В руинах (джен)

Флайвил, сложив руки на груди, смотрел на меня сверху вниз со своим обычным непроницаемым выражением лица. А мне…

Мне хотелось рвать, ломать и крушить все кругом. Разнести на мелкие кусочки эту до тошноты чистую и правильную комнату. И хорошенько зарядить куда-нибудь магическим зарядом, потому что энергия эфирного кристалла жалила шрамы, как разъяренная оса. Хотелось высказать все то, что сейчас творилось у меня на душе. Быть убедительной. Так, чтобы произнесенные слова были серьезными, жесткими и хлесткими! Чтобы они звучали как приказ. Но некстати подступивший к горлу комок превратил их в невнятное блеяние.

— Ты ведь этого не допустишь?

— Решение уже принято.

— Но ты все еще можешь его отменить!

— Тайренн допустил серьезную ошибку и будет за нее наказан, — слова прозвучали как приговор. — И я не в силах на это повлиять. Из-за него сгорел дом, и мне пришлось выплатить наследникам компенсацию из фонда проекта.

«Из фонда проекта» — это, полагаю, значит из кармана Ордена. Или высокопоставленных покровителей Ниалла, которые сложили в общую кубышку честно намоленные у прихожан деньги.

— За что?! За старый хлам и жуков-точильщиков? Да нам спасибо должны сказать!

— Хочешь попробовать убедить их в этом? Владельцы собственности в своем праве. А мы ничего не можем доказать: дом выгорел полностью. Хорошо, что хотя бы стены остались.

Неприятно было осознавать, что я тоже косвенно виновата в ситуации. Если бы не мое давнишнее предложение, всем было бы наплевать на какой-то там сгоревший дом. А теперь… теперь из-за моих действий у него появился законный хозяин, который имел полное право на компенсацию вреда своему имуществу. И скорее всего, он содрал с Хаммеритов по полной. А Флайвил, в свою очередь, собирается отыграться на непосредственном виновнике.

— Это просто несчастный случай!

— Создатель не терпит торопливости и небрежности…

Когда Флайвил заводил свою религиозную шарманку, мне хотелось просто придушить его. Временами он казался почти нормальным… но потом снова начинал нести в мир бредни своего жестокого бога, и я просто лишний раз убеждалась, что среди Хаммеритов нормальных нет. Я стиснула кулаки. Проповедь продолжалась:

— …Мы работаем с разными опасными вещами. С взрывчаткой, огнем, расплавленным металлом и… много еще чем, — продолжал он, как будто обращался к пастве. — С механизмами, которые могут раздробить кости или оторвать голову тем, кто недостаточно внимателен и осторожен. Дело даже не в деньгах, Касадра. Безответственность и небрежность — одни из самых худших грехов в глазах Создателя, и не просто так. Головотяпство сеет хаос и может стоить жизни тебе самому или тем, кто рядом. Поэтому его нужно выжигать каленым железом. Не думай, что мне все равно.

Я сжала кулаки еще сильнее, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. В этот раз боль не отрезвляла: наоборот, она как будто распалила ярость. Я старалась сдерживать себя, но голос дрожал и звенел от удушающей, жгучей, мучительной злости.

— Все ублюдки, мучающие беззащитных, именно так и говорят! «Мне так же больно, как и тебе от того, что я тебя наказываю». Что у нас там дальше по списку? «Я делаю это для его же блага», да? «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка»? А, вот еще: «Меня тоже били, ну и что, вон какой вырос»!

Лицо Флайвила дернулось, как будто я влепила ему пощечину. Впрочем, ему все же удалось сдержаться. Я перешла в наступление:

— Он и так осознает, что наделал, не дурак! И ты, если не дурак, тоже должен это понимать. Просто признайся: ты латаешь свою пострадавшую репутацию за его счет. Ведь проще наказать, сделать то, что от тебя ждут, чем вступиться и защитить!

— Ты закончила? Дверь там.

В этот раз я не отказала себе в удовольствии громко хлопнуть дверью. Пришла к себе и сразу же упала ничком на кровать. Злоба медленно перегорала внутри, и ее пепел горчил на языке, как полынь. Над головой яростно скрипели перекрытия: по-видимому, Флайвил тоже в бешенстве мерил свой чердак шагами.

Наверное, мне стоило бы отвлечься на что-нибудь полезное, но сегодняшняя вспышка ярости как будто вытянула все силы. Даже просто пошевелить пальцем казалось непосильной задачей. Странно было в этом себе признаваться, но я злилась вовсе не на то, что Флайвил оказался ровно таким же фанатичным садистом, как и все остальные члены его ордена. Тут как раз ничего неожиданного. Куда больше бесило то, что он оказался хуже, чем мне хотелось бы о нем думать. Нет ничего горше обманутых надежд, когда обида встречается с разочарованием и злостью на саму себя — за то, что поверила.

Экзекуция состоялась утром следующего дня. Мелкий противный дождь с перерывами моросил с самого вечера, но к утру в сплошном сером покрывале туч появились проплешины. Пока во дворе Дома Розали собиралась хмурая и серьезная толпа, солнце выглянуло несколько раз, освещая позорный столб, у которого промокшему до последней нитки Тайренну пришлось провести всю ночь. Я пришла, чтобы поддержать Тайренна, но совершенно неожиданно оказалась в первых рядах: толпа сама вынесла меня вперед. Больше всего на свете хотелось спрятаться или уехать, пока все не закончится, но это было невозможно. Я должна была присутствовать здесь как минимум для того, чтобы вспоминать сегодняшние события всякий раз, когда мне придет в голову очередная глупая и опасная иллюзия вроде «не все Хаммериты — озверевшие фанатики».

Тайренн пытался держаться мужественно, но бледность и дрожь выдавали его. Сказывалась ночь, которую ему пришлось простоять, согнувшись под дождем, с зажатыми в колодки руками и шеей. Наверняка к этому прибавился еще и страх перед предстоящим наказанием. В такой ситуации даже взрослого бы колотило, а тут — подросток, вчерашний ребенок. Пряди мокрых волос облепили лицо, а в глазах застыла покорность и обреченность. Мне было страшно даже представить, что сейчас творилось в его голове, и еще страшнее подумать о том, что, будь моя воля, я была готова сделать со взрослыми ублюдками.

Витриол — конечно, кто же еще — зачитал длинный список прегрешений, за которые Тайренна приговорили к наказанию: непреднамеренное вредительство, халатность и разгильдяйство, которые «привели к значительным материальным издержкам для Ордена». Зачитывая список и оглашая приговор — десять ударов кнутом, — инквизитор буквально светился от счастья. Не сомневаюсь, что этот урод больше всех настаивал на экзекуции, и его кровожадные желания сбылись в этот раз. Хотя, если уж по-хорошему, именно он должен был сейчас стоять у позорного столба за ту отвратительную историю с огненной тенью. Но он смог как-то выкрутиться, а вот у Тайренна такой возможности не было.

Я избегала смотреть на стоящего рядом с позорным столбом Флайвила, а тем более пересекаться с ним взглядами, но внимание, вопреки моей воле, вновь и вновь обращалось к нему. Кузнец-в-Изгнании, вытянувшийся в струнку, выглядел как обычно: аккуратно и собранно. Такой же застегнутый на все пуговицы, как и всегда… Почти. Его немного выдавали красные усталые глаза и странная скованность позы и движений. Он как будто окоченел и зажался, но взгляд все еще горел той самой мрачной и жестокой решимостью, которая так пугала меня.

Мне отчаянно хотелось увидеть знаки раскаяния и сострадания, и я все еще надеялась, что экзекуцию отменят в самый последний момент. В конце концов, Тайренн и так уже достаточно настрадался за эту ночь под дождем, а утром отхватил свою порцию стыда и унижения. Но я, разумеется, выдавала желаемое за действительное. Все еще только начиналось.

— Помолимся, — предложил Ниалл, опускаясь на одно колено и преклоняя голову.

Хаммериты проделали то же самое, и мне пришлось последовать их примеру, чтобы не выделяться из толпы. Мне совсем не хотелось молиться Строителю — судя по происходящему, бог Хаммеритов был во сто крат хуже, чем его последователи, — но проявлять своеволие сейчас было бы странно и недальновидно. Я наступлю на горло собственным принципам, но пусть вся эта тягомотина поскорее закончится.

— Господь Мой, Строитель, мудрый, справедливый и карающий! — начал Ниалл, и голос его звучал так же громко и чисто, как всегда. — Услышь нашу молитву о праведном суде. Мы знаем, что только Ты имеешь власть над жизнью и смертью, и только Ты можешь дать истинное правосудие. Даруй нам мудрость, чтобы вынести справедливый приговор, и силу, чтобы привести его в исполнение. Помоги преступнику раскаяться и обратиться к Тебе за прощением. Даруй ему шанс исправиться и стать лучше. Мы верим, что Ты всемогущ и справедлив, и можешь изменить даже самые тяжкие судьбы. Пусть слово Твое никогда не умолкнет в этом мире, направляя нас по пути благости и согласия. Об этом прошу тебя, Строитель, Господь Мой! Да будет так!

Искоса поглядев на Тайренна, я увидела, что послушник тоже шевелит губами, вместе со всеми повторяя слова молитвы. Сердце сжалось, а в горле встал ком.

«Ты же не сделаешь этого?!» — подумала я, обращаясь к Ниаллу, но среди мутного хаоса и сумбура, клубящихся в голове, внезапно возникла кристально чистая и холодная как лед мысль: «Сделает».

Конечно, сделает, потому что Флайвилу нужно выпутаться из некрасивой истории со сгоревшим домом и залатать прорехи на своей потрепанной репутации. Виновник — вот он. Наказали, забыли, поехали дальше. Куда более легкий путь, чем заступаться, защищать и доказывать, рискуя навлечь на себя общественное порицание за излишнюю слабость. В самый разгар негласной войны за влияние между главным инквизитором и Кузнецом-в-Изгнании каждая оплошность может оказаться фатальной. Сейчас счет между противоборствующими фракциями был равным: Витриол сильно облажался с огненной тенью, а ученик Флайвила допустил разрушительный пожар. Инквизитор, судя по всему, из своих проблем как-то выкрутился — и теперь пришла очередь его оппонента.

Флайвил протянул руку, и кто-то из Хаммеритов вложил в нее кнутовище.

«Ты не сделаешь этого! — мысленно взмолилась я. — Пожалуйста, не надо! Я хочу верить, что ты не такой!»

Витриол ножом вспорол мокрую насквозь белую рубаху приговоренного. Тайренн зажмурился. Ткань сероватыми клочьями повисла на его плечах.

Флайвил вскинул руку.

«Ты не…»

Свист и удар. Тайренн дернулся, зашипел сквозь стиснутые зубы, но сумел сдержать крик. На коже вспухла красная полоса. Кнут снова свистнул в воздухе. В этот раз раздался тихий сдавленный стон. На третьем ударе Тайренн уже не смог сдержаться. Его ноги подкосились и согнулись, и теперь он не стоял, а почти висел.

Четыре. Пять.

Кнут продолжал свое беспощадное движение, и крик — первоначально звонкий, а потом все более и более сдавленный и хриплый — звенел у меня в ушах, пронзая барабанные перепонки.

Шесть.

Уши словно заткнули ватой. Время застыло. Мир остановился, и в нем не осталось ничего, кроме щелканья кнута. Зрение как будто сузилось, и я видела только искаженное болью и ужасом лицо Тайренна. Все остальное теперь существовало лишь как смазанные, нечеткие тени.

Семь.

Нельзя так с человеком. Это унижение, этот страх, эта боль, это мучительное ожидание следующего удара… За что? Тайренн не заслужил всего этого! Я внутренне сжималась вместе с ним и дергалась от боли.

Восемь. Девять.

Хорошо, что я в маске. Можно не пытаться держать лицо. Жаль только, что мы не можем кричать вместе.

Десять.

Я не сразу осознала, что счет окончен и экзекуция прекратилась. Только когда к Тайренну подошли Шон и Оливер, освобождая его руки и шею из деревянных тисков, до меня дошло, что все позади. Тело подростка безвольно обвисло на руках двух мужчин.

Мир возобновил свое стремительное движение. Небо потемнело, солнце снова скрылось за тучами, откуда-то из соседних дворов в воздух с громкими криками поднялась перепуганная стая чаек. Толпа, которая доселе стояла неподвижно и, казалось, даже дышала в унисон, снова рассыпалась на отдельные группы. Двор пришел в свое обычное состояние и снова стал похож на муравейник. Кто-то спешил убраться подальше. Кто-то разбирал позорный столб. Кто-то засыпал пролившуюся на землю кровь опилками. Все молчали.

Только Ниалл как будто окаменел, и его отсутствующий взгляд был направлен туда, где еще недавно стоял приговоренный Тайренн. Кнут валялся в грязи, покрывающей двор. Лицо Кузнеца-в-Изгнании было по-прежнему непроницаемым, как посмертная маска.

На макушку упала тяжелая холодная капля воды. Вторая чиркнула по уху, еще несколько упали в землю рядом, и минуту спустя на Город опустился дождь — монотонный и унылый.

Уже потянув на себя входную дверь Дома Розали, я все же не удержалась и обернулась. Ниалл все еще стоял там же, где и раньше, окутанный призрачной пеленой дождя. «Так тебе и надо!» — подумала я, но ярость больше не билась в груди раненым зверем. И мир вокруг, и я сама как будто потонули в тоскливой, безотрадной, серой мути.