Победительница (гет)

Вика посмотрела на конверт — внутри что-то угадывалось, будто флакон. Захотелось немедленно вскрыть письмо, узнать, что написала подруга. Но нельзя — она всё ещё была в гостях и должна была поддерживать разговор. Слова Батильды звучали где-то на фоне, а сама Вика всё глубже уходила в свои мысли, теряя нить происходящего.

Батильда ещё какое-то время пыталась вытянуть из неё хоть что-то осмысленное, но в конце концов махнула рукой и отпустила девушку домой.

Мыслей было много, начиная от флакона в письме, заканчивая чем грозит ей то, что она так много узнала и сможет ли она обезопасить себя и Северуса от мести и жестоких экспериментов Дамблдора. Этот мир изначально не был похож на добрую сказку, но сейчас он больше походил на страшный сериал и Вике отчаянно хотелось домой. Она безумно устала быть сильной, устала бороться за нормальную жизнь. Почему даже в чужом мире ей надо доказывать, что она со всем справится? Почему если уж ей так нужно было попасть в другой мир, она не попала туда,’ где всё хорошо, где у нее было много плюшек и мало проблем? За что ей все это? Она ведь не была плохим человеком, да, ей как и любому были свойственны не совсем хорошие поступки, но она никогда намеренно не делала никому больно. Тогда почему ни в одном из миров она не может просто жить счастливо?

Вика никогда не мечтала быть героем. Не стремилась спасти мир, не жаждала подвигов и славы. Она просто хотела быть обычной — такой, как все. Но именно это, как ни странно, всегда давалось ей хуже всего.

Она была слишком яркой. Слишком красивой. И, к несчастью, далеко не глупой.

С дружбой у неё не сложилось с самого детства. Девочки сторонились — то ли завидовали, то ли побаивались. Видели в ней конкурентку, хотя у Вики были и дешёвая одежда, и взгляд — тихий, робкий, словно она сама пыталась стать невидимой. Но не выходило. Она будто невольно притягивала к себе внимание — и раздражала. Становилась удобной мишенью, той, на кого легко спустить обиды, злость или зависть. У них нечего не получалось, Вика ловко уходила от подначек, игнорировала оскорбления и выбирала худой мир, против хорошей волны. У неё было много хороших знакомых, но с настоящими друзьями не сложилось.

До семнадцати она свято верила: всё дело в ней. Если бы была попроще — всё было бы иначе. Если бы ни эта внешность, ни её семья, ни бедность…

Но со временем пришло понимание: дело не только в ней. И красота — не приговор. Это дар. Просто с ним сложно научиться жить. Сложно не бояться, что за восхищением снова последует одиночество.

И вот теперь — новый мир. Иная внешность. Другая история. Казалось бы, шанс начать всё сначала. С нуля. Стать обычной. И всё же — не вышло. Ни тут, ни там. Новые лица, новые законы, а ощущение чужой остаётся. Как будто проблема не снаружи, а внутри.

Мысли путались. Мысли вообще не хотелось. Вика вздохнула и бросила взгляд на часы. Прошло всего пару часов с того момента, как она отправилась к Батильде Бэгшот в поисках ответов. И вот — ответы у неё были. А вот что с ними делать, она понятия не имела.

Вика выдохнула медленно, глубоко. Закрыла глаза. И обратилась — к той ради кого всё это и начиналось.

Ты как?

— Я... Я ему доверяла. Он был моим любимым учителем. Помогал мне... искать способ вылечить Лис. Я правда думала, что он на моей стороне. А он... — голос Эйлин дрогнул, в нём слышалось разочарование, почти отвращение. — Я не могу поверить, что он мог так поступить.

— Может, это... не было лично против тебя? — осторожно предположили. — Может, он просто пытался добиться своей "справедливости". По-своему. Как он это понимал.

— И в чём тут справедливость? — резко перебила Эйлин. — В том, чтобы сделать несчастными меня и моего ребёнка? Я вообще не знала, что случилось в прошлом! Ни про дедушку, ни про прадеда — что кто-то из них когда-то поступил неправильно с его отцом. Зачем тогда мстить мне? Нам с мужем? Внушать нам это всё?

— Я не знаю… правда, не знаю, — вздохнула Вика. Потом замолчала на секунду, задумалась и тихо добавила:

— Но людьми, у которых ничего нет… тем, кому не к кому обратиться, тем, кто потерян — ими легче управлять.

— И что? Причём тут я? — нахмурилась Эйлин.

— Не ты. Твой сын, — спокойно пояснила Вика. — Представь, если бы он вырос в мире, который ему старательно рисует твой учитель. Где он один. Где ему не на кого положиться. Где никто по-настоящему не рядом. Он бы поверил первому, кто окажет внимание. Кто улыбнётся. Кто протянет руку. Даже если за этой рукой — капкан. Он бы искал не правду, а самый короткий путь к счастью. И вряд ли этот путь был бы безопасным.

— Ну… да, — неуверенно отозвалась Эйлин. — Том был одинок. Он никому не доверял, никого не любил. Разве что… Лис. Она была единственной, кому он не хотел причинить боль. Поэтому и не делился с ней ничем — знал, что для неё любой стресс мог быть опасен. Даже слова. Даже правда.

Вика посмотрела на неё с сочувствием, потом чуть отвела взгляд.

— Ладно. Давай просто откроем письмо, — устало сказала она. Ей не хотелось снова думать о Томе. Не сейчас.

Она вскрыла конверт. Изнутри тут же выскользнул крошечный флакончик изумрудного цвета. Вика пару секунд просто смотрела на него, а потом спросила:

— Это что?

— Воспоминания, — ответила Эйлин. — Но чтобы их посмотреть, нужен Омут Памяти. Он есть у моего отца.

— Хорошо, тогда надо будет наведаться как-то к нему в гости, а сейчас почитаем письмо?

— Я… — Эйлин на секунду сбилась, а потом более уверено произнесла, — Мне страшно.

— Почему?

— Я так долго не могла смириться с её смертью, а сейчас я получила от нее письмо и мне кажется, что она жива, будто всё это страшный сон. Сейчас я проснусь и ничего этого не будет, всё будет так как было пару лет назад, любящий муж, маленький сын, живая и почти здоровая Лис.

— А я тогда проснусь у себя дома. Меня разбудит маленькая Алиса и запах кофе и блинчиков, — грустно продолжила мечтать о несбыточном Вика.

— Кто такая Алиса? Это твоя дочь, ты поэтому так быстро нашла общий язык с Северусом? — с любопытством спросила Эйлин.

— У меня нет детей, и я никогда не видела себя в роли матери.

— Зря… Как бы это не было обидно признавать, но из тебя вышла гораздо лучше мать, чем я.

— Это неправда, — попробовала возмутиться Вика. Это признание от Эйлин выбило её из колеи. Нет, она отдавала себе отчёт, что довольно неплохо справляется, что за время её пребывания в этом теле жизнь Северуса изменилась в лучшую сторону. Но она не считала, что в этом так уж много её заслуги, она ведь просто подтолкнула его в нужном направлении, а дальше мальчик всё сделал сам. И признание её заслуг, от такого человека, как Эйлин, которая казалось вообще в принципе не видела недостатков в своём воспитании, говорило о многом.

— Правда, — грустно ответила Эйлин, а потом, решив сменить тему, добавила, — давай читать письмо.

Вика развернула лист бумаги и приступила к чтению:

«Здравствуй, милая Эйлин.

Если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Я знаю, что ты до последнего верила, что я выживу, но я и так прожила слишком долго и всё благодаря твоим зельям. Ты моя спасительница. Но у всего есть предел, я дошла до своего. Я знаю, что тебе будет тяжело, но я надеюсь твоя соседка поможет тебе прийти в себя. Мышка, я всегда буду рядом, я буду тебе помогать с того света, если он существует. Знай, ты сильнее, чем тебе кажется. Я верю, что ты со всем справишься, ты найдешь способ защитить сына и не станешь бороться с ветряными мельницами.»

— Мышка? — глупо переспросила Вика. Пока, в письме не было ничего важного, но то как Лис успокаивала Эйлин и даже тут умудрялась думать прежде всего именно о чувствах подруги вызывало умиление.

— Она так меня называла, когда я была маленькая. Я ведь младше их с Лукрецией и всегда ходила за ними хвостиком. Я сначала обижалась на это прозвище, а потом привыкла, тем более она так меня только дома называла, когда никого рядом не было. Мы ведь очень были близки с самого детства, Лу тогда скорее как нянечка воспринималась, поскольку ей всегда поручали за нами присматривать, и она строила из себя взрослую. Я тогда дико на Лу обижалась, а Лис всегда успокаивала, всегда рядом была. И мне даже было приятно, что я единственная удостоилась от нее прозвища.

— Это невероятно мило, — сказала Вика и они снова погрузились в чтение:

«А еще это значит, что я, к сожалению, оказалась права и мой дар меня не подвел и Дамблдор всё-таки не захотел оставлять тебя в покое и попытался внушить тебе как правильно себя вести.

Я тебе много раз говорила, что с людьми надо дружить и хорошо к ним относится. Помог ты, помогли тебе. Благодаря своей подселенке, ты смогла избежать проблем. Но не забудь сказать соседской девочке спасибо и отблагодари её, когда наступит время. Ей тоже еще предстоит столкнутся с действительностью и будет хорошо, если рядом будет человек способный объяснить, что на магии свет клином не сходится.

Надеюсь эту прописную истину ты уже поняла. Я понимаю, что тебя интересует моё мнение на этот счет. Во флаконе находятся мои воспоминания о нашей последней встрече с Альбусом Дамблдором, думаю, тебе будет полезно это увидеть. Но прежде я хочу тебя попросить, мышка, пожалуйста, позаботься о Батильде. Она невероятно одинокая старушка, у неё нет ни семьи, ни детей. Единственные, кто регулярно навещали её была я и Аберфорт, младший брат Альбуса. Пожалуйста, не забывай о ней, пиши письма и иногда навещай. Она безумно ценит это внимание, хоть и старается показать, что ей всё это не нужно. Она сама выбрала одиночество, но никто не заслуживает быть один, каждый заслуживает, чтобы его любили и про него не забывали. К тому же, она невероятно умная и всю свою жизнь посвятила изучению истории магии, и я думаю, ты с легкостью найдешь с ней тему для разговора.

Я знаю, что ты сейчас испугана и растеряна, но ты сможешь найти в себе силы понять и принять действительность. Я, как и ты, когда-то давно считала Альбуса Дамблдора мировым злом, но зло, как и добро не бывает абсолютным. И сейчас мне даже где-то его жаль, если бы его другом стал не Геллерт, если бы он смог остановить отца, если бы он лучше присматривал за сестрой, всё могло бы быть иначе. Мы не властны над прошлым, в нашем распоряжении только будущее, пожалуйста, помни об этом. Но его отец действительно был единственным пожизненно осужденным магом, судя по документу за это решение были такие известные фамилии: Принц, Поттер, Блэк, Гамп, Гонты, Лонгботтом, Мракс, Нотт, Прюэт, Селвин, Треверс, Малфой. Людям с этими фамилиями следует быть особенно осторожными. Эйлин, я тебя знаю, поэтому еще раз прошу, не лезь на рожон и не затевай с ним войну, тебе вряд ли удастся выиграть. Он действительно очень умный, его разработки используют даже в отделе тайн. А результаты его исследований, если верить Аберфорту, способны изменить мир. Я знаю, сейчас ты его ненавидишь, но где-то он прав человек проявляется по тому как он умеет преодолевать трудности. Я знаю, что ты сможешь справится.»

Слёзы подступили к глазам.

— Она верила в меня… даже больше, чем я сама в себя. Почему так? — тихо спросила Эйлиню

— Не знаю, — тихо ответила Вика. — Но… мой брат тоже всегда верил в меня сильнее, чем я.

— И он оказался прав?

— Знаешь, человек вообще способен вынести куда больше, чем кажется. Иногда — просто невероятные вещи. Но я поняла другое: важно не только идти вперёд, но и не быть в этом пути одной. Рядом должен быть кто-то, перед кем ты можешь быть настоящей. Кто не осудит. Кто поймёт — даже когда ты сама себя не понимаешь.

Эйлин на секунду задумалась. Потом, неуверенно, почти шёпотом:

— Как думаешь… у нас с Тоби когда-нибудь получится дойти до этого?

— Не знаю, — призналась Вика. — Но он… он, кажется, правда тебя любит.

— Но он ненавидит магию, — глухо ответила Эйлин.

Вика ничего не сказала. Просто кивнула, сжав губы. Тут и слов не нужно было.

Они замолчали. А потом молча продолжили читать.

«За последние несколько месяцев меня осмотрело столько целителей, что я уже сбилась со счёту. Я давно знала: мне не поможет ни зелье, ни заклинание. Но не могла сказать об этом Абраксасу. Он не умел сдаваться. А я не имела права лишать его надежды.

Что бы ты обо мне ни думала, я правда его всегда любила. По-настоящему. Может, не так, как любят в сказках, но искренне. И, наверное, именно благодаря этой любви — благодаря ему — я так долго держалась.

Но знаешь, у каждого целителя, которого меня осматривал, я спрашивала ни ос себе, а о твоём муже. О том, что можно сделать, если человек становится агрессивным при одном упоминании магии. Большинство лишь разводили руками. А вот Рави Варма — единственный, кто сказал, что это может быть ментальная закладка. Что-то вроде встроенной защиты в сознании, которая срабатывает на определённые слова, эмоции или даже интонации.

Я записала его контакты в конце письма. Пожалуйста, напиши ему. Это может быть важно. Даже если ты не веришь. Хотя бы ради шанса..

Я тебя очень люблю.

Твоя Лис»

Дальше шел адрес, по которому стоило отправить письмо целителю.

— Скорее всего мне тоже пытались сделать эту ментальную закладку.

— Твое подавленное состояние было ее результатом?

— И да, и нет. Всё-таки я потеряла подругу и до этого была расстроена. Вот оно и наложилось.

— Нужно написать целителю.

— Обязательно, я больше не позволю никому управлять моей жизнью.

После чтения письма, каждой было, о чем подумать. Эйлин, пыталась принять новую действительность, свои ошибки и попробовать разобраться со своей жизнью. Она внезапно осознала, что она никогда не разбиралась в людях, что она тоже часто была жертвой манипуляций. А еще она никогда не умела бороться с трудностями, как бы больно и обидно это не было, но Эйлин признала, что если бы не Вика, то она бы никогда не узнала, какой дурой была. Она бы так и не научилась справляться с трудностями, она ведь никогда по большому счету не задумывалась о причинах поведения Тобиаса, она никогда не пыталась дать ему отпор. Для неё все это было вынужденным ущербом, да и зелья творили чудеса: на утро она была вполне себе здорова.

Вика же раздумывала над тем, до чего готовы дойти люди в своей жажде мести и в своих исследованиях. Она никогда не увлекалась опытами, ей было абсолютно все равно на всю эту научную муть. А месть?

С местью у Вики всегда были особые отношения.

В мелочах она мстила быстро — не думая, почти автоматически. Если не удавалось сразу, старалась забыть и отпустить. Но если дело было серьёзное… тогда всё становилось сложнее. В такие моменты ей было не жаль — ни слов, ни поступков, ни людей. Она искренне верила: если когда-нибудь встретит того человека, который пытался её изнасиловать, — она будет яростна, холодна, готова убить.

Но когда этот день настал, и она увидела его — за решёткой, обмякшего, сломленного, — внутри не шевельнулось ничего. Ни злости, ни торжества. Облегчение пришло только потом. Когда до неё дошло: всё. Это позади. Он больше не сможет её тронуть.

Она не следила за его судьбой. Не знала, вышел ли он, жив ли. Это больше не имело значения.

Но одно дело — не прощать насильника. И совсем другое — мстить спустя десятилетия. Не человеку, а его детям. Или внукам. Людям, которые ни в чём не виноваты. Которые даже не родились тогда, когда всё случилось.

Вечером Вика рассказала обо всём Тобиасу. Он выслушал спокойно — и поддержал её. Согласился, что воспоминания нужно обязательно посмотреть, и, если правда есть шанс, проконсультироваться у специалиста. Эйлин всё ещё сомневалась. Ей не верилось, что всё может быть так просто. Она боялась, что, узнав правду, Тоби вспылит. Но Вика рассказала всё осторожно. Ни разу не упомянула магию. Обошла слова, которые могли бы вызвать у него агрессию или подозрения. И в итоге — ужин прошёл спокойно. Без ссор, без вспышек. Почти… как раньше.

В Принц Менор было решено отправиться в ближайшую субботу — как раз в то время, когда у Северуса намечалось очередное занятие с дедом. Октавиус был искренне рад видеть дочь. Он даже не скрывал улыбку, когда открыл ей дверь — будто надеялся, что раз она снова здесь, то, может, и не уйдёт. Останется. Вернётся.

Но увы — Вике нужен был не дом, не он. Только Омут Памяти.

На удивление, Октавиус пустил её к чаше без лишних вопросов. Ни "зачем", ни "почему", ни "с кем ты связалась на этот раз". Лишь короткий кивок и жест рукой — мол, проходи.

Почему-то сам Омут вызывал у Вики странный трепет. Не страх — скорее что-то близкое к отвращению, как к неизбежности. К откровению, к которому ты не готов. Но пути назад не было. Сделав глубокий вдох, она решительно склонилась над серебристой гладью.

Комната, в которую её втянуло воспоминание, поразила размерами. Казалось, здесь вполне можно устроить балетную репетицию или даже небольшой приём. При этом пространство было удивительно светлым, почти воздушным — бледные стены, высокие окна, мягкий солнечный свет, скользящий по паркету. В центре возвышалась широкая кровать с лёгким бежевым балдахином, напротив — белоснежный шкаф и большое зеркало в полный рост.

Но рассмотреть комнату Вике толком не удалось.

— Сюда, — поспешно поторопила её Эйлин.

К кровати подошёл седовласый мужчина — с прямой осанкой и печально-сосредоточенным взглядом. Албус Дамблдор собственной персоной. Он стоял у изголовья, глядя на женщину, что лежала на подушках.

Вика сделала шаг ближе. И замерла.

На кровати лежала Калиста. Мертвенно-бледная, почти прозрачная. Казалось, она не дышала. Не жила.

Боль накрыла внезапно, будто кто-то ударил изнутри. В горле защипало, в глазах защипали слёзы.

— Лис… — с полным отчаяньем в голосе сказала в голове Эйлин.

— Здравствуй, милая. Ты хотела меня видеть? — раздался тёплый, почти ласковый голос Дамблдора.

Вика затаила дыхание, прислушиваясь.

— Да, — хрипло произнесла Калиста. — Хотела… Поговорить с вами. Последний раз.

— О чём же, девочка моя?

— Всего один вопрос. Зачем?

Дамблдор слегка вскинул брови, будто не понял:

— Что — «зачем»?

— Я знаю, кем вы были. Знаю о вашей юности, о вашем… желании мести. Я умираю, и мне хотелось бы услышать вашу правду. Настоящую. Без маски.

— А зачем тебе это, Калиста? — голос всё ещё звучал мягко, но глаза внимательно изучали её лицо.

— Считайте… последним желанием умирающей.

— А если я откажусь?

— Это ваше право. Но мне всё равно интересно. Почему? Почему вы позволили им страдать? Почему не спасли тех детей? Чем провинились Эйлин… и Молли? В чём их вина? Разве у мести нет границ? У всего же должен быть смысл…

Дамблдор посмотрел на неё долго. Потом медленно, почти неуловимо, его губы дрогнули в кривой усмешке:

— А если его нет?

Он склонил голову набок, прищурился.

— Ты меня ненавидишь?

Калиста на секунду замерла. Затем выдохнула.

— Раньше — да. Ненавидела. Боялась. Презирала. А сейчас…

Она закашлялась, сжала покрывало, будто цепляясь за остатки сил.

— Сейчас — нет. Сейчас я просто вижу в вас одинокого мальчика. Того, что когда-то умел чувствовать. Умел сострадать. Не видел в людях лишь пешек. Именно с ним… я бы хотела поговорить. С тем, кем вы были. Тем, кто ещё не стал чужим себе.

— Хм, — директор помолчал несколько минут, а потом задумчиво спросил, — Знаешь, каково это в десять лет потерять всё? Отца, мать, сестру, брата, надежду на светлое будущее?

— Почему потерять? — с недоумением спросила Калиста, — Посадили ведь только вашего отца.

— Да, но знаешь, что самое страшное? — голос Дамблдора стал чуть тише. — Из любимого сына мне в один момент пришлось стать главой семьи. Отец в тюрьме, мать едва держится, сестра… больна. А брат? Он никогда не отличался ни умом, ни характером. Соседи косились, шептались. Мне было десять. Именно я предложил матери уехать, сам нашёл дом, взял всё на себя. И всё это время слышал только одно: я не уследил. Я виноват.

— Вы считаете себя виновным? — осторожно спросила Калиста.

— Я — нет, — отрезал он с раздражением. — Но семья… Семья верила иначе. Брат упрекал меня всю жизнь. Ты даже не представляешь, что значит — жить с этим одиночеством. Постоянно. Без перерыва. Ты меня не поймёшь.

Калиста опустила взгляд, а потом едко сказала:

— А вы не поймёте, каково это — жить в долг. Когда каждое движение — на вес золота, каждое проявление слабости — как симптом. Сигнал, что конец близко. Вы жалуетесь на осуждение, а я скажу вам: жалость — хуже.

Он нахмурился.

— В твоей болезни никто не виноват. А у меня есть список. Конкретный. Фамилии людей, которые осудили моего отца.

— Но ведь они уже мертвы, — мягко, но твёрдо заметила Калиста. — Вы мстите не им. А их детям. Их внукам.

— Дети должны расплачиваться за грехи родителей. Это… порядок. И потом — я никого не убиваю.

— Но при чём тут Эйлин? Молли? Зачем вы хотите, чтобы она вышла за Уизли?

Он прищурился.

— Откуда ты это знаешь?

— У меня свои источники, — пожала плечами Калиста. — Но вопрос всё ещё в силе. Зачем?

— Я, как и твоя подруга, заинтересован в создании сверхмага. Сила, доведённая до предела, — вот что нам нужно. И, как показывает практика, магия лучше всего раскрывается через страдание. Через преодоление.

— И зачем вам этот маг?

— Я хочу перехитрить смерть, — с лёгкой улыбкой сказал Дамблдор. В его глазах вспыхнуло что-то опасное, фанатичное.

Калиста рассмеялась — сухо, с надрывом, словно кашляя.

— Смерть нельзя обмануть. Нельзя купить. Её нельзя даже победить. С ней можно только… договориться. Если повезёт. Она со мной — с рождения. Она знает меня лучше, чем я сама. И поверьте, она мстит тем, кто пытается её обмануть. Жестоко.

— Ты ничего не понимаешь, девочка, — с холодной насмешкой сказал он. — Ты — просто умирающая глупышка. А я получу власть. Над смертью. Над жизнью. И знаешь, кто мне в этом поможет? Те самые, за кого ты так переживаешь.

— Каким образом?

— Я неплохо владею ментальной магией, — Дамблдор чуть наклонил голову, его улыбка стала почти нежной. — Даже те, кто не верят мне, в итоге становятся… очень полезными.

И мир закружился. Вика вынырнула из Омута Памяти, тяжело дыша, будто пробежала длинную дистанцию. Грудь сдавило, в глазах стояли слёзы — не от боли, от чувства, которое не умещалось в теле. Это было последнее воспоминание Калисты. Даже умирая, она думала не о себе, а о других. О тех, кого любила.

Вика долго сидела, не двигаясь. В голове стучала одна мысль: почему? Почему такие, как Лис, уходят рано, а такие, как Дамблдор, продолжают жить — и вредить, манипулировать, ломать чужие судьбы?

Это ведь неправильно. Это несправедливо. Так не должно быть.

Но, похоже, справедливость — не больше чем красивая сказка. Иллюзия для тех, кто ещё не вырос. Для наивных, кто всё ещё верит, что добро обязательно победит, что за страдание приходит награда.

В реальности всё иначе. В реальности Лис умирает. А Дамблдор — жив.