Пора возвращаться домой (джен)

На пороге Гарри застывает так, будто я застрелю его, если он войдёт. И с тревогой оглядывает небольшую кухню. Конечно, мы с ним тоже не ногами сюда пришли, но мальчик пока ещё явно с опаской относится к исчезновению людей на ровном месте. Не могу его за это осуждать.

— Что-то случилось? — наконец спрашивает он, немного помявшись. — Это из-за меня?

— Нет, это из-за меня, — устало огрызаюсь я. Мысленно бью себя по лбу — крестник вообще ни в чём не виноват, срываться на нём ни в коем случае нельзя, — и продолжаю уже более мягко: — Всё хорошо, Гарри. Просто у нас с ним есть некоторые неразрешённые разногласия. Но тебе не стоит об этом беспокоиться, по крайней мере, пока. А если надо будет — мы это обсудим в процессе.

— Ты расскажешь мне, если надо будет беспокоиться? — недоверчиво переспрашивает мальчик. — Правда? Дядя Вернон ничего мне не рассказывал.

Честно говоря, в связи со всей этой проблемой желание всерьёз обкусать кому-нибудь лицо я испытываю намного чаще, чем стоило бы. Вот и сейчас, попадись мне этот дядя Вернон, я бы его… Вот же ублюдок. Нельзя так поступать с ребёнком. А у них ведь и собственный сын есть, страшно подумать, что может сделать любовь этих людей с неокрепшим разумом, если ненависть делает такое.

А самое интересное, что портили отношения и доверие одни люди, а восстанавливать их теперь мне. Не то чтобы я сильно против — в конце концов, Гарри мой единственный близкий человек из оставшихся в живых, — но задача сильно усложнилась после того, как он всего пару месяцев пожил в мире, полностью лишённом магии. Впрочем, никто никогда не говорил, что будет легко.

— Я обещаю, — киваю я, ни на мгновение не задумавшись.

Мальчик наконец заходит, держа одну руку не на виду. Но уже не садится — стоит рядом со стулом, в полуобороте ко мне, и долго смотрит изучающим взглядом на узоры дерева на столешнице. Воистину, у нас с ним кошмарно много общего — для людей, чьи ближайшие кровные связи уходят к пра-пра-пра… В общем, очень глубоко в корни чистокровных семей.

— А кто это был? — негромко уточняет он. — Я имею в виду, его можно не бояться, да?

Нервный смешок я сдерживаю с таким трудом, какого в жизни наверное, никогда не прикладывал к чему-либо. А рассказать-то надо. Но придётся начать очень издалека; я только надеюсь, что этот разговор не слишком сильно его шокирует.

— Все волшебники учатся в школах, — начинаю я, стараясь преподнести информацию как можно проще. — В одиннадцать лет они получают палочку и начинают обучение. Как и в маггловских школах, в магических существуют разные учебные предметы. Этот человек преподаёт науку изготовления волшебных зелий в одной из таких школ.

Огонёк в глазах Гарри, до этого не слишком заметный, вспыхивает пожаром.

— А то, что я сделал… — неуверенно бормочет он. — Ну, там, дома… Я ведь использовал настоящую магию, правда?

— Правда. И это была очень мощная магия.

И это я ещё преуменьшил. Беспалочковая магия вообще аспект малоизученный, но максимум, о котором я слышал — превратить игрушку в живое существо или починить случайно разбитую посуду из страха перед наказанием. Хотя я ничего не знаю о жизни Гарри до школы. Может, с ним что-то такое постоянно происходило.

— Тогда почему я не учусь в этой… школе?

А вот теперь вопросы пошли серьёзные. Самое интересное, что я ведь и сам толком не в курсе, что там такое произошло. И уж точно не думал, что мне придётся отвечать так скоро; впрочем, осудить крестника за это я не могу, любознательность — прекрасная черта характера.

— Ты учишься, — я медленно и чётко проговариваю каждое слово, будто это может как-то изменить то, что я собираюсь сказать. — Просто случилось… кое-что. И тебя заставили забыть об этой школе.

Гарри хмурит брови и прикусывает губы так сильно, что из-под кромки зубов выступают капельки крови. Я мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Снова. Думать прежде, чем что-нибудь сказать, я либо разучился в тюрьме, либо, может, вообще никогда не умел.

— Но ты туда обязательно вернёшься! — добавляю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно. — Совсем скоро. Иначе просто не может быть.

Ага. Вот только я и сам себе сейчас не верю. А уж убедить ребёнка, привыкшего не доверять взрослым…

Задумавшись, мальчик пытается сцепить пальцы — наверное, чтобы не выдать своего волнения. И тогда я вижу, как в заведённой за спину руке он держит что-то… какую-то большую книгу в тёмном переплёте. Это точно не словарь рун.

— Ты что-то нашёл?

В первое мгновение мне кажется, будто он сейчас рефлекторно уберёт находку подальше от меня. Но крестник мгновение медлит, а затем протягивает мне старый и увесистый, несмотря на небольшие размеры, альбом в кожаной обложке с металлическими уголками.

Вид этой вещи заставляет меня вздрогнуть. Старый семейный фотоальбом — не та штука, которую я хотел бы видеть сейчас. Но я покорно беру его в руки и открываю на случайной странице.

Это страница с общей колдографией. Дед, тётка, мать, отец, Белла, Нарци, Меда и мы с братом. Забавно, а я даже не помню толком, когда было сделано это фото. Но я на нём совсем ещё ребёнок. Может быть, это было до школы. До того, как я выбрал Гриффиндор. Когда мы ещё могли притворяться нормальной семьёй.

Интересно, как там сейчас Меда. Поскольку моя семья отреклась от неё, можно сделать логичный вывод, что она нормальный человек. Надо будет навестить её, когда всё это закончится.

— Он упал и открылся, — оправдывается Гарри, хотя я не собирался требовать от него оправданий. — Я случайно заглянул и хотел спросить. Это твоя семья?

К сожалению.

— Да, но половины из них уже нет в живых. Не сказать, чтобы я этим фактом был до глубины души опечален.

— Я бы тоже не расстроился, если бы дядя умер, — тихо говорит Гарри. — Если твоя семья похожа на мою… Пусть лучше их не будет.

От этих слов по моей спине ползут непрошенные мурашки. Это как же надо было достать тринадцатилетку, чтобы он всерьёз желал тебе смерти?..

Я рассказываю ему про каждого члена семьи с этой колдографии, стараясь не вкладывать в слова слишком много эмоций. И другие снимки мы тоже смотрим — пока не заканчивается альбом. Отчего-то в этот раз мне не противно видеть их чопорные лица, лица людей, с трудом сдерживающих неприязнь даже к своим ближайшим родственникам — будто их заставили фотографироваться со смердящим трупом. Мне их просто жаль.

Затем я слышу, как у Гарри урчит желудок. Оказывается, мы провозились с альбомом большую часть дня, и почти зашедшее солнце пробивается сквозь трещины в кухонном окне, рисуя на стене напротив давным-давно знакомый мне узор. Так что я принимаюсь готовить ужин, попутно развлекая мальчика байками из собственной школьной жизни, и с непривычным для меня теплом внутри смотрю, как он смеётся: открыто и безо всякого страха.

Ужинаем мы прямо на кухне. Стол в гостиной, конечно, прекрасен с визуальной точки зрения, но меня всегда раздражали семейные ужины с тысячей разнообразных столовых приборов. В ответ на это Гарри заявляет, что абсолютно согласен и вообще всю жизнь хотел поесть прямо из сковородки, не утруждая себя вознёй с тарелками. Что мы в итоге и делаем, вооружившись каждый вилкой и ножом. Отчего-то это действо кажется мне очень большим шагом в налаживании отношений.

Уложить мальчика спать тоже не слишком сложно. Недолго побродив по дому, он выбирает себе комнату — по-моему, исключительно по оформлению ванной, но тут я не могу сказать наверняка — и заверяет меня, что не боится спать один и никуда не убежит ночью. Когда из ванны раздаётся шум воды, я спускаюсь в комнату Регулуса, в которой уже спал некоторое время назад, прямо в одежде валюсь под одеяло и закрываю глаза. К чертям душ. До утра никто от этого не умрёт, а спать хочется зверски.

Уже засыпая, я вспоминаю про одну вещь. Ещё одну колдографию, спрятанную мной в доме полжизни назад, ещё в пятнадцать, незадолго до побега. Я так и не успел её отсюда забрать, поэтому уверен, что она здесь. Надо будет отдать её Гарри — в некотором роде, как наследство.

* * *

Наверное, это первое утро едва ли не за всю жизнь, которое начинается для меня совершенно, абсолютно спокойно. Я сплю безо всяких снов до тех пор, пока не просыпаюсь сам по себе — а затем долго лежу, глядя в разбитый солнцем на вытянутые квадраты потолок. Спустя какое-то время всё же заставляю себя встать, иду в ванную, наконец принимаю душ и долго стою перед шкафом, не зная, во что одеться. Брюки и рубашка — универсальный вариант. Но сейчас нужно что-то такое, что помогло бы мне почувствовать себя дома. В своём мире. Значит, мантия.

Оказывается, я здорово от них отвык. Скажем так, во второй половине жизни не было ни одной причины носить мантии. Поэтому теперь приходится тратить в разы больше времени как на то, чтобы это полотно ткани надеть, так и на то, чтобы, спускаясь по лестнице, не споткнуться и не полететь с этой самой лестницы вниз. Это точно испортит мне утро.

Уже умывшись и хватаясь за ручку двери, я наконец вспоминаю, о чём думал вчера перед сном. Колдография. Достать её не так уж тяжело: коридор на этом этаже заканчивается небольшим окном, подоконник которого после некоторых манипуляций выщёлкивается и открывает нишу. Совсем крохотную — туда может поместиться только пара бумажек или конверт с письмом, но мне больше и не надо было.

Произведя нужные действия, я кладу на пол дощечку и просовываю руку под подоконник. Пальцы нащупывают кромку плотной бумаги. Есть! Так и знал, что об этом тайнике кроме меня либо никто не знал, либо просто не было нужды. Дощечку я оставляю лежать где была. Во-первых, мне просто лень, а во-вторых — теперь уже нет ни малейшей необходимости прятать здесь какие-либо тайники. А колдографию убираю в карман не глядя. Честно говоря, я просто боюсь на неё смотреть.

О том, подниматься ли к Гарри, я думаю действительно долго. Но в конце концов решаю просто спуститься вниз и подождать его там. В конце концов, личное пространство — это то, чего у мальчика довольно часто попросту не бывает, так что не стоит на него давить. Даже если из добрых побуждений.

Сегодня дом по неизвестным мне причинам ощущается почти дружелюбным. Ну, если не говорить о чьём-то бормотании из чулана и заведшихся в шторах соседней со мной комнаты полчищ докси — эти твари ужасно пищат, с ума можно сойти. В общем, в доме очень давно никто не жил. Но сейчас максимальным уровнем дружелюбности для меня является даже тот факт, что до самого низа лестницы я добираюсь безо всяких происшествий: ни хаотичных падений, ни треснувших ступенек, даже ручка двери на кухню, в прошлый раз вроде державшаяся на честном слове, не подводит.

Для полного счастья надо будет сварить себе этот странный маггловский кофе — он довольно вкусный. Занятый мыслями о том, куда я в прошлый раз засунул турку, я едва не вздрагиваю, увидев за столом Гарри с тарелкой, полной омлета.

— Я думал, ты ещё спишь, — сразу же говорит он. — Поэтому решил приготовить завтрак. Это единственная польза, которую я могу принести.

Подавить тяжёлый вздох мне в этот раз не удаётся.

— Ты не должен приносить мне пользу. И кому-либо вообще, кстати, тоже.

Он ничего не отвечает. Я выкладываю в тарелку остатки омлета со сковороды, желаю крестнику приятного аппетита и сажусь напротив. Конечно, приготовить любую еду можно буквально двумя взмахами волшебной палочки, но мне нравится делать это самому. Или когда кто-нибудь делает это сам. Есть в этом что-то. Впрочем, кофе себе и какао Гарри я в итоге наколдовываю — просто потому, что ужасно не хочется вставать. Мальчик косится на кружку с опасением, но в конце концов пробует напиток.

— Научишь меня так же? — просит он, закончив с завтраком. — Ну, не сейчас. Когда у меня тоже будет волшебная палочка. Она ведь должна у меня быть?

— Конечно, — подтверждаю я с набитым ртом. — Не прямо сейчас, но обязательно будет.

Кстати об этом. Есть у меня одна идея… Но придётся дождаться Снейпа — может, тогда он оторвёт мне за эту идею голову не моментально, а сперва пояснив, в чём именно я не прав. Зато пока его нет…

— У меня для тебя кое-что есть, — говорю я, засовывая руку в карман. — Видишь ли, мы были лучшими друзьями с твоим отцом. Настолько близкими, что когда-то я тоже сбежал из дома — и пошёл к нему. Мне действительно очень жаль, что ты его не знал.

— Ничего, — быстро говорит Гарри, отводя глаза. — Ты же не виноват в этом.

Я виноват. Я охренеть как виноват, хочется сказать мне, но сейчас для этого не время. Я невнятно мотаю головой и продолжаю:

— У меня не так много вещей, связанных с ним. Чего-то, что я мог бы отдать тебе, а не рассказать. Но у меня есть фотография. Может быть, тебе будет приятно посмотреть.

Плотная бумага ложится в ладонь, и мне почему-то отчаянно хочется взвыть.

— Мы здесь чуть постарше тебя. Мне исполнилось шестнадцать в тот день, и мы долго искали в школе кого-нибудь, кто занимался бы колдографией, — вспоминаю я, и губы сами собой расплываются в улыбку. — В конце концов выяснилось, что рейвенкловская староста может пожертвовать нам один снимок, и тогда я получил его. Можно сказать, в подарок, но тогда я об этом ещё не знал.

Мне не надо смотреть, чтобы помнить, что на нём. И всё-таки это лучшая колдография в моей жизни. Сохатый сам сделал торт и так хотел, чтобы на снимок попал именно момент поздравления меня, что перестарался и ткнул горящей свечой мне в бровь. Тогда мы смеялись как сумасшедшие. Подумать только, прошло почти девятнадцать лет, а дня рождения лучше у меня до сих пор не было.

— А потом я вернулся домой на рождественские каникулы, — зачем-то продолжаю я, стараясь не замечать, как предательски дрожит голос. — Успел только спрятать колдографию, а через два дня сбежал. Насовсем.

Кажется, Гарри меня не слышит. Он смотрит на бумажный квадратик так, будто боится, что тот исчезнет.

* * *

— Ни за что, — говорит Снейп.

— Да ты рехнулся, — возмущается Снейп, постукивая пальцами по столу.

— Ты вообще слушал, что я тебе вчера говорил? — с непередаваемым ядом в голосе уточняет Снейп, буравя меня взглядом. Хорошо, что такой магии на самом деле не существует. — Ты во всех газетах, Блэк. Тебя ищет весь Аврорат. Куда ты собираешься пойти?

— В Косой переулок, — вставляю я, изо всех сил стараясь не засмеяться.

Снейп смотрит на меня как на полоумного. Конечно, вопрос был риторическим. Но это никак не помешает ему позубоскалить на мой счёт ещё часа полтора, поэтому я, видно, могу расслабиться и заняться другими делами. Гарри, например, сейчас разглядывает древние волшебные головоломки в гостиной, и я надеюсь, что это увлечёт достаточно надолго, чтобы дать мне время на разговор на кухне. Вроде бы отсюда толком не слышно.

— Спасибо, что не собираешься появиться в Большом зале с криком «За Гриффиндор!» — ожидаемо издевается Снейп. — Может, у тебя действительно есть хотя бы зачатки понимания происходящего? Впрочем, о чём это я. Судя по твоему предложению, их ещё долго не появится.

Забавно. Когда он заявился ко мне в первый раз, на каждую попытку съязвить я реагировал, как на опасность. А теперь я просто понимаю, что у него такая манера общения. И, может быть, он на самом деле не считает меня безмозглой псиной. Но в этом трудно быть уверенным хотя бы наполовину…

— Гарри надо купить одежду, палочку взамен сломанной во время процедуры и пару учебников. Может, получится сделать так, чтобы ему не пришлось пропускать целый учебный год.

— Я могу купить всё это сам. Не сказать, чтобы я был безумно счастлив от этой мысли, но тебе нельзя высовываться.

— В жизни не поверю, что хороший зельевар не имеет у себя запасов Оборотного зелья.

— Разумеется, мне ведь больше абсолютно некуда их потратить!

Снейп действительно сердится. Я понимаю, почему. Но ещё я знаю, что эта идея не лишена очарования и при том практически безопасна. По крайней мере, если я верно всё рассчитал.

— Я даже рот лишний раз открывать не буду, — тихо добавляю я спустя паузу. — Честное слово! Мы купим всё нужное, возьмём мороженое у Фортескью и сразу же домой.

— И ты, надо думать, полагаешь, будто абсолютно никто не заподозрит, если в Косой переулок зайдёт мужчина с мальчиком, отлично знающий расположение и ассортимент магазинов, говорящий на английском без акцента и совершенно точно имеющий возможность изменить внешность? Там сейчас всех проверяют буквально под лупой. Это отвратительная идея, Блэк.

— Ну, предположим, покупкой учебников действительно можешь заняться ты, — размышляю я вслух. — Конечно, в мой банковский сейф тебя не пустят, но ведь ты можешь потратить свои деньги, а я потом возмещу тебе расходы. Когда смогу. Насчёт одежды проблем меньше — в маггловских магазинах вряд ли знают, кто я…

— Знают, — безжалостно перебивает Снейп. — Твоя небритая… кхм… лицо в каждом выпуске маггловских новостей. Думается мне, что тебя там любая собака уже знает.

Вот не мог ты эту шутку не вставить, да? Зараза.

— Тогда и покупкой одежды тоже придётся озаботиться тебе, — обречённо соглашаюсь я. — Но что насчёт волшебной палочки? Ты ведь не можешь выбрать её для Гарри.

— Может, не так она ему сейчас и нужна?

— Нужна! — горячо возражаю я. — Нам придётся проходить школьную программу, а третий курс — это уже определённый уровень сложности. На одной только теории он выехать не сможет.

По лицу Снейпа толком не понятно, хочет ли он согласиться или убить меня. Но я бы склонялся ко второму.

— Мы могли бы аппарировать отсюда под Оборотным зельем прямо в лавку Олливандера, — умоляюще тяну я. — Старик всегда одинаково хорошо относится к своим посетителям, я почти уверен, что нам ничего не грозит. Буквально десять минут. За это время ничего не случится просто потому, что не успеет. Я обещаю, что буду неукоснительно следовать любым правилам, которые ты установишь.

— Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить. Вдруг я потребую от тебя никогда больше не пытаться выйти из дома?

Я открываю было рот, но быстро сникаю. Снейп молча разворачивается и делает несколько шагов по направлению к кухонной двери.

— Ты куда? — спрашиваю я, сам не зная, что хотел бы услышать в ответ.

— Добавлять волосы в зелье, — растягивает он губы в улыбке, которой позавидовала бы любая мантикора.