Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Июньское солнце, уже беспощадное в полдень, заливало золотом паркет кабинета лорда Грэнтэма. Пылинки танцевали в лучах, падающих из высоких окон. Воздух был густым, пропитанным запахом старой бумаги, дорогой кожи и… напряжения. Я стоял у стола, безупречный в своем фраке, не слуга, ожидающий распоряжений, а скорее… отчетный офицер. Передо мной лежали аккуратно сведенные ведомости поставок провизии за последний квартал, моя рука указывала на вызывающую подозрение колонку цифр.

«…и здесь, мистер Карсон, — мой голос звучал ровно, деловито, — поставщик, мистер Эджкомб, последовательно завышал цены на сахар и кофе на семь-восемь процентов выше рыночных на протяжении трех месяцев. Сравнение с котировками из Йоркширской Торговой Газеты и счетами от альтернативных поставщиков, которых я запросил для объективности, это подтверждает». Я отложил листок с расчетами и графиками — работа Гвен на «Ремингтон» была безупречна, цифры говорили сами за себя. «Исходя из объемов закупок Дома, переплата составила приблизительно двенадцать фунтов семь шиллингов».

Карсон стоял, как изваяние викторианской эпохи, его мощные руки заложены за спину. Его взгляд, обычно пронзительный и недоверчивый, скользил по бумагам, затем поднялся на меня. В нем не было привычной подозрительности. Было что-то иное: тяжелое, оценивающее, почти… уважительное. Он молча взял ведомости, медленно перелистал страницы. Тиканье массивных напольных часов заполняло паузу, отбивая секунды перед грядущей бурей.

«Двенадцать фунтов, — произнес он наконец, и его бас звучал глухо, как отдаленный гром. — За три месяца. На сахаре и кофе». Он отложил бумаги, его взгляд уперся в меня. «Вы провели это… расследование… по собственной инициативе, Барроу?»

«Да, мистер Карсон, — ответил я, держа спину прямой. — В рамках сверки счетов, которую вы поручили мне на прошлой неделе. Несоответствия бросались в глаза. Я счел необходимым проверить». И использовать знания из будущего о том, как выглядит настоящая финансовая отчетность, — промелькнуло у меня в голове. В каноне подобные махинации поставщиков всплывали позже, уже во время войны, усугубляя и без того тяжелое положение. Я опережал события. Защищал интересы Дома. Наши интересы, косвенно. Стабильность Даунтона была сейчас важна как никогда.

Карсон медленно кивнул. Его взгляд снова упал на ведомости, затем на аккуратные графики. «Тщательная работа. Очень тщательная. — Он сделал паузу. — Его Светлость будет… раздосадован. Доверие к мистеру Эджкомбу было высоким. Но факты…» Он вздохнул, и в этом вздохе была усталость не только от предательства поставщика, но и от осознания того, что его собственный контроль не был абсолютным. «Факты неоспоримы. Я представлю это лорду Грэнтэму. И найду… нового поставщика. Возможно, того, чьи счета вы приложили для сравнения?» Он поднял бровь в вопросе.

«Мистер Торнтон из Рипона, мистер Карсон. Его репутация безупречна, цены конкурентны. Я взял на себя смелость запросить его прайс-лист и условия». Я протянул еще одну папку. Карсон взял ее, и в его движении была невольная благодарность. Я не просто указал на проблему. Я предложил решение. Надежное, проверенное.

«Хорошо, Барроу. Очень хорошо. — Он положил папки на стол лорда Грэнтэма, рядом с корреспонденцией, ожидающей подписи. — Его Светлость ценит бережливость. Особенно в… нынешние времена». Он не уточнил, что имел в виду под «нынешними временами» — финансовую неопределенность или сгущающиеся политические тучи. Но мы оба знали. Газеты на столе кричали о новых инцидентах на Балканах, об усилении военной риторики в Берлине. Август был уже не за горами, а за холмом.

«Благодарю вас, мистер Карсон, — я поклонился, соблюдая дистанцию, но чувствуя, как меняется почва под ногами. Я больше не просто лакей. Я — Столп Порядка. Незаменимый администратор. Человек, который видит цифры и находит подвох. Это положение давало власть. И защиту. Карсон теперь видел во мне союзника в поддержании безупречности Даунтона, его финансовой и хозяйственной устойчивости перед лицом грядущих испытаний.

Выйдя из кабинета, я почти столкнулся с Бейтсом. Он нес тяжелый серебряный поднос с корреспонденцией, его лицо было покрыто испариной, трость глухо стучала по паркету. Наши взгляды встретились. В его глазах, обычно непроницаемых, я прочел… понимание? Он слышал обрывки разговора? Или просто почувствовал изменение атмосферы? Он кивнул мне, коротко, почти незаметно. Не дружески. Но с признанием статуса. Я ответил тем же. Вражды не было. Был вежливый нейтралитет, основанный на взаимном уважении к умении выживать в стенах Даунтона.

Однако не все разделяли это уважение. В лакейской царило привычное послеобеденное затишье. Анна штопала скатерть, Уильям нервно полировал уже сияющие пуговицы. О’Брайен сидела в углу, ее тонкие пальцы с наслаждением разглаживали складку на черном платье леди Мэри. Ее черные глаза, как радары, мгновенно навелиcь на меня, когда я вошел.

«Ну вот и наш финансовый гений, — прошипела она так тихо, что, казалось, слова осели инеем только у меня в ушах. — Спас Дом от страшного… сахарного кризиса. Теперь, наверное, место управляющего прочит себе? Или сразу дворецкого?» Уголки ее губ дернулись в подобии улыбки.

Я промолчал, подходя к раковине, чтобы сполоснуть руки. Лучшая защита — безупречность. И занятость. Карсон поручил мне также составить список необходимого ремонта в служебном флигеле. Работа, требующая внимания к деталям и знанию реального состояния дел «внизу».

«Или, может, — голос О’Брайен стал слаще, ядовитее, — ты копьешь глубже, Барроу? Ищешь, кого бы еще подсидеть? Наш новый камердинер, например… такой неуклюжий. Такой… обременительный. Не думаешь ли, что Дому было бы лучше без такой помехи?» Она бросила взгляд в сторону коридора, куда скрылся Бейтс. Намек был прозрачен: Объединимся против общего врага?

Я вытер руки, обернулся к ней. Встретил ее цепкий взгляд. «Дом, миссис О’Брайен, — сказал я ровно, подчеркнуто громко, чтобы слышали Анна и Уильям, — стоит на порядке и лояльности. Каждый на своем месте выполняет свой долг. Как мистер Бейтс. Как вы. Как я. Интриги ослабляют фундамент. Особенно когда грозят бури». Я позволил своему взгляду стать тяжелым, предупреждающим.

Она резко встала, скомкав платье леди Мэри в руках. «Долг, говоришь? — прошипела она, проходя мимо меня так близко, что я почувствовал запах ее резких духов. — Посмотрим, как крепок твой фундамент, Барроу, когда настоящая буря начнется. И кто тогда окажется… лишним грузом». Она вышла, оставив за собой шлейф угрозы и напряженное молчание в лакейской.

Вечером в коттедже у мельницы было прохладно и пахло свежесформованными брусками лавандового мыла. Гвен, сняв чепец, ее рыжие волосы, собранные в небрежный узел, сияли в свете керосиновой лампы, слушала мой рассказ. Лицо ее было серьезным.

«Она не отступила, — констатировала Гвен, когда я закончил. — Просто сменила тактику. Теперь она видит в тебе угрозу. И в Бейтсе — слабое звено, которое можно использовать против тебя или просто… устранить для устрашения». Она вздохнула, помешивая лопаткой остывающую массу будущего крема в небольшом чане. «А Карсон… Ты стал его правой рукой. Это хорошо. И страшно. Чем выше поднимешься…»

«…тем больнее падать, — закончил я за нее. Я подошел, взял у нее лопатку, продолжил помешивать. Аромат миндального масла и розовой воды успокаивал нервы. — Но падать я не собираюсь. Этот «столп порядка» — наша защита, Гвен. Пока Карсон на меня опирается, О’Брайен не рискнет открытым ударом. А ее подкоп под Бейтса…» Я пожал плечами. «Бейтс не сломается легко. И Анна за ним стоит. Мы должны быть начеку, но не параноить».

Гвен прислонилась ко мне, ее плечо теплое и твердое. «Знаю. Просто… этот июнь. Воздух звенит, как натянутая струна. И не только из-за О’Брайен. — Она кивнула в сторону газеты, лежавшей на столе. Заголовок кричал: «Убийство в Сараево: Эрцгерцог Фердинанд и его супруга пали от руки убийцы!». — Это же… искра, да? Та самая, о которой говорила Изабель».

Да. Искра. В Сараево. 28 июня. Знание сжало мне горло. До августа — чуть больше месяца. Фактический отсчет начался.

«Да, — выдохнул я. — Искра. Теперь все зависит от того, попадёт ли она в бочку с порохом. И… похоже, попадет». Я обнял ее, прижал к себе, вдыхая запах ее волос, смешанный с лавандой и мылом. Наше убежище, наш цех, наши «золотые семена» — все вдруг показалось хрупким, как стекло перед пушечным ядром. «Нам нужно укреплять стены, Гвен. Все стены. И мои здесь, — я коснулся своей ливреи, — и наши здесь». Я обвел рукой наш маленький цех.

Она прижалась сильнее. «Тогда давай работать. Пока можем. Пока гром не грянул. — Она посмотрела на чан. — Эта партия крема — для госпиталя в Йорке. Пробный заказ. Если примут… это может стать нашим вкладом. Нашим маленьким щитом против того, что грядет». В ее глазах горела не только любовь, но и знакомая упрямая решимость — делать что-то полезное. Созидать, а не ждать разрушения.

Мы проработали допоздна, при свете лампы. Формовали мыло, разливали остывший крем в баночки, упаковывали заказ. Каждое движение было осознанным. Каждая баночка — маленьким актом сопротивления надвигающемуся хаосу. Я был Столпом Порядка в Даунтоне, опорой Карсона. Здесь же, в коттедже, пахнущем будущим, я был просто Томасом. Партнером. Любящим человеком. Садовником, отчаянно защищающим свои золотые всходы от грозовых туч, уже закрывших весь горизонт. Июнь заканчивался. Последний мирный месяц. И мы использовали каждую его минуту.