Обретая близость (гет)

𝙏𝙪𝙧𝙣 𝙩𝙝𝙚 𝙡𝙞𝙜𝙝𝙩𝙨 𝙤𝙣 𝙩𝙝𝙚 𝙣𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙞𝙨 𝙩𝙤𝙤 𝙡𝙤𝙣𝙜

𝙆𝙚𝙚𝙥 𝙮𝙤𝙪𝙧𝙨𝙚𝙡𝙛 𝙬𝙖𝙧𝙢 𝙄'𝙢 𝙘𝙤𝙢𝙞𝙣𝙜 𝙝𝙤𝙢𝙚

𝙄 𝙘𝙖𝙣𝙣𝙤𝙩 𝙝𝙚𝙡𝙥 𝙮𝙤𝙪, 𝙮𝙤𝙪 𝙮𝙤𝙪𝙧𝙨𝙚𝙡𝙛 𝙢𝙪𝙨𝙩 𝙨𝙚𝙚

𝘿𝙚𝙘𝙞𝙙𝙚 𝙣𝙤𝙬 𝙤𝙣 𝙬𝙝𝙖𝙩 𝙮𝙤𝙪 𝙬𝙖𝙣𝙩 𝙩𝙤 𝙗𝙚

𝙏𝙪𝙧𝙣 𝙩𝙝𝙚 𝙡𝙞𝙜𝙝𝙩𝙨 𝙙𝙤𝙬𝙣

𝙏𝙝𝙚 𝙡𝙞𝙜𝙝𝙩𝙨 𝙖𝙧𝙚 𝙩𝙤𝙤 𝙨𝙩𝙧𝙤𝙣𝙜

A-ha "Turn the lights down"

Он вошёл в комнату, не включая свет. Призрачное серебро полной Луны заливало пространство, создавая рассеянный, мягкий полумрак. Он увидел её. Её силуэт был похож на рисунок, набросанный тонким карандашом, — хрупкий и невесомый. Она стояла у окна, спиной к нему, обхватив чашку руками, и казалась почти эфемерной. Лунный свет, пробиваясь сквозь окно, превращал её длинные, распущенные волосы в жидкий шёлк.

Тихий звук его шагов заставил её вздрогнуть. Она не видела его, но чувствовала, как он приближается. Воздух вокруг стал плотным, наполненным его запахом — запахом свежести и чего-то неуловимого, только ему присущего. Она сжала чашку в руках, и от этого простого движения её сердце забилось чаще.

Её тело замерло. Она ощущала, как напряжение нарастает; было такое ощущение, будто она ждала этого момента всю жизнь. Она знала, что он не будет настаивать, и знала также, что это должно случиться, и что это произойдет. Сегодня. Сейчас. Как неизбежное, таинственное, волшебное, как эта серебряная Луна. И это было так волнующе, что она не могла ни двигаться, ни говорить.

Он знал, что она чувствует его присутствие, даже не обернувшись. Она не издала ни звука, но он видел, как напряглись её плечи, как она чуть сильнее сжала чашку. Это был её способ сказать "я знаю, что ты здесь". Он не торопился. Эта тишина была частью их ритуала. За годы, что они знали друг друга, и за те месяцы, что она жила у него, они хорошо изучили невысказанный язык друг друга, состоящий из взглядов, мимолетных прикосновений и пауз. Он понимал, что она не боится его, а лишь волнуется. Это волнение было ожиданием. Ожиданием того, что должно было случиться. Он тоже ждал, давно, но никогда не настаивал, уважая её пространство и её чувства.

Он медленно, почти бесшумно, подошёл к ней, стараясь не нарушить эту хрупкую тишину. Её тело, освещенное луной, казалось произведением искусства, которое он боялся испортить. Он остановился за её спиной, чувствуя её тепло и слыша её дыхание, осторожно положил руки ей на плечи. Она чуть вздрогнула и медленно опустила чашку на прикроватный столик, и этот тихий стук был единственным звуком в залитой лунным светом комнате.

Его руки нежно обняли её, и она прижалась к ним своими, словно в нерешительном жесте, будто одновременно ища защиты, и сомневаясь, стоит ли ей открываться. Её руки, сжатые в ладонях, символизировали внутренний конфликт: открыться ему или продолжать обороняться? В этом движении было так много хрупкости, так много нежности. Она была похожа на маленькую птичку, которая попала в руки человеку и не знает, чего от него ждать.

Он наклонился и вдохнул аромат её волос, который всегда напоминал ему о цветущих вишнях. Этот момент был наполнен ожиданием. Это было не просто прикосновение, а молчаливое обещание нежности, финальный аккорд в долгой, трепетной мелодии, которую они играли уже много месяцев.

Она почувствовала его тепло, его дыхание на своей шее. Он нежно коснулся её плеча, и это прикосновение было таким лёгким, что она едва его ощутила. Но оно пронзило её до самого сердца. Её кожа наполнилась мурашками, и она закрыла глаза, погружаясь в этот момент. Она больше не хотела ни о чем думать.

Воздух вокруг них был пропитан его невысказанным желанием, и она ощущала его, как тонкий, дурманящий аромат. Он не говорил ничего, и в этом молчаливом ожидании было что-то, что трогало её до самой глубины души. Это было не просто физическое желание, а что-то гораздо более глубокое и искреннее. Она понимала, что он хочет её, давно, и эта мысль вызывала в ней целый вихрь противоречивых чувств. Каждое его прикосновение — нежное, но в то же время уверенное — несло в себе силу, которая одновременно пугала и манила. Она не могла отрицать, что он привлекал её, и это влечение было тем сильнее, чем больше она проводила с ним времени.

Но с другой стороны, в её сердце всё ещё жила боль от прошлого, свежая, как незажившая рана. Воспоминания о предательстве, о лжи, о разбитых обещаниях не давали ей покоя. Страх снова довериться, страх потерять себя — все эти мысли боролись в ней, словно дикие звери в клетке, не давая покоя. Она пыталась понять себя, понять, чего она на самом деле хочет. Это влечение к нему — это истинное чувство или просто желание забыться, найти временное утешение в его объятиях? Она боялась, что, поддавшись этому моменту, она снова совершит ошибку, которая будет преследовать её ещё долгие годы.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него, и её глаза, полные лунного света, были похожи на две тёмные звёзды. В них он видел всё то, о чём они никогда не говорили. Кто он для неё? Друг, который хочет чего-то большего? Её парень, с которым ещё ничего не было? Неужели он — это то, что ей было нужно, но она боялась себе в этом признаться?

Он — нежность, которую она заслуживает, и безопасность, в которой она так сильно нуждается

—Я не знаю...— прошептала она, и её голос дрогнул.

Он осторожно взял её лицо в ладони, и его прикосновение было нежным, но уверенным. Она смотрела на него, и он видел, как в её глазах борются страх и желание. Она хотела верить ему, хотела отдаться этому чувству, но прошлые раны не давали ей покоя. Она боялась, что если сейчас откроется, то это волшебство, эта магия доверия, возникшая между ними, исчезнет.

—Я понимаю. Если ты не уверена, тогда...— начал он , но она почти неслышно произнесла:

—Я... я хочу...

Она смотрела в его глаза, и в их глубине видела не только нежность, но и ту особенную силу, которая не давила, а успокаивала. Это была не требовательность, а уверенность в себе и в своих чувствах. Она почувствовала, что ему можно довериться, что он не причинит ей боли, что рядом с ним она может быть уязвимой без страха. В его взгляде она видела желание, влечение, страсть, но в этом не было ни капли принуждения. Наоборот, он давал ей пространство для выбора, позволяя самой решить. Она чувствовала, как их энергии переплетаются, как что-то естественное и давно назревшее происходит между ними. Она как будто сдавалась, но это не было поражением. Это было признание того, от чего она так долго бежала, чего боялась. Она доверилась этому моменту и себе, своим чувствам.Она слабо кивнула, и этот маленький, почти незаметный жест был для него самым важным ответом. Он медленно подался вперёд, и её сердце замерло в ожидании. Поцелуй был долгим и глубоким, нежным и понимающим. Она закрыла глаза, погружаясь в него, впитывая каждую секунду.

Она чувствовала его губы на своих, тёплые и мягкие, его дыхание, горячее и трепетное. Она чувствовала, как его руки на её талии нежно прижимают её к себе. Его прикосновения были осторожными, будто он боялся, что она исчезнет, словно мираж. Всё её тело откликнулось на это прикосновение. Она чувствовала, как по коже бегут мурашки, как её сердце начинает биться в унисон с его сердцем. В этот момент не было ничего, кроме них двоих — её и его. Она чувствовала его, его силу, его желание, его потребность в ней. И это было именно то, чего ей так не хватало. Она знала, что он не причинит ей боль, что он просто хочет быть рядом. И она тоже этого хотела.

Ночь наполняла комнату какой-то особой тишиной, лишь лунный свет, проникая сквозь лёгкие занавески, рассеивался по стенам и полу. В пространстве замерло что-то невесомое, хрупкое. Это было похоже на невидимую завесу, сотканную из их совместного дыхания и биения сердец, которая, казалось, остановила время.

Взгляд девушки на мгновение упал на болшое зеркало, находившееся как раз напротив кровати: их отражение, окутанное мягким светом Луны, выглядело как ожившая картина. Её миниатюрная фигура, утонувшая в его объятиях, казалась частью его самого. Они были не двумя людьми, а единым целым, созданным из света и тени. Это было так красиво и так правильно, что она почувствовала, как её сердце наполняется нежностью. Зеркало словно отражало не просто их образы, а нечто гораздо более глубокое и интимное. Их силуэты, очерченные мерцающим, мистическим серебром, Луна превратила в фигуры, словно вырезанные из самого воздуха. Это было не прямое отражение реальности, а скорее её квинтэссенция. И это добавляло

моменту особой хрупкости. Казалось, что любое неосторожное движение, любой резкий звук могут разрушить это волшебство.

Он был рядом, его рука скользнула по её щеке; в этом прикосновении была вся нежность,которое он испытывал, и вся страсть, которую он долгое время сдерживал месяцами. Он мог бы в один миг завладеть ею, разорвать тонкую нить её согласия, отдаться порыву. Но он не хотел так. В этом трепете его пальцев, в этой неторопливости — было желание не спугнуть её, не разрушить хрупкий мир, который они так долго строили. Он уже обладал ею давно, в своих мыслях, но сейчас, в реальности, он выбрал нежность и трепет, показывая, что его любовь — это не напор, а бережное, трепетное прикосновение.

В ответ на эту бережность, она потянулась к нему, её рука коснулась его плеча, ощущая под ладонью рельеф мышц, затем она провела ладонью по его лбу, и это простое движение заставило его тело вздрогнуть. Он почувствовал её близость, её тепло, согласие и этот жест сказал больше, чем любые слова.

Она чувствовала, как по её телу бегут мурашки, и это было приятное, волнующее ощущение, не имевшее ничего общего с холодом от страха. Она прижалась к нему, её обнажённая кожа встретилась с его, и это было восхитительно, завораживающе и невероятно притягательно.

Конечно, она помнила всё, что происходило, но волнение было настолько сильным, что она даже не подозревала, что такое возможно. Это любовное томление, это влечение, словно стирали грань между реальностью и сном. Она не теряла память в прямом смысле, нет, но словно растворялась в интенсивности переживаемых ощущений. Она словно плыла в этом чувственном тумане, где каждое его прикосновение, каждый взгляд, каждая его фраза достигали её сквозь пелену этого наваждения.

Она слышала его хриплый шёпот, полный страсти и нежности, в промежутках между поцелуями.

—Малышка... я схожу с ума от тебя, — повторял он, и она чувствовала, как её собственное волнение нарастает с каждой секундой. Его губы накрывали её, сначала осторожно, словно пробуя на вкус её согласие. Потом, почувствовав её ответ, поцелуи сстановились глубже, страстнее. Он целовал её, приоткрывая губы и дразня её своим языком, она ощущала его властное, но в то же время нежное прикосновение, которое исследовало её рот, заставляя её отвечать ему всё с большей страстью.

—Я ждал этого... хотел так сильно, его горячее дыхание обожгло её.

—Но так, чтобы ты тоже хотела...

—Да...— её ответ был едва слышным шепотом, растворившимся в воздухе.

Её сознание уходило за грань реальности. Все мысли исчезли, остались только ощущения: жгучее дыхание, прохлада его пальцев на её коже, тепло его губ, когда его поцелуи спускались ниже, оставляя за собой след на её шее. Его руки скользили по её телу, то прижимая с силой к себе, то нежно лаская, оставляя за собой волну мурашек.

Его губы двигались дальше, к груди, и она вздрогнула, когда он коснулся её кожи. Это был не напор, а оглушительная нежность, которая заставляла её сердце биться в бешеном ритме. Она понимала его силу, его желание, его потребность в ней. Впервые за долгое время она чувствовала себя по-настоящему живой. И это было именно то, чего ей так не хватало. Он целовал её медленно, словно пробуя на вкус. От этого нежного, но чувственного прикосновения напряжение, которое всё ещё таилось в её теле, начало растворяться. Она почувствовала, как её мышцы расслабляются, а по венам разливается приятная, тягучая нега.

Его пальцы, тёплые и уверенные, коснулись её живота, но не спешили. Он двигался осторожно, будто читал её реакцию; он почувствовал не страх, а скорее волнение от чего-то нового, от осознания того, что её тело принадлежит ему, что он может делать с ней всё, что захочет.

Его движения стали медленными и плавными, пальцы скользили по её бёдрам, по внутренней стороне ног, оставляя за собой огненный след на её коже. Она чувствовала, как её тело отзывается на каждое его прикосновение. Казалось, что он не просто касался её, а разжигал в ней огонь, который начинался где-то глубоко внутри и распространялся по всему телу. Её дыхание участилось, она не могла ни о чём думать, кроме его прикосновений. Она закрыла глаза, отдаваясь ощущениям.

Его заводило в ней всё. То, как она отвечала, но всё равно оставалась сдержанной, будто часть её оставалась тайной, которую он так хотел разгадать. И это не было игрой, её лёгкая зажатость была подлинной. И это сводило его с ума. Нежная, робкая реакция говорила больше, чем любые слова. Он видел, как она, поначалу чуть зажатая, постепенно расслаблялась в его руках. Это было не просто физическое возбуждение, это был адреналин и кайф, который он получал, чувствуя, как она доверяется ему всё больше. Каждое её тихое дыхание, каждая нерешительная ласка — всё это говорило о её искренности. Он понимал, что эта близость особенная, потому что она не притворялась, а просто была собой.

Когда он вошел в неё, это не было похоже ни на что, что она могла бы представить. Не боль, не страх, а такая концентрация чувств; её тело мгновенно отреагировало, оно принадлежало теперь ему. Именно в этот момент её охватило чувство невесомости. Она перестала чувствовать себя в пространстве. Вся её реальность сузилась до одного мгновения: до его теплого тела, до его глубоког, прерывистого дыхания. Она была заполнена им, и это чувство было всепоглощающим и полным.

Затем его движения стали увереннее, и она отвечала ему, прижимаясь всем телом. Ее дыхание участилось, тело напряглось, и она почувствовала, как внутри зарождается и начинает расти что-то мощное, неостановимое. Это было похоже на накатывающий прилив, который, набирая силу с каждой секундой, грозил накрыть ее с головой. Каждое его прикосновение было новым толчком, каждый поцелуй — волной, несущей с собой не только физическое наслаждение, но и обещание полного слияния.

В момент, когда напряжение стало невыносимо прекрасным, волна обрушилась с невероятной силой. Наслаждение прокатилось по ней, она больше не принадлежала себе: становясь частью этого мощного потока, который вырвался на свободу.

Она выгнулась в его руках, словно в попытке дотянуться до чего-то невидимого, но бесконечно желанного. В этот момент она была одновременно беспомощна перед силой наслаждения и абсолютно сильна в своей способности его переживать. Ее тело дрожало от восторга, каждая клеточка отзывалась на этот мощный всплеск чувств. Она прижалась к нему, желая усилить это переживание, сделать его не только своим, но и общим. Она стремилась впитать его в себя, стать с ним единым целым.

Её реакция не просто сводила его с ума, она была зеркалом его собственного наслаждения. Он чувствовал, как её отчаянное желание слияния передается ему, и он сам прижимал её к себе еще крепче, будто пытаясь стереть границу между ними. В этот момент она была не просто рядом, она была частью его, и он тонул в её бездне наслаждения, которая становилась их общей бездной.

𝙏𝙝𝙚 𝙜𝙤𝙙'𝙨 𝙙𝙚𝙘𝙧𝙚𝙚

𝙔𝙤𝙪'𝙡𝙡 𝙗𝙚 𝙧𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙝𝙚𝙧𝙚 𝙗𝙮 𝙢𝙮 𝙨𝙞𝙙𝙚

𝙍𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙣𝙚𝙭𝙩 𝙩𝙤 𝙢𝙚

𝙔𝙤𝙪 𝙘𝙖𝙣 𝙧𝙪𝙣, 𝙗𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪 𝙘𝙖𝙣𝙣𝙤𝙩 𝙝𝙞𝙙𝙚

Depeche Mode " It's no good "

Линея проснулась, плавно, как будто вынырнула из волн глубокого сна. Первое, что она ощутила, была непривычная лёгкость. Всю ночь она провела в плену нежных и сильных объятий Андреаса, и тело привыкло к этому приятному бремени. Теперь же, когда его не оказалось рядом, девушка чувствовала лёгкость и даже какую-то невесомость. В тот же миг она уловила тонкий, но уверенный аромат, который проникал в спальню из кухни. Запах свежесваренного кофе. Андреас здесь, рядом. Это осознание вызвало в ней сильное смущение и волнение.

Девушка села на кровати и притянула одеяло к себе, укутавшись в него, как в защитный кокон. Ей хотелось спрятаться, но не от Андреаса, а от себя самой, от той, другой Линеи, которая ночью позволила себе то, что так долго отрицала. Её щёки вспыхнули нежным румянцем, и Линея закрыла лицо руками. Это был не стыд, а скорее оущение нереальности, ведь она сама не могла до конца поверить в то, что проищошло между ними.

Её смущение было не просто мимолётной эмоцией, а мощным внутренним переворотом, столкновением с целым вихрем чувств от которого девушка не могла спрятаться. Это было так не похоже на неё, ведь она всегда старалась держать свои эмоции под контролем и так долго выстраивала стену между собой и Андреасом. Она думала, что это лишь дружеская симпатия, и теперь, когда эта стена рухнула, она оказалась в совершенно незнакомом для себя эмоциональном ландшафте.Но сквозь это смущение пробивалось чувство радости: от нежности, которую она почувствовала, от его прикосновений, от того, как легко ей было рядом с ним, от возможности быть по-настоящему открытой и счастливой. Линея пыталась осознать, что всё это значит, что теперь делать, но разум словно отказывался работать, утопая в калейдоскопе ощущений.

Закрыв глаза, она невольно погрузилась в воспоминания. Её сознание рисовало каждую деталь той ночи, каждый момент, проведённый с Андреасом. Она вспоминала его ласки — нежные, почти невесомые, скользящие по её коже, и в то же время такие откровенные, которые пробуждали в ней что-то горячее и чувственное, о чём она раньше и не подозревала. Его прикосновения были не просто прикосновениями — они были языком, которым он рассказывал ей о своей нежности, о своём желании. Девушка, которая всегда была такой сдержанной, вдруг обнаружила, что её тело откликается на каждое его движение, на каждый поцелуй. Он открыл в ней саму женственность, ту её часть, которую она так тщательно прятала.

Это был не просто секс, а нечто ошеломляющее и совершенно новое. Она, всегда контролирующая и собранная, вдруг ощутила, как мир вокруг них исчезает. Андреас был одновременно страстным и нежным, и Линея, привыкшая к его резкому и часто вспыльчивыму характеру, открыла в нём совершенно новую сторону. Андреас не просто брал, он вёл её за собой в мир чувственности и наслаждения.

Его руки, его дыхание на её шее, его горячий шепот: "Ты моя, Лин". Эти слова были не просто фразой, они были заявлением, претензией на неё. И она, к своему удивлению, почувствовала, что её тело отвечает на этот призыв.

Самым пугающим осознанием для Линеи стало то, что её тело, казалось, жило своей жизнью, отдельно от разума. Вот и сейчас, при одном воспоминании о их близости она ощущала, как дрожь пробегает по коже, как сладость растекается по животу. Её тело помнило каждую ласку, каждый поцелуй, и всем своим существом подтверждало, что это было невероятно, чудесно, прекрасно. А её разум, тем временем, отчаянно пытался найти логическое объяснение, почему это неправильно. Она прекрасно знала о чувствах Андреаса — они учились вместе, и он никогда не скрывал своего желания быть с ней. Он был тем человеком, который всегда оказывался рядом, подставлял плечо в самые трудные моменты, оставался её неизменной опорой. И всё же, она ничего не чувствовала, кроме тёплой, дружеской привязанности. Он был ей как брат, как близкий друг, но не более.

А потом в жизни Линеи после тяжёлого расставания с бывшим парнем наступил период опустошения и депрессии, когда она переживала не боль, а именно пустоту. Будто кто-то взял и вытащил из неё все внутренности, оставив одну оболочку. Тот человек не просто ушёл — он предал. Линея чувствовала себя игрушкой, которую выбросили за ненадобностью. Всё, что было между ними, казалось теперь фарсом, ложью, огромным, жестоким обманом. Её доверие было растоптано, а самооценка разлетелась на мелкие осколки. Осознание предательства было хуже любой физической боли. Внутри осталась только одна мысль: "Я больше никогда никому не смогу доверять". Это чувство было как бетонная плита, которая давила на грудь, не давая дышать. И снова Андреас был рядом. Он не настаивал на своём, не пытался что-то требовать, он просто был. Он ждал. Он был готов ждать столько, сколько потребуется.

Но теперь что-то изменилось. Неужели в её душе действительно проснулись ответные чувства? Или она просто пытается убедить себя в этом, желая заполнить пустоту? Но её тело говорило совершенно другое. Оно не лгало — оно жаждало быть с Андреасом снова, хотело найти в его объятиях и утешение и что-то большее.

Именно этот диссонанс между разумом, который говорил "остановись!", и телом, которое шептало "ещё", и был причиной смущения девушки. Она не знала, как примирить эти две части себя, как посмотреть в глаза Андреасу, ведь теперь им придётся решать, что делать дальше, потому что вернуться назад уже невозможно.

Она так и сидела на кровати, пытаясь собрать разрозненные мысли воедино. Каждая секунда казалась вечностью. В этот момент она услышала шаги в коридоре. Её сердце замерло. Это были его шаги, она знала их ритм, знала, что они неторопливые, уверенные, словно он нёс в себе неизменную уверенность. Сейчас он войдёт. Линея сжалась в комок, затаив дыхание. Дверь тихонько приоткрылась. Андреас осторожно заглянул внутрь, и их взгляды встретились. В этот момент она увидела всю палитру его эмоций, словно он открыл перед ней свою душу. В его глазах читалась нежность, глубокое, тихое счастье и абсолютное спокойствие. Он словно светился изнутри, и этот свет был мягким и согревающим. В руках он держал две чашки, и от одной из них шёл такой манящий, насыщенный аромат кофе.

— Проснулась, малышка? — тихо произнёс он.

Линея хотела ответить, но слова замерли. Её смущение было настолько сильным, что она снова закуталась сильнее в одеяло, чувствовуя себя маленькой девочкой, застигнутой врасплох.

— Я принёс тебе кофе, — сказал он, протягивая ей маленькую чашку.

Линея неуверенно взяла её. Их пальцы соприкоснулись, и по её телу пробежал ток — не страстный, а тёплый, успокаивающий. Она подняла на него взгляд, и в её глазах читался целый водоворот эмоций: нежность, растерянность, детская неловкость. Он понимал. Он видел её смущение, но не пытался его преодолеть, не давил. Он просто был рядом, давая ей возможность самой осмыслить всё произошедшее и привыкнуть к новым ощущениям. В этот момент она поняла, что его счастье — не в обладании, а в принятии. Он принимал её такой, какая она есть сейчас, со всей её неловкостью и растерянностью, и это было очень трогательно.

Это мимолётное прикосновение было наполнено большим смыслом, чем тысячи слов. Оно было нежным, но в то же время твёрдым, как намёк на то, что это только начало. Линея снова взглянула на него, и на этот раз не отвела взгляд. Она улыбнулась. Неуверенно, робко, но искренне. В этот момент она поняла, что эта ночь — не просто случайность, а начало чего-то нового и прекрасного.

Она держала чашку обеими руками, ощущая тепло керамики. Девушка медленно сделала маленький глоток. Мягкий, почти сливочный вкус кофе обволакивал язык, оставляя после себя тонкое, сладковатое послевкусие. Это был не горький, бодрящий напиток, а скорее тёплое, успокаивающее объятие.

Андреас, не отрывая взгляда от её лица, осторожно поднял руку. Он не торопил её, не требовал ничего. Его пальцы мягко и нежно скользнули по её щеке, как будто он боялся спугнуть этот хрупкий момент. Его прикосновение было тёплым и успокаивающим. Линея невольно прикрыла глаза, наслаждаясь этим прикосновением.

Линея поставила чашку на прикроватную тумбочку и молча посмотрела на Андреса. Она пыталась осмыслить это новое между ними, это хрупкое, едва появившееся чувство, которое уже стало таким важным.

Андреас мягко наклонился к ней. Его глаза, полные нежности и какого-то затаённого огня, смотрели прямо в душу. Она чувствовала, как нарастает напряжение в воздухе, как её собственное дыхание становится всё более прерывистым.

— Люблю тебя ... — произнёс он, и в его голосе было не требование, а скорее приглашение.

Не дожидаясь ответа, он медленно склонился, и его губы коснулись нежной кожи на её шее, прямо у самой ключицы. От этого прикосновения, от его горячего дыхания, Линею охватила приятная дрожь. Это было больше, чем просто прикосновение. Это было обещание, безмолвное признание его страсти. Она не отстранилась. Наоборот, её тело инстинктивно подалось навстречу. Она закрыла глаза, погружаясь в это новое, незнакомое, но такое желанное ощущение. Все сомнения, все тревоги и страхи отступили, уступив место этому моменту. Моменту, когда она позволила себе не думать, а просто чувствовать.

Утро выходного дня было неспешным и размеренным. Парк, залитый ещё нежным, не жгучим солнцем, дышал свежестью. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, рисовали на земле узорчатые тени. На аллеях было тихо; вдалеке, на центральной дорожке, можно было увидеть немногочисленных посетителей парка: кто-то уже совершал пробежку, кто-то неспешно выгуливал собаку, а в глубине парка послышался детский смех. Эта утренняя рутина придавала ощущение уюта и спокойствия.

Линея стояла в тени деревьев, рядом со слегка потрёпанным, но надёжным велосипедом, который Андреас раздобыл специально для её обучения. Девушка смотрела на велосипед с явным подозрением, словно на диковинного зверя, готового в любой момент сбросить седока.

—Слушай, я не уверена, что это хорошая идея, — начала она, нервно теребя край футболки.

— Я пробовала в детстве, и потом уже в более старшем возрасте у, как пробовала... это всегда заканчивалось одним и тем же: я, велосипед, и какой-нибудь куст. Думаю, ничего не получится

Линея неловко переминалась с ноги на ногу, чувствуя себя так, будто ей снова семь лет, и она стоит перед школьной доской, не зная ответа. Андреас, напротив, излучал спокойную уверенность. Он стоял, и в его глазах играли озорные искорки. Он улыбался мягко, но твёрдо, словно точно знал, что у них всё получится.

—Ничего страшного, — спокойно ответил он, его голос звучал, как всегда уверенно. Он протянул руку и коснулся её плеча, его прикосновение было тёплым и успокаивающим

—Это всего лишь велосипед, а не сложный экзамен. Мы не будем торопиться, и я буду рядом, чтобы поймать тебя, если ты начнёшь падать.

Затем он наклонился ближе к девушке и осторожно убрал выбившийся локон Линеи, заправив его за ухо. Его прикосновение было лёгким, едва заметным, и это тепло, исходящее от него, обволакивало.

—У тебя лучший тренер во всём Осло, Лин. Расслабься, мы будем тренироваться столько, сколько потребуется.

В глазах девушки всё ещё читалась неуверенность, но Андреас продолжил,

—Ты ведь хочешь научиться?

Линея неуверенно кивнула:

—Да... Просто этот страх падения, мне кажется, я никогда с ним не справлюсь...

—Главное твоё желание. Остальное не важно, — ответил Андреас. Его улыбка стала ещё шире, и Линея почувствовала, как её напряжение медленно уходит.

Андреас смотрел на неё, и в его глазах играли озорные искорки, словно он уже предвидел, что всё у них получится. "Ничего страшного," — его спокойный голос отозвался в сознании Линеи, она вдруг поняла, что её страх перед падением — это всего лишь её собственные воспоминания. Андрей не был частью тех неудач, он был её опорой сейчас.

В этот момент она не просто поверила ему, она почувствовала это. С ним рядом это было не очередное испытание, а совместное приключение. И ей захотелось наконец-то отпустить страх и просто довериться этому чувству.

Первые попытки словить равновесие давались девушке с большим трудом. Велосипед был непослушным, а её тело — напряжённым. Каждое движение казалось неуклюжим, и желанное равновесие постоянно ускользало. Несмотря на все усилия, велосипед предательски заваливался в сторону, и Линея раз за разом останавливалась, смущённая и расстроенная. Андреас, как и обещал, был рядом, поддерживая велосипед за сиденье.

— Держись прямо, — мягко советовал он.

—Не смотри на руль, смотри вперёд, на дорожку. — Линея послушалась, и, к её удивлению, стало немного легче.

—Вот так, всё нормально, — подбадривал парень.

—Давай ещё раз. Главное — не думать о равновесии. Думай о том, куда ты едешь.

Линея снова села на велосипед, и Андреас чуть подтолкнул её вперёд.

—Видишь вон ту сосну? — спросил он, указывая на дерево в конце аллеи.

—Подумай, что ты едешь к ней, представь, что твоя цель — это доехать до него. Смотри только на него, сфокусируйся на нём. Не думай о том, как ты крутишь педали или держишь руль. Просто представь, что ты едешь прямо к этому дереву. Как будто тебя к нему притягивает. Я буду рядом, но ты можешь это сделать сама.

Линея подняла голову, и её взгляд сфокусировался на сосне. Она перестала думать о своих ногах, о руле, о том, как удержаться. Она думала только о цели. В этот момент она перестала ощущать напряжение,

почувствовав, как её тело расслабляется, а руки начинают работать инстинктивно. Линея не заметила этого. Она продолжала ехать, её ноги уверенно крутили педали, а ветер ласково обдувал лицо. Она ехала сама. Совсем немного, но этого было достаточно, чтобы её сердце наполнилось ликованием. Линея уверенно крутила педали. Андреас, заметив это, улыбнулся и осторожно убрал руку с седла. На лице девушки появилась счастливая, победная улыбка. Она повернула голову, чтобы поделиться своим триумфом, и увидела, как Андреас ускоряет шаг, а потом переходит на бег, пытаясь угнаться за ней. Её улыбка стала ещё шире, и она засмеялась, глядя, как Андреас бежит рядом, чтобы не отстать.

Именно в этот момент переднее колесо велосипеда попало в небольшую выбоину на дороге. Но Линея уже не боялась падения, потому что знала: она больше не одна.Андреас среагировал мгновенно, он протянул руки, придерживая велосипед и помог Линее спуститься.

— Ну что, поздравляю, моя спортсменка! — произнёс он с улыбкой, Линея, с сияющими от восторга глазами, кивнула, и их взгляды встретились. Он притянул её к себе и поцеловал глубоко, требовательно, но не грубо. И хотя они уже стали полностью близки, такая решимость парня приводила Линею в состояние робости. Казалось, Андреас не ждал ответа, а скорее сам создавал его, вовлекая её в этот вихрь чувств. Затем он отстранился, но не отпустил девушку, а провёл большим пальцем по её щеке, и этот простой жест был так же полон смысла, как и сам поцелуй. Он держал её крепко, и этот поцелуй был похож на его собственный характер — откровенный, сильный и без всяких уловок.

Потом они сидели в маленьком кафе, утопающем в аромате свежеиспечённого хлеба и корицы, которое постепенно наполнялось людьми, и тихий утренний покой сменялся оживлённым днём. Сначала это были одинокие посетители с ноутбуками, поглощённые работой, и несколько пар, неспешно завтракавших и наслаждавшихся обществом друг друга. Но уже к полудню в кафе царило оживление. Двери открывались и закрывались, посетители приходили и уходили, а бармен приветствовал всех.Появились семьи с детьми, которые радостно болтали и смеялись, друзья, которые громко обсуждали свои планы на день, и просто случайные прохожие, решившие заглянуть на чашку кофе. Энергия в воздухе ощутимо возросла, и место, которое ещё недавно было тихим убежищем, теперь гудело от жизни и движения.

Андреас отвёз девушку домой, а сам отправился на встречу с друзьями.Оставшись одна в квартире, Линея наслаждалась тишиной. Она заварила себе чай, взяла ноутбук и учебники и погрузилась в домашнее задание. Ей нужно было подготовиться к семинару, и она полностью сосредоточилась на материале. Тишина и покой в квартире были идеальными условиями для учёбы. Линея сделала несколько заметок, выделила важные цитаты и написала план своего выступления.

Когда работа была завершена, Линея ощутила приятную усталость; она включила музыку и отправилась на кухню, чтобы приготовить ужин. Эта простота и естественность быта с Андреасом были для неё чем-то совершенно новым, девушка ловила себя на мысли о том, как сильно всё изменилось. Она никогда бы не могла подумать, что её лучший друг, её надёжная опора, станет её парнем. Конечно, он никогда не скрывал своей симпатии, но она и представить не могла, что ответит на неё взаимностью. Теперь, когда она так уютно чувствовала себя в квартире Андреаса, готовя ему ужин, Линея поняла, что хочет остаться здесь навсегда. Это был новый, более серьёзный этап в их отношениях, и она была по-настоящему счастлива. Линея видела, как много её собственных вещей уже появилось в этом пространстве. Её книги на полке, её любимый плед на диване, её чашки. Это было уже не просто жилье Андреаса, а их общее. Ощущение комфорта и уюта в этой квартире было таким сильным, что она поняла, что хочет остаться здесь навсегда. Ей нравилась каждая деталь в ней: от мягких подушек на диване до полок, заставленных ее книгами и его дисками. Это больше не было просто чужой квартирой, это был их общий дом, который наполнял её спокойствием и ощущением безопасности.

Словно в ответ на её мысли послышался звук уведомления. Линея взяла телефон со стола, чтобы проверить сообщения, и улыбнулась, увидев смайлик с сердечком, отправленный Андреасом. Он писал, что планирует вернуться через пару часрв. Девушка скользнула взглядом по экрану, проверяя остальные уведомления. Ничего особенного. Пара сообщений от подруги, одно рекламное из магазина. И тут она увидела новое сообщение от неизвестного номера. Не раздумывая, не чувствуя никакой опасности девушка открыла его. Поначалу Линея не поняла, кто это, а затем ощутила, как перехватывает дыхание. На аватаре был незнакомый профиль, а вот имя отправителя... То самое, которое она пыталась забыть, вычеркнуть, выжечь из сердца, из памяти. Дан. Её бывший парень. Внутри всё сжалось от страха и старой боли. Линея прочитала сообщение, и слова, словно ледяные осколки, вонзились в её сознание.

"Привет, Линни. Это Дан. Извини, что пишу с другого номера. Ты меня заблокировала везде. Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Мне очень жаль, что всё так вышло".

Линее показалось, будто кто-то мгновенно выключил свет в её уютном мире. В одно мгновение тепло и радость от прошедшего дня улетучились. Вспомнилось всё: как она нашла его переписки с другими девушками, не специально, Линея всегда доверяла ему. И сначала не хотела верить открывшимся фактам. А Дан равнодушно лгал ей в глаза, а потом её сердце разбилось на тысячу осколков, когда он в итоге бросил её, и она сходила с ума от безысходности... Вся та боль, которую она так долго пыталась заглушить, снова вспыхнула с новой силой. Руки задрожали, а в голове звучал лишь один вопрос: "Что ему от меня нужно?"

Мир вокруг неё поплыл. Ещё несколько секунд назад она чувствовала себя защищённой, уверенной, а теперь, с появлением этого имени, вся прежняя боль волной накрыла девушку. Она лихорадочно, дрожащими пальцами, нажала на кнопку "Заблокировать". Затем, не в силах смотреть на эти слова, удалила сообщение. Но это не помогло. Она словно заблокировала не номер, а часть своей души, которую он когда-то растоптал. Паника накрыла её. Линея чувствовала, как старая боль, которую она так долго прятала, снова выплывает на поверхность. Она ходила по комнате, не зная, куда себя деть. Садилась на диван, снова поднималась. Внутри всё сжалось от страха. Страха, что он снова ворвётся в её жизнь и всё разрушит.

Летние сумерки проникали в квартиру медленно и почти незаметно. Золотой свет дня ещё цеплялся за верхушки деревьев за окном, но внутри дома уже наступала тишина. Воздух, нагретый за день, постепенно остывал, наполняясь запахом свежести. Тени удлинялись, меняя очертания привычных предметов, делая их загадочными и непохожими на себя.Ещё совсем недавно комната была залита ярким солнечным светом, а теперь она погружалась в мягкую полутьму.

Линея сидела на полу, прислонившись спиной к дивану. Она не замечала, как меняется обстановка вокруг, как солнце медленно уходит за горизонт, как стихает шум за окнами. Обычный мир исчез, растворившись в её тревоге и внутренних переживаниях.

Звук ключа в замке вернул её в реальность. Она даже не заметила, как пролетело время, оно будто остановилось для неё в тот момент, когда на экране телефона появилось сообщение от Дана.Она услышала звук открывающейся двери, а потом весёлый голос Андреаса из прихожей:

—Лин, я дома! А что за темнота у нас? Для Хэллоуина ещё рано.

Девушка вздрогнула, будто её резко разбудили от глубокого сна. Она подняла голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Сквозь окна проникал мягкий вечерний свет, и только сейчас она осознала, насколько сильно погрузилась в себя. Ощущение реальности нахлынуло на неё, принеся с собой испуг и смущение. Ей было неловко, что Андреас сейчас увидит её такой — слабой и потерянной. А парень, не обращая внимания на тишину, продолжал говорить. Его голос был громким и весёлым, наполненным беззаботной энергией, которая так резко контрастировала с состоянием Линеи. Она слышала быстрые его шаги в прихожей, затем в ванной. Андреас ещё не зашёл в комнату, но уже спешил поделиться с ней новостями,

— Представляешь? Яльмар пошёл ва-банк и таки выпил всё, что было на столе. Ты бы его видела! Он собрался в таком состоянии идти пешком домой. Хорошо, что я был на машине, я доставил его прямо в квартиру. Интересно, он завтра что-то вспомнит?

Линея медленно поднялась с пола. Её ноги были ватными, а тело казалось чужим. Она увидела своё отражение в зеркальном шкафу и не узнала себя: на неё смотрела бледная девушка с потухшими, заплаканными глазами. Она хотела выйти к Андреасу, но не решалась. Как объяснить ему, что произошло? Соврать? Придумать что-то правдоподобное? Но она абсолютно не умеет притворяться...

Услышав шаги Андреаса совсем рядом с комнатой, Линея, затаив дыхание, прижалась к стене, озираясь по сторонам, ища место, где можно было бы спрятаться от неизбежной встречи. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Девушка замерла, как пойманный зверёк, не в силах сдвинуться с места.Дверь отворилась, и в вечернем сумраке возник силуэт Андреаса.

—Вот ты где, солнце. Я думал, ты задремала, раз не отвечаешь.

Щёлкнул выключатель, и комнату залил яркий свет. Андреас хотел что-то сказать, но остановился, заметив заплаканные глаза и дрожащие губы девушки. Его весёлый тон мгновенно сменился на беспокойный.

—Что случилось, малышка? Ты заболела? — его голос звучал встревоженно, а Линея молчала, не двигаясь, словно её поймали на месте преступления. Она не могла пошевелиться, её глаза были опущены, но она чувствовала, как взгляд парня скользит по ней. Андреас тут же подошёл ближе, его голос стал мягче, в нём больше не было прежней беззаботности.

—Лин, что произошло? — Его голос был наполнен искренней тревогой, которая заставила девушку почувствовать себя ещё более уязвимой.

В одно мгновение Линея оказалась в его объятиях, таких сильных и тёплых. Её голова уткнулась ему в грудь, а он осторожно коснулся рукой её плеча. Андреас наклонился, прикоснулся губами ко лбу, проверяя, нет ли температуры. Затем он отстранился, держа девушку за плечи, и внимательно посмотрел на её бледное лицо. Его взгляд был полон беспокойства.

—Ты такая бледная. Ты плакала?— спросил он тихо.

—Маленькая, что случилось? — добавил он, нежно проводя ладонью по её щеке, словно стирая невидимые слёзы.

—Я... я не знаю,— прошептала девушка, пытаясь сдержать дрожь в голосе.

—Всё хорошо. Просто... я устала...— она попыталась отвернуться, но Андреас не отпустил её.

—Нет, не хорошо, — спокойно, но твёрдо произнес он, глядя ей прямо в глаза.

— Я вижу, что-то случилось. Я могу помочь?

Он держал её в свои объятиях, и мир Линеи сузился до одного единственного фокуса — его тепла. Девушка ощутила, как оно обволакивает её, согревая . В этот момент Линея осознала нечто очень простое и важное: она ждала этого. Ждала, когда Андреас придёт домой, когда она сможет наконец расслабиться в его объятиях и перестать нести это напряжение одна.Эта жажда тепла и поддержки была неосознанной, но очень сильной. Линея вспомнила, как много раз за эти часы она хотела, чтобы он был рядом, чтобы просто увидеть его, почувствовать его присутствие. Все её попытки скрыть настоящую причину боли мгновенно рухнули. Она больше не могла молчать.Эмоции, терзавшие её, наконец смогли найти выход:

—Это... это он. Дан. Он написал мне сообщение. Я заблокировала его везде... везде, но он написал с другого номера. Зачем?

Линея вновь заплакала, и Андреас, хоть и не понимал ещё всей картины произошедшего, мгновенно уловил главное. Его разум тут же соединил все точки: её внезапную бледность, слёзы и это ненавистное имя. Дан. Он снова вторгся в её жизнь, словно призрак из прошлого.

Голос Андреаса прозвучал глухо, когда он с трудом сдерживая злость, спросил:

—Что он написал? Он обидел тебя?

Андреас чувствовал, как волна гнева поднялась в нём, обжигая изнутри. Линея через слёзы отрицательно покачала головой

—Нет...— произнесла она сквозь всхлипы.

— Он хотел встретиться. — Девушка заговорила быстрее, будто опасаясь, что ей не хватит решимости все рассказать.

—Я удалила его номер. Заблокировала везде. Зачем он пишет? Зачем? Я не хочу ничего знать о нем...

Её последний вопрос был полон отчаяния, и он буквально ударил Андреаса. Это "зачем" было полно такой боли и горечи, что ему захотелось как можно скорее отыскать Дана и поговорить с ним по своему.Андреас крепче обнял девушку, прижимая к себе, словно хотел защитить от всего мира. Он ещё не знал, как это сделает, но точно знал, что не позволит ему больше причинять ей боль. Никому не позволит.

* * *

Когда Линея наконец смогла успокоиться, была уже глубокая ночь. Уставшая от эмоционального потрясения, девушка уснула на плече Андреаса, не досмотрев до конца фильм, который они включили перед сном. Андреас осторожно нажал на кнопку пульта, выключая телевизор, и в комнате стало темно, лишь мягкий свет уличного фонаря бросал золотистые блики на стены. В полной тишине было слышно спокойное дыхание Линеи. Андреас чувствовал её тепло, её беззащитность; сам же он не спал не мог уснуть. Он наблюдал за спокойным лицом девушки, чувствуя как в сердце что-то сжимается. Линея всегда, с первого дня их знакомства, казалась ему особенной — хрупкой, как фарфоровая кукла, но одновременно живой настоящей, несущей в себе неземное очарование.Она была не похожа на девушек, с которыми он раньше встречался. Они были сильнее, практичнее, менее эмоциональны. Линея же была изящной, как редкий цветок, который раскрывается только в благоприятных условиях, и ему было страшно, что кто-то может её сломать.

Его мысли снова вернулись к Дану.

Появление этого типа, его сообщение не было случайным. Абсолютно точно это было очередное проявление его самолюбия, желание вновь заявить свои права на Линею, даже если она уже была счастлива с другим. Дан решил напомнить ей о себе, словно ставя метку на своей бывшей собственности. Эта мысль вызывала у Андреаса внутреннее кипение. Он смотрел на спящую Линею, и ему хотелось защитить её от всего мира, от любой боли, которую может причинить её бывший парень.

Андреас помнил, как он злился, когда видел, что Линея начинает влюбляться в Дана, и ему было больно от того, что он не может ей помешать.

Он хотел её предупредить, но понимал, что это её жизнь, и он не мог ей запретить. И это была не банальная ревность, а глубокое, щемящее чувство бессилия и тревоги. Он наблюдал, как Линея, словно мотылёк, летит на яркий, но обжигающий свет. Андреас видел, как девушка меняется, как её глаза начинают сиять, когда Дан рядом, и эта картина отзывалась в его душе острой болью. Ему хотелось кричать, предостерегать, но он молчал, понимая, что его слова будут звучать как проявление ревности.

Интересно, как-бы психологи охарактеризовали поведение Дана. Абьюзер? Нарцисс? Эгоист? Андреасу с его рациональностью и прагматичностью, не хотелось вдаваться в сложные термины. Он сразу нашёл Дану простую и короткую характеристику: "самовлюблённый мудак". Мысль о том, что Линея влюбилась этого красавчика вызвала у него злость и бессилие, потому-что он видел, что Дан не собирался идти в длительные отношения. Он просто взял от Линеи эмоции, привязанность, любовь, а затем ушёл, оставив её с разбитым сердцем.

Андреас, со своей прямолинейной натурой, не мог понять, как девушки, несмотря на всю боль, что причиняли им бывшие парни, могли всё ещё любить их. Для него это было так же абсурдно, как если бы кто-то, получив ожог от огня, продолжал тянуться к нему. Его мир делился на "хорошо" и "плохо", "правильно" и "неправильно". Но чувства Линеи разрушали эту простую схему, добавляя в неё те самые полутона, которые Андреас так не любил и не понимал. Он был парнем, который верил в логику и здравый смысл, и в его мире любовь не могла существовать на одной чаше весов с унижением и болью.

Он знал Линею как никто другой, и любил её именно за её утончённость, ранимость, за ту хрупкость, которая делала её такой особенной. И именно эта хрупкость теперь пугала его. Андреас с тревогой думал: а что, если эта её ранимость и есть та самая уязвимая струна, на которой играет Дан? Вдруг Линея, сама того не осознавая, до сих пор испытывает к нему сильные чувства, и эта эмоциональная привязанность сильнее её разума? Сильнее того, что только начало зарождаться между ними? Он понимал, что не может запретить ей любить, не может приковать её к себе, заставить забыть о прошлом. Он не имеет права и не хочет влиять на её выбор. Он лишь может быть рядом, быть опорой и надеяться, что Линея сама поймёт, что для неё лучше.

Андреас чувствовал, как в нём поднимается волна гнева. Это было нечто большее, чем простое раздражение. Это была жгучая злость, направленная на Дана. Он прекрасно помнил, как они с Анной буквально вытаскивали Линею из пучины отчаяния после того, как Дан изменил ей. Это был период бессонных ночей, постоянных звонков и бесконечных разговоров. Андреас вспоминал, как они с Анной по очереди дежурили возле Линеи, боясь оставить её одну. Это была настоящая борьба за её жизнь, борьба с её собственным отчаянием. Он помнил её пустые глаза, отсутствующий взгляд и безразличие ко всему, что происходило вокруг. Тогда они действительно боялись, что не смогут её удержать, что она в итоге сдастся.

Особенно им запомнился тот день, когда они искали Линею повсюду, звонили, но её телефон был выключен. Паника медленно охватывала их, превращаясь в ужас, потому что они боялись подумать, что она могла сделать с собой в таком состоянии. Они искали её везде, но безрезультатно. В конце концов, какое-то внутреннее понимание подсказало Анне, что нужно поехать к реке, где они часто проводили время в общей компании. Линея действительно оказалась там: она сидела на берегу и смотрела на воду. Её молчание, полное отсутствие эмоций на лице и то, что она исчезла, не сказав ни слова, — всё это по-настоящему пугало. В тот момент Андреас ощутил и облегчение, и страх .

"Лин, что происходит? Что ты здесь делаешь одна?" — он с трудом сдерживал волнение в голосе.

Она даже не повернула голову, лишь слегка покачала ею, и её голос прозвучал как шелест опавших листьев.

"Я просто хотела побыть у воды. Мне всегда было здесь спокойно."

Но Анна и Андреас не поверили. Весь облик Линеи говорил о такой глубокой боли, что было видно — ещё немного, и она может исчезнуть навсегда. И тогда Андреас принял решение.

"Ты переезжаешь ко мне," — сказал он, не оставляя места для споров. Линея пыталась возразить, сопротивлялась, но в её глазах уже читалась усталость, она будто потеряла всякий интерес, волю к жизни.

Когда он забирал Линею к себе, у него не было цели добиться её взаимности, склонить к близости. Хотя, конечно, он хотел этого больше всего на свете, но на первом месте для Андреаса была безопасность девушки, её душевное состояние. Он видел, как она страдает, и хотел защитить её от этой боли. Он знал, что ей нужно время, чтобы прийти в себя, и был готов ждать столько, сколько потребуется.

И теперь этот подонок, Дан, решил напомнить о себе? Андреас представил, как бьёт по его красивому лицу, чтобы стереть эту самодовольную ухмылку.Ненависть к этому человеку была почти физической, плотной, как удушающий туман. Мысли о драке были не просто желанием, а необходимостью.

Гнев закипал в нём, как расплавленный металл. Это было больше, чем просто злость. Это была ярость защитника, готового на всё, чтобы оградить того, кого он любит, от любой боли.

Линее казалось, что после того сообщения хрупкая стена, которую она так старательно возводила вокруг себя, чтобы отгородиться от воспоминаний, начала рушиться. Всего несколько предложений, и всё, что она пыталась похоронить — воспоминания, боль, обиду — поднялось из глубины её души. Это было похоже на то, как если бы она наконец-то вылечилась от тяжёлой болезни, а затем внезапно почувствовала, как симптомы возвращаются с удвоенной силой.

Каждая фраза в его сообщении стала ключом к новой волне эмоций. Линея снова переживала тот самый день, когда они расстались. А вот они ещё вместе, идут по набережной, держась за руки. И снова чувствует ту самую острую боль предательства.

Линея хотела забыть его голос, смех, обещания. Она так долго и мучительно стирала их из памяти, но сейчас, её сердце, которое она считала зажившим, снова кровоточило. Это было не просто сообщение, это было напоминание о том, как сильно она любила и как глубоко её ранили. Всё, от чего она бежала, догнало её в самый неожиданный момент, когда она всей душой привязалась к Андреасу.

Линея опять вернулась мыслями в тот страшный период, когда мир вокруг неё будто рассыпался на части. Не просто треснул — он разлетелся в пыль. Она не могла понять, зачем Дан врал. Если бы он сразу сказал, что хочет быть с другой, ей было бы тоже больно, но не так, она бы приняла его выбор. Но вместо этого он лгал и скрывал измену, пока она сама не увидела его с другой девушкой. Это было самым болезненным. В тот момент Линея почувствовала себя настолько осмеянной и глупой, будто она была единственной, кто не видел очевидного. Первой реакцией был шок, а за ним — пропасть отчаяния. Мир потерял цвет, её мысли путались, и в голове был только один вопрос: "За что?". Этот вопрос, без ответа, был мучительнее всего, как незаживающая рана.

А затем наступила апатия. Линея перестала чувствовать что-либо, кроме этой всепоглощающей пустоты. Одно время она почти не отвечала на звонки, каждый входящий звонок заставлял её вздрагивать, будто за ним таилась угроза. Даже мысль об учёбе, ради которой она так усердно готовилась, теперь вызывала лишь непонимание. "Зачем это, если всё так хрупко и бессмысленно?" — шептала она себе. В эти тяжёлые дни Линея всерьёз думала бросить университет, но как раз упорство и мечта поступить именно в это учебное заведение, одно из лучших в Осло, не дали ей сломаться. Мысль о том, что она так хотела сюда попасть, что это был её личный триумф, и она не могла позволить ему угаснуть из-за чужой подлости, держала Линею на поверхности, не давая полностью погрузиться в отчаяние.

Она долго и упорно готовилась к поступлению, и её усилия окупились: по баллам она была одной из лучших. Учёба была её страстью, и она с удовольствием постигала новые знания. Девушка знала, как сильно родители в её маленьком городке гордятся её успехами, и поэтому, даже когда на неё навалилась удущающая депрессия, она не могла бросить учёбу. Мысль о том, что она может подвести своих родителей, была невыносима. Она продолжала ходить на занятия, сдавать экзамены, несмотря на то что каждый шаг давался ей с огромным трудом. Ситуация усугублялась ещё и тем, что Дан был первым парнем Линеи. Это была её первая любовь, первые серьёзные отношения, и она доверила ему своё сердце полностью. Теперь, когда он предал её, она чувствовала себя не просто растоптанной, но и глубоко опозоренной, униженной .

Линея не могла понять, почему он врал. Её мир рухнул, а вместе с ним и её представления о себе. Неужели она настолько слабая? Неужели её чистота" и неопытность, — это недостаток? Раз Дан выбрал другую, значит, она сама какая-то неправильная. Эта мысль отравляла сознание девушки, заставляя чувствовать себя ничтожной.

После долгих бессонных ночей, когда эти мысли душили её, Линея поняла, что больше не может держать всё в себе. Боль, которую принесло предательство, была слишком тяжёлой ношей. Она решилась поговорить с Анной, зная, что та поймёт и поддержит без лишних вопросов.

"Может, со мной что-то не так?" — шептала Линея, сидя на кухне к ваптире Анны, и её голос дрожал от слёз. Она прятала лицо в ладонях, а плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Эта мысль, что она сама виновата в предательстве Дана, была, пожалуй, самой мучительной.

Анна крепко обняла подругу, прижимая её к себе.

"Ну что ты, солнышко", — тихо произнесла она, гладя Линею по волосам.

"С тобой всё так. Ты замечательная, добрая, искренняя. Проблема не в тебе, а в нём". Анна не знала, как ещё убедить Линею, что её ценность не зависит от чужого мнения, особенно от мнения того, кто так подло поступил. Линея подняла заплаканные глаза.

"Но он… он выбрал другую. Значит, я какая-то... не такая?" — в её голосе звучала неподдельная боль.

"Нет, Лин," — твёрдо ответила Анна.

"Это не ты неправильная. Это Дан не ценит такие качества, как твои. Твоя доброта, твоя чистота — это твоя сила, а не недостаток. Он просто оказался слишком слабым, чтобы быть с такой, как ты".

Анна говорила это с такой горячкй уверенностью, что на мгновение Линея почти поверила ей. Почти.

"К сожалению, некоторые люди не видят истинной ценности, пока не потеряют её", — добавила Анна, и её слова немного успокоили израненное сердце Линеи.

В дождливые дни Линея часто сидела у окна съёмной квартиры; дождь стекал по стеклу, размывая огни Осло, и это было так похоже на её внутреннее состояние. Где-то год назад она приехала сюда из маленького городка, наивная и полная надежд. Она представляла себе, как начнётся её новая, взрослая жизнь, но не могла и подумать, что всё пойдёт совсем не так, как она планировала. А теперь она оказалась совсем одна в чужом городе. До этого её мир вращался только вокруг Дана, ведь он стал её связью с внешним миром Теперь его не было, и Линея просто утопала в боли. Она не могла позволить себе рассказать родителям. Она знала, что мама будет очень сильно переживать, а отец будет злиться и прятать переживания, и это было бы слишком тяжело для всех.

К её большому удивлению, она все же не осталась одна в этой серости боли и отчаяния. Анна и Андреас окружили её такой заботой и вниманием, что Линея поняла, как ей повезло иметь таких друзей. Эти двое, выросшие в Осло, в городе, где она все ещё чувствовала себя чужой, приняли её сразу. Они делились с ней своим миром, водили по своим любимым местам; с ними оказалось так легко, словно они были знакомы уже целую вечность.

Поддержка, которую они ей давали, была бесценной. Они обнимали её, когда она плакала, были рядом, когда ей становилось совсем плохо, и просто молча сидели рядом. Линея знала, что они любят её и беспокоятся о ней. Именно это давало ей силы продолжать, дышать и верить в лучшее. Она глубоко ценила их помощь, хотя и не могла выразить это словами.Наверное, они думали, что она не замечает их заботы, что она замкнулась в своей боли. Но на самом деле Линея всё чувствовала. Просто ее благодарность пока не находила выхода, потому что депрессия, окутавшая её, делала каждый жест и каждое слово невыносимо тяжёлыми. Она жила словно в тумане, где эмоции были приглушены, а мир казался серым и безжизненным. И только их присутствие, их тихое, но тёплое внимание, было тем единственным маяком, который позволял ей не сбиться с пути и не утонуть окончательно.

Линея знала о симпатии Андреаса к ней. В отличие от Дана, который так умело манипулировал чувствами других, Андреас был человеком без полутонов. Его прямолинейность и искренность были почти обезоруживающими. Линея быстро поняла, что нравится ему. Это было очевидно в мелочах. В аудитории он всегда искал её взглядом, а когда они собирались вместе, находил любой предлог, чтобы оказаться рядом: поднести чашку кофе, помочь с учебником или просто сесть поближе. Каждый раз, когда Линея улыбалась или смеялась над его шуткой, его лицо озарялось такой неподдельной радостью, что это было невозможно не заметить.

И когда девушка погрузилась в водоворот боли и депрессии, она поначалу не могла полноценно осмыслить отношение Андреаса. Его внимание было для неё как тёплый луч света, пробивающийся сквозь плотный туман, в котором она жила. Она видела его, чувствовала его тепло, но не могла протянуть руку в ответ. Её мир был так сильно сосредоточен на собственной боли, что в нём просто не хватало места для чужих чувств, даже таких светлых и чистых.

Она ценила его честность. Эта открытая симпатия была разительным контрастом с теми обманами, что привели к её расставанию с Даном. В Андреасе не было ничего скрытого, никакого двойного дна. И это, в какой-то степени, успокаивало её. Она чувствовала себя в безопасности рядом с ним, зная, что его отношение к ней было безусловно чистым. Она не могла ответить на его чувства, но их существование, как и забота Анны, было для неё ещё одним доказательством того, что ей невероятно повезло встретить таких друзей. Очевидная симпатия Андреаса была ещё одним фактором, который помогал ей удержаться на плаву.

Андреас не переступал черту дружбы, уважая её личное пространство и выбор. Это было очень важно для девушки, ведь она не чувствовала на себе давления или манипуляций. Девушка была благодарна ему за эту сдержанность и за то, что он остался верным другом, а не превратился в назойливого ухажёра.

Линея хорошо понимала, как появление Дана в её жизни повлияло на Андреаса. Его взгляд, язык тела — всё говорило о том, что ему крайне неприятно. Иногда девушка чувствовала себя виноватой, ведь её чувства причиняли боль ее другу. Но Анна и Андреас не вмешивались в её личную жизнь, не давали непрошеных советов и не пытались отговорить от нового романа. Они только просили её быть осторожной.

Когда Анна и Андреас нашли её в тот день на берегу реки, она действительно не искала выхода в уходе, не хотела умереть. Наоборот, она отчаянно искала ответ. Линея просто сидела, глядя на тёмную воду, и в голове крутился только один вопрос: "Что делать дальше?". Она была на распутье, потерянная и не знающая, куда двигаться. Предложение, а вернее, решение Андреаса жить у него стало для неё неожиданностью.Первая реакция — испуг, желание отказаться, чтобы не быть обузой. Но потом Линея подумала, что это может быть тем самым ответом на её немой вопрос. В его словах она услышала приглашение к жизни, и девушка, уставшая от боли, поняла, что у неё нет сил отказаться от такой помощи. Это был первый, самый трудный и важныйм шаг к принятию поддержки и исцелению.

В уютной квартире Андреаса Линея почувствовала себя как никогда комфортно и спокойно.Благодаря его заботе и ненавязчивой поддержке она начала понемногу приходить в себя, снова почувствовала вкус еды, хотя поначалу ела и неохотно, но Андреас не принимал никаких возражений.

Они ездили вместе на занятия, и возвращались домой; парень старался как можно меньше оставлять её одну. Это не было навязчивостью, а скорее искренним желанием поддержать. Линея воспринимала его как сильного и надёжного старшего брата, который всегда рядом и готов прийти на помощь. Анна часто забегала к ним, и они проводили время вместе, смотря сериалы и играя в настольные игры.Линея, которая раньше не особо интересовалась этим, вдруг почувствовала интерес. Она начала задавать вопросы, а потом и сама присоединилась к играм. Это стало для неё ещё одним способом хоть немного отвлечься и расслабиться

Она никогда бы не подумала, что после такого болезненного разрыва её сердце сможет снова открыться для кого-то. Андреас всегда был рядом, он был её лучшим другом, а его симпатия к ней казалась чем-то стабильным и понятным, что не требует от неё ответа. Она знала, что он ей симпатизирует, но сама воспринимала его лишь как друга, как брата, и не более.

Но всё начало меняться, когда она поселилась у него. Постепенно Линея начала замечать за собой странные вещи: она скучала, когда его не было дома, с нетерпением ждала, когда он вернётся. Её душа начала откликаться на его присутствие. И она сама была удивлена этим, ведь ещё совсем недавно была уверена, что никогда не сможет так довериться другому человеку. Она стала замечать, как задерживает на нём взгляд, как смущается, когда он ловит её на этом. Между ними стало зарождаться что-то неуловимое и такое хрупкое, что напоминало первые ростки весеннего тепла после долгой зимы. Она больше не воспринимала его просто как друга, а начала видеть в нём человека, который ей небезразличен. То неуловимое и невысказанное чувство, что витало между ними, стало особенно явным в самый неожиданный момент — когда Линея сообщила о своём отъезде. Она сказала, что на выходные едет в свой родной город, чтобы отпраздновать день рождения мамы. Линея старалась говорить будничным тоном, словно речь шла о чём-то совершенно обычном, но в её голосе чувствовалась нерешительность, а сама она невольно теребила край своей кофты. Она хотела, чтобы Андреас поехал с ней, но не знала, как сказать это, как аргументировать.

Андреас даже не задумывался, он будто считал её мысли.

"Хочешь, я поеду с тобой?" — предложил он так просто, будто это был самый естественный в мире вопрос.

"Если ты не против… это было бы здорово", — произнесла Линея, чувствуя одновременно и смущение, и радость.

"Очень даже не против. С удовольствием побываю в ваших краях. Там и природа, и достопримечательности, есть на что посмотреть. А твои как отнёсутся к моему появлению?

"Они будут рады, они как раз говорили, чтобы я приехала с кем-нибудь из друзей. Ну… в общем, я им точно не говорила… Они думают, что у меня есть парень, а о своём расставании я не говорила…"

Линея запнулась, не зная, как закончить фразу. Андреас, видя её смущение, просто улыбнулся — той широкой улыбкой, которая всегда её успокаивала.

"Да без проблем, я поеду с тобой. И пусть думают, что я твой парень", — сказал он, явно довольный открывающейся перспективе.

Линея, несмотря на все переживания, была приятно удивлена, как непринуждённо и легко Андреас вёл себя во время поездки. Всю дорогу он рассказывал ей забавные истории из своей жизни, стараясь отвлечь её от тревожных мыслей. И когда они прибыли в её родной город, его уверенность ничуть не пошатнулась. Он держался так, словно уже давно был частью её семьи. Он сразу расположил к себе её родителей, не пытался понравиться, а просто был собой — остроумным, внимательным, открытым. Он с лёгкостью нашёл общий язык с младшим братом Линеи, помогая ему разобраться в прохождении очередного уровня игры.

Он не играл роль её парня, а жил в этот образе. Андреасу нравилось, что он мог при всех обнять Линею, держать за руку и открыто проявлять нежность. Линея же, прислушиваясь к себе, окончательно поняла, что её чувства к нему — это не просто благодарность или симпатия. Это было что-то глубокое, настоящее, что-то, что вышло за рамки дружбы.

* * *

Линея шла по улице, полностью погружённая в свои мысли. Она обдумывала предстоящий экзамен, вспоминала вчерашний телефонный разговор с мамой и прикидывала, сколько времени займёт дорога до дома. Мысли, словно волны, накатывали одна за другой, и она не обращала внимания на окружающий мир. Вдруг её размышления нарушил знакомый голос, заставивший её замереть.

—Линея! — Девушка резко остановилась и обернулась. Её сердце пропустило удар. Дан стоял совсем недалнко, видимо, он специально ждал её именно здесь.В один миг она почувствовала, как по телу пробегает холодная дрожь. Вся та боль, которую она так тщательно прятала от себя и других, вырвалась наружу.. Все её переживания, все страдания, которые она считала преодолёнными, снова поднялись из глубины души, напоминая о себе. Линея хотела просто убежать, скрыться, но ноги отказывались слушаться. В этот момент она поняла, что прошлое не ушло, оно просто ждало своего часа, чтобы снова напомнить о себе.

Его голос. Всего лишь звук, но Линея не была готова к этому. Она так долго убеждала себя, что он — лишь призрак из прошлого, бледная тень, которую она уже научилась не замечать. Она старательно вычёркивала его из своей памяти: удалила фотографии, заблокировала номера, хотела, чтобы в её жизни не осталось ни единого следа того, кто когда-то был для неё всем. Первой, самой сильной любовью, которая обернулась болезненным предательством. Она хотела забыть, как её сердце билось быстрее от его прикосновений, как она замирала в его объятиях, и как потом он просто ушел, оставив после себя лишь холод и пустоту.

Линея хотела отвернуться, убежать, но какое-то оцепенение держало её на месте. Она просто молча смотрела на его лицо, которое помнила до мельчайших деталей, на его глаза, в которых когда-то видела отражение собственного счастья. Линея хотела убедить себя, что она стала сильнее, залечила раны и больше не позволит себе чувствовать подобное. Но сейчас, услышав знакомый голос она опять ощутила боль

Линее казалось, что всё происходит, будто в замедленной съёмке. Она чувствовала, как по её телу пробежала волна мучительной, неконтролируемой дрожи. Руки похолодели, ноги стали ватными. Это была не просто дрожь от страха или холода, это было вторжение в её мир, в хрупкую реальность, которую она так бережно выстраивала. Дрожь начиналась где-то в солнечном сплетении, распространяясь по всему телу, заставляя пальцы судорожно сжиматься. Линея попыталась сделать глубокий вдох, чтобы унять это невыносимое волнение, но воздух не хватало. Она просто стояла и молча смотрела на Дана. На его лицо, черты которого она помнила так хорошо, что могла бы нарисовать их с закрытыми глазами. На его глаза, которые когда-то смотрели на неё с нежностью. Или ей так хотелось думать?

Их взгляды встретились. Лин не могла отвести глаз, она просто застыла, позволяя дрожи управлять ею, а своему сердцу — биться так сильно, будто оно хотело вырваться из груди и сбежать подальше от этого места, от этого человека.

Дан, видя её реакцию, улыбнулся, мягко, расслабленно. В его памяти Линея осталась той же робкой, стеснительной девушкой. Он помнил её застенчивость, её нерешительность, её глаза, полные обожания. Для него она была всё той же, и Дан был уверен, что она всё ещё испытывает к нему те же чувства.

—Привет, Линни, — сказал он, его голос звучал мягко и тепло, как в их лучшие дни, легко и непринужденно, будто они расстались вчера за дружеской беседой, а не в тот день, когда он разбил её сердце.

—Ты совсем не изменилась, такая же красивая, — он сделал шаг к ней, сокращая расстояние, и протянул руку. Его ладонь была открыта, будто он предлагал ей вернуться в их общее прошлое, а жест был полон уверенности, ведь Дан был уверен, что она ответит на него. Он был так уверен в её безусловной любви.

Линея замерла, тело просто отказывалось двигаться, всё внутри сжалось в тугой комок. Она ощутила пустоту, холодную и давящую. Но Дан воспринял её молчание как позволение к действию. Его пальцы коснулись её руки. Дан ожидал, что девушка вздрогнет от приятного волнения, как это было раньше. Но вместо этого, его прикосновение стало катализатором. Это был не нежный и приятный контакт, а холодный и пугающий. Он не вызвал в Линее приятных воспоминаний, а наоборот, пробудил в ней чувство самосохранения.

Она резко отдёрнула руку, отступая на шаг назад. Её глаза, которые до этого были полны дрожи и растерянности, внезапно наполнились холодом и решимостью. Лицо, которое ещё минуту назад было бледным и испуганным, приобрело строгое выражение. В этот момент она словно проснулась, сбросила с себя оцепенение

—Не трогай меня, — произнесла девушка, и её голос звучал так тихо, что Дан едва расслышал её. Но одновременно в ее словах было столько силы, нехарактерной для прежней Линеи. Дан больше не видел в её глазах ни обожания, ни смущения. Только холодную сталь. Вместо приятной дрожи по телу девушки пробежал разряд, который мгновенно сбросил оцепенение. Её сознание будто очистилось от тумана.

—Да ну, Лин, что ты? — Дан попытался улыбнуться, но в его глазах читалось какое-то напряжение.

—Ты что, следишь за мной? Почему ты здесь? Что тебе нужно?

Вопросы девушки походили на удары хлыста, резкие и болезненные, а в её голосе слышались новые, непривычные интонации.

— Слежу? — Дан попытался взять ситуацию под свой контроль, как это всегда получалось у него раньше

—Я просто... просто решил подождать тебя. Ты ведь обычно после занятий всегда ходишь к метро этой орогой. Я хотел поговорить...

—Нам не о чем говорить, — отрезала Линея. Она чувствовала, как внутри всё сжимается от его присутствия. Его улыбка, которая раньше действовала на неё, теперь вызывала только раздражение.

—Я же ясно сказала. И не смей мне больше писать.

—Я понимаю ты злишься, но давай поговорим, — Дан вновь попробовал завладеть её вниманием, он опять сделал шаг к девушке, стараясь говорить мягко и спокойно,

—Всё же было хорошо, правда? Мы просто... просто немного запутались.

Линея почувствовала, как злость принимается в ней холодной волной

— Запутались? Это ты, наверное, запутался, но не мы. В своих "поклонницах", сбился со счёта— её слова были полны презрения

—Ну же, Линни, не будь такой. Мы всегда находили общий язык.

—Да неужели? А знаешь, что я помню?— она посмотрела ему прямо в глаза, её взгляд был пронзительный, обжигающий холодом.

—Я помню, что ты считал меня настолько глупой, что даже не думал, что я узнаю. Ты был уверен, что сможешь просто появиться, улыбнуться — и я всё забуду. Ведь я же наивная дурочка из провинция, заучка, которая живёт только в своём мире и ничего не видит вокруг

Девушка, произнося эти слова, почувствовала, как её голос становится холодным и резким. Она сама не ожидала от себя такой силы, но теперь дрожь и волнение, которые сковывали её, наконец-то нашли выход в этой резкости. Это была её боль, которая вырвалась наружу, когда она отстаивала свои границы. Она сама была удивлена своей решимостью.

Дан, рассчитывавший на её ранимость и прежнюю мягкость, не знал, что делать дальше. Что-то внутри Линеи изменилось, боль, которую она так тщательно прятала, вспыхнула не слезами, а холодным, обжигающим огнём. Парень медленно поднял голову и посмотрел на Линею так, словно видел её впервые. На его лице, ещё секунду назад надменном, застыло искреннее замешательство. Он привык видеть её нежной, уступчивой, всегда готовой к компромиссам. Но теперь перед ним стоял другой человек — решительный, холодный и абсолютно неприступный. Эта новая, незнакомая ему Линея обезоруживала его больше, чем любой крик или истерика.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь вернуть себе самообладание.

—Так это правда? Ты теперь с этим... блондином? С Андреасом с четвёртого курса? Я слышал об этом, но не хотел верить. Ну да, он же давно по тебе сох, настоящий друг, нечего сказать — произнёс он с усмешкой, и в его словах чувствовалась смесь ревности и уязвленного самолюбия.

Линея подняла бровь, она была прекрасна сейчас в своей отстранённости

—Да. Андреас и я вместе. А что, тебя это удивляет?

Она смотрела на Дана, и в её глазах не было ни злости, ни боли. Только ледяное спокойствие. Это было не просто подтверждение, а настоящее заявление о своей независимости.

—Ты, видимо, думал, что я никому не нужна? Что я буду плакать и ждать, пока ты соизволишь вернуться? Что ты просто поманишь меня, и я, как собачка, брошусь за тобой? Ты ошибался. Этого не будет никогда.

И не смей приближаться ко мне , —

Линея выставила перед собой руку, словно пытаясь отгородить себя от него невидимой стеной. В её глазах мелькнула вспышка, и это уже была не боль, а угроза.

—Или я позову полицию, — её голос стал ледяным и твёрдым, как камень.

— Скажу, что ты меня преследуешь. Думаю, у тебя будут проблемы.

Она резко развернулась и пошла прочь по алее, не оглядываясь, а Дан остался стоять на месте, совершенно сбитый с толку. Его обаяние, его манипуляции, его ревность — всё это оказалось бессильным перед её решимостью и этим холодным, незнакомым ему взглядом.

* * *

Вечерняя улочка была почти безлюдна, лишь изредка проносились мимо закутанные в шарфы силуэты студентов, спешащих домой. Октябрьский вечер стремительно наступал, затягивая небо тяжёлыми, свинцовыми тучами, воздух был пропитан сыростью, и мелкий октябрьский дождь моросил без остановки, покрывая асфальт тёмными, блестящими пятнами. Он был не сильным, этот дождь, но холодным и настойчивым, словно пытался смыть с города остатки осеннего тепла. Дан стоял, укрывшись под козырьком аптеки, и в его глазах читалось напряжённое, отчаянное ожидание. Он был убеждён, что его настойчивость будет вознаграждена, что Линея просто не сможет пройти мимо, не заметив его. Он то и дело поглядывал на часы, его пальцы нервно постукивали по телефону, который он держал в руке, и он даже не думал о том, чтобы уйти. Её занятия как раз закончились, сейчас она должна будет появиться на этой дороге, между университетом и аптекой. Вдруг из темноты, сгущавшейся за светом фонаря, послышался голос, холодный и спокойный,

—Что ты здесь делаешь?

Дан вздрогнул, будто от неожиданного удара, и резко обернулся. В нескольких шагах от него стоял Андреас. Он был без зонта, но, казалось, ему было абсолютно всё равно на дождь. Его поза была собранной и уверенной. Капюшон был небрежно накинут на голову, создавая глубокую тень, в которой едва угадывались черты лица. Вся его поза выражала спокойствие, которое казалось неуместным в этой напряженной обстановке.

— Ты ждёшь её? — спросил он, и его голос прозвучал ровно и без эмоций.

— Она уже ушла.

Дан молчал, напряжение между ними было почти осязаемым, густым и тяжёлым, как влажный воздух перед грозой. Андреас, по-прежнему спокойный, не отводил взгляда. Это молчание было дуэлью, вызовом. Затем Андреас первый нарушил затянувшуюся паузу

— Какого чёрта тебе нужно от моей девушки? — произнес он, и его слова не были вопросом, а скорее прямым утверждением.

Напряжение и тишина между ними были плотными, осязаемыми, они висели в воздухе, словно тяжёлая туча. Дождь усиливался, барабаня по мостовой и крышам близлежащих домов, но никто из них, казалось, не замечал этого.

Андреас, спокойный и уверенный, ждал ответа, его поза не выражала ни страха, ни агрессии, но в нём чувствовалась сила, способная в момент снести всё на своём пути. Дан же, напротив, был напряжён до предела, его кулаки сжались, а взгляд стал ещё более колючим. Он молчал, собираясь с мыслями, готовясь к тому, что неизбежно должно было произойти.

Улица была пустынной и тёмной, лишь капли дождя, расходились кругам иногда в лужах, создавали иллюзию движения.

Андреас шагнул вперёд, сократив расстояние, и его голос стал ещё твёрже.

— Я задал вопрос. Что ты здесь делаешь? Ждешь её после занятий? Линея ясно дала понять, что не хочет тебя видеть.

Дан медленно поднял голову. Усмешка, самоуверенная и презрительная, скривила его губы.

— Ты так уверен, что она твоя девушка? — его голос был тихим, но в нём чувствовалась скрытая угроза. Он походил на змею, которая медленно готовится к броску. Он тоже сделал шаг вперед. Андреас не отступил.

— Не советую тебе проверять моё терпение, — предупредил он.

— А я не советую тебе вмешиваться, — ответил Дан, и его глаза сверкнули холодной насмешкой.

— Я знаю её, Андреас. Она до сих пор любит меня.

На лице Андреаса не отобразилось никакой эмоции, ни ярости, ни злости. Только невозмутимая уверенность. Он медленно наклонил голову, будто старался разглядеть соперника получше.

— Я не спрашивал тебя, кого она любит, — его голос стал ещё тише и спокойнее, но от этого в нём появилась угрожающая глубина.

— Я спросил, что тебе нужно от моей девушки. Ты ещё не ответил.

Дан коротко хмыкнул

— Ну почему же, я как раз ответил тебе — он сделал жест рукой в сторону, будто указывая Андреасу на его место.

— Ты здесь лишний. Я пришёл за ней. И, если ты уйдёшь сейчас, мы забудем про твой жалкий роман.

— Ты ошибся, — спокойно ответил Андреас.

— Это ты сейчас отсюда уйдешь. Далеко и надолго. Навсегда.

Напряжение между ними достигло своего предела. Казалось, даже дождь на мгновение замер, и только два их силуэта на тёмной улице стояли напротив, как два хищника, готовых к прыжку.

Дан смотрел на противника оцеривающе, как охотник, прикидывающий слабые места своей добычи — он взвешивал его, оценивал силу, готовность к бою, уязвимость.

— А ты, оказывается, хороший "друг", — произнёс он, растягивая слова.

— Давно на неё облизывался? Подобрал её, значит, после меня?

Эти слова, полные ядовитого презрения, стали последней каплей, спусковым крючком. Андреас сделал глубокий вдох, будто пытаясь сдержать гнев, но его глаза вспыхнули ледяной решимостью. Без лишних слов он бросился вперёд. Удар был точным и сильным, направленным в челюсть Дана. Он был выверенным, без лишних эмоций, будто Андреас просто делал то, что должен был. Дан качнулся, пошатнувшись от неожиданного удара.

Дождь, который до этого был лишь лёгким моросящим туманом, теперь усилился, превратившись в холодный, настойчивый ливень. Его капли стекали по лицам парней, смешиваясь с кровью, выступившей из разбитой губы Дана.

— Сука... ты пожалеешь об этом, — прорычал Дан, вытирая кровь тыльной стороной руки.

Он тут же бросился на Андреаса, но тот был готов. Кулаки Дана, быстрые и яростные, мелькали перед его лицом, но Андреас уворачивался, блокировал и уходил с линии атаки. Он не торопился, выжидая момент для собственного удара. В отличие от Дана, который дрался на эмоциях, Андреас действовал хладнокровно и расчётливо, как будто это была не драка, а партия в шахматы. Они оба были сильными, хорошо сложенными парнями, примерно одного роста, но различия в их телосложении были заметны. Дан, хоть и был физически достаточно крепким, двигался легко, почти кошачьей грацией, что делало его удары быстрыми и непредсказуемыми. Андреас же был более массивным, шире в плечах, и его движения были тяжёлыми, но каждое из них несло в себе огромную силу.

Дождь, который вначале был лишь лёгкой моросью, теперь превратился в холодный, настойчивый ливень. Он хлестал по крышам, барабанил по асфальту, создавая монотонный, глухой шум, который, казалось, заглушал всё на свете. Тёмная осенняя улица была почти безлюдной, лишь изредка по ней проносились редкие автомобили, разрывая полотно мокрого асфальта светом фар.

Полумрак и свет фонарей стали главными свидетелями этой сцены. Одинокий, старый фонарь бросал свой тусклый, дрожащий свет на парней, превращая их фигуры в изломанные, удлинённые тени. Капли дождя, попадая в луч света, казались серебряными нитями, которые пронзали воздух. Вокруг них всё было мокрым и блестящим — асфальт, стены домов, листья, прибитые к земле.

Дождь, превративший мостовую в скользкое зеркало, сыграл свою роль. Андреас, избегая очередного удара, не удержался на ногах, его ступня скользнула по залитой водой брусчатке. Этого мгновения хватило. Дан, мгновенно оценив ситуацию, воспользовался шансом. Его кулак, нацеленный в бок, вонзился точно под рёбра Андреаса. Воздух с хрипом вырвался из лёгких. Андреас, согнувшись от резкой боли, потерял равновесие. Дан, не давая ему опомниться, набросился сверху, прижимая к мокрой земле. Он продолжал наносить удары, каждый из которых нёс в себе не только физическую силу, но и всю ту ненависть и ярость, которые он испытывал, но Андреас, несмотря на боль, сгруппировался. Он не отвечал, а просто защищался, выжидая.

Дан с рычанием обрушивал удары на Андреаса, он целился в голову, но тот, несмотря на внезапное падение, успел отреагировать, прикрывая лицо руками. Удары, сильные и беспощадные, сыпались на плечи, грудь и живот. Андреас чувствовал, как горячая кровь из разбитой губы смешивается с холодными каплями дождя. Но боль лишь усиливала его решимость. В какой-то момент, воспользовавшись тем, что Дан ослабил хватку, Андреас резко вскочил, бросился на противника, повалив сильным, точным ударом на мокрый асфальт. Ударил снова, теперь уже не целясь, затем, не давая Дану опомниться, сгруппировавшись одним рывком, поднялся на ноги. Не теряя ни секунды, он схватил Дана за воротник куртки, не давая прийти в себя, потянул вверх и с силой отшвырнул назад, к стене аптеки.

Дан с глухим стуком ударился спиной о кирпичную кладку, и застонал Андреас тут же прижал его к стене, упираясь локтем в его шею, прямо под челюстью. Это было не простое давление, а точное, выверенное движение, которое блокировало дыхание и лишало возможности сопротивляться. Дан попытался вырваться, но Андреас был слишком силён. Их лица разделяли считанные сантиметры. Голубые глаза Андреаса, обычно спокойные, сейчас пылали холодным, леденящим огнём. Это была не ярость, не гнев, а что-то гораздо более страшное — спокойная, сдерживаемая сила, которая делала его похожим на мстительное божество.

— Это ты сейчас пожалеешь, мразь — прохрипел Андреас, его голос был низким и угрожающим.

Его тёмная куртка намокла, волосы прилипли ко лбу, но ему было всё равно. Он не замечал ни холода, ни дождя, ни боли, ни привкуса крови . Единственное, что имело значение, — это лицо Дана, выражение его глаз. Там больше не было превосходства и самоуверенности, а скорее, осознание того, что Андреас не остановится ни перед чем.

— Я не подбирал, запомни это, мудак,- каждое слово Андреас произносил чётко и раздельно, словно желая получше донести эту мысль до сознания Дана.

— Я её нашёл. И знаешь, кого я нашёл? Сломанную девчонку, которая плакала по ночам из-за такой мрази, как ты. Я видел, как ты её унижал, как ты смеялся ей в лицо, пока она верила в твою ложь.

Он замолчал на мгновение, но не переставал удерживать Дана в таком положении, не давая свободно дышать.

— Ты считаешь себя мужчиной, да? — Андреас наклонился к нему, так что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.

— Мужчина — это не тот, кто трахает всех подряд, и радуется тому, что смог обмануть наивную, влюбленную девушку. Это тот, кто защищает и заботится, а не предаёт. Я не "подобрал её". Я люблю Линею, в отличие от тебя. И теперь, если ты ещё раз приблизишься к ней, я сделаю с тобой то, что должен был сделать ещё тогда. Я сломаю тебе шею

Дан задыхался, его лицо посинело. Он судорожно дёрнулся, но локоть Андреаса, прижатый к его горлу, был неподвижен, как камень. В глазах Андреаса Дан видел не просто ярость, а что-то гораздо более пугающее — абсолютное, ледяное спокойствие. Это была не вспышка гнева, которая быстро угасает, а холодная, расчётливая сила, которая не оставит от него и следа. Андреас чуть ослабил давление, позволяя Дану сделать судорожный, хриплый вдох.

— Ты... — начал Андреас, и каждое слово было произнесено раздельно и с такой силой, будто высекалось из камня.

— Меня... — он снова надавил на шею, заставив Дана вздрогнуть.

— Понял?

Дан, не в силах говорить, кивнул. Из разбитой губы текла тонкая струйка крови, смешиваясь с дождём. В его глазах читался страх, которого он никогда не ожидал испытать. Андреас, похоже, остался доволен. Он отпустил противника и сделал шаг назад. Дан медленно сполз по стене, сел на брусчатку, пытаясь отдышаться. Андреас смотрел на него сверху вниз, и в его взгляде читалось не презрение, а скорее удовлетворение, как у человека, который наконец-то поставил на место назойливую помеху.

—Ну, и вот и славно. Отлично поговорили. — Голос Андреаса был спокоен, даже слишком, и от этого становилось жутко.

Дан не пытался встать, он сидел, съёжившись, как побитая собака, и смотрел на свои руки, которые дрожали.

—Ну пока.

Андреас кивнул, будто хорошему приятелю, и на лице его мелькнула тень усмешки. Он повернулся и пошёл прочь. Его высокая фигура быстро скрылась в темноте, и вскоре дождь скрыл эхо его шагов.

Дан остался один под проливным дождём. Он был побит, унижен и сломлен. В этот момент он осознал, что проиграл не только в этой драке, но и в чём-то гораздо более важном, что он сам разрушил.

Линея сидела, свернувшись клубочком в уютном кресле, и сосредоточенно набирала текст в планшете. За окном непрерывно лил холодный ноябрьский дождь, но внутри квартиры было тихо и спокойно. Мягкий свет от торшера создавал золотистое, умиротворяющее свечение. Поздняя осень наплывала на город, окутывая его в плотный, непроглядный туман. Монотонный стук дождя по стеклам, казалось, заглушал все остальные звуки. Каждый фонарь казался расплывчатым желтым пятном, а ветви деревьев, оголенные и черные, зловеще покачивались под порывами ветра. Это был вечер, когда природа показывала свой суровый характер, а мир за окном становился серым и неприветливым.

Но за порогом их квартиры этот осенний холод исчезал. Линея создала здесь настоящий оазис уюта, с её появлением в квартире постепенно возникли новые детали, которые наполняли ее теплом и жизнью.Удивительно, но Линея сделала это, не нарушая привычного интерьера, не переворачивая всё с ног на голову. И это особенно нравилось в ней Андреасу; Линея не говорила: "А давай сделаем всё по-моему", её присутствие было таким лёгким и естественным. Она словно чувствовала, чего не хватает, и предлагала маленькие перемены: тут декоративную подушку, там новый светильник. И каждая такая мелочь вписывалась идеально, делая их дом по особенному уютным. На одной из стен, где раньше была лишь пустая поверхность, теперь висела гирлянда из маленьких, теплых огоньков, мягко освещавшая пространство и отбрасывавшая на стены причудливые тени, похожие на танцующих мотыльков. Линея время от времени поднимала на неё взгляд, невольно любуюсь игрой света

Сегодня у девушки неожиданно отменилась последняя пара, и в её распоряжении оказались несколько свободных часов. Она вернулась домой раньше обычного, повесила сушиться промокшую куртку и, наскоро сделав себе чай, устроилась в любимом удобном кресле. На коленях лежал планшет, где она разбирала материалы для предстоящего проекта.

Андреас ушёл по каким-то делам, но обещал скоро вернуться. За окном монотонно, с настойчивостью затянувшегося монолога, продолжал стучать дождь. Капли оставляли на стекле длинные, скользящие дорожки, а редкие порывы ветра будто вздыхали, заставляя ветви деревьев покачиваться в такт. Это был обычный осенний пейзаж, который раньше мог бы вызвать тоску. Но не теперь.

Для Линеи этот дождь и ветер тоже были особенными, в них было что-то успокаивающее, что-то, что говорило о надёжности и тепле. Это была их осень, первая настоящая осень, уже не просто как друзей, а как пары. И поэтому даже промозглая погода за окном казалась частью их общего мира.

Она взглянула на плед, который Андреас небрежно бросил на спинку кресла, когда уходил, на книгу, оставленную им открытой на тумбочке, и улыбнулась. Эти мелочи, как и её собственные вещи — любимая чашка на кухне, ноутбук на письменном столе, одежда в шкафу — создавали ту самую, неповторимую атмосферу.

Когда девушка услышала, как ключ поворачивается в замке, она тут же отложила планшет. Сердце радостно забилось, и она быстро направилась в прихожую. Это был их маленький, но очень важный ритуал — утром, если кто-то из них уходил раньше, они всегда обнимались и целовали друг друга на прощание, желая хорошего дня. А когда кто-то возвращался, и второй уже был дома, обязательно заключали друг друга в объятия. Это не было обязательством, а скорее естественным порывом, неотъемлемой частью их совместной жизни, чем-то вроде надёжного якоря в повседневной суете.

Линея вышла в коридор, но ее радость тут же сменилась испугом, когда она увидела Андреаса — разбитую бровь, кровоподтёк на скуле, мокрая куртка, причем не только от дождя; Линея заметила бурые разводы от грязи на рукавах.

—Что случилось? Ты упал? Сильно ударился? Как ты себя чувствуешь? — сбивчиво спрашивала девушка, охваченная волнением.

— Не пугайся так, солнце. Все нормально. Просто небольшая... неприятность. — Андреас произнёс это в своей привычной манере пренебрежительной шутливости, словно он не замечал напряжённой атмосферы. Он говорил так, будто ничего серьёзного не произошло, а всё это — лишь досадная мелочь, не стоящая внимания. Но Линея уже подошла к нему, осторожно коснулась лица рукой.

— Небольшая неприятность? — повторила она, и внезапно на её лице отразлась догадка:

—Подожди... Ты дрался? Тебя кто-то избил?

Андреас фыркнул, снимая куртку.

—Вот ещё! Никто меня не избивал. Я сам наподдал, кому нужно, — он усмехнулся, явно довольный собой

Линея замерла, в её взгляде читался шок.

— Что? Андреас, что произошло? — её голос дрогнул.

— Ты мне сейчас же всё расскажешь.

* * *

Андреас сидел на кровати в спальне, и терпеливо ждал, пока Линея обрабатывала его ссадины и ушибы. Иногда он жаловался, но его губы подрагивали от улыбки, а взгляд был полон нежности.

— Осторожнее, Лин, ты же меня так убьешь! — он поморщился от притворной боли.

—Ты прямо как суровый врач. Мне кажется, ты меня сейчас до смерти замучаешь.

Девушка чуть заметно нахмурилась, не отвлекаясь от дела.

—Ну зачем? Зачем нужно было драться? Неужели нельзя было просто поговорить с ним?

Андреас принял самое невинное выражение, на которое был только способен, и развёл руками.

—Честно, Лин, я старался. Я пытался ему объяснить, чтобы он отстал от тебя по-хорошему. Ну, слушай... он какой-то тупоголовый., какой-то, понимаешь, трудный. До него не доходит.

Он сделал паузу, как бы взвешивая каждое слово.

—Ну вот, извини, у меня не было выхода.

Его слова звучали настолько по-детски наивно, а лицо выражало такое глубокое сожаление, что Линея не смогла сдержаться и оставаться серьёзной. Она фыркнула от смеха.

—И это всё, что у тебя в голове? Одни только шутки и драки!

Её смех, искренний и звонкий, разбил напряжение, витавшее в воздухе, и они оба расслабились. Она перестала быть строгой медсестрой, а он — виноватым пациентом. Но всё же Линее не давала покоя одна мысль, она с тревогой посмотрела на Андреаса.

—Послушай... а вдруг он заявит в полицию? Скажет, что ты его избил?

—Да пусть попробует. Во-первых, я имел полное право. Я скажу, что он преследовал мою девушку, и что я тебя защищал. Пусть объясняет полиции своё поведение. А во-вторых я знаю таких типов. Не думаю, что он признает своё поражение и пойдёт жаловаться, говорить, почему мы с ним подрались. Он только с девушками может себя так вести, а перед лицом реальной угрозы он просто слился.

Линея смотрела на Андреаса, затем снова перевела взгляд на его ссадины, и, наконец, её беспокойство начало отступать. Она хотела встать, но Андрас обнял её за талию, притянув к себе. Девушка на секунду замерла, а затем её тело расслабилось, и она подалась навстречу. Андреас нежно прижал её к себе, ощущая тепло её рук и едва уловимый аромат её волос.

— Я готов терпеть любую боль, если ты будешь рядом, — тихо произнёс он, и в его голосе не было и тени притворства. Он почувствовал, как Линея вздрагивает от его слов. В этот момент, сидя на кровати в полумраке, они оба чувствовали себя в безопасности. Линея немного успокоилась, ее напряжение спало; ,Андреас посмотрел на нее, его обычно дерзкий взгляд сейчас был мягким и ласковым.

—Ты что, так переживаешь, да?

Девушка кивнула, прижавшись к нему еще сильнее.

—Ну конечно… я же тебя люблю.

Она произнесла это просто и беззащитно, от чего слова приобрели невероятную глубину, откликаясь приятным теплом в сердце Андреаса.

—Повтори... — произнёс он.

Его привычная шутливость исчезла, и в голосе промелькнула мягкость, которую он обычно прятал за маской силы.

Линея еще тише, почти беззвучно прошептала: "Люблю". Он подался вперёд, ища её губы и поцеловал так нежно, словно она была самым хрупким созданием на свете. Андрес обнимал её, чувствуя, как Линея прижимается к нему, словно ища убежище от всего мира.

— Всё хорошо, малышка. Я здесь. Он больше не посмеет к тебе приблизиться.

Девушка вздохнула, и этот выдох был долгим, освобождающим.. В этом моменте не было ни прошлого, ни страхов, ни неуверенности — только настоящее, в котором она, наконец, могла расслабиться. Какое-то время они просто сидели молча, слушая тишину, а затем Андреас тихо спросил:

— Пойдём на следующие

выходные к моим родителям?

— У вас какой-то повод?Праздник? — Линея пыталась осознать его слова.

Андреас улыбнулся, и в его глазах вспыхнули тёплые искорки. Он не мог сдержать нежности.

—Да, повод. Хочу познакомить родителей с моей девушкой.

Просторное пространство университетской библиотеки заполнял приглушенный гул голосов. Высокие окна, от пола до потолка, в солнечные дни наполнялись дневным светом, создавая ощущение простора и открытости. Некоторые студенты полностью сосредоточившись над разложенными по столам книгами, делали пометки на полях, пытаясь ухватить суть материала. Другие смотрели в светящиеся экраны ноутбуков, набирали текст, готовясь к дедлайнам. Кто-то работал один, а остальные объединялись в группы, оживлённо обсуждая проекты.

В самом дальнем углу, возле окна, из которого открывался вид на университетский парк, сидели Анна и Линея. На их столе были разложены учебники, конспекты,распечатанными статьи, но их внимание было полностью сосредоточено на разговоре, который то и дело прерывал подготовку к занятиям. Линея, которая время от времени теребила край своего блокнота, выглядела взволнованной.

— Я просто не знаю, как себя вести, — пробормотала она, и голос её дрогнул.

— И что говорить А вдруг я скажу что-то не то? А молчать всё время тоже не вариант...

Анна, прислонившись к спинке стула, с улыбкой смотрела на подругу. Она знала, как сильно Линея переживает из-за предстоящего знакомства с родителями Андреаса, но в то же время была уверена, что её страхи напрасны.

— Это же здорово! Это показывает, как серьёзно Андреас относится к тебе, — Анна подалась вперёд, чтобы быть ближе.

— Раз он хочет представить тебя своим родителям, это очень хороший знак.

Линея нервно перебирала пальцами по краю стола.

— Да, но… а вдруг я им не понравлюсь? Что если они посчитают меня недостаточно хорошей для него? — её голос дрожал от волнения.

— Просто я всегда так чувствую себя, неловко, когда предстоит знакомство. Встречи с новыми людьми — это не моё.

Анна с тёплой улыбкой посмотрела на подругу. Она вспомнила, как они познакомились, когда Анна была на втором курсе. Линея, тогда ещё робкая первокурсница, шла по длинному коридору университета и растерянно озиралась по сторонам, сжимая в руке телефон с расписанием. Что-то в её нерешительности заставило Анну подойти и заговорить.

"Тебе помочь? Кажется, ты заблудилась", — спросила она.

Линея вздрогнула от неожиданности, но тут же расслабилась, заметив добрую, приветливую улыбку Анны. С тех пор они стали практически неразлучны.

"Да, она всегда такая, — подумала про себя Анна.

"Сначала теряется в новой обстановке. Ей нужно время, чтобы привыкнуть, раскрыться. Её застенчивость — это не слабость, а просто часть характера, и ей нужно время, чтобы почувствовать себя в безопасности".

— Слушай, я понимаю твои переживания, но ты зря себя накручиваешь. Андреас никогда никого не воспринимал так серьёзно, как тебя, — Анна взяла Линею за руку, мягко сжимая её ладонь.

— Поверь мне, его родители это увидят и поймут. Он так счастлив с тобой, что это невозможно не заметить.

Линея смущённо поправила прядь волос

— Я просто… немного волнуюсь. У Андреаса такие… успешные родители. У них своя юридическая фирма, они известны в городе. А я? Я из маленького городка, у меня самая обычная семья. Мои родители — простые люди. Я не стыжусь своей семьи, нисколько, — поспешно добавила она, как будто оправдываясь.

— Просто… а вдруг это им не понравится? Знаешь, как это бывает, вдруг они хотят видеть рядом с Андреасом кого-то более... статусного?

Анна придвинулась ближе.

— Да, они достаточно влиятельные люди, и даже хотели, чтобы Андреас тоже шёл на юридический. Но он выбрал спортивный менеджмент, и знаешь что? Они приняли его выбор совершенно спокойно. Они адекватные люди, Линея. Главное для них — чтобы Андреас был счастлив. Твоё волнение — это как раз то, что, скорее всего, и понравится им. Это показывает твою искренность. Поверь мне, это очень мило.

Линея на мгновение замерла, её взгляд устремился в окно, будто там она могла найти решение, свободу от своих страхов. Внутри всё сжалось от волнения. Глупо, конечно, бояться. Но она никак не могла избавиться от этой привычки, накручивать себя, нервничать перед встречами, от которых могло зависеть многое.

—А помнишь, как вы познакомились с Андреасом? — Анна специально заговорила об этом, стараясь отвлечь подругу от волнующих её мыслей

Глаза Линеи, ещё секунду назад полные тревоги, тут же смягчились.Конечно, она помнила, ведь тогда она всё еще чувствовала себя немного потерянной, первокурсницей, которая только начинала свой путь: переезд в столицу, каждый день новые знакомства, да и сам универ казался ей непривычно большим.

В тот день они встретились в студенческом кафе, Анна подошла к ней, протискиваясь через толпу.

"Привет, привет! Как тебе тут, очень шумно? О, смотри, кто там!"

Она махнула рукой, и взгляд Линеи проследовал за её жестом. Сквозь тол уверенно пробирался высокий парень.

"Андреас, иди сюда! Познакомлю тебя с Линеей!" — позвала Анна, и парень, услышав своё имя, ускорил шаг.

"Привет, я Андреас! Ты новенькая? Анна про тебя столько рассказывала, но я уже думал, что ты вымышленный персонаж, потому что еще ни разу не видел тебя".

Он шутил, и его голос был громким, полным энергии. Линея почувствовала, как её щёки залились румянцем. Он был таким непосредственным, что это одновременно и удивляло, и притягивало. А его глаза были пронзительно голубыми, чистыми; Линея впервые в жизни видела такой глубокий, насыщенный цвет.

"Привет, я Линея", — ответила она, стараясь не потерять самообладания.

"Ты любишь кофе с ванильным сиропом, верно?", — сказал Андреас, а Линея удивлённо посмотрела на Анну. Та лишь загадочно улыбнулась.

"Анна, давай так, я всё куплю, а вы идите занимайте столик".

"Он немного шумный, но на самом деле отличный парень", сказала Анна, когда Андреас отошёл

" Учится на спортивном менеджменте".

Линея смотрела вслед новому знакомому Первое её впечатление было, что этот высокий парень сл светлыми волосами подобен яркой вспышке энергии, импульсу. Тогда она и представить не могла, насколько эта встреча изменит её жизнь.

* * *

Андреас осторожно приоткрыл дверь, шагнул в прихожую, и Линея, почти прячась за его спиной, почувствовала незнакомый, но очень уютный запах. Так пахнет в домах, где готовят обед и смеются. Так пахнет семья. Девушка попыталась унять волнение сейчас она увидит его родителей.

Андреас, не оборачиваясь, осторожно взял её за руку. Его прикосновение было тёплым и уверенным, словно точка опоры в бушующем море её эмоций.

— Ну же, малышка, не бойся, —произнёс он ободряюще, и Линея почувствовала, как немного расслабляется. В этот момент послышались шаги, и в коридор вышли родители Андреаса. Линея инстинктивно опустила взгляд, охваченная волной нервной неуверенности.

—Андреас, ты что, так долго скрывал от нас такую очаровательную девушку! Мы очень рады наконец с тобой познакомиться, Линея. Проходи. Не волнуйся.

Голос был молодым и приятным, с ровным, спокойным тембром, мягкий, размеренный тон по-настоящему начал рассеивать беспокойство Линеи. Она медленно подняла голову, её и посмотрела на родителей Андреаса. Безусловно, она уже видела их фото в его телефоне, и знала, что Андреас сочетает в себе черты и отца, и матери, но вживую это сходство оказалось гораздо более явным, и оно подействовало на неё очень успокаивающе. Каждый из них троих словно являлся дополнением, продолжением друг друга. Будто она смотрела на Андреаса, отражённого в чертах родителей. Изначальное ощущение девушки себя чужой, посторонней начало отступать, сменяясь чувством спокойствия и принятия.

—Здравствуйте, — застенчиво ответила Линея, и на её губах появилась хрупкая улыбка.

Сегодняшнее утро выдалось на удивлением ясным — солнце заливало комнаты, и свет его лучей был многократно усилен. Свежий, искрящийся снег отражал каждый луч, наполняя пространство каким-то неземным, мягким свечением. Этот удивительный контраст — тёплый, золотистый свет в комнате и холодная, девственная чистота за стеклом — создавал ощущение удивительного, спокойствия и безмятежности, будто мир только что обновился и замер в ожидании нового дня.

Андреас стоял перед зеркалом, застёгивая последние пуговицы на белоснежной рубашке. Его движения были точными и собранными, никакого волнения перед предстоящим собеседованием. Из соседней комнаты, залитой мягким утренним светом, доносились едва слышные звуки: шуршание ткани, лёгкий стук, когда Линея что-то ставила на полочку, её легкие шаги. В такие моменты мир сужался до пределов квартиры, и каждая деталь наполнялась особым смыслом. По губам Андреаса скользнула мягкая, почти незаметная улыбка. Эти звуки были лучшим подтверждением того, что Линея рядом. Она здесь, она его. Не на время, не на волне эмоций, а серьёзно, навсегда.

Он надел пиджак. Андреас не особо любил деловые костюмы, предпочитая более спортивный стиль, но сегодня был особый день. Тёмно-синий пиджак идеально сидел на его подтянутой спортивной фигуре, подчёркивая широкие плечи и высокий рост. Цвет ткани гармонировал с его светлыми волосами и делал пронзительные голубые глаза ещё ярче, придавая взгляду уверенность и глубину.

Поймав своё отражение в зеркале, Андреас кивнул самому себе. Кажется, так выглядит человек, который скоро получит желаемую работу. Он был молод, красив и амбициозен. Им двигало нечто большее, чем просто стремление к успеху — это была внутренняя необходимость. Он не хотел зависеть от родителей, особенно теперь, когда присутствие Линеи мотивировало его ещё больше.Каждый его шаг, каждое решение обрели новый, более глубокий смысл. Он хотел создать для них будущее, где они будут свободны и счастливы.

Несмотря на то, что его семья была довольно обеспеченной, Андреас ещё на первом курсе начал искать возможность . Он устроился на сезонную работу в небольшой футбольный клуб Осло. Его обязанности были самыми разными: от помощи в организации летних лагерей и турниров до координации расписания и работы с документами. Он также помогал в маркетинговых кампаниях, распространяя информацию о матчах и участвуя в мероприятиях для фанатов. Благодаря этим подработкам Андреас не только получил практические навыки, но и начал формировать свою сеть контактов. Его коммуникабельность и собранность быстро выделили его из числа других.

К пятому курсу Андреас уже обладал не только теоретическими знаниями, но и реальным опытом. Его репутация как надёжного и перспективного специалиста уже сформировалась. И когда тут, в Осло, открыла свой филиал международная компания по спортивному менеджменту, он нисколько не сомневался, что займёт в ней своё место.

— Андреас, поможешь мне? Я никак не могу застегнуть молнию, — Линея вошла в комнату, на ней было платье мягкого, нежно-голубогооттенка, подаренное им недавно, просто так, без всякого повода. Оно идеально подчёркивало хрупкую, женственную фигурку девушки. Линея повернулась к нему спиной, и Андреас медленно, с трепетом провёл пальцами по её обнажённой коже, прежде чем взяться за молнию. Он чувствовал тепло её кожи под подушечками пальцев, и это будто согревало его изнутри, наполняя нежностью. Застегнув молнию до самого верха, он не отстранился.Наклонившись, он нежно, почти неслышно поцеловал её в шею. Линея не сдержала лёгкого, довольного вздоха и инстинктивно прижалась к нему. Андреас обнял её, притягивая к себе, и положил подбородок на её плечо.

— Ты самая красивая, Лин — тихо произнёс он, и его голос был наполнен такой глубокой любовью, что у Линеи перехватило дыхание. Она закрыла глаза, погружаясь в этот момент. В объятиях Андреаса не было места страхам и тревогам, только безопасность и уверенность. Она ощущала его твёрдое сердцебиение и тепло, и это было для неё самым надёжным убежищем. Он был её силой, и она чувствовала, как её собственное сердце расцветает рядом с ним, избавляясь от боли прошлых отношений.

Линею восхищала его целеустремлённость, он всегда знает, чего хочет и воспринимал жизнь как увлекательную игру, вызов, а у Линеи часто возникали страхи, которые мешали, вызывая напряженность. И теперь любовь Андреаса дарила ей чувство защищенности и покоя.

Андреас нехотя отпустил девушку, но не полностью, он продолжал держать её за руки и смотрел с такой особенной теплотой; в его взгляде была какая-то невысказанная история, словно он держал в себе что-то очень важное, что-то, что он ещё не решился сказать. Это был не просто взгляд, а обещание, которое витает в воздухе, ожидая своего момента.

—Почему... ты так смотришь? — спросила Линея, она не могла не заметить этот пристальный взгляд.

— Думаю, какая ты, волнуешься за всё. А ты очень понравилась моим. И зря переживала так.

Линея покачала головой, её щёки слегка порозовели от смущения и радости.

— Да, я волновалась... это же твои родители. Я так хотела, чтобы всё прошло хорошо.

Андреас усмехнулся.

— Ну, прошло даже более, чем "хорошо". Моя мама уже, кажется, запланировала нашу будущую свадьбу.

Линея засмеялась, легко ударив его по плечу, не восприняв его слова серьёзно.

— Не преувеличивай! Ты шутишь!

— Ничуть! — он поднял руки, словно сдаваясь.

— Я тебе клянусь, она мне теперь не даёт покоя: "Андреас, она чудесная девушка, не упусти её." Она прямо так и сказала, Лин, честно. Так что ты теперь будущая невеста.

Линея замерла. Её сердце, казалось, на мгновение затихло, а затем забилось с такой силой, что, наверное, было слышно даже Андреасу. "Будущая невеста", — эхом откликнулись в её голове его слова. Андреас произнёс их так легко, почти небрежно, будто это была обычная шутка. Но в его глазах, когда он смотрел на неё, мелькнуло что-то совсем иное. Что-то тёплое, глубокое и очень серьёзное.

Она не знала, что ответить. Хотелось отшутиться, съехать с темы, но язык не слушался. Вместо этого, Линея лишь слегка улыбнулась, опустив взгляд. Эта улыбка была такой искренней и нежной, что выдала её с головой. Она чувствовала, как внутри всё сжимается от приятного волнения. Почувствовать себя его невестой, пусть даже в шутку, было так желанно и одновременно пугающе.

—Ты всегда так шутишь? — наконец смогла произнести она, подняв на него глаза. В её голосе не было и тени сарказма, только растерянность и надежда. Она хотела, чтобы он продолжил эту игру, хотел, чтобы эта шутка оказалась правдой.

—А это не шутка — Андреас смотрел на неё так, будто хотел заглянуть в её душу, привычные шутливые интонации исчезли, он говорил серьёзно, и от этого Линея ещё больше ощущала волнение.

— Это всего лишь вопрос времени. Если, конечно, ты этого захочешь.

Линея спускалась по широкой лестнице университета, едва замечая мир вокруг. Всё её внимание было поглощено телефоном, где она пыталась найти расписание следующей лекции. За окном падали крупные, ленивые хлопья снега, укрывая деревья и скамейки в университетском дворе пушистым одеялом. Коридоры, обычно немного строгие, сегодня были наполнены рассеянным светом, словно сам воздух стал светлее.

Наконец, найдя нужную ей информацию, Линея спрятала телефон в рюкзак; затем она шагнула со ступенек лестницы на этаж и на секунду замерла. В коридоре было необычно тихо — остальные студенты ещё задержались в аудитории. Линея смотрела на зимнюю сказку разворачивающуюся за окном. Снежинки, похожие на маленьких фей, кружились в своем безмолвном танце, плавно опускаясь на землю. В этот момент в мыслях Линеи возникли образы скорого Рождества, запаха мандарин и имбирного печенья;

она сделала шаг по направлению к окну. Она так засмотрелась на эту зимнюю магию, что не услышала шаги за спиной. Внезапно сильные руки обняли её за талию, и она вскрикнула от неожиданности.

—Испугалась?

Это был Андреас. Он, словно вихрь, налетел на нее, увлекая в сторону, в уютную нишу между аудиториями, где большое окно открывало вид на заснеженный сад. Линея даже не успела ничего сказать. Появление Андреаса было таким же стремительным и неожиданным, как и его поцелуй, который настиг её прежде, чем она успела хоть что-то ответить.Он улыбался, его глаза сияли:

—Я соскучился, с утра не видел тебя, а сейчас уже спешу на работу.

Он говорил чуть быстрее обычного, потому что торопился, но в его интонациях чувствовалась взволнованная нежность — он хотел насладиться этим моментом близости, несмотря на спешку.

Линея вдохнула его запах, такой близкий и родной. Его поцелуи начались с настойчивости, это была нежность, смешанная с отчаянным, почти голодным желанием. Казалось, он хотел не просто поцеловать, а впитать Линею в себя, убедиться, что она здесь, что это не сон. Каждое прикосновее губ было требовательным, будто Андреас пытался утолить долгую жажду. Его руки обнимали её крепко, притягивая ещё ближе, пока между ними не осталось ни малейшего расстояния.

—Сумасшедший!

Девушка была немного смущена неожиданным напором Андреаса, но это смущение быстро улетучилось, сменившись волной нежности. Она с радостью ответчала на его поцелуи, прикрыв глаза, чтобы полностью погрузиться в этот момент. Сама того не осознавая, она потянулась к нему, обнимая его за шею, прижимаясь как можно ближе, её пальцы зарылись в его волосы. Как только первая волна жажды отступила, поцелуи Андреаса изменились. Настойчивость ушла, сменившись удивительной, почти трепетной нежностью. Теперь они были мягкими и неторопливыми, наполненными облегчением и спокойствием. Андреас будто убедился, что Линея никуда не денется, что она действительно здесь, рядом, он целовал её уже не чтобы утолить голод, а чтобы насладиться моментом, словно он наконец-то мог вздохнуть свободно и почувствовать её.

Дверь соседней аудитории распахнулась. Поток студентов шумно повалил в коридор, но веселый гул их голосов тут же стих. Многие замедляли шаг, глядя в сторону Линеи и Андреаса. На мгновение девушка смутилась, заметив все эти взгляды, но это чувство быстро сменилось волной тепла. Она увидела, как многие студенты, которые знали их как пару, улыбаются. Это было словно молчаливое одобрение, знак, что их любовь стала чем-то привычным и радостным не только для них двоих, но и для окружающих, и это ощущение было невероятно приятным.

—Неудобно, все же смотрят! — Линея смеялась и пытаясь высвободиться из объятий парня. Но её слова звучали скорее как шутка, и в глазах плясали озорные огоньки. Ей было приятно его внимание, его напористость, мужская сила, уверенность — это покоряло её.

Может быть, именно поэтому она и была так счастлива рядом с ним. Андреас был тем, кто мог увлекать за собой, и ей хотелось подчиняться ему. В этой силе она видела надёжность, а в его порывистости — настоящую страсть. Андреас, не обращая внимания на окружающих, снова прильнул к ней и поцеловал.

* * *

Зная, что Андреас вернётся домой поздно — сначала работа, потом тренировка — Линея решила не тратить время зря. После небольшого отдыха дома, где она наскоро выпила чашку травяного чая, девушка отправилась в торговый центр. Сейчас было идеальное время, чтобы спокойно посмотреть подарки к Рождеству: людей ещё не так много, а значит, можно походить и присмотреться, не торопясь. На улице уже стемнело, и искусственное освещение торгового центра казалось ещё более ярким и манящим. Линея не хотела оставлять это важное занятие на последние дни, когда всё вокруг превратится в предпраздничную суету и толкотню, а атмосфера будет пропитана спешкой и суетой.

Торговый центр встретил её особой, волшебной атмосферой, которая уже полностью царила в пространстве. До Рождества оставалось всего несколько недель, и город готовился к празднику. Всё вокруг сияло и переливалось. Потолки были украшены гирляндами из светящихся звёзд, а между этажами парили огромные снежинки, создавая ощущение сказки. Мягкий свет витрин падал на блестящий пол, отражаясь и множась, словно тысячи огоньков.

В воздухе витал тонкий аромат имбирных пряников и корицы, который доносился из небольших кафе, манящих тёплым светом. Музыка в торговом центре была соответствующей — негромкие рождественские мелодии, которые дарили умиротворение и предвкушение праздника. Линея шла, с улыбкой рассматривая витрины магазинов. За каждой из них таился свой маленький мир: в одном магазине игрушек с полок на неё смотрели плюшевые олени, в другом — витрины ювелирных салонов, где переливались драгоценности, готовые стать идеальным подарком. Она чувствовала, как её переполняет ощущение тепла и уюта, которые приносят с собой эти праздничные дни. Она была полностью поглощённа своими мыслями. Вокруг мелькали люди: семьи с пакетами, влюблённые парочки, которые держались за руки, подростки, смеющиеся над чем-то своим.

Линея свернула за угол и тут же наткнулась на человека, шедшего навстречу. Он сильно спешил, и столкновение произошло так быстро, что она даже не успела среагировать.

—Ой, простите, пожалуйста, — Линея подняла голову. Её взгляд скользнул по знакомой бежевой куртке, по линии подбородка, а затем она увидела те самые серо-зелёные глаза.

— Линея? — Тот самый голос, который ещё не так давно был для неё сначала мелодией, а потом — пыткой.Дан. Девушка молча смотрела на него. Внутри — абсолютная тишина. Ни привычного укола в сердце, ни волны тошноты, которая раньше накатывала при мысли о нём. Ничего. Только пустота. Как будто на месте раны, которая долго кровоточила, наконец-то образовался плотный, нечувствительный шрам.

Дан же смотрел на неё с такой отчаянной надеждой и сожалением, что она почти почувствовала его боль.Наверное, он ожидал увидеть что угодно: удивление, презрениние, любую эмоцию, которая говорила бы о том, что он всё ещё важен для неё, пусть и в негативном ключе. Но не было ничего. Только спокойствие. Абсолютное, ледяное спокойствие, которое заставило его сердце сжаться.

Его глаза были полны сожаления, а её — пустоты. Он хотел сказать столько всего. Извиниться. Объяснить. Вернуть время назад.

—Привет, Дан, — её голос прозвучал удивительно ровно и спокойно.

— Хорошего вечера.

Она сделала шаг, чтобы обойти его, и в этот момент Дан словно очнулся.

—Лин, подожди...

Она обернулась, скользя по нему ничего не выражающим взглядом.

Дан хотел что-то сказать, но растерялся: Линея стояла в нескольких шагах от него, она выглядела так невозмутимо, будто их встреча была просто частью обыденного дня. Нужно было что-то сделать, что-то сказать, чтобы остановить её, задержать.

—Я хотел... хотел поговорить, — еле слышно произнёс он. Звук его голоса был таким слабым, что он сам не был уверен, услышала ли его девушка.

В её глазах не было ни улыбки, ни гнева — ничего. Просто взгляд, в котором читалось: "Мне нужно идти". Она просто покачала головой, без каких-либо эмоций. И ушла. Этот жест был красноречивее любых слов.

За спиной Линея слышала всё тот же гул торгового центра, весёлую музыку, смех людей... А ещё — молчание Дана. Он стоял посреди этого потока жизни, который продолжал двигаться, как ни в чём не бывало. Линея чувствовала, знала, что он смотрит ей вслед. Она была всего в паре шагов от него, но казалась недосягаемой, словно растворялась в воздухе.

Она чувствовала себя свободной. В ней не было ни капли сожаления, только лёгкость и радость. Кто бы мог подумать, что этот человек, принёсший ей столько боли, станет для неё таким... незначительным? Она бы никогда не поверила, если бы ей сказали об этом раньше. Свобода. Вот что она ощущала в тот момент. Это чувство наполняло её до краёв, вытесняя всё, что было раньше: боль, обиды, разочарования. Казалось, что вместе с каждым её шагом прочь от него с плеч падала невидимая ноша.

Она знала, что он всё ещё стоит там и смотрит ей вслед. Возможно, он пытался что-то понять, а может, просто ждал, надеялся, что она вернётся. Но она больше не оглядывалась. Почему? Потому что там, позади, не было ничего, что могло бы её удержать. Он, когда-то бывший центром её мира, теперь стал лишь размытым силуэтом на горизонте её прошлого.

Вечерний Осло, окутанный рождественскими огнями, казался городом из сказки. Темнело достаточно рано, но праздничная иллюминация и снег придавали улицам особое сияние и радость. Окна домов светились тёплым жёлтым светом. Изредка на тротуарах можно было встретить прохожих, спешащих домой или в один из уютных баров. Над городом летал мелкий пушистый снег, под ногами он приятно поскрипывал.

Линея спешила домой; легкий мороз приятно касался лица, а под ногами весело хрустел снег, искрящийся тысячами огоньков в свете уличных фонарей. Витрины магазинов переливались гирляндами, маня теплым светом, и город, казалось, превратился в сказочное полотно. Линея думала о том, что уже совсем скоро, через два дня Рождество, и от этих мыслей улыбка не сходила с её лица. Значит, они с Андреасом наконец-то смогут немного отдохнуть от дней, которые были наполнены учёбой и работой. Они просто будут рядом, никуда не торопясь, и, возможно, даже сбегут на пару дней из города, чтобы полностью перезагрузиться. Осталось совсем немного, и вся эта суета последних месяцев — их учеба, его работа, — наконец-то отойдут на второй план.

Она представляла, как Андреас улыбнётся, когда увидит свой подарок — тот самый спортивный гаджет от Suunto, о котором он так мечтал. Как хорошо что он ещё не успел его приобрести; вот уж он удивится и обрадуется! От этих мыслей Линея заулыбалась ещё сильнее.

Звенящий ветер, лёгкий и прохладный подгонял редких прохожих. Линея, кутаясь в шарф и глубоко погрузившись в свои мысли, свернула в переулок, чтобы срезать путь. Она часто здесь ходила, поэтому это место не казалось ей чужим или незнакомым. Она не сразу обратила внимание на человека, идущего навстречу. Он держался поодаль, его руки были спрятаны в карманы куртки, а глубокий капюшон скрывал лицо в тени, но Линея не почувствовала беспокойства.Скорее всего, он также решил сократить дорогу через переулок, как и она. Девушка продолжила свой путь, не подозревая, что это короткое мгновение спокойствия скоро сменится совсем другими эмоциями. Что-то в походке этого встречного — еле уловимое, знакомое — на секунду привлекло ее внимание, коснувшись мимолетным воспоминанием, но мысли о предстоящем празднике быстро вытеснили это странное чувство.

Линея продолжила свой путь, она отвлеклась, проверяя что-то в своей сумочке, и в этот момент незнакомец резко сократил расстояние между ними. Это произошло так быстро, что она не успела даже осознать происходящее. Её мир, только что состоявший из мелких забот и предпраздничной суеты, внезапно сузился до одной точки — мужчина, который вплотную к ней приблизился.

Её сердце пропустило удар. Не успела она даже вдохнуть, как почувствовала, как её прижали к стене дома. Грубая сила, с которой её толкнули, не оставляла шансов на сопротивление.

—Ну привет, птичка

Линея замерла. Сердце в груди упало куда-то вниз, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Дан. Она подняла глаза и встретилась с его колючим, нечитаемым взглядом. В нём не было той привычной очаровывающей мягкости, только холод и какая-то незнакомая жёсткость.

— Привет, — повторил он, его голос прозвучал тихо, но от этого не менее резко.

Линея попыталась сглотнуть, но в горле мгновенно пересохло. Воздух вокруг них наэлектризовался, стал густым и тяжёлым. Дан слегка наклонил голову, продолжая изучать её взглядом. Его лицо было бледным, а губы плотно сжаты в тонкую линию. Наконец, он медленно протянул руку и коснулся щеки девушки.

— Так соскучился по тебе, Линни.

От испуга Линея не могла пошевелиться, морозный воздух вокруг неё, казавшийся только что ленивым и безмятежным, внезапно стал опасным и колючим. Глубокие тени от капюшона всё ещё скрывали его лицо, но теперь, на таком близком расстоянии, Линея смогла разглядеть резкие, напряжённые черты, странное выражение серо-зелёных глаз. Она никогда не видела Дана таким — его обычно весёлые и искрящиеся глаза сейчас были холодными и пустыми, как зимние озёра.

—Я... я не поняла, что это ты, — запинаясь, ответила девушка, пытаясь отодвинуться. Но хватка Дана на её плечах была стальной. Она почувствовала, как холод от стены проникает сквозь её куртку, и этот холод был не от мороза, а от страха.

—Ты всегда была невнимательной, — тихо произнес Дан, склонившись ближе.

—Всегда была такой рассеянной... не от этого мира... его голос звучал мягко и даже ласково, но при этом в нем чувствовалась настойчивость и скрытое напряжение. Как будто человек пытается контролировать ситуацию и не готов принять отказ. Линея хотела как можно скорее уйти, убежать, но Дан прижал её к стене. Он убрал ладони с её плеч и сейчас не касался девушки, но его близость давила сильнее любого прикосновения. Две руки, сильные и уверенные, упирались в стену по обе стороны от её головы, создавая живую, непробиваемую клетку. Линея попробовала ещё раз сдвинуться, убрать руку Дана, и тут же ощутила, как его мышцы напряглись в ответ на её попытку.

—Ты не уйдёшь, — его голос прозвучал низко и ровно, без эмоций, что делало его ещё более пугающим.

—Мы должны поговорить.

Плотную, напряженную тишину между ними разорвала трель телефона. Линея вздрогнулаивсем телом, она узнала эту мелодию, и её сердце забилось в бешеном ритме. Это был Андреас. Рука дрогнула, когда она потянулась к сумке, но было слишком поздно. Дан, словно хищник, рывком выхватил сумку у неё из рук.

—Отдай! —Линея бросилась вперёд, чтобы вернуть свой телефон, но Дан остановил её одним движением, будто она была невесомой, он толкнул её к стене, прижал одной рукой, заперев в тесном пространстве между своим телом и холодной поверхностью. Его хватка была железной: запястья немели от давления, а любое её движение было тут же пресечено. Её телефон оказался в его свободной руке, и Линея увидела, как на его лице появилась кривая, жестокая усмешка. Он смотрел на экран, и она знала, что там было фото, их фото с Андреасом, и надпись "Любимый". Взгляд Дана наполнился презрением.

— Любимый, как мило, — протянул он с ледяной насмешкой. Эти слова, полные яда, обожгли девушку изнутри.

Дан сбросил вызов, и отчаяние волной накрыло Линею. Затем он долгим нажатием отключил телефон и небрежным движением он опустил его в карман своей куртки. Линею трясло от ярости и страха одновременно, она не могла поверить, что Дан посмел так поступить, что его наглость перешла все границы. В этот момент она почувствовала, как отчаяние сдавило ей грудь, словно стальная рука, когда он забрал её телефон, сбросил вызов, а затем и вовсе выключил его.

Несмотря на то, что он крепко держал её, девушка вывернулась, как пойманная птица, и набросились на Дана, отчаянно толкая его своими маленькими ладонями. Она била его по плечам, по рукам, по груди, пытаясь достать телефон.

—Отдай сейчас же телефон! Ненормальный! Я позову полицию! — её голос дрожал от гнева.

Внезапно, одним быстрым, отточенным движением, Дан выхватил нож из кармана куртки. Лезвие блеснуло в свете фонаря, и весь мир девушки сжался до одной точки — холода металла. Дан снова толкнул её, прижал её к стене, на этот раз сильнее, и её сердце замерло. Ярость испарилась, оставив место леденящему ужасу. Линея больше не кричала. Она только смотрела на нож.

Злость Дана не выплеснулась наружу — она закипела внутри, делая его ещё страшнее. Он наклонился к Линее так близко, что она почувствовала его дыхание на своей щеке. Его глаза теперь горели холодным, торжествующим огнём.

—Ну что, птичка? — его голос был тихим, вкрадчивым, но в нём слышалась сталь.

— Ты думаешь, это поможет?

Не спеша, словно выполняя рутинное действие, Дан поднёс нож к лицу девушки. Лезвие холодило кожу, и Линея инстинктивно зажмурилась.

—Пожалуйста, не нужно, — прошептала она, и в её голосе звучали отчаяние и страх.

Дан медленно повёл остриём ножа по её щеке, не нажимая, просто чувствуя её дрожь, явно наслаждаясь беспомощностью девушки .

—Я не хочу тебе навредить, — его голос стал ещё тише.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла, что ты не можешь от меня убежать. И что твое маленькое непослушание может иметь большие последствия

Он видел, что его действия вызвали у Линеи настоящий ужас и ему это нравилось: наконец эта маленькая, гордая птичка была полностью в его власти.

— Пожалуйста... Дан, всё хорошо... — прошептала Линея дрожащим голосом. Каждое слово давалось с трудом, как будто горло сжалось в стальной хватке.

— Я обещаю слушаться...

Неожиданно Дан улыбнулся. Его улыбка была зловещей, похожей на маску Джокера. Это был холодный, пустой оскал, не имеющий ничего общего с истинной радостью. Она была леденящей душу, вызывая ещё больший ужас.

— Не бойся, птичка, — прошептал он, касаясь её уха губами.

— Я же люблю тебя. Я не сделаю тебе больно. Только ты выполняй всё, что я скажу, договорились?

Он медленно провёл рукой по лицу девушки, обводя контур скул и подбородка. Его прикосновение было ледяным, и Линея ощутила, как по коже пробежали мурашки; дрожа от страха, она кивнула.

— Я обещаю...

— Вот и умничка, — Дан удовлетворённо улыбнулся.

— Я знал, что мы сможем договориться.

Он наклонился и поцеловал её. На долю секунды Линея замерла, её тело превратилось в камень от его приближения. Она чувствовала его дыхание — горячее, как воздух в душной комнате, и тяжёлое, как безысходность. Когда его губы коснулись её, она не почувствовала тепла, только сухость, похожую на песок, и горький привкус, который не был частью поцелуя, а исходил изнутри, из её собственного страха.

Её разум кричал, требуя оттолкнуть его, но тело не слушалось, скованное ледяными цепями ужаса. Она заставила свои губы приоткрыться, отвечая на этот отвратительный акт. Это был не поцелуй, а жуткий ритуал подчинения. Его губы были жёсткими, требовательными, не оставляющими места для сомнений или отказа. Это был не поцелуй, а утверждение власти, заявление о том, что он берёт то, что хочет. Вместо нежности, Линея почувствовала напор, который давил на её губы, заставляя их разомкнуться. Этот поцелуй был похож на атаку, а не на ласку. В нём не было любви или страсти, только жадность и желание обладать.

Каждое мгновение этого поцелуя было пыткой. Линея ощущала его доминацию, как физическую силу, которая давила на неё, забирая воздух. Она была марионеткой, которую дёргали за ниточки, а её единственным движением было жалкое и унизительное повиновение. Когда Дан наконец отстранился, Линея осталась стоять, чувствуя себя опустошённой, словно из неё вытянули всю жизнь, оставив лишь пустую оболочку, пропитанную горьким вкусом страха и отвращения.

Его поцелуй был похож на клеймо. Линея закрыла глаза, пытаясь отстраниться от этого ощущения, но внутри всё сжималось от омерзения. Это было не желание, не страсть, а что-то холодное и расчётливое, что заставило её почувствовать себя вещью. Нож, который Дан спрятал, уже не был приставлен к её лицу, но его присутствие висело в воздухе, как невысказанная угроза.

Когда Дан отстранился, его глаза сияли от торжества. Он смотрел на девушку, как на победный трофей.

— Пойдём, — сказал он, сжимая её руку.

Линея еле дышала.

— Куда? — её прерывающийся голос был лишь шёпотом, дрожащим от страха и бессилия.

—Сюрприз на Рождество, — голос парня стал тише, доверительнее.

— Обещаю, тебе понравится.

От этого тона Лине стало хуже. Не от его слов, а от интонации — елейной, маслянистой, от которой её кожа покрылась мурашками. Она знала, что полностью в его власти. Знала, что если она не будет слушаться, если пойдёт против его воли, он мог применить нож, который, она была уверена, спрятан где-то под его курткой. Он так смотрел на неё. И Лина понимала, что она для него всего лишь вещь. Ей оставалось только следовать за ним. Она шла, спотыкаясь на ватных ногах; а Дан крепко держал её, не давая замедлить шаг.

Но её вторая рука была свободной. Линея чуть завела ее за спину и сделала незаметное движение, словно стряхивала что-то. Её запястье было тонким, и серебряный браслет, подарок Андреаса, медленно сполз с её руки.

Неужели Дан этого не заметил? Линея сделала ещё одно движение и браслет упал в снег. Беззвучно. Теперь оставалось молиться, чтобы браслет как можно скорее нашёл Андреас, чтобы его не подобрал кто-то посторонний.

Линея шла, пошатываясь, и каждая минута этого пути была похожа на вечность. В спокойном молчании Дана было больше жестокости, чем в самых страшных угрозах. Линее казалось, что он увлекает её в самую бездну, где не было ни света, ни спасения.

Ужас, леденящий и всепоглощающий, сковывал Линею. Дан вёл её всё дальше и дальше от центра города, намеренно выбирая более глухие, безлюдные улицы. Каждый шаг отзывался в ней глухим эхом страха. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной, ведь позвонить Андреасу не могла, а острый, холодный блеск ножа до сих пор стоял перед её глазами. И Линея не была уверена, что её похититель не перейдёт черту, если она попытается вырваться. Её сердце билось в бешеном ритме, а в голове проносились картины самого страшного развития событий. Ноги подкашивались от слабости, но она заставляла себя двигаться. Пока что у неё оставался только один выбор — покорно следовать за Даном, стараясь не вызывать его гнев. Если бы хоть один прохожий обратил внимание на её испуганный взгляд и пугающую, мрачную решимость её спутника. Но улицы был практически пусты, и каждый метр, пройденный в этом жутком молчании, только усиливал чувство безысходности.

Дан уводил ее все дальше, по узким, извилистым улочкам, где старые кирпичные дома, казалось, наклонялись друг к другу, образуя темные, тесные проходы. Здесь не было ярких вывесок или шумных витрин, только глухие, замкнутые фасады. Не было похоже, что Дан собирался привести её в свою квартиру, он жил в совершенно другой стороне города.

Вскоре они вышли на небольшую аллею, и Линея увидела, что их путь лежит через парк. Ей показалось, что это один из парков, расположенных на берегу реки Акерсельвы. Сквозь ветви высоких, раскидистых деревьев, она видела тусклые отблески воды. Воздух стал свежее и прохладнее, пахнущий морозом и свежим снегом. Деревья стояли, укутанные в иней, словно призраки, а порывы ветра поднимали с земли легкие вихри снега.

Если навстречу им попадались прохожие, Линея инстинктивно делала движение в их сторону, но Дан тут же сжимал ее руку такой стальной хваткой, что девушка не могла пошевелиться. Его пальцы, словно тиски, впивались в ее кожу, и она чувствовала, как по руке пробегает острая боль. Мысли о том, чтобы закричать и позвать на помощь боролись в ее сознании со страхом. Она с ужасом думала о том, что если она только попробует привлечь внимание людей, то вырваться не успеет. Дан не растеряется — одним точным движением ударит ее в живот или в шею. Она чувствовала себя беспомощной, и даже видя людей, не могла обратиться за помощью.

Она видела, что бывший парень готов на все, её пугал его нездоровый блеск в глазах, словно он был под чем-то. Линея чувствовала себя марионеткой, каждый шаг и движение которой контролировались стальной хваткой. Спазмы сжимали горло так, что она едва могла дышать. Линея судорожно стиснула ручку своей сумки, которую Дан великодушно вернул ей предварительно проверив содержимое. Девушка пыталась таким образом унять дрожь.

Пройдя парк, они ступили на мост, под которым темнела река, в некоторых местах схваченная тонким льдом. В сознании Линеи звучали обрывки фраз Дана: "сюрприз", "тебе понравится… " Эти слова отзывались в её разуме, как зловещие предвестники трагедии. Она силилась вспомнить, когда именно их отношения превратились в эту жуткую, давящую реальность. Может, тогда, когда она еще была девушкой Дана, и он стал ревновать её без всякого повода? Или когда он старался нигде не отпускать её одну, убеждая, что "так будет лучше"? Что они пара и у неё не должно быть никого близкого, кроме него. Хотя самому Дану это никак не помешало изменять ей. Неужели она настолько любила его тогда, что не заметила первые признаки его ненормальности? Приняла их за проявление заботы?

Внезапно Дан приблизился к перилам, его движения были быстрыми и точными. Прежде чем Линея успела хоть что-то сообразить, он достал её телефон из кармана своей куртки и не раздумывая, бросил вниз. Телефон ударился о воду с глухим всплеском, который поглотила река. Лина наблюдала, как её единственная связь с миром, с Андреасом, исчезает в речных волнах. Ужас затопил её, поглощая всё, что осталось от рационального мышления. Её глаза распахнулись, губы задрожали, но горло сковало, не давая произнести ни звука. Она смотрела на своего мучителя, не в силах оторвать взгляд.

Он тут же уловил выражение её глаз, кажется, ему понравилась такая реакция; на его лице появилась та самая одержимая улыбка,которая так пугала Линею. Улыбка безумца, который наслаждается своей властью и безнаказанностью. Его взгляд будто проникал в самую суть страха девушки, питаясь им.

—Чтобы нам никто не мешал произнёс Дан, и его голос звучал так, будто он сделал что-то совершенно обыденное, освободил их обоих от ненужной ноши. Его рука мягко, но настойчиво легла на плечо Линеи, вынуждая её продолжить путь.Девушка прерывисто вдохнула, пытаясь восстановить контроль над дыханием. Голова кружилась, но она понимала, что должна держаться.

—К-куда? Куда мы идём? — еле слышно, хриплым шёпотом выдавила она, с трудом подбирая слова и пытаясь удержать себя, чтобы не упасть в обморок. Она надеялась, что если будет говорить, то сможет найти в себе силы, чтобы остаться в сознании, придумать план побега. Дан слегка наклонил голову и прищурился, не переставая пугающе улыбаться.

—Я же обещал тебе сюрприз на Рождество, детка. Погоди ещё немного, и скоро ты уже будешь в машине, сможешь отдохнуть.

Линея подняла глаза, пытаясь разглядеть хоть какой-то намёк на автомобиль на той стороне моста, но увидела лишь тёмные силуэты деревьев и редкие огни города. Они шли туда, где, по его мнению, их никто не найдёт. Линея с болью подумала, что в то время, когда весь город готовился встречать Рождественскую сказку, её собственная "сказка" только начиналась, и её финал мог быть очень, очень далёк от счастливого.

Они пересекали мост, и каждый шаг отдавался эхом в оглушающей тишине, которая повисла между ними. Лилия смотрела на тёмную воду, думая, что если бы она сейчас спрыгнула, это было бы гораздо менее страшно, чем неизвестность, в которую они направлялись. Так бы у неё был бы минимальный шанс на спасение...

Когда они оказались на другой стороне, Линея поняла, что совершенно не знает этот район. Многоэтажные дома остались далеко позади, и их место заняли аккуратные одноэтажные домики с остроконечными крышами. Возле каждого дома виднелись небольшие садовые участки, а фонари горели реже, создавая длинные, дрожащие тени. Это был частный сектор, ухоженный и тихий. Но в этом спокойствии и тишине чудилось что-то зловещее.

Они подошли к одному из домов, стоящих в самом конце улицы, погруженному в темноту. Его окна смотрели на улицу, как слепые глаза, а очертания крыши терялись в вечерних сумерках. Он находился в самом конце улицы, окруженный деревьями, что делало это место совершенно уединенным и скрытым от посторонних глаз. Каждый шорох, каждый звук здесь казался чужим и пугающим. Секунды, за которые Дан спокойно и невозмутимо достал из нагрудного кармана куртки связку ключей, показались для Линеи погружением в новую главу ее кошмара. Ее сердце, как загнанная птица, металось в груди, отчаянно ища выход из этого лабиринта страха. Что он собирается делать? Запереть её в этом доме? Или в гараже? Может, хочет держать её в подвале? Место вполне отдалённое, подходящее для такого плана...

Дан открыл ворота, шагнул вперёд, и Линея увидела, что гараж, встроенный в дом, выходит прямо на них. Дан достал пульт и нажал на кнопку. Двери гаража бесшумно поднялись вверх, открывая проход в неизвестность. Это беззвучное, почти призрачное движение было как вход в другой мир, где внешнее спокойствие улицы уступало место удушающему ужасу и тревоге.

Линея почти не помнила, как преодолела последние метры до гаража; когда они вошли внутрь ее обдало волной холодного, сырого воздуха. Свет тусклой лампочки осветил большое пространство, заполненное старыми шинами, ящиками и чем-то, накрытым брезентом. В центре этого хаоса стоял он — огромный черный внедорожник.

Дан тут же снова нажал на пульт, и дверь бесшумно опустилась, надежно скрывая их от внешнего мира.

Воздух здесь был тяжелым от запаха масла и бензина. Дан, быстро найдя нужные ключи на связке, быстро открыл машину и багажник своего внедорожника. Едкий запах, смешиваясь с тревогой, заполнил легкие Линеи, заставив ее съежиться еще сильнее. Дан протянул руки, его движения были неожиданно мягкими, он аккуратно расстегнул куртку девушки, затем вообще снял ее, потом также медленно стянул с неё шапочку и шарф. Каждый предмет одежды, который он убирал, казался новым витком ее кошмара. Дан положил её вещи в багажник

— Вот так, детка, чтобы тебе не было слишком жарко, — тихо произнес он, его голос звучал пугающе спокойно на фоне ее внутреннего крика. Эти слова, предназначенные, по-видимому, для ее успокоения, лишь усилили ее панику. Она не могла понять, что происходит. Зачем он это делает? Он собирается везти ее в багажнике? Но куда? Неужели он хочет ее убить? Каждая секунда казалась вечностью. Мысли Линеи были безумным калейдоскопом страха и отчаяния, перемешиваясь с обрывками воспоминаний. Она судорожно пыталась найти хоть какую-то логику в происходящем, но все ее попытки наталкивались на стену необъяснимого ужаса. Зачем он так ласково обращается с ней, если его действия говорят о другом? Это был не просто страх — это было чувство полного бессилия, осознание того, что ее жизнь теперь находится в руках этого человека.

— Залезай, птичка, — Дан сделал движение рукой, указывая на место в багажнике. Линея на мгновение замерла, но холодный, тяжёлый взгляд парня заставил её подчиниться, и девушка послушно забралась внутрь. Задние сиденья были сложены, чтобы освободить место для чего-то. Линея посмотрела вглубь багажника, и ее взгляд упал на мягкое, уютное одеяло, сложенное в изголовье, и две маленькие подушки.

— Прости, птичка, необходимые меры предосторожности, — его голос был тихим; Дан был так нежен, что это пугало еще больше. Линея видела в его глазах безумие, нездоровый блеск, который заставлял кровь стыть в жилах. Он говорил таким тихим, ласковым голосом, что это вызывало еще больший ужас. В его взгляде не было ни сочувствия, ни злости — только странная, жуткая, механическая нежность.

Когда он взял её руку, Линея попыталась отдернуть ее, но Дан лишь крепче сжал ее запястье. Он держал ее так бережно, словно она была хрупкой фарфоровой куклой, и этот контраст между его ласковыми движениями и намерением сковать ее ужасал еще сильнее. Он взял небольшую черную веревку и туго, но безболезненно, связал ей руки за спиной. Затем так же аккуратно связал ее ноги. Линея попыталась вырваться, но он держал ее так крепко и уверенно, что любое ее движение было бессмысленным. Его пальцы скользили по ее лицу, ласково поглаживая щеку, и от этого прикосновения ей хотелось кричать.Дан смотрел на нее, улыбаясь той же странной, жуткой улыбкой. Он достал рулон скотча, оторвал кусок и, все так же улыбаясь, заклеил им рот Линеи. Его пальцы были неестественно быстрыми и точными, как у хищника, который знает каждое движение своей жертвы. Он оторвал еще один кусок, прижал к ее губам с одержимой аккуратностью, словно запечатывая что-то драгоценное.

Затем Дан наклонился к ней. Линея зажмурилась, и все ее тело напряглось, ожидая удара, боли, чего угодно, но только не этого. Она слышала его учащённое дыхание, его пылающую страсть, которая была так близко. В её голове проносились картины самого страшного кошмара. Пальцы Дана, такие властные и уверенные, медленно оттянули ворот её свитера, обнажая хрупкие ключицы. Линея почувствовала, как её тело сжалось, словно пытаясь стать меньше, исчезнуть. Его прикосновение было ледяным, но за ним таился горячий огонь. Он провёл по коже, и её тело содрогнулось от страха, когда он прильнул губами к тому месту, где шея переходила в плечо. Лина ощутила его горячее дыхание, его жажду, и её пробрала дрожь — не от холода, а от леденящего душу ужаса. Она боролась с тошнотой, которые так и просились наружу, с паникой, которая готова была захватить её. Дан довольно хмыкнул, глядя на её дрожащее тело.

— Я тебя хочу, — прошептал он, и его голос звучал как рычание зверя.

— Я всегда тебя хотел.

Затем девушка почувствовала прикосновение его губ к своей шее. Поцелуй был долгим и странно нежным. Его горячее дыхание опалило кожу, и она ощутила, как оно прерывается, словно от невыносимого восторга. По ее телу пробежала дрожь, и в голове звучал лишь один крик: "Отпусти".

—Теперь ты в безопасности, — прошептал он ей в ухо, и его слова были полны не просто нежности, а настоящей, пугающей страсти.

—Никто не сможет тебя найти. Ты моя.

Он выпрямился, снова провел рукой по ее щеке, погладил по голове. Его прикосновения были настойчивыми, собственническими, и каждый раз, когда он касался ее, она чувствовала себя вещью, а не человеком.

После этого он бережно поправил одеяло и подушки под ее головой, опустил крышку, и Линея услышала, как щелкнул замок. Она осталась в полной темноте. Линея попыталась закричать, но смогла только издать слабый, приглушенный звук. Ее сердце забилось в бешеном ритме. Девушка почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а тело стало дрожать. Она была в ловушке. Места в багажнике вполне хватало для ее небольшой фигуры. Дан заботливо подложил под ее голову подушку, но его нежность лишь усиливала жуткое ощущение похищения. Девушка снова подумала, В его глазах был нездоровый блеск, словно он был пьян или находился под воздействием каких-то веществ. Она приглушенно услышала, как хлопнула дверь машины, завелся мотор, и автомобиль медленно выехал из гаража и остановился ненадолго, видимо, Дан открывал ворота. Затем машина снова тронулась, увозя ее в неизвестном направлении. Звук захлопнувшегося багажника отрезал её от всего, что она знала. В этот момент у неё не осталось сил ни на страх, ни гнев. Только пустота. Линее казалось, что её лёгкие отказываются дышать, а сердце — биться.

Теперь, когда Дан не мог видеть её, она позволила слезам хлынуть. Линея плакала не от страха, а от осознания того, что может больше никогда не увидеть Андреаса, обнять его, коснутся его руки. В этот момент она больше не была Линеей. Она была просто телом, заключённым в маленьком, тёмном пространстве, игрушкой в руках жестокого, непредсказуемого человека.

Почти полночь. Почти — Рождество. Осло укутан в мягкое, пушистое одеяло из снега, и город дышит праздником. Каждая витрина светится тёплым золотом, а падающие хлопья кружатся в свете фонарей, будто маленькие светлячки. Город дышит праздником, обещая уют и покой, и эта тихая идиллия резко контрастирует с атмосферой, что повисла в кабинете Мартина Бакке, где воздух плотный и тяжёлый, словно натянутая струна.

Кабинет, хоть и просторный, сейчас казался до боли тесным от этого напряжения. Книжные шкафы из тёмного дерева, аккуратные стопки дел, приглушённый свет лампы — всё говорило о профессиональной и размеренной жизни хозяина этого места. Но эта упорядоченность резко контрастировала с невидимым хаосом, который заполнял комнату. За своим массивным столом сидел сам Мартин Бакке, полицейский прокурор, воплощение профессионализма и спокойствия, давний знакомый Лаурица Инверсена, отца Андреаса.

Мартин выглядел внешне спокойным, даже расслабленным, но в то же время чувствовалось, что он был полностью включен в ситуацию, хотя внешне выглядел совершенно невозмутимым. Его острый и проницательный взгляд будто сканировал каждого присутсующего в кабинете, пытаясь уловить малейшие детали. Ноутбук был открыт, Мартин время от времени бросал на него взгляд, отвечая на какие-то сообщения. Рядом лежал телефон, и тут же был блокнот, исписанный торопливым почерком, отражаыших ход мыслей Мартина, быстрых и чётких. А рядом с аккуратной стопкой папок лежал тоненький серебряный браслет Линеи. Его изящное плетение тускло поблёскивало в свете настольной лампы, создавая неожиданный контраст с серьёзным, деловым интерьером. Каждый из присутсующих здесь невольно бросал взгляд на него.Этот браслет, хрупкий и невесомый, был единственным следом, оставшимся от Линеи. Это украшение стало немым свидетельством её исчезновения — она исчезла, предположительно похищена, и теперь её серебряный браслет отчаянно напоминал о ней.

Мартин внимательно слушал Андреаса, следя за его жестами, выражением лица; его профессиональное чутье включалось автоматически, он не просто слушал слова — он читал человека, как открытую книгу. За годы работы в полиции и суде это стало его второй натурой: безошибочно определять, когда слова расходятся с истинными чувствами, когда за маской спокойствия прячется ложь.

Именно этот навык, отточенный до совершенства, подсказывал Мартину, что Андреас не притворяется. Его волнение было не игрой, а искренней, глубокой болью. Каждый жест, каждое изменение в голосе — все говорило о подлинном, неподдельном страдании и волнении за судьбу любимой девушки. Мартин Бакке видел много лжи и притворства, но в этом молодом человеке он не находил ни малейшей фальши.

Карин и Лауриц, родители Андреаса, сидели на стульях, придвинутых так близко друг к другу, что их колени соприкасались. Карин держала руку мужа, а взгляд её переходил от Мартина на Андреаса; она чувствовала всю ту боль и панику, которую переживал её сын.

Несмотря на поздний час, Анна тоже была здесь.Она сидела на диванчике напротив прокурорского стола, и её тревога была так же явной, как и у всех остальных.

Андреас не мог найти себе места. Он снова и снова сжимал кулаки, проходя то к окну, то к дверям, и каждый шаг выдавал нарастающее напряжение. Мысли о Линее не давали покоя: она пропала, на неё могли напасть, её могли похитить. Дан. Это точно он. Что он сделает с Линеей? Эта неизвестность и полная беспомощность терзали Андреаса, вызывая приступы ярости.

Его сильное, тренированное тело, способное справиться с любой угрозой, его физическая сила сейчас были абсолютно бесполезны. Это осознание душило его, заставляя снова и снова поправлять волосы , ходить по кабинету, смотреть в окно. Если бы он только знал, где она, что с ней! Он бы бросил всё, не раздумывая, и помчался на помощь. Но он не знал. И это мучительное бессилие, отравлявшее его изнутри, не давало ему ни сесть, ни успокоиться. Он продолжал свой бесконечный, нервный путь по комнате, пытаясь сдержать рвущийся наружу порыв — бежать, искать, делать хоть что-то. Его сильные широкие плечи будто согнулись под невидимым грузом.

Мартин внимательно вслушивался в каждое слово. Он не упускал ни единой детали, отслеживая не только факты, но и эмоциональные оттенки в голосе Андреаса. Андреас говорил быстро, сбивчиво, и Мартин поймал себя на мысли, что его собственная рука невольно сжимает ручку.

— Итак, давай еще раз уточним, — Мартин сделал короткую паузу, чтобы успокоить Андреаса.

— Когда ты в последний раз разговаривал с Линеей?

Андреас поднял на него мутные, полные тревоги глаза.

— Около семи вечера, без пяти минут семь. Я набрал её, шли гудки, но потом связь оборвалась. И всё, я больше не мог ей дозвониться...

Андреас говорил так, будто заново переживал тот момент. В его голосе звучало нечто большее, чем просто беспокойство — там был и страх, и ощущение бессилия.

— И что ты сделал? — Мартин смотрел на него, пытаясь уловить невербальные сигналы. Он заметил, как Андреас невольно потянулся к груди, будто что-то давило на него.

— Я сразу посмотрел ее геолокацию. Как я и думал, она была в переулке Bjørkeveien, она часто срезает дорогу там. Я сразу поехал туда, но ее не было.

Каждое слово давалось Андреасу с трудом. Он опустил голову, и Мартин увидел, как сильно тот сжимает кулаки.

— И ты нашел там браслет ?

Андреас поднял глаза, и его взгляд был полон отчаяния.

—Да, в снегу. Это меня по-настоящему напугало. Она могла его потерять, но где же тогда она? Линея не могла вот так просто исчезнуть, не позвонив, не предупредив...

— И ты считаешь, что ее бывший парень мог быть как-то причастен к этому?

Вопрос Мартина был прямым и резким, как удар. Он заставил Андреаса вздрогнуть. Он тяжело выдохнул, и этот выдох стал единственным звуком в тишине комнаты, где до этого висело плотное, осязаемое напряжение, как электричество перед грозой. Он взглянул на родителей, словно ища поддержки. Отец и мать кивнули, стараясь подбодрить его.

— Я не могу утверждать наверняка, — наконец произнёс он, и голос его звучал глухо,

— Но Дан не мог смириться с тем, что она теперь со мной. Он не то чтобы её преследовал, но... он мог вроде бы случайно встретить её возле университета, пытаться заговорить. У меня нет прямых доказательств, но когда они встречались, он был жутким собственником и пытался оградить её от всех. От меня, от друзей... Анна это подтвердит.

Анна, до этого сидевшая молча, кивнула. Её лицо было бледным и серьёзным.

— Да, Линея мне тоже рассказывала, — произнесла она.

— Он пытался её от всех изолировать, ещё когда они встречались. У него была такая странная потребность в контроле.

Мартин кивнул Андреасу и Анне, и в этом кивке читалось не простое согласие, а глубокое понимание. Он дал им понять, что каждая деталь их рассказа была им усвоена, что он уже выстроил в голове первую, пока ещё призрачную, схему действий. Его взгляд, обычно проницательный и острый, сейчас был наполнен спокойной решимостью, которая удивительным образом передавалась всем, кто находился в комнате.

—У тебя лично были конфликты с ним?

Андреас не ответил сразу. Он сделал глубокий вдох, на его лице отобразилось новое, резкое выражение. Словно он опять переживал те минуты схватки с Даном осенним дождливым вечером

—Да, были, — глухо произнёс он.

—Мы подрались, где-то полтора месяца назад.

В кабинете повисла напряжённая тишина. Андреас вновь посмотрел на родителей, для которых этот факт стал новостью: отец чуть нахмурился, а мама прижала руку к груди.

—Он преследовал Линею, постоянно искал встречи, пытался звонить, писать. Она блокировала его везде, переживала. Я не выдержал. Он не давал ей прохода.

Мартин понимающе кивнул, делая пометки в блокноте.

—А недели три назад Линея столкнулась с ним в торговом центре. Дан пытался с ней заговорить, но она сразу ушла. Не знаю, насколько это важно, но думаю, Вы должны об этом знать. Может быть, это как-то связано с её исчезновением, — в тот момент, когда его голос умолк, нервное напряжение в нём исчезло, и стало ясно, насколько тяжело Андреасу было говорить. Он выглядел так, будто весь запас его душевных сил был исчерпан.

Мартин повернулся к родителям Андреаса

—Лауриц— произнес он,

— Вы поступили абсолютно правильно, что обратились ко мне немедленно. Да, полиция тоже бы занялась этим, но у них свои процедуры, свои регламенты. Они бы сделали то же самое, что и я, только... медленнее. — Он говорил чётко, но без сухости, и его уверенный голос помогая им справляться с нарастающей паникой.

—Я уже сделал несколько запросов через свои каналы, чтобы обойти некоторые бюрократические проволочки, при этом не выходя за рамки закона. Сейчас мои люди проверяют местоположение телефона Линеи и этого парня, Дана Холена.

Они также проверят его банковские счета и всю информацию с места работы. Я знаю, что сейчас вам очень тяжело, но всё, что нам остаётся, — это ждать.

Эти слова были для Андреаса одновременно утешением и пыткой. Утешением, потому что он знала, что Линею ищут, что он не один в этой схватке с отчаянием. Пыткой, потому что он ничего не могла сделать. Мартин был прав — оставалось только ждать. И Андреас ждал, вцепившись в эти слова Мартина, в единственную нить, которая держала в реальности.

* * *

В тот момент, когда машина тронулась с места, Линея почувствовала, как её желудок сжался в тугой узел. Её похититель словно издевался над ней, заботясь о комфорте в этом движущемся склепе.

Но этот комфорт не был утешением, а скорее пыткой. Линея задыхалась от чувства безысходности, которое навалилось на неё со всех сторон. Каждая кочка на дороге отзывалась в её теле новым приступом паники.

Её мысли метались, словно пойманные птицы в клетке. Сначала она представляла себе синие мигалки, звук сирены, и как машина замедляется, и тогда её найдут. Она цеплялась за эту мысль, как утопающий за спасательный круг. Но затем на неё накатывал новый, ещё более липкий страх: что, если Дан не остановится?

Одержимый и непредсказуемый, он скорее всего решит уйти от преследования, и внедорожник понесётся по скользкой зимней трассе на безумной скорости. И тогда... они разобъются, и её тело, превратится в искорёженный металл.

Дан полностью не контролировал себя, и это пугало её больше всего. Куда он её везёт? Неужели он собирается убить её? А перед этим... что? Мучать, насиловать? Этот вопрос, как змея, заполз ей в голову и сжал её в кольцо. У неё не было ответов, только бесконечная дорога в никуда и пульсирующий страх в жилах.

Остановка была такой плавной, что Лина не сразу поняла, что машина уже не движется. Она потеряла счёт времени — возможно, прошёл час, а может, и гораздо больше. Они вынужденно остановились или уже прибыли на место?

Прислушиваясь к каждому звуку, она пыталась угадать, что происходит снаружи. Через толщу металла и плотную звукоизоляцию донёсся едва уловимый скрип двери, а затем приглушённые шаги. Страх тут же снова сковал её. А что, если Дан уйдёт и оставит её здесь, запертой в душном багажнике? Её охватила паника, и она попыталась дёрнуться, но верёвки на руках и ногах не давали ей ни малейшего шанса.

Вдруг раздался знакомый щелчок. Крышка багажника начала медленно подниматься, и Лина наконец-то смогла вдохнуть полной грудью. В её лёгкие ворвался прохладный, свежий воздух, несущий запах хвои. Вокруг было темно, только свет огней от машины чуть отражался от снежного покрова.

Дан склонился над девушкой и помог приподняться.

—Ну вот мы и приехали, птичка. Сейчас я тебя развяжу.

Линея, всё ещё дезориентированная, медленно моргала, пытаясь привыкнуть к слабому свету. Перед ней простирался густой, тёмный лес, который казался совершенно диким и нетронутым. Вдалеке виднелся небольшой деревянный домик. Казалось, он был затерян в этом бескрайнем лесу, вдали от цивилизации и шума.

—Не бойся, — мягко произнес парень распутывая узлы на её руках.

—Ты здесь в безопасности.

Он помог Линее полностью выбраться из багажника. Её тело, затекшее и онемевшее от веревок, с трудом повиновалось. Она ощущала сильные руки парня, которые поддерживали её, не давая упасть. Это прикосновение было омерзительным, и Линея изо всех сил старалась удержаться за край машины, чтобы не касаться его.

Почувствовав под ногами снег, девушка огляделась. Похоже, они были в глухом лесу. Плотные ряды деревьев смыкались стеной совсем недалеко от места, где стоял внедорожник.

Дан, проявляя странную, почти жуткую заботу, начал аккуратно снимать скотч с её рта, стараясь не причинить боль. Каждое его движение было выверено. Но для Линеи эта забота была невыносимой, потому что она исходила от него — её похитителя. От его присутствия ей было физически мерзко. Сам факт того, что он проявляет такую "деликатность", казался издевательством. Её желудок сжался от омерзения. Линея закрыла глаза, пытаясь отстраниться от этого контакта, от этой вынужденной близости.

— Пойдём, — спокойно, будто ничего не произошло, сказал Дан. Он указал рукой на дом .

Сердце Линеи забилось в панике, стуча в рёбра, как пойманная птица. Что он задумал? Куда он её ведёт? Это место было слишком далёким, слишком уединённым, чтобы не вызывать ужаса. В голове проносились самые жуткие сценарии. Девушка чувствовала, как страх парализует её, не давая сдвинуться с места. Ноги казались ватными. В этот момент она еще больше осознала всю безнадёжность своего положения.

Ноги еле повиновались Линее; она спотыкалась, хотя выпавший глубокий снег полностью скрывал камни и выступающие корни. Девушку трясло от ужаса, а в горле застрял крик, которому она не могла дать выход. Дан шёл чуть впереди, крепко сжимая её руку, не давая упасть. Он, напротив, был полон, какой-то зловещей уверенности, словно сам лес был его союзником. Он вёл свою пленницу по едва заметной в снегу тропинке. Огни, шум города, надежда на спасение остались далеко позади, кругом — лишь глухой лес.

Сквозь туман, закрывающий глаза, Линея увидела силуэты дома; она не испытывала ничего, кроме липкого, ледяного страха, который сжимал её сердце. Всё вокруг — лишь чёрно-серая дымка, и только фигура Дана впереди кажется единственным твёрдым, реальным объектом в этом сюрреалистическом мире. Остановиться? Отказаться? Такой мысли даже не возникает. Нельзя. Нельзя ни отстать, ни повернуть назад, попытаться бежать. Линея зажмурилась на секунду, пытаясь сфокусироваться. Да, это деревянный домик. Он стоял там, словно призрачное видение, из ниоткуда. Его контуры были размыты в темноте, но девушка увидела покатую крышу, маленькие окна, тёмный силуэт крыльца. Что её ждёт там? Что это за место, куда Дан так упорно её ведёт? Шаг, ещё шаг, и каждый из них отдавался в висках гулким эхом.

Дан быстро открыл дверь, и распахнул дверь, приглашая Линею войти первой. Девушка послушно шагнула через порог, понимая, что в нынешней ситуации ей лучше не провоцировать агрессию похитителя. Дверь захлопнулась за её спиной, отрезая от привычного мира. Как только она оказалась внутри, Дан последовал за ней и щёлкнул выключателем. Мягкий свет, заливший всё пространство, на мгновение ослепил Линею, и она инстинктивно прикрыла глаза. В тёмном багажнике, где Дан её вёз, и в густом вечернем лесу, куда они приехали, было очень темно, поэтому привыкнуть к резкому перепаду освещения было непросто. Когда глаза наконец сфокусировались, Линея смогла осмотреться.

Всё внутри говорило о том, что кто-то здесь тшательно готовился к Рождеству. В углу, у окна, стояла небольшая, но пушистая ёлочка; каменный камин был закрыт чугунными дверцами, за которыми не было видно огня, но от него всё ещё исходило остаточное тепло, видимо, прогретая за день, каменная кладка медленно отдавала накопленное тепло. Рядом с камином стояло массивное, уютное кресло, а напротив — широкий диван, обитый тёмной тканью, с разбросанными по нему подушками и мягким пледом.

Эта неожиданная картина вызвала у Линеи ещё больший шок. Это было слишком идеально, чтобы быть правдой: милый рождественский домик, сошедший прямо с открытки. Казалось, что именно здесь, укрывшись от непогоды, можно наконец-то расслабиться и забыть обо всех тревогах. Но для Линеи эта идиллическая картина была лишь декорацией для её личного кошмара.

Этот уют был пугающим, он казался неестественным. Тело Линеи ощутило тепло пространства, видимо, Дан был здесь днём и всё подготовил, но внутри всё сковал леденящий ужас. Её мозг отказывался принимать происходящее: как эта рождественская атмосфера могла стать частью её похищения? Она чувствовала себя птичкой, попавшей в силки. Дан спланировал всё это, и его одержимость напугала её до глубины души. Он создал эту ловушку, где уют и красота были лишь обёрткой для его безумия.

—Тебе нравится? — голос парня прозвучал так близко, что Линея вздрогнула. Его слова пронзили её, словно острый нож. Он подошёл к ней, практически неслышно, и, улыбаясь, заглянул в глаза. В его взгляде не было любви, а лишь безумная жажда обладания, которая заставляла Линею съёживаться.

— Это тот сюрприз, о котором я говорил. Мы встретим Рождество вместе. Всё будет как раньше, правда же, птичка?

Его улыбка, полная обожания, для измученной девушки была похожа на безумный оскал. Линея видела в его глазах сумасшедший блеск. Она чувствовала, как её надежда на спасение тает с каждым его словом. Дан был одержим, и его слова доносились до неё словно сквозь ватную пелену. Ей было холодно, но это был не просто холод — это был леденящий ужас, который сковал все её чувства и лишил последних сил. Уютная атмосфера дома стала насмешкой над её беспомощностью, а тепло камина — напоминанием о том, что она заперта в этом жутком праздничном аду.

По поведению Дана явно было понятно, что он наполнен лихорадочным возбуждением. Для него вся эта жуткая ситуация была триумфом. Он ждал этого момента. Наконец они были вдвоём, в месте, которое он так старательно готовил. В его голове не было ничего, кроме их будущего, где они будут счастливы, как раньше.

Он наблюдал страх в глазах девушки, и это вызывало в нём странное чувство удовлетворения. Так он чувствовал свою власть над ней. Линея обязательно оценит его старания, ведь это самый лучший подарок, который он мог ей сделать.

Его руки нежно, но решительно обхватили лицо девушки. Он коснулся большим пальцем её скулы, его губы растянулись в полуулыбке. Линея смотрела на него, и ее сердце разрывалось. Она знала, что эта нежность лишь иллюзия, маска, что это лишь затишье перед бурей, и что в любой момент его глаза могут наполниться яростью.

— Всё будет как раньше, правда же, птичка? — Это было не вопросом, а скорее утверждением, полным одержимости. Он был готов на всё, чтобы вернуть их прошлое, даже если для этого придётся запереть её в этом "идеальном" рождественском домике навсегда.

Волна тошноты подкатила к горлу, и Линея почувствовала, как по спине пробежал ледяной пот. Горячий лоб будто сжимал стальной обруч, а в висках кровь стучала, как молот. Она попыталась упереться рукой в стену, но силы оставили её. Комната поплыла перед глазами, и она едва слышала, как Дан что-то говорил.

Его голос, полный радостного возбуждения, вдруг стал глухим и тревожным. Золотистые отблески от украшений на ёлке, увешанной шарами и маленькими фонариками, играли в свете лампы, но для Линеи всё это сливалось в одно расплывчатое пятно.

​— Линея? Что с тобой?..

​Она хотела ответить, но не могла. Мир сузился до единственного ощущения: пол качается под ногами, а окружающие запахи вызывают лишь новый приступ тошноты. Девушка пошатнулась, и его руки тут же подхватили её. В этом прикосновении была странная, почти отчаянная забота.

​— Ты горишь, — пробормотал парень прижав ладонь к её лбу.

— Чёрт...

​Дан быстро подхватил её на руки, легко, как ребёнка, и понёс. Её голова безвольно упала на его плечо, а перед глазами плыл расплывчатый узор из теней и света. Мимо промелькнули яркие гирлянды, подвешенные под потолком, и силуэт наряженной ёлки, но Линея воспринимала их лишь как мелькающие цветные вспышки. ​Дан легко нёс девушку, словно она ничего не весила. Они оказались в одной из комнат, аккуратно уложил на кровать и склонился над ней. В его глазах отражалась настоящая, неподдельная тревога, словно он боялся потерять то, что только что так жестоко заполучил.

-Тише, тише, всё хорошо,- произнёс он, прикладывая тыльную сторону ладони к её лбу. Услышав его слова, Линея лишь ещё сильнее вздрогнула. Она ждала подвоха, какого-то нового извращённого акта контроля. Но Дан, казалось, был совершенно сосредоточен на её состоянии. Он вышел ненадолго и скоро вернулся с чашкой горячего чая и какой-то таблеткой, которую выложил на ладонь.

-Выпей. Это поможет, уберёт жар.

Линея посмотрела на него, а затем на лекарство; она боялась, что в чае что-то подмешано, а таблетки лишь усыпят её, и Дан воспользуется её беспомощностью, и отпрянула, прижимаясь к изголовью кровати.

-Пожалуйста,- тихо сказал парень, его голос был почти неслышен.

— Мне нужно, чтобы с тобой всё было хорошо.

Линея не решалась открыто сказать Дану о своих страхах, ведь слова замерли. Как объяснить своему похитителю, что ты боишься его? Как сказать, что каждый его шаг, каждое его движение, каждое слово вызывают в тебе леденящий ужас? Линея не могла найти нужных слов, потому что они казались абсурдными даже для нее самой.

Дан смотрел на нее спокойно, без признаков раздражения или злости.

-Ну же птичка, тебе нужно отдохнуть, выпей лекарство.

Линея чувствовала, как сильно ослабела, как тело и мысли не слушаются ее. Ей было ясно, что Дану не нужно никаких хитростей, чтобы ее усыпить, — она и так была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Если он захочет взять её, она не сможет ничего сделать... Девушка медленно взяла таблетку и чай, мысли путались, и она боролась с желанием провалиться в забытье, но одновременно боялась, что это забвение окажется ловушкой. Лекарство подействовало быстро, сознание Линеи, измученное пережитым стрессом, поплыло, и она почувствовала, как проваливается в глубокий сон, который окутал ее, как густой туман. Она пробовала бороться, пытаясь остаться в сознании, но ее усилия были тщетны. Последнее, что она услышала, был шорох пледа, которым Дан заботливо укрыл ее.

* * *

Сначала была бесконечность. Не тьма, а что-то более пустое, более бездонное, чем тьма. Это была Гиннунгагап, та самая изначальная бездна, о которой Линея читала десятки раз. Она падала. Не стремительно, не с криком, а медленно, будто растворяясь в вязком, ледяном эфире. Каждый мускул её тела, каждая нервная клетка — всё кричало от боли, но голоса не было. Это было падение, которое длилось вечность, а сама Линея была лишь крохотной, незначительной точкой в этом первобытном хаосе.

Она чувствовала холод, который проникал под кожу, замораживая кровь в венах. Это был не обычный мороз, а холод самой пустоты, Нифльхейма, который стремился поглотить её полностью. Он был не просто температурой — он был шепотом, который проникал в самую суть её души, убеждая, что она ничто, что её падение никогда не закончится. Он обещал ей забвение, если она просто сдастся. Этот шепот был соблазнительно тихим и умиротворяющим, но Линея знала, что за ним скрывается полное растворение её личности.

Но Линея не сдавалась. Она цеплялась за крохотные искорки себя, за воспоминания: об отцовских ладонях, крепко сжимавших её руку, когда она была маленькой; о запахе книг в библиотеке, где она любила проводить время, об Андреасе его улыбке, глазах, голосе.

Девушка знала, что есть что-то еще по ту сторону бездны. Она знала, что где-то там, далеко, есть свет и жар, и эта мысль стала единственной нитью, за которую она могла ухватиться.

И тогда, когда её отчаяние достигло пика, внизу, в самом сердце бездны, зародился свет. Он был неярким, но тёплым, как первый солнечный луч после долгой зимы. Это был искрящийся жар, тот самый огонь, который когда-то растопил лёд и дал начало жизни. Свет начал расти, заполняя собой бездну, и его тёплые волны стали подхватывать Линею, обволакивая её тело. Холод начал отступать, сменяясь приятным теплом. Её тело расслабилось, боль отступила, и падение закончилось.

Теперь Линея не падала, а поднималась. Свет подталкивал её вверх, вытаскивая из бездны. Она чувствовала, как с каждой секундой её силы возвращаются, как боль уходит. Она больше не была беспомощной, не была жертвой обстоятельств. Она была частью этого великого процесса — возрождения из хаоса, создания нового мира из пустоты. Её падение было не провалом, а подготовкой. Она не утонула в своей бездне, а нашла в ней силу для борьбы.

Проснувшись, Линея не сразу поняла, где она: в реальности или всё ещё во сне. Граница между мирами стёрлась, оставив после себя лишь эхо пережитых ощущений. Сны, которые обычно тают на рассвете, оставили после себя не просто воспоминания, а глубокий след, отпечатавшийся на сетчатке. Всё, что ей привиделось, было настолько живым и реальным, что девушка не могла поверить в то, что это был просто сон.

Озноб, что ещё недавно мучал её тело, отступил. Слабость ещё чувствовалась, но, тем не менее, сознание было чистым. Линея чувствовала, как внутри неё пробуждается новая, неведомая сила. Она была незримой, но ощутимой, словно проросшее зерно, которое вот-вот проклюнется.

Линея присела на кровати, пытаясь осознать, где заканчивается сон и начинается реальность. Её взгляд блуждал по комнате, скользил по стенам, но не мог зацепиться ни за что знакомое. В голове ещё звучало эхо падения в бездну, а тело ещё ощущало невесомость. Но потом она увидела окно. За ним было смутное серое утро. Зимнее небо, словно пропитанное молоком, обещало лишь холод и тишину. Однако Линея не чувствовала ни отчаяния, ни страха. Наоборот, она чувствовала себя иначе — лучше.

Всё было так, как будто её падение в бездну, в ту самую Гинунгагап, было не падением, а очищением. Оно выжгло из неё весь страх и всё отчаяние, оставив только чистое, нетронутое ядро — её собственную волю. И это ядро сияло.

Она была одна. И эта мысль, которая ещё вчера могла бы вызвать панику, теперь вселяла слабую надежду. Дан, если и заходил к ней в то время, когда она спала, ничего не сделал с ней. Линея впервые за долгое время по-настоящему вдохнула. Глубоко, полной грудью, чувствуя, как кислород наполняет лёгкие, как каждая клетка тела отзывается на этот глоток свободы. Она почувствовала, что её борьба ещё не окончена. Она только начинается. Она будет бороться за свою жизнь, за свою свободу. И она победит, она вернётся к единственному человеку, с которым хочет быть — к Андреасу.

Рабочий полдень в кабинете Мартина Бакке был наполнен напряжённым ожиданием новостей и ароматом крепкого кофе. Снег, начавшийся прошлым вечером, когда исчезла Линея, к утру усилился, а теперь густые хлопья, кружась, и вовсе заваливали всё вокруг. Мартин почти не спал, и потому приехал в офис задолго до остальных. Сейчас он сидел в своём кресле, не отрывая взгляда от экрана, где по крупицам собиралась нужная информация. Горячая чашка с тёмной жидкостью стояла рядом, её терпкий запах смешиваясь с ожиданием, делая его почти осязаемым.

Напротив Мартина сидел один из его помощников, Свен, который только что приехал в офис, спеша поделиться тем, что ему и его команде удалось выяснить.

Свен начал свой доклад, а Мартин, не отрывая взгляда от лежащих перед ним документов, молча слушал.

—Как уже сообщил Андреас Иверсен, телефон девушки выключился вчера вечером. Точнее, в 18:56. С этого момента на связь она не выходила.

—А что с этим парнем, Даном Холеном? — уточнил Мартин.

—Его номер неактивен уже пять дней. И что странно, новый номер он не регистрировал, во всяком случае на своё имя. На работе его тоже нет. Но он работает посменно, экспедитором, в Норд-Транс, , так что сейчас как раз мог мог просто уйти в законный отпуск перед Рождеством.

—Что еще по нему?

—Его банковские операции чисты. крупных покупок не было, машину не арендовал. Единственное, что настораживает — основательная закупка продуктов неделю назад. Для одного человека это многовато. Но возможно, это совпадение

Мартин слегка нахмурился.

— Ну да, он, видимо, запасливый. Или... готовился к долгой поездке, к тому, что будет в месте, где нет магазинов . Проверь ещё раз все эти зацепки. И поищите, где он мог бы работать, кроме основного места. Может, у него есть какие-то подработки. Нам нужно знать, куда он мог подеваться.

—Будет сделано, шеф, — ответил помощник, ожидая новых распоряжений. Мартин откинулся на спинку, глядя в окно. Снег медленно опускался на улицы Осло, создавая ощущение спокойствия, которое совершенно не соответствовало его мыслям. Он интуитивно, еще не имея нужных доказательств, чувствовал, что за этим Холеном стоит нечто большее, чем просто случайное совпадение. В этом деле ему не давала покоя какая-то деталь. Он чувствовал это, как человек, который забыл слово в песне, которую хорошо знает. Нужно было только вспомнить, какая это деталь.

—Что насчёт его квартиры?

— Мы действовали осторожно. Наши ребята зашли в дом под предлогом проверки жалоб на протечку воды из его квартиры. Хотели проверить, он там или, возможно, удерживает её. Но никто не открыл. Конечно, без ордера мы не могли попасть в квартиру. Но мы установили за ним негласное наблюдение возле его дома. Как только Холен появится, мы сразу об этом узнаем.

—Мы тщательно отрабатываем все возможные сценарии. Мы запросили информацию у оператора связи, чтобы проверить Андреаса Иверсена, егозвонки и переписки. Мы также проверяем его алиби — где он был в момент преступления. Не исключаем версию бытового конфликта. Возможно, произошла ссора, на фоне которой она могла заявить о намерении вернуться к бывшему партнеру, что и спровоцировало агрессивную реакцию с его стороны.

— Хорошо, — Мартин одобрительно кивнул. Хотя Андреас был сыном его хорошего друга, по своему многолетнему опыту он знал, что при исчезновении человека всегда нужно проверять самое ближайшее окружение в первую очередь. Иногда всплывают такие подробности, что просто не верится, что близкие люди способны на такое.

— Какие шаги предприняты для проверки версии, не связанной с личными отношениями? Случайное нападение, ограбление с трагическими последствиями, или что-то подобное.

—Да, шеф. Мы отрабатываем и криминальную версию. С этой целью мы уже начали необходимую, хотя и рутинную, процедуру: проверку медицинских учреждений и судебно-медицинских моргов

Лицо прокурора оставалось невозмутимым, но уголки его губ едва заметно опустились. Больницы и морги. Он смотрел прямо на собеседника, но взгляд был немного отстранённым, словно он видел не его, а что-то очень далёкое и неприятное. Это была не брезгливость и не страх — скорее, глубокое, усталое понимание того, что существуют вещи, которые никто не хочет обсуждать, но которые, к сожалению, необходимо проверять в первую очередь.

—Ещё раз проверьте всех неопознанных лиц, поступивших за последние сутки. Возможно, она попала к ним без сознания или с амнезией после нападения. Обязательно предупредите дежурный персонал о пропавшей девушке и необходимости немедленного информирования полиции в случае выявления любой информации, соответствующей ее приметам или обстоятельствам исчезновения. А родителей девушки оповестили?

— Да. К сожалению, ничего. Линея Эверлан не появлялась у них в городе, не давала знать о себе.

Мартин нахмурился. В такие моменты он чувствовал себя невольным вестником беды. Он знал, что звонок, визит полицейского или детектива к родителям — это худшее, что может с ними случиться. Но мог быть шанс, что девушка делилась с близкими планами или вообще уехала к ним. Ведь такие случаи не редки: поссорилась с парнем, отключила телефон, а сама у родителей. Нужно было проверить все зацепки, даже самые маловероятные.

—А что по самому месту, где девушка, предположительно, была до исчезновения?

Эксперты выезжали на место сразу же, как только Вы дали нам распоряжение. Удалось обнаружить некоторые следы обуви. Сам переулок частично защищен от осадков, что позволило сохранить отпечатки.Эксперты сейчас работают над их анализом и восстановлением.

Явных следов борьбы не обнаружено.

Также на одной из стен были обнаружены микроволокна, скорее всего, от верхней одежды. В настоящее время проводится их анализ.Запрошены записи с камер видеонаблюдения ближайших торговых центров. Как только анализ будет завершён, я незамедлительно передам Вам все данные.

— Отлично. Продолжайте. Держите меня в курсе. И пусть они обратят особое внимание на время — особенно на моменты до и после её исчезновения. Каждая секунда важна.

Мартин едва заметно кивнул помощнику, словно давая ему невербальное разрешение покинуть кабинет. Свен осторожно, словно не решаясь нарушить тишину, прикрыл за собой массивную дверь из тёмного дуба. Щелчок замка прозвучал как финальный аккорд.

Мартин подошёл к окну, за которым виднелся заснеженный город. Белые крыши домов казались покрытыми сахарной пудрой, а деревья походили на призрачные силуэты. Изредка по улице медленно проезжали машины, оставляя за собой тонкие полоски следов. Город, словно застывший во времени, казался безмолвным и спокойным.

Мартин снова и снова прокручивал все известные ему детали в памяти. Фотографии на его компьютере. Линея. Очень миловидная девушка с широко распахнутыми глазами, полными какой-то наивной, детской веры в хорошее. Она вполне могла стать случайной жертвой. Ограбление, нападение насильника; в памяти всплывали случаи, когда люди просто исчезали в один момент, словно их вычеркнули из книги жизни.

Его мысли снова вернулись к Дану Холену. Отвергнутая любовь, которая могла переродиться в одержимость. Это сильный мотив. И, конечно, был Андреас, нынешний парень Линеи. Мартин слишком хорошо знал: во многих подобных делах виновниками оказывались именно те, кто был ближе всего. Ревность — это сила, способная снести все преграды. Возможно, они поругались, и Линея сказала, что уходит, навсегда или, что ещё хуже, к бывшему.

Все эти версии имели право на существование, они клубились в его голове, как дождевые облака над городом. Мартин закрыл глаза, пытаясь расставить всё по полочкам, но как только он находил одну зацепку, другая исчезала.

Его размышления внезапно прервал лёгкий, почти бесшумный звук, дверь приоткрылась, и в проёме появилась фигура Акселя. Это был его заместитель, надёжный и молчаливый человек, с которым они работали уже много лет. Аксель никогда не врывался, он всегда появлялся, словно был продолжением самой тишины. Его лицо было спокойным, но в глазах читалась сосредоточенность. Мартин сразу понял, что Аксель что-то нашёл.

—У тебя кое-что есть? — Обратился прокурор к вошедшему

Тот едва заметно усмехнулся

—Возможно.

На его лице читалась довольная сосредоточенность и нечто ещё — то, что Мартин сразу опознал как важные новости.

— Что там? — спросил он, отходя от окна и возвращаясь к столу.

— Сейчас, всё по порядку, — ответил вошедший, не торопясь. Он был высоким, в строгом сером костюме, и двигался с холодной, расчётливой грацией.

— Как ты уже знаешь, мы копали по Дану Холену. Ему двадцать восемь лет, работает экспедитором в Норд-Транс.

—Да, это мне уже сообщил Свен —

ответил Мартин

В этот момент Аксель сделал многозначительную паузу, и Мартин почувствовал, как напряжение в кабинете возросло. Он знал этот жест — за ним всегда следовало что-то по-настоящему важное.

— Что интересно, я проверял его связи, близких родственников, наличие недвижимости, автомобилей, которые он мог использовать для похищения. И наткнулся на кое-что... любопытное. Информацию про его двоюродного брата, Ларса Холена. Полтора года назад он напал на человека. Попытка убийства, если быть точным. Но в тюрьму он не сел — ему поставили диагноз: диссоциальное расстройство личности с психопатическими чертами. Сейчас он проходит принудительное лечение. У людей с этим подтипом расстройства часто наблюдается импульсивность, агрессия и полное отсутствие эмпатии. И, что самое интересное, такое расстройство может быть наследственным. Это не факт, не обязательно оно передаётся. Но вполне вероятно, что у Дана Холена тоже есть генетическая предрасположенность к подобному поведению.

По лицу Мартина скользнуло выражение напряженного внимания — казалось, он наконец поймал ту самую зацепку, которой ему так не хватало. Все его разрозненные подозрения внезапно сложились в единую картину.

Несмотря на отсутствие прямых доказательств, его мысли снова вернулись к версии, которая казалась ему логичной: Дан действительно причастен к исчезновению девушки. Если у него действительно есть наследственная предрасположенность к диссоциальному расстройству личности с психопатическими чертами, это многое объясняет. Слова Анны и Андреаса, описывающих попытки контроля Дана над Линеей, приобрели более глубокий смысл. Неспособность вернуть девушку под свой контроль, уязвленное самолюбие могли стать триггером. Возможно, его расстройство до этого момента не проявлялось так явно, списывалось на особенности характера. Но потеря власти над бывшей девушкой вполне могла спровоцировать взрыв, который привёл к трагедии.

Мартин, основываясь на многолетнем опыте, знал, что подобные версии не раз подтверждались. Он видел, как люди, чьё мышление было изменено из-за биохимических процессов в мозге, совершали поступки, казавшиеся абсолютно нелогичными. Для них мир выглядел иначе, и их действия были продиктованы измененной реальностью. Скорее всего, они на правильном пути, но время играет против них. С каждой минутой, что девушка находилась с Даном, её жизнь подвергалась всё большей опасности. Мартин понимал: человек, способный так резко менять своё поведение, непредсказуем и опасен. Сегодня он может быть заботливым и ласковым, а завтра — взорваться от ярости. В его руках хрупкая девушка могла столкнуться с тем, о чём даже думать страшно. Мартин чувствовал, что они должны найти её как можно быстрее.

* * *

Солнца не было, но в домтвсё равно проникал свет от снега. Его ослепительная белизна заливает комнату мягким, рассеянным светом, словно изнутри, создавая ощущение чистоты и покоя. От камина исходило приятное, живое тепло, и гул огня был похож на негромкое дыхание. Весь внешний мир остался за пределами этих стен. За окном виднелись заснеженные ели и сосны — они стоят, словно заколдованные в своём зимнем величии. Воздух был наполнен ароматом свежего кофе и чем-то неуловимо лесным. Дан сидел за столом, положив руки на кружку. Его взгляд, полный искренней, как казалось, заботы, был прикован к Линее, которая находилась тут же.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — мягко спросил Дан, и в его голосе не было и тени угрозы. Он действительно выглядел обеспокоенным.

— Мне уже лучше, спасибо. Просто ещё есть немного слабости, — ответила Линея, стараясь придать своему голосу лёгкость и дружелюбие. Она знала, что ей нужно расположить его к себе.Её тон, казалось, действительно подействовал на него. Улыбка тронула его губы. Он поднялся и подошёл к ней, осторожно касаясь её руки.

— Ты всегда была такой хрупкой, — сказал он, его голос был почти шёпотом

— Тебе нужно беречь своё здоровье.

Он коснулся её запястья, затем сжал ладонь. Линея ощутила, как по коже пробегают мурашки, но заставила себя не отдёргивать руку. Она слабо улыбнулась, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.

— Ничего, птичка, теперь мы вместе. Я буду о тебе заботиться, — прошептал он, крепче сжимая её пальцы.

—Ты рада?

Линея не в силах произнести ни слова, кивнула, скрывая истинную реакцию. Внутри всё сжалось от страха, но кажется, Дан принял её кивок за согласие и удовлетворённо улыбнулся. Собравшись с духом, девушка подняла на него глаза. В её взгляде была мольба.

— Только я... ещё не готова... ну, ты понимаешь... Я еще не выздоровела полностью, мне нужно время, — тихо проговорила она, опять опустив глаза.

Дан всё понял. Он проследил за её взглядом, который опустился на их соединённые руки, и почувствовал, как сердце наполняется теплотой. Ей не хотелось говорить о близости, ей было стыдно. Её смущение казалось ему очаровательным подтверждением её чистоты. Он аккуратно поднял её подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Я подожду, птичка. Мы теперь всегда будем вместе, и у нас будет всё время мира, — ласково сказал он, и его улыбка стала ещё шире. Он был уверен, что она полностью в его власти.

С каждым словом, с каждым жестом он видел, как её сопротивление тает, уступая место принятию. Её смущение, её просьба о времени — всё это было лишь признаком её покорности, а не отказа. Он не сомневался, что теперь она принадлежит только ему, и никто не сможет занять его место. Это было не просто чувство, это была абсолютная уверенность. Он знал, что Линея, как дикая, но загнанная в ловушку птица, никогда не сможет вырваться из его рук, и ему не нужно было торопиться, чтобы обладать ею. Она была его собственностью, его наградой, и у него впереди была целая вечность, чтобы насладиться своей победой.

𝙁𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙨𝙤 𝙙𝙞𝙧𝙩𝙮 𝙗𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙡𝙤𝙫𝙚 𝙨𝙤 𝙨𝙬𝙚𝙚𝙩

𝙏𝙖𝙡𝙠 𝙨𝙤 𝙥𝙧𝙚𝙩𝙩𝙮 𝙗𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙝𝙚𝙖𝙧𝙩 𝙜𝙤𝙩 𝙩𝙚𝙚𝙩𝙝

𝙇𝙖𝙩𝙚 𝙣𝙞𝙜𝙝𝙩 𝙙𝙚𝙫𝙞𝙡, 𝙥𝙪𝙩 𝙮𝙤𝙪𝙧 𝙝𝙖𝙣𝙙𝙨 𝙤𝙣 𝙢𝙚

𝘼𝙣𝙙 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧, 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧, 𝙣𝙚𝙫𝙚𝙧 𝙚𝙫𝙚𝙧 𝙡𝙚𝙩 𝙜𝙤.

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙧𝙤𝙨𝙚 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣𝙙

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙡𝙤𝙤𝙠𝙞𝙣𝙜 𝙖𝙩 𝙢𝙚 𝙡𝙞𝙠𝙚 𝙮𝙤𝙪 𝙙𝙤𝙣'𝙩 𝙠𝙣𝙤𝙬 𝙬𝙝𝙤 𝙄 𝙖𝙢

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙝𝙚𝙖𝙧𝙩 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣d

𝙎𝙩𝙞𝙡𝙡 𝙗𝙚𝙖𝙩𝙞𝙣𝙜...

5 Seconds of Summer "Teeth"

От лица Линеи

Дан. Моё сердце сжимается, когда я слышу это имя. Только не от желания или боли, как раньше, а от страха и отвращения. Ещё не так давно я умирала от любви к нему, а его измена чуть не убила меня. Если бы не Андреас, который стал моей опорой, я бы точно унизилась и простила его, лишь бы снова быть рядом. Теперь же при одном его виде меня пробирает дрожь, а сердце наполняется холодом и каким-то странным, пустым чувством. Я смотрю на него и думаю: неужели я могла так сильно заблуждаться? Неужели я так слепо верила в эту ложь?

Я была не просто трофеем. Я была идеальной марионеткой. Он говорил, что я не такая, как все, что у нас связь, которая бывает раз в жизни. Я, наивная и неопытная, верила каждому его слову. Он был моим первым парнем, и я проглотила эту сладкую ложь, даже не разжёвывая. Я думала, что это любовь. А это было владение. Он всё время расспрашивал меня о прошлом, о моих страхах, и я, думая, что это забота, выкладывала всё. Теперь я понимаю, что он собирал информацию, как в досье. Он искал мои уязвимости, чтобы знать, за какие ниточки дёргать, когда ему это понадобится. Он строил для себя идеальную собственность, и я с радостью помогала ему.

И вдруг я, его "собственность", оказалась счастлива без него. Это было для него немыслимо. Его последующие попытки вернуть меня — звонки, встречи, драка с Андреасом — были не о любви. Это были попытки вернуть контроль. Я была не просто бывшей, я стала зеркалом, которое разбилось и больше не отражало его величие. И это, кажется, было для него страшнее всего. Потому что я, его "идеальная" марионетка, вдруг обрела свободу. Я перестала быть его. За маской любящего парня, за красивыми словами о вечной любви скрывался человек, который не мог смириться с тем, что я больше не принадлежу ему. Он был уверен, что никто не сможет пересилить его значимость, потому что он был моим первым парнем. Он был уверен, что это знак останется на мне навсегда.

А сегодня... сегодня он обнял меня и снова сказал эту фразу: "Ты вышибаешь мне мозг. Твоя хрупкость и невинность... это так... возбуждает".Он любил говорить эти слова, когда мы были вместе, любил повторять, что моя неопытность сводит его с ума. Что я такая мягкая, неконфликтная, что со мной так легко. Конечно, легко. Как же это удобно — иметь рядом человека, который не будет спорить, не будет требовать, не будет устраивать сцены.

Меня пробрала дрожь от этих слов. Они не звучали как слова живого человека. Это было как... как фразы маньяка из фильма, который любуется своей жертвой. Я не знала, что ответить, чтобы не спровоцировать его злость, и молчала. Кажется, он принял это за смущение, пусть лучше думает так, чем догадается, что я ненавижу его. Каждый его шаг, каждый взгляд, каждая фраза — всё пропитано его желанием вернуть то, что он считает своим по праву.

Он такой заботливый, что от этого становится страшно... Он явно готовился не один день, тут столько одежды, что мне можно менять наряды хоть три раза в день, и всё — моего размера и в тех цветах, которые я люблю. Он показывал мне всё это с такой нескрываемой радостью, рассказывал, как давно ждал моего появления, как тщательно готовился. Он даже говорил о "нашей" жизни и "нашем" доме, и в его словах не было и тени сомнения, что я тоже этого хочу.

Именно это и было самым ужасным.

Дан не спрашивает моего согласия, он уже всё решил за меня. Каждая его ласковая фраза, каждый заботливо сложенный свитер — всё это часть его тщательно продуманного плана, где мне отводится роль послушной куклы, а не человека.

—Посмотри, что здесь, — он протягивает мне конверт, в котором, судя по очертаниям что-то похожее на... фотографии? Я осторожно достаю их, и мой первый импульс — отшатнуться. Я не верю своим глазам.

Наши совместные фотографии. Распечатанные, настоящие. Я так старалась стереть их, удаляла каждую по одной, чтобы не осталось даже цифрового следа. Это было моим ритуалом прощания, моей попыткой наконец-то отпустить. А он, будто читая мои мысли, вытаскивает их на свет.

Боль пронзает меня. Это не просто воспоминания, это удары прямо в сердце. На снимках мы улыбаемся, смеемся, смотрим друг на друга так, будто мир вокруг нас не существует. Та девушка, что обнимает его, та, что так сияет от счастья — это я. И это так больно, потому что её больше нет.

Я чувствую, как слёзы застилают глаза. Он думает, что это романтично? Что я увижу эти фото и брошусь ему на шею? Но для меня это не напоминание о любви, это напоминание о потере, о его предательстве. О том, как я была счастлива, и как всё это разрушилось. И это свидетельство его безумия...Я ненавижу его за то, что он так легко распоряжается моей жизнью Это не любовь, это манипуляция.Он стремится контролировать, владеть моими чувствами, даже если для этого ему придется причинить мне боль.

Его взгляд... Он так жадно скользит по мне, как будто я его собственность, которую он ненадолго потерял и теперь вернул на место. Только теперь в нём не было даже намёка на любовь, которую я когда-то видела. Только голодная, безжалостная одержимость.

— Ты не понимаешь, Линни, — говорит он.

— Ты не понимаешь, как я люблю тебя.

Его слова кажутся мне фарсом. Что он называет любовью? Это чувство, которое заставляет человека отнять у тебя свободу? Это желание обладать, как вещью, и неважно, как ты при этом себя чувствуешь?

Вчера он присел рядом со мной, и его рука скользнула по моим волосам, его объятия были настолько крепкими, что я едва могла дышать, и каждая клеточка моего тела кричала: "Беги!" Но я не могла. Я не могла разозлить его, пока не найду выход, не могла разрушить эту иллюзию спокойствия. Я должна быть терпеливой, должна быть умной.

Он посмотрел на меня так, будто видел насквозь.

—Прости меня, птичка, — произнёс он мягко, но я знала, в этих интонациях скрывается нерушимая воля и способность действовать без колебаний. Дан может говорить утешающе, но его голос всё равно будет звучать как приказ, а не просьба.

—Я был идиотом, когда променял тебя на то увлечение.

Он говорил о своём коротком, но болезненном для меня романе с другой, и я знала, что его слова — лишь часть игры, в которой он раньше всегда побеждал. Внезапно его глаза сузились, а улыбка исчезла. Он произнёс имя Андреаса с ледяным презрением.

—Ты ведь поэтому приняла его ухаживания? Чтобы отомстить мне? Ты ведь не любишь его на самом деле?

В его голосе сквозила такая ревность, такой яд, что мне стало жутко. Он ждал моего ответа, и я чувствовала, как его взгляд проникает в мою душу. Я должна была сыграть свою роль, притвориться хрупкой и беззащитной.

—Да... не люблю, — прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче, почти нежно. Я замерла под его взглядом, который будто сканировал каждую мою мысль. Я чувствовала, как он ищет фальшь.

Затем он улыбнулся, и в его глазах промелькнуло торжество, словно он только что выиграл партию.

—Я знал... Моя девочка, ты только моя — сказал он. И поцеловал меня в уголок губ. Я заставила себя улыбнуться в ответ, хотя внутри меня всё сжималось от отвращения и ненависти. Мои губы, казалось, превратились в камень, а сердце стучало где-то в горле.

Я должна говорить то, что он желает слышать, пока не найду способ вырваться. Должна играть этот спектакль, где он — режиссёр и единственный зритель. Я не знаю, сколько смогу сдерживать его желание. Дан непредсказуем, мне кажется, он болен... Я боюсь его, боюсь каждого шороха за дверью, каждого его прикосновения. Если бы у меня была хоть малая часть такой физической силы, как у Андреаса, я бы не раздумывая пробовала сопротивляться, драться с ним. Но я не могу. Я должна быть умнее, должна действовать хитро, потому что открытое противостояние — это верная смерть.

Я попробую... попробую незаметно взять нож на кухне, я уже присмотрела один небольшой. Спрячу его под подушку. Моё сердце замирает от одной только мысли, что он прийдет ночью… я даже не хочу думать о последствиях. Но я должна. Если он решит… я буду защищаться. Я не сдамся. Я буду драться за свою жизнь, за свою свободу, за шанс на спасение.

Андреас... ну почему, почему я не ответила тебе взаимностью сразу? Ты всегда находился рядом. Тогда не было бы этой ужасной реальности, не было бы этого заточения. Ты ведь практически сразу после нашего знакомства в университете признался мне в симпатии. Почему я видела в тебе только друга, почему была так слепа? А когда появился Дан, я сразу, с первого момента была им очарована. Его дерзость, его харизма, его опасная энергия — всё это казалось мне таким притягательным, таким захватывающим. Какая же я была глупая. Зачем я так ошиблась? Теперь я готова отдать всё, чтобы вернуться в то время, чтобы сказать тебе "да".

* * *

К вечеру город совсем затих, укутанный в призрачную белизну. Весь день шёл густой снег, и сейчас улицы блестели под светом уличных фонарей. В уютной квартире Мартина Бакке царила мягкий полумрак. Сам Мартин сидел в кресле, возле торшера. Нужно было дать себе отдых, заснуть; она чувствовал, как тяжёлая, липкая усталость окутывает его, словно мокрый плащ. Но он упорно не обращал на неё внимания, потому что в голове, словно навязчивый мотив, крутились мысли о ходе расследования. Всё ли сделано верно, может, они что-то упустили? Он в который раз прокручивал в голове все детали, пытаясь найти что-то упущенное, какой-то маленький кусочек головоломки, который мог бы всё изменить. Вспоминал собщения, что получил за день. Отчёт из лаборатории подтвердил их догадки и совпал с последним зафиксированным местоположением телефона девушки.

Микроволокна, найденные на стене дома в том самом переулке. Их принадлежность не вызывала сомнений: материал — смесь шерсти и синтетики, идеальный для тёплой зимней одежды. По словам Андреаса, именно такие шапочка и шарф были на Линее вчера, в день исчезновения.

Значит, девушка действительно была там. Но почему она стояла, прижавшись к стене? Похоже, кто-то её удерживал, прижал силой. Вчера вечером Линея столкнулась с кем-то, кто не давал ей уйти.

Знакомая мелодия звонка нарушила размышления Мартина. На экране высветился номер Акселя. Было уже поздно, и он не стал бы звонить просто так. Это точно были новости. Но какие? Есть новые зацепки? Девушка... найдена? Жива... или?

— Мартин? Есть кое-что, — голос Акселя в трубке звучал возбуждённо, но приглушённо. Казалось, он говорил на ходу.

Мартин выпрямился в кресле, будто это могло ускорить его восприятие. Его тело напряглось, готовое к любой новости. Усталость отступила на второй план, вытесненная острой, всепоглощающей надеждой. Что-то в интонациях Акселя говорило об этом.

— Что? — выдохнул он.

Назад

𝙎𝙤𝙢𝙚 𝙙𝙖𝙮𝙨, 𝙮𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙩𝙝𝙚 𝙤𝙣𝙡𝙮 𝙩𝙝𝙞𝙣𝙜 𝙄 𝙠𝙣𝙤𝙬

𝙊𝙣𝙡𝙮 𝙩𝙝𝙞𝙣𝙜 𝙩𝙝𝙖𝙩'𝙨 𝙗𝙪𝙧𝙣𝙞𝙣𝙜 𝙬𝙝𝙚𝙣 𝙩𝙝𝙚 𝙣𝙞𝙜𝙝𝙩𝙨 𝙜𝙧𝙤𝙬 𝙘𝙤𝙡d

𝘾𝙖𝙣'𝙩 𝙡𝙤𝙤𝙠 𝙖𝙬𝙖𝙮, 𝙘𝙖𝙣'𝙩 𝙡𝙤𝙤𝙠 𝙖𝙬𝙖𝙮

𝘽𝙚𝙜 𝙮𝙤𝙪 𝙩𝙤 𝙨𝙩𝙖𝙮, 𝙗𝙚𝙜 𝙮𝙤𝙪 𝙩𝙤 𝙨𝙩𝙖𝙮, 𝙮𝙚𝙖𝙝

"Teeth" 5 seconds of Summer

От лица Дана

Я наблюдаю за ней, за моей птичкой. Она сидит на диване, такая нежная, такая маленькая. Меня пробирает дрожь от её невинности, от её нежности. Я так давно не чувствовал её рядом. Я знаю, что она ощущает, знаю, как её тело сжимается, когда я рядом, но она просто не может признаться. Именно поэтому я так люблю её. Линни — моя идеальная игрушка.

Я помню, когда впервые увидел Линни. Она вошла в мою жизнь, такая хрупкая, такая невинная, будто сошедшая с небес. Её глаза, полные света, видели в людях только хорошее, и эта наивность... она была невероятно притягательна. Мне сразу стало ясно, что её уязвимость будет ключом к её сердцу, к её разуму, к её жизни; это качество стало самой привлекательной чертой для меня.

Я улыбаюсь, когда она берёт в руки конверт, который я ей протягиваю. Я вижу, как её глаза расширяются, когда она вытаскивает фотографии. Наши фотографии. Я вижу, как она пытается сдержать слёзы, как её руки дрожат. Она думает, что я не вижу. Она думает, что я этого не чувствую. Но я знаю её каждую реакцию. Я знаю, что она старалась стереть их, но она не может стереть воспоминания. Я не дам ей забыть. Я заставляю её чувствовать, как сильно она зависит от меня. Она — моя, и никто не сможет этого изменить.

Я знаю, что она видит во мне монстра. Но она ошибается. Я не монстр. Я просто люблю её. Я хочу, чтобы она была только моей, и я готов сделать всё, чтобы этого добиться.

"Ты вышибаешь мне мозг," — говорю ей.

"Твоя хрупкость и невинность... это так... возбуждает." Я вижу, как её глаза наполняются страхом, но Линея не может ничего сказать. Она боится меня.

Когда я сказал ей, что был идиотом, она взглянула на меня с опаской. Я знаю, что она не верит мне. Но я говорю правду. Я был идиотом, когда променял её на то увлечение. Она — моя, и я хочу, чтобы она это знала. Она — моя девушка. И никто не сможет этого изменить. Я вижу, как она лжёт, когда говорит, что не любит Андреаса. Я вижу её глаза. Я знаю её мысли. Но я не буду говорить ей об этом. Я просто улыбаюсь. Я знаю, что я победил. Линея снова моя. Я поцеловал её в губы, и она не оттолкнула меня. Она просто замерла. Она знала, что не может сопротивляться. Линея думает, что я болен, но она ошибается. Я не болен. Я просто люблю её.

Когда её не было рядом, я часто смотрел на её фотографии и чувствовал, как внутри что-то сжималось. Таких, как я, называют одержимыми. Говорят, что это ненормально, следить за любимым человеком, знать её расписание, искать встречи. Они не понимают. Они просто не способны почувствовать то, что чувствую я.

Это не одержимость. Это любовь. Просто моя любовь намного глубже, сильнее, чем у других людей. Их чувства поверхностны, как рябь на воде. Мои же — это бездонный океан. Когда я думаю о Линее, я чувствую каждую клеточку её существования. Её смех, её улыбка, даже то, как она хмурится, — всё это для меня совершенство.

Как можно называть это одержимостью, если я хочу знать о ней всё, чтобы лучше понимать её, чтобы быть рядом? Это не контроль, это забота. Я хочу, чтобы она была в безопасности, чтобы её никто не обидел. Они смотрят на меня как на сумасшедшего, но они просто не знают, что такое настоящая любовь. Когда ты готов отдать всё, когда твоя жизнь перестаёт иметь смысл без другого человека. Это и есть любовь.

Я смотрю на неё, на мою Линни, и мир сжимается до одной точки. До неё. Всё остальное — просто шум, фон, который не имеет значения. Я так долго жил в этом шуме, но теперь она здесь, и я снова чувствую себя целым. Каждая ночь без неё была холодной, пустой, как будто меня и не существовало.

Я знаю, что она сопротивляется неизбежному, я вижу это по её глазам, по её дрожащим рукам. Это так... возбуждающе. Её тело говорит "нет", но её душа — "да". Линея борется со мной, но я знаю, что она хочет, чтобы я победил. Она не может уйти от меня, потому что мы — одно целое. Я — это она, а она — это я.

Я буду держать Линею крепко, и никогда, никогда не отпущу её. Она моя, и я никому не отдам её. Никакой Андреас, никакие её слова, никакие мысли не смогут этого изменить. Я держу её сердце в своей руке, и оно всё ещё бьётся. Моё сердце тоже. Они будут биться вместе, до конца.

Я знаю, любимая. Я вижу каждый твой страх, каждый трепет. Ты пытаешься меня обмануть, но твои глаза — они как открытая книга, и я читаю её каждую секунду. Твоя маленькая ложь — это не просто слова. Это признание. Признание в том, что ты моя. Каждая попытка скрыть свою дрожь, каждый нервный жест — это как бабочки в моём животе. Они трепещут, напоминая мне о том, как сильно ты боишься, и как сильно я хочу, чтобы ты боялась

Мне нравится эта игра. Нравится, потому что ты — моя идеальная противница. Ты думаешь, что борешься, но на самом деле ты просто двигаешься по сценарию, который я написал. Солги мне, мой ангел. Обмани меня. Я буду наслаждаться каждым твоим движением, каждой твоей фальшивой улыбкой.

𝙀𝙫𝙚𝙧𝙮 𝙡𝙞𝙩𝙩𝙡𝙚 𝙡𝙞𝙚 𝙜𝙞𝙫𝙚𝙨 𝙢𝙚 𝙗𝙪𝙩𝙩𝙚𝙧𝙛𝙡𝙞𝙚𝙨

Ты пытаешься меня обмануть, скрыть свой страх, и мне это нравится. Я вижу, как ты замираешь, когда я приближаюсь. Я слышу, как твой пульс учащается, когда я шепчу твоё имя. Линея. Моя птичка.Твоя невинность и твои попытки лгать — это самая красивая вещь, которую я когда-либо видел. Солги мне, мой ангел. Сделай это ещё раз. Я буду наслаждаться каждой твоей попыткой укрыться от меня. Ведь это признание твоего полного и абсолютного бессилия передо мной.

Солги так, чтобы я почти поверил, но не до конца. Ты пытаешься меня обмануть, скрыть свой страх, и мне это нравится. Я вижу, как ты ищешь выход, но в моём варианте реальности его нет. Есть только я. Я буду твоей тенью, твоей мыслью, твоей последней надеждой. Я буду тобой, потому что ты — это я.

Родители достали со своими разговорами. Последний раз, когда я ездил к ним, они смотрели на меня с такой тревогой, будто я какой-то ущербный. Будто со мной может случиться то же самое, что с Ларсом. Это просто абсурд! Я не болен. Я всегда был сильнее. Всегда. Я просто знаю, чего хочу. Всегда знал. И всегда получал. Я не понимаю, почему это отталкивает людей. Может быть, их пугает моя решительность? Может быть, то, что я не колеблюсь? Я вижу свою цель и иду к ней. Без колебаний. Без сомнений. Я не отступлю, пока не получу того, что мне нужно. А то, что мне нужно, это Линея.

Моя любовь к Линее — это не болезнь. Это желание иметь её рядом. Всегда. И я не понимаю, почему такое поведение считают это странным. Они просто не понимают. Они не знают, как это — когда ты находишь свою судьбу, когда ты находишь человека, который является твоим всем миром. Я сделаю всё, чтобы она была моей. Навсегда. И это не болезнь. Это просто... любовь.

* * *

Рассеянный, мягкий свет от настольной лампы на массивном дубовом столе смягчал усталость, окутывая пространство тёплым ореолом. На столе стояли три пустых стакана из-под кофе; было уже почти два часа ночи, но сон не шёл ни к кому из присутствующих.

За столом сидел Мартин Бакке, его взгляд был устремлён в окно, где в свете уличных фонарей кружились редкие снежинки. Снег наконец перестал идти так сильно. Мартин, по своей давней привычке, держал в руках карандаш, беззвучно постукивая им по блокноту. Напротив него, в глубоком кожаном кресле, утопал начальник отдела полиции, главный инспектор Грегерсен. Его поза выдавала напряжение — он сидел, ссутулившись, сцепив руки на затылке, а взгляд был сосредоточен на одной точке где-то на стене, словно он пытался найти там ответ на свой вопрос.

Рядом, на удобном кожаном диване, расположился детектив Харпер. Его поза была расслабленной, но глаза не отрывались от лица Грегерсена, он внимательно ловил каждое выражение. Харпер был помощником инспектора, а его спокойствие было контрастом к напряжению двух других мужчин.

В атмосфере кабинета, несмотря на накопившуюся усталость присутствующих, витало ощущение некоего прорыва, чувствовалось едва уловимое движение — будто головоломка, над которой они бились часами, наконец начинала складываться.

— Камера была установлена всего неделю назад, — сказал Грегерсен, его голос был хрипловатым, но довольноным. Он покачал головой, будто всё ещё не веря в удачу.

— Установлена на небольшом цветочном магазине, место не самое проходное. Видимо, наш похититель не ожидал, что их таи зафиксируют. Новая камера дала более качественную картинку. Вот, смотрите, тут хорошо видно.

Мартин несколько раз кликнул мышью, несколько кадров сменили друг друга, пока не остановились. На мониторе появилось видео достаточно хорошего качества. Вне всяких сомнений, камера зафиксировала Линею, она выглядела испуганной, в глазах читался страх. Рядом с ней — высокий парень. Его лицо было скрыто глубоким капюшоном; было такое впечатление, что он старался держаться ближе к стене дома, будто тень, предпочитая оставаться незаметным.

-Так, давайте ещё приблизим изображение, -произнёс Мартин. Клик мышки, и картинка увеличилась. Холодный свет экрана падал на сосредоточенное лицо полицейского прокурора.

-Ну вот он везде прячется за капюшоном, но это точно Холен.

-И вот, смотрите сюда… — он ещё приблизил изображение и слегка повернув экран к остальным.

— Видите, как он держит девушку?

Грегерсен прищурился, Харпер подался ближе к экрану. На изображении с камеры Дан держал Линею за руку, но не так, как можно было бы ожидать от пары, связанной нежными чувствами. Он не просто поддерживал двушку: он притягивал её к себе, его пальцы сжимали её ладонь. В этом жесте не было нежности, но была явная решимость — он не собирался её отпускать. Это был жест не поддержки, а владения, будто он хотел забрать с собой.

— Чёрт, — пробормотал Хансен. — Похоже, этот парень действительно увёл её против воли.

— Посмотрите на его хватку. Это не похоже на романтическое свидание.

Это действительно был жест собственника. Так не держат любимого человека. Так удерживают того, кто не хочет быть рядом.

Наступила тишина. Харпер откинулся на спинку стула, закрыл глаза и тяжело вздохнул.

Вопросы повисли в воздухе, словно дым после выстрела. Куда Дан повёл девушку? Жива ли она? Кадры с камер видеонаблюдения, застывшие на мониторах, давали ответы лишь на часть вопросов. Вот он ведёт её, вот они исчезают за углом… Но что было дальше? Этот вопрос, безмолвный и безжалостный, оставался главным в комнате, где собрались люди, чья работа — находить ответы.

От лицаЛинеи

Я ненавижу этот вечер... Разве я могла себе представить когда-то, что буду ненавидеть Рождество... Воздух в этом доме наполнен запахом хвои, дерева и... страха. Моего страха Большие, пушистые хлопья снега, на которые я так любила смотреть, падают за окном, превращая лес в бескрайнее белое безмолвие. Оно надёжно укрыло меня от всего мира. От Андреаса.

Дан с такой радостью украсил дом так, как мы делали в наши лучшие времена. Нарядил ёлку, зажёг свечи, готовит еду... Всё это кажется зловещей декорацией для спектакля, в котором я — заложница.

Это Рождество должно было стать особенным, нашим первым с Андреасом. Я представляла, как мы будем сидеть на диванчике, завернувшись в один плед, а за окном будет падать пушистый снег. Я уже придумала, как буду дразнить его за любовь к горячему шоколаду, ведь я такое не пью, а он будет смеяться, а потом всё равно уговорит меня попробовать, и я, конечно же, соглашусь. Я так радовалась подарку, который выбрала для него; обернула в блестящую бумагу с ангелами и спрятала, чтобы Андреас не нашёл. Это был не просто подарок, а символ — символ нашей любви, нашего общего будущего, обещание, что мы всегда будем вместе, переживая и радости, и сложные времена.

Но сейчас, в этом заснеженном лесном доме, где каждый скрип пола отдаётся звенящей пустотой, сказки нет. Есть только холод. Не физический, а от присутствия Данa. Он смотрит на меня так ласково, но ведь я для него не человек, а просто вещь... Каждый раз, когда он подходит, меня накрывает отвращение. Он называет меня птичкой, и это правда: я птица, пойманная в клетку, которая может только биться крыльями о прутья, не в силах вырваться.

Я смотрю на заиндевевшее окно, на застывшие в воздухе снежинки и чувствую, как вместе с ними застывает и моя жизнь.

Дан сегодня особенно нежен и внимателен. Вот он подходит к ёлке и берёт небольшую коробочку, обёрнутую в сиреневую бумагу: "Это тебе, птичка" — его голос звучит мягко. Я беру подарок, разворачиваю, и моё сердце сжимается от боли.

"Спасибо, Дан", — улыбаюсь, стараясь, чтобы улыбка не выглядела натянутой, но знаю, что получается плохо.

Внутри лежит серебряные колье с россыпью крошечных, сверкающих камушков. Оно похоже на то, что Дан когда-то подарил мне, но это ещё дороже, ещё изысканнее. Мне стало ещё страшнее от мысли, что он пытается воскресить прошлое, которое давно умерло.

Я хочу разрыдаться от напряжения, от боли, от неизвестности, но не могу. Дан смотрит. Он ждёт. Он хочет увидеть, что я счастлива. Что я принимаю его, как когда-то. Я не могу ему этого дать. Но должна притворяться.

—Я люблю тебя, малыш. Мы снова вместе, — говорит он так уверенно, будто это неоспоримая истина.

Он протягивает руку, чтобы надеть колье мне на шею. Я замираю. Мне нужно позволить ему. Не сопротивляться. Я закрываю глаза, чувствуя его прикосновение. Я не та Линея, которая когда-то его любила. Я —Линея, которая хочет сбежать. Но я в ловушке.

Его пальцы, привыкшие к силе, на этот раз удивительно нежны. Когда он застёгивал его на моей шее, я не сопротивлялась. Не потому что мне это нравилось. Я просто замерла, боясь сделать что-то не так, чтобы не спровоцировать его гнев. Я чувствовала его дыхание у себя на затылке и пыталась не думать о том, что эти руки, сейчас так осторожно касающиеся моей кожи, могут в любой момент сжать, причинив боль. Мой страх был похож на острые иглы, пронзающие моё тело.

Дан обнял меня сзади, слегка притянув к себе. Я замерла, стараясь дышать как можно тише. Мой мозг работал на полную мощность, прокручивая все варианты. Если он захочет большего, я не могу показывать свой страх. Я должна буду расслабиться, ответить ему поцелуем, объятиями, а потом, когда он потеряет бдительность, ударить его чем-нибудь. Что угодно — ваза, лампа. Его тело прижалось ко мне, и я почувствовала его жар, его желание, которое было так очевидно. Это тепло, которое когда-то дарило мне ощущение безопасности, теперь казалось раскалённым клеймом, обжигающим моё тело. Я сжала губы, чтобы не выдать ни стона, ни вздоха.

Он поцеловал меня в волосы и нежно прошептал слова любви. Его голос был полон искренности, и в этот момент я чувствовала, как внутри меня разрывается сердце. Я не знаю, где заканчивается его любовь и начинается моя тюрьма. Может, он и правда верит в то, что говорит. Может, его нежность — это не обман, а просто ещё одна сторона его безумной, разрушающей любви. И эта мысль пугала меня больше всего. Рождество ещё не закончилось, и я не знаю, что ещё ждёт меня впереди.

* * *

Полицейский участок преобразился до неузнаваемости. Строгие коридоры и кабинеты сияли разноцветными огоньками, на ёлке, установленной в главном холле, мерцали игрушки, переливающиеся в свете гирлянд, а с улицы пробивался снежный свет, отражаясь от окон. Сотрудники делились угощениями, принесенными из дома, и даже воздух, казалось, стал более легким и теплым. Обычная рабочая строгость словно растворилась в веселой суматохе и праздничных разговорах, уступив место смеху и шуткам. Казалось, что праздник на мгновение отменил все рабочие правила, и даже самый суровый детектив мог позволить себе расслабиться и улыбнуться.

Детектив Харпер задумчиво постукивал ручкой по столу, глядя на экран. Перед ним была карта, усыпанная сотнями точек — маршрутами, которые проехал Дан по работе за последние за последние полтора месяца. Большинство из них были понятны предсказуемы: крупные федеральные трассы, склады, логистические центры. Ничего необычного. Но взгляд Харпера зацепился за несколько тонких, пунктирных линий, которые уходили в сторону от основных дорог.

— Что это? — спросил он у инспектора Грегерсена, который пил кофе, уперев локти в стол.

— Местные маршруты. Он иногда ездил в глубинку, доставлял грузы в небольшие фермерские хозяйства или на лесопилки. Обычно это занимает несколько часов, — ответил Грегерсен, не отрываясь от кружки.

Харпер провёл пальцем по одной из таких линий, ведущей вглубь густого соснового леса, где-то в ста километрах от города. Там, среди деревьев, не было ни одного населённого пункта. Лишь несколько старых, заброшенных дорог, которые, казалось, ведут в никуда.

— А что, если он использовал не рабочую машину, ведь он не идиот, и прекрасно понимает, что так его сразу вычислят. Что, если он использовал свои знания местности? — вдруг осенило Харпера.

Грегерсен, прищуришись, отставил остывающий стаканчик с кофе на стол и устремил взгляд на детектива.

— То есть, ты хочешь сказать, что он применил свои обширные знания местности? Как водитель-экспедитор, он знает все потаённые уголки, все заброшенные лесные дороги?

— Именно, —Харпер, откинулся на спинку стула.

— Не знаю, почему я сразу об этом не подумал. Мысли… они ведь как старые фотографии, иногда нужно просто потереть, чтобы проявился образ. У нас был похожий случай, много лет назад. История одного таксиста-маньяка. Мы не могли его поймать, он действовал в разных районах города, но каждый раз исчезал без следа. Он знал не только каждую городскую улицу, но и каждую просёлочную дорогу, каждую заброшенную ферму на окраинах. Он увозил жертв далеко за город, прятал их в этих отдалённых, никому не известных местах.

Харпер сделал паузу, задумчиво оглядывая помещение, а затем продолжил.

— Я не утверждаю, что Дан Холен точно такой же. Но, согласись, это вероятный сценарий. Он вряд ли бы стал перевозить девушку через границу — это слишком рискованно. Аэропорты, таможня, пограничный контроль… Им бы понадобились новые, поддельные документы, а это всё равно рано или поздно бы раскрылось. Да и Линея сразу бы обратилась за помощью. Если девушка жива... То он прячет её. И врядли в городе, ведь он понимает, что входит в число главных подозреваемых.

Харпер взял свою кружку с кофе обеими руками:

— Девушка вряд-ли сбежит, потому что она не знает эти места. Она в лесу. Одна. Без связи. Снег по колено, мороз. И кто знает, сколько он сможет её там держать. И она просто исчезнет без следа… если он так решит.

— Ты думаешь, Холен реально мог спрятать Линею в лесу? — с сомнением спросил Грегерсен.

— Это маловероятно. Там нет ничего. Даже домика для егеря.Где он держит девушку и где находится сам? Неужели в такой мороз в каком-то строительном вагончике? Это же безумие.

Харпер усмехнулся

— Вовсе нет. Изоляция и незаметность — вот его главная цель. Он скорее всего в доме, расположенном где-то глубоко в лесу. Если он не числится в официальных реестрах, шансы на его обнаружение крайне низки.

Грегерсен снова потянулся за кофе, сделал глоток, обдумывая слова собеседника.

— Дом?

— Это лишь предположение, но очень логичное. Вероятно, Дан знал об этом месте заранее и использовал его как своё личное убежище. Это объясняет, почему он выбрал именно этот дом. Подумай, это же идеально вписывается в его характер. Идея "своего" тайного владения в лесу — это проявление полного контроля над ситуацией.

Грегерсен подался вперёд, будто готовясь к прыжку. В его взгляде отображалась не просто заинтересованность, а охотничий инстинкт, пробудившийся в нём.

Идея Харпера нашла отклик в его сознании. Он был готов к действию, к борьбе, к чему угодно, лишь бы эта зацепка оказалась верной.

—И где нам посмотреть эти данные из реестров?

— Думаю, этим занимается управление по вопросам окружающей среды — они следят за всеми лесными участками в стране. Весьма вероятно, что у них в архивах есть старые карты и планы, на которых могут быть обозначены постройки в этих лесах. Это наш лучший и, пожалуй, единственный шанс поскорее всё узнать.

От лица Андреаса

Моя Лин… жизнь моя, где ты?

Вчера было Рождество. Я не спал всю ночь. Я просто сидел в тишине и смотрел на нашу ёлку. Я думал о том, как мы вместе её наряжали, как ты смеялась, когда я запутывался в гирлянде. Я слышал твой смех, Лин. Я чувствовал твой запах. Но когда я открыл глаза, я понял, что всё это лишь отголоски, эхо нашего счастья. Теперь вокруг только тишина. И в ней я чувствую себя предателем.

Я не смог защитить тебя от Дана. Я недооценил его. Я так верил, что мы с тобой — единое целое, что никакая злоба не сможет коснуться нас. Я так гордился тем, как ты выстраивала свою жизнь, как становилась сильнее, увереннее. Я просто не мог представить, что этот подонок решится на такое...

Я не знаю… жива ли ты… Эта мысль разрывает меня на части. Я просто хочу закричать так, чтобы мой крик разнёсся по всему городу и достиг тебя, где бы ты ни была. Я хочу, чтобы ты знала, что я ищу тебя, что я не перестану искать. Я пытаюсь думать, вспоминать каждую мелочь. Но в голове такой хаос, что я не могу собрать мысли в кучу. Я похож на сумасшедшего. Я разговариваю сам с собой, смотрю на наши фотографии и обещаю тебе, что найду тебя.

Я вижу перед собой твои глаза. Полные любви, нежности, слышу твой смех. Моя душа мечется в агонии. Тебя похитили, отняли у меня. А я не смог спасти.

Я постоянно держу телефон под рукой, боясь пропустить твой звонок или сообщение. Хотя понимаю, что если Дан причастен к твоему исчезновению, он наверняка лишил тебя всякой возможности связаться с внешним миром. Я сам набираю твой номер в безумной надежде услышать твой голос. Дрожащий от волнения, но живой: "Все хорошо, солнце, не волнуйся, я в порядке…" Но в ответ на мои звонки тишина...

Я не сплю эти ночи. Отключаюсь буквально на сорок минут, а потом снова просыпаюсь от любого шороха, от каждого звука. В голову лезут самые худшие мысли. Что тебя нет... или что эта мразь мучает тебя... Родители зовут к себе, переживают за мое состояние, но я не могу уйти. Я должен быть дома. А вдруг, каким-то чудом, ты вернешься, а меня не будет? Я не могу этого допустить.

Сегодня успел запомнить обрывок сна. Глубокий лес, снег… Ты пытаешься бежать, но постоянно вязнешь в сугробах и падаешь. Я кричу твое имя, но ты меня не слышишь. Твои глаза полны страха, ты оборачиваешься, но не видишь меня. Я чувствую себя абсолютно бессильным. Этот сон не дает мне покоя, он преследует меня, как и мысль о том, что я мог бы сделать что-то, чтобы предотвратить твое исчезновение.

Я так хотел увидеть твою реакцию, твоё удивление, когда ты открыла бы коробочку с подарком. Там колечко, серебрянное, с гравировкой цветов. Это не просто подарок, а моё обещание. Моё серьёзное, искреннее обещание на всю жизнь, моё желание быть с тобой всегда.

Теперь это колечко — как безжалостное напоминание о том, что тебя нет рядом. Моя душа мечется в агонии. Тебя похитили, отняли у меня. А я не смог спасти.

Колечко теперь лежит рядом, на столике возле кровати. Оно ждёт тебя, как и я. Я должен найти эту тварь, Дана, и убить его, но я не знаю, где его искать. Полиция, естественно, не станет говорить мне, если у них появится информация.

Сегодня меня снова вызвали в участок. Сердце сжалось, я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не знаю почему, но мне показалось, что у них появилась какая-то зацепка в поисках тебя. Я так отчаянно надеялся, что они не ошибаются. Разумеется, пока идёт следствие, никто нам ничего не скажет, но я почувствовал это. Это было в воздухе, в их взглядах, в едва уловимой напряжённости, которая висела в кабинете. Это чувство вселяло в меня одновременно надежду и страх.

Со мной беседовали инспектор полиции Грегерсен и детектив Харпер. Грегерсен, этот внушительный мужчина с лицом, высеченным из камня, казалось, видел меня насквозь. Он был как стена, от которой невозможно что-либо скрыть, его взгляд проникал в самые потаённые уголки моей памяти. А детектив Харпер, с его живым, выразительным лицом, задавал вопросы так тонко, что я почти забывал, где нахожусь. Они работали в паре, как два опытных хирурга, препарирующие мою память, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы их навести на след.

Они снова расспрашивали меня о Дане, просили вспомнить все детали, события, связанные с ним, даже самые незначительные. Уточняли, что ты говорила о нем Анне, мне. Особенно их интересовало, не вспрминала ли ты о какой-то недвижимости Дана. Может, дача, или дом его родителей где-то вдалеке от города, в лесу. Они спрашивали, не вывозил ли он тебя в такое место? Я напрягся, пытаясь вспомнить. Вроде бы, ты никогда не упоминала, что у него был дом. Но что-то другое... Что-то про лес. Мой мозг, уставший от напряжения, начал лихорадочно перебирать воспоминания, пытаясь зацепиться за любую мелочь.

И тут меня осенило. Я вспомнил, как ты смеялась, рассказывая мне это. Ты говорила, что тебе это казалось странным, но ты не придавала этому значения. Дан действительно часто говорил, что было бы здорово жить "в лесу, постоянно". Он говорил это так, будто это была его мечта, какая-то блажь. А ты отвечала, что никогда не променяшь город, цивилизацию на жизнь в глуши. Что ты согласна только на выходные в лесу, и не больше. Я рассказал им это, и инспекторы тут же оживились. Грегорисон и Харпер внимательно слушали, не перебивая. Наконец-то я дал им что-то, что может натолкнуть их на новую мысль.

трудом сдерживал волнение. Неужели это то, что приведёт нас к тебе? Мой разговор с детективами показался мне не просто допросом, а невидимой нитью, которая, как я надеялся, приблизит нас к разгадке этой тайны. Я надеюсь, что мы скоро найдём тебя. Потому что без тебя мне... без тебя мне очень тяжело, Лин. Воздух становится тоньше, и мир вокруг теряет свои краски.

Коридор полицейского участка казался мне бесконечным; после разговора с ними я почувствовал что где-то глубоко внутри, теплилась робкая, почти невесомая искорка. Я шёл, не глядя под ноги, и каждый шаг давался с трудом, как будто я тащил на себе невидимые гири.

Именно в этот момент я услышал их. С другой стороны коридора приближались двое, они были погружены в разговор. И я чётко услышал, как один из них произнес: " Линея Эверлан ".

Я замер, обратившись в слух,. Сердце заколотилось в груди, отдаваясь глухим, нарастающим стуком в ушах. Я чуть отступил назад, прячась за небольшой

колонной, стараясь выглядеть как можно незаметнее, и напряжённо вслушивался в разговор. Они были всего в нескольких шагах от меня, по ту сторону стены, и, кажется, даже не подозревали, что их слова пронзают меня насквозь.

—Слушай, у меня предчувствие, что мы копаем в верном направлении.Этот чёрный Рендж Ровер был замечен на трассе E25 как раз в ночь похищения. Камеры фиксировали его на трассе, но дальше его след теряется, — произнёс первый говоривший.

— Может, он просто куда-то свернул, а потом выехал на ту же трассу, но уже вне зоны видимости камер? — ответил его собеседник.

—Вряд ли. Снегопад той ночью был сильный. Помнишь, какая метель была? Проехать по бездорожью было бы сложно, да там некуда особо свернуть. Мы проверили: на том участке не было ни аварий, ни застрявших машин. Единственная логичная версия — он съехал с трассы в лес. Там есть охотничий домик, на которую никто не обращал внимания. Проверили по кадастру. Он принадлежит какому-то затворнику, который там не появляется годами.

Слова эхом отдавались у меня в голове, заставляя мир вокруг расплыться, оставив лишь фразу: "Охотничий домик". Неужели? Неужели они нашли её след? Эта мысль пронзила меня, как разряд тока, и я почувствовал, как по моему позвоночнику пробежал холодный озноб, смешанный с горячей волной адреналина. Моё сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. В моей голове мелькали картины: её лицо, её волосы, её дрожащие губы. Она испуганная, ждущая меня. Ждущая, что я её спасу.

— Дроны туда не запустишь, — продолжил первый голос, его тон отражал разочарованием

— Слишком густой лес, спутниковые снимки не дают чёткой картины. Придётся отправлять туда группу, прочёсывать каждый метр. Это займёт время. Действовать нужно осторожно. Если тот парень такой псих, то нельзя, чтобы он заметил нас.

Мой мозг работал на пределе, просчитывая каждую секунду. У Линеи его нет. Я вытащил телефон, пальцы дрожали, и быстро записал координаты, которые они назвали. Каждый символ казался мне жизненно важным. Медлить было нельзя. Как только их голоса стихли, и я услышал скрип открывающейся двери, я выскользнул из участка, стараясь не привлекать внимания. Я чувствовал себя преступником, убегающим от погони, хотя на самом деле я просто пытался спасти ту, кого люблю.

Запрыгнув в свой Вольво, я вдавил педаль газа в пол, и машина рванула с места, оставляя позади огни города. Лес. Я найду её в этом лесу. Чего бы это мне ни стоило. Я не успокоюсь, пока не увижу её глаза, пока не не буду знать, что она в безопасности.

По мере того как вечерние сумерки сгущались, превращая небо из стального серого в чернильно-черное, ночная дорога, освещенная лишь бледным светом фар, казалась бесконечной лентой, проложенной сквозь черноту. Снег, начавшийся утром, теперь плотным, нетронутым покрывалом укрыл все вокруг. Он лежал на ветках деревьев, превращая их в причудливые белые фигуры, и делал воздух еще более морозным и чистым. Сама трасса Е25 представляла собой заснеженную артерию, едва различимую в свете фар, её обочины сливались с заснеженными полями.

Андреас сжимал руль, его пальцы побелели от напряжения. Он чувствовал, как вибрация машины передается ему, и каждый толчок на ухабах отзывается вибрацией в груди. Навигатор молчал, показывая, что он на верном пути. Трасса Е25 — та самая, о которой говорили полицейские. Он знал, что едет в правильном направлении, туда, где его ждет Линея. Он чувствовал это каждой клеточкой своего тела, и эта уверенность была единственным, что удерживало его на плаву в этом водовороте отчаяния. В его голове прокручивался разговор, который он подслушал в участке.

Андреас постоянно прокручивал в памяти разговор, который невольно подслушал в участке. Судя по словам полицейских, единственное место, где Дан мог свернуть на этой дороге в лес , находилось на 95-м километре трассы — там, где дорога изгибается, огибая глухой сосновый бор. Андреас немного знал этот участок: дорога там почти всегда пуста, а лес тянется на многие километры, скрывая в своих дебрях старые охотничьи угодья.

Найти Линею — вот всё, о чём он мог думать. Если есть хоть малейший шанс, что эта зацепка верна, он обязан проверить эту версию. Боль, ярость и надежда смешивались внутри, тоокая его вперёд.

Снег падал медленно, укутывая дорогу и деревья в пушистое белое одеяло. Каждая снежинка, словно маленькое перышко, кружилась в воздухе, прежде чем мягко опуститься на землю. Фары машины Андреаса прорезали узкий, дрожащий туннель в этой бесконечной белизне, освещая заснеженную трассу, которая вела его всё дальше от цивилизации. Гул мотора был единственным звуком, нарушающим абсолютную тишину, которая окутала окружающий мир.

В салоне было тепло, но Андреаса знобило. Это был не физический холод, а леденящий душу страх. Он словно вцепился в него, сковывая движения и заставляя сердце биться в бешеном ритме. Его мысли были заняты лишь одним: найти её. Линея. Он не знал, что будет делать, если не найдёт дорогу, или если доберётся до места, а дома там не окажется.

Мысли о возможных опасностях в такую погоду— о том, что машина может заглохнуть в тёмных оврагах, или о том, что он заблудиться — даже не приходили ему в голову. Они казались несущественными перед лицом его главной цели. Всё, что имело значение, это добраться до Линеи и убедиться, что она жива. Он гнал машину, словно сам дьявол преследовал его по пятам, в надежде опередить надвигающуюся тьму.

"Скорее всего, Холен свернул на 95-м километре". Эти слова звучали в его голове как заклинание. Будто он боялся забыть эту информацию и поэтому постоянно повторял.

Когда показания навигатора показали, что до нужного поворота остаётся всего несколько километров, Андреас сбавил скорость, ощущая, как нарастает волнение. Он постоянно сверялся с экраном, наблюдая, как цифры неумолимо приближаются к заветной отметке.

И вот фары выхватили из темноты узкий проезд, почти полностью занесенный снегом. Справа от трассы, скрытый за поворотом, он уходил вглубь леса. Никаких знаков, ничего, кроме двух наклонённых ёлок, словно указывающих на вход. Именно этот неприметный съезд идеально вписывался в рассказ полицейских. Это было то место, где Дан мог свернуть, чтобы не попасть в объективы камер на трассе.

Андреас включил поворотник и резко свернул. Машина на секунду заскользила, но он быстро выровнял её. Под колесами захрустел плотный, нетронутый снег, и Вольво начал медленно, но верно продвигаться вперед. Деревья смыкались над ним, образуя свод из ветвей, усыпанных снегом. Это был настоящий, дремучий лес. С каждой минутой он становился все гуще и мрачнее. Дороги как таковой не было, только след от колес, который, как ему казалось, оставил там Рендж Ровер. Или, может быть, это были просто следы его воображения? Он отчаянно цеплялся за любую надежду.

Сердце колотилось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. В его голове проносились картины. Он представлял, что Линея находится совсем недалеко, он видел её глаза, полные слез, но все еще с надеждой, что он придет. И он шел. Он ехал. Ехал, потому что это было единственное, что он мог сделать, единственное, что имело значение.

Он не знал, что ждет его впереди. Может быть, там окажется лишь заброшенный, старый дом, и его надежды рассыпятся в прах. Может быть, там его будет ждать Дан, и все закончится прямо там, на заснеженной дороге, в глуши этого леса. Но Андреас не собирался отступать. Он нашел след, и теперь он должен идти по нему до конца. Для Линеи. Для себя.

Андреас стиснул зубы. Если Дан... если Линеи нет в живых... Мысли об этом пронзили его, как ледяные осколки. Страх уступил место ярости, жгучей и неукротимой. Руки на руле напряглись ещё сильнее, а лицо окаменело. Тогда он убъет Дана. Он сам вынесет ему приговор, не дожидаясь вмешательства полиции. Это было не просто обещание, это была клятва, которую он дал самому себе.

Его глаза, прежде полные отчаяния, теперь горели холодным огнём. Он больше не видел впереди только бесконечную дорогу. Он видел лицо Дана — красивое, ухмыляющееся, надменное.

Машина, словно почувствовав его решимость, рванула вперёд. Скорость была опасной для таких погодных условий, но Андреасу было всё равно. Сугробы мелькали по бокам, сливаясь в сплошную белую стену. Он не думал о том, что может разбиться. Он думал только о том, что должно случиться, если его худшие опасения подтвердятся.

Андреас вёл свой надежный Volvo по лесной дороге, и каждое мгновение казалось вечностью. Он двигался вглубь сумеречного леса, где время, казалось, перестало существовать. Мысли метались в голове, сердце сжималось от тревоги, но где-то глубоко теплилась надежда.

Вдруг, сквозь плотные заросли елей, его взгляд уловил что-то невероятное — слабый, но отчетливый отблеск света. Сердце Андреаса пропустило удар. Он затаил дыхание, боясь спугнуть это чудо, этот луч надежды. Он был уверен: она там. Это чувство было сильнее любого сомнения. Медленно, будто боясь разбить хрупкое мгновение, он продолжил свой путь. Каждый метр казался решающим, а спокойный мотор Volvo отбивал ритм его нетерпения. И вот, среди деревьев, показались очертания небольшого домика. В одном из окон горел свет. Прилив адреналина разлился по венам, смешиваясь с нервной дрожью.

Там... кто-то был. Она... его любовь, его единственная. Сейчас, сейчас он узнает, правда ли сердце не обмануло его.

* * *

На улице уже давно была ночь, но Линея не спала. Она терпеливо ждала в своей комнате, пока дом погрузится в тишину. Её сердце, как загнанная птица, металось в груди, и казалось, что его стук эхом разносится по всему дому. Каждый скрип, каждый шорох заставлял её вздрагивать, и она судорожно замирала, прислушиваясь.

Страх перед Даном не осиавлл девушку. Она почти осязаемо ощущала его взгляд, будто он следил за ней даже сквозь стены. Медленно, осторожно, стараясь не издать ни звука, Линея вышла из своей комнаты. Затаив дыхание, она двигалась почти бесшумно, словно тень, скользящая по полу. Каждый её шаг был осторожным и выверенным, чтобы не нарушить тишину, что окутала дом.

Пол в зале казался бесконечным. Линея шла, прислушиваясь к каждому шороху, ощущая, как сердце колотится в груди, ожидая каждую секунду услышать голос Дана. Если он спросит её, почему она здесь, она ответит, что пришла взять воды. Сквозь полумрак виднелись лишь смутные очертания мебели, которая выглядела как призраки, замершие в ожидании. Воздух был тяжёлым от страха, а напряжение казалось, можно было потрогать.

И наконец, вот она — входная дверь. Линея осторожно протянула руку. Ручка, холодная и чужая под её пальцами, не поддавалась. Она попробовала надавить ручку ещё раз, потом ещё, но ничего не менялось. Ключ был у Дана. Это было изначально понятно. На что она надеялась...Эта мысль обожгла девушку, и она прикусила губу почти до крови, чувствуя, как слёзы жгучей беспомощности подступают к глазам. За дверью чувствовался холод ночного леса, но Линея отдала бы многое, чтобы оказаться сейчас там. Кажется, мир смеялся над ней, показывая свободу, которая была так близко и в то же время так недосягаема.

Она медленно, словно двигалась под водой, отступила назад. Вся её решимость, все её надежды испарились, сменившись ледяным ужасом. "Даже не пытайся,"- словно слышала она насмешливый голос Дана. Если он проснётся... Её тело напряглось, каждый нерв был натянут до предела. Линея отступала, словно тень, боясь задеть хотя бы один предмет, который мог бы выдать её. Она понимала, что сегодня её попытка провалилась, но внутри уже зародилось упрямое, жгучее желание — она всё равно сбежит.

Линея долго не могла уснуть. Мысли о побеге не давали ей покоя, как надоедливый рой комаров. Она отчаянно искала выход из этого тупика, и в голову снова и снова приходила одна мысль: раз её привезли сюда по дороге, значит, она сможет найти дорогу обратно к трассе. Эта идея казалась ей спасительной соломинкой. Девушка обдумывала план, прокручивая в голове каждую деталь, словно кадры старого фильма. Она представляла себе, как тихонько пробирается через лес, как ориентируется по звёздам и как наконец выходит к знакомой асфальтовой ленте. Адреналин бурлил в крови, разгоняя остатки усталости и страха.

Состояние между явью и сном настигло её внезапно, словно густой туман. Глаза закрывались сами, а тело становилось ватным. Она уже почти провалилась в дрёму, как вдруг почувствовала, что кто-то коснулся её лица. Это было так неожиданно, что Линея вздрогнула и резко распахнула глаза. Она быстро села на кровати и увидела рядом с собой Дана. Он сидел на краю, прислонившись к спинке кровати и пристально, не отрываясь, смотрел на неё. В его глазах было что-то недоброе, что-то, от чего тело оцепенело от страха.

— Моя птичка, — прошептал он, и сердце девушки рухнуло в бездну ужаса.

— Я так соскучился. Я видел тебя. Ты хотела уйти? Ты думала, что я не замечу? — его губы растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными и чужими.

Он наклонился к ней. Дрожа всем телом, Линея попыталась отодвинуться.

— Дан... пожалуйста, — голос дрожал, но парень уже не слышал её, или не хотел слышать.

— Я так давно ждал этого... — его голос звучал хрипло, прерывисто

— Хочу тебя, детка... — подаваясь вперёд и шепча ей в самые губы.

Девушка попробовала отсираниится, но Дан быстрым, хищным движениеи прижал её к себе, накрывая поцелуем, и её мир окончательно рухнул. Она задыхалась, но его хватка была слишком сильной. Он целовал её, а она чувствовала лишь вкус слёз. На глазах проступила пелена, и ей казалось, что она проваливается в бездонную пропасть, из которой ей уже никогда не выбраться.

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙧𝙤𝙨𝙚 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣𝙙

𝙔𝙤𝙪'𝙧𝙚 𝙡𝙤𝙤𝙠𝙞𝙣' 𝙖𝙩 𝙢𝙚 𝙡𝙞𝙠𝙚 𝙮𝙤𝙪 𝙙𝙤𝙣'𝙩 𝙠𝙣𝙤𝙬 𝙬𝙝𝙤 𝙄 𝙖𝙢

𝘽𝙡𝙤𝙤𝙙 𝙤𝙣 𝙢𝙮 𝙨𝙝𝙞𝙧𝙩, 𝙝𝙚𝙖𝙧𝙩 𝙞𝙣 𝙢𝙮 𝙝𝙖𝙣𝙙

𝙎𝙩𝙞𝙡𝙡 𝙗𝙚𝙖𝙩𝙞𝙣𝙜...

"Teeth" 5 seconds of Summer

Комната была окутана вязкой, удушающей тьмой, лишь тонкая полоска света, рожденного луной и отблесками снена, просачивалась сквозь неплотно занавешенное окно, едва обозначая силуэты. В этой темноте каждое касание, каждый вдох казались преувеличенными и пугающими. Страх Линеи был острым, как осколок льда в груди, но она прятала его глубоко, зная, что должна выиграть в этой схватке. Ей казалось, что она задыхается, лёгкие отказываются втягивать воздух, а его поцелуй — это смола, обволакивающая её и лишающая сил. Вкус его губ был горьким от желания и предвкушения.

Он был не просто требованием — это было захватническое пламя, сжигающее всё на своём пути.

—Всё будет хорошо, детка, как раньше... surrender, baby, — страстный, горячий голос Дана, пропитанный властным, темным желанием, обволакивал её, вызывая ледяное отвращение, которое она едва сдерживала. Он был хищником, полностью поглощенным моментом, и Линея знала, что должна сыграть эту роль до конца, должна быть совершенной. Жар его тела был невыносим, но этот огонь не согревал, а рождал в девушке ненависть. Его руки властно скользили по её телу, прижимая, требуя, и укладывая её на спину с грацией и силой охотника, поймавшего добычу. Её кожа под его ладонями горела, но не от ответного возбуждения, а от необходимости сопротивляться, но Линея оставалась покорной статуей в его руках.

Его поцелуи обжигали, но этот жар был темным, не принадлежащим ей, словно пламя, которое он разжёг для собственного удовольствия. Желание его тела, тяжелое и доминирующее, припечатывало её к поверхности, не оставляя места для мысли о побеге. Его руки властно скользили по её телу, отмечая территорию, как печать собственника, прижимая, требуя, и укладывая её на спину. Он читал по ней покорность, которую Линея старательно проецировала, но не видел, как её сознание сжималось в тугой, ледяной комок протеста.

Где-то в её сознании, в том маленьком островке разума, что остался нетронутым всепоглощающей животной паникой, звучал оглушающий звонок, словно колокол над бездной: Сейчас. Никаких сомнений, никаких "если" или "может быть". Только ледяная, абсолютная уверенность. Она сможет. Её решимость была холодной и чистой, как сталь, только что извлеченная из печи.

Линея заставила себя податься навстречу, превозмогая отвращение, которое стояло комом в горле. Её тело изображало дрожащий, сдающийся трепет, который Дан принял за покорность, отвечая на его поцелуи с вымученной страстью, граничащей с тошнотой. Она делала вид, что сдаётся этому жаркому, тёмному моменту, что хочет его, что её собственная воля сломлена. Поцелуй ещё один — в губы, жёсткий и требующий, затем влажный, горячий в шею. Именно в этот момент, ослепленный своей хищной страстью и её кажущейся, такой желанной покорностью, Дан убрал свои руки с её плеч, скользнул ладонями ниже, к её талии, обнимая со спины.

В этот единственный, растянутый, решающий момент, где время замерло, сжалось до размеров острия иглы, она протянула руку. Словно под водой, в замедленной съемке, пальцы, онемевшие от страха и напряжения, нащупали холодное, гладкое дерево рукояти, спрятанное под тонкой, скомканной наволочкой. Это было единственное, что связывало её со свободой.

Она выхватила нож из-под подушки; не позволяя себе думать, не давая страху ни малейшего шанса парализовать себя или, что хуже, заставить сомневаться, она вонзила лезвие. Это был не прицельный удар, а инстинктивный, дикий выпад, рожденный чистым отчаянием.Раздался резкий, рваный, животный крик — не её, а его. И в то же мгновение тёплая, липкая боль взорвалась в ней самой, не от раны, а от нервного напряжения, которое лопнуло, от ужаса и осознания только что совершённого. Запах крови, резкий и металлический, мгновенно наполнил воздух.

Дан, корчась от боли, отпустил девушку. Его рука мгновенно, инстинктивно прижалась к плечу, откуда на белой ткани футболки отвратительно быстро, словно чернила на промокашке, расцветало кровавое пятно, почти чёрное в полумраке комнаты. Из груди у него вырвался сухой, сдавленный стон, но он не кричал больше. Он смотрел на неё глазами, полными чистого, немого непонимания, а его красивое лицо кривилось от боли и неверия. Он не мог осознать, что хрупкая, слабая девушка так отчаянно сопротивляется.

— Ты... — только и смог выдавить он, хрипло, словно воздух застрял у него в горле.

— Зачем... птичка?

Линея одним резким, отчаянным движением рванулась с кровати. Она продолжада сжимать нож — его лезвие, покрытие кровью, казалось неестественно зловещим, но она не могла его выпустить. Это был её единственный способ держать Дана на расстоянии.

Она бросилась через комнату, к двери, рванула её на себя. Не помня себя от страха, девушка пересекла небольшой зал и вбежала в комнату Дана. Её свободная рука лихорадочно искала выключатель на стене.

Яркий свет ударил по глазам, затопил собой полумрак, высвечивая аккуратную обстановку: чистую, пустую поверхность небольшого стола, небольшие полки, застеленная кровать. Казалось, будто Дан и не собирался ложиться спать. Значит, он действительно следил за ней в ночной тишине, когда она проверяла, заперта ли входная дверь?

Ключ... Ключ от двери. Где он? Где Дан может прятать его?!

Мысли девушки были обрывистыми, как радиопомехи. Она бросила быстрый, отчаянный взгляд на дверь. Только бы успеть, пока Дан не пришёл в себя от первого шока и не догнал её. Сначала мелькнула мысль припереть дверь тумбочкой. Но Линея тут же, с ледяной ясностью отбросила этот вариант: так она сама же и лишит себя возможности к бегству, Дан точно не выпустит её из своей комнаты.

На окнах здесь тоже толстые металлические решётки. Не выскочишь.

А Дан? Линее казалось, что она видит через стены, как он, сцепив зубы, медленно опускается на колени у кровати, затем, преодолевая боль, встаёт, идёт к дверям её комнаты...

Быстрее! Ключ! Линея резко выдвинула тумбочки стола — левую, правую.Пусто. Какой-то блокнот и ручка, и ничего больше... Паника начала затапливать лёгкие. Выбор без выбора. Дан не даст ей уйти...

Он не мог не оставить его где-то здесь... Он должен был его спрятать!

Её взгляд метнулся к полкам, Линея смахнула с них пару книжек, в надежде найти ключ там, но тщетно. Может быть, в шкафу? Высокий, тёмный, он стоял в углу, как молчаливый свидетель.

Кровь с лезвия ножа попала на её ладонь, и была тёплой, липкой и чужой. Это вызывало отвращение, но Линея не могла сейчас думать о том, что она сделала. Она ранила его, и теперь у неё было всего несколько секунд, пока он не пришёл в себя от шока, пока боль не вернёт ему силы.

Ключ. Ей нужен был ключ, чтобы выбраться из этого дома, из этой ловушки. Где он мог его спрятать? Он всегда был настолько педантичен, что ключ не мог просто валяться.

Может быть, всё-таки в шкафу? Среди одежды, в одном из карманов или на верхней полке?

Линея рванулась к шкафу, ногти царапнули полированное дерево. Дверцы распахнулись с тихим скрипом, открывая аккуратно сложенные свитера на полке. Линея торопливо, почти слепо, начала шарить между ними. И тут, сквозь нарастающий гул в ушах, она услышала это. Шаги.Медленные. Тяжёлые. Каждый шаг был как удар молота о нервы. Дан. Он приближался. Неумолимо.

Линея сначала застыла, окаменев от ужаса. Она слышала, как Дан шёл по залу, вот его шаги чуть стихли, это он ступил на мягкий ковёр возле камина. Он был здесь. И затем она услышала голос. Он был тихим. Спокойным. Слишком, угрожающе спокойным. В нём не было ярости, не было даже намёка на боль или раздражение за то, что она так прступила.

—Не спеши, птичка — Голос был ровным, почти ласковым, с той нездоровой, жуткой безмятежностью, которую можно услышать только у тех, кто психически нездоров и наслаждается чужим отчаянием.

—Ключ не убежит. И я тоже.

Дан тихо рассмеялся, и это был смех, леденящий душу. Не громкий, нет — но он был резкий, отрывистый, в нём не чувствовалось ничего человеческого, только торжество абсолютного контроля и наслаждение чужой беспощностью. Каждая нота этого смеха била ей по нервам, как удары хлыста, вытягивая из неё последние силы.

—Ну иди же ко мне, птичка, — раздались его слова совсем рядом, за стеной, и этот мягкий, вкрадчивый голос в сочетании с безумным смехом заставил ноги девушки подкоситься от парализующего страха. Ей показалось, что пол под ногами превратился в болото, затягивающее её.

Но инстинкт выживания оказался сильнее. Собрав в себе остатки воли, Линея рванулась из комнаты. Ей удалось, чудом успела проскользнуть мимо дверного проёма, прежде чем его рука, словно клешня, успела захлопнуть дверь. Сердце колотилось о рёбра, как пойманная в ловушку птица.

Она бросилась бежать по небольшому, залу, голос Дана, теперь уже более глухой и настойчивый, преследовал её по пятам, отражаясь от стен. Ей нужно было что-то — преградить ему путь, выиграть хоть секунду. Её взгляд зацепился за массивный обеденный стол, стоявший посреди зала, — тяжелое, дубовое препятствие. Она резко метнулась за него, так что между ними, между нею и его неумолимо приближающейся фигурой, теперь оказался этот стол. Она тяжело дышала, цепляясь за гладкую поверхность дерева, словно за спасательный круг.

Вся сцена была до того фантасмагорична и ужасна, будто её преследует зомби на Хэллоуин.

Это было похоже на жуткое переодевание в ночь Всех Святых, но абсолютно лишенное веселья. Кровь расплылась на его белой футболке, там, где она ранила плечо, создавая отвратительное, кровавое пятно.Полутьма, кое-где прорезанная светом из комнаты Дана, подчёркивала его жуткую улыбку.

—Ты только делаешь игру интереснее, Линни.

И в его глазах, абсолютно пустых и холодных, она увидела отражение своего собственного ужаса.

— Не подходи! — выкрикнула девушка, вскидывая окровавленный нож перед собой.

Они стояли друг напротив друга, разделенные столом, и в отблесках света, падающего на темное пространство небольшого зала из комнаты Дана, казались двумя статуями, застывшими в жутком, немом балете. Линея тяжело дышала, делая над собой усилие, чтобы не потерять равновесие, а вот Дан... Дан был совершенно спокоен. Он смотрел ей прямо в глаза, расширенные, полные дикого ужаса, и его голос, когда он заговорил, был таким же ровным и размеренным, словно он обсуждал самые повседневные вещи.

—Ты не сможешь этого сделать, baby, — произнёс он, и даже легкий свистящий звук его выдоха не нарушил этой пугающей невозмутимости. Он произносил слова медленно, разделяя их, давая каждому отзвучать в тишине.

— У тебя нет этой силы, этой пустоты внутри. Ты не убийца.

—Дан, пожалуйста, отпусти меня...—Линея говорила и понимала, что её попытки достучаться до чего-то челрвеческого в его сознании, тщетны. Каждое её слово было окрашено дрожью, она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться от ощущения безысходности.

— Я никому не расскажу. Скажу полиции, что не видела похитителя, что он был в маске... Просто дай мне уйти, и мы это забудем... Мы забудем...

Линея ощущала, как напряжение сковывает её разум и тело до предела, каждый мускул сведен, готовый к рывку или падению. Ее взгляд, не отрывающийся от парня, был полон недоверия и угрозы, а в руке она продолжала сжимать нож. Это было ее единственное оружие, ее последний аргумент. Тяжелый, широкий стол, в этот момент казался девушке единственной защитой. Когда парень попытался сделать шаг, чтобы обойти это препятствие, его движение было осторожным, плавным. Но Линея тут же зеркально отступила, инстинктивно увеличивая расстояние. Стол оставался между ними, и она держала его, эту физическую границу, как последний рубеж.

Её взгляд, полный настороженной решимости, не отрывался от него, словно она сканировала его на предмет следующего, даже самого мимолетного движения.Она чувствовала, как от напряжения дрожит рука, но не позволяла себе показать слабости. Линея дышала тяжело, короткими, прерывистыми вдохами, контролируя и Дана, и себя, чтобы не сорваться и не нарушить эту хрупкую, но жизненно важную преграду между ними.

—Не подходи ко мне, — теперь она сказала эту фразу уже тихо, голос дрожал и от страха, и от сдерживаемого гнева.

Дан улыбался. Улыбка была странной — на грани насмешки и какой-то странной грусти. Сквозь муть боли проглядывала тоскливая нежность, будто он понимал, что произошедшее сейчас— их самый честный контакт, без каких либо масок.

—Ты не сможешь убить меня, птичка, — повторил он, и его голос был низким, вязким, почти ласковым, но в нем слышалась стальная убежденность.

— Это очень сложно — отнять жизнь человека... Поверь, я знаю, о чём говорю. Ты не такая.

Он поморщился от пришедшей внезапно, пронзительной боли, и его ладонь инстинктивно прижалась к окровавленному плечу. Даже это движение было замедленным, словно его тело, наполненное физическим страданием, боролось с истощением.

—Но должен сказать, ты меня порадовала, — Дан поднял брови, и в его глазах, несмотря на боль, плясало неприкрытое удивление, граничащее с восхищением.

— Не думал, что ты такая отчаянная — с ножом на меня... И когда ты только успела его спрятать?

—Два дня назад, на кухне. Ты не видел. Ты тогда зашел в свою комнату. Я спрятала его под свой свитер, — ответ девушки прозвучал глухо. Линея чувствовала, как кружится голова от этого кошмара. Какой-то сюр...

Дан смотрел на неё, и в выражении его лица смешались искреннее удивление и странное, болезненное одобрение. Казалось, он увидел в ней нечто новое, нечто, что одновременно пугало и притягивало его.

—Молодец, птичка, — его глаза, полные самоиронии и признания, блеснули.

— Я подонок, со мной так и нужно,—он рассмеялся. Смех был нервным, надрывным, словно рвался из глубины груди, жутким и совершенно бездушным.

Напряжение между ними висело в воздухе, густое, как туман, а смертельная игра достигала своего невыносимого ппредела. Кто-то должен был ослабеть первым, допустить промах, проиграть...

Внезапно входная дверь, содрогнулась от первого, оглушительного толчка, как будто в нее врезался не человек, а таран. Линея и Дан одновременно вздрогнули, их глаза моментально расширились от шока, и они, как по команде, резко обернулись к источнику звука. В одно мгновение их собственная дуэль была стерта из сознания. Они замерли, парализованные этой внезапной, немыслимой, грубой силой.

Первая мысль пронзила обоих, словно электрический разряд: Кто? Это не могла быть полиция, хотя Линее очень бы хотелось верить в такой исход. Но это был слишком дикий, слишком яростный, неконтролируемый удар, в котором чувствовалась не дисциплина, а чистая, разрушительная мощь.

БУМ! БУМ! БУМ!

Удары посыпались один за другим, сырые, молотообразные, с беспощадной частотой. Каждый из них сотрясал дверь и отдавался в ушах как удар сердца в состоянии паники. Дверь стонала, дерево трещало, ее петли и замок, казалось, держались на последнем, отчаянном вздохе.

Линея судорожно вдохнула, ее лицо ещё больше побледнело, а взгляд метался от Дана к двери. Дан, в свою очередь, сначала замер, ошеломленный таким непонятным, резким вторжением и лишь смотрел на дверь, как на хищника, но затем пришел в себя.

Треск ломающегося дерева и скрежет металла ( кто-то явно бил с той стороны по двери чем-то железным) вывели Дана от ступора. Инстинкт самосохранения, а может быть, отчаянное желание выиграть хоть секунду времени, заставили его действовать. Он рванулся вперёд, делая несколько прыжков, и навалился на дверь всем своим весом. Он уперся плечом в дребезжащее полотно, пытаясь задержать неизбежное. Но кажется, это только разозлило находящегося с той стороны: не останавливаясь, он нанес последний, чудовищный, прицельный удар, прямо по центру, где ослабло дерево. Дверь вылетела внутрь не просто сорванной, а разбитой на осколки, взорвавшись вокруг Дана облаком деревянной пыли. Дан, потерявший опору, отлетел от нее, и рухнул на пол. Он успел увидеть лишь высокий, темный силуэт, ворвавшийся в дом.

Теплый, обволакивающий запах сосновой смолы от камина внезапно сменился резким, обжигающим запахом сырого мороза и свежего снега. Линея почувствовала, как по затылку пробежал ледяной холодок, когда с глухим, дребезжащим грохотом дверь в дом слетела с петель, вырванная из косяка.

—Андреас?— выдохнула она, и это было похоже скорее на отчаянный, надломленный всхлип. Ее мозг мгновенно наполнился шоком, который парализовал тело, словно ледяной коркой, и одновременно диким, невероятным приливом радости и ошеломленного изумления. Невозможно, не может быть, шептало что-то внутри нее, пока глаза лихорадочно цеплялись за фигуру в дверном проеме, которая казалась лишь миражом. Андреас. Нет, не может быть. Это морок. Это истощение, нервный срыв, наконец-то проявившийся в виде галлюцинации.

В одно мгновение тяжесть последних дней, недель, ужас плена, страх насилия и смерти, всё это обрушилось, сменившись головокружительной, иррациональной, спасительной радостью. Ноги подкосились, Линея ухватилась за край столешницы, она больше не могла стоять, потому что это был слишком резкий переход от отчаяния и борьбы к спасению.

Для Дана же это был шок иного рода — глубокое, почти физическое нарушение порядка, которое его контролирующий разум не мог допустить. Это было предательство всего, что он спланировал. Его глаза, сузившиеся до ледяных щелей, вспыхнули холодной, жгучей яростью, направленной на непрошеного гостя. Но даже сквозь гнев на его лице проступила жуткая, хищная улыбка-оскал. Это была не усмешка, а скорее кривая, чуть дрожащая улыбка. В ней читался первоначальный шок — внезапность появления Андреаса заставила мозг Дана лихорадочно перерабатывать информацию, и уголки его рта дернулись в непроизвольном спазме, хищном и довольном.

Андреас не проронил ни слова. Он был весь напряжен, словно натянутый до предела стальной трос, готовый порваться. Его взгляд, тяжёлый и неумолимый, лишь на долю секунды скользнул по Линее, чтобы убедиться, что она в относительном порядке, и тут же, безжалостно, сосредоточился на Дане. В руке, занесенной для удара, тусклым, зловещим светом блеснул длинный кусок изогнутого металла — кажется, это был тяжелый лом, которым он, очевидно, и высадил дверь.

Не тратя драгоценного времени, он кинулся к Дану, но тот успел подняться, вскочить на ноги.

—Ублюдок! Я убью тебя!— прорычал Андреас, его голос был глухим, полным безумной ненависти. Ломик свистнул, рассекая воздух с мерзким звуком. Дан, увидев летящую на него тень, рванул вперед.Он был ранен, но его гнев был топливом, а желание выжить и отвоевать Линею себе — одержимостью, которая заглушала любую боль.

В следующее мгновение Андреас со всей своей накопленной, кипящей силой обрушился на противника. Столкновение было жестоким, сотрясающим. Дан, несмотря на то, что кровь из раны на плече уже пропитала ткань и стекала по руке, не дрогнул. Он бросился навстречу, словно дикий зверь, загнанный в угол, его глаза горели решимостью, а в каждом движении читалось фанатичное стремление не дать противнику ни малейшего преимущества. Глухое, гортанное рычание вырвалось из его груди, смешиваясь с рыком Андреаса. Дан не уступал ни в ярости, ни в силе натиска.

Они сшиблись с глухим, сотрясающим пол стуком, и их тела покатились по толстому ковру, став единым, неразделимым клубком ярости и мышц. Линея вскрикнула, прижав ладонь ко рту. Ее глаза расширились от ужаса, глядя на этот безумный, кровавый танец. Она видела, как напряглись жилы на шее Дана, как он стиснул зубы, игнорируя боль в плече; в этой безумной схватке ему всё-таки удалось резко выбить ломик из руки Андреаса — металл с лязгом ударился о резную ножку стола и отскочил в темноту. Теперь это была чистая, звериная борьба за выживание, без оружия, лишь на инстинктах — осталась лишь ярость и животный рефлекс: убить или быть убитым самому.

Они катались по полу, тяжело дыша, нанося друг другу резкие, нецеленаправленные удары локтями и коленями, пытаясь найти слабое место, перехватить инициативу, вцепиться в плоть. Они оба дышали, как загнанные звери, их лица были искажены яростью, а от их напряженных, потных тел исходил дух чистой, неукротимой агрессии. Линея отшатнулась, вжимаясь в стену, ее тело дрожало от ужаса. Ей казалось, что она смотрит не на людей, а на двух первобытных хищников, которые рвут друг друга в клочья, и исход этой схватки будет кровавым и окончательным.