Обретая близость (гет)

𝙁𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙨𝙤 𝙙𝙞𝙧𝙩𝙮 𝙗𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙨𝙤 𝙨𝙬𝙚𝙚𝙩

𝙏𝙖𝙡𝙠 𝙨𝙤 𝙥𝙧𝙚𝙩𝙩𝙮 𝙗𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙝𝙚𝙖𝙧𝙩 𝙜𝙤𝙩 𝙩𝙚𝙚𝙩𝙝

𝙇𝙖𝙩𝙚 𝙣𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙙𝙚𝙫𝙞𝙡, 𝙥𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙝𝙖𝙣𝙙𝙨 𝙤𝙣 𝙢𝙚

𝘼𝙣𝙙 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧, 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧, 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧 𝙚𝙫𝙚𝙧 𝙡𝙚𝙩 𝙜𝙤.

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙧𝙤𝙨𝙚 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣𝙙

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙡𝙤𝙤𝙠𝙞𝙣𝙜 𝙖𝙩 𝙢𝙚 𝙡𝙞𝙠𝙚 𝙮𝙤𝙪 𝙙𝙤𝙣'𝙩 𝙠𝙣𝙤𝙬 𝙬𝙝𝙤 𝙄 𝙖𝙢

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙝𝙚𝙖𝙧𝙩 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣d

𝙎𝙩𝙞𝙡𝙡 𝙗𝙚𝙖𝙩𝙞𝙣𝙜...

5 Seconds of Summer "Teeth"

От лица Линеи

Дан. Моё сердце сжимается, когда я слышу это имя. Только не от желания или боли, как раньше, а от страха и отвращения. Ещё не так давно я умирала от любви к нему, а его измена чуть не убила меня. Если бы не Андреас, который стал моей опорой, я бы точно унизилась и простила его, лишь бы снова быть рядом. Теперь же при одном его виде меня пробирает дрожь, а сердце наполняется холодом и каким-то странным, пустым чувством. Я смотрю на него и думаю: неужели я могла так сильно заблуждаться? Неужели я так слепо верила в эту ложь?

Я была не просто трофеем. Я была идеальной марионеткой. Он говорил, что я не такая, как все, что у нас связь, которая бывает раз в жизни. Я, наивная и неопытная, верила каждому его слову. Он был моим первым парнем, и я проглотила эту сладкую ложь, даже не разжёвывая. Я думала, что это любовь. А это было владение. Он всё время расспрашивал меня о прошлом, о моих страхах, и я, думая, что это забота, выкладывала всё. Теперь я понимаю, что он собирал информацию, как в досье. Он искал мои уязвимости, чтобы знать, за какие ниточки дёргать, когда ему это понадобится. Он строил для себя идеальную собственность, и я с радостью помогала ему.

И вдруг я, его "собственность", оказалась счастлива без него. Это было для него немыслимо. Его последующие попытки вернуть меня — звонки, встречи, драка с Андреасом — были не о любви. Это были попытки вернуть контроль. Я была не просто бывшей, я стала зеркалом, которое разбилось и больше не отражало его величие. И это, кажется, было для него страшнее всего. Потому что я, его "идеальная" марионетка, вдруг обрела свободу. Я перестала быть его. За маской любящего парня, за красивыми словами о вечной любви скрывался человек, который не мог смириться с тем, что я больше не принадлежу ему. Он был уверен, что никто не сможет пересилить его значимость, потому что он был моим первым парнем. Он был уверен, что это знак останется на мне навсегда.

А сегодня... сегодня он обнял меня и снова сказал эту фразу: "Ты вышибаешь мне мозг. Твоя хрупкость и невинность... это так... возбуждает".Он любил говорить эти слова, когда мы были вместе, любил повторять, что моя неопытность сводит его с ума. Что я такая мягкая, неконфликтная, что со мной так легко. Конечно, легко. Как же это удобно — иметь рядом человека, который не будет спорить, не будет требовать, не будет устраивать сцены.

Меня пробрала дрожь от этих слов. Они не звучали как слова живого человека. Это было как... как фразы маньяка из фильма, который любуется своей жертвой. Я не знала, что ответить, чтобы не спровоцировать его злость, и молчала. Кажется, он принял это за смущение, пусть лучше думает так, чем догадается, что я ненавижу его. Каждый его шаг, каждый взгляд, каждая фраза — всё пропитано его желанием вернуть то, что он считает своим по праву.

Он такой заботливый, что от этого становится страшно... Он явно готовился не один день, тут столько одежды, что мне можно менять наряды хоть три раза в день, и всё — моего размера и в тех цветах, которые я люблю. Он показывал мне всё это с такой нескрываемой радостью, рассказывал, как давно ждал моего появления, как тщательно готовился. Он даже говорил о "нашей" жизни и "нашем" доме, и в его словах не было и тени сомнения, что я тоже этого хочу.

Именно это и было самым ужасным.

Дан не спрашивает моего согласия, он уже всё решил за меня. Каждая его ласковая фраза, каждый заботливо сложенный свитер — всё это часть его тщательно продуманного плана, где мне отводится роль послушной куклы, а не человека.

—Посмотри, что здесь, — он протягивает мне конверт, в котором, судя по очертаниям что-то похожее на... фотографии? Я осторожно достаю их, и мой первый импульс — отшатнуться. Я не верю своим глазам.

Наши совместные фотографии. Распечатанные, настоящие. Я так старалась стереть их, удаляла каждую по одной, чтобы не осталось даже цифрового следа. Это было моим ритуалом прощания, моей попыткой наконец-то отпустить. А он, будто читая мои мысли, вытаскивает их на свет.

Боль пронзает меня. Это не просто воспоминания, это удары прямо в сердце. На снимках мы улыбаемся, смеемся, смотрим друг на друга так, будто мир вокруг нас не существует. Та девушка, что обнимает его, та, что так сияет от счастья — это я. И это так больно, потому что её больше нет.

Я чувствую, как слёзы застилают глаза. Он думает, что это романтично? Что я увижу эти фото и брошусь ему на шею? Но для меня это не напоминание о любви, это напоминание о потере, о его предательстве. О том, как я была счастлива, и как всё это разрушилось. И это свидетельство его безумия...Я ненавижу его за то, что он так легко распоряжается моей жизнью Это не любовь, это манипуляция.Он стремится контролировать, владеть моими чувствами, даже если для этого ему придется причинить мне боль.

Его взгляд... Он так жадно скользит по мне, как будто я его собственность, которую он ненадолго потерял и теперь вернул на место. Только теперь в нём не было даже намёка на любовь, которую я когда-то видела. Только голодная, безжалостная одержимость.

— Ты не понимаешь, Линни, — говорит он.

— Ты не понимаешь, как я люблю тебя.

Его слова кажутся мне фарсом. Что он называет любовью? Это чувство, которое заставляет человека отнять у тебя свободу? Это желание обладать, как вещью, и неважно, как ты при этом себя чувствуешь?

Вчера он присел рядом со мной, и его рука скользнула по моим волосам, его объятия были настолько крепкими, что я едва могла дышать, и каждая клеточка моего тела кричала: "Беги!" Но я не могла. Я не могла разозлить его, пока не найду выход, не могла разрушить эту иллюзию спокойствия. Я должна быть терпеливой, должна быть умной.

Он посмотрел на меня так, будто видел насквозь.

—Прости меня, птичка, — произнёс он мягко, но я знала, в этих интонациях скрывается нерушимая воля и способность действовать без колебаний. Дан может говорить утешающе, но его голос всё равно будет звучать как приказ, а не просьба.

—Я был идиотом, когда променял тебя на то увлечение.

Он говорил о своём коротком, но болезненном для меня романе с другой, и я знала, что его слова — лишь часть игры, в которой он раньше всегда побеждал. Внезапно его глаза сузились, а улыбка исчезла. Он произнёс имя Андреаса с ледяным презрением.

—Ты ведь поэтому приняла его ухаживания? Чтобы отомстить мне? Ты ведь не любишь его на самом деле?

В его голосе сквозила такая ревность, такой яд, что мне стало жутко. Он ждал моего ответа, и я чувствовала, как его взгляд проникает в мою душу. Я должна была сыграть свою роль, притвориться хрупкой и беззащитной.

—Да... не люблю, — прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче, почти нежно. Я замерла под его взглядом, который будто сканировал каждую мою мысль. Я чувствовала, как он ищет фальшь.

Затем он улыбнулся, и в его глазах промелькнуло торжество, словно он только что выиграл партию.

—Я знал... Моя девочка, ты только моя — сказал он. И поцеловал меня в уголок губ. Я заставила себя улыбнуться в ответ, хотя внутри меня всё сжималось от отвращения и ненависти. Мои губы, казалось, превратились в камень, а сердце стучало где-то в горле.

Я должна говорить то, что он желает слышать, пока не найду способ вырваться. Должна играть этот спектакль, где он — режиссёр и единственный зритель. Я не знаю, сколько смогу сдерживать его желание. Дан непредсказуем, мне кажется, он болен... Я боюсь его, боюсь каждого шороха за дверью, каждого его прикосновения. Если бы у меня была хоть малая часть такой физической силы, как у Андреаса, я бы не раздумывая пробовала сопротивляться, драться с ним. Но я не могу. Я должна быть умнее, должна действовать хитро, потому что открытое противостояние — это верная смерть.

Я попробую... попробую незаметно взять нож на кухне, я уже присмотрела один небольшой. Спрячу его под подушку. Моё сердце замирает от одной только мысли, что он прийдет ночью… я даже не хочу думать о последствиях. Но я должна. Если он решит… я буду защищаться. Я не сдамся. Я буду драться за свою жизнь, за свою свободу, за шанс на спасение.

Андреас... ну почему, почему я не ответила тебе взаимностью сразу? Ты всегда находился рядом. Тогда не было бы этой ужасной реальности, не было бы этого заточения. Ты ведь практически сразу после нашего знакомства в университете признался мне в симпатии. Почему я видела в тебе только друга, почему была так слепа? А когда появился Дан, я сразу, с первого момента была им очарована. Его дерзость, его харизма, его опасная энергия — всё это казалось мне таким притягательным, таким захватывающим. Какая же я была глупая. Зачем я так ошиблась? Теперь я готова отдать всё, чтобы вернуться в то время, чтобы сказать тебе "да".

* * *

К вечеру город совсем затих, укутанный в призрачную белизну. Весь день шёл густой снег, и сейчас улицы блестели под светом уличных фонарей. В уютной квартире Мартина Бакке царила мягкий полумрак. Сам Мартин сидел в кресле, возле торшера. Нужно было дать себе отдых, заснуть; она чувствовал, как тяжёлая, липкая усталость окутывает его, словно мокрый плащ. Но он упорно не обращал на неё внимания, потому что в голове, словно навязчивый мотив, крутились мысли о ходе расследования. Всё ли сделано верно, может, они что-то упустили? Он в который раз прокручивал в голове все детали, пытаясь найти что-то упущенное, какой-то маленький кусочек головоломки, который мог бы всё изменить. Вспоминал собщения, что получил за день. Отчёт из лаборатории подтвердил их догадки и совпал с последним зафиксированным местоположением телефона девушки.

Микроволокна, найденные на стене дома в том самом переулке. Их принадлежность не вызывала сомнений: материал — смесь шерсти и синтетики, идеальный для тёплой зимней одежды. По словам Андреаса, именно такие шапочка и шарф были на Линее вчера, в день исчезновения.

Значит, девушка действительно была там. Но почему она стояла, прижавшись к стене? Похоже, кто-то её удерживал, прижал силой. Вчера вечером Линея столкнулась с кем-то, кто не давал ей уйти.

Знакомая мелодия звонка нарушила размышления Мартина. На экране высветился номер Акселя. Было уже поздно, и он не стал бы звонить просто так. Это точно были новости. Но какие? Есть новые зацепки? Девушка... найдена? Жива... или?

— Мартин? Есть кое-что, — голос Акселя в трубке звучал возбуждённо, но приглушённо. Казалось, он говорил на ходу.

Мартин выпрямился в кресле, будто это могло ускорить его восприятие. Его тело напряглось, готовое к любой новости. Усталость отступила на второй план, вытесненная острой, всепоглощающей надеждой. Что-то в интонациях Акселя говорило об этом.

— Что? — выдохнул он.

Назад