Гарри Поттер и Вечерний дом (джен)

— Гарри, что с тобой?

Джинни взглянула на мужа, который медленно вошел в гостиную и сел с ней рядом. Он был бледен и весь его облик выражал крайнюю растерянность.

— Милая… Я… Ты… Ты видишь перед собой самого эталонного идиота и болвана всех времен и народов. Мерлин великий.

— Да что произошло?!

Джинни была уже не на шутку встревожена и испугана.

— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Гарри. — Ничего такого… Просто… Я кое-что узнал сегодня. Совершенно случайно. Боже, какого же фантастического дурака я свалял. Просто невероятно. Непостижимо…

— Так, — деловито произнесла жена, проведя рукой по его лбу и слегка помассировав виски. — Для начала сделай глубокий вдох, теперь выдох, закрой глаза и успокойся. Вот так. Хорошо. А теперь расскажи мне толком, что приключилось.

Гарри вздохнул, снял очки и спрятал лицо в ладонях. Потом снова вздохнул, поднял голову и, повернувшись к жене, сказал тихим, совершенно растерянным голосом:

— У меня есть дом, Джинни. Настоящий дом.

— Какой дом? — переспросила она.

Он снова вздохнул.

— Все эти годы я думал, что коттедж в Годриковой впадине был домом моих родителей. Мне даже в голову не приходило проверить, вникнуть… Только сейчас я понимаю, как это глупо. Ведь это было место, где папа и мама скрывались под заклятием Фиделиус. Это просто не мог быть дом моих предков, понимаешь? Поттеры — известная, обеспеченная семья с длинной родословной. А этот дом — маленький, старенький коттедж. Он просто не мог быть родовым гнездом! Да и скажи, пожалуйста, кто станет скрываться в собственном доме? Адрес Поттеров знали толпы людей! Все, кто знал моего прадеда, деда, отца… Сириус говорил, что они были радушными и щедрыми людьми, множество знакомых и друзей бывали у них в гостях, отлично знали, где он находится... Мама и папа должны были сменить место жительства, чтобы спрятаться как следует. Думаю, что они переехали в Годрикову впадину по совету Дамблдора, который там вырос. Наверное, после того, как мама поняла, что ждет ребенка… А потом — вся эта история с пророчеством, Фиделиусом и Петтигрю.

— Погоди, Гарри, — перебила его Джинни. — То, что ты говоришь, действительно разумно. Коттедж в Годриковой впадине был убежищем, а не домом. Но это значит, что…

— Что родовое гнездо Поттеров находится в совершенно другом месте, — закончил за нее Гарри. — И сегодня я узнал, где именно.

— Мерлин великий, — потрясенно выдохнула Джинни.

Они несколько мгновений сидели молча. Она держала его руку в своих ладонях, чуть поглаживая и сжимая, будто пытаясь успокоить. Гарри снова вздохнул.

— Разбирал сегодня старые бумажки. Одно запутанное дело. Очередные разборки жадных родственничков из-за наследства. С использованием темной магии, в общем, ничего нового, — заговорил он. — Наследники почтенного антиквара передрались между собой. Теперь сидим с Деннисом и вторую неделю разбираем их архив… В общем, в доставочной карточке на старинную мебель за 1975 год я наткнулся на упоминание Ивнинг-холла. В графе получателя стояло имя Флимонта Поттера. Я, конечно же, бросился в архив, выяснять, что это за Ивнинг-Холл и как он связан с моим дедом. И выяснил. Спасибо Криви, он мне здорово помог.

Он перевел дух, сжал ладонь Джинни и продолжил взволнованно и торопливо:

— Это небольшое поместье недалеко от Колдхарбора, в графстве Дорсет. Принадлежит моей семье с 15 века. Главный дом, гостевой коттедж, часовня, какие-то хозпостройки, несколько сотен акров земли. Передается старшему ребенку в семье, продажа и передача в другие руки через дарственную или чего-то подобное запрещена. При исчезновении последних прямых потомков рода передается на усмотрение Министерства магии. Но до этого, слава Богу, далеко…

— О, Гарри… — выдохнула Джинни, обнимая мужа. — Дорогой мой… Теперь нужно выполнить все формальности с наследством?

— Да с этим особых проблем нет, — ответил он, целуя ее в висок. — Я уже заполнил все бумаги, дней через десять все будет улажено. Деннис говорит, это чистая формальность, я и без бумаг являюсь единственным законным наследником... Теперь мне нужно его увидеть, понимаешь?

— Конечно, — откликнулась она. — Когда ты собираешься в Дорсет? Мне пойти с тобой или ты хочешь один? Хотя нет, одного я тебя не отпущу… Может, с Ронни?

— Все-то ты обо мне знаешь, — шутливо проворчал Гарри и, улыбнувшись, снова поцеловал ее в висок. — Да, я хотел попросить тебя и Рона. И Гермиону, конечно. Это… Это…

Он умолк, не найдя подходящего слова. Растерявшись от неожиданного открытия, Гарри чувствовал себя подавленным. В 27 лет, спустя четверть века после смерти родителей, внезапно обнаружить родовое гнездо, в котором обитали его предки последние четыре века, в котором родился и вырос его отец, где после побега из дома жил Сириус… Это открытие сильно потрясло его, снова перевернув все внутри, разбередив старые раны и разворошив полузабытые воспоминания. Однажды он уже прошел через это, когда рухнул коттедж в Годриковой впадине и, разыскивая важнейший артефакт, друзья разобрали его буквально на пылинки. Там нашлось много разных вещиц, которые теперь хранились у него. Украшения матери он подарил Джинни. Пресс-папье отца теперь украшало его рабочий стол в кабинете старшего аврора… Он дорожил каждой мелочью, которую родители держали в руках. И вдруг — огромный дом. Родовое гнездо всех Поттеров в течение последних пяти веков.

— Я, конечно, совершеннейший болван, — снова заговорил Гарри, нарушив затянувшееся молчание. — О существовании родового поместья следовало догадаться еще тогда, когда Дамблдор сказал про заклятие Фиделиус. Но даже мысли не возникло…

— Ох, милый, разве у тебя было хоть две минуты, чтобы заняться своими семейными загадками? — усмехнулась Джинни. — Ты же постоянно был занят спасением волшебного мира! Никто из нас не знал, наступит ли новый день. В любое мгновение все это могло закончиться.

— Да, ты права. Но потом… Боже, о чем я только думал, — снова сокрушенно произнес Гарри.

— Ты думал о том, как научиться жить заново, — мягко ответила жена. — Работал, искал негодяев, снова рисковал. Перестроил этот дом и создал настоящий семейный оазис, в котором хорошо не только тебе и мне, но и всем остальным. Ты думал о настоящем, а не о прошлом. И это вполне естественно. И потом. Знаешь, как говорит моя мама? Все случается вовремя. Этот дом нашелся именно сейчас, значит, пришел тот момент, когда тебе нужно соединиться со своим прошлым. По-настоящему стать членом своей семьи.

— Да, наверное, — кивнул Гарри. — Это так странно… И… Мне даже слегка не по себе, если честно.

— Я вижу, — вздохнула Джинни, погладив его по волосам. — Оно и понятно. Послушай меня, Гарри. Возможно, это будет нелегко для тебя. Возможно даже, что, узнав настоящую историю своих предков, ты обнаружишь в ней и какие-то плохие страницы. Плохих людей. Какие-то секреты, которые во всех семьях принято прятать и замалчивать до последнего… Мы все это переживем. После Сам-Знаешь-Кого мы вообще справимся с чем угодно!

— Да, — откликнулся он. — Ты просто мысли мои читаешь… Я… Я будто боюсь найти какой-то скелет в шкафу. Боюсь разочароваться. Но, хотя бы в своем дедушке Флимонте и в Генри Поттере я уверен. Но я ничего, совершенно ничего не знаю обо всех остальных.

— Да какая разница? — фыркнула Джинни. — Что бы ни творили твои предки, что бы ни прятали в старых шкафах, ты все равно будешь таким, какой ты есть. Ты останешься моим Гарри, упрямцем и героем, который мне дороже всех на свете. А темные тени прошлого разгонит по мрачным углам мистер Джеймс Сириус на пару с Тедди! Держу пари, им хватит на это четверти часа.

Гарри рассмеялся, чувствуя, как из сердца уходит все напряжение и тяжесть.

— О, это точно! — воскликнул он. — Эти двое, дай им волю, зададут жару кому угодно…

— А кроме того, всегда можно позвать подкрепление, — улыбнулась Джинни. — Армия Уизли всегда придет на помощь армии Поттера! Виктуар, Фредди, Молли под предводительством Рона и Джорджа…

Гарри расхохотался еще громче.

— О, да! Против такой блистательной команды не устоят никакие призраки! Что ж, ты права, Джинни. Видимо, пришла пора Поттерам вернуться в родовое гнездо. А мне — обрести свои корни, узнать о своих родных. Сделать следующий шаг. Но прошлое, каким бы оно ни оказалось, не будет управлять мной. Обещаю.

— Дом, принадлежащий одной магической династии более ста лет, чаще всего обладает волшебными свойствами и защищен особыми чарами. В каждой семье есть свои традиции и даже ритуалы инициации новых членов семьи и передачи имущества по наследству. Обычно эти традиции и ритуалы принято держать в секрете от посторонних. Но почти всегда в них задействована та или иная магия крови. Есть лишь одно универсальное правило: дом открывается и полностью покоряется лишь истинному наследнику. Однако, и ему зачастую приходится приложить определенные усилия, чтобы стать не просто номинальным владельцем, но полноправным хозяином и главой рода.

Гермиона захлопнула потрепанную книгу.

— Вот так, братец, — резюмировала она. — Сначала нужно найти твое поместье в зарослях вокруг Колдхарбора, а потом придется его расколдовать и покорить.

— Почему все так странно и сложно, — проворчал Рон. — Хорошо, что у нас в «Норе» никогда не было такой ерунды.

— Это не ерунда, Рон, — парировала Гермиона. — В каждой семье свой подход к фамильной истории. Есть люди, для которых сохранение наследия предков имеет очень большое значение. Думаю, если предки Гарри жили там с 15 века, то наверное им было что прятать от пожирателей смерти.

— Знаете, чего я не понимаю, — вдруг заговорил Гарри. — Почему они вообще решили уехать из Ивнинг-холла и спрятаться в Годриковой впадине, если родовое поместье хорошо защищено. Хотя…

— Если даже Фиделиус оказался ненадежен, — подал голос Рон, — то простые чары это вообще ерунда...

— Да, наверное, — вздохнул Гарри. — Пожиратели смерти — это не какие-нибудь незваные родственнички, приехавшие без приглашения. Они не гнушались самой отвратительной темной магии…

— Что уж говорить про Волдеморта. — кивнула Гермиона. — Он знал такие тайны волшебства, какие никто не знает. И с легкостью разрушил бы любую защиту. Да, оставаться в Ивнинг-холле было рискованно. Многие знали, где он находится. Многие там бывали. Там наверняка была каминная сеть, в которую можно было врубиться… В общем, им и правда нужно было уехать оттуда.

Они на мгновение смолкли — смрадная тень предателя Петтигрю, отдавшего на смерть Джеймса и Лили Поттеров, будто прошла мимо них.

Гарри провел рукой по волосам, тряхнул головой и заговорил:

— Думаю, надо начать с простого, — просто взять метлу и полетать над окрестностями. Если на дом наложены чары, увидеть его, скорее всего, нельзя, но какая-то защита так или иначе сработает. И на той территории, где она сработает, можно будет приземлиться и продолжить поиски.

— Тогда мы идем втроем, — улыбаясь, проговорил Рон, бросив взгляд на жену. — Гермиона никогда не была сильна в полетах. И даже не спорь!

Гермиона сначала хотела что-то возразить, но не успела — Рон с чувством обнял ее за плечи и нежно чмокнул в щечку. Гарри рассмеялся и поднял вверх большой палец: мол, замечательный способ разрешать семейные противоречия…

— Так уж и быть, — полушутя проворчала Гермиона. — Идите без меня. С моей стороны было бы неразумно создавать вам дополнительные проблемы. Уверена, вы отлично справитесь.

* * *

— Не суетись, Гарри, все нормально, — проворчал Рон, поднимаясь и потирая ушибленные колени. — Подумаешь, слетел с метлы…

Рон, как всегда, делал невозмутимое лицо, но на самом деле если бы не молниеносная реакция обоих Поттеров, которые успели подхватить его почти у самой земли, все могло кончиться гораздо хуже… А так они все вместе шмякнулись на мягкий лесной дерн и кубарем раскатились в разные стороны.

— Значит, Гермиона права, — вздохнул Гарри, отряхивая с полосатой футболки Рона мелкие иголки и веточки, — дом зачарован…

— Что ж, это хорошая новость, — сказала Джинни, подходя с двумя метлами, которые подобрала неподалеку. — Ведь если бы до Ивнинг-холла добрались пожиратели, чары были бы разрушены. Раз чары действуют, значит, дом более-менее цел. Правда, пустует три десятка лет…

— Придется мне одному, — сказал Гарри, подбирая и снова садясь на свой «Нимбус-2001». — Сначала дом должен признать меня. Деннис тоже кое-что рассказал мне о наследственных чарах.

— Если б он еще рассказал, как с этим бороться, — снова проворчал Рон. — Цены б ему не было.

— Тут никогда не угадаешь, что тебя ждет, — ответил Гарри. — Я попробую сам полетать над этим участком, а вы подождете меня дома. Я скоро вернусь, это не займет много времени.

— Еще чего, — фыркнула Джинни. — У меня идея получше: мы будем медленно следовать за тобой до того места, где Рона швырнуло вниз. А дальше — по обстановке. Повисим над деревьями и понаблюдаем.

— Ладно, — покладисто согласился Гарри. — Тогда вперед!

Они бесшумно взмыли вверх и медленно, по гигантской спирали начали двигаться вокруг того места, где Рона сбросила с метлы какая-то неведомая сила. Покружив четверть часа, они, наконец, снова почувствовали это — воздух здесь был похож на пружину. Поскольку скорость полета была очень низкой, Рон и Джинни, снова столкнувшись с невидимой преградой, просто отлетели на несколько метров в сторону. На Гарри эти чары не подействовали — он помахал рукой жене и продолжил какое-то время кружить над зачарованным местом, постепенно продвигаясь к центру круга. И в какой-то момент его «Нимбус» будто сошел с ума. Метлу начало трясти и бросать в разные стороны. Однако Гарри недаром считался в свое время лучшим ловцом Гриффиндора — не взбесившаяся метла управляла им, а он по-прежнему уверенно правил метлой. После нескольких минут борьбы он сделал резкий рывок вверх и, сделав великолепный разворот, нырнул вниз с громким возгласом.

Рон и Джинни замерли в напряженном ожидании. Наконец, Гарри появился из сплошной лесной массы, сияя счастливой улыбкой. Одной рукой он придерживал вполне послушную метлу, а второй что-то прижимал к груди. Подлетев к Джинни, он протянул ей небольшой букетик роз.

— Они очень колючие, — сказал Гарри. — Я все пальцы себе изодрал. Нашел какой-то лопух, чтоб завернуть, но все равно будь осторожна.

Он улыбнулся и помахал окровавленной рукой. Джинни взяла цветы и открыла было рот, чтобы задать вопрос, но Гарри ее опередил:

— Там, внизу, беседка, — сказал он, сияя. — Розы здорово разрослись и заплели все вокруг. Не представляю, что мы будем делать с этими джунглями.

Он не успел закончить фразу, как воздух вокруг зашевелился — будто гигантский невидимка, мирно и тихо спавший до сих пор, зевнув, вдруг потянулся и открыл глаза. Они на всякий случай подвинулись поближе друг к другу и просто ждали, пока все снова стихнет.

Чары, скрывавшие старинный дом от любопытных глаз почти три десятка лет, рассыпались и исчезли. Гарри сделал знак, и они, пролетев несколько сотен ярдов, начали медленно снижаться.

Там, среди высоких острых елей, среди размашистых вершин древних дубов, едва заметная в бескрайнем зеленом море, виднелась остроконечная черепичная башенка на крыше круглой беседки, окруженной сплошной колючей стеной из плетистых роз. Цветы были большие и маленькие, алые и белые, нежно-розовые и ярко-рубиновые, темно-вишневые, почти черные и огненно-рыжие, похожие на языки пламени в разноцветном колючем ковре. Все это благоухало подобно райскому саду. Стебли и листья давно превратились в непроходимые заросли. Вряд ли кто-то в здравом уме отважился бы пробраться сюда…

Они осторожно ступили на звонкую, нагретую солнцем черепицу, проверяя, выдержит ли она вес трех человек. Гарри, подойдя к самому краю крыши, несколько раз взмахнул палочкой — в сплошном колючем ковре появилась изрядная брешь. Еще несколько минут усердной работы — и внизу появилось немного места, чтобы спуститься, не рискуя быть разорванными в клочки.

Едва ноги коснулись твердой поверхности, они умолкли. Минута была пронзительная и волнующая — Гарри впервые ступил на землю, где его предки прожили пять веков… Высокий пафос, как всегда, разрушил Рон, который, оглядевшись, восхищенно присвистнул. Джинни с укором зыркнула на брата, но промолчала.

Здесь было чем полюбоваться. Беседка была построена из темного камня в форме какого-то сложного многоугольника. На каждой грани находилось великолепное высокое окно, украшенное витражом. Каменные стены кое-где были покрыты мхом и лишайником. Гарри провел рукой по пыльному стеклу ближайшего окна и попытался заглянуть внутрь беседки, но внутри было темно.

— Давай попробуем найти дверь, — негромко сказала Джинни.

Гарри кивнул. От волнения у него в горле стоял ком, который мешал ему говорить. Но им троим давным-давно не нужны были слова…

Еще четверть часа они работали в полном молчании. Шаг за шагом расчищали каменную дорожку вокруг беседки, убирая колючие заросли и складывая все срезанные плети в одну большую кучу. Наконец, Рон увидел каменный выступ и окликнул остальных. Они увидели дверь, сбитую из массивных темных досок и скрепленную железными полосами. Рон подергал за ручку, но дверь даже не шелохнулась.

Подошедший Гарри, улыбнувшись ему уголками губ, тоже взялся за темное прохладное железо и потянул на себя.

Заржавевшие петли громко заскрипели, раздался тихий мелодичный звон, из темной щели резко пахнуло затхлым холодом.

Уизли, не сговариваясь, расступились, пропуская Гарри вперед. Он вошел, следом за ним скользнула Джинни. А Рон немного задержался у входа — он распахнул дверь настежь, закрепив ее железным крюком, болтавшимся на каменном косяке, и только потом шагнул внутрь.

Темнота, царившая внутри беседки три десятка лет, вдруг осела, подобно пыли, и в высокие окна, расположенные вдоль стены, хлынули разноцветные потоки света. Это было неописуемо — наблюдать, как один за другим оживают великолепные витражи — пылающие огнем фениксы, диковинные цветы и листья, стайка золотых сниджетов, мудрая пестрая сова на стопке старинных книг, свитки пергамента и роскошные перья с затейливыми чернильницами… Картинки будто просыпались, оживали, наливались соком и цветом, разбуженные внезапным появлением наследника.

Гарри, Рон и Джинни, стоявшие посередине комнаты, восхищенно застыли на месте, оглядываясь по сторонам. В помещении становилось все светлее и теплее — в распахнутую дверь проникал прогретый солнцем воздух. Гарри, изумленный красотой и волшебством, которое вспыхивало вокруг разноцветными огнями, наконец сбросил оцепенение и, сделав несколько шагов в сторону, коснулся ладонью узкого темного шкафа, стоящего в простенке между двумя окнами. Дверца была резная, с тонким цветочным орнаментом. Посередине был вырезан прекрасный олень, а рядом с ним — чуть склонив голову, грациозная лань… Гарри провел по ней пальцами, будто пытаясь нащупать какую-то незримую связь. С этим домом, с собственной историей, со всеми, кто жил здесь на протяжении многих веков. С теми, кто оставил здесь эту красивую резную дверцу перед тем, как покинуть Ивнинг-холл…

Неожиданно и сильно сжалось горло. Он судорожно вздохнул, пытаясь перевести дух, овладеть собой, но его усилия были тщетны — потекли слезы, внезапные и безудержные. Он едва успел прикрыть лицо рукой, когда почувствовал нежные объятия Джинни, прижавшейся щекой к его груди, и сильные руки Рон, который молча взял его за плечи.

Слова не шли. Да и вряд ли бы он смог выразить словами то, что сейчас переполняло его сердце. Старые камни, окна, дверные ручки и резные дверцы, кирпичный пол, темные деревянные скамьи вдоль стен… Все предметы сейчас говорили с ним, будто радуясь его возвращению, пересказывали какие-то истории давно минувших дней, перебивая друг друга. На него обрушился ураган чьих-то едва уловимых воспоминаний и чувств, а внутри поднялась вся горечь пережитого сиротства и бесприютности, вся боль потерь и одиночества… Он не смог бы удержать слезы, даже если бы захотел. Его просто разорвало бы на части…

— Ты дома, Гарри, — прошептала Джинни, гладя его по спине. — Все хорошо, милый. Ты дома.

Он застыл на месте и молча разглядывал дом, стараясь овладеть собой.

Внешне это был не роскошный особняк вроде Малфой-мэнор. Ивнинг-холл, родовое гнездо Поттеров, скорее напоминал старинную провинциальную усадьбу, в которой явно жили люди вполне обеспеченные, но совсем не тщеславные. И, судя по внешнему виду здания, прошлые хозяева были не лишены воображения и даже остроумия. Добротное каменное строение в два этажа с высокой крышей и мансардными окнами-домиками. Черепичная крыша, высокие печные трубы... Правый угол здания украшала красивая башенка с остроконечной крышей, похожей на волшебную шляпу. Гарри, которого интересовала каждая деталь, то и дело замечал всякие дополнения, явно сделанные в разные эпохи и отражавшие характер того или иного владельца, который принимался усовершенствовать родовое гнездо.

Центральный вход располагался по центру здания под массивным черепичным навесом, которые поддерживали каменные колонны. Когда-то очень красивое, сейчас парадное крыльцо было совершенно разрушено большим клёном с бордовыми, почти черными листьями. Его раскидистая крона пробила черепицу навеса и проросла сквозь балюстраду, а корни выворотили нижние ступени. Справа и слева от входа тянулись ряды окон, в трех из которых были выбиты стекла и оконные рамы. Много лет назад здесь явно произошло столкновение…

Даже несмотря на запустение и явные следы нападения, тут все-таки было очень живописно. В каждой мелочи чувствовалась любовь хозяев — прямоугольные палисадники под окнами, круглая клумба с потемневшей от времени каменной чашей посередине, засыпанная гравием дорожка, темные скамьи под массивной садовой аркой, которую почти невозможно было разглядеть под сильно разросшимися цветущими лианами…

По всей подъездной дорожке сейчас торчали молодые деревца, клумбы заросли сорняками, а плющ совершенно поглотил все левое крыло здания. Дом безмятежно спал, спрятанный под зеленым лесным одеялом, спеленутый плющом и одичавшими розами, скрытый от всех на долгие-долгие годы… Более всего это место сейчас напоминало царство Спящей красавицы из старой сказки. Все застыло, оцепенело и было погружено в сон, и каждый предмет, к которому прикасался возвратившийся хозяин, будто вздрагивал и пробуждался, снова начинал дышать…

Гарри застыл перед разрушенным крыльцом, никак не решаясь сделать следующий шаг. Рон и Джинни не мешали ему — они молча стояли поодаль вертя головами и изредка перешептываясь между собой.

Наконец он подошел к клену, который, казалось, рос прямо из нижней ступеньки парадного крыльца. Провел рукой по теплому шершавому стволу, потрогал ветку с сочными темными листьями, зачем-то сорвал один лист, задумчиво покрутил его в пальцах…

Раздался негромкий возглас, — будто на неизвестном языке, — и ярчайшая вспышка света ослепила их на несколько мгновений. Гарри снова обрел способность видеть, тряхнул головой и оглянулся на Рона и Джинни, чтобы убедиться, что с ними все хорошо. Потом поднял взгляд, пытаясь понять, что случилось. И увидел, как между темно-бордовых листьев мелькнуло что-то золотое.

— Я нашел кое-что, — воскликнул Гарри, обращаясь к Рону и Джинни. — Посмотрите!

Он поднялся на цыпочки, потом осторожно ступил на разломанную ступеньку, протянул руку и наконец снял с кленовой ветки блестящую цепочку, на которой висел старинный золотой ключ.

— Гляди-ка, даже ключ от дома под ковриком оставили, — улыбнулся Рон, беря его из рук Джинни и разглядывая находку. — Красивый. Надеюсь, подойдет к замку. Не хотелось бы выламывать дверь при первом же визите в дом. Не слишком вежливо.

Гарри рассмеялся, забрал у Рона ключ и осторожно пошел вверх по остаткам поврежденной лестницы. Вставил ключ в замочную скважину и с усилием повернул.

Дверь скрипнула и распахнулась. Еще одно мгновение он стоял, словно собираясь с духом, а потом сделал шаг вперед.

Спустя почти тридцать лет новый хозяин Ивнинг-Холла вернулся в родной дом.

Им открылся большой полутемный холл с каменным полом. Уходящая вверх массивная лестница. Стены с когда-то красивыми обоями. Дверь, ведущая в правое крыло, была сорвана с петель, на полу было множество осколков в клубах многолетней пыли. Какие-то обрывки бумаги. Сломанный стул, на который кто-то уронил тяжелый напольный канделябр… Гарри подошел и, сам не зная зачем, машинально поднял канделябр, поставил у стены. Едва он сделал пару шагов, как в пространстве опять что-то изменилось.

— Великий Мерлин, — выдохнула Джинни, озираясь.

— Загрызи меня горгулья, — проговорил Рон одновременно с сестрой.

Да, преображение было впечатляющим. На пыльных стенах откуда ни возьмись появились портреты — множество портретов самых разных размеров и форм. Перила лестницы, словно диковинный щуп, встрепенулись, сверкнули и завились бронзовыми завитками, словно приглашая подняться наверх. Канделябр тоже вытянулся, повернулся вокруг своей оси и засиял, заливая холл ярким светом (хотя в нем последние 30 лет не было ни одной свечи). В углу появился роскошный старинный комод с великолепной инкрустацией, на котором стояло множество каких-то безделушек, вазочек, статуэток и стеклянных сосудов.

Гарри не знал, куда смотреть в первую очередь, в какую сторону пойти и что делать. Он был ошеломлен, растерян и даже слегка подавлен обилием впечатлений и переживаний, обрушившихся на него. Ведь каждый из этих портретов, явившихся новому наследнику и хозяину, был членом его семьи! Каждый предмет хранил прикосновения его родных…

Еле заметная, полупрозрачная тень мелькнула на лестнице, Гарри инстинктивно сделал шаг к Джинни и выхватил палочку.

К ним бесшумно спускалось привидение какой-то женщины в длинном платье, с длинными распущенными волосами.

— С кем имею честь? — спросила она мелодичным тихим голосом, в котором слышалась былая властность и сила.

— Я — Гарри, — чуть запнувшись, ответил он. — Гарри Поттер. Я — сын Джеймса и Лили. А вы кто?

Она приблизилась к нему так близко, что щеки обдало сильным холодом (как это всегда бывало при контакте с привидениями). Потом отстранилась и неожиданно мягко улыбнулась:

— Айрин Поттер. Добро пожаловать домой, мой мальчик.

Она перевела взгляд на Рона и Джинни, застывших на месте, и Гарри поспешил пояснить:

— Это Джинни, моя жена, и ее брат, Рон Уизли. Это самые близкие мне люди. И все, что принадлежит мне, принадлежит и им.

Привидение снова улыбнулось.

— Я рада познакомиться с вами, миссис Поттер. И с вами, мистер Уизли. Что ж, Гарри, слово хозяина здесь является законом. Но прежде тебе немало предстоит узнать и сделать...

Гарри перебил ее.

— Простите, Айрин, вы могли бы сначала рассказать, что здесь случилось? Я видел следы нападения…

Призрак вздохнул.

— Джеймс закончил все приготовления, зачаровал дом и ушел вместе с Лили. Это был понедельник… А в ночь на среду на дом попытались напасть двое. В масках. Они едва не сожгли дом. Темная магия… Бедняга Дипси… Он был тяжело ранен, успел лишь вышвырнуть их отсюда, сказал что-то по-эльфийски и умер прямо на крыльце. А потом — словно время остановилось. Мы все погрузились в сон.

— Дипси? — хрипло от волнения переспросил Гарри. — Здесь жил домовый эльф, да?

Айрин кивнула.

— Сколько я себя помню, здесь всегда были эльфы, — сказала она. — Дипси был последним. Славный был малый. Мастер Джеймс души в нем не чаял. Он должен был уйти вместе с ними, Дипси задержался лишь на пару дней, чтобы закончить все дела. И не успел…

Гарри тяжело вздохнул.

— Значит, то дерево у входа…

Айрин кивнула. Повисло молчание.

— Он спас дом, — печально проговорил Гарри. — Он защищал его до самого конца… Вот почему это место было невидимо и недосягаемо. Наши семейные чары и его жертва…

Привидение снова вздохнуло.

— Да, эльфы умеют много такого, что недоступно волшебникам… Что ж, ты настоящий хозяин Ивнинг-Холла, иначе бы ты никогда не вошел в эту дверь. И ты точно отлично летаешь на метле, да?

Гарри усмехнулся.

— Это, как я понимаю, была первая часть инициации, да?

Айрин кивнула.

— Это придумал еще мой дед Освальд. Он отлично играл в квиддич и справедливо считал, что каждый в нашей семье умеет прилично летать. Именно он положил начало фамильной коллекции волшебных мётел. Так с тех пор и повелось, что при вступлении в права наследства новый хозяин должен показать, на что он способен в воздухе. Тоже пришлось потрудиться, не так ли?

Гарри снова улыбнулся.

— Немного. Ерунда, если честно.

— Что ж, — улыбнулась Айрин, поднимаясь вверх по лестнице. — Ты настоящий Поттер, мой мальчик. И я рада, что ты здесь. Теперь у нас будет много времени на разговоры. Тебя ждет очень много дел, я не буду мешать…

Гарри не успел возразить — Айрин поднялась и исчезла, растворившись в воздухе. Он машинально пошел следом за ней по старой лестнице, которая сразу отозвалась на его шаги громким скрипом. Портреты на стене зашевелились, будто разбуженные этим звуком, кто-то громко зевнул.

Гарри поднялся в холл второго этажа, прошел несколько шагов по коридору, толкнул первую попавшуюся дверь.

Это была небольшая спальня. Было видно, что хозяева покинули дом — кровать была закрыта плотным клетчатым покрывалом. Шкаф был открыт, в нем болтались пустые плечики для одежды. Гарри посмотрел на окно — и тут его будто ударили по голове. Там стоял деревянный стул с гнутой спинкой, на которой висела очень пыльная мотоциклетная куртка…

Гарри взял куртку и тяжело опустился на стул.

В дверях появились Рон и Джинни. Он поднял на них взгляд, полный боли.

— Сириус, — хрипло выдохнул он. — Это была его комната. Он жил здесь несколько лет с тех пор, как удрал из дома на площади Гриммо… Сириус. И это… Тоже его.

У него дрожали губы, грудь будто сдавили обручем. Гарри опустил голову и лишь крепче сжал пальцами куртку Сириуса.

Джинни и Рон, переглянувшись, подошли к нему сели на кровать напротив. Несколько минут они просто молчали. Потом Рон кашлянул и произнес:

— Наверное, хватит на сегодня. Мы же только собирались найти дом… Здесь работы — не на один месяц. Столько всего… Пойдем, Гарри. Теперь ты сможешь возвращаться сюда, когда захочешь.

— Да, ты прав, — кивнул Гарри. — Нужно сделать еще кое-что и пойдем.

— О чем ты? — спросила Джинни.

Он взглянул ей в глаза и неожиданно улыбнулся:

— Нужно спросить у Айрин, как сделать так, чтобы дом признал тебя полноценной хозяйкой, — ответил Гарри. — Чтобы вообще все Уизли могли свободно попасть сюда.

Джинни нежно поцеловала его в щеку.

— Разумно, — вставил Рон. — А вообще знаешь, дружище, мне здесь очень нравится. Отличный дом! Отличное место! Чуть-чуть отмыть и подремонтировать — и будет, как конфетка!

День рождения в этот раз Гарри решил отметить необычно и широко. Подготовкой занималась целая уйма народу, но праздник обещал стать незабываемым.

— Джинни, — в одно прекрасное утро заявил он. — Дети никогда не видели моря! Это срочно нужно исправить! Вот, что я придумал. Мы проведем пару дней на берегу, все вместе. Найдем несколько палаток, вывезем «Дуглас-хаус» на природу. Воспитанников, наставников, волонтеров. Пусть подышат воздухом, поплещутся в море, отдохнут. Устроим угощение, какие-нибудь игры и танцы. Вечером зажжем костер. Ну, и всех наших соберем, конечно! Мы с тобой тоже сменим обстановку. Ты немного отдохнешь, я возьму Альбуса…

— И виновник торжества будет ходить везде с младенцем, да! — ехидно бросила Джинни.

— Буду! И что здесь такого? — улыбнулся Гарри. — Мы с ним отлично ладим, между прочим! Джейми будет с Тедди, ты сама знаешь, что он за ним как хвост ходит. Если все Уизли будут в сборе, то наверняка найдется кому приглядывать за нашей маленькой армией! А ты сможешь делать все, что захочешь — спать, есть, плавать… Обещаю: сделаю тебе отличный гамак и самые надежные чары тишины! Представь! Прямо у моря!

— Идея, конечно, абсолютно безумная, — ответила жена. — Но если ты обещаешь не носиться, как угорелый, организуя собственный праздник, то, пожалуй, из этого может получиться замечательное приключение… Пикник на берегу. Звучит прекрасно!

Гарри издал торжествующий возглас и звонко чмокнул Джинни в щеку.

Это было три недели назад. А сейчас он, в шортах и футболке, стоял у входа в свою палатку и с улыбкой наблюдал, как по берегу снуют стайки счастливых ребятишек, весело перекрикиваются волонтеры, кто-то уже достал мяч и затеял игру, а под большим алым навесом уже развернули кухню, там пылал очаг и накрывались длинные столы… Джинни, разумеется, категорически отказалась валяться в постели без дела и, прихватив мирно сопящего Альбуса, полчаса назад умчалась в палатку Билла. Тедди и Джейми, мокрые, покрытые песком с ног до головы, дурачились и хохотали вместе с ребятишками из «Дуглас-хауса» неподалеку от палатки Гарри. С ними были Виктуар и Робби Свифт и двое охваченных азартом волонтеров. Чуть дальше Рон и Джордж, окруженные восторженной толпой, показывали всякие великолепные штуковины, раздавали конфеты-хохотушки и громко обещали устроить вечером грандиозный фейерверк...

Гарри отхлебнул прохладного тыквенного сока и вздохнул. В эту минуту он был абсолютно счастлив. Радость будто вспыхивала и переливалась внутри не хуже волшебных огней из «Вредилок Уизли». Да, все получилось именно так, как он хотел. Формальные мероприятия всегда вызывали только раздражение и желание побыстрее удрать, а отметить день рождения вот так, с пользой, с весельем для всех, кто был ему дорог, безо всяких церемоний и дежурных речей — это было как раз то, что нужно. Конечно, когда все сядут за стол, а солнце станет понемногу спускаться к золотому горизонту, они наперебой начнут поднимать тосты, дарить подарки и говорить какие-то слова. Но это даже эти минуты волнения всегда разбавляются взрывами хохота и бурными возгласами, особенно когда слово берет Рон или Джордж…

«Эти двое любое собрание превратят в балаган», — с нежностью усмехнулся про себя Гарри, глядя как из рук братьев Уизли, под восторженные вопли детей, в разные стороны разлетаются разноцветные снопы искр, превращаясь в воздухе в великолепных драконов, сов, фестралов, летучих мышей и гигантских сверкающих бабочек…

Он допил сок и зашел внутрь палатки, чтобы поставить пустой стакан. Развернулся, чтобы выйти — в дверях, залитая солнечным светом, стояла Джинни. Она молча подошла к нему, улыбнулась и, обняв, прижалась щекой к его плечу. Он провел рукой по ее волосам, по спине и тут в голове будто что-то вспыхнуло…

— А когда ты успела переодеться? — спросил он удивленно.

Она подняла на него взгляд.

— Ну… — протянула она каким-то странным тоном. — Это сюрприз. Иди ко мне, милый.

И снова — будто вспышка. Он все еще не понимал… Он осторожно взял ее за плечи, потом провел ладонями по лицу, притянул к себе, внимательно посмотрел ей в глаза, поцеловал в лоб и тут…

Гарри отпрянул, почти в ужасе.

— Ты не Джинни, — прохрипел он, едва дыша. — Кто ты, черт возьми? Что тебе нужно от меня?

Девушка быстро сделала шаг назад и, едва он успел выхватить палочку, раздался громкий звук трансгрессии. Он, тяжело дыша, выскочил на улицу, где наткнулся на жену, которая шла к палатке, о чем-то весело переговариваясь с Гермионой, которая шла рядом.

— Гарри, мы пока оставили малышню там… — начала Джинни и тут же схватила его за плечо. — Что? Что случилось?!

Он убрал палочку обратно в боковой карман и перевел дух.

— Я… Тут только что была… Ты… Вернее, кто-то чужой, — попытался объяснить он. — Под оборотным зельем. Все было так странно.

— Погоди, — выдохнула Гермиона. — Здесь только что был кто-то, кто выдавал себя за Джинни, так?

Он кивнул.

— Проглоти меня фестрал, — воскликнула Джинни. — Но как ты понял?

— Одежда другая, — ответил Гарри. — И… Вообще. А потом я увидел у нее в волосах… Заколка в виде змеи. Ты никогда бы не надела такую. Я понял, что это не ты, но задержать не успел — она трансгрессировала.

— Не было печали! — простонала Гермиона. — И что теперь?

— Ничего, — ответил Гарри. — Кто бы это ни был, его сейчас здесь нет. И попытка подобраться ко мне оказалась неудачной. На всякий случай — приглядывайте, ладно?

— Она не успела?.. — начала Джинни, с тревогой глядя на него, и поперхнулась от страшной мысли, что ему могли навредить…

Гарри улыбнулся.

— Нет, ничего она не успела, не переживай, — ответил он. — Я почти сразу понял. Я в полном порядке. И знаете, что? Я умираю от голода! Пойдем!

— Нет, погоди, Гарри, — твердо возразила Гермиона. — Так нельзя! Это очень серьезно!

— Да, — согласился он. — И вот что я думаю: сегодня он вряд ли снова попробует. И вряд ли это был последний инцидент. В любом случае, сейчас я уже ничего не могу сделать. Но обещаю, что буду очень внимателен. Джинни, вспомни, пожалуйста, где они могли узнать, что ты моя жена, и как они могли раздобыть твои волосы. Скорее всего, в толпе, где-то в магазине или тому подобное. Где все толкаются и можно незаметно подобраться…

— В порошок сотру, — прошипела Джинни яростно. — Пусть только еще раз попробует… По ветру развею!

Гарри рассмеялся и поцеловал ее в висок.

— Не ревнуй, милая, — проговорил он. — Ты же знаешь, я всегда узнаю тебя из дюжины подделок. С сегодняшнего дня включаем режим «Феникс», хорошо? Сестрица, сообщи всем нашим, кому я не успею. Возможно, это просто чья-то глупая шутка…

— Нет, это очень серьезно, Гарри! — заявила Гермиона, — Когда кто-то проделывает такие номера с главным аврором Великобритании, это совсем не похоже на безобидный розыгрыш.

— Скоро все выяснится, — откликнулся он. — Просто с сегодняшнего дня мы будем немного осторожнее.

Режим «Феникс» был придумал давным-давно — каждый мракоборец, работающий в отделе последние восемь лет, понимал, что это значит. Ежедневный прием антидота для «сыворотки правды», индикатор темной магии, который нужно постоянно держать при себе. Дополнительные тренировки на стойкость к «империусу». И обновление всех кодовых секретных слов, по которым друзья и члены семьи могли бы узнать друг друга в случае подмены…

Праздник продолжился. Вечером Гарри угощал всех присутствующих фирменным фруктовым пирогом, сделанным по недавно найденному рецепту бабушки Юфимии, потом был потрясающий фейерверк, гора подарков, которыми его завалили друзья, родные и обитатели «Дуглас-хауса». Когда солнце село и были зажжены факелы, он танцевал с Джинни под какую-то медленную, прекрасную мелодию, и, обнимая ее, никак не мог отделаться от мыслей о том, что случилось несколько часов назад. Одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы заподозрить неладное. То же лицо, но совершенно чужой взгляд… Это было странно. И страшно.

Он поежился, вздохнул, тихо поцеловал Джинни в лоб. И обнял ее покрепче.

В их безмятежную, спокойную жизнь снова вторгся кто-то чужой.

И намерения его вряд ли были благими.

Пока ему хотелось приходить сюда только одному. Не спеша осматривать комнаты, брать в руки разные безделушки, стоящие на комодах и каминных полках, листать пыльные старинные книги, разглядывать и расспрашивать портреты предков… Это была та неуловимая, неизъяснимая магия, которая рождается где-то в самой глубине сердца, в безмолвии и одиночестве. Ему важно было не просто вторгнуться в принадлежащее ему здание, вымыть пол и починить поломанную мебель — он хотел по-настоящему принять, впитать эту новую реальность. Подержать в руках разные мелочи, обойти все уголки дома и заброшенного сада, прикоснуться к дверным ручкам, к старым светильникам и шкафам, открыть сундуки и ящики массивных комодов, посидеть за большим столом в столовой, почувствовать мысли и дыхание тех, кто жил здесь веками. Это были его родные, которых он никогда не знал. Они выращивали цветы, влюблялись, делали открытия, мечтали, страдали, умирали… Это был дом, который ему только предстояло сделать своим. Дом, помнящий и хранящий историю семьи, множество тайн и реликвий, нужно было покорить. Услышать его дыхание, почувствовать его тепло. Стать его частью. Войти в него не только ногами, но и сердцем. Впустить внутрь это новое, неизвестное. Узнать, впитать и полюбить.

— Делай так, как считаешь нужным, милый. Не торопись, — как-то перед сном сказала ему Джинни. — Знаешь, мне кажется, это как сыграть свадьбу. Нельзя все сделать за один день — и познакомиться, и влюбиться, и узнать друг дружку, и предложение сделать, и сразу обменяться кольцами.

— Да, похоже, — улыбнулся Гарри. — Вроде бы дом мой, но совсем незнакомый… Кстати, Айрин, ну, наше фамильное привидение, то же самое сказала: Ивнинг-холл откроет свои тайны, только когда я по-настоящему почувствую его своим.

— Да, как говорит Билл, быть владельцем — это одно, а стать хозяином — совершенно другое, — ответила жена. Сейчас ты полноправный владелец Ивнинг-холла. Но ты пока еще не хозяин...

Теперь он погрузился в этот новый мир и шаг за шагом, когда выдавалось немного свободного времени, исследовал родовое гнездо. Почти каждый день Гарри выбирался в Ивнинг-холл на час-другой. Избавлялся от пыли, грязи, истлевших тряпок и мусора, иногда просто бродил по комнатам, заглядывал в разные уголки и ящики. Сначала пытался воевать с буйной растительностью позади главного дома, но довольно быстро понял, что без посторонней помощи он не избавится от зарослей и разрухи даже за десять лет. Но звать на помощь Гарри не торопился — прежде ему хотелось сначала почувствовать, что теперь это его дом. Что все это — не просто какая-то собственность, полученная по наследству, но часть его жизни, его сердца…

Спустя два дня после того, как они с Роном и Джинни сняли чары с поместья, он вернулся сюда уже один. И едва успел закрыть входную дверь, как был неожиданно оглушен хором многочисленных портретов, висевших вдоль лестницы. Едва увидев его, предки принялись аплодировать и кричать что-то, перебивая друг друга. Гарри вздрогнул и сморщился от резкого шума, потом с легкой досадой махнул рукой, прося их успокоиться. Когда картинная галерея наконец утихла, самый величавый старец в причудливой многоугольной шляпе, поклонившись в своей массивной резной раме, растроганно произнес:

— Гарри, мой мальчик! Добро пожаловать домой! Мы так тобой гордимся!

— Не понимаю, о чем вы, — удивился он. — Что я…

— Когда ты пробудил этот дом, мы обнаружили, что пропустили почти 30 лет! — ответил старец. — Иоланта навестила свой портрет в Хогвартсе, чтобы узнать все последние новости. Айрин пошепталась с тамошними привидениями. И…

— Понятно, — с легким сожалением в голосе бросил Гарри. — Вы знаете обо всем, что случилось.

— Да, — кивнул старец. — О, мой мальчик, если бы ты знал, как мы были потрясены всем, что узнали. Это было невероятно. И...

— Спасибо, — поспешил ответить он. — Если честно, я не очень люблю обсуждать это. И был бы очень признателен…

— О, значит, ты как малыш Флимонт, — перебив его, улыбнулся старец. — Сердишься, когда тебя хвалят.

Выражение «Малыш Флимонт» прозвучало для Гарри крайне странно, ведь речь шла о его дедушке.

— Простите меня, пожалуйста, — проговорил он, чуть улыбнувшись, пытаясь извиниться за досаду, которую не смог скрыть. — Я ничего не знаю ни о ком из вас и наверное буду долго привыкать и переспрашивать…

— Да, мы понимаем, — хором отвечали ему портреты предков. — Это пустяки, Гарри! Спрашивай, пожалуйста!

— Для начала скажите мне, кто вы, — обратился Гарри к седовласому старцу.

— Я — Освальд, — кивнув, представился портрет. — Был дедушкой Айрин и Феликса. Их портреты тоже здесь. Эй, слышите меня? Представьтесь новому хозяину Холла, как положено!

Два портрета встрепенулись и церемонно отвесили Гарри поклон. Он кивнул им в ответ.

— Феликс… — начал задумчиво Гарри, но элегантный темноволосый мужчина в цилиндре угадал его вопрос:

— Я был дедушкой Генри Поттера, — сказал он глубоким низким голосом. — Айрин — моя сестра. В свое время была известна как «Ирина со Слизерина» — она, в отличие от большинства Поттеров, при распределении попала не на Гриффиндор, чем совершенно шокировала наших родителей… Сейчас ее призрак живет в Ивнинг-холле. Придет время, ты узнаешь и эту печальную историю, мой мальчик.

— Значит, Генри Поттер — ваш внук, — проговорил Гарри. — Это тот самый, который был членом Визенгамота и боролся за права маглов и маглорожденных волшебников, да?

— Совершенно верно, мой дорогой! — откликнулся портрет Генри. — Это я! И тебя назвали в мою честь. Это была идея Джеймса, которую твоя замечательная мама посчитала удачной.

Гарри улыбнулся.

— Я слышал про вас, — ответил он, кивнув портрету прадедушки. — И про дедушку Флимонта. Увы, совсем немного…

— Ничего, мы все тебе расскажем, — откликнулась женщина в плоеном кружевном чепце с портрета, висящего рядом со старцем по имени Освальд. — Позволь представиться: я — Артемис Поттер, жена Освальда, урожденная Дамблдор.

У Гарри от неожиданности захватило дух.

— Как?! Как вы сказали?! — спросил он. — Дамблдор?! Вы… Значит, вы…

Женщина кивнула.

— Да, я была тётей Персиваля, отца Альбуса, Арианы и Аберфорта. Вышла замуж за Освальда и всю жизнь провела здесь, в Ивнинг-холле.

Гарри сглотнул.

— Значит… Выходит, что Дамблдор был мне родственником, — проговорил он еле слышно.

Артемис кивнула.

— Да, но очень далеким, как ты понимаешь. Впрочем, все волшебные семьи в каком-то поколении имеют общую родню. Особенно чистокровные, которые переживают за свою родословную больше, чем за здоровье и рассудок своих потомков…

Гарри снова вздохнул.

— Да, все верно. Если подумать, у меня ведь даже с Реддлом был общий предок, — сказал он.

— Кто такой этот Реддл? — переспросила Артемис.

Освальд тут же проворчал:

— Дорогая, чем ты слушала, когда Айрин рассказывала нам все последние новости? Том Реддл — это настоящее имя того негодяя, который убил Джеймса и Лили и которого одолел наш Гарри несколько лет назад! Он вроде из рода Гонтов. Темми, надеюсь, хотя бы Гонтов ты помнишь? То-то же… Такое трудно забыть. Знаешь, Гарри, если честно, у них всегда была жуткая семейка. Их общественное положение держалось только на родстве с великим Салазаром Слизерином, да и то, пока Корвус не убил на дуэли одного из Флинтов и не загремел в Азкабан… Ох, прошу простить меня, — спохватился он. — Ни к чему сейчас ворошить все это. Скучные сплетни 150-летней давности…

Гарри усмехнулся и помотал головой.

— Нет, отчего же, наоборот! Мне очень интересно. Да, вы правы — Реддл был из семьи Гонтов и в родстве с Кадмом Певерелом.

— Ну, Кадм — это совсем древность, — усмехнулся Освальд. — Наш предок Игнотус Певерел был его младшим братом. Это аж 12 век!

Гарри вдруг с интересом встрепенулся.

— Игнотус… А я могу спросить? Кто-нибудь из вас знает, как в семье Поттеров появилась мантия-невидимка?

Портреты снова загалдели, споря между собой, пока Освальд не рявкнул сердито, призвав нарисованную волшебную родню к порядку.

— А ну, тихо! Да, Гарри. Семейное предание гласит, что мантию Игнотуса унаследовала его старшая внучка Иоланта. Она вышла замуж за Хардвина Поттера, старшего из семи сыновей Линфреда Стинчкомбского. Ты должен запомнить его имя, Гарри. Это — основатель нашего рода. Выдающийся волшебник! Великий лекарь, исследователь, изобретатель. Его открытия легли в основу таких общеизвестных средств, как Костерост и Бодроперцовое зелье. Линфред был очень скромным, тихим человеком, немного чудаковатым. Он выращивал травы, экспериментировал, очень много помогал соседям-маглам — лечил страшные болезни, спасал урожай и скот. На хлеб Линфред зарабатывал тем, что варил зелья для волшебников. В этом искусстве ему просто не было равных. Поэтому он обеспечил будущее всем семерым сыновьям и своим усердным трудом заложил основу нашего семейного благосостояния. Хардвин, его старший сын, продолжил дело отца, хотя так и остался в тени его славы... С тех пор, Гарри, мантия-невидимка по традиции переходила старшему сыну в семье. Теперь она по праву принадлежит тебе. И я надеюсь, когда придет твой час покинуть этот мир, у тебя будет кому передать ее по наследству. Ты не дашь нашему роду угаснуть.

Гарри улыбнулся.

— С этим проблем не будет, у меня уже двое сыновей, сэр, — чуть смутившись, ответил он своему седовласому предку. — Еще есть двое крестников, Тедди и Амелия.

Дедушка Генри встрепенулся и обрадованно захлопал в ладоши.

— Молодчина! Какая превосходная новость!

Он поправил пенсне и пояснил:

— Мы с Кэтрин очень боялись, что наш род прервется. Флимонт и Юфимия никак не могли произвести на свет наследника. Долгие годы этот дом был пуст и печален, как склеп… Поэтому когда появился Джеймс, это было такое счастье… Такой славный малыш! Он был таким любознательным, таким жизнерадостным непоседой… Погиб совсем юным, но все-таки они с Лили успели дать жизнь тебе, Гарри. И то, что ты стоишь сейчас здесь, живой и здоровый, — это, конечно, настоящее чудо.

Генри всхлипнул и принялся взволнованно протирать свое пенсне.

Гарри смутился. Почувствовал, как кровь прилила к лицу.

— Если бы не мои друзья, не моя семья, — тихо произнес он, — меня бы здесь не было… Я им всем обязан. И мне так хочется, чтобы этот дом и для них однажды стал настоящим…

Он не смог до конца сформулировать свою мысль и умолк.

— Что ж, — величественно произнес Освальд. — Теперь ты — глава нашего рода, Гарри. И здесь все будет так, как ты захочешь. Ивнинг-Холл всегда был надежным убежищем для тех, кто дорог его обитателям.

— Скажите, — вдруг произнес Гарри. — Есть что-то такое, что я должен узнать прямо сейчас?

— О, в этом доме всегда было полно загадок, — улыбнулся Освальд. — Но все открытия ты должен сделать сам. Конечно, ты всегда можешь спросить кого-то из нас, призвать на помощь тетушку Айрин, но магия этого дома покорится тебе, только если ты пройдешь этот путь сам. Понимаешь?

Он понимал это ясно, как никогда.

Любовь — это не красивая вещица, преподнесенная в красивой упаковке, подобно подарку из супермаркета. Любовь — это путь, состоящий из сотен шагов, открытий, размышлений и поступков. Это жажда познания, стремление разглядеть каждое зерно добра и правды, оставленное здесь теми, кто жил в Ивнинг-холле долгих пять веков.

Он был готов пройти этот путь.

— Гарри, что, черт возьми, происходит? — хмуро бросил Рон. — Ты в последние две недели ведешь себя крайне странно. Джинни уже жалуется вслух, что необычно… Да что там, мы все встревожены! Я знаю, что ты можешь очень долго изображать каменный утёс. Но, может, все-таки поговорим?

Они были на кухне в доме на площади Гриммо. Ужин только что закончился, Гермиона и Джинни остались в гостиной с детьми, а Гарри принялся по своему обыкновению убирать со стола, мыть посуду и приводить кухню и столовую в порядок. Рон охотно взялся ему помогать, ибо рассчитывал все-таки расшевелить друга и получить объяснения.

Гарри поднял на него пронзительный взгляд и снова принялся усердно мыть тарелки.

— Да, пожалуй, — наконец, после затянувшейся паузы тихо сказал он. — Только не здесь. Не сейчас. Прогуляешься со мной в Ивнинг-холл? Далековато, но это единственное место, где нам точно никто не помешает. И где точно никто не подслушает.

— Значит, все и правда серьезное, — откликнулся Уизли, вздохнув с облегчением. — Да, давай. Заканчивай тогда со своей уборкой, а я предупрежу девчонок.

Через четверть часа, вспыхнув голубым сиянием, жестяная банка из-под чая, превращенная в портал, перенесла их к уже знакомой каменной беседке с витражами. За последние дни Гарри успел расчистить среди розовых зарослей узкую дорожку, ведущую к двери. Они вошли внутрь, Гарри взмахом руки зажег настенные лампы и сел на широкую скамью у стены. Рон сел рядом.

— Ну? — хмуро спросил он. — Что у тебя происходит?

Гарри вздохнул.

— Есть две вещи, о которых я не могу пока говорить с Джинни, — сказал он. — Одна хорошая, а вторая плохая. С какой начать?

— Ну, давай с плохой, — ответил Рон.

Гарри порылся во внутреннем кармане и достал оттуда несколько голубых конвертов и сунул их в руки другу.

— Вот, — бросил он. — Прочти. Это началось после того морского пикника. Приходит примерно раз в неделю. Иногда два раза, а потом — длинный перерыв.

Рон открыл конверт, помеченный единицей.

В нем было три листка — один, отпечатанный на машинке, желтоватый. И два в клетку, исписанные от руки чьим-то аккуратным, округлым почерком. Писала явно девушка…

«Привет, Гарри. Знаешь, наверное я понемногу схожу с ума. Ежедневно пишу все это, отлично понимая, что ты никогда не прочитаешь. Ты вообще не знаешь о моем существовании. И никогда не узнаешь. Но я все равно каждый вечер открываю эту тетрадь и пишу тебе… Не могу иначе. Мне нужно говорить с тобой. Хотя бы так, мысленно, письменно. За многие годы это стало не просто привычкой — это, как глоток воды…

Сегодня был совсем обычный день, очень скучный: ни визитов, ни происшествий. Я успела немного поработать с утра, но потом маме понадобилась кое-какая помощь в саду. Потом я готовила обед, наводила порядок. Как всегда. Как, кажется, делала миллион раз. Одно и то же изо дня в день. Те же стены, те же тарелки, те же слова, произнесенные за столом. Замкнутый круг, в котором я обречена вращаться вечно, до самой смерти. У меня нет надежды вырваться из него, что-то изменить. В этом царстве тоскливой обреченности, ежедневной рутины у меня лишь два источника света: ты и моя мастерская. Дорогой мой, родной мой человек. Я несу твое имя в глубине сердца, как сияющий шар из тончайшего хрусталя. Шепчу его, как благодарность. Повторяю про себя, будто молитву. Ты каждый день, каждую минуту спасаешь меня от отчаянья и смерти, даже не подозревая об этом… Я просыпаюсь и первым делом прошу небеса благословить тебя. И перед тем, как заснуть, я молюсь, чтобы ты был здоров и счастлив. Чтобы все опасности и искушения обошли тебя стороной. Я прошу сохранить чистым твое сердце. Чтобы оставался ясным твой великолепный ум, чтобы ты никогда не потерял твою невероятную доброту и великодушие. Не превратился в обычного взрослого циника. Не потерял этот свет, которым сияют твои глаза… За эти годы ты стал для меня совершенно родным. Гарри, ты никогда не узнаешь об этом, но я буду молиться за тебя, пока существую. Это все, что я могу сделать… Я лишь безвестный огонек, который горит только потому, что на свете существуешь ты… Ты — мой свет, Гарри. Мой воздух. Мое солнце. Самое дорогое сокровище, самый родной человек на земле.

Те люди, которые находятся с тобой рядом, даже не осознают, насколько им повезло. Они могут видеть тебя каждый день. Говорить. Видеть твою улыбку, слушать… Что ж, надеюсь, они заботятся о тебе, любят и понимают. Ведь за всем этим шумным всеобщим почитанием, за крупными заголовками газет и красочными журнальными разворотами скрыто очень много боли. Я вижу это по твоим глазам на всех фотографиях… У меня много твоих фотографий, знаешь. Из газет, из журналов… У меня есть книга о тебе, которую я уже выучила наизусть. О, если бы я могла хотя бы немного облегчить твою ношу! Хоть чем-то помочь. Скорее всего, я просто грежу наяву, я и сама это понимаю. Но все же иногда я чувствую что-то такое… Неуловимое. Неясное. То, что связывает меня с тобой. Я словно сквозь время и пространство ощущаю твою усталость и опустошенность. Словно могу впитать их, отвести от тебя, хотя бы часть забрать себе… О, Гарри, все, о чем я мечтаю в тишине своей комнаты — это охранять твой покой. Избавить тебя от тревоги и боли. О, если бы судьба позволила мне однажды просто заварить для тебя чай, испечь шоколадные кексы, угостить, провести рядом несколько минут, даже просто болтая о погоде… Впрочем, даже это для меня невозможно. Ты — великий волшебник, равный Дамблдору и Мерлину. А кто я?.. Невидимка, обреченная на одиночество и безвестность… Но даже невидимки имеют право немного помечтать, правда? Об этом никто не узнает, а значит, это никогда никому не навредит.

Я никогда никому не рассказывала о тебе. Ни своей единственной подруге. Ни даже матери. Впрочем, моей матери давно наплевать — ее мысли далеко отсюда. Мы уже много лет почти не разговариваем…

Мысленно обнимаю тебя, родной мой. С радостью забираю твою усталость и горечь и отдаю тебе всю свою нежность и силу. Благослови тебя Бог…»

Рон дочитал рукописные листки и поднял ошеломленный взгляд на друга.

— Эээ, — неопределенно протянул он.

Гарри тяжело вздохнул и запустил пальцы в свою непослушную шевелюру.

— Остальные примерно такие же, — глухо произнес он. — Это даже не похоже на письма — просто страницы из дневника, выдранные и вложенные в конверт. Там кое-где есть упоминания событий, по которым можно понять, когда была сделана запись.

Рон развернул желтоватый лист, напечатанный на машинке. Текст был совсем короткий. «Вокруг тебя много людей, Гарри Поттер. Ты не видишь меня, но я наблюдаю за тобой. Всегда наблюдаю. Помни об этом».

Рон снова сложил листки в конверт.

— Пока я не готов обсуждать это с Джинни, — проговорил Гарри. — Она и без того встревожена случившимся на пикнике. Если узнает про эти письма, вообще покоя лишится.

— Да уж, — протянул Рон. — Это, конечно, не мое дело, дружище. Но лучше бы ты выложил ей все, как есть. Неизвестность хуже самой горькой правды. А ты в последнее время так старательно держишь невозмутимое лицо, что ей в голову лезут самые нелепые глупости… А насчет автора. У тебя есть идеи, кто это может быть?

— Абсолютно никаких. Ты сам знаешь, мне постоянно пишут… И всякое уже было. Но это…

Он помолчал и добавил:

— От этого у меня голова кругом. Одни загадки. Кто эта незнакомая женщина? Почему она посылает все это? И почему одни страницы написаны от руки и выдраны из дневника, а другие напечатаны на машинке? Это, кстати, копия. Не оригинал. Я попытался восстановить содержание предыдущих страниц — они продавливаются через бумагу, когда пишешь. Но тут нет следов. Кто-то просто скопировал и переслал мне.

Рон почесал затылок, потом снова взял конверт, внимательно просмотрел листки и, отложив в сторону, произнес:

— Знаешь, если проглотить все остроты и отодвинуть всю лирику… Странное впечатление. Трудно объяснить. Но… Тебе не кажется, что автор сама себе противоречит? С одной стороны, она говорит, что ты ничего не узнаешь о ее существовании и тому подобное, а с другой — «Я наблюдаю за тобой, не забывай об этом». Мда… Если это какая-то сумасшедшая, то у тебя большие проблемы, приятель. Нет ничего хуже, чем дамочки, спятившие на придуманной любви.

— Будто я не знаю, — проворчал Гарри. — И если учесть этот эпизод с оборотным зельем… В общем, ситуация паршивая. И пока я не понимаю, что с этим делать. Таскаю с собой эти письма, чтобы Джинни не нашла. Ломаю голову и каждый день жду какой-нибудь пакости.

— А Джинни не понимает, почему ты замкнулся, и мучается, — закончил за него Рон. — Возможно, на то и был расчет, что эти письма внесут разлад в твою счастливую семейную жизнь, и у влюбленной незнакомки появится шанс? Может, она так прокладывает себе дорожку к твоему сердцу?

— Мерлин великий, что ты говоришь! — рявкнул Гарри. — Шанс… Скорее в аду станет холодно! Тьфу. Аж мороз по коже… Но в одном ты прав. Нельзя позволять всему этому влиять на нас. Я поговорю с Джинни. Покажу…

— Вот и отлично, — улыбнулся Рон. — С плохой новостью вроде немного разобрались. Теперь выкладывай хорошую, герой-любовник!

Гарри с шутливым возмущением ткнул его кулаком в плечо. Рон со смехом перехватил его за запястье, завязалась шумная возня и еще несколько мгновений они мерились силой, как двое подростков. В конце концов, расхохотавшись, друзья снова уселись на скамью. На сердце у обоих стало гораздо легче.

— Хорошая тоже касается Джинни, — сказал Гарри, улыбаясь. — У нее, как ты знаешь, день рождения через несколько дней. И я готовлю сюрприз. Очень важный…

Гарри принялся объяснять, с удовлетворением наблюдая, как лицо Рона расплывается в одобрительной улыбке.

— Великолепный план, Гарри! — воскликнул Уизли. — Ну ты даешь! С большим удовольствием поучаствую, если позволишь.

— Любая помощь приветствуется, — улыбнулся Гарри. — Только не проговорись ей, умоляю! Я хотел рассказать Джинни про письма только после дня рождения, но, боюсь, придется пораньше…

* * *

День выдался погожий. Дул легкий ветерок, солнце щедро разливало августовское тепло по густым кронам деревьев и узким лентам гравия, которые уже успели появиться вокруг усадьбы. Солнце проникало в старый дом через распахнутые окна, разноцветными брызгами раскрасило темные стены фамильной часовенки, скрытой в глубине большого одичавшего сада…

Примыкая к боковой стене часовни, за невысокой каменной оградой, находилось небольшое кладбище, где покоились, кажется, все владельцы Ивнинг-холла. За три десятка лет дорожки между могилами сильно заросли, старинные каменные надгробия были повреждены влагой, покрыты мхом, поэтому некоторые имена было трудно разобрать. Гарри нашел это место пару недель назад, почти случайно, когда расчищал тропинки и принялся изучать заброшенный сад. Часовня была явно старинная, ее черепичную крышу полностью поглотил ярко-зеленый мох, а потемневшие от влаги и времени каменные стены были почти неразличимы в полутьме, среди огромных деревьев. Он с любопытством обошел строение и…

Вдруг сильно заколотилось сердце. Он коснулся палочкой ржавого замка на калитке и толкнул. Та с громким скрежетом сдвинулась, Гарри втиснулся в образовавшуюся щель и медленно пошел вдоль старых могил. Коснулся ладонью нескольких заросших лишайниками камней, наклонился, чтобы разобрать надписи…

Флимонт Поттер и Юфимия Поттер (урожденная Хамбл). Их надгробие, одно на двоих, сохранилось лучше других. Серый невысокий камень. Даты смерти с разницей всего в три дня… Октябрь 1979 года. «Если пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, ибо Ты со мной…» — Гарри прочитал эпитафию и глубоко вздохнул, пытаясь унять сильное волнение, вдруг охватившее его.

С небывалой остротой он вдруг ощутил, что теперь он по-настоящему дома. Эти стены, деревья, дорожки, даже эти могилы… Все, кто мирно покоился здесь, скрытый сенью вековых дубов, были его предками. Он стоял у могилы бабушки и дедушки, которые умерли до его рождения, но, судя по всему, успели познакомиться с невестой единственного сына и даже погулять на свадьбе Джеймса и Лили… Гарри судорожно перевел дух — у него было чувство, будто незримые тени родителей прошли рядом с ним. Да, их похоронили в другом месте, на церковном кладбище в Годриковой впадине, в сотнях километров отсюда, но сейчас он явственно ощущал их присутствие. Именно здесь. Где все члены семьи Поттеров уже много веков обретают свой вечный приют…

Коснувшись холодного серого надгробия Флимонта и Юфимии, Гарри начал разглядывать другие могилы. В шаге от них был похоронен Генри Поттер с женой Кэтрин (урожденной Смит). Гарри наклонился и, очистив надпись от грязи и мха, прочел: «Для Флимонта, Дороти и Кэролайн ты была самой нежной матерью. А для своего безутешного мужа Генри — несравненным сокровищем. Покойся с миром!»

В этом странном знакомстве с предками, как ни парадоксально, было очень мало смерти. Здесь царила спокойная, густая тишина, напоминающая тот светлый покой, который он испытал на сияющей платформе Кингс-Кросс, когда упал в Запретном лесу после убивающего заклятия… Сейчас Гарри тоже не чувствовал ни горя, ни страха, ни даже подавленности. Лишь сильное волнение. Он был, как мальчишка, которого привели для знакомства в новый дом, и он нервничает, теребит пуговицы на своем пиджачке и старается вспомнить все хорошие манеры, которым его научили. Чтобы никого не разочаровать и произвести благоприятное первое впечатление…

Гарри тихонько вышел с кладбища, снова нарушив тишину громким скрипом ржавых петель. Через несколько мгновений он отпер и толкнул тяжелую дверь часовни. Дверь неохотно подалась и из полутемного маленького помещения пахнуло застарелой холодной сыростью. Гарри поежился и зашел внутрь. Проверил на прочность ближайшую скамью, осторожно сел. Чувства, сильные и противоречивые, поднялись из глубин памяти и переполнили сердце. Все одиночество и боль, которые довелось познать в аккуратном доме Дурслей. За 16 лет, которые он провел у тетки, он ни одной минуты не чувствовал себя так, как сейчас, посреди этого заброшенного сада, в старинной часовне, в которой десятки лет не ступала нога человека… Окруженный тенями давно ушедших предков, он в полной мере осознал себя частью огромной семьи. Его назвали в честь прадедушки, который ругался с министром магии и обожал свою жену, которая в девичестве носила самую обыкновенную фамилию Смит. И, вероятно, была из самой обыкновенной магловской семьи... А у дедушки Флимонта были две младших сестры. Кто знает, что с ними стало? Где затерялись их следы…

Он вдруг ощутил ужасную горечь, даже злость. Ведь если бы не Волдеморт, его родители не покинули бы семейное гнездо. И он родился бы здесь, в Ивнинг-холле. Вырос среди эти этих камней и деревьев, окруженный любовью и заботой. С детства научился бы дружить с призраком тетушки Айрин и заговорщицки шептаться с портретами предков… Гонял бы наперегонки с Сириусом над бескрайним зеленым морем окрестных лесов, не опасаясь, что кто-то увидит… На одной из мётел из превосходной фамильной коллекции, которую он обнаружил в подвале, в полной сохранности…

Сколько было отнято у него. Сколько было сломано и исковеркано…

Он решительно тряхнул головой, отгоняя бесплодные сожаления. Не было смысла сокрушаться о том, что он не мог изменить. Главное, что сейчас он здесь.

— Я вернулся домой, — неожиданно для самого себя проговорил он вполголоса.

И в это мгновение пространство вокруг Гарри встрепенулось и ожило — совсем так же, как это было с каменной беседкой в его первый визит... С едва слышным хрустальным звоном затхлая полутьма осела, подобно пыли. Разноцветными брызгами вспыхнуло впереди большое витражное окно — там, где раньше располагался алтарь. Диковинные цветы, пылающие фениксы, а посередине — очень красивое изображение женщины в серебристом плаще, накинутом поверх голубого платья. Женщина с любовью прижимала к себе маленького черноволосого мальчика…

Это было пронзительно и обжигающе. Словно объятия матери. Гарри смотрел на старинный витраж, уже не пытаясь справиться с волнением и удержать слезы. Он сейчас был этим самым мальчиком на руках у мамы. Он был дома, среди своих. Он ощущал любовь, которая из века в век воспламеняла сердца и рождала новых и новых Поттеров. И, в конечном итоге, соединила Джеймса Поттера с Лили Эванс. Которые подарили ему жизнь… Дважды. Когда произвели на свет и когда погибли, защищая его от Волдеморта…

Он был дома. Он был принят, обласкан и любим.

Теперь он был не просто владельцем прекрасного объекта недвижимости (за такой лакомый кусок дядя Вернон позволил бы отрубить ему левую руку) — Гарри понял, что всегда любил этот дом, этот сад, эту часовню, эти заброшенные теплицы и одичавшие розы… Всегда любил. Просто не подозревал об этом. Все это жило где-то в глубине его сердца.

Все встало на свои места. Это был его настоящий дом.

В субботу, 11 августа, Джинни проснулась и сразу поняла, что день будет особенным. У изголовья стоял небольшой букет из рыжих и синих цветов. Рядом на постели уже был приготовлен столик с завтраком. Она едва налила себе кофе, когда в комнату вошел Гарри с малышом Альбусом. Джеймс, выскочив из-за спины отца, с воплями радости бросился к матери. Джинни едва успела отодвинуть столик, чтобы перехватить своего старшего непоседу и со смехом заключить в объятия.

Гарри присел рядом, нежно поцеловал жену.

— С днем рождения, — проговорил он, улыбаясь. — Все поздравления и подарки будут чуть позже. Мы вообще заглянули ненадолго… Эй, Джейми, куда? Ты только что ел! Это мамин завтрак!

Старший, излучая озорство, уже успел стащить со столика поджаренный ломтик хлеба. Малыш Альбус просто глядел вокруг и улыбался.

Гарри поднялся и пошел с детьми к выходу.

— Ешь спокойно, — улыбнулся он Джинни. — Я займусь этими сорванцами. Как закончишь, загляни в спальню Сириуса, хорошо? Это очень важно.

Когда Джинни, приятно заинтригованная, с удовольствием покончила с кофе, тостами и мармеладом, не торопясь, привела себя в порядок и наконец поднялась по лестнице, ее ждал сюрприз.

На кровати было разложено светлое платье — не слишком торжественное, но достаточно нарядное, чтобы выйти в свет, и достаточно необычное и свободное, чтобы подходить Джинни. К платью прилагалась такого же стиля заколка для волос, похожая скорее на забавную шляпку. А у камина, лучезарно улыбаясь, стояла Гермиона.

— Мерлин великий, что ты здесь делаешь в такую рань? — Джинни с радостью обняла ее. — Вот это да!

— С днем рождения, дорогая! — Гермиона звонко чмокнула подругу в щеку. — Я должна помочь тебе одеться и сопроводить.

— Куда? Зачем? — удивленно воскликнула Джинни. — Что вообще происходит?

Гермиона сверкнула глазами и улыбнулась.

— Это все Гарри, — пояснила она. — Всем дал поручения. Так что тебя сегодня ждет много сюрпризов. Уверена, ты оценишь.

— Ну, я ему покажу, — шутя проворчала Джинни. — Чего он там навыдумывал… А платье зачем? Мы что, идем на официальный прием в министерстве?

— Нет, — ответила Гермиона. — Но поверь мне, без него никак не обойтись! Так что давай одевайся.

Через четверть часа Гермиона оглядела подругу со всех сторон. Джинни выглядела великолепно. И даже нарочито яркие кеды, надетые вместо традиционных туфелек, лишь дополняли образ, делали его естественным. Да, это была настоящая Джинни — свободная, красивая, остроумная, полная нежности и силы.

— Он в обморок упадет, — восхитилась Гермиона. — Потрясающе! Просто высший класс! Пойдем, поглядишь сама.

Они спустились в хозяйскую спальню, Джинни взглянула в большое зеркало.

— Кто выбирал платье? — спросила она ехидно.

— Гарри, кто ж еще! — рассмеялась Гермиона. — Ну, он, конечно, попросил меня помочь. Но это почти не требовалось — он сразу решил, что это лучшее. И я согласилась. Надеюсь, тебе нравится. Выглядишь ты невероятно.

— Да, очень здорово, — ответила довольная, но обескураженная именинница. — Но чувствую себя, пожалуй, слегка странно. Вроде обычный день рождения. Я думала, что мы проведем его, как всегда, в мамином саду. Без лишних глупостей. А тут… Впечатление, что замуж выхожу.

Гермиона улыбаясь, смотрела на нее.

— Что ж, пойдем вниз, в гостиную, — бросила она. — через пятнадцать минут портал. А мне поручено еще кое-что тебе вручить…

* * *

Портал сработал, пространство свернулось разноцветным жгутом, в животе у девушек все привычно сжалось, и через несколько тягостных мгновений перемещения через пространство Джинни и Гермиона, вздыхая, стояли в нескольких шагах от клена, который пророс через крышу парадного входа Ивнинг-холла.

— Терпеть не могу порталы, — сморщившись, бросила Джинни и кашлянула. Гермиона тоже шумно перевела дух после прыжка через пространство и поправила чуть съехавшую заколку на рыжих волосах подруги.

— Я тоже. Но сюда лучше так… Пойдем, — проговорила она. — Нас уже все ждут.

Засыпанная гравием узкая тропинка вела их в старый, сильно запущенный сад, разбитый позади главного дома, и терялась среди огромных груш.

Дверь в часовню была распахнута. Над входом была цветочная гирлянда, а внутри все сияло множеством разноцветных огней. Маленькое пространство было битком набито — Артур и Молли, Билл и Флер, Джордж и Анджелина, Перси и Одри. На скамье рядом с отцом сидел даже Чарли, который был редким гостем на семейных праздниках, потому что в основном жил в Румынии и занимался своими любимыми драконами… Рядом с Молли сидела Андромеда с ошалевшим, притихшим Тедди. Сегодня в этой маленькой часовне собралась вся семья, и родители, и дети. Младенцы посапывали на руках родителей, а те, кто постарше, с любопытством разглядывали прекрасный заалтарный витраж, что-то увлеченно обсуждая между собой, наполняя древние стены веселым теплым гомоном.

Гарри уже был внутри. Он ждал ее — такой же нарядный и взволнованный, как и Джинни. Рядом с ним стоял Рон, держа на руках свою обожаемую малютку Роуз. За Альбусом приглядывала бабушка Молли.

Джинни почувствовала, как сердце, и до этого момента колотившееся в груди, как испуганная птица, ушло в пятки. Под аплодисменты и приветствия родных она подошла к мужу, а Гермиона взяла за руку Рона и они отошли чуть в сторону.

Гарри улыбнулся и поднял ладонь, призывая собравшихся к тишине.

— Ужасно волнуюсь, — начал он, смущенно потерев нос. — Даже не знаю, почему. Даже когда делал предложение, не так нервничал.

Все рассмеялись.

— Что ж, пора наконец объясниться, да? — продолжил он. — Нет, не с Джинни и не в любви, хотя все вы знаете, что она единственная женщина, полностью парализующая мою волю и способная вить из меня веревки… (Всеобщий смех) Я благодарен вам, что вы пришли сегодня разделить со мной этот важный день. Дело в том, что когда Ивнинг-холл стал моим, выяснилось, что каждая хозяйка, которую приводит в дом новый владелец, должна обменяться с ним брачными клятвами в нашей фамильной часовне. Только после этого дом полностью покоряется ее власти. Но, поскольку мы с Джинни женаты уже — страшно сказать! — восемь лет, все, что остается — это обновить наши клятвы. При свидетелях. Мне показалось, что это хорошая идея... Мы поженились в мой день рождения, а обновим наш брачный обет в день рождения Джинни. Это честно, не так ли? Ну, пожалуй, пора…

Гарри окончательно смутился, покрутил головой, поправил свои очки-половинки, а потом взял Джинни за руки.

В это мгновение в часовне стало очень тихо. Даже неугомонное младшее поколение вдруг замерло и умолкло, глядя на них. Они стояли рядом, глядя друг на друга, заливаемые разноцветными лучами света. Еще никогда они не казались такими красивыми, такими счастливыми…

— Я, Гарри Джеймс Поттер, с огромной радостью называю тебя, Джиневра Молли Уизли, своей женой вот уже восемь лет, — хрипло проговорил Гарри, глядя на жену с невыразимым теплом. — Я принадлежу тебе телом и сердцем и хочу, чтобы так было всегда. В богатстве или в бедности, в здравии или в болезни, я всегда буду любить тебя. И этого никто и ничто не изменит. Да поможет мне Создатель земли и неба всегда быть достойным тебя.

— Я, Джиневра Молли Уизли, счастлива называть тебя, Гарри Джеймс Поттер, своим мужем, — отозвалась Джинни. Голос у нее дрожал и срывался. — В богатстве или в бедности, в здравии или в болезни, я всегда буду любить тебя. Ни люди, ни обстоятельства, ни ад, ни смерть не разлучат нас, пока ты будешь любить меня. Да поможет мне Господь всегда быть тебе опорой и радостью.

Едва он коснулся ее губ, маленькое помещение будто взорвалось от аплодисментов и возгласов радости. Братья Уизли, обменявшись многозначительными взглядами, синхронно достали палочки…

Влюбленных окутал небольшой сверкающий вихрь из крошечных серебряных и золотых искр. Они вращались вокруг, то увеличиваясь и превращаясь в крупные звезды, то снова рассыпаясь в почти не различимую сияющую пыльцу… В конце концов серебряные искры отделились от золотых и на головами Гарри и Джинни повисли две маленькие красивые короны, которые опустились на их головы под восторженные вопли детей…

Джинни не выдержала — всхлипнула, спрятав лицо на груди мужа. Серебряная корона соскользнула с ее гладких блестящих волос, но не упала на пол, а снова взмыла в воздух. Через мгновение счастливая новобрачная взяла ее в руки, с любопытством разглядывая это чудо волшебства.

— Кое-какие тайны лепреконского золота плюс немного нашей фирменной фантазии, — с гордостью сообщил подошедший Рон. Он сиял, как начищенная пуговица. — Они исчезнут сами собой через пару часов. Но выглядит убедительно, да?

— Невероятно, — изумленно выдохнула Джинни. — Совершенно настоящие… Ронни, это было так красиво…

Спустя время вся толпа высыпала наружу, тактично оставив новобрачных наедине. Гарри и Джинни по-прежнему стояли вдвоем, заливаемые светом. Их будто поглощало пламя — обжигающее, ослепительное, животворящее.

Они молчали, обнявшись. Никаких слов не хватило бы, чтобы описать то, что Гарри чувствовал в эту минуту. Он просто дышал ею. Все эти годы его сердце билось только потому, что она была рядом. В их жизни всегда было мало романтики и много хлопот. Маленькие дети, один за другим, заботы о Тедди, постоянные происшествия и испытания, работа и дом, друзья и армия племянников… Но их любовь, их глубокая, почти мистическая связь друг с другом всегда существовала будто вне времени. Достаточно было одного прикосновения, одно взгляда, чтобы ощутить ее. Услышать и снова обрести друг друга. Они были на одной волне. Дышали одним воздухом. Дышали друг другом.

— Спасибо, — наконец прошептала Джинни, подняв голову. — Ох, Гарри… Если бы я могла… Объяснить. Чтобы ты понял, КАК я тебя люблю.

— Я знаю, милая, — ответил он, вздохнув. — Я все знаю…

Он снова поцеловал ее и достал из внутреннего кармана коробочку, достал из нее тонкое золотое кольцо.

— Это мамино, обручальное, — сказал он. — Храню его уже несколько лет, даже не знаю, почему не говорил тебе о нем... Словно ждал какого-то подходящего момента. Как сегодня.

Он надел кольцо ей на палец — оно пришлось Джинни как раз впору.

— Мама и папа поженились именно здесь, теперь я точно знаю, — сказал он. — Теперь пришел наш черед. А потом придет очередь Джеймса… О, Мерлин, пусть в тот день ему повезет так же, как мне.

— Не торопись, Гарри, — засмеялась жена. — Дай ребенку вырасти. Время и без того летит слишком быстро. Боже милостивый, мне уже 26 лет!

— Да, как раз десять лет назад я попытался тебя бросить, — улыбнулся он. — Помнишь? Ничего не получилось. Поэтому пришлось жениться.

— Лучше не напоминай, — воскликнула Джинни. — Не хочу сегодня…

— Да, ты права. Сегодня твой день, милая. Теперь ты хозяйка Ивнинг-холла. Пойдем. Нас все ждут за столом. А потом мне многое нужно тебе показать. Тебе понравится…

Джинни подняла на него взгляд, потом с любопытством остановилась на витраже, под которым они стояли.

— Интересный образ, — неожиданно бросила она. — С первого взгляда кажется, что это просто Мадонна с младенцем. Но, знаешь, что странно? На ее плечах — твоя мантия-невидимка! И мальчик совсем не младенец — на вид ему, мне кажется, лет восемь. Никогда не видела ничего подобного. Так здорово…

Гарри ошеломленно посмотрел на витраж.

Да, это точно была его мантия. Дар Игнотуса.

— Иоланта Певерел, — прошептал он потрясенно. — И ее сын. Первый из Поттеров, кто владел этой мантией. Кто-то решил навсегда запечатлеть семейную легенду. И отдать дань уважения знаменитой родоначальнице… Ну ты даешь, Джинни, я даже не подумал об этом.

— Для этого в Ивнинг-холле и нужна хозяйка, — ехидно рассмеялась Джинни. — чтобы видеть то, чего не замечает глава семьи.

Гарри с чувством поцеловал ее в висок и, бросив последний взгляд на сверкающее окно, увлек жену к выходу.

Спящее зачарованное царство, простоявшее в оцепенении почти тридцать лет, снова оживало. Сегодня Ивнинг-холл обрел свою законную хозяйку, которая отлично понимала неуловимый, волшебный язык этого прекрасного места.

Главное — переключить внимание. Сбить с толку, хоть на полсекунды, этого хватит… Еще немного. И можно попробовать. Мерлин великий…

Он прижался спиной к стене, не шевелясь, не дыша и не сводя взгляда с Денниса, который, пылая от ярости, прижимал к его горлу волшебную палочку. Криви, обычно спокойный и доброжелательный, был совершенно не похож на себя — глаза будто подернулись красной пеленой, лицо бледное, как смерть. Каждая жилка его тела была напряжена. Он весь трясся от гнева и ненависти. Едва слышно, с каким-то потусторонним свистом Деннис выталкивал из себя страшные слова, а кончик его волшебной палочки уже почти проткнул кожу на шее и жёг, словно горящая спичка.

— Ты прав, — в какой-то момент тихо выдохнул Гарри, глядя в чужие, подернутые розовой поволокой глаза друга. — Ты совершенно прав. Я очень виноват перед тобой. И ты имеешь полное право меня ненавидеть. И желать моей смерти. Я признаю это. И сделал бы все, чтобы избавить тебя от этой боли…

Это было неожиданно. Криви явно ждал агрессивной ответной реакции, поэтому мирный голос и горькие тихие слова в какой-то момент сбили его с толку. Он дернул головой, с трудом переводя дух, и в этот момент Гарри перехватил руку с волшебной палочкой и, рухнув на пол вместе с напавшим, одним движением вырвал палочку у него из рук, отшвырнул ее в сторону и одновременно с этим с силой сорвал с пальца Дэнниса темный, массивный перстень. Сжал в кулаке и…

— Гарри! Боже великий, Гарри! Пожалуйста!

Это был голос Дэнниса, его горестный, отчаянный вопль. Потом какая-то возня, шум, грохот падающей мебели. Все это не имело никакого значения — в тот момент, когда он сжал в кулаке перстень, отнятый у Криви, весь мир закрутился и обрушился на него подобно волне горящих углей. Ему казалось, что он кричит от невыносимой боли, которая разрывала его на части, что на его крик должна сбежаться половина министерства… Но из груди вырывался только жуткий хрип. Кто-то тряс его за плечи, но открыть глаза не было сил. Гарри еще раз дернулся и отключился.

Неизвестно, сколько прошло времени прежде, чем до его слуха донесся гул чьих-то голосов.

— Пожалуйста, потише, — раздался рядом незнакомый раздраженный полушепот — С ним все будет хорошо, успокойтесь. Он просто держал в руках эту пакость. Причем, недолго. Вот если бы надел, было бы гораздо хуже…

Гарри открыл глаза. Он по-прежнему был в своем кабинете, на полу. Он пошевелился, пытаясь сесть, но его тут же настиг сильнейший приступ тошноты. Кто-то вскрикнул, потом сильные руки перевернули его набок, извлекая из воздуха большой бумажный пакет… Гарри вырвало, и мерзкий туман в голове немного развеялся. Появились силы снова открыть глаза. Он сел, провел ладонью по волосам.

— Выпей, — произнес голос Терри Бута.

Гарри автоматически взял стакан и залпом опустошил. Прохладное, кислое питье с лимонным привкусом было сейчас подобно небесному нектару, оживляющему даже мертвых. С помощью Терри он поднялся на ноги (голова все-таки еще кружилась), огляделся.

Весь кабинет был заполнен людьми. Вокруг — взволнованные лица коллег. Терри, Симус, Альберт…

— Как ты? — спросил Симус.

— Все нормально, — попытался усмехнуться Гарри. — Где Деннис?

— В соседней комнате, — мрачно ответил Альберт Хорн. — Убивается и рвется к тебе. Клянется, что о нападении ничего не помнит. С ним Уильямсон.

Гарри опустился на стул. Его все еще мутило.

— Если не трудно, — тихо попросил он, — позовите его сюда. Я что-то…

— Ты вообще счастливо отделался, — вставил Симус. — Повезло. Этот перстень… Жуткая вещь. За одно хранение такой дряни надо судить.

— Позови Криви, ладно? — устало проговорил Гарри. — Дайте мне самому поговорить с ним.

Через пару минут в комнату не вошел, а влетел Деннис. На лице у него по-прежнему не было ни кровинки, однако красная пелена с глаз исчезла… Он бросился к Гарри, бухнулся на стул рядом, схватил друга за руку и разрыдался.

— Гарри, о Господи… Прости! Умоляю, прости меня! Я не понимаю, я ничего не помню, это не я! Не я! Клянусь, я не помню…

— Тише, тише, дружище, — мягко проговорил Гарри, сжав его ладонь. — Все нормально. Я сразу понял… Особенно когда увидел эту штуку… Ну, же, Дэни. Все хорошо. Честное слово…

Криви понемногу успокоился, перестал всхлипывать. Гарри снова сжал его руку.

— Очень важно, чтобы ты восстановил в памяти все, до мельчайших деталей, — проговорил он. — Где ты бывал в последние несколько часов. С кем говорил, что покупал. Постарайся. Дэни, я знаю, что ты никогда не причинил бы мне вреда. Я сразу понял, что с тобой что-то сделали.

— Как? — выдохнул Деннис, не решаясь взглянуть ему в глаза.

Гарри похлопал по руке ладонью и улыбнулся.

— Ты никогда не носишь колец, — ответил он. — Я знаю тебя сто лет и никогда не видел. А тут… Кроме того, он совершенно не в твоем стиле. Слишком массивный. И… В общем, было очевидно, что тебя заколдовали. И понятно, каким образом. Весь вопрос, кто, когда и зачем.

— Бут показал мне его, — сдавленно проговорил Криви. — Но я никогда его не видел, Гарри! Я не знаю, откуда он у меня! Вообще какой-то черный провал в памяти. А потом сразу — ты лежишь на полу, я рядом, потом налетели остальные… Боже… Я как подумаю, что мог тебя…

— Все нормально. Все обошлось. Я говорю это не для того, чтобы тебя успокоить, это чистая правда.

— Ты больше никогда… доверять мне… — начал тот, но задохнулся на полуслове и умолк.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — мягко сказал Гарри. — Ну, же!

Деннис вздохнул и с явным усилием поднял на него отчаянный взгляд. Это были его глаза — живые, знакомые…

— Ты — мой друг, — продолжил Гарри. — Однажды ты спас мне жизнь. И я никогда об этом не забуду. В том, что случилось, нет твоей вины — кто бы ни стоял за этой скверной историей, он мог воспользоваться кем угодно, чтобы добраться до меня. Просто ты как-то попался в поле их зрения. Вот и все. Я ни в чем тебя не виню, слышишь?

— Правда? — едва слышно выдохнул Деннис.

— Клянусь тебе, — улыбнулся Гарри. — А теперь давай к делу, если не возражаешь. Ты произнес несколько имен. Джарвис Слоуборн, Саймон Грей, Бенедикт Грейвс, Этьен Прауд, Майкл Лозовски. Тебе известны эти люди?

— Первый раз слышу, — откликнулся Деннис. — Можешь допросить меня с веритасерумом, если хочешь. Но я не скажу ничего другого. Я не знаю, кто это. И имена слышу впервые.

— Я почему-то так и подумал, — задумчиво бросил Гарри. — И они прозвучали среди прочего явно не просто так…

— Гарри, я наверное наговорил такого… — сдавленно начал Деннис.

— Ты был просто орудием, инструментом, — прервал его Гарри. — И у них не было цели убить меня, иначе бы… В общем, скорее всего они хотели передать мне какую-то информацию и заодно подчинить себе с помощью этого перстня. Какая-то сложная темная магия. Тому, кто является орудием, перстень никак не вредит… Разберемся. Скажи-ка лучше, что ты помнишь.

Деннис почесал затылок, выпрямился, вздохнул.

— Утром все, как обычно. Проснулся, позавтракал, пошел в контору. Потом — в Косой переулок, нужно было уладить кое-какие дела в «Гринготтс». Потом прошелся по магазинам.

— По порядку, очень подробно, пожалуйста.

— Ну, заказал новую парадную мантию, — чуть покраснев, продолжил Деннис. — Потом зашел в книжный, но там не было нужного мне издания. Я там ни с кем не разговаривал даже, только поздоровался с продавцом... Купил сэндвич и лимонад. Съел, заглянул в свою обычную лавку зелий. Я много лет покупаю все необходимое у них. Там не было в наличии некоторых ингредиентов, поэтому я зашел в еще одну лавку. Продавщица нашла все нужные мне порошки, мы немного поболтали. Такая обаятельная, милая девушка. Она приятельствует с Флоренс Свифт — лавка, где она работает, неподалеку от антикварного магазина мистера Свифта.

— А потом?

— А вот потом… Знаешь, так странно. Вроде помню, как дошел до кафе мороженого и купил рожок. Съел. А дальше — будто сизым туманом заволокло. Только мысль, что мне срочно нужно к тебе, застряла в голове, как гвоздь. И все. Больше ничего не помню. С кем разговаривал, кого видел, где был… Видимо, действовал автоматически.

— Что ж, — задумчиво бросил Гарри. — Шарахнули тебя явно где-то в одной из этих лавочек. И перстенек этот на палец пристроили. Любопытно, что ты говоришь, что ты никогда его не видел, а ведь некоторое время он был у тебя на руке. Возможно, он зачарован определенным образом…

В кабинет вошел Терри Бут, держа в руке стакан с каким-то золотым отваром.

— Выпей это, Гарри, — сказал он, с легкой неприязнью покосившись на беднягу Денниса. — И еще вечером. Через два дня все должно пройти.

— Спасибо, — улыбнулся Гарри. — Есть кое-какая информация, которую нужно проверить. Деннис, пока был под заклятием, назвал пять имен, которые раньше никогда не слышал. Это важная зацепка, я уверен. Надо выяснить, кто эти люди. И еще. Заглянуть в пару магазинчиков в Косом переулке и порасспросить о событиях сегодняшнего утра. Присмотреться и все такое. О происшествии пока ни слова. Чтоб не спугнуть, придумайте какой-нибудь другой предлог. А ты, Деннис, ступай к Уильямсону, оформите показания, как положено. И двигай домой. Кто-нибудь из ребят тебя проводит.

— Да что я, сам не доберусь, что ли? — проворчал тот, но Гарри замотал головой.

— Дело не в этом. Если тебя впутали в эту историю, возможно, что они будут следить за тобой. Не исключено, что попробуют напасть… А я не хочу никаких неожиданностей. Пусть лучше авроры приглядывают за тобой.

Деннис поднялся, Гарри, улыбаясь, поднялся вслед за ним и…

Голова все-таки сильно кружилась. Криви и Бут успели подхватить его и снова усадить на место.

— Черт бы их всех побрал, — мрачно выругался тот. — Спасибо, ребят… Ничего, скоро все пройдет. Нормально. Давайте, двигайте работать.

— Только если ты перестанешь прыгать, как олень, — заворчал Бут. — Выпьешь лекарство и хотя бы час посидишь спокойно.

— Хорошо, обещаю, — вздохнул он с улыбкой. — Мне как раз есть над чем поразмыслить...

Скоро кабинет опустел. Стало тихо. Гарри опустошил стакан с целебным зельем, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и принялся думать.

Попытка воздействовать на него через фальшивую Джинни. Неудачная.

Попытка навредить через заколдованного Денниса. Тоже неудачная.

Целая пачка писем самого противоречивого содержания (ох, надо еще найти подходящий случай рассказать обо всем Джинни. Все-же она должна знать).

Это могла быть очередная личная месть.

Это могло быть связано с его должностью главного аврора.

Пока чудом никто не пострадал, но все эти происшествия не сулили ничего хорошего.

Нечто темное, неведомое снова скалило гнилые зубы в затхлой темноте.

«Tueri bonum», — привычно проговорил про себя Гарри. Половину из своих 27 лет он ежедневно сражался с тьмой и защищал тех, кого любит. И в сердце не было ни капли страха. Он был готов принять бой.

«Вчера был очень трудный и печальный день. Утром мы попрощались с Брумли. О, Мерлин, они прожили с нами больше двадцати лет! Наши незаменимы помощники, наши дорогие друзья. В домике управляющего больше не горит свет. Окна теперь всегда темные… Что-то будто умерло вчера. Ивнинг-Холл уже не будет прежним.

Наше расставание было ужасным. Флимонт и Оливер и то едва сдерживались, что уж говорить обо мне? Мы с Абигейл обнимались и плакали, не переставая. У меня больше никогда не будет такой подруги, как она. Чудовищные, нелепые теории о чистоте крови. Еще более нелепые списки особенных… «Священных». Бог мой! Какое самомнение! Сначала это казалось смешным, потом неожиданно выяснилось, что у этой дикости невероятное количество почитателей. Вот к чему это привело: теперь Оливер и Абигейл вынуждены бежать в Америку, чтобы спасти свою жизнь и защитить сына… Оставаться в Англии для них теперь опасно. Абигейл — не волшебница, у Оливера родители тоже маглы. Для многих они — люди второго сорта, недостойные жизни... О, Мерлин, это настоящее безумие! Оливер — прекрасный волшебник и один из самых замечательных людей, которых я встречала! А что говорить про мою дорогую Аби… Двадцать с лишним лет они провели с нами в Холле. Были частью нашей семьи. Оливер — правая рука Флимонта. Аби — моя незаменимая помощница… На них держалось все наше хозяйство. Мы делили все радости и горести, отмечали праздники. Работали, мечтали… Флимонт стал крестным отцом для их сына Кристиана. Даже подумывал сделать малыша своим наследником, но меньше, чем через год, появился наш Джеймс…

Мое солнышко. Наше невероятное чудо.

Ох, мой бедный. Он проводил своего друга, мужественно не проронив ни слезинки. А потом поднялся к себе в комнату и до самого вечера оттуда не было слышно ни единого звука. Бедняга, он даже не вышел к обеду. Тогда я решила заглянуть к нему — Джейми лежал на кровати, обняв подушку. Увидев меня, он пытался скрыть свои покрасневшие и опухшие глаза, — ему всего девять лет, но уже чувствуется сильный характер…

Я села рядом, и мы долго говорили с ним о случившемся. О его дедушке Генри, который еще в начале века отважно громил безумные теории о господстве над маглами с трибун в министерстве. И конфликтовал даже с самим министром. Генри впадал в ярость, едва услышав, что какие-то люди считают других вторым сортом, мусором…

Да, о Генри Поттере многие злословили, что весь его пыл не из-за благородства, а из-за жены — ведь Кэтрин, великолепная матушка моего Флимонта, родилась в семье маглов. Брак чистокровного волшебника из древнего семейства с маглорожденной девчонкой по фамилии Смит был воспринят всем этим высокородным сообществом, как плевок в лицо. Это был настоящий скандал… Ему было наплевать — Генри обожал свою Кэтрин… Буквально носил ее на руках. Но он был непримирим не только из-за любви к жене — такова была его натура. Генри в принципе ненавидел всякие предрассудки и жлобство. Добрейшей души человек, такой веселый, такой отзывчивый. Но любое высокомерие вызывало у него гнев…

Я рассказывала сыну обо всем, а Джейми слушал. Глаза его горели… Он у меня умный мальчик и все прекрасно понял. Отъезд Кристиана стал для него тяжелым ударом — они ведь с самого рождения росли, как братья. Два неугомонных вихря. Летать на метле до изнеможения или собирать яблоки, искать чудовищ в подвале или сидеть наказанными — они всегда и во всем были вместе. А сейчас наш дом опустел. Словно солнце ушло за тучи. Да, Кристиан и правда был похож на маленькое солнышко — жизнерадостный золотоволосый мальчик. Такой отзывчивый. Такой добрый… Мой бедный Джейми! Ему будет нелегко свыкнуться с этим. Не знаю, как его утешить и чем помочь. Но такова жизнь: он согласился со мной, что лучше пусть Кристиан будет далеко за океаном, но в безопасности. Ведь Брумли уже получали угрозы в свой адрес. Оливер даже как-то подрался с кем-то в Косом переулке…

Аби обещала писать мне и держать в курсе, как у них дела. Флимонт, разумеется, был очень щедр — он ни за что не отпустил бы просто так, хотя Оливер протестовал и пытался отказываться… Я от всей души желаю им удачи на новом месте. Хотя, пока пишу эти строки, по щекам у меня текут слезы. Брумли навсегда останутся для меня самыми дорогими друзьями. А моему мальчику было суждено уже в девять лет узнать горечь разлуки. И он запомнит эту боль навсегда, я уверена. Что случается, когда мерзкие, жестокие идеи разрушают жизнь невинных людей…»

Гарри дочитал пожелтевшую страницу до конца. Провел пальцем по аккуратным, изящным, будто вышитым строчкам, написанным рукой бабушки Юфимии. Потом закрыл толстую кожаную тетрадку и спрятал в ящик стола.

Он нашел дневник недавно, когда обнаружил потайную дверь в подвале. Там, рядом с чуланом, где хранилась изумительная коллекция летающих мётел, были спрятаны несколько тяжелых сундучков. В одном из них были старинные бумаги, письма, дневники. Там же он обнаружил большую папку с записями дедушки Флимонта — тот, как видно, постоянно экспериментировал, искал какие-то новые рецепты зелий и описывал свойства найденных ингредиентов. Чтобы разобрать все это, требовались годы, поэтому Гарри счел разумным снова запереть этот сундучок и оставить его на прежнем месте. А вот несколько толстых тетрадей прихватил с собой.

Бабушка Юфимия вела записи много лет. В какие-то дни в ее ежедневнике было всего несколько слов. А в какие-то — несколько плотно исписанных страниц… Она была очень аккуратной, писала всегда практически без исправлений. Рассказывала о разных мелочах — вчера наконец закончили сбор яблок и поставили сидр, Джеймс и Кристиан гоняли на метле, Джеймс врезался в окно отцовского кабинета, разбил витражное стекло, поэтому остаток дня в качестве наказания помогал миссис Брумли чистить серебро и готовить ужин. И Кристиан благородно последовал за другом…

Юфимия была истинной пуффендуйкой. Она любила все красивое, все живое. Увлеченно описывала свои хлопоты в теплицах, свои заботы о розах и цветниках. «Вчера нашла еще один выводок нарлов…» «Наши жмыры потеряли всякие приличия и целыми толпами носятся по саду на радость Джейми и Крису…» В каждом написанном ею предложении всегда была скрытая целая история.

Прошлое семьи всегда было для Гарри загадкой. Теперь эта пустота наполнялась, кусочек за кусочком. Каждая деталь ложилась на сердце, как драгоценный пазл, и из темноты возникали имена, голоса, лица.

Теперь по вечерам, когда неугомонные маленькие Поттеры затихали в своих кроватках, Гарри ненадолго уединялся в углу своей гостиной, включал лампу, доставал дневник бабушки и читал. Несколько страниц, наполненных обычными житейскими заботами и наблюдениями. Огромной любовью к сыну и мужу…

Он не торопился — он смаковал каждое слово, каждое предложение. Ему хотелось запомнить наизусть эти простые слова, пропитаться ими, присвоить… Любовь, радость, тепло продолжали жить в этих строчках, написанных давным-давно ушедшими людьми. Дневники были скрыты несколько десятков лет, а сейчас снова заговорили. И эти пожелтевшие страницы и чуть выцветшие от времени чернила будто дышали теплом, капля за каплей отдавали свои скрытые сокровища.

Любовь не заканчивается. Не исчезает. Гарри понимал это так ясно, как никогда раньше. Любовь живет всегда...

Когда он поднялся в спальню, Джинни еще не спала. Едва Гарри скользнул под одеяло, она вздохнула и прижалась к нему.

— Не могу уснуть, если тебя нет, — прошептала она.

— Я тоже, — улыбнулся он, целуя ее в висок. — Знаешь, я узнал кое-что очень важное.

— Что именно? — откликнулась Джинни.

— Это так странно. Каждый раз — будто знакомишься… Хотя это мой папа. Я читал сегодня о нем. Когда ему было девять, в Америку навсегда уехал его лучший друг. Брумли помогали в Холле по хозяйству, были практически членами семьи. И вынуждены были уехать. Потому что Волдеморт начал вербовать сторонников и эти его мерзкие идейки о чистокровках и о власти волшебников над маглами стали вдруг очень популярны…

— Я уже просила тебя не произносить его имя, — проворчала Джинни, еще крепче прижимаясь к мужу. — Ты же знаешь…

— Прости, — вздохнул Гарри. — Хотя это глупо. Его ведь давным-давно нет. И оттуда, где он сейчас, невозможно вернуться.

— Вот и отлично, — откликнулась Джинни. — Углей ему пожарче. Желаю от всей души...

— Не говори так. Если бы ты видела… Такого никому не пожелаешь. Вечная беспомощность. Вечное одиночество. Любое прикосновение, чья-то даже малейшая попытка помочь причиняет лишь ужасную боль… Чудовищно.

— Но ведь он сам это выбрал, не так ли? — неожиданно жестко парировала Джинни. — Знаешь, Гарри, я уверена в том, что жизнь дает шанс каждому человеку. Независимо от того, богатый ты или бедный. Волшебник или магл. Весь вопрос в том, как ты им воспользуешься. У Реддла было все — внешность, талант, ум… И каков итог? Нет, я не испытываю к нему никакого сочувствия. Только — к его жертвам. К тебе. К моей маме, которая потеряла множество друзей, двух братьев и сына. К нашему Джорджу, который до сих пор ищет Фредди глазами и мучается… И к остальным. Слишком много смерти и крови. Слишком много зла.

Гарри снова вздохнул и поцеловал жену.

Конечно, она была права.

Но все же время от времени он вспоминал то ободранное, беспомощное существо, трепыхавшееся под стулом, которое он видел тогда, на сияющей платформе. Оно шевелилось и издавало отвратительные звуки…

Свет, ослепительный и пронизывающий, который изредка накатывал на Гарри волной совершенно невыразимого счастья, переполняя сердце теплом и силой, был для того ужасного обглодыша обжигающим и непереносимым… Он был, словно живая плоть в огне.

«Он никогда не узнает этого счастья. Никогда. Какое огромное слово», — вдруг подумал Гарри.

От этой мысли ему стало не по себе.

— Да, Гарри очень повезло, — задумчиво проговорила Падма, внимательно разглядывая через лупу массивный темный перстень, который лежал на белом фарфоровом блюдце. — Раньше я только читала о таком… Они уже пару веков как запрещены. У коллекционеров, конечно, они наверняка есть. И, видимо, еще не перевелись подпольные мастера. Потому что конкретно этот экземпляр создан совсем недавно. Неплохо, но на мой вкус выглядит грубовато. Вряд ли это работа профессионального ювелира, но артефакт функционирующий и опасный. Кольцо зачаровано так, чтобы нанести определенный вред только конкретному человеку. Видишь вот эти символы? И вот здесь… Не знаю, кто этот умелец, но дело свое он знает. Ведь работа такого рода кропотливая и опасная. Внутри кольца скрыта какая-то мощная магическая субстанция… В сущности, мы сейчас смотрим на темное проклятие, упакованное в кольцо. В данном случае — нечто среднее между круциатусом и империусом. Человек будет испытывать невыносимую боль до тех пор, пока не подчинится…

— То есть, им нужен был покорный Поттер, — вставил Джастин. — Осталось понять, это что-то личное или связано с его работой.

— Ты же знаешь про письма и про историю на пикнике, — ответила Падма. — Я легко могу представить себе какую-нибудь свихнувшуюся девицу, которая решила любой ценой заполучить себе обожаемого кумира. Забрасывает его посланиями и плетет козни…

— А я с той же легкостью могу представить себе неизвестного злоумышленника, кому нужна полная власть над главным аврором, — возразил Джастин. — Со всеми его полномочиями, секретными знаниями и властью. А письма, например, подкинуть для отвода глаз. Или эта лирика вообще никак не связана с покушениями.

— Соглашусь, — кивнула Падма. — Если бы план удался, скорее всего, Криви незаметно увел бы Гарри из министерства прямо в логово нашего мистера Икс. И, вероятнее всего, разделил судьбу всех ненужных свидетелей…

— Под заклятием Дэннис упомянул пять имен. Мол, Гарри виновен в страданиях этих людей и тому подобное… Когда пришел в себя, заявил, что никогда их не слышал и понятия не имеет, кто это.

— Любопытно. Что за имена? — подняла голову Падма.

Джастин порылся в кармане, извлек клочок бумаги.

— Вот. Джарвис Слоуборн. Саймон Грей. Бенедикт Грейвс. Этьен Прауд. Майкл Лозовски.

Падма задумчиво покрутила в пальцах исписанный листок.

— Прауд… Знакомая фамилия, — сказала она после паузы. — Когда мы еще были юниорами и дежурили в Азкабане, я слышала ее… Погоди-ка. Да. Вроде была какая-то потасовка между заключенными. Сэвидж их разнимал. И потом всех расселили по другим камерам. Он попросил меня оформить протокол о происшествии. И среди участников драки точно был какой-то Прауд. Я еще подумала тогда, что жизнь порой играет с людьми очень злую шутку. Человек с такой гордой фамилией бесславно гниет в самой мрачной тюрьме на свете…

— Отлично! — воскликнул Джастин. — Ты молодчина! Надо немедленно этим заняться. Спасибо, Падма!

— Всегда пожалуйста! — невозмутимо откликнулась девушка. — Я не удивлюсь, если еще кто-нибудь из этого списка обнаружится в тюрьме.

— Почему? — спросил Джастин.

— Пошевели мозгами, — улыбнулась она чуть снисходительно. — Гарри теперь главный аврор. В его ведении находится в том числе и тюрьма. И если кто-то захочет, например, устроить побег заключенному, то действовать надо как раз через Гарри. Только главный аврор имеет полномочия вызвать узника одним своим приказом. Схема элементарная: Гарри требует доставить узника в аврорат и спокойно отпускает его на все четыре стороны… Идеальный план.

— Превосходная версия! — восхитился Джастин. — Пожалуй, надо взять ее в разработку в качестве основной…

— Да, мне тоже так кажется. Но любовно-эпистолярная линия в эту историю пока никак не вписывается, — вставила Падма. — Кроме побега для заключенных, много чего можно придумать, если подчинить себе главного аврора… Вплоть до международных махинаций… В общем, лихие ребята работают. С размахом. Так что ты осторожнее там, ладно?

— Ладно, — кивнул Джастин и лицо у него потеплело и засветилось. — Спасибо. Ты, как всегда, великолепна.

— Льстец, — проворчала Падма, но тоже улыбнулась.

С некоторых пор она вдруг осознала, что старина Финч-Флетчли — крайне симпатичный и башковитый парень, который, к тому же, явно испытывает к ней теплые чувства…

* * *

— Этьен Прауд, заключенный с 1996 года, камера 47 уровень 5. Осужден пожизненно за организацию ограбления магловского банка, двойное убийство и применение непростительных заклятий к маглам, — начал доклад Эрни Макмиллан. — В составе группы были, как вы уже догадываетесь, еще двое из нашего списка, Саймон Грей и Джарвис Слоуборн. Оба получили по 20 лет, как соучастники. При задержании при взрыве погиб еще один участник банды, Майкл Лозовски. Еще одному, Грейвсу, удалось улизнуть.

— Что у нас есть по троим сидельцам? — спросил Гарри.

— Немного, — продолжил Эрни. — После той драки, о которой вспомнила Падма, Прауда и Слоуборна разделили. С тех пор все трое сидят по разным камерам, с другими заключенными. Прауд на строгом содержании, на пятом уровне. Двое остальных — в обычных условиях. Признаков раскаяния и исправления не проявляли.

— Нет, этого недостаточно, — заявил Гарри. — Кто-то из них наверняка каким-то образом установил связь с дружками, оставшимися на свободе. И нужно выяснить, кто, как и с кем именно.

— Прауд полностью изолирован от внешнего мира, — подал голос Джастин. — Только пресса и книги. Никаких писем, свиданий и тому подобного. Слоуборн и Грей переписываются с родными. И у того, и у другого довольно обширная корреспонденция, которая, разумеется, вся просматривается. Вот список всех адресатов.

Гарри взял два листа. Джарвис Слоуборн был очень активен. Полтора десятка имен… У Саймона Грея список был значительно меньше — всего трое.

— Кто эта Вирджиния Грей? — спросил Гарри. — Фамилия та же. Жена?

— Нет, он холост, — отозвался Джастин. — Скорее всего, сестра или мать. Больше всего он пишет именно ей.

— Нужно исследовать все копии писем обоих за последние полгода, — резюмировал Гарри. — Да, понимаю, это тонна бумаги. Ничего не поделать. Кроме того, мне кажется, надо аккуратно навестить адресатов. Поспрашивать, прощупать почву… Возможно, найдется какой-то след. Когда последний раз они оба отправляли письма и кому?

— Слоуборн в прошлом месяце отправил семь писем — матери, брату и некоему мистеру Харрису. Грей за последний месяц не написал ни строчки, хотя до того момента отправлял этой Вирджинии по одному письму в неделю.

— И вдруг умолк? Довольно странно, вам не кажется? — спросил Гарри. — Пожалуй, с этого Грея мы и начнем...

На следующий день на осторожный запрос мракоборцев из небольшого местечка под названием Южный Хиллсайд, в 20 милях к северу от Лондона, пришел вежливый ответ от мисс Вирджинии Грей с приглашением посетить ее в любое удобное для них время.

Дверь небольшого аккуратного дома, утопающего в зарослях алого плюща, открыла немолодая женщина. Когда-то она, вероятно, была весьма привлекательна, но сейчас на ее лице виднелись следы всех пережитых испытаний и потерь. Взглянув на двух мужчин в серебристых форменных мантиях, она поздоровалась, кивнула и впустила их внутрь.

— Дочь предупредила меня, что вы придете, — сказала женщина каким-то странно равнодушным тоном. — Миссис Гонория Грей. — Я, право, не знаю, с чем связан ваш визит, господа…

— Вы не волнуйтесь, — вежливо начал Эрни, — это всего лишь небольшая проверка. Нам нужно просто кое-что выяснить о вашем сыне Саймоне.

— Он мой пасынок, — так же безо всяких эмоций пояснила миссис Грей. — Саймон — сын моего покойного мужа от первого брака. Несносный мальчишка… Он ушел из дома, ему даже 16 лет не исполнилось. Муж страшно переживал, но... С тех пор мы ничего не слышали о Саймоне до того момента, когда его упрятали в тюрьму. Он ведь до сих пор в Азкабане, не так ли? Я не понимаю, с чем связана ваша проверка…

— Мисс Вирджиния Грей… — начал Терри. Гонория подняла на него свои светло-голубые, почти белесые глаза.

— Это моя дочь, — сказала она. — Моя и Говарда. Она младше Саймона на семь лет. Моя бедная девочка, неужели вам обязательно докучать ей расспросами?

— Сожалею, но это необходимо, миссис Грей, — твердо произнес Терри.

Однако, он не успел продолжить, потому что наверху послышался шум.

К ним спустилась невысокая, стройная девушка в темном простом платье. Длинные каштановые волосы были заплетены в косу. В ее внешности, однако, сразу поражало одно: ее лицо полностью скрывала синяя маска.

Терри и Эрни, не ожидавшие ничего подобного, обменялись красноречивыми взглядами.

— День добрый, — вежливо поздоровалась девушка, подходя к ним. — Я услышала голоса… Я — Вирджиния Грей. Вы писали мне вчера, не так ли? Чем я могу вам помочь?

— Терри Бут, мракоборец, — представился Бут. — Простите, мисс Грей, но я могу попросить вас снять это… Эту маску.

Девушка поднесла руку к лицу. Вздохнула.

— Попросить-то вы можете, — ответила она. — Но…

— Оставьте ее в покое! — вдруг неожиданно резко вскрикнула ее мать. — Я не позволю…

— Мама, пожалуйста, — мягко проговорила Вирджиния, беря ее за руку. — Они же ничего не знают. И, разумеется, удивлены. Иди к себе, я сама поговорю с ними, хорошо? Не волнуйся за меня. Мракоборцы не сделают мне ничего плохого!

Спустя несколько минут расстроенная и недовольная Гонория поднялась наверх, а Вирджиния пригласила Терри и Эрни в гостиную.

— Я ношу это с пятилетнего возраста, — сказала она. — Один случай… Это было ужасно. Кто-то прислал в наш дом заколдованную куклу, которая как-то ночью… В общем, меня едва спасли. Но остались ужасные шрамы и… Без маски я бы совсем не могла общаться с людьми.

— Очень вам сочувствую, — вздохнул Эрни. — Наверное наша просьба покажется оскорбительной, но, мисс Грей, мы просто обязаны проверить… Увидеть своими глазами. Вы же понимаете.

Вирджиния вздохнула, поднесла ладони к лицу и сдвинула маску на лоб. Подняла голову на несколько секунд, потом снова скрыла лицо.

Терри сморщился, будто от сильной боли. Увиденное было совершенно ужасно. Все лицо было располосовано страшными, темными шрамами. Можно было понять молодую женщину, которая скрывает такое уродство под маской...

— Простите, — проговорил Терри. — То, что с вами сделали, просто чудовищно. Надеюсь, они получили по заслугам…

Вирджиния вздохнула.

— Признаться, так и не удалось выяснить, кто это сделал и зачем, — ответила она. — Темная магия… В общем, прошло уже много лет, и… Что ж, давайте лучше ближе к делу. Вы же хотели спросить меня о Саймоне, так? Признаться, я не представляю, что вам сказать. Ни я, ни тем более моя мама не общалась с братом уже много лет.

— Прошу прощения, мисс Грей, — твердо возразил Эрни. — Но это неправда. Ваша активная переписка с братом прервалась лишь месяц назад, в отделе тюремной почты все зафиксировано…

— Я?! — воскликнула девушка. — Я переписывалась с Саймоном?! Это чудовищная ложь! У нас с ним вообще нет ничего общего! Мерлин великий, откуда вы вообще это взяли?!

Терри достал из кармана сложенный лист.

— Вот копия одно из писем, отправленных вами полтора месяца назад, — сказал он, протягивая ей бумагу.

Вирджиния пробежала глазами несколько строк.

— Это какое-то невероятное недоразумение, — сказала она потрясенно. — Я ничего не понимаю… Поверьте мне, это писала не я. Это ведь даже не мой почерк!

— Погодите, вы хотите сказать, что кто-то, назвавшись вашим именем, все это время пишет вашему брату? — сказал Эрни.

— Я не знаю! Но я ему никогда не писала! — ответила она. — Боже мой… Возможно, это какая-то злая шутка!

— Вряд ли. Мисс Грей, вы готовы ответить на наши вопросы с веритасерумом? — спросил Терри.

— Разумеется! — воскликнула девушка. — Я даже настаиваю на этом!

— И вы можете дать нам образец своего почерка для экспертизы? — спросил Эрни.

Вирджиния молча поднялась с места, подошла к небольшому шкафу у окна, порылась среди книг и принесла им несколько листков.

— Вот, пожалуйста, — сказала она. — Это список заказов во «Флориш и Блотс», я составила его на прошлой неделе. Вот это — рецепт, который я переписывала из какого-то журнала пару дней назад.

— Если я попрошу вас сейчас написать нам несколько предложений?

Она лишь кивнула и подошла к столику, где стояли письменные принадлежности. Терри взял первую попавшуюся книгу с полки, продиктовал абзац из какого-то романа. Вирджиния написала все, что от нее требовалось, и протянула ему листок.

— Благодарю, мисс Грей, — сказал он. — Вероятно, нам еще придется побеспокоить вас.

— Что ж, я очень редко покидаю дом, так что вы можете приходить в любое время, — ответила Вирджиния.

Через четверть часа они уже были в кабинете главного аврора.

Едва взяв в руки исписанный Вирджинией листок, Гарри молча достал из ящика стола конверт с письмами. Достал и положил рядом.

Никаких сомнений. Это был почерк Вирджинии Грей.

Собственное волнение от встречи с совершенно незнакомой девушкой удивляло Гарри. Весьма необычная реакция для человека, давным-давно привыкшего и к всеобщему вниманию, и к толпам почитателей. Он не мог объяснить даже самому себе, почему до сих пор не рассказал все Джинни. Почему письма незнакомки так сильно подействовали на него. Почему сейчас, стоя перед темной дверью ее маленького коттеджа, он чувствовал себя, словно первокурсник перед церемонией распределения. Тщеславие? Нет, все-таки Вирджиния Грей была далеко не первым человеком, который выказывал ему свое неумеренное восхищение. Хотел ли он соответствовать тому идеальному образу, который она рисовала себе многие годы? Боялся ли, представ перед ней в реальности, разочаровать несчастную влюбленную глупышку? Тоже нет. Когда его волновало мнение о нем посторонних, чужих ему людей? Но все-таки он чувствовал себя не в своей тарелке. И трудно было разобраться, почему.

— Добрый день, — вежливо произнес он и чуть кивнул в знак приветствия.

Мисс Грей, открывшая дверь, кивнула уже знакомому ей Буту, а потом увидела Гарри. Девушка просто остолбенела. Через мгновение прикрыла рот ладонью и просто отступила на несколько шагов назад. Гарри и Терри зашли внутрь, закрыв за собой дверь. Вирджиния по-прежнему безмолвно стояла, прислонившись к стене и не шевелясь. Потом перевела дух и пролепетала еле слышно:

— П… пожалуйста, п… проходите, садитесь. Я… я сейчас. Одну минуту… Прошу прощения...

Они обменялись взглядом и проследовали в гостиную. Нужно было дать ей немного времени, чтобы овладеть собой, ведь разговор предстоял совсем непростой...

Наконец, Вирджиния зашла и присела на стул напротив. Гарри заметил, что у нее дрожат пальцы, которые она то и дело сжимала в кулак или сцепляла в замочек. Девушка прилагала огромные усилия, чтобы не выдать своего сильного волнения.

— Здравствуйте, мистер Поттер. Для меня большая честь… Ваш визит… Чем я обязана такой чести? — тихо спросила она, глядя куда-то поверх головы Гарри.

Потом — ослепительная вспышка ярко-синих глаз в темных прорезях бархатной маски, и она снова отвела взгляд в сторону. «Таким взглядом можно проткнуть насквозь», отметил про себя Гарри.

Он вздохнул.

— Вопрос очень деликатный, мисс Грей, — осторожно начал он. — Вас уже спрашивали о письмах, которые от вашего имени отправляли вашему брату на протяжении очень долгого времени. У нас есть еще одна загвоздка. Она тоже связана с письмами. Но на этот раз нет никаких сомнений в их авторстве — это ваш почерк… Смотрите сами.

Он достал из внутреннего кармана конверт и протянул ей. Вирджиния вынула из него исписанные страницы… Ей хватило нескольких мгновений. Она вскочила, выронив письмо.

— Нет… Нет! — пронзительно вскрикнула она, махнув руками и бросившись к окну. — Нет! О, Боже. Да что же такое творится…

Она почти упала на широкий мягкий подоконник и расплакалась.

— Терри, если тебя не затруднит, погуляй снаружи, ладно? — тихо попросил Гарри, поднимаясь. — Сам понимаешь, такое дело… Пройдись по улице, осмотрись. Может, заметишь что-нибудь важное.

Бут кивнул и молча вышел.

Ситуация была крайне деликатная и сложная. Гарри подошел к окну и замер.

— Вирджиния, — наконец тихо проговорил он. — Мне нужно спросить. Это очень важно, понимаете…

Она всхлипнула и снова замотала головой, не отрывая рук от лица.

— Ты… Ты никогда… Не должен был узнать… — сдавленно выдохнула она. — Никто не знал. О, Боже… Я ничего не понимаю. Какой стыд…

— Просто скажи мне: это действительно писала ты? — спросил Гарри. — Я получаю эти письма уже два месяца. И…

Вирджиния, прилагая чудовищные усилия, наконец немного пришла в себя, поднялась.

— Пожалуйста, пойдем со мной, — еле слышно сказала она.

Они поднялись по лестнице наверх. Она толкнула белую дверь справа и вошла. Гарри вошел следом.

Это была крохотная, аккуратная комнатка с узкой кроватью, камином, комодом, небольшим шкафчиком у окна. Вирджиния подошла к комоду, открыла нижний ящик, достала оттуда несколько толстых тетрадок, прижала к груди. И замерла. Гарри молча ждал. Ему не хотелось давить на нее. И меньше всего хотелось ранить бедную девушку еще больше. Она снова вздохнула и проговорила:

— Это моя спальня. За стеной — моя мастерская. Пойдем, я покажу.

Они прошли в соседнее помещение.

Это была довольно просторная и очень светлая комната со сводчатым потолком, несколькими высокими окнами. Вокруг были пустые рамы, загрунтованные холсты, на мольберте была закреплена начата картина. Тут и там стояли несколько разношерстных стульев, повсюду лежали кисти, тюбики с краской, на грубом табурете лежала палитра. Полка, а на ней — темные бутыли, стаканы, банки, тряпки в разноцветных пятнах. В углу — стол, заваленный коробочками, карандашами, эскизами... В углу — большой шкаф со стеклянными дверцами, рядом — небольшой диванчик, на котором стояло изящное небольшое бюро, на лаковой крышке которого очень удобно писать, поставив ящичек себе на колени. Сбоку у него были два ящика с ручками-пуговицами.

Вирджиния тяжело опустилась на диванчик, по-прежнему прижимая к груди пачку тетрадок.

— Вот здесь я провожу почти всю свою жизнь, — тихо сказала она. — Рисую, пишу, читаю, работаю. В мастерской изредка бывают клиенты, которые заказывают у меня портреты и другие картины. Но большую часть времени я здесь совершенно одна. Даже мама старается не заходить ко мне без особой нужды. Это мой мир. Здесь я и веду свой дневник. И…

Она осеклась, борясь с подступившими слезами. Потом протянула ему тетради и закрыла лицо руками.

— Ты никогда… Не должен был узнать… — снова прошептала она. — Я не понимаю, как… это попало к тебе. Это только… Это моя тайна. Я никогда никому не говорила. Даже маме. И даже мечтать не могла. Не думала, что…

Она схватила лежавшую рядом рабочую мантию и, зарывшись лицом в мятые складки, снова заплакала. Горько, отчаянно, безутешно.

— То есть ты никогда не отправляла мне эти письма, так? — тихо спросил Гарри. — Это просто твои записи, которые ты делала для себя и которые никогда никому не показывала, я все правильно понял?

Она кивнула и снова всхлипнула.

— Это хорошо, — произнес он с явным облегчением. — Я рад узнать, что ты не имеешь к покушениям никакого отношения.

Она подняла лицо. Снова вспыхнули ярко-синие глаза в прорезях маски.

— К покушениям? — переспросила она хрипло. — На тебя… Простите.. На вас?

— Да, — ответил он. — И поскольку у меня теперь такая должность, это может иметь очень серьезные последствия…

— Боже, — прошептала она. — Да я бы лучше перерезала себе глотку, чем хоть чем-то навредила тебе… Вам. Простите, пожалуйста. Мне… Я так привыкла…

— Не извиняйся, — мягко перебил ее Гарри. — Можешь называть меня по имени. Я вообще не люблю официоз и… И… Я хочу, чтобы ты знала, что я очень благодарен тебе, Вирджиния. Честное слово. За твое отношение. И то, что ты писала… Это невероятно трогает. И… Я ничего о тебе не знаю. Но мне почему-то кажется, что ты замечательный человек. Поэтому я рад, что ты не имеешь к этому отношения. Тебя втянули в какую-то игру без твоего ведома. И в этом нужно разобраться как можно скорее, потому что это может быть опасно. Не только для меня, но и для тебя. Я знаю, что тебе нелегко. Это разоблачение… Тебе нечего стыдиться, знаешь? Ни в том, что ты чувствуешь, ни в том, что ты пишешь, нет ничего дурного или грязного. А вот те люди, которые вторглись в твою жизнь и использовали твою тайну против меня, совершили самую настоящую мерзость. И ответят за это.

Она наконец немного успокоилась, вытерла глаза.

— Я знаю, что ты всегда был великодушным, Гарри, — проговорила она горько. — И не станешь осуждать меня или смеяться… Пожалуйста, прости меня. Эти записи… Я отлично понимаю, что все это — последняя светлая грёза обреченного. Когда мое сердце изнывало от пустоты и отчаянья, я узнала о тебе. И будто родилась заново. Клянусь, что никогда бы не осмелилась… Докучать тебе или мечтать… Мне просто важно знать, что ты есть. Что ты жив, здоров и счастлив. Это знание дает силы жить и мне самой. С моей стороны было бы нелепо думать, что такой уродиной, как я, может заинтересоваться хоть кто-нибудь. Не говоря уже о… Нет. Я живу в одиночестве, среди картин, книг и цветов. И всегда знала, что ничего другого никогда не будет. Мне даже жаль, что тебя потревожили всем этим и… Пожалуйста, прости меня. Мне трудно найти слова, я очень потрясена...

— Я понимаю, — ответил он, вздохнув. — И ты не уродина. Искалеченное лицо — это не так ужасно, как уродливое сердце… Я боюсь показать бестактным, но… Сейчас важно разобраться в этой истории. Те, кто втянул тебя в это, могут быть очень опасны. Могут сильно тебе навредить. Поэтому я хочу попросить тебя о двух вещах: во-первых, если тебе будет приходить какая-то почта, сразу сообщай нам. И ни в коем случае не открывай, не прикасайся. Если найдешь дома что-то такое, чего никогда здесь не было, тоже. А во-вторых, попробуй успокоиться, собраться с мыслями и вспомнить, кто и когда мог добраться до твоего дневника. Вряд ли таких людей очень много… Хорошо?

— Да, — кивнула девушка. — Спасибо… Спасибо… Гарри.

Она судорожно вздохнула и умолкла, растеряв слова.

А на Гарри вдруг снизошло озарение. Он тряхнул головой и, посмотрев на нее поверх своих очков-половинок, проговорил:

— Есть еще одна вещь, о которой я хочу тебя попросить, Вирджиния… Те шоколадные кексы, про которые ты как-то писала... Могу я прийти к тебе на чай как-нибудь? Просто так, поболтать о погоде?

Он взял ее за руку и чуть сжал и с озорством улыбнулся.

Вирджиния всхлипнула и снова заплакала, уткнувшись в его ладонь. Но через несколько мгновений снова взяла себя в руки.

— Я сделаю все, что смогу, — сказала она. — Мне нужно лишь немного времени… Понять все, что произошло. Осознать. Ты — здесь. Это слишком…

Выйдя из мастерской, они едва не столкнулись с Терри, который поднимался по лестнице.

— Все в порядке, Гарри? — спросил он.

— Да, в полном, — ответил Гарри. — Вирджиния ничего не знает про письма. Как я и подозревал… Поэтому я думаю, что она, возможно, тоже в опасности. Терри, нужно немедленно осмотреть дом. Проверить, не оставили ли здесь чего-нибудь… Ты понимаешь.

— Конечно, — кивнул тот и взглянул на Вирджинию. — С позволения хозяйки…

Та с готовностью замотала головой.

— Разумеется! Я готова показать вам все и помочь, чем смогу! С чего вы хотели бы начать? Наверное с моей мастерской. Прошу прощения, там почти всегда ужасный беспорядок...

Хмурая Джинни сидела на кровати, скрестив руки на груди и метала в мужа обжигающие взгляды.

— И почему я узнаю обо всем этом только сейчас? — тихо спросила она. — Ты говоришь, что уже два месяца… Я же видела, что с тобой что-то происходит… Гарри!

— Я не знаю, — честно признался он. — Я хотел сразу сказать. Потом засомневался. Потом — твой день рождения, решил отложить и не омрачать праздник… А после опять как-то закрутилось и…

— Мне не нравится, что у тебя появляются тайны такого рода, — бросила Джинни. — Это… Ты будто отгораживаешься и… Возникает какой-то мир, отдельный от меня, от наших детей. Гарри, скажу честно: это меня пугает. И сейчас я очень злюсь, потому что мне страшно.

— От чего тебе страшно? — тихо спросил он. — И какой другой мир? Мерлин великий, о чем ты говоришь! Если я могу дышать только с тобой рядом, и тебе это прекрасно известно!

— Не знаю, — буркнула она. — Такие тайны… До сих пор когда тебе писали влюбленные девчонки, я всегда об этом знала. И ты никогда так не волновался…

— Как бы тебе объяснить… — начал он, вздыхая. — Это вроде как не моя тайна. А Вирджинии. И с самого начала было впечатление, что я… Будто подглядываю в замочную скважину. Вот, возьми, почитай сама. Хотя бы вот это… Нет, я настаиваю, Джинни. Важно, чтобы ты поняла. Она пишет мне и вроде бы как обо мне. Но все это не предназначалось ни для чьих чужих глаз. Ее дневник никогда не должен был попасть в мои руки. Это не какой-то «мой мир», который вдруг возник. Это ее мир, понимаешь! Ее убежище от тяжелой действительности. Пусть там на каждой странице мое имя. Но я вообще не знал о ее существовании! И вдруг кто-то вторгся и… В эту историю вовлекли и меня, и ее. А теперь — и тебя. Вот, возьми. И просто прочитай.

Джинни расцепила руки, вздохнула. Внимательно пробежала глазами два листка, который дал ей Гарри. Отложила в сторону. Потом снова посмотрела на мужа. Взгляд уже был не такой испепеляющий. Она явно немного успокоилась. Однако, боль еще плескалась в глубине ее янтарных глаз.

— Гарри, сядь со мной рядом, пожалуйста, — попросила она.

Он с готовностью выполнил ее просьбу.

Джинни взяла его за руку. Он сжал ее пальцы в ответ.

— Слушай, я так давно и так хорошо тебя знаю, — начала она, помолчав. — И так давно люблю… Гарри, я совершенно уверена в том, что ты не станешь мне лгать. И сейчас мне страшно не от того, что ты скрыл от меня эти письма. А потому что я знаю твое сердце. Любой человек, попавший в беду, может рассчитывать на твое сочувствие. Любой, кто просит, получит от тебя максимум сострадания и заботы. Ты так щедро откликаешься на чужую боль, так охотно бросаешься на помощь… Эта девушка, Вирджиния. Она чем-то сильно зацепила тебя. Нет, не перебивай. Совершенно ужасная судьба, не спорю. Столько отчаяния… Плюс ко всему она явно неглупа. Она глубоко чувствует и при всем пыле вполне здраво рассуждает. И такая искренность. Такая сила чувств… Ты, разумеется, почувствовал что-то. Сочувствие, благодарность, тепло. Возможно, даже какое-то родство душ… Ты потянулся к ней. И меня это очень пугает.

— Милая, — выдохнул Гарри, обняв ее за плечи. — Тебе не нужно ревновать… В том, что ты сказала, очень много правды. Не имеет смысла отрицать. Мне очень жаль ее. Да и кого бы не тронуло подобное! И то, что с ней сделали, и эти ее дневники… Я очень впечатлен, не стану скрывать. Только представь: много лет она говорит со мной, пишет, переживает, молится за меня. При этом ей ни разу не пришло в голову даже написать мне лично! Она живет в такой изоляции, в таком одиночестве… Лишь следит за тем, что обо мне пишут… Видела бы ты, как она расстроилась сегодня… Я даже не уверен, что тот, с кем она говорит все это время, действительно я. Что тот Гарри, герой ее писем, и я — это одно и то же лицо… Наверное ее Гарри лучше меня. А я — обычный живой человек. Я — просто Гарри. И...

Он помолчал, погладил ее по волосам и тихонько продолжил:

— Джинни, на этом свете есть только два человека, которые знают меня таким, какой я на самом деле. Это ты и Рон. Только с тобой и с ним я — просто Гарри. Настоящий. И моя жизнь — это ты, понимаешь? Конечно, я могу встретить и полюбить каких-то других людей, найти новых друзей, кого-то поддерживать, помогать, но никто никогда не сможет быть для меня тем, кем являешься ты. Кем является Ронни… Только с ним и с тобой я действительно — это я. Такой, какой я есть. Никому на всем свете я не смогу больше доверять так, как тебе…

Когда я прочитал эти письма, я сразу понял, что тебе будет больно. Именно поэтому молчал и сомневался. Да, ее отношение ко мне, ее история — все это действительно взволновало меня. Но у тебя нет причин ревновать и чего-то бояться. Пожалуйста, постарайся это понять. Не сердись на меня, ладно?

— Милый, я не злюсь, — ответила она, вздыхая, положив голову ему на плечо. — Я просто боюсь потерять тебя. Увидеть однажды чужой блеск в твоих глазах и понять, что ты уже не со мной. Что ты ушел. Куда-то далеко. Туда, где для меня нет места. Боюсь стать для тебя просто интерьером. Скучной деталью, на которой уже не останавливается взгляд, которую не замечают… Боюсь понять, что ты возвращаешься домой только из-за своего громадного чувства долга, а не потому, что тебе хорошо здесь, рядом со мной. Я очень боюсь стать лишней…

— Этого никогда не будет, — прошептал он, целуя Джинни в висок. — Не ревнуй, слышишь?

— Буду, — буркнула Джинни. — Ты мой муж. Я не хочу делить тебя с кем-либо…

— Ух, какая собственница, — усмехнулся Гарри, обнимая ее и целуя. — Тогда я уволюсь с работы и буду целыми днями сидеть с тобой дома, идет?

— Еще чего, — заворчала Джинни, гладя его по голове. — Просто пообещай мне, что ничего не станешь скрывать, ладно? Не нужно меня оберегать… Я не просто твоя жена, Гарри. Я твой друг. И хочу, чтобы ты доверял мне. Не убегай и не молчи, хорошо?

— Хорошо, — вздохнул он. — Если честно, это так неожиданно… Я и сам не думал, что так выйдет. В ней и правда есть что-то такое… Ужасно, что человек, у которого такое светлое сердце, обречен всю жизнь скрываться под маской, в одиночестве…

— Будь осторожен, Гарри, — откликнулась Джинни. — Не давай надежд, которые не сможешь оправдать. Женщине, которая способна на любовь такой силы, на такую самоотверженность, достаточно искры, чтобы сжечь целый город… Не играй со спичками. Помнишь девиз Хогвартса? «Не буди спящего дракона…»

— Я понимаю, — прошептал Гарри. — Ох, милая, что бы я без тебя делал… Джинни.

— Тебе не надо ничего делать без меня, — ответила она. — Я рядом. Я всегда на твоей стороне, Гарри. Всегда. Не забывай об этом. Даже если что-то причиняет мне боль, пугает или расстраивает — это пустяки. Поболит и пройдет. Я справлюсь с чем угодно, кроме одного: если ты уйдешь… Не скрывай ничего. Не молчи, ладно?

— Я не уйду, — проговорил Гарри с нежностью. — Знаешь, рядом может быть тысяча других миров. Может, даже красивее и интереснее. Но даже самая красивая вселенная бесполезна, если в ней нет воздуха. А я могу дышать только если рядом ты...

Что ж, это была чистая правда. И сейчас, обнимая и целуя жену, он, как никогда ясно, понимал это. Рядом с ним были разные женщины — и коллеги, и подруги, и восторженные поклонницы. Была великолепная Гермиона, которая всегда была ему, словно сестра. Была замечательная, отважная Сьюзен с ее неизменным восхищением, честностью и нежностью. Теперь он знал о существовании мисс Вирджинии Грей, которая молча и преданно любила его много лет безо всякой надежды, в полной безвестности и тишине. Но почему-то по-настоящему нуждался он только в одном: чтобы в вечерней тишине на его плечи легли легкие и сильные ладони Джинни. Видеть ее глаза, слышать ее голос. Иметь возможность просто коснуться ее волос и губ… Это была не просто потребность — это была его пища. То, в чем он черпал смысл, силы, радость. За одну ее улыбку он был готов отдать все похвалы и награды, полученные от других. Ему важно было знать лишь одно: что Джинни по-прежнему уважает его и доверяет. Что она любит его. Что именно для Джинни он все еще важен. Что она верит в него.

Только в ее глазах он видел свое настоящее отражение. Того, кем хотел быть. Только Джинни по-настоящему знала его. Никогда не давила, не изводила поучениями и жалобами. Но если он делал что-то не то, было достаточно одного ее слова, чтобы осознать свой промах. Джинни безмерно любила мужа, всем своим существом, именно поэтому она никогда не потакала его слабостям. «Кто еще скажет тебе правду, если не я?» — говорила она, улыбаясь. И он понимал, что это и есть настоящая любовь. Чистый свет правды, освещающий самые темные уголки души. В сиянии которого видно даже малейшую паутину и пыль…

Когда он не мог разобраться в какой-то ситуации, всегда достаточно было поговорить с женой. Побыть рядом. Посмотреть ей в глаза. И то, что казалось запутанным клубком противоречий, вдруг прояснялось, словно небо после ночной метели… За годы, проведенные вместе, Джинни стала его совестью, его волшебным зеркалом, где он всегда ясно видел свое подлинное лицо.

По-настоящему он хотел быть достойным только ее любви.

С тех пор, как Гарри назначили главным аврором, большой кабинет начальника, в который раньше все входили с легким трепетом, превратился в настоящий оперативный штаб. Дверь практически не закрывалась — чаще всего ее распахивали настежь и подпирали сердитой каменной совой. В дни активных расследований, когда управление магического правопорядка кипело и гудело, в кабинете Гарри постоянно толпился народ. Все ходили туда-сюда, обменивались документами и сведениями. Здесь обсуждали тактику и прорабатывали планы. Здесь докладывали о результатах проведенных операций… Большой овальный стол в центре был завален бумагами, папками и пачками разномастных книг. Позади красивого начальственного кресла голубоватыми искрами таинственно мерцал заговоренный сейф, а справа от вечно распахнутой дубовой двери стояла большая коробка с шоколадом.

— Крайне полезно при умственном труде и на сволочной работе, — заявил Рон, когда впервые заявился в кабинет своего высокопоставленного друга и грохнул на стол огромную упаковку шоколадных лягушек. — Вот!

Гарри расхохотался, тут же организовал табурет, поставил его у входа и с тех пор каждый входящий при желании мог полакомиться лягушкой, а заодно пополнить коллекцию вкладышей. Те мракоборцы, кому попадалось изображение их нового начальника, почему-то считали, что в этот день им особенно повезет… Сам Гарри складывал все карточки в карман, чтобы при случае отдать Тедди или кому-то из племянников. Дети, разумеется, немедленно устроили за них нешуточную битву, поэтому пришлось установить строгую очередность между Тедди, Виктуар и Молли. Остальные Уизли, к счастью, пока были слишком малы…

Замечательную идею Рона с лягушками оценили все. Мракоборцам с их тяжкой, эмоционально выматывающей работой порция шоколада и детского озорства была не просто полезна, но зачастую просто необходима. Кроме того, половине сотрудников еще не исполнилось даже тридцати лет, и такая веселая, простая подпитка сил нашла их полное понимание и одобрение.

Первая упаковка лягушек исчезла за несколько дней. Но Гарри, по достоинству оценивший идею Рона, даже не успел подумать о покупке новой коробки, когда из «Всевозможных вредилок Уизли» доставили посылку: братья Уизли явно решили взять шефство над хорошим настроением и сообразительностью мракоборцев Великобритании…

Сейчас Гарри сидел в своем красивом синем кресле и, уставившись невидящими глазами на мерцающий сейф, с напряженной задумчивостью жевал лягушачью ногу, слушая, как Джастин делал доклад.

— И Денниса, и Джинни скорее всего обработали в лавке зелий, — продолжал Джастин. — Там всегда довольно многолюдно, и все бывают там пару раз в месяц. Дождаться удобного момента, взять пару волос или перстень на палец надеть не составит труда. За ними явно следили не один день прежде, чем решились действовать.

— Да, — кивнул Гарри. — Потребовалось приложить некоторые усилия. Потому что ни Джинни, ни Деннис обычно не кричат на всех углах о знакомстве со мной… А что с письмами? Каким образом вышло, что адресат стоит один, а получал их совсем другой человек?

— Поскольку совы в Азкабан не летают, все письма проверяются и дважды в неделю доставляются на почту, — ответил Джастин. — А из Косого переулка либо рассылаются совами, либо просто раскладываются по абонентским ящикам и адресаты сами их забирают. Письма Грея приходили как раз в такой ящик.

— Все просто и эффективно, — бросил Симус, сидевший рядом. — В какой-то момент эта неизвестная девица стала перехватывать все письма, которые приходили от Саймона на имя Вирджинии. То ли стащила палочку Вирджинии, чтобы забронировать абонентский ящик, то ли попросту работает неподалеку и имеет доступ. Там элементарная защита, никаких премудростей. Да и кому вообще нужны чужие письма?

— Афера придумана давным-давно, — сказал Гарри. — Сразу после реформы… Она написала ему. Он каким-то образом понял, что это не сестра, но продолжил диалог. Много лет они переписывались. И, несмотря на тщательную цензуру, в последнее время явно о чем-то договорились… Что-то мне подсказывает, что их план не исчерпывается покушениями на главного аврора. Они явно готовятся к чему-то большому… Вот что, ребятки. Я к Кингсли, много дел накопилось. А заодно выпишу вам ордер. А потом вы допросите Грея с веритасерумом. И выясните, как мы проглядели их тайные переговоры — что за шифр, кто помогал, как, с кем и о чем он договаривался. И так далее. Вытряхните из него все! Пойдем!

* * *

— День добрый, — Гарри улыбнулся уголками губ. — Хотел просто прийти в гости, но, к сожалению, я опять по делу.

Вирджиния, взволнованно вздохнув, кивнула и молча впустила его в дом.

— Появилось несколько важных деталей, — снова заговорил он, садясь напротив мисс Грей. — Вам знакомо имя некоей Стеллы Вольфбрук?

— Да, — ответила девушка. — Она моя близкая подруга. Сказать по правде, вообще единственная подруга…

— Вы давно с ней знакомы? — спросил Гарри.

— Очень давно, еще с детства. Она живет на соседней улице, отсюда примерно четверть часа пешком до ее дома и… Я не понимаю, при чем тут Стелла.

— Возможно, что совсем ни при чем, — осторожно заметил Гарри. — Но нужно кое-что прояснить… Расскажи о ней поподробнее, если не трудно.

Вирджиния поправила выбившийся из косы локон и вдруг проговорила совсем другим тоном:

— Это длинная история… Может… Я могу предложить тебе…, простите, вам чашку чаю?

Гарри улыбнулся.

— Выпью с большим удовольствием, — ответил он.

И добавил также тихо и осторожно:

— Не извиняйся, пожалуйста. Можно на «ты». Я не против.

Она поднялась и жестом пригласила его в крохотную столовую. Торопливо стала расставлять чашки, уронила ложки, достала новые… Потом принесла из кухни ягодно-сливочный пирог, вазочку с вареньем, конфеты… Наконец, они уселись, откусили по кусочку пирога (Гарри нашел его превосходным) отпили по глотку.

— Стелла немного старше меня, — начала Вирджиния. — Ее родители хорошо знали моих, они дружили семьями. А мы, дети, самого детства общались между собой. Вместе гуляли, отмечали праздники. Саймон тогда с ней отлично ладил… Учил писать и читать. Наверное, со Стеллой он общался больше, чем со мной. Знаешь, меня он всегда недолюбливал. Думаю, из-за папы. Что он снова женился, потом родилась я. Папа меня просто обожал, а Саймона это раздражало… Я уже потом это поняла. А тогда просто огорчалась и плакала… Потом Стеллу, как и меня, решили обучать дома, поэтому в Хогвартсе мы никогда не были. Она прибегала ко мне учиться трансфигурации у моего папы, а я бывала у них, чтобы освоить зелья у ее мамы. Они знали мою историю и привыкли… Поэтому мне с ними было спокойно. Вот так потихоньку и осваивали волшебную науку. Саймона, кстати, тоже учили дома. Но его по другой причине — он всегда был слишком неуправляемым и неугомонным. С ним никто не мог сладить, даже отец. Он боялся, что в школе он только натворит бед. Не зря боялся… Саймон впервые убежал из дома, когда мне было 9. Папа разыскал его, вернул обратно. Но спустя несколько месяцев он снова удрал. И с тех пор я видела его только раза три.

— Он навещал отца? — спросил Гарри.

— Нет, — она помотала головой. — Я видела его на улице. Однажды шла к миссис Вольфбрук, на урок. Саймон просто кивнул мне, развернулся и демонстративно скрылся… И потом, гораздо позже, уже после войны. Тоже недалеко от дома Стеллы.

— Она твоя подруга…

— Да, единственная, — вздохнула Вирджиния. — Она может показаться мрачноватой и резкой, но я к ней привыкла. Стелла никогда не сюсюкала со мной из-за моего дефекта, не жалела. Мне это всегда нравилось… Всегда пыталась меня как-то расшевелить, подбодрить. Как-то раз, когда мы уже сдали на трансгрессию, она притащила настоящее оборотное зелье и уговорила прогуляться с ней в Косой переулок. Я ужасно боялась наткнуться на настоящую девушку, но все обошлось… Было здорово. Но наверное я больше никогда не стану повторять это. Мне неуютно быть кем-то другим. Словно обманываешь всех…

— А где сейчас Стелла? — спросил Гарри. — Можно ее повидать?

— Увы, — ответила мисс Грей. — Она месяцев пять назад уехала по каким-то делам в Америку.

— А ее родители?

Вирджиния вздохнула.

— У нее никого не осталось, — ответила она. — Во время войны отец пропал без вести. А миссис Вольфбрук начала страшно пить… Все спускала. Раньше они были очень обеспеченные, а после исчезновения мистера Вольфбрука стали нуждаться. И еще алкоголь… В общем, Стелла здорово намучилась. И однажды просто нашла мать мертвой. На полу в ванной. Последние деньги ушли на достойные похороны. Я много раз предлагала ей пожить у меня, но Стелла очень гордая… В общем, сейчас ее дом стоит запертым. Она обещала вернуться только к февралю.

— А где она работает? — отпив чай, поинтересовался Гарри.

— Кажется, на почте, — ответила девушка. — И еще подрабатывает в какой-то лавке, тоже в Косом переулке… Ей несладко приходится, но она уже научилась справляться.

— Вирджиния, — осторожно начал Гарри. — То, что я тебе скажу сейчас, наверное тебя шокирует и расстроит. Но… С Саймоном переписывалась именно Стелла. И твои дневники, по всей видимости, скопировала и переслала мне тоже она.

— Нет, этого не может быть! — Вирджиния вскочила с места, опрокинув стул. — Зачем это ей? Нет, она не могла… Да как же… О, Господи…

Ладони легли на синий бархат маски. Она чуть покачнулась — ноги явно не слушались. Гарри ничего не оставалось, кроме как обнять потрясенную девушку. От его прикосновения она заметно напряглась, потом вздрогнула и, судорожно вздохнув, заплакала.

— Мне очень жаль, — сказал он тихо. — Я понимаю, как тебе больно…

Когда бедная девушка перестала вздрагивать и немного успокоилась, он осторожно убрал руки, поднял упавший стул и усадил Вирджинию.

— Это невозможно, — снова повторила она, вытирая глаза. — Это просто невозможно. Стелла не могла…

— Увы, это установлено совершенно точно, — ответил Гарри, вздыхая. — С работы она уволилась чуть больше месяца назад. А до того момента они с Саймоном несколько лет вели очень активную переписку. Он все рассказал. А теперь ты должна вспомнить все. Каждую мелочь. Все, что с ней связано. Любая деталь может оказаться крайне важной, понимаешь?

— Да, конечно, — ответила Вирджиния, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Мне казалось, что меня уже ничем нельзя удивить… Прости, пожалуйста. Наверное, я кажусь тебе сопливой дурочкой. Но, поверь мне, я в эти дни плакала больше, чем за весь последний год… И… Если это правда… Боже милостивый, хоть кому-нибудь в этом мире можно верить!

— В мире много хороших людей, — мягко произнес Гарри. — Но бывает и такое… Самый близкий друг оказывается крысой.

Он умолк. В столовой повисла тягостная тишина. Вирджиния пыталась осознать страшную правду, которая обрушилась на нее. А Гарри вспомнил родителей, погибших из-за предательства Петтигрю…

— Мы со Стеллой однажды поругались из-за тебя, — прошептала Вирджиния. — Она увидела на столе книгу. Ту, которую твои друзья… О тебе. Я просто не успела убрать и… В общем, она сказала, что это надо прекратить, что я просто выдумываю… Я вспылила и запретила ей вообще говорить о тебе в моем присутствии. Через некоторое время Стелла извинилась и больше мы к этому никогда не возвращались. Но тогда она меня очень расстроила.

— Значит, она подозревала, что…

— Да, — кивнула она. — Она знала, что я веду дневник с тех самых пор, как научилась писать. Поэтому когда ей понадобилось что-то… О тебе. О, Господи.

Она снова перевела дух.

— Знаешь, теперь многое стало понятно, — сказала она с горечью. — Примерно в то время, когда вышла та книга, у меня бесследно исчезла волшебная палочка. Я так ее и не нашла, пришлось покупать новую. Наверное, это тоже Стелла…

Гарри кивнул.

— Да, ей нужно было выдать себя за тебя, чтобы получать письма, — сказал он.

— Значит, это длится уже почти семь лет, — потрясенно проговорила девушка. — Боже… Какая же я дура.

— Нет, — твердо возразил Гарри. — Ты не дура. Любой нормальный человек привык доверять своим друзьям. Это нормально… А вот что движет Стеллой, чего она добивается… Пожалуйста, вспомни. Все. О чем вы говорили с ней? Может, она упоминала какие-то места или имена…

Вирджиния снова задумалась.

— Однажды мы сидели с ней в гостиной и просто болтали, — заговорила она после долгой паузы. — И она бросила какую-то фразу. Мол, для решения всех проблем у нее теперь есть мистер Грейвс. Я засмеялась и спросила, кто это и что между ними, а Стелла вдруг умолкла. Потом как-то неловко отшутилась и засобиралась домой, хотя перед этим мы хотели поужинать вместе. Быстро сослалась на неотложные дела, про которые вспомнила только что, и ушла…

Все постепенно становилось на свои места, прозвучало еще одно знакомое мракоборцам имя. Бенедикт Грейвс был единственным, кому удалось ускользнуть тогда, в 1996-м, при задержании банды…

Страшная мысль пронзила Гарри.

— Не хочу расстраивать и пугать тебя еще больше, — сказал он. — Но я уверен, что ты в большой опасности, Вирджиния. Когда они начали действовать, отправлять письма… Думаю, они рассчитали все таким образом, чтобы к моменту, когда мы вышли бы на твой след, ты уже должна была замолчать. Понимаешь? Они все хотели свалить на тебя. Сейчас я очень прошу. Сосредоточься. Подумай как следует. Что Стелла дарила или приносила тебе в последние полгода.

— Набор карандашей, — ответила она после паузы. — Шелковый платок. Новую кружку подарила. Еще один модный роман. Мне он очень не понравился, кстати — я прочитала страниц десять и убрала книжку куда-то на чердак.

— Мне придется забрать все это, — сказал Гарри, поднявшись с места. — Возможно, эти предметы представляют опасность. И… Было бы хорошо вам на какое-то время перебраться отсюда.

— Нет, — Вирджиния тоже встала. — Если они хотели меня подставить, вряд ли станут нападать открыто. А вещи… Разумеется, возьми все, что нужно. Вряд ли я смогу пользоваться ими после всего того, что узнала сегодня… Да и раньше. Платок красивый, но слишком яркий, с разноцветными попугаями. Я такое не ношу, поэтому он так и лежит без дела.

— Происходило ли что-то подозрительное или необычное? — спросил Гарри. — Странные визиты или события?

Она снова застыла на месте.

— Нет, вроде ничего такого… Хотя…

Она вдруг снова сильно разволновалась и умолкла.

— Пожалуйста, — попросил Гарри. — Не скрывай ничего!

Вирджиния закрыла лицо руками и снова опустилась на стул.

— Не могу, — прошептала она. — Я не могу…

— Тебе нечего бояться, — проговорил Гарри, садясь рядом. — Ты ведь несколько лет каждый день рассказываешь мне обо всем. И это… Это так невероятно трогает. А сейчас мне нужно знать, понимаешь?

— Это было чуть больше месяца назад, — прошептала она, не убирая руки от лица. — Я… Со мной было что-то. Как болезнь. Я почти ничего не помню… Мама говорит, что я была не в себе. Она боялась за мой рассудок. Я тогда в каком-то припадке вытряхнула из шкафа всю цветную одежду и сожгла в камине. Мама перепугалась до смерти, позвала целителя… Они не нашли ничего опасного, через пару дней мне стало лучше. Сказали, что вероятно это последствия сильного стресса или чрезмерного напряжения. И я решила, что…

Она снова умолкла, собираясь с силами.

— Что это из-за того, что писали о тебе, — еле слышно закончила она. — Бывает же так, что последствия потрясения проявляются не сразу, а через какое-то время. Я подумала, что это из-за тех страшных событий… Когда… Очень долго не было никакой надежды на выздоровление. А потом. Ты вдруг вернулся… Я за те месяцы едва не сошла с ума. Иногда целыми днями не могла заставить себя подняться с постели. Вставала и работала только потому, что… Ты ведь никогда не сдавался. И я знаю, что тебе бы не понравилось, если бы я… Боже. А сейчас… Гарри, пожалуйста. Не сердись на меня.

— Спасибо тебе, Вирджиния, — тихо откликнулся Гарри. Сердце взволнованно трепыхалось у него в груди. — Ты очень отважная. И твое отношение… Мне трудно подобрать слова, чтобы выразить. Но… Спасибо тебе. Это для меня очень важно.

— Мне так стыдно, — прошептала она. — Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо…

— Обещаю, что не буду, — улыбнулся Гарри. — У меня к тебе есть еще одна просьба. Ты храбрая. Сильная. И… Посмотри на меня, пожалуйста. Ну, же!

Она вздохнула, убрала руки от лица. Синий бархат маски и из темных прорезей — снова ослепительная синяя вспышка…

— Ты можешь убрать это? — спросил Гарри, показывая на маску. — Тяжело общаться, обсуждать такие вещи и не видеть живое лицо…

Она всплеснула руками.

— Да что ты! Да разве… Я ужасна…

— Поверь, меня трудно напугать парочкой шрамов, — сказал Гарри.

Она помолчала, потом медленно стянула маску, потом на несколько мгновений подняла взгляд.

Зрелище было чудовищное. Но, глядя на длинные темные полосы, изуродовавшие все ее лицо, Гарри ощутил не отвращение, а лишь гнев и боль.

Вирджиния спрятала лицо в ладонях.

— Нет-нет, пожалуйста, — снова попросил он.

Она послушно убрала руки и сидела, просто закрыв глаза.

Гарри еще некоторое время изучал ее лицо. Такая удивительная девушка, столько внутренней силы. Столько тепла. Искренности. Какой-то невероятной чистоты…

Волна ослепительного света обрушилась на него как раз в то мгновение, когда Вирджиния осмелилась наконец открыть глаза и взглянуть на него. Она замерла, вглядываясь в его лицо, озаренное изнутри, мгновенно осознав, что стала невольной свидетельницей чего-то очень личного. Удивительного. А он…

Захваченный огненной волной он видел ее. Такой, какой она должна была быть. Без злого разрушительного вмешательства. Без шрамов. Словно неведомый Мастер, огорченный тем, как изуродовали его прекрасное творение, отдернул завесу и решил показать ему ее подлинный облик.

Он видел ее душу. Не просто видел — он словно прикоснулся к ее душе. И сразу узнал. Будто они знакомы тысячу лет и встретились после долгой-долгой разлуки… За долю секунды он увидел блистающий, прекрасный узор на ткани мироздания, где соединяются судьбы, события, пути...

Короткий вздох.

Возвращение в полутемную тесную столовую.

Вирджиния сидела напротив, держа его за руку. Заметив, что Гарри пришел в себя, торопливо убрала ладонь и вздохнула.

— Ты… — выдохнул он потрясенно. — Ты… тоже знаешь свет?

Она лишь кивнула и опустила голову.

Слова были не нужны.

— Мне плевать на твои планы! — бушевала Стелла, мечась по комнате подобно разъяренной тигрице. — Мне нужен Саймон! Я годами покрываю тебя, Грейвс! Бегаю с поручениями и занимаюсь твоими грязными делишками в надежде, что ты вытащишь Саймона из тюрьмы. И что я слышу все это время? «Не сегодня», «в другой раз», «потерпи, Стелла»! Мне надоело терпеть, ясно? И Саймону тоже! Ты спишь в теплой постели и делаешь, что хочешь, а он гниет в Азкабане!

— Насколько я помню, в Азкабане теперь тоже теплые постельки, спасибо нашему великому мистеру Поттеру! — гоготнул сидевший в кресле Грейвс.

Это был широкоплечий мужчина средних лет, невысокий и коренастый, в его темных волнистых волосах и трехдневной щетине серебрилась седина, а серые, глубоко посаженные глаза на потрепанном загорелом лице пронизывали колючим холодом.

— Не смешно! — злобно рявкнула Стелла, тряхнув головой. Ее гладкие черные, стриженные под каре волосы блеснули в свете лампы, словно шелк. — Даже если они там едят с золотых тарелок, это все равно тюрьма! И Саймон попал туда по твоей милости! Поэтому ты обязан вытащить его, слышишь? Хватит кормить меня обещаниями! Мое терпение лопнуло! Или ты немедленно сделаешь что-нибудь, или пеняй на себя.

— И что ты сделаешь? — иронично бросил тот, демонстративно положив ногу в пыльном ботинке на угол стола. — Сдашь меня аврорам? Во-первых, не успеешь, я успею дать дёру. А во-вторых, сама же и сядешь. Думаешь, они погладят тебя по головке за укрывательство беглого преступника и за все твои махинации?

— Нет, дорогуша, — ядовито парировала Стелла. — Мне хватит ума выскользнуть, и тебе это отлично известно. И учти: если ты попробуешь тронуть меня хоть пальцем, мистеру Поттеру мгновенно отправится одно милое, заранее приготовленное и тщательно спрятанное письмецо. И дня не пройдет, как тебя закуют в кандалы, понял?

— Они теперь гуманисты, — снова гоготнул Грейвс. — Кандалы нынче не в моде. Ладно, Волчица, не шуми. Нам незачем ссориться сейчас, когда осталось только руку протянуть и сорвать сладкий плод победы… Я многим тебе обязан и помню об этом. Ты получишь своего красавчика. В праздничной упаковке с красным бантом. Обещаю. Как раз сейчас пришло время приступить к следующему этапу нашего плана… Кстати, что там с твоей подружкой?

— Все, как мы и планировали, — ответила Стелла. — Я вчера была в Южном Хиллсайде. Там только и разговоров о бедняжке мисс Грей, которая уже пару недель лежит при смерти. В дом я зайти не могла — считается, что я в Америке. Но судя по тому, о чем болтают местные жители в супермаркете, все сработало. Она никому и ничего не сможет сказать, все будут уверены, что это ее рук дело.

— Надо же, спятившие влюбленные девицы тоже бывают крайне полезны, — ухмыльнулся Грейвс. — Жаль, что не удалось заполучить этого Поттера тихонечко и без шума… Это была отличная идея. Ну, попробуем решить проблему другим способом. Слушай, Волчица, а за что ты так взъелась на эту бедную уродину? Вы ведь с детства дружили! Что вдруг случилось?

Стелла села и скрестила руки на груди.

— Она причина всех наших бед! — глухо проговорила она. — Если бы папаша Грей не женился на Гонории и на свет не появилась эта куколка, Саймону не пришлось бы убегать из дома. Он бы не мыкался по чужим углам и не попал бы в тюрьму, а спокойно унаследовал отцовский дом. И сейчас мы с ним просто наслаждались бы жизнью. Он ненавидит сестру. Она захватила все, что принадлежало ему. Саймон мне признался, что в детстве даже попытался избавиться от нее, чтобы все было, как прежде. Но все стало еще хуже — из-за полученного уродства родители еще больше стали кудахтать над своим бедным ангелочком. А Саймон окончательно превратился в изгоя и невидимку. Дело, не доведенное до конца, — всегда роковая ошибка.

— Но тебе-то она ничего плохого не сделала, — возразил Грейвс.

— Враги Саймона — мои враги, — холодно бросила девушка. — И если для его спасения надо поджарить полгорода, я с большой охотой чиркну спичкой, Бен. Тем более, что Вирджинии все равно нечего ждать от этой жизни. С таким-то личиком… Кому она вообще нужна? Только зря небеса коптит, сидя взаперти. И для плана подходила идеально. Благодаря этой дурочке мы с Саймоном спокойно переписывались шесть лет! А когда мы его вытащим, все будут думать, что это дело руки спятившей сестрички…

— Все-таки ты та еще стерва, Волчица, — ухмыльнулся Грейвс. — Тебе палец в рот не клади…

— Жизнь научила меня двум простым вещам, дорогуша: если чего-то хочешь, пойди и сделай сама, — ответила Стелла. — А сентиментальные вздохи о добре и зле обычно сильно все усложняют и укорачивают и без того маленький человеческий век. Мой отец был очень принципиальным — и исчез бесследно, когда ему не было даже 50 лет. Моя мать целыми днями могла рассуждать о философии и нравственности, а едва столкнулась с суровой реальностью — тут же забыла всю свою трепотню. Оказалось, что для нее нет ничего важнее бутылки огненного виски…

— Ну, а Вирджиния?

— А Вирджиния слишком занудная. Она живет только в своих мечтах. До реальной жизни ей вовсе нет дела. Что ж, в отличие от меня, она может себе позволить витать в облаках — папаша Грей обокрал моего Саймона, лишил его всех прав и оставил своей драгоценной дочурке неплохую сумму в сейфе Гринготтс. Можно целыми днями валяться в постели и фантазировать. Как же! Почтенный мистер Грей, известный художник волшебных портретов. Впрочем, он и ее успел научить… Другая бы на ее месте взглянула пару раз в зеркало и утопилась, а ей будто нравится героически страдать. И учится, и работает. И за матерью приглядывает, и хозяйство ведет… Нашей малышке Вирджинии только крылышек не хватает. Правда, с такой физиономией они вряд ли будут сочетаться…

— Кстати, а куда делся ее папаша?

Стелла игриво потянулась.

— Отдал концы, когда узнал правду, — ответила она, усмехнувшись. — Саймон как-то раз выложил ему все при встрече. Про его брак с Гонорией, про Вирджинию, про ту заколдованную куклу, которую он подсунул сестричке… Нежная артистическая натура мистера Говарда Грея не выдержала такого удара. Он умер, кажется, на следующий день от сердечного приступа. Саймон даже мечтать не мог о такой удаче. Месть получилась великолепная.

— А ты та еще штучка, Волчица, — с явным восхищением выдохнул Грейвс. — Пожалуй, ты самый ценный союзник и друг, какого только можно себе вообразить… Ох, чувствую, мы с тобой натворим дел…

— Сай-мон! — по слогам протянула Стелла. — Сейчас меня интересует только Саймон, заруби себе на носу. Верни мне его и можешь рассчитывать на любую помощь и поддержку. Что угодно сделаю! Я умею быть благодарной, уверяю тебя. И всегда была тебе полезна.

— О да, — кивнул Грейвс. — Спору нет, ты великолепна. Я даже завидую старине Грею, что у него такая преданная и умная подружка. Еще и красотка хоть куда… Мне с женщинами никогда не везло — попадались одни шлюхи.

— Порядочные дамы не бывают в тех местах, где ты проводишь свою жизнь, Бен, — откликнулась Стелла. — Я всегда говорила, что ты не там ищешь свое счастье. Мог бы, например, хоть раз в жизни помыться, побриться и подкатить к какой-нибудь привлекательной вдовушке с капиталом. Конечно, тут нужно выбрать нужный момент и приложить усилия… Ах, да. Усилия. Страшное слово для того, кто ни одного дня в жизни не напрягался.

— Нравоучения я к обеду не заказывал, — поморщился Грейвс, убирая ногу со стола. — Давай-ка лучше вернемся к делу.

— К делу, так к делу, — утомленно протянула Стелла. — Майк прислал весть, что у него все готово. Ждут только твоей команды…

* * *

— Дело плохо. Нападения произошли одновременно. Организованы по одному и тому же сценарию. В Бристоле, Ноттингеме, Оксфорде и Питерборо, — мрачно перечислял Кингсли Бруствер. — Отдел М связался с премьер-министром, а он передал мне пять минут назад. Гарри, ситуация чрезвычайная. Пять миллионов фунтов стерлингов умыкнули. Двое убитых, восемь серьезно пострадавших от мнемагии. Кроме того, они сумели пробить первый уровень защиты и захватить трех наших секретных сотрудников…

— Черт, — выругался Гарри. — Значит, все-таки решились.

— Да. И раз они пошли на захват заложников, значит, их цель — не просто разжиться деньгами и лечь на дно. Они метят выше. До сих пор благодаря нашему сотрудничеству с отделом М удавалось удерживать оборону — как ты знаешь, ни один волшебник не может работать в магловском банке даже уборщиком, если бы и захотел, приходят в действие защитные заклинания. Сейчас они пытаются переломить это. Разрушить нашу систему защиты. И войти, наконец, на запретную территорию.

— Власть над маглами, — мрачно бросил Гарри. — Опять они хотят власти над маглами… Придумывают какие-то дикие теории, убивают, карабкаются по трупам. А в итоге все и всегда сводится к одному. К власти.

— Да, — вздохнул Кингсли. — Сейчас им, по всей видимости, нужен контроль над банками, доступ к управлению финансами маглов. А, как известно, кто управляет деньгами, тот управляет страной.

— Поэтому сначала они пытались взять меня, — снова заговорил Гарри. — Главный аврор — важная часть секретной цепи обороны… Доступ к тайне, к кодам. К Надзору. Все получилось бы тихо, быстро и практически незаметно. Теперь, видимо, включился план Б. Я пойду, Кингсли. Надо работать…

Министр вздохнул и произнес:

— Я прямо скажу тебе, Гарри: ситуация крайне серьезная. Вся экономика страны под угрозой. Премьер-министр вне себя. Мы должны это остановить. Как можно скорее.

Весь отдел магического правопорядка был поднят на ноги. Сотрудники отдела памяти пытались помочь несчастным банковским служащим, подвергшихся мнемагическим заклятиям, несколько мракоборцев под видом работников секретного «отдела М» уже работали вместе со своими коллегами-маглами в ограбленных банках. Министерство магии гудело, как опрокинутый улей — пожалуй, со времен прихода к власти Волдеморта не случалось таких серьезных происшествий…

Гарри метался между Кингсли, Отделом тайн, М-сотрудниками и собственными подчиненными. Именно в его кабинет стекалась вся последняя информация. Там формировались группы, составлялись графики, продумывалась стратегия борьбы и расследования...

Спустя два часа в распахнутую дверь вбежала испуганная секретарша. В руках она держала чуть помятый конверт без обратного адреса.

Несколько строк были, как и прежде, отпечатаны на машинке. «Привет, Гарри Поттер! Джарвис Слоуборн. Саймон Грей. Этьен Прауд в обмен на тех трёх, которых мы взяли сегодня. Подробности следующим письмом».

Банда Бенедикта Грейвса, решившая взять реванш за свое давнее поражение, перешла в наступление.

Нечто темное, огромное затягивало его все глубже. Гарри, чувствуя себя невероятно тяжелым и беспомощным, камнем проваливался в вязкое болото мучительных, запутанных сновидений.

Придя домой всего пять минут назад, он поцеловал Джинни и сразу поднялся в спальню. Сил едва хватило на то, чтобы сбросить обувь и форменную мантию, — проведя на ногах более суток, Гарри бухнулся на застеленную кровать и тут же выключился. Перегруженный мозг уже давно взывал о передышке. Какое-то время Гарри держался на запасах бодрящего зелья, припрятанных в ящике стола, но, щедро делясь зельем с коллегами, он исчерпал и этот ресурс бодрости. В конце концов, поглядев на его воспаленные глаза и серую от переутомления физиономию, Терри и Симус, не сговариваясь, решительно вытолкали друга из аврората, велев не возвращаться раньше полудня следующего дня. И главе мракоборцев министерства магии Великобритании оставалось лишь покориться своим замечательным, заботливым друзьям и направиться к лифтам.

Финнеган и Бут были правы: торчать в кабинете больше не было смысла. В аврорате всегда оставались дежурные, сообщить начальнику о чем-то чрезвычайном было делом нескольких минут. А остальное было уже готово: обмен был назначен на три часа пополудни следующего дня. И перед сложным днем нужно было набраться сил…

Гарри спал тем тяжелым, тягучим сном, который завладевает всеми смертельно уставшими людьми. Среди гулкой полутьмы то и дело вспыхивали какие-то разноцветные огни, потом какое-то жуткое чудовище, схватив его за ногу, волокло его по земле. Он больно ударился головой о камень, и от этого удара чудовище, чьей добычей он стал, вдруг разлетелось на миллион бумажных журавликов, сложенных из бумаг с пометкой «совершенно секретно»… Из макулатурного вихря в какой-то момент высунулась косматая голова Хагрида, который подмигнул ему, сунул в руки огромную коробку шоколадных лягушек и важным голосом заявил: «Ты — волшебник, Гарри!». Потом Хагрид помахал ему своей огромной ладонью, открыл свой маленький розовый зонтик и улетел, хохоча и отплевываясь от бумаги, которая то и дело лезла ему в рот. Гарри уронил тяжелую коробку, коробочки с лягушками разлетелись в разные стороны, а в его ладони оказался темный кленовый лист с эльфийского дерева у Ивнинг-холла. Он повертел его в пальцах, почему-то спрятал в карман и закрыл лицо руками...

Через некоторое время сон стал немного легче. Темное, вязкое желе стало таять. Гарри несколько раз глубоко вздохнул, словно освобождаясь от тяжести… Он обнаружил, что теперь стоит на лестнице Ивнинг-холла и смотрит на портреты своих предков, которые, перекрикивая и перебивая друг дружку, что-то пытаются ему объяснить, но он не может понять ни единого слова в этом разноголосом шуме… Желая обрести хотя бы несколько минут тишины и покоя, он взбежал вверх по лестнице, в ту комнату, где нашел куртку Сириуса. Распахнул дверь…

Крестный стоял у окна, задумчиво глядя в вечернее золотое небо. Красивый, помолодевший, в великолепном бархатном одеянии… Он резко обернулся и, увидев Гарри, бросился к нему навстречу.

Они крепко обнялись.

— Ох, Гарри, — тихо произнес Сириус, по-прежнему не выпуская его из объятий. — Сорванец ты мой.

— Сириус… Сириус… — ему хватило сил лишь произнести имя. Гарри задохнулся от волнения, от нежданной радости. Хоть и прошло много лет, он по-прежнему сильно тосковал по крестному. Их разлука была такой внезапной, такой жестокой…

— Впереди нелегкие времена, Гарри, — снова заговорил Сириус. — Ничего не бойся, слышишь? Доверяй своему сердцу. Не смотри в бездну — иначе она поглотит тебя. Смотри только на свет. Только на свет…

— Я так устал, Сириус, — проговорил Гарри, прижимаясь щекой к мягкому, теплому плечу крестного. — Нигде нет покоя… Можно мне пойти с тобой?

— Нет, — коротко отрезал тот. — Не сейчас.

— Тогда ты не уходи, — по-ребячьи взмолился Гарри. — Оставайся жить с нами, в своей прежней комнате. Если тебе не нравится на площади Гриммо, ты можешь жить здесь, в Ивнинг-холле… Останься, а?

— Нельзя мне, — вздохнул Сириус. — Я ведь Бродяга. Но ты всегда можешь найти меня. Ты ведь знаешь, как… Гарри, нужно все пройти до конца, слышишь? Это очень важно. Только тогда все получится. Постарайся.

— Хорошо, — вздохнул Гарри и разжал руки. — Если ты пообещаешь быть рядом.

— Я всегда с тобой, дорогой мой, — улыбнулся Сириус и погладил его по голове. — Всегда. Каждую минуту. Как и твой отец, как Лили. Как старина Лунатик и наш младший Мародер Фредди…

— Как? Как ты сказал? — изумился Гарри.

Сириус рассмеялся своим фирменным смехом, немного напоминающим собачий лай.

— В нашей команде нет места крысам и грязи, — сказал он с улыбкой. — Поэтому вакантное место четвертого Мародера теперь занял Фредди. Большой привет вам от него, кстати! Такой отличный парень! Мог бы переплюнуть нас всех…

— Мог бы, — улыбнулся Гарри. — Им с Джорджем вообще нет равных…

Он вдруг снова стал серьезным.

— Знаешь, Джорджи по-прежнему ужасно скучает, так тяжело смотреть…

— Да. — Сириус тоже вздохнул. — Время иногда похоже на огромный камень, который нужно катить перед собой. А иногда наоборот, мчится быстрее, чем «Хогвартс-экспресс»… Главное не останавливаться, понимаешь? Нельзя сдаваться, Гарри. Никогда. Я запрещаю тебе сдаваться. Помни об этом, ладно?

— Ладно, — откликнулся Гарри. — Только будь рядом. И мама. И папа...

— Всегда, дорогой мой. Всегда.

Сириус сказал это почти шепотом. Еще раз кивнул, потрепал Гарри по голове и, сделав шаг к окну, слегка толкнул раму. Окно исчезло, вспыхнул яркий свет, который окутал Гарри, как нежные руки матери пеленают малыша перед тем, как прижать его к сердцу… Он закрыл глаза и, доверившись этой удивительной, необъяснимой ласке, снова полетел куда-то, не чувствуя ни времени, ни пространства, ни тревоги. И в этом теплом, уютном мире он слышал знакомые голоса, которые по очереди называли его имя. Сначала — мелодичный, негромкий голос мамы. Потом — Джинни. Потом — едва слышно, почти шепотом, голос Вирджинии, которая не звала его, а наоборот, будто успокаивала…

— Гарри! Ну, же, милый, — снова повторила Джинни, проведя ладонью по влажному лбу мужа. — Просыпайся. Пора. Слышишь?

Гарри с трудом разлепил глаза. Она смотрела на него с сочувствием.

— Прости, — сказала она. — Но уже половина двенадцатого… Как ты?

Гарри сел, потер заспанное лицо. Потом нацепил очки, которая подала ему жена. Вздохнул.

— Спасибо, милая, все хорошо, — ответил он. — Молодчина, что разбудила.

— Завтрак на столе. Умойся хотя бы и обязательно поешь.

— Да, конечно. Джинни!

Он сел, порывисто обнял ее, зарывшись лицом в темные рыжие волосы.

Она взволнованно вздохнула, прижалась губами к его голове.

— Что… Что ты…

— Ничего, — прошептал он. — Я люблю тебя.

— Гарри, не пугай меня, — всполошилась жена. — Ты будто прощаешься!

— Нет-нет, — улыбнулся он. — Как показывает опыт, меня не так просто прикончить. Все будет хорошо, вот увидишь! Просто…

Он молча приник к ее губам. Чувствовал, что если не поцелует ее прямо сейчас, просто задохнется, угаснет, умрет…

Через три четверти часа главный аврор, собранный, спокойный и полный решительности, уже находился в своем кабинете.

— Кингсли тебя ищет, — заглянув в открытую дверь, бросил Эрни. — Что-то срочное…

— Есть еще одно важное дело, Гарри, — сказал Кингсли, жестом приглашая его сесть вошедшего главного аврора. — Сильверстоун уходит в отставку.

— Сейчас? Сегодня? — удивился Гарри. — Не лучше ли подождать, пока…

— Нет, именно сейчас, — резким тоном прервал его Кингсли. — Сегодня мы пожинаем плоды именно его бездействия, Гарри. Аврорат, как тебе известно, пережил множество перемен. Да, со скрипом, даже со скандалами и драмами. Теперь ваше подразделение является одним из самых эффективных. Робардсу не нужно было объяснять, почему все нужно перестроить. И он великолепно справился. А потом с готовностью уступил место новому поколению… А Сильверстоун в своем Отделе тайн за последние восемь лет не сделал ровным счетом ничего. Бабушкины методы и дедушкины подходы… В итоге всю систему защиты магловских банков нужно выстраивать заново, потому что кто-то не потрудился вовремя провести реформы в важнейшем отделе и на корню гасил все новые инициативы... В общем, как глава аврората ты должен знать, что его заявление об отставке уже подписано. Когда сегодняшняя операция завершится, нужно сразу же сформировать команду, понимаешь? Сегодня же… Есть ли у тебя кто-то толковый на примете с вашей стороны? Вообще из тех, с кем ты уже имел дело? Нужны люди, хорошо знакомые и с миром маглов, и со всеми их современными штуковинами.

— Да, конечно, — кивнул Гарри. — Я и сам не раз думал об этом. Если честно, мы давно отстаем в своих представлениях о мире маглов. Раньше это было просто забавно, но теперь превратилось в настоящую проблему. Я и по своим это вижу. Мы на шаг позади буквально во всем! Начиная с одежды и дорожного движения и заканчивая международной безопасностью. Например, моя кузина Лилибет безо всякой магии умеет делать такие вещи, какие не снились многим волшебникам. Просто с помощью клавиатуры! У них настоящий компьютерный бум, а у нас Сильверстоун из года в год пишет исследования об ирландских колодцах и поющих чашах, как при Мерлине… Простите, если я слишком резок…

— Не извиняйся, — сказал министр, — Ты все говоришь верно. Это и моя вина, мое упущение… Что ж, надеюсь, вернемся к этому вопросу уже сегодня вечером. А сейчас удачи вам, Гарри. Tueri bonum! Я, как-никак, тоже мракоборец…

— Tueri bonum! — чуть взволнованно откликнулся тот . — У нас все продумано до мелочей. Должно сработать…

* * *

Солнце палило нещадно и слепило глаза.

Заключенные в серых арестантских балахонах медленно шли по центральной дорожке старого кладбища навстречу трем заложникам. В ста ярдах по обе стороны от каменного ангела, где они должны были столкнуться, скрытые среди деревьев и надгробий, замерли в ожидании две группы людей.

— Есть, — шепнул Симус, не сводя напряженного взгляда с шагающих навстречу друг другу заключенных и заложников: они наконец встретились и, обменявшись взглядами, продолжили двигаться каждый в своем направлении. Через пару минут Симус и Эрни, горячо обняв освобожденных бедолаг, уводили их подальше от опасного места. В противоположном лагере, однако, произошло нечто иное: раздался тихий хрустальный звон и…

Медный вороний ключ, который выронил из кармана один из заключенных, сработал безупречно: все, кто ожидал, скрываясь в кустах, бесшумно осели на землю, мгновенно погрузившись в глубокий сон.

— Порядок! — громко крикнул Саймон Грей. — Идите сюда!

Авроры ринулись вперед и уже через несколько мгновений трое спящих похитителей были обезоружены и аккуратно связаны.

— Молодчина, Терри, — Джастин похлопал по плечу человека, похожего на Саймона Грея, и ухмыльнулся. — Ох, и видок у тебя…

— Через полчаса приходи, будет получше, — буркнул Терри. — А пока давай кое-что проверим. Альберт! Кори! Вы видели? Тут был еще один человек. В нескольких шагах отсюда. А теперь его нет.

— Трансгрессировать он бы не смог, — возразил Джастин. — Купол до сих пор действует. Как и сонный ключ. Поэтому надо проверить тут все.

— Гоменум ревелио! — проговорил Терри, взмахнув палочкой.

Но ничего не произошло.

— Вроде никого, — Джастин удивленно пожал плечами. — Может, тебе показалось?

— Мне никогда ничего не кажется, — проворчал Бут. — Нет. Здесь точно был кто-то еще…

Однако, тщательные поиски ничего не дали. Прочесав окрестности, авроры обнаружили лишь кованую калитку старинного фамильного склепа, которая, против обыкновения, была не заперта на замок, а просто закреплена куском проволоки. Больше ничего — ни следов, ни улик.

Фокус с оборотным зельем и усыпляющим ключом удался: заложники были освобождены, а похитители схвачены без единого столкновения. Однако, до полной победы было еще очень далеко: среди задержанных не было главных вдохновителей и организаторов. Бенедикт Грейвс и Стелла Вольфбрук были предусмотрительны и осторожны, послав на задание других… Самой крупной добычей авроров стал Майкл Лозовски, старый приятель Грейвса еще по ограблениям 10-летней давности, который до этого мгновения считался погибшим. С ним были двое совсем молодых парней.

— Эти двое участвовали в ограблении в Оксфорде, — доложил Эрни. — Камеры наблюдения в банке успели их засечь. — А вот Лозовски — это настоящая неожиданность.

— Что они говорят? — спросил Гарри.

— Увы, ничего, что могло бы нам помочь, — вздохнул Джастин. — Лозовски назвал несколько адресов, где может быть Грейвс, но там пусто, мы уже проверили. Они успели улизнуть. Дом Стеллы — Волчицы, как они ее называют, — стоит закрытый. Мы обследовали все, включая подвал и чердак. Никаких следов. Она явно не появлялась там в последнее время. Никто не появлялся, везде пыль толщиной в палец. А те двое вообще мелюзга на побегушках. Роджер Мартин и Стивен Бук, им едва по 19 лет…

— Как??! — выдохнул Гарри потрясенно. — Как ты сказал??! О, Мерлин…

— В чем дело, Гарри? — спросил Терри, уже принявший свой обычный облик. — Знакомое имя?

— Еще какое знакомое, — с горечью ответил тот. — Стив был одним из первых воспитанников в «Дуглас-хаусе». Сразу после открытия…

Он сжал губы и умолк, глядя куда-то поверх голов.

Это был удар в самое сердце, которого Гарри никак не ожидал.

Гермиона хлопотала, разрезая ароматный пирог. Она положила большой дымящийся ломоть в тарелку Гарри и наконец села напротив. Рон уже с аппетитом уплетал свою порцию. Гарри рассеянно поблагодарил ее и продолжил задумчиво цедить чай из кружки.

— Гарри, — осторожно позвал его Рон, сидевший рядом. — Что случилось?

Тот будто очнулся, вздохнул и, поставив кружку, ответил:

— Да. Прости, пожалуйста, никак не могу выбросить из головы…

— Кто-то пострадал? — упавшим голосом спросила Гермиона.

— Нет-нет, — поспешил разуверить их Гарри. — Слава Богу, все прошло тихо, как и планировалось. Все целы… Просто… Один из банды, кого ребята взяли вчера, оказался нашим воспитанником. Из «Дуглас-хауса».

— Черт возьми, — выругался Рон. — Дружище, я знаю, о чем ты думаешь. В этом нет никакой твоей вины!

— Тогда почему мне так паршиво? — спросил тот с тоской. — Все эти годы я пытался… дать им возможность. Дать им нормальную жизнь.

— И у тебя превосходно получилось! — это уже Гермиона села рядом и решительно сверкнула глазами. — Слушай, сколько человек выпустились из «Дуглас-хауса» за семь лет? Сотня? Даже если меньше, не имеет значения. Без твоей помощи они были обречены на какое-нибудь унылое казенное заведение. На безысходное одиночество и нищету. Ты дал им все, что мог! Такой хороший старт, столько заботы… Гарри! Некоторые твои воспитанники уже создали семью. Ну! Расцелуй меня Мерлин! Уже и дети пошли…

— Размечталась! — проворчал Рон. — Никаких Мерлинов рядом с моей жено й! Не посмотрю, что знаменитость — башку оторву и всего делов...

Гарри рассмеялся, стараясь, чтоб веселье получилось как можно естественнее. Но подобные усилия вряд ли могут обмануть тех, кто чувствует тебя без лишних слов, кто видит тебя насквозь и понимает с одного взгляда.

— Ешь, — приказала ему Гермиона. — Нельзя питаться одним бодрящим зельем и угрызениями совести. Иногда надо все-таки есть что-нибудь нормальное.

— Очень вкусно, — похвалил Гарри, откусив и прожевав первый кусок.

Какое-то время они просто поглощали мясной пирог, чай с шоколадом, потом Гермиона одним взмахом отправила грязную посуду в раковину и, бросив кухню, умчалась в спальню, где неожиданно жалобно запищала малышка Роуз. Рон, поглядев на унылое лицо друга, усадил его в гостиной.

— Отдохни пять минут, хорошо? Я мигом.

Потом вышел из дома и трансгрессировал. Через несколько минут Гарри снова услышал характерный громкий хлопок за входной дверью.

Рон снова вошел в дом, держа в руках «Нимбус».

— Пойдем, прогуляемся, — предложил он Гарри, протягивая ему метлу и доставая из шкафа свою. — Погода сегодня отличная. Вот, держи. Джинни я предупредил, если что.

Гарри улыбнулся и сжал в ладони лакированное метловище.

Друг за другом они взмыли в темнеющее сентябрьское небо и набирая скорость, поднялись высоко-высоко, где уже никто не мог бы ничего разглядеть. Рон с рычанием и хохотом гонялся за ним минут двадцать, заставляя Гарри уворачиваться и на ходу вспоминать все подзабытые навыки капитана команды по квиддичу. И когда, наконец, схватил его за руку и они, смеясь, вышли из крутого винтового падения, настала очередь Гарри ловить Рона (и, надо признать, он достиг своей цели гораздо быстрее). Потом они неслись наперегонки, крича от восторга. В полетах прошло минут сорок, и напряжение, скорость, кровь, вскипевшая в жилах, сделали свое дело — тоска бесследно растворилась, уступив место радости, а тяжесть, которая лежала на сердце Гарри свинцовым грузом, исчезла. Несмотря на разочарования жизнь все еще была прекрасна. У него была превосходная метла, послушная каждому движению пальцев, вокруг был распахнут бескрайний простор синего неба с великолепным огненным закатом, а холодный вечерний воздух, хлеставший по лицу, вышибал из головы все дурные мысли и заполнял сердце прозрачной свежестью. Это было прекрасно. Но самое главное, самое драгоценное, то, с чем не могло сравниться ничто на свете — рядом был Рон…

— Ну? — спросил он, бесшумно приземляясь рядом с ним прямо на крыльцо. — Полегче?

— Намного! — ответил Гарри с улыбкой. — Ух! Давно мы с тобой так не выбирались… Спасибо!

— Всегда пожалуйста, — Рон хлопнул его по плечу. — Не забивай себе голову глупостями, дружище. Тебе не в чем себя винить. Я говорю это не потому, что твой друг и хочу тебя успокоить. А потому, что все эти годы собственными глазами видел, сколько сил ты вкладывал в них.

— Да, наверное, — вздохнул Гарри. — Но Стивен Бук несмотря на все мои усилия, все-таки связался с шайкой бандитов. И теперь, видимо, надолго сядет в тюрьму…

Рон положил руку ему на плечо и, чуть сжав, проговорил тихо и серьезно:

— Ты не — Господь Бог, Гарри. Твои дети, твои подопечные… Ты можешь лишь дать им дом, окружить заботой, обеспечить. Дать им шанс. Но ты не можешь заставить их поступать по-людски. Никого нельзя заставить быть порядочным человеком, если он сам хочет быть скотиной. Это был его выбор. Не бери на себя чужую вину. Я знаю, дружище, что тебе тяжело. Но подумай не о том, что один-единственный Стивен Бук оказался круглым идиотом, а о том, сколько других ребят выросли приличными людьми благодаря тебе. Например, трое прекрасных игроков для национальной сборной по квиддичу — неужели тебя это не радует?

— Конечно, радует, — откликнулся Гарри. — Я очень горжусь ими, знаешь… Такие молодцы. Да. Ты прав, конечно же. Видеть не то, что теряю, а то, что у меня есть… Всегда спотыкаюсь на одном и том же. Но… Все равно больно думать о том, что с этим мальчишкой… Я чувствую себя проигравшим, понимаешь? Словно старался, сражался за него, пытался помочь — и проиграл.

— Наверное, не все битвы можно выиграть, — вздохнул Рон. — Нельзя спасти того, кто этого не хочет. Не рви себе сердце, Гарри. Береги силы. Так ты сможешь больше дать тем, кому ты действительно нужен. И если что — только скажи. Буду гонять тебя над Лондоном хоть трижды в неделю! Раз твой драгоценный Малфой теперь торчит на континенте…

— Еще один ревнивец! — рассмеялся Гарри. — Какая-то заразная эпидемия в семействе Уизли?

Рон ухмыльнулся и шутливо боднул его в плечо. Гарри обнял друга, продолжая улыбаться. Когда Рон снова взглянул на него, зеленые глаза, еще недавно потухшие и заполненные тоской и болью, снова лучились теплом.

— Я могу спросить? — снова подал голос Рон. — Как у вас с Джинни? Вы решили свои проблемы?

— Да, все хорошо, — ответил Гарри. — Нет особых проблем, просто…

— Просто эта бедняжка запала тебе в сердце, приятель. И Джинни это чувствует…

Гарри вздохнул, помолчал.

— В ней есть что-то… — начал он тихо. — Нет, ты не подумай! Это совсем не то… Как будто мы знакомы давным-давно. Если бы мои папа и мама были живы, у них наверняка были бы еще дети. И… Ох, Ронни, я не знаю, как тебе объяснить. Представь, если бы тебя разлучили с Джинни на десять лет, а потом вы снова встретились, что бы ты почувствовал?

— Не знаю, — неуверенно протянул Рон. — Я бы не стал ждать десять лет. Сто раз сбежал бы и попытался ее найти…

— Значит, ты можешь понять, что я чувствую. Да, это звучит совершенно безумно, ведь мы никогда не были знакомы и… Но, Рон, клянусь тебе — это что-то совершенно невероятное. И есть кое-что еще. Это очень личное и…

Он осекся, быстро взглянул на друга, который застыл в ожидании, и тихо закончил:

— Свет. Она тоже… Тоже знает его. Как и я. Понимаешь? Я видел. Это всегда так неожиданно случается. И тогда я был у нее, нужно было кое-что выяснить… И… Она даже не удивилась. И потом призналась, что тоже видит...

Рон потрясенно присвистнул.

— Ну, ты даешь… И что это значит, как думаешь?

— Не знаю, Ронни. Честное слово. Но Вирджиния — единственная, кто тоже его знает. И такое странное ощущение, будто она всегда была — просто я про это забыл, а теперь вспомнил. Но это никак не связано с Джинни, клянусь тебе. Это совсем другое… Ты же веришь мне?

— Верю, — откликнулся Рон. — Я ничего не понимаю в том, о чем ты говоришь, но я знаю тебя. Но… Ты поосторожнее, ладно? От одной искры все может вспыхнуть. Не давай бедной девушке ложных надежд. Не рискуй.

— Да, Джинни то же самое сказала, — сказал он. — И, если честно, я не знаю, что делать. Как вести себя. Проявишь много внимания — плохо. Слишком мало — тоже плохо. Притворяться я не хочу. И лгать тоже не хочу… А она так смотрит на меня…

— Слушай, дружище, у меня есть одна мысль, — вдруг бросил Рон. — Подумай над этим…

Гарри улыбнулся. Идея показалась ему простой и гениальной.

На Рона всегда можно было положиться в трудную минуту.

— Это писал мой отец, — тихо произнесла Вирджиния, глядя на небольшой портрет, висящий над письменным столом в небольшой гостиной семейства Бутов. Сьюзен издала возглас изумления.

— Надо же, — сказала она. — Как все-таки тесен наш мир… Я помню эту картину с детства. Мама заказала ее, когда папы не стало. Она очень тяжело перенесла его гибель… В общем, сколько помню, я здоровалась с ним каждое утро. И мне казалось, что папа кивает мне и улыбается…

— Нет, тебе не казалось. Тогда он, видимо, только разрабатывал это, — пояснила Вирджиния. — Ну, чтобы портреты двигались. Даже простые, которые не говорят… Поэтому скорее всего он двигается. Просто редко. Например, только в десять утра. Так иногда бывает, магия странно срабатывает. Позже у папы появилась целая методика. Как сделать магию движений более устойчивой и постоянной… Он успел и меня научить… Если хочешь, можно кое-что подправить и портрет будет двигаться чаще.

— Ух ты, — восхитилась Сьюзен. — А ты правда умеешь?

Вирджиния кивнула.

— Потрясающе! А я, к стыду своему, совсем не умею рисовать, — посетовала Сью. — Даже простые картинки. Тех уродцев, которых я изображала для домашних заданий по травологии, даже вспомнить страшно! Профессор Стебль стоически терпела, благослови ее Бог.

Она улыбнулась, взглянула на гостью и умолкла.

— Прости, я еще не привыкла к тому, что лицо закрыто, — сказала она. — Столько всего понимаешь просто по мимике... Но не буду настаивать… Когда сама будешь готова, тогда…

Вирджиния вздохнула.

— Знаешь, она так давно со мной, что без маски я чувствую себя будто раздетой. Я всегда думала, что это предосторожность ради людей, чтобы не шокировать их своим уродством. А недавно вдруг осознала, что я сама привыкла прятаться. Она словно стала частью меня самой. И когда он попросил ее снять… В общем, это было неожиданно. И страшно.

— Гарри попросил? — тихо откликнулась Сью.

Вирджиния кивнула и, разволновавшись, отвернулась к окну.

Сью, чуть помедлив, подошла к гостье.

— Можно спросить тебя? — тихо произнесла она. — Гарри… Он очень много для тебя значит, да? Прости, если я лезу не в свое дело, но твоя реакция только на одно имя…

Вирджиния молча кивнула, бросив на нее быстрый ослепительно-синий взгляд.

Сью неожиданно улыбнулась.

— Что ж, добро пожаловать в клуб разбитых сердец, — сказала она. — Безошибочно узнаю сестру по счастью.

Девушка чуть вздрогнула и повернулась.

— Что? — еле слышно переспросила она. — Что?

Сью снова улыбнулась и кивнула.

— Да, — вздохнула она. — я тоже прошла через это. Ой, пойдем на кухню, чаю выпьем спокойно, пока дочка спит. Расскажу тебе все, как есть.

Девушки переместились в светлую, аккуратную кухню, Сьюзен быстро вскипятила чайник, расставила чашки, достала из шкафчика вазочку с печеньем.

— Я знаю его с детства, — начала она, отпивая чай. — Учились на одном курсе, только на разных факультетах. И, курса наверное с четвертого я поняла, что пропала… Рядом с ним всегда были какие-то другие девчонки, с которыми мне не тягаться. Одна Грейнджер чего стоит. И Джинни в какой-то момент вдруг превратилась в такую красотку… В общем, целая драма. А потом была война. И весь тот ужас, когда он…

Она умолкла, снова отпила чай, перевела дух.

— Никогда не забуду то утро в Хогвартсе. Когда он победил Волдеморта. Я была там, с остальными. Я видела его мертвым. И потом — снова живым. И… Можешь представить, что я чувствовала. А когда все было кончено, я решила, что хочу хоть немного быть похожей на него. Хоть что-то полезное сделать в жизни. Летом того года я пошла и сдала тест в аврорат. И меня взяли, представляешь? А когда в сентябре мы прибыли в академию, выяснилось, что Гарри и Рон тоже будут учиться с нами. На первом же занятии профессор Шумов поставил меня в пару с ним… Вообрази себе мой ужас. Я едва могла находиться рядом с ним. Роняла ложки, запиналась, заикалась. Гарри, конечно, в первый месяц со мной здорово намучился. Знаешь, он был очень терпелив. Очень деликатен. Он сразу все понял. Потом в какой-то момент мы просто поговорили с ним по душам и… У меня будто пелена с глаз упала. Нет, даже не пелена — оковы. Мне никогда не стать ему женой, я всегда это знала. Но наверное мое место какое-то другое. Ведь неспроста судьба поставила меня рядом с ним в тот нелегкий год! У меня был очень простой выбор: либо справиться с этим наваждением, найти себя, понять, кто я в его жизни, либо сдаться, уйти из аврората, отказаться от своей давней мечты, отказаться от самой возможности быть с ним рядом.

— И как ты справилась? — тихо спросила Вирджиния, старательно разглядывая свою чашку.

— Нельзя сказать, что это было легко, — призналась Сьюзен. — Но… Это же Гарри! Он никогда не давил, не смущал меня без причин. Но и никогда не флиртовал. Сразу дал мне понять, что надеяться не на что. Он уже был помолвлен с Джинни и… Да все, кто хоть раз видел их вместе, знали, что это дело решенное. Они предназначены друг для друга. Тут всегда было без иллюзий. Поэтому мне нужно было научиться жить со всем этим. Знаешь, сначала для меня было огромной проблемой даже просто прикоснуться. К руке. К плечу. Заговорить. Попросить о чем-то. А ведь мы напарники! И нам нужно взаимодействовать в самых разных ситуациях! Быстро, без лишних эмоций… Но понемногу я привыкла. Видеть его каждый день, общаться с настоящим Гарри, а не с тем, о ком я грезила много лет…

— И как? — снова тихо спросила Вирджиния. — Насколько большой была разница? Между придуманным и настоящим?

Сьюзен улыбнулась.

— Знаешь, как это ни странно, но настоящий оказался даже лучше, чем выдуманный, — сказала она. — Проведя с ним рядом несколько месяцев, я неплохо научилась его понимать. А узнав ближе, полюбила еще больше. Но однажды вечером, возвратившись с какого-то очень длинного, скучного дежурства, я вдруг поняла, что… Что я свободна. И это была самая большая победа в моей жизни. И ею я тоже обязана ему. И своим счастливым замужеством, в сущности, тоже. Гарри первый смекнул, что Бут вздыхает и краснеет… Сказал мне. Ну, и когда Терри, наконец, набрался смелости и предложил встречаться, я с большой радостью согласилась.

— Значит, то, что было… — начала Вирджиния и осеклась.

— Я буду любить Гарри, пока жива, — просто сказала Сью. — Как дерево любит солнце. Как рыба любит воду. Терри знал с самого начала, что Гарри всегда будет для меня очень важным, очень родным… И… Пойми, пожалуйста, правильно. Я очень люблю своего мужа. Честное слово. В том числе и потому, что Терри, как никто другой, понимает меня. Принимает меня такой, какая я есть. И не ревнует дерево к солнцу. Я ничего от него не скрывала, ни одной минуты. И Терри знает, что Гарри — это совсем иное… Теперь он вообще нам родственник, крестный отец нашей дочки, Гарриет Амелии. Она названа в его честь. И уговорил его именно мой муж. Так что Гарри теперь родной для нас обоих.

— Он солнце, — эхом откликнулась Вирджиния. — Настоящее солнце…

Она судорожно вздохнула, пытаясь совладать с сильным волнением, опустила голову и накручивая на палец кончик своей длинной косы, заговорила:

— Я вообще для него человек посторонний. И никогда даже не думала, что… Когда я его увидела на пороге своего дома, думала, что умру на месте. И потом… Я едва дышу, когда он рядом.

— Очень знакомо, — вставила Сью.

— Когда он попросил снять маску… Мне никогда в жизни не было так страшно. Но…

— Думаю, что он смотрел не на шрамы, Вирджиния, — мягко проговорила Сьюзен. — Он пытался увидеть тебя такой, какая ты есть. Настоящая. Гарри с детства привык к общему ажиотажу вокруг своего шрама. И его крайне трудно испугать. Так что ты зря переживаешь. Ему важно узнать твое сердце, а не увидеть очередное миленькое личико. И мне тоже, если честно.

— Сьюзен, ты давно его знаешь, — снова заговорила гостья. — А я ему никто… И разве может такой человек, как он… Я до сих пор не могу поверить в то, что вообще видела его, говорила с ним. Подскажи, что мне делать? Я ничего не понимаю, я не хочу ничем его беспокоить, мне так стыдно и…

— Первое, из собственного опыта, — Гарри терпеть не может, когда на него смотрят снизу вверх, — сказала Сьюзен, вздыхая. — Это лучший способ его расстроить и разозлить. И потом, Гарри тоже живой человек, а не памятник. У него есть свои недостатки, с которыми нам приходится мириться. И он отлично это понимает...

— Недостатки? — с изумлением выдохнула Вирджиния.

Сьюзен рассмеялась.

— О, да! Во-первых, он страшный упрямец. Иногда просто невыносимый, поверь мне на слово. Во-вторых, Поттеру нет равных по части создания беспорядка. Если бы ты увидела его кабинет, ты бы наверное упала в обморок. И бороться с этим невозможно. Многие пытались… Хотя сейчас уже значительно лучше, чем было в начале. Он честно старается. Ну, а в-третьих, у Гарри довольно буйный темперамент. Да, он может быть терпеливым, как ангел. Но если что-то серьезное, что ставит под угрозу чью-то жизнь, он может так вспылить и накричать, что посторонние люди в ужасе разбегаются в разные стороны. Правда, потом просит прощения… Впрочем, это все ерунда. Те, кто с ним работает и общается, давно привыкли к его особенностям. Мы любим его таким, какой он есть. С ним не всегда бывает легко… Вот, есть еще одна ужасная его черта — в тяжелые минуты он прячется от всех, замыкается и молчит. И нужны все небесные силы, чтобы вытянуть Гарри из раковины и растормошить…

— Если все это считать недостатками… — проговорила Вирджиния. — Сьюзен, знаешь, я всегда боялась. Узнать о нем что-то такое. Ужасное. Проснуться и понять, что того человека, который в моем сердце, — что его просто не существует. Что я просто все придумала. Но сейчас, когда познакомилась… И то, что ты говоришь… Спасибо! О, Мерлин, какое идиотское слово… Спасибо тебе. Не представляешь, как мне нужно было поговорить… Узнать. По-настоящему. Я ведь никому никогда…

Сьюзен поднялась с места.

— Ты позволишь? — спросила Сью, протянув руки.

Вирджиния тоже встала и они обнялись.

— Теперь ты не одна, — сказала Сью. — Гарри молодчина, конечно, что привел тебя… Не тревожься ни о чем, хорошо? Если понадобится помощь, тебе нужно только сказать. Ты всегда можешь прийти ко мне. К нам с Терри. В любое время.

— Это все так странно… — проговорила Вирджиния. — Еще недавно у меня была совсем другая жизнь… Спасибо тебе.

— Слушай, раз ты пишешь портреты, — вдруг заинтересовалась Сьюзен. — Ты наверное пробовала нарисовать Гарри?

— Да, конечно, и не раз. Но не получалось… Чего-то всегда не хватает. Вроде и сходство удается уловить, но все равно получается не Гарри. Не настоящий Гарри, — сказала она. — Может, теперь выйдет лучше… Я хочу написать так, чтобы любой, кто бы посмотрел на картину, сразу увидел Гарри таким, как вижу я. А это очень трудно…

— У тебя все получится, я уверена, — ободрила ее Сьюзен. — И хотела бы как-нибудь увидеть твои работы. Не каждый день встречаешь настоящего художника…

— А я… Хотела бы иногда…

Вирджиния умолкла, перевела дух и закончила:

— Я так люблю детей. Можно мне иногда приходить к твоей дочке? Я могу за ней присматривать, например. Мне не суждено… Нет, я давно привыкла к этому. Я давно смирилась. Но я люблю малышей…

Что ж, Рон Уизли редко дает советы, но если дает, то всегда попадает в яблочко. И Гарри, прислушавшись к нему и познакомив Вирджинию со своей верной, прекрасной напарницей, не ошибся. Несколько часов незаметно пролетели за разговорами, веселой возней с очаровательной малышкой Гарриет, приготовлением ужина… Сьюзен и Вирджиния, едва познакомившись, сразу ощутили такую теплую взаимную симпатию и радость, которая обещала перерасти в подлинную дружбу на долгие годы.

Несмотря на небольшое затишье в расследовании ограбления, Гарри катастрофически не хватало времени. Грейвс с Волчицей залегли на дно, и обнаружить их не было никакой возможности. Все, что оставалось аврорам — это буквально на ходу переделывать систему защиты банков и ждать, пока преступники хоть как-нибудь дадут о себе знать. Впрочем, у Гарри и без этого всегда хватало забот. Он буквально разрывался на части, метался между работой, семьей и домом. Его внимания ожидали все: любимая жена, сыновья, двое крестников, друзья и племянники. Кроме прочего, до начала зимы нужно было отремонтировать крышу в семейном гнездышке на площади Гриммо и закончить обновление второго этажа Ивнинг-холла, которое он затеял сразу же, как обнаружил поместье. Масштабную реконструкцию мансардных комнат Гарри решил отложить до весны, а вот разобраться с остальными проблемами, накопившимся в родовом поместье за тридцать лет запустения, нужно было до Рождества. Поэтому несмотря на всю занятость и усталость, он каждый день сбегал в поместье. Хотя бы ненадолго. На полчаса, на час. Это было блаженное время тишины и одиночества, когда, заняв руки простой работой, он мог собраться с мыслями. Немного передохнуть. Узнать о своей семье что-то новое…

Впрочем, дом пребывал в хорошем состоянии. Недосягаемый для посторонних, тридцать лет он был полностью скрыт неведомыми чарами, которые домовый эльф Дипси, умирая, успел привести в действие. На первом этаже Гарри (и братьям Уизли, которые охотно помогали ему с ремонтом) пришлось повозиться лишь с гостиной, в которой были выворочены два окна, и влага, попадавшая внутрь, повредила стены и мебель. Зато каменный пол превосходно выдержал все испытания, поэтому новому хозяину оставалось лишь починить окна, выбросить сгнившие стулья, заменить обшивку стены и ликвидировать пыль и мусор. Зато кабинет и столовая были в отличном состоянии. Больше всего хлопот доставили три ванные комнаты, которые давно устарели и требовали больших усовершенствований. Но даже здесь работы уже подходили к концу, оставалось лишь завершить отделку и вернуть на место обновленные двери.

Крыша была крепкая, в просторных мансардных комнатах не было никаких следов влаги или плесени. Камины после основательной чистки и обновления задышали и загудели с новой силой. Много работы было только в подвале — расчистить и модернизировать кухню, разобрать и переделать кладовую и еще один санузел. Самым приятным сюрпризом для Гарри стал обнаруженный им роскошный погреб, в котором оказалось множество деревянных ящиков с самыми разными винами. Едва взглянув на них, Билл потрясенно присвистнул — за некоторые бутылки можно было выручить целый кошелек галлеонов…

Самые дорогие сердцу находки, хранившиеся в подвале, были заперты в глухой комнатке без окон, по стенам которой висело две дюжины самых разных гоночных мётел, а на полу стояла парочка железных сундуков с фамильными бумагами. Их было так много, что на их изучение уйдет явно не один год…

Изучая дом комнату за комнатой, Гарри в первые же дни нашел превосходный камин, явно предназначенный лишь для перемещений в пространстве и, разумеется, давным-давно отключенный от сети. Прежние владельцы Холла расположили его в основании кованой винтовой лестницы в библиотечной башенке (той самой, крыша которой напоминала остроконечную шляпу). Наверху находилась старинная семейная библиотека — два этажа с застекленными книжными полками вдоль круглой каменной стены. Тут и там в каменной кладке виднелись узкие прорези витражных окошек, поэтому внутри башенки было довольно светло, и солнечные лучи, причудливо соединявшиеся в пыльном воздухе и отражавшиеся от стеклянных поверхностей, создавали в центре что-то похожее на разноцветную паутинку. На самом верху обнаружился крошечный кабинет, половину которого занимало старомодное кожаное кресло, а рядом — массивный письменный стол, на котором, будто по волнам многолетней пыли, плыл письменный прибор из красивого камня. Здесь же был небольшой старинный глобус на резной деревянной подставке, на который была нахлобучена забавная многоугольная шляпа из черного бархата — Гарри уже видел ее на портрете своего предка Освальда.

Осторожно проверив сохранность мебели и убедившись, что время и природные стихии пощадили старую библиотеку, оставив фамильное наследие в полной неприкосновенности, Гарри повел палочкой, уничтожая пыль, и опустился в старое кресло. И тут же счел его самым удобным сидением из всех, какие ему попадались.

Сегодня он снова поднялся в кабинет и устало опустился в кресло. Потом задумчиво провел пальцем по пыльной поверхности глобуса — шар немного повернулся на оси и шляпа, которая, вероятно в течение 35 лет недвижимо покоилась над нарисованным Северным полюсом, съехала набок.

Гарри подхватил шляпу, покрутил в руках, потом внимательно осмотрел, стряхнул пыль и шепнул очищающее заклинание. Бархат снова стал черным. Гарри старательно расправил помявшиеся уголки и, немного помедлив, улыбнулся и надел шляпу себе на голову. У него не было причин чего-либо опасаться — вряд ли его дед или отец стали бы хранить в доме что-то, что представляло бы угрозу… Гарри улыбнулся. Поблизости не было зеркала, но ему легко было представить, как забавно он выглядит в это мгновение.

— Вспоминать или запоминать? — вдруг спросила шляпа.

От неожиданности он подпрыгнул чуть не до потолка, мгновенно смахнув с головы говорящий предмет. Когда сердце перестало колотиться и вернулось на свое место, Гарри перевел дух и поднял упавшую на пол шляпу. Сел. И, чуть помедлив, снова решительно водрузил ее на голову.

— Так вспоминать или запоминать? — переспросила шляпа чуть недовольным тоном.

— Эээ… Вспоминать, — наобум брякнул Гарри.

Повисло молчание. Ничего не происходило. Подождав минуту, Гарри вопросительно проговорил:

— Ну?

— Вы забыли произнести заклинание, сэр, — с достоинством ответила шляпа.

— А… А если я его не знаю?

— Тогда ничем не могу помочь, — произнес голосок.

Гарри стянул с себя черный бархат, снова нахлобучил на глобус и, осененный какой-то идеей, бросился вниз по звонким кованым ступеням.

— Мистер Освальд, — позвал он, остановившись у большого портрета на лестнице. — У меня есть один вопрос.

— Что еще за «мистер», мой мальчик! — с нежностью в голосе заворчал портрет. — Если хочешь, называй меня просто дедушкой Освальдом.

Гарри улыбнулся.

— Да, мне надо привыкнуть… Дедушка Освальд, я нашел вашу шляпу… И… Кажется, мне нужно знать еще какое-то заклинание.

Старец на портрете расправил плечи.

— Молодец! — похвалил он. — Да, это изобретение моей матери, Гарри. Ее звали Агнета, она была из семьи Саммерсвиль, училась вместе с отцом на Гриффиндоре, только на два года младше. Мама с первого курса была просто одержима идеей разгадать тайну Распределяющей шляпы Годрика Гриффиндора. Эта мысль захватила ее так, что половину жизни она постоянно экспериментировала… Наш дом был наполнен головными уборами с самыми разными свойствами. Помню, на втором курсе у меня был берет, который я брал с собой в Хогвартс вместо учебников — он знал всю школьную программу! Диктовал мне домашние задания. Правда, мою хитрость довольно скоро разоблачили, пришлось отправить его домой… Еще был цилиндр, который субботними вечерами декламировал нам стихи, когда семья собиралась в гостиной после ужина. Это было так замечательно! Была соломенная шляпка, вся в кружевах, с какими-то женскими секретами, — мне доставались от нее лишь ехидные словечки и прозвища. Зато с ней постоянно шепталась моя сестра Присцилла… В общем, спустя много лет, когда я уже был взрослым, кажется, даже женат на моей Темми, маме все-таки удалось создать настоящий мнемус. Тот, что ты нашел, Гарри. Шляпу, которая сохраняет воспоминания. Мама, конечно, не могла соревноваться с великим Гриффиндором в магических искусствах. Поэтому этот мнемус лишь для членов нашей семьи. Для тех из семьи Поттеров, которые посчитали важным поделиться своими воспоминаниями и сберечь их для потомков. Распределяющая Шляпа — это самый сильный мнемус из всех, что существуют на данный момент. Ровенна Когтевран тоже создала мнемус из своей диадемы, но ее задача, как ты понимаешь, была намного проще…

— Вы знаете про диадему? — изумился Гарри.

Освальд кивнул.

— Конечно. О ней всегда было много споров. В школе все мечтали найти ее, строили догадки… Конечно, таланты твоей прабабушки Агнеты были гораздо скромнее, чем у великих основателей Хогвартса, но все же кое-что она сумела. Так что теперь мнемус твой. И, думаю, за прошедшие 150 лет в нем сохранилось немало воспоминаний, которые будут тебе интересны.

— Потрясающе! — выдохнул Гарри. — Мне все интересно. А как я могу их увидеть? Что нужно сделать?

— Это довольно просто, — с улыбкой кивнул Освальд. — Требуется лишь произнести заклинание, задать вопрос и прикоснуться палочкой к металлическому предмету, который держишь в руке. Я обычно использовал небольшой круглый поднос. Держал в руках и смотрел... Впрочем, я мог увидеть совсем немного — лишь то, оставили мне мои родители. Но когда их не стало, даже эта малость была для меня утешением… Почему-то лучше всего контакт получается именно с металлом.

— А какое заклинание? — спросил Гарри. От волнения у него перехватывало дыхание.

— Memoriam vidi, — четко произнес портрет. — Ох, мальчик мой. Ты, вероятно, узнаешь много разного. И печального, и даже постыдного. Не думай плохо о своих родных. Каждый из нас прожил свою жизнь, как сумел…

— Что вы, кто я такой, чтобы судить, — вздохнул Гарри. — Больше всего на свете мне хотелось… Увидеть семью. Хоть одним глазком. А теперь я стою здесь. И…

— Теперь твоя любовь оживляет старый дом, Гарри, — сказал Освальд. — И это такая радость…

Он вздохнул и, почесав седую бороду, улыбнулся.

Гарри кивнул и пошел вниз по лестнице. Быстрым шагом он вернулся в библиотечную башню и, перескакивая через ступеньки, поднялся в кабинет…

* * *

— Ты чего такой мрачный, сын? — спросил седой мужчина, подойдя к черноволосому парнишке, который, скрестив руки на груди, стоял у окна гостиной и вглядывался куда-то в пространство. — Как вернулся из школы, тебя просто не узнать… Что-то случилось?

Джеймс вздохнул.

— Пап, а можно Сириус будет жить у нас? — тихо спросил он.

Флимонт улыбнулся.

— Так он и так гостит у нас каждые каникулы! Мы с мамой всегда ему рады.

Джеймс помотал головой.

— Нет… Ему надо насовсем, понимаешь? Сириус готов во всем тебе помогать, честное слово! Мы вдвоем будем помогать! Он больше не может… Дома.

Отец положил руку ему на плечо.

— Что, все настолько плохо, да? — тихо спросил он.

Джеймс кивнул.

— Совсем. Ты даже не представляешь, насколько, пап. Сириус никогда не жалуется, ты же знаешь. Но… Можно, я напишу ему?

Флимонт вздохнул, взлохматил непослушную черную шевелюру большой ладонью.

— Напиши, конечно. Тогда убери хлам из своей второй комнаты, раз уж Сириус будет теперь жить с нами. А то там ступить некуда!

Джеймс просиял и подпрыгнул на месте.

— Спасибо, пап! Я все уберу! Хотя ему вообще плевать на беспорядок…

Флимонт рассмеялся.

— Конечно, ему плевать! Вам двоим только дай волю… Но тем не менее, приготовь ему место, как положено. И предупреди маму — кажется, она сейчас в теплице…

…

— Мам, — тихо позвал Джеймс, оторвав взгляд от книжки, которая лежала у него на коленях. — А как ты поняла, что тебе нравится папа?

Юфимия опустила вышивание и улыбнулась.

— Я и сама не знаю, — ответила она. — Он был такой смелый, веселый, сообразительный. И добрый. Например, однажды у меня лопнул ремешок портфеля, чернила разлились, все рассыпалось на пол. Другие смеялись, а он помог мне собрать вещи. Починил портфель и донес до класса. И потом весь семестр ходил за мной, как хвост, и носил мои вещи. И… Все происходило незаметно. А почему ты спросил?

— Ну-у… — протянул Джеймс. — Просто так.

— Если у твоей мисс «Просто так» уже есть имя, — осторожно начала мать, — то попробуй сначала разобраться в том, что чувствуешь ты сам. В твоем возрасте чувства так стремительно меняются, все так мимолетно…

— Нет, — твердо возразил парнишка. — Я серьезно…

Он умолк. Юфимия села с ним рядом.

— Что ж, если ты настроен серьезно, тогда… Кто знает, может, ты тоже ей нравишься, но она не подает виду!

— Она сказала, что лучше пойдет гулять с кальмаром, чем со мной, — сердито выдохнул Джеймс.

— Ух, как сурово, — улыбнулась мать. — Что ж ты такое вытворил, что так ее рассердил? Ну, не переживай. Все забывается, все меняется… Не опускай руки. Если это хорошая девушка, она обязательно поймет, какой ты.

— Она лучшая девушка на свете, мам, — еле слышно выдохнул Джеймс, и его лицо засветилось. — Ее зовут Лили. И… Но она даже смотреть на меня не хочет.

— Не падай духом, Джейми, — с нежностью проговорила Юфимия. — Строить отношения с другим человеком всегда непросто. Это тебе не на метле носиться! Тут нужно время, терпение, мудрость… Прояви себя! Позволь ей увидеть твои лучшие качества. Только без соревнований в глупости, понимаешь? А так, чтобы она смогла заглянуть тебе в душу. Узнать тебя по-настоящему. Открою тебе секрет: девочки не слишком высоко ценят мальчишеское позёрство. Они видят это совсем не так, как вы, мальчики. Им это кажется детской глупостью… А вот немного постоянства, настоящей мужской ответственности и зрелые добрые поступки всегда производят впечатление. Я уверена, у тебя все получится, сын. Если она действительно тебе дорога…

… Гарри буквально заставил себя вернуться назад, в крохотный кабинет наверху башни. Он положил на стол круглый латунный поднос, снял с головы мнемус из черного бархата и осторожно нацепил на глобус. В глазах у него стояли слезы, сердце взволнованно бухало где-то внизу живота. Эти воспоминания были для него дороже всех галлеонов в хранилищах «Гринготтс», важнее славы и всеобщего почитания. И то, что теперь у него была возможность вот так заглянуть, увидеть своими глазами, услышать голоса… Это не поддавалось никакому описанию.

Да, эти маленькие осколки памяти были несравнимо приятнее тех, что однажды он подглядел у Снейпа в Омуте памяти… Это был другой Джеймс. Домашний. Сын, который не стыдится доверить родителям самые сокровенные мысли. Который так сопереживает другу, попавшему в беду, что эта боль отпечатывается на его лице. Мальчишка, окруженный заботой и любовью, но отнюдь не тот наглец, ослепший от вседозволенности, которым много лет описывал его Снейп…

Он встал и буквально силой принудил себя спуститься вниз, к камину. Его ждали дома, было так много дел и забот. Он не имел права убегать от тех, кто в нем нуждался и кто его любил. Нужно жить здесь и сейчас, среди живых людей — он запомнил это еще на первом курсе, когда Дамблдор застукал его у зеркала Еиналеж… Но было очевидно, что теперь его всегда будет тянуть сюда, в этот кабинет, к смешной многоугольной шляпе из черного бархата, которая через все войны и потрясения последних полутора веков все же сохранила для него самые драгоценные, самые великие сокровища на земле.

Ему не нужно было торопиться, чтобы завладеть сразу всеми бриллиантами — впереди была вся жизнь.

В темном тесном коридоре мелькали тени. В верхних комнатах авроры тщательно осматривали каждый уголок, каждый предмет. Внизу, у первой ступеньки лестницы лежало тело. В свете луны и уличных фонарей синеватое, безжизненное лицо женщины казалось слегка искусственным — будто кто-то опрокинул манекен в магазине одежды. Миссис Гонория Грей смотрела в потолок пустыми, остекленевшими глазами, ладони ее были крепко прижаты к груди, одна нога неестественно вывернута. Рядом лежала наполовину наполненная продуктовая сумка.

— Какое-то сильное темное проклятие, — констатировал Терри. — Она смогла лишь добраться до дома и, видимо, почти сразу упала.

Гарри наклонился над телом и закрыл мертвые глаза. Зачем-то поправил ногу, снова надел на нее старую стоптанную туфлю, лежавшую рядом, одернул чуть задравшийся подол платья. Поставил матерчатую сумку, в которой глухо стукнули какие-то жестяные баночки… Снова поднялся.

— Что удалось выяснить?

— Миссис Грей, видимо, решила сходить за покупками в ближайший супермаркет. Там, по словам кассира, к ней подошел какой-то человек. Представительный, средних лет. Она расплатилась и они вместе вышли. И больше ее никто не видел.

— В доме что-то нашли?

— Нет, сюда никто не заходил. Ничего не тронуто. Никаких следов. Впрочем, дом довольно давно под защитными заклятиями…

— Видимо, следили, — задумчиво произнес Гарри. — Сволочи… Выяснили, что Вирджиния здорова, что она снова выходит. А потом подкараулили ее мать…

— Думаю, Джи они бы тоже убили, если бы она не задержалась у нас, — мрачно вставил Терри. — Они со Сьюзен забыли о времени, заболтались и Вирджиния вернулась домой на полтора часа позднее, чем обещала матери. А тут…

— Как она? — спросил Гарри.

Терри только вздохнул.

— А сам как думаешь? Снова вернулась к нам, позвонила в дверь и просто сползла по стене. Мы пару минут вообще не могли от нее ничего добиться… Сьюзен напоила ее снотворным отваром и уложила. Теперь Джи проспит до утра.

— Я говорил, говорил ей, что здесь опасно. О, Мерлин… — рявкнул Гарри, махнув рукой.

— Ничего удивительного, — откликнулся Терри. — Человеку, который всю жизнь провел в одном доме, практически не покидая его стен, отъезд оттуда почти равнозначен смерти. Это как выйти из собственного тела… Как я понял, миссис Гонория очень тяжело перенесла смерть мужа, сильно сдала и с тех пор замкнулась в себе. Она была фанатично предана только своему дому и своему саду. Это было единственное, что давало ей смысл. Во всяком случае, с растениями она проводила гораздо больше времени, чем с дочерью. Ты видел их оранжерею? Джи никакими силами не смогла бы вывезти отсюда свою мать.

— Да, — вздохнул Гарри. — Понятно… И она ни за что бы не оставила ее одну… Что ж, надо здесь заканчивать. Тело забрать в отдел, дом скрыть чарами недосягаемости. На всякий случай надо проверить прежний адрес Стеллы. Хотя вряд ли это что-то даст: если они не круглые идиоты, они уже очень далеко отсюда…

Наступивший день был хмурым и напряженным. С самого рассвета зарядила мелкая противная морось, над головами хмурых прохожих нависло свинцовое и низкое небо, а холодный порывистый ветер пронизывал до костей, съедая все запасы тепла буквально за считанные минуты. Погода словно откликалась на переживания несчастной мисс Грей, которая, потеряв горячо любимого отца много лет назад, теперь осиротела окончательно. Конечно, ей помогли и окружили самой теплой заботой. Но кто может утешить девушку, потерявшую мать?

Поздним утром Вирджиния, вынырнув из глубокого, крепкого сна в тесной квартирке Сьюзен и Терри, даже не сразу поняла, где находится. И только через мгновение вспомнила страшные события прошлого вечера…

Она превосходно владела собой и почти не плакала. Рассеянно поблагодарила Сью и приняла принесенную ей чашку кофе, потом тщательно привела себя в порядок, помогла прибраться в комнате. И только когда Бут осторожно сообщил ей, что пора отправляться в аврорат, девушка будто очнулась, осознав в ту же минуту, что совершенно забыла про свою маску, которую по обыкновению сняла перед тем, как заснуть… Испуганно взглянула на своих новых друзей — Сью и Терри лишь вздохнули, глядя на нее с состраданием.

— Простите, — еле слышно проговорила она. — Я не люблю пугать своим видом… Я просто… Просто…

Вирджиния спрятала лицо в ладони.

— Все в порядке, — тихо проговорила Сьюзен, обнимая ее за плечи. — Не переживай. Мы с Терри многое повидали, нас трудно шокировать… Ты не одна, слышишь? Ты не одна…

Через несколько мгновений девушка взяла себя в руки.

— Спасибо… Сью. Терри… Спасибо вам. Что ж, наверное пора.

Она перевела дух, скрыла лицо за своей потертой синей маской и последовала за Бутом к камину.

В длинные, тягостные минуты допроса девушка держалась очень спокойно, рассказывая обо всем подробно и точно. Потом попросила помочь ей с организацией похорон (мать всегда высказывала горячее желание упокоиться рядом с любимым мужем, от внезапной кончины которого она так и не смогла оправиться). Она утратила хладнокровие лишь на мгновение, когда увидела Гарри. Но даже эту вспышку волнения мог уловить лишь самый внимательный взгляд.

— Вирджиния, нужно тщательно осмотреть дом, — мягко сказал Гарри. — Ты сможешь? Или…

— Да, — откликнулась она. — Лучше сделать все сразу, сейчас…

— Ты не против, если я буду тебя сопровождать?

— Что ты, конечно же, нет…

Еще через несколько минут они уже стояли у маленького, утопающего в алом плюще, коттеджа в Южном Хиллсайде. Гарри взмахом руки с золотым жетоном снял заклятие недосягаемости, наложенное аврорами накануне вечером, и они поднялись на крыльцо…

В прихожей, рядом с лестницей по-прежнему стояла продуктовая сумка. Вирджиния подошла, заглянула внутрь и…

— Мама хотела вечером испечь пирог, — сдавленно проговорила она. — Консервированные персики, она хотела…

Жестяная банка с громким стуком упала на пол и покатилась. Вирджиния покачнулась и осела на ступеньку с громким возгласом, схватившись за голову. Гарри ничего не оставалось, кроме как сесть рядом и, обняв безутешно рыдающую девушку, ждать, пока минует приступ горя. Сердце разрывалось от сострадания. Ведь он, как никто другой, знал эту страшную пустоту, эту ужасную боль. Он помнил, как сам много лет назад потерял последнего родного человека на свете…

— Зачем? — всхлипывала она. — Зачем они это сделали? О, Господи… Мама. Мамочка…

Гарри с трудом перевел дух. Боль и гнев переполняли и сжигали душу, словно раскаленная лава. Чудовищное горе после потери Сириуса поднялось из глубин памяти так ясно, так остро, будто это случилось вчера. Он вспомнил, как не мог дышать, как в ярости крушил кабинет Дамблдора и жаждал хотя бы секунды забвения, хотя бы маленькой передышки… От такого невыносимого страдания нет лекарства. Нет слов, которые могли бы утешить или облегчить муки. Все, что можно сделать — это быть рядом. И теперь у мисс Вирджинии Грей на свете не было никого, кроме него. Он знал это. И он был с ней, разделяя ее боль, ее одиночество, ее безысходное горе.

Неизвестно, сколько они просидели на старых ступеньках, пока Вирджиния смогла наконец совладать с собой. Она отвернулась, отодвинула маску и принялась старательно вытирать лицо.

— Нужно все тщательно проверить, — мягко заговорил Гарри, убирая руки. — А потом я помогу тебе собрать вещи, чтобы дом можно было закрыть.

— Мне некуда идти, — горько прошептала девушка. — У меня больше никого нет и… У Сью очень маленькая квартира. Они там втроем. Я ни за что не стану злоупотреблять их добротой.

— Я придумал кое-что, — ответил Гарри. — И уже договорился. Миссис Уизли будет очень рада, если ты поселишься у них.

Вирджиния подняла голову — синие глаза сверкнули в прорезях маски.

— Миссис Уизли? Это…

— Это моя теща, — улыбнулся Гарри. — Знаешь, она самая сердечная, самая добрая и заботливая женщина, которую я знаю. А их дом, «Нора»… Я не могу представить себе места лучше. Они рады всем. Особенно сейчас, когда дети повзрослели и разъехались…

— Но они меня ни разу не видели! Я совершенно чужой человек! — воскликнула Вирджиния.

— Для Уизли не бывает чужих, — вздохнул Гарри. — Я утром навестил их и рассказал Молли о том, что с тобой случилось. Поверь, она сама предложила привезти тебя к ним. В «Норе» сейчас полно места, но когда мы еще учились в школе, а дом был переполнен, там все равно постоянно кто-то гостил. Я месяцами у них жил! И я, и Гермиона. И с самого первого дня они приняли меня так, будто я просто еще один ребенок. Сейчас дом пустует, и для Молли каждый гость — это радость. Так что тебе не о чем беспокоиться.

— А моя мастерская? — растерянно спросила Вирджиния.

— Я помогу тебе собраться, — ответил Гарри. — Найдем место и под мастерскую, не переживай об этом. Тебе немного лучше? Пойдем наверх… Тебе больше нельзя здесь оставаться.

Убрать продукты на кухне, упаковать одежду, ценности, документы и нужные книги, не забыть никакие важные мелочи, запереть все шкафы — на все хлопоты ушло несколько часов. Вирджиния, заняв руки, немного отвлеклась от горестных переживаний. Гарри тщательно проверил каждый предмет, каждый уголок в коттедже, но не нашел никаких следов темной магии.

Чуть позже, в мастерской, собирая бумаги с стола в большую стопку, Гарри наткнулся на несколько набросков. Они лежали чуть в стороне, придавленные глиняной кружкой с кистями и карандашами. Вирджиния, заметив, как он разглядывает рисунки, сильно смутилась.

— Я пыталась… — тихо произнесла она. — В общем, несколько раз пыталась нарисовать твой портрет. Но ни разу не получилось… Что-то не так.

Гарри, потрясенный и взволнованный, не мог оторвать взгляд от листка, который держал в руках.

— Это невероятно, — выдохнул он. — Ты… Но как? Как это возможно…

Он наконец поднял голову.

— Это не мой портрет, Вирджиния, — хрипло проговорил Гарри. — Но я знаю, кого ты рисовала.

— Я не понимаю, — растерянно проговорила девушка. — Но…

— Это мой папа. Ты постоянно рисовала моего отца. Понимаешь? — откликнулся Гарри. — Мерлин великий…

С белых листов на него смотрел Джеймс Поттер. Это был его нос, его непослушная черная шевелюра, его теплый взгляд сквозь очки. Отец был, словно живой. Именно такой, каким Гарри видел его в Запретном лесу.

Молли Уизли за прошедшие годы почти не изменилась. Разве вокруг глаз появилось несколько новых морщинок, а в волосах все больше поблескивала седина. Но неизменным оставалось одно: каждый, кто переступал порог «Норы», как и прежде сразу становился для нее родным. Поэтому Гарри едва успел представить свою спутницу, а Вирджиния — робко поздороваться, как хозяйка уже сердечно обнимала бедную девочку, немного опешившую от теплого приема.

— Пойдем, дорогая, — заговорила Молли. — Я покажу тебе твою комнату. Раньше это была комната Перси. Она самая светлая, надеюсь, тебе будет удобно. И ни о чем не волнуйся, хорошо? У нас здесь принято по-простому, без церемоний. Если что-то нужно, скажи мне…

Гарри улыбался, поднимаясь вслед за ними по старой скрипучей лестнице, неся две большие сумки — даже с чарами незримого расширения они были довольно увесистыми.

В прежней комнате Перси все уже было приготовлено — Молли явно постаралась сделать из строгого мальчишеского обиталища нечто более уютное. Небольшой букетик цветов на столе, ленты на светлых шторах, тканый коврик над кроватью, которая была закрыта мягким вязаным пледом. Комната блистала чистотой и как всегда, каждая ее деталь дышала искренней заботой.

— Не знаю, что сказать, — растерянно пробормотала Вирджиния, опустив на пол свой рюкзачок. — Миссис Уизли, вы так добры…

— О, пустяки, милая, — улыбнулась хозяйка. — Можешь называть меня просто Молли, хорошо? Я очень рада, что ты теперь с нами. Дети выросли, дом слишком велик для нас с Артуром. Слишком много места, слишком тихо. Слишком много воспоминаний. Так что… Располагайся и будь как дома. Здесь ты в полной безопасности.

— Что ж, — вставил Гарри. — Мне пора. Молли, Джинни просила заглянуть к ней сегодня после обеда. А еще позавчера звонил дядя Джон, передавал вам самый сердечный привет. Особенно старине Артуру.

— Ох, надо позвать их в гости, — всплеснула руками Молли. — Мы давно не виделись…

— Да, у всех дела, заботы… Кстати, Лилибет с Мэтью теперь тоже в нашей команде, — ответил Гарри. — Отдел «М». Помогают с модернизацией банковской защиты. Они же оба программисты. Просто бесценные кадры! Правда, некоторые в министерстве шепчутся, что я пристраиваю своих родственников на теплые места…

— Ох, Гарри! Как всегда! — Молли возмущенно махнула рукой. — Только бы языки чесать… Что они понимают! Если Лилибет и ее муж соображают получше многих из нас, почему бы не взять их на работу? И потом, это даже удобно, раз уж они все равно знают о мире волшебников, не нужно дополнительно переживать из-за Статута о секретности… Лилибет вообще умница! Если б в нашем министерстве все были такие!

— О, об этом остается только мечтать! — улыбнулся Гарри. — Ну, что, я пойду. Много работы… Если что-то важное, сразу сообщайте мне, договорились? Ну, пока!

Гарри кивнул и улыбнулся Вирджинии, потом с явным удовольствием обнял Молли и сбежал вниз по лестнице.

На работе его уже ждала важная новость.

— Пришло два часа назад, — сообщил Бут. — Мы вскрыли без твоего ведома, извини…

— И правильно сделали, — кивнул Гарри.

Короткая записка, напечатанная на машинке, гласила: «Поттер, предлагаю обмен. Грейвса — на Саймона Грея. Без шуток, обмана и переговоров. Я очень рискую и у меня есть только одна попытка: он слишком кровожаден и умен. Ответ — через «Ежедневный пророк». Сообщите о желании приобрести антикварную печатную машинку «Грэтхен» в хорошем состоянии в завтрашнем выпуске. Подробности следующим письмом».

— Эта женщина совершенно одержима, — сказал Бут. — Кажется, Волчице не нужно ничего, кроме этого пресловутого Саймона… Гарри, что делать будем? Взять Грейвса было бы очень неплохо. Этот гад умеет прятаться годами, и долго будет отравлять нам жизнь, если мы его не поймаем…

— Да, но выпустить Грея? Не знаю… — Гарри принялся мерить шагами свой кабинет. — Выпустить одного злодея, чтобы взять другого?

— Слушай, в сущности, этот Саймон сидит за соучастие, — подал голос Симус. — Уже десять лет сидит. Это обычный идиот, в юности попавший в дурную компанию. Не маньяк, не пожиратель, не некромант. Даже не убийца — известно, что во время того, старого ограбления, убивал Грейвс… А если провернуть такой же фокус, как с Джейкобом Пикком? Выпустить досрочно под Непреложным обетом — и пусть катится на все четыре стороны.

— Звучит неплохо, — отозвался Гарри. — Но во всей этой истории есть какой-то мерзкий привкус. Этот Саймон не так прост… И потом, если мы сейчас выпустим Грея, мы вряд ли когда-нибудь поймаем Волчицу.

— Не факт, что мы вообще познакомимся когда-нибудь с этой дамочкой, — вздохнул Бут. — Она слишком умна и не планирует попадаться. А если отдать ей обожаемого мужчину, есть небольшой шанс, что они, наконец, угомонятся и исчезнут. В любом случае, банковской системе больше не будет грозить захват, — это давняя мечта Грейвса, а не Грея. Тем более, что последний сидит уже десять лет и сильно отстал от реальной жизни. И наши нынешние разработки ему точно не по зубам.

— Мне надо подумать, — хмуро сказал Гарри. — Может, перекинусь парой слов с Артуром…

Он перестал ходить туда-сюда, умолк и, сжав кулаки, пробормотал глухо и жестко:

— Терпеть не могу такие ситуации, если честно. Теория меньшего зла и все прочее…

— Понимаю, — вздохнул Симус. — Гарри, но ведь на Джейкобе висело гораздо больше грехов, но за него ты сам хлопотал!

— Пикк проявлял самое искреннее и деятельное раскаянье, — парировал Гарри. — Ты отлично это знаешь. Кто-то видел, чтобы Саймон Грей сожалел о содеянном? Ничего, кроме презрения и равнодушия...

Да, — снова вздохнул Симус. — Ты прав, конечно же. Но сам посуди: если мы откажемся от сделки сейчас, безумную влюбленную дамочку это не остановит. И черт ее знает, какая авантюра придет ей в голову в следующий раз. А если мы возьмем Грейвса, то Кингсли и премьер-министр смогут спать спокойно…

— Зато я не смогу, — буркнул Гарри. — Подумайте, кто и зачем убил миссис Грей вчера вечером? Зачем это Грейвсу, чем она могла ему помешать? Нет, за этим стоит Саймон. И Стелла. Я уверен.

— А им это зачем? — спросил Бут. — И потом, он по-прежнему в Азкабане, под строгим надзором, никаких писем и тому подобного. Мы глаз с него не спускаем! Так что если кто-то в этом и замешан, то это Стелла. Но если Саймон явно имеет зуб на мачеху, то мисс Вольфбрук нет мотива.

— Ее мотив — это он, — ответил Гарри. — Подумайте. Женщина, которая семь лет пишет ему письма, идет на безумный риск, на какие-то совершенно невероятные вещи, чтобы вызволить его из тюрьмы. Связалась с упырем Грейвсом, помогает ему, явно рассчитывая на помощь… Вы сами говорите — она одержима Саймоном. Все, что ей нужно, что ее интересует в этой жизни, это Саймон Грей. Его враги — это ее враги. Она будет любить всех, кого любит он. И ненавидеть всех, на кого он укажет пальцем. А если он каким-то образом дал ей поручение убить Гонорию?

— Это легко проверить с помощью веритасерума, — пожал плечами Бут. — А если он ничего не знает о смерти своей мачехи?

— Хорошо, тогда допросите его еще раз, — ответил Гарри. — Если он непричастен к смерти миссис Грей, я поговорю с Артуром, а потом с Кингсли… Кстати, а что за печатная машинка в объявлении? А если ответит кто-то посторонний?

Симус улыбнулся.

— Не ответит, Гарри, — пояснил он. — Дело в том, что фирма «Грэтхен» никогда не выпускала печатные машинки. Только механические кассовые аппараты.

* * *

Обычно по вечерам он всегда на четверть часа заглядывал к Тедди, а потом возвращался на площадь Гриммо и сам укладывал сыновей спать. Конечно, бывали и такие дни, когда он приходил домой за полночь и, едва раздевшись, просто падал от усталости. Но, к счастью, это случалось нечасто. Обычно вечер Гарри проводил с детьми. Он очень любил эти теплые минуты, когда весь мир с его злодеями, загадками, тревогами оставался за дверью, и он становился самим собой, — обычным папой, обожающим своих мальчишек, счастливым мужем для своей Джинни.

Лишнюю минутку пошуметь и повозиться с неугомонным Джеймсом, а потом уговорить его помыться перед сном, показывая ему какие-нибудь затейливые мыльные пузыри — разноцветных медвежат, смешных слонов или бабочек. И поливая сына теплой водой, слушать, как Джейми рассказывает ему о своих шалостях и о новых играх, которым научил его Тедди… Уложить непоседу в постель, подоткнув одеяло и рассказав ему какую-нибудь коротенькую историю...

Посидеть с малышом Альбусом, пока тот сопит, засыпая в своей кроватке.

Прочитать хотя бы несколько страничек дневника бабушки Юфимии под золотым светом лампы, переживая и впитывая ее обычные заботы и горести. Будто крохотное свидание с давно умершими родными…

А потом вернуться в спальню, к Джинни. Почувствовать ее тепло, посмотреть ей в глаза. И, едва ощутив прикосновение ее узких ладоней, вдохнуть цветочный запах ее волос, мгновенно забыть обо всем на свете…

Он мог легко представить, как отказывается от должности и уходит с работы. Он мог бы отказаться от комфортабельного дома в Лондоне, он с большой радостью избавился бы от всеобщего внимания, от зевак, которые, стоит ему появиться в Атриуме, тут же начинают шептаться и глазеть на него, как на диковинного зверя. Но жизнь без этих уютных, вечерних минут, без криков и улыбок своих детей, без сияющих глаз своей жены он представить не мог. Это был его воздух. Дух, наполнявший его жизнь смыслом и светом. Его гавань.

Сегодня он вернулся домой поздно, когда уже было совсем темно и дети уже спали. На ходу проглотил кусок хлеба с сыром, потом, стараясь не шуметь, пробрался в спальню. Джинни читала при свете лампы.

— Я думал, что ты уже спишь, — шепнул Гарри. — Сегодня был такой тяжелый день… А вы как? А… Ой! Джинни, что это?

Она выбралась из-под одеяла и решительно тряхнула головой.

— Решила немного поэкспериментировать, — улыбнулась она, подойдя к нему и чмокнув в щеку. — И сделать стрижку. Как тебе?

— Ух ты! — выдохнул он. — Как-то неожиданно… Мне нравились длинные. Но если честно, тебе очень идет. Девчонка, которой вчера стукнуло 17…

Он приобнял ее, провел ладонью по волосам и, рассмеявшись, прошептал:

— Теперь ты можешь использовать магию вне Хогвартса, дорогая!

— Отлично! — ответила Джинни, притягивая его голову поближе к своей. — Начну прямо сейчас...

— А с чего вдруг такие перемены? — спросил он некоторое время спустя.

— Просто так, — кокетливо уклонилась от ответа Джинни. — Захотелось перемен. Удивить тебя.

— У тебя отлично получилось, — улыбнулся Гарри. — Но вообще я думаю, что дело в Вирджинии. Мама сказала тебе, да?

— Да, сказала.

Джинни повернулась под одеялом и покрепче прижалась щекой к его плечу.

— Знаешь, я так ревновала, — призналась она еле слышно. — Мучилась и думала разное. Вплоть до сегодняшнего дня.

— И что вдруг изменилось? — осторожно спросил он.

Джинни вздохнула.

— Милый, ты способен на разные глупости. Можешь залезть в желудок дракону или еще куда-нибудь. Но ты бы никогда не привел новую возлюбленную в дом моей матери. Если бы между вами… Понимаешь, либо я совсем не знаю тебя и живу с незнакомым мужчиной. Либо этого просто не может быть никогда.

— Ох, Джинни, — усмехнулся он, целуя жену в макушку. — Не стану скрывать. Она мне очень нравится. Очень. В ней есть что-то такое… Не знаю, как объяснить. Ты сама поймешь, когда познакомишься с ней. Она удивительная. И я рад, что встретил ее. Что могу поддержать ее сейчас, в этом ужасном горе. Хоть как-то помочь… Но все это — совсем другое. Ты же знаешь, у меня не очень много опыта такого рода. Ты была моей первой настоящей любовью. И первой женщиной. И будешь единственной. Мне никто больше не нужен, Джинни. Иногда я думаю, что ты могла бы найти себе мужа гораздо лучше, чем я. Слишком много… И тьмы, и разных сложностей. Я, если ты помнишь, честно пытался предупредить тебя об этом…

— Помню, — прошептала она. — И скажу тебе то же самое, что и тогда: мне плевать на всех остальных. Мне нужен только ты. Таким, какой ты есть, Гарри. Я верю тебе. И принадлежу тебе.

— А я — тебе. И от этого очень счастлив.

Через несколько минут они утихли, обнявшись.

Дом на площади Гриммо погрузился в спокойный, мирный сон.

Сонный ключ Зеленой ведьмы почему-то не сработал.

Это было странно: за несколько лет они привыкли, что великолепный артефакт, принесенный Гарри из проклятого леса, не дает осечек. Сколько жизней было спасено благодаря этому красивому ключу с головой ворона… На Грейвса не подействовали мощные сонные чары, и это было непривычно. Однако, авроры, бесшумно окружившие ветхую покосившуюся хибарку на окраине деревни, отлично знали свое дело. Бенедикт Грейвс был застигнут врасплох, но ему хватило лишь одного мгновения, чтобы осознать, что он влип. Бандит пришел в неописуемую ярость, издал глухое рычание, и из его палочки посыпались в разные стороны гроздья разноцветных лучей.

Завязался бой.

Грейвс сражался с таким остервенением, что Хорн, Уильямсон и Макмиллан, вошедшие внутрь и встретившие отчаянное сопротивление, никак не могли его одолеть. Клетка была заперта, и внутри нее метался загнанный в угол опасный зверь. Которого во что бы то ни стало нужно было взять. Бандит был крайне опасен и весьма искусен в боевых заклинаниях. Дело могло принять скверный оборот. Услышав грохот схватки, Гарри, до того момента остававшийся снаружи, сделал знак другим двоим коллегам, накрывшим домишко антитрансгрессионным куполом, и ринулся внутрь.

— Протего!

Гарри едва успел шарахнуть невидимый щит перед Макмилланом — заклятие, пущенное бандитом, отрикошетило назад и заметалось по облезлым стенам, как солнечный зайчик. И уже в следующее мгновение между Гарри и Грейвсом завязался поединок не на жизнь, а на смерть.

Обстановка была паршивая. Узкая, маленькая комната, загроможденная какой-то рухлядью, развернуться негде. Но Гарри все-таки удавалось маневрировать и отражать удары. А озверевший от страха и гнева бандит, явно не собирался сдаваться, намереваясь продать свою шкуру за максимальную цену…

Снова серия вспышек и грохот падающей мебели и бьющихся стекол.

Бенедикт Грейвс, без сомнения, знал толк в поединках и сражался, как зверь, желая либо вырваться, либо утащить с собой всех своих врагов. На его лице читалась ярость и горделивая уверенность в собственном превосходстве. Однако, едва Гарри влетел в схватку, расклад сил явно изменился. В этом деле важна любая мелочь. Поэтому, готовясь к опасной операции, Гарри без колебаний взял с собой именно ее. Рябиновую палочку, которая явилась ему из неведомых глубин мироздания. Проложив себе путь через руки великого мастера и чуткое сердце верного друга, она пришла, чтобы покориться новому хозяину. Палочка, названная Защитницей. Которой нет равных там, где нужно отстаивать добро…

Зеленый луч пролетел в паре дюймов от головы Альберта Хорна — самого юного из всех, кто пошел сегодня на задание. Вчерашний юниор, один из «Отряда Поттера», кто по окончании школы поступил в академию аврората и был принят на службу всего пару месяцев назад…

Гарри ощутил, как в груди будто что-то взорвалось: кровь в жилах в одно мгновение стала бурлящей лавой. Чудовищный страх за близких, будто огненная река, побежал по телу, стал собираться, концентрироваться на кончиках пальцев, наполняя ладонь, в которой он держал рябиновую палочку. Ему казалось, что сам превратился в гудящее пламя, а палочка стала с ним единым целым, продолжением его руки. Что от одного его движения все вокруг может вспыхнуть…

Хватило одного крохотного мгновения. Одного удара.

Гарри едва заметно пошевелил пальцами, палочка задрожала и…

Сила заклинания была такова, что Грейвса подбросило вверх, как бессильную тряпичную куклу, ударило об потолок и он с грохотом обрушился вниз, опутанный веревками. Палочка вырвалась из его кулака и закрутилась в воздухе — и вот он уже рычит и воет, изрыгая ужасные проклятия, а Гарри держит в левой руке пойманную палочку своего противника.

Гарри снял Щитовые чары и с громадным облегчением вытер лоб. Он взмок от напряжения, а угасающий гнев еще звенел в груди, как затихающий звук гонга, по которому шарахнули битой. С трудом переведя дух, он внимательно оглядел друзей — Уильямсон вместе с Макмилланом уже поднимали на ноги спеленутого бандита, предварительно лишив его возможности издавать звуки. А Альберт, чуть побледневший, безмолвно стоял в стороне.

— Все нормально? — спросил Гарри, подойдя к нему. Тот вздохнул и кивнул.

— Да, порядок. Просто…

Не закончив мысль, парень умолк. Гарри ободряюще похлопал его по плечу.

— Знаю. Настоящее боевое крещение, Хорн. Ты молодчина. Этот упырь явно знает толк в дуэлях…

Альберт снова кивнул, потом сглотнул и слегка нерешительно, будто опасаясь насмешки, спросил еле слышно:

— А это всегда так… Глупости в голову лезут… Вроде как последняя мысль в жизни — и такой позорный бред.

Гарри улыбнулся ему.

— Да. В такие моменты всегда думаешь о какой-то ерунде, — ответил он. — Что так и не отремонтировал книжную полку, что никогда не дочитаешь тот роман, который остался на тумбочке у кровати. Шумов как-то рассказывал, что во время одного жуткого сражения никак не мог отделаться от мысли, что у него мятые штаны и грязная обувь… Все нормально, Альберт. Ты отлично все сделал. Пошли. Будем разбираться дальше.

Самое главное вроде бы уже позади, однако Гарри не покидало тягостное предчувствие, что в этой истории еще не поставлена последняя точка.

Едва они вернулись в отдел, в кабинете его встретил хмурый Финч-Флетчли с оглушительной новостью, которая эти опасения подтвердила: Стивен Бук, ожидавший суда в камере Азкабана, ночью свел счеты с жизнью.

— Гарри, это моя вина, — проговорил Джастин тихо. — Если хочешь, можешь меня уволить. Я там самый опытный, именно я отвечал за работу новеньких. И…

Гарри молча бухнулся на стул.

— Как это случилось? — глухо спросил он, сжимая ладони и стараясь отключить все эмоции и переживания.

— Дежурили Эндерби и Штраус, — начал Джастин. — Вечером, во время обхода, они не заметили ничего необычного. А ночью в том коридоре заглядывали в камеры только выборочно. Ну и… В общем, именно к нему Штраус так и не заглянул. А утром, когда домовики развозили завтрак, обнаружили… Стивен написал записку и привязал простыню к решетке. Гарри, это моя вина!

— Не говори ерунды, — бросил начальник. — Кому-то лень было открыть лишнее окошко и проверить, а ты зачем-то пытаешься взять все на себя. Где записка?

Джастин протянул ему листок, сложенный вчетверо. Там было буквально несколько слов, написанных карандашом.

«Мне некого винить в том, что произошло — я сам разрушил собственную жизнь. Я не могу больше. Простите».

Гарри положил листок на стол.

— Родных у него нет, он приютский, — сказал он глухо. — Хоронить придется за счет министерства. Штрауса я отстраняю от работы на время разбирательства. Чуть позже я с ним поговорю. Не сейчас.

— Да, хорошо, — кивнул Джастин. — Слушай, он неплохой парень, честное слово. Просто не повезло… Во время обхода невозможно заглянуть в каждую камеру, ты же сам знаешь. Всегда выборочно… А вечером не было никаких признаков, что Стивен задумал что-то такое. Все было, как обычно.

— Позже поговорим, — нахмурился Гарри. — Пока займитесь похоронами и соберите все для отчета и… Мне придется доложить Кингсли. Проверку, скорее всего поручат Лонгвилю — как ты понимаешь, отдел мракоборцев не может оценивать нарушения, которые допустил их коллега. Так что дальше будем бодаться с Отделом тайн и их новым начальником… Вообще Этьен человек разумный. Посмотрим… Пока приглядывай за Штраусом, ладно? Хватит нам происшествий.

— Да, конечно. Обязательно. Гарри!

Тот поднял усталый взгляд. Финч-Флетчли смотрел на него виновато и печально.

— Ты… Это… Не бери в голову. Никто не мог предугадать, что он так поступит. Он сам выбрал свой путь.

— Да, — вздохнул Гарри. — Спасибо, Джастин. Но все это очень, очень паршиво.

На душе скребли кошки. За один день случилось сразу несколько таких событий, которые терзали совесть и застилали свет серой, тоскливой пеленой.

Во-первых, чтобы нейтрализовать Бенедикта Грейвса, им пришлось отпустить на свободу Саймона Грея. Разумеется, с Непреложным обетом, что тот более никогда не совершит насилия над другими людьми, волшебниками или маглами, ни при каких обстоятельствах, кроме самозащиты или защиты жизни других. Но Гарри казалось, что его будто принудили к сделке с дьяволом. Грей, давая обет и получая обратно свою палочку, так отвратительно ухмылялся, что Гарри понадобилась все самообладание, чтобы не съездить ему по физиономии. Было абсолютно очевидно, что они выпускают на волю настоящую змею. Да, предусмотрительно вырвав у нее жало и лишив возможности причинять вред другим, но… Грей ни в чем не раскаивался — он ликовал и разве что не пустился в пляс, когда его доставили в Косой переулок и отпустили на все четыре стороны…

Во-вторых, чудовищный поступок Стивена Бука совершенно выбил Гарри из колеи. Один из тех ребят, которые выросли в «Дуглас-хаусе», кому Гарри хотел дать другую жизнь, дать шанс… Это самоубийство было, словно плевок в лицо. Словно удар под дых. Мерзкая тварь, прячущаяся в тени, не имеющая имени, единственная цель которой — уничтожать, разрушать, пачкать и причинять боль людям, сегодня хохотала во все горло, празднуя свою двойную победу. Это выводило из себя и не давало ему покоя.

Нельзя. Нельзя позволять злу торжествовать, стучало у Гарри в висках.

Что ж, мистер Поттер был не из тех, кто сдается и впадает в отчаянье.

Гарри ушел домой немного раньше обычного. Заглянул к Андромеде, чтобы поужинать вместе с Тедди, который подарил ему несколько новеньких рисунков и с восторгом рассказывал о письме, которое получил из Хогвартса от своего друга Робби Свифта. Дети всегда помогали Гарри пережить тяжелые минуты. Особенно Тедди. Он был самым старшим, и с каждым годом все больше и больше становился похож на отца, вопреки постоянным шалостям с цветом глаз и волос, который он научился изменять с той же легкостью, как это делала Тонкс. Несмотря на его дар метаморфа, Гарри все чаще узнавал в Тедди именно Римуса. Жесты, улыбка, поворот головы, походка — сердце Гарри наполнялось теплом всякий раз, когда в озорнике с бирюзовыми волосами вдруг проступали черты его отца…

— Лайел говорит то же самое, — вздохнула Андромеда. — Мне трудно судить, я Римуса почти не знала… Бедный мистер Люпин сильно сдал в последнее время. Почти не выходит из дома. Мы с Тедди, как ты знаешь, навещаем его дедушку дважды в месяц — чаще ему тяжело. Тедди вроде не самый шумный и непоседливый ребенок, но все-таки он ребенок…

— А я так давно к нему не заглядывал, — сокрушенно откликнулся Гарри. — Надо навестить. Может, удастся на выходных… Андромеда, надеюсь, если что-то понадобится, вы сразу сообщите мне.

— Конечно, — ответила та. — Не переживай. Того пособия, которое ты ему перечисляешь каждый месяц, вполне хватает на все. Плюс пенсия от министерства, но она совсем мизерная… У бедняги очень скромные потребности.

Она усмехнулась.

— Иногда он покупает коробку хороших сигар и заказывает несколько новых книг — Лайел называет это «как следует покутить». Мистер Люпин немного чудак.

Андромеда сделала паузу и продолжила.

— Хорошо, что он затеял написать книгу. Все лучше, чем тосковать, перебирать вещи и растравлять старые раны, предаваясь воспоминаниям. Надеюсь, что он будет писать ее еще пару лет…

— Да, это точно, — отозвался Гарри. — Я не раз предлагал ему перебраться в «Дуглас-хаус», но он отказывается. Не может расстаться с домом, в котором провел всю свою жизнь. Хотя, говоря по совести, там давно нужен капитальный ремонт. Но на это он тоже не соглашается, как я ни убеждал…

— Гарри, этот дом можно только снести, — сказала Андромеда. — Вряд ли имеет смысл тратить деньги и силы на эту рухлядь.

— Возможно, вы правы. В любом случае, Лайел твердо намерен остаться там до самого конца. И я могу его понять…

Да, только в последние несколько месяцев Гарри понял, что такое по-настоящему привязаться к дому: когда обрел Ивнинг-холл. Сегодня, попрощавшись с Тедди и его бабушкой, он вернулся домой на площадь Гриммо. Однако, обычный вечер с семьей никак не клеился — перед глазами стояла предсмертная записка Стивена Бука и ухмылка Грея…

— Гарри, умоляю, не молчи, — попросила Джинни. — Я же вижу, что произошло что-то серьезное. Ты сам не свой.

Он вздохнул, словно вернувшись в реальность, и коротко пересказал все, что случилось. Джинни погладила его по голове.

— Знаешь, я бы на твоем месте навестила родовое гнездо и перекинулась парой слов с мадам Айрин, — сказала она. — Мне кажется, это тебе поможет…

Гарри удивленно поднял на нее взгляд. Джинни улыбнулась.

— Просто поверь мне на слово. Она знает, что тебе сказать.

— Да? Ну, ладно, — ответил он. — Только если ты не станешь дуться, что я снова оставляю тебя одну. Я бессовестно пропадаю целыми днями…

Джинни поцеловала его в лоб.

— Я же сама предложила. Давай. Мы с Джейми и Альбусом прекрасно справимся, не переживай.

— Ну, раз так, я пойду, — выдохнул Гарри, поднимаясь и целуя ее. — Спасибо тебе. Постараюсь не задерживаться.

Через несколько мгновений он, вращаясь, выскочил из камина, отряхиваясь и переводя дух. В доме было уже по-осеннему прохладно. И совсем темно. Он зажег огонек на кончике своей палочки и направился через гостиную к лестнице.

— Айрин! — позвал он. — Где вы?

Привидение вышло из стены с портретами.

— Добрый вечер, Гарри, — улыбнулась она. — Не ожидала увидеть тебя сегодня.

— Знаете, просто случилось кое-что, — начал он. — И… Мне нужно с кем-то об этом поговорить. С кем-то, кто понимает. Кто знает. И Джинни сказала, что вы можете помочь.

— Весьма охотно, — откликнулась Айрин.

Гарри вздохнул и, устроившись на диванчике в гостиной, подробно рассказал ей о Стивене Буке, о его непростом детстве и о чудовищном, непоправимом конце, который он избрал. Айрин слушала, не шевелясь. И когда в комнате повисла тишина, Айрин склонила голову и издала горестный стон.

— Несчастный мальчишка, — прошептала она с болью. — Бедный глупыш…

Она помолчала, будто собираясь с духом, а потом продолжила.

— Джинни правильно сделала, что отправила тебя ко мне. Она знает, что я когда-то совершила такую же глупость. И именно поэтому я здесь.

— Боже милостивый! — потрясенно воскликнул Гарри. — Вы? Вы? Тоже… Но почему? Зачем?

Она отплыла к окну и, став почти прозрачной, снова заговорила.

— Я на три года младше своего брата Феликса. Как ты уже слышал, я была не похожа на других членов нашей семьи. Мама и папа очень любили меня, но никогда не могли со мной сладить. Я росла упрямой, своевольной, мечтала доказать всему миру, что тоже способна на что-то великое, выдающееся. Во время церемонии распределения я попала на Слизерин и была в восторге от того, что мне удалось пойти наперекор семейной традиции. Я мечтала об этом с тех пор, как узнала о Хогвартсе и была уверена, что только среди слизеринцев мое настоящее место. Мама была из Лонгботтомов, тоже гриффиндорка, как и отец…

— Лонгботтом? — переспросил Гарри.

— Да, Селина Лонгботтом, — ответила Айрин. — Знаешь, она была красавицей. Всегда говорила тихо и ходила так плавно, что казалось, что она плывет над полом… О, моя бедная мамочка… Сколько им пришлось перенести из-за нас с братом.

Она снова издала горестный стон. Гарри молчал, не решаясь торопить ее. Подобные признания всегда тяжелы, даже если их делает привидение…

— Они старались привить мне правильные взгляды, научить добру, — снова заговорил призрак. — Но разве кто-то слушает родителей в 15 лет? Я считала их отсталыми и глупыми и предпочитала больше верить своим друзьям, с которыми проводила в школе большую часть года.

После школы наши отношения совсем испортились — жить с ними я не хотела, а о замужестве не могла даже слышать. Я считала себя современной девушкой, которая сама будет решать свою судьбу. Я смеялась над всей этой романтикой, считала глупостью и мещанством. В конце концов я потребовала у родителей полной свободы. После долгих сомнений и скандалов отец отдал мне ключи от нашего лондонского дома, положил на мой счет приличную сумму и отпустил, попросив лишь не забывать, что меня всегда ждут здесь, дома. О, Гарри, если бы ты знал, как мне стыдно. Как это было жестоко, эгоистично с моей стороны. И к каким ужасным последствиям это привело…

Я жила в Лондоне, свободно и беззаботно. Нет, не подумай ничего такого… Я знала, что такое достоинство и осторожность. И репутация для меня имела огромное значение, ведь соверши я какую-то глупость, и все почтенные, чистокровные семейства тут же захлопнули бы передо мной дверь. Хотя бы что-то сдерживало мои безумные порывы…

Я много экспериментировала и добилась больших успехов в зельеварении. Брат помог мне наладить тайное сотрудничество с кое-какими аптекарями, я даже стала сама зарабатывать, что, конечно, вознесло мое самомнение до самых небес… Я считала себя независимой и неуязвимой, посмеивалась над патриархальной моралью и воззрениями и искренне жалела Феликса, который обречен следовать тем путем, какой избрали для него родители. Он ведь наследник рода…

Мне было 24 года, когда я познакомилась с Мариусом. Он был наполовину француз, учился в Шармбатоне. Он был так непохож на других, такой великолепный, изысканный, утонченный. Богатый. И такой умный… Он мгновенно стал звездой всех салонов и самым желанным женихом для всех девушек из чистокровных семейств от пятнадцати до тридцати. Из всех Флинтов, Малфоев, Розье, Ноттов и прочих он выбрал меня, Гарри. Мы очень быстро полюбили друг друга, я совершенно потеряла голову. Он казался мне божеством, снисшедшим с небес. Я ловила каждое его слово, восхищалась и умирала от желания быть достойной его…

Айрин снова сделала паузу, собираясь с силами перед главным, самым сложным признанием.

— Знаешь, Гарри, в элегантных гостиных высокородных семейств, где я проводила тогда большую часть своего времени, царила довольно своеобразная атмосфера. Там вращалось множество выдающихся интеллектуалов, велись споры о темных искусствах, о последних исследованиях и экспериментах с хрономагией и мнемагией. Постоянно гремели дискуссии о маглорожденных и полукровках, о власти над маглами и отмене Статута о секретности… Молодежь хотела перемен, влиятельные солидные господа жаждали власти, а те, кому посчастливилось попасть в круг избранных и кто составлял услужливую и усердную свиту, как всегда, искали себе теплое местечко и возможность подзаработать… Это было очень интересно, захватывающе. Казалось, что еще немного и мы будем вершить судьбы мира… И однажды вечером я услышала, как Мариус обсуждает со своими приятелями какую-то игру. Они то и дело смеялись. Я подошла ближе и поняла, что они говорят об охоте. Всем хотелось острых ощущений. Сначала мне показалось, что они говорят об охоте на лис или оленей, но через несколько минут я поняла, что речь идет о какой-то семье маглов, которые кому-то из них крепко насолили… Я стояла рядом, смеялась вместе с остальными, но мое сердце охватил страх. Как бы я ни бунтовала, не посмеивалась, но я была дочерью Кристофера Поттера. И мой отец все-таки успел привить мне кое-какие представления о добре и зле, о ценности любой человеческой жизни, чья бы она ни была.

Я была напугана и подавлена. Мужчина, которого я считала идеалом, со смехом обсуждал охоту на людей, считая это лишь отличным способом развлечься.

— Мерлин великий… — прошептал Гарри, нарушив молчание.

Айрин с горестным возгласом переместилась к другому окну.

— Да. Это было ужасно, — продолжила она едва слышно. — На следующий день я спросила его — Мариус отшутился, сказал, что это только обычная болтовня, что мне не стоит забивать голову глупостями, которые болтают разные юнцы, перебравшие вина на вечеринке… Я поверила ему, Гарри. Решила, что не стоит обращать внимания. Еще несколько раз я слышала обрывки того же разговора и каждый раз гнала от себя мысль, что они воплотят в жизнь свои жестокие фантазии. Я решила, что все это не более, чем юношеская бравада.

— Но они все-таки сделали это, — с ужасом выдохнул Гарри.

Айрин застонала.

— Да… Фермеры. Муж, жена и двое детей-подростков… О, Боже. Когда я узнала о случившемся… Гарри, я знаю, что ты не сможешь презирать меня больше, чем я презираю сама себя. Поэтому рассказываю тебе все, как есть. Я не хочу оправдываться и лгать. А правда чудовищна. Да, они сделали это. Я, которая слышала, как они предвкушали, как обсуждали, как готовились… Я сделала вид, что меня это не касается. Не приняла всерьез. Поверив слову мужчины, которого любила без памяти.

Расправу над маглами много обсуждали и каждый раз всплывали новые, все более отвратительные подробности…

Это было слишком. Мой мир рухнул. Я сказалась больной и заперлась у себя в доме, пытаясь прийти в себя. Но стало только хуже. Угрызения совести буквально убивали меня изнутри. Я не могла это выносить. И я не могла поговорить об этом — мне было стыдно, страшно и казалось, что такое унижение хуже смерти… По ночам мне снились эти несчастные дети. Я слышала крики… Мне казалось, что они обвиняют меня, зовут… Я начала буквально сходить с ума.

Она умолкла. И через несколько мгновений тягостного молчания прошептала:

— В очередном припадке безумия я смешала несколько сильнодействующих зелий и выпила.

— Это ужасно, — тихо откликнулся Гарри. — Просто ужасно… Но… Почему вы здесь? Почему не отправились дальше?

— Потому что боялась, — ответила ему Айрин. — Мы росли на рассказах о вечном осуждении и адских муках для грешников. И… Когда все было кончено, я даже не сразу осознала свое новое положение. Это было, словно кроличья нора, в которую я провалилась. И потом… Я ничего не помню. Когда ко мне снова вернулся разум, прошло уже несколько недель после похорон. Тело нашел Феликс, мой брат. Он переживал за меня, много раз пытался как-то сблизиться со мной, но я отвергала его помощь.

Моя смерть разбила сердце родителей. Чтобы не поднимать шум, историю обставили как несчастный случай во время эксперимента. Они похоронили меня здесь, на фамильном кладбище. Мама так горевала… О, Гарри… Когда я снова начала сознавать саму себя, поняла, какую непоправимую ошибку совершила, какую страшную боль причинила своим родным и друзьям, было уже поздно.

— Зеркало мира…

Гарри прошептал это самому себе, пытаясь представить, каково пришлось бедной самоубийце.

— Я не смогла, — сдавленно откликнулась Айрин. — Я сразу поняла, как больно, как страшно будет взглянуть в него. Нет, когда я оказалась в том лабиринте, я просто закрыла глаза и упала на колени. И, кажется, провела так целую вечность. А когда открыла вновь, я снова была в своем доме. Там, где умерла. Это было тяжело, но здесь все было знакомо и понятно. Так я и осталась.

— Я даже представить себе не могу, что пришлось пережить твоим родителям, — произнес Гарри. — Вы виделись с ними? После того…

— Да, виделись. Собственно, это получилось почти случайно, — ответила Айрин, вздыхая. — Папа приехал, чтобы привести в порядок и закрыть лондонский дом, разобраться с вещами… Ну, и… Он плакал, как ребенок. Я никогда не видела его таким. Никакие адские пытки не причиняют такую боль, как слезы отца. Я рассказала ему все, я молила его о прощении, а он только кричал и плакал… Потом почти также было и с матерью, когда я решилась вернуться сюда, в Ивнинг-Холл. Тогда же я дала клятву, что останусь здесь, чтобы больше никто из Поттеров не встал на такой путь. Чтобы больше никого из моих родных не постигла такая страшная судьба. С тех пор я обитаю здесь. Мне пришлось увидеть, как умирает мой брат. Феликсу было всего 43 года, сгорел от какой-то стремительной болезни, оставил вдову и трех малышей… Иоланта, его жена, страшно горевала, но держалась великолепно. Настоящая Пруэтт…

— О, Господи, — выдохнул Гарри.

— Да, Джинни спрашивала о ней, — откликнулась Айрин. — Иоланта — дальняя родственница ее матери. Прекрасная была женщина. Взяла на себя заботу о моих несчастных родителях, о сыновьях. Состояла в совете попечителей Хогвартса, много занималась благотворительностью. Она вела наше хозяйство до тех пор, пока Ричард, старшенький, не подрос и не взял дело в свои руки. Максимилиан, его младший брат, мой средний племянник, был непоседой и баламутом, но с золотым сердцем. Он так и не женился… А самый младший, Чарльз, не придумал ничего лучше, как жениться на Дорее Блэк. Они уехали в Америку.

— Айрин, можно спросить? — осторожно начал Гарри. — Тот человек, из-за которого все случилось… Мариус… Ты знаешь что-нибудь о нем?

— О, разумеется, — откликнулось привидение. — Он был совершенно шокирован моим поступком. Я ведь оставила ему прощальное письмо. Романтические традиции нашего века… Знаешь, я никогда не виделась с ним после этого. Только слышала, что рассказывали родители. Мариус вернулся во Францию и, по слухам, отказался от наследства в пользу младшего брата и стал отшельником где-то в монастыре, в Альпах. Не самый плохой исход. Хотя бы моя смерть его вразумила…

Она подплыла поближе и, глядя на Гарри с печалью, промолвила:

— Я знаю, что ты чувствуешь, мой дорогой. То, что сделал этот глупыш, этот Бук… Это поступок против природы. Это всегда приносит лишь горе и разрушение. Он поддался отчаянью, не смог пересилить свой стыд, свою гордость… Он сам сделал этот страшный шаг и… Ты не должен винить себя, знай это.

— Скажи, я могу ему помочь? — тихо спросил Гарри. — Хотя бы сейчас. Раз не смог в жизни…

Айрин покачала головой.

— Я не знаю. Когда я снова начала осознавать себя, прошло несколько недель. Самоубийство так калечит и запутывает… Не знаю, хватит ли ему мужества взглянуть в «Зеркало мира», чтобы сделать следующий шаг, пойти вперед. Но все это он должен сделать сам.

— А ты сама? — снова спросил Гарри. — Ты сама никогда не думала о том, чтобы все-таки уйти?

— Я дала клятву оберегать свою семью от тяжелых ошибок, — твердо произнесла она. — И до сих пор мне удавалось сдержать ее. Почти всегда.

— Почти? — удивился Гарри. — Значит, были еще…

— Кэролайн, — вздохнул призрак. — Самая младшая сестра твоего дедушки Флимонта. Упрямая, как я. Умная, хоть и гриффиндорка. Она выскочила замуж, едва закончив школу, в 18 лет, за одного из Эйвери. Отец тщетно пытался ее образумить… Как ты понимаешь, брак оказался чудовищной неудачей. У себя дома она привыкла к теплу, к уважению. Ведь Генри обожал жену, просто на руках носил… А там… Жуткое семейство. В общем, однажды Кэролайн вынуждена была бежать от них. Чуть ли не в ночной рубашке. Он отбирал у нее волшебную палочку, запирал, бил… Просто кошмар. Генри долго хлопотал, добиваясь развода, а она долго приходила в себя здесь, скрывшись от всего мира. А потом сестра позвала ее в Штаты. Дороти уехала туда с мужем. Прекрасный парень, Шон. Он тогда только начинал преподавать в Ильверморни, позже стал выдающимся профессором… Сестры очень любили и поддерживали друг дружку, так что Кэролайн, хоть и наломала дров, но благодаря Дороти сумела собраться с духом. Замуж она больше так и не вышла, но зато стала довольно известной писательницей. Что ж, каждому свое.

— А у Дороти и Шона были дети? — спросил Гарри.

Айрин пожала плечами.

— Да, вероятно. Она вроде писала брату о появлении племянника. Я не знаю, что с ним стало.

— Значит, вполне возможно, что где-то в Америке у меня есть двоюродный дядя, — задумчиво произнес он. — Невероятно…

— Да, наверное, — кивнул призрак. — Гарри, пожалуйста, не будь слишком суров. Никто не знает чудовищность моих ошибок лучше, чем я сама. Если, узнав правду, ты больше не захочешь говорить со мной, я пойму. И никогда не покажусь тебе на глаза. Но… Пожалуйста… Здесь мой дом.

— Да что вы, — торопливо ответил он. — Кто я такой, чтобы судить… Мне жаль, правда. Это так ужасно… И, если вы вдруг однажды захотите уйти, я как глава рода, освобождаю вас от клятвы.

— Нет, не сейчас, — Айрин покачала головой. — Я еще не готова… Я не смогу. Я знаю, что нужна тебе, мой мальчик. И… Надеюсь, тебе хоть немного помогло все это.

— Да, — ответил он. — Помогло. Спасибо вам. Мне пора домой, к Джинни. Уже совсем поздно… Спасибо, Айрин!

Он попрощался и отправился к камину.

То, что он узнал о своей семье, было и ужасным, и печальным. Но стало действительно чуть легче — бессильный гнев и угрызения совести уступили место горькому состраданию. Он неистово сочувствовал несчастному мальчишке, который не смог жить с тем, что совершил. Сочувствовал бедняжке Айрин и двоюродной бабушке Кэролайн. Сколько разбитых сердец. Сколько искалеченных судеб. Сколько зла, лжи и бессмысленной жестокости…

«Tueri bonum». Сейчас эти слова горели и пульсировали у него внутри еще сильнее, чем прежде.

Похороны были очень тихие. С самого утра шел дождь, а пронизывающий ветер пригоршнями бросал мелкие холодные капли в лица тех, кто пришел проводить миссис Гонорию Грей в последний путь. Безутешная дочь, стоявшая у надгробия отца. Сьюзен, Терри и Гарри.

Вирджиния до последней минуты выглядела спокойной и не проронила ни звука. Лишь когда на крышку гроба упали первые комья мокрой, слипшейся глины, она едва слышно всхлипнула, покрепче сжала большой букет, перевязанный лиловой и черной лентой и, отвернувшись, отошла в сторону. Гарри поглядел на нее с болью — плечи чуть дрожали, по волосам и плащу текла вода. Сердце у него заныло. Кто лучше него знал всю горечь сиротства? Этот холод одиночества, эту пустоту, которую никто не может заполнить…

Он подошел и, прошептав водоотталкивающее заклинание «импервиус», положил руку ей на плечо. Девушка едва заметно вздрогнула и снова всхлипнула.

— Сейчас… — прошептала она. — Я сейчас…

Через мгновение она перевела дух и обернулась.

— Спасибо, — снова проговорила она. Голос еще дрожал, но ей удалось овладеть собой. — Спасибо, Гарри. Я бы не вынесла все это, если бы не ты.

— Вряд ли я могу как-то тебя утешить, — печально ответил он. — В таком горе никакие слова не помогут. Просто помни, что ты не одна.

Они стояли, молча наблюдая за работой двух служителей кладбища, которые быстро закапывали могилу, явно торопясь закончить и убраться восвояси, подальше от дождя и холода.

Очень скоро рядом с могилой Говарда Грея возник свежий темный холмик. Вирджиния снова подошла, положила на могилу матери цветы и сделала шаг в сторону, крепко обхватив себя за локти. Гарри положил свой небольшой букетик, то же самое сделали Сью и Терри, которые, подойдя, по очереди обняли Вирджинию, не говоря ни слова. После этого они все вместе поторопились уйти. Все порядочно продрогли, отвратительная погода совсем не располагала к прогулкам на свежем воздухе.

Гарри взялся проводить Вирджинию в «Нору». Миссис Уизли встретила их на пороге со всей своей обычной сердечностью и искренностью. В гостиной было тепло, в камине уютно потрескивали дрова, на плите шумел чайник. Несколько ласковых слов, чашка горячей травяной настойки с парой капель бренди, вязаный плед, наброшенный на плечи, уютное кресло рядом с камином — заботы Молли сделали свое дело. Вирджиния согрелась, расслабилась и немного ожила.

— Будет лучше, дорогая, если ты поднимешься к себе и как следует отдохнешь, — ласково сказала хозяйка. — Я сделала тебе сонный отвар. Поверь мне, дочка, ничто так не помогает пережить горе, как крепкий сон. Пойдем-ка.

— Спасибо вам, миссис Уизли, — пролепетала Вирджиния, послушно покоряясь теплым рукам хозяйки. Та помотала головой.

— Можно просто Молли, дорогая. Давай, я помогу…

Они поднялись по скрипучей лестнице, а Гарри остался внизу. Он удобно устроился рядом с волшебными часами, которые по обыкновению показывали миссис Уизли, где находятся ее муж и дети. Стрелки Артура, Рона и Джорджа показывали на надпись «Работа». Гарри вдруг вспомнил, что говорила Джинни. Как после битвы за Хогвартс, когда Уизли вернулись в «Нору», сломанная стрелка с именем Фреда уже вылетела из часов и лежала на полу. Молли подняла ее, сжала пальцами и, побелев как мел, впервые в жизни потеряла сознание. Артур успел подхватить… Она хранит выпавшую стрелку до сих пор, Гарри точно это знал…

Он тряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Сердце и без того будто камнем придавило. Конечно, в «Норе» мысли всегда возвращались к старине Фреду, несмотря на то, что прошло уже почти десять лет. Острота горя со временем сгладилась, но едва он позволял себе погрузиться в воспоминания, как снова ощущал ужасную пустоту, которую оставил после себя Фред в сердцах всех, кто его любил.

Джордж держался стойко. Чтобы не позволять горю командовать собой, он даже назвал своего первенца в честь погибшего брата — Фредом. Но в семье его чаще всего звали не по имени, а «младшим» — и отец, и мать, и бабушка Молли, и дедушка Артур. Только что-то из ряда вон выходящее могло заставить Джорджа снова произнести вслух заветное имя. Хотя — все отлично это знали — оно было подобно ожогу на сердце и пульсировало в его груди каждое мгновение… Унаследовав внешность чернокожей Анджелины, Фредди-младший внешне ничем не напоминал старшего. Но зато в шалостях и веселье ему не было равных. Настоящий наследник легендарных близнецов Уизли! Бабушка его обожала, как, впрочем и всех остальных детишек, включая Тедди. Каждый был для нее особенным и драгоценным сокровищем. Она, не стесняясь, баловала их, говоря, что строгость — это удел родителей, а у нее дома они будут, как следует, веселиться. Разумеется, неугомонные внуки платили своей великолепной бабушке полной взаимностью.

Гарри улыбнулся — мысли о сыновьях всегда наполняли душу теплом. С Тедди было очень интересно читать сказки, а потом беседовать на разные серьезные темы. Мальчик рос умным и чувствительным, гораздо спокойнее Джеймса Сириуса — тот больше походил на маленький вихрь. Тедди обожал оставаться с младшими Уизли ночевать в «Норе» — он был старшим, остальные дети смотрели на него с уважением. Иногда они собирались все вместе в старой комнате близнецов, и в вечернем полумраке Тедди таинственным шепотом рассказывал младшим Уизли все самые захватывающие истории, которые уже успел прочитать… Тедди отлично рисовал, прекрасно считал и писал.

Рисунки.

Гарри порылся во внутреннем кармане, достал сложенные пополам листы. Он так и не вынул их из мантии, совсем забыл…

Тедди рисовал разные вещи. Себя с неизменной бирюзовой шевелюрой. Гарри у него получался очень забавный, похожий на сову, но вполне узнаваемый. А тут какой-то сказочный домик, из трубы на крыше идет разноцветный дым, а рядом, на облаке сидит бородатый старик в остроконечной шляпе. Гарри снова улыбнулся: старик напомнил ему Дамблдора…

Он поднялся с места, решив размять ноги. Взгляд упал на маленький столик у дальнего окна гостиной, на котором лежала уже знакомая ему папка — он сам складывал в нее наброски Вирджинии, когда помогал ей собрать вещи…

Он подошел, положил рисунки Тедди на столик, взял папку.

Снова портрет Джеймса. Такое живое, выразительное лицо, несмотря на то, что это был всего лишь карандашный набросок. У Вирджинии был настоящий талант, ей буквально несколькими штрихами удавалось уловить суть, поймать настроение. Отец был такой юный и будто светился изнутри. Еще немного — и он усмехнется и взлохматит себе волосы, которые и без того торчали в разные стороны… Гарри с нежностью провел пальцем по нарисованному лицу. Он не мог понять, каким образом Вирджиния, которая никогда не видела ни Джеймса, ни даже его фотографий, умудрилась написать такой точный, такой настоящий портрет. Но раз это произошло, он отлично знал, как поступит. Пусть только немного бедняга придет в себя…

Он перевернул листок и поднес к глазам следующий.

Это был отличный портрет Джорджа, еще не законченный, хорошо прорисованы были только глаза, остальное лишь намечено линиями и штриховкой…

На лестнице послышались шаги Молли — она спускалась вниз, неся пустую кружку.

— Бедняжка, — вздохнула она. — Пришлось побыть с ней немного, пока не заснула…

— А когда Джордж к вам заглядывал? — вдруг спросил Гарри. — Не знал, что они уже успели познакомиться с Вирджинией…

— А они и не знакомы, — удивилась Молли. — С чего ты взял? Бедная девочка у нас всего четвертый день. Джорджи сейчас страшно занят, обещает уже вторую неделю и бессовестно пропадает в своем магазине. Вчера прислал сову, что они навестят нас в выходные всем семейством. А почему ты спросил, Гарри?

Он ответил не сразу. Слова не шли, а горло перехватило от волнения. Он по-прежнему смотрел на рисунок и никак не мог вместить, осознать то, что видит.

Нет, конечно же, это был не Джордж — здесь оба уха были целы...

С рисунка на него смотрел Фред.

Он перевел дух, не зная, что сказать, как спросить…

— Мерлин великий, дорогой мой, ты побледнел, — всполошилась Молли. — Что стряслось?

— Нет-нет, все хорошо, — поспешил успокоить ее Гарри. — Просто… Давайте присядем, что ли.

Он опустился на диван рядом с Молли и, не говоря ни слова, протянул ей портрет Джеймса.

Молли взглянула.

— Нос немного не твой и подбородок… Гарри, но… Погоди. Она рисовала тебя, но…

— Это мой папа, — сказал он. — Вирджиния пыталась нарисовать меня, а у нее постоянно получался мой папа. Хотя она никогда его не видела. Не могла видеть. И еще кое-что… Не хочу ворошить все это, не хочу причинять боль.

— Выкладывай, Гарри, — тут же решительно прервала его Молли. — Как есть. Я же вижу, что это что-то важное.

Он помялся, вздохнул и достал второй листок.

— Вот, — проговорил он тихо. — Я поэтому и спросил. Я нашел это только что, случайно.

— Фредди…

Молли выдохнула это с такой нежностью, что в горле у Гарри заворочался острый ком. Мать никогда не перепутает своих мальчиков. Она сразу узнала. Сразу поняла, кто это…

— Глаза как живые, правда? — прошептала она, бережно гладя пальцами шершавую бумагу. — Так смотрит. О, мой мальчик…

Она подняла взгляд на Гарри.

— Она все эти дни постоянно рисует. Сидит здесь, со мной, мы болтаем о пустяках, пока я готовлю или вяжу. Все порывается мне помогать. И рисует, каждую свободную минутку. Кстати, у нее получаются отличные кексы! Даже у Джинни они не такие вкусные! Ох, Гарри, спасибо тебе! Какая замечательная девочка! Только немного замкнутая. Но оно и понятно. Я бы хотела, чтобы она почувствовала себя совсем свободно. Но пока… И еще эта ее маска…

— Она почти всегда в ней, — ответил Гарри. — Привыкла за многие годы. Говорит, что не хочет никого шокировать. И это понятно. Лицо сильно повреждено, какая девушка такое вынесет…

— Ну, ничего, — кивнула Молли. — Не все сразу. Дай девочке прийти в себя. Вот увидишь, я поставлю ее на ноги.

— Именно поэтому я решил привести ее сюда, — улыбнулся Гарри. — Я знаю лучшую на свете маму, которая знает, как позаботиться о сироте…

Молли порывисто обняла его, чмокнув в щеку.

— Мой хороший. Что бы я без тебя делала…

Она снова взяла портрет Фреда.

— Интересно, с какой фотографии она рисовала, — удивленно произнесла Молли. — Ты ведь знаешь, мы с Артуром все прячем и стараемся не напоминать Джорджу…

— Это не с фотографии, — выдохнул Гарри. — Понимаете… Она. Видимо, она их видит. Так появился портрет моего отца. И теперь Фредди. Молли, я попробую расспросить ее, когда Вирджинии станет немного легче. Но…

— Господи, — пролепетала потрясенная миссис Уизли. — Но как?

— Не знаю. Это невероятно, но она рисует тех, кого никогда не встречала. Лица тех, кого давно нет на свете.

Это было непонятно. Как искорка любви, пробившаяся сквозь непреодолимую преграду и упавшая в опустевшую «Нору». Как воздушный поцелуй, переданный из вечности, преодолевший и время, и пространство. Глаза Фреда улыбались. Казалось, что он вот-вот подмигнет и рассмеется, наполнив уютную гостиную прежней радостью.

— Смерти нет, Гарри, — прошептала Молли, судорожно вздыхая. — О, как же я скучаю по нему, если бы ты знал… Но я знаю, что мой мальчик со мной. Я всегда это знала. И это лишь маленькое подтверждение. Такой подарок… Спасибо! О, спасибо, мой дорогой!

Молли встала и торопливо ушла на кухню — то ли пытаясь скрыть слезы, то ли стараясь совладать с волнением. И было неясно, кому предназначались эти слова — Гарри или Фреду, который незримо присутствовал в каждом уголке старого дома, по-прежнему полного любви.

Впереди у Гарри была еще одна тягостная церемония: нужно было похоронить Стивена Бука.

Он решил, что оплатит все сам, из своего кармана. Как основатель и главный попечитель приюта, в котором вырос Стивен, он считал, что должен проводить его в последний путь. Ведь другой семьи у парня не было…

Рядом с Дуглас-хаусом было несколько старых могил, скрытых густым кустарником. Там же обрел вечный покой и Брайан Дуглас. Одинокий человек с изломанной судьбой, который, дойдя до самого края, решил отдать свою жизнь ради спасения других…

Гарри провел ладонью по волосам, отгоняя тени прошлых испытаний. Как бы там ни было, Брайан упокоился в мире, поглощенный великим светом. А его именем назвали приют и теперь все обитатели Дуглас-хауса ежегодно вспоминают его великое самопожертвование с уважением и восхищением. На темном надгробии с тех пор всегда, в любое время года, свежие цветы…

Гарри решил похоронить несчастного мальчишку, выросшего в этом доме, здесь, неподалеку от Дуглас-хауса. Здесь жили люди, которые знали его. Тут он провел детство. Тут же и обретет последний, вечный приют.

Он снова и снова спрашивал себя: мог ли он сделать что-то, чтобы предотвратить это ужасный шаг? Гарри не мог отделаться от этих мыслей, они изводили его, словно занозы. Хотелось хоть что-нибудь сделать, но то, что совершил Бук, было непоправимо…

Впервые с тех пор, как Гарри пришел в аврорат, он так ясно увидел: справедливость, которую удалось восстановить для одних, зачастую уничтожает жизнь других. И помимо отпетых злодеев, вроде Грейвса, по которым Азкабан давным-давно плакал горючими слезами, были и такие, как Бук и Дуглас. Бедолаги, которых по слабости, неопытности или глупости затянуло в страшную воронку зла, но которые по природе своей не были чудовищами. И одно дело — взять живым Жозефа Арно, страшного маньяка-ученого, создавшего собственную секту и ставившего эксперименты на людях, или посадить Долорес Амбридж, по вине которой погибли полтора десятка маглорожденных волшебников. Но та же участь ожидала и Бука, и Дугласа, останься они в живых. Долгие годы в маленькой камере огромной тюрьмы, в которую почти никогда не заглядывает солнце… И оступившихся неудачников, и отвратительных безнадежных монстров Азкабан поглощал с одинаковым равнодушием. Раньше Гарри редко задумывался над такими вещами. Да и некогда было особо философствовать. Но теперь совесть его была неспокойна.

Проводить Стивена Бука пришли несколько старых обитателей приюта, кто знал его еще ребенком. Все помнили его пугливым и замкнутым. Попав в только что созданный «Дуглас-хаус», Стив долго привыкал к новой обстановке, к новым людям. Никогда не был задирой, слушался и делал, что ему велели. Но в глубине его темных глаз всегда было что-то тяжелое, мрачное. Словно, принимая чью-то заботу и доброту, он все же не до конца верил, что все это происходит на самом деле. Что его не обманывают…

Несколько человек подняли свои палочки, раздался громкий треск и из ярких серебряных вспышек появился простой темный камень с надписью, который медленно опустился на свежий холмик. Кто-то принес цветы, кто-то повел палочкой и извлек из воздуха красивый венок из осенних листьев и ягод, поэтому через несколько минут мокрую глину уже прикрывал пестрый ковер…

— Гарри, пойдем, — Рон, стоявший рядом, чуть похлопал друга по плечу. — Пора.

— Не сейчас, — откликнулся тот. — Нужно сделать еще кое-что…

Он подошел к могиле Дугласа и замер, глядя на мокрый темный камень, кое-где покрытый зелеными прожилками мха. В этот раз он ничего не принес. И прибегать к магии не хотелось. Он застыл на месте и даже не мог толком понять, зачем подошел и теперь стоит, закутавшись в мантию и сжимаясь от порывов холодного ветра.

— Гарри, прошу, не изводи себя.

Это снова Рон. Подойдя, он сначала извлек из воздуха какие-то красивые желтые цветы, медленно опустившиеся на серый камень. А потом Гарри почувствовал, как горячая тяжелая ладонь друга легла на плечо. Ему сразу стало легче. Это всегда помогало…

— Здесь нет никакой твоей вины, дружище. Всегда будет то, что ты не сможешь исправить, — печально сказал он. — И те, кому ты не сможешь помочь. Они сами сделали такой выбор. Дуглас позволил нам спасти три дюжины людей и сделал это совершенно сознательно. Жизнь прожил нелепую, а ушел, как настоящий герой.

— Это было так ужасно, — вздохнул Гарри и поежился.

— До самой смерти не забуду, — откликнулся Рон. — Кошмар… Но, Гарри, как бы там ни было, а люди спасены. И мы с тобой пока живы. Так ведь? Лично я намерен как можно дольше пребывать в этом состоянии. Оно меня полностью устраивает!

Гарри улыбнулся, тряхнул головой.

— Да, ты прав, конечно. Дурацкая привычка… Я все последние дни постоянно спрашиваю себя: что я должен был сделать, чтобы этого не случилось? Что и когда пошло не так, что Стивен оказался под арестом, как преступник? Что он пошел на такое… Где мы допустили ошибку?

— Слушай, — Рон взял его за плечи. — Ты не можешь усыновить всех сирот на планете! Даже если очень захочешь! Ты, может быть, и Избранный, но даже ты не можешь всех сделать разумными и хорошими людьми. Тебя одного не хватит на всех. Не бери на себя чужое бремя. Ну же, Гарри! Встряхнись! И вернись туда, где ты действительно нужен.

— Наша сила — это те, кто нас любит, — откликнулся Гарри. — Это всегда спасает и возвращает к свету. Да… Спасибо тебе, Ронни. Не знаю, что бы я без тебя делал.

— А тебе и не надо ничего делать без меня, — заворчал Рон, вздыхая с облегчением и улыбаясь. — Тебе достаточно просто позвать, ты же знаешь. Ну, пойдем?

— Погоди.

Гарри вдруг осенило.

Он потащил Рона в сторону, к невысокой ограде, за которой начинался Лес зеленой ведьмы, перемахнул через нее и зашагал по едва заметной лесной тропе, петляющей между большими деревьями.

— Куда тебя опять понесло? — заворчал Рон, идя следом.

Гарри, не говоря ни слова, дошел до огромных валунов, между которыми шумел целебный ручей. Осторожно ступая по мокрым камням, спустился к ручью и, сняв очки, ополоснул руки и тщательно, с явным удовольствием умылся ледяной, кристально чистой водой. Потом наколдовал себе стеклянный флакон, наполнил его и снова поднялся к Рону.

— Я вспомнил кое-что, — пояснил он тихо. — Эта ведьма… Она ведь тоже когда-то наложила на себя руки. Может, эта вода исцеляет не только больных. Может, и Буку поможет.

— Дружище, почему ты не можешь просто жить, как все нормальные люди, — проворчал Рон, вздыхая. — Почему обязательно всех спасать, всем помогать, обо всех думать.

— Ронни, я просто пытаюсь делать, что в моих силах, — ответил Гарри с грустной улыбкой. — Не сердись.

— Не представляешь, как это иногда бесит, — мрачно бросил Рон. — Но ты был бы не ты, если бы вдруг угомонился. Вот скажи: чем ты можешь ему помочь сейчас? Все уже кончено. Мы только что похоронили этого… ладно. Не буду говорить плохо о мертвых.

— Айрин рассказала мне, что было с ней после такого поступка, — пояснил тот. — Что она была как безумная и не знала, где она и что с ней. И снова стала осознавать себя лишь спустя много недель… И очень мучилась. И я подумал… Может, мне удастся… Рон, не смотри на меня так! Ему даже двадцати лет еще не было! У него вообще никого нет! И…

Он не договорил, проглотил остаток фразы, застрявшей в горле и умолк, махнув рукой.

— Знаешь, иногда мне одновременно хочется и треснуть тебя по голове, и обнять, — проворчал Рон.

— Разрешаю тебе сделать выбор, — улыбнулся Гарри, покорно склонив перед ним голову.

Рон рассмеялся и заключил его в объятия.

— Иногда ты совершенно невыносим, Поттер, — пробурчал он, улыбаясь. — Но, скорее всего, именно за это мы тебя и любим. Давай, пошли уже, а то я скоро совсем околею.

Через мгновение они зашагали обратно к дому, снова перемахнули через ограду и вернулись к зарослям кустарника, к мокрым потемневшим надгробиям.

Гарри снова подошел к могиле Бука и вылил воду из флакона.

— Прости меня, — прошептал он одними губами. — Прости, что не смог уберечь. Я пытался, ты знаешь. Светлой и спокойной тебе дороги, Стив.

Он не знал, зачем делал все это. Он доверился инстинкту, который (как он уже много раз убеждался) никогда его не подводил. И сейчас этот внутренний голос подсказывал ему, что крохотный шанс помочь все еще остается. Непреодолимая стена смерти из-за чудовищного поступка Бука была еще более холодная и непроницаемая, чем всегда. Этот запутавшийся мальчишка обезумел от страха и сожалений и решил, что покончит со всем одним махом… Но он и сейчас был поглощен той же болью, тем же ледяным, невыносимым одиночеством. А его истерзанная душа блуждала во тьме…

Гарри едва успел сделать шаг назад, когда понял, что что-то изменилось. Он ухватился за плечо друга и…

Рон не первый раз становился свидетелем этих странностей. Он перехватил его сзади, покрепче прижав к себе и стараясь устоять на ногах — земля все-таки была сырая и холодная. Лицо Гарри побледнело, как мел, глаза были закрыты, а губы чуть заметно шевелились. Потом он уставился куда-то в пространство, а его изумрудные глаза будто излучали свет…

— Я держу тебя, держу, все хорошо, — прошептал Рон, прижимая его к себе, видя, что Гарри пришел в себя. — Просто обопрись на меня. Ну, же. Отлично.

Тот, с трудом возвращаясь к реальности, лишь сделал несколько судорожных вдохов. Потом нащупал опору под ногами и выпрямился.

— Голова… — усмехнулся он. — Как всегда. Такая карусель…

— Лишь бы толк был, — пробурчал Рон. — Идти можешь? Давай, вон там скамейка была…

Гарри тяжело бухнулся на скамью, уронив голову в ладони. Потом поднял взгляд на Рона.

— Я видел его, — проговорил он еле слышно. — Видел… Это ужасно… Но кажется, у меня получилось. Убедить его. Чтобы он пошел дальше. Он сначала даже не отвечал, но потом… Узнал. И… Он поверил мне. Кажется, получилось…

Рон просто обнял его и тяжело вздохнул.

— Скажи, когда станет лучше, ладно? Надеюсь, теперь ты успокоишься. Ох, Гарри… Что же ты делаешь, укуси тебя горгулья.

— Только то, что могу, — тихо ответил тот. — И только потому, что ты здесь. Без тебя я бы ничего не смог… Спасибо, Рон. Ты не представляешь… Еще пару минут, ладно? Скоро пройдет. И пойдем.

Рон снова вздохнул.

Через некоторое время они поднялись со скамейки и пошли к воротам — туда, где заканчивалось действие антитрансгрессионных и других защитных чар. И хотя Гарри уже вполне пришел в себя, Рон все равно поглядывал на друга с легкой тревогой. Произошедшее было для него абсолютно непостижимо, как и всегда. В такие минуты, которые, впрочем, случались довольно редко, Гарри погружался в какие-то глубинные тайны бытия, видел то, что скрыто от человеческого ума. Рон ничего в этом не понимал, он мог лишь быть рядом. Но у него всегда было странное ощущение, что он только что прикоснулся к чему-то невероятному, огромному. Даже священному.

Гарри никогда ни с кем не говорил о том, что с ним происходит. Он не смог бы, даже если бы захотел. Для этого в человеческом языке просто не было подходящих слов. Он шел рядом с Роном и, шурша ботинками по мокрому гравию, ощущал лишь жгучую благодарность, которую не мог выразить. А еще — огромное облегчение.

Потому что действительно сделал все, что было в его силах.

Кажется, это были рождественские каникулы. В уже знакомом небольшом холле второго этажа висели разноцветные гирлянды, а за окном мелькали побелевшие от снега клумбы.

Гарри, затаив дыхание, наблюдал, как Джеймс и Сириус, юные и беззаботные, с энтузиазмом натирали пол на втором этаже усадьбы. Сириус то и дело задевал наряженную ёлку, стоявшую в углу, Джеймс, поправив дерево, тыкал его кулаком в бок, и они вместе заливались смехом.

— Подышим свежим воздухом после полуночи? Прогуляемся? А, Сохатый? — с многозначительным выражением произнес Сириус, старательно двигая щеткой.

— «Несовершеннолетним ученикам запрещено применять магию вне Хогвартса», — продекламировал Джеймс скучным канцелярским тоном.

— Мне, между прочим, уже семнадцать! — похвастался Сириус. — Это тебе еще полгода терпеть, мой бедный малыш. И потом, кто узнает? Они ведь не могут узнать, кто именно применил магию — только место. А здесь, помимо нас, есть еще твои родители.

— Звучит очень заманчиво, Бродяга, — ответил Джеймс с вдохновением.

Его чайные глаза блеснули, но он, будто вспомнив нечто важное, взял себя в руки и добавил:

— Но в связи с особыми обстоятельствами вынужден отказаться. Я кое-кому обещал вести себя хорошо и намерен сдержать слово. Прости, друг!

— Ох, я и забыл! — Сириус засмеялся и состроил рожу. — Малыш Поттер решил покорить прекрасную даму и поэтому заделался паинькой! Сохатый, да она отшивает тебя прежде, чем ты успеваешь сказать хоть слово! Видать, тот случай еще не выветрился у нее из головы…

— Ничего, — выдохнул Джеймс. — Пусть отшивает. Я все равно не сдамся.

Он встал, облокотившись на щетку и добавил, глядя на друга:

— Только не надо шутить над этим, Сириус. Ты отлично знаешь, что… Это для меня слишком важно. И…

Сириус тоже перестал улыбаться и вздохнул.

— Джейми, тебе стоить только пальцем поманить — половина барышень побежит за тобой, не глядя. Эванс, кажется, слишком гордая. Хотя отдаю должное твоему вкусу, дружище. Лили и правда девчонка, что надо. Но, может, это тот самый золотой орешек, который тебе не по зубам?

— Да, непростая задачка, — откликнулся Джеймс. — Ничего. Даже если это будет самый сложный матч в моей жизни, я его выиграю. Вот увидишь. Я женюсь на мисс Лили Эванс. Либо вообще ни на ком не женюсь.

— Только отцу этого не говори, — понизив голос, бросил Сириус. — Он так тревожится… Ты последний отпрыск знаменитой фамилии. И обязан позаботиться о том, чтобы продолжить свой род.

— Он не станет меня принуждать, — ответил Джеймс. — Папа и мама, конечно, мечтают увидеть внуков. Но они не станут давить на меня. Мне очень повезло с родителями.

— Да, это точно, — Сириус снова взялся усердно натирать паркет. — Не то что моя безумная мамаша… Она проглотила отца целиком, вместе с пуговицами и ботинками. Мне кажется, почти сразу после свадьбы. Неудивительно, что он выглядит, как мумия… Она сжевала моего несчастного брата и постоянно пыталась сожрать меня… Спасибо, что вы вызволили меня из той тюрьмы. Лучше я здесь буду помощником домовика, чем проведу в том проклятом склепе хотя бы минуту.

— Живи, сколько хочешь, — улыбнулся Джеймс. — Для мамы ты давно как сын. Видишь, тебя уже наказывают вместе со мной. Это лучшее доказательство, что здесь ты дома, а не в гостях.

— Ну, натереть паркет накануне Рождества — это не такое уж суровое наказание, — с пафосом заявил Сириус, снова возвращаясь к работе. — Если учесть, что мы, как два последних идиота, стащили и выпили бутылку вина, которая стоит галлеонов пятьдесят. А то и больше… Мне очень стыдно перед твоим отцом. Правда.

— И сейчас у тебя есть отличная возможность загладить свою вину, — засмеялся Джеймс. — Усердие и упорство! Папа наверняка уже не сердится… Вот примерно такой же план у меня с Лили.

— Пока все твое усердие разбивается об ее скептическое фырканье, — ехидно заметил Сириус.

— Ничего, пусть фыркает, — тряхнул головой Джеймс и взлохматил себе волосы. — Я не отступлюсь. Она перестала общаться с Нюниусом, это уже прогресс. Разглядела, наконец, что из себя представляет этот ядовитый гад. Значит, глаза у нее есть. Она считает меня негодяем и позером? Что ж, нужно доказать, что это не так. И я это сделаю.

— Слушай, если ты покоришь свою мисс Эванс, я подарю тебе на свадьбу свой талисман, — воскликнул Сириус с улыбкой. — Торжественно клянусь стать лучшим шафером и устроить вам такое веселье, какое только возможно в наше непростое время…

— А сам? — Джеймс чуть улыбнулся и вскинул на него теплый взгляд. — Или сердце мистера Сириуса Блэка навеки останется неприступной скалой?

— Я не знаю, — Сириус отбросил в сторону щетку и, подойдя к окну, взял себя за локти. — Вокруг такое творится… Каждый день новости, одна ужаснее другой. Какая уж тут любовь. И потом, я ведь Бродяга. Ты же знаешь, я люблю свободу. И уж если сражаться со всей этой мерзостью, то без оглядки. Без сожалений. Не хочу, умирая, думать о том, что мои дети будут расти без отца.

— А я не хочу, чтобы какая-то мерзкая гнида решала, кого мне любить и когда жениться! — с чувством воскликнул Джеймс. — И уж если придется умереть в бою, то я хотя бы не буду сожалеть о том, что что-то упустил.

— Значит, ты храбрее меня, — с ноткой печали заметил Сириус. — Надеюсь, она это поймет, и у тебя все получится. С радостью погуляю на вашей свадьбе, дружище!

— И не жаль будет расстаться с единственной фамильной реликвией? — вдруг спросил Джеймс. — Твой талисман… Ты, кажется, говорил, что это безумная редкость.

— Да, «слезы ангела» — это очень редкий камень. Собственно, это даже не камень, а жемчуг, который появляется лишь на дне каких-то определенных озер и только при каких-то определенных обстоятельствах. Я не помню подробности, но дяде Альфарду как-то повезло найти парочку. Один такой камушек он вставил в перстень и отдал мне. Как ни глупо, но «слезы ангела» нельзя продать, украсть или отнять силой — они теряют свои свойства. Носить я его не собираюсь. Хороший артефакт валяется, как безделушка… Так что с удовольствием подарю тебе, если тебе удастся затащить мисс Эванс под венец.

— Может, и на твоей свадьбе тоже погуляем, — улыбнулся Джеймс. — Кто знает…

— Да ну тебя, — махнул рукой Сириус. — Еще не родилась женщина, способная надеть на меня кандалы счастливой семейной жизни. Нет уж! Пусть Регулус отдувается за всех Блэков и выполняет матушкины приказы. Видал его? С тех пор, как я здесь, даже не здоровается со мной. Делает вид, что мы не знакомы. Кретин… Держу пари, они уже вычеркнули меня из всех семейных реестров, так что теперь я безродный отщепенец.

— Ты не отщепенец, Бродяга, — тихо возразил Джеймс. — У тебя есть я. И так будет всегда, обещаю. Женюсь я или нет, еще неизвестно, но ты всегда будешь мне братом.

Сириус молча повернулся к нему, подошел и порывисто сжал в объятиях. Потом так же резко отстранился и, подобрав давно забытую щетку, снова принялся тереть паркет.

Джеймс вздохнул и последовал его примеру. Через пару мгновений Сириус, уже заметно повеселевший, снова поднял голову.

— Раз прогулку паинька Поттер отменил, чем займемся после ужина? — спросил он.

— Придумаем что-нибудь! Например, я давно хочу довести до ума нашу Вечернюю карту, — улыбнулся Джеймс. — Наш первый проект с Гомункуловыми чарами.

— После Хогвартса — пара пустяков! — махнул рукой Сириус. — Домик у вас поменьше, чем замок. Но идея родилась именно здесь, да… Кстати, она работает?

— Как часы, — гордо откликнулся Джеймс. — Единственное, чего на ней нет до сих пор, это папиной лаборатории. Надо попробовать обойти защитные чары. И доделать мансарду, а то мы там начеркали как попало.

— Это точно, мы тогда рисовали значительно хуже, чем сейчас, — ухмыльнулся Сириус. — Да, давай. Перышко-то сохранилось, надеюсь? Если рисовать другим пером, ничего не выйдет. Только феникс.

— Если б не сохранилось, я бы не предлагал, — ответил Джеймс. — Не глупее тебя, Бродяга. Давай закончим уже с этой уборкой. До ужина надо еще накачать воды в бак и затопить камины.

— Чувствую себя эльфом, — заворчал Сириус. — А чем занимается Дипси, пока мы тут вкалываем?

— У Дипси всегда дел полно. Дом большой и старый… Он самый трудолюбивый эльф на свете, но все-таки не всемогущий. Наверное возится с ужином вместе с мамой. Кстати, потом обещал помочь с водой.

— Он все-таки очень милый, ваш домовик, — улыбнулся Сириус. — Не то что у нас. Кикимер только и делал, что стучал на меня моей мамаше. Он фанатически ей предан. Ей и моему братцу…

Картинка стала тусклой. Гарри положил на стол небольшой поднос и стянул с головы черный бархатный мнемус. Сердце взволнованно билось о ребра. Увидеть их юные, прекрасные лица, услышать голоса, постоять с ними рядом в маленьком холле второго этажа — это было бесценно. Каждая улыбка, увиденная им, была для Гарри настоящим подарком.

И вряд ли был на свете человек, который бы ценил эти сокровища больше, чем он.

— Терри!

Обернувшись на возглас, Бут увидел Дэнниса Криви, который устремился к нему, махая большим бумажным конвертом.

— Привет! Как хорошо, что ты здесь! — выдохнул Дэннис. — Слушай, есть дело. Очень важное…

— Ну, чего у тебя? — спросил Бут, войдя и прикрыв дверь своего крохотного кабинета, который раньше принадлежал Гарри.

Дэннис сел и вздохнул.

— Все плохо, Терри. Если честно, хуже некуда. Надо сказать Гарри, а я уже четверть часа кружу по министерству и не решаюсь зайти. Ты же знаешь, каким он может быть в гневе… Но нужно сообщить как можно скорее.

— Дэннис, не тяни жмыра за хвост, — встревожился Бут. — Что случилось?

Тот вместо ответа протянул ему два листка, вынутые из конверта. Терри внимательно пробежал глазами первый листок, потом второй…

— Сожри меня тарантул…

Терри вернул бумаги и потер лоб.

— Ты прав. Это очень плохо. И ты хорошо сделал, что дождался меня. Пойдем. Не будем медлить…

— Привет, Дэни!

Гарри улыбнулся, приподнявшись навстречу входящему Криви, но, едва он увидел выражение его лица, улыбка исчезла.

— Что?!

Дэннис вздохнул и, собравшись с силами, заговорил:

— Мой коллега принес это сегодня утром. Я случайно услышал, упросил сделать копии, потому что в любом случае аврорат будет вовлечен. И вызвался помочь. В общем… Гарри, в нашу контору обратился мистер Саймон Грей. Он хочет востребовать наследство. Как выяснилось, незадолго до своей смерти миссис Гонория Грей составила завещание, в котором практически все отписала своему пасынку. Он получает дом и все, что хранится в сейфе Гринготтс. То есть буквально всё. Вирджинии остаются лишь картины отца, книги и шкатулка с украшениями матери. Но там вряд ли есть что-то действительно ценное…

Еще мгновение Гарри стоял, будто парализованный, пытаясь осознать услышанное. Это был удар совершенно неожиданный и от этого сокрушительный.

— Я знал, — наконец проговорил Гарри непривычно низким, тихим голосом. — Я знал, что мы выпускаем на волю змею. Меня все вокруг убеждали, говорили, что так будет лучше, что иногда нужно идти на компромисс…

— Гарри, я тебя умоляю, только не надо бушевать, — торопливо заговорил Терри, тронув его за плечо так осторожно, словно опасаясь, что начальник в припадке гнева испепелит его прямо на месте. — Что случилось, уже не изменить. Выдохни. Успокойся. Нам надо понять, что теперь делать…

Гарри сжал кулаки и с глухим возгласом ударил перед собой по воздуху со всей яростью, которая разрывала его изнутри в это мгновение. У дальней стены подпрыгнул и с грохотом упал массивный стул, обитый темным бархатом. Гарри закрыл глаза, сделал глубокий вдох, пытаясь, по совету Бута, успокоиться и взять себя в руки. Совсем ни к чему крушить ни в чем неповинную мебель собственного кабинета…

Когда кровь перестала стучать в висках, Гарри открыл глаза.

Терри и Дэннис молча смотрели на него, замерев на месте. Потом Дэннис отошел, поставил на место упавший стул и тихо опустился на него.

— Слушай, любое завещание можно попробовать оспорить, — произнес он. — Тем более, что смерть миссис Грей была насильственной, а Саймон только что вышел из Азкабана… Не все еще потеряно. Я готов заняться этим делом, если мисс Грей сочтет это разумным.

— Я хотел бы немедленно узнать две вещи, — проговорил Гарри, садясь на свое место и стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Во-первых, как они это провернули. Ведь Грея допрашивали с веритасерумом. Он заявил, что к убийству не причастен. Грейвс под тем же веритасерумом показал, что виделся с Гонорией тем вечером, но когда расстался с ней, она была жива. Что это дело рук Стеллы. Но единственный мотив Стеллы — это приказ Саймона. Только ради него она бы пошла на убийство.

— А во-вторых… — начал Бут. Гарри снова перевел дух и продолжил:

— А во-вторых, как я должен сообщить об этом Вирджинии? После всего того, что свалилось на нее в последнее время… Еще один удар. Потерять мать, а потом узнать, что родной брат намерен вышвырнуть тебя на улицу без гроша в кармане… И ведь я знал, когда отпускал его… Знал, что так всё не закончится! Да прокляни меня Мерлин! Я теперь из-под земли его достану!

— Разве только для того, чтоб по-рыцарски дать в морду, — невесело усмехнулся Терри. — У нас ничего на него нет. Выпущен досрочно, под Непреложным обетом. Нам нечего ему предъявить, даже если он завтра лично заявится сюда! Впрочем, думаю, что Грей рисковать не станет и предпочтет общаться через поверенного…

— Дэннис, — произнес Гарри. — Что нужно, чтобы оспорить эту бумагу?

— Прежде всего, официальное заявление мисс Грей, — ответил Криви. — И… Гарри! Я не возьму ни кната! Если она позволит мне представлять ее интересы.

— Отлично, — кивнул тот. — Терри!

Он сделал паузу и, кивнув, проговорил уже своим обычным тоном:

— Спасибо тебе. Будет лучше, если я сам ей сообщу. Деннис со мной. Сегодня больше ничего срочного… Если что, оставляю тебя за главного. Скоро придут магловские сводки происшествий, просмотришь, ладно? Отметь все заслуживающее внимания и оставь на столе. Лонгвиль обещал на днях прислать кого-то из отдела М, по поводу новой системы защиты, если явятся, поговори с ними сам, ладно? Увижусь с ними завтра утром.

— Да, хорошо, без проблем, шеф, — чуть улыбнувшись, согласился Бут, подумав, что предпочтет лучше чистить туалеты в отделе целую неделю, чем сообщать подобные новости…

Реакцию Вирджинии на очередной удар судьбы невозможно было понять — маска на лице надежно скрывала все ее переживания. Она сидела прямо, не шевелясь, не издавая ни единого звука. Когда Дэннис наконец умолк, в гостиной повисла тягостная пауза.

— Гарри, — тихо проговорила она, — ты… Позволь, пожалуйста…

Она взяла его за руку, сжала в ладонях и снова замерла. Он почувствовал, что ее холодные пальцы чуть-чуть дрожат. И через это робкое рукопожатие ему будто передалась ее боль — сердце заныло, зашевелилось в груди, словно тяжелый жернов. И хотя нельзя было увидеть лицо, вся ее фигура сейчас выражала лишь беззащитность и горе, на которые невозможно было смотреть равнодушно. Вирджиния цеплялась за его руку, как за спасительную соломинку. Как за свою единственную надежду… Гарри ощущал это так остро, так ясно, что сострадание перехватило дыхание и сжало горло… Он опустился с ней рядом и чуть сжал пальцы.

— Не все еще потеряно, — наконец проговорил Гарри. — Во-первых, Дэннис готов оспорить завещание и отстаивать твои интересы. А кроме того, ты же знаешь, что у тебя есть друзья, Вирджиния. И… любая помощь…

— Да, да, — откликнулась она. Голос уже звучал ровно и спокойно. Девушка явно прилагала огромные усилия, чтобы взять себя в руки. Наконец, она отпустила руку Гарри и нервно провела ладонью по голове.

— Я не стану ничего оспаривать, — снова заговорила Вирджиния. — Понятно, что это дело рук Саймона… Он всегда считал мою маму захватчицей… Этот дом папа получил по наследству, и когда его первая жена, мать Саймона, скончалась, женился на маме. Брат считает дом своей законной собственностью и, когда папа лишил его наследства и отписал все нам с мамой, возненавидел нас еще больше. И раз так сложилось… Пусть. Хотя, не скрою, это очень больно…

Она снова сделала паузу. Потом тряхнула головой и снова выпрямилась с подлинно королевским достоинством.

— Пусть забирает, — неожиданно резко сказала Вирджиния. — У меня есть небольшие сбережения. Гонорары от моих картин… Я кое-что умею и надеюсь, что смогу и впредь честно зарабатывать себе на хлеб. Не хочу быть такой стервятницей, как он… Надо сообщить некоторым старым клиентам, которые заказывали портреты. И снять какое-то жилье на первое время…

— Я даже слышать об этом не желаю! — раздался звучный голос миссис Уизли.

Молли подошла из кухни, на ходу вытирая руки пестрым полотенцем. Она решительно перекинула полотенце через плечо и села рядом с Вирджинией.

— Ты можешь жить с нами столько, сколько захочешь, дорогая, — заговорила она голосом, полным участия и самой искренней нежности. — Зачем тебе скитаться по чужим углам? Или тебе у нас плохо?

— Нет-нет, что вы, — поспешно замотала головой девушка. — Я совсем не это хотела сказать…

— Тогда просто оставайся и живи, — улыбнулась Молли. — Если тебе не в тягость мои неугомонные внуки…

— Да разве они могут быть в тягость! — воскликнула Вирджиния. — Такие замечательные! Я давно так не веселилась, как с ними в воскресенье…

— Вот и славно, — торжествующе резюмировала Молли. — Мы с Артуром подумали, что тебе наверное нужна комната под мастерскую. Если Джинни будет не против, то в ее комнате…

— Нет-нет, — прервала ее Вирджиния. — Мастерскую нужно организовать где-то в Косом переулке. Там удобнее вести дела и… Я не хочу причинять никому неудобства. Думаю, так будет лучше для всех.

— Хорошо, как скажешь, — кивнула миссис Уизли. — Пожалуй, это разумно. Про подходящее место для мастерской надо перемолвиться парой слов с Джорджем или Роном. Они там всех знают…

— Это отличная мысль, — подхватил Гарри, улыбаясь с облегчением. — Дэннис, дружище, у меня к тебе будет один важный вопрос. Давай я загляну к тебе завтра в обед?

— Да, без проблем, — откликнулся Дэннис. — Не знаю, насколько это все правильно… Но раз мисс Грей решила…

— Да, решила, — твердо ответила та. — И не передумаю. Это… Это как закрыть дверь, понимаете? Пусть весь этот кошмар останется в прошлом.

Она помолчала и добавила чуть тише:

— Он может отнять у меня стены, деньги, мебель. Но не может отнять у меня самое дорогое. Мою память о папе. О маме… Единственное, о чем я сильно сожалею — о мамином саде. Она вложила в него столько сил, столько любви… Саймон загубит его. Ему ведь все равно…

— Не думай об этом, — поспешила утешить ее Молли. — Мы не знаем, как все сложится. Поживем-увидим. Уверена, что твоя мама хотела бы, чтобы ты шла вперед. А если споткнешься о какой-то мешок драконьего навоза, вроде твоего братца, рядом с тобой достаточно друзей, которые не дадут тебе упасть.

— Спасибо…

Она выдохнула это слово еле слышно, на мгновение закрыв лицо руками. Потом снова тряхнула головой.

— Не знаю, как выразить… Спасибо вам всем. Это так непривычно. Еще недавно я была одна. А сейчас — столько друзей… Это как чудо.

— Все будет хорошо, — сказал Гарри. — Вот увидишь. У меня есть к тебе одно дело, Вирджиния. Когда ты немного придешь в себя…

— Думаю, я в порядке, — немедленно откликнулась та. — Какое дело?

Гарри огляделся. Молли, приобняв девушка за плечи, поднялась и пошла на кухню, где чайник уже целую минуту надрывался от свиста. Дэннис, поняв, что разговор будет приватным, тут же засобирался к себе в контору.

— Тогда я подготовлю все бумаги, — сказал он. — Их нужно будет подписать. До этого момента у вас еще будет время подумать, мисс Грей.

— Благодарю вас, — кивнула она. — Я все подпишу. Нужно покончить с этим делом раз и навсегда.

Гарри тепло простился с Дэннисом и проводил его до камина, потом снова вернулся в гостиную к Вирджинии.

— Я хотел поговорить как раз о твоих работах, — начал он. — Тот рисунок… Портрет моего отца. Не представляю, как это тебе удалось, но это его лицо. И еще… Прости, пожалуйста, я как-то наткнулся на твою папку с эскизами. И видел там еще несколько рисунков. Откуда это? Расскажешь мне? И… Вирджиния, я могу попросить тебя снять это?

Она вздохнула, сдвинула маску наверх, провела ладонями по лицу.

— Не знаю, зачем, — проговорила она. — Зачем ты на это смотришь…

— Я смотрю не на шрамы, а на тебя, — ответил он. — Тяжело общаться с безжизненной маской. Особенно когда речь о важных вещах. Так ты расскажешь мне?

— Это трудно объяснить, — откликнулась она. — Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Я вижу людей. Лица… Совсем незнакомых людей. Они смотрят на меня, улыбаются. Иногда они снятся мне, я просыпаюсь и рисую…

— Здесь ты тоже кого-то видела? — осторожно спросил Гарри.

— Да, — кивнула она. — Молодой парень. Рыжеволосый, такой веселый… Но, знаешь, с ним что-то было не так. Мне в какой-то момент показалось, что их двое. Потом он снова остался один… Я тоже его рисовала.

— Все верно, — заметил Гарри. — Это Фред. Сын Молли и Артура. Он погиб в битве за Хогвартс. А то, что двоился… Просто он близнец Джорджа. Значит, ты с ним еще не познакомилась, раз не поняла.

— Нет, Джордж обещал заглянуть к родителям в выходные, но не смог. Приходила только Анджелина с детьми, — ответила девушка. — Боже, Гарри… Значит… Все эти люди существуют на самом деле? И я не схожу с ума?

— Нет, это не болезнь. Не знаю, каким образом, но ты видишь людей, которых давно нет на свете, — мягко продолжил Гарри. — Фредди, мой отец, Колин Криви. Это старший брат Дэнниса, ему даже семнадцати не было… Я поэтому и не хотел говорить в его присутствии. Дэннис очень тоскует по брату. Как и наш Джордж. Столько лет прошло, но эта боль не ушла. Только немного притупилась. Видела бы ты близнецов вместе… Это был ураган радости, отваги. Едва ли был день, когда мы все не вспоминали Фредди. Уизли почти не говорят о нем, но каждый тоскует…

— Да, понимаю, — вздохнула Вирджиния. — Брат-близнец… Боже милостивый, как это вообще можно перенести…

— Да… Слушай, а ты можешь показать мне все те портреты, которые рисовала последнее время?

— Конечно! Я сейчас принесу!

Она поднялась по лестнице и через несколько мгновений спустилась с большим ворохом бумаг в руках.

Гарри принялся бережно и внимательно перекладывать листы, чувствуя, как его охватывает горячее волнение. Лица были очень выразительные, почти живые. Он знал их, этих людей. Он когда-то видел их всех… Увидев портрет Тонкс, Гарри едва сдержал возглас, прикрыв губы кулаком. Это было неожиданно больно. Такая молодая, до боли родная, Тонкс смотрела на него с совершенно живой улыбкой. Он тут же вспомнил своего Тедди, его глаза, так похожие на глаза матери… И вдруг его озарило, будто ослепительная молния мелькнула через черный небосклон.

— Ничто не случается просто так, без причины, — наконец проговорил Гарри. — И то, что ты видишь их. Именно сейчас… Вирджиния, у меня есть одна идея, но тебе, вероятно, придется очень много работать, потому что время ограничено.

— Мне как раз нужно сейчас занять себя, — ответила она. — Работа — это то, что мне нужно. Что за идея?

— Во-первых, два портрета, за которые я заплачу как за полноценный заказ, — сказал Гарри. — Нет, не спорь. Мне нужны два небольших портрета моих отца и матери. Для фамильной галереи. Я покажу тебе все их фотографии, какие у меня есть. Хотя лицо отца у тебя получилось, словно живое… А вторая идея вот какая…

Он подробно объяснил ей свою мысль. Это было так просто. И так здорово… Вирджиния потрясенно и восхищенно смотрела на Гарри, впитывая каждое его движение, каждое слово, каждый вдох. Она словно заряжала какие-то внутренние батарейки, просто глядя на него, просто находясь рядом. Эти минуты, глубокий разговор тет-а-тет… Все это было лучом надежды. Источником силы. Невероятной радостью.

Гарри действительно был для нее светом и воздухом. И теперь, когда Гарри шагнул к ней из газетных публикаций и вечерних грёз и стал человеком из плоти и крови, она чувствовала что любит его еще сильнее, чем раньше.

Он давным-давно стал для Вирджинии всем.

Камин полыхнул зеленым пламенем, из него вихрем выскочил Рон, крепко прижимая к себе Гарри. Подчиняясь инерции вращения, они оба чуть не рухнули прямо на стол, однако Рону удалось удержать равновесие. Гарри, подозрительно позеленев, промычал что-то нечленораздельное и попытался встать на ноги, но у него никак не получалось.

— К… Карусель, — глубоко вздохнув, произнес Гарри и бухнулся на табурет, который успел пододвинуть Рон. — Мутит.

— Ну, да, — ухмыльнулся он. — Еще бы… Дыши глубже, приятель.

На шумную возню на кухню спустилась Джинни.

— Что тут происходит? — спросила она. И тут же всплеснула руками:

— Мерлин бородатый! Ронни! Гарри!

— Все нормально, — поспешил отчитаться брат. — Просто кое-кому надо было чуть-чуть расслабиться. И излить душу.

Джинни подошла к мужу, критически оглядела его со всех сторон. Гарри, по-прежнему бледный, сидел, закрыв глаза, явно пытаясь справиться с тошнотой. От него несло огненным виски и крепкой апельсиновой настойкой.

— С ума сойти можно, — выдохнула Джинни. — Я его лет пять таким не видела… Где ж вы так накушались, мой дорогой мистер Поттер?

Гарри, услышав вопрос, открыл глаза. Приложив усилие, сфокусировал взгляд и, узнав Джинни, расцвел в счастливой улыбке.

— Джинни! Ух ты! Какая ты все-таки красивая… Я… Я немножко выпил… Сейчас посижу чуть-чуть…

— Охренеть, — произнесла Джинни. — Ронни, может объяснишь, что происходит?

— Без проблем, — откликнулся тот. — Только сначала уложим этого героя. Эй, Гарри, давай-ка. Поднимайся.

— Не хочу, — заявил Гарри. — Я устал. Мне надо отдохнуть.

— Вот, отлично, мы как раз идем отдыхать, — ухмыльнулся Рон. — Сидя на кухне спать неудобно.

Гарри снова поднял голову, посмотрел на Джинни. Улыбнулся и неожиданно выразительно пропел приятным чистым тенором:

— "Ты получишь котел, полный кре-е-епкой, горя-а-а-чей любви-и-и!"

Брат и сестра покатились от смеха.

— Великолепно! — хохоча, воскликнул Рон, поднимая друга на ноги. — Ну, дружище, ты сегодня явно в ударе. Главный мракоборец Великобритании исполняет арии!

— А вы знаете, что я вас люблю? — спросил Гарри, цепляясь за шею Рона и послушно идя к лестнице.

— Знаем-знаем, — засмеялась Джинни, идя с ним рядом. — Мы тебя тоже любим, милый.

— Нет, вы не знаете, — вздохнул Гарри. — Я… Что хотите для вас сделаю. Только отдохну чуть-чуть, ладно?

— Ладно, — покладисто согласился Рон, подавив смешок. — Отложим подвиги до утра. А сейчас баиньки.

Они стали подниматься по лестнице, Гарри старательно пытался идти ровно, но от количества принятого алкоголя его явно сильно штормило.

— Карусель, — снова изрек он, вздыхая.

— Ничего страшного. Еще несколько ступенек, вот так, и еще. Скоро все карусели закончатся.

Наконец, они добрались до спальни, Гарри сел на кровать и, вздохнув, произнес:

— Хочу, чтоб все были счастливы. Джинни! Вот скажи, ты счастлива?

— Очень! — улыбаясь, ответила жена. — Честное слово! И буду еще счастливее, если ты сейчас разденешься и, как следует, выспишься.

— Хорошо. Как скажешь… Почему все так запутывается… Всегда кому-то плохо. Не хочу! Не могу больше. Когда ангелы плачут. Слезы ангела… Я так устал…

Он заснул, едва голова коснулась подушки.

Джинни поправила одеяло, погасила свет и они с Роном вышли из спальни.

— Котел у него. Полный любви, — фыркнув, произнесла она, спускаясь в гостиную.

Рон хохотнул.

— Да уж… Давай выпьем чаю, — предложил он. — Ух, ну и вечерок выдался…

— Ну, рассказывай, откуда он явился такой красивый?

Джинни отпила из своей чашки и села напротив.

— Да заглянул к нам в магазин уже перед закрытием, — начал Рон. — Спросить кое-что и повидаться. Но с порога было понятно, что Гарри сам не свой. Да еще день сегодня такой… Не любит он Хэллоуин, как ты знаешь. Я было сунулся, но Гарри наотрез отказался разговаривать. Пришлось просто пойти с ним в бар, пропустить рюмочку-другую, чтобы хоть немного расшевелить.

— А ты тогда почему трезв, как стеклышко?

— Я старательно поил пепельницу, — усмехнулся Рон. — Должен же кто-то сохранять способность мыслить и доставить его домой!

— Значит, мистер Поттер опять изволят самоедствовать, — вздохнула Джинни. — Ох, чудовище мое… Что на этот раз?

— Да все то же, — откликнулся Рон, отпив чаю. — Я расскажу. Только если ты пообещаешь мне не злиться. Гарри и без того измучился… Ему только семейных сцен не хватает.

— Да за кого ты меня принимаешь?! — возмутилась сестра. — Я что, по-твоему, идиотка?

— Нет, конечно! — поспешил ответить Рон. — Это я так, на всякий случай… В общем, он слегка запутался. Растерялся. И по-настоящему испугался. Плюс его вечное стремление оправдывать чужие ожидания…

— Вирджиния, да? — перебила его Джинни. — Слушай, говори прямо. Для меня это не новость. Это уже не первую неделю тянется…

— Да, угадала, — вздохнул брат. — Спустя восемь лет брака Гарри вдруг обнаружил, что на планете существуют другие женщины, кроме тебя, и они могут вызывать у него… эмм… интерес и симпатию, так скажем. Теперь грызет себя, потому что, как ему кажется, этим предает тебя. Что, если говорить об этом откровенно, ты перестанешь его любить и разочаруешься. Но при этом он искренне восхищается… Знаешь, он словно чувствует с ней какое-то настоящее родство душ. Не знаю. Рвется помочь, поддержать, но в то же время страшится, что это причинит боль тебе. И мне заодно, потому что я твой брат. Боится, что потеряет голову и не заметит, как перейдет грань и… Боится стать сволочью и предателем. Говорит, что не сможет с этим жить. В общем, гоняет себя по кругу и не знает, что делать. Видела бы ты его, Джинни. Я едва его расшевелил — смотрит на меня, как мученик, и молчит. Мол, не спрашивай, я не хочу делать тебе больно и все в том же духе.

— Ох, Гарри, — вздохнула Джинни. — Со мной так же. Молчит. Хотя я просила, не раз просила… Слушай, Ронни, скажи честно: у него это серьезно? Это может…

— Да ну тебя, — перебил ее брат. — Ничего там быть не может! Ты отлично знаешь, что он живет только ради тебя и своих мальчишек. Но рано или поздно должно было случиться нечто подобное. Вы ведь поженились очень быстро, рано. Он, в сущности, совсем неопытный… Ну, что там было у них с Чжоу? Одно свидание и три поцелуя, один из которых в щечку? Я тебя умоляю… Ты лучше меня знаешь, что Гарри никогда не знал и не видел никого, кроме тебя. И эта внезапная перемена его безумно напугала. Даже шокировала. Я попытался объяснить ему, что к чему. Что интерес, симпатия, даже влечение не означают сразу предательства. И что важен только твой выбор. Как ты поступаешь.

— Я тоже боюсь, Ронни, — тихо откликнулась Джинни. — Что однажды все угаснет и мы станем просто соседями и родителями. А не мужем и женой. Я больше всего на свете боюсь его потерять. И… Я не хочу, чтобы он тяготился мной и оставался рядом только из-за долга.

— Не говори ерунды, сестричка, — ответил Рон. — Просто сейчас он в полном смятении. И вообще плохо соображает. Я, если хочешь знать, напрямик его спросил, может ли он представить себе жизнь с кем-то другим. Он, кажется, испугался еще больше, замотал головой и заплакал. Ну, к тому времени бутылка апельджина была уже почти пуста, так что… К концу наших посиделок он вроде успокоился и немного повеселел. Надеюсь, что он вспомнит, что обещал мне поговорить с тобой утром. Он так боится ранить тебя. Обидеть. Что ты будет страдать, перестанешь верить в него, уважать… А ты говоришь — «долг». Хотя бы ты не забивай себе голову чепухой. Слышала? У него есть целый котел, полный крепкой, горячей любви!

Они снова звонко рассмеялись.

— Посмотрим, что будет утром, — сказала Джинни с улыбкой. — Ох, чудище… Спасибо тебе, братишка. Что расшевелил его. Знаешь, меня это всегда потрясает. Гарри ведь очень сильный. Столько силы, столько храбрости — на десять человек хватит. Но иногда его пугают или сбивают с толку совершенно элементарные вещи. Ну, ничего. Мы так много уже пережили. И это переживем.

— Ты, конечно, можешь послать меня подальше, — осторожно заметил Рон. — Но мне кажется, тебе самой надо справиться со страхом. И нанести визит к мисс Грей. Познакомиться лично, так сказать. Ты ведь тоже боишься, Джинни. Лучше всего — это взглянуть своему страху в лицо. Хотя какое там лицо… Бедняга. Всю жизнь прячется, чтобы людей не пугать. Только для нашего Гарри это может быть причиной, чтобы влюбиться…

— Знаешь, а ты прав, — тон Джинни сразу стал решительным. — Что я, в сущности, потеряю? Небольшой удар для самолюбия. Неприятно, не не смертельно. Но… Зато смогу понять, что именно так сильно его зацепило. Что в ней есть такого. Я так и сделаю. Все равно обещала маме заглянуть к ней с мальчишками, давным-давно откладываю под разными предлогами… Спасибо, Ронни! Ты, как всегда, лучший!

— Всегда пожалуйста, — улыбнулся Рон. — Не будешь возражать, если мы с Гермионой и Роуз присоединимся к вам? Скажем, завтра. Отметим День всех святых, как положено, в семейном кругу…

Утро у Гарри, как и положено в таких случаях, выдалось нелегким. Трещала голова и путались мысли. Он твердо помнил, как сидел с Роном в баре, украшенном к Хэллоуину резными тыквами и множеством свечей. Как они говорили, то и дело, чокаясь рюмками. А далее в памяти зиял длинный темный пробел до самого момента пробуждения. Джинни встала совсем недавно — он протянул руку и пощупал постель рядом, она была еще теплой. Альбуса в кроватке тоже не было, а за дверью ванной комнаты слышались голоса и шумела вода… Гарри сел, потер ладонями виски. Потом дотянулся до палочки, наколдовал и с жадностью выпил два стакана воды. Натянул штаны и футболку, найденные рядом на стуле. Попытался взмахом палочки прибрать кровать, но сегодня это заклинание слушалось его еще хуже, чем всегда: подушки подпрыгнули и встопорщились углами, на одеяле и покрывале остались неопрятные складки. Он снова сел, пытаясь вспомнить, как попал домой.

Через пару минут из ванной вышла Джинни с малышом.

— Доброе утро, — улыбнулась она, увидев, что Гарри встал. — Надеюсь, голова не сильно болит? На кухне в верхнем шкафчике есть сироп от похмелья.

Она посадила Альбуса обратно в кроватку, обернулась. Гарри подошел к жене и…

Он едва успел протянуть руки, когда Джинни вдруг побелела, как мел, и начала оседать. Гарри подхватил ее и опустился на пол, прижимая жену к себе. От внезапности, от охватившего его ужаса он не мог выдавить из себя ни звука.

— Нет, пожалуйста… Пожалуйста… — пробормотал он и задохнулся.

Первое, что увидела Джинни, придя в себя, — это изумрудные глаза мужа, огромные, наполненные страхом и отчаяньем.

— Джинни! — всхлипнул он с облегчением, погладив ее по щеке.

— Все нормально, милый, мне уже лучше, — ответила она и села.

Они обнялись.

— Тебе немедленно нужно показаться целителю, — сказал он, поднимая ее и усаживая на кровать. — Джинни, о Господи… Как же ты меня напугала.

— Не надо никаких целителей, Гарри, — мягко произнесла она. — Все хорошо, честное слово. Просто…

Их взгляды встретились. Джинни улыбнулась и, чуть смутившись, произнесла:

— Просто, кажется, у нас будет еще один ребенок.

Он не нашел, что сказать. Просто зарылся лицом в ее влажные волосы, пахнущие цветами и свежей травой, и долго-долго молчал, гладя ее по спине и плечам. И не было сил удерживать слезы. Освобождающие, исцеляющие, очищающие.

В одну секунду все встало на свои места.

Снова не получилось.

Гарри с досадой выплеснул горячую жидкость из маленького котла в каменную раковину — и через мгновение об опыте напоминал лишь вязкий зеленоватый пар, повисший в воздухе. Кто-то из предков предусмотрительно зачаровал выдолбленную в граните чашу на бесследное уничтожение любых жидкостей, и для замкнутого круглого пространства лаборатории это было очень удобно. Гарри поднялся, отворил вентиляционные отдушины, сделал несколько нервных шагов вдоль стола и снова сел. Придвинул к себе старую тетрадь и, усилив освещение, снова принялся изучать исписанные страницы.

Почерк у дедушки Флимонта, конечно, был ужасный. Буквы с острыми концами то плясали, то склеивались друг с другом, словно сердито толкаясь локтями. Гарри потратил несколько вечеров, чтобы разобрать эти несколько страничек из лабораторного дневника, который дед вел до того рокового дня, когда его скосила драконья оспа… Флимонт очень много экспериментировал и всегда записывал все промежуточные варианты, вычеркивая ненужное и надписывая сверху новые, более подходящие ингредиенты и дозировки. Все это было разбросано на нескольких тетрадных страницах бесформенной кучей букв, цифр, стрелочек, маленьких рисуночков и карандашных пометок на полях.

Разобраться в этом было почти невозможно. Портрет деда, к которому сразу кинулся Гарри, к сожалению, ничего сказать не смог, мнемус тоже ничего не показал. А Айрин, с печалью покачав головой, сказала, что ей всегда было запрещено показываться в лаборатории. Гарри оставалось полагаться только на свои силы. Он даже мысли не допускал, что может соперничать со знаменитым дедом в экспериментальном зельеварении, и точно не стал бы тратить время впустую, если бы на последней странице старой потрепанной тетрадки не нашел надпись: «Готово!» Слово было торжественно подчеркнуто двойной чертой.

Значит, Флимонт Поттер перед самой смертью все-таки изобрел то новое зелье, которое упоминает бабушка Юфимия в своем дневнике. Оно должно было стать настоящей сенсацией… Но все, что было у Гарри — это почерканные черновики со множеством пометок и поправок.

Восьмерка… Или все-таки тройка?

Гарри взял с полки большую лупу.

Нет, пожалуй, это восьмерка…

Он снова аккуратно переписал рецепт и начал тщательно проверять пункт за пунктом, сверяясь с пометками деда. Гарри еще никогда не приходилось продираться через чужие записи с таким трудом. Разглядывая каждую черточку по двадцать раз, сличая цвет чернил, пытаясь понять смысл символов... Гора испорченной бумаги под столом росла, а перед ним постепенно возникал новый текст. Еще один вариант. Он разложил его перед собой, снова зажег горелку под котлом.

Спустя час в котле булькала еще одна порция зелья. По описаниям Флимонта, готовая жидкость должна была быть прозрачной, зелено-желтого оттенка с ярким запахом полыни с небольшой ноткой малинового варенья. Гарри потянул носом. Теперь вроде все совпадало. Но чтобы убедиться в первом серьезном успехе, нужно было обязательно посоветоваться с действительно сведущим человеком…

Андромеда, как всегда, ему обрадовалась. Гарри старался заглядывать к ним хотя бы трижды в неделю, даже когда времени катастрофически не хватало. Перекинуться парой слов с миссис Тонкс, повозиться с Тедди, узнать все последние новости, принести какую-нибудь мелочь — новую рубашку, набор карандашей или новую книжку сказок с волшебными движущимися картинками, которые Тедди просто обожал. Затаив дыхание, он наблюдал, как по страницам ковылял свирепый колдун Одноног, опираясь на волшебный посох, по зеленой траве прыгали веселые лягушки, по небу летали разноцветные драконы, изрыгающие пламя, а в высокой башне томилась прекрасная Клэр, которую жадная мачеха держала взаперти и, остригая ее волшебные бесценные волосы, продавала торговцам, сделав из падчерицы источник дохода и не позволяя бедняжке соединиться с возлюбленным Руальдом… Сказка о волшебнице с серебряными волосами была у него самой любимой. Когда было хотя бы полчаса, Гарри читал Тедди вслух перед сном. Но, к сожалению, таких вечеров в последнее время у него было очень мало. Джинни, которая была беременна уже третий раз за шесть лет, постоянно нездоровилось, дома его ждали Джеймс и Альбус, а на работе всегда было полно неотложных дел. А теперь добавилось еще одно…

Едва Тедди уснул, Гарри вкратце рассказал Андромеде о найденном рецепте и о своих экспериментах.

— Это уже десятая версия, — пояснил он и протянул ей флакон. — Вроде бы на этот раз все правильно, но… Мне нужна помощь профессионала.

Он достал из внутреннего кармана потертую тетрадь и свои листки. Андромеда развернула рецепт, потом внимательно изучила черновики Флимонта, открыла флакон. Достав с полки увесистое каменное блюдце, капнула на него пару капель зелья. Принюхалась, кивнула. Оторвала лист у стоявшей на подоконнике герани и, разорвав пополам, положила на дно блюдца, капнув сверху еще пару капель. Лист покрылся зелеными пузырьками, место разрыва стало затягиваться, будто две половинки кто-то сшивал тонкими нитками.

— Гарри, ты все сделал хорошо. Даже очень хорошо! — похвалила она. — Рецепт, конечно, потрясающий. Все-таки твой дед был великим человеком. Для заживления свежих ран, причиненных темными заклятиями — незаменимая вещь! И эта комбинация с полынью. Так просто и изящно. Как ему только в голову пришло…

— Да, в его черновиках много интересного, — ответил он. — Он словно не зелье варит, а стихи слагает. Составы на все случаи жизни… Когда будет время, попробую изготовить их все. Но сейчас мне нужно разобраться с этим рецептом. Дело в том, что есть человек, который сильно пострадал от темной магии, но это было очень давно. Излечить нужно не свежие раны, а старые шрамы. Я бы и не взялся копаться во всем этом, но вот здесь, на полях, дедушка пишет слово «шрам». И дальше я не смог понять. Какие-то символы…

Андромеда взяла лупу и несколько минут внимательно изучала мелкие значки и каракули.

— Вот это — луна. Так для краткости обозначали полный лунный цикл — от первого дня новолуния до последнего дня полнолуния. То есть, как я понимаю, нужно настаивать именно полный цикл. А вот здесь… Погоди-ка. Не пойму. При чем тут пауки… Нет! Нет, не пауки, а паутина. Да, точно. Это древний язык, морри, меня учили ему в детстве. Я уже почти все забыла… Да, это значит «паук огромный и древний».

— Акромантул, — откликнулся Гарри.

— Да, вероятнее всего. Паутина акромантулов. Интересно, зачем она.

Гарри понял это сразу, как только услышал про пауков. Ведь лист в блюдце под воздействием зелья будто бы начал стягиваться тончайшим швом…

— Паутина нужна вместо обычных бинтов, — проговорил он. — Чтобы наложить на рубцы. Для свежих ран она не требуется, а вот для старых нужно усилить воздействие.

— А ты молодец! — восхитилась Андромеда. — Пожалуй, соглашусь. Весь вопрос, где ее взять. Акромантула в Косом переулке не найдешь.

Гарри не ответил. В его памяти мгновенно возникли огромные белесые сети, растянувшиеся между больших деревьев Запретного леса...

— А вот здесь что-то еще, — Андромеда снова склонилась над страницей. — Прямо под символом лунного цикла. Это совсем странно. Надо поискать словарик, вероятно, я действительно все забыла.

— Что? Что там написано? — спросил Гарри.

— Слеза и ангел, — ответила Андромеда. — Ерунда какая-то. Ангелов не существует и, соответственно, плакать они не могут. Нет, это ошибка. Я просто перепутала.

— Нет, — выдохнул Гарри, сияя, — Все верно. Это была последняя деталь. Ох, спасибо большое! Вы не представляете… Мне нужно сделать все максимально точно. И еще несколько раз проверить зелье. Чтобы никаких неожиданностей.

— Я всегда проверяю на листьях, потом на слизняках или улитках, — улыбнулась Андромеда. — Потом лягушки и мыши. Если получится с мышью, значит, и с человеком тоже. Эксперимент с листьями удался. Попробуй. Смотри — вот здесь убавь время на 30 секунд, а вот здесь чуть-чуть увеличь температуру. И для точности найди старые мерные ложки своего деда. Если, конечно, они сохранились. Лучше работать с теми же инструментами — будет надежнее.

— Да, я именно так и сделал, — улыбнулся Гарри. — Его лаборатория, конечно… Вы бы видели. Идеальный порядок. Потрясающе. Будто он только пять минут назад вышел, а не тридцать лет назад. Ну, конечно, многие препараты давно испортились, пришлось все перебрать и купить новые. Как я понял, дедушка проводил там много времени. И никому не позволял туда входить.

— Он был настоящий кудесник, — вздохнула Андромеда. — Знаменитый зельевар своего времени. Очень интересные идеи, несколько замечательных открытий.

— Да, и работал до последнего. Этот рецепт закончил за несколько дней до смерти. Даже набело переписать не успел…

Андромеда улыбнулась.

— Зато у него вырос достойный внук, который сделал это вместо него, — произнесла она. — Поздравляю тебя, Гарри. Ты сделал сегодня большое дело. Если финальная проверка пройдет успешно, об этом рецепте можно будет сообщить публично. Это очень хорошее подспорье для целителей.

— Спасибо вам, — ответил он. — Я, конечно, не самый выдающийся зельевар, но мне обязательно нужно. Сделать это. Помочь одному человеку… И теперь я знаю, как.

То, что еще несколько дней назад было робким предположением, стремительно превращалось в уверенность. Андромеда была первой, кому он сказал о своей находке. Но даже она не знала о том, что однажды, найдя среди вещей отца старую Вечернюю карту, он обнаружил вход в лабораторию своего знаменитого деда, искусно скрытый под многоугольной каменной беседкой. И что исследуя ее, полку за полкой, он нашел небольшой деревянный футляр, в котором хранился тот самый перстень. Свадебный подарок Сириуса счастливому жениху. Волшебная голубая жемчужина, которую издавна называли «слезой ангела». Редкое вещество с удивительными свойствами.

Он вдруг осознал, что никак не может перестать улыбаться. Радостная надежда переполняла и согревала его, несмотря на январский холод. Вирджиния была поглощена работой и ничего не знала о его стараниях и поисках.

Нет, еще не время. Он скажет только когда будет полностью уверен. Полностью готов.

Еще многое предстояло сделать.

Зима, сырая и промозглая, промелькнула незаметно. Недели пролетели в бесчисленных хлопотах и заботах. В Сочельник Рон, искрясь от радости, сообщил изумленному семейству, собравшемуся на праздничный ужин в Ивнинг-холле, что они с Гермионой решили не отставать от Поттеров и тоже ждут пополнения. Новость была совершенно ошеломительная, ведь домочадцы были уверены, что Гермиона рвется как можно скорее выйти на работу. Молодая мать хваталась за любую возможность размять мозги и отвлечься от домашнего хозяйства. Впрочем, счастливый отец охотно давал ей такую возможность и с радостью сам возился с обожаемой дочуркой. Рон брал Роуз с собой и нянчился с ней прямо в магазине, вызывая бурю умиления у покупателей. Кроме того, бабушка Молли тоже всегда охотно присматривала за внуками, а вместе с ней и Вирджиния, которая по-прежнему жила с ними в «Норе» и, как выяснилось, отлично ладила с детьми.

После всех потрясений осени жизнь понемногу вошла в колею. Прошли Рождество и Новый год, потом с беззаботным весельем отгремел фейерверками праздник Зеленой ведьмы в Дуглас-хаусе, а за ним — и шумный, немного суетливый День святого Валентина. Гарри, чтобы никого не обидеть, послал шутливые валентинки всем дамам, которых знал, включая почтенных Андромеду и Молли. И только две открытки были написаны всерьез. Первая, разумеется, предназначалась для жены, с которой Гарри, освободившись наконец от смятения чувств, переживал очередной медовый месяц. А вторую открытку он отправил Вирджинии, которая (он был в этом уверен) ни разу в жизни ни от кого не получала валентинку и не ожидала подобных знаков внимания. Разумеется, это было не признание в любви. Нет, Гарри, просидев полчаса над листом бумаги, в конце концов составил короткое послание из нескольких строк: «Сердце, чистое и незаметное, которое молча бьется рядом с твоим — это бесценный дар. Ты не знаешь даже половину своей ослепительной силы. А мир не знает, какая удивительная красота скрыта за твоими масками и шрамами. Твоя вера в меня обжигает, придает мне сил и делает меня лучше. Знай, что я тоже верю в тебя, Вирджиния. Ты не одна. Помни это».

Он сам в День святого Валентина обычно получал множество открыток от самых разных людей. И не ждал сюрпризов: он отлично понимал, что Вирджиния ему не напишет. После знакомства и разговора с Джинни девушка словно скрылась, спряталась от него. Нет, они по-прежнему тепло общались, когда Гарри заходил в мастерскую или навещал Молли и Артура в «Норе». Но теперь он всегда чувствовал эту невидимую, нерушимую преграду…

Он так и не решился расспросить жену, о чем они говорили с Вирджинией тем ноябрьским вечером, сидя в дальнем углу гостиной. Обе казались спокойными, Джинни даже время от времени улыбалась и только его цепкий, внимательный взгляд мог угадать некоторое напряжение в ее облике. По виду мисс Грей вообще ничего нельзя было понять — лицо скрыто, осанка безупречна. Казалось, она полностью владела собой…

После этого объяснения всем стало гораздо легче. Джинни успокоилась и обрела свою былую силу и уверенность. А сам Гарри, освободившись от тягостных терзаний, в которых почти ничего не мог разобрать, заново ощутил со всей остротой, что, как и прежде, может дышать только рядом с ней. Может жить, только если видит уважение и любовь в глазах своей Джинни.

На Вирджинию он теперь смотрел совершенно свободно, испытывая и прежнее восхищение, и теплую, горькую нежность. Но страх, ранее наполнявщий душу отвратительной мутной пеной и приводивший в смятение, исчез бесследно. Хотя и не без душевной боли, но Гарри смиренно принял новое положение вещей. Он понимал, что дистанция, которую держала мисс Грей, необходима им обоим. Прежде всего, ей самой нужно было окрепнуть и научиться ходить на собственных ногах. Научиться жить в реальном мире, не убегая в иллюзии, не прячась в стенах родительского дома. Гарри не делал попыток нарушить эту границу — просто всегда был где-то рядом. Достаточно далеко, чтобы не тревожить ни свое, ни ее сердце, и достаточно близко, чтобы Вирджиния понимала, что она не одна. Что он в любой момент готов протянуть руку, подхватить и помочь… Он чувствовал себя взрослой опытной птицей, которая учит летать нового птенца, едва вставшего на крыло. Он мог быть рядом, подбадривать, но только она сама могла ощутить силу своих крыльев, понять язык ветра, научиться чувствовать его переменчивость и упругость, осознать свою власть над потоками воздуха…

Найденное ими равновесие было хрупким, но вполне устойчивым. Поэтому теперь, нащупав, наконец, эту тончайшую, труднейшую тропу над пропастью, Гарри не испытывал страх. «Смотри только на свет», — как-то сказал ему крестный. Только сейчас он в полной мере осознал, что это значит.

Весна 2008 года была стремительной. Едва они успели отпраздновать день рождения Рона, как солнце буквально за несколько дней смахнуло с холмов и полей последние остатки снега. Гарри понимал, что пришло время действовать.

— Рон, мне нужна твоя помощь, — сказал он, садясь у магазинной стойки.

— Без проблем, — откликнулся тот. — А в чем дело?

— Нужно добыть паутину акромантулов, — сказал он. — Чем больше, тем лучше. Причем сделать это тихо, без лишнего шума. У нас проект…

Он ткнул в воздух палочкой, произнеся оглушающее и защитное заклинание, и продолжил:

— Если коротко, то отдел М создал новую систему защиты магловских банков. Поскольку магия плохо влияет на магловскую электронику, нужно было придумать… Долго объяснять. Короче, паутина акромантулов решает эту проблему. Они полгода из кабинета не вылезали, но придумали, как защитить компьютеры от магического воздействия. Если все получится, у нас в Министерстве появится хорошо защищенный сервер, который позволит отслеживать любые случаи использования магии в любом магловском банке Великобритании. И для этого им позарез нужна паутина. Проект совсем новый, секретный и очень важный. Поэтому мне нужна твоя помощь.

— Другими словами, мы опять попремся в Запретный лес, — проворчал Рон. — Когда? Я сейчас не могу, надо хотя бы часов до пяти доработать, сегодня очень загруженный день…

Гарри улыбнулся.

— Нет, не прямо сейчас, конечно, — ответил он. — Когда сможешь в ближайшие дни?

Следующим утром, жмурясь от ослепительно яркого света, они беззвучно и медленно летели бок о бок, пристально вглядываясь в бескрайнее зеленое море Запретного леса, который шумел внизу. Гарри чувствовал, как по мере приближения к цели растет напряжение, увеличиваясь с каждым кругом, сделанным над верхушками старых деревьев, как поднимаются из глубин сознания самые мучительные воспоминания. Он пытался собраться с силами прежде, чем они найдут то самое место. Прежде, чем он снова ступит на лесной дерн.

Спустя примерно минут двадцать хаотичных блужданий Рон заметил нечто похожее на сахарную вату, намотанную вокруг засохшей ели.

— Вон там! — крикнул он, показывая рукой. — Смотри, Гарри!

Сердце замерло, болезненно сжалось и упало куда-то в желудок. Гарри сглотнул, но по-прежнему не подавая вида, молча последовал за Роном.

Они пролетели еще несколько ярдов и зависли над бывшим логовом акромантулов.

Да, это было то самое место, куда когда-то они пробрались с Роном, чтобы расспросить Арагога о чудовище, живущем в Тайной комнате. То самое место, куда Гарри, спотыкаясь и задыхаясь от смертного ужаса, брел навстречу собственной казни почти десять лет назад. То самое место, где он упал, пораженный убивающим заклятием.

— Ни одного паука и до сих пор полно паутины! — обрадовался Рон. — То, что нужно! Пойдем, Гарри!

— Да, — откликнулся тот, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и естественно.

Они начали снижаться и…

В голове зашумело. Гарри почувствовал, как весь покрылся холодным потом, как задрожали руки, сжимавшие древко метлы.

— Ронни, я… Ты можешь сам? — проговорил Гарри, едва дыша. — Я… наверное здесь подожду.

Он успел заметить, как Рон, удивленный и встревоженный, сделав резкий разворот, стремительно подлетел, схватил за плечо…

Влажный зеленоватый туман начал, наконец, медленно рассеиваться. Знакомый запах леса ударил в ноздри. Гарри пошевелился и открыл глаза — Рон, побледневший, как полотно, сидел на земле, прижимая его голову к груди и вглядываясь в лицо.

Гарри глубоко вздохнул и попытался сесть.

— Прости, — хрипло выговорил он. — Все нормально. Я… Я не думал, что…

— Почему, Гарри? — прошептал Рон, вытирая с его лба испарину. — Почему сразу не сказал, что… Это ведь было здесь, да?

Гарри опустил голову.

— Да, — выдохнул он еле слышно. — Здесь. Я думал, что… Столько лет прошло…

— Ты думал… О, Мерлин… Знал бы ты, о чем я думал, пока ты… Даже не дышал…

Рон пригладил свою апельсиновую шевелюру и ухватился за его плечо. Гарри почувствовал, как большая сильная ладонь дрогнула. Рон уставился куда-то перед собой невидящими глазами и еще пару секунд героически боролся с собой. Но тщетно.

Он съежился и затрясся в беззвучном яростном плаче. Гарри подвинулся и молча обхватил беднягу, который тут же вцепился в него мертвой хваткой. Сам Гарри плакать не мог — в груди плескался неистовый, всепоглощающий огонь. Вряд ли ему было бы больнее, если бы в эту минуту его обложили хворостом и подожгли…

— Ронни, пожалуйста, прости, — еле выговорил Гарри, прижимая его к себе. — Я не хотел. Я не думал, что так выйдет. Пожалуйста…

Рон громко шмыгнул носом и лишь сильнее зарылся лицом в его плечо, вздрагивая и всхлипывая. Гарри никогда не видел его таким. Рон плакал так, как, наверное, никогда в жизни. Безудержно, отчаянно. Внутри будто хрустнула и разлетелась на части какая-то мощная плотина, и вся пережитая боль, которую он тщательно прятал десять лет, наконец вырвалась наружу. Именно здесь… Гарри знал, откуда эти слезы, эти яростные рыдания, которые рвались изнутри помимо воли. Рон, столько лет мужественно прятавший свою боль, сейчас плакал обо всех, чьи имена по-прежнему жгли сердце, как горящие угли. Обо всем потерянном и разрушенном. Это была неутихающая скорбь о веселом и отважном брате, которому всегда будет только двадцать… А на дне прежних горестей скрывался еще и чудовищный, испепеляющий страх — снова пережить что-то подобное. Гарри все это знал. Он и сам был бы рад излить, облегчить душу, но не мог. Было слишком больно, чтобы плакать…

— Гарри, — еле выговорил Рон, чуть успокоившись. — Гарри…

— Я здесь…

— Боже… Когда ты отключился, я… я думал…

Он снова вздрогнул и спрятал лицо.

Гарри снова с чувством обнял друга.

— Я здесь, я с тобой, — повторил он чуть слышно.

Они еще долго сидели, не произнося ни единого звука. Буря понемногу утихала. Рон наконец поднял голову, шумно прочистил нос, вытер лицо рукавом.

— Прости меня, — снова прошептал Гарри, глядя в землю.

— Да не извиняйся ты, — буркнул Рон. — Просто все это… Разом. И это место, и ты… Без дыхания. Спятить можно…

Он снова провел ладонями по лицу, поднял взгляд.

— Гарри, у тебя кровь.

И правда — из носа текла красная струйка. Гарри зажал нос рукой, Рон тем временем рылся в карманах, нашел нечто похожее на платок, смочил в наколдованной воде.

— Вот, держи.

Гарри запрокинул голову и ждал, пока остановится кровь. Глядя на небо, сиявшее среди ветвей, он старался не думать, где он сейчас находится. Переключиться, хоть на мгновение. Но каждая клеточка его тела помнила. Боль была настолько сильной и напряжение настолько невыносимым, что кружилась голова и перед глазами плясами цветные пятна. Какое счастье, что рядом именно Рон. Которому ничего не нужно объяснять… Гарри склонил голову ему на плечо и закрыл глаза.

— Я сейчас… — сказал он. — Просто немного посижу. Надо собрать паутину…

— Я всегда знал, что твое геройство иногда доходит до идиотизма, но не догадывался, насколько, — заворчал Рон, прижимая его к себе.

Гарри слабо усмехнулся. Старина Ронни уже вполне владел собой, раз снова начал ворчать.

— Нельзя же всю жизнь бояться, — тихо ответил он, вздыхая. — Я подумал, что спустя столько лет… Что надо просто преодолеть себя. И после этого всё пройдет.

— Что пройдет? — снова буркнул Рон. — Ты что, думал, что вернешься и сразу забудешь, как тебя здесь убивали? Ох, Гарри…

Они снова умолкли. Потом Гарри поднял голову, огляделся вокруг.

— Все будто заново… — еле слышно произнес он. — Знаешь, так странно — тело словно существует отдельно от разума. Умом я понимаю, насколько это глупо. Десять лет прошло. Давно пора перестать… Но… Не могу справиться с собственным телом.

Он помолчал и продолжил.

— Там, где мы сейчас сидим, был большой костер. А вон к тому дереву привязали Хагрида… У того бревна стоял он…

Он сглотнул и закончил:

— И мысли в голове такие звонкие… Словно струны. Чтобы только ноги не отказали. И… Что больше я никогда не увижу Джинни.

Рон еще крепче сжал руки, которыми обхватил Гарри.

— Скажи мне только одно, — прошептал он. — Как? Как ты вообще справляешься с этим? О, Мерлин…

— Просто живу, — ответил тот тихо, снова опустив голову ему на плечо. — Обычно некогда даже особо задумываться. А когда накатывает… Я ведь не один. И… Ронни, если бы не ты и Джинни, меня бы уже давно не было.

— Ох, Гарри, — то ли выдохнул, то ли всхлипнул Рон. — Это нас всех давным-давно не было бы, если бы не ты… Скажи, когда станет лучше, ладно? Надо возвращаться.

Гарри закрыл глаза.

— Да, — ответил он. — Голова… Еще кружится. Скоро пройдет.

Они снова умолкли. Рон обнимал друга, как главную драгоценность на свете. Сердце было переполнено и горело огнем. Он все еще чувствовал отголоски недавнего эмоционального срыва и боялся снова утратить самообладание. А Гарри ощущал, как из тела постепенно уходит, растворяясь в осеннем воздухе, весь стыдный парализующий ужас, который ему не удалось победить. Как всегда, это удалось сделать Рону. Достаточно было его присутствия, его поддержки, чтобы понемногу изгнать из тела и сердца лютый, убийственный холод, чтобы снова ощутить себя живым. Рону не нужно было ничего объяснять, перед ним не нужно было стесняться. Его сильные, горячие руки не раз вытаскивали Гарри из кромешного мрака, а его золотое, верное сердце всегда было самым надежным убежищем.

Внутри все пылало, но едва мысли Гарри переключились на Рона, едва сердце наполнилось благодарностью, как тьма отступила. Волна обжигающей, ослепительной нежности…

Он поднял голову.

— Ронни, — выдохнул он.

Их взгляды встретились. И Гарри, полностью отключившись от внешнего мира, замер. Но в этот раз все было немного иначе: Рон, вцепившись в друга, впервые в жизни последовал за ним — туда, в невероятный свет, неизъяснимый ни на каком языке, изгоняющий всякий страх и переполняющий душу самой чистой радостью, самым огромным счастьем…

Возвращение было одновременным: Гарри вздрогнул, пошевелил пальцами и снова встретился взглядом с другом. Рон, уже пришедший в себя, совершенно ошеломленный только что пережитым опытом, глядел на него широко раскрытыми глазами и не мог выдавить из себя ни единого звука.

— Теперь и ты его знаешь, — улыбнулся Гарри. — Свет…

— Господи... — пролепетал Рон еле слышно. — Как это красиво…

— Ага.

— Это… Значит, это всегда так? Когда ты…

— Да, — ответил Гарри и вдруг смутился.

— Поцелуй меня соплохвост, — выдохнул потрясенный Рон.

Гарри рассмеялся. Никаких следов боли и страха, испепелявших его буквально несколько минут назад, не осталось — внутри плескался только теплый, ясный, чистый свет. А рядом был старина Рон, с его дурацкими словечками и ворчанием. Друг, с которым можно было без колебаний и спуститься в преисподнюю, и подняться до самых ослепительных небесных вершин… Разве не это люди называют счастьем?

— Пойдем, — сказал он, поднимаясь на ноги и помогая встать Рону. — Нужно собрать всю паутину и возвращаться.

— Да, конечно. Гарри! Как ты?

Рон пристально и взволнованно смотрел на друга. Гарри кивнул ему, по-прежнему улыбаясь.

— Все хорошо. Правда! Я бы никогда не смог вернуться сюда. Один. Но если с тобой… Ты даже не представляешь, что сделал сегодня для меня. Ронни. Как, впрочем, и всегда. Спасибо!

Через несколько мгновений они снова поднялись над поляной и принялись за дело. И совсем скоро сумки, плотно набитые паутиной акромантулов, были прочно привязаны к каждой метле. То дело, ради которого они прилетели сюда, было сделано. Всю обратную дорогу они молчали, погрузившись в свои мысли и пытаясь осознать все произошедшее.

Гарри чувствовал себя легким, словно пушинка. Это был воистину особенный день. Что-то неуловимое изменилось в пространстве, будто он дотянул до вершины какую-то неимоверную тяжесть и наконец сбросил вниз.

Едва Гарри зашел в свой кабинет и поставил на пол сумки с добытой паутиной, как примчался Симус.

— Гарри! У нас невероятные новости, — проговорил он. — Волчица нашлась. Мы нашли Стеллу.

— Целители обещают, что через несколько дней приведут ее в чувство, — сказал Симус. — По крайней мере, до такой степени, чтобы можно было допросить.

— Надеюсь, кто-нибудь проследил за тем, чтобы не был нарушен Статут о секретности? — спросил Гарри. — Все-таки не каждый день по улицам ходят люди, у которых вместо руки звериная лапа…

— Все в порядке, ребята среагировали очень быстро, — вставил Джастин. — Никто ничего не вспомнит. Конечно, кое-что успело просочиться в газеты, но магловская пресса в последнее время пишет так много бреда, что заметка о том, как босая, беременная и невменяемая женщина бродила по улицам в ночной рубашке, разбрасывая по дороге фунты стерлингов, не произведет никакого впечатления. Читатели лишь пожалеют, что их не было на улице в этот момент. Уверен, что внимание большинства свидетелей было приковано к дармовым деньгам, летящим по тротуару, а не к тому, что у Стеллы вместо левой руки — звериная лапа.

— Теперь вся надежда на целителей, — задумчиво откликнулся Гарри.

— Ну, последствия неудачного превращения они надеются ликвидировать уже к завтрашнему вечеру, — сказал Симус. — А вот что касается ее рассудка — тут все сложнее. Она беременна, поэтому большинство зелий и заклятий использовать нельзя. Так что потребуется время. Пока они намерены сделать все возможное, чтобы она доносила ребенка до какого-то более-менее нормального срока и родила. А дальше уже лечить… Кто бы мог подумать? Оказывается, она еще и незарегистрированный анимаг. Ласка, если быть точными. Пыталась превратиться, но что-то пошло не так…

— Да у нее давно все пошло не так, — мрачно усмехнулся Джастин. — Мы опросили соседей и свидетелей, нашли ту ферму, где они скрывались последние месяцы. Она, видимо, довольно давно съехала с катушек. Там в доме такое творится… Полный мрак. Целители говорят, что она сильно истощена, видимо, почти забывала есть. В конце концов набила сумку деньгами с того ограбления, и пошла пешком в ближайший городок, куролесить. Там ей вызвали «скорую» и полицию, поместили в психиатрическую больницу, а сумка с деньгами, изъятая у сумасшедшей, попала в ежедневные полицейские сводки. Терри просматривал, увидел сообщение и решил на всякий случай проверить — вдруг это те самые похищенные деньги… Так мы и обнаружили Волчицу в смирительной рубашке, беременную и невменяемую. И перевезли в Мунго.

— Отличная работа, ребят, — с улыбкой произнес Гарри.

— Кто бы мог подумать, что такая хитрая бестия и вдруг свихнется, — сказал Джастин. — Нам, если честно, просто очень повезло…

— А вот Стелле — не очень, — сказал Симус. — Все на свете поставила на одну карту. Много лет стремилась к цели, неистово поклонялась своему Саймону, ради него не брезговала ни убийством, ни обманом, ни грабежом, ни предательством. А он, едва оказавшись на свободе, обрюхатил ее, прихватил свое наследство и был таков. Ищи-свищи его теперь…

— Да уж, — вздохнул Гарри. — Даже представить жутко…

— Гарри, только не говори, что тебе ее жалко, — воскликнул Джастин. — Девять из десяти, что именно Стелла убила миссис Грей и вынудила ее подписать завещание в пользу своего ненаглядного. На ней минимум мошенничество и убийство. И черт знает сколько еще грехов.

— Страшно представить, что чувствует человек, который так доверял и любил и которого использовали и предали с таким вероломством, — вздохнул Гарри. — Неудивительно, что она не смогла этого выдержать. Чисто по-человечески мне действительно ее жаль. А еще больше — ее ребенка…

— Поскольку папаша испарился в неизвестном направлении, а мать повредилась в уме, ребенок скорее всего попадет в приют, — сказал Симус. — Еще один обитатель «Дуглас-хауса»…

— Для начала пусть благополучно появится на свет, — сказал Гарри. — Деньги при обыске нашли?

— Да, почти миллион, — ответил Джастин. — Ну, еще кое-что собрали на улице, что она успела разбросать. Несколько человек принесли деньги в полицию, остальные купюры всплывут, когда ими попытаются расплатиться. Так что это вопрос времени.

— Значит, банковское дело практически закончено, — резюмировал Гарри. — Надо только оформить все бумаги. Что ж, ребят, вы просто молодцы. Пойдем. Если кто-то будет меня искать, я — к Кингсли, надо его порадовать. И в отдел М нужно кое-что отнести…

Вечер разворачивался над деревушкой Оттери-Сент-Кэчпоул, словно рулон великолепного темно-синего бархата, наполняя пространство пьянящей прохладой и свежестью. Гарри очень любил эти минуты, когда можно выйти на крыльцо старого уютного дома Уизли, просто постоять несколько минут, вглядываясь в сумеречное ясное небо, послушать, как постепенно затихают все звуки и мир погружается в сон. Слиться с этой густой свежестью, почувствовать себя частью чего-то огромного и прекрасного. Взглянуть на звезды и ощутить свое родство со всей вселенной. В такие минуты его сердце наполнял удивительный покой, казалось, что на свете нет ни горя, ни зла, что стоит каждому злодею и глупцу остановиться хотя бы на несколько минут и подставить лицо вечернему весеннему ветерку и позволить ему проникнуть внутрь, в самую глубину сердца, как всякое стремление разрушать, калечить и ненавидеть пропадет даже у самого отъявленного мерзавца… Конечно, это была иллюзия. Но все-таки каждый раз, когда Гарри бывал в «Норе», он всегда тихонько ускользал из гостиной, чтобы постоять на крыльце.

Сегодня все было не так. Гарри, облокотившись на перила, смотрел в ясное темнеющее небо и напряженно вслушивался. Что-то разладилось в его отношениях с миром. Словно в прекрасную симфонию вторгся какой-то резкий, чужеродный звук, агрессивный и навязчивый, ломающий своим мрачным диссонансом всю гармонию этого великолепного вечера. Все было хорошо. Даже лучше, чем он мог предполагать еще несколько часов назад. Но все же этот странный, горький привкус тревоги его не покидал. Так и не найдя объяснения этому странному ощущению, Гарри несколько раз вздохнул полной грудью и, тряхнув головой, шагнул внутрь.

Его любимое семейство весело уплетало изумительные пирожки бабушки Молли. Джинни помогала маленькому Альбусу, который весь извозился в сладкой начинке. Тедди и Джеймс наелись раньше всех и теперь, словно завороженные, смотрели на что-то, что показывал им дедушка Артур, устроившись в кресле у окна. Молли заканчивала мыть посуду, а Вирджиния вытирала и аккуратно расставляла в шкафу тарелки и чашки. Совершенно обычный семейный вечер, наполненный теплом и радостью.

«Пора», — подумал Гарри.

— Вирджиния, можно тебя на пару слов? — спросил он, проходя в кухню. — Есть кое-что важное.

— Да, конечно, — откликнулась та и, отложив полотенце, подошла к нему. — Мне тоже нужно кое-что тебе показать.

Гарри чуть заметно кивнул Джинни, которая так же едва заметным кивком ответила ему. Он улыбнулся ей, с облегчением отметив, что от былой ревности и напряжения не осталось и следа.

Они поднялись в маленькую комнату, где сейчас обитала Вирджиния. Она зажгла ночную лампу и села на кровать, Гарри взял себе стул.

— Новостей много, — начал он. — Даже не знаю с чего начать…

— Лучше с плохого, — откликнулась она.

Он помолчал и проговорил:

— Дело об убийстве твоей матери раскрыто. Некоторое время назад мы задержали Стеллу и сегодня ее наконец удалось допросить. В общем, как мы и подозревали, это ее рук дело. Старалась ради Саймона. Твоя мама подписала все бумаги в его пользу, потому что иначе Стелла грозила добраться до тебя. Мать обменяла твою неприкосновенность на наследство, успев выторговать для тебя только отцовские картины…

Он подробно рассказал ей о том, как и в каком состоянии была обнаружена Волчица, что Саймон бесследно исчез, прихватив унаследованное состояние и бросив верную подругу, чего та перенести не смогла… Вирджиния слушала, не шевелясь, едва дыша от волнения и потрясения.

— Сейчас она в Мунго, под надежным наблюдением, — объяснил Гарри. — Целители следят за тем, чтобы она не навредила себе и ребенку. Неизвестно, смогут ли они ее вылечить. Так что будет ли судебное разбирательство, тоже пока неясно. Нужно дождаться рождения малыша.

Вирджиния вздохнула, сдвинула маску и закрыла лицо руками. Гарри молча ждал, пока она совладает с переполнившими ее чувствами. Когда она потянулась, чтобы снова скрыться за маской, он мягко попросил:

— Нет, не надо. Пожалуйста.

Девушка послушно убрала руку и отвела взгляд в сторону.

— Я знаю, что на это неприятно смотреть. И ты… Не понимаю, зачем тебе видеть такое уродство.

Он улыбнулся.

— Я смотрю на тебя, а не на уродство, — сказал он. — Знаешь, в Азкабане сидит немало людей, которые невероятно привлекательны внешне. Одна ведьма… Думаю, что в юности она была ослепительной красавицей. Блондинка с лицом настоящего ангела. Но когда я дежурил и делал обычные обходы, я всегда старался не смотреть на нее. Она вызывает ужас. И настоящее, физическое отвращение, прям до тошноты. Не стану рассказывать, за что ее пожизненно упрятали в тюрьму… А ты стыдишься того, в чем нет твоей вины. И когда знаешь, какой ты человек, внешнее уже не имеет значения. Но я знаю, что тебе тяжело. Поэтому и…

Он сделал паузу, собираясь с духом.

— Я могу помочь тебе, Вирджиния, — выдохнул Гарри. — Это вторая важная новость, которую я хотел сообщить. Вот уже несколько недель я провожу эксперимент… И… В общем, мой дед перед смертью успел создать один эликсир, который позволяет лечить раны, нанесенные темной магией. Во всяком случае, очень ускоряет процесс лечения и дает очень хороший эффект. У него были пометки и насчет уже имеющихся шрамов. Я испробовал на себе — и все получилось. Теперь пришло время рассказать тебе.

— Я… Я не понимаю…

Она была настолько ошеломлена, что не могла даже говорить.

Гарри подвинул стул и осторожно пожал ей руку.

— Я не могу обещать тебе, что они исчезнут совсем, — сказал он. — Я просто не знаю. Но в любом случае они будут менее заметны. И ты сможешь, наконец, перестать прятаться.

— Гарри… — она выдохнула его имя одними губами. — Я… Повтори, пожалуйста. Боюсь, я ничего не поняла.

Он терпеливо повторил все с самого начала. Она с трудом перевела дух.

— То есть ты… Несколько недель… И это ради меня? Все ради меня одной? Боже великий.

— Я просто делаю то, что в моих силах, — объяснил он. — Ведь неспроста я наткнулся на эту запись в дневнике бабушки. Нашел лабораторию деда. И все остальное… Будто бусины на нитке. Все складывается. Мы встретились не случайно. Вообще ничто не происходит случайно, без причины. Нужно просто делать то, что ты можешь. И сейчас я могу помочь тебе, Вирджиния. Если ты позволишь. Если ты примешь мою помощь.

Она долгое время молчала, опустив взгляд, потом встала, подошла к окну и, обхватив себя за локти, заговорила:

— В тот день, когда я познакомилась с твоей женой, я поклялась никогда больше… Но… Гарри, от тебя я приму все, что угодно. Даже смерть. Ты знаешь почему. Я никогда больше не скажу тебе об этом. Но… Я все это время спрашиваю небеса: почему мне выпало такое счастье. Я никогда даже не смела подумать, что увижу тебя, даже издалека. А сейчас ты здесь, рядом. Тратишь столько сил, чтобы мне помочь… Это, словно какой-то сон. Как сон…

Он тоже поднялся со стула и встал с ней рядом.

— Я тоже должен кое-что тебе сказать, Вирджиния, — сказал Гарри еле слышно. — Для меня тоже все было непросто. Когда я познакомился с тобой, когда узнал поближе… Это было как наваждение. Я впервые потерял голову, знаешь? И не мог понять, почему. Мучился ужасно… Потому что ты стала мне очень дорога. Очень. До такой степени, что мне понадобилось довольно много времени, чтобы снова обрести опору.

Он взволнованно вздохнул и продолжил:

— Ты ведь знаешь, что у меня семья. Чудесная жена, дети. И они — мое главное сокровище в жизни. Я никто без них. Я жив только потому, что они не дали мне умереть. Я принадлежу им. Я люблю их. И всегда буду любить. У тебя чистое сердце. И ты не смогла бы любить предателя и лжеца. А я не смог бы жить, если бы поддался слабости, если бы позволил себе что-то…

Гарри провел ладонями по лицу.

— Ты знаешь свет, Вирджиния. Как и я, — еле слышно снова заговорил он. — И… Все настоящее такое хрупкое… Ни ты, ни я никогда больше никогда не увидели бы этот свет, если бы позволили себе потерять голову. Все самое красивое, самое доброе, что есть в нашей жизни, утонуло бы в грязи. Во лжи. В слезах других людей. Одним махом разрушить всё… Я бы не смог жить после такого. Поэтому я очень благодарен тебе. Что ты дала мне возможность сделать шаг назад и прийти в себя. Хотя, я знаю, что это было также нелегко. И сейчас, когда все наконец встало на свои места, я могу открыться тебе. И… Есть еще кое-что.

Он вздохнул и подробно рассказал онемевшей, остолбеневшей Вирджинии то, что сам узнал совсем недавно.

… Мнемус Агнеты сработал, как положено: по поверхности полукруглого металлического подноса побежали блестящие волны, потом разгладились, и Гарри, затаив дыхание, увидел своих родителей. Лили сидела на диване в полутемной, освещаемой лишь пламенем камина, гостиной Ивнинг-холла, ее ноги были прикрыты клетчатым пледом. Джеймс, сняв очки, лежал, положив голову жене на колени. Глаза его были закрыты, однако лицо излучало абсолютное счастье.

— Это самое счастливое рождество в моей жизни, — проговорил он, вздыхая. — Однажды, много лет назад, я поклялся, что женюсь на тебе. И сейчас… Ты здесь. И совсем скоро…

Он поднял голову и посмотрел на Лили.

— Как ты думаешь, — спросил Джеймс, сияя, — Кто у нас будет? Мальчик или девочка?

— А кого ты хочешь больше? — спросила она с улыбкой.

Он снова положил голову ей на колени.

— Неважно, — подумав, ответил Джеймс. — Маленький сорванец с мамиными глазами. Или девчушка. Такая бойкая и решительная, как ты.

— Может, он пойдет в папу, — усмехнулась Лили. — Упрямец, неугомонный умница и чемпион по квиддичу.

— Почему бы и нет? — лениво промурлыкал довольный Джеймс. — Будем гонять с ним над лесом. Втроем. Или даже вчетвером, если присоединишься к нам с Сириусом. Благо, что дома целая коллекция мётел, на всех хватит…

Лили рассмеялась, взлохматила и без того непослушные черные волосы мужа. Тот зажмурился от удовольствия.

— Одно я знаю точно, — сказал он, улыбаясь и вздыхая, — У него лучшая на свете мама. И самый счастливый папа на свете. Который будет изо всех сил его любить.

— А как мы его назовем? — вдруг спросила Лили.

Джеймс приоткрыл глаз, потом снова закрыл и через несколько мгновений ответил:

— Если мальчик, то предлагаю ничего особенного не выдумывать. Давай назовем в честь дедушки Генри. Как думаешь?

— Ну, хорошо, — кивнула Лили. — Хотя… Тогда пусть будет Гарри. Как принц.

— Договорились! — радостно воскликнул Джеймс. — Гарри Джеймс Поттер. Звучит превосходно! Надеюсь, Бродяга не обидится, что не Сириус — не люблю я их астрономические традиции… А если девочка?

— В качестве компенсации доверим Бродяге обязанности крестного, — засмеялась Лили. — А если девочка?

— Теперь выбирай ты, — подумав, ответил Джеймс. — Я придумал для мальчика.

Лили умолкла и некоторое время просто перебирала волосы на голове мужа, который явно таял от ее нежных прикосновений.

— Если девочка, то пусть будет Вирджиния, — сказала она. — Так звали мою бабушку. Очень красивое имя, мне всегда нравилось.

— Вирджиния… — повторил Джеймс, словно примеряясь, пробуя. — Прекрасно. И торжественно, и трогательно. Отлично, вот мы и договорились. Значит, сначала родим мальчика, а потом обязательно девочку. Ну, или наоборот. Это как получится. Я уже представил, какими они будут. Хочу обоих! Сразу!

Лили звонко рассмеялась.

— Поглядите на него! Двоих сразу! Вы слишком торопитесь, мистер Поттер, вам так не кажется?

— Не-а, — беззаботно заявил Джеймс, сев и лучезарно улыбнувшись. — Теперь у меня есть цель, дорогая миссис Поттер. А вы знаете, мадам, насколько я целеустремленный…

— Вот так, — выдохнул Гарри, закончив рассказ. — Когда я узнал… Знаешь, как молния. Меня будто встряхнули, и все встало на свои места. Все стало так ясно, так очевидно… И… Теперь я понимаю. И если тебе нужен брат…

Он не успел договорить — Вирджиния закрыла лицо руками и часто-часто закивала. Гарри порывисто обнял ее, чувствуя, как бедняга дрожит всем телом.

— Гарри, я… — начала она, но задохнулась на полуслове. — Прости. Не хочу плакать, как сопливая дурочка. Слишком много всего… Ответь мне только: Джинни знает?

— Да, — улыбнулся Гарри. — Ты же видела, как она спокойно оставила нас наедине? Я рассказал ей все, как есть. Хотя это было нелегко. Между нами больше нет тайн.

Она отошла от окна и снова села на кровать. Гарри опустился на стул напротив.

— Сейчас, когда самое сложное уже позади, — снова начал он, — Тебе нужно узнать еще кое-что. Кто и почему нанес тебе эти раны…

Она выслушала чудовищную правду молча, не дрогнув. Потом сжала ладони и, сверкнув ослепительно синими глазами, выдохнула:

— Я не знаю, суждено ли нам еще когда-нибудь свидеться с Саймоном. Но… В детстве я очень его любила. Он же хотел меня уничтожить. Ему не нужна была сестра. А сейчас, из-за всех его козней, у меня есть настоящий брат. О котором я не могла даже мечтать. Один меня изуродовал. А другой…

— Так ты согласна попробовать? — спросил Гарри.

— Я согласна на все, что бы ты ни предложил, — ответила она. — Я верю тебе.