Призрак в конце коридора (джен)

Ремус смотрел на темные сосны и молчал. По спине прошел мороз — но это было не от холода. Он до сих пор не мог отогнать от себя то, что увидел на чердаке. Искалеченные трупы родителей, Грея, Лили, Флер и Чарли… Окровавленные губы Грея до сих пор повторяли в его голове страшные слова — монстр, чудовище, зверь. Это было совсем как по-настоящему, Ремус готов был поклясться, что кровь на его руках была настоящая, теплая и липкая, ему до сих пор чувствовался в воздухе ее тяжелый приторный запах. Но все это оказалось лишь страшным миражом, взявшимся из ниоткуда наваждением, и, если бы не Сириус, неизвестно, сколько Ремус сидел бы на чердаке, загипнотизированно глядя на трупы своих близких. Ладони еще покалывало, словно на них действительно осталась несмытая кровь; он набрал в ладонь обжигающего снега и, помяв его, высыпал вниз. Челюсть заныла в том самом месте, где по ней несколько месяцев назад врезал Сириус. Ремус привалился к дымовой трубе и ощутил набухающий в животе склизкий комок. Обычно с ним так бывало после припадков — или после драк. Когда он еще позволял себе драться.

— Ты идиот.

Грей приложил к его лицу мокрый платок и повозил им туда-сюда. От платка саднило еще сильнее. Ремус потер разбитые костяшки и хрипло выдохнул. Они сидели в какой-то канаве, среди мусора, куда Грей оттащил Ремуса, когда дело стало совсем плохо. Мальсибер лезть в канаву следом побрезговал. Живот неприятно сжимало, когда Ремус смотрел на руку и вспоминал о рассеченной брови Мальсибера. Он не хотел, чтобы все так вышло, но сбежать им не дали, а Грея защищать было нужно: за себя он бы и смолчал, и, может быть, даже не стал бы пытаться ударить в ответ. А за друга Ремус готов был и умереть.

— Не нужно было тебе этого делать, — продолжал ворчать Грей. Он отпихнул в сторону битые пивные бутылки и сел рядом на землю, пачкая свои форменные синие брюки. Форма самого Ремуса уже потеряла свой изначальный цвет и казалась серовато-черной от грязи, после того, как его опять поваляли во всех лужах на дороге.

— Так они избили меня, а так избили бы тебя, — пожал плечами Ремус, вертя в пальцах наполовину оторванный воротник. — Тебе не нужны проблемы с отцом.

— Зато ты снова весь в синяках. Рем, на тебе и так места живого нет.

— Вот именно, хуже уже не будет, — он рассмеялся. — Синяки пройдут, Эйб. Тело — это всего лишь тело. Оно не главное.

— Поэтому ты так стремишься стать похожим на ходячий труп? — Грей тяжело вздохнул и вытащил из блестящего портфеля бутылку крем-соды. Ремус не удивлялся: в портфеле Грея, похоже, находилась отдельная маленькая вселенная. — А дома что скажут, когда ты явишься?

Он ключами открыл бутылку, щелчком послав крышку в чахлые кусты, на которых болтался обрывок пластикового пакета. Лимонад зашипел и запузырился. Грей отпил сам и протянул бутылку Ремусу. Тот отхлебнул и вытер губы тыльной стороной ладони, отчего костяшки тут же заныли.

— Да ничего не скажут. Ну, совру, что с лестницы упал.

— А грязью тебя опять машина из лужи окатила? — мрачно съехидничал Грей. — Твои родители просто слепые, раз им плевать…

— Да нет, им не плевать, но знаешь, что сделает мой отец, если узнает, что меня бьют в школе? Правильно, рванет к директору, устроит грандиозный скандал, в результате ничего не добьется, зато эти пошепчутся с папашей Розье и добьются, чтобы его наконец уволили с работы, а меня выгнали из школы. Так что, — Ремус усмехнулся, делая еще глоток, — лучше я потренируюсь быстрее бегать от Розье.

Грей пнул какой-то полусгнивший ящик:

— Мерзкая система.

— Какая есть.

— Ты все равно не можешь идти в таком виде домой, тебе вымыться надо и форму зашить, — он подергал пиджак Ремуса за отходящий по шву рукав. — Моим скажем, что это были панки. Мать поверит.

— Да ну брось, я у тебя скоро пропишусь, неудобно уже…

— Тебя что, волнует, что в школе будут шептаться, потому что они все уже решили, что мы пара голубых голубков? — Грей хихикнул. — А сегодня, между прочим, по телеку сам-знаешь-что показывать будут…

— Ты решил подкупить меня Доктором Кто?

— Это всегда работает безотказно!

Ремус потер грязную щеку и усмехнулся:

— Ненавижу, когда ты самоуверен и прав.

Говорить особенно не хотелось: за эти два дня они с Сириусом, кажется, сказали друг другу больше слов, чем за все предыдущие месяцы. Ремус чувствовал себя несколько виноватым, что взялся судить так поспешно и не разбираясь записал Сириуса в разряд придурков. А ведь стоило присмотреться получше, и он как-то сам собой растерял демонические черты, и за пугающим образом, который сложился в голове у Ремуса, проступил обычный мальчишка — немного заносчивый, немного самоуверенный, но мальчишка со своими достоинствами. Он был верным, он был смелым, он умел говорить «нет» и даже был способен поддержать, хоть и очень своеобразным способом. Какой-то частью себя Ремус смутно понимал, почему он такой, почему строит из себя жесткого и его сочувствие больше похоже на насмешку, почему он сбежал, не желая показывать следы побоев. Возможно даже, Ремус понимал его куда лучше остальных. Он краем глаза посмотрел на Сириуса, болтающего ногами над пустотой; самоуверенность его куда-то пропала, он выглядел… потерянным. Да, именно потерянным, это было правильное слово. Все они здесь в каком-то смысле были потерянными мальчиками и девочками: оторванные от домов и семей, собранные в поместье, спрятанном среди лесов, как Нетландия посреди моря.

— А если это было из-за лечения? Как побочный эффект от таблеток? — вдруг спросил Сириус, не поворачиваясь к нему. Ремус крепче сжал край крыши:

— Тогда надо рассказать все Реддлу…

— Не хочу я ему ничего говорить, — Сириус замотал головой, и его длинные волосы метнулись туда-сюда. — Он держит при себе Барти, а Барти поехавший на всю голову. Не верю я Реддлу.

— Но я думал, ты хочешь вылечиться, — Ремус растерянно уставился на него.

— Я верю в метод Реддла. А ему самому не верю. Он придурок, как и большинство взрослых.

Ремусу нечего было на это ответить. Сам он нисколько не сомневался в мистере Реддле, но у Сириуса, кажется, были веские причины не доверять взрослым — и Ремус очень старался принять это и относиться к этому с уважением.

— Ты не скажешь? — спросил Сириус спустя какое-то время и посмотрел на Ремуса с сомнением.

— Я… — Ремус потер себя за плечи, — не скажу им, если не скажешь ты.

Сириус сухо усмехнулся, и его лицо слегка разгладилось.

— Кажется, я плохо на тебя влияю.

— Очень плохо: я сижу сейчас на высоте четырех этажей, рискуя свалиться и оставить от себя только мокрое место, и все из-за тебя, придурка. Пойдем отсюда, пока не замерзли, хватит с нас на утро приключений.

После холодной, открытой ветру крыши, на чердаке было почти что жарко. Отряхивая штаны от снега, Ремус заметил, как Сириус вытащил из кармана прозрачный флакончик и сунул в рот три круглые таблетки. Потом он неожиданно подошел к распахнутому гардеробу, с треском захлопнул дверцы и забаррикадировал их стулом. Поймав на себе взгляд Ремуса, он пожал плечами:

— Может, это было и не от лечения.

— Ну да, у нас в доме завелся крайне злобный призрак, — фыркнул Ремус, — который днем пугает людей, а ночью бродит по коридорам, заунывно распевая «Правь, Британия».

— А почему именно «Правь, Британия»? — удивился Сириус, вслед за ним выбираясь с чердака.

— Потому что нет ничего противнее непомерного английского эго.

Ремус выдал это, не задумываясь, по привычке: Сириус напоминал ему Грея, а никто не отстаивал так яростно национальную гордость перед непомерным английским эго, как Грей. Но он был валлийцем — а Сириус был чистокровным англичанином. Которого Ремус только что оскорбил самым худшим из способов. Он приготовился к ссоре и скандалу, чувствуя себя необыкновенно паршиво — чего он от себя никогда не ожидал, так это того, что окажется таким же расистом, как Розье.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сириус набрал в легкие воздух и ответил:

— Ага, согласен. Мне родительского на всю жизнь хватило. Знали бы, с кем я дружу, они бы умерли, — добавил он с усмешкой и пихнул Ремуса локтем в бок. Тот заторможенно и неуверенно засмеялся:

— Получается, я тоже твоя плохая компания?

— Просто отвратительная, — Сириус ухмыльнулся шире. — Ты, Сохатый и Петтигрю, так уж и быть, посчитаем его, просто ядреная смесь!

— Канадец, валлиец и американец, коктейль Молотова по-космополитски? Да-да, мы самые!

— Кстати о космополитизме: как ты думаешь, если сейчас забраться на кухню и попросить у Сью чего-то пожевать, меня выставят за дверь?

— Смотря что просить. Если скажешь про гренки по-валлийски, то, вероятно, она не тронет тебя, а вот если заговоришь про английский завтрак… — Ремус прикрыл улыбку рукавом. Сириус запрокинул голову и расхохотался.

На кухне их встретили довольно благосклонно: Сьюзен была уже в курсе утренней истории и, словно в пику Барти, который, как оказалось, велел оставить Сириуса без завтрака, сделала мальчишкам по такому толстому горячему сэндвичу, что чтобы от них откусить, приходилось разевать рот хуже хаттов. Поблагодарив Сьюзен, они сбежали в общежитие, пока на кухне не объявилась Миллисента и не настучала обо всем Барти. Когда они поднимались по лестнице и уже почти миновали второй этаж, Ремуса вдруг окликнули. Лили высунулась из дверей своей комнаты и махала ему.

— Рем, иди к нам!

— Кое-кто пользуется популярностью у барышень, — Сириус спрятал наглую ухмылку за сэндвичем. — Сохатый узнает — умрет от разбитого сердца.

— А ты ему не говори, — посоветовал Ремус, сбегая по лестнице обратно. Лили тут же схватила его за руку и потащила в комнату:

— Ты должен нам все рассказать! — встревоженно потребовала она.

— Постой, кому это «нам»?

Но Лили уже втолкнула его внутрь. Шторы в комнате были наполовину задернуты, покрывало лежало разостланное на полу, там же лежали какие-то пледы и платки, с его места Ремусу было не очень хорошо видно. На кровати стояла корзинка с вязанием Лили, и из нее торчали спицы с намотанной на них рыжей шерстью. Возле кровати, наполовину завернувшись в клетчатый плед, сидела Алиса; напротив нее расположилась Дора, которой она красила ногти лиловым лаком.

— О, наш ночной герой! — хмыкнула Алиса и помахала Ремусу кисточкой. Дора усмехнулась:

— Больше на придурка похож. Люпин, у тебя нос в саже, вот тут, — и она потыкала в крыло собственного носа. Ремус моментально покраснел и принялся искать по карманам платок. Дора только-только начала к нему нормально относиться, только перестала планировать его прикончить — а он, как назло, выставляет себя дураком. Еще и неряхой в придачу. Должно быть, обтерся где-то на чердаке, когда они рылись в старых вещах — или на крыше, о дымовую трубу… Найдя платок, он яростно принялся оттирать сажу. Лили и Алиса почему-то захихикали, а Дора продолжала ехидно ухмыляться: — Где это ты так разукрасился? Давай, колись, куда вы с моим непутевым братцем лазали.

— Нет, Дора, так неинтересно, — возразила Алиса. — Ремус, рассказывай с самого начала, как ты умудрился оседлать Блэка? Я думала, его только Поттер объездить может!

— Алиса! — Лили, забравшаяся на кровать к своему вязанию, тоже покраснела и пихнула ее в плечо ножкой. — Это ужасно!

— Ужасно будет, если ты еще раз меня толкнешь, и у Доры поплывет весь маникюр. Ремус, ты что как неродной, садись да рассказывай — все ж свои люди!

Ремус осторожно присел на край пледа и подергал шнурок на ботинке. Было неловко рассказывать, что произошло — и он чувствовал всем нутром, что Сириус закопает его в саду, если узнает, что он все растрепал.

— Да чего тут рассказывать, — пожал он плечами. — Сириусу надоел храп Снейпа, он взломал мой замок, приперся и говорит — Люпин, там спать невозможно, я переезжаю к тебе. Ну, я ему на полу постелил, а утром случайно в одеяле запутался и…

— Да ну, точно случайно? — усмехнулась Алиса. Лили застонала и закрыла лицо руками, Дора сидела красная и почему-то отвернулась от Ремуса. Тот смутился еще больше:

— Алиса, фу! Не было ничего! Не будь как Барти, очень тебя прошу.

— А что сделал Барти?

— Да все по-старому, опять читал морали и угрожал письмами родителям Сириуса. Не знаю, почему он решил меня не трогать…

— Это все, конечно, крайне интересно, — перебила его Дора как-то уж очень грубо, — но мне интересней, куда вы все-таки забрались, что ты теперь похож на трубочиста.

— А, это мы на кухне были! — выкрутился Ремус. — Там же старый камин, вот я, видимо, и обтерся об него!

Дора посмотрела на него с подозрением, явно не поверив, но дальше пытать не стала.

— Нос все еще в саже, — фыркнула она и подставила Алисе другую руку. Та опять захихикала.

— Вы обе, прекратите мне смущать Ремуса! — Лили грозно посмотрела на них поверх вязания. — Так он тебя не тронул? Мы боялись, что тебе попадет, Сириус, говорят, от него вылетел такой злой…

— Нет-нет, я в порядке, честно. — Ремус, махнув рукой на платок, снова попытался оттереть нос. Потом он заметил на пледе рядом с девочками томик Диккенса, раскрытый как раз на «Рождественсокй песни в прозе» и заложенный бумажной закладкой. Чувствуя себя немного лишним и неуместным на этой девчачьей вечеринке, он попытался переключить внимание: — Я, кажется, вторгся на заседание книжного клуба?

— Да нет, это у Лилс предрождественская лихорадка, — отозвалась Алиса.

— Скорее уж предрождественская мания, — в тон ей добавила Дора. Лили закатила глаза:

— Это не мания! Только не говорите, что вы не скучаете по Рождеству дома!

— Это не одно и то же.

— Так, стоп-стоп, я ничего не понимаю, — Ремус развел руки в стороны, утихомиривая спорщиц. — Не хотите мне рассказать, вокруг чего вся шумиха?

— Пускай она тебе и рассказывает, — Дора многозначительно посмотрела на Лили. Та мгновенно загорелась, как свечка на именнином пироге:

— Скоро же Рождество! Его нужно как-то отметить!

— Ты уже была у Реддла, — проворчала Алиса, — и что он тебе сказал?

— Он сказал, что сам не будет этим заниматься — но мы можем все сделать сами, если никому не будем мешать! Это же классная идея, ну, девочки! Найти уютный уголок, украсить, напечь чего-нибудь, дарить подарки… Разве вам не хочется?

— Никто это не оценит, — Дора зевнула. — И мы втроем не сумеем все провернуть. Лилс, смирись, план безнадежный.

— Я не могу просто так смириться, — всплеснула руками Лили. — Подумай о детях! Они и так скучают по дому, у Флер семья осталась вообще в другой стране! Их это подбодрит! Верно, Ремус?

Она повернулась к нему, ища поддержки. Ремус нервно прикусил изнутри щеку. Про себя он готов был согласиться с Алисой и Дорой, что никто не откликнется и не захочет в этом участвовать, а девочки только потратят силы зря. Но Лили так загорелась этой идеей, была такая радостная, что у него язык не повернулся ее разочаровать.

— Я думаю, — наконец сказал он медленно, — в этом что-то есть… Малышам может понравиться.

Лили засияла и чуть ли не бросилась его обнимать:

— Спасибо, Рем! Хоть кто-то на моей стороне! Слушай, а может, ты хочешь с нами? Вчетвером-то мы лучше справимся!

— Я? — Ремус вдруг почувствовал себя загнанным в угол. У него дома Рождество после его первого припадка отмечать практически перестали, и он старался избегать этого праздника — даже когда Грей звал его отмечать, отказывался. Правда, здесь все было по-другому… Могло ли все обернуться в этот раз чем-то хорошим? Стоило ли ему попытаться преодолеть свои старые страхи, чтобы больше не ежиться каждый раз с приближением сочельника? Он посмотрел на обнадеженную Лили — и не смог ей отказать. Кажется, ее счастливые глаза того стоили.

— Да, конечно, почему нет? Я помогу вам.

На этот раз Лили, едва не свалившись с кровати, подалась вперед и стиснула его за плечи с восторженным писком.

— Я очень-очень-очень рада, — шепнула она ему на ухо. — Спасибо большое… что поддержал меня.

Ремус улыбнулся и похлопал ее по спине.

— О чем разговор, Лилс, зачем иначе друзья?

— Святые угодники, — вздохнула Дора, — теперь их двое… Господа мечтатели, я рада, конечно, что вы пришли к полному взаимопониманию, но, если мы ввязываемся во всю эту прянично-елочную кутерьму, у нас встает…

Тут Алиса расхохоталась так, что закашлялась:

— Что именно, позволь спросить?

— Встает вопрос, — ворчливо продолжила Дора, — где все это отмечать и как вообще ко всему этому готовиться.

— Мы можем использовать гостиную, — предложил Ремус, старательно игнорируя внезапно открывшееся специфическое чувство юмора Алисы. — Она большая, там достаточно места…

— И мрака. Там слишком темно, надо другое место найти.

— Библиотека?

— Люпин, запомни уже, что не все такие заучки как ты, — хмыкнула она. — Кроме тебя, в библиотеке больше никто не ночует. Это не удачное место отмечать Рождество, поверь знающим людям.

— Хорошо. Критикуешь — предлагай, — развел руками Ремус. Алиса присвистнула:

— Может, нам с Лили выйти, пока вы тут ругаетесь друг на друга, как старые супруги? А то попадем еще под горячую руку…

— Да ладно тебе, Алиса, — Лили прикрыла ладонью рот, подавляя смех. — Милые бранятся…

— Предательницы! — возмутилась покрасневшая Дора. — Ничего мы не старые супруги!

— У нас творческая дискуссия! — поддержал ее смутившийся Ремус, которого эти намеки нервировали все больше.

— Да-да, конечно…

— Я думаю, — Лили попыталась вернуть разговор в прежнее русло, — с местом мы определимся ближе к делу. Но, если мы хотим что-то приготовить — может, какое-нибудь печенье, пока не знаю — нам нужно договориться, чтобы нас пустили на кухню и разрешили похозяйничать. И договориться заранее.

— О, я могу это сделать, — Ремус с облегчением вскочил на ноги, — у меня хорошие отношения с горничными, я все устрою.

— Не у тебя одного, — хмыкнув и помахав рукой, Дора тоже поднялась. — Я пойду с тобой — так будет убедительнее.

Лили и Алиса переглянулись и подавили смешок. Дора посмотрела на них очень осуждающе:

— Пошли отсюда, Люпин. Ну, что стоишь столбом?

Ремус тяжело вздохнул и вышел следом за ней на площадку. Дора закрыла дверь и привалилась к ней спиной:

— Ненавижу, когда они так делают, предательницы… Их послушать, так можно подумать, что мы с тобой по уши друг в друга влюблены — ну и бред же, а?

— Хах… Да, и правда, дико звучит, — неловко рассмеялся Ремус, не глядя на нее.

Потому что такие девчонки никогда не влюбляются в нудных ботаников вроде меня, все это знают.

Ремус много думал о Доре после того случая, как они столкнулись в заброшенной башне. Он не был уверен, что то, что он к ней испытывал, можно было смело назвать влюбленностью — это было непохоже ни на то, о чем он читал в книгах, ни на то, как описывал влюбленность Грей. Дору хотелось поддевать, спорить с ней, смешить, чтобы она искрилась своим немного ехидным весельем, потому что это веселье заражало всех, и становилось забавно и легко. Правда, по отношению к Лили или Алисе он ничего такого не чувствовал, это точно. И когда Дора была рядом, он как-то слегка терялся, чувствуя себя более неловким и неуклюжим, чем обычно — а именно рядом с ней быть таким не хотелось. Ремус потер нос на случай, если на нем до сих пор осталась сажа, и сунул в карманы потеющие ладони. В последнее время в его телом случалось что-то необычное — взять хотя бы руки, которые начинали потеть в присутствии Доры, отчего их приходилось постоянно прятать в карманы.

— Опять витаешь в облаках? — она пощелкала пальцами перед его носом. — Идем, дело есть дело.

Особо не церемонясь, Дора схватила его за локоть и потащила за собой по лестнице. Ремус шокированно уставился ей в спину, потом перевел взгляд на ее загорелую, хоть и побледневшую руку, державшую его, и почувствовал, как краснеет. От локтя по руке разбегались приятные мурашки, словно кожу покалывало мелкими иголочками, и по позвоночнику внезапно прокатилась такая их волна, что Ремус аж вздрогнул.

— Ты чего это? — Дора обернулась и подозрительно на него посмотрела. Ремус, надеясь, что он не краснеет больше обычного, пожал плечами:

— Да ничего…

Она хмыкнула, но ничего не сказала. Они миновали площадку и были уже у подножья лестницы, когда услышали голоса и Дора резко остановилась. Она спряталась за резными балясинами и дернула Ремуса за собой. Он опустился на корточки, и их колени столкнулись. Ремус изумленно почувствовал, как его кидает в жар, но Дора ничего не заметила: она слушала. Голоса в холле принадлежали мистеру Реддлу и мадам Помфри — и они явно спорили, не сказать ссорились.

— Мадам, вы не можете… — настаивал мистер Реддл, и мадам Помфри перебила его.

— Да, Томас, я не могу здесь работать, раз меня не слышат.

— Вы требуете невозможного, — судя по звуку, он всплеснул руками, — мистер Крауч…

— Возможно, хороший специалист — но ему самому нужна терапия, неужели вы не видите?! Он не справляется с работой — его приемы…

— Это часть терапии, часть метода…

— Тогда меняйте метод! — безапелляционно заявила мадам Помфри. — Я пришла сюда, чтобы вылечить детей, но я не могу этого сделать, пока мистер Крауч не прекратит их пытать!

Повисла тяжелая пауза. Потом мистер Реддл каким-то отчаянным голосом уточнил:

— Это ваше последнее слово, мадам?

— Да.

— Что ж… ваше право.

Раздались стремительные шаги, приближавшиеся к лестнице. Ремус с Дорой панически переглянулись — мистеру Реддлу ох как не понравилось бы, что его подслушали. Времени соображать не было, и Ремус шикнул Доре:

— Наверх!

Они, не разгибаясь, поднялись на площадку, но шаги приближались. Нужно было укрыться на втором этаже… а смогут ли они не поднять шум? Ремус решил рискнуть, приподнялся и дернул Дору за запястье. Она почему-то не сопротивлялась. Он втащил ее по лестнице, втолкнул в коридор и сам спрятался, прижавшись к стене. Шаги мистера Реддла прозвучали совсем близко и стали удаляться. Ремус позволил себе выдохнуть — и тогда осознал, что продолжает держать Дору за руку. Та глянула на него вопросительно.

— Уже можно отпускать, Люпин.

— А, ой… да, да… — он тут же разжал пальцы и отвернулся, переводя сбившееся дыхание. — П-пойдем вн-низ? — Теперь он еще и запинается рядом с ней. Здорово. Круто, что сказать.

— Естественно! Я хочу знать все!

Не дожидаясь его на этот раз, Дора устремилась на первый этаж. Она сходу подлетела к мадам Помфри, надевавшей пальто, и задыхаясь спросила:

— Почему вы уходите?

Мадам Помфри пожевала губами, словно не зная, говорить или нет.

— Мы с мистером Реддлом… не можем сработаться, как оказалось. Я не могу принять его методы, а он меня не слышит. Так бывает, мисс Тонкс.

— И… — Ремус поглядел на нее с опаской, — что теперь с нами будет?

— Я уверена, мне быстро найдут хорошую замену, — в голосе мадам Помфри не было совершенно никакой уверенности. — А до тех пор за вами присмотрит Чарити.

— Но ей же и так тяжело… — вздохнула Дора.

— Она справится. Она умная девушка и хороший медик. В ее руках вы в безопасности, дети. Поверьте, я не оставила бы вас, если бы не знала наверняка, что она о вас позаботится. А я этого так не оставлю…

— Простите, мадам, — осторожно спросил Ремус, — чего не оставите?

— Не берите в голову, мистер Люпин. Мысли вслух. Приглядывайте за маленькими, вы им сейчас нужны. — Она неожиданно мягко ему улыбнулась и похлопала по плечу. Ремус смутился, но закивал:

— Да, мадам, конечно.

— А если мистер Крауч совсем разойдется — держитесь все вместе. Ну, до свидания.

— Мадам Помфри, пожалуйста, не надо!

Чарити выбежала из дверей медпункта, уронив очки, и те криво болтались на шнурке. Подбежав к дверям, она ухватила мадам Помфри за рукав:

— Мадам, пожалуйста, я прошу вас… Вы нужны нам здесь, — она едва не плакала. Но мадам Помфри только покачала головой, осторожно высвобождая рукав.

— Чарити, я не могу, вы должны это понять. Позаботьтесь о детях — я рассчитываю на вас.

— Но… но мадам…

Та не ответила. Открылась и закрылась дверь, и мадам Помфри исчезла. Чарити смотрела перед собой стеклянными глазами, и вид у нее был такой разбитый, что Ремус испугался, как бы она не заплакала. Он неловко оттянул воротник свитера. набирая в легкие воздух.

— Э-э… Чарити?

— Она была моей учительницей… — глухо пробормотала несчастная Чарити. Она обхватила себя руками и осела на пол. — Она… была единственная, кто остался.

Казалось, что она вот-вот заплачет, но она не плакала. Скорей выцветала — как будто жизнь капля по капле утекала из нее через дыру в сердце. Дора закусила губу и присела на корточки рядом с ней, растерянно поглаживая по плечам.

— Ну-ну, ну что вы так… Все… — она осеклась, вероятно, не договорив «все будет хорошо». У Ремуса тоже язык не поворачивался это выдавить — Чарити не ждало ничего хорошего. Он тоже опустился, молча вытащил из кармана платок и протянул ей. На побледневшем лице Чарити промелькнула слабая, такая же выцветшая улыбка:

— Спасибо, ребята… Это ничего. Ничего, ничего страшного, мы справимся, конечно справимся, мы всегда справляемся, — она повторяла эти слова как заклинание, пытаясь словно не столько убедить их, сколько себя. Вытерев сухие глаза платком, Чарити очень аккуратно сложила его и вернула Ремусу. — Спасибо…

— Не за что.

Он очень постарался улыбнуться в ответ и посмотрел на нее так бодро как мог, хотя перспектива была далеко не радужная. Мадам Помфри была единственной, кого Барти хоть мало-мальски уважал и боялся помимо мистер Реддла, и как сдерживать его теперь, Ремус боялся подумать. Он попытался успокоить себя тем, что терапия явно шла им на пользу, и количество припадков неумолимо снижалось.

Пока вы с Сириусом не решили испортить всю статистику…

Заткнись. Мы справились. Я справился, я подавил припадок.

Но ведь сорвался же? Ты не можешь удержать монстра внутри себя, смирись.

Черта с два. Я могу. И я сам — не монстр.

Как скажешь…

Просто замолчи.

— Мы… мы будем вам помогать, как можем, — пообещал Ремус, взяв Чарити за руку. — У нас уже есть опыт, как спасти товарища во время припадка, мы будем учиться меньше ссориться — я поговорю с Лили и Регулусом, что-нибудь придумаем. Не отчаивайтесь, Чарити!

Чарити улыбнулась чуть шире и надела очки, наконец поднимая на Ремуса темные глаза. Даже скорей… черные. В них не было цветной полоски радужки, только бездонные черные зрачки. Ремус изумленно уставился на них и заморгал, и Чарити нахмурилась:

— Что такое?

— Ваши… глаза, они…

— А, это, — она натянуто рассмеялась, — не берите в голову. Все удивляются. Я в полном порядке, не переживайте, это врожденное, какая-то аномалия. Не помню, правда, как она называется… Ну да не важно! — Чарити вдруг резво поднялась и хлопнула в ладоши. — Не время вешать носы, нам просто нужно быть чуть более ответственными, и все будет хорошо! А с остальным я разберусь, так что не переживайте.

Она очень быстрым упругим шагом она скрылась за дверью медпункта.

— Бедняга… — Дора сочувственно посмотрела ей вслед. — На ней и так дом, и куча дел, а теперь еще и это. И Барти совсем распоясается, раз Помфри ушла.

Ремус ничего не ответил и сунул платок обратно в карман. Он подозревал, что знает, какие чувства сейчас испытывает Чарити, и если он был прав, оставалось вопросом времени, когда она начнет ломаться. Сам Ремус не выдержал после ссоры с Греем — его спасло только письмо от мистера Реддла. А что могло бы спасти Чарити, он понятия не имел.

— Пойдем, дело есть дело.

Как нарочно, в кухне были не только горничные всем составом, но и миссис Руквуд, которая морщась слушала, как Миллисента снова ругается. На Беатрис, подумал Ремус, подходя ближе — но это оказалась совсем не Беатрис. Девушка выглядела незнакомой: большие и очень нелепые очки, вьющиеся рыжеватые волосы и испуганное выражение лица придавали ей сходство с глазастым хомяком. Она вся подрагивала и держала руки прижатыми к груди как лапки. Хмурая Сьюзен стояла рядом и не вмешивалась, но весь ее вид выражал решительность и готовность действовать. Возможно, образом, который не понравится никому.

— Как можно быть такой дурой?! — возмущалась Миллисента. — Как, как можно было перепутать полотенце с этим? — она гневно потрясла в воздухе тряпкой, которой на кухне вытирали столы. — И ты ей трогала хозяйские чашки! Этим чашкам лет больше, чем ты считать умеешь! Тебе очки твои в череп вдавить, чтобы ты хоть что-нибудь увидела?

— П-простите… — пролепетала девушка. — Я… с-случайно…

— Молчать! — рявкнула Миллисента и замахнулась. Тоненькая горничная от удара упала, схватившись за лицо. Дора вздрогнула и стиснула зубы почти испуганно, а Ремус наоборот только разозлился и шагнул вперед — однако сделать он ничего не успел.

— Хватит! — Сьюзен схватила Миллисенту за руку. — На это ты права не имеешь!

— Не тебе меня учить! — огрызнулась та.

Они застыли одна напротив другой, не отрывая взгляда. Наконец миссис Руквуд потерла пальцами переносицу и мрачно проговорила:

— Отцепитесь. Сьюзен, не учи старших по званию. Миллисента, следи за руками.

Девушки, тяжело дыша и бросая друг на друга неприязненные взгляды, разошлись. В кухне повисла идеальная тишина, как после урагана. Ремус почти на цыпочках приблизился к незнакомой горничной и протянул руку:

— Ты в порядке?

Но девушка отползла от него, замотала головой и, сглатывая слезы, стремительно убежала. Миллисента ядовито бросила ей вслед:

— Дура! Шпионка немецкая!

— Молчи, — раздраженно отозвалась миссис Руквуд. — Ты сама виновата — оставила полотенце рядом с тряпкой и не предупредила Берту. А это твоя обязанность, между прочим — инструктировать поступающих горничных.

Сьюзен с довольным хмыканьем принялась перемывать тонкие фарфоровые чашки, из-за которых разразился скандал. Краем глаза она увидела ребят и поманила к себе. Ремус, стараясь не привлекать лишнего внимания, вместе с Дорой подобрался к ней поближе.

— Что вам? — шепотом спросила Сьюзен. — Сегодня не ваше дежурство — или вы с кем-то махнулись, голубки?

— Сью, только ты не начинай, — вздохнула Дора. — У нас дело. В общем…

Она начала было рассказывать, но тут рядом появилась донельзя злая Миллисента. Срываться на пациентов она не могла, и поэтому сорвалась на Сьюзен.

— А ты тоже по сторонам смотришь вместо того, чтобы делом заниматься?! Хватит трепаться, работай! Хочешь, чтобы чашкам пришел конец?

— Что ты так носишься с этими чашками, как курица с яйцом? — пожала плечами Сьюзен. — Я, по-твоему, не знаю, что такое фарфор?

— Это, — Миллисента подняла вверх подрагивающий палец и даже голос понизила, — фамильный фарфор! Гордость покойной миссис Реддл! Мистер Томас, долгих ему лет жизни, говорил мне по секрету, что это единственное, что связывает его с бабушкой! Они ведь даже не виделись!

— Почему не виделись? — осторожно поинтересовалась Дора, которая отодвинулась от Миллисенты подальше, но уходить без результата не собиралась. Ремус понял ее стратегию: разговоры о мистере Реддла были единственным, что заставляло Миллесенту растрогаться, и тогда она могла спокойнее принять идею Лили. — Миссис Реддл так рано умерла?

— А вам еще не рассказывали? — хмыкнула Сьюзен, вытирая очередную чашку. — В городе все знают эту историю.

— В городе болтают вздор, Сьюзен, — властно заметила миссис Руквуд.

— Ну так вы тогда расскажите. Вы ведь тут тогда работали, мэм — вы точно знаете, как дело было.

Миссис Руквуд посмотрела на Сьюзен пристально, но потом почти польщенно усмехнулась, налила себе чаю присела за стол. Чинно отпив и поставив чашку на блюдечко, она заговорила:

— Все произошло из-за той девицы, дочери этого Гонта. Они жили в лачуге в лесу — тогда через него еще была дорога — в этом жутком разваливающемся доме. Ужасная семья, городские нищие и то были приличнее, если вы меня спросите. Старый Гонт был просто бешеным, его сын сумасшедшим, а эта девица Меропа всем казалась дурой. Но у нее хватило ума, как оказалось, обвести вокруг пальца мистер Томаса…

— Мистера Реддла? — удивленно спросила Беатрис, и Миллисента на нее шикнула.

— Не нашего, — поморщилась миссис Руквуд, — а его отца. Так вот, эта Меропа задурила голову молодому мистеру Томасу, уже почти помолвленному, и сбежала вместе с ним неизвестно куда. Через несколько месяцев мистер Томас в ужасе вернулся домой, отрекаясь от своего побега: Меропа была хитрой, но долго морочить голову ему все еже не смогла, и едва его глаза открылись, он бросил ее. К сожалению для его родителей, он перестал доверять женщинам вовсе… А потом произошло ужасное.

Все затаили дыхание, ожидая, что она скажет. Было слышно, как капает вода с рук у Сьюзен. Миссис Руквуд выдержала эффектную паузу и снова приподняла чашку над блюдечком.

— Примерно шестнадцать лет однажды вечером спустя я вошла в гостиную, доложить, что обед подан… Я была тогда старшей горничной… И вижу — мистер и миссис Реддл и мистер Томас, все трое лежат на полу с выражением бесконечного ужаса на лицах.

— Что с ними случилось? — севшим голосом пробормотала Дора.

— Совершенно ничего, за исключением той маленькой детали, что они были мертвы, — невозмутимо сообщила миссис Руквуд. — Полиция пришла лишь к тому, что в какой-то момент они просто перестали дышать. Но от чего — никто так и не понял. А через три дня в сторожке мы нашли тело садовника Фрэнка…

— Сторожку после этого снесли, — шепотом пояснила Сьюзен.

— И записку, где он признавался в содеянном убийстве. Фрэнк всегда вызывал у нас определенные подозрения, он был себе на уме, Но мы и подумать не могли, что он способен на такое… Вот, что война делает с людьми. Он убил их, даже сам не зная, зачем, а потом последовал за ними, — миссис Руквуд медленным широким жестом перекрестилась, и Миллисента последовала ее примеру. — Мы все были в ужасе — род пресекся, поместье должно было зачахнуть и опустеть… И вот тогда появился мистер Томас-младший.

— Ему было всего шестнадцать… — благоговейно вздохнула Миллисента. — Такой юный…

— Хватит меня перебивать. Он и правда был очень юн — но так хорошо воспитан и держался с таким почтением и достоинством. Он рассказал нам, что Меропа обманом женила на себе мистера Томаса — и он бежал от нее, связанный браком, н не имеющий понятия о том, что она ждет ребенка. Меропа умерла родами, едва успев дать ему имя, и это спасло мальчику жизнь. Он провел детство и юность в сиротском приюте, но, — в голосе миссис Руквуд послышалось глубокое уважение, — в нем была кровь его отца, и он смог вырасти таким же достойным джентльменом. Мистер Томас интересовался своим происхождением и в конце концов сумел найти наш город. Увы, когда он прибыл увидеть родственников, они были уже мертвы…

— Но он не отчаялся! Он взял на себя руководство поместьем, как мог! — не перебивать было выше сил Миллисенты.

— Разумеется, все сохранить он не мог, один в таком большом доме — да и сам он часто уезжал, он много учился. Но род не угас, и поместье жило. Пусть оно теперь и стало… этим.

— Ну, что вы, мэм, — примирительно заметила Сьюзен, — ради благой цели ведь — да и дом почти такой же как был.

— Ты не понимаешь, Сьюзен. Ты не видела этот дом его лучшие времена… Когда мистер Томас-старший был молод, какие тут устраивали вечера… — миссис Руквуд мечтательно прикрыла глаза. — Сотни горящих свеч в люстрах, а что творилось на кухне — сущее безумие… По сравнению с нынешним, — Ремус почувствовал на себе ее осуждающий взгляд, — это небо и земля. Впрочем, оно бы и ничего, если бы не этот мистер Крауч…

Она недовольно поджала губы, и Миллисента поспешно и горячо ее поддержала:

— При всем уважении, мистер Крауч — не джентльмен!

— Чего ждать от мальчишки, которого нашли неизвестно где… Ни про семью ни слова, ни чем он занимался… Как по мне, он просто выскочка из низов, который пытается пригреться у чужой славы. Каждому в обществе свое место.

Высказав эту уничтожающую сентенцию, миссис Руквуд допила чай и поднялась; попутно она бросила на Ремуса еще один неодобрительный взгляд. Вероятно, в ее глазах он был человеком того же сорта, что и Барти. Ремус заставил себя посмотреть ей в глаза. Он не будет извиняться за то, кто он есть. Уж во всякому случае, не перед ней и не в этом ключе.

— Миссис Руквуд… у нас к вам есть одна небольшая просьба. Мистер Реддл нам разрешил сделать одну вещь…

Когда Ремус заговорил, ему показалось, что она испепелит его взглядом. Дипломатия все еще не была его сильной стороной, и он сам не понимал, почему его еще слушают — но, похоже, магическое имя мистера Реддла возымело свое действие. Ремус внутренне ликовал, чувствуя, как трещит по швам броня миссис Руквуд, и старался не поглядывать на Дору, чтобы не забыть все умные слова, которые вертелись него в голове. Хотя ему было очень интересно посмотреть, какое у нее было лицо.

— Разумеется, мы проследим за безопасностью — я и мисс Эванс старосты, мистер Реддл нас выбрал присматривать за другими, — Ремус как бы невзначай поправил значок на свитере. — И, конечно, мы не навредим мебели и остальному, я понимаю, такой почтенный возраст… Да, я лично буду следить за малышами, лично.

Если после этой речи миссис Руквуд не простила его за драку со своим сыном, то, во всяком случае, она была к этому как никогда близка. Ремус поблагодарил ее несколько раз на всякий случай и смылся при первой же возможности, пока милостивое разрешение не забрали назад. Выбравшись из кухни он не сдержался и все же посмотрел на Дору. Та удивленно хлопала глазами.

— Язык у тебя, конечно, подвешен…

— Я не сказал ей ни слова неправды, — пожал плечами Ремус, стараясь не выглядеть особенно самодовольным.

— И давно ты так умеешь?

— Кажется, э-э… с сегодняшнего дня?

Ее взгляд от него все никак не отрывался, и Ремус отвернулся сам, нервно ероша волосы на затылке. В животе опять что-то потеплело и потянуло, он краем глаза глянул на ее симпатичное и сейчас крайне шокированное лицо, и его начал охватывать предательский жар. Что же это такое, если это и правда влюбленность, то почему это так мучительно?

Если это влюбленность, то ты не мог придумать ничего глупее. Сравнил, где она — и где ты. Ни одной девушке не нужен рядом неудачник, тем более, такой, как она. А ты еще и агрессивный.

Неправда!

И не причесываешься.

Может, хватит уже? Ждешь, пока я сгорю перед ней со стыда? И я причесываюсь!

— Хэй, вот ты где!

Голос Сириуса показался Ремусу лучшим звуком на свете. Ровно до следующей фразы. Сириус с большим бумажным пакетом в руке подлетел к ним и сгреб его за локоть:

— Лунатик, у меня к тебе срочное дело! Кончай тут свои шуры-муры, я важнее!

Дора захихикала и ехидно поглядела на Ремуса:

— А вы и правда… сблизились после этой ночи. Уже прозвища друг другу даете. Ну, не буду мешать вашим страстям, господин Лунатик. Я передам Лилс, что дело в шляпе.

Она махнула им рукой и легко побежала наверх, а Ремус, весь пылающий и злой, оттащил Сириуса за лестницу и зажал в угол, не давая сбежать от своего праведного гнева.

— Тебе так нужно было это сделать? Она и так считает меня придурком — ты можешь лишний раз не выставлять меня таким перед ней?!

Сириус бросил свой пакет, посмотрел на него прищурясь и свистнул:

— Так ты все-таки втюрился в мою маленькую племянницу? Ах, — он смахнул несуществующую слезу, — comme c'est charmant! ⁽¹⁾

— Ничего не шарман! — шикнул на него Ремус. Он схватился за голову — шутит Дора или восприняла их с Сириусом серьезно, и то, и другое ужасно. Она не воспринимает его всерьез. — Она смотрит на меня, как на идиота!

— Ремус, ты и есть идиот, — закатил глаза Сириус. — И останешься им, если не перестанешь каждые три секунды хвататься за волосы. Ты в курсе, что они от этого быстрее пачкаются? Хочешь быть как Нюнчик? — Он скорчил унылое лицо и начесал волосы вперед, издавая заунывные звуки. — У-у, я самый страшный сальноволосый призрак во всей Британии! Нет, серьезно, знаешь, если у тебя проблемы, есть одна классная штука, она поможет. Ты про расческу что-нибудь слышал?

— Сириус!

— Не слышал? Не переживай, я тебе на Рождество подарю, тебе понравится.

Ремус бессильно застонал и привалился к стене. Сириус привалился рядом и ткнул его в плечо:

— Да не парься ты так, не считает она тебя придурком.

— Это она тебе сама сказала?

— Нет, но…

— Вот и все тогда. Мне надо просто выкинуть это все из головы и…

— Да, Лунатик, я понял, ты умираешь от жестокой любви, но у меня все еще к тебе невероятно важное дело! — Сириус поднял пакет и пихнул в руки Ремусу. — На, держи.

Ремус заглянул в пакет и удивленно уставился на кучу сладостей, которая выглядела так, словно Сириус ограбил кондитерскую. Там были такие, о которых можно было только мечтать, и даже те, о чьем существовании Ремус даже не подозревал. Он оторопело перевел взгляд с конфет на Сириуса и поднял бровь.

— Там на дне шоколад, если что, — заметил Сириус. — С орехами. Залечивать разбитое сердце.

— Спасибо… А… Можно пояснение — за какие-такие заслуги?

Сириус — Ремус не поверил своим глазам — смутился и виновато поковырял паркет носком туфли.

— За вчера. Я тебе должен за паб.

— Боже, Сириус… — Ремус хотел развести руками, но они оказались заняты, поэтому он только вздохнул. — Я это сделал не для того, чтобы ты был мне должен. Это был… жест дружеской поддержки? Я просто выручил тебя, чтобы у тебя не было неприятностей. Так работает дружба, Сириус.

— Ну-у, — он нервно рассмеялся, — знаешь, когда всю жизнь провел взаперти… Я же не ходил никогда в школу, не знаю, как вы там общаетесь… В общем, это, Лунатик, — голос его стал ворчливым, он уперся руками в бока и ткнул в пакет, — забирай уже свой дурацкий шоколад и займи им рот, а то душновато что-то стало, опять ты заумничаешь!

Ремус посмотрел на него и тоже засмеялся.

Он видел чудовище. И он все еще здесь, знаешь.

Тебе просто повезло, что он тоже идиот и игнорирует реальность.

Или здесь что-то другое…

Ты серьезно хочешь ему довериться? Он знает, кто ты, очнись!

Именно поэтому я и хочу довериться. Есть такие вещи, пережив которые, нельзя не проникнуться взаимной симпатией.

И издевки Барти вместе с парной галлюцинацией, по-твоему, из таких?

Вполне.

1) Ах, какая прелесть! (фр.)

Вернуться к тексту