Тени Вайаты (джен)

Во весь опор Найра мчалась по улицам. Толпа заметно поредела — все, кто мог, собрались близ королевского дворца. Со стороны кузнечных кварталов, куда она держала путь, доносился шум: гул, отдельные крики и грохот схватки. Оставляя позади дом за домом, улицу за улицей, Найра уже не удивлялась, почему после бессонной ночи и целого утра беготни, страхов и потрясений дышит ровно, а тело ее вовсе не утомлено.

Ее тайно вывел из дворца один из помощников Бойята — после того, как лекарь тщетно пытался уговорить ее остаться. «Народ должен знать правду», — настаивала Найра, и он уступил. «Теперь можно не страшиться правды, — сказал он ей. — Как мог я раньше открыть нашему народу, что король из дома бессмертного Архатшира безумен? Это было бы на руку Садахару… впрочем, он и так сполна воспользовался нездоровьем государя. А теперь… Что бы ни случилось, у Вайи будет новый король. Не знаю, доживет ли государь Самартал до заката сегодняшнего дня».

Прежде чем Найра задумалась, что же скажет людям, шум схватки усилился. Среди оглушительных воплей различались отдельные голоса, в основном женские: «Бей, бей! Проклятые убийцы, поджигатели, грабители!» Завернув за угол, тот самый, где вчера вечером они с Огешаном повстречали Меширу, Найра едва успела остановиться: прямо посреди улицы шел бой насмерть. На мостовой валялись сломанные копья стражников, им самим пришлось взяться за кинжалы. Кузнецы орудовали молотами и клещами. С обеих сторон уже были убитые; в одном из лежащих в луже крови трупов Найра узнала юного внука мастера Навлиса.

— Вот где Берхаин, когда он так нужен? — крикнул кто-то из мужчин в пылу схватки. — Одним бы махом смел эту падаль!

— Стойте! — закричала Найра на всю улицу.

Растопырив руки, она кинулась вперед. Столь силен оказался ее голос, что люди, только что увлеченные кровавой бойней, замерли и уставились на нее. Остановились занесенные для удара кинжалы и молоты, держащие их руки опустились. Найра ощутила, что ее прожгли насквозь сотни глаз, но это не смутило ее. Слова пришли будто из ниоткуда без всяких раздумий.

— Послушайте меня, люди! — заговорила Найра. — Почтенные мастера… Мастер Навлис, Сайак, Шудар… — Она отыскала их взглядом в толпе. — Что толку колоть змею в хвост, когда надо бить в голову! А голова — там, во дворце. Это Садахар, ненавистный всем Садахар, который взял власть в Вайате — и хочет взять еще. Я была там, я сама видела… Король ничего не знает, он помешался после смерти королевы. А Садахар пользовался этим, чтобы править сам. Теперь же он хочет стать королем, потому что король Самартал умирает. Садахару осталось только убить королевича Огешана.

— А разве его уже не убили? — крикнули в толпе.

— Не верьте слухам, — ответила Найра. — Их пускают по приказу Садахара. Королевич жив, он сам идет во дворец — может быть, он уже там. Он — наследник престола Архатшира! А Садахар желает убить его! Пролить божественную кровь!

— Смерть святотатцу! — загудела толпа. — Во дворец!

— Смерть псам изменника! — завопили несколько женщин и кинулись на стражей, словно желая растерзать их голыми руками.

Стражники — их осталось человек десять — испуганно сбились в кучу и попятились.

— Постойте! — наперебой заговорили они. — Мы не знали… Мы всего лишь исполняли приказ…

— Тогда решайте, с кем вы — со своим народом или с лживым изменником! — крикнула Найра, едва не подпрыгивая на месте от небывалого волнения.

Толпа загудела: «Верно, верно!» Стражники огляделись по сторонам и, видимо, поняли, что иного выбора у них нет — разве что смерть.

— Мы — за истинного короля, за дом Архатшира, — сказал один, прочие поддержали. — За Самартала и Огешана, его наследника!

От дружного крика содрогнулись дома, земля под ногами и, казалось, даже небеса. Найру едва не разрывало изнутри неистовое ликование: видел бы все это Огешан! Как был бы он счастлив знать, что его народ вот так горячо верит в него, — впрочем, наверняка у дворца сейчас творится нечто подобное. Самое время поспешить, пока не опоздали.

А толпа кузнецов, их жен и детей вместе со стражниками уже неслась ко дворцу. Найра очутилась впереди, рядом с Навлисом и другими почтенными мастерами. Сзади послышалось пыхтение, брань шепотом и возня, словно кто-то усиленно пробивался вперед сквозь толпу, работая локтями. Найру тотчас стиснули с двух сторон — это были Мертима и Занифа.

— Где твой отец? — спросили женщины в один голос. — Это же неправда, что о нем говорят?

— А вы больше слушайте болтовню соглядатаев, — бросил кто-то из мужчин. — Берхаин не таков.

— Конечно, не таков. — Найра лучилась от гордости. — Не знаю, где именно он сейчас, но могу сказать: там, где идут самые жестокие бои.

* * *

Дым, пламя, кровь и трупы остались позади. Берхаин и Исур шли сквозь толпу, которая расступалась перед ними, провожая возгласами ужаса и восхищения. До дворца было рукой подать: впереди уже виднелась широкая площадь перед ним, сейчас запруженная гомонящим народом. И те, кто возглавлял этот народ.

— Гордись, брат, — сказал Берхаин, позволив себе скупую улыбку. — Мальчишка молодец.

— Знаешь, — отозвался Исур, — когда я гляжу на него, то в самом деле верю в его божественных предков. Ну так что, сомнения позади?

— Поживем — увидим, — был ответ. — Сперва надо победить.

Словно два могучих корабля, они рассекли людское море. Королевич Огешан уже поднимался по белокаменным ступеням, за ним следовал Панхар, бывший наместник Тереслеха, и прочие его товарищи. В тот же миг распахнулись огромные двери из дерева и кованой бронзы, со створов которых рассыпали свои милости народу Вайи повелитель волн Мерхамет и повелитель ветров Ниразак.

В дверях показалась стража. Впереди них, прищурив глаза, шел Сеннуф, сын Садахара, с кинжалом и щитом. Напускное презрение не могло скрыть невольный страх: взгляд его бегал, щеки чуть побледнели. Он явно намеревался заговорить первым, но королевич опередил его.

— Прочь с дороги! — провозгласил он. — Я, Огешан, сын Самартала, пришел возвратить власть моему отцу-королю и уничтожить измену, имя которой — Садахар. Те, кто присоединится ко мне и оставит службу изменнику, будут помилованы. Прочим же пощады не будет. Решайте, воины Вайи.

— Что здесь решать? — Сеннуф осклабился и шагнул вперед, хотя не опустил оружия. — Юный королевич устал ждать смерти отца. Вот кто здесь подлинный изменник, задумавший пролить божественную кровь — родную кровь! Да падет на него проклятье богов, и сам Архатшир да отвернется от такого потомка! Защитим короля, воины Вайи, и защитим того, кто стоит на страже врат моря!

— Лжец! — закричал Огешан на всю площадь и бросился вверх по ступеням.

Панхар, разбойники и собравшиеся позади люди устремились за ним, чудом не затаптывая друг друга; были и те, кто оскользнулся на ступенях и угодил под ноги прочим бегущим. Сеннуф довольно оскалился, напоминая теперь не змею, а голодного тигра, жаждущего крови. Прежде чем два войска схлестнулись в дверях, по стражникам ударили с двух сторон.

— За короля и дом Архатшира! — раздался громовой голос слева.

Начальник дворцовой стражи Кумах и несколько его воинов взбежали по ступеням с длинными кинжалами и копьями наготове. Не успели они пустить их в ход, как справа вверх метнулись две тени, почерневшие от дыма и залитые кровью.

— Здравствуй, Одноглазый, — сказал Берхаин опешившему десятнику, который не успел вовремя укрыться за спинами своих воинов.

Больше Одноглазый не услышал ничего — тяжелый, черный от копоти окровавленный кулак вбил его голову в плечи. Стражники, особенно участники вчерашней битвы в шахте, с воплями подались назад, хотя это не спасло их ни от кулаков Берхаина, ни от кинжалов Исура. Сзади послышались ликующие голоса разбойников. «Теперь победа наша!» — крикнул кто-то из них.

Сеннуф отразил удар Огешана щитом и отпрянул в сторону. Он сделал кинжалом обманное движение, вынуждая противника опустить собственное оружие, а сам бросил ему под ноги свой щит. Огешан перескочил через него, но оступился на высоких ступенях. С торжествующим ревом Сеннуф кинулся на него, словно воображая себе щедрую награду. Наградой же ему стала подсечка — он не ожидал от юного, неопытного в бою противника такой ловкости. Собственное движение увлекло Сеннуфа вперед, и Огешану осталось сделать немного. Резко поднявшись на ноги, он вытянул руку с кинжалом.

Клинок вонзился по самую рукоять между железными пластинами, нашитыми на тунику Сеннуфа. Огешан не взглянул на поверженного врага, не услышал предсмертного хрипа — выдернув кинжал, он устремился к следующему противнику. Впрочем, вступать с королевичем в бой никто особо не спешил — видно, страх святотатства у многих был сильнее страха перед Садахаром. Кроме того, как с восхищением отметил Огешан, Исур и Берхаин отлично справлялись вдвоем без всякой помощи.

Бой на крыльце продлился недолго. Вскоре стражу оттеснили в двери: кто-то умчался прочь — возможно, докладывать Садахару, кто-то пытался держать оборону. Нашлись и те, кто присоединился к королевичу.

— Он обычно сидит в мидабере, тронном покое, — сказал Огешан своим. — Идемте туда.

Заслон верной Садахару стражи на лестнице стоял твердо. Передние ряды ощетинились копьями, стоящие позади лучники пустили стрелы. Огешан и те, кто шел рядом с ним, успели подхватить с пола щиты погибших стражников. Но посчастливилось не всем. Кое-где в толпе послышались стоны и проклятья. Огешан с ужасом увидел, как Панхар, стоящий в трех шагах от него, обломил оперенный конец стрелы, торчащий из-под его левой ключицы, между пластинами брони.

Пуская стрелы второй раз, лучники дрогнули, копейщики попятились. Берхаин с Исуром устремились в новую схватку, без труда догнав отступающих противников. Огешан следил за ними с восторгом. Хотя он видел бесчисленные раны и ожоги, видел окровавленные тряпки, кое-как намотанные на руках, плечах, спине и груди, это, похоже, никак не отразилось на боевой мощи «теней». Дело довершили люди Кумаха, ударившие копьями по отступающим.

Длинный коридор, что вел к мидаберу, был странно пуст. Только у самих дверей стояли четверо стражников, которые не повиновались приказу Огешана отворить. С ними покончили быстро, но, ворвавшись внутрь, королевич и прочие изумленно замерли на месте. Тронный покой пустовал.

— Неужели сбежал, чтоб ему сгореть? — бросил Исур.

— Я знаю, где он может быть. — Огешан развернулся. — В покоях моего отца. И сегодня, клянусь всеми богами, я войду туда, и меня никто не остановит.

— К королевским покоям ведут два пути, господин, — сказал Кумах. — И еще боги весть сколько потайных ходов. Он может ускользнуть.

— Оставь здесь стражу, — приказал Огешан. — Я пойду главным коридором, ты — вместе со мной. А другим ходом…

— А другим ходом, — вставил Исур, — тем, которым ходят его соглядатаи, пойдем мы. — Он переглянулся с Берхаином. — Никто не ускользнет.

— Я тоже пойду с вами, — сказал Панхар, пока, воспользовавшись остановкой, кое-как перевязывал себе рану. — Не завидую тем соглядатаям, которые вам попадутся, но кто-то может сбежать тайком. В бою за всеми не уследить, так что мы поможем.

Огешан с сомнением посмотрел на него.

— Достанет ли тебе сил? — спросил он не без участия. — Может, подождешь здесь?

— Нет, — качнул головой бывший наместник и бывший атаман. — Я должен видеть конец — каким бы он ни был.

Пестрое воинство прошло обратно по коридору, оставив человек шесть стеречь мидабер внутри и снаружи. У лестницы они разделились: Огешан и Кумах повели своих дальше, в другой коридор, а Берхаин, Исур и Панхар со своими людьми двинулись вниз.

Панхар, бледный, как мертвец, то и дело спотыкался, и его поддерживали товарищи. Оба воина-«тени» поглядывали на него, хотя ничего не говорили. Их спутникам тоже было не до бесед: в этих пустых, унылых коридорах слова будто сами стыли на губах.

Издали послышался приглушенный всхлип, как будто женский. Отряд чуть замедлил шаг. До сих пор им никто не встретился, и это настораживало: либо соглядатаи сейчас в городе, либо попрятались где-нибудь здесь, во дворце. А о том, что за время правления Садахара весь дворец прорезали потайные ходы, ведущие наружу и из коридора в коридор, слухов по Вайате гуляло достаточно.

— А слуги-то где? Будто вымерли, — недоуменно проворчал кто-то из разбойников, но ответа не получил.

Исур уверенно вел спутников вперед. На очередном повороте он указал было налево, когда из другого, правого коридора донесся пронзительный девичий визг, а следом — мужской голос:

— Сдавайся, Берхаин, и прикажи сдаться этому сброду! Иначе твоей девчонке не поздоровится!

Берхаин молниеносно развернулся, глаза его горели. В полутемном коридоре показался рослый соглядатай, за его спиной посверкивали оружием десятка три стражников и столько же товарищей по ремеслу. Сам он держал за шиворот юную девушку, которая скорчилась в его руках и тряслась от рыданий. Растрепанные темные волосы закрывали почти все лицо девушки.

— О боги, нет! — шепнул Панхар и побледнел пуще прежнего. — Будь они прокляты… Что теперь?

— Решайся поскорее, — торопил соглядатай, нещадно дергая девушку за волосы. — У нас мало времени, я долго ждать не буду. И мой кинжал не будет. — Он выполнил свою угрозу, и девушка завизжала еще сильнее.

— Вот именно — нет, — ответил Берхаин Панхару. — Что бы ни болтали на улицах, Найра свободна, я чувствую. — Он обернулся к соглядатаю и медленно зашагал вперед. — Чьей бы дочерью она ни была, отпусти ее.

Соглядатай выругался на весь коридор. Приставив кинжал к горлу девушки, он вздернул ее повыше, так, что стало видно ее лицо. Худенькая, бледная девчонка примерно одних лет с Найрой таращила белые от ужаса глаза — вернее, один глаз, второй заплыл от багрово-черного синяка. Она громко шмыгала разбитым носом, распухшие, окровавленные губы дрожали.

— Чтоб тебе кануть во мрак… — чуть слышно процедил Берхаин самое страшное проклятье «теней». В следующий миг он метнулся вперед.

Науськанная соглядатаями стража изо всех сил старалась не отступить при виде полуголого, залитого кровью рыжего великана, идущего на них безоружным. Держащий девушку соглядатай задрожал не слабее своей жертвы. Кинжал дрогнул в его руке и вонзился в горло девушки в тот миг, когда Берхаин перехватил его запястье.

Девушка повалилась на пол, орошая его кровью, и забилась в судорогах. Ее убийца тотчас рухнул рядом — с вырванной из плеча рукой и сломанной шеей. Стража и прочие соглядатаи с воплями подались назад, но было уже поздно. Берхаин врезался в них, как окованный железом таран в слабые ворота. Впрочем, некоторые вспомнили о своих копьях и пустили их в ход.

Пока люди Панхара с криками присоединились к схватке, сам он оттащил в сторону умирающую девушку. Она уже ничего не видела, в его же глазах застыло нечто неуловимое. Когда девушка наконец замерла неподвижно, он распрямился в прыжке, достойном сравнения с тигриным, поднырнул под ближайшее копье и пронзил кинжалом держащего это копье стражника. Следом пали несколько соглядатаев, надеющихся спастись бегством от ярости Берхаина. Краем глаза Панхар заметил, что еще четверых беглецов прикончил Исур, и огляделся в поисках новых противников. В тот же миг один из лежащих на полу раненых стражников ударил его кинжалом под колено.

Панхар упал на ранившего его стражника, тот вцепился слабеющими пальцами ему в горло. Взор заволокла багровая пелена, Панхар ткнул противника кинжалом наугад, чувствуя, что сейчас потеряет сознание. Открылась вчерашняя рана в боку, еще сильнее кровоточила другая, в груди, где остался обломок стрелы. Не сразу Панхар ощутил, что его больше никто не держит, не сразу услышал, что шум схватки стих. Его подхватили чьи-то руки, и он узнал Берхаина прежде, чем сумел открыть глаза.

— Не думал, — прошептал Панхар, сплевывая кровь, что полилась изо рта, — что умру, сражаясь за чужую дочь и чужого сына.

— Тот, кто сражается лишь за себя, всегда терпит поражение, — ответил Берхаин. — Но ты победил.

— Так лучше… — выдохнул наместник Тереслеха, осиротевший муж и отец, и присоединился к своей семье.

* * *

Широкий коридор, что вел к королевским покоям, был самым тихим и безлюдным местом во дворце — до недавнего времени. Сегодня же все переменилось. Подходя к покоям отца, давным-давно запретным для него, Огешан издалека услышал голоса, хуже того — крики. Эхо пустынных коридоров далеко разнесло чей-то возмущенный голос, которому отвечал другой — негромкий, но спокойный и твердый.

— Он в самом деле здесь, — прошептал Огешан, крепче стискивая кинжал, омытый кровью по самую рукоять.

Из бокового коридора донеслись поспешные шаги и встревоженные голоса. С радостью Огешан заметил Исура и Берхаина, хотя ряды их спутников изрядно поредели. Не было видно и Панхара.

— Если за ними и была какая вина, они сполна искупили ее, — сказал Исур, перехватив взгляд Огешана и угадав его смысл.

— Да…

Времени на скорбь не было. Впереди их ждала главная задача — ждала и ярилась на весь коридор, словно от души бранила кого-то. Огешан скрипнул зубами и указал вперед кинжалом.

Снаружи стражи не было — она оказалась внутри, но тотчас свалилась на пол, когда двери распахнули. Упавшие стражники не успели пошевелиться: воины Кумаха приставили им к горлу копья.

— Повинуйтесь королевичу, или умрете, — сказал начальник стражи.

Видимо, собственная жизнь была для этих стражников дороже верности Садахару. Они сложили оружие и кивнули на вторую дверь, что вела в комнату короля.

— Там господин Садахар и двое жрецов, — пояснил один из стражей. — Лекарей заперли в смежном покое по приказу господина…

— Недолго ему осталось быть господином, — бросил Огешан и повел всех в комнату отца.

Не успели они отворить двери, как всех их вновь оглушил голос Садахара — звенящий от злобы, которую он уже не трудился скрывать.

— Я говорю вам, королевич мертв! — бушевал он. — Подписывайте, государь! Или вы не слышали уста богов?

Сладостно-певучие голоса жрецов дружно поддакнули. Их прервал голос, почти позабытый Огешаном, — голос короля, тихий и твердый:

— Я слышал уста богов. Они сказали, что Огешан жив. Я больше верю тем устам — той девушке. И своему сердцу.

— Ты прав, отец! — закричал Огешан и ворвался внутрь.

Оба жреца отскочили, как будто увидели бешеного тигра. Король замер, словно обратился в каменное изваяние, только глаза остались живыми на бледном лице. Садахар же поморщился. Здесь тоже имелись стражники, по-настоящему верные ему, но с ними тотчас покончили Исур и Берхаин, прежде чем те успели шевельнуть копьями. При виде обоих «теней» Садахар ухмыльнулся.

— Ну попробуйте, — сказал он. — Я не стану жертвой вашему богу, проклятые убийцы.

— Ты сам служишь ему вернее, чем иные жрецы, — ответил Исур и метнул в него один из кинжалов.

У всех вырвался дружный вздох изумления, когда кинжал, летевший прямо в сердце Садахару, отскочил от его груди, словно отраженный незримым щитом. Огешан с яростным криком ударил его собственным оружием — и едва удержал рукоять, а сломанный клинок зазвенел на полу. Казалось, удары отразила мощнейшая броня, которая невидимо облегает все тело Садахара.

— Убедились? — продолжал глумиться он. — Нет на свете такого оружия, которое причинило бы мне вред!

— Есть, — прозвучало на всю комнату, коротко и резко, точно пение тетивы лука.

Последним, что увидел Садахар в своей жизни, была метнувшаяся к нему окровавленная тень, увенчанная гривой рыжих волос. Последним же, что он ощутил, были пальцы, похожие на железные клещи, что сдавили, смяли ему кадык и рванули вперед. Последнего удара ребром ладони по шее он уже не почувствовал.

Берхаин выпустил из рук изувеченный труп, который тотчас рухнул на пол, брызгая кровью. Все взоры с ужасом устремились на него, кроме взора короля, который не сводил с сына глаз и словно не верил им. По щекам его струились слезы, взгляд сиял гордостью. Сам же Огешан, как ни хотелось ему тотчас броситься в объятия отца, остался верен долгу. Он первым отвернулся от безобразных останков Садахара и указал на жрецов, чью бледность не мог скрыть густой слой краски на лицах.

— Взять их! — провозгласил Огешан. — Они были в союзе с ним и тоже повинны в измене — значит, смерть им.

Оба жреца повалились на колени, позабыв о былом достоинстве.

— Пощадите нас, господин! — взмолились они. — Не проливайте крови служителей богов, не навлекайте на себя и всю Вайю их гнев! Или вы не страшитесь святотатства?

— Вы сами его не устрашились, — сурово ответил Огешан, пока Кумах и его воины исполняли приказ. — Ибо посягать на божественную кровь потомков Архатшира — худшее из святотатств. А помогать лжецу и убийце — худшее из предательств.