Неправильно... или - 7? Мир, дружба, мутанты. (джен)

В этом туннеле они и встретились первый раз. Не сказать, чтобы Мельник хорошо мог отличать однотипные коридоры между станциями, но место, которое демонстрировала сейчас память Хантера, не узнать было невозможно. На этот раз он чувствовал то же, что и дознаватель тогда, но наблюдал за ним со стороны.

«Почему меняется ракурс?» — уточнил он у Хантера. Может быть, это было и неважно, но только сейчас, при встрече с неизвестными существами и явлениями, он не мог с точностью определить, какие именно сведения могут пригодиться, а какие — окажутся ненужными. Именно поэтому предпочитал узнавать как можно больше.

«Просто сейчас я вернул контроль над процессом и решил передавать информацию так, чтобы тебе легко было ее воспринять. Примерно также, насколько я могу понять, ты видел ее в фильмах и видеоиграх, а значит — воспримешь такой способ подачи более адекватно, чем полное погружение, которое было до этого».

«А ты сам как воспринимаешь?»

«Мне в силу специфики работы всегда проще смотреть «от первого лица». Отождествлять себя с подозреваемым полностью. Именно поэтому так было важно, чтобы дознаватель был своего рода «чистым листом» без ассоциаций, без связей и привязок. Но те, кто не проходил обучение на Сениоре, предпочитают наблюдать за прошлыми событиями со стороны».

Со стороны дознаватель казался спокойным, но в голове его был полный сумбур. Как он здесь оказался? Куда именно он попал? Для Девяносто Шестого, который ни разу в жизни до этого не попадал в так называемые «дикие миры» (а именно в таком мире он находился — это было понятно сразу), все происходящее казалось как минимум очень скверным. И это еще не произошла та памятная встреча с монстрами.

Вот он осматривается по сторонам. Вот замечает, что с миром что-то не так. Он не может видеть, подобно развитым магам, энергетическую сетку для ловли душ, но ее присутствие чувствует просто отменно. И доли секунды у него уходят на то, чтобы понять: в этот раз смерть действительно может оказаться чем-то чужеродным и страшным. В ту же секунду, когда он осознает это, впереди слышится жуткий вой.

У него нет ни оружия, ни какой-либо защиты. Сколько тварей на него несется? Десятки? Сотни? Его слух намного превосходит обычный человеческий, но сейчас он не в состоянии определить глубину той задницы, в которой оказался…

Бежать и спрятаться — это решение приходит мгновенно. Рациональное. Разумное. И в то же время — невозможное. Его найдут по запаху, по звуку шагов. Он не сможет остаться незамеченным для этих тварей, а драка с ними голыми руками равносильна самоубийству. Он проиграл, даже не успев начать бой. Так зачем он вместо того, чтобы принять поражение, начинает нестись по темному и мрачному тоннелю, стараясь увеличить расстояние между собой и этими монстрами?! Какой демон кусает его за левую пятку, когда он баррикадирует какой-то технический коридор, стремясь задержать монстров, и кидается вперед, практически не смотря под ноги?

Само собой разумеется, в конце концов они его настигают. Когда, казалось бы, становится ясным исход грядущего боя, он замечает недалеко от себя чей-то обглоданный скелет с ножом в полусгнившей руке. Погружаясь в чужое сознание, он много раз видел картины куда более страшные, поэтому вид мертвеца не вызывает никаких эмоций, в отличие от ножа, который тут же оказывается в руке.

Зачем?! Голос разума подсказывает, что если бы он потратил время побега на консервацию собственной личности, то мог бы запросто дождаться изменений в структуре здешнего мироздания, а соответственно — получил бы шанс в конечном счете вернуться обратно на Базу. Но сейчас…

Внезапно где-то в груди возникает странное ощущение. Ему оно точно принадлежать не могло. Эта странная смесь отчаяния, страха, ярости и злости, которая заставила кого-то давным-давно поступить точно также — вступить в бой, наплевав на все доводы разума, перечеркивая все свои шансы выжить…

Он ринулся вперед, на монстров, сам первым нанося удар. Вопреки всем зарождающимся было опасениям, бой дался на удивление просто. Конечно же, когда-то он прошел полагающуюся всем сотрудникам Базы подготовку, вот только…

Хм, пожалуй, этого он не учел. Он привык считать себя намного слабей окружающих. Не будучи даже боевым телепатом, он не имел никаких шансов выжить в бою с телекинетиком ранга эдак четвертого. Но ведь монстры, встреченные ему сейчас не были обладателями какой-то сверхсилы и даже не отличались особым умом, присущим некоторым тварям Темных Миров. Это были просто мутировавшие под воздействием какого-то облучения звери, которые могли похвастаться только силой зубов и когтей. Эта сила его… не пугала.

Падает последняя тварь, он чувствует, что на губах появляется странный оскал. Ему… весело? Но его это эмоции, или чьи-то еще?

Вспышка и перед глазами возникает несколько картинок. Светловолосая девочка, перемазанная в копоти и саже, застывшая напротив двоих четырехглазых гуманоидов, сжавшая кулаки и смотрящая на них с той самой смесью отчания, страха и ярости, что мелькнула сейчас у него самого. Снова она, но уже светящаяся синим пламенем телекинетической силы и крепко держащая в руках штурмовую винтовку. Третья картинка — группа из нескольких людей, в числе которых и она, замершая против против большого количества идущих из дымовой завесы четырехглазых. По-прежнему страшно, но этот страх одновременно придает сил бороться, двигаться вперед и… жить дальше? Почему вдруг возникли эти видения? Почему они столь обрывочны и хаотичны? Девочку он узнал сразу, как, впрочем, и фрагменты памяти, которую сам изучал не так уж давно. Но зачем он сейчас видит все это? Возникло странное ощущение, что если он только сможет понять причину, по которой демонстрировались эти картинки, то и получит разгадку своего появления в этом мире, но…

Шум дрезины доносится сквозь туман, непонятно откуда возникший перед глазами. Крики… «Эй, парень!»… «Живой… Несите его… Осторожно…» Сумбурный вихрь образов и картинок из чужого сознания. Ощущение боли в ноге и левом боку — оказывается, пока он дрался с тварями, успел схлопотать от них несколько укусов… Даже это тело, далекое от идеалов альтернаторских бойцов, обладало кое-какими преимуществами вроде ускоренной регенерации, но людям, чье состояние и особенности он изучает прямо сейчас, это знать необязательно. Пока что — он воспользуется неожиданной передышкой и повременит с рассказом, благо что спасители не собираются устраивать ему допрос здесь и сейчас. Вдали снова разносится вой носачей и старший в группе командует двигаться дальше.

Пока дрезина движется по туннелю, Девяносто Шестой занимается тем, что у него получается лучше всего — сбором информации, источником которой служат окружающие его люди, верней — их память. Всего лишь двадцать минут спустя он знает о текущей ситуации в этом мире практически все, а в голове складывается подходящая легенда, которую он и пересказывает пятерым мужчинам каких-то пару часов спустя, когда дрезина оказывается на Боровицкой. Он больше не дознаватель Сениора и не представитель расы из другого мира. Теперь он — один из жителей теперь уже заброшенной станции Студенческая, которую окончательно захватили мутанты. Он — единственный, кому удалось выжить. Принял решение искать других людей, подозревая, что кому-то еще удалось уцелеть после ядерной войны и выжить на станциях московского метрополитена. Поскольку рации на станции не было, он даже не знал, куда двигаться. Кстати, а где он находится сейчас? Хотя бы примерно… Ах, оказывается, они движутся к Боровицкой? Спасибо, будет знать.

По приезду на станцию ему не задают никаких вопросов в принципе. Не до того. Каждый день приходится держать оборону то от мутантов, лезущих из тоннелей, то от мутантов, ломящихся с поверхности. Парой недель спустя после его появления начинается война между «Боровицкой» и соседней «Библиотекой». Военные что-то не поделили с учеными, как итог — конфликт. Конечно же, до полномасштабной войны дело не дошло, но тут и там вспыхивающие стычки, без конца отлавливаемые шпионы, а также мелкие пакости со стороны «соседей» доставляли руководству станции массу неудобств.

Какие бы он данные не назвал — проверить их будет невозможно. Но, кажется, никто и не собирался устраивать ему допрос. Уже пару недель спустя он обзавелся кличкой Хантер за свои, как ему говорили здешние военные, «охотничьи» повадки. После оценки его способностей военные сразу же предложили ему присоединиться к их компании. С учетом того, что в одиночку в тоннелях не выжил бы даже альтернатор, дознавателю, не обладающему способностями, которые могли бы преломить ход боя в его пользу, приходится согласиться держаться вместе с внешне подобными.

Он часто попадает в патруль с одним и тем же человеком — одним из тех, кто был на дрезине при первой встрече. Сам Хантер выглядит двадцатилетним парнем, что автоматически делает его самым младшим в компании. Выгодная позиция, которая дает ему возможность задавать вопросы без риска быть поднятым на смех за незнание элементарных вещей. Сложно сразу адаптироваться к этому миру и этим людям, ведь о многом он, оказывается, понятия не имеет. Как правильно сушить обмундирование у костра, почему портянки лучше носков, как правильно уложить немудреное барахло в рюкзак… Он даже не умеет пользоваться противогазом — всему этому его учит Мельник, который в группе выполняет роль старшего. Это Хантеру сразу кажется странным, ведь младше нового знакомого в группе только он сам. Что заставляет остальных ему подчиняться? Неужели они до сих пор соблюдают какую-то систему званий из того, довоенного мира? Или дело в чем-то еще?

Он предпочитает не участвовать в разговорах у костра. Во-первых — так меньше шансов «спалиться», как любила выражаться Айрин. А во-вторых — до этого дня ему не доводилось бывать в таких больших и избыточно общительных компаниях. Людям, собирающимся вечерами в одну большую кучу, было интересно все. В смысле, абсолютно все. Служил ли он в армии, чем увлекался до войны, остались ли у него там родные… Мельник был единственным, кто проявлял элементарную вежливость и тактичность, не задавая вопросов, которые могли бы вызвать неприятные воспоминания. Например, о том, что будь Хантер изначально в этом мире и имей он родных — эти самые родные могли погибнуть во время ядерного удара или позже, во время неразберихи, творившейся сейчас на всех станциях. Именно Мельник раз за разом повторяет компании, чтобы не дергали Хантера и заодно — его самого. Не особо общительный этот боец. Верней сказать — не любит, когда затрагиваются темы прошлого. Возможно, Мельник просто был первым, до кого дошел простой факт: вернуться на поверхность людям уже не удастся. Не в ближайшие лет сто.

Постепенно это доходит до всех остальных. Прежде всего — до руководства военных и ученых. Они прекрасно понимают, что привычного им мира больше не существует, что нет теперь ни правительства, ни государства — ничего. И что власть окажется у кого? Правильно — у того, кто сильней. И сильные распоряжались этой властью со свойственной им жадностью и безжалостностью. Весь мир будет плясать под их дудку и никак иначе! Пока что мир ограничивался одной только «Боровицкой», но ведь главное с чего-то начинать!

Тем более, что с установлением нового режима на первых порах никаких проблем не возникло — все военные, а их на станции было большинство, привыкли соблюдать определенный иерархический порядок, не задавать лишних вопросов и подчиняться старшим по званию. Начались проблемы только тогда, когда начала ощущаться нехватка всего самого необходимого и потребовались желающие ходить на поверхность. К концу первого года жизни человечества под землей становится понятным, что даже усилий новоиспеченных сталкеров не хватит для того, чтобы поддерживать привычный, довоенный уровень жизни. С голоду бы не сдохнуть, да мутантам на корм не попасть. Именно тогда военные начинают предпринимать решительные меры по превращению Боровицкой в своего рода «военный городок». Городок, в котором нет места ни слабым, ни беспомощным… Но Хантера это не касалось… до определенного момента.

Он стал сталкером, причем действовать предпочитал в одиночку. Всем напарникам мешали противогазы и тяжелые костюмы химической защиты. Хантер же скидывал барахло на выходе из подземки и надевал его обратно перед возвращением в тоннели. Считывать из чужой памяти, с окружающего пространства и из других источников информацию о нахождении ценных «полезных ископаемых» труда не составляло, именно поэтому ему намного чаще, чем всем остальным вместе взятым, везло на «хабар».

«Да, кстати, объясни мне одну вещь: почему никто и ничего не заподозрил? Рин на поглощении радиации сразу спалилась — первая же проверка дозиметров показала, что радиации вокруг нас нет».

«Ну а дальше она сама все рассказала, поскольку отпираться все равно было бы бесполезно. Я не знаю, откуда она получила эту способность — раньше в ее арсенале была только традиционная невосприимчивость к альфа, бета, гамма и рентген-лучам, а также некоторым другим разновидностям радиоактивного облучения. Как бы там ни было, у каждого из нас свои особенности и свое отличие от других. К примеру, я не могу передать вместе со своей кровью сопротивляемость болезням, радиации и ядам, а она не в состоянии работать с чужой памятью так, как это делаю я. И я не вытягивал радиацию из предметов, а тот факт, что облучение не хватал я сам, легко объяснялся наличием защитного костюма».

«Как и тот факт, что у тебя периодически получалось находить большие запасы фильтров к противогазам. Ай да Хантер, ай да сукин сын…» — с издевкой подколол друга полковник.

«Да, я та еще сволочь, если разобраться. С другой стороны… Ай, ладно, не буду одно и то же два раза повторять. Смотри дальше».

Что было дальше — Мельник прекрасно помнил. День, когда им с Хантером пришлось убежать с Боровицкой, трудно назвать обыденным.

В этот день руководство станции объявило о том, что Боровицкая будет изолирована от остального метро, в первую очередь — от Библиотеки. Гражданским предписывалось покинуть район. Каким боком это касалось Хантера? Да, в принципе, никаким — он только что вернулся с вылазки на поверхность, которая для него была хоть и не смертельно опасной, но все же — достаточно трудной. Хотелось побыстрей сдать найденное барахло, залезть в душ, переодеться и завалиться на боковую.

Но что-то заставило его задержаться на пару мгновений перед тем, как выйти из тоннеля к гермоворотам. Это самое «что-то» потянуло его в давеча облюбованный «схрон», в котором было сложено небольшое количество разного полезного барахла. При необходимости этот весь скарб легко помещался в один-два вещмешка и уносился одним человеком даже при условии, что у человека этого будет не так уж много времени для того, чтобы сбежать. Кстати, схрон этот организовать ему тоже словно нашептало что-то на ухо и он теперь каждый раз передергивался, когда вспоминал, что это было. Верней сказать, кто.

Айрин. То ли со временем связь с мертвым Творцом укреплялась, то ли дело было в том, что Хантер оказался в условиях, которые были абсолютно естественными для ее работы, а не для его собственной, но все чаще в нем самом проявлялись черты, присущие Рин. И, надо признаться, та была еще той стервой — многие из ее друзей и почитателей, а также простых знакомых, даже не подозревали, что на самом деле девчонка не так проста, как кажется.

Да — мотивы ее действий всегда положительные. Она хочет спасти, защитить, помочь. Да — порой она кидалась вперед на амбразуру, наплевав на собственную безопасность, на все доводы разума. Но… Сколько раз она вырывалась из ловушек, которые устраивали многочисленные теневые синдикаты, занимающиеся охотой на нее? Сколько раз было так, что в момент, когда враги расслаблялись и думали, что все решено, она вскакивала, заходила за спину и наносила подлый удар? Ее недооценивали. Всегда. И это, пожалуй, было ее величайшее искусство — скрывать все свои настоящие качества за маской эдакой девочки-раздолбайки. Кто-то считает, что превосходно отвлекает ее внимание — а она уже незаметно телекинезом подняла за спиной собеседника каменную плиту и готовится размазать его по полу. Кто-то считает, что может обмануть ее — а подручные девчонки тем временем заминировали всю базу предполагаемого противника и готовы в любой момент нажать на кнопку детонатора. Кто-то считает, что загнал ее в ловушку — но вот на месте «ловушки» остаются руины и трупы, а девчонка как ни в чем не бывало сидит с приятелями в баре и, по уши наливаясь водкой с пивом, рассказывает, какие эти злодеи мудаки.

Она охотно делилась со всеми союзниками полученной информацией. К примеру, разрушив Древний Храм, она предпочла выпустить сущностей, там заключенных, а всю базу данных сохранить в своей собственной памяти, постепенно расшифровывая и передавая другим. Многие считали ее из-за этого идиоткой, но так ли это? В разных мирах теперь есть миллионы могущественных существ, которые за свою любимую «мятежницу», которую они боготворят и превозносят выше всех известных богов, вскроют глотку любому вне зависимости от его возможностей и могущества. Информация, сохранившаяся в древнем Храме, помогла многим альтернаторам и организациям-союзникам. Кого за это благодарят и за кого готовы порвать в лоскуты даже такие проблемные люди, как научники и группа зачистки? Не надо долго догадываться об имени этого человека.

Какой-то гипнотической дипломатией она добивается для себя и по-совместительству — для тех, кто находится рядом с ней, намного большего, чем удается другим с помощью угроз и силы. И далеко не все эти способности объяснялись ее принадлежности в первой жизни к одному из влиятельных техномагических кланов. И вот — теперь все эти способности личности вдруг оказались в руках созданного совсем для других целей существа. Существа, целью жизни которого всегда являлся лишь поиск информации, но никак не работа «в дикой местности», к которой ему поневоле пришлось приобщаться сейчас. Интересно, выжил ли бы он, не будь у него этих новых особенностей? Хм, ну начать с того, что он бы просто не попал в такой переплет, если бы в недобрый час не согласился оказать помощь Творцу. А почему он вообще ей помог? Сложно сказать. Просто… не смог отказать, что ли, в тот самый момент, когда она на него посмотрела своими серыми глазищами и принялась излагать свой самоубийственный план…

Закинув в схрон охотничье ружье и четыре коробки патронов к нему, найденные в одной из заброшенных квартир, Хантер осмотрелся по сторонам. Что-то подсказывало ему — в ближайшее время все это добро может ему очень, очень понадобиться — с Боровицкой придется рвать когти и делать это так быстро, как только получится.

Откуда он это знает? Вопрос не к нему. Завершив осмотр схрона и перехватив покрепче тяжелые лямки вещмешка, дознаватель отправился к туннелю. Условный стук, вопрос «кто идет», открывающиеся гермоворота — все это практически изо дня в день идет по заданному алгоритму. Мешок с найденным добром скидывается с плеч и оставляется здесь же, у входа — обработкой будут заниматься специально предназначенные для этого люди. Его же дело на этом закончено. Рапорт… Ох, сейчас он понимает, почему Рин их так ненавидела. Нет ничего «приятней», чем необходимость связно излагать или записывать мысли в тот самый момент, когда сознание то и дело норовит погрузиться в царство Морфея. Впрочем, морфей ему сегодня не светит — едва он закончил рассказ, как со стороны перрона послышался какой-то шум.

Его не было каких-то двое суток, а за это время успело произойти что-то из ряда вон выходящее. Пожалуй, все-таки не передалась ему «необходимая» и «чрезвычайно востребованная» способность влипать во все окрестное дерьмо. А, хотя нет — передалась.

На перроне выстроились в два ряда бойцы «Боровицкой». Мимо них вели унылую колонну — пять женщин, восемь детей и двоих стариков. Это — немногие из оказавшихся на станции людей, которые не имели никакого отношения к военным. Не являлись родственниками кому-либо и не были зачислены в штат хотя бы в должности уборщиков территории.

Именно поэтому их сейчас выгоняли. Куда пойдут гражданские — всем было наплевать, но скорей всего путь их будет лежать на Смоленскую. Данная станция была относительно спокойной, защищенной и, в то же время — ее руководство пока что не исповедовало тех же принципов, что начальство Боровицкой.

Военные стояли в две шеренги, образуя своеобразный «коридор», по которому шли выгоняемые со станции люди. И никто из них не сказал ни единого слова в защиту тем, кого буквально выгоняли из дома в угоду власть держащим. Снова контроль над телом и разумом начало брать что-то «не свое». Это «не свое» требовало вмешаться в ситуацию, даже не смотря на то, что голос разума активно протестовал против неразумных действий. Но «не своим» чувствам на разум дознавателя было откровенно наплевать.

— Какого хрена вы творите?! — раздалось впереди, когда Хантер пробился сквозь толпу в первый ряд «зрителей», сжимая кулаки и готовясь… Готовясь, судя по всему, вытворить то же самое, что делал сейчас один не особо умный субъект, которому явно надоело жить.

«Поменьше ехидничай, ты тогда тоже был хорош», — прокомментировал мысли дознавателя Мельник.

«Оба начудили, что уж говорить сейчас».

Пока Хантер продрался сквозь толпу к Мельнику, того уже взяли в кольцо военные. Впрочем — стрелять «в своего» они пока что не стали — ждали приказа командира, который в данный момент не присутствовал на перроне. Но кто-то его позвал и вот — настал момент истины.

От требований прекратить бунт полковник с говорящей фамилией Сердюков перешел к угрозам. Он требовал, чтобы Мельник немедленно заткнулся и прекратил высказывать сомнения в умственной полноценности и компетентности начальства. Результат был очевиден — к Мельнику присоединился Хантер, который неожиданно обнаружил, что ему тоже есть что сказать в плане ненормативной лексики и неприличной жестикуляции. По дергающемуся глазу Сердюкова было видно, что еще пара секунд — и он таки отдаст приказ открыть огонь. Вот, угрозы про то, что он сейчас это сделает, уже были произнесены.

— Да, давайте, стреляйте! Это вы хорошо умеете — отдать приказ выстрелить в безоружную неподвижную мишень, находящуюся в двух метрах от вас, — неожиданно резко произносит Хантер, делая шаг вперед и сжимая руки-по швам в кулаки. В голове в этот момент мелькнуло что-то вроде «блять, да что я творю, меня же прямо тут сейчас без суда и следствия», но голос разума был чем-то быстро задавлен и заглушен. — А вы тоже хороши. Замерли тут в шеренгу, «моя хата с краю, пока мне не дует, я нихрена делать не буду». Нравится вам так жить? Живите…

— Но нас к этому не принуждайте, — подхватил Мельник. — Нам такие порядки не нравятся.

— Ну и валите нахуй отсюда — вас никто не держит. Хотя, лично тебя, Мельников, надо бы вздернуть за нарушение присяги.

— Можете попробовать, — прорычал Хантер, становясь рядом с невольным напарником плечом к плечу.

«Мать моя женщина. Що я такэ роблю? Нахуя я цэ роблю? Почему, блять, я начал говорить на этом странном русско-украинском суржике?»

Неожиданно по рядам солдат поползли шепотки. И эти самые шепотки, судя по всему, долетели до полковника, потому что тот резко опал с лица и явно передумал стрелять в парочку бунтовщиков.

— Убирайтесь со станции вместе с этими отбросами, — прорычал он Мельнику и Хантеру. — И не надейтесь когда-нибудь вернуться.

— Можно подумать, я прямо мечтал всю жизнь делить одну территорию с уродами, — себе под нос пробурчал Хантер, которому собираться не надо было в принципе. То ли сказывалась память Айрин, то ли не прошли даром уроки Мельника, но все свое дознаватель теперь всегда носил с собой. Полюбил одежду с большим количеством карманов, вдобавок — наконец-то понял, что всякие гайки, болты, веревки и куски проволоки в этих самых карманах — чрезвычайно полезные и жизненно важные вещи, а не «какой-то там хлам», как ему казалось меньше года назад.

«Отбросы» тем временем таращились на парочку самоубийц во все глаза, даже не зная, как реагировать на неожиданных попутчиков. А Мельник с Хантером тем временем делали свое дело, то есть спокойно и уверенно двигались со станции по направлению к туннелям.

«Пристрелят же! Пристрелят же сейчас нахер нас!» — панически вопил внутренний голос. Он до сих пор сохранял остатки благоразумия, в отличие от «голоса внешнего», который активно подавлял разум и здравый смысл.

— Обратно потом не примем, имейте в виду, — грубо произнес один из вчерашних «друзей», запирая за ними гермоворота. Хантер, не оборачиваясь, показал тому средний палец и прошел мимо. С учетом того, что путь группы будет лежать как раз мимо сделанного им схрона — уже через каких-то пятнадцать минут у них с Мельником будет подходящая для путешествия по опасным тоннелям экипировка. Ну а дальше… Смоленская вряд ли слишком отличается от Боровицкой. В том, что на той станции их примут, Хантер почему-то не сомневался.

И кто же знал, что фактически случайная компания станет основой для созданного несколько месяцев спустя Ордена Спарты?

Картинка перед глазами начала резко меняться. И Мельник понял, почему Хантер не хотел снова проматывать в памяти далеко не самые лучшие времена их жизни на Смоленской. Приняли их там хорошо, можно даже сказать — с распростертыми объятиями, поскольку на станции практически не осталось людей, которые были бы способны ее защитить. Сюда сплавляли тех, кто считался «нахлебниками» на Боровицкой и Библиотеке. Женщины, которые не были достаточно красивы для того, чтобы стать любовницами каких-нибудь вышестоящих чинов. Детей, которые могли принести пользу лишь через пять-десять лет, а на данный момент требовали внимания, регулярной кормежки, лечения. Стариков, которые не являлись полноценными бойцами в силу возраста и связанных с ним проблем. Ну и, конечно же, «неугодные режиму» вроде Мельника и Хантера.

Впрочем, даже этот «сброд» не собирался просто так сдаваться. Им нелегко пришлось тогда, но усилиями сталкеров появилось оборудование и медикаменты. На женщин были перекинуты все бытовые заботы станции, включая строительные работы, доселе считавшиеся «мужским» делом. Группу детей, которые пришли с ними в тот раз с Боровицкой, сталкеры сразу же взяли под опеку. Пристроили к делу «подай-принеси-сходи-позови-того-передай-то-этому», по пути обучали азам владения оружием. Но потом, когда на той вылазке Мельник оказался отрезан от группы людей, с которыми пошел на поверхность… Сталкер содрогнулся, вспоминая то, что было тогда.

«Мельник!» — возникло ощущение, что его кто-то встряхнул за плечо.

«Все нормально. Что тут было важного?»

«Был один момент… Опять же, связанный с той всей ахинеей, в которую в итоге вылилось мое прибытие в этот мир».

Видение обрело четкие контуры. Гомонящая на перроне толпа и Хантер, который невидящим взглядом смотрел перед собой, сцепив руки в замок. Что с ним творилось сейчас, он не понимал. Он абсолютно здоров, в безопасности, но его колотит озноб, а разум отчаянно ищет, за что бы уцепиться. Чужая память, чужие воспоминания — все что угодно, лишь бы не возвращаться к тому, что друг сейчас там, в лазарете, под присмотром врачей, которые ничего не говорят о его состоянии и… Что с ним будет?

«Лучше бы я сам пошел тогда на поверхность. В одиночку. Лишь бы не переживать всего этого», — внезапно четко формируется в мозгу мысль. Принадлежащая… Ему? Или кому-то другому?

Что-то заставляет поднять голову, посмотреть на снующую туда-сюда толпу. И в этой толпе он замечает ее. Светловолосую девушку в камуфляже, которая несколько секунд пристально смотрит ему глаза в глаза, после чего кивает и, сделав шаг назад, растворяется в толпе.

— Стой! — дознаватель срывается за ней, стремясь догнать, схватить, потребовать… Чего именно? Непонятно. Само собой, что никакой девчонки на самом деле не было — ни Айрин, ни похожей на нее. Просто глюк. Но, видимо, со смыслом.

Связь замыкается сама собой. Ладно. К черту. Пускай когда-то это будет использовано против него самого. Пускай даже он потом, когда-нибудь, триста раз пожалеет о сделанном сегодня, но сейчас, когда он чувствует протянутую между собой и другим человеком энергетическую нить, почему-то на душе становится немного легче.

«Ты рисковал тогда, если я хоть что-то понимаю в этой вашей ахинее со связями. Рин сказала, что таким образом ты спас мне жизнь. Спасибо, что ли, сказать?»

«Сколько мы уже этих спасибо должны друг другу сказать?» — подначил его в ответ Хантер. — Если серьезно… Особого значения для спасения жизни связи не играют. Ну, верней сказать, играют, но они все-таки стоят после квалифицированной медицинской помощи. И сам понимаешь — чем больше толщина «нитки», тем выше шанс, что эта самая «нитка» поможет вытащить кого-то с того света. А ты после линялова с Боровицкой сразу такой канатище ко мне тянуть стал, что я, честно говоря, до того дня даже не знал, что делать. Нет, если бы ты тогда не попал в переплет, черта с два бы я позволил ему закрепиться, но…»

«Но если бы ты оттолкнул этот «канат» тогда — ничем хорошим бы это для меня не закончилось… А в результате все могло очень плохо закончиться для тебя сегодня. Мда. Тут уже явно не поллитра, а как минимум ноль-семь нужна для того, чтобы уложить все это более-менее в голове».

«Если я тебя слишком загрузил, можем прекратить изучать мое прошлое и вернуться «в реал»…

«Где мне надо будет говорить о чем-то с твоими приятелями из надвременно-пространственного ведомства, да? Что-то мне подсказывает, что они меня нагрузят еще больше. Так что давай, на чем мы там остановились…»

«На многом. Рин я начал видеть все чаще, вот такие дела. Моменты какие-то из ее памяти проскакивали, иногда она сама показывалась где-то в толпе. Первое время пытался поймать, но потом просто взял за правило каждый раз проверять состояние связи между нами двумя… Она была мертва. Да и не могло быть иначе. Просто, видимо, не зря мне тогда шеф и тот тип сказали, что я могу пойти по ее пути. Вот мне и подворачивались те же ситуации, что и ей в свое время. Под другим соусом, но с теми же обстоятельствами. И я начал все понимать… Ну если не все, то очень многое. А потом… Потом появились Янхары. Черные то бишь, но я почему-то сразу понял, что это за твари…»

«И просил помощи у меня, — сталкер заскрежетал зубами. — А я отказал. Слушай, все то, что произошло тогда с тобой на ВДНХ это… Это все на моей совести, понимаешь? Если бы я выслушал тебя, если бы только согласился бросить ту проблему, которой занимался Орден тогда и заняться вплотную этими «якобы-слухами», то может быть…»

«Ты так ничего и не понял? Все шло так, как должно было быть. Я должен был оказаться на ВДНХ. Должен был столкнуться с янхарами. И я, блять, должен был подохнуть тогда в туннеле, потому что я так решил после…»

«Что-что ты решил?!»

«Ладно. Долго объяснять. Смотри».

Снова из серого марева сложилась отчетливая картина происходящего. Станция была Мельнику знакома — так называемая «Станция Судьбы», как называли Полянку поклонники мистицизма. Мельник предпочитал, как и другие рационально мыслящие люди, искать иное, разумное объяснение этому явлению. Выбросы ядовитых газов его полностью устраивали и по реалистичности такого события, и по соответствию наблюдаемых на Полянке эффектов. Жить на этой станции не мог никто, однако у некоторых, проходящих мимо нее, возникали различного рода видения. Глюки в просторечии. Кажется, точно такой же «глюк» сейчас словил Хантер. Правда, уж в его-то случае это наверняка был какой-то непростой, вещий и судьбоносный глюк.

Посреди платформы горел костер. Ни дров, ни какого-либо хлама для растопки рядом не наблюдалось. Само пламя тоже было каким-то неестественным — мало того, что синим, так еще и горело так ровно, словно это не живой огонь, а какая-то декоративная имитация. Лицом к костру и спиной к Хантеру сидела, сложив ноги по турецки, девушка. Рин Мельник узнал сразу. Опознал ее и Хантер, который в этот раз был очень удивлен тому, что Творец не стала от него бежать.

— Ну здравствуй, дознаватель Девяносто Шесть, — тихо произносит она, не поворачиваясь к нему лицом.

— Ты же…

— Галлюцинация? Да, возможно именно это единственное подходящее сейчас определение. Вопрос лишь в одном — почему ты меня видишь? Что тебе нужно?

— Что мне нужно?! Ты, черт подери, заварила перед смертью кашу, которую приходится расхлебывать мне! Ты наделила меня частью своей души, которая заставляет меня поступать, как ебанутый двинутый по фазе идиот и…

— И которая привела к тому, что ты сейчас разговариваешь с собственным глюком на заброшенной станции дикого мира вместо того, чтобы жить привычной для себя жизнью офисного планктона. Увы. Но ответь себе честно на один вопрос — могла ли я знать, что именно произойдет? И могла ли подозревать, что тебя настолько заинтересует мой путь, что ты решишь им последовать?

— Я не… — Хантер осекся и раздосадованно махнул рукой. Оправдываться перед собственным глюком бессмысленно. Если бы он подсознательно не хотел всего этого — он бы просто в дикий мир не попал. Или бы уже давно законсервировал свою личность и принялся ждать, когда придет тот, кто-либо спасет, либо уничтожит этот мир, таким образом дав заключенным здесь душам свободу передвижения. Тогда бы он ушел и… Ну, потеря пары сотен или тысяч лет была бы неприятна, но некритична — База наверняка простоит еще миллиарды лет, работа для таких, как он, будет всегда…

— А кто сказал, что тот, кто способен спасти или уничтожить мир, еще в него не пришел? — девушка чуть усмехнулась, поворачиваясь к Хантеру. — Может быть, он именно сейчас находится здесь, на этой станции и собирается сделать окончательный выбор на своем пути?

— Но я не Творец и даже не альтернатор. Что я могу сделать? Если это действительно янхары…

— Это действительно янхары, — Рин встала с земли и замерла напротив него. — Те самые янхары, которых истребляли целые поколения воинов Храма и, как выяснилось, так и не смогли истребить.

— И что я могу против них сделать? Разве что сдохнуть в бою с тварями-телепатами, всю жизнь мечтал об этом, спасибо.

— Ну так сдохни — кто тебе не дает?

В этот момент в мозгу что-то щелкает. Рукой он лезет за шиворот, давая мысленный сигнал на активацию жетона. Точно такой же висит на шее стоящей напротив девушки. Жетоны носят все сотрудники Базы — от руководителя и до стажера, от бойца службы безопасности и до наблюдателей в диких мирах.

— Если я… — остаток фразы он так и не смог произнести. Просто продолжал пялиться на голографическую пластину на своей ладони.

Когда кто-то из них умирает в Темных или диких мирах — неважно, какую должность занимает сотрудник, но руководство прилагает все силы для того, чтобы узнать, что с ним случилось. По крайней мере, пытаются понять, могло ли причиной смерти альтернатора стать какое-то сверхопасное явление, несущее угрозу всей ветке миров Д. Если он умрет… Жетон — деактивируется, на соответствующем мониторе где-то там, далеко за пределами этого мира, высветятся его координаты и… и сюда, в этот мир, будет послан кто-то, способный разобраться со всем творящимся в окрестностях дерьмом. Не сразу, но сигнал обязательно дойдет! Сколько времени пройдет — месяц, год, пять лет? Он не знает. Янхарам не дает попасть в Метро старая магическая защита и если она продержится хотя бы небольшой срок, то…

«Да какого черта я должен это делать?! Мне ведь отказались помочь! Я не собираюсь в одиночку подыхать, как…»

В этот момент словно ледяная рука сжала сердце дознавателя. Сейчас, чувствуя тот самый пресловутый страх смерти, в первый раз в жизни, он наконец-то начинало понимать…

— Страшно было, да? — тихо произнес он, глядя на Рин.

— Что? — удивленно вскинула брови она.

— Я спрашиваю, тебе страшно было умирать в одиночку? Просто ни за что ни про что, за чужих людей, которые тебе никто и…

Он снова осекся. Снова что-то понял. Сейчас это даже нельзя было оформить в связную мысль, все на эмоциях, чувствах…

— Янхары ведь уничтожат мою личность, верно? Мою душу, так? Я сам позволю им сделать это, как ты позволила уничтожить себя, но… Это точно поможет? База ведь… успеет, да?

— Что я тебе должна сказать? Что я не знаю? Что я не уверена в успешности плана также, как и ты сам? Ты ведь все понимаешь прекрасно, дознаватель…

— Хантер. Меня зовут Хантер, — резко произнес мужчина и, развернувшись, побрел прочь. Когда он обернулся — на пустом перроне уже никого не было.

«И ты… Да у меня слов нет, понимаешь?! Никаких, даже матерных! — мысленно орал матом Мельник, желая, чтобы дознаватель таки почувствовал сейчас всю бурю того негодования, что сейчас кипела в его душе, требуя выхода. — Надо было объяснить все мне, рассказать правду, в конце концов! Уж не убил бы я тебя после всего сделанного…»

«И что бы ты сделал? В Д-6 без Рин вы бы сдохли все, сам понимаешь. Не, я теперь хорошо ее понимаю… Подставлять друзей в неприятности… Уж лучше я сам. Сдохну, но сделаю все сам. Без всяких там втягиваний родных да близких в неприятности межмирового масштаба. Правда, кажется, я все равно тебя в них втянул, уж прости. Кажется, не только Рин теперь превращает жизнь других в ад. В персональный упоротый ад».

Внезапно дымка начала обретать очертания туннеля и Мельник буквально почувствовал весь ужас, что навалился на Охотника в момент, когда первый из пяти янхаров приблизился к нему на расстояние ближе десяти метров. Виски сдавило болью, но автомат уверенно лег в руки. У него есть пара минут… Максимум — три, для того, чтобы отправить в ад хотя бы парочку из пятерых «новусов». Но успевает он убить лишь одного — дальше тело просто не подчиняется. Становится больно. Плохо, страшно, психически невыносимо. В панике он пытается кинуться назад, уже не отдавая себе отчет в том, что делает, но… нет, не янхар останавливает его. Он сам почему-то выпрямляется и твердо, уверенно делает шаг навстречу. Как бешенное колотится сердце, из носа тонкой струйкой начинает течь кровь. Янхары пытаются сломать его защиту. Что же… Ладно, пусть будет так — с менталкой падает последняя преграда на его разуме, пол стремительно приближается, а сердце… перестает биться. Совсем.

Но почему-то вдруг из ниоткуда появляются мысли. Его собственные? Или чьи-то еще? Нет, одновременно и его, и чужие. И воспоминания тоже. Вот он учит Аню «глючить» окружающим вещи и предметы, передавать нужные ей эмоции. Вот он и несколько спартанцев сидят у костра где-то в туннелях. В то же время где-то, вместе со своими приятелями, в кают-компании «Нормандии» торчит Айрин Шепард. Вот смех в голове… Непонятно, из чьих воспоминаний. Вроде рычащий такой, но разобраться, принадлежит он человеку, или кому-то из инопланетян, невозможно. Вот… Другие. Рин выталкивает кого-то из под обстрела, при этом сама оказываясь в отключке на больничной койке. «Уж лучше я сама, чем видеть, как кому-то другому херово». И вот само-собой как-то получается, что вместо расчетливого поступка «спрятаться в укрытие» дознаватель совершает большую глупость — выскакивает на огромного монстра, вооруженный лишь ножом, давая возможность двоим друзьям оттащить третьего, раненного, в безопасное место. Само собой, он после этого прописывается на две недели в лазарете, но его это не волнует. Все сделано… правильно?

«В конце концов, даже сейчас это было правильно. Одна жизнь за жизнь миллиардов»… — он лежит на полу туннеля перед янхаром.

«Не такая уж и высокая цена», — Шепард, трясущаяся от боли, белая, как мел, в обугленной броне, местами вплавленной в тело, делает два шага вперед, оказываясь в центре комнаты. Ее тело окутывает белый свет. Точно такой же свет внезапно начинает мерцать вокруг Хантера.

«Страшно-то как… Блять, ну скоро уже это все закончится…»

«Скорей бы сдохнуть… Дайте уже сдохнуть, хватит уже эти проценты активации у меня отсчитывать в голове. Я решила. Я не уйду. Только быстрей. Пусть…»

«Пусть с ними все будет хорошо и плевать…»

«Что без меня».

Его голос сливается с голосом девчонки. Это воспоминания — из ее памяти. До того, как она стала альтернатором. До того, как оказалась способна на очень многие вещи, недоступные большинству людей. Впрочем — на многое она была способна и тогда, будучи одной из самых заурядных, казалось бы, людей.

Невыносимая боль заставляет выть, катаясь по полу, под изучающим взглядом чуждого, страшного существа. Да уж, он-то лишен тех вещей, что были естественными для ее организма. Она-то ни звука не произнесла тогда… Или же…

«Синхронизация достигнута. Текущий уровень синхронизации — сто процентов».

«Мощность сто процентов. Активация начата».

Это… что? Все исчезает — боль, страх, паника и ощущение смертельной опасности. Открыв глаза он обнаруживает, что янхары тоже пропали. И туннель этот исчез. Он в светлой просторной комнате, отделанной мраморной плиткой. Примерно такие комнаты он видел на Боровицкой. Но внимание тут же отвлекается от помещения, в котором он находится и переключается на светловолосую девушку, которая… стала какой-то другой. Она протягивает ему руку, предлагая подняться. Принимая помощь, он понимает, что сейчас творится что-то… странное. Проверяя связь, не верит своему чутью. Она показывает не мертвого Творца, а живого, хоть и находящегося в далеком-далеком мире.

— Просто позови. И я приду, — тихо произносит она, крепко сжимая его руку своей.

Текст призыва сам собой возникает в голове. То ли он взят из ее памяти, то ли Дознаватель всегда знал его… Ветер Хаоса, который он призывает в мир, который заменил ему родной дом. Правда, учитывая Ринкин характер, ему наверняка никто не скажет «спасибо» за такой вот подарочек. Но все-таки — что бы она ни учудила, это будет намного лучше, чем смерть от лап янхаров.

— Э, мать вашу! Что еще за блэкаут?! — раздается где-то за его спиной. Обернувшись, он падает. Назад, в реальный мир. А, впрочем нет — до «реального» пробуждения еще очень далеко. Пока что он начинает бесконечную беготню по собственной памяти от янхаров, которые активно в этой памяти шерудят, стараясь поймать и уничтожить его личность. Сейчас в этом больше нет необходимости, а значит — можно показать этим тварям, что телепат десятого ранга — это не просто набор букв.

«Вот и все… Такая вот история. Ладно, ты там передай от меня Ринке пару подзатыльников… хотя нет — вот это я сделаю сам», — тихо произнес дознаватель. В следующий момент Мельника вытолкнуло из чужой памяти. Он по прежнему сидел на стуле рядом с койкой, удерживая за плечи тяжелое тело Хантера. Всмотревшись в его лицо, сталкер с облегчением выдохнул. Дознаватель просто спал. Учитывая его состояние — это было вполне объяснимо. Укрыв друга одеялом и мысленно пожелав спокойной ночи, Мельник вышел из комнаты и отправился в сторону кухни. Откуда он знал, что эта Арэйн, или Айрин, или как ее там, находится именно там? Непонятно. Но ему предстоял теперь достаточно долгий и серьезный разговор с ней. И, возможно, со всей ее братией из иномирья.

Примечания:

Простите за долгое ожидание, но никак не могла довести до ума логическую цепочку сего повествования и уложить ее при этом в пределах одной главы.