последней открывается и на пороге комнаты появляется Не-Кристина.

— Добрутр, чувак, — взмах руки, после чего девчонка в прыжке приземляется на кровать рядом с ним. Чужая прохладная ладонь касается его лба. — У-у-у…

Прикрыв глаза, он прижимается лбом к ладони. Судя по ощущениям, он горит. Не так сильно, как вчера, но чертова лихорадка никак не проходит.

— Кстати, мне тут пришла в голову одна идея. Ты при мне ничего не находил? Вроде куртка такая должна была быть, которая пятнистая, как и штаны.

Эрик кивнул. Куртка была. Ее он с девушки снял в первый вечер и бросил где-то здесь, в комнате.

— Зачем она вам? — тихо спрашивает он. Спрашивает и знает ответ, боится его.

— Не знаю. Я просто вчера, когда дневник Кристины нашла, подумала… Может, и у меня что-то с собой было? Хоть что-нибудь. Не знаю, записная книжка, ключи… Хоть что-нибудь, что натолкнет на хоть какие-то воспоминания. Знаешь, иногда, когда мы с тобой разговариваем, я чувствую, что происходит что-то знакомое. Например, помнишь ты с кровати чуть не упал? Я уже кого-то ловила так, за руки. Это было… нет, не страшно, но опасно почему-то. А вчера, когда сливала воду с кровью, меня чуть не вывернуло от жути из-за запаха. Словно с этим запахом связаны какие-то неприятные воспоминания. То есть, это было не вот это вот «ой, я крови баюууусь», как у некоторых фифочек при перспективе разделывания куриной тушки, а… Вот я и подумала, что может, если в вещах что-то обнаружится, то хоть что-то вспомню. А то с отшибленными мозгами жить как-то совсем стремно. Ну, то есть, с одной стороны, отсутствие памяти — это отсутствие проблем, обязательств, воспоминаний о пережитом дерьме, буде таковое имелось, но в то же время моя память — это часть меня. И когда у тебя словно нет какой-то части, когда ты не можешь объяснить логично свои действия, поступки и мышление, когда нет четкой взаимосвязи образов и ассоциаций с реальным миром… Это просто жутко. Нашла! Она?

Не-Кристина продемонстрировала ему свою грязную куртку, которая отыскалась в дальнем углу комнаты вод ворохом грязных вещей.

— Бля, чувак, ну у тебя тут и бардак. Надо будет привести все в порядок. Нет, я понимаю, что только идиоты нуждаются в порядке, а гении должны господствовать над хаосом, но когда «хаос» превращается в полную антисанитарию — это уже не дело от слова «совсем»…

Куртка была кое-как отряхнута, вывернута наизнанку.

— Есть! — девушка показала ему небольшой ярлычок, который был пришит к внутренней стороне куртки. — Майд ин Осло… Осло, ну и название, пф…

— Можно? — Эрик принялся со своей стороны изучать куртку. Может, он заметит что-то нужное и важное, ведь ему так хотелось помочь этой странной девушке. А может быть… — Скажите, а… когда вы вспомните все, вы ведь… Если у вас вдруг есть семья, друзья, вы ведь… Уйдете, да?

Он сглотнул подступивший к горлу ком, после чего посмотрел на нее.

Неизвестная села на край кровати, после чего протянула руку вперед и осторожно погладила Эрика по голове. Повернувшись немного, мужчина прижался щекой к ее ладони, ожидая ее слов, как приговора.

— Нет. Я ведь пообещала тебя не бросать, верно? Ну и потом… Сомневаюсь, что у меня там есть дети, больные родственники на руках или какая-то живность, которая от меня зависит. А у тебя, похоже, никого.

— Никого… Кроме вас, — он вздыхает. Страх уходит. Вместо него остается чувство сродни брезгливости по отношению к самому себе. Он снова проходит с ней через те же самые этапы, что и с Кристиной. Давит на жалость, спекулирует на добродетели этой удивительной девушки. Почему он не может по-другому?! Почему он не может вызывать у них какие-то другие чувства, кроме жалости? И почему у него не хватает ни сил, не гордости эту жалость оттолкнуть… Но ему ведь так плохо сейчас. Пусть хотя бы жалость… Хотя бы так. Лишь бы не одному.

— Что это? — он только сейчас замечает по края куртки странные металлические нашивки.

— Молния, — не задумываясь, отвечает девушка. После чего, видимо, в целях демонстрации, набрасывает куртку на себя, потом в нижней ее части проводит какую-то манипуляцию с небольшим замочком и, дернув его вверх, заставляет металлические края мгновенно соединиться друг с другом. После чего, видимо, вспомнив о чем-то, хлопает себя по бокам.

— Карманы! -вскрикивает она, после чего приподнимает небольшие тканевые накладки, которые Эрик раньше не заметил. Под этими накладками оказываются еще «молнии». Расстегнув их, девушка достает плоскую прямоугольную коробку, связку маленьких ключей, которые непохожи на привычные ему. Следом за ключами и коробкой появляется небольшой прямоугольник. Из железа? Нет, это какой-то другой материал, ни один металл не обладает такой гибкостью…

— Вот мы идиоты, — вздыхает девушка. — Слушай, ну ладно я, у меня мозги отбитые, но ты-то куда смотрел? Не врубился карманы проверить, что ли?

— Не имею привычки обыскивать чужие вещи. К тому же, женские. Мало ли, что у вас там в карманах… — обиженно отозвался Эрик. Огрызался он больше по привычке, ведь действительно — какого же дурака свалял! Все ответы были у него на ладони, только надо было открыть этот карман раньше и понять, что девушка перед ним вовсе не Кристина, а… А кто же?

Взяв в руки прямоугольник, Эрик остолбенел. На нем была фотография. Маленькая, удивительно четкая и… цветная? Да, цветная. На ней девушка, стоящая перед ним, была изображена так отчетливо и точно, как… Непонятно, какая техника способна на подобное.

Только рассмотрев фотографию, мужчина принялся вчитываться в печатные французские буквы. Смысл содержимого прямоугольника дошел до него не сразу и как сквозь вату. Слишком невероятным было подобное. Слишком…

— Это невозможно, — пробормотал он.

Казалось шуткой, розыгрышем, издевательством все прочитанное.

Ведь если верить этому прямоугольнику, то девушку звали Виктория Ламберт. И родилась она почти полтора столетия спустя. А этот прямоугольник она получила в две тысячи шестнадцатом году.

— Это невозможно, — снова повторил он, пока Виктория читала содержимое карточки.

— Это медицинская страховка. Мне ее оформили, когда я только приехала… В Марсель, да. Мы там работали, — девушка отложила в сторону прямоугольник и внимательно посмотрела на него. — Что-то не так?

— Это невозможно! Этого… Этого не бывает, — совсем тихо произнес он.

После чего снова взял в руку прямоугольник. Принялся внимательно вчитываться снова и снова в эти странные буквы, всматриваться в настоящее цветное фото, необычно четкое и яркое.

— Чувак, да чего не бывает? — возмутилась Виктория. Про себя Эрик решил пока что называть эту девушку Викторией, ведь «не-Кристина» — это было как-то обидно и глупо.

— Сейчас тысяча восемьсот восемьдесят первый, — тихо произнес он.

— Этого не может быть, — тихо произнесла девушка, глядя на него.

Он невольно засмотрелся на нее. Верней — на выражение ее лица, на мимику, на прямую фокусировку взгляда. Она не бегала глазами по лицу, пытаясь не смотреть на его уродство. Не пыталась подавить брезгливую гримасу. Как будто ей было все равно. Как будто тогда она сказала ему правду. Неужели это действительно так? Неужели так бывает?

— Это… Боюсь, что это действительно так. В отличие от вас, я помню себя и знаю, в каком году живу. Если только это не глупый розыгрыш, а я подозреваю, что это действительно какой-то розыгрыш, о котором вы сами не помните, то вы попали в прошлое. В пользу этой гипотезы говорят ваша странная одежда, непонятная порой речь, а так же не менее непонятное поведение.

— А чего не так с моим поведением? — нахмурилась девушка.

Эрик вздохнул.

— Забудьте. Просто… Вы ведете себя совсем не так, как другие женщины. Женщины не должны себя вести так, как вы. И ваша татуировка… Ни одна уважающая себя женщина не будет рисовать на своем теле такое.

Девушка скептически приподняла одну бровь и со странной усмешкой принялась смотреть на Эрика.

— Чувак, прежде чем ты начнешь высказывать свое мнение о моей ненормальности, давай я тебе расскажу, что будет дальше. Я сообщу, что одеваюсь я так для себя, татуировку на руке сделала для себя, что мне на твое отнюдь не чрезвычайно ценное мнение насрать и что еще раз ты поднимешь тему моей ненормальности и неприемлемости с твоей точки зрения — я посоветую тебе взять твое мнение, скатать его трубочкой и засунуть его себе глубоко в жопу. А потом я просто уйду, потому что общаться с человеком, который поливает меня помоями из-за моего внешнего вида, поведения и так далее, я не намерена. Тут все просто: если не нравлюсь — свободен.

— Нравитесь! — он неосознанно подался вперед, хватая девушку за запястье. Опустил глаза вниз и тут же резко одернул руку, когда понял, что сделал что-то не очень приличное. Все-таки, хватать ее за руку учитывая, какую реакцию его руки обычно вызывают…

— Вот и славненько, — казалось, Виктория не заметила ни в его словах, ни в жестах никакого подтекста. После чего улыбнулась, на мгновение зажмурившись. — Тогда пойду завтрак вытворять.

— Творить, — машинально поправил ее Эрик. Русский язык явно был ее родным, но она почему-то допускала в словах странные ошибки, комбинировала их совсем иначе, чем следовало и, вдобавок — вводила в речь кучу новых выражений, смысл которых он мог понять лишь приблизительно.

— Это ты творишь, а я обычно вытворяю, — улыбнувшись, девчонка поднялась было с кровати.

— А я…

— А ты лежи. Валяйся, отдыхай. Серьезно, чувак — тебе надо нормально отсыпаться и выздоравливать, а не круги по всей хате нарезать, — девчонка снова махнула ему рукой и выскочила из комнаты. По коридору разнесся топот ног, заставивший Эрика улыбнуться. Очень уж шумным был этот экземпляр.

Лежать в постели не было желания и, как ни странно, сил. Больше всего хотелось оказаться в своей комнате с органом. Впрочем, он ведь не пленник Виктории, верно? Скорей уж она у него под замком, правда — пока что об этом не догадывается. Как-то странно, что она до сих пор не попыталась от него сбежать, не просилась на улицу, не пыталась выяснить, где они находятся.

Впрочем, учитывая, что до этого момента она даже имени своего не помнила — зачем ей было бы куда-то выходить?

Голова немного кружилась, а во рту все еще витал металлический привкус после вчерашнего. Но это не помешало Эрику с упорством начать свой путь к любимому инструменту.

В момент, когда он наконец-то приземлился на банкетку рядом с органом, тяжело дыша и закрыв глаза, чтобы немного унять головокружение, часы в гостиной пробили десять. Утра? Вечера? Это было непонятно, да и неважно здесь, под землей.

Привычно пробежавшись пальцами по клавишам, он принялся наигрывать один из привычных классических мотивчиков. Само собой, раньше он бы начал играть что-то другое, но сейчас в его доме была Виктория… Кристина была такой возвышенной, такой музыкальной, но даже она называла его музыку ужасной.

Воспоминания о разговоре на крыше снова завертелись перед глазами. Снова в ушах зазвучал голос Кристины, которая рассказывала мальчишке о его творении с таким ужасом, будто…

— А, чувак, вот ты где потерялся. Я там… — за спиной раздался голос Виктории. Взгляд Эрика упал на открытую партитуру, которая все еще лежала на краю и могла попасться на глаза девушке. Выслушивать о том, что его музыка ужасна, он не был готов.

Координация снова подвела и вместо того, чтобы закрыть папку с Дон-Жуаном, он неожиданно для себя сшиб ее на пол. Прямо под ноги подошедшей ближе Виктории.

— Супец овощной зафигарила, — на автомате произнесла девушка, поднимая его работу и принимаясь собирать рассыпавшиеся по полу листки.

— Не нужно, не трогайте, Эрик сам…

Голова закружилась сильней и он почувствовал, что не сможет сдвинуться с места. Не может помешать ей собрать листки и увидеть, что на них написано. Крепко вцепившись руками в края скамейки, он опускает голову еще ниже. Почему-то по спине течет холодный пот.

— Да ладно, все равно все уже собрала. Так, по страничкам сам разложишь потом, а то у тебя тут нихрена не пронумеровано, а нот я не знаю. Кстати, можешь меня поздравить — кажется, у меня кое-что в башке всплыло, пока ты тут играл.

— И… Что же именно? О, и я надеюсь, что не помешал и что вам понравилась музыка.

— Эм… Ну, чувак, я не хочу тебя обидеть, играешь ты действительно хорошо, насколько я могу судить, но вот наши с тобой музыкальные вкусы чуть-чуть не совпадают. Я бы даже сказала, диаметрально не совпадают. А вспомнила я почти все, но в особенности — тот момент, как меня пытались заставить на музинструментах играть.

— О, так вы играете? — заинтересованно произнес Эрик. Надо было поддерживать разговор, но он не знал даже, что сейчас делать и как себя вести.

— Ага. На нервах. Потому что скрипку я выкинула в окно, кларнет отправился следом за ней, а с роялем фазер экспериментировать не решился, так как он тяжелый, еще убило бы кого-нибудь случайно. Ты только не обижайся, окей? Ну, из-за того, что мне вот эта твоя музыка как-то не очень по шерсти. Играешь-то ты хорошо, просто я не люблю вот эту всю заунывную классику.

— И оперу не любите?

— Оперу? Пф… А чего ее любить? Полтора часа толпа народу прыгает по сцене, пытаясь выдавить из себя улыбки и слезы в нужный момент, при этом ты, сидя в зале, откровенно понимаешь, что вот это все фальшивое и наигранное. Я уже молчу про то, что классические сюжеты вида «ах, у одного член длинней, а у другого — толще, выбрать не могу, пойду и утоплюсь» мне еще во время школьного курса литературы обрыдли.

Мужчина поперхнулся воздухом и закашлялся, уже не пытаясь проанализировать свои собственные эмоции. Слишком они были противоречивыми. И слишком странные ощущения вызывало общение с Викторией. Если с Кристиной еще можно было предугадывать ход беседы, то в случае с девочкой из будущего все было совсем непредсказуемо. И это пугало.

Завтрак проходит в полной тишине. Эрику не лезет кусок в горло, но он через силу заставляет себя есть, чтобы не обижать Викторию.

— Вы сказали, что вспомнили все… — совсем тихо начинает он за чаем.

— А, ну да, точно. Я же не рассказала. Короче, если вкратце, звать меня Виктория Ламберт. Мама у меня русская, а отец, который «не вынул вовремя конец», из Франции. Познакомился с ней во время деловой поездки, заделал ребенка, ну и не знал о моем существовании до моего четырнадцатилетия. Ну, когда исполнилось пять лет, мать оставила меня своей сестре, а потом усвистела в дальние ебеня, даже адреса не оставив. Я прожила с теткой три года, при этом всерьез считала ее своей матерью, ну а потом она умерла. Я оказалась в детдоме, потому что остальные родственники только присюсюкивать были горазды. Там меня быстро испортили, научили материться, огрызаться и сбегать на свободу. Короче, пока на улице было тепло, мы шарахались по всему городу, лазали в катакомбы, пели на вокзале, там же ночевали и съебывали от ментов. Иногда нас ловили и возвращали в детдом, но чаще мы сами возвращались, когда зима наступала, так как жопам на улице спать становилось холодно. А потом, аж целых шесть лет спустя, совершенно случайно обнаружили моего отца. Зачем он меня забрал в Париж, я, честно говоря, не знаю. Поначалу нам, сам понимаешь, объясняться было невозможно, так как переводчик, зараза такая, с моей стороны ничего ему не переводил. А когда ты посылаешь окружающих нахуй, а они тебя, суки, не понимают — это дохера обидно. Так что я взялась зубрить французский, уделяя особое внимание ненормативной лексике. В общем, с папашей объяснилась только через три месяца, в ходе чего объяснила глубину его заблуждений и потребовала не пытаться делать из меня пай-девочку, а положить, где взял. Ну, он требованиям не внял, в результате чего я нехило погромила особняк. Ну, посуду побила, скрипку с кларнетом в окно выхуйнула, потом еще так, по мелочи: кучу шмотья изрезала, пожар чуть не устроила… Развлекалась, как могла, короче. Но правда в детдом и обратно в Россию меня так и не вернули. Вместо этого меня познакомили с дедом, — девушка странно ухмыльнулась и вытянула ноги под столом. Босая нога прикоснулась к голени Эрика. От этого жеста кровь прилила в голове. — Упс, извини, чувак. Привычка дурацкая…

— Н-ничего страшного, — кажется, он начал заикаться. А Виктория, явно не заметив, какое впечатление на него произвел ее жест, принялась говорить дальше.

— Ну, короче, само собой как-то выяснилось, что затевалось все это ради деда. Типа, основные бабки у него, наследников возможных целая тьма. Сам по себе персонаж, как говорили, паскудный — всех наследничков потенциальных выкидывает за шкиряк, никто ему не нравится. Ну, фазер решил все шансы использовать, типа, авось меня он своей наследницей сделает, типа, тогда и ему будет нихуево. Вот только ничего не вышло у него. Сам понимаешь — я как папочку просклоняла по всем сослагательным наклонениям, так и по дедушке прошлась, не пожалела пердуна старого. А он ничего такой, вменяемый оказался. Ну, то есть, мы два часа друг друга крыли матом, потом разбили три каких-то сервиза… Потом до него дошла суть моих претензий и он дополнительно фазеру башку намылил. Впрочем, мне на тот момент было уже похуй, так как я переехала к деду. Сказал, что типа, понравилась ему, в первый раз честных таких видит. Ну и удивился, когда я во время предыдущего спора посоветовала ему его деньги свернуть в трубочку и засунуть в жопу, раньше ему такого конструктива никто в предложку не вносил. Ну, потом дедушка к вящему ужасу родни нашел себе бабушку лет на пять меня старше и всем кокретно так заявил, что бабла не обломится никому: то ли фонду какому все завещал, то ли еще куда определил, чтобы деньги достались тем, кому они нужны. Родня, конечно, говном бурлила не один год, ну да меня это не касалось. Понимаешь, дед он клевый в каком плане… В колледж он меня пристроил после школы. Училась я, как ни удивительно, хорошо, по крайней мере, с математикой, географией и химией проблем не было никогда. Языки, физика, биология — это чутка похуже, но тоже нормик. Швах с рисовашками, потому что без цензуры мои «шыдевры» на публику пускать опасно, со всякой херней типа религиеведения, политологии, философии и так далее, которая только болтовней время уроков забивает… Но, в общем, я когда аттестат получила, даже как-то не врубалась, куда валить. Дед посоветовал заняться тем, чем нравится. А нравилось мне шароебаться по заброшкам, катакомбам всяким. Вот, в геологическом я этим и занялась. Не совсем этим поначалу, конечно — сначала были всякие приличные пещеры, контрольные по свойствам минералам и прочая херня, а потом я с Ральфом познакомилась. Мы тогда волонтерили в колледже, попали на одно ЧП, когда здание обрушилось. Ну и кто-то сверху бардак разбирал, а кто-то через подземные коммуникации решил пролезть, мол, вдруг проще будет. Я была со вторыми. Ну а потом, когда уже разобрались с ситуацией, мне Ральф предложил к ним пойти. Собственно, так я в диггер-группе и оказалась. Верней, это я так называю, диггерами, на самом деле мы какие-то там эксперты-исследователи или что-то такое, но лениво было запоминать. Суть такая, короче: когда надо строить здания в несколько десятков этажей, наличие под землей пустот, заброшенных коммуникаций и прочей хрени может негативно сказаться на будущей постройке. Вот и нанимают, кто подобросовестней, народ вроде нас, чтобы слазали, проверили, посмотрели, что к чему. В общем, мы в очередной раз полезли под землю, а потом я упала вниз во время перехода над подземной рекой, а страховочная веревка возьми и оборвись. Вот такой вот пиздец в итоге.

— Диггеры… Физика?! Вы же девушка… — изумленно произнес Эрик. Судя по тому, как полыхнули глаза Виктории злым огнем, он сказал явно что-то не то.

— И что? — словно деревянным голосом произнесла она.

— Но женщины… Вам не место на такой работе и, тем более, в изучении точных наук, — безапеляционно заявил он.

— Это почему же, пупсик? Давай, аргументируй, — девушка посмотрела на него, как удав на добычу, после чего сложила руки перед собой на столе и положила на них голову набок, улыбаясь во все тридцать два.

— Потому что девушки никогда не учились в колледжах и университетах.

— Верно. Потому что даже в моем времени существует большое количество уродов, которые считают, что отросток между ног возводит их в ранг высших существ. И именно они на протяжении веков запрещали женщинам получать образование, распоряжаться своим имуществом, выбирать род деятельности и профессию. Молчу уже про то, что представители твоего пола считают, что у женщины нет и не может быть никаких желаний, целей и стремлений, кроме как пристроиться к какому-нибудь из таких вот «отросточных». А ты у нас что, Эрик, из таких, да? Странно, я думала, что человек, который явно натерпелся от общественных стереотипов, должен был за годы жизни осознать их ошибочность.

— Но…

— Открою тебе большой секрет. Но только тс-с-с… Девочки очень даже могут в физику. И в химию. И в геометрию. А вот некоторые мальчики настолько не дружат с физикой, что из своего гребаного отростка в унитаз не попадут, обоссав всю уборную так, что туда заходить противно. Да еще и не уберут за собой, физики великие. Кстати, Эрик, милый мой… Возможно, ты по ошибке используешь именно свой половой член, когда пишешь записки. Но ты попробуй взять ручку в руки. Ручаюсь, что даже твой корявый почерк хромой, неграмотной и пьяной курицы станет значительно лучше и…

Сам не зная, почему, он начал смеяться еще на середине этой ложно-проникновенной тирады. Виктория, не договорив, прыснула сама. После чего, вытерев слезы смеха, произнесла.

— Нет, чувак, ну тебе-то в девятнадцатом веке это еще хоть как-то простительно. Но когда мне такие предъявы современники выдвигают — посылаются нахуй. Если серьезно, то… Ну вот объясни мне, объясни, сделай милость, только логично и обоснованно, почему я не могу разбираться в физике? Я не говорю про сложные вещи вроде устройства атомного реактора, где надо быть специалистом-ядерщиком с десятью годами обучения, ну вот тот же закон Ньютона, что, я не могу выучить по-твоему? Или запомнить основные простые формулы и подставить в них нужные значения при вычислении? И что, если мужик, то должен подохнуть с голоду рядом с набитым холодильником? А как тогда ты сам один живешь?

— Виктория… — тихо прошептал он.

— Чего? — девушка улыбнулась и протянула руку через стол, проводя по его предплечью.

— Вы ведь… Я лишь хочу сказать, что теперь, когда вы все помните и больше…

Тугой ком, вставший в горле, помешал договорить. Снова прошиб озноб.

— Ну что ты, что ты… Эрик, я ведь сказала, что не брошу тебя.

— Не бросите… — эхом прошептал он.

«Потому что я не позволю вам меня бросить. Я больше не хочу оставаться в одиночестве. И лучше бы вам и дальше быть такой же доброй к Эрику».

— Не брошу. Но есть две проблемы. Первая — я где-то там в тоннелях посеяла свою сумку со снарягой. В смысле, я ее спрятала. Там было какое-то подземное озеро и валун такой черный… Блин, если найдут — будет палево. Я уже молчу про то, что вся снаряга была куплена за нехилое бабло и мне тупо жалко ее бросать. Я так понимаю, что ты живешь в подземелье постоянно, так может, знаешь, где это?

— Эрик принесет.

— Не сейчас только. На ногах не держишься толком. Ну и есть еще одна тема… У меня жесткая аллергия на солнечный свет. Степень жесткости определяется как «выставишь на пятнадцать минут на солнышко — откачать не сумеешь». Так что мне нужна какая-нибудь работа, чтобы и деньги были, и не надо было поверху шарахаться. Есть идеи? У себя-то я дополнительно копирайтингом и переводами по компу занималась, но у вас тут до такого научно-технического прогресса еще очень далеко, так что…

— Нет… — еще тише отозвался он.

— Что?

— У меня достаточно денег, чтобы приобрести вам все, что пожелаете, — зло произнес он. Практически прохрипел. — А работа, какая бы она ни была, подразумевает, что вы будете оставлять меня одного.

Во взгляде Виктории мелькнула жалость. Эрик крепче стиснул зубы и опустил голову вниз. Он уже знал, какой будет реакция. Зато беспроигрышно. Можно надавить и получить желаемое. Точно так, как в свое время он оставил в этом доме Кристину, точно так же он сейчас оставляет и Викторию. Плевать. Все равно. Лишь бы не одному. Пусть жалеет. В конце концов, не самое плохое чувство, верно?

«Лучшее, на что может рассчитывать живой труп», — услужливо отозвался голос в голове.

— Ну, может, не прямо сейчас, а потом, когда ты оклемаешься. Просто как-то стремно в содержанках быть…

От последней фразы Эрика едва не подбросило вверх вместе со стулом. Ком в горле рассосался сам собой, а место страха и отчаяния заняла злость.

— Да как вы могли такое подумать… По вашему, я… Да за кого вы меня принимаете?! Мне бы в жизни не пришла в голову подобная мерзость, это же… Знаете, может быть, я и выживший из ума подземный урод, но мне в жизни не пришло бы в голову требовать у человека, находящегося в безвыходном положении, собственным телом расплачиваться за кров и еду!

— Но я… — начала было Виктория. Эрик уже не слушал. Вскочив на ноги, он вылетел из кухни, хлопнув дверью так, что со стены облетела штукатурка.

Вихрем пролетев по коридору, Призрак закрыл за собой дверь комнаты с органом, после чего привалился к стене, тяжело дыша. Как ни странно, но клокочущая ярость в груди слова заставила открыться второе дыхание: он больше не чувствовал себя таким слабым, больным и разбитым, как все эти дни. Но и с Викторией пока что объясняться не хотелось. Вроде бы, не похоже, чтобы девочка была слишком пугливой, да и не сделал он ей ничего плохого. Но все же… Не сейчас. Тем более, что у него в планах было несколько довольно важных дел, которые нужно было решить. Из дома получилось выскользнуть незамеченным.

Ну, допустим, что мне стыдно. Почти. Хотя я под «содержанкой» имела в виду исключительно «иждивенку», а не то, что Эрик там себе в голове накрутил. Но надо учитывать особенности восприятия некоторых терминов. Да и тот факт, что на русском я разговаривала последние лет семь от случая к случаю, так что могла и подзабыть родной язык немного.

Судя по всему, Призрак Оперы успел выскользнуть из дома. Сразу заперся в органной своей, а потом, когда я снова прошла по коридору, обнаружила, что дверь там чуть приоткрыта, а самого Эрика нигде нет. С одной стороны, меня немного беспокоило такое его поведение, ведь неизвестно, как эти прогулочки скажутся на его здоровье…

Впрочем, если верить его собственным словам и своим наблюдениям, то можно сделать вывод, что у этой лихорадки какая-то нервная природа. Ну, судя по тому, как он вел себя с Кристиной и как сейчас цеплялся за меня, с психикой там явные нелады. И если он свихается от одиночества, то пусть лучше не дичает в подвале, а пойдет и пошляется.

А я сама займусь, наконец-то, уборкой. Во-первых, надо чем-то занять руки, во-вторых, у себя дома я привыкла бегать по полу босиком.

Подумано-сделано. Последующие три часа я перемывала горы грязной посуды, сметала со стен пыль и паутину, вытряхивала ковры в спальне и гостиной, хорошенько протопила все комнаты и выдраила до блеска горизонтальные поверхности.

Ну и заодно размышляла обо всей этой ситуации с Эриком. Даже не будучи врачом, можно сделать вполне очевидные выводы: с чуваком все очень даже не в порядке. Носа нет — это редька с ним. Как шутит все время Рудольф, нос можно недополучить, стоя в очереди за мозгами. А вот лихорадка, истерики до кровотечения из носа, птичий для мужика с таким ростом вес… Точно я его, конечно, не взвешивала, но по общим ощущениям… Мужик, который весит сорок-сорок пять кило — это жесть, особенно с таким ростом.

Что с ним и, главное, можно ли это вылечить, или мне еще придется смотреть, как он загибается? В нашем времени наверняка можно было бы. А вот здесь как с этим… Насколько я помню из школьного курса истории и анатомии, все мало-мальски нормальные методы лечения изобрели в начале двадцатого века. Сейчас у нас тут, скорей всего, единственным выходом из положения была психушка с обливанием ледяной водой, бесчеловечным отношением к пациентам и прочими «прелестями», которые не вылечат, а угробят даже абсолютно здорового человека.

Черт, вот сейчас впервые жалею, что пошла именно на геолога, а не на врача. Хотя… Наши современные врачи ведь тоже полагаются во многом на специализированную технику, которой в этом времени нет и не будет. Ладно. Черт с ним. Просто прослежу пока что за Эриком, чтобы он оклемался и пришел в состояние, близкое к норме.

Хлопнула входная дверь. Выбегаю в коридор. Встречать.

— Привет, чувак!

Эрик стоит посреди коридора и разувается. Одной рукой он держит обе лямки моего рюкзака.

— Этот?

— Ага.

— Забирайте, — впихнув мне в руки рюкзак он, не глядя мне в глаза, проходит в гостиную. Отряхивает мокрый плащ и начинает снимать его с себя.

— Давай помогу.

— Не стоит, я сам справлюсь.

Поведение Эрика напоминает о нашей утренней ссоре. Ладно, пофиг, будем мириться.

— Чувак, прости. Ляпнула не подумав о том, что мои слова как-то так можно интерпретировать. Просто хотела сказать, что в нашем времени считается неприличным, когда взрослая совершеннолетняя девица сидит на шее хоть у родителей, хоть у родственников, хоть у государства. И уж точно я не считала, что ты способен на вот то, что ты наговорил. Мир?

Эрик молча кивает и все-таки позволяет стянуть с себя плащ. Повесив его в прихожей, возвращаюсь в гостиную. Эрик сидит в кресле у камина и с подозрением осматривается по сторонам.

— Что вы здесь сделали?

— А, ты про это… Уборку. Кстати, вот, — достаю с полки банку, в которой копошатся два десятка пауков. — Будет время — выпусти где-нибудь в катакомбах.

— Уборку? И в комнате Эрика… Тоже?

— Гроб почистила, подушку взбила, балдахин постирала. А, не начинай вопить: со стола я только смела пыль, а все бумажки положила, как были. Даже достала парочку завалившихся между столом и стеной.

— Вы… В-в-в-вы… — вскочив на ноги, мужчина попятился от меня спиной.

— Чувак, там угол, долбанешься — не жалуйся, — невозмутимо фыркнула я.

Внутренняя же сущность покатывалась со смеху. Все дело в том, что я уже начала понимать причину афига Эрика. Я ведь типа копия Кристины Дайе. Но только в отличие от пугливой шведской певицы веду себя, мягко говоря, необычно и неприлично. В результате чего чувак постоянно ловит конгитивный диссонанс, теряет опору под ногами в буквальном смысле этого слова и…

— Вы надо мной… Издеваетесь? — голос наполнился звенящей яростью.

— Угу. Мне ведь больше делать нечего, вот сидела, три часа думала, как бы над тобой поиздеваться пожестче, — фыркнула я. Не знаю, почему, но меня сейчас пробивало на «хихи». Миг — и черная тень нависла надо мной.

— Не следует со мной так шутить, Виктория.

— Ну, раз уж мы заговорили о том, кому и чего не следует делать, то тебе не следует дергаться на каждое мое слово и искать во всем подвох. Что я такого сказала, что ты решил, будто я над тобой издеваюсь? Всего лишь сообщила, что сделала элементарную уборку, заметь, при этом не роясь в твоих вещах и не перекладывая все с места на место.

— О, если вы не считаете издевательском сообщение о том, что вы якобы почистили гроб, выбили подушку и постирали балдахин… — он приблизился маской вплотную к моему лицу, глядя мне в глаза.

Я фыркнула. Скривившись, отвернулась в сторону. Сейчас Эрик был очень близко и, в отличие от прошлого совместного времяпровождения, находился маской к лицу на расстояние двадцати сантиметров от меня. Стараясь глубоко не вдыхать, я скривилась и произнесла в сторону:

— Вообще-то я действительно все это сделала, мне не жалко.

Эрик навис надо мной.

— Чувак, отодвинься, добром прошу, — выдохнув в сторону, я отвернулась.

— Вам… Противно?

Да уж, у меня довольно живая мимика и по лицу можно понять, что я испытываю исключительно отвращение.

— Чувак, у тебя изо рта воняет, как будто там кто-то сначала обгадился, потом умер. Естественно, мне противно. Ты зубы чистить не пробовал, или у вас здесь это еще моветон? Ну тогда извини меня, эдакую неженку из будущего…

Мимо меня что-то мелькнуло. Слишком большое для кинутого в голову предмета. Поняв, что это Эрик вылетел из комнаты, как ошпаренный, я прислушалась. И точно — не прошло и минуты, как со стороны ванной раздался шум воды. Судя по тому, что там у него была зубная щетка — персонаж явно ознакомлен с правилами личной гигиены. Придется теперь напоминать, чтобы соблюдал.

Насвистывая очередной шлягер «Ленинграда», я отправилась разбирать свой вещмешок. Пожалуй, еще одна причина, по которой я ему была рада — это наличие трех комплектов сменного белья, одежды, всяких мелочей типа той же зубной щетки и, конечно же, аптечки. Учитывая, что первые антибиотики изобретут еще… лет через десять-двадцать, или только изобрели, но в массы пока что не пустили, наличие приличных лекарств немного успокаивало. А еще успокаивало, что прививка от столбняка у меня действует еще семь лет. Молчу уже про иммунитет к другим заболеваниям, который гарантировал мне тут относительно безопасную жизнь, разумеется, если не выходить лишний раз на солнышко.

Ладно, Эрику-то мы замечание сделали, но надо и саму себя в порядок привести. Потому что тут, может, и норма белье раз в неделю стирать, а у меня такое относительно допустимо только на заданиях, да и то всегда стараюсь с собой запасное барахло взять, благо что не так много оно весит.

В ванной я пробыла, в общей сложности, минут пятнадцать. Переодевшись и расчесав мокрые волосы, иду в гостиную. Замечаю, что Эрик уже там. Переодетый, как и я, во все чистое. А запах зубного порошка, казалось, в стены впитался.

— Ну вот, другое дело, — фыркнув, плюхаюсь в соседнее кресло. — Как погодка, где был, что видел?

— Что?

— Чувак, я просто пытаюсь поговорить. При этом не ткнуть тебя по твоим больным местам, которых у тебя до черта. Не хочешь о погоде — давай о чем-то еще поболтаем, сам выбирай.

— Хотите выпить? — тихо произнес он, прокашлявшись, вставая и отходя к каминной полке.

— Ну а хуле бы и нет? Я, пожалуй, водки наверну, — попыталась я разрядить атмосферу набившей всем оскомину шуткой. Судя по тому, что что-то с грохотом упало на пол, в этом времени подобные шутки еще не понимали. — Не лезь руками!

От моего окрика Эрик вздрагивает и непонимающе смотрит на меня.

— Ну башкой думай, вроде мозги у тебя есть. С порезанными пальцами за клавиатуру как садиться собираешься? Сейчас веник и совок притащу…

Пока я сметала осколки от уроненного Эриком бокала, мужчина достал откуда-то еще один «стаканчик граненый» взамен безвременно почившего и разлил на два пальца коричневатой жидкости. Уловив диспозицию я, после оттаскивания на кухню веника и совка, притащила в гостиную мясо с овощами.

По поводу выпивки были сомнения. Нет, не в отношении меня: уж я-то свою норму знала и пить могла как дорогое вино, которым периодически угощал дед, так и всякую бормотуху, подаваемую в третьесортных клубах, где любила зависать диггер-группа. А вот на Эрике как это скажется… С другой стороны, от пары стопок вряд ли что-то серьезное будет, да и разговор только только начал наклевываться.

— Я тут подумала, что без закуски как-то не то, так что держи, — я протянула Эрику тарелку с вилкой, после чего села в свое кресло. Успела заметить, что под самими креслами нет ковра, а значит… Точно! Стоило мне оттолкнуться ногой от пола под определенным углом, как кресло подъехало с противным скрипом ближе к Эрикову.

Мужчина наблюдал за мной со странным выражением лица. Было непонятно, то ли улыбнется он, то ли снова заплачет в следующее мгновение. Мысленно я вздохнула. Про себя уже решила, что буду вести себя, как ни в чем не бывало. Как обычно веду себя со своими друзьями, то есть вообще без официоза, говорим, что думаем и так далее. Глядишь, он привыкнет и прекратит стесняться лишний раз заговорить.

— Ну что, за знакомство? — недолго думая, я вытащила ноги из домашних туфель, подтянула их под себя, складывая по-турецки, и протянула в сторону Эрика стаканчик. Пару секунд недоумевающе посмотрев на этот жест, он все-таки сообразил, что требуется сделать. Чокнувшись, мы сделали по первому глотку.

— Ты закусывай, закусывай, — напомнила ему я, сама отправляя в рот кусок мяса и нанизывая на вилку продукцию местных зеленщиков. Вкусно, м-м-м… Судя по тому, как зажмурился Эрик, ему тоже понравилось.

— Знаешь…

— Я хотел…

Я чуть усмехнулась. Начать одновременно что-то говорить. Проходили, знаем.

— Давай ты первый говори.

— После вас, — Призрак Оперы чуть склонил голову, обозначая поклон.

— Знаешь, а для такого отсталого времени тут все не так уж плохо. Правда, я еще не въехала, чем можно заниматься вечерами. Интернета нет, читать при таком свете — только зрение гробить. Чем тут можно заниматься? Ну, кроме чтения и плевания в потолок.

— Не знаю. Я обычно сочиняю музыку.

— А, точно. Вот то, что ты играл утром — это твое было, да?

Эрик нахмурился.

— Нет.

Заметив его реакцию, я поспешила увести разговор. Кажется, он знает, что Кристина думала про его музыку. И теперь считает, что я ее тоже подвергну жесткой критике.

Нет, она может мне не понравиться. Но я всегда в таких случаях обозначаю, что мое мнение о чем-то — это только мое мнение о чем-то, не более. Не компетентное высказывание от разбирающегося лица, не оценка общего уровня исполнителя, а просто… Вот не нравится мне скрипка. И все тут. Просто не нравится сам звук этого инструмента, и если он в произведении есть — с высокой вероятностью я его слушать не стану. По этой причине, собственно, вся классика у меня в опале и стоит. Не понравится мне песня, где нет более-менее энергичного припева, выражения эмоций исполнителя. Но «не нравится мне» — это не значит «плохо», «ужасно» в целом. Но похоже, что Эрику это лучше объяснять это в другой раз.

— Так о чем ты хотел меня спросить?

— Я хотел узнать, что у вас в будущем… Как вообще все устроено? Вы можете не отвечать, если не хотите, но…

— Да чего же не хочу? Хочу, конечно. И у меня есть идея. Посиди, я сейчас прилечу! — отставив в сторону тарелку, я понеслась в комнату. За телефоном. Благо, что три запасных аккумулятора так и лежали в рюкзаке. Надолго их, конечно, не хватит, но по крайней мере показать Эрику фотки, дать послушать нашего местного музла и продемонстрировать снимки некоторой техники я точно успею.

Меняю аккумулятор, включаю смартфон и несусь обратно в гостиную. В рюмках — новые порции коньяка. Ладно, вторая пошла, хорошо сидим.

— Вот, смотри. Эта штука называется «смартфон». Ну, или мобильник. Или мудильник, если на нем будильник включен и тебя в шесть утра будит.

Приземляюсь на подлокотник кресла рядом с Эриком и, развернув экран так, чтобы ему было удобно и хорошо все видно, начинаю показывать и рассказывать.

На зуб телефон он пробовать не стал, чем приятно меня удивил. И не попытался утопить его в святой воде. Вместо этого он за полчаса разобрался в управлении с помощью сенсорных кнопок и принялся просматривать фотографии, судя по всему-краем уха вслушиваясь все-таки в мои комментарии.

— Это поразительно. В таком маленьком устройстве и телефон, и фотоаппарат…

— И телевизор, и компьютер, — фыркнула я. Не сказать, чтобы меня переполняла гордость, ведь телефон был не моим изобретением, но больше всего радовало приподнятое настроение Эрика. Он настолько увлекся моей техникой, что стал непривычно разговорчивым. По крайней мере, за последующие два часа я узнала, что он в молодости бывал в России, Персии и Константинополе.

— Ой… — Эрик вздохнул так испуганно и по-детски, что я машинально погладила его по голове.

— Что такое?

— Это… — он показал мне на фотографию. Пришлось всмотреться пару минут прежде, чем понять, что его так взбудоражило.

— Это наша группа. Меня ты, думаю, узнаешь. Вот это Кира, — я ткнула пальцем в невысокую темноволосую девушку, которая привалилась спиной к моему боку и вытянула в сторону длинные ноги в обтягивающих бриджах. — Это Ральф, я тебе про него рассказывала. Это Рудольф, он же Рудик. А вот Эшли, моя подруга, мы с ней хату пополам снимаем.

— Все такое… Странное, — Эрик протянул пльцы вперед, словно стремясь коснуться лица Рудольфа. И я только сейчас понимаю, что именно и пугает, и завораживает Эрика.

Рудольф, Ральф и Дик привычно стоят позади сидящих девушек, обняв друг друга за плечи. Рудик в центре.

— Он ведь… Он же…

Эрик рефлекторно прикрывает одной ладонью свое лицо, верней — место, где при нормальном раскладе располагался бы нос.

— Ну да, у него нет носа. А еще он себе череп светящийся на лице набил. Кстати, татушку делал тот же чел, который мне потом «рукав» зафигарил. Рудик мне мастера и посоветовал.

— И вы его… принимаете? Все… дружите с ним?

Эрик с непониманием и со странным неверием смотрит на меня.

— Чувак… — я осторожно убираю из его руки телефон и откладываю в сторону. После чего крепко обхватываю руками за плечи, притягивая к себе. — Да, мы с ним дружим. И не только мы — у меня за все время знакомства с ним сложилось ощущение, что этот чувак имеет как минимум по пять приятелей в каждом городе земного шара. Куда бы мы не приехали — везде у него какие-то знакомые, друзья, родственники жены и так далее…

— Жены? Вы хотите сказать, что у него с таким лицом… Что у такого может быть жена?

— Чувак, да ему еще отбиваться от телочек приходится периодически. Язык подвешен, душа компании, не тупой… А по поводу внешности… Ну, у нас если так, как в ваше время, человека на улице оскорбить, то можно либо за решетку влететь, либо в нехилый штраф вляпаться за унижение человеческого достоинства или как-то так…

— Ну и зачем вы мне это говорите? — совсем тихо произнес Эрик.

— Чтобы ты понял, что ноги у моего восприятия тебя, как нормального человека, растут из моего воспитания, а соответственно — составляют фундаментальную основу личности, а не являются притворством из страха или жалости. Кстати, Мидоус сейчас ходит с зелеными волосами и тоннелями в ушах, а в нерабочее время носит юбки, едва прикрывающие задницу. Просто… Ты вот спросил, что у нас другое. У нас люди другие. По крайней мере, внешне относительно друг друга уже не позволяют такого дерьма, как у вас.

— Понятно, — мужчина улыбнулся. — Даже странно как-то. Наверное, с вашей точки зрения в нашем времени сплошные варвары.

— Не то слово. Впрочем, я читала, что три века назад все было еще хуже. Так что человечество хоть и худо бедно, но движется-таки в лучшую сторону своего развития во всех смыслах.

— Это хорошо. Знаете, по крайней мере, меня радует, что там, у вас, людям вроде меня уже не приходится проходить через то, что выпало на мою долю, — взгляд Эрика на мгновение стал задумчивым и мрачным. — Вы сказали, что и музыка изменилась, правда?

— Изменилась — не то слово. Жанров появилась — тьма, причем наравне с классикой живет и процветает музон, за который в ваше время, наверное, на костре бы сожгли.

— Идемте, я вам кое-что покажу, — Эрик встал с кресла и взяв меня за руку, повел за собой в комнату с органом. — Присядьте, — он пододвинул мне маленькую скамеечку и, дождавшись, чтобы я угнездилась на ней, начал играть.

После первых двадцати секунд я таки понимаю, кто на самом деле был родоначальником эпического металла. Правда, мне впервые в жизни довелось слушать нечто подобное на органе. Ощущения были… незабываемые. Хотелось одновременно и пуститься в пляс и растечься по скамеечке лужицей умиления. Правда, привычному восприятию недоставало ударной установки и бас-гитары, но уже три минуты спустя я абсолютно забыла об этом.

Не было в арсенале подходящих слов, чтобы это описать. Ощущения… Я даже не знаю. Как будто кто-то подобрал набор подходящих звуковых волн, пустил их через с тело и загнал в такой кайф, что словами не передать.

Музыка уже давно смолкла, Эрик молча сидел напротив меня, сложив руки на коленях, а я все еще была мыслями… не здесь. И кажется, что у меня сейчас совсем идиотское выражение лица.

— Это просто… Вау! Нет… Йу-ху-у-у-у-уу!!! — вскочив со скамейки, я недолго думая, прошлась колесом по комнате. Эрик рассмеялся. — Нет, ну это правда, это просто… Это обалдеть! Мне теперь стыдно свой плейлист показывать, потому что даже самым клевым музыкантам моего времени до тебя, как пешком до Луны.

Эрик расплылся в улыбке еще шире. После чего снова схватил меня за руку и увлек в гостиную. Из большого стенного шкафа за прошедшие пару минут показалась кукла, которая была моей полной копией. «Не моей. Кристининой», — поправил внутренний голос. Я тут же его заткнула, потому что… Какая разница?

Эрик что-то нажал и кукла вдруг пошла на меня. Но как она это сделала! Блять, да она же полностью идентична человеку. То есть, иди такая кукла в толпе людей — и я в жизни бы не заметила подмены.

— Круто! Это же робототехника! Только не такая, которая на бытовую шнягу заточена, а… Даже не знаю… Это целое искусство прямо-таки. И как ты… Она же как живая!

— Это жутко? — со смехом спросил у меня Эрик.

— Это круто! Это восхитительно! Это… Я просто не знаю, это… фантастика! Это клево… Просто…

Он снова засмеялся. Потом я все-таки дала ему послушать несколько композиций из своего плейлиста. Судя по тому, каким огнем загорелись глаза Эрика, ему понравилось. И в результате еще два часа он расспрашивал у меня об инструментах. Пришлось отвечать, хотя я бы охотней не говорила, а послушала бы сама про почти живую куклу.

Но обижать не хотелось, так что пришлось в меру сил и возможностей рассказать об электронике и ее роли в музыке, пожаловаться на «поющие трусы», которые заполонили современную эстраду и рассказать немного об истории рока, в которой я разбиралась не в пример лучше, чем в остальных видах музыки.

Засиделись мы до часу ночи. Я была рада, что мне удалось растормошить Эрика, вывести его на разговор, что он улыбается и смеется вместе со мной. Все-таки, за прошедшие несколько дней я успела к нему привязаться и видеть его меланхолию не зная, как при этом помочь, было, мягко говоря, неприятно.

— Думаю, нам пора расходиться, а то утром не проснемся. Спасибо за приятный вечер, Виктория, — Эрик снова расплылся в улыбке. В золотистых глазах замерцали лукавые искорки.

— Тебе спасибо. На завтрак что готовить?

Мужчина пожал плечами.

— На ваш вкус.

— Эрик, прекрати выкать, ладно? Непривычно. И зови меня просто Вика, ладно? Или Тори. Не люблю этот церемониал.

— Как скажете… скажешь, — тут же поправился он. После чего первым вышел в коридор, прикрывая дверь гостиной.

Я направилась в свою комнату, решив сразу завалиться спать. А то с утра действительно не проснемся. Хотя, нам обоим вроде торопиться некуда.

Практически провалившись в сон, я услышала шум воды за стеной. Наши ванные были смежными и натренированный слух без труда уловил момент включения водопровода.

Чувство тревоги заставило подскочить с постели. Он ведь четыре часа, как из ванной. Зачем снова туда лезть? Виктория, ты просто дура: человек возможно, понял, что перебрал, и решил освежиться. Нет, с этой целью было бы проще просто облиться холодной водой, а не лезть в ванную, да и безопасней…

Дверь в комнату Эрика незаперта. У него в принципе замков нет нигде, только на паре комнат и входная дверь как-то хитромудро открывается. Так что я зашла в комнату и подошла к двери ванной.

— Эрик, у тебя все в порядке?

Стукнув в дверь кулаком, чтобы привлечь внимание, я поняла, что есть какая-то преграда. Будто что-то пододвинули, или же изнутри все-таки есть замок. Никто не отзывался.

— Эрик? Эрик!!!

Разбежавшись, со всей силы бью в дверь ногой. Раз. Другой. Только с третьего раза что-то внутри ломается и дверь открывается нараспашку. Первое, что я замечаю — мертвенно белое лицо с закрытыми глазами. Потом в нос ударяет металлический запах и меня выворачивает наизнанку. Ноги становятся ватными, а в голове гудит. Чтобы не упасть, хватаюсь за бортик ванной и хотя бы мгновение стараюсь не смотреть. Не смотреть на неестественно красную воду…

— Эрик… — собственный голос кажется слишком тихим и далеким. Борясь с ужасом и подкатывающей к горлу тошнотой наугад опускаю руку в воду. Рядом с ногами нащупываю цепочку, которую и дергаю вверх, заставляя сработать слив.

Все еще держась рукой за бортик, тяну руку к чужой шее. Охрипшим голосом, сквозь ком в горле, снова зову по имени. Когда под пальцами нащупывается едва ощутимое биение, поспешно одергиваю руку, будто мое прикосновение может навредить этой едва ощутимой крупице жизни в человеке, который буквально полчаса назад смеялся вместе со мной над чем-то неважным.

Оцепенение вдруг спадает. Движения становятся четкими и механическими. Алгоритм первой медицинской помощи всплывает в памяти сам собой, а сознание, эмоции и все остальное просто отсекает. Я словно со стороны смотрю за тем, как мои руки осторожно вытаскиваю Эрика из ванной и несут в комнату. Словно это не я быстро стягиваю мокрую одежду и перебинтовываю обескровленные запястья. Словно это не я отмечаю, что разрезы поперечные, а будь они продольными — все было бы куда хуже и, возможно — уже кончено. Это не мои руки быстро обрабатывают перекисью раны, накладывают повязки, укладывают в постель и тормошат, теребят, суют под нос нашатырь, чтобы заставить хотя бы открыть глаза. Я включаюсь в происходящее только тогда, когда до меня доходит. Здесь девятнадцатый век. Мы вдвоем. Неизвестно где. Я не знаю, как выбраться наружу, не знаю, к кому можно пойти за помощью. И здесь не получиться вызвать скорую и сдать самоубийцу на попечение врачам, которые могут и с того света вытащить, и психологическую помощь оказать. Мне придется все делать… самой?

За пять минут перебрав аптечку, я поняла только одно: имеющиеся у меня медикаменты заточены под совсем другие ситуации. Не ту, что возникла сейчас. В арсенале ящика, весившего несколько килограмм, были жаропонижающие, рвотные, противорвотные, слабительные, противодиарейные, антивирусные, антибиотики, антисептики всех мастей, несколько видов бинтов… Короче, все то, что необходимо было для оказания первой помощи «на месте» до приезда скоряка. Именно приездом скоряка заканчивались все руководства и инструкции. И бесконечные инструктажи и практические тренировки делали свое дело: все диггеры могли оказать первую помощь, правильно вытащить человека с переломами из опасного места, присмотреть за простудившимся сокомандником и помочь друг другу и сами себе в случае отравления. А как быть с порезанными венами?

Молчу про то, что очнувшись, Эрик запросто может повторить попытку, и не факт, что я смогу за ним уследить. Вот просто даже сейчас… Что мне делать?! Кровь я остановила, раны перебинтовала, залив перед этим «медицинским клеем». А что дальше, если скоряк вызвать невозможно, да и местная медицина отстает от нашей ровно на полтора столетия?

Он не приходил в себя. Нашатырь, тормошение и три теплых одеяла не дали никакого результата. Дыхание практически не ощущалось, а сердцебиение можно было услышать только если прислонить ухо к груди или прижать пальцы к сонной артерии.

«Оценить степень кровопотери»… Как блять, я вам ее оценю, если он додумался вскрыть вены в ванне? Там может быть как поллитра, так и почти весь объем циркулирующей крови. И, судя по его состоянию, ближе как раз второй вариант.

В сознание не приходит, зрачки на свет почти не реагируют… Ну что дальше-то?! Ох, Эрик-Эрик, что же ты натворил… И главное, зачем? Внутри что-то грызло, а разум подсказывал искать подоплеку его поступка в нашем разговоре сегодня. Ведь раньше он не проявлял столь суицидальных наклонностей. По крайней мере, с момента моего появления у него в доме не проявлял. И даже когда мы поняли, что я — это я, а не Кристина, он принялся уговаривать меня остаться, а не выставил за порог, чтобы потом по-тихому отправиться на тот свет.

Анализируя его поведение за этот вечер, я поняла, что неладное надо было заподозрить еще во время ужина. То, как он улыбался, смеялся, всем своим видом старался продемонстрировать, что ему хорошо и весело… Да еще и этот разговор про «завтра»… Словно он уже тогда планировал никакого «завтра» для себя не оставить.

Перебираю лекарства в аптечке. В голове оформляется четкая мысль о том, что делать дальше. В конце концов, раз он не приходит в сознание, раз глаза не реагируют на свет, то все плохо и хуже уже вряд ли будет.

На свет появляется капельница. Мысленно я матерюсь, потому что физраствор и препатары, которые используются для восполнения кровопотери, находились в укладке медика, а я не медик, а «лопата с глазами». Одно лишь немного успокаивает мое находящееся на грани истерики сознание: людей с первой группой крови называют универсальными донорами из-за того, что их кровь подходит всем остальным. Правда, оставался еще резус фактор. У меня он положительный. А «плюсовых», согласно медицинской статистике, все-таки большинство. Если у Эрика отрицательный резус… Об этом я старалась не думать.

«Ты же понимаешь, что человек в бессознательном состоянии с угнетенной сердечной и дыхательной деятельностью — это не тот случай, когда можно спокойно оставить его лежать в постели со словами «проспится — придет в норму». И что кровопотеря там явно соответствует тем ситуациям, при которых приличные медики тащат человека в операционную и бегом заливают ему в вены свежую кровушку, да еще и потом недельку-другую пичкают капельницами с разными витаминами-минералами. Я вон, когда открытый перелом получила во время того происшествия в Лакхнау, так меня сразу в больницу и под аппарат, хотя была практически в полном сознании, если не считать болевого шока и повышенной «буйности».

Трясущимися руками пытаюсь найти вену на своей руке. Учитывая, что у меня их даже профессиональные медики всегда находили с трудом, матом и с третьей попытки — дело неблагодарное. Когда четвертая по счету одноразовая игла ломается об кость, в которую я случайно попадаю, я понимаю, что дело это гиблое. Самой себе я уколы никогда не делала, да и ситуация… Хуй с ним. Достаю из аптечки ножницы. Обычно мы ими открываем бинты, но они достаточно острые, чтобы при желании вскрыть вену. Если знать, где она примерно расположена. Блять, только бы не перерезать случайно какие-нибудь сухожилия или артерию… Или с этой стороне на руке нет артерии? Вены точно есть… Короче, биолог-то из меня так себе, в школе этого не преподают…

Блять… Блять-блять-блять, ну где же ты, сука… Что же это у всех людей вены, как вены, а у меня пиздец… Матерясь и истерично подвывая, я ее все-таки нашла. Попытки с десятой, но нашла — по руке побежал ручеек характерного темно-вишневого окраса. Что же так медленно-то, а? Можно побыстрей как-нибудь…

От проделывания еще одной дырки остановил голос здравого смысла, который напомнил, что резкая кровопотеря может привести к тому, что я лягу в отключку рядом с Эриком. И тогда хана нам обоим.

Умудряюсь вставить в практически отсутствующую вену чертов катетер и принимаюсь смотреть на то, как постепенно наполняется емкость. У человека можно без последствий взять… Сколько? Вроде поллитра. Это если совсем без последствий. Маловато будет. А если литр? Ну, полтора — это уже как бы считается кровопотерей серьезной, а если литр? В принципе, мне-то можно и полтора, вроде выносливая. Молчу уже про то, что если там нехватка жесткая, то чем больше, тем лучше.

Первые поллитра есть. Наконечник на капельнице не меняю, потому что все равно свою кровь в него заливать собираюсь, да и проходила медосмотр пару месяцев назад, никакого дерьма не было. Мысленно успеваю порадоваться, что у Эрика, в отличие от меня, вены на руках хорошо видны и, вдобавок — чуть ли не с палец толщиной. Только бы кровотечение повторно не открылось, я же швы в жизни не накладывала…

Спускаю воздух, ввожу катетер. Вспоминаю из курса биологии, что еще какая-то опасность всасываемого из порезов воздуха есть… В нашем случае — всасываемой из ванны воды… Блять… Вспомнить бы еще, чем можно помочь. А если даже вспомню, то… Что у меня есть? Ну, если инфекция попадет, можно антибиотиками покормить, благо что куча упаковок с собой и в каждой еще и инструкция есть о правилах применения и дозировке. А вот что насчет всего остального?

Пока размышляю об этом, креплю капельницу скотчем к самодельному штативу и принимаюсь за вторые «поллитра». Когда заканчиваю — понимаю, что веселенькие черные полосочки перед глазами вызваны совсем не коньячком.

Уххх… Прилечь бы часа на три-четыре-пять… Вместо этого с тревогой всматриваюсь в бледное лицо на подушке. Периодически проверяю дыхание и пульс. Все по прежнему. Но по крайней мере, он жив. Ведь если бы не совпали резус-факторы, то все бы закончилось сразу, а у нас прошло… Два часа с момента, как я подсоединила первый пакет с донорской кровью. Так долго копалась…

С кровати доносится хриплый стон.

— Эрик?

Ложная тревога — он до сих пор не просыпается. Правда, кажется, дыхание стало более глубоким и ровным. Или это эффект самовнушения, чтобы немного успокоиться? По крайней мере, он жив…

Разум тут же ехидно подбрасывает вычитанную в интернете информацию об осложнениях после кровопотери, но я всеми силами стараюсь его заткнуть. Хотя паника понемногу подбирается к успокоившемуся было рассудку. Что делать дальше? Чем ему помочь в случае каких-то осложнений и, главное, как предотвратить повторные попытки самовыпилиться? Как вообще… Да что я вообще могу сделать?

Внутренних голосов было уже два. Один начинал паниковать, второй ехидно комментировал что-то в стиле «ну нахрен было лезть? Хочет человек выпилиться — пусть выпиливается, меньше народу, больше кислороду и нервы целей… Ну похоронили бы, оплакали и все — концерт окончен, а теперь еще переживать, оклемается или нет, и как будет себя вести, если оклемается».

Вот лучше бы это реально был случай игры на публику! На моей памяти Ральф один раз вылечил одного такого «самоубийцу» путем опиздюливания, а Рудик потом еще напугал до усрачки, чтобы забыл мудила, как «самоубиваться»… Но это совсем не тот случай, абсолютно не тот.

Перед глазами все кружится и плывет, зверски хочется пить, а порезанная рука неприятно ноет. Хотя я вроде не неженка и за годы работы привыкла к травмам разной степени тяжести… Решив, что неплохо было бы принести из кухни попить, встаю на ноги. Идея определенно была плохая, потому что расстояние до кухни преодолеваю черепашьим шагом и по стеночке. Но до воды добираюсь. Аппетита нет, но заставляю себя запихнуть в организм пару ложек овощей и залить все это литром воды. Несмотря на то, что на обратном пути все так же кружится, но все-таки ощущение себя в пространстве становится более четким.

Эрик лежит все так же, без движения. Тараканы, кто-нибудь помнит, когда человек должен в себя прийти? Вот и я не помню. Но будем считать, что сутки-двое в отключке можно проваляться. Откидываю одеяла и, наклонившись, прикладываю ухо к груди. Сердце бьется. Отлично. Блин, теперь только ждать. Ждать-ждать-ждать, как же я это ненавижу… Черт, вот угораздило меня. Вот впаялась.

Я не знаю, когда именно я отключилась. Может быть, я даже не заснула, а именно потеряла сознание, потому что пришла в себя сидя на полу рядом с кроватью и привалившись боком к самой лежанке. В руках было зажато что-то горячее и костлявое. Сфокусировав взгляд понимаю, что это чья-то рука. Впрочем, чья — это и так понятно. А вот почему она такая горячая?

Выровнявшись и охнув от боли в онемевших за время сна ногах, я осторожно прижала ладонь ко лбу лежащего на постели мужчины. Реакцией на мой жест был тихий вздох, а следом случилось то, чего я и ждала, и боялась одновременно — Эрик открыл глаза. Обвел комнату мутным, расфокусированным взглядом, а потом увидел меня. Лицо мужчины застыло, как восковая маска. А я поняла, что прямо сейчас надо что-то сказать. Проблема в том, что я не знала, о чем говорить.

Спросить о самочувствии? И так понятно, что ему плохо. Начать ругать за сделанное? Будь он игроком на публику, это бы сработало, особенно в сочетании с физическим воздействием, но так как намерения на самовыпил у него были самые что ни на есть серьезные, то обвинениями я сделаю все только хуже. Хотя куда уж хуже…

— Рада, что ты пришел в себя. Я за тебя волновалась, — произношу я прежде, чем разум успеет подсказать, что этот вариант реплики — самый подходящий в данный момент. По крайней мере, хуже от моих слов не станет…

Никакой реакции. Он просто закрывает глаза и отворачивается.

— Эрик?

Ни звука, ни жеста. Словно он меня не слышит. Или делает вид, что не слышит? Зачем, это-то понятно: когда хреново, еще лекций только не хватает.

Протягиваю руку вперед и осторожно провожу по чужой спине. Обычно радующийся прикосновениям Эрик вздрагивает, как от удара.

— Прости… — поспешно убираю руку.

— Где… Что вы сделали с моей одеждой? — едва сиплый шепот сложно разобрать, но у меня это выходит.

— Где-то тут валяется. Стирать не буду, — сразу обозначила я. Потому что мозг понимал: отстирать ставшее кроваво-красным шмотье можно не с каждым «тайдом» и не в каждой стиралке, а вручную этим заниматься — идиотов нет.

— Что вы… Со мной… Зачем… — прежде, чем я успеваю помешать, Эрик приподнимается на локтях и тут же со стоном валится обратно. В поле его зрения оказываются собственные перебинтованные руки. — Кто вас просил…

— Эрик… — протягиваю руки, хватая за плечи и мешая двигаться. Чтобы не навредил себе этими мельтешениями. Первые пару секунд он пытается сопротивляться, но кажется, силовой перевес пока что на моей стороне, поэтому он быстро затихает.

— Ненавижу вас… Ненавижу… Будьте вы прокляты… — едва различимый шепот, а потом глаза мужчины закрываются, а тело обмякает.

С тревогой кидаюсь проверять пульс и дыхание. Облегченно вздыхаю, когда понимаю, что он просто обессилел окончательно и заснул. Поправляю одеяло и отправляюсь в рейд к комнате Эрика. Надо найти ему какое-нибудь шмотье, потому что следующий виток истерики «почему я голый» у меня нет выслушивать ни малейшего желания.

Ладно, в чужих шкафах рыться не айс, да и вряд ли я там что-то найду, а то и вовсе убьет какой-нибудь деталью для куклы-автомата. Тем более, что в гробу лежал приличный такой халатик. Теплый… Спит в нем, что ли?

Прихватив халат, собираюсь выйти из комнаты, но тут замечаю на скамейке рядом с органом лист бумаги. Приблизившись, поднимаю и вчитываюсь в корявый почерк. Проходит полминуты прежде, чем получается разобрать:

«Я больше не могу. Простите. Не входите в ванную, не хочу вас пугать. Если вы читаете эту записку, значит — все уже кончено. Вы можете оставаться здесь столько, сколько сами пожелаете, если же нет — той суммы денег, что спрятана в шкафу в прихожей, хватит вам на приличную жизнь в течение некоторого времени. Спасибо вам. Эрик.»

Возвращаюсь в комнату. Записку без всякого сожаления швыряю в камин. Одеваю спящего в халат и, поправив одеяла, заваливаюсь рядом на кровать. Во-первых потому, что так я почувствую, если он вдруг соберется что-то натворить. Во-вторых — второй кровати в комнате нет, а одного его теперь оставлять нельзя потому, что он может что-нибудь натворить.

* * *

Сначала он даже поверил, что после смерти что-то существует. Когда он очнулся в тепле, а на него смотрел ангел с таким понимающим и добрым взглядом. Только потом он понял, что собственный разум обманул его, выдал желаемое за действительное… Он все еще здесь. Мертвец среди живых.

Первым чувством, которое захлестнуло сознание, была глухая, нечеловеческая ненависть к тому, кто посмел вмешаться. Он ведь сделал все, все, чтобы она ничего не заподозрила. Он даже позаботился заблаговременно о том, чтобы она не зашла в ванную и не увидела его. А на этот случай… О, Эрик уже заметил, что это дитя боится вида и запаха крови. И как она смогла вмешаться. Главное — как смогла его спасти? Он помнил, как вода окрасилась в кровавый цвет. Он помнил, как опустил в нее руки, закрыл глаза и начал засыпать. Помнил холод, постепенно сковывающий тело и помнил, что потом стало тепло и совершенно все равно. Больше не болело ничего. Ни руки, ни сердце. Даже черная душа успокоилась и приготовилась к неизбежному. А потом он очнулся! Да еще и, как выяснилось, без одежды. То есть это чертово создание еще и раздело его!

Потом… Кажется, он снова потерял сознание. И точно не смог сказать по пробуждении, сколько именно времени проспал после этого. Но первое, что он почувствовал — чужие руки на своем теле. И, кстати, на этот раз он все-таки одет. При мысли о том, что оделся он не сам, то есть девчонка снова видела его жуткое голое тело, стало трудно дышать.

Чуть повернувшись, он почувствовал, как человек рядом дернулся и подскочил на кровати, как ошпаренный. Раздалось сдержанное шипение и пара таких же сдержанных ругательств. А потом свет резанул по привыкшим к темноте глазам, заставляя Эрика выдать себя и, резко дернувшись, уткнуться лицом в подушку.

— Оу, прости, чувак, не подумала. Давай я лампу подальше отставлю. Вот так. Нормально?

Рука легла ему на спину. Он вздрогнул и дернулся в сторону.

— Что такое? — пара мягких поглаживаний, словно она пытается успокоить его. Внушить чувство безопасности.

— Какое вы имели право вмешиваться? — прохрипел он. Голос почти не слушался, а перед глазами начало плыть. Словно заметив его состояние, Виктория осторожно перевернула его на спину, а потом, поднесла к губам стакан с водой.

— Пей.

Эрик упрямо сжал зубы. Пить хотелось невыносимо, но еще сильней хотелось умереть. Пусть так. Девчонка не сможет быть рядом вечно, не сможет вытаскивать его из лап смерти раз за разом.

— Эрик, пей. Ты ведь не хочешь, чтобы я тебя скрутила в бараний рог и начала вливать воду силой?

Он исподлобья глянул на нее и сжал челюсти еще сильней.

— Или, может ты не в курсе, но у человеческого организма предусмотрено два способа всасывать жидкость. А у меня в аптечке есть замечательная штука… Этот, как его у вас называют-то… Клистир, кажется? Так что, ты будешь воду пить, или мне скрутить тебя в бараний рог, стащить халат и приступить к альтернативному способу?

— Не смейте меня унижать, — самым угрожающим тоном, на который он был способен, произнес Эрик. Фраза показалась ему глупой, отчасти жалобной, пустой угрозой, но Виктория почему-то не рассмеялась над его беспомощностью.

— Я не собираюсь тебя унижать. Поэтому пей. Мы ведь взрослые люди, должны рассуждать разумно и искать компромиссы, верно?

Он прожег девушку ненавидящим взглядом, но кажется, конкретно у этой особи поразительный иммунитет к его ярости. Или же неисправный инстинкт самосохранения.

Оскалившись в самой неприятной, как ему было известно, гримасе, он позволяет себя напоить. Замечает на руке девушки повязку и словно бы нечаянно надавливает на эту руку. Надеясь, что она расплескает воду, а потом… Можно будет что-то сделать, как-то отвлечь ее, а самому завершить начатое. Вскрик — и в ее зажмуренных на долю мгновения глазах, в голубых глазах Кристины на мгновение появляются слезы. Эрик чувствует, как по сердцу проводят ножом.

— Простите. Я случайно.

От этой лжи становится еще хуже, еще гаже.

— Все нормально. Пей.

Она все-таки не выронила этот несчастный стакан. Эрик сдается. Обеими руками забирает у Виктории воду и послушно в три глотка выпивает все. Девушка тем временем отворачивается к нему спиной, словно хочет скрыть свою правую руку. Но рост Эрика позволяет ему без проблем заглянуть ей через плечо, чтобы тут же отшатнуться от открывшегося зрелища. И он ударил… по… этому?

Вся рука от локтя до запястья усеяна глубокими порезами. Будто Виктория целенаправленно пыталась проколоть свою руку. Молча смотреть на то, как девчонка делает сама себе перевязку одной рукой, Эрик не смог. Забрав у девушки бинт он принимается осторожно накладывать правильную повязку. Такую же, как те, что крепко охватывали его собственные запястья. Поморщившись от боли в собственной левой руке Эрик с удивлением понимает, что вызвана она не порезом на запястье, а раной немного выше. Но он не помнил, чтобы наносил ее себе.

Завязав кончик бинта узлом, он бережно сжимает узкую ладонь девушки.

— Я… — он замолкает, не зная, что именно говорить. В голове вихрем роятся вопросы, но он теперь не знает, имеет ли право требовать ответов. И нужны ли ему эти ответы? Зачем информация мертвецам? Впрочем, нет… Один ответ он имеет право потребовать, он это точно знает.

— Зачем вы вмешались, Виктория? Кто дал вам право решать за меня, жить мне, или умереть?

Он хотел сказать «Особенно если попытки все равно будут тщетными и бесполезными». Но не мог больше произнести ни единого звука. Силы окончательно оставили мужчину и он повалился спиной на подушку, рефлекторно пытаясь восстановить дыхание.

— По пунктам. Вмешалась, потому что не хочу, чтобы ты умер. Есть у меня такая черта — если вижу, что кто-то из моих друзей делает глупость, то буду пытаться остановить всеми возможными способами. Теперь о твоем праве решения жить или умереть… — Виктория забралась с ногами на кровать, ложась рядом с ним. Ее волосы немного щекотали правую половину его лица, а теплый бок грел не хуже грелки. — Чувак, проанализируй свое поведение со стороны… Вот давай сейчас без дураков только, со всей серьезностью и объективной оценкой состояния… Скажи, раньше, скажем — пять или десять лет назад, ты себя тоже так вел? Истерики до кровотечения из носа, эти фокусы с сердцебиением, срывы по малейшему поводу…

— Нет, — глухо отозвался Эрик.

— То есть, ты понимаешь, что с тобой происходит что-то не совсем нормальное, верно?

— Я люблю ее, Виктория. Я умираю от любви к ней. Умираю потому, что отвергнут, сломан, растоптан. Умираю потому, что не смог смотреть на то, как она чахнет рядом со мной, тоскуя по другому. Умираю потому, что отпустил. Я не могу без нее, я…

— Потому что она ушла? Или потому, что она тебя не любит? Или может, потому, что ты по своей привычке построил какие-то планы, а девушка опаньки — и не вписалась в твой проект, вызвав у тебя перегорание шестеренок?

Он молчал. Сказать было нечего. Он и сам не знал, почему. Не знал, как выразить все то, что лежало на душе.

В следующий момент над ним склонилась Виктория, успевшая непонятно когда сесть рядом, скрестив ноги.

— Знаешь, я, конечно, не шибко сильно шарю в человеческой анатомии, но в общих чертах могу пояснить тебе то, о чем в ваше время еще только задумываются, а в моем — реализуют на полную катушку. Видишь ли, милый мой Эрик, человеческий мозг — это, условно говоря, фабрика по производству разных веществ. Не только мозг — там участвуют щитовидная железа, надпочечники и так далее, не суть важно сейчас. Но все испытываемые нами эмоции — результат выработки тех или иных веществ. Адреналин в стрессовой ситуации дает нам страх, ускоряет сердцебиение, реакцию или так далее. Все то, что человек может вытворить под адреналином, он может не повторить в спокойном состоянии. Твоя пресловутая любовь — это сочетание дофамина и серотонина, ничего больше. Хотя, может еще какие-то гормоны там присутствуют, но я только про базовое дело знаю. И твои истерики — это тоже какие-то фишки с гормонами. Вот только это уже кривые фишки. Точный диагноз я тебе, сам понимаешь, не поставлю, но у нас психиатры вот такие патологические состояния, когда у человека психика явно искорежена и он себе лезет вены вскрывать, называют разными диагнозами и лечат, милый мой, лечат. Потому что твое поведение — неадекватно, а значит — ты сам неадекватен. А раз ты неадекватен, то права принимать какие-либо важные решения у тебя нет. Потому что ты сейчас все равно, что ребенок, который лезет непонятно куда, не оценивая последствий. Конечно, самым лучшим вариантом было бы вытащить тебя отсюда в наше время и там уже разбираться, что и почему происходит, но…

— Вы бы… Забрали меня? Если бы… Если бы у вас была возможность вернуться, то вы бы не оставили меня здесь одного, а… Это… Это правда? — горло свело. Дышать стало трудно и даже больно.

— Ох, Эрик, Эрик… — Виктория помогла ему повернуться поудобней и легла рядом, уже совсем привычно обхватывая руками со спины. Мужчина слабо вздохнул и, поймав ее руку в ладонь, крепко прижал к своему лбу. Почему-то так меньше болела голова.

— Давайте спать… — тихо прошептал он. Злость на девушку, которая своим вмешательством нарушила его планы на сведение счетов с жизнью, сошла на нет.

Несколько мгновений спустя свет в комнате погас. Воцарилась тишина, изредка прерываемая звуками чужого дыхания и тихого сопения рядом. Попытавшись пошевелиться, Эрик почувствовал, как напряглась рука, прижимающая его к кровати. Пока что, судя по всему, за ним будут очень тщательно следить. Впрочем, он не против. Пока что.

Ну, собственно, на сон я и не надеялась, но и на такое пробуждение не рассчитывала.

Поднял меня крик. Даже не так. Ор! Словно одновременно начались пожар, потоп и третья мировая. Впрочем упс, тут по времени ближе первая все-таки.

На крик тело среагировало привычно, как на любой аврал: я быстро приняла вертикальное положение и за мгновение оценила окружающую обстановку. Ничем не пахло, не было дыма, не было обвала, не было… Был только этот крик и неожиданно сильная хватка чужих рук на моих плечах.

Рефлекторно пытаюсь дернуться, но Эрик сжимает меня еще крепче.

— Тихо-тихо-тихо, иди сюда… — смыкаю руки у него за спиной. Мать моя женщина, да Мидоус и та толще, уж на что дрыщ с истинно модельной фигурой.

Он пытается что-то пробормотать, но попытка обрывается очередным придушенным всхлипом. Молча глажу по спине, понимая, что он дрожит, как осиновый лист.

— Сон страшный приснился?

— Нет… Это не сон. Не сон… Она сорвала с меня маску… Там, на сцене, она…

Что это за «она» было понятно и так. Равно как и было понятно о том, про какую сцену Эрик говорит. Ну да, чувак, видимо, рассчитывал красиво сделать предложение, то есть уломал дирекцию поставить своего «Дон Жуана», сделал так, чтобы Кристине дали главную роль, а сам вышел спеть с ней дуэтом… Вот только он, конечно, не знал о том, что Кристина согласилась участвовать в этой опере не из-за чувств к нему (как до последнего наверняка считал Эрик), а чтобы помочь его поймать и избавиться от своих страхов.

— Как я был глуп… Я ведь… Я ведь верил, Виктория. Настолько верил, что даже не заметил, что в зале полно жандармов. Не заметил, что… Мы пели, потом она сняла капюшон и поняла, что это я! Я, а не тот увалень Пьянджи… Тогда она побежала, но потом вернулась. Потом я понял — тянула время. Чтобы меня схватили, чтобы… За что?! За что-о-о…

Исповедь прервалась сдавленными рыданиями. Я снова принялась говорить что-то успокаивающее, хотя на самом деле на язык просились совершенно другие слова. Потому что я очень хорошо понимала, за что. Но, надо полагать, что Эрик и сам отлично понимал… А лишний раз напоминать о косяках человеку в таком состоянии — идея на редкость идиотская.

Как то само собой получилось, что замотанный в кокон из одеяла Эрик оказался головой у меня на коленях.

— Знаете, когда я пел… Все там, в зале, замерли в восхищении. Они не знали про Призрака Оперы, не могли понять, кто я, просто видимо, посчитали новым актером театра… А потом… Потом, когда… Все кинулись прочь из зала, как будто я держал в руках готовую взорваться бомбу. Как будто я действительно был исчадием ада и что-то собирался сделать этим людям… А я ведь… Я просто… И она… Почему я такой?! За что мне это?! Не будь я уродом, будь я красивым, она бы полюбила меня, она бы…

Не факт.

— Что?

Тут я поняла, что невольно произнесла «не факт» вслух.

— Да ничего, — вздыхаю я. — Просто давай рассуждать логически. Вокруг Кристины было до этого времени дохрена симпатичных рыл. Ну, в том плане, что в театре вообще внешность исполнителей зачастую может быть даже важней их навыков. Может у вас, конечно, и не так, а у нас в большинстве случаев роль в фильме достанется тому, у кого сиськи больше, жопа рельефней, рыло смазливей и так далее.

— О, Виктория, уверяю вас, это характерно не только для вашего времени… — Эрик всхлипнул и крепче прижался ко мне. Опустив руку ему на голову, глажу по ней. Понимаю, что затронула невольно ту тему, которую пока что затрагивать вроде бы нежелательно. Но раз уж начала, придется договаривать. Блин, как бы не получить последствий на свою голову.

— Но ведь Кристина не вышла замуж до знакомства с тобой, верно? Знаешь, может, мы и не красавицы по общепринятым стандартам, но за мной лет с пятнадцати парни бегали хвостом, значит, думаю, что и за ней тоже. А Франция вообще страна любвеобильная, сам понимаешь… Если бы дело было только во внешнем виде людей, то скорей всего, до встречи с тобой она была бы уже триста раз окольцована и даже успела родить пару-тройку спиногрызов. Дело не в твоей внешности Эрик. Дело в твоей способности, верней, неспособности строить отношения. В твоей элементарной безграмотности в некоторых вопросах женской психологии и в твоих ошибках, допущенных еще на первых этапах знакомства с девушкой. Короче, чтобы у тебя не было косяков в будущем, я сейчас объясню, как это работает.

— В будущем… Конечно, в будущем… Вы меня вообще видели? Может, вы плохо смотрели?! Может, вы совсем слепая, Виктория?! Какое у меня может быть будущее? Какое, кроме удела гнить в этом склепе одному в кромешной темноте?!

Не, ну вот про «одному» даже обидно было… Я уже, значит, не в счет? Нет, ну конечно, я понимаю, что матерящийся геолог, у которого из интересов только шутеры-рпгшки и работа — это существо ограниченное и по интеллекту, естественно, не сопоставимое с великим подземным гением… Но, между прочим, для своих друзей я всегда была готова в лепешку расшибиться. При условии, что это настоящие друзья, конечно, а не какие-то знакомые из разряда «сидели вместе за одной партой и говорили друг другу привет-пока». И, между прочим, желание и готовность помочь тоже важны и стоят порой даже больше, чем умение поддержать беседу. В том плане, что если ночью вас щемят где-то в темном углу, то «интересному собеседнику» будет грош цена, если он не захочет вам помочь в меру сил и возможностей.

— Меня никто никогда не полюбит. Я никогда не буду счастлив, понимаете? Никогда… Я навсегда останусь один… Один, здесь…

В душе шевельнулось сочувствие. Ну да, после первых-то отношений, да еще когда бросил не ты, а тебя, все видишь в черном свете. По крайней мере, первые пару месяцев. Потом уже это как-то проще, привычней и начинаешь понимать, что к чему в игре полов, смотришь на все проще и с большим пониманием. А вот вначале… А у этого еще и психика посаженная. Молчу про то, что у основной массы людей первые попытки «поиграть в отношеньки» приходятся на подростковый возраст, а этот дожил до лет сорока-пятидесяти или сколько ему там, не зная ни о чем таком, и сейчас не может справиться с новыми для себя ощущениями.

Правда, кажется, в его речи за последние пятнадцать минут я ни разу не слышала что-то вроде «умираю от любви к Кристине». Это радовало.

— Кристина… Кристина меня не любит, понимаете? Она меня никогда не любила, она…

А, ну да, кто бы мог сомневаться. Опять про свою неудачу на любовном фронте вспоминает.

— А ты ее? — уточняю я. Просто стараюсь вывести на хоть какой-то диалог, чтобы унять эту начинающуюся истерику.

— О, я… Ее голос, она сама… Такая чистая, такая светлая, такая… Такая…

— Ну, то есть тебе нравится, как она поет, плюс потаращиться на внешность, я правильно въезжаю?

— Как она говорит, как она…

— Но в итоге, внешние проявления человека, так? Ну, добавим само собой разумеющееся сексуальное влечение, которое у мужиков вообще на любую мало-мальски симпатичную девушку врубается.

Мужчина поперхнулся воздухом и подскочил на кровати, откашливаясь. Машинально постучала по спине. В руку буквально впились позвонки. Ай! К такому меня жизнь не готовила, да еще и раненой рукой додумалась постучать.

— Это не любовь, Эрик. Такая «любовь» у стандартных людей моего времени случается чуть ли не каждый месяц.

— Это МОИ чувства. Не ваши. Вы не можете знать, — желтые глаза сощурились.

— А ты сам знаешь? Тебе есть, с чем сравнивать? Или, может, ты знаешь точное определение слова «любовь»? Понимаешь, что за этим скрывается? Можешь гарантировать, что то, что с тобой происходит — это именно «любовь», а не «сбившаяся выработка гормонов», не «страх так и остаться одному» и не «желание приобщиться к остальным людям путем подражания им». Ты понимаешь, что сам себя этой своей «любовью» загнал в ловушку? Сначала полез к абсолютно неподходящему тебе человеку, потом допустил целый ряд грубейших ошибок в начале отношений, а на закуску — принялся убеждать себя, что та хрень, которую ты построил из говна и палок — сказочный дворец, который гарантирует тебе стопроцентное счастье. Пойми одну вещь, пожалуйста — если ты не можешь быть счастливым одному, то отношения просто добавят проблем к уже имеющимся. Это не панацея ото всех неурядиц. А по поводу одиночества… Я видела очень много семей, где люди были одиноки. И очень много одиноких людей, которые не являлись таковыми. И, Эрик… — протянув руку вперед, осторожно опускаю ее на плечо Призраку Оперы. Видимо, не ожидая от меня этого жеста, он оборачивается. — Ты не одинок. Знаешь, ты, конечно, своеобразный человек со своими косяками и достоинствами, но кажется, что мы с тобой можем стать хорошими друзьями.

— Друзьями… Спасибо, Виктория.

— Я уже говорила — мне будет проще, если будешь звать Викой или Тори.

— Хорошо, Вика.

— И на будущее… Когда ты решишь завести отношения с кем-либо… Чувак, просто уточняй сразу, какие мужики ей нравятся. С кем именно она себя видит. Потому что кому-то с тобой даже интересно будет — ну знаешь, есть такие люди, которые ловят кайф от скандалов в духе дешевых бразильских сериалов, любят, чтобы их ревновали к каждому столбу и так далее. А кому-то подавай спокойного и мирного ровесника-интеллигента. Темпераменты у всех разные, знаешь ли, и представление об идеальной семейной жизни тоже. Да, и кстати… Все-таки постарайся представляться особью мужского пола, а не всякими бесполыми сущностями, которые априори лишены полового влечения. А то для религиозной девочки ангел — это даже не друг-гомосексуалист, по поводу которого еще можно пофантазировать на тему «что было бы, если бы ему нравились девочки».

Снова кашель. Постучать больной рукой по спинке не рискую, но с участием спрашиваю:

— Что такое? Ты заболел?

— Н-нет, ничего, я просто…

На бледных щеках выступают ярко-красные пятна.

— А, ну понятно, девятнадцатый век, мать его… Расслабься. Постараюсь тебя больше не смущать такими разговорами больше обычного. Забываю все время, что у нас в этом плане все более… раскрепощено как-то. Куда собрался?

— Ну… Мне нужно… — ух ты! Оказывается, мы еще сильней покраснеть можем!

— Дверь только не закрывай, — фыркнула я.

— Я не… Эрик больше не собирается. По крайней мере, если вы будете рядом и так же добры к нему, — едва слышно произнеся это, он едва ли не бегом кинулся к двери ванной.

Уж не знаю, почему я ему поверила, но вместо того, чтобы караулить мужчину у двери, я сквозь эту же самую дверь сообщила о том, что раз уж все проснулись, то я пойду соображу что-нибудь пожрать (потому что жрать хотелось, причем зверски, от физиологии не уйдешь), после чего отправилась на кухню. Ревизия провианта показала неутешительные результаты: жратвы нам хватит еще на три дня, не больше. Видимо, из-за общего уровня сырости в подвалах Эрик запасов не держал, так что через пару-тройку дней мне едва ли не в вынужденном порядке придется валить знакомиться с окружающей меня действительностью. Нет, я и так-то успела познакомиться, еще до знакомства с Эриком… Вылезла на поверхность, посмотрела, что за пиздец там творится, и роняя тапки кинулась искать дорогу назад, потому что оставаться тут не было никакого желания. А учитывая мои знания об истории Франции, особенно о конце девятнадцатого века… Так скажем, Эрик зря боялся, что я сбегу, потому что на улицу мне с каждым днем хотелось все меньше и меньше…

* * *

Девчонка… Что же с ним делает эта девчонка. Почему она раз за разом будит его прежнего. Того, каким он был до знакомства с Кристиной? Странно, но чем больше он общался с Викторией, тем… Нет, не меньше скучал по Кристине, отнюдь. Просто кажется, он начал перенимать ее отношение к миру и ее… отношение к нему? Люди называли его монстром. Уродом, чудовищем… Она же считала человеком. «Всего лишь носа нет». Глянув в зеркало, висящее над раковиной, мужчина с трудом подавил желание садануть со всей силы по нему кулаком. Остановило только одно: если Вика обнаружит его, а вокруг — груду осколков, то он потеряет ее доверие. Сейчас ему этого не хотелось. В конце концов, если он вдруг передумает, то с ее ослабленной бдительностью можно будет легко завершить начатое вчера… Или позавчера? Сколько же он пробыл без сознания?

Выйдя из ванной, Эрик окинул взглядом небольшую комнату. Странно, но сейчас здесь не хватало кое-чего важного.

Верней, кого-то важного. Из-за отсутствия Виктории в комнате стало слишком тоскливо и одиноко. Вздохнув, мужчина решил, что если он посидит с ней на кухне, пока она занимается готовкой, то ничего дурного не случится. Ведь не прогонит же она его, в самом деле… И хотя она сказала ему не выходить пока что из комнаты, но это ведь его дом и не девочке какой-то указывать ему, что делать!

Старательно убеждая себя в правильности своих действий, мужчина осторожно вышел в коридор и медленно побрел в сторону, как выражалась Вика, «пищеблока». Когда половина коридора была позади, пол под ногами неожиданно качнулся. Эрику пришлось опереться на стену пережидая, пока восстановится ощущение себя в пространстве и перестанут прыгать перед глазами цветные пятна. Продолжить путь получилось секунд через десять, да и то двигаться пришлось медленно, держась за стенку.

— Эрик? Ты зачем сюда приперся? — от слов Вики мужчина вздрогнул, как от удара. Возможно, девушка это заметила, а может и нет — черт ее разберет. — Тихо!

Она метнулась вперед в тот самый момент, когда он снова потерял точку опоры. Злость на собственную слабость кипела внутри, требуя выхода. Больше всего хотелось сорваться. Хоть на ком-нибудь… Хоть за что-то…

— Обопрись на меня. Вот так, давай, пойдем, — буквально за пару шагов его подводят к креслу и усаживают, одновременно заставляя наклониться вниз. При этом, кажется, кто-то постоянно повторяет традиционное «все хорошо». Желудок подкатывает к горлу, но в какой-то момент приток крови к голове все-таки дает положительный результат, вызывая прояснение сознания. — Не вставай, — предупреждает его Виктория, когда он принимает сидячее положение.

Он чуть кивает и прикрывает глаза, опираясь руками на стол и укладывая на них гудящую голову. Ощущение тошноты понемногу отпускает, а положение тела в пространстве понемногу определяется.

— Извини, забыла тебя предупредить. Не стоило так много двигаться. Тебе лучше лишний раз вообще с кровати не вставать.

Эрик криво усмехнулся. Похоже, что Виктория порой принимает его за существо сродни пещерному человеку, или кто там был в предках гомо сапиенса по версии Дарвина. На самом-то деле мужчина разбирался в некоторых медицинских аспектах намного лучше этой девушки. Например, уже смог понять одну вещь, по поводу которой и заговорил сейчас, когда девушка ставит перед ним кружку с горячим и сладким травяным чаем, а сама возвращается к кастрюле, булькающей на плите.

— Виктория, я знаю хорошо одну вещь… У меня не было шансов выжить. Даже если вы зашли сразу после того, как я отключился… Уже было бы слишком поздно. Люди не могут жить с такой кровопотерей.

— Я знаю об этом, — судя по всему, девушка нахмурилась. Возникло ощущение, что она тщательно раздумывает над тем, что ему говорить. Или вообще хочет перевести разговор на другую тему. — Кстати, ты как относишься к кориандру в супе? А то я нашла у тебя пакетик. Он, правда, отсырел, но…

Эрик чуть улыбнулся. В чем-то она такой же, даже больший ребенок, чем Кристина. Упоминание возлюбленной вызвало привычную тоску. Стремясь избавить себя быстрей от этого состояния, Эрик поспешил поддержать разговор.

— Вы перевели тему. Не стоит беспокоиться. По-моему, я уже сказал, что не собираюсь умирать. По крайней мере, пока вам не надоело опекать урода из подвалов. Мне просто… Считайте это праздным интересом.

— Ну ладно. Смотри, короче, какая тема. Кровь разделяется на два резуса — положительный и отрицательный. У положительного есть какой-то там белок, у отрицательного нет. Но еще есть различия по группам. Группа определяется формой эритроцитов, а эритроциты — это красные кровяные тельца. Ну, собственно, они в крови и выполняют функцию разноса кислорода, питательных веществ там всяких. Ну, короче, первая группа крови самая распространенная, а еще — эта кровь подходит другим группам. Но резусы друг другу не подходят. Но, если у тебя первая положительная группа крови, то ты вероятней всего подойдешь в роли донора крови для другого человека и… Чувак, ты чего?

За время объяснений Виктории в голове прошло сопоставление всего произошедшего с того момента, как он впервые очнулся. Исколотая рука Виктории. То, как она сама шаталась от слабости… Он списал все на усталость… Неизвестно откуда появившийся словно укол на собственной руке и…

«Ненавижу вас… Будьте вы прокляты…»

— Вы… Вы ради меня пошли на такое… А я на вас… Я вам наговорил… — он замолчал. Горло схватило спазмом. Сделав глоток чая, он уже собрался было что-то сказать, но Виктория, как обычно в последнее время, опередила его.

-Ох, чувак, чувак… — девчонка взяла стул, развернула его спинкой к Эрику, после чего села на него задом наперед и, сложив ладони в замок на спинке, опустила на них подбородок. — Давай сразу уточним пару моментов. «Такое» — тема не особенная, потому что в мое время переливание крови является самой обыкновенной процедурой. Равно как и обыкновенным является тот факт, что в экстренной ситуации запросто можно слить пол-полтора литра плазмы с рядом находящегося человека при условии совпадения резус факторов и наличия подходящей группы крови. По теме слов… Знаешь, меня вообще эта тема как-то не парит особо, потому что в некоторых компаниях моих друзей фразочка «Здарова, мудак» — не оскорбление, а дружелюбное пожелание доброго дня от лучшего друга. Так что меньше всего меня парит, кто там и что мне сказал в состоянии неадеквата. Так что не переживай, договорились? — рука девушки чуть хлопнула его по плечу и тут же была убрана.

Эрик кивнул.

— Так ты не ответил, что там насчет кориандра.

— Мне все равно, — тихо произнес он. — Куда ты?

Девушка, уже подошедшая было к двери, обернулась на него с недоумением в глазах.

— Я сейчас вернусь. Пару минут всего. Подождешь?

Кивнув, он вцепился обеими руками в еще теплую чашку и мрачным взглядом уставился на дно в разводах. Скрипнула дверь, а потом стало совсем тихо. Нет, не тихо. Булькало что-то в кастрюльке, потрескивали свечи. А еще — в воздухе едва заметно пахло чем-то… кем-то чужим. Вздохнув, мужчина втянул носом воздух и закрыл глаза. Снова скрипнула дверь.

— Я здесь, — на него набросили теплое одеяло. — Кстати, чувак, если заберешься в кресло с ногами, будет теплей.

Он с недоумением посмотрел на Викторию, которая уже вернулась к кастрюльке и осторожно сняла ее с огня. На плиту тут же была поставлена сковородка, а сама девушка взялась за шинковку лука. Поколебавшись несколько секунд, Эрик забрался с ногами на кресло и, завернувшись в одеяло, подтянул колени к груди.

Тяжелый вздох сам собой вырвался из горла. Еще несколько недель он мечтал, что рядом будет Кристина. Что она, пусть и не сразу, но привяжется к нему, полюбит, станет его живой женой. Что рядом с ним будет живой человек, который не станет бояться его самого и… и его лица. Но Кристина боялась…

В голове роились мысли, от которых возникало ощущение странной смеси жгучего стыда и бессильной ярости. Ну почему, почему все было именно так, а не иначе?! Почему Кристина не смогла проявить к нему каплю того тепла и сочувствия, в котором он так нуждался?! А было ли вообще у нее сочувствие к нему, если она так легко убежала с Раулем даже зная, что Эрик умрет без нее? Ведь он прямо сказал ей о своих намерениях. Виктория… Для нее он сделал куда меньше, чем для Кристины. Но почему та всеми силами пытается отплатить ему за добро, игнорируя зло, причиненное другим людям, и стремится разглядеть в нем что-то хорошее? Почему Кристина не могла быть такой же… Такой же хорошей?! Почему Виктория сейчас усадила его в кресло, напоила горячим чаем и принесла плед?

А Кристина… Эрик стиснул побелевшими пальцами одеяло. Перед глазами все поплыло от слез. Тогда он уже верил ей. Тогда он думал, что та изредка мелькавшая в отношении к нему теплота была продиктована чем-то иным, кроме страха…

Однажды в момент слабости он попросил ее побыть рядом. Не уходить из гостиной еще несколько минут, чтобы не оставаться в одиночестве. О, да, конечно, она осталась. Потому что не хватило смелости отказать. И не хватило смелости помочь так, как это делала Виктория.

— Чего загруженный такой? — девчонка приземлилась на противоположной стороне стола.

Она не ждет ответа. Вот еще одна характерная черта: если Кристина в первые дни знакомства требовала, выспрашивала, проявляла любопытство, то Виктория просто задавала вопрос, но оставляла за ним право отвечать на него. Или не отвечать.

— Как думаете, что было бы, встреть я не ее, а вас? — слова сами собой слетают с губ. Эта мысль билась в голове Эрика еще в тот злополучный вечер, когда Виктория пришла в щенячий восторг от его музыки и куклы-автомата, которая так испугала Кристину. Впрочем, тогда он думал не только о том. С горечью он осознавал, что просто родился совершенно не в том времени, в котором следовало. Живи он в мире Виктории, тогда, в двадцать первом веке, кем бы он стал? Известным, уважаемым… Да, у него своеобразный характер, да и внешность все-таки отталкивала бы от него людей… некоторых. Но он не был бы вынужден влачить жалкое существование изгоя, отвергнутого всеми. Пусть кому-то бы не нравилось его лицо, но у него, как у этого чертова Рудольфа из группы Виктории, могла быть семья, друзья… Могло быть счастье. И что могло бы с этого получиться?

— Ничего хорошего, — Виктория пожала плечами и продолжила резать лук. — Раз уж зашла речь об ошибках в отношениях, то позволь я уделю несколько минут теме насилия на любом этапе этих самых отношений.

— Вы про то, как я силой привел Кристину к себе, — мрачно произнес мужчина.

— Именно. В случае такой же фишки в отношении меня ты мог бы серьезно заболеть переломом челюсти и сотрясением мозга. И я сейчас не шучу: у нас многие женщины могут дать грабителю или насильнику серьезный отпор вплоть до смерти последнего. Травматика, пневматическое оружие, шокеры, подручные предметы, ножи, курсы самообороны… Спрос рождает предложение и в моем времени целая индустрия направлена на дачу возможностей людям обоих полов постоять за себя. Ну и знаешь… Еще сохраняются люди, конечно, которые считают что-то в стиле «бьет, значит любит», но такие в меньшинстве. И человек, который не уважает чужое личное пространство и чужую свободу вряд ли найдет себе спутницу жизни. Я лично таких сразу же бросала, так как было понятно: если еще на этапе знакомства человек позволяет себе куда-то меня тащить и запирать, то не за горами момент, когда он будет пытаться пиздить меня ногами по почкам. А сдались мне такие «отношения»?

Эрик вздохнул и опустил голову вниз.

— Просто понимаешь, против тебя сыграло сразу несколько факторов. Ложь про ангела… Вот зачем надо было именно так поворачивать разговор? Ну, если нужно было доброжелательное отношение, то мог просто сказать, что был немного знаком с ее отцом. Уже был бы в плюсе и не надо было нагромождать неизвестно что. Тип нравящихся мужиков не выяснил, не узнал, испытывает ли она к кому-нибудь чувства… С маской еще косяк получился. Ну, в том плане, что тебе лучше было бы сразу мягко сообщить о том, что выглядишь по-другому, нежели обычные люди. И оставить за ней выбор решать, соглашаться ей на отношения с тобой, или нет. В том плане, что если для человека важна внешность других, при этом вбито это чуть ли не в подкорку, то проще сразу разбежаться, чем пытаться перекроить мировоззрение, которое устанавливалось в течение долгих лет.

— А тебе? — совсем тихо спросил Призрак.

Нож выпал из руки девушки и улетел куда-то под стол. Сама она, словно позабыв про это, подняла голову на него, уставившись на его лицо широко открытыми голубыми глазами. От выражения ее лица к горлу подступил привычный вязкий ком, мешающий дышать.

— Чувак, ты сейчас сам понял, что имел в виду своим вопросом? — девушка улыбнулась. Эта улыбка стала последней каплей — взревев от ярости, Эрик вскочил на ноги и швырнул об стену пустую кружку из-под чая.

Кажется, он что-то кричал, нависнув над девушкой. И, кажется, спокойный и насмешливый взгляд голубых глаз привел к тому, что он полностью потерял над собой контроль.

Нет, ну чувак отмочил, конечно. Подсознательно я ждала такого пассажа. Ну, в принципе, клин ведь клином вышибают, а тут как раз под боком клин, который как две капли воды внешностью похож на предыдущий… Не сказать, чтобы я одобряла такое поведение, но кого интересовало мое одобрение, если у такого поступка была своя, хоть и извращенная, но логика? Да еще и я своим довольно раскованным, надо полагать, для этого времени поведением, добавляла масла в огонь, заставляя чувака прийти к определенным выводам. Ну, в том плане, что здесь у них не принято обнимать представителя противоположного пола, ночевать на расстоянии двадцати сантиметров от него и так далее.

Но черт, я просто не ожидала, что тема будет поднята так рано. Хотя, это смотря для кого рано. Кристина-то от Эрика ушла с Раулем месяц назад. Ну а с учетом того, что чувак все еще не шарит в женской психологии, сейчас он с каким-то мазохистским удовольствием примется прыгать по тем же самым граблям в ритме летки-еньки.

— Чувак, ты сейчас сам понял, что имел в виду этим вопросом? — уточнила я. Нет, с одной стороны, в этот раз он явно поработал над ошибками. В том плане, что сейчас он хотя бы уточнил, не является ли его внешность для меня поводом отказаться от отношений с ним, если таковые будут предложены. Правда, кажется, он опять забыл, что кроме внешности есть много чего еще…

Грохот битого стекла отвлекает от самокопания, верней даже сказать, отвлекает крик Эрика.

— О, конечно, Эрик ведь совсем не понимает, что имеет в виду. Эрик посмел забыть о том, что все вокруг с трудом сдерживают отвращение при его виде. Да и вообще — как посмел Эрик захотеть прекратить страдать, прекратить мучиться в одиночестве?! Как он посмел задать такой вопрос такой красавице, вы это хотели сказать, да Виктория, это?! Конечно, ведь так просто утверждать, что кто-то может полюбить Эрика, когда нет подозрений, что вам самой может быть предложена столь сомнительная честь!!!

Хм, определенно, злость вызывает в нем странный прилив сил и улучшение самочувствия. Потому что лично я бы уже на двадцатой тарелке заебалась, а этот с нарастающим энтузиазмом опустошал полки кухонных шкафов. Сыпались по полу крупы, сахар и соль, бился хрен пойми какой по счету сервиз, летели во все стороны обрывки картона. Короче, чувак развлекался, как мог. А я налила себе чайку в половник и наблюдала за происходящими событиями с философским выражением лица. Нет, можно было бы конечно попытаться остановить, но человек явно получает какой-то одному ему понятный кайф от всего этого. Молчу уже про то, что под горячую руку запросто и мне может достаться. Нет, я могу и вырубить при необходимости, но смысл лезть, если никого не бьют? Вот и я о том же, что никакого смысла…

Концерт завершился предсказуемо, по крайней мере, Кристина описывала истерики Эрика точно так же, как то, что наблюдала я. То есть, он закончил наконец-то все громить, после чего рухнул на пол прямо в груду осколков хватая меня руками за штанину. Так, ну похоже, теперь можно поговорить.

— Ну что, полегчало, или пойдем громить гостиную?

Раздался полузадушенный всхлип и на меня уставились два круглых и желтых, как у кошки, глаза, светящихся в полумраке. Воцарилась неловкая тишина, верней сказать — я с трудом сдерживалась, чтобы не ржать, а чувак так и сидел на полу, только вместо штанины вцепился уже в мои ноги, крепко обхватив руками лодыжки. Так себе композиция.

— Удобно жопой на осколках и крупе сидеть? — уточнила я, делая последний глоток из половника.

— Н-нет… — голос, еще минуту назад грохотавший так, что эхом пару раз нехило оглушило, сейчас звучал еле слышно.

— Тогда взял веник, совок, и убрал здесь нахер все!!! — рявкнула я в полную мощь своих легких.

— Ч-что?

— Т-то, — передразнила его я, переходя на спокойный тон. — Взял и подмел. Или что, я должна вот этот срач разгребать?

— Н-нет…

— Тогда бери веник и совок и давай вон, подключайся к прогрессивному методу воспитания «трудотерапия».

— Простите… Простите Эрика, умоляю, Виктория. Эрик не хотел пугать вас, Эрик только… Ну почему, почему вы не могли бы полюбить его, Виктория. Ведь тогда все было бы хорошо. Эрик был бы счастлив, а у вас было бы все, что вы пожелаете…

— Чувак, — я похлопала его по плечу, заставляя прекратить эту тираду, которая мне с каждым произнесенным словом нравилась все меньше и меньше. И сейчас ненравящиеся мне эпизоды я списывала исключительно на срыв Эрика и его явную неосведомленность в этом вопросе. — Во-первых, я вроде как не выгляжу шибко напуганной. Если бы я испугалась, вероятней всего, ты бы сейчас лежал в отрубе с закрытой черепно-мозговой травмой от удара по башке вон той вот сковородочкой. Во-вторых, ты перед тем, как самолет в воздух поднимать, убедись в том, что знаешь, как им управлять.

Заметив огонек непонимания в желтых глазах, вздыхаю.

— Потом объясню. Значит так, я прихожу через пятнадцать минут, а здесь все уже аккуратно сметено в мусорное ведро. Верней, в три-четыре мусорных ведра. Угу?

Погладив напоследок Эрика по плечу, я с трудом разжала его хватку на своих лодыжках и отправилась в коридор. Далеко уходить не стала, это естественно, но не сидеть же там, пока человек делом занят…

Мелькнула мысль о том, что хорошо бы помочь, но я тут же ее отмела в сторону. Непедагогично это как-то будет. Сам громил, сам пусть и последствия ликвидирует.

— Ну что, управился? — уточняю я и дождавшись короткого «да» в качестве ответа захожу на кухню. Мда, похоже, что все горизонтальные поверхности тут были вылизаны языком. Вот что значит, постарался человек и нужную мотивацию получил.

Оценив качество проделанной работы, гордой походкой шествую к плите. Беру две сковородки и в каждую наливаю по порции супа, благо что кастрюлю с ним Эрик умудрился не снести во время войны с посудой.

— Ну, что стоишь? Садись, завтракать будем.

— Уже, скорее всего, ужинать, — вздохнул Эрик.

— А не похрен? Завтрак — это когда жрем через час-два после того, как проснулись. А время — вообще понятие относительное. Вон, где-нибудь во Владивостоке сейчас как раз раннее утро. А, хотя нет, пардон, Владивосток еще не построили.

— Да, — на грани слышимости произнес мужчина, упорно отводя взгляд в сторону. Похоже, придется провести еще один урок ликбеза по элементарным вопросам прямо сейчас, потому что мне с ним надо как-то общаться, да и как бы не отчебучил чего похуже битья всего, что бьется.

— Теперь по теме нашего разговора, верней — твоего вопроса. Важна ли мне внешность других людей? Да, определенно, мне важны некоторые аспекты. Например, если сабж неделю не мылся, при этом не будучи на задании под землей, где осуществление гигиенических процедур проблематично, то я его буду обходить десятой дорогой. То же самое о тех, в ком по внешности можно легко опознать маргиналов, наркоманов и прочих личностей, контакт с которым нежелателен в силу печальных для меня возможных последствий.

— Это значит… — в желтых глазах загорелся огонек безумной, отчаянной надежды. Рука Эрика была протянута через стол и крепко схватила мою ладонь.

— Это ничего не значит.

Прежде, чем он успел одернуть руку, я крепче сжала ее своей. Первые пару секунд он рефлекторно пытался вырвать ее, но вскоре затих и успокоился. А нет, не успокоился — низко наклонил голову над тарелкой, в которую тут же что-то закапало.

— Суп и так соленый, — тихо произнесла я. После чего встала, не выпуская руки Эрика, обошла вокруг стола и опустилась на кресло рядом с ним. Мужчина, кажется, на мгновение забыл, как дышать.

— Я тебе сейчас приведу несколько примеров, в которых женщина и мужчина ведут себя совершенно по-разному. И ты сам на основании моих примеров придешь к одному выводу, который лежит на поверхности, но упорно тобой игнорируется. Итак, ситуация первая. Представители мужского пола видят голую бабу. Реакция? Нет, я понимаю, что поведение в итоге будет разным, зависимо от воспитания и общего культурного уровня, но так в целом мозги что выдадут — нравится зрелище, или нет?

— Нравится, — хмуро произнес Эрик, по-прежнему не поворачиваясь ко мне.

— Что испытает женщина, увидев голого незнакомого мужика поблизости?

— Отвращение, испуг. Наверное.

— Ну видишь, не так уж ты и безнадежен. Едем дальше. У мужика кроме жены куча любовниц. На это обстоятельство реагируют мягче, чем в ситуации, когда на месте мужчины — женщина с кучей любовников?

— Да. Я не понимаю, зачем вы мне это все говорите, зачем мучаете меня своими вопросами, почему не можете просто отказать Эрику, просто убить его надежду одним словом, как это было сделано до вас… — забормотал он.

Я вздохнула. Похоже, еще не доперло.

— Ладно, хорошо. Последний вопрос. На кого ориентировано почти сто процентов борделей в мире, на мужчин, или на женщин?

— На мужчин, — по тону Эрика уже было понятно, что еще немного — и крышечка по новой слетит с кастрюльки.

— Это свидетельствует о том, что… — монотонно принялась говорить я, давая Эрику возможность договорить мою фразу.

— Да откуда я знаю, о чем это там свидетельствует?! — взвился Эрик. Он уже было собрался вскочить на ноги, но моя рука на плече удержала от нового витка скандала.

— Это значит, что для мужчины мысль о случайном сексе с малознакомой или вовсе незнакомой женщиной очень даже приемлема, а вот женщина на такое идет куда реже. Вопросы были заданы, ответы получены. Делай вывод. Даже подскажу. Мужчина и женщина какие?

— Разные, — практически с рычанием отозвался Эрик.

— Это значит, что у нас разная физиология, психология, разное отношение к процессу построения отношений и даже разный взгляд на одно и то же поведение других людей. Ты этого не учел с Кристиной, ты это же не учитываешь со мной. Для тебя, как для мужчины, чтобы начать отношения с девушкой, или перевести их в горизонтальную плоскость, в принципе достаточно, чтобы у нее была более-менее трахабельная внешность и хорошее отношение к тебе. А для меня в силу особенностей психологии человек, который после недели знакомства начинает заикаться об отношениях — это явно обозначенная попытка затащить меня в постель, проще говоря — воспользоваться. Женщина, которая ориентирована на долговременные отношения, в большинстве случаев никогда не согласится что-то начинать с малознакомым мужчиной, запомни. Исключение — девушки вроде Эшли, которым нахер не сдались отношения, им бы потрахаться, и можно каждые выходные с новым мужиком. Но они и одеваются, и ведут себя куда более раскованно. И нет — я веду себя СОВСЕМ не раскованно по меркам моего времени. У нас уже не действует множество правил вида «мужик и баба должны быть на расстоянии метра друг от друга и ни в коем случае друг друга не касаться». Девушки и парни учатся в одних и тех же учебных заведениях, вместе проводят очень много времени, а соответственно — уже не воспринимают сам факт общения с противоположным полом, как что-то запретное и, тем более — как знак начинающихся отношений. Например, та же ситуация, когда двое спят рядышком на одной койке, может происходить после любых студенческих посиделок у кого-то на хате, когда все остаются ночевать и укладываются спать чуть ли не штабелем. Или например, у нас на работе, когда мы по приезду в Лакхнау жили в одной комнате всемером. И объятия у нас, как правило, означают всего лишь желание поддержать, а не, как в вашем времени, «бери меня всю, милый».

— Но мы ведь могли бы… — начал было Эрик.

— Та блять! — я хлопнула ладонью по лбу. — Ты глухой, или да? Или, может, ты вместе с посудой перебил свои последние мозги?! Я для кого сейчас распиналась ебаных десять минут так, что меня бы и последний даун понял? Мы с тобой сколько знакомы, придурочный?! Что я о тебе знаю кроме информации из дневников Кристины и твоих обрывочных объяснений?! Нихуя я о тебе не знаю, понимаешь? НИ-ХУ-Я!!! Могу ли я что-то с уверенностью сказать о возможности начала отношений с человеком, о котором нихуя не знаю и с которым общаюсь всего неделю, с учетом того, что я, если ты не забыл, отношусь к особям женского пола?!

— Нет?

— Алилуйя! Бинго! Неужели до него наконец-то дошло?! Ну и что мне отвечать на твой вопрос, как думаешь?! Ты понимаешь, в какое ты положение женщин ставишь, когда припираешь их к стенке и требуешь отвечать «вотпрямосейчас» на вопрос, ответ на который они и сами не знают?! Ты понимаешь, что мы от таких вопросов чувствуем себя, как на расстреле из ракетных установок? Вот что мне тебе ответить, если я и согласие свое дать не могу, и отфутболить тебя нахуй не хочу, потому что «вдруг он хороший и у нас что-то получится»?

Ложка выпала из руки Эрика и улетела под стол в компанию к ножу. Вздохнув, я встала, достала чистую и, протянув ему, как можно более спокойным тоном сообщила:

— Доедай. Пойду пока в библиотеке полазаю, авось найду что почитать интересного.

Дождавшись кивка в ответ, я пулей вылетела из комнаты. Вслед мне донесся истеричный плач. Уже в самой библиотеке я плотно закрыла дверь и сползла по стеночке на пол, давясь нервным смехом пополам со слезами. Больше всего хотелось повторить подвиги Эрика, но к сожалению, на кухне уже не осталось целой бьющейся посуды, а ломать статуэтки на каминных полках в гостиной и моей комнате было очень жалко. Рвать же книги было просто кощунственным с точки зрения заядлого любителя читать.

* * *

Когда за Викторией закрылась дверь кухни, он с трудом справился с новым витком истерики. Просто в какой-то момент внутренний голос начал говорить, что пока что все хорошо, ведь Виктория не отказала ему, а значит — все еще может быть… хорошо? Эрик не смел даже мечтать теперь о счастливом будущем для себя, но и расставаться с мимолетной, отчаянной надеждой, которая вспыхнула в нем за эти дни, ему не хотелось.

Ведь Виктория же другая… Другая! Кристина была невинным ребенком, который боялся Эрика, боялся его ошибок, боялся этих истерик и способов, которыми он выражал свои чувства. Но ведь Виктория… не боится? Злится, досадует, когда Эрик совершает какие-то ошибки, но не боится. Не вздрагивает от отвращения при его приближении. А еще она так заботилась о нем все эти дни. Это она спасла его от неминуемой смерти, она сейчас словно склеивает по кусочкам его разбитое Кристиной сердце…

Кусок по-прежнему не лез в горло, но отказаться от еды, значит — обидеть Викторию. Да и характер этой девицы и приходящие ей в голову идеи порой пугали Эрика. Взять хотя бы угрозу «поить альтернативным способом», когда он отказывался от воды.

Поэтому суп он доел. И только после этого отправился искать Викторию. Вроде бы она сказала, что собирается посидеть в библиотеке… И точно — к тому моменту, как он зашел в помещение, девушка как раз достала книгу с одной из верхних полок.

— Эрик здесь.

От звука его голоса девица издала нечленораздельное «бля», смысл которого Эрик пока что не понимал, после чего пошатнувшись, принялась заваливаться спиной вперед с лестницы. Рефлекторно она схватилась рукой за книжную полку, и в этот момент Эрик очень сильно пожалел, что в свое время не уделил внимание закреплению стеллажей к стенам.

Долю секунды шла оценка ситуации, после чего Эрик метнулся вперед, подхватывая падающую Викторию. Поставив девчонку на пол, он повернулся таким образом, чтобы нависнуть над ней.

Прошел миг, но ожидаемого удара стеллажа по спине не последовало.

— Слышь, может уже поможешь обратно подвинуть? — раздался насмешливый голос перед ним.

Открыв зажмуренные перед так и не последовавшим ударом глаза Эрик понял, что стеллаж за его спиной удерживает Виктория, которая умудрилась просунуть руки у него подмышками и упереться ими в падающую полку.

— Сейчас надо не думать о том, что будет, если ты воспользуешься ситуацией и меня поцелуешь, а осторожно развернуться и помочь поставить эту бандуру.

— А… — он почувствовал, как кровь прилила к лицу. Голос вдруг отказался повиноваться, и нечленораздельное «а» — единственное, на что его хватило. В горле поселился тугой ком, который никак не получалось сглотнуть. Он ведь не думал об этом… Или думал? И почему она говорила об этом с незлой насмешкой, а не с отвращением, как, казалось, должна была говорить о возможности поцелуя с кем-то вроде него любая женщина на ее месте.

Руки дрожат, когда они вместе с Викторией ставят полку на место и собирают с пола упавшие книги. В какой-то момент он случайно касается руки девушки.

— Ошпарился? — фыркает она, когда он одергивает ладонь и рефлекторно делает шаг назад. — Чувак, не боись, я не кусаюсь. И прививка от бешенства есть, ага.

— Я не боюсь. Эрик просто… — он вздыхает.

Снова смех.

— Уйтибоземой, какие мы стеснительные, какие мы робкие, какие мы интеллигентные…

Он уже собрался было обидеться, но почему-то улыбнулся, когда Виктория, протянув руку вперед, погладила его по макушке, растрепав остатки волос на голове.

Двадцать минут спустя он лежит на диване в гостиной, головой на коленях у девушки. Та явно увлечена какой-то книгой на индийском языке, поэтому по руке и голове его гладят машинально. Странно, но от этих ее прикосновений почему-то становится легче на душе. Когда его поцеловала Кристина, он думал, что сердце разорвется от боли, а с Викторией… С ней просто спокойно. По крайней мере, в ее случае можно не бояться, что она сбежит с каким-либо мальчишкой, потому что уж ее знакомства с кем-либо Эрик не допустит ни за что в жизни.

— Так, чувак, выручай, что это за хрень написана? Хинди знаю, так что все остальное более-менее понять могу.

Вздохнув, он принимается пояснять суть написанного на арабском. Зачем автор книги сделал вставки на этом языке, Эрику было непонятно, но кажется, его знания сейчас пригодились. Виктория, по крайней мере, выглядела довольной.

— Где вы успели изучить индийский? — зацепился он за первую тему, что пришла на ум.

— Ну, не сказать, чтобы я его прямо изучила — пишу наверняка с ошибками, да и изъясняться могу только на общие темы плюс еще по работе… Я ведь в группу Ральфа попала три года назад, как раз после колледжа. Дед, правда, предлагал еще на вышку пойти, но я решила, что в двадцать один год впрягаться еще и в ярмо универа — не больно-то надо, а тут как раз с Ральфом познакомилась и он мне работу интересную предложил, да и в группе меня сразу приняли, как родную…

— Подождите… Если вам после колледжа было двадцать два, то сейчас, получается…

— Двадцать четыре. Двадцать пять было бы через пару месяцев после того, как я сюда залетела. Не суть важно и не понимаю, чем тебя это заинтересовало.

— Я и не заметил, что вы старше, — Эрик судорожно вздохнул.

— А вы, дяденька, только малолетками интересуетесь? Двадцать пять лет — уже неликвид?

— Что вы, Эрик вовсе не… — начал было он, но увидел хорошо знакомую улыбку и огонек насмешки в голубых глазах. — Вы опять издеваетесь над Эриком, Виктория.

Девушка, не выдержав, рассмеялась в голос. Потом, видимо, заметила, что он нахмурился и поспешила убрать с лица улыбку.

— Прости, прости, — прежде, чем Эрик принял вертикальное положение, теплая ладонь опустилась ему на лоб. Прикрыв глаза, мужчина повернул голову набок, чтобы прижаться к этой ладони щекой. — Просто ты… Твоя реакция, твое поведение — это все слишком странно даже для меня, хотя уж я-то странностей повидала довольно много, да еще и сама по меркам некоторых людей — та еще чудилка. Но когда взрослый мужчина ведет себя, как невинный и ничего не понимающий ребенок… Это за гранью добра и зла. Это невозможно в моем времени и сложно представить даже что-то подобное. Так что, кажется, я сама иногда теряюсь, когда ты себя ведешь… Вот так вот. У меня и у некоторых моих знакомых были отношения с людьми постарше, но видимая там модель поведения отличается от той, что демонстрируешь сейчас ты.

— Это… Плохо?

— Это необычно. А как оно будет для меня — я пока что еще не определилась. Но знаешь, я впервые оказываюсь в ситуации, когда я сама… — Виктория сорвалась все-таки на смех. — Рассказываю… мужику… Как меня… охмурять!!! — договорила она, после чего окончательно перестала сдерживать смех, размазывая по лицу появляющиеся слезы.

Странно, но Эрика самого позабавила эта ситуация. И порадовало, что Викторию это, судя по всему, ни капли не огорчает.

— Вы так и не рассказали мне про Лакхнау.

— Хей, а может, ты мне что-нибудь расскажешь.

— Не уверен, что вам понравится слушать про мои похождения в молодости. Поверьте, там не было ничего хорошего. И тем более — ничего, о чем я хотел бы рассказать девушке, которая мне небезразлична.

— Ясно, — отозвалась Виктория. — Так вот, когда я только прошла инструктаж и испытательный срок в группе Ральфа, нас наняла одна контора, которая собралась провести в Лакхнау какие-то работы по прокладке подземных коммуникаций. Мы почти три года исследовали разные части катакомб в самом городе и пригородах, нашли много чего, что на картах вообще никогда не было, ну и на закуску — наткнулись на склад боеприпасов. Верней, мы тогда не знали, что это склад, поэтому, обнаружив подозрительную дверь, решили не вскрывать ее, а выбраться на поверхность и дать знать военным, что там по датчикам полно свинца, а значит — может быть что угодно вплоть до нелегального могильника ядерных отходов. В общем-то, мы, как обычно действовали по инструкции. А вот вторая группа, двигающаяся с противоположной стороны туннеля, решила, что инструкции написаны для дураков и если влезть посмотреть, что за дверью, то ничего страшного не произойдет, сто раз ведь так делали, — голос Виктории стал едким и злым.

— Дайте угадаю — что-то все-таки произошло, — в том же мрачном тоне произнес Эрик, лишь бы что-то сказать.

— Произошло. То ли за дверью растяжка была, то ли просто что-то сдетонировало, но взрыв был охуенным. Из второй группы не выжил никто, ну а мы хлебнули последствий взрывной волны. Меня швырнуло об стену — здравствуй, отрытый оскольчатый перелом левой руки и обновление имиджа татуировкой. Шеф ногу сломал, Рудик Киру и Эшли закрыл, так что словил кучу камней на свой скелет, благо что снаряга и рюкзак все это дело смягчили и он гематомами отделался. Девчонки вообще без царапин, правда Кире я, кажется, фингал поставила, когда она мне первую помощь оказывала. Дик сотрясом отделался. В общем, на этом мое знакомство с Индией и закончилось, потому что Ральф поставил вопрос ребром: либо наша группа работает в одиночку, то есть кроме нас в заданном квадрате никого и близко нет, либо подключайте тех, кто согласен страдать от идиотов. И знаешь — я его понимаю и полностью с ним согласна, потому что до того момента мы три года отработали и ничего серьезного не происходило. Ну, то есть, мы могли простыть под землей, отравиться просроченными консервами или ободраться во время спуска, пару раз едва не падали в подземные шахты, но такого дерьма, чтобы половина группы в больничке прописалась — этого не было. Я вообще могла без руки остаться, благо, что мне хирург достался из тех, которые «от бога» и умудрился вписать мой случай в те сорок процентов, когда во время такой операции не повреждают нервы. Ну, вот пока мы жили в Лакхнау, я и научилась изъясняться. Переводчиков нам не выдали, так как там многие английский знают, но мы с Эшли умудрились с местной тусовкой хиппи скорешиться, так что быстро базовые знания получили. Но потом мы вернулись в Париж, Ральф взял работу в Марселе и мы поселились там. Дальше ты знаешь, — Виктория вздохнула. Эрик зажмурился еще сильней и задал вопрос, который все еще мучил его, грыз где-то внутри.

— А у вас там кто-то остался? У вас ведь был жених, да, Виктория.

— Не. Со всеми расставалась.

— И по какой же причине?

— Милый мой Эрик, вот скажи мне, ты смог бы жить с человеком, который бы месяцами мог пропадать из реального мира из-за выхода очередной онлайн-игры? С человеком, который каждые выходные стабильно нажирается в хлам и приходит домой, горланя матерные частушки собственного сочинения, хлопая тебя по заднице и требуя секса «вот прямо сейчас»? С человеком, который не бывает дома неделями, а потом возвращается грязный, вонючий, с кучей грязного шмотья, горой непонятных железяк, которые потом валяются по всей квартире… — Виктория сделала паузу, видимо, чтобы Эрик оценил масштабы катастрофы.

— Знаете… — он вздохнул. — Я мог бы жить с любым человеком, лишь бы он проявлял ко мне хоть что-то, кроме отвращения, ужаса и брезгливой жалости. И даже с таким человеком я бы обязательно постарался ужиться… — он хотел добавить еще много всего. Хотел добавить, что понимает Викторию, ведь она не знает что это такое, быть одиноким, как Эрик. Она имеет право жить с лучшим человеком, чем тот неприятный тип, которого она описала. Но едва он набрал в легкие воздуха, чтобы это все сказать, как Виктория с широкой улыбкой заявила:

— А вот они не смогли. Слабаки.

И снова этот шуточный «псевдодемонический» смех, который так напоминал Эрику его собственный, которым он в свое время пугал людей в театре. Тот смех, которого Кристина так боялась и ненавидела. Так странно. Эта девочка была словно зеркальным отражением юной певицы. И почему-то с этим «отражением», которое не обладало всеми теми чертами, что нравились Эрику в Дайе, он начинал чувствовать себя живым.

Чем ближе был вечер, тем мрачней становился Эрик. Если поначалу, когда мы читали книги и переговаривались о том о сем друг с другом, он даже периодически улыбался, то после обеда он нахохлился и все общение свел на нет. Верней — он просто сбежал от меня за орган, принявшись нагонять своими мелодиями какую-то странную тоску. Блин, вот сейчас я понимаю Кристину, верней — то, что она себя тут как в склепе чувствовала. Я же привычная к подземельям… Ну, в том плане, что я всякие катакомбы и пещеры как природного, так и рукотворного происхождения вижу чаще, чем небо и солнышко по понятным причинам. И то мне нервы треплют все эти ассоциации. А учитывая, что вся эта тоска идет понятно от кого… Нет, ну с этим надо что-то делать.

Понимая, что сейчас, возможно, нарвусь на космических масштабов скандал, иду в комнату с органом. Эрик сидит спиной ко мне и сосредоточенно наяривает по клавишам очередное выражение своей глубокой депрессии. Честно — уже очень хочется, чтобы эта музычка загробная наконец-то стихла. А ведь я из двадцать первого века, у меня дохуя гибкая психика в этом плане. Ну, то есть концерт каких-нибудь «Имморталов» с диким гроулом — это на раз-два. А как же местных от подобного плющит? Ту же Кристину, например…

— Так, ну все, хватит, — подхожу сзади и обнимаю Эрика со спины так, чтобы локти оказались прижаты к туловищу. Если такой жест мешает печатать на клавиатуре компа, то и на игру по клавишам органа должен негативное влияние оказывать.

Так и есть — подопытный сначала дернулся рефлекторно, пытаясь сбросить мои объятия. А потом вдруг затих и, повернув голову, привычно затравленным взглядом посмотрел на меня.

— Ну что ты тут разошелся…

Тяжелый вздох был мне ответом.

— Может, прекратишь нагонять тоску на себя и на меня заодно и займемся чем-нибудь поинтересней? — уточнила я.

Странно, но сейчас он производит такое впечатление… Странно-домашнее, я бы сказала. Или у меня просыпается невовремя потребность кого-то опекать, или сама эта тактика поведения обиженного на весь мир ребенка оказывает на меня такое влияние, но сейчас почему-то хочется разговаривать с ним, как с маленьким. Нет, не картавить и сюсюкать (упаси меня Ктулху от этого маразма), а просто как-то… Покомандовать, подокапываться в стиле заботливой мамочки-наседки, заставить натянуть шапку и так далее.

Снова тяжелый вздох. Поверх моих сомкнутых на груди Эрика рук опускаются его потные и холодные ладони. Уй, блин… Понимаю Кристину. Рукавички ему подарить, что ли? Или просто заставить одеваться нормально так, чтобы не мерз. А то я хожу по этому дому в полной своей экипировке для лазания под землей, разве что ботинок поверх шерстяных носков и непромокаемой куртки поверх двух свитеров нет, а этот сидит во фраке и тонком плаще. И, главное, сидит, то есть тут еще и малоподвижный образ жизни на все проблемы накладывается.

— Может, погуляем пойдем? Или поиграем во что-нибудь?

— Вы такой ребенок… — Эрик вздохнул и снова грустно нахмурился.

— И что? Мне, между прочим, всего двадцать пять лет. И это, может, у вас тут к этому времени все такие умудренные жизненным опытом, обвешанные семьями, долгами и обязательствами, а у нас обычно народ только учебу заканчивает и работать начинает. Ну а я вообще даже среди своих друзей считаюсь чудилкой и эдаким вечным подростком. Дед говорит, что это из-за того, что у меня детства нормального не было, вот я теперь и наверстываю упущенное. Всякий другой народ заявляет, что мне надо… а, как это там, мужика нормального и ребенка, чтобы эту дурь игровую выбить и позврослеть быстрей. Ну, с дедом я соглашаюсь, а всех остальных нахуй посылаю, потому что кто они, нахер, такие, чтобы указывать мне, как себя вести? Вот и я о том же, что никто. Давай во что-нибудь поиграем, ну дава-а-ай! — проныла я, после чего осторожно навалилась на Эрика всем своим весом. — Или пойдем на улицу! Там как раз сейчас темно и нихера не видно, все как я люблю. И нас видно не будет.

Тело в моих руках ощутимо напряглось.

— Нас будет не видно, да? Это, похоже, очень сильно вас волнует, Виктория…

Ой-ой… Кажется, я что-то не то сказала. Интересно, а с этим сабжем, у которого болевая точка на болевой точке и болевой точкой погоняет вообще можно сказать что-нибудь «то»? Ну, то есть, произнести пару фраз и при этом не вызывать вспышек гнева каждые полтора-два часа? Жалко ведь психику человека. И вещи жалко, хватит того, что мы чай с половников теперь пьем, а суп едим со сковородок, потому что все тарелки и кружки пали в неравном бою с разгневанным Эриком.

— Действительно, как можно — такой красавице при свете дня выйти под руку с таким уродом, верно?

— Чувак, я вообще-то при свете дня подохну, ты про это не забыл?

— Ах, по вашему Эрик — безмозглый болван, который неспособен запомнить ничего стоящего? По-вашему, он старая развалина, у которой в голове не удерживаются самые простые сведения?

Ой-ей…

Табуретка была откинута в сторону, а длинная черная тень нависла надо мной. Сейчас почему-то пробило на «хихихи». Грешно, грешно смеяться над больными людьми, Ламберт, грешно… Хотя… В голову пришла одна идея. Невмешательство мы уже пробовали, поэтому сейчас попробуем ввести сабжа в замешательство. По крайней мере, с детскими истериками это отлично работало, а тут, наверное, тот же принцип… Или не тот же? Ай, ладно, попробовать-то стоит. Нет, ну правда, не убьет же он меня? Кристина писала, что даже когда он был на пике ярости в момент срыва маски, то все, на что его хватило — держать девчонку за волосы и заставлять смотреть на свое лицо, а потом схватить за руки и ее руками пытаться снять с себя кожу. Учитывая, что у нас даже мои одноклассники позволяли себе порой куда больше в отношении девушек, причем находились в здравом уме и трезвой памяти… Да и вырубить я его могу, чай, не Кристина.

— Скажите же, Виктория, каково это — чувствовать себя пленницей подобного чудовища? Каково это знать, что, выходя на улицу, вы всегда будете ловить на себе сочувствующие взгляды или даже полные отвращения к тому, кто идет рядом с вами?

Ой загнал…

— Тебе топорик дать?

— Ч-что? — как-то он подозрительно часто заикается.

— Ну, ты ведь сейчас доорешь что-то там, а потом будешь все вокруг громить. Кулаками гроб не разломаешь, вот я и спрашиваю — может, тебе топорик дать? У меня есть в вещмешке как раз…

— Я н-не собираюсь ломать гроб…

— А, значит, с органа начнешь? Разумное решение — гроб вещь типа первой необходимости, рано или поздно пригодится, а стоят они и в ваше время наверняка ого-го. Ну, против органа топор, наверное, не поможет, но у меня есть еще стамеска, ей удобно будет клавиши выковыривать… Слушай, а может тебе помочь? С детства обожаю ломать музыкальные инструменты, а вдвоем мы быстрей тут повторим кухонный дебош…

— Не дам! — голос Эрика сорвался на какой-то визжащий фальцет. Широко расставив в стороны руки, мужчина встал между мной и органом, словно надеясь, скрыть инструмент от моих глаз за своим хрупким теловычитанием.

— Я чей-то не поняла, так что, погром отменяется? Блин, а я только настроилась… Ну, может хотя бы в гостиной статуэточки с полочки поскидываем и в спальне тоже? Я на них еще с первого дня моего здесь пребывания засматриваюсь…

Вместо ответа мужчина неожиданно заплакал и осел на пол.

— Ну-ну-ну, это совсем не по сценарию, сначала надо было доорать, потом погромить тут все хорошенько, а потом уже и плакать можно… — недолго думая, сажусь на пол рядом с ним и протягиваю руку к чужому плечу.

— Простите… Пожалуйста, простите Эрика, Виктория, я… Я сам не знаю, почему я… Что со мной такое, я лишь… — остаток фразы потонул в судорожных всхлипах.

— Не за что, не за что… — я осторожно глажу его по голове, а Эрик уже как-то привычно подается навстречу, пряча лицо у меня на плече.

Спешу поднять его на ноги и увести из комнаты с гробом. Не сказать, чтобы я особо верила во влияние окружающей обстановки на психику, но даже мне там было не по себе. Что уж об этом двинутом создании говорить.

Когда оказываемся у меня в спальне, заставляю выпить стакан воды мелкими глотками. Ну а что, надо же как-то истерики гасить, не пощечины же ему отвешивать, жалко как-то… тем более, что он не виноват в том, что с ним происходит. Ну, в том плане, что когда истерики идут для привлечения внимания — это одно, за такое можно и в морду отвесить, а когда вот такие перепады настроения у человека на пустом месте возникают и его самого пугают не меньше, чем окружающих, то бить за такие истерики мерзко как-то. Наоборот надо как-то… помягче, что ли. Правда, у меня с мягкостью было всегда напряг, видимо, придется по ходу дела учиться. И думать, чем еще можно ему помочь.

— Ну что, отпустило? — забрав из трясущейся руки стакан и поставив его на тумбочку, плюхаюсь рядом на кровать.

— Виктория… — Эрик говорит совсем тихо. Да и когда вела его сюда, он ощутимо пошатывался. Видать, после кровопотери все-таки не стоит устраивать погромы и психовать постоянно. Ну, похоже, что сей неадекватный человек очень часто делает то, что делать не стоит. — Эрику можно… Можно остаться в вашей комнате? На одну ночь, умоляю.

Пальцы, сжимающие мою руку, снова задрожали. Подняв голову, я снова столкнулась со странным взглядом желтых глаз, словно светящихся в полумраке. Сейчас я поняла, что меня пугало в лице Эрика. Не само отсутствие носа, как таковое, не слишком бледная для человеческого существа кожа, а это постоянное, словно въевшееся в мышцы выражение страха. Даже не страха, а какого-то животного ужаса. Было страшно от мысли, что человека в принципе можно довести до такого состояния. Нет, я не росла в розовом замке в окружении розовых пони, мне отлично было известно, что в мире бывает дерьмо и похуже того, что происходило со мной во времена, когда я шлялась с беспризорниками и влипала в не самые приятные истории. Но видеть постоянно такого переломанного реальностью человека рядом с собой, видеть это затравленное выражение на чужом лице… Это было даже слишком.

— Эрик может лечь на полу, он не потревожит вас, только не оставляйте его одного.

— Сдурел совсем? На полу он спать собрался… — вздохнув, я приобняла мужчину за плечи, как бы невзначай опрокидывая головой себе на колени. — Ночуй здесь. Только переоденься во что-нибудь, а то во фраке, наверное, неудобно спать. У меня-то барахло рассчитано на то, что в нем и полезут куда-нибудь, и спать завалятся, а ты у нас все равно, что в деловом костюме тусишь.

Кивнув, мужчина поспешил выйти из спальни. Последующие пять минут я провела, вслушиваясь в шаркаюшие шаги и едва слышную возню за стенкой.

— Я здесь… — раздалось со стороны входа. В следующий момент я широко открытыми глазами уставилась на… гнома. Только двухметрового. Каюсь, меня пробило на «хи-хи», причем неслабо так пробило. Я просто заржала, как лошадь, уставившись на Эрика. Ну, не сразу вспомнила, что так делать не надо.

Дверь комнаты хлопнула, следом раздался звук удаляющихся шагов. Сорвавшись с кровати, я сайгаком выскочила из комнаты и, разбежавшись, хотела схватить мужика за плечи. Но не рассчитала нашей разницы в весе, в результате чего сбила Эрика с ног и вместе с ним, верней — на нем, проехалась по скользкому каменному полу еще пару метров.

— Упс… Прости.

Да уж, как-то у меня все через жопу. Я вроде осталась, чтобы помочь ему выкарабкаться из депрессняка, а не добить физически.

— Не ударился?

Эрик со злым сопением принялся выбираться из-под меня. Пожалуй, только сейчас я сообразила, что неплохо было бы все-таки с него слезть.

— Уй… Извини… — я снова хихикнула и все-таки поднялась первой на ноги, после чего протянула руку вниз. — Вставай и пошли в комнату, пока не отморозили себе что-нибудь в этом холодном коридоре. И прекращай от меня бегать — вон, видишь, какая фигня получается в итоге… Да и бегаю я быстрей, как показывает практика.

— Эрик не пойдет.

— Та блин! Обидели мышку, написали в норку… Ну извини. В вашем времени слишком ржачная одежда. Представь, что ты загремел на три века назад во времена, когда мужчины носили чулки и обувь на каблуках, а еще — завивали волосы и красили губки помадой. Не ржал бы, что ли?

— Они и сейчас так делают. Не все, но в некоторых слоях общества подобное весьма приветствуется.

— Блять, что, правда? — я заржала. — А представители моего пола еще носят такие платья вида «баба на чайнике»? Ну, с такой юбкой, под которой можно спокойно трех ебарей от мужа спрятать без всякого шкафа…

— Такой вид одежды изжил себя, правда — в бальных платьях все еще используются кринолины, — мужчина вздохнул. Злость и обида из его голоса потихоньку уходили.

— Слушай, а бабы еще носят коробочки, в которые вшей складывают?

— Уже нет.

— Пф… Ну хоть какой-то прогресс. Пойдем, — тяну мужчину за руку по коридору.

— Эрик не…

— Слушай, ну я же извинилась уже, чего тебе еще надо? Ну смешная эта одежда для меня, понимаешь? Смеш-на-я! И ничего ты с этим не поделаешь. Кто же виноват, что я вообще такая, что палец покажи — и уже смеюсь?

— А если я над вами буду смеяться, то что?

— Да смейся, кто тебе не дает?

— А ведь вы говорили, что в вашем времени уже нельзя просто так оскорблять людей.

— Верно. Оскорблять — нельзя. Но если человек засмеялся, то он необязательно хочет тебя оскорбить. Я понимаю, что у тебя от такой жизни чувство юмора не просто на нуле, а в минусе, поэтому постараюсь больше так не делать. Очень сильно постараюсь. Но мода девятнадцатого века — это правда смешно. У нас уже не спят в колпаках, понимаешь?

С обиженным вздохом Эрик тянется к колпаку.

— Да не надо! — останавливаю его я. — Тебе идет. Очень… Симпатично смотришься. Как какой-то сказочный волшебник, — в последний момент я нашла приличную ассоциацию, а то гномом-переростком персонажа называть вслух — это гарантированно нарваться на истерику. — Пойдем, пока окончательно не замерзли.

Уже как-то привычно обняв то ли подопытного, то ли пациента, веду его в спальню. После холодного коридора — самое то. Блять, я и не заметила, как сильно успела там замерзнуть. И это я-то, существо, привыкшее по подземкам лазать. Впрочем, этот-то вообще там, то есть здесь, живет. Но руки опять холодные.

— Укладывайся.

— Эрик не хочет спать.

— Знаешь, а я тоже. Будем книги опять читать?

Вздох.

— Эрик уже давно прочел все, что у него есть в библиотеке.

Нихуя себе! Там литры на разные темы и на разных языках. Видать, умный, хоть и чудик.

— Тогда просто лежи. Хочешь — можешь вместе со мной мультик посмотреть. Но, скорей всего, тебе будет скучно, — предупредила я, после чего достала смарт и врубила очередную серию Фиксиков.

Да, вот у меня еще один косяк в плане соответствия окружающему миру — я люблю мультяшки. Нет, ну а что, они прикольные, некоторые интересные даже для взрослых. И поржать, и глаз яркой рисовкой порадовать…

Самое смешное, что весь такой умный и продвинутый для своего времени Эрик неожиданно разделил мои увлечения. Правда, много смотреть мультяшки я ему не дала. Ну, все-таки, он же непривычный к этому всему мельканию на экранах, это мы с детства приучены к теликам, компам и так далее. Так что полчаса спустя «Фиксики» были закрыты, смарт привычно поставлен на пароль, а Эрик — укутан одеялом и уложен спатоньки. Сама я завалилась рядом с ним, но сон решительно не шел.

Надо было что-то делать. Как-то выбираться отсюда. Обратно, в родной мир. Домой. Эрика забрать с собой, если можно будет. А кто сказал, что нельзя? Вроде нет никакой службы пространственно-временных переходов. Ну, в том плане, что я вообще как-то случайно тут оказалась. Даже умереть нормально не могла, выебнуться и тут надо было… А что, если часть людей, которая не пропадает без вести, оказывается в другом времени? Не могу же я быть единственной в своем роде… Но почему тогда я оказалась именно здесь? Дело в двойнике? Эрик говорит, что я словно не близнец Кристины, а та же самая Кристина. Само собой, пока рот не открою и общаться не начну, но эти различия обусловлены нашим воспитанием, а не генетикой. Интересно, а у нас с ней одинаковые отпечатки пальцев, или все-таки нет? А может быть, кроме нас существуют еще Кристины и Эрики в других обстоятельствах? А может, Эрик существует и в нашем мире?

Я хлопнула себя по лбу. Как же мне в голову это не пришло! Конечно же, существует! Рудик же вылитый Эрик! Я о нем, правда, немного знаю — он не любит распространяться о деталях своей биографии, но… Ему сорок с лишним. Сколько точно, я не знаю, но Анжелка, его старшая дочь, младше меня всего… На три года, да. Это двадцать два… Ну, как минимум сорок ему. А если раскинуть мозгами, то детей во Франции как-то принято заводить хотя бы лет в двадцать-двадцать пять, то есть после окончания учебы.

Рудольф… Ну, в армии он служил, даже, говорят, где-то в заварушку попал. Где именно — уже не знаю. Говорю же — персонаж не особо общительный в плане изложения автобиографии. Да и на работе не болтает — по сторонам все время смотрит, словно подвоха ждет. Кстати, в Лакхнау, если бы не он, то Мидоус и Кире точно бы досталось на орехи, как и мне, а так у него рефлекс сработал и он рядом находящихся успел повалить и собой закрыть.

Увлечения у него… Тоже разностороние. Если мы не на работе, то с ним потрепаться можно и об играх, и о фильмах, и о рыбалке… Короче, обо всем, кроме его биографии — не любит он о прошлом распространяться. А так — наверное, без татуировки он был бы вылитым Эриком.

Правда, тех взаимоотношений, что были между Эриком и Кристиной, у нас с напарником никогда не было. Верней, когда я только пришла в группу и он меня инструктировал, у меня были поползновения начать отношения. Ну, там как-то само получалось, что мы много общались, часто зависали компанией в клубах после работы… И, возможно, я даже что-то не так понимала в силу возраста и неопытности. Но Рудик грамотно и филигранно, не выходя на открытый разговор, умудрился передать мне, что в отношениях не заинтересован. Как? Да просто.

Сначала предложил заценить новую игру у него на мобилке. А на заставке стояла его фотка с женой и младшим сыном. Потом как-то, увидев на улице девушку с мужчиной сильно старше ее, сообщил о том, что лично для него такие отношения воспринимаются неправильными, потому что он бы не смог встречаться с ровесницей своей дочери. Ну и, вдобавок, он начал относиться ко мне подчеркнуто опекающе, чаще напирая на механизм ученик-учитель. Недели такого обращения мне хватило, чтобы все уразуметь в подробностях и согласиться начать встречаться с симпатичным парнем, который подкатил ко мне на выходных в клубе. Правда, те отношения у меня тоже долго не продержались, но матримональных планов в отношении Рудика больше не было. Засматривалась одно время на Дика, но присмотревшись поближе, поняла, что это абсолютно не мой вариант.

Так что, получается, что в какой-то степени мы с Рудиком — это Эрик и Кристина, но в силу определенных обстоятельств, иного воспитания и мировоззрения, у нас даже не возникло мысли о том, чтобы смотреть друг на друга как-то иначе, чем с позиции друзей и коллег (моя мимолетная влюбленность не в счет, мне в силу возраста и гормонов много кто нравился, некоторые аж по два-три месяца). Странно…

Тишину нарушил крик. Та блять! Только поспать собралась… Так, Ламберт, не будь сволочью. Человек, пусть и очень своеобразный, не выпер тебя на улицу, поселил у себя в доме на всем готовом, пытается за тобой ухаживать в меру возможностей и, заметь, не тащит тебя в постель. Будь немного почеловечней, что ли… Хотя я и так стараюсь. В том плане, что Эрику я почему-то позволяю больше, чем другим своим знакомым и друзьям. Все эти мысли стрелой пронеслись в голове, пока я привычно обняла Эрика, притягивая к себе.

— Все. Все-все-все, сон. Просто страшный сон. Все хорошо, ты здесь, ты со мной.

— Вика… — он, плача, подается мне навстречу. — Ты не ушла, это просто… Это приснилось… Ты не уйдешь, ты не поступишь так жестоко с Эриком, ты… Ты не бросишь его…

— Не брошу, Эрик, не брошу… Я ведь дала тебе слово.

— Слова ничего не значат. Эрик хорошо это понял. Кристина ведь тоже обещала не уходить, обещала не бояться. Судьбу не обмануть, Виктория. Знаете, я не верю в бога, во все эти мифы о вечном спасении, жизни после смерти и прочую ересь, но знаю хорошо только одно. Ад существует, Виктория. Я в нем живу всю жизнь, слышите, всю жизнь. И даже ангелы… — он судорожно вздохнул и замолчал. Отстранился, принявшись стирать со щек слезы. — Простите. Не стоит вам слышать такие жуткие вещи.

— Все нормально. Правда, я не только в рай, но и в ад не верю. Теория большого взрыва рулит. А после моей смерти от меня не останется ничего и знаешь — меня это всегда полностью устраивало, — фыркнула я и, встав с кровати, принялась возиться с лампой. Поскольку мои потуги результата не дали, мужчине надоело на них любоваться и он, встав с кровати, принялся колдовать над чудом светильной техники сам. Не прошло и двух секунд, как комнату осветил ровный и довольно яркий огонь. Выпрямившись, Призрак Оперы повернулся ко мне.

— Странная ты, — он чуть улыбнулся. — Крестик носишь, а в рай и ад не веришь.

— А? — я невольно протянула руку к шее и нащупала там цепочку. — Это не крестик. Это типа… талисман, или как-то так, — я чуть улыбнулась и потянула за цепочку, чтобы достать кольцо, которое подарил Рудик.

Несколько месяцев назад он увлекся самодельной ювелиркой. Ну, как ювелиркой… Выплавлял всякие безделушки из медицинской стали и прочих не особо дорогих материалов, что-то даже продавал через знакомых торговцев бижутерией… Ну и нашим всякие мелочи сварганил. У Киры сережки с крестиками, Эшли подарил кулон в виде головы попугая, ну а мне достался особенный подарок, верней — кольцо из особенных материалов. Медицинская сталь была взята из пластины, которую ставили мне в кость на время сращивания, ну а осколок черного агата у меня вместе со всяким мусором из руки хирурги во время операции достали. Рудик его случайно обнаружил, потому что я, как истинный долбоеб, попросила медиков все, что из меня достанут, отложить в сторонку и дать похвастаться друзьям. Ну, а приятель и разглядел, что один из мелких камушков — это не просто камушек, а вполне себе мелкий полудрагоценный материал. Забрал, сказал — сделает сюрприз. После — утащил еще и пластину после того, как ее из меня вынули. А месяц назад, уже когда мы вернулись в Париж, подарил мне колечко с гравировкой «все что не убивает — закаляет». Как раз налезло на тот палец, который я чаще всего демонстрирую окружающим. Так что теперь у меня вполне женственный фак. Правда, во время работы под землей я украшение прячу под одежду и на цепочку на шею. Ну и иногда оно у меня там неделями болтается. Как в этот раз я не стала его перевешивать на руку, потому что то готовлю, то убираюсь…

— Вот! — я наконец-то вытащила кольцо наружу, готовясь рассказать историю его появления на свет. Но рта раскрыть даже не успела — Эрик лишь долю секунды посмотрел на кольцо, а потом резко стал белее мела и без единого звука рухнул на пол.

В чувство привел резкий запах под носом. Застонав, Эрик дернул головой в сторону и открыл глаза.

— Не дергайся.

— Вика? А я… — он понял, что лежит на кровати, под ногами у него подложена подушка, а сам он укрыт теплым, но легким пуховым одеялом.

— Ты упал в обморок. Ничего страшного, такое бывает. Потерял много крови, потом нервы свои расшатанные погромом успокаивал, вот и вымотался немного, видимо. Давай договоримся? Чтобы этого не было больше, ты завтра спокойно полежишь весь день в постели, хорошо? А то такие отключки до добра не доведут.

В памяти медленно восстановился фрагмент, после которого и потемнело в глазах. Кольцо. То самое кольцо, которое он дал Кристине! Второго такого быть не может, а значит — с Кристиной что-то случилось! Иного объяснения тому, что кольцо оказалось у Виктории, Эрик найти не смог.

— Откуда оно… Как оно к вам попало? Умоляю, расскажите, я имею право знать… Это ведь я подарил ей это кольцо… Она пообещала, что когда я умру, то вернется и наденет мне его на палец. Что случилось с Кристиной? Как вы… — он попытался вскочить на кровати, но перед глазами потемнело.

— Лежи, — его удержали за плечи и снова мягко уложили обратно. Потом Виктория принялась растирать его руки.

— Откуда у вас это кольцо… — едва слышно прошептал он поражаясь, насколько мало сейчас у него сил. Ни встать, ни сказать что-либо…

— Какая гравировка на твоем кольце? Я сомневаюсь, что тебе бы пришло в голову выгравировать внутри на ободке поговорку «все что не убивает — закаляет». На моем именно она и есть. Да и медицинскую сталь в ваше время еще не изобрели, а мое кольцо именно из этого материала. Мне его, кстати, Рудик подарил. Он не так давно увлекся изготовлением бижутерии всякой, ну и перепало всяких поделок и девчонкам из нашей группы, и всяким детям друзей-знакомых. А это кольцо — в каком-то роде часть меня. Помнишь, я про взрыв рассказывала? Так вот — камень у меня то ли в ране, то ли в самой кости застрял, мне его потом в больнице вытаскивали во время операции. А само кольцо выплавлено из пластины, которую внутрь ставили на то время, что кость срастается. А ты Кристине какое кольцо подарил?

— Золотое. С черным бриллиантом. Небольшим, таким же по размеру, как ваш камень. И кольцо точно такое же.

— Это — не золото. И кольцо не твое. Просто, кажется, моя теория подтверждается.

— Теория? — язык едва ворочался во рту. По вискам все еще стучали молотки, а горло пересохло.

— Поговорим, когда очухаешься, хорошо? — девушка поправила на нем одеяло и, кажется, направилась к выходу из комнаты.

— Не уходи… — он протянул руку, чтобы поймать ее, но схватил лишь воздух. — Ты обещала… не уходить…

— Да не ухожу я никуда. Воды в графинчик наберу и сразу обратно. Или чаю поставить?

— Не хочу я чаю. Напьюсь его — вообще спать не буду. Так хоть рядом с тобой вздремнуть удается…

— Сейчас я вернусь, — судя по голосу, девушка улыбается. Неужели опять над ним смеется?

Раздумывать над этим долго не получилось — слабость одолела Эрика и он вскоре погрузился в сон. На этот раз без кошмаров. Но перед тем, как заснуть, он почувствовал, как кто-то убрал подушку из-под его ног и подложил ее под голову, после чего рядом на кровати легло что-то теплое и мягкое. И это теплое и мягкое абсолютно не возражало против того, чтобы Эрик к нему прижался. Стало намного теплей, а потом он все-таки уснул окончательно.

Странно, но в этот раз ему даже не снились кошмары. Правда, проснувшись, он очень сильно смутился, поскольку не только сам находился в объятиях Виктории, но и умудрился каким-то образом обнять ее в ответ.

И, самое страшное — когда он собрался осторожно разжать и убрать свои руки, Виктория открыла глаза.

— Простите, Эрик случайно… — начал было он, уже понимая, что сейчас поднимется крик, после чего ему раз и навсегда запретят спать с ней в одной комнате.

— Расслабься, чувак. Пуританец, блин, — фыркнула Ламберт, после чего села на кровати и потянулась. Потянулась! При постороннем человеке… Впрочем, может быть, она не считает его посторонним?

— Так, ты — лежать. Вставать только в ванную. Хавчик я сюда принесу.

— Но…

— Гно! Хватит, Эрик. Я заебалась тебя ловить. И, между прочим, ты весишь побольше моего рюкзака.

Он покраснел от стыда, когда вспомнил, что и в случае с ванной и в ситуации со вчерашним обмороком Виктории пришлось перемещать его бессознательное тело самостоятельно. Конечно, она явно сильней физически, чем большинство женщин в его времени, но все же…

— Эрик не будет вставать… Только можно книгу? И нотную бумагу. И там где-то была чернильница, хотя нет, лучше, наверное, карандаш… нет, карандаш не подойдет, лучше…

— Ручка шариковая устроит?

— Что?

— Сейчас покажу, — девушка погрузилась в недра своего рюкзака, после чего достала странный предмет. Он напоминал Эрику привычную для его времени авторучку, но кажется, там было устроено все немного по-другому, поскольку за последующие четыре часа письма на бумаге не появилось ни единой кляксы. В другое время Эрик бы обязательно разобрал странную вещь и посмотрел, как она устроена. Признаться, он уже давно хотел сделать это со «смартфоном». Останавливало лишь одно маленькое обстоятельство: вещи были чужими, а их владелица наверняка рассердится, если Эрик их случайно сломает. А злить Викторию в его планы не входило. В конце концов, чем добрей она к нему будет, тем проще удерживать ее здесь, в его персональном аду, который в последние дни казался не таким уж и адом.

Перерыв на обед ему устраивают принудительно. Да будь проклят тот день, когда господь решил наградить это творение таким острым языком и, главное — способностью язвить, спорить и пререкаться даже с монстром-Эриком в тех ситуациях, когда любая нормальная девушка просто испугалась бы!

— Откладывай в сторону ноты и поешь, — на столик рядом поставили сковородку с супом.

— Эрик не голоден.

— А я сказала — поешь.

— А я сказал…

— Будешь выделываться — привяжу руки к кровати, сяду сверху и буду кормить с ложечки силой.

— Но я…

— А если ты извернешься и из вредности откусишь кусок ложки, то останешься беззубым и будешь до конца своих дней питаться одним пюре. Стоматологии то у вас приличной еще нет, так что сам себе виноват окажешься.

— А… — он не сразу сообразил, что бы такое ей сказать. Кроме того — каким-то волшебным образом его бумаги с записями были убраны, а на колени поставили поднос со сковородкой.

— Бэ! У меня восьмидесятый левел в интернет-срачах, тебе дотера и кээсэшника в жизни не перебрехать, — Виктория почему-то прыснула.

— Мои ноты! Чернила еще не подсохли, а значит…

— Чернилам ничего не будет. Ешь, а то начну претворять угрозы в жизнь.

— Это по какому же это праву?

— По праву сильного, — все так же насмешливо произнесла девица.

— Это еще надо посмотреть, кто из нас сильней, — угрюмо произнес Эрик, принимаясь за еду. Аппетита не было никакого, но нежелание злить Вику и в этот раз взяло верх над порывом отказаться от еды совсем.

— Окей, выздоровеешь — устроим спарринг.

— Спарринг? Эрик не посмеет драться с девушкой, это аморально, некрасиво и грубо…

Сил обидеться на Викторию, которая после этой фразы начала смеяться так, что дала фору любой лошади, у Эрика уже не было. Вяло дожевав суп, он с трудом поблагодарил девушку за еду и, закрыв глаза, провалился в мягкие объятия сна.

Проснуться в таких же мягких объятиях девушки было одновременно и привычно, и приятно и все равно как-то незнакомо. Он знал, что она будет здесь. Он знал, что она так и будет его обнимать. А еще помнил, что после того, как Виктория сняла с него маску, он так и не надевал ее. Впрочем нет, надевал. Когда выходил на улицу после их ссоры. Но потом… Потом ни разу.

Рядом с этой девушкой сбывалось все то, о чем он мечтал рядом с Кристиной. О, она ему позволяла даже больше, чем могла бы позволить Кристина… Эрик судорожно выдохнул и помотал головой, стремясь избавиться от нарастающего желания заплакать. Сейчас все хорошо, сейчас все в порядке. Виктория — вот она, рядом. Тихо, мирно спит, обняв Эрика вместо подушки. Длинная коса за время сна расплелась и сейчас часть прядей щекотала его лицо.

Осторожно, стремясь не разбудить девушку, он проводит ладонью по ее волосам. Практически сразу же пальцы в них запутались. Ощущения были одновременно и пугающими и приятными. Он никогда практически не касался другого человека. Только Кристины, но то, как девушка вздрагивала от его малейшего касания, сводило на нет все приятные ощущения от физического контакта с другим человеком.

Она не просыпается. Лишь сонно жмурится. А Эрик продолжает и дальше гладить, заодно распутывая, золотистые длинные пряди.

У нее странно подстрижены волосы. Кристинины были абсолютно одинаковой длины и, вдобавок — страдали от регулярной завивки щипцами. Кудри Виктории явно не были знакомы с жесткими способами укладки, принятыми в их времени. Да и, похоже, что какими-то особыми средствами будущего девушка их тоже не перегружала. Из-за того, что она никогда не была на солнце, волосы не были выгоревшими и по всей длине имели ровный цвет, что делало Викторию еще больше похожей на фарфоровую куклу. А вот подстрижена она была как-то странно. Часть волос, обрамляющая лицо, была сантиметров на двадцать короче остальной массы. Это не было похоже на аккуратные челки, но было заметно, что «рванина» сделана специально и с претензией на какой-то художественный стиль. Какая же она странная… Но красивая. Очень красивая. И добрая…

Раздался шум и комнату заполнила знакомая мелодия. Мелодия, при звуке которой сердце Эрика сжалось от боли и тоски. Осторожно встав с постели, он подошел к стоящей на комоде шкатулке. Словно почувствовав его приближение, обезьянка на крышке снова ударила в свои цимбалы и мелодия пошла по второму кругу.

— Маскарад… Лживых обликов парад… — тихо прошептал себе под нос Эрик. Надо было выключить шкатулку, но почему-то не оставалось сил на это. По щекам снова потекли слезы. Нахлынули воспоминания о том, как Кристина прямо здесь, в этой комнате, у него на глазах, поцеловала Рауля. О, не так, как поцеловала Эрика. С такой нежностью, с такой страстью, с такой любовью… А он все видел. Он стоял рядом и задыхался, умирал от боли чувствуя, как вместе с Кристиной из этой самой комнаты уходит воздух… Он до последнего надеялся, что вот сейчас она отпустит руку Рауля, развернется к нему, увидит, насколько ему плохо и останется, останется, чтобы прекратить его страдания, чтобы дать отдых его измученной душе, но…

— Эшли, падла, я щас этот будильник тебе в пизду засуну. Сколько просить, ебланка, ставь на вибрацию, сука, хоть бы раз нормально выспаться дала…

Это сонное бормотание со стороны кровати вывело Эрика из ступора. Протянув руку вперед, он остановил шкатулку, заставив мелодию затихнуть. Обрывки воспоминаний все еще висели перед глазами, когда он снова оказался рядом с кроватью.

Виктория еще сонно возилась на постели, когда он приблизился и машинально начал напевать полузабытый мотив колыбельной. Было вполне ожидаемо, что при первых звуках его голоса девочка успокоилась окончательно и вскоре снова сонно засопела. А он сидел рядом и никак не мог заставить себя замолчать и отвести взгляд от этого создания. Протянув было дрожащие руки к полюбившимся золотистым прядям он решается на совсем другой поступок: решительно, но бережно он приподнимает Викторию за плечи и затягивает свернувшуюся в клубок девушку к себе на колени.

«Спите, Виктория, спите… О, Эрик будет стеречь ваш сон. Стеречь вас от других людей, от смертельного для вас солнца, от всех тех вещей, которые могут заставить вас покинуть его. Продолжайте быть такой же доброй, Виктория, не отталкивайте Эрика, не играйте с ним, ведь он намного опасней огня. Вы можете даже никогда не узнать, насколько опасней… Эрик будет для вас верным другом, преданным защитником, мудрым учителем и человеком, на котором вы сколько угодно можете удовлетворять свои нереализованные материнские инстинкты. Но только до тех пор, пока вы не предаете Эрика. Пока вы цените оказанное вам доверие. Пока вы храните тайну Ангела в Аду!!!»

Он уже не поет слов. Просто одна и та же мелодия, которая так умиротворяюще действует не только на мирно спящую в его объятиях девушку, но и на самого мужчину. Спите, Виктория, спите…

Когда она проснется — все будет совсем по-другому. Он снова будет потерянным ребенком у ее ног, снова будет позволять это покровительственно-жалостливое отношение… Но сейчас, когда она совершенно беззащитная спит в его руках, ему доставляет истинное наслаждение ощущение своей безграничной власти над этим созданием. Власти, которой он ни в коем случае не злоупотребит… Пока она не злоупотребит его доверием.

Осторожно уложив девушку на место, Эрик бросил взгляд на комод. Выделялась из общей обстановки на нем одна вещь, которая теперь, можно сказать, принадлежала Эрику. Батарейка для смартфона Виктории, которая, лишившись заряда, стала абсолютно бесполезным для девушки куском пластика и металла. Виктория вообще запулила было аккумулятор в мусорное ведро, но Эрик успел перехватить добычу. Ламберт лишь усмехнулась, мол, на, только на зуб не пробуй. Шутка про «зуб» Эрику уже немного приелась, тем более, что он вроде не показывал себя таким уж дремучим. Да, в его времени было еще далеко до всех этих смартфонов, компьютеров, телевизоров, но суть этих приборов была простой и понятной: нажимай определенную последовательность кнопок — и получишь запрограммированный результат, то есть очередную серию мультика, калькулятор, возможность сфотографировать предмет и многое другое.

Мужчина задумчиво принялся рассматривать батарейку. Больше всего хотелось прямо сейчас забрать ее в свой кабинет и выяснить, как она устроена там, внутри. Нет, примерно он уже представлял, поскольку общую информацию на базе данных школьного курса двадцать первого века Виктория ему дала.

Виктория… Он пообещал Виктории, что весь этот день проведет в постели. И день еще не прошел. Он будет сдерживать свои обещания… По крайней мере, пока что.

С этой мыслью мужчина снова забрался в кровать и, прижавшись спиной к чужому теплому боку, закрыл глаза.

— Уйти ж какие мы порядочные, какие мы честные, не сиськи под шумок лапаем, а на ручки берем и колыбельные напеваем, — раздался над ним насмешливый голос.

От этой тирады Эрика буквально подбросило на кровати. Спина тут же намокла от холодного пота, а во рту пересохло.

— Ты… Не спала?

— Выспалась уже, — фыркнула Вика. — А вот ты ужин пропустил, так что сейчас я тебя буду кормить.

— Что, опять?! — возмутился Эрик.

— Не опять, а снова. Ты себя в зеркало видел? Вылитый Кощей, я не удивлюсь, если тебя ветром сдувает…

Судорожно вздохнув, он поспешил закрыть руками лицо.

— Ой, прости, я не имела в виду что-то эдакое… Черт, как же с тобой сложно. Скажи мне только честно, с тобой реально пообщаться хотя бы часа три-четыре, и при этом не спровоцировать на «поскандалить» или «поплакать»?

— А вы реально думаете, что большое количество еды поправит существующее положение дел, сделав мой внешний вид менее кошмарным?

— По крайней мере, мне не надо будет подкладывать тебе в карманы кирпичи, — едко отозвалась Виктория. После чего, вздохнув, плюхнулась на кровать рядом с ним. Две руки привычно притянули его к себе. — Серьезно, Эрик. Фишка со «сгорел сарай — гори и хата» в вопросах собственного здоровья неактуальна от слова «совсем». И приемлемый с точки зрения общества вид лица тебе разве что пластическая хирургия моего времени вернет, а вот избавить тебя от осложнений с обменом веществ, вызванных неправильным питанием, я в состоянии.

— Вы опять накормите меня супом, — вздохнул он, приготовившись к неизбежному. В последнее время он стал непривычно часто есть. Похоже, что с Викторией надолго забыть о повседневных хлопотах будет невозможно.

— Ну а что, есть другие предложения?

— Нет, — слишком быстро ответил он. Предложения были. Верней, только одно предложение. Но озвучивать Эрик его пока что не смел даже в мыслях.

— Да ладно, расслабься. Супа не будет. Я там пирог сварганила. Вообще, он предполагался с яблоками, но яблок я у тебя не нашла, так что у нас на ужин пирог с черничным джемом.

— Пирог… — тихо прошептал Эрик. И судорожно вздохнул. В его понимании такие сладости, приготовленные членами семьи, ассоциировались с праздниками. Праздниками, которых он всегда был лишен по причине своего мерзкого вида и отсутствия права даже называться человеком. Ведь кто согласится сидеть за праздничным столом с живым трупом?

— Эй… Эй-эй-эй, ты чего? Не любишь пирог, ну могу опять супом накормить, только нервничать не надо.

— Люблю! И пирог люблю и…

— И? — девушка улыбнулась, мягко гладя его ладонью по щеке.

— И суп тоже люблю, — он чувствует себя сдувшимся шариком, потому что едва не произнес то, что хотелось пока что от Виктории скрыть. Она ведь ясно дала ему понять, что женские чувства требуют времени. Эрик был готов это время ей дать. Не слишком много…

— Отличненько. Ладно, суп на потом, сейчас пирог.

В коридоре раздался топот, а на кухне — привычная возня, которая была слышна Эрику даже через несколько стен. Расслаблено выдохнув, он откинулся на подушки и принялся размышлять о дальнейшей жизни. Похоже, что Виктория совсем не против его ухаживаний. Правда, сейчас в силу обстоятельств ухаживает скорей она за ним, но Эрик поспешит исправить эту несправедливость как можно скорей. И начнет это делать, пожалуй, с утра пораньше.

— А вот и пирог. Ну и я, — раздался голос в комнате, после чего на стол рядом поставили поднос.

— А можно… Можно Эрик разрежет? — он знает, что этот звучит по-детски, но…

— Да режь, кто тебе не дает? — девушка чуть пожимает плечами и протягивает ему нож рукояткой вперед.

Затаив дыхание, Эрик осторожно разрезает пирог на части. Раскладывает по куску на сковородки и осторожно, стараясь не уронить ни кусочка, принимается за еду.

— М-м-м… Суховат получился. Таки, ваша местная духовка, товарищ Призрак, это не Тефаль.

— Не надо.

— Что?

— Эрик. Не Призрак. И пирог очень вкусный.

— Пирог, как пирог, — пожала плечами Виктория.

— Мне не с чем сравнивать. Знаете, для вас это, наверное, обычно. Когда собираются друзья, близкие на какой-то праздник, когда разрезают какой-нибудь пирог или торт, все шутят, смеются, желают виновнику торжества всего самого лучшего, а я… А мне… Я ни дня рождения, ни Рождества никогда не праздновал. Конечно же, можно просто купить что-нибудь сладкое, но это совсем не то. Или можно сделать что-то самому, но зачем возиться, когда все равно это никому не нужно… Когда никто не заметит… Не узнает и…

Руки тряслись.

— Так, ну все, опять кого-то накрывает. Иди сюда. Тихо, тихо, мой хороший, тихо… — Виктория каким-то непонятным образом замотала его в кокон из одеяла и, прижав к себе, принялась дальше что-то говорить. Эрик не вслушивался в слова, но улавливал общий смысл. Она пыталась его успокоить.

— Не надо… Не надо, пожалуйста, позвольте мне говорить. Я хочу сказать… Я только хочу… Попросить… Вы не оставляйте меня. Я так хочу верить… Так хочу… Я жить хочу! Жить, не существовать. Хочу, чтобы у меня были друзья, семья, хочу… Я ведь все сделаю для тех, кто мне дорог, все! Я все для вас сделаю, только не оставляйте Эрика. Только пусть все так и остается. Знаете, вы… Когда вы… В тот день, когда я… — он провел рукой по повязке на запястье. — Сначала я думал, что все это притворство. Как Кристина, знаете? Повернитесь ко мне, клянусь, если я вздрогну при виде вашего лица, то лишь от осознания вашего величия… Боже, каким же я был идиотом, я ведь даже не посмотрел на ее лицо, я так хотел верить, так хотел… Но… Но я лишь больше испугал ее. Но вы… Вы ведь не боитесь. Ведь не боитесь, правда? Эрик жуткий человек, он не человек, он монстр, он живой труп, но ради вас… для вас…

Горло свело судорожным спазмом. Заплакав, Эрик подался вперед, прижимаясь к Виктории. В ушах застучало, а сердце забилось, кажется, в десятки раз быстрей. Странно, но сейчас ему даже не было страшно. Ни капли. Может быть, все дело в том, что на спине лежала чужая теплая рука, а голос над ним говорил что-то успокаивающе-нежное в то время, как вторая рука поднесла к его губам очередную порцию успокоительного? Проваливаясь снова в зыбкую полудрему Эрик решительно поклялся самому себе, что от души постарается внять советам Виктории и как можно меньше волноваться. С другой стороны… Почему-то этой девушке хотелось рассказывать о своем прошлом. В конце концов, за последние десятилетия она первая, кто был готов его выслушать…

Вестей от Эрика не было с тех самых пор, как он покинул дом Перса. Вопреки всем своим страхам мужчина все-таки решился отправиться в Оперу и проверить… Потому что кроме него об Эрике некому будет позаботиться… Дайе должна узнать, что он умер, если это действительно так.

Перед решеткой на улице Скриба он стоял более десяти минут. Сам себя пытался убедить, что нужно дождаться, пока точно никто не увидит, как он открывает подземный ход, ведущий к жилищу Эрика. На самом деле — отчаянно пытался унять дрожь в коленях. В прошлый раз визит в подземный дом едва не стоил ему жизни. И пускай в этот раз Эрик сам дал ему ключи, при виде решетки дарога все так же испытывал нечто сродни первобытному ужасу.

Наконец, набравшись достаточно решимости, он уже собрался открыть замок на решетке, но в это время с той стороны решетки раздались едва слышные шаги. Сам не зная, почему, перс отбежал в сторону и спрятался за углом здания.

Стремясь успокоить ускорившееся сердцебиение, мужчина прижался спиной к каменной стене и прикрыл глаза.

Ему лишь почудилось. И даже если это был Эрик… Он не засунет его снова в ту жуткую комнату с зеркалами, не попытается утопить, задушить и не причинит какого-либо еще вреда… В этом перс, конечно, уже был не уверен, но подсознательно надеялся, что Призрак Оперы, или его неупокоенный дух, не причинит ему вреда.

Когда он уже было собрался с духом вернуться обратно к решетке, то с удивлением обнаружил в конце улицы спешно удаляющуюся от подземного убежища высокую и нескладную мужскую фигуру. Вне всякого сомнения, это был Эрик!

Насколько мог судить перс, тот явно чувствовал себя намного лучше. Непонятно, какая сила заставила мужчину следить за Призраком Оперы, но он едва успевал не упускать в толпе людей своего заклятого друга.

Эрик лавировал от лавки к лавке, уже через час его практически не было видно под горой свертков и сумок. Определенно, у него была какая-то мотивация таскать на себе такой груз.

В момент, когда Эрик купил большой букет алых роз, волосы под головным убором перса стали дыбом. О, он наконец-то понял, что именно происходит… Бедная Кристина! Она все еще оставалась в доме этого чудовища! Как можно было поверить в то, что он действительно раскаялся, как можно было поверить, что он отпустил ее…

Перс не помнил, как добрался домой. В себя пришел только в тот момент, когда Дариус стягивал с него верхнюю одежду. Махнув рукой на вопросительный взгляд слуги, мужчина схватился руками за голову и принялся мерять шагами гостиную своего дома.

Было понятно, что ситуацию нельзя оставлять на самотек. Он был тем, кто спас Эрика от неминуемой смерти, а значит — он тоже является виновником последующих злодеяний этого человека. Он должен во что бы то ни стало спасти Кристину из рук Эрика. И Рауля… Если только тот еще жив. Аллах Всемогущий, каким же идиотом надо было быть, чтобы забыть о прекрасных актерских способностях Призрака и о том, что этому существу никогда не были ведомы жалость и сострадание!

* * *

Когда вчера Эрик сказал о том, что сегодня направится по магазинам, я здорово струсила. Нет, ну так он выглядит, конечно, получше, чем в прошлые дни… Но что, если ему на улице станет плохо? Учитывая, что сейчас не наше время и вдобавок, учитывая местный менталитет, где даже рискнувший помочь ему шарахнется в сторону от его внешнего вида…

Увы, но мои возражения были забиты весомыми аргументами. Первое — нам уже нечего жрать. Второе — я не могу пойти в магазин днем. Третье — ночью все магазины закрыты, так что ни в одиночку, ни с Эриком за компанию с целью «подстраховать» я выйти на улицу не могла.

Можно было замотаться привычно в полную экипировку и пробежаться все-таки, но Эрик об этом и слышать не захотел. Так что, в итоге он отправился наверх с составленным мною списком покупок, а я осталась тусить в доме, верней сказать — нервно ходить из угла в угол сначала по гостиной, потом по спальне, а следом — в коридоре возле дверей.

Час, полтора, два… Когда перевалило за третий час ожидания, входная дверь начала медленно открываться.

— Блять, ну наконец-то! Тебя только за смертью посылать, — вздыхаю я, когда Эрик переступает порог дома и умудряется закрыть дверь, не уронив ни единого свертка из огромной горы. — Давай помогу, а то…

Договорить мне не дала охапка роз, которая непонятно как оказалась у меня в руках.

— Э… Спасибо, — тихо произнесла я вслед двинувшемуся в сторону кухни Эрику. Непонятно почему, но глянув на букет, я улыбнулась. Цветы я, конечно, не особо любила — голодное детдомовское детство каждый раз напоминало о себе голосом в голове и словами вроде «лучше бы вкусненького дали, а не веник», но сам факт проявления внимания был приятен. Хотя… Кажется, в случае с Эриком я скоро сама рада не буду этому вниманию.

Пока я заморачивалась вопросом, в какую из трех ваз в спальне поставить эти цветы, на кухне вовсю кипела отнюдь не мышиная возня.

Вернувшись на кухню, принимаюсь за помощь Эрику. Крупы надо будет прокалить и пересыпать в какую-нибудь посуду. Ага, а еще — убрать с кухни подальше, чтобы Эрик при следующем погроме не оставил нас без стратегических запасов еды.

— А это что? Яблоки? — с изумлением спрашиваю я. Включить в список продуктов какие-нибудь фрукты мне и в голову не пришло, потому что в зимний период года их вкус был далек от идеального. Да и цена кусалась. Нормальных фруктов я обожралась в Лакхнау, так что на французскую парниковую продукцию зимой смотрела, как сытый кот на пучок шпината. — Я вроде про них не говорила…

Лезу к списку проверить. Ну а вдруг написала.

— Это… Эрик просто… — он вдруг как-то ссутулится и говорит едва слышно — приходится встать совсем рядом, чтобы разобрать слова. — Эрик подумал, что если вы вдруг снова захотите испечь пирог… Но если не нужно, то Эрик их выбросит, он не будет злить Викторию, не будет просить ее о таком… Он понимает, что такие вещи делают для самых близких…

Когда я протягиваю вперед руку, Эрик сначала рефлекторно вздрагивает и жмурится. Как будто все время ждет, что его ударят, оттолкнут или скажут что-то обидное. Бедный мой Эрик…

— Будет тебе яблочный пирог. Если не будешь каждый раз при виде пирога плакать, то хоть каждый день.

— Правда? — он смотрит на меня. Вздохнув, протягиваю вперед руки и снимаю с мужчины маску из папье-маше. Он вздрагивает, но не протестует почему-то. Отложив в сторону убожество с усами, мягко провожу ладонью по привычному лицу. Сейчас на нем нет страха. Какая-то детская беззащитность и желание чуда. А где-то во мне просыпается та самая девочка, которая жалела всех бедных да несчастных даже в тех ситуациях, когда они сами в своих бедах виноваты.

— Правда, Эрик. И спасибо за букет, это правда было очень мило, — я приподнимаюсь на цыпочки и осторожно касаюсь губами его щеки.

Изумленно выдохнув, он отшатывается от меня и вжимается спиной в кухонный шкаф.

— Н-не н-надо… В-вы не д-должны… Я в-ведь просто прин-нес цветы, чтобы п-порадовать в-в-в…

Так, кажется, сейчас кое-кто установил рекорд по заиканию. А, ну да, бедная Кристина целовала его по принуждению, можно сказать. И уже за то, что она не умерла от отвращения, Эрик решил ее отпустить. Типа, героическое достижение открыто…

— Тихо. Спокойно. Я за подарки поцелуями не расплачиваюсь, если обняла-поцеловала, то значит — мне захотелось человека порадовать. На будущее — с сексом такая же ситуация.

— С се… — бледно-пергаментная кожа Эрика вмиг стала свекольной. Я даже как-то перепугалась немного. Ну, мало ли, возраст-то уже не юношеский, как раз всякие приколы с артериальным давлением начинаются, да и плюс его имеющиеся какие-то там проблемы.

— Ладно-ладно, не буду тебя смущать. Просто прими это к сведению. А то будет малость конфузно, когда девушка лежит голая с задратыми ногами и намокшей киской, а ты вместо того, чтобы раздеваться и к процессу приступать своим двадцатисантиметровым агрегатом, ударяешься в истерику. За такое, знаешь ли, и трусами получить можно — девушка может решить, что ты ее тупо динамишь, или…

Тирада оборвалась на полуслове, когда мне под нос сунули сверток с таким знакомым и родным ароматом, что все мысли сразу отказали, кроме одной.

— Шоколад! Бельгийский!!! Меня дед таким угощал, обалденная штуковина. Как ты узнал?

— Несносное создание, я вас одним шоколадом кормить буду, только замолчите… — Эрик вздохнул глубоко и закрыл лицо руками.

— А, извини. Издержки жизни в моем времени. Хочешь кусочек шоколадки?

— А можно…

— Конечно, можно, я не жадная.

— Нет. Можно… Можно Эрик вас поцелует?

— Можно, — согласно прочавкала я, поспешно проглатывая откушенный кусок. Кажется, кое-кто наконец-то начал проявлять романтические поползновения. В принципе, нормально начал. И не в постель сразу тащит, и в то же время — подвижки есть. То мы обнимались, сейчас целоваться будем. Ну, это если он умеет конечно… Ладно, не умеет — научим.

Хотя вообще целоваться можно начинать на третий день знакомства. Нет, ну а что, можно по крайней мере, понять, привлекает тебя человек в интимном плане, или нет. Если поцелуй вызывает определенные физиологические позывы продолжить, то это одно, если же нет, то есть большая вероятность, что ловить там нечего и…

Что-то царапнуло щеку, после чего Эрик поспешно отскочил от меня на шаг.

— И чо это было? — уточнила я. Как всегда в ситуациях, когда я была «крайне удивлена и сильно обескуражена», вместо привычной человеческой речи из моих сахарных (верней, шоколадных) уст начинал литься лексикон узколобого гопника.

— Эрик поцеловал Викторию и Виктория не умерла от отвращения, — мечтательно произнес Эрик. Взгляд мужчины был направлен куда-то сквозь меня.

А, да, социальный эксперимент проводит. Типа, сколько девушек способно сдохнуть от поцелуя? Сказать ему, что ли, что его с этим вопросом кто-то здорово наебал? Нет, я понимаю, заорать — внешность-то специфическая, мягко скажем, но чтобы от прикосновения умирать… Хотя, у них тут, смотрю, народ впечатлительный…

— Так, ясно. Держи шоколадки кусочек, яблочко и выметайся с кухни. Надо сварганить пожрать и…

— И пирог?

— И пирог, — вздохнула я. Какой же он все-таки ребенок…

* * *

Лежа в постели под теплым одеялом, Эрик улыбался и перебирал пальцами волосы лежащей рядом Виктории. Девушка уже давно спала, а он все никак не отключался. Раз за разом перед глазами прокручивались воспоминания, но в этот раз они были не страшными моментами прошлого, а приятными мгновениями, которыми были наполнены несколько последних дней.

Восхищение девушки при виде его изобретений и музыки… Теплые объятия и отсутствие страха при виде его лица… Холодная ткань на лбу, которая ослабляла мучительный жар и не менее мучительную боль. Постоянное беспокойство за него, нежелание отпускать этим утром из дома из-за того, что ему могло стать плохо… О, у Эрика пару раз закружилась голова, но разве он мог позволить себе упасть где-то там на улице, когда дома его ждала Виктория… Легкое прикосновение чужих губ к его щеке и разрешение поцеловать в ответ. Непонятное недоумение от этого поцелуя, причину которого он так и не понял, а спрашивать не решился. И яблочный пирог, который Виктория в этот раз украсила кремом из взбитых с сахарной пудрой белков. Получился уже не пирог, а торт, но так было даже красивей, вкусней и еще более празднично.

То, как она к нему относилась все эти дни. Вроде бы прямолинейно и даже где-то грубо, но одновременно с этим — удивительно нежно, с такой заботой, которая вызывала щемящую теплоту в груди при каждом проявлении.

Следующим утром Эрик проснулся раньше девушки. И вспомнил о том, что забыл сделать вчера. Кинувшись к оставленному в прихожей плащу, мужчина извлек из внутреннего кармана искусно вырезанный деревянный гребень. Безделушка привлекла его внимание своей необычностью, кроме того — хотелось сделать Виктории какой-то подарок. Интуитивно он почему-то догадался, что слишком дорогие вещи лучше не дарить. На краю сознания всплыл момент, как изменилось ее лицо, когда он во время одного из своих приступов умолял ее остаться, обещая, что он даст ей все, что она захочет. Кажется, она тогда приняла это за попытку купить ее, но не завела об этом разговор, видимо, списав все на состояние Эрика…

Но ведь деревянный гребень — это такие мелочи, верно? Тем более, что свои резинки Ламберт благополучно потеряла где-то на территории дома Эрика, в результате чего шикарная светлая коса постоянно расплеталась и заставляла свою аккуратную владелицу чаще истязать себя расческой. О, какие мелочи, право…

Мурлыкая под нос колыбельную, Эрик аккуратно расчесал волосы девушки и, аккуратно их собрав, заколол гребнем. После чего отошел на два шага и, полюбовавшись делам рук своих, вернулся обратно к кровати. Забрался под одеяло, повернулся к Виктории спиной, прижимаясь к теплому боку и…

— Хм… В прошлый раз он меня на ручках таскал, в этот раз расчесал... Завтра, надо полагать, он меня умоет, зубы почистит и воротничок погладит, — эти насмешки за спиной вызвали странное ощущение дежавю.

— Опять не спала?

Девушка рассмеялась.

— Эрик, милый мой, позволь тебе объяснить одну фишку. Я работала на контору, где зарплату платили за то, чтобы мы постоянно были в опасных ситуациях. Верней, в опасных ситуациях под землей. Инструктаж и выучка у нас у всех соответствующие, то есть находясь ниже уровня земли мы дергаемся на каждый шорох, просыпаемся от того, что в пяти метрах от нас мышь пробежала и очень тихо разговариваем, потому что любое громкое рявканье может спровоцировать в лучшем случае внеочередную порцию пиздюлей от шефа, в худшем — обвал на голову. Дома меня можно хоть вместе с кроватью вынести, но вот если дом расположен под землей… М-м-м, условные рефлексы, они, как у собак Павлова, вырабатываются надолго и просто так не исчезают. Ладно, пойду гляну, что ты там с моей башкой начудил.

Девчонка выбралась из постели и скрылась за дверью ванной.

— Чудненько вышло, — донесся до Эрика ее голос. Довольный реакцией, мужчина тоже поспешил встать и сразу же отправился в прихожую. Надо было зайти в несколько магазинов, куда он вчера просто не успел. Им нужна была новая посуда, а Виктории — нормальная одежда.

— Куда собрался? — уточнила Вика, выглядывая в коридор. — Еще и без завтрака…

— О, Эрик поест, если нужно. Эрик собирается пойти наверх и купить посуду. И вещи.

— Тебе мало того бардака, что у тебя в комнате?

— Вам вещи.

— Э, нет, спасибо, вот от этого меня избавь. Ебала я в рот эти ваши корсеты, панталоны, рюшечки-кружавчики и прочую поеботу. Даешь пожизненную верность милитари-стилю, практичности и удобству, долой деформацию грудной клетки, сдавление внутренних органов, проблемы с позвоночником и венами на ногах от каблуков и прочую поеботу, которую модой вашего времени можно запросто себе заработать.

— Но Эрик думал…

— А вот Эрику в таких вещах лучше не думать, а спрашивать. Потому что Виктория, понимаешь ли, не любит, когда ее ухажеры сует нос в ее гардероб, в ее увлечения и досуг, в ее работу и другие аспекты ее жизни, которая вдруг по мнению этих самых ухажеров должна исчезнуть. Наряжай, вон, кукол своих, они для этого и предназначены, чтобы им одежки меняли, а ко мне в гардероб не лезь. Все понял?

Сначала он даже испугался, а потом поднял голову. Такой добрый взгляд… Хоть и немного настороженный, но добрый.

— Часто пытались переделать? — тихо спрашивает он.

— Намного чаще, чем мне хотелось бы, — фыркает Вика. — Сначала, значит, знакомишься с такой клевой девчонкой, которая шарабахается по интересным местам, еще и видосики про некоторые тебе дает посмотреть, с которой можно вместе набухаться в клубе, да еще и она тебя домой притащит, если переберешь, и от ментов отмажет, благо что язык подвешен… А потом начинается… Милая, а давай ты как-то по-другому оденешься? Милая, а давай ты покрасишься, подстрижешься? Милая, а почему бы тебе не уйти с работы? Я достаточно зарабатываю и не хочу, чтобы моя женщина работала. Что за фак, блять? Я что, вещь, чтобы за меня что-то хотели или не хотели?

За разговором они абсолютно незаметно оказались на кухне. Порция вчерашней каши с куриными сердечками казалась Эрику настолько вкусной, что он умудрился расправиться с едой быстрей Виктории и даже — попросил добавки. Ламберт просьбу удовлетворила мгновенно, после чего продолжила изливать душу.

— И главное, блять, ко мне требований куча. И работа у меня не та, и одеваюсь не так, и разговариваю плохо, и компьютерные игры — неподходящее для меня увлечение, и на ужастик с кучей трупов со мной не пойдут, потому что это не для молодых девушек кино… А взамен, блять, что? Есть хуй, иногда стоит? Стоило мне только заикнуться о том, чтобы человек, например, сменил дезодорант или одеколон, или брился чаще, чем раз в неделю, чтобы меня щетиной не колоть, так сразу «а чего это ты лезешь в мою жизнь». Уже определяйтесь, блин, люди, называется… Еще добавки?

— Нет… Мне, пожалуй, хватит. Но за посудой надо все-таки сходить, Виктория, я вчера купить не успел. Вы ведь подождете меня? Меня не будет максимум час, не больше…

— Ладно уж, иди. Что тут случится за час времени… Я пока тут порядок наведу.

— Ты — чудо, — Эрик улыбнулся девушке, а потом, неожиданно сам для себя, подался вперед и мимолетно касается губами ее щеки. Тут же отскакивает в коридор и, на ходу схватив маску и плащ, быстро убегает, захлопывая за собой входную дверь.

Вопреки обещаниям, он задерживается больше часа. Кто же знал, что в посудной лавке будет такая очередь! То ли приближался какой-то праздник и все поголовно кидались в поисках подарков по магазинам, то ли недавно прошедшее полнолуние оказывало влияние на людей, заставляя, подобно Эрику, уничтожать всю посуду в доме, то ли сказывался закон подлости, но в дом у озера Эрик попал только два часа спустя.

И, уже открывая дверь понял — что-то не так.

— Виктория? — тихо позвал он.

— Эрик? Лежать, сука! — последняя фраза явно была адресована кому-то еще, потому что из спальни донеслась возня, а следом — глухой удар и жалобный стон, явно принадлежащий мужчине.

Залетев в комнату подобно вихрю, Эрик с трудом сумел сдержать изумленный вздох при виде открывшейся глазам картины.

На ковре у камина лежал мужчина, замотанный в кокон из веревок. С большим трудом Эрик все-таки опознал в пленнике дарогу. Прямо на своей добыче сидела Виктория. Обеими руками девушка крепко сжимала небольшой рабочий топорик.

— Эрик! Аллах Всемогущий, как же я рад тебя видеть… — едва слышно прошептал дарога. На его затылке была видна ощутимая садина с запекшейся кровью. — Пожалуйста, спаси меня от этой сумасшедшей…

Договорить мужчине не дал удар по голове. Топориком, благо что хоть тыльной стороной, а не лезвием. После этого удара глаза перса кучкой сошлись на переносице, а сам он обмяк, перестав подавать признаки сознания.

— Ой… Перестаралась… Не, ну а ч-чо он обзыв-ваться н-начал, норм-м-мально же сидели…

Сначала он хотел потребовать у Виктории объяснить, что здесь происходит. Но сейчас, заметив, как дрожит девушка, решил, что первым делом нужно ее успокоить. Впрочем нет — инстинкт самосохранения подсказал мужчине, что сначала лучше всего мягко и ненавязчиво отобрать у нее топорик.

Возвращение в сознание выдалось непривычно болезненным. Открыв глаза, перс с ужасом ощутил некое дежавю. Он лежал в постели в гостиной в доме Эрика. А у камина, явно не замечая того, что он очнулся, сидели Демон и… Нет, уж точно не Ангел.

Пробираясь в дом Эрика он уже знал, что скажет, если случайно столкнется с хозяином дома. Вообще, Призрак Оперы допустил какую-то несусветную глупость: держит у себя взаперти Кристину, но при этом дал дароге ключи… Обдумать некую нелогичность поступков бывшего друга дарога просто не смог — осматривая спальню, он услышал скрип двери за спиной.

Повернувшись, он увидел Кристину, которая только вышла из ванной, замотанная в полотенце. Голые ноги до колен, некое подобие тюрбана на голове — похоже, девушка принимала ванну, когда он пришел.

Перс открыл было рот, чтобы что-то сказать, но глаза Дайе изумленно распахнулись, рот чуть приоткрылся, словно бы в беззвучном крике, а ножка неожиданно махнула вперед, попадая персу точнехонько между ног… А потом что-то ударило по голове и стало темно. В себя перс пришел связанным по рукам и ногам, да что там — обмотанным веревками по всему телу.

— Вот так, теперь порядочек… — на нем сверху сидела Кристина, которая как раз затягивала последние узлы. Пока он был без сознания, девушка успела накинуть на себя ночную сорочку до пола, судя по всему — прямо поверх полотенца. — Не дергайся.

— Кристина, я прошу прощения… — начал было он, но перед глазами оказалось лезвие маленького топорика, который держала в руках Дайе.

— И не разговаривай. Будешь действовать мне на нервы — до возращения хозяина можешь не дожить. И о том, как попал сюда, будешь объяснять Аллаху или в кого ты там веришь.

— Но я…

Попытку объясниться прервал тогда приход Эрика. И кажется, Надиру не стоило подавать голос. Потому что, судя по тому, как болела сейчас голова, его ударили еще как минимум один раз.

Мужчина осторожно осмотрелся. В прошлый раз он чудом и великой жертвенностью Кристины выбрался из этого жуткого места. Сейчас же такого везения не предвидится… Двое у камина продолжали тихо о чем-то переговариваться. Когда шум в ушах унялся, Надир смог разобрать диалог. Он велся на русском языке и некоторые слова были ему абсолютно непонятны, но общую суть уловить удалось.

— … то есть, я подумала все-таки о том, как он мог попасть в дом. Ты говорил, что про него никто не знает и что тут тьма ловушек, но при этом забыл сказать, что дал кому-то ключи.

— Минута слабости, Виктория. В тот день, когда мы встретились впервые, я возвращался от дароги. И… Я тогда дал ему ключи, чтобы он пришел, когда меня не станет. Стоило нанести ему визит и забрать их. Виктория, простите Эрика…

— Ай, ладно, забей. Перед кем стоит извиниться, так перед этим бедолагой. Пришел тебя проведать, а получил топором по голове. Два раза, между прочим. Нет, ну я накосячила, конечно, просто в моем времени среди вот таких вот больше всего уродов, которые женщин за людей не считают. То есть, могут изнасиловать, убить, а потом снова изнасиловать, молчу уже про сомнительные комплименты и неприличные приставания. А, ну еще и женщину виноватой выставить, дескать, все, кто не в парандже — провокаторши и шлюхи. У нас как раз там очередной сезон беженцев, так что сталкивалась порой со всякими уродами, вот и сработал рефлекс. Ай!

— О, простите Эрика, Виктория…

— Ага, ага… Кончай расшаркиваться и расчеши уже меня. Бля, да чтобы я еще хоть раз что-то полезла делать с мокрыми волосами. Уй!

— Все-все, я уже закончил.

С ужасом перс заметил, что Эрик расчесывает волосы девчушки и закалывает их на затылке с помощью какого-то украшения. И блондинка, которую Эрик упорно называл Викторией, встала со своего места, после чего развернулась к Эрику и на короткий миг повисла у него на шее.

— Спасибо. Вроде круто получилось. Пойду посмотрю пока, а ты с этим поговори, он очухался вроде.

Девушка выпорхнула из комнаты, а к его постели приблизился Демон.

— Я смотрю, ты очнулся, дарога. Могу я узнать, что ты забыл в моем доме?

Перс застонал. Оправдание было придумано заблаговременно, но озвучивать его сейчас казалось немыслимым трудом. Поэтому он попросил у монстра воды.

Странно, но Эрик сразу же протянул ему стакан. Морщась от боли в затылке, Надир выпил воду и задал первый вопрос, пришедший в голову.

— Сколько я уже тут?

— О, не беспокойся. Ты пробыл без сознания всего лишь несколько часов. Похоже, что Виктория отличается редкостным милосердием, лично я бы, обнаружив незнакомца в доме, где живу, убил бы его на месте.

«Я в этом не сомневаюсь», — мысленно произнес дарога. Вслух же он ничего не сказал.

— А вот и я. Круто получилось, — девушка, как две капли воды похожая на Кристину, подошла к кровати. — Ну что, Надир, давайте знакомиться. Я Ламберт. Виктория Ламберт, — девушка по-мужски протянула ладонь вперед. Прикоснуться к ней Надир не рискнул, поскольку ему показалось, что глаза живого трупа блеснули нехорошим желтым огнем.

— Я Надир. Бывший глава шахской полиции Персии. Сейчас — просто скромный буржуа в Париже.

— Тогда понятно. Вы извините, что я вас приложила, просто не подумала о том, что ключи от этого дома могут быть у кого-то еще. Да и вы так внезапно появились…

— Не стоит так расшаркиваться перед дарогой, Виктория, я уверен, что он тебя уже простил.

— Все в порядке, я ни капли не злюсь, — заверил девушку перс. Очень хотелось побыстрей убраться из дома, но все-таки надо было убедиться в том, что девушка здесь по своей воле… И что она знает, с кем именно живет в одном доме.

— Ну отлично тогда, — Ламберт улыбнулась и чуть помахала рукой. — Ладно, я пойду ужин нам всем соображу, а ты все-таки убедись, что у человека нет сотрясения мозга, или еще какой дряни. А то голова не самое удачное место для ударов в плане последствий от этих самых ударов.

— Я сомневаюсь, что там действительно есть, что сотрясать, — едва слышно произнес Эрик. Судя по всему — так, чтобы не слышала Виктория. Проводив взглядом девушку, высохший череп повернулся к персу. Из глубин запавших глазниц на перса уставились желтые глаза самой смерти.

— Итак, дарога, я жажду узнать, что ты забыл в моем доме.

— Сам оставил мне ключи, потом не давал о себе знать две недели, собирался умирать, просил сам помнишь, о чем, а после этого удивляешься, что я появился в твоем доме? Ты меня поражаешь, Эрик. Видит Аллах, мне не хотелось сюда идти... И меня беспокоит эта девушка в твоем доме.

— О, дарога, ты опять взялся за старое? Опять будешь напоминать Эрику о том, какой он монстр? Ты думаешь, что он сам этого не знает? Но твое беспокойство неоправданно, дарога. У Виктории было достаточно времени и возможностей, чтобы сбежать от меня. Но нет — она осталась, она здесь, с Эриком. Она не боится его, не отталкивает. О, Виктория так добра к Эрику, как не была добра даже Кристина… — череп оскалился в жутком подобии улыбки.

«Добра, потому что наверняка не понимает, что связалась с очень опасным человеком», — мысленно возразил Эрику перс.

Дверь комнаты открылась и показалась Виктория с подносом.

— Эрик, помоги-ка…

— О, Эрик сию же секунду… Не понимаю, зачем было оставлять дарогу у нас. Он прекрасно помнит, где живет…

— А я прекрасно помню, что на улице не мой двадцать первый, а ваш долбаный девятнадцатый век и что там уже стемнело, а значит — ни дароге, ни кому-либо еще, там абсолютно нехрен делать. К тому же, он по башке стукнутый. Мною. А у меня рука тяжелая. И я не хочу чувствовать себя виноватой, если с ним что-то случится. И ты мне уже пообещал, что до утра его не выставишь.

— О, Эрик обязательно сдержит свое обещание, Виктория может не сомневаться в этом. Пока что.

Глаза Эрика снова блеснули нехорошим огнем, но Виктория, казалось, даже не заметила это.

— Вот и чудно. Тогда тащи чайник и кружки, я пока еду разложу. А, и кленовый сироп прихвати, будь так любезен.

— Я буду очень любезен, — улыбнулся ей Эрик и скрылся за дверью.

— А вы вставайте, вставайте, уважаемый. Осторожно, но не надо строить из себя умирающего, — фыркнула девушка, после чего неожиданно оказалась совсем близко к персу. — Заодно и узнаем, что вы на самом деле тут забыли.

— О, мадемуазель, я не понимаю, о чем вы, — дарога почувствовал, что спина по непонятной причине, вспотела. — Я пришел проведать Эрика, вот и все.

— Проведать Эрика? Знаете, логический алгоритм «у пристани нет лодки — лодку взял Эрик — Эрика нет дома» способен осилить даже идиот, а уж у главы шахской полиции, пусть и бывшего, и с логикой, и с наблюдательностью наверняка полный порядок.

Девушка села на край кровати, сложив руки на груди и повернулась к нему лицом. Голубые глаза уставились на него не мигая и чуть исподлобья. Аллах Всемогущий, как можно было хоть на мгновение спутать ее с Кристиной? У юной Дайе никогда не было такого взгляда, который словно сверлит людей насквозь. И, более того, певица вряд ли заподозрила бы подвох в словах перса.

— Едем дальше. Вы зашли сразу в мою спальню. Верней, в бывшую спальню Кристины. А Эрик всегда спал в гробу.

«Спал… Аллах Всемогущий, где же он сейчас спит…»

— Отсюда делаю вывод, что вы пришли совсем не к Эрику. И так, вы мне честно ответите, или, может, мне стоит поделиться своими догадками с нашим общим знакомым? — Виктория оскалилась в нехорошей ухмылке. Перс мысленно сглотнул. О том, что стукнет в голову Эрику, выслушай он догадки девушки и интерпретируй их в своей привычной манере, думать было страшно.

— Я действительно приходил проведать Эрика. Собирался прийти утром. Но потом я увидел, что он вышел на улицу. И вернулся с букетом роз. Учитывая, что я не видел Кристину после некоторых событий, то заподозрил, что она все еще может оставаться пленницей здесь.

— А, понятно. Прекрасную принцессу спасать полез. Ну, извини, мужик, на мне свои рыцарские инстинкты ты удовлетворить не сможешь, потому что я тут добровольно.

— Вы в этом уверены? Не знаю, как давно вы знаете Эрика, но должен вас предупредить — этот человек опасен.

Злой и едкий смех из уст такого нежного создания показался персу чем-то ужасным и противоестественным. Как будто смеялся Эрик, только другим голосом. Виктория уже было открыла рот, собираясь что-то сказать, но потом метнула быстрый взгляд на дверь и, приложив палец к губам, метнулась у столу. К моменту, когда в комнату зашел Эрик, по тарелкам были разложены ароматные оладьи.

— Пока нашел этот сироп… — виновато пробурчал Эрик.

— Ничего страшного. Типичные кухонные проблемы. Ты еще не знаешь, что это такое — соль в банке из под сахара, но с надписью перец, — отозвалась девушка, после чего повернулась к персу. — Ну вы давайте, вылезайте из-под одеялка. Ужин вкусный, без отравы в виде приправы. Блин, стихосложением занялась…

За ужином разговаривает одна Вика. Рассказывает историю своего появления в этом мире, показывает персу свои документы и технику будущего. Эрик, как кажется дароге, звереет прямо на глазах. Но Виктория этого будто бы не замечает. Или действительно не замечает?

— В общем, когда мы поняли, что я не Кристина, я тут уже освоилась, привыкла и, когда Эрик предложил остаться, согласилась, — завершает рассказ Вика.

— Потому что вам некуда пойти? — неосторожно произнес перс. Его реплика вызвала вполне ожидаемую в случае Эрика реакцию — достигнув, видимо, точки кипения, мужчина вскочил на ноги и коршуном навис над ними.

— О, конечно! Ведь только тяжелые жизненные обстоятельства могут удержать любую девушку рядом с уродом-Эриком! Ведь это так очевидно, не правда ли, дарога? А ты чего молчишь, Виктория?! Ну же, давай, скажи, что это действительно так! Можно подумать, что мы все сами об этом не знаем!

На пол полетела одна из тарелок. Перс вскочил на ноги, собираясь метнуться в сторону двери, но прежде, чем он успел схватить за руку Викторию, та невозмутимо взяла со своей тарелки оладушек и, обмакнув его в кленовый сироп, принялась быстрей есть.

— Надир, вы жуйте, жуйте быстрей. Не видите, человеку посуда нужна, он тут опять ее бить собрался. Чувак, мы сейчас быстро чай допьем и тарелки сразу освободим, ты потерпи немного, ладушки?

— Не пытайтесь заговорить мне зубы, Виктория! — выкрикнул Эрик, нависая теперь уже над девушкой. Побледневший от ужаса дарога не знал, куда теперь деться, в то время как Виктория спокойно продолжала жевать оладьи.

— А то что? Драться полезешь? Ну так я тебе еще когда спарринг предлагала…

Дарога сидел, боясь пошевелиться. То, что происходило сейчас, находилось для него за гранью добра и зла. Женщина осмелилась противостоять Эрику в момент его ярости. Женщина не отрываясь смотрела на монстра глаза в глаза и не кривилась от отвращения, не вздрагивала от страха и ни капли, шайтан ее забери, не боялась!

Долгий взгляд глаза в глаза — и монстр не выдерживает, сдается, опускаясь на кресло и закрывая руками свое жуткое лицо. Виктория уже через мгновение оказывается рядом с ним. До перса доносятся лишь обрывки тех успокаивающих слов, что девушка шепчет мужчине. Но он отчетливо видит, что та села рядом с Эриком и крепко обняла его, как обняла бы мать капризничающего ребенка. Про дарогу оба, кажется, на время забыли и он был этому несказанно рад.

Виктория носилась вокруг Эрика. Словно по волшебству рядом появились вода и успокоительные капли, которые были залиты в Призрака Оперы несмотря на вялые попытки избежать лечения. Налив тому горячего чаю, Виктория как ни в чем ни бывало придвинула к себе тарелку с остывшими оладушками.

— П-прости, — с явным трудом произнес Эрик.

— Ничего страшного, — будничным тоном произнесла девушка, проводя рукой по иссохшему черепу. — Ты чаек пей, успокаивает. Можешь пока прилечь пойти, я договорю с дарогой и сразу приду.

Руки монстра сомкнулись на талии девушки.

— Ясненько, — Ламберт невозмутимо откинулась спиной на грудь монстра, поворачиваясь к дароге. — Так вот, мне тут наконец-то подвернулась возможность сказать, почему я осталась. По нескольким причинам. Он спас меня в туннелях. Пусть даже и принял за другую девушку, но даже в моем времени не так уж много народа, который бы притащил девушку без документов к себе домой, заботился о ней, как о родной и так далее… Как максимум — сдали бы в больницу какую-нибудь и сообщили подробные сведения о том, при каких обстоятельствах меня обнаружили, чтобы полиции было проще родственников искать. Второе — за все время моего пребывания здесь с меня не потребовали плату натурой. Знаете, дарога, даже забавно… Казалось бы, человек живет в практически полной изоляции, на социальные нормы плюет с высокой колокольни, а ведет себя более приемлемо, чем… да даже вот большинство ваших соотечественников. Умный, музло классное сочиняет, хозяйственный… — при этих словах Ламберт почему-то снова усмехнулась. — В общем, я осталась тут по своей доброй воле, в здравом уме и трезвой памяти. Ну, верней, сначала она у меня трезвой не была из-за сотрясения, но потом это дело прояснилось. А теперь вопросик лично к вам, Надир, раз уж у нас тут получился вечер откровений — что вам за дело до жизни другого человека, что вы позволяете себе вмешиваться в нее столь наглым и бесцеремонным образом? Вот только не надо сейчас патетических слов о беспокойстве за Кристину, или за меня. На вашей родине женщина по правам и отношению к ней приравнивается к скоту. Неверная женщина — еще более бесправна. На вашей родине даже в мое время еще сохраняется традиция продать девочку двенадцати лет в сексуальное рабство к семидесятилетнему старику. Уж на вашей родине поведение Эрика даже по отношению к Кристине считается вполне приемлемой нормой, да и у вас самих, учитывая, как сказал Эрик, принадлежность к шахской фамилии, наверняка в те времена была далеко не одна наложница. Так почему это вы так прицепились к тому факту, что у Эрика живет девушка?

Если бы голосом можно было резать металл — даже сталь ворот Стамбула пала бы после пары слов, сказанных этим созданием.

— Потому что он…

— Монстр? — криво усмехнулась Виктория. Эрик рядом с ней вздрогнул всем телом и заметно побледнел.

— Я не…

— Бросьте. Вы хотели сказать именно это. Мне попались дневники Кристины, если верить им — вы не особо стеснялись в эпитетах, правда сейчас почему-то трусите повторить в лицо все то, что говорили за глаза. Что же, ну тогда все понятно. Ведь так легко быть добрым рыцарем, когда ты противостоишь абсолютному злу, верно? Вы приперлись сюда и начали совать свой нос в чужое грязное белье, устроили нам допрос, как преступникам каким-то… А ведь вообще-то два взрослых совершеннолетних человека могут делать все, что им заблагорассудится и отчитываться окружающим об этом не обязаны, тайна личной жизни, так-то…

— Я лишь беспокоился за вас, Виктория. Впрочем, сейчас вижу, что это было излишне.

— А чего за меня-то беспокоиться? Я Эрику дерьма не делала, чтобы он меня обижал. Что же насчет его… характеристики… Чудовищем его сделали вы. Вы и вам подобные твари. Что, мало было, что человек с изуродованным лицом родился, надо ему еще и душу искалечить? Психику посадить в хлам так, что даже не каждый грамотный психиатр нашего времени соберет? А потом, конечно, удивляться, что он всех подряд душить кидается… А вы что, хорошо по отношению к нему поступили? В дом пробираетесь незаконным путем второй раз, между прочим, до срыва вон довели, а мне успокаивай…

Возмущение кипело внутри, но даже возразить девушке, пока рядом был Эрик, перс не смел. Монстр сейчас словно прятался за спиной девушки, защищавшей его от нападок. Но судя по выражению лица, с которым тот смотрел на макушку Виктории… Ни дай Аллах с головы этого создания упадет хоть один волос — возможно, она сама пожалеет виновного в своих бедах после того, как он встретится с Эриком…

— Дарога спас мне жизнь. И считает теперь, что после этого имеет право на подобные действия.

— Ты его просил тебя спасать?

— Нет, — просто ответил Эрик.

— Тогда в чем прикол? Если бы ты попросил о чем-то, то был бы должен, а если же нет — то это жест доброй воли, на который можно и не отвечать. Ну, или ответить разово. Или хоть какой-то, но друг?

Эрик вздрагивает от слов девушки, как от удара. Перс смотрит на этого человека, который сейчас жмется к хрупкой женской фигуре, подобно котенку и не понимает решительно ничего. Что происходит тут между этой девушкой и Эриком? Ясно было одно — его помощь явно этим двоим не нужна. В конце концов, он убедился в том, что Вика здесь находится по доброй воле, а большего и не требуется.

Так что дом на озере он покидает с чистой совестью. Эрик перевозит его через озеро с утра, к решетке на улице Скриба перс практически бежит. Аллах всемогущий, какая нормальная девушка выдержит постоянную жизнь в этих подвалах? Впрочем, в ненормальности Ламберт он перестал сомневаться еще во времена вечерних посиделок в гостиной.

В этот раз я хрен знает по какой причине сплю почти до обеда. Впрочем, нет, причина-то понятна — мы с Эриком полночи смотрели мультики, пока не разрядили второй аккумулятор на смарте. Уложить его спать после разговора с дарогой было просто нереально. Вот же ж, блин… Мало было того, что он и так от малейшего не так сказанного слова в истерику впадает, так тут еще появился этот левый перец и масла в огонь подлил.

Друг, тоже мне… Трудно представить, чтобы я пришла хоть к той же Лине в гости с температурой, хватаясь за стены, и заводя тирады про то, что хочу умереть и мне бы после этого позволили уйти в неизвестность.

«Милая моя, ну ты Лину не запихивала в камеру пыток, не пыталась сначала довести до теплового удара, а потом — утопить», — разумно возразил внутренний голос.

Я лишь вздохнула тогда на это. Потому что да — не пыталась. В нашем времени за Эрика уже давно бы взялись врачи. Насколько мне известно, большую часть психических заболеваний можно либо полностью вылечить, особенно на начальных стадиях, либо загнать в устойчивую ремиссию. Некоторых, конечно, лучше убивать, чем лечить, тех же педофилов, например. Но Эрик явно не отстой полный. Вон, все конфликты заканчиваются тем, что он что-то громит, потом приходит в ужас от собственных поступков и слов, падает без сил и какое-то время плачет, пытаясь одновременно с этим просить у меня прощения за то, что напугал. А, между прочим, у нас вполне вменяемые и адекватные люди могут устраивать скандалы, ревновать к каждому столбу, бить посуду на регулярной основе. Уже молчу про то, что на моей родине в семьях вообще процветает культ насилия. Так что дарога и Кристина, считавшие Эрика неадекватом, еще РЕАЛЬНЫХ неадекватов не видели. И я молчу про то, что он себя в целом ведет приличней восьмидесяти процентов мужиков в моем времени.

В общем, из-за того, что половину ночи я не спала, проснуться получилось только ближе к обеду. Что удивительно — Эрика рядом не было, хотя обычно он либо еще спит, либо упорно делает вид, что спит, либо осуществляет различные поползновения романтического характера. Причем, какие-то странные поползновения. То на ручки возьмет и колыбельные поет, то расчешет, то просто лежит рядом и по волосам гладит.

В отдалении раздались шаги, после чего в комнату зашел Эрик.

— Утро доброе, — я улыбнулась и, потянувшись, спрыгнула с постели. Ночнушка уже привычно скользнула вдоль ног, почти полностью их скрывая.

Вместо ответа мужчина скользнул ко мне и, подняв на руки, отнес обратно на кровать. Взвизгнув от неожиданности, я приземлилась на одеяло и рассмеялась. Почему-то знала, что он не сделает мне ничего дурного и что у его действий есть какой-то пока что одному ему понятный смысл и интерпретировать их пока что как-либо невозможно.

— И что дальше?

Вместо ответа Эрик неожиданно прислоняет палец к губам и рукой показывает мне, чтобы я оставалась на месте. От этого жеста на губах появляется улыбка, но я тут же ее прячу — помню, как он может среагировать и не хочу портить такой момент… Такой — это какой? Интересно, почему я чувствую, что происходит что-то странное и непонятное, но при этом даже не могу это объяснить?

Поэтому, когда он скрывается за дверью, я в ожидании непонятно чего остаюсь сидеть на постели. Успеваю только собрать волосы в косу. Мелькает мысль сбегать умыться, но кажется, это порушит тайные планы Эрика, поэтому я остаюсь на своем месте.

Когда в дверях показывается Эрик с подносом, с моей стороны его встречают бурные апплодисменты. Улыбнувшись мне в ответ, мужчина ставит на столик рядом с кроватью пару чашек с чаем, заварочный чайник, сахарницу, емкость с кипятком и две розетки с каким-то лакомством.

— Вау, — чуть улыбнувшись, дожидаюсь, пока он сядет рядом и, повиснув на шее, касаюсь губами щеки. — Какой ты у меня романтик, уже и завтрак в постель притащил…

— Ты так мило спишь, что я не решился тебя будить.

— Да-да, я знаю, что очень милая, когда сплю. Правда, потом я просыпаюсь и открываю рот, после чего весь уровень милости сходит на нет.

— Это неправда, — Эрик улыбается, а потом пододвигает ко мне поближе одну из розеток. Сам берется за вторую, наливает нам обоим чай. Минут десять просто сидим и завтракаем, ни слова не говоря.

— Проводил? — уточняю я.

— Проводил.

— Точно проводил? Не головой в озеро, а до решетки? — начинаю приставать я.

— Твое беспокойство за судьбу случайных знакомых просто поражает. Ради успокоения твоих нервов, повторю. Да, действительно проводил. Не до решетки, до противоположного берега озера, дорогу дальше дарога и сам прекрасно найдет. И нет, не придушил, хотя желание было, каюсь, грешен. Особенно после вашего вчерашнего разговора, когда так кстати выяснилось, что дарогой при посещении моего дома двигало отнюдь не беспокойство за меня.

— Кхм… — зря я в этот момент отправила в рот кусок крема.

Рукой осторожно похлопав меня по спине, Эрик неожиданно наклоняется ко мне. Золотистые насмешливые огни вспыхивают в глазницах и тут же исчезают.

— Вика, ты что, всерьез надеялась, что я куплюсь на эту детскую ловушку с поиском предмета на кухне и не смогу подслушать, о чем вы с персом говорили?

— Не надеялась, что купишься, но надеялась, что тебе хватит тактичности не запоминать услышанное и не ставить меня в неудобное положение этой фразой о том, что ты разгадал мой маневр, — быстро нашлась я.

— Ох, а я так надеялся пробудить твое чувство стыда…

— Ага, не дождешься. Нас родилось трое: лень, я и чувство стыда, последнее умерло при родах. Так что я нынче сволочь бессовестная.

— Это не так, — Эрик вздохнул и неожиданно притянул меня спиной к себе. Чужие губы уткнулись в макушку, а тихий шепот вдруг стал словно доноситься со всех сторон. — То, что ты сказала персу про меня вчера. То, как ты обо мне заботилась все это время. Даже те, кто претендует на звание добродетельных, честных и милосердных не смогли бы сделать для меня что-то большее.

— Эрик…

— Знаете, впервые в жизни кто-то посмотрел дальше моего лица. Впервые в жизни кто-то обвинил в том, что произошло со мной и в том, каким я стал, не меня самого, а… Да будто бы мне хотелось жить вот так, как сейчас. Будто мне всегда хотелось быть изгоем, от которого все шарахаются. Знаешь, я ведь однажды пробовал в университет поступить. Лучше всех сдал вступительные экзамены.

— Ты? В универ?! — не выдержав, я расхохоталась.

— По вашему, я на это не способен? — возмутился Эрик. Прежде, чем закатится скандал на пустом месте, я вывернулась из его объятий и, опустив руки мужчине не плечи, повалила его спиной на кровать. Сама при этом оказавшись сверху в довольно пикантной позиции. В том плане, что если бы сейчас кто-то зашел в комнату, то вполне бы принял все происходящее за брачные игры.

— Ты радуйся, что туда не поступил. Потому что я тебе, как выпускник колледжа, говорю — все полезное, что можно вытащить из современного образования, занимает по времени изучения… Ну, где-то пару месяцев. И на самом деле эти вышки нужны только либо на реально сложных работах, требующих дохера знаний, либо на руководящих должностях где, опять же, реально нужно дохера знаний. Но большинство людей у нас либо орут «свободная касса» в бургерной, либо же на момент посещения универа обладают всеми нужными знаниями и идут в учебное заведение чисто ради престижа. Хуйня это все. Я поэтому на вышку и не пошла. Да и анархистам полутюремный режим общажной жизни и общение со старшим поколением просто противопоказано, так как в том старшем поколении адекватов — раз два и обчелся и все они — упс, — не работают в универах.

— В-вика…

— Что?

— Это не очень удобно…

— Мне вполне удобно. Или я тебя придавила слегка? Ну так говорила — кушай больше, питайся правильно, а то ветром будет сдувать и никаких кирпичей не напасешься.

— Ах ты ехидна…

— От ехидны слышу, — фыркнула я. И, сама не знаю почему, протянула руку к шее Эрика. — Щекотки боишься?

— Не боюсь, — взгляд Эрика стал неожиданно мрачным. — Я ее не чувствую. Как, впрочем, почти не чувствую физической боли. Такое бывает, знаете ли, при регулярных избиениях.

— Вот сволочи, — я вздохнула, проведя рукой по груди Эрика. В память пришел вид его тела. Не сказать, чтобы я там шибко что-то разглядывала, но феноменальное количество шрамов успела заметить.

Мужчина тоже вздохнул и, когда моя рука коснулась его щеки, чуть вздрогнул.

— Что такое? Тебе неприятно, когда я так делаю?

Почему-то с ним хочется быть такой. Доброй, нежной. Раньше мне не приходило в голову гладить мужиков по лицу или по телу. Ну, то есть во время секса нечто подобное еще куда ни шло, а просто в быту обниматься никто особо не любил, да и я сама, если честно, восторгом не лучилась.

— Мне… непривычно. Обычно Эрика только били, знаете ли… — мрачно отозвался мужчина.

Так, понятно. Минуту назад было настроение хорошее, сейчас уже плохое. Пойду пока что свалю под благовидным предлогом.

— Спасибо за завтрак, было обалденно вкусно. Ладно, пойду я умываться и зубки чистить.

— Ты… Можешь со мной поговорить потом? — неожиданно тихо произносит Эрик.

— Да не вопрос. А о чем хоть? — уточнила я больше для поддержания беседы.

— Я буду у себя, — ушел от ответа мужчина, после чего отправился восвояси прежде, чем я успела слово сказать. Минуту спустя на меня обрушилась органная музыка. Ну, хоть не полная депрессия, и то радует.

Под музыкальное сопровождение я поплескала на лицо холодной воды, протерла глаза, отмыла до блеска зубарики и, прикинув, что утренний туалет на этом можно завершить, отправилась к Эрику в комнату с органом. И гробом.

Видимо, Эрик услышал мои шаги, потому что музыка стихла в тот момент, когда я подошла к инструменту.

— Так… О чем ты хотел со мной поговорить?

— Твои слова, твое поведение и отношение ко мне… Как их интерпретировать? Как ты сама назовешь то, что между нами происходит?

Мысленно я усмехнулась. Способность сабжа учиться на своих косяках при указании на них в последнее время меня радовала аж до не могу.

— Ну… — сложив губки трубочкой, состроив типичную «мордочку блондинки», я бесцеремонно плюхнулась на колени к Эрику, вызвав у него то ли вздох, то ли возглас. — Мы с тобой встречаемся, но пока еще не трахаемся, если говорить совсем понятным языком.

В этот раз кое-кто даже не поперхнулся воздухом. Привык, что ли?

— А дальше что будет?

— Ну, это от тебя зависит. Если будешь вести себя хорошо, то месячишка через три запустим тест-драйв в постели, если всем все понравится, то так и продолжим жить.

— Знаете, вот это вот ваше «потрахаемся»… Это возмутительно! В конце концов, в наше время это просто непорядочно по отношению к женщине.

Не выдержав этой тирады, я расхохоталась Эрику прямо в лицо.

— Прости, ты сейчас что сказал? Мне сейчас лекцию о целомудрии будет читать сорокалетний закомплексованный мужик, идеалом у которого стал чувак из всех достоинств которого — способность засунуть хуй в пизду? Я ничего не путаю, или мне слух отказывает потихоньку следом за здравым смыслом?

— Вы… Вы читали… — Эрик стал пунцовым.

— Да случайно наткнулась.

Двух страниц текста мне хватило понять, что на шикарную музыку придуман текст а-ля «влажные фантазии дрочера-переростка», при этом данный субъект в принципе нихуя не знаком с женской физиологией. Что, кстати, вполне объяснимо.

— Читала. Лично мое субъективное мнение — полный отстой. Впрочем, каюсь, это может быть связано с тем, что в моем времени уже практически не существует всех тех проблем, что наваливаются и на женщин, и на мужчин, в вашем девятнадцатом веке.

— Не понимаю, как может не существовать таких проблем, — обиженно нахмурился Эрик.

— Ну, если объяснять самым таким простым языком…

— Да, давайте, Виктория. Проще, проще! Эрик же совсем идиот, он ни на что не способен, он ничего не… простите, — мужчина закрыл лицо руками.

— Ничего страшного. Мы вернемся к этой теме позже, или мне сейчас говорить?

— Добивайте, — мрачно буркнул Эрик.

— Так вот, как выглядит твой «Дон Жуан» в наше время… Ну, значит, грамотный пикапер с подвешенным языком, умеющий угодить женщине и при общении, и в постели, знакомится с эдакой молодой девчонкой. Ну, от шестнадцати и старше, потому что возраст сексуального согласия четко определен действующим законодательством, а проблемы нашему непоседливому товарищу не нужны… Ну, а дальше схема понятная — букеты, конфеты, прогулки, рестораны, еще можно каких-нибудь других развлечений в зависимости от интересов девушки подогнать. А, кстати, еще один момент — жениться он девушке не обещает, поскольку таким заявлением современную девушку во Франции можно только отпугнуть. У нас там, знаешь ли, семью принято заводить после того, как отучился, нашел хорошую работу, заимел свой угол и все в таком духе. Бывают маргиналы, которые, как на моей исторической родине, способны жениться и размножаться в институтской общаге имея суммарный доход на двоих двести долларов, но в более развитых странах это редкость, знаешь ли. Так вот, вернемся к Дон Жуану… Процесс длится от недели до пары месяцев — зависит от психологических особенностей кокретной девушки, а потом и случается секс, ради которого все это затевалось. Поскольку о контрацепции у нас рассказывают еще в школах, никаких негативных последствий вроде нежелательной беременности или трипака при этом никто не подхватывает. В итоге довольный Дон Жуан ставит очередную галочку в списке побед, а девушка может с гордостью рассказывать подружкам о том, что ее первый раз состоялся не на вечеринке по пьяни со случайно встреченным парнем и не на грязном подоконнике в подъезде с неумелым одноклассником, а с взрослым и умелым мужчиной, который создал нужную обстановку и доставил ей удовольствие. А да, забыла — при этом никто не будет обзывать девушку шлюхой и клеймить ее позором. Трагедию не из чего раздуть, понимаешь? Вот не из чего из пальца высосать драматическую историю, потому что в таком деле драматического ничего не может быть по определению. Ну потрахались. Если всем все понравилось — можно еще потрахаться. Если не понравилось — что же, народу вокруг полно, будут искать тех, кто понравится. Замуж и жениться у нас идут люди лет в тридцать и старше, которые уже точно знают, что им надо, и насколько находящийся рядом с ними человек удовлетворяет их запросам. А, ну и конечно — насколько они удовлетворяют запросам этого человека. Женятся с рассчетом, что хотя бы лет десять вместе проживут, на меньший срок смысла нет возиться с бракосочетанием.

— А у нас брак заключается один раз и на всю жизнь.

— И присмотрись повнимательней, насколько люди в этом самом браке счастливы. Особенно женщины. И сколько народу от своего «богом данного» партнера ебашит налево. Вот идеальная семейная жизнь, вот достойный пример для подражания потомкам! Знаешь, сама я еще не видела толком тех людей, что там, наверху, но многочисленное чтение мемуаров этого времени дает понять, что жизнь была пиздец какой несладкой. И в вопросах отношений с представителями противоположного пола в том числе. Вот сам подумай, первые отношения — это лет шестнадцать-двадцать. Ты толком не разбираешься в людях, видишь то, что человек тебе хочет показать, а соответственно — о его подноготной догадаешься лишь через пару-тройку месяцев, а то и лет, верно?

— Верно, — Эрик вдруг улыбнулся, а потом, одной рукой удерживая меня за плечи, вторую просунул мне под колени, таким образом опять словно беря меня на руки.

— Ну вот и смотри. Человека не знаешь, а выходишь за него замуж. На всю жизнь. Без права развестись, если вдруг окажется… да мало ли что! Нарики, абьюзеры, насильники — вся эта шушара ведь изначально кажется нормальными людьми! Я уже молчу про более легкие случаи, когда мужик — кобель, или когда выясняется, что конкретно эти два человека не могут ужиться на одной территории или не совпадают предпочтениями в постели. На всю жизнь брак был возможен только в четырнадцатом веке, когда основная масса населения не доживает до тридцати. У вас тут вроде тоже у основной массы населения не такой уж продолжительный срок жизни. А вот в наше время восьмидесятилетняя бабулька в здравом уме и трезвой памяти — это вообще нифига не нонсенс. Вот ты представляешь — женился ты на девушке, а потом понимаешь через три года, что она тебе не подходит и…

Эрик рассмеялся таким горьким, противоестественным смехом, что я оборвала свою тираду, с недоумением уставившись на него.

— Вы так ничего и не понимаете до сих пор. Вы сидите здесь, вы видите меня изо дня в день, вы читали дневники Кристины, но вы… Вы так ничего и не поняли. Глупый, наивный ребенок. Это вы там, у себя, в двадцать первом веке можете выбирать, перебирать, раздумывать. Пусть у вас и не самый лучший ассортимент бывших ухажеров, с ваших слов, но у вас хотя бы этот выбор был. Вы можете отказать одному мальчику идти с ним гулять, потому что знаете — через день-два к вам подойдет другой, и этот другой может оказаться куда более подходящим. А я? Вы посмотрите на меня, поближе посмотрите… Если я не смогу быть с тем человеком, который не отшатывается от меня в ужасе и не выворачивается наизнанку от отвращения при виде моего лица, то я так и останусь один, вы понимаете? А я не хочу… Я не могу… До тех пор, пока не состоялась наша встреча с Кристиной, я наивно думал, что можно прожить в одиночестве без людей вокруг, не перекидываясь ни с кем и словечком, а потом… У меня нет выбора. Я либо сойду с ума и сдохну в одиночестве, либо буду хоть с кем-нибудь.

По мере высказывания этой всей пространной тирады до меня медленно доходила одна очень простая вещь. Верней — тот скрытый смысл, что можно было без труда отследить в поведении Эрика во все предыдущие дни, но на который я почему-то упорно отказывалась обращать внимание. Или не замечала? Чувство симпатии к другому человеку не в первый раз на некоторое время отключает мой разум.

— Подожди секундочку… Значит, я правильно понимаю, что тебе не имеет значения, кто будет рядом с тобой. То есть, тебе абсолютно похуй на личность девушки. Это может быть как полуграмотная баба, сморкающаяся в скатерть, так и тихая забитая интеллигентка вроде Кристины, так и оторва типа меня?

Я встала с колен Эрика. Он, видимо, почуяв неладное, тоже поднялся с банкетки и замер напротив меня, ни слова не говоря.

— Что-то не так, Виктория?

— Что-то? Да, действительно, что-то, блять, не так! — в первый раз после первого скандала на кухне я повысила голос. — Знаешь, в моем времени есть такая категория парней. Они ходят по ночным клубам и другим соответствующим заведениям и снимают девушек на ночь. Им так же, как и тебе, неинтересны увлечения девушки, внутренний мир, моральные качества и психологические особенности. Интересно только ее тело. Ну, в смысле, сиськи чтобы были симптотные, ноги длинные, личико смазливое. А знаешь, почему им это неинтересно? Потому что они ищут себе девочку потрахаться на одну ночь. И ты такой же! Только хочешь использовать другого человека морально, а не физически. И знаешь что — я ведь не против была, пользуйся. Ну, то есть… Это же нормально, утешать и подбадривать кого-то, составлять человеку компанию, общаться с ним, но зачем… Зачем же ты это все любовью пытался замаскировать, Дон Жуан недоделанный? Неужели ты думал, что я такая же тупая, как и местные девочки-хористки и не пойму, что ты… Ты же меня не любишь! Тебе наплевать на то, какая я! Так зачем было вот это вот все? Нахрена?! Я ведь уже сказала тебе, что останусь здесь, с тобой! Я уже относилась к тебе, как к лучшему другу или брату родному… У тебя ведь уже было все, что тебе нужно… Так нахрена были эти букеты, конфеты, вот это все… Вот это все дерьмо, если на самом деле оно нихера не значит?!

По щекам катились слезы. Тело колотила дрожь, а в горле встал тугой ком, мешавший дышать. Глаза застилала пелена, мешавшая разглядеть реакцию Эрика на мои обвинения, да и не интересовала меня эта реакция, если честно. Потому что его мои чувства, оказывается, ни капли единой не интересовали. Сорвав с волос подарок Эрика, я с силой швырнула его мужчине под ноги и вылетела за дверь, основательно этой самой дверью хлопнув. Ноги несли куда-то, не разбирая дороги. Немного придя в себя я обнаружила, что стою в гостиной рядом с каминной полкой. На которой стояла полная бутылка коньяка. А, ну нет, ноги очень даже разбирали, куда меня нести… Взяв в одну руку бутылку и поняв, что сейчас в принципе не хочется искать по всему дому стаканы, я приступила к известному процессу утапливания своего горя в вине. То есть, пардон, в коньяке.

Он уже немного привык к тому, что эта девушка очень странно себя ведет, странно разговаривает и порой выдает совершенно непредсказуемую реакцию на его слова и поступки. Но то, что происходило сейчас… Это не вязалось в голове Эрика ни с одним представлением об этой девушке.

Прошло, наверное, минут десять после ее ухода прежде, чем он начал осознавать происходящее. Медленно опустившись на колени, он бережно подобрал гребень. При виде расколовшейся на две половинки основы украшения горло сдавил спазм, а на глаза набежали слезы. Что же произошло? Чем он мог настолько ее обидеть, что она… Она же заплакала! Что-то говорила про то, что Эрику неважно, какая она. Сравнивала его с какими-то парнями из клубов. Через всю ее тираду до Эрика медленно дошла самая шокирующая ее суть: Виктория говорила Эрику, что он ее не любит. И ее это расстроило.

Почему? Кристина бы только обрадовалась, если узнала, что урод из подземелий ее разлюбил. Бедная Кристина была готова стать его женой ради спасения Рауля, временами испытывала к нему жалость и сострадание, но наверняка вздохнула свободней, когда наконец-то освободилась от него. А Вика?

Сжавшись в комок, Эрик лег прямо на пол и отсутствующим взглядом принялся смотреть на теряющийся во мраке потолок комнаты. Стены, казалось, до сих пор отражали слова Виктории. Ее обвинения. Ее… Боль? Боль, которую ей причинил Эрик. Чем?

Раньше можно было обратиться за советом к той же Виктории. У нее как-то получалось объяснять все эти женские премудрости простыми словами. То, что было Эрику непонятно, а порой и вовсе внушало ужас, после разговора с Викторией становилось простым и ясным, а ее объяснения не оставляли никаких шансов для скрытого смысла или неверного толкования. Вон, как быстро она ему объяснила, почему надо давать девушке время узнать себя получше и не торопить события, чтобы не испугать ее.

— Узнать… Себя… Получше… — едва слышно произнес Эрик. Перед глазами повисла мутная пелена, которую бесполезно было смаргивать. — Какой же я идиот…

Ведь за это время не только Виктория узнавала его, но и он должен был узнать Викторию. И он узнал! Узнал, что эта несусветная девушка порой бывает невероятно, неприличной пошлой и своей грубой прямолинейностью способна неоднократно вогнать в краску даже какого-нибудь развратника, а не бедного Эрика. Узнал, что для нее не важны раса, пол и социальное положение человека, куда большее значение играет его так называемая «душа», то есть совокупность личностных качеств. Он узнал, что Виктория очень не любит, когда кто-то указывает, как ей жить и что делать. А еще она обожает бельгийский шоколад, который Эрик готов был носить ей ящиками, лишь бы только она его простила. Лишь бы дала шанс исправить ошибку. Лишь бы дала шанс все объяснить. Ведь он не хотел говорить то, что она услышала. Он лишь имел в виду, что готов в благодарность за теплые чувства к себе принять безоговорочно все то, что другие люди считают недостатками, подлежащими искоренению. Она говорила, что с ней никто не может ужиться, потому что она ведет себя «не в соответствии с гендерной ролью». И пусть ведет! Пусть играет в эти свои «компьютерные игры», пусть все выходные пропадает с друзьями в клубе и приходит домой «на бровях», пусть делает все, что ей взбредет в голову, лишь бы продолжала быть такой же доброй и милой с бедным Эриком.

Неизвестно, сколько он так пролежал, плача и думая о том, что будет с ними дальше, но в какой-то момент его насторожила странная тишина в других комнатах. Он ожидал, что Виктория будет что-нибудь где-нибудь громить и, в принципе, мысленно попрощался со статуэтками на каминных полках и с недавно купленной посудой, но никаких признаков погрома чуткий слух до сих пор не улавливал.

А что, если она решила что-то сделать с собой? Пусть даже на нее это совсем не похоже, но влияние момента могло оказать негативное воздействие на мышление такого логичного и конструктивного создания. Ведь раньше она не казалась ему человеком, который способен плакать…

Вскочив на ноги, Эрик бегом кинулся в гостиную. Дверь распахнулась с одного удара рукой, за ней он был подсознательно готов увидеть все, что угодно, вот только реальность все равно оказалась несколько… неожиданной.

— О, блять! Посмотрите-ка, кто ползет! — Виктория поудобней развернулась на ковре перед камином и, протянув руку к бутылке с коньяком, вполне уверенно отхлебнула последние два глотка. — Блять, что за гавно… — обнаружив, что бутылка опустела, девушка размахнулась и от души швырнула ее об стену. От этого звука Эрик вздрогнул и замер на месте, поскольку ее поведение сейчас напомнило ему собственное. И если он со стороны смотрелся столь же неприятно, как Вика сейчас, то… Как эта девушка умудрялась терпеть его все это время? — Ну и чо, блять, ты там замер? Дверь закрой, дует.

— Я лишь хотел убедиться, что с вами все в порядке. Что вы не…

Он осекся.

— Чего?! — Виктория явно поняла, что он имел в виду, поскольку заржала в голос, снова обвалившись на ковер. — Эрик, если бы я из-за каждого мудака пыталась самовыпилиться, то мое существование закончилось бы еще… Дай-ка подумать… лет в тринадцать, не позже.

— Муда… ка? По-вашему Эрик…

— А кто ты? Впрочем, я сама виновата. Не надо было питать каких-то ложных надежд. Просто в какой-то момент я подумала, что человек, который всю жизнь был одиноким и никогда не знал человеческого отношения будет это самое отношение ценить. Ну, в том плане, что я не заловлю тебя потом на какой-то телке из-за того, что у нее сиськи побольше, или она сосет круче…

Пассаж он не понял, но, судя по всему, имелось в виду что-то неприличное, поэтому Эрик предпочел половину последнего предложения пропустить мимо ушей.

— А тебе, оказывается, совсем наплевать. Ну так, баба резиновая, только еще и говорящая. Может, для кого-то еще так было бы даже лучше, но я этого не хочу, понимаешь? Порядочности в отношениях — да. Верности — да, блять. Уважения — да, естественно. Но не полного пренебрежения ко мне, как к личности, лишь бы была рядом. Как я уже сказала — бросать тебя в таком состоянии я не намерена. Но давай оставим эту игру в отношеньки за бортом, все равно ничего путного не выходит.

Сердце ухнуло в пятки. Эрик опустился на ковер совсем рядом с Викторией, но так и не осмелился протянуть к ней руку, чтобы заставить повернуться и смотреть на него.

— Может быть… Все-таки не стоит делать таких поспешных выводов?

Внутри поднималось что-то нехорошее. Нет, нет, он ее так просто не отпустит. Виктория должна остаться с Эриком, должна полюбить Эрика, только тогда он будет счастлив…

— А чего тебе еще для счастья надо-то? С твоими-то запросами. Рядом? Пожалуйста, я рядом, вот она, вся, блять, целиком и полностью. Сопли тебе подтирать? Так я только этим, по-моему, и занимаюсь последние дни. Не шарахаться от тебя? Ну, пока продолжаешь вести себя прилично, все так и будет. Печь тебе пироги? Да пожалуйста, как я уже говорила, без истерик — хоть ежедневно, тем более, что мне все равно в этом отсталом времени делать больше нехуй, кроме как рукодельничать и кулинарничать. Вот только знаешь… Все вот это вот… Зачем сюда любовь приплетать? Есть такое понятие — называется «дружба». И ты не поверишь, но между представителями разного пола она тоже существует. Если ты все, что тебе нужно, получаешь от меня и без отношений, нахрена с ними-то заморачиваться, если, по большому счету, они тебе в хуй не уперлись? И нахера меня на это подписывать? Вот чего ты хочешь добиться?

Сейчас она была поразительной. Даже будучи пьяной «в тарантас» девушка изумительно и без запинки комбинировала сложные предложения и весьма точно передавала свои мысли и чувства. Чувства, да… Трезвой она была менее эмоциональной.

— Знаете, я… — он понимал, что с пьяным человеком разговаривать наверняка бесполезно. Но ему, как и Виктории, хотелось выплеснуть свои эмоции. — Я знаю, что друзья могут заботиться, оказывать эту вашу моральную поддержку. Но рано или поздно друг выйдет замуж и уйдет от меня, — фраза вырвалась сама собой. Обхватив себя руками, мужчина принялся раскачиваться вперед-назад. Определенно, ему тоже лучше дойти до той же кондиции, что и Вика. Иначе он прямо сейчас сорвется в очередной раз. Алкоголь помогает притупить любую боль, пусть и ненадолго…

Встав, Эрик прошел несколько шагов к небольшому шкафчику рядом с камином и открыв его, достал еще одну бутылку.

— О, заначка! Алкаш… — Виктория хрюкнула. — Замуж… И ты решил, чтобы я точно не ушла, затащить меня замуж сам? Скотина… А ведь я почти поверила тебе.

— Почти? — на ее резкое высказывание ответа не нашлось, поскольку сейчас Эрик остро чувствовал, что она на самом деле права. С самого первого дня у него были вполне ясные намерения относительно этого ангела, свалившегося на него из отдаленного будущего.

— Конечно, почти. Как я уже говорила, ты не первый мудак на моем жизненном пути.

Открыв бутылку, он делает прямо из горла большой глоток.

— Дай сюда, — бутылку весьма грубо вырывают из руки, при этом на фрак проливается немного коньяка. После этого Виктория в свою очередь прикладывается к емкости. — На. — вытерев рот тыльной стороной ладони, девушка кривится в странной гримасе, будто вот-вот заплачет, и абсолютно опустошенным голосом произносит. — Вот какого хрена вам всем не хватает? Симпатичная, не тупая, но и умником на моем фоне можно выглядеть запросто, истериками мозг не ебу, дорогих подарков не требую, не заставляю перекраивать свою жизнь мне в угоду… И всего-то прошу в ответ… Даже не любви. Об этом чувстве уже давно никто не знает… Уважения, поддержки и качественного секса три раза в неделю. Блять, вы, твари отросточные, даже на это неспособны. Какой тут замуж? Вернусь в родное время — ей-богу начну встречаться с той симпатичной телочкой, которая на меня уже три месяца пялится и весьма непрозрачные намеки делает.

— А я…

— А ты теперь непутевый старший брат. Или дядька по материнской линии, которого никто во Франции не знает и знать не может. Мудак еще тот, но родная кровь, поэтому люблю и терплю, забочусь в меру сил и возможностей, да и ты ко мне так хорошо по-родственному относишься. Чего ты так на меня смотришь?

— Эрик ценит вас… Эрик никогда вас не предаст, всегда будет рядом с вами, Эрик все сделает для вас…

Ком в горле мешал дышать. Поспешно сделав еще один глоток коньяка и уже привычно почувствовав, как вырывают из рук бутылку, чтобы затем снова вложить ее в его потную холодную ладонь, мужчина встал на колени напротив девушки и положив одну руку ей на плечо, тихо прошептал.

— Не отказывайтесь от меня. Дайте еще один шанс. Я понимаю, все понимаю, может вы правы и я действительно не очень-то умею строить эти ваши отношения и не совсем понимаю, что значит то или иное чувство, но…

Алкоголь все-таки ударяет в голову. Предметы становятся менее четкими, но вот смелости в нем прибавляется.

— У меня встречное предложение. Давай искать пути обратно в мой мир, м? Там будет полно девок, которые будут вполне нормально к тебе относиться, у тебя будет больше выбора, ты наконец-то выберешь себе подходящую телку, затащишь ее в загс, будешь ебаться с ней хоть на люстре, но… Меня оставь в покое. Стоп. Все. Хватит. Не хочу быть с тобой только из-за того, что тебе не из чего выбирать. Это ничем хорошим не кончится. Ни для меня, ни тем более — для тебя. Я тебя не люблю, Эрик. Точка. Конец истории.

— Вы полюбите меня. Клянусь, вы полюбите, а не то я…

— Не то ты что? — голос девушки налился металлом, рукой она откинула волосы со лба и, вскочив на ноги, уставилась на него сверху вниз. Быстро и плавно мужчина вскочил на ноги и в свою очередь устремил взгляд вниз, на Викторию, благо что это рост ему позволял.

Он уже не удивился тому, что девочка ни капли не испугалась — надо полагать, что если она и трезвая была непрошибаемой, а после бутылки с лишним коньяка ей наверняка и сам черт не брат.

— Не то что? Будь любезен договорить уже, раз начал. Что ты мне сделаешь? Попытаешься запереть тут? Выставишь на солнышко? Убьешь? Напугал ежа голой задницей — меня с десяти лет столько раз пытались то избить, то изнасиловать, что как-то уже перспективка не особо пугает. Тем более, что мне здесь все равно долго не прожить — пара-тройка лет — и готовьте гробик, так что раньше или позже — значения не имеет.

— Что?

— То, блять! В вашем времени люди с любыми отклонениями в здоровье подыхают, не дожив до школьного возраста.

— Но вам же просто нельзя быть на солнце и тогда… Тогда все будет нормально, ведь правда… — когда Виктория покачала головой, Эрик без сил опустился на пол у ее ног. — Как же так…

— Да вот так. Помнишь, я говорила тебе про то, что у меня полная непереносимость солнечного света?

— Конечно, помню, — он и не заметил, что до сих пор не выпустил из руки бутылку с коньяком. Виктория, похоже, тоже заметила нечто подобное только сейчас, поскольку иначе она бы потянулась к коньяку намного раньше.

— Так вот, пупсик, куча обменных процессов и усвоение целого ряда питательных веществ в организме человека осуществляется только при участии банальных солнечных лучей, та-да-дам! В мое время все это вполне компенсируется парой коробочек с химическими аналогами всех тех веществ, которые у меня не вырабатываются, в результате чего я спокойно могу вести вполне полноценное существование, работать на не самой простой работе и в итоге жить припеваючи. Но в вашем времени единственная химия — это самогоноварение, даже пенициллин, насколько я помню, еще не изобрели, молчу про химические аналоги всяких витаминов, минералов и иже с ними. А еще — за полтора столетия организм человека дохера изменился. Те заболевания, что считаются серьезными для вас — например, дифтерит, корь, что там еще есть — у нас давно лечатся путем вакцинации. То есть, даже если я подхвачу здесь что-нибудь эдакое, то скорей всего, переболею в легкой форме. Но может быть верно и обратное — какая-нибудь пустячная хрень уложит на обе лопатки мой и без того подыхающий естественным путем иммунитет, а я отправлюсь на ближайшее кладбище.

— Вы не сказали… Вы ничего мне не сказали… Почему?

— Дай подумать… Потому что не хотела слушать твои пиздострадания еще и по этому поводу? Или потому, что в принципе непонятно, какое значение будет иметь эта информация?

— Так почему сказали это сейчас?

— Пф… Простое желание повеселиться за твой счет. Тебе же можно издеваться над другими, я тоже иногда люблю что-нибудь такое выкинуть. Очень хотелось видеть, как это выражение всесильного Призрака Оперы в мгновение ока исчезло с твоего лица. Так мы вернемся к теме угроз? Что там еще, кроме смерти… Ах, да, изнасилование… Как я уже говорила — можешь попробовать. Поскольку я не ваши местные девочки — незабываемые впечатления тебе гарантированы. Как и повреждения средней степени тяжести минимум.

— Эрик бы никогда не пошел на такое, — он отхлебнул последний глоток коньяка и, пользуясь примером Виктории, швырнул бутылку в стену. Грохот осколков отозвался ноющей болью в висках. — Знаете, я ведь не совсем дурак. И я понял, что именно вас разозлило. И пусть так, пусть я не умею любить по-другому, не умею делать это правильно, пусть я не вижу важными те ваши черты, которые выделяете вы сами, но… Но я все равно вас люблю. Знаю, в ваших глазах это наверняка выглядит как попытка уцепиться хоть за кого-то после ухода Кристины, но… Просто примите чувства Эрика. Боже, вам даже не потребуется отвечать как-то на них, ведь вы и так делаете для Эрика все то, о чем он мечтать раньше не смел…

Язык заплетался. А вот Виктория выглядела все такой же вполне трезвомыслящей. У него же в голове не укладывалось все произошедшее и узнанное. Мысль о том, что он может ее потерять, казалась невыносимой. Настолько невыносимой, что хотелось сделать все, что угодно, лишь бы этого не произошло. Пусть даже отпустить ее в ее мир. Пусть даже она не сдержит свое обещание взять его с собой туда, где, по крайней мере, будет избавлен от участи циркового урода.

— И оно тебе надо? У тебя и так есть все, что тебе нужно, так? При этом тебе в ответ надо просто вести себя по-человечески. Я серьезно. Не надо мне вот этих вот отношений, любви и всего прочего. Просто будь человеком и не будь сволочью, этого абсолютно достаточно, чтобы все было, как прежде. Зачем чувства приплетать?

— А вам не приходило в голову, что я действительно чувствую к вам что-то большее?

— В смысле, трахнуть хочешь? Ну, давай еще бутылку достань, вон из того шкафчика, я ее прикончу — и сама к тебе полезу, только раздеваться успевай.

— Я не про это. Почему вам надо все опошлять, негодная девчонка?

Сейчас с ней было почему-то очень просто говорить. С ней вообще просто было общаться, правда, у него это все равно плохо получалось.

— Не я такая, жизнь такая. И воспитание, верней — его полное отсутствие. Так если не про это — то про что?

— Не думаю, что это можно объяснить словами. Я просто… Я не могу без вас. Как не могут люди без воздуха. Нет, правда, Виктория. Вы меня спасли, подарили мне жизнь, дали мне шанс, о котором я и мечтать не смел. Шанс быть нормальным человеком.

— Ты и так нормальный человек. Со съехавшей кукушечкой, но нормальный, в принципе.

— И если вы меня оставите…

— Слушай, ты заебал ныть, правда. Я же сказала, что не оставлю. Все. Закрыли тему. И пойдем уже спать.

— Да, пойдемте… — встать получилось без труда, а вот идти по абсолютно прямой линии — уже нет. То ли от выпитого, то ли от разговора, но его довольно сильно шатало.

— Кое-кому завтра с утра будет очень хреново, — злорадно фыркнула Вика, подхватывая его под руку, когда Эрик едва не впечатался в стену.

— Давайте, смейтесь, злословьте над бедным Эриком.

— А сам виноват, отросточный, нехер было девочку обижать, — грубовато отозвалась эта малолетняя хамка, после чего привычно забросила его руку себе на плечо и на буксире протащила к себе в комнату. Он готов был поклясться, что на кровать его швырнули с такой силой специально. Благо, что она мягкая и удариться он ни обо что не мог чисто физически.

— Я больше не буду. Я ведь вас люблю… — тихо прошептал он.

Храп был ему ответом — Виктория умудрилась заснуть, свернувшись клубочком в кресле. Будить ее и перекладывать на кровать Эрик не решился — будучи слегка нетрезвой, девушка вполне могла интерпретировать его действия как-то иначе, чем простую заботу, а портить окончательно впечатление о себе ему не хотелось.

В голове крутились обрывки фраз из сегодняшнего разговора. До сих пор ему практически не приходило в голову, что с Викторией здесь может что-то случиться. Верней, иногда подобные мысли посещали его голову, но он гнал их от себя, как нечто чрезвычайно страшное. Потерять ее… Может быть, она намеренно преувеличила проблему, чтобы его напугать? А если нет? Боже правый, да ведь и нормальные люди в его времени могли умереть от «какой-нибудь пустячной хрени»… Он уже начал выражаться, как эта мелкая…

А что, если ее действительно не станет? Вот сейчас она рядом, пусть у него вроде как снова нет шанса на какие-то чувства… Или есть? Ведь она все равно никуда не уходит… Может быть, у него еще получится все исправить? В конце концов, ее «нет» не сопровождалось ударом кулаком в зубы, а значит — она, возможно, сама не понимает, что… любит его? Пусть даже какой-то другой любовью, непохожей на идеальный воздушный замок, нарисованный в голове Эрика. И… Если она его не любит, то почему заботится, как о родном?

Мысли путались, а голова начинала кружиться. Вздохнув, мужчина повернулся на живот и, обняв руками подушку, закрыл глаза, погружаясь в тихий и спокойный сон. Удивительно, но сейчас даже отсутствие рядом Виктории не помешало ему заснуть.

Впрочем, пробуждение оказалось ничуть не радостным и куда менее приятным, чем он себе представлял…

— О-о-ох… — разбудил меня тихий и невнятный стон откуда-то справа. Попытавшись подняться, я грохнулась на пол и только тогда обнаружила, что умудрилась непонятно как заснуть в кресле. Впрочем, чего тут непонятного? В перегаре можно было вешать топор, а значит — была пьянка. Пьянку я помнила плохо, как и все последующее, на то она и пьянка. Впрочем, учитывая, что мы с Эриком даже заснули порознь — помнить особо нечего. Хотя… Кажется, кто-то опять бухался передо мной на колени и умолял, чтобы я не уходила. Однообразие, как же ты меня достало…

Стон повторился. Припомнив вчерашнюю обиду и справедливо решив, что персонаж за нее еще наказан недостаточно, я встала с пола, отряхнулась и во весь голос рявкнула бодрым и радостным голосом:

— Доброе утро, чувак!

Башка побаливала, во рту будто повесились мыши, короче — надо топать в холодный душ, почистить зубки и сварганить что-нибудь пожрать.

— О-о-ох… — снова ответили мне. — Эрику так плохо… Он умирает…

— Закусывать надо было. Умирает он. Вставай давай, а то так все на свете проумираешь.

Настроение было хорошим. При виде бледно-зеленого Эрика, который со стонами выбрался-таки из кровати, не посмев мне перечить, оно поднялось еще выше. Сама не знаю, почему. Обычно мне не доставляет радости созерцание чужой боли.

— О-ох, что Виктории нужно от Эрика? Можно он просто спокойно полежит…

При виде жалобной моськи в душе шевельнулось что-то, похожее на сочувствие. Но голос в голове напомнил, что все, проделываемое сейчас, делается для его же собственного блага. Потому что без каких-то мер он прострадает в постели весь день с жестким похмельным синдромом.

— Виктории нужно, чтобы Эрик сходил в ванную, почистил зубы и принял холодный душ.

— Виктория хочет смерти Эрика… — пробормотал мужчина, но покорно побрел в сторону ванной.

— Полотенце захвати! — крикнула я вдогонку, вызвав у него еще один полный боли стон. У-у-у, как все серьезно… Похоже, что в отличие от меня, мужик почти никогда не ударялся в серьезный забух. Впрочем, учитывая, что ему не двадцать пять лет, как мне, то есть организм менее здоровый по определению, а также тот факт, что он за своим организмом не особо-то следил — вполне объяснимо, что ему после меньшей дозы бухла на порядок хуже, чем мне.

Из ванной раздались звуки, будто кого-то выворачивает наизнанку. Ну приехали… А вот сам виноват, мог бы и сообразить, что закусить надо, я была не в том состоянии, чтобы о нем заботиться. И пить, кстати, не заставляла — никогда не страдала синдромом «ты меня уважаешь». Быстро покинув комнату, чтобы не смущать мужчину, я наплевала на собственное слегка разбитое состояние и отправилась на кухню. Надо было сообразить какой-нибудь легкий супец и горячий чай.

О, кстати, у меня же в аптечке есть французский антипохмелин! Учитывая, что после вылазки мы порой могли, не заходя домой, поехать к кому-нибудь на хату, дабы запить, еще в Лакхнау таблетки от похмелья заняли свое законное место в моей аптечке. Впрочем, если бы их не было, то запросто подошел растворимый аспирин.

Поняв, что Эрик не просто так долго не идет, я отставила в сторону чайник, после чего поставила на огонь кастрюльку с нашинкованными овощами и мясом. На вкус похлебочка получится наверняка так себе, но нам сейчас важен не вкус, а что-нибудь сожрать, дабы прийти в себя.

Вернувшись в комнату, обнаруживаю Эрика лежащим на кровати и едва слышно постанывающим чуть ли не в такт собственному дыханию.

— Только не говори, что ты впервые в жизни подхватил птичье заболевание.

— Какое заболевание? — мужчина приоткрыл один глаз, но тут же, поморщившись, закрыл его обратно, да еще и рукой загородился, типа от керосинки жесть какой яркий свет.

— Перепил, — я заржала.

— О-о-о, если в вас есть хоть капля милосердия, умоляю — смейтесь где-нибудь подальше. И принесите воды, мне так плохо…

— Чувак, мы вчера сожрали две бутылки коньяка без закусона, естественно тебе плохо. Давай вставай. Таблетку от похмелья хочешь?

— А такие есть? — в этом голосе было столько надежды… Не знаю, я так в четыре года спрашивала, есть ли таблетки, чтобы вылечили меня и мне можно было выходить на солнце. Впоследствии, конечно, такие глупые вопросы и не менее глупые надежды у меня не возникали.

— Есть. Поднимайся давай, — фыркнув, я полезла в рюкзак, доставая заветную пачку. — По крайней мере, еще на двадцать таких экспериментов нам должно хватить.

Мгновенно позеленев, Эрик кинулся в ванную, зажимая рот рукой. Шум воды скрыл все остальные звуки, но похоже, кому-то действительно плохо. Хотя, если он набухался первый раз в жизни, то ахуй организма вполне объясним. Снова покинув комнату, я побежала за чайником, стаканами и чистой водой. Помешала суп, попробовала и убедилась, что овощи еще насмерть сырые, не говоря о курином мясе. Ладно, мы, блять, подождем...

Возвращаюсь в комнату и испытываю острое ощущение дежавю. Разве что теперь он лежит не на спине, а на боку, закрывшись одной рукой от света.

— Ну-ну-ну… Давай, выпей, должно полегчать.

Растворяю одну таблетку в стакане воды и протягиваю Эрику. Пока он пьет, проделываю ту же манипуляцию со своим стаканом. Мне, конечно, не настолько хреново, но голова побаливает и руки трясутся.

Залпом осушив емкость с водой, разливаю по тем же стаканам горячий чай. Бухнув по три ложки сахара каждому, сажусь на край кровати рядом со снова упавшим на подушки мужчиной.

— Все настолько плохо? — поверить в это было сложно, но хрен знает, какая там реакция на алкоголь, особенно если раньше не напивался. Я-то уже привыкла. Может, коньяк паленый? Если так, то он запросто и травануться мог — это я любое бухло выпью и не поморщусь, а этот-то наверняка менее устойчивый… — Ну-ка симптоматику перечисли.

— Голова болит и кружится. Желудок будто наизнанку выворачивает, на свет смотреть больно, пить очень хочется, еще хочется закрыть глаза, лечь и чтобы не трогали, — послушно произнес Эрик, на мгновение вновь явив мне свой самый жалобный взгляд. Мысленно я вздохнула с облегчением, поскольку все перечисленного подходило традиционному Гражданину Перепилкину и не являлось чем-то угрожающим.

— Давай вставай. Чай пей, пока горячий. Имей в виду — будешь просто валяться — все пройдет гораздо позже.

— Я больше никогда пить не буду, — Эрик с очередным стоном поднялся и, протянув трясущиеся руки вперед, принялся их греть о чашку.

— А раньше ты что делал?

— Вик, может быть, тебе невдомек, но есть большая разница между двумя-тремя стопками за ужином ради успокоения нервов и двумя литровыми бутылками без закуски.

— Да ладно, че ты начинаешь. Тебе с этих двух литров грамм семьсот досталось, а воплей, будто в одиночку и прикончил, да еще и при этом не по своей воле, а заливали в тебя.

— Мне было плохо и я хотел отвлечься. Да еще и вы…

— Ну, чувак, так ты выполнил задуманное, — я заржала, вызвав со стороны Эрика сдержанное шипение и полный немого укора взгляд. — Теперь тебе хуево физически и проблема наших межличностных отношений занимает уже не в той мере.

— Не издевайтесь. Эрику и так стыдно, что он в таком состоянии перед вами…

— Стыдно? Чувак, стыдно — это когда ты в шестнадцать лет идешь с однокурсниками на вечеринку, пиздишься там с парой прицепившихся к тебе парней, потом понимаешь, что это все происходит на глазах у чела, который тебе охуеть как нравится весь первый курс, но внимания не обращает, да и после такого финта вряд ли обратит... Напиваешься в зюзю, потом все с той же компанией видите, что к вам идут полицейские проверять документы (а вам по шестнадцать, напоминаю, то есть алкоголь еще запрещен), собрав всю свою гениальность выводишь всю компанию через окно в женском туалете, не попавшись на глаза охране клуба, потом уже, по прибытии домой, вываливаешь все выпитое прямо на костюм начальника дедовой охраны. А добравшись до дома ложишься спать, курва, у деда в каком-то выставочном зале, перед этим выкинув из витрины какой-то там топор. Вот это — стыдно. Хотя один плюс — тот чувак, который мне был очень симпатичен, после этого сказал, что я прикольная, веселая, сообразительная и храбрая и предложил мне встречаться. Но все было стыдно. А ты даже по пьяни не разгромил ничего. Так что брось, — встав со своего места, я направилась в кухню. Надо было проверить суп.

Убедившись, что наскоро сварганенное варево готово и вполне пригодно в пищу, наливаю две полные тарелки и, поставив все это дело на поднос, снова чешу в комнату.

— Эрик не хочет есть, — запротестовал подопытный при виде еды.

— Я в этом не сомневалась. Но надо.

— Если Эрик съест, то Виктория согласится отправиться с ним на прогулку? — внезапно огорошил меня Эрик. Ну, тут и непредсказуемость вопроса и, главное — торгашеский инстинкт, который раньше никак себя не проявлял. То есть, раньше он просто отказывался от еды, а сейчас начинается «я поем, если». Не знаю, прогресс это, или нет, но так как на улицу выйти уже хотелось, то я поспешила согласиться.

В результате мы умяли по тарелке супа, после чего Эрик тяжело вздохнул и спросил у меня:

— Теперь Виктория довольна и я могу поспать?

— Неа. Ты предложил Виктории прогулон, сейчас как раз четыре утра, то есть солнце по-любому еще не встало, а следовательно — самое время выйти и проветриться. Свежий воздух нам обоим пойдет на пользу.

— Лучше сразу пристрелите.

— Давай-давай, подрывайся, переодевайся, натягивай плащик, шапочку и шарфик не забудь, — издевательски принялась напевать я, склоняясь над Эриком и принимаясь тянуть его за руку наверх, чтобы принял, для начала, хотя бы сидячее положение. — А то мы тут замаринуемся в аромате вчерашнего перегара.

— Вы бессердечная, жестокая…

— Я знаю, что та еще сука. Давай, не кисни, пошли на улочку.

Уламывать Эрика пришлось еще минут пятнадцать, но в итоге я своего добилась. Видимо, просто ради того, чтобы я заткнулась, он вскоре вывел меня из подземного дома и, проведя по берегу озера, повел по череде извилистых коридоров. Несмотря на то, что у меня был сопровождающий, дорогу я запоминала чисто на всякий случай, делая одной мне понятные отметки в блокноте. Карандашом. На хинди, но латинскими буквами. Чтобы ни одна сука не догадалась, даже если вдруг у кого-то этот блокнот окажется. Паранойя мое все!

Потянуло сквознячком и пару минут спустя мы оказались на широкой мощеной улочке. Возможно, именно на ней мне довелось побывать в мой прошлый кратковременный визит на улицу. Правда, тогда мне было не до разглядывания достопримечательностей — я охуевала от увиденного, потом додумывалась о том, что идея путешествий во времени имеет под собой реальную основу для существования, потом на трясущихся ногах бежала обратно в катакомбы в надежде, что выход будет там же, где и вход. И, собственно, тогда я крепко навернулась, а поскольку каска где-то потерялась — оказалась я с отбитыми мозгами в доме у Эрика.

И если бы мозги не были отбиты, честно — хрен знает, что бы я натворила с перепугу. Потому что в отличие от наших цветочков-мечтатетей отлично понимала — век эдак восемнадцатый-девятнадцатый даже при условии, что мы находимся в относительно цивилизованной Европе — отнюдь не самое подходящее место для каникул. Особенно если ты девушка. Особенно если одна.

— Все в порядке? — чуть хриплым шепотом спросил у меня Эрик.

— Чувак, я загремела на полтора столетия назад. Сейчас любуюсь на полное отсутствие асфальта, отсутствие нормального уличного освещения и прочие ваши местные «ништячки». И ты серьезно спрашиваешь, нормально ли все со мной? Сам бы как реагировал в такой ситуации?

— О, Эрик был бы рад. Он бы в полной мере удовлетворил свой исследовательский интерес, знаете ли. Конечно, это опасно — оказаться в другом мире без денег, документов и логичного обоснования истории своего появления, но даже это было бы для него ничтожной проблемой, которую с легкостью бы перевесило… Простите, я увлекся.

— Да уж, увлекся. Трабла в том, что я — не ты. У меня в родном мире — семья, друзья, приставка и медицинская страховка. Молчу уже про всякие мелочи, принесенные техническим прогрессом, вроде электрического освещения, интернета и куче круглосуточных заведений разной направленности. А тут вон… Ночами хоть подыхай с тоски, — не сдержавшись, я подняла с земли увесистый камушек и швырнула его об стену одного из домов.

— У Эрика нет семьи и друзей. Только вы, — последнее предложение он произнес едва слышно, а потом, крепко взяв меня за руку, ускорил шаг, одновременно начиная так же быстро говорить. — Виктория, вчера, когда мы… Вы, наверное не помните, но вы сказали, что если останетесь в моем мире, то вы… — он так и не набрался смелости произнести слово «умрете». Но я припомнила, о чем шел разговор и постаралась в меру сил и имеющихся знаний объяснить, что именно я имела в виду.

Если честно, обычно у меня подобное получалось плохо. Люди, выспрашивающие о моем диагнозе, порой очень сильно удивлялись тому факту, что я мало что могу рассказать и объяснить. Почему-то принято считать, что индивидуумы с редкими заболеваниями о своей физиологии и особенностях знают больше, чем некоторые врачи. Дескать, будешь изучать всю подвернувшуюся информацию вплоть до клеточного строения каких-то там своих желез, корок и так далее. А вот хрен вам, что называется! Может, я какой-то выродок, а может — это вообще миф, но какими-то углубленными исследованиями в этой области я никогда не интересовалась. И дело не в том, что мне якобы насрать на свою жизнь. Просто мне достаточно знать, что надо делать, чтобы не сдохнуть (даю подсказку — не выходить днем на улицу, а если приспичило — то чуть ли не в парандже), а все остальное мягко говоря, мало ебало. В конце концов, все когда-нибудь подохнем. Поэтому для объяснений Эрику пришлось выскребать из памяти все скудные знания, оставшиеся со времен школьной программы.

— Ну, значит, тема такая — у нас в организме есть всякие вещества.

— Это я уже знаю, — мужчина нахмурился и крепче стиснул мою руку. Ай, блять, ну я не неженка, конечно, но даже мне такой хваткой синяк поставить можно.

— Не перебивай, а то я с мысли собьюсь! Научную степень по фармакологии, биологии и прочей хрени мне пока что не дали, поэтому объясняю, как умею…

— Простите… — Эрик сник и виновато посмотрел на меня. Так, кажется, мы все принимаем слишком близко к сердцу.

— Прощаю. Но клешню бы разжал — больно же.

— О, простите Эрика, он не…

— Все-все-все, не надо мне тут китайские церемонии разводить. Просто сказал «извини» и выполнил просьбу — этого вполне хватит. Так вот, возращаюсь к теме. Есть такая штука — витамин Д. Ну, короче, он синтезируется у людей под воздействием солнечного света. Можно, правда, с пищей получать, но это в основном у северных народов популярно, которые живут чуть ли не за полярным кругом. Вот у них полно всякой жратвы, этот витамин Д содержащей, мать-природа позаботилась. А остальным так не подфартило и всякий офисный планктон, забывающий выйти на солнышко хотя бы на пару часов в день, сталкивается с кучей проблем. Значит, сам считай… Кальций перестает усваиваться. Ну, это такое вещество, из которого у нас кости всякие состоят. Короче, шанс сломать руку у авитаминозника априори выше, чем у здорового человека, в котором все эти вещества в норме. В общем, это самая большая проблема, связанная именно с косяками из-за солнечного света. В моем мире все просто — закинулся колесами и гуляй, не переживая ни о чем. Правда, мне медики грозились охуенной депрессией и кучей траблов из-за того, что человеческий организм типа по солнечным часам живет, но похоже, моя психика решила послать науку нахуй, поскольку я ни с чем таким не сталкивалась. И раньше нытья всякого не было, и, тем более, в колледже и дальше, когда жизнь из-за деда шоколадной стала.

— Так значит, вы все-таки сможете выжить здесь, в моем мире? О, я очень хочу, чтобы вы нашли дорогу домой и сам бы с удовольствием составил вам компанию, но что, если…

— Ага, а вот тут вторая часть марлезонского балета. Помнишь, я упоминала, что мы лечимся прививками? Ну, короче, тебе в кровь вводят вирус какого-нибудь заболевания, но полудохлый, а то и вовсе дохлый. Организм вырабатывает антитела, ну, такие специальные клетки, которые мочат этот вирус. В итоге получается, что организм как бы надрессированный и когда в следующий раз в него попадает здоровый вирус — с ним довольно быстро разделываются. От каких-то болезней вакцины помогают полностью. От каких-то защищают частично. Ну, то есть, даже если заболеешь, то в легкой форме, то есть не дойдет дело до полудохлого состояния и охуенных осложнений. От некоторых вирусов вакцины бессмысленны в принципе. Ну, вот берем всякие респираторные инфекции, тот же ОРВИ. Он мало того, что мутирует, зараза, чуть ли не на глазах, так еще и не является опасным. Ну, то есть, провалялся недельку в постельке, попил таблеточки от горла, носик прочистил — и гуляй дальше.

— И, я так понимаю, что у вас прививки эти все сделаны, то есть заболеть серьезно вы не можете? — в голосе Эрика была слышна прямо-таки неземная радость.

— Угу. Сделаны, блять. Причем перед Лакхнау, учитывая санитарную обстановку в Индии, нас обширяли всем, чем только можно было. Но вот, например, прививки от оспы у меня нет. Потому что оспы на нашей планете уже не существует, трямс-та-дамс! Ну, может и есть штаммики в лабораториях каких-нибудь, но нам об этом не скажут. Это первое, что мне на ум приходит. Но, наверное, еще дохера тех болячек, которые тут даже не диагностируются. И фиг знает, насколько сильно организмы изменились за полтора столетия, так что как я отрегирую на любую местную заразу — представить сложно. Поэтому мне, блять, надо домой. Но каких-то трезвых идей о том, как именно мне туда попасть, в башке нет. Верней, парочка есть, но одна из них точно тебе не понравится.

— Это почему же?

— Ну, первая идея заключается в том, что надо записать все те переменные, которые были в наличие при моем попадалове сюда, проанализировать эти обстоятельства и создать очень похожие, а вдруг да сработает перенос обратно. Вторая идея заключается в том, что я не могу быть единственным «залетным» персонажем, то есть должны быть и другие, а значит — надо поискать их и, опять же, выяснить обстоятельства перемещения, выделить общие закономерности и попробовать воссоздать те же обстоятельства. Третья идея заключается в том, чтобы подергать Кристину на предмет информации. Жопой чую, что неспроста эта «двойниковая» хрень.

— Двойниковая… кхм… — начал было Эрик. И тут я вспомнила, что нихрена ему не рассказала о своих догадках.

— Ты, здесь, Рудик — у нас. Кристина, здесь, я — у нас. И ты и Рудик дарите нам практически одинаковые кольца, правда, при разных обстоятельствах, да и чувства к нам испытываете абсолютно разные, но все же факт остается фактом — у нас дохуя совпадений и я не верю в то, что они случайны. Ну не бывает в жизни случайностей, понимаешь? Не бывает! Да еще и тут я появилась через месячишко после того, как Кристина свалила, то есть немного раньше — и мы могли бы с ней столкнуться. Что, если это мое перемещение как-то связано с ней?

— Знаете, я сейчас даже не уверен, что хочу ее увидеть. Понимаю, что ей это радости не доставит, да и мне не хотелось бы вспоминать о том, что происходило тогда, — Эрик тяжело вздохнул.

— Присядем? — я кивнула в сторону ближайшей лавочки. Кстати, сама не заметила, как освещенная улица сменилась довольно мрачным сквериком.

Эрик не ответил на вопрос, но на лавочку плюхнулся первым. А в момент, когда я села рядом, качнулся влево, заваливаясь головой ко мне на колени. Ухмыльнувшись, осторожно глажу мужчину по голове.

— Знаете, а я даже не заметил, когда она перестала болеть, — наверное, в этот момент он довольно жмурится, как большой кот. Эта реплика вызывает у меня тихий смешок.

— Я же тебе говорила, надо сразу было меня слушаться, а не пререкаться. Уж в чем-чем, а в пьянках я разбираюсь. И на личном опыте знаю, как собрать организм по кускам после очередного загула.

— Скажите, а зачем вы это делаете? Алкоголь губителен для организма, молчу уже про то, что удовольствие от его употребления весьма сомнительно…

— Слушай, знаешь, что еще губительно? Жить в подвалах, мотаясь к дому по коридорам со сквозняками и ловушками, спать в гробу без одеяла, находясь при этом в самой холодной комнате дома и так увлекаться творческим процессом, что постоянно забывать жрать. И ты с такими заебами сейчас пытаешься читать мне нотацию о губительности моих заебов? Самому нелогичным не кажется?

— Что-то в этом действительно есть… Простите. Впрочем… Вы не думали о том, что все те люди, которые ругали вас за ваши… увлечения, на самом деле хотели о вас позаботиться?

— Нет, не думала. Потому что это было не так. Тебе покажется странным то, что я скажу, но на самом деле есть две больших разницы между заботой и потаканием своим заебам. Когда ты видишь, что человеку хреново, ему происходящее не нравится и он всячески пытается из него выкарабкаться, но ничего не получается и ты со своей стороны начинаешь что-то делать, дабы ему помочь — это забота. Если же человеку так жить вполне нравится, а после твоих попыток «позаботиться» он чувствует себя хуже из-за того, что его сломали, или из-за того, что у него получилось отстоять свою правоту, пусть и ценой кучи нервных клеток… Вот это вот нифига не забота и таких «заботящихся» надо гнать от себя поганой метлой.

— Не надо, — до моих ушей долетел судорожный вздох. — Пусть хотя бы так заботятся. По крайней мере, так будет ощущение, что ты хоть кому-то нужен.

— В качестве половой тряпки? По-моему, у тебя и так с этим недостатка нет с местным менталитетом.

— И с моей внешностью, да? Вы ведь это хотели сказать, да?

— Нет, не хотела. Знаешь, в моем времени, в общем-то, уже сходит на нет тактика обвинения жертвы. То есть, если человека ограбили в темном переулке, то прежде всего не он такой-разэдакий идиот, который додумался идти этим проулком, а преступники уроды и полицаям по шапке за то, что у них на участке всякое дерьмо творится и они это допускают. Типа, раз есть преступления, значит — проведенных профилактических мер недостаточно. А там можно администрации района втык дать за то, что нет камер и нормального освещения на таком проблемном участке. Если человека травят из-за лишнего веса, неприятных деталей внешности и других вещей, в которых он не виноват, то это не он такой-разэдакий посмел уродиться таким, а травящих живо в кутузку, штраф им километровый и судебное разбирательство о взыскании морального ущерба пострадавшему.

— И все-таки вы упоминаете о НЕПРИЯТНЫХ деталях внешности. Значит, оценка моему виду все равно… Неприятная, верно?

Так, голос чутка изменился. Похоже, мы опять ловим сдвиг по фазе и сейчас устроим концерт.

— Ну и зачем тогда было все это представление с высказываниями о том, что вам не кажется отвратительной моя внешность, зачем? О, вы, наверное, вдохновились примером Кристины и решили, что я ни о чем не догадаюсь. За что, Виктория, за что?! Неужели я мало настрадался от вашей дьявольской породы, неужели вы решили, что мало дать мне умереть, нужно продлить эту пытку. Ответьте же, почему вы молчите все время, как истукан?!

Кулак Эрика ударил в спинку скамейки в полуметре от меня. Раздался хриплый вдох и я уже приготовилась привычно ловить падающее в полубессознанке тело, когда неожиданно в нашу почти семейную идиллию вмешался посторонний.

Каюсь, все внимание было сосредоточено на Эрике, верней — на слежке за его руками чисто на всякий случай. Не сказать, чтобы я верила в то, что он даже в невменозе кинется драться, но на этот случай готова была его обездвижить или, при необходимости, вырубить.

В момент, когда Эрик рухнул на колени, опираясь руками на лавочку, совсем рядом с нами сверкнула сталь.

— Месье, вам стоит радоваться, что я не опускаюсь до кровопролития при женщинах. Но если мы встретимся в следующий раз — пощады не ждите. Мадемуазель, позвольте вашу руку. Думаю, что будет лучше проводить вас до дома прежде, чем вы встретите еще одного столь же мерзкого субъекта.

Каюсь — приятный бархатистый голос молодого человека, да и все эти слова и выражения, произносимые им, немного выбили меня из колеи. Все-таки, аутентичная речь со всякими супервежливыми оборотами была все еще в диковинку. Да и не вызвал негативной реакции тот факт, что незнакомец, хоть и обнажил оружие, но явно не торопился его применять.

К тому же, разум уже высказался на тему, что со стороны предшествующие пару минут выглядели явно не очень: хрупкая девочка на лавочке, а над ней нависает мужик и орет во весь голос, да еще и скамейку руками молотит. Ох, Эрик, Эрик, с твоим характером ты даже тут на свою жопу приключения нашел. И на мою тоже. Кашлянув, дабы привлечь к себе внимание, я вспоминаю все вежливые словесные обороты, дабы разрулить конфликт без перехода на кулачный уровень. По крайней мере, мне это казалось более чем возможным. Но эта реальность явно оказалась куда менее предсказуемой, чем я рассчитывала…

С каждым разом ему становилось все хуже. А сейчас знакомые симптомы наложились на остатки похмелья, в связи с чем Эрик даже не смог сам подняться в тот момент, когда с ними, верней, с Викторией, заговорил другой человек. Перед глазами висела мутная пелена, разум кричал об опасности и необходимости достать верное лассо, а тело абсолютно отказывалось слушаться и выполнять хотя бы простые телодвижения. Хотя бы дышать…

— Прошу прощения, месье. Возможно, со стороны вам наша с мужем ссора показалась странной. Уверяю вас, не произошло ничего из ряда вон выходящего. Но спасибо за… сознательность. Теперь позвольте откланяться. И, прошу вас — уберите оружие. Его вид заставляет нервничать нас обоих.

Мужем… О, боже правый… Даже с учетом того, что здравый смысл напоминал ему о том, что все это — игра, слышать подобное из уст Виктории было так… приятно.

— Мадемуазель, — сладкоголосый рассмеялся. — На вашем пальце нет обручального кольца. Из этого я делаю вывод, что ваши слова о родстве с этим господином — ложь. Вас не учили о том, что подобная ложь просто неприлична? О, я понимаю, что вы хотите скрыть от родных свою интрижку с этим месье, но…

Эрик неловко повернулся, чтобы возразить, поскольку для него понятие «интрижка» до сих пор было сродни чему-то гнусному и попытка других уличить в чем-то таком Викторию воспринималась даже хуже, чем личное оскорбление. С головы слетел капюшон и речь незнакомца прервалась вскриком. Точно так же кричали люди на премьере «Дон-Жуана». Точно так же, хоть и абсолютно беззвучно кричала Кристина, когда сорвала с него маску впервые.

Виктория, впервые увидев его лицо, лишь выдала едва слышное «твою мать», причем сразу же поспешила заверить его, что все в норме. Подсознательно Эрик все это время надеялся, что она просто испугалась вида крови из той дырки, что заменяла ему нос. Расспрашивать ее он не решился ни тогда, ни потом.

— Святая Мария, мадемуазель, и вы пытаетесь меня убедить, что этот урод — ваш муж? Мы немедленно уходим отсюда, уверяю вас, больше он не посмеет вас побеспокоить…

Молодой человек уверенно схватил Викторию за руку и повел было в сторону, но девушка резко вырвала его руку из своей.

— Ты сейчас что сказал, гнида недодавленая? — ее голос поднялся на тон выше.

— Прошу проще… — начал было молодой человек, но договорить ему не дал удар кулака в лицо. Хрустнули кости, сам человек отшатнулся в сторону, а Виктория, не давая ему сориентироваться, резко ударила ногой в живот оппонента. С хриплым вскриком тот упал на землю, складываясь пополам. Судя по всему, такое нападение со стороны хрупкой девушки его дезориентировало и заставило очень сильно растеряться. Иначе как объяснить тот факт, что он не пытался хоть как-то сопротивляться, пока Виктория, отшвырнув ногой в сторону трость, в которой и прятался клинок, склонилась над уже поверженным врагом и, взгромоздившись ему на спину, удобно вцепилась в волосы и, чуть приподняв ему голову, размеренно и тихо принялась говорить.

— Значит так, слушай и усваивай, урод здесь один и он сейчас лежит подо мной. Внимай и одухотворяйся, падаль. Первое — какая бы ни была внешность у человека, ты не имеешь право его оскорблять. Если ты так сделаешь еще раз — я легко искромсаю тебе ебало твоей же заточкой так, что будут шарахаться круче, чем от него. Второе — когда девушка вежливо говорит тебе, пидору ебаному, что не нуждается ни в твоей помощи, ни в твоем участии, то это значит, что тебе надо свалить нахер, а не высказываться о ситуации и тем более — не пытаться ее куда-то тащить против ее воли. Усвоил, тварь?

Раздался сдавленный стон.

— Не слышу, блять!

— Усвоил… — громче просипел мужчина.

Эрик обнаружил, что неожиданное зрелище заставило его отвлечься от своих собственных ощущений. Дышать теперь было легче, да и те чувства, что сейчас заполонили душу… Да никто и никогда не защищал его перед другими людьми. Мать всегда называла его уродом и молчала, когда другие дети сколько угодно издевались над ним и били до потери сознания. Кристина, милая добрая Кристина, которая единственная во всем мире относилась к нему с сочувствием, и та не смогла удержаться, чтобы не описать в красках Раулю свое впечатление от его внешности…

Всклокоченная светловолосая девушка в мешковатой мужской одежде Волоком подтащила к нему аристократа и поставила на колени напротив Эрика.

— Извиняйся, мразь.

— Извините, мадем…

— Не передо мной, ублюдок.

Металлический, словно бесцветный голос разрезал предрассветный воздух ночного Парижа. Заложник Виктории так и не осмелился поднять голову на лицо Эрика. Вместо этого он, сплевывая на мостовую кровь, сочившуюся из разбитого рта, пролепетал:

— Прошу прощения, месье. Мне не стоило позволять себе столь резкое высказывание о вашей внешности.

— Теперь проваливай отсюда, — Виктория отшвырнула бедолагу на каменную мостовую. Бросок Эрик оценил — не каждый из его знакомых мужчин был бы способен отшвырнуть от себя взрослого человека на добрый метр.

— Моя шпага. Я прошу вас вернуть мою шпагу.

— Нет.

— Но, мадемуазель, это подарок.

— Подарки дарят людям, а ты — мразь. Интересно, что скажет даритель, когда узнает, что ты готов был применить это оружие против безоружного человека, чья внешность тебя не устроила.

— Не вам судить меня, мадемуазель, — едва слышно пробормотал человек. Судя по всему, это был один из представителей аристократии. И даже сейчас он пытался сохранить остатки своего достоинства и благообразного вида.

— Ты счел, что имеешь право судить его, значит — я имею право судить тебя. Убирайся, пока я не проколола тебя твоей же шпагой.

Вытерев рукой окровавленное лицо, человек кое-как поднялся и двинулся дальше по улице, не оглядываясь и стараясь идти как можно быстрей. Виктория подошла к лежащей в отдалении шпаге, замаскированной под трость и взяла ее в руки.

— Давай, что ли, сваливать, пока полицаи по наши бошки не явились, или еще в какое дерьмо не вляпались?

Дважды Эрика просить не потребовалось, благо, что он успел прийти в себя за это время. Уверенно схватив Викторию за руку, он потащил ее по череде извилистых проулков к одному из множества входов в парижские катакомбы. До рассвета было еще далеко, но было понятно, что прогулка окончательно испорчена. Возможно даже, Виктория решит, что из-за него. И уже никогда не согласится выйти куда-либо в компании с Эриком. От осознания этого факта стало по особому тоскливо.

Виктория молчала всю дорогу до дома. Даже ее дыхания не было слышно и если бы не чужая ладонь в его руке — Эрик бы решил, что ему чудится ее присутствие, что на самом деле она уже ушла, как Кристина когда-то. Тишина была гнетущей. Тишина рвала его изнутри на части. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы эта пытка прекратилась наконец. Сейчас он даже завидовал тем сумасшедшим, которым чудились голоса в голове и другие люди рядом.

— Скажите что-нибудь, пожалуйста. Только не молчите… — собственный голос показался надломленным и Эрик в растерянности замолчал.

— Ублюдок гребаный… — донесся до него свистящий выдох.

Эрик вздрогнул. К горлу комом подошли слезы.

— Нет, блять, объясните мне кто-нибудь, может, я чего-то не понимаю, или может, это я ебнутая, а все вокруг нормальные? Что это за хрень — взять, подойти на улице к людям, оскорбить одного из-за внешности, другую куда-то потащить, будто перед тобой не другой такой же человек, а какая-то шмотка. «О, мне понравилась, хочу взять себе, заверните с бантиком»! Тварь!

Нога Виктории с силой саданула по одной из досок, стоящих в коридоре среди того хлама, который Эрик все никак не мог выкинуть по причине лени. Та успела садануть по доске прежде, чем мужчина остановил ее от будущего ушиба. Доска прощально всхлипнула и раскололась на две части, а Виктория, казалось, не заметила этого, поскольку следующий удар пришелся уже по другой доске, которая постигла участь первой. Та оказалась покрепче — ее хватило на три удара ногами и один, финальный, кулаком.

— Нет, блять, объясните мне кто-нибудь силу ебучего местного менталитета? Что это за блядство?! Цвет кожи! — удар по доске. — Внешность! — еще один удар. — Национальность! — следующая доска пролетела пару метров и почила в бозе от соприкосновения с каменной стеной. — Социальный статус! — Доски разлетались на мелкие щепки под ударами ног в тяжелых ботинках. — Какого хера людей травят за вещи, которые они не выбирают?! Какого хера здесь не понимают нормального человеческого языка, особенно если говорит девушка?! Да что вообще за блядство тут творится, я домой хочу-у-у-у!!!

Последняя доска осела грудой более мелких досок. Виктория разразилась какой-то тирадой на хинди. Этих слов Эрик не знал, но почему-то понял, что ничего хорошего они не означают. Странно. Виктория ведет себя просто безобразно. Для девушки — безобразно вдвойне. Она смеет бить своих спасителей, уже второго по счету, считая дарогу. Она смеет ругаться матом. Она носит татуировку, узнай о которой — непременно причислили ее бы либо к шлюхам, либо к еретикам. Но почему каждый раз его больной разум пририсовывает ей за спиной белые крылья, а над головой — ослепительно сияющий нимб? Разве может быть ангел таким странным? Таким… противоречивым?

— Ладно, подебоширили и хватит. Зато у нас теперь есть дрова. Дохуя дров. Что смотришь, думал, только у тебя режим «круши-ломай» от жизненной несправедливости врубается? Да, я тоже таким грешу. Правда, реже. Но с не меньшим размахом. Впрочем, как я помню, тебе эти доски все равно не нужны были и ты их на дрова приготовил. Вот, можешь сразу камин растапливать.

— Да-да, Эрик пойдет растопит, — мужчина поспешил ретироваться. Он не знал, что ей сказать сейчас. Благодарить? О, да, стоило бы. Учитывая, в каком положении он оказался сегодня… Воспоминания заставили вздрогнуть и заниматься растопкой быстрей. Хотя он и знал, что это не поможет отогнать дрожь, ведь вызвана она совсем не холодом.

Его защитила женщина. Большего унижения и представить нельзя. Но почему-то он не может злиться на Викторию. Хотя и не знает, как теперь смотреть ей в глаза и о чем говорить. Остаток дня он сидит за органом, наигрывая что-то однообразно меланхоличное. Вика его не трогает, только несколько часов спустя что-то прикасается к плечу.

— Творчество-творчеством, ужин по расписанию.

— Эрик не голоден…

— Я это знаю. Но лучше пошли пожрем добровольно, а то одного из нас потащат волоком, угадай, кого именно.

С тихим вздохом он идет на кухню и, сев за стол напротив Виктории, начинает есть все тот же горячий суп.

У нее есть странная привычка — есть либо на кухне, либо в кровати. Эту привычку перенял от нее и Эрик. Для Кристины он бы накрыл стол в гостиной, Виктория же сделала подобное только один раз, когда у них в гостях был дарога. В гостях… Гости — гостиная. Значит ли это, что Виктория чувствует себя здесь не в гостях, а дома? И если так, то… это ведь хороший знак?

— Эрик, что-то случилось?

— Нет, что вы, ничего не случилось. Будто с Эриком что-то еще может случиться, будто ему недостаточно всего того, что произошло за последние сутки… — горло перехватило спазмом, а руки затряслись. Резкость зрения упала, а сердце вдруг застучало, как бешеное. — Дайте руку…

— Что?

— Руку... — практически прохрипел он чувствуя, как и тело, и разум обволакивает вязкий кисель. Попытка пошевелиться ни к чему ни привела. Неужели он сейчас снова станет недвижимым. Снова уязвимым. Снова будет вспоминать, снова все повторится, снова… Нет-нет-нет, она сейчас поможет. Она вытащит… Она поможет все это пережить. Она не отпустит, не даст окончательно схлопнуться темному люку над головой.

Казалось, что прошла вечность прежде, чем мягкие руки сомкнулись у него на спине. Она что-то говорила, но он ничего не мог разобрать.

Вечность спустя все прекратилось. Он по-прежнему сидел на кухне, передергиваясь от ощущения холодного пота, катящегося по спине. И снова рядом была Виктория, крепко обнимающая костлявое, трясущееся тело. Наверное, она чувствует себя омерзительно из-за того, что холодные потные руки Эрика крепко вцепились в нее. Наверное, ей уже надоело на то, какую мерзость он представляет из себя в такие моменты. Любому бы надоело. Просто Виктория слишком добра, чтобы бросить его. О, она ведь хранит верность своему слову, как же иначе-то! Раз она дала обещание, наверняка сгоряча и толком не подумав, то все оставшиеся ему годы она будет рядом с ним. Обнимать для утешения, прикасаться, наверняка с трудом сдерживая отвращение. Делать все, чтобы он не чувствовал себя одиноким и брошенным. А он? Что делать ему? Зачем он здесь и, тем более — для чего он нужен будет там, в будущем? Ведь на самом деле… На самом деле понятно, почему Кристина выбрала не его, а мальчишку. Ведь мальчишка красив, богат, готов бросить весь мир к ее ногам… А что может сделать Эрик? Кристину пленила его музыка. Виктория же отреагировала более спокойно. Да, ей понравилось. Но для нее это не было так важно для той, другой девушки. Все, что она может получить от него — вот эти вот истерики, срывы и редкие слова благодарности в минуты просветления. Которые, кстати, тоже постепенно уменьшались. Чем больше проходило времени, тем сильней Эрик чувствовал — этот путь снова ведет в никуда. Глупо даже пытаться идти по нему. Ну зачем, зачем она вмешалась тогда? Ведь даже ей самой было бы лучше, закончись все так, как планировал Эрик. Ведь легче потерять того, кого практически не знаешь, чем потом лишиться того, кто постоянно мозолил глаза, и кого столь упорно, несмотря на здравый смысл, пытался спасти.

— Ох Эрик, Эрик… — девушка мягко провела ладонью по его спине. Потом тихо вздохнула и едва слышно произнесла. — Слушай, с этими срывами надо что-то делать. Ты пробовал как-то… Не знаю… Переключаться на что-нибудь другое, пытаться успокоиться, просто ловить вот эти вот моменты, когда вот-вот сорвешься? У тебя ведь даже причины никакой нет для того, чтобы…

— По вашему, все со мной происходящее — это «нет причины»? По-вашему, я…

— Уймись, — в чужом голосе прозвучали металлические ноты. — Скажи, вот почему, если тебе что-то кажется непонятным, то ты не переспрашиваешь и уточняешь, а додумываешь с позиции своей собственной мнительности. Если ты не собираешься прямо сейчас все громить, то позволь все-таки пояснить, что я имела в виду. То, что с тобой происходит — это называется панические атаки. Конечно, по психиатрии я не спец, но кратко поясню, как они возникают: у индивида сначала происходит какая-то неприятная для него ситуация, а потом в других ситуациях, которые напоминают эту, или же в местах, похожих на то, где произошло всякое дерьмо, человеку становится плохо. И, когда меня таскали по психотерапевтам, я скорешилась с парой человек, которые этим болели. Одну в детстве мудак-отчим в кладовке закрывал, после чего она не может находиться одна в комнате, если дверь будет закрыта, другой в автокатастрофу попал, после чего нереально было затащить в машину. Ну, то есть там не надо долго причинно-следственную связь искать. А с тобой что-то непонятное творится. Ты сам можешь попытаться понять, что такой расколбас вызывает? Потому что… Ну я не знаю. Не могу отследить вообще нихрена закономерного.

— Ты пыталась… отследить?

— Конечно, пыталась. С тобой… Можно об этом сейчас говорить? Я не хочу, чтобы тебя накрыло.

— Мы можем отсюда уйти? Здесь сидеть неудобно…

— Ну, раз неудобно сидеть, пошли в койку завалимся и будем болтать, в чем проблема-то?

Вот в этом вся Виктория. «Да в чем проблема-то»? Да, действительно, ни в чем. Просто он сейчас окажется на кровати в теплых и ласковых объятиях. С первым человеком, который мог вот так легко, без всякого принуждения, к нему прикоснуться.

— И что же вы отследили?

— Может, ты сначала расскажешь? Что ты чувствовал… Ну, вот в первый раз когда тебя накрыло. Я спросила, есть ли у тебя другая маска с открытым лбом, или именно на лбу у тебя то, из-за чего ты лицо под маской прячешь. Ты спросил, как я догадалась, а потом…

— Знаете… В первый раз… Это было еще с Кристиной, — странно, но он почти не чувствовал боли. — Я привел ее к себе после одного из спектаклей. По дороге мы спорили, потом она потеряла сознание от страха, но я привел ее в чувство. Когда она… Она разозлилась из-за того обмана с ангелом. Разозлилась на то, что я привел ее к себе и сказал ей о своей любви. Мальчишке потом она сказала, что подумала, будто я чудаковатый иностранец, который связан с искусством и из милости живет в подвалах. Я пытался убедить ее в искренности чувств, но она сказала, что может только презирать меня. И я… Я решил ее отпустить. Сказал, что если это действительно так, то я немедленно отведу ее обратно наверх. Почему она не ушла тогда, почему?! — не выдержав пытки воспоминаниями, Эрик заплакал навзрыд. Это не было одним из тех срывов, что терзали его в прошлые разы. Просто воспоминания о перенесенной боли. Об еще одной жизненной несправедливости. — Я бы понял, если бы она не простила мою ложь про ангела! Я бы даже понял, если бы она решила, что чувства человека, который живет в подвале оперного театра, ей не нравятся и… Но ведь она осталась! Она согласилась быть моей гостьей… Я не удерживал ее, не удерживал, не удерживал… Тогда. И я… Я сказал, чтобы она не требовала у меня снять маску. Чтобы… Она… Она дала мне слово, что не будет пытаться увидеть мое лицо. Сам я пообещал ей, что не буду ее удерживать и что даже говорить о своей любви буду только если она разрешит. Что я не причиню ей вреда, что… На следующий день я… Она…

В руки вложили стакан. Эрик машинально осушил его в два-три глотка и, сделав глубокий вдох, вернул посуду Виктории. Рука девушки провела по его голове.

— Эрик, не нужно себя так изводить. Если ты не готов об этом говорить, то не нужно. Я не собиралась заставлять тебя вспоминать все это, — во взгляде девушки мелькнуло беспокойство.

— Я расскажу. Наверное, будет лучше рассказать. Честно, если ты узнаешь, но… — краска прилила к лицу. То, что он собирался попросить у нее, было неприличным, но ведь… Она уже делала это, верно?

— Что?

— Я хочу, чтобы… Чтобы ты меня обняла. И не отпускай, слышишь, не отпускай.

Он боялся, что если вспомнит о том, что было тогда, если начнет рассказывать, то умрет на месте от вернувшейся боли. Как умирает каждый раз, когда вспоминает то, что впервые стало причиной его ужаса. Чужие руки сомкнулись у него на спине и, глубоко вздохнув, Эрик продолжил рассказ.

— Утром я ушел. Раз уж она согласилась быть моей гостьей, то я должен был купить всякие мелочи. Простыни, личные вещи, все то, что нужно любому человеку и чем любой гостеприимный хозяин обеспечит своего гостя. Когда я вернулся… нет, если бы она опять потребовала выпустить ее, мне бы пришлось это сделать, ведь я пообещал, я поклялся… НО она начала требовать снять маску. Мы ведь договорились накануне! Почему она считала, что у нее есть право требовать это? Мы ведь договорились, что она остается, что я прикоснуться к ней не смею и о чувствах не говорю, а она не трогает маску… Я думал, что она побаивается меня и не осмелится сорвать то, что скрывало мое уродство, но потом… Когда она завтракала, то сказала, что трудно заставить любить себя в могиле. В могиле, Вик! Неужели мой дом похож на могилу? Да, в нем нет окон и дневного света, но ведь здесь… Я так старался, чтобы здесь было красиво, так, чтобы ей понравилось. Уборку делал, готовил, цветы принес, украсил все, а она… Могила…

— Тебе было обидно?

— Да. Я сказал, что придется довольствоваться тем, что можешь получить. Она ведь была в гостях. Почему же так… Это ведь просто невоспитанно. И я бы понял, если бы здесь было грязно, дохлые мыши по углам, плесень во все стены, но ведь… — Эрик поднял голову и обвел взглядом комнату. После ухода Кристины он совсем запустил дом. Стараниями Виктории здесь стало чище и опрятней, но все равно помещения не были таким красивыми, какими их делал Эрик для Кристины.

— Потом я показал ей свою комнату. Просто хотел, чтобы она поняла: это место на самом деле совсем не могила. Могила — это моя комната. Во всех других комнатах очень уютно и сделано это для нее, а она… Она просто испугалась. Ничего не поняла и испугалась. А потом… Я решил позаниматься с ней. Мы вернулись в гостиную, я сел за фортепьяно. Да, Виктория, там раньше стояло фортепьяно, сейчас его там нет, потому что…. В общем, там его теперь нет. Но тогда оно было и я сел за инструмент, начал играть и… Когда мы пели она сорвала… Сорвала маску… Я понял, что все пропало, когда увидел ее лицо. Она не закричала, но это выражение… Оно преследует меня в самых страшных снах. Оно прорисовано на лицах всех людей, что видят меня без маски. Мне было страшно, а еще… Ярость, наверное. Она ведь нарушила нашу договоренность! Дала слово, а потом так легко взяла и… Я начал кричать на нее. Мне было плохо, больно внутри, хотелось все это выплеснуть на кого-то… И даже это не помогло… Я помню, как упал. Просто не смог больше стоять и держать Кристину, руки разжались, я упал на бок и подняться не смог. В голове и груди было больно… Будто нож поворачивался… Я пытался дышать, я… Я пытался просить помощи, но ничего сказать не получилось. Я думал, что умру. Было так страшно. Не умирать страшно, страшно, что… Что она была рядом, она видела, что мне плохо, не могла не видеть, но… но… У одной девочки из хора закружилась голова, когда рядом была Кристина. Они даже не общались до этого. Но Кристина помогла ей дойти до кресла и дала воды. А я… Я не был достоин вот этого? Разве ей трудно было помочь мне?! Скажи она хоть слово, попробуй хоть как-то помочь мне — всего этого бы не было, но она… Она отнеслась тогда ко мне, как и все остальные. Как к монстру. Я не выдвигал к ней каких-либо претензий и не предъявлял счетов, но, Виктория… Я три месяца учил ее, сделал так, что она заблистала на сцене ярче великолепного алмаза. Почему, почему, почему?! Неужели я после этого не был достоин большего участия в своей судьбе, чем та девочка, имени которой Кристина даже не знала? Ответьте мне, почему она со мной так… За что?!

— Фффу… Ну, я к ней в голову не загляну, сам понимаешь. Если бы мы говорили о человеке, которого я знаю, то еще что-то можно было бы допетрить, а так… Но…

— Но что?

— Причина у твоей обиды… Обоснованная, я бы сказала. По крайней мере, сейчас пока что я могу представить, что ты чувствовал.

— Вы? Представить? Откуда вам это знать-то, Виктория? Вы ведь красивая…

— То, что я красивая, вовсе не значит, что меня никто не… обманывал в ожиданиях. Бывало, что люди относились ко мне хуже, чем я надеялась на основании наших прошлых взаимоотношений. Врали, предавали, отказывались помогать и нарушали обещания. Распространенная проблема, надо сказать.

— Она меня не предавала, но я даже не знаю, как это назвать… Она была рядом… Я слышал ее дыхание, чувствовал, что она старается не смотреть на меня, пока я корчусь на полу, пока я подыхаю, как какая-то бездомная бродячая собака! И это все только из-за того, что я такой. Выгляди я иначе — и она бы носилась со мной! Подложила бы мне под голову подушку, чтобы не навредил себе, укрыла бы, с тревогой в голосе спрашивала, что происходит и чем мне помочь. Поила бы меня водой и успокоительным, переживала бы за меня, потому что я, в конце концов, не был ей абсолютно посторонним! Но она… — Слезы с новой силой хлынули из глаз. Руки Виктории крепче сжались на его плечах, а на дрожащее тело набросили одеяло, заворачивая его в мягкий и теплый кокон. Крепкая хватка на плечах не ослабла. Было даже немного больно, но Эрик не стал ничего говорить, ведь лишиться этих объятий — все равно, что остаться полностью беззащитным. — Я не мог там быть. На ноги было не встать, я просто уполз на четвереньках из гостиной и потом… Потом я ничего не помню. Когда я пришел в себя, то лежал на полу в своей комнате. Было холодно, а из носа текла кровь. Я встал. Хотел сразу завязать узел на перекладине и… Я написал записку. «Если бы вы были хоть немного добрей к уроду Эрику, этого бы не произошло». Оставил рядом с запиской ключи и описал дорогу к решетке на улице Скриба. Решил, что раз она так со мной… Пусть теперь живет с этим.

— Ладно, то есть ты считаешь, что она виновата в том, что произошло тогда.

— О-о-о, не только в том, что тогда. Слушайте, я вам сейчас все расскажу. Расскажу, каково это — быть таким уродом и осмелиться поверить красивой женщине. Тогда я хотел все закончить и наверное, так бы и поступил, но я решил, что надо попрощаться… Со своим инструментом. В конце концов, мой орган — единственный, с кем я мог прощаться. Это мой… друг. Других у меня не было. Я начал играть, а потом… Потом за спиной раздались шаги. Я встал и хотел повернуться, но вспомнил, что маска осталась в гостиной. А она… Я подумал, что с небес звучит голос ангела. Или что на самом деле я уже задыхаюсь в петле. Она сказала «Эрик, покажите мне ваше лицо без страха. Клянусь, что вы самый великий человек в мире, и, если я когда-либо вздрогну, посмотрев на вас, то только потому, что подумаю о блеске вашего таланта». Я… Я так хотел поверить… Меня словно вознесли на небо, Виктория. Я подумал, что тогда, в гостиной, она просто испугалась и… Но это было не так, не так, не так! Я просто… Я просто так хотел поверить, так хотел почувствовать хоть что-то доброе со стороны другого человека, что просто проигнорировал всю фальш слов и поступков. Две недели… Я две недели был, как в раю. Я видел, что на самом деле у нее есть страх передо мной, но я так надеялся, что если стану лучше ради нее, то она и вовсе перестанет замечать, какой я урод. Наверное, в глубине души я знал, что это все напрасно, что на самом деле ее сердце все равно выбрало того мальчишку-виконта в тот самый момент, когда она увидела лицо второго претендента, но… Что мне было делать, Виктория? Я так хотел… Так хотел доброты, нежности, любви… Разве это преступление? Почему то, что другие люди легко получают даже если не являются идеалом, мне никогда не было доступно, хоть в лепешку расшибись ради другого человека? Вы можете, конечно мне не верить, но…

— Да нет, я-то верю. После знакомства с дарогой и тем хуйлом на улице как-то очень трудно не верить в то, что тут люди в массе своей — те еще пидоры.

— Я знал, что Рауль ухаживает за ней. Я старался верить ей, что это все игра, чтобы не рушить тот хрупкий и счастливый мирок. Но все равно начал срываться. Я боялся, что она мне врет. Можно сказать, что я даже знал это, но так не хотелось признавать… А потом… Потом была крыша. Ты читала ее дневник, она там слово в слово записала все то, что говорила Раулю обо мне. Монстр, демон…

— Ну, еще она отмечает твою порядочность и то, что доверяет тебе в плане поползновений на облапывания. Что ты ничего подобного себе не позволял, вел себя пристойно, если не считать скандалов. Это ведь хоть что-то хорошее, верно?

— Для меня это неважно. Я так себя всегда веду.

— Ну, что значит неважно? Это одно из лучших твоих качеств. Основополагающее, можно сказать.

— Для тебя оно важно? — тихо спросил Эрик, затаив дыхание.

— Угу. Вне зависимости от того, как ты выглядишь, посмей ты меня пальцем тронуть без моего разрешения — и я бы просто развернулась и ушла. Просто видишь — ты так на своей внешности зациклен, что хорошего в себе уже не видишь. Это плохо. Себя надо любить.

— Не надо. Я тогда буду злиться на Кристину. А я не хочу. Она врала мне, оставила меня умирать одного, но за те две недели… Виктория, вы понимаете, я ей за тот случай с маской все прощу, абсолютно все. Она тогда сожгла мою маску, сказала, что я не должен прятать свое лицо, что… Как будто я был для нее в тот момент таким же человеком. Потом, на крыше, я узнал, что она так специально сделала, чтобы я ей верил, но все же… Все же… Пусть это и ложь, но до недавнего времени те воспоминания были лучшими в моей жизни. Пусть лживыми. Но лучшими.

— А на Дон Жуане…

— Не надо… Не надо про Дон Жуана. Я не хочу. Я и так все время вижу перед глазами тех людей, когда Кристина сорвала с меня маску… Я хочу это забыть. Забыть и никогда не вспоминать. Я не хочу, чтобы мне опять стало плохо…

— Можно… вопрос? Почему тебе… ты… Ну, я так и не могу понять, почему ты срываешься каждый раз, когда я что-то начинаю говорить. Почему ты ищешь какие-то намеки и подтекст там, где их нет? Это напрягает. Я чувствую, будто сижу на пороховой бочке. Мне неприятно, когда ты все вокруг крушишь или орешь на меня, да и видеть твои страдания потом, не имея толком возможности помочь — бррр… — Вика передернулась. — Могу я… Не знаю, что-то сделать, чтобы это хотя бы поменьше проявлялось?

— Помочь хочешь, — Эрик сквозь слезы улыбнулся. — Нет, не можешь. Потому что… Дело не в тебе, а совсем в другом. Ты… Ты как Кристина, понимаешь? Только с тобой все по-другому. С тобой так страшно…

— Страшно? — девчонка чуть отстранилась от него. Руки ее лежали у Эрика на плечах, это успокаивало. Но похожие на блюдца глаза и само выражение лица, на котором было глубочайшее недоумение... О, похоже, он все еще может удивить это создание… — Не, ну я понимаю, что эдакая бой-баба, которая может отмудохать по всем почкам за милую душу — это всегда жутковато, особенно для вашего времени, но я вроде повода не давала…

— Не давали?! — горький смех вырвался из груди. — Господи, да не только я порой не понимаю вас, но и вы… Знаете, я все время боюсь. Что будет, как с Кристиной. Вы ведете себя так, как вела она, только раскованней, но это можно списать на порядки вашего времени, о которых я уже осведомлен. Знаете, мне сразу после того, как принес вас сюда, показалось странным, что вы… Вы проявляли такое участие, будто вам… Будто вам действительно не все равно. Зачем-то обняли, когда зашла речь о наших отношениях и вы поняли, что этот вопрос меня расстроил. Потом, когда я болел, вы были рядом. О шрамах говорили так спокойно… Но я это себе объяснил. Вы ведь не знали, как именно выглядит мое лицо. Видимо, представили себе под маской какой-нибудь классический шрам от пореза… А после того, как вы нашли дневник Кристины… Мне тогда так страшно стало, что вы… Что вы уйдете. Я не хотел оставаться один. Хотел убедить вас, но ничего не получалось, я чувствовал это. Мне было слишком плохо, а вам была чужда та жалость, что присуща Кристине. Я помню, как вы смотрели на меня с таким презрением, даже с брезгливостью. Я еще мог говорить, еще мог умолять вас о помощи, но понимал, что… что я этого не получу. До этого, когда я понял, что вы — не Кристина, то, как вы отнеслись ко мне… Так по-человечески. И до этого… Возились со мной, лечили… Я понимал, что этого больше не будет, ведь вы теперь знали из дневника Кристины, насколько омерзительно я выгляжу. Я понимал, что не имею право ни на что рассчитывать и сидел там, умирал у вас на глазах под вашим взглядом. А потом вы вдруг сели рядом со мной и взяли меня за руку. Почему такая задержка? Думали, решали что-то…

— Нет. Знаешь, в моем времени полно всяких истеричек паскудных, которые пытаются манипулировать другими людьми, применяя всякие методы вида «ах, мне плохо, умираю». У меня один из прошлых парней этим грешил. Сначала отношения были нормальные, потом начались заебы. Истерики, угрозы самоубийства, чуть что не по его… Все попытки образумить заканчивались воплем «мне так плохо, а ты сука бесчувственная».

— А вы что?

— Я начала серьезный разговор. Сказала, что предполагаю два варианта событий. Первый — у него что-то с психикой, второй — все эти словечки и концерты — тупое позерство и попытка манипулировать. Поставила ультиматум: либо пиздуешь по врачам, разбираешься, что с тобой творится и проходишь лечение, до окончания которого все эти концерты тебе благополучно прощаются в связи с твоей доказанной неадекватностью, либо прекращаешь концерты, либо расходимся. Ну, он мне начал пальцы веером гнуть, мол, за психа меня принимаешь, как ты можешь, а я такая: «да-да, милый мой, если твое поведение не соответствует адекватному, то ты либо псих, либо мудак выебывающийся, первое нужно лечить, второе — пиздить или бросать нахуй».

— Но вы же не помнили это, когда… — в горло что-то попало и Эрик раскашлялся. Девушка осторожно похлопала его ладонью по спине и пояснила:

— Так в том-то и дело, что нихрена не помнила, объяснить ничего не могла, а негативная реакция осталась на подсознательном уровне. А потом ты все не успокаивался, еще и носом кровь пошла и я только тогда поняла, что происходит что-то не то. Прости. Если я хотя бы помнила что-то, или же в моей жизни было бы до этого меньше позеров, чем реальных психов…

— Вам не за что просить прощения. И это… Это в самом деле не нужно. То, что вы делаете для меня с того самого дня… И так, как Кристина, и совсем по-другому. Я хотел умереть после того, как каждая из вас увидела мое лицо. Правда, вам меня спасать было тяжелей. Но вы умудрились справиться, заставили меня жить непонятно зачем… — горло перехватило и Эрик вздохнул. — Вы ведете себя так, будто я вам нужен. Будто я не чужой и небезразлично, что со мной произойдет. И я просто боюсь, что вы… Что вы, как и Кристина…

— Вру? — Виктория неожиданно расхохоталась. В голос. Над ним? — Чувак, позволь прояснить одну тему. В отличие от Кристины, я очень хорошо умею врать. И даже люблю это делать. Но только в тех ситуациях, когда точно знаю, что уличить меня во вранье невозможно, и при этом данное вранье принесет мне объективную пользу. Ради чего мне врать тебе? Страх, как у Кристины? Так я не Кристина, будь я на ее месте… Так скажем, посмей ты меня держать где-то против воли, куда-то тащить, указывать мне, что делать, и все в таком духе — я бы как минимум тебя вырубила и сбежала. Как максимум… Человека убить — много усилий не надо. Совесть меня в вопросах самообороны никогда не мучила, а богатый дедушка со связями в таких ситуациях еще и от каких-либо разборок с законом прикрывал.

— Вы… Убивали?

— И да, и нет. Раз уж у нас такой вот вечер откровений… Пока я была мелкая, мне нихуево везло. Даже живя по несколько месяцев на улице, я умудрилась ни разу не столкнуться с педофилами, убийцами и прочей швалью вроде торговцев органами. А вот уже во Франции довелось влипнуть в неприятную историю. Если вкратце — со мной пытался познакомиться парень. Учился в колледже на пару курсов старше, увидел меня на одной из вечеринок, начал подкатывать. У меня на тот момент голова была забита на семьдесят процентов компьютерным играми, на двадцать девять — нравящимся мне однокурсником, а на оставшийся один — учебой, так что места пареньку не нашлось, о чем я ему вежливо сказала. Не оскорбляла, не издевалась, не выставила на посмешище перед всей компанией, просто сказала, что встречаться с ним не хочу. Он вроде бы как понял все. А пару недель спустя я возвращалась домой поздно вечером. Шла вдоль дороги, внезапно одна из машин остановилась позади меня, из нее кто-то выскочил, ударил меня по голове и дальше я ничего не помню.

— Что с вами… Он… Что-то сделал?

— Эй, Эрик! Привет, вырубай эмпатию! — Вика погладила его рукой по спине. — Сразу говорю — нет, насиловать он меня не стал. Видишь ли, когда ты что-то подобное с бессознательным телом делаешь, то это ничем не отличается от траханья резиновой бабы из секс-шопа. А если жертва находится в сознании, то она еще будет всячески усложнять процесс и удовольствие от него могут получить только те извращенцы, которым интересно именно насиловать. А тот чувак был не таким. Короче, он наделал моих интимных фоток. Ну, раздел меня догола, уложил красивенько, и нафоткал со всех ракурсов. А когда я очухалась, предъявил, мол, так и так, либо ты встречаешься со мной, либо вся эта прелесть летит на почту в деканат колледжа, деду, отцу, всем твоим друзьям и знакомым. Судя по всему, я была не первой, с кем он проворачивал подобное, потому что действовал и говорил сабж вполне отработанно. Правда, он не учел того, что я еще в России умудрилась скорешиться с хиппи и мне, как бы это сказать… До глубокой вагины было похрен, увидит кто эти фотки, или нет. Ну, отцу на меня насрать, деду насрать, если бы я добровольно сфоткалась и всем показала сама, а так он еще мог чуваку нехило вломить за такое... На репутацию среди друзей-знакомых мне всегда было насрать — если бы кто-то после этого решил со мной не общаться, то скатертью дорога. Что-то говорили бы… Ну, люди постоянно что-то про меня говорят. Короче, мудак рассчитывал, что я что-то такое закомплексованно-высокоморальное, а я ему сказала, что идти ему можно в глубокую жопу и фотки лучше туда засунуть, а то от деда моего прилетит, да и я могу их в полицию предъявить. Если даже не докажу ничего, то нервы ему помотают. Да и свидетели «похищения» могли найтись. Я думала, что мудак не осмелится на агрессию и поняв, что ему ничего не обломится, тупо меня отпустит. А он на меня набросился. Мы начали драться, в процессе он схватил нож. Я сразу побежала, потому что голыми руками драться против ножа было стремно. Он за мной. За дверью той комнаты, где мы сидели, находилась лестнца наверх и там, наверху, еще одна дверь. Поскольку других вариантов не было, я побежала наверх, а та дверь оказалась заперта. Он почти догнал меня, а я схватила ковер, который покрывал лестницу и дернула на себя. Он упал спиной вперед, вместе с ножом, который держал в руках. Крови тогда было много. Судя по всему, он пробил себе ножом легкое. Если бы я сразу же кинулась звонить в скорую помощь, его бы спасли. Проблема в том, что у меня и в мыслях не было ничего подобного. Было прикольно слушать, как он умоляет меня о помощи. Правда, длилось это шоу всего пару минут — все-таки человеческий организм это такая невыносливая машина, — в глазах Виктории мелькнули смешинки. Настолько безмятежные, что Эрику едва не стало дурно. Он вспомнил, как Виктория со всей силы метелила ногами их обидчика сегодня. И вспомнил, как легко дарога получил удар по голове топориком, хоть и тыльной его стороной.

— Вы не должны себя за это винить. Вы ведь… защищали себя тогда.

— Я и не виню, — девушка пожала плечами. — Просто, кажется, вопрос страха перед тобой с повестки дня снят. Ты, конечно, псих, за себя не всегда отвечаешь, но если бы я тебя хоть на самую каплю боялась — меня бы здесь уже не было. Или тебя бы не было. Вариант типа «осталась, потому что некуда идти» тоже отметай. Будь у меня привычка решать свои проблемы за счет других людей, использовать их чувства… В пятнадцать лет выстелилась бы под папу, сделала бы все, как он сказал, чтобы быть в шоколаде, а потом — под какого-нибудь богатенького мужика. А тебя бы просто напоила и в постель затащила, а потом играла на твоей порядочности по вашему местному формату «переспал — женись, обеспечивай и заботься».

— Вы меня и так напоили, — возмутился Эрик.

— Как я могла тебя напоить, если я тебе даже не предлагала со мной пить?

— Э… Но…

— Вот тебе и «но». Думаю, приведенных логических доводов достаточно для того, чтобы ты хоть немного, да поверил в то, что я тебе не вру.

— Не думаю, но… Но я постараюсь. Правда, постараюсь. Просто вы так… Вы всегда… Вы заставляете меня есть и вовремя ложиться спать. Когда отказываюсь — волоком тащите за стол и в постель. Вы наплевали на мое нежелание жить и вытащили меня из лап смерти, хотя я этого не хотел! Почему?

— Кажется, я уже говорила. Потому что у тебя в хлам переебанная психика, из-за чего ты не можешь отвечать за свои действия и принимаемые решения. Я не психиатр, но то, что ты тогда собирался сделать, выходит за все, даже самые свободные границы определения психического здоровья. Ни одно живое существо не пытается намеренно уничтожить себя. Если же оно делает подобное, значит — оно больное и это существо надо лечить. А заодно и следить, чтобы оно не причинило себе вред.

Рука Виктории мягко провела по его лицу. Перехватив ее, Эрик крепко прижал чужую кисть к своей щеке и закрыл глаза. В памяти всколыхнулись все воспоминания о том, что происходило после того, как он едва не умер.

— Вы ни разу не заставляли меня снять маску. Вы говорите, что мое лицо вас не пугает, но вместе с тем употребляете выражение «некрасивые черты лица». Эрик не понимает, почему так. Вы ведь врете, врете Эрику каждый раз. Кристина врала правильно, говорила то, что Эрик хотел слышать, поступала так, как поступают, чтобы что-то доказать, а вы… Вы… О, Виктория, как вы пугаете Эрика. Он не понимает вас, совсем не понимает. Он не знает, что и думать. Вы каждый раз пугаете его, он боится потерять вас. Что вы уйдете, а ему снова будет плохо. От одной этой мысли, от одного этого… Вы… Я… Как вы так можете… Как вы можете так поступать… С Эриком… За что вы так с ним?! — он опять разрыдался. — Вы ненавидите меня… За что, за что?! Я ведь все, что угодно… Только не уходите…

— Чш-ш-ш… Тихо… Тихо, Эрик, тихо. Пожалуйста, подумай о чем-нибудь другом. О чем-нибудь… Хорошем.

— Я не могу… — прохрипел он. — Я пытался. Считать. Думать. Сочинять что-то… Я не могу… Мне все равно плохо… Держите… Держите крепче… Не отпускайте, не отпускайте…

— Тише, тише… Я рядом, слышишь? Я всегда буду рядом… — к щеке что-то прижалось, но это точно была не рука. И перед глазами неожиданно всплыл тот разговор на кухне. И теплые мягкие губы, коснувшиеся его щеки. И реакция на его поцелуй в лоб… «Что это было?» — такое милое недоумение и ни страха, ни тени презрения к нему, ни капли отвращения.

Тело неожиданно расслабилось. Дрожь осталась, но тиски не сжимали сердце. Совсем не было сил. Даже держать свое тело в сидячем положении было невозможно. Как хорошо, что его держала Виктория. Плечо жесткое, да и сама она — сплошные кости да мышцы, но почему-то сейчас кажется удобней самой мягкой подушки, что когда-либо у него была.

— Вы так и не ответили мне. Про маску. И про остальное… — язык заплетался.

— Давай в другой раз? Не хочу тебя мучать еще больше…

— Сейчас… — протестующе произнес он.

— Ладно, ладно… ну, маску я тебя не заставляла при мне снимать, потому что ты и так без нее бегаешь. Хотя лучше бы ее все-таки надевал иногда, безопасней будет с местным ебанутым в край контингентом… Да и даже если бы ты ее при мне не снимал… меня бесит, когда кто-то начинает высказываться, что я одеваюсь и веду себя неправильно. Но на самом деле внешний вид и предпочтения человека — это его и только его дело. Кто-то красит волосы в зеленый цвет, кто-то в маске ходит, кто-то в гробу спит, кто-то в клубе все выходные бухает, кто-то в веганы подается… Короче, если твои действия не несут угрозы тебе самому или мне, то делай, что захочешь.

— А если я захочу уйти к себе и снова спать в гробу? — он немного отстранился от Виктории, положив ей руки на плечи.

— Мне бы этого не хотелось. Ты во сне часто дергаться начинаешь и бормотать что-то. Когда ты рядом, мне проще тебя успокоить, чем бежать через весь дом, если твой ор услышу. Но если тебе тут не нравится и ты хочешь спать в той комнате, то удерживать тебя я не буду. А что, тебе тут не нравится?

— Нравится. Эрик просто… Просто спросил.

— Но на улице маску все-таки носи. Особенно когда один ходишь. Хуй знает, что местным дегенератам еще в голову взбредет.

— О, Эрик точно знает, что им взбредет, — мрачно пробормотал мужчина, сползая вниз так, чтобы лечь головой на колени девушки.

— Насчет некрасивого... Можно вот эту бумажку взять? — Вика указала на один из черновиков, который скомканный валялся прямо на кровати. Дождавшись его едва заметного кивка, девочка принялась что-то… рисовать? — теперь держи ручку и дорисуй, как оно должно выглядеть целиком по твоему представлению.

Эрик вгляделся в рисунок. Практически схематично была изображена половина комнаты. Половина стола, половина зеркала на стене, а сама стена изрисована в горизонтальную полоску. Уверенно взяв ручку из руки Виктории, он симметрично, но очень аккуратно дорисовал зеркальное отражение этой комнаты. Тем временем Виктория рисовала что-то на другом листке.

— Закончил? Ну, я так и думала. Так вот, на самом деле комната выглядит так, — она повернула ему свой рисунок. Эрик несколько раз моргнул. Вторая половина стола оказалась квадратной, а не круглой. У стула появилась половина спинки. А половина стены вдруг оказалась разрисована в звездочку.

— Это ненормально, потому что…

— Стой. Ненормально — это ведь… некрасиво, да? Непривычно твоему взгляду, не укладывается в те рамки, что определены у тебя в голове для внешнего вида предметов, их формы, стилистики оформления помещений, верно? С людьми точно так же. Знаешь, я не представляла тебя именно таким, когда видела маску. Подозревала, что прячешь шрам, или какое-нибудь клеймо, или родимое пятно — да мало ли что еще. Но по контуру предполагала, что есть нос.

Эрик сжался в клубок и резким движением натянул на себя одеяло так, чтобы скрыться полностью и от мира, и от девушки.

— Эй… Эй-эй-эй… Не надо, — мягкие теплые руки опустились ему на спину. — Я думаю, что ты тоже не подозревал, что у меня на руке будет татуировка, или что я буду разговаривать с тобой матом? Или что я поведу разговор на русском языке, который является моим родным, верно? Или что я кинусь драться с дарогой и сегодня, верно?

Глубоко вздохнув, Эрик нерешительно приподнял край одеяла.

— Это значит, что говоря «некрасиво», вы имеете в виду «непривычно», да?

— Как быстро до тебя доходит. Прямо хоть бери и за сообразительность пирогом угощай, — девушка рассмеялась.

— А у нас есть пирог? — с надеждой уточнил Эрик.

— У нас есть продукты на пирог. А сделать его дело недолгое. А тебя что, на сладенькое пробило?

Эрик кивнул. И улыбнулся.

— Щаз сварганим, — девчонка улыбнулась в ответ и, разжав объятия, встала с кровати.

— Эрик не будет мешать, если посидит с тобой на кухне?

— Не будет, если не будет комментировать под руку «не так делаешь, не туда сыпешь, криво режешь» и так далее.

— Это когда такое было? — Эрик тоже поднялся с кровати и на несколько секунд зажмурился — перед глазами все кружилось и снова заболела голова. Как и должно было быть после той истерики, что он устроил. Ощущение гадливости по отношению к себе поднялось изнутри.

— Никогда. Я уже на автомате это все оговариваю. У нас когда вся группа собирается, я готовить берусь. Ну, поначалу Шеф и Шкаф лезли комментировать. Пришлось пригрозить, что сами будут готовить, если начнут ЦУ раздавать. Поэтому смотреть можно, под руку говорить нельзя — бесит очень.

— Шеф и Шкаф?

— Шеф — это Ральф, тут мы с кличкой особо не заморачивались. Шкаф — это Рудик. Опять же, из-за комплекции «два-на метр» проблем с кличкой не возникало. Я — Вампир. Думаю, понятно, почему. Лина — Амеба. Мидоус — Попугай, это Рудик придумал.

— То есть, вы называете друг друга обидными словами и считаете это нормальным?

— Ну, для меня как-то необидно… Я наоборот со всякого вампирского фетиша перлась — у меня одно время даже клыки были нарощены и подпилены по-жуткому, но это еще в колледже было, потом они отвалились, а новые я делать так и не добралась. Лина получила кликуху после первой пьянки. Мы ее как раз домой провожали. Ну, верней, несли. По пути полиция, решили документы у нас проверить, уж больно вся компания на малолеток тянула. Ну, у Лины что-то там спросили, а она ответила на латинском. Так и не поняла, то ли обложила матом мента, то ли диагноз ему какой-то поставила, но мы только это «амеба» и разобрали, но это неточно. В общем, на следующее утро все втроем поржали, когда проспались, и в качестве погоняла Линке Амебу и оставили. К тому же, она среди нашего девичника единственная, кто по пьяни не вытворяет чего-то там ненормального и приключений на свою жопу не ищет, а мирно укладывается спать на ближайшей горизонтальной поверхности. Интеллигент, хуле. Не то что шпана типа меня.

Девушка снова улыбнулась и, как-то само собой так получилось, что схватилась за его руку. На кухню они шли так, как обычно гуляют по улицам супруги, или же как минимум помолвленные. Конечно, Виктория не знала об этом, и само собой разумеется, что для нее этот жест наверняка был чем-то обычным, но для Эрика происходящее сейчас…

— Эй, что с тобой? — мягкий голос вклинился в мечтания, заставляя вернуться в реальность. Они уже были на кухне.

— Сядь туда, мешать не будешь.

— О, так Эрик вам мешает?

— Если ты сядешь там, то не останется места мне. Если ты сядешь вот тут, то окажешься на траектории моего движения. Можешь, в принципе, так и поступить, но когда я на тебя высыплю муку, случайно уроню яйца, вылью молоко, или ткну в глаз ножом — жалобы предъявляй в небесную канцелярию, а не мне.

— Но вы сказали… — в горле снова появился ком.

Сильные руки толкнули его в кресло, а потом девушка села на подлокотник, беря его лицо в свои руки. Прохлада чужих ладоней немного уняла странный жар.

— Ты красный весь. Ну-ка… — ладонь прижалась ко лбу. — Понятно. У тебя, походу, опять температура. Слушай, это что, каждый раз, когда переволнуешься?

— Да.

— Может, пойдешь, ляжешь?

— Эрик вам… Мешает здесь, да? Вы поэтому его отсылаете. Но он не может сейчас быть один, он не хочет…

— Тихо… Тихо-тихо-тихо… — чужие губы прижались ко лбу. — Ну чего ты? Опять напридумывал себе черт-те чего, накрутил себя… По пунктам — мешаешь мне не ты, а твое тело на определенных участках этого помещения. Я не хочу об тебя спотыкаться или случайно что-то опрокинуть. А еще не хочу, чтобы ты занимал то место, где лучше всего падает свет и мне удобней вымешивать тесто, чтобы не было комочков. Здесь видно хуже, но так как ты не собираешься читать или заниматься еще чем-то, где нужно освещение, а еще — это кресло стоит не между столом и плитой, как то, лучше всего — если ты будешь сидеть здесь. И лечь я предложила просто на случай, если тебе нехорошо и лежа будет лучше. Если нет — оставайся тут. Принести плед?

Сил хватило на кивок.

— Я сейчас.

Снова прикосновение губ ко лбу. Снова подкатившая было истерика останавливается, а где-то глубоко внутри появляется странное чувство отупения. Нет, не покоя.

Кристина целовала его, чтобы он отпустил Рауля. Целовала, потому что, пытая ее возлюбленного, Эрик вырвал у нее обещание стать его женой. Но, похоже, в случае с Викторией он переплюнул сам себя, хотя в более гадкой ситуации, чем та, что была между ним и Кристиной, оказаться было еще сложней. Виктория целует его потому, что это действие предотвращает последующий погром.

— Она ведь тоже меня боится… Все равно боится… О, Виктория, наверное, думает, что Эрик сможет поднять на нее руку, если будет не в себе… Нет, не может же она… Не могла же она… Целуют ведь тех, кого любят… Она не может любить такое жалкое отродье, она же…

Левая рука что-то стиснула. Слишком сильно, поскольку раздался странный треск, а следом ладонь обожгло огнем. Глубоко вздохнув, Эрик посмотрел на свою ладонь, по которой расплывалось красное пятно. Рядом с раненой рукой на столе лежал стакан — именно он и пал случайной жертвой в борьбе Эрика с собой.

Тогда все было красным. И перед глазами, и вокруг. Он засыпал. Было так же хорошо и спокойно. Сначала было немного холодно, но потом… Потом ничего не болело. Потом все было в порядке. Потом было так спокойно, так хорошо… Не было никаких чувств. Не было страха, не было кошмаров, тогда исчезло на короткое время все плохое, что было с ним. Было так хорошо просто от отсутствия каких-либо эмоций. Просто потому, что дальнейшее было неизбежно и не было смысла, да и не хотелось, что-то предпринимать, чтобы этого не произошло…

Эрик подобрал со столешницы самый длинный осколок и провел им по левому запястью, очерчивая контур старого шрама. Тогда было легче. Тогда было… Нет, нет-нет-нет, он… Он не может. Он не будет. Он обещал Виктории, что ничего не сделает с собой, пока она будет рядом. И еще он должен помочь ей выбраться обратно домой. Может быть, она действительно сможет забрать его с собой. Может, врачи будущего смогут справиться с тем, что с ним происходит? Вика говорила, что его можно лечить. Что можно что-нибудь сделать, чтобы ему больше не было так плохо. Что он сможет нормально жить среди других людей и его не будут оскорблять, издеваться, даже бить просто за то, что он не такой.

— А вот и я… Ты что делаешь, блять?! — одной рукой Виктория схватила его за шиворот, второй вырывая осколок и отбрасывая его подальше. А потом лицо обожгла увесистая оплеуха. — Ты что тут устроил опять, идиота кусок?!

Она снова орет на него, тряся за шиворот уже двумя руками. В глазах — злые слезы, а саму девушку бьет дрожь. В лицо ему снова летят какие-то оскорбления и угрозы, а потом чужая рука снова заносится для удара…

— Отвечай, когда с тобой разговаривают, сукин ты сын! — я с силой тряханула Эрика за шиворот чувствуя, как колотятся в голове со страшной силой молотки.

Тварь! А ведь я ведусь на это уже второй раз… Первый раз был после того, как мы весь вечер довольно мило проболтали, он показывал мне свои изобретения и вел себя так, что прямо цветет и пахнет человек. Сегодня он после всей нервотрепки как раз успокоился, мы поговорили, я собралась печь пирог и вот — стоило мне выйти за пледом… Две минуты, блять, а у этого уже рука изрезана!

Как вообще можно было поверить в обещания? Блять, да все просто — я привыкла к тому, что люди обещания сдерживают. И Эрик… Да во время истерик и следующих за ними приступов с ним происходит черт знает что, но в другое-то время человек вполне адекватен… Да вот хотя бы тем, что в отличие от многих других психов, способен взять и признать: «да, у меня серьезные проблемы со психикой».

Снова замахиваюсь, но весь боевой задор слетает, когда замечаю, что человек абсолютно не дает ответной реакции.

— Гррр! — разжимаю ладонь, швыряя Эрика обратно в кресло.

— За что? — эти слова доносятся едва слышно, после чего мужчина прижимает руку к щеке, по которой я его саданула.

Ничего не ответив, разворачиваюсь и иду из кухни в комнату. Принимаюсь собирать свои вещи, которые успели разбросаться по всей комнате за прошедшие дни. Документы сразу кладу во внутренний карман на штанах, чтобы если что, без них не остаться.

Так, что дальше… Куртка… Взяла. Аптечка… взяла. Щетку зубную и пасту из ванной забрать… Взяла. Вроде бы все…

— Что вы делаете? — со стороны входа доносится слабый, дрожащий голос Эрика.

— Сваливаю, — кратко, но информативно отвечаю я. После чего зашнуровываю ботинки и привычно натягиваю на голову капюшон. — Как говорится, мир этому дому, пойду к другому.

— Вы же обещали не оставлять меня… Вы же обещали помочь мне…

В душе шевелится чувство вины, но оно тут же забивается подкованным сапогом куда подальше.

— А я сдаюсь. Не могу. Все. Помочь можно тому, кто хочет, чтобы ему помогли, а ты, стоит мне только отвернуться, уже пытаешься себя на куски пошинковать. Мне в прошлый раз впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь, спасибо, больше не надо. Я — не психиатрический стационар, где к каждому пациенту можно приставить по медбрату, который будет следить, чтобы никто себе не навредил. Я — человек. Который тоже ест, пьет, спит, ходит в ванную, выходит из комнаты на пару минут за какой-то вещью. И лучше я буду винить себя только за то, что бросила тебя, чем ты вымотаешь мне своей самонарезкой все нервы, потом я за тобой не услежу и буду до конца своих дней об этом вспоминать. Знаешь, может, наши профессиональные медики могут вытащить человека, который жить не хочет, но я-то диггер, а не врач. Одно дело — когда один раз под влиянием момента, когда все пиздец как хреново, а совсем другое — вот это вот вытворять, когда все только-только налаживаться начало.

— Эрик ничего не вытворял. Эрик хотел, но вспомнил про обещание, Эрик больше не будет, только не оставляйте Эрика одного… Эрику так плохо…

Мужчину повело влево. Протянув руку вперед, поддерживаю под локоть, не давая упасть. Для Эрика это служит каким-то сигналом — он оказывается вплотную ко мне, прижимая голову к моему плечу.

— Знаете, когда Эрик умирал, он… Там было так тепло, так спокойно… Иногда ему становится спокойно рядом с вами. Но с вами… Это же тоже нельзя… Это ненормально… Нельзя так… Лезть к другим людям… Когда плохо… Эрик себя ненавидит, а вы… Вы его тоже презираете… Презираете, но жалеете, поэтому разрешаете… Пожалуйста, пожалейте еще раз… Еще немного… Эрика никто и никогда…

Обняв мужчину, осторожно тяну его в сторону кровати. Мимоходом щупаю лоб. Горячий. Вот твою мать, свалилось счастье на голову. Недолюбленный и всеми брошенный Эрик готов впиться, аки пиявка, в любого мало-мальски хорошо относящегося к нему человека. И на мою беду таким человеком оказалась я. И ладно бы просто впивался, но начинает выкрутасы вытворять.

— А теперь слушай меня. Очень внимательно, — злость сдержать не удалось и я со всей силы вцепилась Эрику в ухо. Тот ойкнул, но тут же сжал зубы, исподлобья глядя на меня и то сжимая, то разжимая кулаки. И, видимо, очень сильно жалея, что где-то в подкорку четко вбито правило «женщин не лупить». — Еще одна попытка самонарезки — и я свалю. И молись всем, в кого веришь, чтобы я сейчас быстро успокоилась. Потому что если я этого не сделаю, то выломаю нахер все замки на всех комнатах, прикую тебя к себе наручником и даже срать ты будешь под моим пристальным зрительным контролем, любитель тепла. Все понял?

— Эрик понял… — жалобно отозвался псих, клубочком сворачиваясь на кровати. Вздохнув, скидываю куртку и запихиваю ногой вещмешок в первый подвернувшийся угол. Вспомнив о порезах Эрика, достаю аптечку.

— Давай руку. Не эту.

— Эрик в порядке…

Не слушаю, силком заставляю показать мне изрезанную ладонь, щедро заливаю все перекисью, чтобы остановить еще сочащуюся кровь. Заматываю порезы бинтом на пару оборотов, отрезаю, завязываю, прячу концы. Только после этого ложусь рядом в кровать.

— Вы не уйдете?

— Посмотрим на твое поведение.

— Эрик будет хорошо себя вести.

Детский сад, группа «ясли», блять. Утомленный похмельем и нервотрепкой организм требовал отдыха. Но сначала надо было разобраться с припадочным. Блять, к кровати его привязать что ли, ну чисто на всякий случай? Решив до таких мер не доходить, я просто обхватила Эрика руками, положила на него голову вместо подушки и для верности еще закинула сверху ногу. Все, теперь точно не свалит без моего ведома.

Вот же, блин, свалилось счастье на мою голову… Можно подумать, мне своих проблем было мало, еще подала вселенная на блюдечке с голубой каемочкой мужика на два десятка лет старше и с убитой в хлам психикой. И что мне с ним делать? Это еще мне повезло, что он как-то с романтическими поползновениями завязал. Правда, боюсь, что это временно.

И еще спит так спокойненько, сволочь… Мне нервы все вымотал, а сам свернулся клубочком — и баюшки. Блять, убила бы… Вслушиваюсь в сонное сопение и давлю в себе желание стукнуть, или хотя бы ущипнуть гада. Черт, может, пока он дрыхнет, быстренько взять рюкзак и свалить восвояси? Тем более, что вещи я пока что не разобрала…

Вздохнув, прекращаю придавливать Эрика к кровати и запрокидываю руки за голову, таращаясь в теряющийся в темноте потолок. Чтобы хоть как-то успокоиться, мысленно считаю до тысячи. Засыпаю на трехста с чем-то…

Первым делом проснувшись отмечаю отсутствие рядом тощего длинного тела. Ахтыжблять! Чертыхнувшись, вскакиваю и босиком несусь по комнатам в поисках. Уже настраиваюсь на обнаружение удавленного где-нибудь тела, мысленно проклиная невовремя проснувшуюся привычку привыкать к обстановке, из-за которой дом Эрика, похоже, перестал восприниматься враждебной подземной территорией.

На кухню влетаю, как была — лохматая, в одном тапочке, с полуспущенными штанами и расстегнувшейся ночной рубашке. То, что она расстегнулась, я поняла только когда моментально покрасневший Эрик отвернулся, бросив перед этим мимолетный взгляд на выглядывающий край моего лифчика. Тьфу ты, пропасть.

— Это что за херня?

— Эрик делает завтрак, — псих поставил на стол тарелки. — А вам лучше переодеться и умыться.

— Без тебя знаю, — огрызнулась я, после чего пошкандыбала обратно в комнату. В ванную. Черт подери, да я с этим утырком скоро свихнусь, совмещая в себе функции лучшего друга, психотерапевта, сестры, причем старшей, и бдительного санитара.

Когда я возвращаюсь на кухню, Эрик сидит на своем привычном месте, а по чашкам разлит горячий и ароматный чай. Сажусь за стол.

— Приятного аппетита.

— Вы злитесь, да? Забавно… Вы меня ударили и я же виноват.

Тост прошел не в то горло. Последующий кашель занял меня на полминуты, только решив проблему я смогла поднять голову и посмотреть на Эрика.

— Вы не подумайте, я не жалуюсь. Эрик привык, что его постоянно избивают и знаете — он ведь даже ответить вам на эту оплеуху не может…

Та блять!

— Была не права. Зверски пересрала, обновила впечатления с прошлого раза и мозги отключились. Извини.

— Извини? И все, Эрик должен простить, да… А если я не могу? Или не хочу прощать, что тогда?

— Ну тогда не прощай, имеешь право. Тебе ничто не мешает прекратить общение с не нравящимся тебе человеком как на основании какого-либо инцидента, так и не объясняя причину, или без причины вообще.

— Прекратить… Конечно, у вас так просто… Просто взять и прекратить. Это вы так можете, Виктория. С Эриком поссоритесь — пойдете, найдете себе вон… какого-нибудь виконта. А что Эрику тогда сделать? Умереть в темноте одному? Я прощу… Прощу, но только с одним условием.

— Ну давай выкладывай, что там у тебя. Свидание, поцелуй, стриптиз, секс, что там еще можно нафантазировать…

— Один раз Эрика уже целовали по принуждению. Больше не надо… Не надо… — голос мужчины стал глухим и отрывистым. Он обхватил себя руками, словно пытаясь согреться. — Хотя меня ведь только по принуждению и можно поцеловать или обнять. Или из чувства долга, так ведь, Виктория? Вы ведь поэтому все это делаете для меня, чтобы успокоить свою излишне сострадательную совесть…

Левой рукой Эрик слишком сильно сжал стакан, из-за чего тот хрустнул и осыпался на стол осколками. Часть этих осколков застряла в повязке. Дальнейшая реакция мужчины меня выбила из колеи — он всхлипнул и, вскочив на ноги, кинулся к выходу из комнаты. Бросившись за ним, успеваю поймать в тот момент, когда трясущееся тело сползает вниз по стенке.

— Эрик!

— Эрик не хотел, Эрик не собирался, Эрик помнит про обещание, Эрик хороший, Эрик не хотел…

Так, вот это уже что-то новенькое. Раньше он все громил, потом он кидался ко мне обниматься, сейчас же он наоборот выдирается из моих цепких ручонок, отползая в сторону. Прекращаю попытки удерживать и собираюсь пройти в комнату, дабы притаранить психопату водички и успокоительного. Но меня неожиданно хватают за ногу, из-за чего я не удерживаю равновесие и падаю на пол. Эрик же этого словно не замечает — обхватив мои ноги, он утыкается лицом мне в колени и продолжает что-то неразборчиво бормотать.

— Ну все-все-все, все хорошо, все в порядке… — осторожно глажу рукой по голове. — Все хорошо, не надо тут сырость разводить. Давай сейчас сядем, обнимемся, ты подумаешь о чем-нибудь хорошем, успокоишься, потом пойдем пожрем уже наконец и займемся чем-нибудь интересным.

— Чем?

— Ну, хотя бы, сядем и подумаем, как можно тебя переключать. Особо много способов я, конечно, не знаю, но глядишь, и подберем что-нибудь. А то за меня все время цепляться не дело…

— Не дело. Конечно, кому приятно, когда за него цепляется урод?

— Эрик, дело не в твоей внешке. Честно — я из-за этого всего дергаюсь каждый раз, когда ты на улицу уходишь. В нашем времени, по крайней мере, люди на улице тебе дерьма не сделают. А если тут «накроет» — то я видела вчера, к чему это может привести. В общем, для твоей же безопасности надо научиться это все или выключать, или хотя бы снижать градус до более-менее адекватного состояния, при котором ты сможешь куда-то в безопасность убраться. И, кстати, раньше ты так часто не валился в полубессознанке. Видать, я тебе тоже психику нехило шатаю. Кстати, в моем мире я не собираюсь торчать возле тебя сутками. У меня работа такая, что мы можем уйти на объект и лазать там от нескольких часов до нескольких дней.

— А если я… Если я буду работать с вами?

— Забудь. Во-первых, группа укомплектована и новые люди нам не нужны. Во-вторых, ты не пройдешь… Сам считай… Психиатр — раз, невропатолог — два, эндокринолог — три. С таким шикарным набором тараканов тебе ни светит ни одна из работ с повышенным уровнем опасности. Ни одна, Эрик. Тебя даже склад сторожить не возьмут.

— И где же я тогда буду работать по-вашему?

— Кхм… Интересный вопрос. Ну, можешь освоить программирование и заняться разработкой всяких приложений, игр для компов и так далее. Можешь идти расти над собой в каком-нибудь творческом направлении — там психи всех мастей актуальны во все времена. Где еще… Ну, всякая удаленная работа через интернет. Я в студенческие времена курсачи и статьи всякие кропала, как видишь — с голоду не подохла. Можно еще у деда спросить — ему постоянно на всякую удаленку люди нужны, а у тебя голос красивый — самое то по телефону общаться.

— Ну да, с людьми мне лучше не работать.

— Даже не думай. Знаешь, самые гандонские работы — это учителя, врачи и продавцы. Потому что там столько блядского человеческого фактора…

— Да вы никак в мизантропию подались, Виктория, м?

— Да нет, вроде пока нет. Я просто человеческий фактор не очень люблю. Верней — не люблю тупых людей. В торговле мне довелось поработать, целых два дня. Потом меня один из клиентов шлепнул по заднице. Ну, я пошла и спокойно отнесла заяву в полицию на домогательства и запись с камер туда же. Меня после этого мудак-начальник сразу уволил, дескать, я испортила репутацию компании и создала отрицательную рекламу. Вот что за хуйня, блять? У нашего шефа на глазах только попробуй кого-то из группы не то что по заднице шлепнуть — пальцем тронуть, он же размажет ровным слоем по ближайшей поверхности! А вот в этих человеческих сферах — там такое дерьмо, что… Не, нахер. Лучше в компах быстро шарить научись, ты же этот… вундеркинд. И тема интересная, и с лавэ проблем не будет...

— А врачи и учителя вам чем не угодили? — Эрик, кажется, абсолютно успокоился и, улыбнувшись, сел спиной к стене, чуть отодвинувшись от меня и обхватив руками колени.

— Мне? Да нет, я-то против них ничего не имею. Просто я бы так, как они, тоже работать не смогла. Врачам приходится разгребать всякое дерьмо вида «мы думали, что само пройдет, поэтому засунули огурец в жопу и ждали две недели, а вы теперь быстро лечите разлитой перитонит». Учителям, опять же, приходится иметь дело со всякими долбоебами, от которых не избавишься. Не, которые частники-репетиторы, те сами могут учеников выбирать, меня такой чувак французскому за три месяца научил. А те, кто в школах… Бррр! — я передернулась и, встав на ноги, протянула руку вперед и вниз. — Давай вставать, пока не отморозили себе все к херам.

— Вы… Можете… Нет, вы должны мне пообещать… Если хотите, чтобы я вас простил, то должны, — Эрик поднял голову и уставился на меня прямым взглядом глаза в глаза. Обычно он всегда старался прятать лицо, но сейчас, видимо, был какой-то особый случай. — Вы никогда больше не поднимете на меня руку. Вы ведь сами говорили мне, что обвинение жертвы — это преступление, так почему оправдываете себя сейчас тем, что вам показалось, или что вы испугались, или что я вас довел своим поведением?

— Я не говорила, что ты меня довел, а…

— Не говорили сейчас, сказали бы потом. Эрику надоело быть виноватым. Он виноват в том, что так выглядит, поэтому над ним все издеваются. Он виноват в том, что сделал что-то, что вам не понравилось, и вы считаете, что можете его ударить? Это разве правильно? Честно? Справедливо? Я ведь ни разу на вас руку не поднял, почему же вы… За что же вы так?! Я ведь вам верю, да я… Да я ведь не пытался снова… только потому, что пообещал… И потому что верю, до сих пор верю, что вы спасете меня от этого кошмара. Что вы поможете мне… Вам тяжело, говорите? А думаете, мне легко? Когда вот все хоть как-то нормально, а потом все стучит, плывет и становится так страшно, что не знаешь, куда бежать, куда кинуться? Когда раз за разом вспоминаешь все это — срыв маски, крышу… Дон Жуана…

— Прости, — снова опустившись на пол рядом с Эриком, протягиваю руку к его плечу. — Обещаю, что в следующий раз ударю только в том случае, если ты причинишь мне вред.

— Ты такая хорошая, — блин, вот какого хрена он такой милый, когда улыбается? Мда, а ведь действительно, психи — милые люди, пока не носятся за тобой с ножом по всей хате…

— Ты тоже хороший. Если обмен любезностями завершен, то давай поднимай свое теловычитание и пойдем уже завтракать, пока все не остыло…

В этот раз Эрик первым поднялся на ноги и протянул руку мне. Улыбнувшись, принимаю протянутую ладонь и выравниваюсь, после чего иду к двери кухни.

В момент, когда Эрик тянет руку к дверной рукоятке, время словно замедляется. Поле зрения вдруг сужается, нос чувствует что-то странное.

— Стой! — хватаю его за руку и тяну за собой по коридору в сторону выхода. Под ногами все неожиданно вздрагивает. Через долю секунды после этого разносится оглушающий грохот и нас обоих что-то сбивает с ног и валит на пол. В воздухе виснет облако каменной крошки и цементной пыли. Закрываю глаза. Все равно ничего не видно…

Снова разговоры. Такие спасительные и в то же время — такие выматывающие. Каждый последующий разговор с этой девушкой давался легче, чем предыдущий, но все равно было тяжело. Плохо. Обида на ту пощечину еще не утихла в душе, хотя Эрик и понимал — простить придется. И дело не в том, что Виктория сама, как он видел, сожалеет об этом поступке. И не в том, что он понимает, почему она так поступила — сам он тоже потерял самообладание, когда Кристина сорвала с него маску. А уж когда она попыталась разбить себе голову о стену, он и вовсе ее связал и, кажется, даже наорал… Викторию он понимал. Но прощал не поэтому. Прощал потому, что боялся ее ухода. А ведь если он ее не простит, то она уйдет. Ведь если он не простит, то дружбы между ними уже не будет. В глубине души он даже боялся, что Виктория уйдет лишь посмей он заикнуться о том, что обижается на нее. Ведь как можно сметь обижаться на того, кто спасает тебя из ада…

Оказывается, на нее можно обижаться. Она… разрешает ему это? Было странно чувствовать себя рядом с ней… равным. Люди до нее никогда не давали ему этой возможности. Быть, как остальные — обижаться, злиться на обидчика, ненавидеть его, в конце концов — мстить ему. Эрик должен был молча терпеть самое скотское отношение и благодарить окружающих лишь за то, что ему позволяют жить. Они так считали, по крайней мере. Виктория была абсолютно другой. Она понимала, что он тоже человек. И ему может быть обидно и… больно?

Всего этого он не высказал ей. Слишком личным это было. Забавно, порой он выворачивает свою душу перед ней, но о некоторых вещах все еще боится говорить. О Дон-Жуане, например. О Персии. О некоторых из этих вещей он не заговорит ни с кем и никогда. А Виктория и не требует. Хочешь — рассказывай, не хочешь — твое дело. Но даже полученную у него информацию она использует не во вред ему, а наоборот — чтобы помочь. Как она сама говорила — «починить поломанную психику». Эрик умел чинить много чего — от мебели и зданий и заканчивая сложными техническими приборами. А людей он чинить не умел. И не мог вылечить сам себя. Только просить о помощи кого-то. Кого-то вполне конкретного, кто готов ему помочь.

— Прости. Обещаю, что в следующий раз ударю только в том случае, если ты причинишь мне вред.

О, в этом вся Виктория и ее инстинкт самосохранения… Чтобы она, да не упомянула, что в случае, если Эрик на нее нападет, она применит все свои навыки самозащиты против него… Странно, раньше это вызывало обиду. Сейчас — лишь усмешку и мысль вроде «опять она в своем репертуаре».

— Ты такая хорошая, — он опять переходит на «ты».

— Ты тоже хороший. Если обмен любезностями завершен, то давай поднимай свое теловычитание и пойдем уже завтракать, пока все не остыло…

На «теловычитание» он тоже почему-то не обижается. Странно. Наверное, все дело в ее заботе о нем. Или в знании, что она не хочет его обидеть? Неважно. Он встает и протягивает руку девушке, помогая той подняться на ноги. Первым идет по коридору и уже собирается открыть дверь кухни, когда сзади раздается крик, а в следующий момент Виктория хватает его за руку и тянет за собой по коридору.

Он не успевает ничего сообразить до того момента, когда взрыв опрокидывает их обоих на пол. Основательно ударившись локтем Эрик взвыл от боли и закрыл глаза, чтобы в них не попала цементная пыль. Каменная крошка ударила по спине, но кажется, серьезно его не задело. А…

— Вика!

— Та здесь я, не ори… Блять, ебаная дымовая завеса… — слева раздался кашель. Мужчина наощупь нашел руку девушки и потащил ее за собой в сторону выхода из дома. Судя по тому, что Виктория вполне сносно двигала ногами, лишь изредка вполголоса матерясь в промежутках между чиханием и кашлем, взрывом ее не зацепило.

Когда они оказались на берегу озера, Эрик более пристально рассмотрел девушку. Та была вся перемазана в серой пыли, одежда местами порвана, а ладони ободраны обо что-то, скорей всего — когда она закрывала голову от летящей на нее каменной крошки. Ламберт то и дело чихала, в перерывах между чихами материлась и терла глаза. Но она была живой, целой и вполне адекватной. Это радовало.

— Ждите здесь, я пойду перекрою газ.

— Чувак, стой, туда опасно возвращаться.

— Мне не придется возвращаться. Один вентиль находился в доме рядом с плитой и сейчас он нам не поможет, а второй в другом месте, — заговорщицки подмигнув девушке и приказав ей не покидать берег озера, Эрик направился по коридорам в сторону клапана, перекрывающего подачу газа в его дом. Кажется, какое-то время им придется готовить на керосиновой плите. А еще — им снова понадобится новая посуда. И кухонная мебель. И всякие мелочи вроде новой двери.

Добравшись до вентиля, Эрик без труда перекрыл подачу газа к себе домой и поспешил обратно к месту, где оставил Викторию. Именно тогда он порадовался диггерской дисциплине — девчонка стояла на том же самом месте, что и до расставания с ним. Что с ним было бы, реши она пойти прогуляться или сбежать — страшно представить. Сейчас же… Сейчас страшно не было.

— Дыма не видно, огня тоже… ну что, откроем все двери и рискнем зайти посмотреть? Честно говоря, я не знаю, в чем отличие вашего местного газа от нашего, так что…

— Подождем час и зайдем. Пожара, судя по всему, не случилось.

— Естественно, не случилось! Все ведь выключено было. Хотя странно, откуда тогда искра взялась?

— Не всегда взрыв вызывает искра, это может быть… Впрочем, неважно. Главное, что ты цела…

Эрик устало вздохнул и сел прямо на каменный пол.

— Что мы оба целы, — Виктория приземлилась рядом с ним, приваливаясь боком к его плечу. Мужчина сдавленно зашипел, перехватывая пострадавшую руку здоровой. — Что такое?

— Ушиб, кажется… — обида из-за травмы, полученной столь нелепым образом, все-таки прорвалась наружу, и Эрик нервно всхлипнул, все еще потирая руку.

— Мда, чувак. Похоже, что я как черная кошка — приношу тебе одни несчастья.

Эрик уж было собрался начать горячие заверения в том, что Виктория никакая не черная кошка, а светлый добрый ангел, но встретился взглядом с девушкой и понял, что это было что-то вроде… Как она называла это? Троллингом? Наверное, надо было ответить ей что-то в этом духе, но сейчас почему-то в голову не лезли даже привычные черные шутки. Поэтому оставшийся час они просидели молча, и только после этого отправились оценивать ущерб.

— Походу, стена осталась целая. Ты из чего хату строил, чувак? Тут случайно не ты первым изобрел бомбоубежище от всяких атомных взрывов?

Это были первые слова Виктории после того, как они снова зашли в дом. Все двери Эрик предусмотрительно оставил открытыми, чтобы остатки газа, если вдруг таковые были, быстрей покинули помещение. Сам он отлично видел в темноте, а вот Виктория включила свой фонарь, который и вырывал фрагменты уцелевшей обстановки. Ударной волной покорежило шкафы, побило абсолютно всю посуду и даже погнуло сковородку. На стенах и потолке поселились гигантские пятна супа.

— Похоже, мы отделались косметическим ремонтом, — фыркнула Вика. — И сборкой новой мебели, — поправилась она, пнув с дороги обломок доски от шкафа.

— Это Эрик быстро соберет. Что вы так смотрите? У него в кладовой полно нормальной мебели, которую только собрать — и можно пользоваться. В этом доме постоянно что-то ломается, — виновато произносит он, пряча руки за спину.

— Угу. Ломается. Само по себе и ты тут ни при чем, — ехидно фыркает Вика.

— Абсолютно, — заверяет девушку он, широко улыбаясь. Та становится на цыпочки и тянет руку вперед, гладя его по макушке. Зажмурив глаза, мужчина с трудом сдерживается, чтобы не замурлыкать, как довольный кот. Он сам не знает, почему, но сейчас ему очень хорошо. Так хорошо не было очень давно.

— Мда. Вот и пожрали, называется, — вздохнула Вика, глядя на обгоревшие стены. — Там в кладовке сухомятки никакой не завалялось?

Боже, какая удивительная девушка! Вот это Эрика всегда поражало в Виктории… только абсолютно ненормальный человек мог, едва не погибнув во время взрыва, не орать от страха, а сосредотачиваться на собственных физиологических потребностях.

— Кхм… Я бы пригласил тебя в ресторан, но боюсь, что это не лучшая идея.

— Не лучшая, — согласно кивает Виктория. — Дед меня, конечно, приучил ко всем этим выпендрежам с вилочками-ложечками-правильным-вином-к-конкретной-еде, но сейчас нет никакого желания что-то подобное из себя строить. Молчу уже про то, что в своем привычном прикиде в ваш местный ресторанчик наверняка завалиться нельзя.

Эрик вздрогнул. Снова вот это… Странное. Оказывается, у нежелания идти с ним в ресторан может быть какая-то другая причина, чем его внешность. Надо сказать, правдоподобная и убедительная причина.

— Эрик может заказать еды на вынос. Хотите?

В кладовой был запас продуктов как раз на случай проблем с газом. Бутерброды и чистая питьевая вода вполне удовлетворили бы его требованиям. Да и Викиным тоже, но ему хотелось принести ей что-нибудь «эдакое»…

— Хочу, — кивнула блондинка. — Только… Все нормально будет, если ты пойдешь один?

— Да, — Эрик чуть улыбнулся. Она за него беспокоится. О, Эрик так счастлив, как не был никогда ранее. — Эрик наденет маску и пойдет в знакомый ресторан. Там знают Эрика и считают его чудаковатым иностранцем. С ним все будет в порядке! — это он прокричал из коридора. На то, чтобы залететь в свою комнату, порадоваться целостности органа, проверить звучание всех клавиш и только после этого переодеться, у него ушло едва ли больше двадцати минут. Все это время в доме было подозрительно тихо, но он привык к тому, что Виктория иногда может быть очень тихой. Поэтому не забеспокоился и с чистой совестью отправился за покупками.

Когда он вернулся, в доме было намного больше шума. Из кухни доносились какие-то скребки, царапанья и ругательства на трех языках. Занеся свои покупки в гостиную, Эрик зашел в кухню и опешил от увиденного. За те полтора часа, что он ждал, пока приготовят все заказанные им блюда, та девушка, для которой затевалась вся эта возня с изысканной кухней, умудрилась перетаскать куда-то из кухни все обломки мебели, сгрести весь мусор и сейчас увлеченно занималась тем, что счищала с одной из стен «пригоревшую» побелку.

— Я не помню, чтобы мы договаривались о том, что вы будете этим заниматься, — буркнул он, снова чувствуя неловкость. В конце концов, она его гостья, а гости не должны работать на хозяев. Правда, она и так практически всегда готовила и убирала в доме, может быть… Может быть это и хорошо? Ведь если она чувствует себя здесь не гостьей, а полноправным жильцом, то может, и Эрика воспринимает, как кого-то близкого?

— А, чувак, — Вика приветственно махнула ему скребком. — Поскольку мы не договаривались, я решила заняться тем, что нам при любом раскладе придется делать, а именно — разгрести бардак и начать счищать финишное покрытие со стен, поскольку счищать его нам все равно надо. Или ты думаешь, что можно похуярить новой краски или побелки поверх вот этого вот дерьма?

— Я так не думаю. Просто… Неважно. Идемте обедать? Эрик принес много вкусной еды… А еще — он купил немного новой посуды.

От ее теплой улыбки снова стало так хорошо и спокойно, как будто он уже умер и попал на небеса по какой-то досадной ошибке судьбы.

— Да уж, это вам не пельмени в чайнике варить, — фыркнула Виктория, когда обед был наполовину съеден. После чего бдительный оком окинула тарелку Эрика и положила ему еще овощей. Вздохнув, мужчина принялся за очередную порцию рагу и просто ради поддержания разговора спросил, где она успела приобрести опыт варки пельменей.

— В общаге, когда в колледже училась. Французские студенты, конечно — не мои соотечественники в плане благосостояния, но лишних денег и свободного времени у нас не водилось, так что питались всякими полуфабрикатами, недорогими консервами и прочей ботвой.

— Странно как-то. Мне всегда думалось, что внучка богатого деда…

Эрик замолчал, оборвав свои рассуждения на полуслове.

— Что такое? — Вика сложила ноги по-турецки, поудобней устраиваясь на диване и прижалась боком к плечу Эрика.

— Не знаю. Мне кажется странным, что у вас были какие-то финансовые проблемы. Богатый дед, который к тебе хорошо относится — это что-то вроде синонима «безбедная жизнь, не омраченная финансовыми неурядицами»?

Девушка рассмеялась.

— Как мало ты все-таки знаешь о моих современниках. На самом деле все чутка не так. В современной Европе более жестко смотрят на самостоятельность молодежи. На моей родине еще считается нормальным, что молодежь живет на одной территории с родителями, что родители помогают детям чуть ли не до пенсии этих самых детей, но на западе совсем другие правила. Да и у деда тоже. У него же, кроме меня, толпа родственников, и все искренне считают, что раз уж он такой обеспеченный, то должен всю эту армаду содержать, обеспечивать, помогать с карьерой и все такое. Ну, а у него несколько другие взгляды на вещи. Например, когда после школы мы решали, чем мне заняться, он поставил условие: либо ты валишь работать, либо я оплачиваю стоимость обучения, а ты честно и добросовестно учишься. Когда я согласилась со вторым вариантом — он оплатил мне контракт в лучшем колледже, где готовили по выбранной мною специальности. Сам понимаешь, сумма вышла охуенная и сама я бы на такое образование в жизни не заработала. Ну, то есть, со своей нынешней работой может быть и потянула, но для этого мне надо было бы работу бросить, чтобы учебу посещать. А если бросить работу — не было бы денег на хавку, шмотки и всякие мелочи, так что хорошо, когда есть богатый дед, готовый десятки тысяч евро отдать, чтобы ты спокойно выучилась. А вот на какую-то крутую машину отцу моему он денег не дал, хотя тот просил, причем под предлогом «Виктории за колледж ты отдал куда больше». Сказал, что одно дело — образование дать человеку, который хочет выучиться, а совсем другое — спонсировать чужие хотелки, на которые человек должен сам зарабатывать. Если у кого-то из родственников проблемы со здоровьем и нужна конкретная такая сумма на лечение, которой у той семьи не водится — то дед даст абсолютно даром. Если же просят на развитие бизнеса, то только под проценты или долю в этом самом бизнесе. Если внук или внучка просят на день рождения навороченный телефон за пару тысяч евро, или игровую приставку за те же деньги, то без вопросов — нате, наслаждайтесь. Если закатывают губу на квартиру или машину, которые стоят, сам понимаешь, в десятки раз дороже — то «пиздуйте и сами заработайте, лентяи». Короче, он поощряет самостоятельность, а помогает только в тех вещах, которые человек точно сам не осилит, или в тех, которые принесут пользу этому человеку, или самому деду. Когда я училась, у него без проблем можно было попросить денег на компьютер для учебы, или какой-то дополнительный платный курс, но вот на пьянки с друзьями, вон те симпатичные сапожки и офигенные сережки изволь заработать сама. Кстати, на подработку он меня тоже пристроил. У его знакомого агентство есть, которое занимается написанием разных студенческих работ за деньги. Курсачи, дипломы даже, рефераты всякие. Заработок не миллионы, конечно, но потусить с друзьями на выходных хватало. Правда, это при том, что дед меня снабжал хавкой, формой для колледжа и прочими жизненно необходимыми вещами.

— Представляю, как его «любят» родственники.

— Не то слово. Они вообще зажравшиеся какие-то. Я, когда только появилась у деда, охуевала с расклада. Короче, первая днюха. Так вышло, что совпадает у меня и дедовой племянницы. Ну, дед предпочтения уже знает и мне дарит новую игровую приставку, а чувихе этой — подарочный сертификат в магазин одежды. Это такая штука… ну, как тебе бы объяснить… О, как банковский чек вашего времени, только за него в магазине товар дают. То есть, купил подарочный сертификат за пару тысяч евро, подарил его кому-то, а этот человек потом с этим сертификатом пойдет и на эти пару тысяч евро выберет себе какого надо шмотья. Так вот, мы, когда подарки получили, я там чуть от счастья кипятком не уссалась, на шее у деда вишу, ногами болтаю, а эта чувиха ебло кривит и прямо так заявляет, что она ждала что-нибудь покруче от миллионера. Ну, дед существо жесткое, он просто взял и мне этот сертификат подарил, а с теткой больше не общается. Так что у меня была и приставка, и несколько крутых шмоток, с которых потом уже в колледже народ охуевал. А с тех пор, как Нюся появилась, от деда родня вообще стала шарахаться, но ему похуй.

— Нюся?

— Ну, это типа моя новая бабушка. У нее имя какое-то непроизносимое, она наполовину гречанка, а наполовину то ли итальянка, то ли испанка… не суть. Вся тема в том, что ей, как своей жене, дед, понятное дело, позволяет больше, чем другим родственникам. Ну, шмотки всякие оплачивает, салоны-курорты и все такое. Родню это заебись как бесит, мол, старикан купил себе дорогую игрушку, лучше бы деньги семье отдал. Хотя я не понимаю, чего они на Ню взъелись, она хоть и не светоч разума, но вполне нормальная. А еще она может накупить кучу разного шмотья, дома примерить, понять, что не подходит и не нравится, после чего спихнуть все обновки мне. Мидоус шутит, что с одного похода Нюси по магазам обновляется гардероб для всей женской части диггер-группы. Блин, заболтались и совсем про еду забыли… Жуй давай, пока не остыло окончательно. И да, извини, я порой слишком много болтаю.

— Эрику нравится, — мужчина пожал плечами. — Кроме того, у меня самого в жизни не было тех историй, которыми можно было бы вот так непринужденно делиться за обедом.

— Теперь есть. Можешь рассказывать, как умудрился не пострадать при охуенном взрыве бытового газа.

— Кстати… Как вы поняли, что… — только сейчас он вспомнил, что от двери его уволокла Виктория. И что открой он эту дверь — и все было бы куда менее весело, чем сейчас. Не сказать, чтобы Эрик боялся смерти, но почему-то именно сейчас отправляться на тот свет ему не хотелось.

— Что?

— Я про газ. Никакого запаха ведь не было и не могло быть.

— Чувак… — Виктория отложила в сторону вилку и посмотрела на него исподлобья так, что Эрик впервые в ее компании почувствовал себя умственно отсталым. — Я не ебу. Совсем. Правда. Есть такая штука — называется «интуиция». Это когда жопой чуешь неладное. У меня такая штука работает исключительно под землей. То есть, где-то там наверху я запросто могу впидораситься в историю и похуже, но в подземке почему-то срабатывает неебическое везение.

— Подземное существо. Виктория, а может быть, вы и правда вампир?

— Не, это вряд ли. Если бы я была вампиром, я бы при виде крови кипятком уссыкалась, а не боялась.

— Значит, я был прав и вида крови вы боитесь.

— Ну, не то что бы боюсь… Так скажем, мне он неприятен. И даже не сам вид, а запах металлический. Причем, этот загон у меня появился после того случая в Лакхнау. Кира, ну та девчонка, которая за медика у нас была до того, как Лина появилась, говорит, что это мозг подсознательно реагирует на запах крови, как на триггер произошедших в прошлом неприятных событий. И что, типа, нормальный психолог меня бы от этого избавил. Может это и так, но мне это не шибко мешает, так что проблемой я не заморачивалась.

— А психологи — это те врачи, к которым вы меня хотите отправить? Вы разные слова употребляете. То психолог, то психотерапевт, то психиатр. Это одно и то же, верно?

— Э-э-э… Нет. Короче, психолог — это вообще не врач. Это специалист по всяким поведенческим заморочкам. Вот, допустим… — Виктория явно замялась, подбирая подходящее сравнение. — А, точно. Вот, допустим, ты хочешь на работу взять группу людей, как наших диггеров. То есть, они должны вместе постоянно контактировать, влезать в опасные ситуации где-то и так далее и тому подобное. Ты берешь и вместо того, чтобы брать всех наобум, нанимаешь психолога, который побазарит с каждым из группы, даст пройти психологические тесты, ну и выдаст, насколько все эти люди между собой совместимы. Опять же, если в коллективе какой-то срачик — берешь конфликтные стороны и тащишь к спецу, они ему рассказывают что, почему, когда и как, тебе всю эту инфу передают, а ты, соответственно, принимаешь меры. Короче, психолог — это что-то вроде няньки, но для взрослых. Сопли повытирать и все такое. Соответственно, так как психолог не является врачом, то и лечить он права не имеет. Только провести какой-то психологический тест вида «нарисуй мне домик». Ну, а если этот тест покажет какой-то баг в психике человека, то психолог может отправить его к врачу.

— А врач — это психотерапевт, так?

— Нет, врач — это психиатр. Психотерапевты — это отдельная группа в психиатрии. Просто смотри. Есть два способа решать психическую проблему — болтовней и таблеточками. Болтовней — это когда с тобой общаются, заставляют тебя анализировать свое поведение, дают всякие тренировочные методики, чтобы ты сам себя контролировать мог и все такое. А таблеточками — это когда у тебя явный сбой типа той же депрессии, или ты вообще с топором за людьми ни с того ни с сего взялся бегать. Соответственно, если проблему можно решить болтовней, то это тебе к психотерапевту. Если нельзя болтовней — то к психиатру другого профиля. А если и так и так — то к обоим врачам, чтобы совмещать методы. Подводя итоги. Меня с моим неприятием запаха крови — к психологу. Если бы я при виде крови в обморок падала — то уже к психотерапевту. Тебя — к психотерапевту и, возможно — к психиатру, но это не точно. Сам понимаешь, я не врач и не могу прямо-таки точно сказать, что именно у тебя не в порядке и как это все лечить. По-нормальному — тебя надо ко всем врачам без исключения загнать, так как часть косяков с психикой можно эндокринологией объяснить, у тебя там явно не все в порядке, иначе бы ты таким тощим не был.

На словах про свое телосложение он даже не пытается сжаться в комок. Он уже знает, что это — не оскорбление. Просто действительно он слишком худой. Даже хрупкая на вид Виктория обладает более плотным телосложением. Хотя, выскажись в адрес его худобы кто-то другой, а не Вика — запросто получил бы пенджабский галстук на шею.

— Развелось же у вас там специалистов по психам.

— А ты как думал? Психи — это проблема всех времен и народов. Правда, в вашем негуманном времени их предпочитают убивать или держать где-нибудь на привязи. Ну, а у нас большинство все-таки лечат. Либо полностью, либо загоняют в состояние длительной ремиссии на лекарствах, чтобы они могли жить среди других людей до следующего обострения. Хотя, должна признать, носителей некоторых психических отклонений я бы с удовольствием пустила в расход. Педофилов, например, маньяков всяких и так далее.

— А Эрик… По-вашему, не маньяк?

— По-моему, нет. Крышка от твоей кастрюльки, конечно, далеко убежала, и ловить ее придется долго. Но, понимаешь в чем дело… Маньяк — это когда человек убивает по мотивам, которые понятны только ему самому и никому из окружающих, кроме, разве что, таких же двинутых. Ну вот смотри, твою ситуацию смотрим. Убиваешь тех, кто лезет в твои подвалы, так? Ну, в принципе, многие для этого бойцовых собак на участках держат, а еще ружьями обзаводятся и прочими смертоносными вещами. Можешь убить, если тебя кто-то оскорбит или ударит. Ну, это тоже понятно. Со стороны твоя реакция кажется чрезмерной для человека, который не знает, какого это — постоянно подвергаться травле, но, опять же — она не является непонятной. В принципе, все вписывается в правила «кто нарывается — получит пиздюлей». Если бы ты убивал просто тех, кто под руку подвернется, или людей по определенному внешнему, социальному или политическому признаку — это уже было бы такое дерьмо, что я бы к тебе и близко не подошла, поскольку такое реально не лечится и там только отстрел поможет. Ну, понимаешь, когда мотивацию человека нельзя никак объяснить — это лютый пиздец. Можно понять, когда убивают тех, кто обижает. Или за деньги, как всякие киллеры, ассасины, бойцы частных армий и так далее. Но когда у действий человека нет вменяемой логики — это пиздец. Чего ты улыбаешься?

— Ты… смешная, — с запинкой произносит Эрик. Виктория оттопырила нижнюю губу и, сморщив носик, произнесла:

— Ешь давай, а не смейся. Это только с тобой в компании можно запиздеться и проебать завтрак.

Душу кольнуло чувство вины. Прошлый завтрак они пропустили по вине Эрика. Если бы он не начал выяснение отношений и не порезал случайно руку, то…

— Чувак, ты чего?

На плечо ложится чужая рука. Перед глазами все начинает плыть, а потом в голове что-то щелкает и он заходится в нервном, истеричном смехе.

— Чувак! — Виктория явно недоумевает с его реакции, потому что смех все больше напоминает истерику.

— Весело с Эриком, правда? Забавно, Виктория, если бы не моя, как ты выражаешься… переебанная психика и твое ангельское милосердие, то кто-то бы из нас сегодня точно сдох.

— Ага, оборжаться, блять, — чужая рука хлопает его по плечу. Только сейчас Эрик понимает, что Вика трясется практически так же, как и он сам. — Я ебала в рот все эти приключения. Хочу домой. Хочу на работу. Там тоже всякое порой происходит, но, блять…

— Я так понимаю, если я сейчас скажу, что у меня в кладовке стоит еще одна бутылка коньяка, то вы скажете, что ее употребление — это исключительно… психотерапевтическая мера.

— Если по чуть-чуть, то да, — заверила его девушка. Ее зубы выбивали чудную дробь, а вилка в пальцах отплясывала какой-то непонятный ритм. Странно, что их обоих «накрывало» только сейчас. Впрочем, вполне логично. Что же им еще делать? Сначала попали в опасную ситуацию, потом привели себя в порядок. Следом он решил вопрос пропитания на ближайшие пару дней, а Виктория — подготовила пострадавшую кухню к ремонту. И уже потом они осознали, в какой жопе могли оказаться и ударились в явный мандраж по этому поводу!

— Тогда я за коньяком. По чуть-чуть, — заверил девушку Эрик. Поскольку выпить хотелось. Лучше мучиться похмельем, чем еще несколько часов мандражировать, а потом — несколько дней не спать из-за кошмаров.

Прихватив из кладовки две бутылки коньяка, Эрик вернулся к девушке.

— Это называется «по чуть-чуть»? — фыркнула она.

— Есть возражения? — огрызнулся Эрик, демонстративно убирая одну бутылку со стола.

— Не-не-не, никаких возражений. Но только попробуй потом мне врубить пластинку «Эрик умирает»!

— Больно надо, — он дрожащей рукой разлил первую порцию по рюмкам, благо что они во время взрыва находились в гостиной, а поэтому — не пострадали, в отличие от остальной посуды.

— Ну, выпьем за то, что сегодня не сдохли, — первой предложила тост Виктория. Вздохнув, Эрик понял, что и сам бы не сказал более емко и точно. Поэтому он лишь отсалютовал своей рюмкой и махом опрокинул в себя огненную жидкость. Горло привычно полоснуло, а дыхание стало более свободным. Кажется, руки тряслись немного меньше.

— Куда? Закусывай! — скомандовала Виктория, подкладывая ему на тарелку кусок мяса.

— После первой не закусывают, — упрямо мотнул головой Эрик.

— Я тебе дам, не закусывают. А ну быстро закусил я сказала.

— Эрик не будет.

— Да ты посмотри на него! — шею неожиданно поймали в стальной захват, а вилка с куском мяса оказалась прямо напротив его рта. — Быстро сказал «А»!

Он улыбнулся. Этого оказалось достаточно, чтобы кусок мяса оказался у него во рту. Прожевав невольное угощение, он деланно-возмущенным взглядом уставился на Викторию.

— А если я тебя буду так едой пичкать?

— Я, в отличие от тебя, нормально закусываю. Меня приучили хорошо кушать, знаешь ли.

Сам не зная, почему, но он снова прыснул. Виктория с набитым ртом производила впечатление хомячка, который запихал за щеки годовой запас зерна и теперь отчаянно пытался не подавиться желанной добычей. В ответ на его смех раздалось обиженное фырканье, а потом рука девушки потянулась к коньяку. Эрик не возражал, позволяя в этот раз Виктории разлить коньяк по рюмкам. Определенно, немного выпить было хорошей идеей… Правда, завтра, возможно, он будет об этом жалеть.