Изгоняя тьму (гет)

Февраль 2Х20

Если честно, Зак очень зря переживал по поводу всей этой празднично-февральской лабуды. Во-первых, смысл ему напрягаться? День святого Валентина — тупой, слащавый, не имеющий к нему ни малейшего отношения праздник. Во-вторых, он и вспомнил-то только потому, что Рей была в него влюблена и могла придумать что-то особенное.

Он был бы не против принять от неё шоколадку.

Но всё же, отвечать на её чувства было странно, потому что ему всё ещё было страшно, но ещё страннее — потому что он всё чаще ловил себя на мысли, что хотел принять их. Даже больше — ответить взаимностью. Но он не мог ни позволить себе эту слабость, ни совершать после этого тонну дерьма, которое уж точно даром не пройдёт. Он не мог заставить себя признать свои чувства ни вслух, ни в сердце. До тех пор ему не стоило позволять себе отвечать на её романтические жесты — это было бы нечестно и ничем хорошим бы не закончилось.

Звучало тупо, но он боялся. До чёртиков боялся — ошибок, будущего, да себя самого!

А ещё после всех этих романтических жестов от Рей у него от смеси обожания и страха сердце постоянно колотилось, как невменяемое, поэтому в итоге он сидел и психовал из-за чего-то такого глупого, как День святого Валентина. Грей бы поржал с него, если бы узнал (очевидная причина, почему Грей не узнает).

Но сегодня, в ёбаный день влюблённых, Рей припёрлась к нему с самого утра вообще никакая, её лихорадкой можно было дом топить, и она несла какую-то забавную, но тупую чушь.

— Рей, — не выдержал он. — Какого хера?

Она с лихорадочным блеском в глазах и алыми от румянца щеками скинула туфли, отбросила пальто, школьный рюкзак и, чуть пошатываясь, пошла к нему на диван.

— Эй, Зак, ты замечал, как сильно похож на феечку? Феечки никогда не врут, и ты не врёшь, — повторила ошалевшая Рей всё тем же тупорылым тоном.

Она больше не могла держаться на ногах — и он поймал её в свои объятия. Как будто все её силы ушли на то, чтобы прийти к нему, и он даже отчасти знал причину. Здесь было её главное убежище. Здесь ей не нужно было притворяться сильной, и зная, что он всегда поймает, Рей могла позволить себе упасть.

— Да ты бредишь, — простонал Зак. Он прижал руку к её горящему лбу, и действительно, почему эта тупая малявка вообще вставала? Хотя, учитывая, что в её доме даже постель не была безопасным местом — понятно, почему она ушла из дома с температурой. — У тебя же вроде бы есть друг-врач? Чего к нему не пошла?

— Я не дошла до школы. Была на полпути, как голова закружилась, и я просто пошла к тебе… — Рей сделала паузу. — Или надо было пойти в школу к доктору Денни…

— И ты додумалась только сейчас?

— Мне показалось, что я должна отдохнуть в нормальном месте, и вот я здесь.

Вздохнув, он запустил ладонь в волосы. Идиотизм. Скорее всего, она тоже это в каком-то смысле понимала, просто лихорадка не позволяла нормально об этом сказать, так что Зак взял её на руки. Она ни разу не сопротивлялась — наоборот, свернулась в его объятиях, еле сжала ткань его толстовки и полностью расслабилась, в очередной раз доказывая, как сильно ему доверяла, даже если она была больна и беззащитна, а он был серийным убийцей, в душе не ебавшим, как о ком-то заботиться. Ему всегда было странно об этом думать, потому что Рей, равно как и он, выросла в насилии.

Когда всю жизнь тебя учили, что даже малейшая слабость могла тебя уничтожить, было очень тяжело позволять себе быть уязвимым перед другими.

Но это не значило, что она не видела его слабым. Пусть не физически, но эмоционально — уж точно. Зак просто плохо себе представлял, что ему можно было довериться с такой же лёгкостью, с какой он доверялся Рей.

Она казалась такой бесконечно хрупкой, что Зак почти что боялся навредить ей любым резким движением.

— Отдыхай, — приказал он, укладывая её в постель, и завернул её в одеяло, словно ролл. — Пока не начнёшь нормально соображать — не выпущу.

— Нормально я соображаю, — по-детски пробурчала она. — Я же смогла найти дорогу!

— Тебя по инерции ноги приволокли.

— Одно и то же!

Закатив глаза, он встал с кровати. Неважно, как сильно ему сейчас хотелось скользнуть под одеяло и валяться с ней в обнимку до второго пришествия — нужно было дать лекарства, и с этим никто, кроме него, помочь не мог. Он перебрал пару ящиков, пока не нащупал аптечку. В основном она там просто пылилась, потому что он болел от слова «никогда» и в обычный день в принципе забывал о её существовании. Сегодня он надеялся, что у него были какие-то подходящие для Рей лекарства.

Не то чтобы он знал конкретное название, но в коробке обычно лежали инструкции (даже тупица вроде него мог отдалённо по картинкам понять назначение, но теперь он хотя бы немного умел читать), и Зак на них рассчитывал.

Насколько он знал, лекарства не портились. После истечения срока годности эффект немного притуплялся, но по сути, их можно было принимать — и он сам удивился, что это вспомнил.

— Знаешь, Зак, мне всегда было интересно, почему у тебя разноцветные глаза… Но они такие красивые, и если ты феечка, то это всё объясняет.

Сам Зак подозревал, что дело скорее в той биологически-генетической херне, о которой Рей уже пару раз вещала и в которой разбиралась куда лучше него, но сейчас ей, по ходу, было вообще по барабану.

— То есть… У феечек глаза одинакового цвета? Зак, а феечки существуют?

— Нет, — отрезал Зак, продолжая искать эту ебучую инструкцию. — Во всяком случае, мне так не кажется.

Рей резко села в кровати.

— Нет, кажется, это только эльфы не могут врать, я читала. Стоп, а эльфы и феи — не одно и то же?

— Рей?

— А?

— В душе не ебу, о чём речь, и ты, скорее всего, тоже. Просто ложись и попробуй уснуть.

— Ладно, — послушно тявкнула она, пожала плечами и снова легла.

Наконец он нашёл этот сраный кусок бумаги с нарисованным человечком с красным лицом, было написано что-то про «жар», и следовали обложки коробок с указанными дозировками. Он принялся искать в аптечке что-то похожее, попутно молясь всему несуществующему, чтобы он понял инструкцию правильно. Может, стоило спросить Рей — и тогда бы уже она из-за лихорадки поняла что-то неправильно. Вот блядь.

Зак прикусил кончик большого пальца, чувствуя под зубами текстуру повязок. Сиделка из него точно была не ахти какая. Ладно ещё царапины подлатать, но в простуде он точно был не силён. Он и сам пару раз болел, давным-давно, ещё когда жил с Сихам, но ему для выздоровления нужно было всего лишь хорошенько отоспаться. Проблема неестественной живучести — он понятия не имел, как нормальные люди справляются с тем, что для него практически ничего не значило.

Ну и хрен с ним. Он понадеялся, что понял тот листок правильно и был не таким неудачником, каким себя считал.

— Я бы на твоём месте подумал дважды, прежде чем довериться кому-то вроде меня.

— Но ты доверяешь мне, — сонно ответила Рей. — Поэтому я доверяю тебе.

Зак был буквально обязан перепроверить, что за таблетки в той коробочке — нужно ли было их растворять, или запивать (или тупо жрать всухую, как он обычно делал). А потом он пошёл к Рей.

— Я не знаю, сколько ты должна принять, — честно сказал он, оставляя лекарства на тумбочке.

Рей прыснула.

— Нормально. Выпью как обычно.

Он посмотрел с долей недоверия — в каком месте всё нормально? — но, к сожалению, о лекарствах он знал слишком мало, чтобы спорить. Наверное, знание лекарств было одним из тех необходимых навыков выживания, которые ему стоило приобрести, и сейчас оно выглядело куда полезнее, чем его практические знания о том, как сделать взрывчатку.

Зак принёс ей стакан воды, и она запила таблетки, прежде чем со вздохом снова плюхнуться на подушки.

— Не знала, что у тебя есть лекарства.

— Да они только пылятся. Я почти не болею.

— Счастливчик, — выдохнула она, прежде чем перевести взгляд с потолка на его глаза. — И ты никогда к доктору не ходил? Даже на медосмотр? Звучит как-то дико, если честно. Мы так долго знакомы с доктором Денни, что я уже и забыла, каково это, когда тебя никто не держит на постельном режиме.

— Ну, медосмотры были, — неохотно сказал он. — Я нечасто болею, но когда-то давно мне было вообще из рук вон херово. Когда я только-только приехал сюда, я был… не в состоянии даже руку поднять. Меня отправили в больницу.

Рей резко поднялась на кровати, но он тут же уложил её обратно, положив руку на лоб. Всё ещё горячий. Она не сопротивлялась, но забавно прищурилась.

— В больницу, значит? Вот это да, я бы в жизни тебя в больнице не представила.

— Почему нет?

— В больнице же нельзя шуметь.

Он буркнул под нос что-то невнятное. Больница не была самым подходящим для него местом, потому что он убивал людей, а в больнице обычно спасали жизни. Там место нормальным людям, а не преступникам вроде него. По крайней мере, так он считал.

— И тебя просто вылечили и отпустили, даже ничего не спросили? — игриво спросила Рей.

— Это была не государственная больница, — пожал плечами он. — Частная. Там Грей хозяин. Он отправляет меня, если нарвусь на совсем уж дерьмовые раны или когда он считает, что пора провериться, но в основном я стараюсь там не светиться.

— Отец Грей владеет клиникой?

— Ага.

— Мне снова не стоит уточнять?

— Да на здоровье. Я тоже ничего об этом не знаю.

Всё, что он знал — тамошние работники проливали кровь не только невинных пациентов. И он тоже мог бы найти там работу — да хоть тяжести какие-то таскать — если бы больницы не ощущались настолько чужой территорией. Так бы он поучаствовал в неоднозначном бизнесе Грея, как член его неоднозначной семьи.

Состоящей из убийц и защитников в одном лице.

Раньше ему казалось, что он годится только на роль «убийцы», но после знакомства с Рей он признал, что и «защитником» быть довольно неплохо.

— Почему ты не хочешь туда ходить? — спросила Рей. — То есть, это хорошо, что ты стараешься лишний раз не встревать, но прозвучало так, будто дело не только в этом.

Блядь, он всегда был таким открытым, или только с ней?

— Потому что там работает семейка Грея, — простонал он. — Я уже говорил, что они любят доёбывать. И там работает та баба, с которой я не разговариваю.

Рей кивнула, и он от всей души понадеялся, что она не будет задавать другие вопросы. К его счастью, она не настаивала, и воцарилась уютная тишина. Она выглядела так, будто лихорадка ещё долго не пройдёт, но бредить вроде бы перестала. Может быть, до неё тоже дошло, что она несла полную чепуху, и она решила замолкнуть, чтобы не сбивать с толку сильнее обычного. Когда она закрыла глаза, Зак почти что подумал, что она уснула, но Рей почти сразу же снова на него смотрела — наверняка опять хотела поболтать.

— Зак, если хочешь, садись. Это же твоя кровать, — протянула она, похлопывая по матрасу, и пронзительно захохотала. Нет, она до сих пор бредила. — Я сплю здесь чаще, чем стоило бы, хотя это всё ещё твоя кровать. Хотя, наверное, сейчас она моя? Нет, постой, — нахмурилась она, — ты первый в ней спал! То есть, не сегодня, а вообще. Ты был первым. Ага. Ты её забил. Но в мусорном баке всё равно первая была я! — с триумфом заключила она.

Зак подавил искреннее желание закатить глаза. Сейчас Рей, если честно, была даже немного милой, но для него она всегда была умилительной.

— Это всё ещё моя кровать, коротышка.

— А когда я буду жить с тобой, чья это будет кровать?

Зак чуть опешил. Спасибо бинтам — она не могла увидеть тупой румянец на его щеках.

— Наша, — в итоге ответил он. — Да, как-то так.

Рей засмеялась, на её щеках всё ещё играл румянец, и в этот момент как будто кто-то распахнул дверь, возвращая в его память всё, что они пережили, и осветил все плохие воспоминания этим видением её искреннего смеха. Наша.

Он взял её ладонь в свою, переплетая пальцы, и сжал с силой достаточной, чтобы она обратила внимание.

— Зак?

— Всё хорошо, не переживай, — он ненавидел собственный внезапно охрипший голос, но не собирался от неё ничего скрывать. — Я просто рад, что ты сказала «когда», а не «если».

— Ну, я же уже согласилась, — хихикнула она. — Знаешь, ты как будто просил выйти за тебя замуж, или типа того…

Ой.

Ой-ой.

— Рей, ты что, блядь, несёшь? — бля-бля-бля, теперь и до него это дошло, и он не хотел этого понимать. — Спи уже!

— Извини, — весело сказала она. — Да ладно, это всё равно было бы нереально. Ты же умер, да? То есть, по документам. Не прямо сейчас. Да, сейчас ты живой, и мне так больше нравится. Ты гораздо красивее, когда живой.

— Ты когда успела меня мёртвого повидать?

Улыбка резко померкла.

— В моих худших ночных кошмарах.

Он тут же успокоился и поднёс её руку к губам, чтобы поцеловать костяшки.

— Меня так легко не убить.

— Я знаю, — сказала Рей. — Если кто-то из нас и умрёт, то это буду я.

— Нет.

Он медленно выдохнул, изо всех сил стараясь не повышать голос. Рей уже привыкла, что он реагировал слишком громко и бурно, она знала, что он не кричал лично на неё, но бредящая Рей могла этого не осознать. Она до сих пор вздрагивала, когда слышала чьи-то крики. До сих пор подскакивала, когда резко открывалась дверь. До сих пор извинялась больше необходимого, благодарила за сущие мелочи, дважды думала перед тем, как что-то сделать или сказать. С ним она расслаблялась, но это потому, что они давно и хорошо друг друга знали, и потому что обстоятельства их внезапной дружбы сделали его в её глазах тем, кому она могла доверять, и плевать, насколько он был на самом деле опрометчив. Ну, ещё она знала, что он никогда не причинит ей боли, и это помогало, но далеко не значило, что она просто возьмёт и забудет обо всём, что нажила со своими родителями.

— И тебя никто не убьёт, Рей, — мягко ответил он. — Я не позволю тебе умереть. Если что-то случится — беги сюда, я буду рядом. Клянусь Богом.

Рей сжала его руку, улыбнулась настолько нежно, что его сердце готово было разорваться. Она подняла свободную руку, чтобы положить ладонь на его щеку, и кончики пальцев задели обнажённую кожу на висках.

— Ты же не веришь в Бога, Зак, — пожурила она. — Но я верю в тебя.

Их глаза встретились. Он никогда бы не подумал, что чей-то взгляд будет обладать такой огромной властью над ним. Но потом он встретил её, потом она посмотрела на него со всем своим внутренним светом и смелостью, и Зак понял, что никогда по-настоящему не знал значение слова «тонуть».

— Зак? — чуть неуверенно позвала она. — Можешь меня поцеловать?

Она не должна была уточнять, куда именно. Ему не нужно было знать, зачем. И в каком-то смысле он не должен был на это отвечать.

— Не могу, — повторил он, как и много раз до этого. Она знала, что он это ответит. — Ты меня заразишь, — игриво добавил он, чтобы разрядить обстановку. Но он имел в виду не только её болезнь, и наверное, она тоже это понимала.

С улыбкой она покачала головой.

— Точно. Плохая идея.

Она опустила руку с его лица, чтобы натянуть на лицо одеяло, пока на подушке не остались одни её встрёпанные волосы.

— Ты чего, Рей? — чуть удивлённо спросил он.

— Я стесняюсь, — послышался приглушённый голос. — Мы просто болтаем, я не понимаю, что несу, но я очень-очень сильно тебя люблю, и мне постоянно кажется, что сердце сейчас выскочит из груди, когда ты вот так смотришь.

Он честно попытался не принимать близко её слова, но ничего не получилось. Спасибо, что она сейчас его не видела — он закусил губу в отчаянной попытке быть хладнокровным. Да, Рей могла ощутить, что он чуть крепче сжал её руку, но ему хотелось вообще обо всём этом забыть и в очередной раз сказать себе, что её романтические жесты ничуть не трогают.

— И как же я смотрю?

— Сам знаешь.

Она стянула одеяло под нос, обнажая только верхнюю часть лица — красные щёки и робкий, но обвиняющий взгляд. Если бы она открылась полностью, он бы не удивился, увидев, что она надулась. Она была такой очаровательной, что Зак чуть рассмеялся, склонился над ней, опираясь на руку.

Поймав её взгляд во второй раз, он не упустил её сбившееся дыхание, её чуть сжавшиеся на его ладони пальцы и дрогнувшие ресницы.

Он наклонился ближе.

— Ты должна меня остановить.

— Если зайдёшь слишком далеко — ударю, — тихо пообещала Рей. — Если я почувствую, что это неправильно.

Он хотел возразить, но его хватило на один кивок. Он мало что мог сказать на этот её тихий голосок. Она пообещала. Она не бросала слова на ветер.

— Зря ты мне так доверяешь, — добавил он.

— Я знаю, что ты не доверяешь самому себе, но доверься мне. Я знаю свои границы. Я тебе верю.

Она не имела в виду его желания — но знала, что он не переступит черту. Рей любила его, но не слепо. Она сама знала, что он мог причинить ей боль.

И даже так она просто поверила, даже если он сам считал, что это тупая идея, потому что он каким-то образом дал ей на это повод. Он завоевал её доверие, поддерживал, и она вряд ли бы разочаровалась, если бы он один раз случайно оплошал. Не то чтобы он собирался позволять себе совершать ошибки — он хотел обезопасить её от той своей стороны, которой не доверял. Но…

Но.

Он тоже ей доверял.

Она долгие годы жила бок о бок с людьми, которые причиняли ей боль, хотела добиться от них любви. Она уже поняла, что это было неправильным. Она знала, что заслуживала лучшего.

Она бы не позволила ему совершить ошибку.

— Я тоже тебе верю, — прошептал он.

Он уткнулся губами в одеяло — именно там, где были её губы. Он повторял себе, что это всего лишь долбанное одеяло и ничего не значит, даже если и без этого было неловко. Он повторял себе, что просто потакает ей, потому что она заболела.

Несмотря на это, он представлял, что в самом деле целует её. Несмотря на это, он закрыл глаза и крепче сжал её руку.

Несмотря на это, он позволил себе задержаться дольше, чем следовало бы, потому что Рей зарылась пальцами в его волосы.

* * *

Той ночью ему впервые приснилось, как он целовал Рей.

Бороться с чувствами стало ещё невыносимее.

* * *

Апрель 2Х20

Рей ожидала признания от Эдди ещё с того дня, как поняла, что он был влюблён. Он был не из тех, кто хранит всё в себе, и разумеется, прямых признаний от него ещё не звучало, но подсказок и намёков было предостаточно (некоторые были совсем уж непрозрачными, как будто он ждал, что она сама у него всё спросит). Теперь она была уверена, что он уже вот-вот всё скажет, просто не знал, как подобрать момент.

Она позволила им снова сблизиться. Он был её другом детства, не было никакого смысла ни отталкивать его, ни отвергать их дружбу — теперь точно. Ей больше не хотелось держать любимых людей на расстоянии в страхе того, что о ней подумают. Если Эдди любил её — она не собиралась ему в этом мешать. Даже если она не могла ответить ему взаимностью, она не имела права запрещать её любить.

В любви было какое-то счастье, пусть и одностороннее — счастье быть с любимым человеком, быть честным в своих чувствах. Как и была какая-то радость в том, что тебя любят, и она была искренне благодарна Эдди за его привязанность.

Именно так она поняла, что Зак в каком-то смысле тоже испытывал к ней что-то романтическое. Отчасти она не могла поверить до конца — и не сможет до тех пор, пока он не откроет рот и не скажет внятно — но поскольку она сейчас переживала то же самое с Эдди, она могла точно сказать, что Зак вёл себя далеко не точно так же. Зак не просто позволил ей любить, и не просто принимал все её жесты.

Однажды они чуть не поцеловались по-настоящему. Он ревновал. Он признал, что его чувства к ней были особенными и такого он никогда и ни к кому не чувствовал. И они уже дважды как-то косвенно целовались.

Она не делала с Эдди ничего подобного, и никогда бы не захотела сделать.

Не то чтобы он был ей противен — просто она его не любила.

Отчасти ей хотелось, чтобы он уже наконец-то признался, и она раз и навсегда всё прояснила. Эдди, наверное, даже не осознавал, что его чувства односторонние. Иногда он приобнимал её за плечи или поджимал губы, когда она в шутку флиртовала с Ленни или Адрианой — сущие мелочи, от которых складывалось ощущение, будто он считал их взаимно влюблёнными. Она могла бы и ошибаться. Она искренне надеялась, что ошибается.

Но прошли уже месяцы с того момента, как она поняла, что чувства Эдди не утихли, он до сих пор ничего не говорил, между ними висела огромная недосказанность, и она действительно не знала, как быть.

— Просто подойди и объяснись, — посоветовала Ленни.

Да, звучало лучшим выходом из всех. Она могла бы спросить Эдди напрямую, доходчиво объяснить, что нет, она не чувствует к нему того же, и заверить, что они всё ещё были друзьями. Может быть, они могли бы остаться в таких же отношениях, и не ссориться.

Но было сложно подобрать момент. Эдди не вёл себя, как влюблённый, постоянно — в обычный день она легко забывала о его чувствах, легко откладывала важный разговор и так же легко обещала себе, что попробует позже, когда он будет чуть более очевидным.

К сожалению, как и в большинстве случаев, это обернулось против неё.

— Уделишь мне минутку? — спросил у неё Эдди после уроков. — Только ты и я. Мне нужно кое-что сказать.

Она кивнула, но украдкой глянула на Ленни и Адриану, которые точно всё услышали. Ленни осторожно показала большие пальцы, Адриана ободряюще кивнула, но когда Рей выходила из класса, та как-то взволнованно положила руку ей на плечо. Рейчел искренне надеялась, что ей всего лишь показалось.

— Всё хорошо? — уточнила она. Может, он вовсе не о чувствах хотел поговорить. Даже если она ждала этого разговора столько времени, ей стало по-настоящему страшно, что она скажет что-то не так и всё испортит.

— Да, не парься, — легко бросил Эдди. — Всё в порядке.

Он держал её за рукав, пока они шли за школу. Рей изо всех сил старалась не предаваться воспоминаниям о последней ссоре с Лизой Мейвис. Сюда обычно никто не ходил, здесь было идеальное место для травли или признаний, и Эдди, кажется, был заинтересован только в последнем. Её всё ещё немного смущала идея получать от кого-то признание в любви — в конце концов, Лиза была влюблена в Эдди — но прошёл целый год, и с этим местом были связаны не только одни плохие воспоминания.

В конце концов, с Лизой она справилась, доказала, что не сломается, и сказала Ленни, что она не была чьей-то жертвой.

Когда Эдди остановился, она глубоко вздохнула, вспоминая, что она стала сильнее духом, чем была когда-то.

Он взял её руки в свои, и Рей подавила желание отпрянуть — этим она бы только обидела, и сейчас он собирался сказать кое-что действительно важное. Он не сразу собрался с мыслями (стоял с отчаянным румянцем на щеках и избегал её взгляда), но когда начал говорить, до неё внезапно дошло, почему Адриана могла переживать.

Эдди был уверен, что она ответит ему взаимностью.

— Мы знакомы уже много лет, — начал он, и с каждым словом росла как его уверенность в себе, так и её ощущение, что это происходит не с ней, а она просто смотрит со стороны. — Мы всегда были рядом, и ты всегда привлекала меня, Рейчел, с нашей первой встречи. Я не хочу, чтобы мы были просто друзьями. Извини, что держал это в секрете так долго.

— Эдди…

Он не услышал. Наверное, не хотел её услышать. Всё, что она хотела ему сказать, любые способы его отвергнуть просто вылетели из головы. В животе неприятно потянуло, в горле застыл панический крик.

— Рейчел, ты будешь моей девушкой?

В голове опустело на несколько секунд, прежде чем она вернула голос.

— Прости, — сказала она так нежно, как могла. — Но я не разделяю твоего желания.

У него сейчас было такое лицо, будто она отвесила пощёчину. Она не хотела с ним ссориться, не хотела, чтобы он её ненавидел, но чувствовала, что кажется, именно этим всё и закончится.

— Но я люблю тебя, — нервно каркнул Эдди.

Она глубоко вздохнула, крепко сжала его руки в утешающем жесте.

— Я не чувствую к тебе того же, Эдди. Ты мой друг, один из самых дорогих мне людей, но я не люблю тебя в этом смысле и не думаю, что когда-нибудь полюблю. Это не твоя вина, просто так сложилось. Прости.

Он ответил не сразу — долго смотрел на неё с явной обидой, но так и не отстранился. Она искренне надеялась, что он и сам понимал, что никто из них не выбирал, в кого влюбляться, и что она не хотела из-за этого терять их дружбу. Но потом его лицо резко исказилось от ярости.

Пришла её очередь не понимать.

— Это неправда, — сказал он.

И через мгновение её поцеловал.

Не то чтобы Рей никогда не целовала друзей. Не то чтобы она не целовала Зака, чтобы показать ему, какую именно «любовь» имела в виду. Не то чтобы она считала поцелуи каким-то высоким и священным проявлением любви.

Этот поцелуй был не в шутку. Этот поцелуй был не на секунду. Эдди целовал её грубо, насильно, без каких-либо светлых чувств — он надеялся резко взрастить в ней чувства, которых она никогда к нему не испытает. Это было неправильно.

В момент, когда стало понятно, что Эдди сам от неё не оторвётся, она резко вырвала руки и оттолкнула его изо всех сил. Голова пошла кругом, она чувствовала себя как в каком-то плохом сне. Эдди выглядел озадаченным.

— Эдди, я этого не хочу! — она обхватила себя руками и сделала шаг назад. — Извини, но я действительно не хочу!

Она сделала второй шаг. Третий. Четвёртый. Наверное, он пытался что-то ей сказать, но она не слышала — кровь стучала в висках, заглушая всё напрочь. Наверное, она так и стояла на расстоянии, ожидая, что он извинится или она найдёт какие-то другие слова.

Не случилось ни того, ни другого.

Рейчел убежала.

* * *

Она не сразу пошла к Заку. Сама не знала, почему.

Наверное, потому что это снова касалось любви и Эдди, и она не хотела видеть его реакцию, потому что ей хватало собственной злости. Она не знала, как нормально объяснить — «хэй, мой друг детства признался мне в любви и поцеловал меня, и я сейчас хочу свернуть кому-нибудь шею» звучало так себе — и не была уверена, какой ответ хотела от него услышать. Лучше для начала остыть.

Она злилась на саму себя за то, что не разобралась с этим раньше, что дала Эдди ложную надежду. Она злилась на Эдди за то, что он не принял отказ и поцеловал так, как будто мог этим заставить полюбить.

Она пошла медленнее, когда достигла переулков, и пинала всё, что попадалось под ноги. Ей не нравилось злиться на друзей, и даже если Эдди совершил ошибку — он был её дорогим другом. Она бы его простила, если бы он извинился.

Её даже не столько напряг поцелуй — она сама всё настолько запустила — сколько его грубость и настойчивость. Даже если бы она могла ответить ему взаимностью, ей не хотелось бы таких грубых поцелуев. Да если бы Зак её поцеловал настолько же грубо, она бы и его оттолкнула (правда, первые пару секунд она бы этим насладилась, потому что она бы целовалась с Заком, но всё же).

— Наверное, надо было его ударить, — буркнула она, добираясь до старого доброго мусорного бака. Здесь было её второе убежище на случаи, когда она не могла пойти к Заку домой. — Он этого заслужил.

Или нет. Она всё ещё считала, что должна защищать Эдди, и она бы чувствовала себя виноватой, если бы влепила ему пощёчину, пусть даже это не особо его ранит (во всяком случае, физически). Он плохо принял её отказ — здесь и думать не надо было — и наверняка это ощущалось примерно так же, как если бы она молча пнула его в живот.

Наверное, это было второй причиной, по которой она не хотела никому об этом рассказывать. Если она будет выглядеть слишком этим задетой, Зак снова будет порываться снести голову, а Адриана и Ленни определённо заставят Эдди немного (или много) пожалеть о своём выборе. Сейчас Эдди будет лучше, если на него будет злиться только она.

Она уселась на крышку бака, по-детски махая ногами, и решила оставаться здесь, пока не успокоится. Она могла бы избегать Зака какое-то время, но решила, что это будет только в крайнем случае, если их чувства усложнятся настолько, что они не смогут никак их контролировать, и до сих пор всё было не настолько плохо. Даже если медленно, но верно, всё шло к полному срыву — потому что Зак активно отказывался признать свои чувства — но Рей надеялась, что до крайних мер всё же не дойдёт.

Зак был плох в чувствах, так что, границы должна была определять она. После того разговора с Адрианой о его возможной любви она начала принимать кое-какие меры предосторожности на случай, если у Зака случится конфликт с самим собой. В последнее время всё стало чуть похуже — наверное, он сам начал осознавать свои чувства, и ему это вряд ли нравилось.

Она любила его, но не сходила с ума. И если кто-то должен был строить планы на крайний случай, быть достаточно зрелым и хладнокровным — она была не против взять на себя эту ответственность.

Но при этом действительно надеялась, что до этого не дойдёт.

* * *

«Ничему меня эта ёбаная жизнь не учит», отругал Зак самого себя.

Тёмные круги под его глазами не скрывали даже повязки, и он нахмурился собственному отражению, прежде чем со стоном отвернуться от зеркала. Может, однажды он и сможет справляться с внутренним конфликтом лучше, чем бессонницей, но это был определённо не тот случай.

Он знал, что снова косячил, потому что в прошлом году было то же самое, и в итоге он сорвался и чуть не убил Рей. Но сейчас он не знал, что делать с этими чувствами, и с Рей поделиться никак не мог.

По крайней мере, он даже не пытался себя обманывать и думать, что всё под контролем. Он понимал, что должен с кем-то поделиться, спросить совета, сделать хоть что-нибудь, чтобы всё не закончилось пиздецом, но это казалось нереальным. В нём слишком укоренилась вера, что он должен справляться со своими проблемами в одиночку, что другим его нытьё только навредит и так далее.

Раньше он думал, что вопроса жизни и смерти Рей будет достаточно, чтобы его изменить. По ходу, всё же нет. Рассказывать ей об этих чувствах было ещё опаснее, чем держать их в себе.

Он был просто ебанат, который никогда не научится даже на собственных ошибках, и однажды ему придётся об этом пожалеть.

Ну и насрать. Похуй на всё, пока она в безопасности.

Даже если он в итоге оттолкнёт её от себя и сгниёт от тоски — ей же будет лучше.

Когда Рей пришла, он сидел на диване, и вместо приветствия он просто хотел попросить её свалить подальше на какое-то время. Прямо сейчас он не доверял самому себе, но ещё он жаждал её близости, жаждал своего солнца, и он слишком вымотался, чтобы сформулировать что-то адекватное — так что позволил ей подойти, пока над ними нависала тяжёлая атмосфера надвигающегося пиздеца.

— Зак, ты в порядке? — встревожилась она, провела одними кончиками пальцев по его щеке, и он задрожал. Чем больше они были вместе, тем сильнее ему хотелось просто отдаться собственным чувствам. Борьба с самим собой невероятно истощала. — Ты спал?

Он покачал головой. Теперь его мучили не кошмары, которых хотелось избежать — нет, это были его собственные мечты. Ему снилась она. Ему снилось, как он целует её, ощущает её губы на своих, да так реально, как будто это было на самом деле…

Блядь.

Эти сны начали доёбывать с самого февраля, будь трижды проклят тот день влюблённых, и теперь он избегал собственных снов, словно какой-то чумы. Он не мог позволить себе такие мысли о ней — не сейчас, когда он до сих пор отказывался признать собственные чувства, когда он не доверял самому себе.

— У тебя что-то случилось? — он угадал, потому что после этого вопроса Рей чуть напряглась. — Рей, ты в порядке? Ты какая-то… загруженная.

Наверное, она почувствовала, что им не стоит быть так близко друг к другу, но даже тогда не спешила отстраняться, и мизерная дистанция между ними его убивала. Он хотел протянуть руку, притянуть к себе на колени, обхватить её талию и уснуть в её крепких объятиях. Он ненавидел быть таким эгоистичным прилипалой… и лжецом.

Нет, он не хотел просто её обнимать. Он пиздецки хотел её поцеловать, и одной этой мысли хватило, чтобы смотреть куда угодно, но не на её губы.

— Да, — в итоге признала Рей. — Кое-что стряслось. Вчера. Мне нужно было немного остыть.

Он встревоженно поднял голову.

— Родители?

— Нет, здесь порядок. Они меня не трогают.

Это его не успокоило. Она выглядела напряжённой. Даже расстроенной. Она не могла постоянно радоваться жизни, но Зак мог отличить меланхолию от случившегося пиздеца. Даже если это не касалось её родителей — что-то определённо случилось.

— Ты в порядке? — повторил он.

Она одарила его долгим тяжёлым взглядом, и Зак снова поборол желание притянуть её к себе. Истощение не позволяло мыслить трезво, и его мысли сейчас медленно отходили на второй план, уступая инстинктам, которые в обычный день с переменным успехом подавлялись. Сейчас был идеальный момент, чтобы попросить её уйти.

Он не сказал ни слова.

— Думаю, я в порядке, — сказала она. — Но я думаю… нам с тобой стоит сделать небольшой перерыв. Может, на неделю.

Его сердце пропустило удар. Рей сейчас выглядела немного виноватой, как будто не хотела, чтобы всё прозвучало именно так.

— В смысле?

— Нет, я не говорю «сейчас» или «завтра»! Просто… если из-за наших странных чувств что-то случится… — она запнулась в явной попытке подобрать правильные слова. Из его головы вылетели последние мысли. — Я не хотела показаться резкой, но мне кажется, что тебя не устраивают собственные чувства ко мне. Если всё станет хуже, мы должны взять друг от друга перерыв, чтобы ты подумал наедине с собой. Я просто предлагаю, чтобы в случае какой-нибудь ссоры я осталась дома на несколько дней, и ты хорошенько подумал, пока всё не закончилось, как в прошлый раз.

«Да», должен был ответить он. «Это правильная мысль, тебе не нужно постоянно думать обо мне и моей неуверенности в себе. Если я снова проебусь, мне стоит взять перерыв и обмозговать всё, что я натворил, может, спросить совета у Грея и прояснить, чего мне хочется, потому что я хочу быть с тобой честным».

Он действительно так думал. Он должен был так сказать.

Но ещё в его голове отбойным молотом повторялось: нет-нет-нет-нет-нет.

Нет.

В жилах разлилась паника от одной мысли, что Рей будет вдалеке от своего убежища, вдалеке от него, что он не сможет увидеть её и убедиться, что она цела и невредима. Его солнце уйдёт по его же собственной ёбаной вине.

Та его часть, которая всё ещё оставалась рациональной, говорила, что это идиотизм, и Рей была всецело права, но он не слушал, он не хотел слушать, не собирался, и он просто…

Паниковал.

— Рей… блядь, да с чего ты это начала? — он потянулся было к ней, но она чуть заметно напряглась, и это было почти физически больно. — Я что-то натворил?

— Нет-нет, дело не в тебе! — теперь уже она паниковала. Чёрт, всё уже катилось по наклонной, но он не мог ничего поделать, не мог никак это остановить, потому что из головы вылетели последние ёбаные мысли. — Я… Эдди…

Эдди.

Тот друг.

Парень, который в неё влюбился.

Приглушённые мысли прорезала вспышка острой треклятой ревности. Ревности, неуверенности, желания никому её не отдавать, чистой ярости и ненависти к самому себе от мысли, что он сам спрашивал, почему бы ей не встречаться с Эдди.

Зак отдалённо осознал, что обхватил её запястье, и в его жилах ядом кипела злость.

— Рей, — низко рыкнул он. — Он что-то тебе сделал?

Она выглядела испуганной. В другое время одного этого зрелища хватило бы, чтобы он в секунду отпустил её и извинился; но сейчас он был уставшим, истощённым, напуганным и злым, и вот с этого момента он точно не мог доверять самому себе.

(В глубине сознания пронеслась мысль, что он мог бы заставить её себя ненавидеть, потому что ей было лучше без него, и он заслужил этой боли.)

— Он признался мне в любви, — пробормотала Рей с непонятным выражением, застрявшим где-то между страхом и пустотой.

Зак почувствовал, как под ногами разверзлась бездонная яма, и с каждым словом Рей он падал и падал и падал, всё глубже и глубже.

— Я его отвергла, сказала, что он просто друг. Он… меня не понял, — Рей сидела с каменным лицом. Хватка на запястье усилилась. — Он поцеловал меня.

Мир

внезапно

остановился.

Потому что он

уже довольно давно

мечтал

её поцеловать.

— Я убью его нахуй.

За то, что этот пацан поцеловал её несмотря на то, что она отвергла, поцеловал её, зная, что она его не любит, поцеловал её раньше, чем это сделал сам Зак — и он устал, так сильно устал от бессонницы, от неравной битвы со своими чувствами к Рей, от страха перед ошибками, так устал-устал-устал…

Уставший, тупой и склонный к ошибкам. Ненавидящий самого себя за все те мерзкие мысли, которые не должны были появляться в его голове — но стали громче любого здравого смысла.

— Не надо! — воскликнула Рей. — Я его оттолкнула. Я злюсь на него, и я подожду, пока он не придёт извиняться. Это его ошибка, и я не собираюсь легко его прощать. Я почти уверена, что он уже всё понял.

— Он полез целоваться, когда ты его отшила, — прошипел Зак.

— Ничего, это моя проблема, и я с этим разберусь. Ты даже самого себя не можешь в порядок привести!

За те несколько секунд, что они молча смотрели друг другу в глаза, между ними возникло самое настоящее электрическое напряжение. Если бы Зак мог думать — он бы заметил, что она устала не меньше него, он бы догадался, что на пределе не только он, и что они оба сейчас могут совершить страшные ошибки.

Если бы он мог.

— Да, — признал он. Рука задрожала от еле сдерживаемой злости. — Не могу. Я ненавижу его всем своим ёбаным сердцем и хочу снести ему голову за то, что ему хватило наглости тебя поцеловать.

«И себя я тоже ненавижу», в глубине души подумал он. «Я ненавижу себя за то, что несу тупой нелогичный бред, а ты заслужила лучшего. Я ненавижу себя за собственные ёбаные мысли, я так сильно себя ненавижу, что мне кажется, что ты тоже должна меня ненавидеть».

— За что? — злобно прошипела Рей. — За что ты его ненавидишь? За то, что он меня поцеловал, а ты — всё ещё нет?

Перед его глазами всё подёрнулось алой дымкой.

Блядь-блядь-блядь-блядь-блядь.

— Зак, прекрати это. Да, я была бы рада, если бы на его месте был ты. Но мы оба знаем, что этого не случится, потому что ты не скажешь мне… да ладно, ты не скажешь даже самому себе, что ты ко мне чувствуешь.

Он лжец, самый настоящий лжец. Даже если она этого не сказала — она подразумевала, потому что знала о его чувствах лучше него самого. Но она ждала, и ждала, и ждала хоть чего-нибудь, и наверное, ей это тоже уже надоело. Она устала ждать. Он — ёбаный лжец.

— Завали, Рей, — прорычал он.

Её руки сжались в кулаки.

— Ну, вперёд, Зак. Поцелуй меня, если тебе так хочется. Поцелуй меня, если тебе хватит наглости.

Он смотрел на неё сквозь призму всепоглощающей ярости, отвратительных мыслей и ненависти к самому себе — а она откровенно провоцировала. Он не знал, что сейчас должен сказать, да и поздно было для слов. В его голове в принципе никаких слов не осталось — один крик желания и страха, и ничего больше.

Та часть, которая отчаянно хотела её поцеловать, кипела от злости.

Та часть, которая осознавала, что он сейчас пускал их отношения по наклонной и был меньше, чем в шаге от огромного проёба, призывала отстраниться, призывала снова и снова, но он не мог.

Та часть, которая боялась её любить, даже не шевелилась.

Та часть, которая была уверена, что она должна держаться от него подальше, и он заслужил её ненависти, не подавала никаких признаков жизни.

Из головы давно вылетели последние мысли.

Давно.

Он мог только смотреть на неё и желать — отвратительно, мерзко и пошло.

— Видишь? — выдохнула Рей. — Ты этого не сделаешь. Ты просто не можешь.

Тупой лжец.

Трусливый лжец.

Лжец.

— Ты уже давно бегаешь что от меня, что от себя самого, и я порядком устала от твоей игры в «тяни-толкай». Ты устанавливаешь какие-то границы, но ведёшь себя так, будто их не существует. Ты даёшь мне надежду, но ни намёка на какой-то определённый ответ. Эдди тоже с этим столкнулся, но, спасибо ему хотя бы за то, что он был со мной честен. Пожалуйста, Зак, прекрати злиться, потому что лично тебе незачем переживать. Ты просто кормишь собственный эгоизм и…

И Зак, наконец, притянул её к себе на колени, положил руку ей на затылок и резко накрыл её губы своими.

Время замерло.

Он поцеловал её, чтобы этот спор прекратился, чтобы снять всё напряжение, стресс и эмоции, которые так долго подавлял, чтобы стереть одну мысль о том, что Эдди сделал с ней то же самое. Он поцеловал её грубо, глубоко и влажно — именно так, как не должен был.

Это было ошибкой.

Он сам не осознал, что творит.

Дрожа, Рей сдалась. Её тело расслабилось в его руках, рот чуть приоткрылся, и он почувствовал на своей коже её ресницы, когда она закрывала глаза — рефлекторно, бездумно, словно какой-нибудь вздох облегчения или жадный глоток воздуха после погружения под воду.

Спустя мгновения она сдержала своё обещание.

Она ударила его кулаком в челюсть.

Этого удара ему хватило, чтобы полностью отрезветь. Рука, которой он удерживал её запястье, обмякла, и Рей отскочила.

Когда он поднял голову, то встретил её наполненный чистым ужасом взгляд. Она как будто не могла поверить в то, что сейчас случилось — он действительно её поцеловал, и она забылась на несколько секунд, прежде чем его ударить.

Внезапно до него дошло, что именно она почувствовала в момент, когда он выдал про мурашки.

— Зак, что за хуйню ты творишь? Что за хуйню творим мы оба?

Он сам не знал.

Не знал, не знал, не знал, и блядь, ему уже было жаль.

— Рей…

Она резко повернулась, чтобы схватить школьный рюкзак. Он до сих пор не заметил, но она даже не снимала туфли, как будто чувствовала, что сегодня уйдёт.

Его солнце уходило.

По его собственной ёбаной вине.

Он вспомнил каждый случай, когда она уходила после их ссор, но он никогда не звал её, и сейчас так сильно себя возненавидел, что стало тошно.

— Рей!

Но теперь он её звал.

— РЕЙ!

И точно знал, как ей было хреново во все те разы, когда он просто молча её отпускал, потому что Рей убежала, не оглядываясь, и хлопнула за собой дверью.

* * *

Официально, медпункт — её лучшее место для решения сердечных переживаний, потому что именно здесь всё всегда и заканчивалось, когда Зак в очередной раз косячил с собственными чувствами. Она надеялась, что Денни готов слушать её нытьё, потому что ей определённо было, что сказать.

По крайней мере, сейчас она не прятала своё лицо в подушке — но лежала на спине, поджав губы, и буравила взглядом потолок.

Боже, как же она злилась. Такого уже давненько не было.

— Ну, что на этот раз? — вздохнул Денни.

Она даже не повернулась. Её правая рука — именно та, которой она ударила Зака — всё ещё ныла. Чёрт, какой же он оказался крепкий. Конечно, она никогда и никого до сих пор не била, но не ожидала, что это будет для неё настолько больно. Наверное, пощёчина сказалась бы лучше, но Зак слишком уж глубоко её целовал, и она не была уверена, что смогла бы правильно прицелиться.

Она изо всех сил старалась не думать о том поцелуе. Это было грубо и жёстко, но с другой стороны, она бы соврала, сказав, что первой мыслью не было «господи, блядь, боже, наконец-то». Это уже потом до неё дошло, насколько это было неправильно.

В последнюю очередь ей хотелось, чтобы Зак поцеловал её посреди очередной ссоры, из-за гнева и ревности. К сожалению, она снова и снова продолжала об этом думать, и лучше не становилось. Поцелуй был ошибкой. Она не хотела, чтобы всё получилось именно так.

И она обещала держаться подальше.

— Я злюсь на Эдди и на парня, который мне нравится, — прохрипела она.

— На обоих?

— Да, — она не вдавалась в подробности, и Денни не вынуждал продолжить. На самом деле, это не было её главной проблемой. Она и так постоянно получала в жизни всё то, чего не хотела. — Я просто не знаю, как продолжать на них злиться.

Её никогда не учили ни злиться, ни обижаться, ни уж тем более чувствовать это заслуженно. Разумеется, раньше она переживала мелкие обиды, но не по отношению к людям, которыми дорожила. Теперь было трудно отговаривать себя сделать первый шаг и думать, что эти отношения важнее её чувства собственного достоинства. Она всегда прощала слишком легко.

— Ты просто слишком добра, — сказал Денни. — Ты привыкла ставить себя на чужое место и ставить чужие чувства превыше своих.

А он, в свою очередь, слишком хорошо её знал. Он и словом не упомянул её страх потерять любимых людей, но они оба знали, что это — одна из причин, по которым она предпочитала отмалчиваться.

Если что-то случится — это всегда было на её совести. Если она злилась, если обижала других людей, если пыталась стоять за себя и этим задевала — это всё было только её виной. Так и полагалось жить проклятой девчонке.

Ей до сих пор было тяжело отвыкнуть от этой мысли.

— Я знаю, что толкнуло их поступить так, как они поступили. Я знаю, что они, скорее всего, уже поняли свою ошибку и ужасно себя чувствуют, — она прикрыла глаза ладонью. — Это хуже всего. Мне так плохо из-за этого. Мне плохо, потому что это из-за меня они ужасно себя чувствуют. Я должна что-то сделать.

— И ты хочешь легко простить их, или предложить всё забыть, или извиниться самой, просто чтобы они перестали ужасно себя чувствовать, и всё было, как раньше, — спокойно закончил он. — Я рад, что ты сама понимаешь, насколько это плохая идея. Наверное, несколько лет назад ты бы даже не попыталась задумываться.

Она вспомнила, как впервые зафрендзонила Эдди и как была готова пойти за ним с извинениями, потому что ему было больно. Не останови её Ленни с Адрианой — она бы ещё тогда начала с ним встречаться.

Она поёжилась от одной мысли.

— Я тоже рада, но всё ещё чувствую себя виноватой. Ничего не могу с этим поделать.

— Вспомни, что даже если им действительно плохо из-за твоей вполне очевидной обиды — они на это напросились. Пусть признают это и сами придут извиняться. Не только же тебе постоянно всё исправлять.

В его голосе звучала своя доля презрения, и Рей улыбнулась. Денни мог быть обычным школьным доктором — но оставался её хорошим другом, и он тоже ненавидел видеть, что ей больно. Она повернулась к нему лицом, сворачиваясь калачиком.

— Что мне делать?

— А что ты хочешь сделать? Точнее, чего ты делать не хочешь?

Ответ занял меньше секунды.

— Вы правы, я не хочу извиняться, всё исправлять и… делать первый шаг. Они меня ранили и я не хочу прикидываться, будто всё в порядке.

Зак уже один раз пошёл за ней, на её пятнадцатилетие — она пряталась ото всех в мусорном баке, потому что не знала, куда ещё пойти. Ситуация была немного другой, потому что тогда они одинаково друг друга обидели; но боже, она была до умопомрачения счастлива, что он пришёл.

После этого только она возвращалась к Заку, чтобы всё прояснить и исправить.

Она об этом не жалела. Она не поддавалась чувству вины.

В этот раз она тоже поддаваться не собиралась.

Она не хотела игнорировать свои чувства, делать к Заку первый шаг, отдавать больше сил, чем стоило бы и мешать ему самому усвоить этот урок. Она была права, когда говорила, что им нужно провести немного времени порознь, потому что только расстояние могло заставить Зака включить мозги, понять, где же он облажался и как всё исправить. Она прекрасно знала, как сильно он боялся её потерять.

На секунду она прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

Если она вернётся — разумеется, Зак извинится перед ней, но она не хотела, чтобы он воспринимал её возвращение как должное. Не хотела, чтобы думал, что она всегда будет возвращаться первой, потому что в их отношениях она была самой зрелой. Не хотела, чтобы он вбил себе в голову, что она обязательно вернётся, даже если облажался только он, и после очередной ошибки ему стоило тупо ждать.

И если быть до конца с собой откровенной — она просто хотела, чтобы теперь он за ней побегал, как она бегала за ним не один год.

— Думаю, мне стоит подождать. Буду ждать, пока они не придут извиняться и не покажут, что не одной мне не плевать на наши отношения.

Она поднялась и села на кровати, скрестив ноги. Денни смотрел на неё, легко ей улыбался, и, несмотря на все запутанные чувства по поводу случившегося, она улыбнулась ему в ответ. Она прошла долгий путь от тех дней, когда врала ему, что всё в порядке и не придавала собственной жизни никакого значения.

— Звучит отлично. Если бы ты придумала что-то другое, я бы, наверное, попросил Ленни и Адриану вмешаться.

— Пожалуйста, не надо. Этот город повидал достаточно убийств.

— Справедливо, — рассмеялся он. — Надеюсь, тебе не придётся ждать слишком долго.

— Я тоже надеюсь, но я готова ко всему.

О да, в ожидании она была хороша. Как бы хорошо она ни понимала, что иногда без вмешательства никак — она всё ещё умела просто ждать, готовиться и убеждать себя, что некоторые вещи требуют времени, и не обязательно всё торопить. Она могла проявить терпение. Ей было плевать, сколько времени это займёт — но сдаваться первой она была не намерена.

Избегать и Эдди, и Зака, безусловно, будет огромной дырой в её жизни, но у неё были другие друзья, другие люди, на которых она могла положиться, другие вещи, на которых она могла сосредоточиться. У неё была своя собственная жизнь. Да и просто было приятно осознавать, что она могла не зависеть от своих близких.

Эдди сначала был немного против других её друзей, но она всегда понимала, что одной дружбы с ним будет мало.

Что касалось Зака — он всегда хотел, чтобы у неё была жизнь вне подворотни, всегда радовался её новым знакомствам и всегда поощрял быть независимой. Даже если он был дебилоидом, не разбирающимся в чувствах (особенно в своих собственных), он был вполне сносным парнем. Единственным человеком, с которым ему грозили токсичные отношения, всегда был только он сам.

— Спасибо, доктор, — сказала она. — За всё. Вы постоянно меня выслушиваете, поддерживаете, помогаете. Спасибо, что вы стали моим другом. Вы — один из тех, кому я обязана своей жизнью.

Денни долго смотрел на неё, но в итоге улыбнулся и кивнул.

— Я просто сделал всё, что было в моих силах. Я знал тебя ещё ребёнком, я видел, как ты взрослеешь, и я горжусь тем, как сильно ты изменилась. Я всегда к твоим услугам.

К горлу Рей подступил комок. Она и сама это знала — он молча доказывал снова и снова, но услышать вслух стало совершенно другим опытом. Он всегда был ей кем-то вроде отца.

От родного папы она никогда и ничего подобного не слышала.

— И что же изменилось больше всего? — попыталась она разрядить обстановку.

Денни тепло, любяще посмотрел на неё.

— Ты начала бороться за своё счастье.

* * *

— Я так понимаю, ты всё испортил?

Зак, не отрывая лица от столешницы, что-то невнятно простонал. Грей, как обычно, неслышно скользнул на кухню и теперь стоял рядом в каком-то издевательски-сочувствующем настроении. Зак держал в руке нож (свой собственный, потому что Грей накрепко запирал свои кухонные ножи даже от Хадии) и поигрывал пальцами с лезвием. Он так снимал стресс. Они с Рей не виделись уже около недели, и каждый одинокий день тревога росла.

По крайней мере, он снова мог спать. Правда, больше это было похоже на сонный обморок, но всё же.

Он прекрасно знал, что у Рей нет причин возвращаться — это он проебался, и он должен был первым пойти извиняться. Это он должен был вернуть её, если только она позволит. Но он застрял между страхом проебаться ещё серьёзнее (если так было возможно), страхом, что она его отвергнет и незнанием, что вообще нужно было говорить и делать. Он просидел дома всю неделю, как последний трус.

И блядь, его не отпускала мысль, что это было правильно. Он заслужил ненависти Рей, он заслужил всех страданий, и ей так будет лучше.

Разумеется, он не должен был в одиночку разрывать их отношения и вынуждать её ненавидеть. Но в итоге все его ужасные мысли и действия в любом случае привели его сюда.

— Я всё испортил, — проворчал он. — Кто бы сомневался.

Он же именно здесь принял решение сдерживать собственные чувства, чтобы в итоге не совершить ошибку. Именно здесь он убедил себя, что всё станет только хуже, если он ответит на её чувства.

Он ошибся. Он ошибался с самого начала. Он трусливо лгал самому себе, и теперь оставалось только жалеть самого себя.

Ему до сих пор не верилось: он ненавидел этого пацана Эдди за поцелуй, но через пять минут сделал ровно то же самое. Какой же тупица. Последний ублюдок. Неудивительно, что в итоге он решил, что для Рей будет лучше его ненавидеть.

Эти мысли в итоге никому из них не помогут.

— Я не хочу давить своими вопросами, но наверное, мне стоило бы. У тебя есть такая ужасная привычка замыкаться в себе, когда тебе очевидно нужна помощь.

— Не нужна мне помощь.

— Сейчас это не так, — Грей щёлкнул языком, когда Зак снова зарычал и крепче ухватился за нож. — И не порть своим ножом мой стол.

Зак услышал, как Грей сел на столешницу. Беглого взгляда хватило, чтобы сказать: сегодня он был не «Отец Грей», а просто «Абрахам Грей» — он был в каком-то деловом костюме без пиджака, а не в обычной церковной рясе. И Грей снова начинал вести себя, как папаша. Зак почувствовал, будто ему снова пятнадцать.

— Что, бизнесом рулил?

— Да так, пара встреч, — Грей ослабил галстук. Без своей церковной одежды он выглядел на десять лет моложе и излучал совсем другого рода харизму. — Не меняй тему. Что с Рейчел Гарднер?

Зак ответил не сразу. Поколебался. Застонал, провёл рукой по волосам. Выхода не было — Грей будет ждать, пока он не расколется, и они оба знали, у кого здесь больший запас терпения.

И они оба точно так же знали, кому здесь нужно было выговориться.

— Ладно, я расскажу, — он бросил на Грея быстрый взгляд. — Но не рассказывай им. Я и так проебался, не хочу, чтобы вся… семейка была на ушах.

— Понял. Значит, сам им расскажешь, как оттолкнул от себя Рейчел Гарднер, и как, я надеюсь, в итоге наверстал упущенное.

Зак убрал нож и прижал пальцы к вискам. Действительно, Грей имел глаза и уши в любой точке города. Рей не появлялась у него неделю, и это было достаточно долго, чтобы его шпионы доложили о её отсутствии в подворотне.

— Если ты и сам знаешь — смысл мне рассказывать?

— Я знаю только результат, но не знал, как или почему это случилось. У меня есть пара теорий, но мне бы хотелось услышать истину от тебя. В крайнем случае, я могу подослать кого-то и узнать от Рейчел.

Зак дёрнулся, ладонь снова легла на рукоять ножа.

— Не смей, — и резко затих, встретив искренне весёлый взгляд Грея. — Пожалуйста, не надо.

— Я бы этого не сделал. Твоя жизнь — это твоя жизнь, и я не собираюсь вмешиваться больше необходимого, — Грей сделал паузу. — Даже если мне иногда кажется, что это ошибка с моей стороны.

Зак покривился. Грей не совершал ошибок. Если бы он нашёл в себе смелость поделиться своей дилеммой о чувствах немного раньше, попросить совета… может быть, всё закончилось бы иначе. Он ненавидел моменты, когда практически терял Рей, потому что именно тогда до него и доходило, что ему нужно как-то измениться, и в одиночку он не справится.

— Я же должен был это усвоить с прошлого раза, — пробормотал он. — Я должен был… понимать, потому что я уже наступил на эти грабли, решил, что справлюсь сам и в итоге чуть её не убил. И теперь я снова вступил в то же дерьмо. Я думал, что теперь всё будет лучше, что… страх её потерять меня чему-то научит. В каком-то смысле, да, я чему-то научился. Но мне кажется, что этого мало, и я это ненавижу. Почему до меня не может нормально дойти с первого раза? Почему я не могу просто… научиться раз и навсегда?

— Зак, исцеление, изменение и взросление не обязательно идет друг за другом, — мягко начал Грей. — Мне ли не знать. Наверное, у кого-то так получается — потому что им везёт, или потому что их ошибки не так уж велики, или потому что внутренняя борьба не отнимает столько сил. Но обычно реабилитация — это долгая дорога со своими неровностями и тупиками. Всё то, что сделало нас такими людьми, и все мешающие факторы не исчезнут за пять минут. Иногда, если тебе везёт, так и происходит. Иногда тебе приходится бороться с одной и той же проблемой несколько раз, снова и снова, пока ты не научишься преодолевать. В этом нет ничего странного, ведь в конце концов… ты всего лишь человек.

Человек.

Тупой, непонимающий и склонный к ошибкам, но всё-таки человек.

Всё же лучше, чем урод или монстр.

Зак кивнул и прикусил губу. Было как-то больно слышать это от Грея. Независимо от того, сколько раз он это услышит — он должен был быть готовым сражаться с собственными проблемами и ошибками снова и снова, чтобы не забывать: он всего лишь человек. Может быть, если бы Грей появился в его жизни гораздо раньше, если бы в его жизни никогда не было того приюта, если бы он всё ещё жил с Сихам, кто знает — может, он бы так не проебался. Может, ему бы не пришлось для собственного взросления рисковать жизнью самого дорогого ему человека.

Но жизнь продолжается, и Зак должен был довольствоваться тем, что имел.

Он сложил руки на столе, утыкаясь подбородком.

— Но я не могу ранить Рей и говорить, что всё в порядке и я только учусь. Я не могу постоянно лажать и оправдываться тем, что мои проёбы меня научат.

— Разумеется, нет. Но и не стоит считать себя последним неудачником или монстром. Ты всё ещё учишься и взрослеешь, даже сейчас, и ни один из усвоенных тобой уроков не прошёл даром. Возьми на себя ответственность, исправь ситуацию. Это в твоих силах.

И только потому, что Грей в нём не сомневался, потому что Грей верил в него и в его силы всё исправить, потому что да, Зак несмотря ни на ошибки и прошлые неудачи кое-как повзрослел — Зак всё рассказал.

Он рассказал о том, как Рей призналась ему впервые, но он решил, что это шутка.

Он рассказал о том, как она призналась во второй раз, об их первом недопоцелуе и «у меня от тебя мурашки». Рассказал о том, как они помирились и том, как сильно он боялся любви.

Слово за слово он рассказал о собственных растущих чувствах, желании близости с ней, привязанности и том, как и без того мизерная дистанция между ними мало-помалу исчезала, пока не стало ясно, что они уже больше, чем просто друзья.

Он рассказал о ревности и желании её поцеловать. О ёбаных чувствах, которые он решил скрывать. О страхах и опасениях, обо всём, чего он надеялся избежать, если только сделает вид, будто ничего не чувствует.

Он рассказал об их ссоре. Рассказал, как сильно себя за это ненавидел, до смерти боялся, что пустил их отношения под откос, и искренне жалел, что не смог удержать себя в руках. Он рассказал об их последнем поцелуе, о том, как Рей его ударила, и как убежала, не оглядываясь.

Это было больно, он с каждым словом чувствовал себя всё тупее, и просто хотел вернуться назад во времени, чтобы рассказать всё гораздо раньше вместо своих идиотских решений, не игнорировать очевидные риски и не позволять себе делать то, чего он хотел меньше всего — отталкивать от себя Рей.

Может, его внутренний мазохист хотел, чтобы всё вот так закончилось, и сейчас упивался собственными страданиями. Но Рей всё ещё была далеко, он её обидел, и прямо сейчас хотел, чтобы она вернулась и была счастлива — это было гораздо сильнее его ненависти к себе.

Он должен был понять это гораздо раньше.

— Я… должен пойти к ней, поговорить и извиниться, — сипло заключил он. — Я должен сказать, что облажался, что мне жаль и… нет, этого мало. Это же просто ёбаные слова. Как-то слишком легко будет тупо ей пообещать, что я больше не буду. Она теперь мне не верит, и у неё нет причин разгребать моё дерьмо. Мне нужно сделать что-то другое. Я, правда, не знаю, как ей показать, что я… готов повзрослеть и не быть таким трусом, но я должен.

Грей за всё это время не произнёс ни слова и честно говоря, Зак боялся худшей реакции. Он неплохо читал чужие лица, но с Греем это было всё равно, что читать стену. Зак не мог разглядеть ни единой эмоции в его неестественно-бледных глазах.

Но кое-как язык тела он понимал. Он прожил со своим приёмным отцом несколько лет. Когда Грей лёгким движением чуть скрестил ноги, Зак понял, что тот немного раздражён.

— Поправь меня, если я не прав. Ты сначала притворился, будто её любви не существует, целый год игнорировал её чувства, не признавал того, что у тебя тоже что-то к ней есть, но всё равно вёл себя не как друг, а скорее, как романтический партнёр? А потом ты разозлился из-за поцелуя от её друга, но не потому, что это он переступил её границы, а потому что ты приревновал?

— Э-э-э, — поник Зак. От Грея это звучало ещё хуже, но это была прописная истина. Он проебался и заслужил всё это услышать. — В принципе, ты прав.

— Я бы похлопал, но мне слишком жаль Рейчел.

— Пожалуйста, не надо. Мне и так хуёво из-за всего, что я наворотил, а Рей наверняка ещё хуже.

— Ты её любишь?

Вопрос прозвучал слишком внезапно. Зак ожидал сначала какую-нибудь лекцию или нагоняй — он действительно как будто вернулся на десять лет назад — но Грей перешёл сразу к сути. Наверное, посчитал, что разлука с Рей ему и так достаточное наказание, и это вовсе не было бы ложью.

Любил ли он Рей? Что он чувствовал к её любви? В принципе, любовь его пугала. Блядь, да он столько раз об этом задумывался, но всё равно никогда не стремился как-то определённо обобщать свои чувства к Рей. Он всегда считал, что если это любовь — всё станет хуже.

Теперь он не был так уверен. Хуже в любом случае будет некуда.

— Не знаю, — спустя секунды колебаний ответил он. — Я не знаю, что значит любовь. Я бы, наверное, смог понять со стороны, но… откуда мне знать, что это не дружба? Может, я просто хочу с ней дружить.

Грей пожал плечами.

— Романтическая любовь и дружеская обычно похожи, но ведут к разным результатам. Всё зависит от людей.

— У меня до неё не было друзей.

— Наверное, в этом проблема. Ты не видишь разницы. Но знаешь, я не думаю, что ты ведёшь себя просто «дружелюбно». Теперь точно.

— Но я… не веду себя как влюблённый, — слабо парировал Зак.

— Нет, ты ведёшь себя так, будто вы уже встречаетесь.

— Эй, неправда! Мы же… даже не целовались, — он замолк, вспоминая, как Рей прижималась к его губам своими, как он целовал её костяшки и одеяло, когда она прятала под ними свои губы. Он вспомнил, как в последний раз чуть не засунул ей язык по самые гланды, как она расслабилась в его руках, даже почти ответила, пока не поняла, насколько это было неправильно. Он закашлял. — То есть… нормально мы точно не целовались.

Грей одарил его искренне печальным взглядом.

— Зак, ради Бога, романтические отношения — это не только поцелуи. Твоё понимание любви настолько узкое, что ты, наверное, и не понял бы, что люди перед тобой в отношениях, пока они не начали бы перед тобой лобызать друг другу лица.

Ой. Ой-ой. Зак сразу уловил посыл и нервно переплёл пальцы.

— Значит, ты и Хадди… всё серьёзно? У вас любовь-морковь?

— Неужели до тебя дошло, — легко улыбнулся Грей. — Я не собирался ничего скрывать, но ты и так всё видел.

— Ничего я не видел!

— Я тебя умоляю. Она вечно ходила при тебе в одних моих рубашках. Я подумал, что это очевидный намёк.

Зак проворчал что-то себе под нос. Он не хотел задерживаться на этой части откровений (он всерьёз думал, что Хадия просто любит воровать чужие рубашки и ненавидит ходить в брюках, точно так же, как Рей взяла в привычку носить его толстовки с шортами), но если вспоминать сейчас — да, это было более чем очевидно. Взгляды украдкой, идеальная непринуждённость, случайный физический контакт, нежные улыбки, понимание с полуслова, а то и без слов. Теперь всё сложилось в целую картинку.

Но когда он жил у Грея, он не мог этого понять.

И если сравнивать с его «дружбой» с Рей — выглядело довольно похоже. И да, он должен был признать, что давненько вёл себя с Рей так, будто у них тоже давно устоявшаяся любовь-морковь.

Ох, блядь.

— Но я думал, это просто… Ну ты понял, дружба, — промямлил он.

— Наверное, мне стоит за это извиниться. Думаю, в итоге тебе понадобилось так много времени осознать свою любовь, потому что ты принял всю романтику, которую здесь наблюдал, за простую дружбу.

На последних словах Зак не удержался, чтобы не закатить глаза, но он точно знал, что сейчас покраснел до самых ушей. Почему он был таким тупицей?

Делить одну комнату? Это дружба! Ходить практически голышом в той же комнате? Почему бы и нет, дружба! Спать в одной постели в обнимку и ютиться на одном диване? Тоже дружба! Обниматься, переплетать пальцы, играть с волосами? Дружба! Сидеть на коленях, класть руки на бёдра и целовать в шею? Всё дружба!

Ага, щас.

Внезапно вся его дружба начала рушиться на глазах. Может быть, всё было не так уж плохо, но только если не думать обо всём, что они делали с Рей — список был приличный, и если честно, «дружеского» там с каждой секундой осознания становилось всё меньше и меньше. Особенно, если помнить, что примером дружбы в его глазах была самая настоящая романтическая любовь.

— Но я не говорил, что влюблён, — прохрипел он.

А влюблён ли он?

Даже не так: сможет ли он признаться самому себе в том, что да, он действительно влюблён?

На самом деле, он знал, что должен сказать Рей: «Пожалуйста, прости меня, я знаю, что я — самый последний ебанат, и я пойму, если ты сейчас снова молча развернёшься и уйдёшь, но просто я хочу сделать всё как полагается, потому что я дорожу тобой больше, чем ненавижу самого себя, и я решил не бояться признать, что всё-таки люблю тебя».

А хватит ли ему, тупому и не понимающему самого себя Айзеку Фостеру слов и смелости всё это высказать? Он ведь хорошо умел только рушить всё на своём пути.

— В словах ты никогда не был силён, — просто ответил Грей.

Заку стало даже обидно, что ему нечего сказать.

— А если будет лучше ничего не говорить? Если ей будет лучше без меня?

— Ты хочешь жить без неё?

— Нет.

Он даже не раздумывал. Его ответ прозвучал быстрее и громче любого порыва себя возненавидеть, любого страха, любого сомнения и навязчивого шёпота «ей стоит держаться от тебя подальше».

— Я не думаю, что без тебя ей станет лучше. Ты дал ей безопасный дом, помог ей исцелиться. Вы много лет были друзьями, а в последнее время куда больше, чем друзьями, и я не думаю, что она согласилась бы выбросить всё это на ветер. Ты желаешь быть с ней — это понятно — но я не читаю её мысли. Мне кажется, что решать, как для неё лучше должна только сама Рейчел. Это её жизнь. Ты не можешь сделать этот выбор за неё.

Он смутно припомнил, что Грей давным-давно говорил ему то же самое — и Заку в тот момент тоже казалось, что им не стоит сближаться. Вот только он забыл, как последний ебанат.

В отношениях всегда участвовали двое. Неважно, что он считал для неё лучшим, он не мог выбирать за неё. Но за себя ответить он мог — и он знал, что не хочет быть от неё вдали.

Именно поэтому он пытался взрастить в ней ненависть к себе. Он хотел спровоцировать её саму разорвать их связь.

Но теперь до него дошло, что провоцировать её было неправильным.

Если судьба всё-таки их разведёт — пусть. Но это должна была быть судьба, а не его собственная неуверенность, сомнения и отвращение к самому себе.

Их отношения были сильнее страха.

— А вдруг я это заслужил? — тихо спросил Зак. — Не её обиду — здесь и так понятно — но, типа… прожить жизнь без неё? Может, я заслужил жить с этой дырой в сердце?

— Не стоит, — успокоил его Грей. — Ты не заслужил дыры в сердце. Тебе в жизни тоже нужно немного счастья и любви.

— Но что, если…

— Ты несколько лет помогал Рей прийти в себя и исцелиться от насилия в её семье. Вспомни то, что ты ей говорил. Она не заслужила боли и страданий. И ты не заслуживаешь.

— Но у меня нет такого дерьмового семейства, — неловко каркнул он.

— Ты сам себе дерьмовое семейство, и это ничуть не лучше. Я знаю, что тебе кажется, мол, у тебя есть право ненавидеть самого себя — но это не так. Ты боишься своих будущих ошибок и своих чувств к ней. Но ты не любишь бояться — и вместо этого ты просто ненавидишь.

Зак ответил не сразу.

Ненавидеть было легче, чем бояться. Ненавидеть себя за всё то, что ему взбредёт в голову сотворить и за каждую уже сотворённую ошибку было легче, чем позволить себе неуверенность и страх будущего. Легче, чем пытаться с этим бороться.

Гораздо легче, чем проявлять смелость.

И теперь, когда он понял, что собственная ненависть делала его трусом, он ненавидел ещё сильнее, запирая себя в этом порочном кругу.

— Ладно, — вздохнул он. — Ладно. Что дальше? Я уже сказал, что… постараюсь быть смелее, перестану считать, что я — ебанат, которому нужно собрать лицом все грабли. Я — идиот, но теперь я не хочу всё усугублять и прошу совета. Что мне делать?

— Прямо сейчас? — выгнул бровь Грей. — Беги к Рейчел со всех ног, извиняйся, говори ей всё, что считаешь нужным и позволь ей самой решать, что с этим делать.

Так, ладно, он почти ни хрена не понял. Наверное, ему нужно было подобрать правильные слова, доказать, что он всё ещё заслуживает её доверия, потому что это дерьмо Грей за ним не разгребёт. Звучало не так уж сложно — он сам знал, что Рей так же, как и он, хочет, чтобы всё было по-прежнему, но было бы неправильным тупо принять её доброту как должное и положиться на неё, пока она сама всё исправляет. Она имела все права кинуть его, как только увидит, что от него — узколобого маньяка-социофоба — в её жизни больше вреда, чем пользы.

— А потом? — напряжённо спросил он.

— Потом? — протянул Грей. — Потом молись всем, в кого веришь, чтобы она решила, что всё это стоит того, чтобы прожить с тобой всю жизнь.