Гарри Поттер и Вечерний дом (джен)

Несмотря на небольшое затишье в расследовании ограбления, Гарри катастрофически не хватало времени. Грейвс с Волчицей залегли на дно, и обнаружить их не было никакой возможности. Все, что оставалось аврорам — это буквально на ходу переделывать систему защиты банков и ждать, пока преступники хоть как-нибудь дадут о себе знать. Впрочем, у Гарри и без этого всегда хватало забот. Он буквально разрывался на части, метался между работой, семьей и домом. Его внимания ожидали все: любимая жена, сыновья, двое крестников, друзья и племянники. Кроме прочего, до начала зимы нужно было отремонтировать крышу в семейном гнездышке на площади Гриммо и закончить обновление второго этажа Ивнинг-холла, которое он затеял сразу же, как обнаружил поместье. Масштабную реконструкцию мансардных комнат Гарри решил отложить до весны, а вот разобраться с остальными проблемами, накопившимся в родовом поместье за тридцать лет запустения, нужно было до Рождества. Поэтому несмотря на всю занятость и усталость, он каждый день сбегал в поместье. Хотя бы ненадолго. На полчаса, на час. Это было блаженное время тишины и одиночества, когда, заняв руки простой работой, он мог собраться с мыслями. Немного передохнуть. Узнать о своей семье что-то новое…

Впрочем, дом пребывал в хорошем состоянии. Недосягаемый для посторонних, тридцать лет он был полностью скрыт неведомыми чарами, которые домовый эльф Дипси, умирая, успел привести в действие. На первом этаже Гарри (и братьям Уизли, которые охотно помогали ему с ремонтом) пришлось повозиться лишь с гостиной, в которой были выворочены два окна, и влага, попадавшая внутрь, повредила стены и мебель. Зато каменный пол превосходно выдержал все испытания, поэтому новому хозяину оставалось лишь починить окна, выбросить сгнившие стулья, заменить обшивку стены и ликвидировать пыль и мусор. Зато кабинет и столовая были в отличном состоянии. Больше всего хлопот доставили три ванные комнаты, которые давно устарели и требовали больших усовершенствований. Но даже здесь работы уже подходили к концу, оставалось лишь завершить отделку и вернуть на место обновленные двери.

Крыша была крепкая, в просторных мансардных комнатах не было никаких следов влаги или плесени. Камины после основательной чистки и обновления задышали и загудели с новой силой. Много работы было только в подвале — расчистить и модернизировать кухню, разобрать и переделать кладовую и еще один санузел. Самым приятным сюрпризом для Гарри стал обнаруженный им роскошный погреб, в котором оказалось множество деревянных ящиков с самыми разными винами. Едва взглянув на них, Билл потрясенно присвистнул — за некоторые бутылки можно было выручить целый кошелек галлеонов…

Самые дорогие сердцу находки, хранившиеся в подвале, были заперты в глухой комнатке без окон, по стенам которой висело две дюжины самых разных гоночных мётел, а на полу стояла парочка железных сундуков с фамильными бумагами. Их было так много, что на их изучение уйдет явно не один год…

Изучая дом комнату за комнатой, Гарри в первые же дни нашел превосходный камин, явно предназначенный лишь для перемещений в пространстве и, разумеется, давным-давно отключенный от сети. Прежние владельцы Холла расположили его в основании кованой винтовой лестницы в библиотечной башенке (той самой, крыша которой напоминала остроконечную шляпу). Наверху находилась старинная семейная библиотека — два этажа с застекленными книжными полками вдоль круглой каменной стены. Тут и там в каменной кладке виднелись узкие прорези витражных окошек, поэтому внутри башенки было довольно светло, и солнечные лучи, причудливо соединявшиеся в пыльном воздухе и отражавшиеся от стеклянных поверхностей, создавали в центре что-то похожее на разноцветную паутинку. На самом верху обнаружился крошечный кабинет, половину которого занимало старомодное кожаное кресло, а рядом — массивный письменный стол, на котором, будто по волнам многолетней пыли, плыл письменный прибор из красивого камня. Здесь же был небольшой старинный глобус на резной деревянной подставке, на который была нахлобучена забавная многоугольная шляпа из черного бархата — Гарри уже видел ее на портрете своего предка Освальда.

Осторожно проверив сохранность мебели и убедившись, что время и природные стихии пощадили старую библиотеку, оставив фамильное наследие в полной неприкосновенности, Гарри повел палочкой, уничтожая пыль, и опустился в старое кресло. И тут же счел его самым удобным сидением из всех, какие ему попадались.

Сегодня он снова поднялся в кабинет и устало опустился в кресло. Потом задумчиво провел пальцем по пыльной поверхности глобуса — шар немного повернулся на оси и шляпа, которая, вероятно в течение 35 лет недвижимо покоилась над нарисованным Северным полюсом, съехала набок.

Гарри подхватил шляпу, покрутил в руках, потом внимательно осмотрел, стряхнул пыль и шепнул очищающее заклинание. Бархат снова стал черным. Гарри старательно расправил помявшиеся уголки и, немного помедлив, улыбнулся и надел шляпу себе на голову. У него не было причин чего-либо опасаться — вряд ли его дед или отец стали бы хранить в доме что-то, что представляло бы угрозу… Гарри улыбнулся. Поблизости не было зеркала, но ему легко было представить, как забавно он выглядит в это мгновение.

— Вспоминать или запоминать? — вдруг спросила шляпа.

От неожиданности он подпрыгнул чуть не до потолка, мгновенно смахнув с головы говорящий предмет. Когда сердце перестало колотиться и вернулось на свое место, Гарри перевел дух и поднял упавшую на пол шляпу. Сел. И, чуть помедлив, снова решительно водрузил ее на голову.

— Так вспоминать или запоминать? — переспросила шляпа чуть недовольным тоном.

— Эээ… Вспоминать, — наобум брякнул Гарри.

Повисло молчание. Ничего не происходило. Подождав минуту, Гарри вопросительно проговорил:

— Ну?

— Вы забыли произнести заклинание, сэр, — с достоинством ответила шляпа.

— А… А если я его не знаю?

— Тогда ничем не могу помочь, — произнес голосок.

Гарри стянул с себя черный бархат, снова нахлобучил на глобус и, осененный какой-то идеей, бросился вниз по звонким кованым ступеням.

— Мистер Освальд, — позвал он, остановившись у большого портрета на лестнице. — У меня есть один вопрос.

— Что еще за «мистер», мой мальчик! — с нежностью в голосе заворчал портрет. — Если хочешь, называй меня просто дедушкой Освальдом.

Гарри улыбнулся.

— Да, мне надо привыкнуть… Дедушка Освальд, я нашел вашу шляпу… И… Кажется, мне нужно знать еще какое-то заклинание.

Старец на портрете расправил плечи.

— Молодец! — похвалил он. — Да, это изобретение моей матери, Гарри. Ее звали Агнета, она была из семьи Саммерсвиль, училась вместе с отцом на Гриффиндоре, только на два года младше. Мама с первого курса была просто одержима идеей разгадать тайну Распределяющей шляпы Годрика Гриффиндора. Эта мысль захватила ее так, что половину жизни она постоянно экспериментировала… Наш дом был наполнен головными уборами с самыми разными свойствами. Помню, на втором курсе у меня был берет, который я брал с собой в Хогвартс вместо учебников — он знал всю школьную программу! Диктовал мне домашние задания. Правда, мою хитрость довольно скоро разоблачили, пришлось отправить его домой… Еще был цилиндр, который субботними вечерами декламировал нам стихи, когда семья собиралась в гостиной после ужина. Это было так замечательно! Была соломенная шляпка, вся в кружевах, с какими-то женскими секретами, — мне доставались от нее лишь ехидные словечки и прозвища. Зато с ней постоянно шепталась моя сестра Присцилла… В общем, спустя много лет, когда я уже был взрослым, кажется, даже женат на моей Темми, маме все-таки удалось создать настоящий мнемус. Тот, что ты нашел, Гарри. Шляпу, которая сохраняет воспоминания. Мама, конечно, не могла соревноваться с великим Гриффиндором в магических искусствах. Поэтому этот мнемус лишь для членов нашей семьи. Для тех из семьи Поттеров, которые посчитали важным поделиться своими воспоминаниями и сберечь их для потомков. Распределяющая Шляпа — это самый сильный мнемус из всех, что существуют на данный момент. Ровенна Когтевран тоже создала мнемус из своей диадемы, но ее задача, как ты понимаешь, была намного проще…

— Вы знаете про диадему? — изумился Гарри.

Освальд кивнул.

— Конечно. О ней всегда было много споров. В школе все мечтали найти ее, строили догадки… Конечно, таланты твоей прабабушки Агнеты были гораздо скромнее, чем у великих основателей Хогвартса, но все же кое-что она сумела. Так что теперь мнемус твой. И, думаю, за прошедшие 150 лет в нем сохранилось немало воспоминаний, которые будут тебе интересны.

— Потрясающе! — выдохнул Гарри. — Мне все интересно. А как я могу их увидеть? Что нужно сделать?

— Это довольно просто, — с улыбкой кивнул Освальд. — Требуется лишь произнести заклинание, задать вопрос и прикоснуться палочкой к металлическому предмету, который держишь в руке. Я обычно использовал небольшой круглый поднос. Держал в руках и смотрел... Впрочем, я мог увидеть совсем немного — лишь то, оставили мне мои родители. Но когда их не стало, даже эта малость была для меня утешением… Почему-то лучше всего контакт получается именно с металлом.

— А какое заклинание? — спросил Гарри. От волнения у него перехватывало дыхание.

— Memoriam vidi, — четко произнес портрет. — Ох, мальчик мой. Ты, вероятно, узнаешь много разного. И печального, и даже постыдного. Не думай плохо о своих родных. Каждый из нас прожил свою жизнь, как сумел…

— Что вы, кто я такой, чтобы судить, — вздохнул Гарри. — Больше всего на свете мне хотелось… Увидеть семью. Хоть одним глазком. А теперь я стою здесь. И…

— Теперь твоя любовь оживляет старый дом, Гарри, — сказал Освальд. — И это такая радость…

Он вздохнул и, почесав седую бороду, улыбнулся.

Гарри кивнул и пошел вниз по лестнице. Быстрым шагом он вернулся в библиотечную башню и, перескакивая через ступеньки, поднялся в кабинет…

* * *

— Ты чего такой мрачный, сын? — спросил седой мужчина, подойдя к черноволосому парнишке, который, скрестив руки на груди, стоял у окна гостиной и вглядывался куда-то в пространство. — Как вернулся из школы, тебя просто не узнать… Что-то случилось?

Джеймс вздохнул.

— Пап, а можно Сириус будет жить у нас? — тихо спросил он.

Флимонт улыбнулся.

— Так он и так гостит у нас каждые каникулы! Мы с мамой всегда ему рады.

Джеймс помотал головой.

— Нет… Ему надо насовсем, понимаешь? Сириус готов во всем тебе помогать, честное слово! Мы вдвоем будем помогать! Он больше не может… Дома.

Отец положил руку ему на плечо.

— Что, все настолько плохо, да? — тихо спросил он.

Джеймс кивнул.

— Совсем. Ты даже не представляешь, насколько, пап. Сириус никогда не жалуется, ты же знаешь. Но… Можно, я напишу ему?

Флимонт вздохнул, взлохматил непослушную черную шевелюру большой ладонью.

— Напиши, конечно. Тогда убери хлам из своей второй комнаты, раз уж Сириус будет теперь жить с нами. А то там ступить некуда!

Джеймс просиял и подпрыгнул на месте.

— Спасибо, пап! Я все уберу! Хотя ему вообще плевать на беспорядок…

Флимонт рассмеялся.

— Конечно, ему плевать! Вам двоим только дай волю… Но тем не менее, приготовь ему место, как положено. И предупреди маму — кажется, она сейчас в теплице…

…

— Мам, — тихо позвал Джеймс, оторвав взгляд от книжки, которая лежала у него на коленях. — А как ты поняла, что тебе нравится папа?

Юфимия опустила вышивание и улыбнулась.

— Я и сама не знаю, — ответила она. — Он был такой смелый, веселый, сообразительный. И добрый. Например, однажды у меня лопнул ремешок портфеля, чернила разлились, все рассыпалось на пол. Другие смеялись, а он помог мне собрать вещи. Починил портфель и донес до класса. И потом весь семестр ходил за мной, как хвост, и носил мои вещи. И… Все происходило незаметно. А почему ты спросил?

— Ну-у… — протянул Джеймс. — Просто так.

— Если у твоей мисс «Просто так» уже есть имя, — осторожно начала мать, — то попробуй сначала разобраться в том, что чувствуешь ты сам. В твоем возрасте чувства так стремительно меняются, все так мимолетно…

— Нет, — твердо возразил парнишка. — Я серьезно…

Он умолк. Юфимия села с ним рядом.

— Что ж, если ты настроен серьезно, тогда… Кто знает, может, ты тоже ей нравишься, но она не подает виду!

— Она сказала, что лучше пойдет гулять с кальмаром, чем со мной, — сердито выдохнул Джеймс.

— Ух, как сурово, — улыбнулась мать. — Что ж ты такое вытворил, что так ее рассердил? Ну, не переживай. Все забывается, все меняется… Не опускай руки. Если это хорошая девушка, она обязательно поймет, какой ты.

— Она лучшая девушка на свете, мам, — еле слышно выдохнул Джеймс, и его лицо засветилось. — Ее зовут Лили. И… Но она даже смотреть на меня не хочет.

— Не падай духом, Джейми, — с нежностью проговорила Юфимия. — Строить отношения с другим человеком всегда непросто. Это тебе не на метле носиться! Тут нужно время, терпение, мудрость… Прояви себя! Позволь ей увидеть твои лучшие качества. Только без соревнований в глупости, понимаешь? А так, чтобы она смогла заглянуть тебе в душу. Узнать тебя по-настоящему. Открою тебе секрет: девочки не слишком высоко ценят мальчишеское позёрство. Они видят это совсем не так, как вы, мальчики. Им это кажется детской глупостью… А вот немного постоянства, настоящей мужской ответственности и зрелые добрые поступки всегда производят впечатление. Я уверена, у тебя все получится, сын. Если она действительно тебе дорога…

… Гарри буквально заставил себя вернуться назад, в крохотный кабинет наверху башни. Он положил на стол круглый латунный поднос, снял с головы мнемус из черного бархата и осторожно нацепил на глобус. В глазах у него стояли слезы, сердце взволнованно бухало где-то внизу живота. Эти воспоминания были для него дороже всех галлеонов в хранилищах «Гринготтс», важнее славы и всеобщего почитания. И то, что теперь у него была возможность вот так заглянуть, увидеть своими глазами, услышать голоса… Это не поддавалось никакому описанию.

Да, эти маленькие осколки памяти были несравнимо приятнее тех, что однажды он подглядел у Снейпа в Омуте памяти… Это был другой Джеймс. Домашний. Сын, который не стыдится доверить родителям самые сокровенные мысли. Который так сопереживает другу, попавшему в беду, что эта боль отпечатывается на его лице. Мальчишка, окруженный заботой и любовью, но отнюдь не тот наглец, ослепший от вседозволенности, которым много лет описывал его Снейп…

Он встал и буквально силой принудил себя спуститься вниз, к камину. Его ждали дома, было так много дел и забот. Он не имел права убегать от тех, кто в нем нуждался и кто его любил. Нужно жить здесь и сейчас, среди живых людей — он запомнил это еще на первом курсе, когда Дамблдор застукал его у зеркала Еиналеж… Но было очевидно, что теперь его всегда будет тянуть сюда, в этот кабинет, к смешной многоугольной шляпе из черного бархата, которая через все войны и потрясения последних полутора веков все же сохранила для него самые драгоценные, самые великие сокровища на земле.

Ему не нужно было торопиться, чтобы завладеть сразу всеми бриллиантами — впереди была вся жизнь.