Химия (гет)

Общество было потрясено. Оправдание Эдварда многие восприняли как вопиющую несправедливость, как потворство чудовищу. Некоторые же из обвинителей, ещё вчера бездумно клеймившие его монстром, под влиянием авторитетного решения суда уже восторженно провозглашали его героем. Но были и те, кто вздохнул с облегчением, кто увидел в оправдании шанс на понимание его уникальности и принятие, на помощь Эдварду адаптироваться к миру и жить нормальной жизнью — ведь само открытие, потрясшее мир, о возможности искусственного создания человека, заставляло взглянуть на Эдварда иначе. Если человека можно создать, пусть и искусственно, то разве не имеет он, как и любой другой, права на жизнь и достойное место в обществе? В разгар борьбы за гражданские права, когда маргинализированные группы требовали равенства и признания, эти люди почувствовали, что дело Эдварда стало частью расширяющейся борьбы за равноправие. Они увидели в оправдании не только справедливость для Эдварда, но и признание принципиально нового взгляда на жизнь и существование в целом.

После оглашения вердикта печатные станки не умолкали, и на утро киоски по всей стране буквально ломились от газетного моря — поток свежей прессы, пестревшей заголовками на любой вкус, был поистине огромен, предлагая читателям калейдоскоп мнений и интерпретацией — от сенсационных до аналитических.

«Монстр на свободе! Правосудие ослепло!» — кричали одни газеты. «Справедливость восторжествовала! Эдвард оправдан!» — возвещали другие. «Живой экспонат науки! Из зала суда — прямиком в лабораторию. Эдвард избежал наказания, чтобы стать объектом бесчеловечных экспериментов! Цена свободы — собственное тело?» — подливали масла в огонь третьи. «Ужасающее наследие викторианской эпохи. Автоматон Эдвард Руки-ножницы: дьявольское порождение науки, опередившей время!» — выносили на передовицы газеты, посвященные паранормальным явлениям. «Последнее объятие: Эдвард и Ким разлучены наукой!» — не обходилось конечно же и без этой излюбленной темы. «Мозг Эдварда: чудо науки или угроза человечеству?» — задавались вопросом научные издания. Диапазон тем с каждым днём неуклонно рос. «Права искусственных людей: новое направление борьбы за равенство!» — писали прогрессивные обозреватели. «Бессмертие как технология: Эдвард — первый шаг к вечной жизни или философский тупик?» — рассуждали на страницах технологические журналы. «Винсент Прайс — алхимик от науки, бросивший вызов Творцу? Трагедия существования Эдварда вне божественного плана» — тревожно вопрошали консервативные издания.

У Джона в кабинете собралась уже целая коллекция этих изданий, для которой вот-вот требовалось выделить отдельный шкаф, чтобы его кабинет окончательно не превратился в архивный филиал. Информационная ценность этих газет была невелика — все первоисточники были у него. Но они были важным свидетельством того, как общество реагировало на Эдварда, и в итоге частью самой его истории.

И только Эдвард не имел ни малейшего представления о том, какая шумиха развернулась на страницах газет вокруг его существования.