Возвращение к истокам (гет)

На следующее утро Гермиона проснулась с непривычным ощущением покоя. Тревога, точившая ее изнутри все эти недели, отступила, уступив место хрупкому, зыбкому перемирию с самой собой. «Хотя бы один день, — умоляла она свою совесть. — Один день без самоедства и мрачных предчувствий. Разве я не заслужила небольшую передышку?»

Она надела простое платье, которое создала сама из волокон доисторического льна. Это был акт её самостоятельности, доказательство, что она может обойтись без магии Локи хотя бы в мелочах.

Он ждал ее в гостиной, у панорамного окна, за которым простирались бескрайние джунгли. В белой рубашке, с чашкой чая в руке, он выглядел естественно и непринужденно, словно аристократ, созерцающий свои владения из окна родового поместья.

— Знаешь, — задумчиво произнесла она, подходя к столу, — Было бы неплохо разнообразить звуковой фон. Иногда так не хватает музыки…

Под сводами каменной башни тут же зазвучала негромкая, но ясная мелодия, будто в комнате появилось невидимое фортепиано. Простая, грустная и чистая, напоминающая «Comptine d'un autre été» Яна Тьерсена.

— Не думала, что асгардский принц знаком с музыкальным репертуаром смертных.

Локи потер пальцами виски, словно смахивая внезапно накатившую усталость.

— Я наблюдал за вашим видом веками. И, должен признать, большую часть времени это зрелище вызывало у меня либо скуку, либо желание устроить Армагеддон. — Он сделал паузу, и его взгляд, казалось, утратил фокус, растворившись в звучащих нотах. — Но затем вы явили миру нечто поистине стоящее. Всю эту… музыку. Именно за неё я, пожалуй, готов простить ваше жалкое человечество.

Некоторое время они молчали, и тишина между ними была наполнена нежной мелодией и странным комфортом. Гермиона медленно допивала чай, чувствуя, как солнечные лучи ласкают ее кожу.

Посреди этого медитативного чаепития её посетила любопытная мысль. Самое удивительное было в том, что она не стала её обдумывать, взвешивать риски или подбирать слова, а просто озвучила её, словно размышляя сама с собой:

— А ведь мы могли бы исследовать планету дальше. Я могу трансгрессировать нас к границе наших прежних маршрутов, и мы двинемся оттуда. Завтра — перенесемся туда, где остановимся сегодня. Будем продвигаться шаг за шагом. Кто знает, какие ландшафты откроются за горизонтом…

Локи наблюдал за ней со снисходительной усмешкой.

— Позволь мне разочаровать твой исследовательский пыл: ландшафты здесь не балуют разнообразием. За очередным гигантским папоротником нас будет ждать лишь ещё один гигантский папоротник. — Он вновь отвёл взгляд к окну, и его голос приобрёл отстранённое, почти задумчивое звучание. — Но, если хочешь, давай. Может, когда-нибудь даже наткнёмся на море... Хотя, оно, наверняка, дикое и кишит зубастыми тварями, как и всё вокруг.

Слушая его ворчание, Гермиона подумала, что они стали похожи на супругов, измотанных годами брака. Капризный, вечно недовольный муж и его любопытная жена делят обычное утро где-нибудь в ином месте и времени, а не за сотни миллионов лет до появления первого человека.

И захотелось поддаться соблазну и притвориться, что это и правда самое обычное утро, а не передышка между вечными кризисами.

__________

В следующие несколько недель море так и не показалось на горизонте. Вместо него их путь преградили горы.

Нацелившись на самую высокую вершину, Гермиона с решимостью, рожденной тоской по чему-то новому, схватила Локи за руку.

— Держись, — сказала она, прежде чем мир сжался в привычную трубку трансгрессии.

Они возникли на вершине в клубящемся вихре магии. Под ними расстилалась долина невиданной красоты, настоящий затерянный мир в мире: изумрудный амфитеатр с голубыми нитями рек, деревья с бирюзовой листвой и озеро, сияющее словно расплавленный опал.

— Ну что, великий скептик? — выдохнула она, отпуская его руку. — Все еще считаешь, что за каждым поворотом нас ждет лишь очередной папоротник?

Локи не ответил, но разглядывал панораму со сдержанным удовлетворением. Затем он провёл рукой по воздуху, и над озером родилась радуга. Неяркая, едва заметная, словно молчаливое признание, что некоторые вещи стоят того, чтобы быть увиденными.

Странное чувство тепла растеклось внутри. Камень времени легко мог швырнуть её в этот древний мир одну, обрекая на абсолютное одиночество. Но этого не случилось. Глядя на радугу над прекрасной долиной, Гермиона испытывала благодарность, что ей было с кем разделить этот вид. Пусть даже с Ним.

При всех его недостатках, он всё-таки был не самым плохим напарником в этих обстоятельствах.

_________

По вечерам они иногда играли в хнефатафл — древнюю асгардскую игру-стратегию, которой Локи научил её в первые недели их заточения. Однажды они сидели в гостиной, и Гермиона, рассеянно передвигая резную костяную фигурку, думала о чём-то своём. Из раздумий её вырвал его голос:

— Предлагаю сделать игру... повеселее. Если проиграешь, следующий раунд сыграешь, сидя у меня на коленях.

Гермиона уставилась на него, не веря, что не ослышалась.

— А мне это зачем? — наконец выдохнула она.

— Справедливый вопрос, — на его лице появилась игривая ухмылка. — Ну, если выиграешь... я исполню любое твоё желание, когда вернёмся в наше время. В пределах моих божественных возможностей, разумеется.

Гермионе пришло в голову, что было бы неплохо иметь такой козырь. Она могла бы потребовать спасти всех, кто пострадает от исчезновения магии... или что-то ещё. Но только на мгновение она позволила себе увлечься этой иллюзией.

Глядя в его лукавые глаза, она прекрасно понимала, что он не проиграет. Вероятно, те несколько раз, когда она одержала верх, он поддавался, чтобы создать впечатление, будто она может выиграть.

— Хорошая попытка, — произнесла она, стараясь звучать непринужденно, будто ее нисколько не взволновала эта ситуация. — Но я, пожалуй, воздержусь.

— Как пожелаешь, — ответил Локи.

Если он и был разочарован, то не подал вида. Его пальцы передвинули фигурку хнельги, окружив её фигурами с трёх сторон.

— Твой король в ловушке. Кажется, сегодня стратегия не на твоей стороне.

Он начал расставлять фигуры для новой партии, а Гермиона сделала вид, что изучает узор на деревянной доске. Остаток вечера она старалась сохранять невозмутимость, но внутри всё переворачивалось от наглости его предложения. Каждый щелчок костяной фигурки о доску отдавался в ней странным эхом.

Вернувшись в свою комнату, она затворила дверь, прислонилась к ней спиной и приложила ладони к пылающим щекам. Что это, чёрт побери, было? Вот так бесцеремонно он решил переступить все границы?

Она подошла к кровати и упала на подушки. Воображение принялось дорисовывать сценарий этого вечера:

Она соглашается. Фигура хнельги падает под его безжалостным натиском.

— Кажется, ты проиграла, — звучит его голос, вязкий и тёплый, как смола.

Он делает приглашающий жест. Она отодвигает стул, и этот скрежет о камень — звук капитуляции. На ватных ногах она идет к нему, садится к нему на колени. Спиной чувствует твёдую мышечную линию его тела, тепло, исходящее от него.

— Надо бы поднять ставки, — его губы почти касаются её уха, дыхание обжигает. — Следующую партию сыграешь обнажённой. Если, конечно, проиграешь.

И она согласится. Потому что, какого чёрта нет, когда ты уже сидишь у него на коленях?

— А есть какой-то исход, при котором ты меня не трахнешь к концу вечера? — спрашивает она, пытаясь звучать дерзко, но чувствуя собственную дрожь.

Он запускает пальцы в её волосы, оттягивает голову назад, губы скользят по шее.

— Вот тебе небольшая подсказка, — шепчет он.

Гермиона резко вскочила с кровати, сбрасывая с себя этот морок. Она стояла, тяжело дыша, в центре комнаты, ощущая, как стены смыкаются вокруг неё.

Стоит вовлечься в подобные фантазии — и очень скоро она влюбится в него по уши.

Вот только… А что, собственно, ей оставалось делать? Словно у неё есть шанс встретить здесь кого-то получше.

Она молодая женщина, и у неё есть потребности. Если уж суждено провести здесь остаток дней, почему бы не позволить себе хоть каких-то тёплых и приятных ощущений? От одной этой мысли по телу разлилась горячая, стыдная волна.

Порывисто она шагнула к двери, рука сама потянулась к ручке. Но пальцы замерли.

«Нет. Не ночью. Ночью решения диктуют гормоны. Утром ты взглянешь на ситуацию иначе», — прозвучал внутри голос разума, тот самый, что много раз выручал её, хотя сейчас его доводы казались невыразительными на фоне бушующих чувств.

Она отступила от двери и лишь из уважения к этому голосу решила не предпринимать ничего сгоряча. Подойдя к окну, она распахнула его, ожидая, что свежий воздух прояснит голову. Но воздух был душным и влажным, а из тёмной чащи доносились протяжные крики ночных тварей.

Опустившись на подоконник, она чувствовала, как дрожь возбуждения бежит по коже. Ладно, она не пойдёт к нему сегодня. Но он, наверняка, попытается снова. И когда это случится... Что ж, она просто дождётся жеста получше, погалантнее.

В памяти всплыла картина: его самодовольная ухмылка, неприкрытый вызов во взгляде. Она хихикнула, словно школьница. Нет уж, с ней так нельзя. Она не какая-нибудь Лаванда Браун. Пусть побегает.

________

Завтрак прошёл в привычной, будничной атмосфере. Локи был молчалив, но не угрюм. Он пил чай, глядя в окно, и на все попытки Гермионы завести разговор отвечал без интереса.

Она ловила себя на том, что ищет в его поведении какой-нибудь намёк на вчерашнее — задержавшийся взгляд, случайное прикосновение, скрытую улыбку. Но он вёл себя так, будто вчерашней ночи с его неприличным предложением попросту не было.

И от этого становилось досадно. «Ну вот, началось, — подумала она. — Ты ждёшь от него романтических жестов. Классический симптом влюбленности. Соберись, Грейнджер».

— Может, продолжим исследование? — предложила она. — Двинемся дальше на север.

Локи лениво поднял на неё взгляд.

— Как скажешь, — пожал он плечами. — От нечего делать сойдёт.

________

Гермиона трансгрессировала их к знакомой развилке ручьёв — крайней точке их предыдущей вылазки. Они шли в привычном молчании, но сегодня оно казалось особенно громким. Она то и дело проверяла навигационные чары и посылала вперёд поисковые заклинания, пытаясь уловить признаки большой воды — солёность в воздухе, специфическую влажность, эхо прибоя.

Ирония заключалась в том, что озвученная им без особых надежд идея — дойти до моря — постепенно превратилась для неё в навязчивую, почти поэтическую цель.

Она представляла себе свободное пространство, где можно дышать полной грудью, не ощущая давления гигантских деревьев. Воздух, пахнущий солью и свежестью, а не гниющими листьями и сырой землёй. Возможность смотреть вдаль на воду, сливающуюся с небом...

Они могли бы обосноваться там. Построить себе резиденцию на берегу. Засыпать под умиротворяющий рокот прибоя, а не под вопли ящеров в ночи.

Но чары возвращались ни с чем. Впереди по-прежнему был бесконечный зелёный океан деревьев, папоротников и лиан.

Когда они вернулись в башню, солнце уже клонилось к закату. Они не нашли моря, но и не поссорились, не обменялись колкостями. Это был... просто день.

— Завтра продолжим? — спросила она, смахивая со лба прядь волос, выбившуюся из когда-то аккуратной причёски.

— Я начинаю жалеть, что вообще поселил эту идею в твоей упрямой голове, — его глаза насмешливо блеснули. — Мне в голову приходит тысяча способов занять это время чем-то более приятным.

Ей показалось, что его взгляд на долю секунды скользнул по её губам. Стремительно, но осознанно. И этого мгновения хватило, чтобы в груди предательски ёкнуло.

«Чёрт, — с досадой подумала она — Ведь планировалось наоборот. Это он должен был добиваться твоего расположения, а не ты — ловить мимолетные знаки внимания, как восторженная школьница».

С пылающими щеками она удалилась в свою комнату. Прохладный душ помог немного прийти в себя. Она надела мягкие льняные штаны и простую рубашку — что-то удобное, не оставляющее пространства для намёков и двусмысленностей. Решив, что пора заняться ужином, она направилась наверх.

В большой комнате, служившей одновременно гостиной и кухней, царил мягкий полумрак. Магические светильники мерцали тёплым светом, отражаясь в тёмных поверхностях. Локи ещё не было. Она принялась за привычные действия: разожгла огонь под чаном, начала нарезать стебли папоротника и те коренья, что они научились вымачивать от горечи.

Он вошел бесшумно, как тень, и опустился в свое кресло, не предлагая помощи. Приготовление пищи по умолчанию было её обязанностью.

Эта архаичное распределение ролей, где ей отводилось место хранительницы очага или кухарки, задевало её. Но поднимать этот вопрос казалось удивительно пошлым, почти мещанским — словно они были супругами, ссорящимися из-за того, кто вынесет мусор. Проигнорировав раздражение, она продолжила готовить.

Пока руки занимались кореньями, мысли пошли своим ходом — далеко от этой кухни и тягостной тишины. Нож застыл в воздухе.

— Иногда мне кажется, будто прошлая жизнь была сном, — тихо проговорила она, больше себе, чем ему. — учеба в Хогвартсе, битва с Волан-де-Мортом, работа в Министерстве…мои друзья…

Она не обернулась, но спиной ощутила его внимание — острое и беззвучное.

— Они тебе снятся? — спросил он без обычной насмешки.

— Нет. Просто... вспоминаю их. Особенно сейчас. — Она отложила нож. — Иногда так хочется услышать их голоса. Увидеть, что они где-то есть.

— Хочешь их увидеть? — спросил он.

На мгновение повисла тишина, затем пространство изменилось. Каменные стены растворившись в сиянии тысячи фонариков. Воздух наполнился знакомой музыкой маггловских хитов. Они стояли в бальном зале Министерства — точь-в-точь как в ту ночь, когда праздновалась годовщина победы.

Вокруг были знакомые лица коллег и друзей. За одним из столиков Министр что-то обсуждал с главами отделов правопорядка и международного сотрудничества. Прямо перед ней, смеясь и кружась в танце, пронеслись Гарри и Джинни. Джинни, сияющая в алом платье, встретилась с ней взглядом и приветливо кивнула. Чуть поодаль Рон что-то увлечённо рассказывал Невиллу, размахивая руками. Невилл, улыбаясь, слушал его. Слов разобрать было невозможно — иллюзия этого не позволяла. Невилл вдруг повернул голову и поднял в её сторону свой бокал. Его добрая, смущённая улыбка была такой настоящей… Затем взгляд Гермионы выхватил фигуру Луны в толпе. Та стояла в своём серебристом платье и, верная себе, вела себя непосредственно — надев спектральные очки, пыталась разглядеть, не кишит ли гирлянда нарглами, слегка пританцовывая в такт музыке.

Гермиона приблизилась к ней и попыталась коснуться её, но, как и ожидалось, пальцы прошли сквозь призрачный образ. Луна сняла очки и легко улыбнулась ей: «Идём танцевать!» — и увальсировала куда-то в центр зала.

— Разумеется, здесь они все лишь NPC, — проговорил Локи у неё над ухом.

— Жаль, что нельзя поговорить с ними по-настоящему, — прошептала она.

— Это пока, — поправил он. — Но мы отсюда выберёмся.

Её взгляд снова нашел Гарри и Джинни, кружащихся в танце, таких счастливых.

— Между прочим, их ребёнок зачат с помощью магического ритуала. Ты можешь сделать так, чтобы он не пострадал при изъятии магии?

Она не смотрела на Локи, боясь прочитать в его глазах правду, которую не хотела услышать.

— Нет, — его ответ был тихим и окончательным, как удар похоронного колокола. — Ритуал не делает исключений, при всем моем желании.

Он помолчал, давая ей принять эту тяжесть, прежде чем добавить:

— Для этого ребёнка ничего нельзя сделать. Но я могу позаботиться о том, чтобы с их следующим всё было в порядке.

Гермиона кивнула, чувствуя, как грусть сжимает горло. Да, это было хоть какое-то утешение. Но всё равно — её друзьям предстояло пережить потерю, и от этого знания становилось горько.

Они стояли в натянутом молчании, окружённые призрачным весельем. Музыка продолжала играть, пары кружились в танце, и этот контраст между иллюзией счастья и их тяжёлым разговором был невыносим.

Локи наблюдал за ней, видя, как она смотрит на танцующиx Гарри и Джинни.

— Знаешь, — его голос прозвучал неожиданно мягко, — иногда лучшее, что можно сделать с болью — это на время отвлечься от неё.

Он сделал шаг вперёд и склонился в изящном поклоне.

— Танец?

В тот же миг она почувствовала лёгкое движение магии вокруг себя. Её домашняя одежда сменилась на то самое сапфировое платье, в котором она была тогда на балу.

— Ты это серьёзно? — выдохнула она.

Он протянул руку и, словно в такт этому жесту, заиграли первые аккорды «I’m not in love» 10cc.

Её пальцы медленно легли на его ладонь. Когда его рука обвила её талию, они начали движение, вплетаясь в хоровод призрачных пар.

В его взгляде не осталось ни следа от былой отстранённости, и она поняла, что этот бальный зал, этот танец... это и есть тот самый галантный жест, за которым последует переход на другой уровень их отношений. Осознание это медленно проникало в неё, пока они кружились под эфирный фон песни, напоминающий парящий хор.

Внезапно она обратила внимание на слова — на эти повторяющиеся отрицания любви. Вряд ли это была случайность, учитывая, кто здесь заказывает музыку. Где-то в глубине души шевельнулось что-то болезненное.

— Ты хочешь что-то сказать мне этой песней? — спросила она и отчего-то сразу пожалела, что таким образом выдала свою уязвимость.

— Если бы я хотел что-то сказать, я бы сказал, — его голос прозвучал ровно. — Это просто старый шлягер. Один из тех, что играли тогда, если ты не помнишь.

Подозрения не исчезли, но она постаралась загнать обиду обратно в глубину. Проверить его слова всё равно было невозможно, да и какая, в сущности, разница? Нужно быть полной дурой, чтобы надеяться, что такое существо, как он, способно на любовь.

Его рука скользнула ниже по её спине, и внезапно всё её сознание сузилось до этого простого факта. До мурашек, бегущих за каждым движением его ладони. До магнетического взгляда, пригвождающего её к месту. До невероятной близости его тела, ощущаемого через тонкий шёлк платья.

Всё остальное — призрачный зал, музыка, тяжёлые мысли — отступило и затерялось в фоне. В её мире не осталось ничего, кроме Него. На самом деле, в этом мире для неё и правда не существовало ничего, кроме него.

Она догадывалась, что будет дальше, но не могла и не хотела этого остановить. Тогда, в ту праздничную ночь, ему пришлось растягивать время одной песни, чтобы продлить их танец. Теперь необходимости в этом не было — даже если начнётся следующая композиция, потом другая... Было ясно, к чему всё придет рано или поздно… Хотя, глядя в его глаза, полные тёмного желания, она поняла, что ожидание подходит к концу. Сейчас.

Локи медленно притянул её ещё ближе, и между ними не осталось и намёка на дистанцию. Его губы захватили её с первой же секунды — страстно и безоговорочно. Это был поцелуй-завоевание, поцелуй-притязание, не оставляющий места сомнениям. В нём чувствовалась вся накопившаяся за месяцы напряжённость, вся та игра в кошки-мышки, что велась между ними.

И Гермиона пропала. Да, она давно смирилась с мыслью, что они станут любовниками. Но теперь, когда её тело отвечало ему шквалом гормонов и электрических импульсов, все предостережения разума окончательно растворились в этом шторме.

Её руки обвили его шею, она отдалась чувству всем существом. Вдруг стало неважно, кто он и что совершал. И что планирует совершить.

Этот поцелуй стал откровением: она никогда по-настоящему не знала, что такое желание. Та близость с Роном, которую она считала страстью, вдруг показалась бледной тенью. Это было просто уютное пламя камина, а то, что она чувствовала сейчас, был лесной пожар. Все те годы, всё, что она считала любовью, было всего лишь прелюдией, подготовкой к этому моменту, к этому мужчине. Её истинной судьбой было принадлежать ему. Быть его.

Иллюзия бального зала дрогнула и рассыпалась на тысячи мерцающих частиц. Внезапная тишина оглушила после музыки, а вместо паркета под ногами оказался знакомый каменный пол их кухни.

Её спина мягко уперлась в край стола, прежде чем она успела сообразить что происходит. Он уверенно обхватил её бёдра и усадил её на прохладную столешницу, не прерывая поцелуя. Одежда оказалась нестерпимой преградой, и вскоре она исчезла — то ли по воле магии, то ли по обоюдному нетерпению.

Первый раз был стремительным, почти яростным — давно сдерживаемая страсть, наконец вырвалась на свободу. Стол скрипел под их весом, её пальцы впивались в его плечи, оставляя следы. Всё смешалось — прерывистое дыхание, приглушённые стоны, ощущение его кожи под её ладонями.

Когда всё закончилось, наступила тишина, нарушаемая лишь их тяжёлым дыханием. Локи прижал её к себе, его губы коснулись её плеча.

— Продолжим в более удобной обстановке, — прошептал он, и его голос был низким и хриплым.

Он легко подхватил её на руки, и потащил в спальню.

_________

Она проснулась в одиночестве. Простыня с его стороны была холодной, подушка — нетронутой. Комната, наполненная утренним светом, казалась неестественно пустой и безмолвной. Воздух еще хранил сладковатый запах их тел, смешанный с дымкой магии, но его самого не было.

Они провели вместе ночь. Не просто переспали — это было землетрясение, сметающее все барьеры. Яростная, откровенная борьба тел, где не было победителей и побежденных, а было лишь всепоглощающее пламя. И что же? На рассвете он просто ушел.

«Почему?» — стучало в висках, пока она сидела, закутавшись в одеяло. Разве в этом проклятом раю у него нашлись дела поважнее?

И тут ее собственные мысли возмутили ее до глубины души. Стоп. С чего это она сидит и рефлексирует, будто совершила какую-то оплошность? Она не сделала ему ничего плохого. Это он повел себя как последний мудак.

Волна спасительного гнева смыла щемящую тревогу. Она решительно встала, оделась и направилась на кухню.

Он стоял на балконе, спиной к ней, с нарочитой отстраненностью человека, полностью поглощенного созерцанием пейзажа. «Неужели деревья стали увлекательнее, чем вчера? — язвительно подумала она. — Или просто проще смотреть на них, чем на меня?»

Сжав губы, Гермиона принялась готовить завтрак, с грохотом расставляя посуду, чтобы хоть как-то привлечь его внимание.

Он вошел, когда еда была уже на столе, и его поведение было до неприличия обыденным.

— Сделаем сегодня перерыв? Не хочу опять слоняться по джунглям, — произнес он, как ни в чем не бывало.

— У тебя есть дела поважнее? — спросила она, вкладывая в голос легкую нотку надежды.

Может, сейчас он отпустит какую-нибудь пикантную двусмысленность, намекнет, что им есть чем заняться в четырех стенах.

Но Локи лишь пожал плечами, его лицо было маской холодного спокойствия.

— Иногда полезно предаться лени.

«Не хочешь поговорить о том, что было вчера?» — слова готовы были вырваться наружу. Но ее сдержала внезапно нахлынувшая обида. Ах, так? Ну и прекрасно. Иди к черту.

_______

Он продолжал морозить ее, и она не понимала почему.

Она укрывалась в библиотеке с книгой, но слова расплывались перед глазами, а мысли упрямо возвращались к нему. По ночам она вслушивалась в тишину — вдруг зазвучат его шаги в коридоре, и это невыносимое напряжение наконец разрядится.

Но шаги не раздавались. Она чувствовала себя растоптанной и отвергнутой. То мгновение чистой, освобождающей страсти, когда она отдалась ему без остатка, теперь казалось далеким и непонятным сном.

Дни тянулись один за другим, заполненные тягостным молчанием, пока однажды её мозг не выдал единственное логичное объяснение. И как только мысль обрела форму, ей стало на удивление легко.

Ему нужно, чтобы она приползла к нему, прося о ласке.

Да, это было очевидно. Возможно, он так наказывал её за то, что она когда-то отвергла его предложение в хнефатафл. Или это просто очередная игра, где ее унижение — главный приз. Но, к ее удивлению, она не чувствовала себя униженной. Вместо этого она ощутила облегчение, будто снова вернула контроль над ситуацией. Что ж, раз уж он хочет спектакль, так и быть, он его получит.

Она вышла в гостиную. Он сидел в кресле, углубившись в какие-то расчеты в своем дневнике. Весь воплощение отстраненности.

Гермиона подошла, намеренно опустив плечи и сделав лицо покорным.

— Было бы здорово снова... потрахаться, — произнесла она с наигранной неуверенностью.

Он поднял на нее взгляд, и на его лице на мгновение отразилось удивление, тут же сменившееся тем самым довольством, которого она и ожидала.

— Может быть, — сказал он, растягивая слова, словно смакуя ее мнимую слабость. — Если ты попросишь как следует.

Она притворно опустила глаза, стараясь скрыть торжество, оттого, что ей удалось подобрать ключ к его больной логике.

— Ваше высочество, — начала она подобострастно и робко. — Не могли бы вы отвлечься от ваших невероятно важных занятий и... осчастливить меня?

Он тут же отложил свои записи, будто только этого и ждал.

— А я уже начал думать, что ты предпочтешь вечно сидеть в своей комнате и строить из себя оскорбленную невинность.

Несуразность этого обвинения — ведь это он игнорировал её — на секунду вызвала в ней вспышку досады. Но эта вспышка погасла, не успев разгореться. Потому что он был уже рядом, и его руки обвили её талию, и всё, что осталось от её возмущения, — это слабый вздох, потонувший в его поцелуе.